Любовь и война [Патриция Хэган] (fb2) читать онлайн
- Любовь и война (пер. Елена В. Погосян) (а.с. Колтрейны -1) (и.с. мини-Шарм) 1.6 Мб, 483с. скачать: (fb2) - (исправленную) читать: (полностью) - (постранично) - Патриция Хэган
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Патриция Хэган Любовь и война
Глава 1
Небо заволокли низкие серые тучи. Китти Райт сидела в кресле-качалке в гостиной старого бревенчатого дома и с грустью смотрела на безжизненную бурую пашню за окном. Кружева, которые без конца заставляла плести мать, лежали, забытые, на коленях. Больше всего на свете девушке хотелось оказаться сейчас на воле, подальше от этого мрачного, промозглого дома, полного безрадостных воспоминаний. Громкий, отчаянный стук вывел ее из состояния задумчивости. По тонким скрипучим половицам Китти поспешила к двери. Ежась под порывами ледяного ноябрьского ветра, она вопросительно взглянула в лицо стоявшего у порога старого чернокожего слуги Джекоба. Он неловко мял в руках потрепанную соломенную шляпу и, торопливо поклонившись, сказал: – Мисс Китти, поторопитесь найти мистера Райта. Я услышал, как мычит Бетси, заглянул к ней в коровник – видно, она вот-вот отелится. А мне сроду не приходилось помогать коровам в таком деле, да и Фанни как назло ушла к Норе Браун – та попросила присмотреть за больными ребятишками. Китти озабоченно кивнула: нельзя было потерять теленка – их и без того скудный стол отнюдь не изобиловал мясом. А отец ушел охотиться на диких индеек – соседи говорили, что целая стая прилетела кормиться на берег реки. Она и сама хотела было отправиться на охоту, но стоило ей только заикнуться об этом, как мать тут же подняла крик: не пристало юным леди соваться в мужские дела. Лина Райт разбушевалась не на шутку, и Джону Райту пришлось пообещать дочери взять ее с собой в другой раз. И хотя Китти всегда с радостью сопровождала отца даже в самых опасных походах, на этот раз она решила уступить. И она, и Джон Райт слишком хорошо представляли, каким адом станет их жизнь в ближайшие дни, если продолжать спорить. – Ступай в коровник и подожди меня там, – решительно проговорила Китти, обращаясь к Джекобу. – Я скоро приду, вот только накину шаль. – Даже и думать об этом не смей! – Резкий окрик заставил Китти обернуться. За ее спиной стояла мать с искаженным от гнева лицом. – Я не позволю тебе возиться в вонючем коровнике, как простой крестьянке. Но Китти не послушалась и поспешила в тесную кухонную пристройку, которую соорудил ее отец по настоянию Лины, изо всех сил старавшейся устроить жизнь по образцу богатых плантаторов – те имели отдельное помещение для приготовления пищи. Она никак не могла смириться с мыслью, что ее муж был всего-навсего простым фермером. – Кэтрин, – не унималась мать, следуя за девушкой по пятам. – Ты что, не слышишь меня, дочка? Пусть Джекоб сам управляется со скотиной. Подумай, что скажут соседи? Что ты гнешь спину, как рабыня… – Мама, – сердито глядя ей в глаза, возразила Китти, накидывая на плечи теплую шаль, – я приму роды у коровы не хуже любой крестьянки или рабыни, а то и лучше. Бетси немолода, и роды наверняка будут тяжелыми. Ты хочешь остаться зимой без молока и масла? Папа, наверное, скоро вернется, а пока его нет, мне придется самой сделать все возможное, чтобы спасти теленка. – Пусть этим займется Джекоб! – вскричала Лина. – Мама, Джекоб не обязан выполнять чужую работу! Он больше не раб. И остался с нами лишь потому, что сам так захотел! – Но он был рабом, – злобно сжав кулаки, взвизгнула Лина. – Пока твой папаша не вбил себе в голову дурацкие принципы, про которые твердят проклятые федералы! И вот полюбуйся, что происходит с нашей землей, которой не хватает рабочих рук! Посмотри на себя: ты превращаешься в вонючую крестьянскую девку с мозолистыми руками и обожженным солнцем лицом! Китти молча сбежала по ступеням крыльца и пересекла грязный двор. Распахнув тяжелую дверь коровника, она увидела Джекоба, стоявшего на коленях возле Бетси. Китти подошла и опустилась рядом с ним. – Не бойся, девочка, все будет хорошо, – ласково похлопала она теплый коровий бок. Бетси все еще оставалась привязанной в стойле. Китти с помощью Джекоба вывела ее на середину коровника и, оглядев животное, сообщила негру, что без сала не обойтись. – Сала? – недоуменно переспросил Джекоб. – Разве ты не видишь, что ей придется помогать? – воскликнула Китти. – Неужели ты не знаешь, что при этом пользуются салом? – Н-ну да, – пухлые губы Джекоба нерешительно раздвинулись, обнажая желтые обломанные зубы, – что-то слышал краем уха, но вот только не думал, что и вам известно об этом! – Ох, Джекоб, ты такой же безмозглый, как моя мать! Ты думаешь, что я похожа на здешних кисейных барышень, которые то и дело падают в обморок?! Нет, я не изнежена до такой степени и знаю, что такое жизнь, не по книгам! Внезапно ей стало стыдно за свою гневную речь. Ну какой смысл винить старика в том, что он разделял общие заблуждения относительно воспитания «истинных леди»! Ведь даже ее отец и старый доктор Масгрейв частенько удивленно поднимали брови при известии об очередной выходке Китти, хотя всегда старались понять ее и поддержать в трудную минуту. Не обращая внимания на мать, стоявшую на пороге с готовой порцией новых нравоучений, Китти проскользнула на кухню, чтобы набрать свежего сала. – Ну зачем, зачем тебе это нужно, Кэтрин? Посмотри на себя: тебе исполнилось восемнадцать, но у тебя нет ни одного ухажера! Кому захочется иметь мужеподобную жену?! Я заставлю отца отправить тебя в женский колледж в Голдсборо. Надеюсь, там тебя выучат тому, чему не смогла научить я! Продолжая следовать за дочерью, она бормотала: – Ох, Кэтрин… я хочу для тебя лучшей доли, чем та, которая выпала мне. Ну почему ты такая непослушная?! Китти выскочила из дома, не желая слушать уже успевшие надоесть упреки матери. Все равно у родителей не хватит денег, чтобы обеспечить ее содержание в частной школе. Да и отец не пойдет на это. Ведь он прекрасно понимает ее, Китти, знает ее взгляды на жизнь. Она часто жаловалась отцу на Лину, заставлявшую девушку проводить все свободное время за вязанием, вышивкой и другими занятиями, казавшимися Китти пустой тратой времени. Неужели то, что она родилась девочкой, должно было стать ее приговором? Разве она не наделена собственным разумом? Разве она не имеет права устроить жизнь согласно своим убеждениям? Отец отлично понимает это, и Китти бесконечно благодарна ему. Если бы не частые походы с ним на охоту и рыбалку, жизнь казалась бы девушке совершенно невыносимой. Безусловно, Лина Райт винила мужа в том, что он воспитывает дочь как мальчишку. Очевидно, в этом сказывалось его желание иметь сына, которого она так и не родила ему. И тем не менее Лина была готова биться с супругом за девочку до последнего дыхания. Китти уже привыкла к тому, что ей пророчили участь старой девы, и не особенно раздражалась при очередном разговоре об этом. Если ей не суждено выйти замуж по любви, то есть ли смысл в замужестве? Ее смешило, с какой многозначительностью местные девицы шептались о потенциальных женихах, как будто принадлежность к женскому полу предполагала лишь одну цель в жизни: выскочить замуж и плодить каждый год по ребенку, в промежутках проводя время за рукоделием и сплетнями и думая лишь о том, как бы получше выглядеть. Дошло до того, что леди ввели обычай обзаводиться кормилицами среди негритянок, которые кормили драгоценных младенцев, позволяя их матерям сохранить первозданную форму груди. Китти это казалось отвратительным. Во всем графстве Уэйн не нашлось ни одного молодого человека, к которому бы Китти проявляла интерес. Разве что молодой Натан Коллинз, сын одного из самых богатых плантаторов в округе. Любая девица на выданье могла о нем только мечтать. Ходили слухи, что этим мечтам подвержены не только незамужние девицы. Где бы ни видела его Китти – по воскресеньям в церкви или на редких общественных собраниях, – всегда рядом с ним была некая надменная особа по имени Нэнси Уоррен. Девушка заторопилась, услышав донесшееся из коровника восклицание старого Джекоба: – Мисс Китти, все в порядке! Я уж вижу, как идет теленок! Китти осторожно осмотрела корову и покачала головой: – Джекоб, он идет вперед головой. Для телят это неправильно! Как бы в подтверждение Бетси отчаянно замычала, напрягаясь всем телом. – Еще бы ей, бедняжке, не мучиться, – заметила Китти, закатав повыше рукава. – Придется развернуть теленка как положено… Внезапно дверь коровника с грохотом распахнулась, однако девушка не обратила на это внимания: Джон Райт не мог вернуться так скоро, значит, это была Лина. Ну что же, долго она здесь не пробудет – выскочит прочь, как только увидит кровь. И верно: Лина испуганно зажмурилась, заглянув внутрь коровника, и прислонилась к стене, закрыв лицо надушенным платочком. – Кэтрин, немедленно убирайся отсюда! – заявила она прерывистым от приступов тошноты голосом. – Мама, ступай домой! – сердито ответила Китти. – Не мешай мне, не то мы лишимся и коровы, и теленка! – Но тебя кое-кто ждет! – почти взмолилась Лина. – Кэтрин, это Натан Коллинз! И ему вовсе ни к чему видеть тебя в таком месте! Ну же, пожалуйста, не упрямься! Ведь встреча с ним может положить начало более серьезным отношениям. Ты будешь принята в приличном обществе! Кэтрин промолчала в ответ. – Кэтрин, разве ты не понимаешь? Я всю жизнь желала тебе добра! Не упускай свой шанс! Он там, в доме, и ждет тебя. Пожалуйста… пожалуйста, пойдем со мной! При имени Натана у Китти перехватило дыхание и по телу разлилась жаркая волна. Однако и речи быть не могло о том, чтобы уйти, оставив Бетси в этот критический момент. – Ну скажи ему, что я занята. Ах, мама, лучше бы ты шла в дом и не мешала! Дверь в коровник снова хлопнула, однако новая волна схваток, начавшихся у Бетси, целиком поглотила внимание девушки, и она не заметила вошедшего молодого мужчину. – Кэтрин Райт, и чем же это вы занимаетесь?! – раздался удивленный возглас. Неловко обернувшись, Китти с замиранием сердца обнаружила, что видит перед собой Натана Коллинза, такого красивого, такого неотразимого в твидовом костюме для верховой езды, с кожаным кнутом в затянутых в перчатки руках, с золотистыми густыми локонами, обрамлявшими высокий лоб. Светлые брови насмешливо приподнялись, а на губах заиграла едва заметная улыбка. На миг Китти остолбенела. Ну почему, почему ему понадобилось явиться именно сейчас, чтобы застать ее в коровнике, стоящую на коленях на залитой кровью соломе, с руками, до самых локтей вымазанными салом? Но тут Бетси замычала от новых схваток, напоминая, что сейчас не время для подобных мыслей. – Понимаешь, Натан, мне надо помочь родиться этому теленку. У Бетси тяжелые роды, а мы никак не можем позволить себе потерять корову или ее малыша! – Ну, – начал он, солидно откашлявшись, – хотя мне, как джентльмену, по-видимому, полагается помочь тебе в этом занятии, боюсь, проку будет мало, поскольку я в таких делах ничего не смыслю. – Зато в этом смыслю я, – неловко рассмеялась Китти. – Мне много раз приходилось помогать папе возиться со скотиной. – Воспользовавшись кратким перерывом между схватками, девушка ловко ввела руку в родовой канал и пояснила, почему должна сделать это: – Теленок не может выйти сам, потому что повернут неправильно. Лина жеманно охнула и снова принялась за свое: – И все же я полагаю, что тебе здесь не место, Кэтрин! – Ну почему же, мама? – Нетерпеливым движением головы Китти откинула со лба мешавшую прядь золотисто-рыжих волос и с иронией добавила: – Ведь ты же сама утверждаешь, что приличным женщинам пристало заниматься исключительно тем, чем занята сейчас наша Бетси, – то есть плодить потомство! – Ах, Кэтрин! – снова заохала она. – И как только у тебя повернулся язык, да еще в присутствии Натана… Лина не выдержала и выскочила вон из коровника. Джекоб с Китти обменялись понимающими улыбками и занялись своим делом. Китти была настолько поглощена появлением на свет малыша, что совершенно забыла о присутствии Натана Коллинза. Сейчас от нее требовалась полная сосредоточенность – одно неверное движение, и все пропало. – Вам бы доктором быть, мисс Китти, – благоговейно прошептал Джекоб, не сводя с девушки уважительного взгляда. – Не всякий мужчина смог бы сделать то, что сделали сейчас вы! – Ну, Джекоб, если от этого зависит благополучие твоей семьи, вряд ли ты станешь работать спустя рукава. К тому же я столько раз видела, как это делает отец, да и доктору Масгрейву помогала. Натан следил за ней в немом изумлении. Ведь Кэтрин Райт по праву могла считаться первой красавицей в графстве Уэйн. Молодые люди не уставали восхищаться и роскошными золотисто-рыжими шелковистыми локонами, и ярко-синими огромными глазами. Кое-кто называл их фиалковыми – фиалковыми озерами, на дне которых частенько танцуют дьявольские огоньки, когда хозяйка сердится. Юноша наслаждался видом стройной фигуры, женственной и грациозной, с пышной грудью, четко проступавшей под плотной тканью скромного платья. Талия Китти от природы была на удивление тонкой – так что не требовалось безжалостно затягивать себя в жесткие корсеты, чтобы казаться изящной, как поступали в те времена большинство леди. Натан не мог не заметить, что даже в столь неприглядной обстановке красота Китти не меркнет. Во взгляде юноши светилось откровенное восхищение. Как часто он подолгу лежал ночами без сна, сгорая от желания испробовать вкус этих милых губок, прижать к себе это стройное тело, насладиться его живым теплом. И пусть отец яростно сопротивляется стремлению сына приударить за дочкой приспешника федералов. Его это не остановит. Тем временем стоявшая на коленях Китти резко откинулась назад, а теленок выскочил из материнского лона. Все с облегчением рассмеялись, глядя, как влажный неуклюжий малыш пытается встать на непослушные тонкие ножки, а мать ласково вылизывает его шершавым языком. Джекоб восторженно прыгал по коровнику и вопил: – Ох, мисс, скорее бы вернулся ваш отец! Вот кто будет гордиться тем, как вы тут управились! Пойду-ка разыщу Фанни и расскажу ей обо всем! – И он опрометью выскочил из коровника. Внезапно Китти подумала, как, должно быть, ужасно она сейчас выглядит, руки в крови и сале, платье грязное, лицо в поту, да и пахнет от нее наверняка соответственно… Девушка смущенно взглянула на Натана, пробормотав: – Извини за мой вид. Но это необходимо было сделать… – Понимаю, – улыбаясь, кивнул тот, и в уголках его глаз появились удивительно милые морщинки. – Я слышал, что твой отец еще в прошлом году отпустил на свободу всех рабов, а ведь без них не так-то легко управиться с целой фермой. – Да их у нас не так уж много и было! – торопливо заметила Китти, вытирая руки ветошью. – Отцу всегда претило рабство. Если он и имел когда-то рабов, так только ради мамы. Для нее это было вопросом престижа. И все же, в конце концов, отец отпустил их всех до одного. А Джекоб и Фанни остались по собственной воле – они очень привязаны к отцу. Прислонившись к столбу, юноша задумчиво следил, как Китти ополаскивает лицо и руки в кадке со свежей водой. – Я вспоминаю, как мы ходили в приходскую школу, – произнес он. – Однажды Джеймс Фримен явился с мальчишкой-негром, который нес его книжки. Раб споткнулся и уронил учебники в лужу, а Джеймс решил, что тот сделал это нарочно, и принялся изо всех сил лупить беднягу. А ты налетела на Джеймса и его самого опрокинула в ту же лужу. Я никогда прежде не видел, чтобы девчонки так дрались. Ты же ему наставила фонарей под обоими глазами! – Да, вряд ли я тогда выглядела как настоящая леди, – смущенно покраснела Китти. – Мама выпорола меня после того случая. Но ведь не могла же я просто стоять и смотреть, как Джеймс лупит ни в чем не повинного малыша! – Я запомнил тот день на всю жизнь, – улыбнулся Натан. – Рабство всегда казалось мне отвратительным, – сердито заметила девушка. – Ты бы наверняка думала иначе, владей твой отец большой плантацией, для которой необходимо множество рабочих рук. Я даже слышал краем уха, что твой отец дошел до того, что платил своим рабам за работу! Их глаза встретились, и Китти стоило немалого труда заставить себя не думать о привлекательности Натана. – Нет, Натан, – упрямо заявила она, – я никогда не соглашусь с тем, что один человек имеет право заковать другого в цепи и распоряжаться его жизнью. По-моему, это отвратительно – продавать и покупать людей, как бессловесную скотину. И поэтому моя точка зрения никогда не совпадет с твоей, да и не только твоей – большинства населения в графстве Уэйн. Натан шутливо отсалютовал ей, причем в уголках глаз снова заиграли смешливые морщинки. – Какая приятная неожиданность – повстречать молодую особу, наделенную собственной точкой зрения! Наверное, оттого ты и запала мне в душу… что так не похожа на остальных девиц, с которыми я знаком! – Ну, если это можно считать комплиментом, то спасибо. – Вообще-то я заглянул сюда, чтобы пригласить тебя на званый обед, – продолжал молодой человек. – Вот только боюсь, что ты не примешь приглашения, когда узнаешь, в честь кого он будет устроен. – Натан, я сгораю от любопытства и желаю знать все про этот обед! Набрав в грудь побольше воздуха, Коллинз спросил: – Ты знаешь, кто такой Уэлдон Эдвардс? – Да кто же его не знает?! Это самый настоящий радикал. И мне известно, зачем он явился в наши края. Отец рассказывал, что Уэлдон Эдвардс пытается организовать поддержку собранию сепаратистов, которое скоро состоится в Ралее.[1] – Он оказал честь моему отцу, остановившись у нас в доме, и в воскресенье в одиннадцать часов мы собираем гостей на барбекю. Я бы хотел, чтобы среди них была и ты. – Это мне-то сидеть за одним столом с самым отъявленным радикалом?! – воскликнула Китти и тут же заметила, с какой обидной насмешливостью смотрит на нее Натан. Ей всегда претила самоуверенность, с которой мужчины твердили, что не дело женщины интересоваться политикой, да к тому же иметь собственную точку зрения. И теперь, чувствуя раздражение от его взгляда, она взорвалась: – И нечего на меня так смотреть, Натан! Мне вовсе не до шуток! Я знаю, о чем говорю. Этот человек хочет развязать войну… – Полагаю, следующим утверждением будет то, что ты отлично разбираешься в политике и считаешь, что выход из Союза – и тем паче война – будет губителен для нашей Северной Каролины. Девушка горячо кивнула, сердито сверкнув глазами. Состроив ироническую гримасу, Натан покачал головой, сокрушенно вздыхая, и хотел было похлопать Китти по плечу, но та увернулась. – Кэтрин, выход из Союза, а следом и война совершенно неизбежны. Это всего лишь вопрос времени. И хочешь ты того или нет, тебе придется оставаться верной своему штату, как и остальному Югу. – Мне отвратительны радикалы и все прочие, кто желает развязать войну, – бушевала Китти. – Так же думает и мой отец! – Кэтрин, но ведь он же не сможет пойти против своего штата! – На сей раз Натан решился погладить ее по щеке, и девушка не стала сопротивляться. – Те, кто борется плечом к плечу за общее дело, не очень-то жалуют отщепенцев. Впрочем, зачем ссориться нам двоим? Если бы ты знала, как давно я мечтал пригласить тебя к себе в гости! Правда, у меня не было уверенности, что мое приглашение будет принято. Я отлично знаю, как ты поступаешь с мужчинами, добивающимися твоей благосклонности! – Так почему же осмелился явиться и пригласить меня на обед в честь гостя, чьи убеждения мне заведомо противны? – поинтересовалась Китти, лукаво глянув на него из-под полуопущенных ресниц. – Потому что больше не в силах ждать, – твердо промолвил юноша, обнимая ее за талию. – В прошлое воскресенье в церкви мне посчастливилось поймать взгляд этих милых глаз и уловить в них проблеск интереса. Это внушило мне надежду на успех. Итак, ты приедешь к нам на обед? И к черту Уэлдона Эдвардса! Мы сможем провести время вдвоем – это главное! Сердце Китти радостно забилось. Никто еще не вызывал в ней подобного чувства. Она смущенно отвернулась к окну, с преувеличенным вниманием вглядываясь в пустые мертвые акры земли. Девушка не знала, что ответить. Она подумала, что для отца эта земля казалась самой прекрасной – да и для нее тоже, ведь она выросла на ней. Тогда как таким, как Натан, владевшим бескрайними угодьями, которые обрабатывали сотни рабов, их участок наверняка представлялся бедным и запущенным. Словом, было очевидно, что они живут в совершенно разных, далеких друг от друга мирах – так с какой же стати понадобилось Натану приглашать ее к себе домой на званый обед? И тут же в памяти всплыла Нэнси Уоррен, постоянно крутившаяся возле Коллинза. Резко вскинув голову, Китти открыто спросила: – А как же Нэнси Уоррен? Неужели она покинула тебя и ты срочно ищешь ей замену? – Ну почему ты так любишь упрямиться? – Он легонько встряхнул девушку за плечи. – Неужели ты до сих пор не поняла, что только о тебе я мечтал все эти годы? Меня останавливало лишь одно – страх оказаться отвергнутым. Кэтрин, поверь наконец, что ни к одной девушке я еще не испытывал таких чувств! Она нерешительно высвободилась из его рук и подошла к окну. Натан последовал за ней. Во дворе расхаживало несколько цыплят, негромко перекликавшихся между собой. – А твоя семья? – спросила Китти. – Разве они позволят тебе ухаживать за мною, Натан? Он резко развернул ее лицом к себе, так что она ощутила на щеках его разгоряченное дыхание. – Ты так прекрасна… я так давно мечтал об этом… И он припал к ее губам – сначала нежно и нерешительно, а потом все более страстно и требовательно. Его руки невольно обвились вокруг ее талии, и они замерли, тесно прижавшись друг к другу. Китти затрепетала от проснувшегося желания. Когда-то в детстве ей приходилось целоваться украдкой со знакомыми мальчишками, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что испытывала она сейчас, – каждая клетка ее тела ожила, переполненная незнакомыми, но восхитительными ощущениями. Неожиданно тишину нарушил чей-то смешок. Молодые люди отпрянули друг от друга. Китти обернулась и поняла, в чем дело, – один из ребятишек Джекоба спрыгнул с сеновала под крышей коровника и поспешно скрылся в глубине двора. Они снова остались вдвоем. Натан потянулся было к Китти, но она отстранилась, прошептав: – Мы не должны… – Неправда, очень даже должны, – возразил молодой человек, прижимая ее к себе. – О, Кэтрин, как долго я желал этого! Признайся, дорогая, что ты сейчас испытываешь те же чувства. Я ведь помню, как ты смотрела на меня в церкви. Скажи скорее, что ты придешь к нам на барбекю! Разве теперь, когда в нас проснулись эти чувства, мы можем разлучаться? – Хорошо, я поговорю с отцом, – пробормотала наконец Китти. – И необязательно упоминать про то, что там будет мистер Эдвардс. – Скорее всего, отец уже об этом знает. Он в курсе всех событий в штате. – И он запретит тебе принять приглашение? – Нет, мне предоставлено право самой принимать решения, – покачала она головой. Натан с облегчением перевел дух и почтительно спросил: – А ты очень дружна с отцом, верно? – Да. Я люблю его, Натан. Понимаешь, мы с мамой… – она нерешительно замялась, прежде чем продолжить, – на многие вещи смотрим по-разному и оттого частенько ссоримся. А она винит в этом отца, утверждая, что он неправильно воспитал меня. Но это неправда! Я сама считаю, что имею право высказывать собственное мнение и жить так, как хочется мне самой… а не по чужой указке. В его сияющих глазах отразилось удовольствие – похоже, ему нравились крамольные речи, исходившие из уст юной леди. – Кэтрин Райт, на свете нет второй такой девушки, как ты! Такой независимой и свободолюбивой. Наверное, оттого ты и кажешься столь очаровательной! И я был бы рад стать тем мужчиной, которому выпадет честь укротить твой непокорный дух. – Полагаешь, меня можно укротить? – поддразнила Китти. – Этот вопрос мучает меня с того самого дня, когда ты посадила в лужу Джеймса Фримена. Так ты придешь или нет на барбекю? – напомнил о своем приглашении Натан. Повинуясь велению сердца, она чуть было не сказала «да», но вовремя вспомнила, что ей нечего надеть. – Натан, твое приглашение очень обрадовало меня, и принять его я сочла бы за честь, вот только у меня нет подходящего к случаю наряда! У Китти было лишь голубое муслиновое платье, в котором она ходила по воскресеньям в церковь. Остальной гардероб состоял из старых отцовских рубашек и штанов, которые девушка перешила на свой рост. – Прости, – смахнув невольные слезы, прошептала она. – Но это правда. – Это не имеет никакого значения. Хотя я знаю, что девушки думают иначе. Послушай-ка, моя сестра Аделия сейчас находится в частной школе, а ее гардероб набит бальными платьями, половину из которых она так и не надевала. Китти польстила такая забота, однако она подумала, как будет оскорблен отец, если узнает, что она пошла в гости в чужом платье. Кроме того, девушка была уверена, что мать расшибется в лепешку, чтобы раздобыть дочери подходящий наряд, узнав, что дочь приглашена на обед к самим Коллинзам. – Натан, через несколько дней я дам тебе окончательный ответ. Однако она всей душой желала, чтобы отец согласился. Ведь от одной мысли о Натане и возможности быть с ним вдвоем ее бросало в жар. Вот только Джон Райт никогда не жаловал господ сепаратистов, и он мог запросто попросить ее остаться дома. Если он действительно так сделает… впрочем, об этом Китти предпочитала пока не думать. Отец должен был сказать, что все в порядке. Должен! На опушке показался высокий сутулый мужчина, шагавший к дому через пашню. Он нес кремневую винтовку, доставшуюся ему от деда. На нем были надеты потрепанная толстая куртка и видавшие виды кавалерийские шаровары. На голове красовалась соломенная шляпа собственного плетения. Рядом лениво трусил старый гончий пес по кличке Киллер. На деле это было совершенно безобидное существо, заслуживавшее звания охотника точно так же, как его хозяин – титула богатого плантатора. Однако они были неразлучны, и Китти всерьез полагала, что охотник и собака общаются на каком-то своем, им одним ведомом, языке. Мужчина казался усталым, и Китти с теплым чувством наблюдала, как он продирается сквозь высокие заросли сорняков. Их отношения были необычно близкими даже для отца и дочери, и отчасти этому способствовала сама Лина. Китти всегда казалась ей слишком шумным и шаловливым ребенком и была только рада, когда отец брал девочку с собой на прогулки. За это время Джон обучил Китти ездить верхом по лесам, обращаться с ружьем и многим другим премудростям. Когда Лина спохватилась, было уже слишком поздно. Джон старался с юмором относиться к причитаниям жены по поводу того, что он воспитал из дочери сына, впервые в жизни мать сподобилась посвятить свое время Китти, обучая девушку необходимым для юной леди искусствам: вязанию, шитью и прочим подобным занятиям, от которых Китти становилось тошно. Он снова поцеловал ее, и снова все ее существо охватило пламя, а его трепетная рука потянулась к нежной груди – но нет, этого он еще не смел себе позволить. На сей раз никто не хихикал, наблюдая за парочкой исподтишка, и они долго стояли, чувствуя, как бьются в унисон горячие, жаждущие любви сердца и все сильнее разгорается вспыхнувшая в них страсть. – Я приеду на днях, Кэтрин, – проговорил он, неохотно отстраняясь от нее, – и буду молиться, чтобы ты сказала «да». Счастливая, она сжимала его руку, провожая к лошади. Он вскочил в седло и, помахав на прощание, исчез в облаке дорожной пыли. Китти, обхватив себя за плечи, поспешила к дому, путаясь в подоле юбки. Натан Коллинз целовался с ней и пригласил ее на обед, попросив разрешения быть ее кавалером! В тот миг ей казалось, что жизнь – чудесная штука и что она за все свои восемнадцать лет не была так счастлива, как в этот промозглый ноябрьский день 1860 года.Глава 2
– Ну что ты там высматриваешь? – не унималась Лина, чувствуя взволнованное состояние Китти. – Почему бы тебе не рассказать поподробнее, о чем вы разговаривали с Натаном? Ведь ты столько времени провела с ним наедине! Девушка решила отмолчаться. Ей не хотелось раньше времени заводить с матерью разговор о приглашении на обед. Сначала она должна посоветоваться с отцом. Если он будет настроен категорически против ее участия в приеме в честь Уэлдона Эдвардса, тогда что ж, так тому и быть. Она любила свою ферму, ей нравилось возиться со скотиной и проводить время на воле, под открытым небом. Необходимость сидеть смирно, заточенной в четырех стенах, только раздражала ее. Глядя, как приближается к дому усталый отец, Китти с трепетом гадала, как он отнесется к желанию Натана Коллинза ухаживать за его единственной дочерью. Ведь она часто слышала из его уст весьма нелицеприятные отзывы и об отце молодого человека, Аароне Коллинзе, и об управляющем богатого плантатора, некоем господине Люке Тейте. Девушка боялась, что отцу не по вкусу придется идея отправиться на обед в честь Уэлдона Эдвардса, ярого сторонника выхода Северной Каролины из Союза Американских Штатов. Джон был на полпути к дому, когда навстречу ему выскочил, размахивая руками, Джекоб. Оба повернули в сторону коровника, и Китти едва усидела на месте – так ей хотелось вместе с ними заглянуть в стойло Бетси. Но она так и не решилась выйти, не в силах предугадать, какое решение примет отец. Вряд ли он запретит принять приглашение Натана. Это не в его обычае. Скорее всего, отец скажет, что она вольна решать такие дела сама. Но ведь Китти не сможет позволить себе отправиться в гости, зная, что отец в душе против этого. Ее отношения с отцом – одно дело, а Натан – совсем другое. Внезапно Китти почувствовала легкий укол вины. Да, действительно, это были совершенно иные, новые, никогда до того не испытанные ею чувства. Лина, находившаяся до сих пор в спальне, вышла, чтобы намочить холодной водой тряпку. Она выжала ее и приложила ко лбу со вздохом: – Ну вот, теперь мне ни за что не избавиться от этой жуткой головной боли. А все из-за отвратительной сцены, которую ты устроила в коровнике. Ужасно! – содрогнулась она, продолжив: – Ты уже видела отца? Я непременно должна поговорить с ним о том, как ты вела себя нынче перед Натаном. – Пылающие гневом глаза обратились на Китти. – Какое бесстыдство! Надеюсь, он задаст тебе выволочку, которую ты вполне заслужила! Лина еще долго ворчала, опустившись на длинную деревянную скамью возле стола. Китти вспомнила, как отец сколачивал эту скамейку в те времена, когда еще был полон надежд обзавестись кучей детишек, которые бы все помещались за обеденным столом, во главе которого сидел бы он. Девушка задумчиво скользнула взглядом по кухне: очаг, где на грубо сколоченном поставце красовался котел с остатками вчерашней ухи, в которую добавили свежих яиц и картошки; кухонная дверь, покосившаяся и растрескавшаяся – Джон так и не собрался привести ее в порядок; неструганые полки. Неуютный, запущенный вид. Внезапно Лина что было силы ударила кулаками по столу, так что Китти вздрогнула. – Скажешь ты наконец, зачем сюда явился Натан Коллинз?! Неужели не ясно, что твое упрямство делает мою головную боль еще ужаснее? Почему ты молчишь? Что с тобой происходит? Но Китти, словно не слыша, смотрела в окно в сторону коровника, где находились ее отец и старый Джекоб. – Кэтрин! – истерически взвизгнула мать. – Как ты смеешь вести себя подобным образом?! Почему ты ненавидишь меня? Ведь я желаю тебе только добра. Ты мое единственное дитя. И я хочу, чтобы ты была счастлива! Боже милостивый, ну чем же я заслужила такое к себе отношение?! Китти слишком хорошо знала, что последует дальше. Мать ударится в слезы и доведет себя до полной истерики, и остаток дня превратится для окружающих в настоящую пытку. Более того, приступ может продлиться несколько дней. И тогда их жизнь обернется адом. Со вздохом она посмотрела на побагровевшую от гнева Лину. – Мама, он пригласил меня на обед в воскресенье, – негромко сказала девушка, со странной смесью отвращения и жалости наблюдая, как изменяется выражение лица матери. На смену гримасе гнева пришла довольная улыбка, осветившая изможденное, худое лицо. Внезапно Китти подумала, что это лицо может быть привлекательным, если с него стереть постоянное выражение недовольства. Когда мать улыбалась – вот как сейчас, – она была вполне миловидна. – Ох, Кэтрин, как это чудесно! Натан – мальчик из хорошей семьи. Аарон Коллинз – один из самых богатых людей в штате. Это должно означать, что Натан намерен всерьез ухаживать за тобой. Подумай только, что это значит! Ох, и угораздило же тебя отправиться в коровник! Хороша леди в крови и навозе! Китти, глядя, как радостно хлопает в ладоши мать, подумала, что сейчас Лина похожа на расшалившуюся девчонку. – Хотя, конечно, еще не все потеряно. Ведь он пригласил тебя на обед уже после того, как увидел в коровнике. И теперь надо показать себя с самой лучшей стороны и вести себя на обеде так, чтобы он не пожалел, что пригласил тебя! – Сначала я бы хотела поговорить с папой. – Но о чем еще тут можно говорить? – удивленно уставилась на Китти мать. – Мне казалось, ты наконец поняла, что потратила впустую слишком много времени, болтая с ним без конца и слушая его одного, вместо того чтобы слушать меня. Какое ему дело до приглашения на обед?.. Китти понимала, что не следует рассказывать матери всего – ведь если отец станет возражать против ее присутствия на обеде в честь радикала, мать разойдется не на шутку и Джону не поздоровится. – У меня нет приличного платья. – И из-за этого ты так переживаешь? – Лина вскочила, схватила дочь за руку и потащила в спальню. – Думаю, у меня в сундуке найдется кое-что – если только моль не сгрызла за столько лет. Ну, ничего, мы все сможем привести в порядок! С этими словами мать ринулась в угол, где под грудой домашних одеял стоял старый сундук. Через минуту его крышка распахнулась с ужасающим скрипом. – Вот оно, мое приданое, – бормотала Лина, вытаскивая одну вещь за другой и с любовью разглядывая их. – Его собирали моя мама и бабушка. Посмотри, какие чудесные ковры, какие платья! И все это пропадет, никому не нужное, на убогой грязной ферме! – В ее голосе звучали грусть и гнев. Китти нетерпеливо возразила, считая своим долгом вступиться за Джона Райта: – Но ведь ты же любила отца, когда выходила замуж? И он старался как мог, изо всех сил… – Да, он сумел вдолбить тебе это все в голову, – сердито фыркнула Лина, теребя кусок тонких кружев. – У нас была бы отличная плантация, если бы ему хватило ума прикупить побольше рабов и как следует вышколить их, чтобы получить хороших работников, как поступил когда-то Аарон Коллинз. Так нет, он, видите ли, вообразил, что сам сможет прокормить семью! Да еще твердил, что красивые вещи и богатая жизнь вовсе не стоят того, чтобы мучить других людей. Теперь ты видишь, к чему это привело? Чувствуешь, как пахнет рыба в котелке? Вот уже неделю мы едим эту проклятую уху! Не думаю, что на плантации у Коллинзов такая же еда! Ну вот, пошло-поехало, подумала Китти, теперь ее ничем не остановишь. Разве она поймет, что Джон Райт хотел прокормить семью, не нарушая при этом собственных жизненных принципов. – Ах, вот оно наконец! – Лина выудила из сундука свое платье из алого бархата со слежавшимися воланами кружевами. – Надо только подержать его под камнем для глажки, и оно станет как новое! Стараясь скрыть охватившее ее разочарование, Китти присмотрелась к наряду повнимательнее. Может быть, еще не все потеряно. Конечно, платье велико – в молодости мать обладала гораздо более пышной фигурой, нежели Китти сейчас. Но нет, бархат безнадежно измят. Как ни прискорбно, но надо признать, что платье пришло в полную негодность. – Может быть, мы смогли бы соорудить что-нибудь из нижних сорочек? – со слабой надеждой спросила девушка, расправляя нечто воздушное из розовой тафты. – Дитя мое, бальные платья никто не шьет из нижних сорочек, – брезгливо одернула дочку Лина. И правда, где такое слыхано?! – Ну а я бы сшила, если бы сильно захотела попасть на этот обед. Наверное, мне бы пригодились еще вот эти ленты. И вот тот кусок кружев. Может быть, если… – Но тут девушка беспомощно умолкла, не зная, как дать матери понять то, что было вполне очевидно. – Туфельки! – воскликнула Лина при виде пары изящных туфель с вышитыми мысками. – Я не надевала их с самой свадьбы! Померь-ка, вдруг придутся впору! Китти покорно надела туфли, которые свалились с ее миниатюрных ног при первом же шаге. – Ничего, набьем в носки тряпок, – возбужденно заверила Лина. – И я подкрашу их там, где облупилась краска, туфли станут как новые! – Ну и ну, что это здесь творится? Обе резко повернулись, услышав радостное восклицание Джона. Не дожидаясь ответа на свое приветствие, он в два шага пересек спальню и крепко обнял Китти: – Дочка, милая, ты отлично справилась! Джекоб рассказал, как туго пришлось Бетси с теленком, и я очень тобой горжусь. Вряд ли у меня получилось бы лучше – да, пожалуй, и у самого дока Масгрейва тоже! Прежде чем Китти успела что-либо ответить, Лина с грохотом захлопнула крышку сундука и вскочила на ноги: – Это отвратительно! Мне было тошно смотреть, как она копошится по колени в навозе и лезет корове прямо в… Отвратительно! – Но ведь иначе околели бы и корова, и теленок! – искренне удивился вспышке гнева Лины Джон. – Надо быть благодарными Китти за то, что она не растерялась. Теперь можно не бояться, что на будущий год мы останемся без мяса, как в этот. Сегодня мне не удалось подстрелить ни одной индейки. – Ох, папа, мне так жаль, – порывисто обняла Джона Китти. – Завтра мы отправимся вдвоем и, может быть, тогда сумеем выследить эту стаю. А еще лучше попросить Джекоба пойти с нами загонщиком! – Нет, ты будешь шить новое платье для званого обеда! – перебила Лина. – Что еще за обед? – Джон недоуменно теребил бороду. – Джекоб сказал, что нынче днем сюда заявился сынок Коллинзов. Это имеет какое-то отношение к тому, о чем вы говорите? Китти не хотела, чтобы отец услышал новость из уст Лины, но было слишком поздно. Ее мать сгорала от нетерпения выложить Джону, что их дочь удостоилась чести быть приглашенной самим Натаном Коллинзом. Райт по-прежнему теребил бороду и надувал губы – верный признак, что он не на шутку озадачен и должен подумать, прежде чем что-то сказать. Он прошел на кухню, и Китти в замешательстве кинулась следом за ним: – Папа, как ты думаешь, стоит мне принять приглашение? Он уселся на свое место во главе стола и усадил дочь к себе на колено, как повелось с давних времен. – Китти, не забывай, что я всегда старался приучить тебя к самостоятельным решениям. Похоже, тебе впервые предоставляется возможность решить самой серьезный вопрос. – Натан – настоящий джентльмен, – напомнила она. – И у него доброе имя. – Милая, я нисколько не сомневаюсь, что это так, – кивнул отец, – однако не следует забывать, что мы живем в тревожное время. Натан Коллинз – как и вся его семья – сторонник рабства. А я – нет. Они желают выхода Северной Каролины из Союза. А я – нет. Они желают войны. А я – нет. Им безразлично, сколько жизней унесет развязанная сепаратистами война ради сохранения так называемого права распоряжаться чужими жизнями. Он замолк, чтобы перевести дыхание и внимательно заглянуть дочери в глаза. – Китти, Господь создал человека не для того, чтобы другой человек мог продавать и покупать его, как скотину. Я – богобоязненный и мирный человек. И потому освободил всех своих рабов и старался не поддерживать никаких разговоров о войне. Хотя очень опасаюсь, что если война начнется, то ни я, ни кто другой не смогут остаться в стороне. Все это я говорю к тому, что вряд ли Аарону Коллинзу придется по вкусу желание его сына поухаживать за моей дочерью. И тебе следует десять раз подумать, прежде чем решиться переступить порог их дома. Я не отговариваю тебя, но хочу, чтобы ты отдавала отчет в том, что может последовать за этим твоим поступком. У меня слишком много недругов среди соседей, не забывай об этом. Однако, повторяю, мое мнение не должно стеснять твоей свободной воли при выборе решения. Лина, до того молча разливавшая уху по деревянным плошкам, со стуком поставила котел на стол и промолвила: – Ай да Джон Райт! Слава Богу, хоть раз в жизни ты оставил в покое свою дочь! Если так пойдет и дальше, может быть, ей посчастливится заполучить Натана Коллинза в мужья – и те кошмарные годы, что мне пришлось провести с тобой, навсегда останутся в прошлом! Многолетний опыт подсказывал Джону: не следует подавать виду, что его раздражают слова жены. Старательно избегая смотреть на Лину, он обратил все внимание на дочь, ответная любовь которой вполне окупала тот кошмар, в который превратила его жизнь отчаявшаяся добиться своего женщина. – На этот обед специально приглашен Уэлдон Эдвардс. Ты знаешь, кто он такой? – Радикал, ратующий за войну, – кивнула Китти, соскользнув с его колена и устроившись на скамье рядом. – Верно. Он приехал сюда искать поддержку собранию сепаратистов, которые должны встретиться в Ралее, а еще поклянчить денежки у таких богачей, как Аарон Коллинз, – якобы на нужды будущей армии на случай войны. – Папа, мне дела нет до разговоров о войне. Я просто хотела бы пойти в гости и повеселиться там от души. – Прекрасно, прекрасно, наконец-то я слышу от тебя эти слова, Кэтрин! – театральным жестом взмахнув половником, выпалила Лина. – Боже милостивый, ты внял моим молитвам! Ступай себе в гости, только помалкивай о предательских взглядах твоего папочки! Я знаю, ты вечно смотришь ему в рот, будто он какой-нибудь пророк. Но от тебя всего-то и требуется, что промолчать да постараться поскорее окрутить Натана Коллинза. А уж когда станешь хозяйкой богатого дома, тебе не придется ни о чем заботиться до конца дней! Джон лишь покачал головой. Теперь ему с трудом верилось, что когда-то он горячо любил эту женщину. Все чаще он задавался вопросом: что привлекло его к ней? Красота? Пожалуй, да. Ведь в молодости Лина была очень красивой и многие заглядывались на нее. – Послушать твою мать, так все на свете чрезвычайно просто, – заметил он мрачно. – Доченька, жизнь – штука сложная, и я надеюсь, что ты это понимаешь. – Давайте больше не будем говорить об этом. – Китти стало не по себе, она почувствовала, что атмосфера накаляется. – Я просто пойду на барбекю, чтобы повеселиться, и забуду про политику. – Тебе вообще не следует совать нос в эти дела! – резко заметила мать. – С меня хватит и того, что на твоего отца смотрят косо. Джон напрягся всем телом. Сколько раз он давал себе клятву не выражать публично свои политические взгляды и пристрастия – это значительно облегчило бы жизнь. Однако он жил в провинции, где утаить свои мысли от соседей, взбудораженных предвоенной смутой инеопределенностью, было практически невозможно. – Действия политиков оказывают влияние и на жизнь женщин, – упрямо заявил он. – Почему же им следует закрывать глаза на то, что творится вокруг? У нас и так большая редкость женщина, с которой можно на равных поговорить о чем-то, кроме деторождения и поваренных книг. – Если бы у меня были слуги и мне не приходилось бы с утра до ночи гнуть спину, я бы тоже смогла поговорить о чем-то возвышенном! – яростно сверкнула глазами Лина. – Да я бы целыми днями сидела на веранде с вышивкой и развлекалась бы, читая стихи и обсуждая тонкости кулинарного искусства, и отдавала бы приказания по ведению домашнего хозяйства. И еще я бы смогла рожать каждый год по ребенку – так, как ты хотел, – у детей были бы кормилица и няня. Но мне приходится работать не покладая рук, и ни на что другое не остается ни времени, ни сил. Прямо скажем, неважный из тебя вышел кормилец, Джон Райт! Ибо с того дня, как я стала твоей женой, каждый проглоченный мной кусок полит изрядной порцией моих пота и крови! Их пылающие взгляды встретились на какое-то время. Джон неловко отер лицо тыльной стороной ладони, а потом сунул руки в карманы, словно опасаясь, что не сможет отвечать за их последующие действия. – Тебя тоже вряд ли назовешь хорошей женой, Лина, – хрипло возразил он. – Я знаю, что ты с трудом оправилась после рождения Китти, но ведь и остальным женщинам роды даются нелегко. Но ты слишком высоко себя ценила и под любыми предлогами избегала близости со мной. Однако ни для тебя, ни для меня не секрет, что тебе просто не хватает женственности, чтобы отважиться родить еще одного ребенка! – Джон не заметил, как повысил голос почти до крика. – Ну же, признайся в этом! Почему бы тебе для разнообразия хоть раз в жизни не сказать правду вместо бесконечного нытья и попреков! Один из кулаков вырвался на волю и ударил по столу. Джон был отвратителен сам себе за эту вспышку. Всякий раз, когда жена начинала очередной скандал, он обещал, что не даст вывести себя из терпения, – и всякий раз нарушал обещание. Правда, он еще ни разу не ударил ее. Нет, он не позволит себе опуститься до этого! Но сейчас от бушевавшего в груди гнева Джона била крупная дрожь. В глазах Лины полыхало не меньшее пламя, ее лицо исказилось от злобы. – Да как у тебя язык повернулся так говорить со мной в присутствии Кэтрин?! – закричала она. – Старый тупица, я вовсе не боялась родить второго ребенка! Просто мне делалось тошно при одной мысли о том, что ты станешь лапать мое тело! Ты ничтожество, Джон Райт, тожество и слизняк, и к тому же обожаешь этих вонючих негров. Ты мерзавец, и не зря соседи зовут тебя «белой голытьбой» – твоя башка набита федералистскими бреднями А на самом деле ты против войны потому, что слишком труслив и боишься драки! Китти не сводила испуганного взгляда с отца, лицо которого наливалось краской под густой бородой. Внезапно одним неуловимым движением он подхватил стоящую на столе плошку с ухой и с грохотом швырнул ее об стену. А потом вскочил, опрокинув стул, и навис над Линой: – Прочь с глаз моих, женщина, пока не получила трепку, на которую уже давно напрашиваешься! Понимая, что не стоит испытывать терпение мужа, Лина с оскорбленным видом встала из-за стола и скрылась в спальне, с шумом захлопнув за собой дверь. Джон поднял с пола стул и тяжело опустился на него, прижимая руку к груди. Китти, принявшаяся было убирать разбрызганную по кухне уху, обеспокоенно взглянула на отца и спросила: – Тебе плохо? У тебя такой странный вид… – Ее голос дрогнул от подавленных рыданий. – Терпеть не могу, когда вы так… – Знаю, знаю, – нетерпеливо взмахнул он рукой. – Мне самому бывает гадко. Я буквально выхожу из себя и боюсь, что однажды могу потерять контроль над собой. – Он вздрогнул, произнеся эти слова. Китти занялась уборкой, и Джон молча ждал, пока она кончит, а потом встал и протянул руку: – Пойдем в коровник, глянем еще разок на Бетси и теленка! Рука об руку они вышли во двор. Будущей весной Джону предстояла нелегкая работа пахаря, и Китти собиралась работать вместе с ним. Конечно, жалкий клочок земли Джона Райта не мог сравниться с плантацией Аарона Коллинза, все четыреста акров которой были буквально вылизаны кропотливым рабским трудом и засеяны пшеницей, табаком и хлопком. Для такого обширного поместья требовалось множество рабов, и естественно, что богатым плантаторам становилось не по себе при одном лишь упоминании о возможной отмене рабства, и любого аболициониста[2] они воспринимали как личного врага. Джон задержался, глядя на свою пашню, сейчас мертвую и покрытую стерней. – Надеюсь, на будущий год новый сорт винограда даст хороший урожай. Понимаешь, что это значит? Мы сможем заработать деньги и на вине, и на меде. – И он со вздохом добавил: – Если не начнется война… – Тут Джон умолк, погрузившись в мрачные видения тех туч, которые неумолимо сгущались над всем Югом. Китти не хотелось говорить о войне. Она предпочла вернуть разговор к виноградникам: – Надеюсь, что новые виноградники действительно окажутся лучше тех, что ты посадил раньше. Ведь нам не удавалось даже для себя выжать сока. – Не зря же я ездил в Ралей, узнав, что там есть новые сорта, приспособленные именно для наших песчаных земель. А еще я поговорил в городе с одним специалистом по агрономии, и он подробно растолковал мне, что нужно делать, чтобы получить хороший урожай винограда. И, судя по всему, мои труды не должны пропасть даром. – Хорошо бы. – Она пожала отцу руку, тоже глядя на поле. – Табак станет со временем самой прибыльной культурой, – проговорил Джон. – Хотя все агрономы как один выступают против него. Это верно, он сильно истощает почву. Но я читал, что можно избежать таких последствий, меняя места посева различных культур и оставляя часть земли под паром. Вот только для таких фокусов требуется слишком много обработанной земли. Не всякий фермер сможет себе такое позволить, и тем не менее табак стоит сеять – он обязательно окупит себя. Не забывай об этом, ведь когда-нибудь эта земля станет твоей. Займись разведением табака и преврати все поля в табачные плантации. Ведь у нас еще есть вовсе не расчищенная земля. Я не такой уж бедняк, каким кажусь твоей матери. Человек вообще не может быть бедняком, пока владеет хотя бы клочком земли. – Он на секунду замолк, словно вдруг потерял нить рассуждений, и со вздохом продолжил: – Хотя, конечно, обстоятельства не раз вынуждали меня продавать то один, то другой участок. Но даже за все золото в мире я не согласился бы по доброй воле отказаться от своей земли. Ведь она всегда будет при тебе, а деньги – сегодня они есть, а завтра их нет! – И с неожиданной горячностью он промолвил: – Китти, девочка, никогда не продавай нашу землю, как бы тяжело тебе ни было! – И не подумаю, папа, – заверила его Китти, – но вдруг война? – Тогда мы потеряем все, что имели, – сурово отчеканил Джон. – Желать войны могут только дураки. Ну почему бы им не отпустить рабов и предоставить каждому жить по своему усмотрению?! И пусть себе самые богатые плантаторы нанимают рабочих за плату, а еще лучше сами займутся собственной землей! Война уничтожит нас, развеет по миру. Приветствовать Гражданскую войну впору либо демонам зла, либо безмозглым идиотам… А что касается меня, то я ни за что не подниму оружия для защиты рабства! Они направились к коровнику, каждый погруженный в свои мысли. Китти без труда выбросила из головы все мысли о войне и с радостным волнением представляла, как подъезжает к роскошному особняку Коллинзов по полукруглой аллее, обсаженной огромными кедрами, как любуется чудесными растениями, затеняющими веранды двухэтажного дома с колоннами, сиявшего белоснежной штукатуркой. А возле дома – ровные подстриженные лужайки. Восхитительно! Она бывала там много раз, когда отец привозил Коллинзам мед для продажи. Тут девушка покосилась на убогое нескладное сооружение, бывшее ее родным домом. Три комнаты да кухонная пристройка. И тем не менее она была рада и этому. Ей никогда не приходило в голову завидовать другим или считать деньги в чужом кошельке. Хотя в детстве ей приходилось терпеть издевки учителей приходской школы, с презрением относившихся к таким, как она, детям из бедных семей. Однако Китти никогда не теряла собственного достоинства, помня слова отца о том, что «истинное богатство человека составляет лишь чистота его души». – Я частенько мечтал раньше, – заговорил Джон, задумчиво глядя вдаль, – превратить эту землю, которой владеет уже не одно поколение Райтов, в одну из самых прекрасных плантаций в Северной Каролине. Однако для осуществления подобной мечты понадобилось бы множество рабов, что было противно моим убеждениям. Вот так и вышло, что большая часть земли осталась необработанной. – Он снова остановился и положил руки на плечи Китти, заглянув ей в глаза: – Надеюсь, что тебе все же удастся воплотить в жизнь то, о чем я лишь мечтал… – Тут его руки безвольно опустились, а плечи поникли, и он с горечью проговорил: – Начнется война, и всем нашим чаяниям придет конец. Однако я не считаю, что должен выбросить из головы свои мечты. Человеку вообще не следует расставаться с надеждой, иначе он не найдет в себе сил жить дальше. – Я тоже мечтаю превратить нашу землю в цветущий край, папа, – с влажными от слез глазами заверила Китти. – вместе мы сможем сделать наши мечты явью! – И еще одно, Китти, – многозначительно продолжал Джон. – Не сердись слишком на свою мать. Когда я брал ее в жены, она вовсе не была такой, как сейчас. Просто постарайся жалеть и любить ее, несмотря на все ее выходки. Я знаю, что это нелегко, но убежден, что Господу нужно именно это – ведь если бы Он сам прогневался на бедняжку, то сумел бы найти для нее кару. И я поступаю нехорошо, ссорясь с ней. Девушка облегченно засмеялась, увидев, как посветлел и смягчился отцовский взгляд. От гнева не осталось и следа. – Завтра я повезу тебя в город, чтобы купить самое красивое платье, какое только найдется, – пообещал Джон, задержавшись у дверей коровника. – У меня остались кое-какие деньги от продажи меда, и я хочу, чтобы в доме у Аарона Коллинза ни один мужчина не остался равнодушным к твоей красоте! – И он ласково дернул девушку за выбившуюся из прически длинную прядь. – Точно, ты будешь там первой красавицей, если позаботишься о своей прическе. Хватит зализывать волосы, как индианка! – И дрогнувшим голосом он добавил: – Я так хочу тебе добра, девочка моя!.. Не в силах удержаться от слез, Китти порывисто обняла отца и спрятала лицо в складках его старой грубой куртки. И как только матери хватает совести так с ним обращаться? Да, он не богат – и вряд ли когда-нибудь разбогатеет, – зато он добрый и благородный! – Ты самый хороший человек на свете, – прошептала она. Джон ласково похлопал дочку по спине. Сняв лампу, висевшую слева от входа, и запалив фитиль, он распахнул дверь коровника, и они шагнули внутрь, в пропитанное кисловатым запахом тепло. – Ты потрудилась на славу, Китти, – сказал Джон, любуясь пережевывавшей жвачку, довольной жизнью Бетси и неуклюжим теленком. И снова девушка смахнула с глаз невольные слезы. Если не считать недавней ссоры между родителями, это был замечательный день. Она заслужила похвалу отца, и Натан Коллинз поцеловал ее и сказал, что хочет за нею ухаживать. И несмотря на грозовые предвоенные тучи, нависшие над Северной Каролиной в холодном ноябре 1860 года, Китти чувствовала себя вполне счастливой.Глава 3
Ледяной ветер беспощадно трепал кусты, растущие вдоль дороги, которая тянулась через поле, больше напоминавшее болотистую низину. Фургон, в котором ехали в Голдсборо Джон Райт с дочерью, с трудом преодолевал едва заметный подъем, начинавшийся за хлопковыми полями Уэйлона Саттона. Еще совсем недавно они радовали глаз сочной зеленью с проглядывавшими там и сям пушистыми белоснежными коробочками. Возле дороги почти не попадалось жилья. Большинство домов располагалось в стороне от тракта, недалеко от лесной опушки. Вблизи дороги стояли лишь полуразвалившиеся лачуги, в которых обитали рабы. Переехав мост через Нес-Ривер, фургон углубился в мрачный заболоченный лес, отличавшийся густотой подлеска и обилием гниющего валежника. Вскоре показалась низкая бревенчатая хижина. Кое-где бревна сгнили, отчего весь сруб накренился самым угрожающим образом. Тесный дворик был сильно загажен, и в куче отбросов рылись тощие поросята. При виде проезжавшего фургона из-за дома выбежал худенький мальчуган лет десяти. Ярко-рыжие волосы лихо торчали над широким веснушчатым лбом. Несмотря на холод, он был бос, а под драной курткой просвечивало голое тело. – Мисс Китти! – закричал мальчик, подскочив к Фургону и радостно улыбаясь во весь рот. – Пожалуйста, погодите… – Надеюсь, поблизости нет его папаши, – пробормотал Джон, неохотно натягивая вожжи и останавливая старого мула. – Энди Шоу, как я рада тебя видеть! – приветливо воскликнула Китти, не обращая внимания на отцовское ворчанье. – Ты выглядишь намного лучше, чем в нашу последнюю встречу! – Ее глаза скользнули по голым ступням мальчика. – Однако если ты будешь разгуливать босиком, то очень скоро снова свалишься в постель! – А у меня нет ботинок, – живо ответил мальчик, ничуть не смущаясь столь очевидной бедностью своей семьи, не имевшей возможности купить лишнюю пару обуви. Вежливо поклонившись Джону, Энди снова обратился к Китти: – Я хотел было заглянуть к вам, чтобы поблагодарить за все, что вы сделали для меня, да только отец с утра до ночи гоняет меня в лес за дровами – запасается на зиму. – Ну что ж, Энди, зато до этого ты изрядно отдохнул! Ведь ты лежал в постели не меньше недели пока твоя мама не решилась позвать меня на помощь. Держу пари, что если бы ты сразу стал принимать мое лекарство, выздоровел бы через два дня. Смущенно улыбаясь, Энди засунул руки в карманы и принялся ковырять босой ногой грязь на дороге. – Может, оно и так, но, когда вы пришли первый раз, мне действительно было очень плохо. Дверь лачуги со скрипом распахнулась, и на порог вышла изможденная женщина. Увидев Райтов, она приветливо улыбнулась. Из-за ее юбки выглядывало несколько любопытных детских мордашек. – Благослови тебя Господь, Китти, – воскликнула Руфь Шоу – Не могу выразить, как я тебе благодарна за помощь! – Рада была тебя поддержать, – откликнулась Китти и, заметив краем глаза, что на опушке показался сам Орвилль Шоу, зашептала отцу – Там Орвилль Шоу. Поехали скорее. Джон ударил вожжами по спине мула, махнув на прощание рукой. Меньше всего ему хотелось столкнуться с Орвиллем Шоу, который с завидным упрямством сводил все разговоры к ненавистной войне и правам рабовладельцев и вел себя при этом отвратительно. Но было уже поздно. Орвилль направлялся прямо к фургону, крича изо всех сил: – А ну стой на месте, Джон Райт! Мне надо перекинуться с тобой парой слов! Джону ничего не оставалось как подчиниться. Подойдя к фургону, Орвилль принял самый свирепый, на какой только был способен, вид и вновь взревел: – Ты, поди, явился требовать платы за микстуру, которой твоя девка потчевала моего сопляка? Но я вовсе не звал ее, да к тому же она никакой не доктор и никто не давал ей права стряпать свои зелья, раздавая их направо и налево. Я не заплачу тебе ни гроша – даже не надейся! – Ты ничего не говорила мне про то, что лечила мальчишку Шоу, – обратился Джон к дочери. – Каким зельем ты его лечила? – Меня попросила его мать, – вполголоса ответила Китти. – Им нечем было заплатить доку Масгрейву, и она знала, что я не беру денег за лечение. Энди простыл и лежал в жару, вот я и напоила его настойкой из хины и красного дерна, как меня учил док. Джон лишь удивленно охнул. – Китти, если до матери дойдет, что ты опять ходишь по больным вместе с доком, она устроит скандал. Я-то приветствую такого рода деятельность, однако твоей маме угодно считать, что юной леди не пристало совать нос в мужские дела – к примеру, такие, как работа врача. – Но мне нравится ухаживать за больными людьми и облегчать их страдания! – с неожиданным упрямством возразила Китти. Стать настоящим врачом было самой сокровенной мечтой девушки. Масгрейв знал об этом и относился к Китти с пониманием. Тем временем разъяренный Орвилль продолжал потрясать кулаками. – Ты у меня и гроша ломаного не получишь, Джон Райт! Нечего твоей девке корчить из себя доку и совать нос куда не просят. Так что я ничего тебе не должен – а теперь проваливай! – Мистер Шоу, я сделала это вовсе не ради денег, – попыталась возразить Китти. – Я просто хотела помочь Энди, потому что он сильно болел. – Все равно ты не доктор, – вскипел Орвилль, – и стало быть, я тебе ни черта не должен! – А ну, Шоу, попридержи язык, – не выдержав, вмешался Джон. – И изволь говорить с моей дочкой как положено, а не то отведаешь кнута! Орвилль сплюнул табачную жвачку, грязным пятном растекшуюся по стенке фургона. В его голосе послышалась угроза. – А я не люблю, когда по моей земле разгуливают проклятые негритянские прихвостни, понял? Ты не принадлежишь к нашему племени, Джон Райт, и здесь нечего делать ни тебе, ни твоему отродью! А теперь вали отсюда! – Папа, поехали. – Китти осторожно коснулась руки отца, судорожно сжимавшей рукоятку кнута. – Пожалуйста, не связывайся с ним! Джон молча дернул вожжи, и мул тронулся с места. Вслед им сыпались проклятия разбушевавшегося Шоу. Долгое время они ехали не разговаривая, каждый погруженный в свои мысли, и наконец Китти спросила: – Все хуже и хуже, верно? – Что? – Люди начинают беситься, стоит тебе открыть рот. – Молчание могут счесть за согласие. А я не желаю, чтобы кто-то принимал меня за поборника рабства и войны. – Ты действительно уверен, что войны не избежать? – Если на вчерашних выборах в президенты победил Линкольн, то боюсь, что так, – мрачно кивнул Джон. – Ну о результатах выборов мы узнаем в Голдсборо. – И по-твоему, Юг поднимается на войну, потому что Линкольн намерен дать рабам свободу? – Она по-прежнему не очень-то верила, что бесконечные разговоры о войне имеют под собой почву, хотя, конечно, проблема рабства требовала разрешения. – Рабство не единственная причина, – откликнулся отец. – Просто Север и Юг слишком разные и по-разному смотрят на многие проблемы. Так получилось, что рабство стало основным пунктом их разногласий. Если уж тебе предстоит провести время в обществе Уэлдона Эдвардса, – продолжал Джон, – то стоит быть в курсе событий, о которых сейчас только и говорят. Принятие закона «О беглых рабах» взбаламутило весь Юг, ведь теперь негры могут рассчитывать на помощь с Севера, а Юг ничего не в состоянии с этим поделать. Да еще эту дамочку по фамилии Стоу угораздило накропать «Домик дяди Тома»… – «Хижина», – поправила Китти. Она читала книгу и тоже негодовала: нельзя, нечестно стричь всех южан под одну гребенку. – Она подлила масла в огонь и тем, кто ненавидит рабство, и тем, кто его оправдывает. – Джон грустно покачал головой и закончил: – Да, судя по всему, мы идем прямиком к войне, и остается лишь уповать на Господа – только ему под силу вразумить и Юг, и Север, заставить отказаться от войны, которая принесет горе и смерть и тем, и Другим, и найти мирный способ разрешить проблему. – Наверное, наши соседи боятся, что ты не станешь воевать вместе с ними, потому что никогда им не сочувствовал, – со вздохом заметила Китти. И снова ее мысли обратились к Натану. Если начнется воина, юноша наверняка примет в ней участие. Что тогда будет с тем трепетным чувством, которое едва успело зародиться между ними? Китти не сомневалась: Натан испытывает к ней те же чувства, что и она к нему. Интересно, обеспокоен ли он возможностью скорой разлуки теперь, когда все идет так чудесно? Может быть, это очередные мужские амбиции и никакой войны не случится… Внезапно она поняла, что Джон так и не ответил на ее вопрос, примет ли он участие в войне вместе с соседями. – Папа, но ведь ты станешь драться на стороне Юга, верно? То есть я хочу сказать, что на Юге находятся наш дом, наша земля… нам есть что защищать… Ты не должен воевать вместе с северянами… – Для девушки даже помыслить о таком было невозможно. Все так же глядя вдаль, Джон похлопал дочку по руке: – Я вообще намерен держаться в стороне от военных действий, девочка моя. Но кто может с уверенностью сказать, что будет с ним, если начнется война? Придет время, я постараюсь заглянуть к себе в душу и поискать ответ там. Война! Да что они все помешались на этой войне! Весь последний год Китти только и думала о том, как бы выскользнуть из-под материнского надзора и присоединиться к доку Масгрейву, ведь ей так нравилось помогать выхаживать больных. Карьера медика в то время для женщины была делом немыслимым, и мучившая девушку проблема отчасти заслонила то, чем болело все общество. Но сейчас Китти почувствовала растерянность. Еще не прошло и суток с той минуты, когда Натану Коллинзу удалось разбудить доселе дремавшие в ней чувства. Теперь Китти жила ожиданием счастья, которое в любой момент могло быть омрачено надвигавшейся войной. Сердце Китти сжалось в мрачном предчувствии. Погруженные каждый в свои мысли, отец с дочерью молча преодолели остаток пути до Голдсборо. Китти нравился город, в особенности его центр, где пересекались несколько железных дорог под крышей гигантского по тем временам железнодорожного вокзала, два крыла которого соединяли противоположные стороны главной улицы. И Китти втайне надеялась, что во время пребывания в городе им посчастливится увидеть, как из темного туннеля выползет чугунное чудовище, двигавшееся благодаря энергии сжигаемых в топке дров. Джон остановил фургон напротив гостиницы Грисвольда и аккуратно привязал вожжи к коновязи. Девушка благоговейно разглядывала каменную громаду. Говорили, что в доме расположено целых семьдесят шесть комнат. Китти вспомнила, с какой ревностью вслушивалась в прошлом году в шепот Нэнси Уоррен, расписывавшей подружкам в церкви офицерский бал, который проходил именно здесь, в этой гостинице, где она присутствовала в обществе Натана. Было около двух часов пополудни. Джон помог дочке выбраться из фургона и, сунув ей в руку деньги, сказал: – Я буду ждать тебя здесь, пока ты управишься с покупками, а потом поужинаем в гостинице. В той самой гостинице, где в бальном зале Нэнси кружилась в танце в объятиях Натана? Ну и что? Эта зазнайка была в его объятиях вчера. Зато завтра в его объятиях будет она, Китти. И девушка поспешила наискосок через улицу к ближайшему магазину, твердо решив купить самое чудесное платье в городе. Прошло немало времени, Китти успела перемерить с дюжину нарядов, но так и не смогла решить, на котором стоит остановиться. Вот, к примеру, это розовое, из органзы – в нем она слишком похожа на маленькую девочку. Или вот это, из зеленого шелка, с пышными рукавами и воротником «а-ля принцесса», но в нем она слишком взрослая, даже старая, как матрона. Наконец она примерила туалет из желтого муслина с широкими кружевными вставками у ворота и подола и опять недовольно воскликнула: – Ох, до чего же я в нем молоденькая! – То молоденькая… то старенькая… – раздраженно проворчала продавщица, выразительно похлопав себя по голове деревянным метром. – Юная леди, вы сами-то знаете, чего хотите? Может быть, я смогу дать вам совет? Прежде всего: куда вы собираетесь пойти в этом платье? Ведь неспроста же вы его покупаете? – О да, конечно. – Китти внезапно ощутила потребность хоть с кем-то поделиться переполнявшим ее радостным возбуждением. – Натан Коллинз пригласил меня на обед в это воскресенье, и я хочу выглядеть особенно нарядно. Она растерянно умолкла, заметив, как помрачнела отражавшаяся в зеркале физиономия владелицы магазина. – Я сказала что-то не то? – удивилась девушка, обернувшись. – Мне казалось, что Натан пригласил на обед кое-кого другого, – отчеканила дама, чьи щеки предательски побагровели, а губы сложились в презрительную улыбку. – Нэнси Уоррен приходится мне племянницей. – Отступая назад, словно стараясь держаться подальше от Китти, и прожигая ее осуждающим взором, дама продолжала: – Нэнси считается его невестой… Китти, как и ее отца, не так-то легко было смутить. – Я не просила Натана о приглашении, он явился ко мне сам, – с язвительной учтивостью парировала она. – А что касается вашей племянницы, то, очевидно, она придала слишком большое значение мимолетному вниманию молодого человека. – И, не опуская глаз под пылающим взором хозяйки, Китти осведомилась: – Ну, так вы намерены показать мне что-нибудь еще, или мне придется воспользоваться услугами другого магазина? Разгневанная тетка Нэнси Уоррен швырнула на прилавок самые уродливые платья, какие смогла отыскать. Увидев среди них что-то черное из толстого бомбазина, Китти едва удержалась от язвительного замечания, что этот балахон весьма пригодится Нэнси на случай непредвиденного траура. Впоследствии, когда платье уже было куплено, Китти пришла к выводу, что именно стычка с владелицей магазина подвигла ее на приобретение столь вызывающего туалета. Когда она надела его и подошла к зеркалу, то по кислому выражению лица хозяйки поняла, что именно в этом наряде она будет приковывать к себе все взоры на барбекю. Мужчины будут сгорать от зависти к Натану, а женщины – от ревности к ней, Китти. А еще можно было не сомневаться, что Натан будет сгорать от желания обладать ею. Сшитое из яркой, кроваво-алой тафты, выгодно оттенявшей молочно-белую нежную кожу Китти, платье производило ошеломительный эффект. Фиалковые глаза как бы подсвечивались алым фоном и мерцали загадочными искрами. Глубокое декольте наивыгоднейшим образом обрисовывало и без того чудесные груди – при желании можно было даже угадать под тонкой тканью тугие розовые бутоны сосков. Да, платье было великолепно! К нему Китти подобрала подходящее по тону нижнее белье. Хозяйка – живое олицетворение праведного гнева – кое-как упаковала покупки и сунула их в руки девушки. Выйдя на улицу, счастливая обладательница платья обнаружила, что солнце уже клонится к закату – значит, она задержалась в магазине намного дольше, чем собиралась. Подходя к фургону, Китти невольно замедлила шаг, увидев толпившихся вокруг него зевак, и с раздражением подумала, что и здесь не могут оставить ее отца в покое. Кое-кто из толпы покосился в ее сторону, однако вся компания явно была навеселе, и оттого присутствие леди нисколько не остудило их пыл. Джон стоял у коновязи и говорил что-то, несмотря на общий гвалт. – Я вовсе не считаю себя федералом, а янки – и подавно! – донеслось до Китти. – Я такой же уроженец графства Уэйн, как и все вы. Просто я хочу сказать, что войну будет не так-то легко выиграть. Погибнет много хороших парней, и разорятся плантации – а ради чего? – Он беспомощно развел руки. – А что, если Юг проиграет? Вы не исключаете такой возможности? Китти молча уселась на деревянную скамью в фургоне. Оценивая ситуацию, она насчитала десять человек, окружавших отца. Одного девушка знала в лицо – Люк Тейт, надсмотрщик Аарона Коллинза, известный грубиян и драчун, он однажды до смерти забил кнутом негра. Джон Райт, выпрямившись во весь рост, замахал над головой руками, требуя внимания: – Ну как вы не понимаете, что Северная Каролина имеет право остаться нейтральной? Мы можем не ввязываться в войну вовсе. Ну, к примеру, сколькими рабами владеет каждый из вас? Вот ты, Люк, всего лишь надсмотрщик над чужими неграми… – А ты, Джон Райт, всего лишь выпустил на волю своих негров, верно? – взревел Люк, к полному восторгу подстрекавших его дружков. – Отправил их на все четыре, да? Я готов поспорить на что угодно, что ты помогал скрываться беглым рабам! А еще я готов поспорить, что ты давно уже шпионишь здесь для федералов… – Ну ладно, хватит, Люк, – неловко засмеялся Джон, стараясь унять закипавший в нем гнев. – Это уже слишком! С чего это вдруг ты обвиняешь меня в шпионаже? Давай-ка разойдемся с миром, пока не поздно. Просто я не могу спокойно смотреть, как вы позволяете всем этим «отчаянным» втянуть Северную Каролину в войну и залить ее кровью… – Нет, постой, – осклабился Люк, – это я не могу смотреть спокойно на тех, кто выступает против своих соседей – и ты один из них… И негодяй плюнул Джону в лицо. Все испуганно замерли. Китти, чтобы не закричать, зажала рот руками. Двое мужчин впились друг в друга взглядами, и кулаки Джона угрожающе сжались. Казалось, он вот-вот потеряет контроль над своими чувствами. Наконец он резко сунул руку в карман, вытащил платок и вытер щеку. Однако Люк, ошибочно приняв движение Джона за намерение достать нож, выхватил из кармана свой клинок, грозно сверкнувший в лучах угасавшего солнца. – Кончай, Люк, он же безоружен! – предостерегающе крикнул кто-то. Все произошло с неимоверной быстротой. Люк коленом нанес Джону удар в пах и, когда противник упал, корчась от боли, ударил его под ложечку. Следующий удар пришелся в голову. В этот момент раздался отчаянный крик Китти. Она выхватила из-под скамьи всегда лежавшее там отцовское кремневое ружье. – У нее ружье! – завопил один из зевак, и все кинулись врассыпную, тогда как Люк развернулся лицом к Китти. Все еще сжимая нож, он ринулся было в ее сторону когда прогремел выстрел. Его тело швырнуло прямо в толпу приятелей, старавшихся унести отсюда ноги. Люди остановились, ошарашенно уставившись на Люка, рухнувшего на землю. Им вовсе не хотелось доводить дело до поножовщины, а уж тем паче нарываться на девицу с заряженным ружьем, из которого она к тому же сумела выстрелить. Китти торопливо вытащила пороховницу, чтобы снова зарядить кремневку, когда на ее руку легла огромная мясистая ладонь, и грубый голос пробасил: – Предоставьте остальное мне, мисс Китти. Девушка подняла глаза и встретила мрачный взгляд шерифа. Джон застонал, пытаясь подняться на ноги, и кто-то услужливо помог Китти выбраться из фургона. Она поспешила на помощь к отцу. – Я невредим, если не считать пары синяков, – заверил тот. Его глаза беспокойно метнулись в сторону лежавшего на боку Люка Тейта. Из раны в правом плече обильно текла кровь. Он старался зажать ее здоровой рукой и стонал от боли. Китти услышала звук шагов торопливо приближающегося к ним человека, в котором, к великому облегчению, узнала дока Масгрейва с неизменным черным саквояжем. Он кинулся было к Джону, но тот махнул рукой в сторону Люка: – Это он ранен, док. Я в порядке. Одни зеваки помогли Масгрейву отнести Люка в больницу, тогда как другие предпочли остаться и поглазеть, как Китти с отцом усаживаются в фургон. – Мне было бы спокойнее, если бы тебя осмотрел док, – настаивала девушка. – Нет, лучше убраться отсюда поскорее. Похоже, сегодня полгорода ходит навеселе. Устроив отца поудобнее, Китти отвязала вожжи и села рядом. Джон привалился к ней, и послушный мул повлек фургон по улице. Среди толпы, наблюдавшей за их отбытием, Китти заметила хозяйку магазина, в котором купила свое платье, – дамочка так и пожирала ее глазами. А девушке и без того было не по себе. Подумать только, она выстрелила в человека! Вот так запросто навела ружье на живое существо и нажала курок! Сейчас это казалось чем-то невероятным. А ведь в момент выстрела ее даже не заботило, куда попадет пуля. К счастью, она угодила в плечо и мерзавец остался жив, так что Китти не придется нести через всю жизнь груз смертного греха. – Ну что ж, дочка, ты действительно это сделала, – промолвил наконец Джон, когда они уже порядком отъехали от города. – Ты выстрелила в человека. – Но у меня не было выбора, папа. – Китти смущенно покосилась в сторону отца, уловив в его голосе укор. – Ведь он готов был пустить в ход нож! – Знаю, знаю. – Внезапно Джон показался ей таким старым и разбитым. – Что-то в таком роде должно было стрястись. И я благодарю тебя, Китти, за то, что ты сделала для меня, хотя было бы гораздо лучше, если бы этого вовсе не случилось. Драка никогда не доводит до добра. – Папа, да ты ведь никогда и не дрался, – запальчиво возразила девушка. – Джекоб рассказывал, как к тебе постоянно придираются соседи, но ты просто молча проходишь мимо. Если бы ты хоть раз в жизни разозлился как следует и дал своему гневу выход… – И это рассуждает юная леди! – расхохотался Джон. – Слышала бы тебя сейчас наша мама! Тут они переглянулись, пораженные одной и той же мыслью. Лина Райт наверняка закатит грандиозную истерику, как только до нее дойдет новость о том, что Китти ранила человека. – Ну и пусть! – внезапно выпалила Китти, и оба расхохотались, так как поняли друг друга без слов. Однако смех их быстро иссяк – слишком серьезным был разговор. – Папа, почему ты не стал драться? – Это длинная история, дочка, – промолвил Джон, вздыхая и потирая разбитую в кровь щеку. – Может быть, настало время тебе ее узнать, чтобы ты не считала меня таким уж безнадежным трусом. И он рассказал ей, что в годы молодости покинул родной кров в поисках приключений. Судьба привела его в горы Северной Каролины, и однажды вечером он крепко выпил в компании одного человека. Они о чем-то поспорили, и в дело пошли ножи. Кончилось тем, что незнакомец лежал мертвый в луже теплой крови, а Джон тупо глядел на него, не зная даже имени убитого им человека. Китти испуганно вздрогнула, но отец этого не заметил. – Я даже не мог вспомнить, из-за чего я с ним сцепился и перерезал ему горло! Мы ночевали тогда под открытым небом, в лесной глуши, и никто нас не видел. Я закопал его тут же и поспешил вернуться домой. Какое-то время я беспробудно пил, стараясь потопить в вине тяжелые воспоминания, пока не понял, что просто медленно погибаю. И тогда я решил остепениться и женился на твоей маме. – Он устало провел рукой по глазам. – Но от прошлого никуда не уйдешь. И всякий раз, когда дело доходит до драки, в памяти всплывает страшная картина – мертвые глаза, которые глядят прямо на меня, и струящаяся кровь из перерезанного горла. – Папа, перестань. – Китти болезненно поморщилась. Он тряхнул головой, желая отогнать нахлынувшие воспоминания, и, погладив дочь по руке, ласково произнес: – Прости, дочка, я вовсе не хотел тебя испугать. Я просто подумал, что тебе следует знать, отчего я избегаю драки. Я не хочу, чтобы ты считала меня трусом! – Может, войны все-таки не будет? – с надеждой в голосе проговорила Китти. – И все будут жить по-прежнему, и не придется проливать ничью кровь? – Не дождавшись ответа, она обернулась и, заметив, как изменился в лице отец, всполошилась: – Папа, что с тобой? Тебе все-таки стало плохо, да? – Я в порядке, – с трудом произнес он, не давая дочке натянуть вожжи. – Просто мне грустно слышать, как ты грезишь о заведомо несбыточных вещах, Китти. Война неизбежна, пойми! – Может, это не так, папа, – слабо улыбнулась она. – Может, дело кончится одними разговорами. Может быть… – Заткнись! От неожиданности Китти так рванула вожжи, что мул застыл как вкопанный, а она, не веря своим ушам, уставилась на отца. Никогда в жизни он не говорил с ней так грубо. – Китти, нельзя жить в мире собственных иллюзий, – процедил Джон сквозь зубы, зажмурившись и сжав до боли кулаки. – Ты же знаешь, какова обстановка в стране и к чему она может привести. И ты не из той породы женщин, которые отказываются смотреть в лицо правде. – Он открыл глаза, и Китти увидела стоявшие в них слезы. – Дочка, я хочу, чтобы ты была готова, когда война начнется. Чтобы ты смогла как следует позаботиться о себе сама, если со мной что-то случится… Китти совсем растерялась. Да что же может стрястись с ее отцом?! Видимо, заметив ее недоумение, Джон грозно проговорил: – Китти, вчера Линкольн был избран президентом. Я сегодня слышал об этом сам. И теперь ничто не помешает Югу объявить о выходе из Союза, а это прямиком ведет к войне… и в ад.Глава 4
Приехав узнать, примет ли Китти его приглашение на обед, Натан воспользовался случаем побеседовать с Джоном Райтом и извиниться за то, что случилось в городе. Джон великодушно заверил, что уже успел обо всем забыть. – Не могу поверить, что ты действительно в него выстрелила, – признался юноша Китти, глядя на нее с удивлением и почтением. – Любая юная леди в такой ситуации грохнулась бы в обморок. – Но я не «любая юная леди». – Девушка улыбнулась беззаботно и лукаво, нимало не смущаясь больше тем, что сделала, несмотря на непрерывные «охи» матери по поводу ужасного скандала. – Я это хорошо знаю, Китти, – внезапно охрипнувшим голосом ответил Натан, пожирая ее глазами. Оставшиеся до праздника дни, казалось, тянулись бесконечно. Но вот наступил долгожданный момент – Китти села в карету рядом с Натаном, чувствуя, что новый наряд произвел должное впечатление. – Господи, до чего же ты прекрасна, Китти! – прошептал он, одной рукой обнимая ее за плечи, а другой подавая знак кучеру трогать. – Мне будут завидовать все кавалеры на балу! Ей вдруг стало жарко, однако в ушах все еще стоял голос матери, подробно описывавшей реакцию семейства Коллинзов на инцидент в городе. – Натан, а что сказали твои родители, когда узнали, что ты пригласил меня в гости после всего, что случилось в городе? Девушка заметила, как на его лице появилось тревожное выражение, взгляд потемнел, а улыбка стала неестественной. – Да, мы говорили об этом, Китти, и не могу не признаться, что поначалу они рассердились. Однако я рассказал им то, что узнал от свидетелей, и им пришлось изменить свое мнение. Мы все сожалеем о том, что случилось, отец устроил Люку изрядную выволочку. – У меня такое чувство, что все вокруг шепчутся за моей спиной, – удрученно призналась Китти, чувствуя, как улетучилось куда-то ее радостное настроение. – Я вовсе не хотела, чтобы это случилось, но Люк развоевался не на шутку, и мне пришлось сделать то, что я сделала. – Нисколько не сомневаюсь, – заверил Натан. – В последние дни все стали сами не свои. Бывает, кто-то что-то и скажет сгоряча, а потом жалеет. Не переживай из-за этого и постарайся повеселиться как следует, а мне позволь похвастаться тобой перед всеми. – Нэнси тоже будет там? – с привычной прямотой спросила Китти. – Боюсь, что да, – ответил Натан, вспоминая неприятный разговор с матерью. – Ты же знаешь, она моя кузина, а приветствовать мистера Эдвардса намерено все наше семейство. Но ты не беспокойся из-за Нэнси. Наши так называемые отношения всего лишь плод воображения моей матери – я никогда не позволю навязать себе что-то против моей воли. Полагаю, что теперь это стало очевидно для всех. Китти, я хочу быть твоим кавалером, не забывай! Он придвинулся, взял в ладони ее лицо и коснулся губами ее губ. Полуобнаженная грудь Китти тесно прижалась к его сильной, мускулистой груди, и девушка почувствовала сквозь тонкую ткань, как Натан дрожит всем телом. – Нет, лучше остановиться, не то я выставлю себя в идиотском свете, – грубовато признался Коллинз. Поначалу Китти было невдомек, что он имеет в виду, но уже в следующий миг ее взгляд невольно скользнул на нечто живое, пульсировавшее у него в паху под тонкими брюками. – Ох… – только и вырвалось у девушки, смутившейся до глубины души этим зрелищем. – Все в порядке, Китти, – засмеялся Натан, снова обнимая ее за плечи. – Я живой человек, а такая красавица, как ты, заставит любого мужчину сходить с ума от желания. Китти растерянно прикусила губу, не зная, что сказать. Натан ласково, но решительно повернул ее лицо к себе: – Не надо так смущаться. Ты ведь тоже испытываешь желание, правда? И по-моему, это случилось с нами давным-давно, задолго до того, как мы решились выразить свои чувства словами. – Но я ни за что… – охнула она, но Натан торопливо перебил ее: – Я знаю это и никогда не стал бы тебя уговаривать, но я собираюсь в ближайшее время просить твоей руки, Китти. Ты же знаешь, что я люблю тебя… Нет, ничего такого Китти не знала, и когда его губы снова припали к ее губам, тонкая рука девушки скользнула в густые волосы Натана, чтобы привлечь его поближе. Если она и могла кого-то полюбить, то только его, а может быть, она уже и любит. Вон как бешено колотится ее сердце, омытое счастьем и радостью… И тут же Китти с тревогой подумала о том, что она ответит на его предложение руки и сердца. Из-за этой пресловутой войны все как с ума посходили. Но ведь так или иначе – что еще могут предпринять два человека, которые любят друг друга? Карета подскочила на колдобине, оттолкнув их друг от друга. – Мы почти приехали, – заметил Натан, поправляя костюм и помявшиеся кружева на сорочке. Китти поправила локоны, собранные на затылке и спускавшиеся до обнаженных плеч. Она знала, что нет нужды щипать себя за щеки, чтобы они стали розовыми. Все ее существо полыхало, словно в огне, и наверняка часть его нежным румянцем окрасила ее лицо. Уже был виден особняк. Какое великолепие! Какая идеальная симметрия высоких колонн и просторных террас! Самый красивый дом на свете. Во дворе было уже полно гостей, и яркие цвета нарядных дамских туалетов подчеркивались строгими мужскими фраками. Девушка улыбнулась, услышав веселый визг резвившихся на лужайке детей. Прием обещал быть роскошным, и она трепетала от радостного предвкушения. Там, где могучие дубы еще не до конца сбросили листву и давали кое-какую тень, были расставлены длинные столы под белоснежными скатертями. Костры для барбекю находились на достаточном расстоянии, чтобы гостям не досаждал дым от углей, над которыми жарились на вертелах сочные туши. Чудесный аромат жареной свинины приятно щекотал ноздри, смешиваясь с восхитительным запахом соуса готовившегося в огромном котле. Черные слуги расторопно сновали вокруг столов, расставляя тарелки с аппетитно выглядевшим гарниром. Карета не спеша катилась по широкой полукруглой подъездной аллее, заполненной до отказа экипажами и верховыми лошадьми. Кучер натянул вожжи прямо напротив парадного крыльца. Натан поспешил выскочить, чтобы помочь даме спуститься, и Китти в последний раз придирчиво осмотрела свой наряд, прежде чем выставить его на всеобщее обозрение. Она подтянула вверх корсаж, хотя все равно декольте оставалось на добрый дюйм ниже того, что позволяли себе обычно юные леди, и, если слишком наклониться, грозило соскользнуть вовсе. «Ну и что! – бесшабашно подумала она. – И без того все уже сплетничают по поводу той ужасной сцены в городе». Натан протянул ей руки и подхватил за талию, так что на миг оказался достаточно близко, чтобы шепнуть на ухо: – Господи, до чего ты прекрасна, Китти… И снова ее окатила горячая волна, от которой все тело затрепетало в ожидании счастья. Однако это ощущение мигом угасло, стоило ступить на землю и обнаружить,что вся публика откровенно глазеет на нее, причем вовсе не с тем восхищением и завистью, которые она ожидала… Мужчины не скрывали своего любопытства, а женщины – враждебности. Кое-кто возбужденно перешептывался с соседями, не спуская с Китти глаз. Задрав нос повыше, она подхватила юбки и под руку с Натаном поднялась на крыльцо. Нет, она не позволит испортить себе настроение. Этот день принадлежит им с Натаном – и ничто не помешает ей быть счастливой! А в следующий миг она уже стояла перед матерью Натана, Лавинией Коллинз, глядя в ее сердитые глаза. Скользнув взглядом по низкому декольте, хозяйка состроила еще более кислую гримасу. Она была невелика ростом и достаточна полна. «Толстуха», – подумала Китти. Роскошное платье из коричневой тафты с высоким воротником было изящно украшено тончайшими кружевами и вышивкой Гладко зачесанные волосы скручены в тугой узел на затылке. Возможно, в молодости она была привлекательнее, зато сейчас казалась изрядно подурневшей и… озлобленной. Да, именно так. Рядом стоял сам Аарон Коллинз, и по его виду невозможно было определить, какие чувства вызывает в нем появление Китти. Хозяин слишком дорожил своей репутацией и ни за что не позволил бы себе неучтивые выходки по отношению к любому гостю, переступившему порог его дома. Он поцеловал руку Китти с изящным поклоном, пока Натан представлял их друг другу. – Я много слышал про вас, Китти, от моего сына, – веско проговорил Аарон. – И под конец мне стало казаться, что вы моя старая знакомая. Тем более что мне приходилось вас частенько видеть, когда вы были еще совсем малышкой, – вы с отцом привозили нам мед. Добро пожаловать в наш дом, – еще раз грациозно поклонился Аарон. Лавиния Коллинз не промолвила ни слова и еле кивнула. – Она злится оттого, что ты привел меня в гости, правда? – прошептала Китти Натану, поднимаясь на крыльцо. – Не обращай внимания! Мама всегда злится, когда кто-то отказывается плясать под ее дудку. Отец предупредил ее, что следует вести себя прилично, однако она предпочла вообще не открывать рот – видно, не особо доверяет собственной выдержке. – Значит, она действительно злится из-за меня, – повторила Китти со значением. – Скорее всего, это Нэнси закатила очередную истерику и прибежала жаловаться матери, как только узнала, что я не намерен сегодня с ней возиться. Я же говорил тебе, Китти, что никому не позволю себя во что-то втянуть, а они упорно твердят мне про женитьбу. Но если уж я и женюсь на ком-то, так это будешь ты. – Он пожал девушке руку и ласково улыбнулся, и она расцвела под этим взглядом. Наконец они оказались на залитой солнцем террасе, где их окружила шумная толпа приятелей Натана. После обмена приветствиями кто-то из них оживленно поинтересовался: – Китти, ты хотела застрелить Тейта насмерть или нарочно лишь ранила его? – Он ведь остался жив, не так ли? – Ответ прозвучал довольно резко, и все вокруг настороженно умолкли. Девушке вовсе не хотелось провести этот день в разговорах о том, о чем она предпочла бы вовсе забыть. – Что было – то было, – решительно промолвил Натан. – И давайте-ка об этом не вспоминать! Обернувшись, Китти наткнулась на грустные глаза Дэвида Стоунера, и ей стало совсем не по себе. Кажется, прошел уже год, как он сватался к ней? Она не могла припомнить точно. Правда, ей нравился Дэвид – и сейчас нравится. Он был привлекательным юношей, а пышная каштановая шевелюра и глубокие зеленые глаза на спокойном лице придавали ему обаяние некой скрытой мудрости, несмотря на его весьма юные годы. Но о любви к нему не могло быть и речи – так она ему и сказала. С трудом удерживаясь от слез, юноша тут же поклялся, что никого в жизни не полюбит так, как любит ее. И с тех пор всякий раз глядел на нее с тоской. Переведя взгляд с Китти на Натана, Дэвид, покраснев, кивнул. Однако девушка догадалась, что кивок означал не просто приветствие. Он знал об их отношениях и не был от этого в восторге. Напряженность ситуации несколько ослабла, когда Натан воскликнул: – Ага, а вот и главный гость! Навстречу им двигался толстый коротышка с пронзительным взглядом и удивительно длинным кривым носом. Китти поняла, что это был мистер Уэлдон Эдвардс из Уоррентона. Он поцеловал ей руку, и она сочла его манеры весьма приятными. Во всяком случае, он не был похож на ненормальных, которые истошно вопили про войну, молотя себя кулаками в грудь. Все внимание теперь переключилось с Китти на него, известного адвоката, и кто-то спросил: – Мистер Эдвардс, как и все собравшиеся здесь, я горю желанием ринуться в бой. Как по-вашему, скоро ли начнется война?.. – …Теперь, когда Линкольн стал президентом? – подхватил второй. После минутного раздумья Уэлдон Эдвардс ответил: – Полагаю, что избрание президентом Линкольна заставит заявить о выходе из Союза дальний Юг. И хотя у нас, в Северной Каролине, сепаратистское движение растет не по дням, а по часам, боюсь, что Генеральная Ассамблея во главе с губернатором Эллисом будет тянуть резину, цепляясь за свое излюбленное «поживем – увидим». Я сегодня же выезжаю в графство Кливленд, чтобы присутствовать на собрании сепаратистов, – продолжал разглагольствовать коротышка перед толпившимися вокруг гостями. – А на той неделе посещу Уилмингтон. Нам необходимо добиться единства, чтобы весь штат потребовал от нашего правительства четко определить свою политику, коей, безусловно, может быть только выход из Союза. Пусть это даже втянет нас в войну. – В войну, сэр? – переспросила Китти, не в силах больше сдерживаться. – Как хладнокровно вы об этом говорите! Значит, вы готовы ради своих целей пожертвовать жизнями всех этих молодых людей? – Но это и наши цели, – вскричал самый юный из присутствовавших, некий Даниэль Робертс, потрясая в воздухе кулаками. – Да я готов отдать свою жизнь за Северную Каролину… Натан изо всех сил сжал ее руку, так что Китти сморщилась от боли, и грубо поволок в сторону, прошипев: – Пожалуйста, Китти, не лезь не в свое дело. Неприлично женщинам вмешиваться в споры о политике. – Но я и не говорила о политике, – резко выдернув руку, громко произнесла Китти, не заботясь о том, что вокруг полно слушателей. – Я говорила о войне: о смерти, о кровопролитии. И я имею право выражать свое мнение. То, что я родилась женщиной, еще ни о чем не говорит. Янки, убивая, не будут разбираться, кто какого пола! – Но тебя никто не собирается убивать! Война продлится всего несколько месяцев, да и мы не позволим им проникнуть так глубоко на юг! А теперь, пожалуйста, Китти, на нас уже оглядываются… Она неохотно позволила увлечь себя к двери фойе и в следующий миг была настолько поглощена великолепием внутреннего убранства дома, что забыла про все споры о войне. Пол под ногами сверкал – паркет был натерт до зеркального блеска. Стены были обиты желтой бархатной тканью, а высоко под потолком сияла огромная хрустальная люстра. Мягкие ковры покрывали лестницу, перила и балюстрады которой украшали свежие ветви остролиста. Воздух был насыщен дивным ароматом маргариток, стоявших повсюду в вазах. Здесь не было ни души, и Натан привлек к себе Китти и поцеловал ее обнаженное плечо. – А теперь ступай наверх, чтобы освежиться. Я тем временем припасу для тебя тарелку барбекю, и мы полакомимся вдвоем на задней лужайке, за домом, подальше от остальных. – Ты стараешься изолировать меня от общества, потому что я не умею себя вести? – сердито фыркнула она. – Ох, Китти, успокойся! – нетерпеливо вздохнул Натан. – Я просто хочу, чтобы нам двоим никто не мешал быть счастливыми и радоваться друг другу, а все эти бесконечные споры про войну утомят кого угодно. Гости и так шепчутся про отцовского надсмотрщика, которого ты ранила из ружья. – Натан, тогда не лучше ли было мне остаться дома, если мое присутствие так тебя смущает? Ведь не моя вина в том, что вы взяли на работу надсмотрщика, который только и знает, что напивается в стельку и ищет потом повод для драки? Я… я даже жалею, что вообще не пристрелила его, – гневно выпалила она, – и имела глупость явиться на этот ваш хваленый прием! – Китти… Но она уже подхватила юбки и помчалась наверх, прыгая через две ступеньки и нимало не заботясь о том, подобает или нет такой способ передвижения юной леди. – Китти, выслушай меня, будь добра, – взмолился оставшийся внизу Натан. – Я вовсе не хотел тебя обидеть… Но Китти его не слушала. Она застыла в нерешительности. Одна из комнат на втором этаже должна быть предназначена для отдыха леди. Только вот какая именно? – Ты что-то ищешь здесь, Китти? При звуках этого голоса Китти резко обернулась и оказалась лицом к лицу с Нэнси Уоррен. На ней было пепельно-голубое платье с низким вырезом, целомудренно прикрытым целым облаком кружевных воланов. Наряд довершали пышные рукава и узенькая бархотка на шее. Темно-каштановые локоны обрамляли лицо. Нэнси могла бы выглядеть намного привлекательнее, невольно подумала Китти, если бы не это капризное, заносчивое выражение на ее лице. Тонкие губы скривились в ехидной ухмылке, а в карих глазах загорелся недобрый огонь. – Эй, тебе не следует торчать столбом и глазеть вокруг. Лучше беги обратно вниз, пока кто-нибудь не увел Натана. – И Нэнси рассмеялась неприятным визгливым смехом. – Согласись, это будет для тебя ударом, особенно после того, как ты бесстыдно повесилась ему на шею, чтобы только попасть в этот дом. Хотя тебе не о чем беспокоиться, верно? Такая грубая и наглая особа, как ты, милая Китти, запросто сможет подстрелить любую соперницу, не так ли? Китти открыла было рот, чтобы ответить. Все злые, язвительные слова уже готовы были сорваться с языка. И вдруг она просто рассмеялась. Нэнси удивленно захлопала глазами. – Ох, Нэнси, почему бы тебе не признать очевидное? – все еще смеясь, сочувственно покачала головой Китти. – А впрочем, бесись сколько угодно! Должна признаться, что в школьные годы ты меня здорово донимала своими злыми насмешками. Я частенько сбегала с уроков и пряталась у себя в комнате, часами плача от обиды. Но теперь мне стало ясно, что это не имеет никакого значения. Честно говоря, я даже жалею тебя – вместо того чтобы злиться и ненавидеть. И знаешь почему? То, что с легкостью досталось мне, осталось недосягаемым для тебя! И Китти с достоинством прошла мимо вглубь комнаты, к умывальнику на гнутых ножках. Из голубого фарфорового кувшина она налила свежей воды в такой же тазик. А потом намочила руку и слегка похлопала себя по щекам, стараясь охладить разгоряченную кожу. – Если ты, Китти Райт, имеешь в виду Натана, – прошипела Нэнси, подойдя сзади и буквально прожигая соперницу насквозь грозно прищуренными глазами, – то не надейся, что когда-нибудь сможешь его заполучить! Родители скорее вышвырнут его из дома, чем разрешат жениться на такой белой голытьбе, как ты… – Это кого ты называешь голытьбой, Нэнси? – переспросила Китти, оборачиваясь и все еще сжимая в руке кувшин. Нэнси злорадно ухмыльнулась, чувствуя, что попала по больному месту: – Да всему графству Уэйн известно, что ваша семейка – самая что ни на есть белая голытьба! А еще твоего папочку называют любимцем негров и говорят, что он помогает прятаться беглым мерзавцам. А твоя мамаша сошла с ума. А папаша слишком хилый и ленивый, чтобы как следует обработать свою землю, и оттого вы всего-навсего грязные нищие. А ты еще посмела вообразить, что достойна Натана Коллинза! Терпение Китти иссякло. Не долго думая она подняла кувшин и выплеснула его содержимое прямо Нэнси на макушку. – Что ты делаешь?! – взвизгнула та, заслоняясь руками. Но дело было сделано. Тщательно завитые локоны слиплись в сосульки, а промокшие рукава и рюши платья превратились в весьма жалкое зрелище. Китти аккуратно водворила на место кувшин и пошла прочь, бросив через плечо: – В следующий раз хорошенько подумай, прежде чем посмеешь обозвать кого-то белой голытьбой, Нэнси. Та лишь всхлипывала и причитала в ответ. На поднятый шум сбежалась делая толпа сочувственно кудахтавших девиц. – Смотрите, что она натворила! Смотрите, что отколола эта белая голытьба! – завывала Нэнси. Спускаясь по лестнице, Китти проклинала себя за то, что согласилась сюда явиться. Ей здесь не место. Да и разве так уж важно быть принятой в свете? Ей в тысячу раз больше нравится ездить верхом или охотиться, и Натан должен понять ее, если только любит по-настоящему. Стоявшие у дверей леди при виде Китти многозначительно переглянулись и обратили взоры вверх, откуда неслись истерические вопли и рыдания. Китти с гордо поднятой головой проплыла мимо, презрительно покосившись в их сторону. Они и вправду походили на всполошенных жирных несушек. Такие не имеют ни малейшего представления о том, какое блаженство мчаться галопом под музыку ветра, подставляя лицо солнцу и свежему воздуху. Они только и умеют ходить на цыпочках, щеголяя друг перед другом кринолинами, побрякушками и прочей мишурой. Им не понять, какой азарт просыпается в груди при звуках радостного лая Киллера, взявшего след енота! И пусть себе пищат и падают в обмороки при одном лишь виде крови. Им не понять то удовлетворение, которое чувствуешь, наблюдая улыбку на лице маленького негритенка, который только что поранил пальчик, а ты промыла и перевязала ранку и даже поцеловала ее, чтобы заживала быстрее! Ее жизнь намного полнее, чем жизнь всех этих чопорных леди. И не все ли равно, что они про нее думают?! Задыхаясь, она выскочила на террасу и жадно вдохнула свежий воздух. Они все еще были здесь – Уэлдон Эдвардс, Дэвид Стоунер, Натан и прочие, горячо спорившие о войне. – Мы разобьем их за месяц… – Каждый южанин стоит двадцати янки… – …преподнесем им такой урок, который надолго запомнят! – Мирным путем? Да Линкольн наверняка даже не знает, что означает это слово! Он никогда не позволит ни одному штату отделиться мирным путем. Надо готовиться к войне, сэр… Война, сепаратизм, битвы… От всех этих слов становилось не по себе. – Джентльмены, вы все здесь круглые дураки! – воскликнула Китти, и головы присутствовавших с открытыми от удивления ртами обратились в ее сторону. – Вам угодно без конца поносить моего отца за то, что он вместе с вами не пускает слюни от восторга в ожидании войны, а вы хоть раз вдумались в мудрость, заключенную в его словах? Ведь он твердит, что южнее линии Мейсон–Диксон нет ни одной фабрики, производящей пушки. А как насчет ткацких фабрик? Они есть только в Северной Каролине и не смогут обеспечить весь Юг, если разразится война! Мужчины по-прежнему взирали на нее в немом недоумении, и лишь кое-кто неловко покашливал, косясь в сторону Натана, чувствовавшего себя крайне неуютно. Он двинулся было в сторону Китти, но та отскочила назад и протестующе загородилась руками, не желая, чтобы ее снова уводили, как непослушного ребенка. – А что вы будете делать, если янки устроят блокаду побережья? Как повезете хлопок на продажу? У янки есть деньги, банки, фабрики. А у Юга – только горстка патриотически настроенных дураков, вообразивших, что война сделает их героями. – Китти, довольно! – грубо выкрикнул Натан и схватил ее за руки. Сильно встряхнув девушку, он зашептал: – Позволь мне доставить тебя домой. Совершенно очевидно, что ты плохо себя чувствуешь сегодня… – Я отлично себя чувствую, – отбивалась Китти. – Это от ваших разговоров мне делается тошно! – Натан… – На террасу выскочила Лавиния Коллинз с белым от злости лицом. За ней по пятам следовала горничная, которая до смерти боялась, что хозяйка вот-вот потеряет сознание. – Натан, ты знаешь, что эта… что эта тварь наделала? Она облила водой бедную малышку Нэнси Уоррен!.. По толпе молодых людей пробежал хохот, и кто-то крикнул: – Нэнси здорово повезло, что под рукой у Китти не оказалось ружья – не то лечилась бы сейчас от ран, как ваш надсмотрщик! – Ох, Китти!.. – простонал Натан, сокрушенно качая головой и выпустив ее руки. Это было выше его сил. Китти поняла, что Натан сгорает от стыда, и опрометью кинулась к боковой лестнице, ведущей в сад. – Постой, я прикажу заложить карету… – воскликнул он. – Нет!.. Ты мне не нужен! – крикнула в ответ Китти, подхватив юбки, прежде чем спуститься по лестнице. – Мне никто не нужен! Девушка бежала по лужайке, не обращая внимания на то, что старательно уложенные волосы окончательно растрепались. Она спешила укрыться в лесу. Отсюда до ее дома было не меньше двух миль пути через болота, но ведь она постоянно охотилась в этих местах и отлично знала дорогу. Несомненно, прогулка пойдет ей на пользу, рассуждала она, продираясь сквозь кустарник. Ей необходимо самой разобраться в том, что случилось. Дикий крик заставил ее остановиться. Да, она забралась в самую чащу, с густым подлеском и валежником… Платье изрядно пострадало от сучков и колючек, но это ее мало печалило. – Хозяин, не надо… пожалуйста, не надо… ребенок… Обернувшись в сторону жалобных воплей, Китти увидела небольшую прогалину. Подойдя поближе, она обнаружила бараки, в которых обитали рабы с плантации Коллинза. Повсюду из дверей убогих строений, расположенных по краям прогалины, выглядывали испуганные лица рабов. Малыши, цепляясь за материнские юбки, широко распахнутыми глазами следили за тем, что происходило на середине поляны. Молодая негритянка – на последних месяцах беременности – беспомощно скорчилась в грязи у ног белого мужчины, замахнувшегося на нее кнутом, зажатым в левой руке. Правая его рука висела на перевязи. Люк Тейт! – Пожалуйста, не бейте меня! Вы убьете ребенка… – Раньше я убью тебя, черная шлюха! Я отучу тебя воровать! – Он протянул руку, в которой по-прежнему сжимал кнут, и одним грубым движением сорвал с нее потрепанное ситцевое платье. Бедняжка, совершенно голая, старалась заслонить руками огромный живот. Со стороны величавого особняка Коллинзов, еле видного из-за деревьев, бежал молодой раб, отчаянно размахивая руками. – Не трогай ее, Тейт! Лучше убей меня… – С искаженным от страха и гнева лицом, задыхаясь, он выскочил на поляну. – Это я дал ей тот кусок мяса! Ты наказал ее на прошлой неделе и не давал есть, и она с ребенком могла умереть с голоду! Я должен был накормить ее, понятно? Если так хочется, бей меня! – Не беспокойся, достанется и тебе! – взревел Люк Тейт, обернувшись в его сторону и угрожающе взмахнув кнутом, который со свистом опустился на лицо негра и в один миг рассек кожу до мяса. С беспомощным воплем раб зажал рану руками и рухнул наземь. Женщина, рыдая, потянулась было к нему, но кнут Люка засвистел снова и на сей раз опустился ей на спину. Она оказалась не такой стойкой и потеряла сознание от первого же удара. Из разверстой на спине раны хлынула кровь. Люк снова поднял кнут, но Китти быстро пересекла поляну и, подбежав к Тейту, закричала: – Остановись! Прекрати немедленно, ты, грязный ублюдок, Люк Тейт! Не успел он обернуться, как Китти налетела на него, словно фурия, царапаясь и яростно молотя кулаками по чему попало. Сначала он растерялся от неожиданности, но моментально оправился и скинул ее с себя без особого труда, а потом запрокинул голову и грубо захохотал: – Зря ты не пристрелила меня, когда была возможность, маленькая нахалка, потому что сейчас я высеку тебя так, как ты того заслуживаешь… Он занес над головой Китти кнут, и девушка испуганно заслонилась руками. Зажмурившись, она ожидала резкого свиста и жгучего удара… но этого не произошло. Люк отбросил кнут в сторону. – Нет, пожалуй, будет глупо портить такой товар. – Он наклонился над ней, так что она почувствовала запах дешевого виски, а потом сгреб девушку в охапку и проворчал: – Пожалуй, у тебя прибавится ума, если тобой заняться как следует. Уж я отлично с этим справлюсь!.. – И он поволок ее к одному из бараков. – А ну все вон отсюда! – рявкнул он, и рабов словно ветром сдуло. Бросив добычу на пол, он рванул вырез платья. – Черт… – жадно выдохнул негодяй, глядя на обнаженную грудь Китти. – Не прикасайся ко мне! – закричала девушка. – Натан убьет тебя за это… – Ну уж нет, такого случая я не упущу. – Дрожа от нетерпения, Люк возился с застежкой на брюках. – Если хочешь, чтобы было хорошо нам обоим, то просто лежи смирно и не дергайся. Тебе пойдет на пользу, Китти… это поубавит в тебе строптивости… – Но не с твоей помощью, Тейт! Люк вздрогнул и обернулся – на пороге стоял, широко расставив ноги, Натан. Руки его были сжаты в кулаки, а в глазах сверкала ярость. В одном кулаке он держал хлыст из плетеной кожи. Не успел Тейт и глазом моргнуть, как витая кожа врезалась в его изумленную физиономию. Надсмотрщик рухнул к ногам молодого хозяина, а тот продолжал хлестать его, так что от этих свистящих звуков Китти почувствовала тошноту. Кое-как поднявшись на ноги, она вышла из барака и глубоко вдохнула свежий ноябрьский воздух. Но вот в бараке стало тихо. Были слышны лишь стоны Тейта. – Чтобы до вечера ноги твоей здесь не было! – рявкнул Натан. – И не попадайся мне на глаза – увижу, убью, запомни! Немного придя в себя, Китти поспешила от барака туда, где рабы беспомощно толклись вокруг беременной. При виде девушки они почтительно расступились. – Отнесите бедняжку в барак, чтобы я могла спокойно ее осмотреть. – Затем она обернулась к молодому негру с залитым кровью лицом. Оторвав от юбки широкую полосу, Китти наложила тугую повязку и обратилась к окружившим ее неграм: – Теперь вы сами сможете о нем позаботиться. Наверняка кто-то умеет лечить раны от кнута. – Пожалуйста, помогите Дженни, – простонал ей вслед раненый. – Не дайте потерять ребенка… Не успела Китти войти в комнату, где находилась беременная, как появился запыхавшийся Натан: – Я уже послал за каретой. Надо отвезти тебя домой, Китти. Поверь, мне ужасно жаль, что все так вышло, но лучше всего тебе сейчас же уехать. Оба вздрогнули от раздавшегося вдруг ужасного вопля – это Люк Тейт выбрался на поляну. Его лицо было залито кровью, а плотная рубаха превратилась в окровавленные лохмотья. Тыча пальцем в сторону молодых людей, он прохрипел: – Ну, доберусь я до вас… Натан Коллинз, можешь считать себя покойником! А ты, Китти Райт, будешь на коленях молить меня о пощаде… Негодяй заковылял в лес, однако Натану мало было дела до его бессильной злобы – в данный момент ему гораздо важнее было отправить Китти домой в целости и сохранности. – Идем же, – промолвил он, беря девушку за руку. – Прости, Китти, но я хочу поскорее вытащить тебя отсюда… – Нет! – сердито вырвалась она. – Я должна осмотреть Дженни. Женщина, сжимая руками живот, стонала и корчилась на грязном соломенном матрасе. Старая негритянка заглянула ей между ног, выпрямилась и сказала Китти: – Оно еще и не время, мисси, да только, похоже, она рожает… – Китти, послушай, – начал было Натан, подойдя ближе. Тут он увидел, как несколько женщин засуетились вокруг роженицы, и раздраженно вскрикнул: – А ну вон отсюда! Все, все вон! Негритянки поспешили выполнить приказ. В два скачка Натан оказался рядом с Китти, грубо схватил ее за плечи и развернул лицом к себе: – А ты все же выслушай меня, – прожигая девушку гневным взглядом, прошипел Коллинз сквозь стиснутые зубы. – Тебе следует немедленно уйти. Здесь тебе не место. И прошу, не забывай, что я тебя люблю. Моим родителям и так придется не по вкусу все, что случилось сегодня, а если ты останешься, то это лишь подольет масла в огонь… – Натан, ты мне мешаешь, – с поразительным спокойствием заметила Китти. Он растерянно отступил, а она крикнула женщинам, чтобы поспешили приготовить теплую воду и чистые тряпки. – Ну, – вызывающе вскинув подбородок, посмотрела она на остолбеневшего Коллинза, – ты еще не понял, что мужчинам тут делать нечего? Не пора ли тебе уйти? Он попятился, спотыкаясь, и выскочил вон. По счастью, роды прошли легко, но вот ребенок родился худой и слабый – недоношен месяца два, прикинула Китти, обтирая с младенца кровь и слизь. Ловко запеленав его в протянутое кем-то одеяло, она принялась растолковывать, как следует ухаживать за таким ребенком: прежде всего не позволять ему мерзнуть и все время греть теплом тела. – А ей не давайте кормить, – кивнула Китти в сторону роженицы, бессильно распластавшейся на тюфяке. – У кого-нибудь наверняка достанет молока и для него, пока мать немного оправится. – И напоследок она велела обратиться к доку Масгрейву в том случае, если у Дженни начнется лихорадка или кровотечение. – Сюда не приходит ни один белый доктор, – еле слышно прошептала седая как лунь негритянка. – Мы сами позаботимся о ней. – Доктор Масгрейв непременно придет, если вы его попросите, – возразила Китти. – А если он не сможет, то приду я и постараюсь помочь, чем смогу. Понятно? Старуха кивнула. Вздохнув, Китти кое-как оправила остатки платья и вышла из барака. И тут же наткнулась на группу белых мужчин, сидевших верхом на лошадях и смотревших прямо на нее. Одним из них оказался сам Аарон Коллинз, который тут же спешился и направился к Китти. Она заметила и Натана, старавшегося укрыться за спинами других. – Мисс Китти, я бы хотел побеседовать с вами. – И Аарон жестом предложил ей отойти в сторону. Девушка устало опустилась на порог одного из бараков, понимая, что не следует ожидать ничего хорошего от этого человека, явно одержимого холодной яростью, которая вот-вот вырвется наружу. – Меня шокировало то, что случилось нынче днем, – начал он, похлопывая стеком по зеркально блестевшему сапогу для верховой езды. – Однако вам показалось мало переполоха, устроенного в моем доме, – вздохнул он, – вам угодно было окончательно опозорить моего сына и мою семью, помогая появиться на свет… чернокожему отродью. Ну, нет, с Китти было довольно. Она вскочила и выкрикнула ему в лицо: – Мистер Коллинз! Позвольте вам напомнить, что это меня оскорбили у вас в гостях! Да, я помогла явиться на свет тому малышу! Он человеческое существо, а я всегда стараюсь помочь людям – и это все, что я могу вам сказать. Это вы, мистер Коллинз, шокируете меня до глубины души, и если действительно необходима война, чтобы вызволить этих людей из-под пяты таких, как вы, – что ж, я, возможно, тоже буду рада войне! Она замолчала, и несколько секунд они стояли, прожигая друг друга ненавидящими взглядами. Не в силах долее оставаться в стороне, к ним поспешил Натан. – Идем, Китти, я отвезу тебя домой, – сказал он, хватая ее за руку. – Да, я тоже считаю, что это неплохая мысль. – Надменный взор Аарона Коллинза не отрывался от девушки, отважно отвечавшей ему тем же. – Отвези-ка ее домой… прочь с земли Коллинзов… и никогда больше не приводи снова. – Отец… – Ты слышал, что я сказал, сын. И впредь я запрещаю тебе общаться с этой девицей. Она не нашего круга. – И слава Богу, что это так! – выпалила Китти, развернулась на каблуках и с гордо поднятой головой прошествовала к поджидавшей ее карете.Глава 5
Словно пушинки одуванчика на весеннем ветру, по округе разнеслись подробности учиненной Китти эскапады на приеме у Коллинзов. Джон Райт смеялся от души и повторял, что Аарон Коллинз получил наконец-то по заслугам. Лина Райт пришла в такое отчаяние, что три дня провалялась в кровати с жестокой головной болью. Сама же Китти с трудом могла разобраться в собственных чувствах. В конце концов, она решила, что единственное, о чем она действительно жалеет, так это разрыв с Натаном. Прошло уже целых три недели. На смену ноябрю пришел декабрь, и предчувствие неизбежности войны становилось все определеннее. Атмосфера накалилась даже в самых глухих провинциях. Люди повсюду только и говорили что о войне. А Китти думала о Натане и своей любви. Теперь она поняла, что это чувство действительно зрело в ней годами, но стоило дать ему проявиться – увы, вместо ожидаемого чуда пришлось срочно гасить едва разгоревшееся пламя. Зима подступила вплотную, и Китти была постоянно занята делами на ферме. По ночам случались заморозки, а однажды утром выпал первый снег. В тот день Китти решила немного развеяться – она оседлала одну из немногих имевшихся у отца лошадей и поехала в лес. Дубы давно стояли совсем голые – если не считать пучков омелы[3] на вершинах – и составляли полную противоположность соснам с их густой пушистой хвоей, наполнявшей свежий воздух смолистым ароматом. Девушка не спеша ехала вдоль извилистого ручья, завороженная появлением лани, попытавшейся было напиться и исчезнувшей как по волшебству при первых признаках появления человека. По земле сновали шустрые бурундуки и белки в поисках поздних желудей для зимних запасов. Откуда-то сверху раздалась песня птицы-кардинала. Китти залюбовалась ее ярко-красным оперением и загадала желание: отец как-то сказал, что загаданные на алую птичку желания обычно сбываются. – Китти… Ее глаза удивленно распахнулись. Всего в нескольких ярдах, в кустарнике, она различила фигуру Натана верхом на лошади. Значит, загаданные на кардинала желания и правда сбываются! Восторгу Китти не было границ. – Ох, Натан, – только и промолвила она, одновременно с Коллинзом соскакивая с седла. И вот они сжали друг друга в объятиях, и их губы слились сначала в жадном, торопливом поцелуе, а потом – в длительном и страстном… – Вот уже несколько недель каждый день езжу по этим лесам в надежде встретить тебя, – с радостью сообщил Натан. – Я уже потерял всякую веру… – А я думала, что ты больше не хочешь меня видеть… Он взял Китти за руку и опустился на толстый ковер из мха под сенью величавой сосны, увлекая девушку за собой. Обняв за плечи, он прижал ее к себе. – Я не мог не повидаться с тобой, Китти. Я так тебя люблю! И не в силах отказаться от тебя. – Но ведь твой отец запретил нам встречаться, Натан. – Сердце Китти бешено билось. – Да, достаточно произнести одно твое имя, чтобы взбаламутить весь наш дом. Особенно злится мать. Они с Нэнси все еще надеются окрутить меня и женить, пока я не слишком влюбился в тебя. Одно они не принимают в расчет – я уже давно влюблен в тебя по самые уши, дальше некуда! – Но твой отец отказал мне от дома… – Значит, мы будем встречаться здесь, в лесу. – Он чмокнул ее в нос. – Китти, я ни за что на свете тебя не разлюблю, и если ты тоже меня любишь, то найдешь способ выбираться из дома на свидания. Девушку охватила нерешительность. Отец сказал, что разрыв с Натаном был неизбежен, а союз между ними – вещь совершенно нереальная. А еще он сказал, что не одобрял ее действий с самого начала, но помалкивал, так как не хотел влиять на принятые ею самой решения. Да, если уж она решится на тайные свидания с Натаном, пусть они останутся действительно тайной для всех, и даже для отца. Но тут она вспомнила об охватившей все население тревоге. – Натан, долго ли еще ждать войны? И что будет тогда с нами? – Войны ждать недолго. – Он со вздохом устремил вдаль грустный взгляд. – И нам с тобой следует пожениться до того, как я отправлюсь на военную службу. – Пожениться? – изумленно переспросила она. Он снова с улыбкой поцеловал ее и ответил: – Нельзя же мне отправляться на войну, не обзаведясь женой, которая будет ждать моего возвращения! Мы уже начали создавать отряд и название придумали: «Уэйнский добровольческий». Пока нас двадцать два человека, но чем ближе война, тем больше желающих присоединиться. Отец решил за свой счет экипировать нас и уже сделал заказ на швейной фабрике в Уилмингтоне. Эй!.. – Он возбужденно прищелкнул пальцами. – Китти, а не сшить ли тебе боевое знамя? – Боевое знамя?.. – совсем растерялась она. – Ну да. Каждому отряду положено идти в бой под своим знаменем! Отец обещал, что нам устроят грандиозное чествование в Голдсборо, с салютом и речами. А ты можешь торжественно преподнести нам знамя. – И он продолжал, обращаясь скорее к себе, нежели к Китти: – Да, это отличная мысль. Самый подходящий момент, чтобы обнародовать наши отношения. Ты ведь будешь вручать знамя мне, поскольку я избран сержантом нашего отряда. Хотя, конечно, как только мы станем частью регулярной армии, меня обязательно повысят в звании. В его голосе слышалась гордость, и Китти сочла ее вполне уместной. Ведь она сама не без восхищения смотрела на его крепкую, сильную фигуру, мужественную линию подбородка. Правда, он всеми фибрами души был предан своему отцу – впрочем, как и остальные здешние юноши, с молоком матери впитавшие почтение к старшим. – Я сошью для вас боевое знамя, Натан, – с чувством прошептала она, вздрагивая от ощущения его близости: она могла даже чувствовать жар, исходящий от его тела, разгоряченного так же, как и ее собственное. – Я люблю тебя, Натан… – И станешь моей женой, прежде чем я уйду на войну? – Он пытливо заглянул ей в глаза, словно стараясь проникнуть в самые потаенные глубины души. – Ты выйдешь за меня? Замужество. Эта мысль повергла ее в растерянность. Чем она будет заниматься в его отсутствие? Только на прошлой неделе она имела обстоятельный разговор с доком Масгрейвом. Он сообщил, что во время войны будет сотрудничать с доктором Чарльзом Джонсоном, которого собирались сделать главным военным хирургом Северной Каролины. И этот Джонсон планировал разместить госпиталь в Голдсборо. Доктор Масгрейв предложил Китти стать у него медсестрой. Натан отреагировал на новость именно так, как она и ожидала: – Медсестрой?! Ох, Китти, лучше бы ты оставалась дома, как другие женщины. У тебя и так хватит забот. Война не продлится долго, но все равно я не хочу, чтобы моя жена гнула спину в госпитале. Это занятие не для леди. – Занятие не для леди… – удрученно повторила она. – Ох, Натан, как горько это слышать! Ну почему то обстоятельство, что я женщина, не дает мне возможности заниматься тем, чем мне хочется больше всего? Док успел хорошо научить меня лечить людей. И я рада буду принести хоть какую-то пользу. – Китти, давай поговорим об этом потом. Если мы поженимся, то я бы хотел оставить тебя дома. Для тебя будет просто неприлично поступить по-иному. И к тому же, если мы поженимся, то мои родные, уверен, будут вынуждены принять тебя наилучшим образом – если ты позволишь им это сделать. Он поцеловал ее еще раз и сказал, что должен вернуться домой, где его ждут срочные дела. И распрощался, условившись встретиться на следующий день. А Китти еще долго сидела там же, под сосной, погруженная в глубокие раздумья. Она будет нужна доку Масгрейву. Она будет нужна солдатам-южанам. Натан не может этого не понимать. Если начнется война, она выполнит свой долг… как сможет. А если он не захочет ее понять – что ж, тогда лучше всего повременить со свадьбой, пока война не кончится. Но она обязательно сошьет боевое знамя для «Уэйнского добровольческого». Делать это следует тайно, и когда на празднике в Голдсборо знамя при всех будет преподнесено Натану, всем станет ясно, что они жених и невеста. Было уже поздно, и Китти волей-неволей пришлось прервать свои размышления и вернуться домой. День выдался морозный, и девушка была рада, что накинула старую отцовскую шерстяную куртку. С улыбкой она вспомнила, какое впечатление произвел на Натана ее наряд – эта вот куртка, поношенная рубашка да старые отцовские штаны, подвязанные веревкой вместо ремня. Если еще прибавить изрядно растрепанные длинные волосы, то вряд ли ее вид можно было назвать достойным леди. Но даже такой она показалась Натану привлекательной. Ведь он только что предложил ей руку и сердце, не так ли? Выехав на опушку леса, она заметила около коровника группу мужчин. Они окружили кольцом ее отца. Ударив пятками по бокам лошади, Китти галопом поскакала через поле. Если это отец Натана, пронюхав про свидание, явился выяснять отношения с Джоном, надо поторопиться сообщить ему, что отец тут ни при чем, он ничего не знает. Действительно, подъехав поближе, девушка различила белоснежного жеребца, на котором обычно ездил Аарон Коллинз. С ним явились Орвилль Шоу и Дэвид Стоунер и еще двое – некий Вилльям Бранди и Пол Крич. Все с недовольством посмотрели на нее, кроме Дэвида, который, всегда радуясь встрече с Китти, и на этот раз приветствовал ее учтивым кивком. По взгляду отца Китти поняла, что он предпочел бы, чтобы девушка проехала мимо, но она не послушалась и остановила лошадь неподалеку от незваных гостей. – Я не собираюсь участвовать в войне, коли она начнется, – говорил Джон, опираясь на вилы. – Так что не тратьте время на уговоры. Аарон Коллинз надменно посмотрел на Китти и, получив точно такой же взгляд в ответ, обратился вновь к Джону: – Все, кто не примкнет к нам, будут считаться предателями! – Ох, да перестань ты мутить воду, Аарон! – насмешливо фыркнул Джон. – Всем отлично известно, что Северную Каролину хотят втянуть в войну всеми правдами и неправдами такие, как ты. Не секрет, что есть достаточно людей, которым вовсе не хочется хвататься за ружье. То, что у тебя так много земли и денег куры не клюют, еще не значит, что все должны плясать под твою дудку. Уж я-то точно этого делать не буду! Орвилль Шоу сплюнул табачную жвачку в каком-то дюйме от сапог Джона. Джон смерил его гневным взглядом, а Орвилль зарычал: – Послушай, Райт, почему бы тебе просто не убраться подобру-поздорову с нашей земли на Север, прямо в объятия к своим драгоценным янки? Когда над нами засвистят ядра, никому не захочется греть на груди поганого предателя! Будь уверен, что я вовсе не дрожу за свою шкуру, но не желаю, чтобы ее продырявил со спины такой ублюдок, как ты. – И он снова сплюнул. – Хватит молоть чепуху, Орвилль, – сердито потряс вилами Джон. – Я сказал ясно: в войне участвовать не хочу, но это вовсе не значит, что я должен оказаться предателем. Я просто не желаю марать в крови руки. – А как насчет нее? – не унимался Орвилль, кивая в сторону подъехавшей вплотную Китти. – По-твоему, мы должны доверять и ей, особенно теперь, когда все черномазые как один молятся на нее, как на святую? Это ж надо – не дать выпороть воровку, которая к тому же принадлежит Аарону! – Оставь ее в покое, Орвилль, – оборвал его Дэвид таким тоном, что все повернулись в его сторону. – Ну уж нет, черта с два я ее оставлю! – злобно скривился Орвилль. – Из-за нее ни за что ни про что прогнали моего двоюродного брата Люка! – Орвилль, я сказал: оставь ее в покое! – Полагаю, мы и так потратили достаточно времени на разговоры, – вмешался Аарон Коллинз, выезжая вперед. – Ты, Райт, все же подумай над тем, что мы сказали. Когда начнется война и Северная Каролина выйдет из Союза и начнется набор в армию, мы будем тебя ждать. – И не надейся, что все будет по-твоему, Аарон! – крикнул Джон вслед удалявшимся всадникам. – Никто не заставит меня идти против моих принципов, а уж они точно не вяжутся с вашей проклятой войной! Его последние слова утонули в топоте копыт скакавших прочь лошадей. – Что здесь случилось? – поинтересовалась Китти, соскочив с седла. – Ох, да ты и так слышала достаточно, чтобы понять: им хочется, чтобы я вступил в их отряд. Ну и черт с ними. Просто Аарон Коллинз терпеть не может, если кто-то не желает перед ним пресмыкаться. Ему необходимо лишний раз доказать, какой он важный. Закинув вилы на плечо, Джон направился в сарай. – Я остаюсь в стороне от их войны. Я остаюсь вот здесь, на этой самой земле, чтобы возделывать ее, а не поливать кровью. Китти посмотрела на оседающее на дороге облако пыли, а потом перевела взгляд на отца, шагавшего прочь с поникшими плечами. Она с болью спрашивала себя: смогут ли они действительно ни во что не впутываться, если начнется война? Скорее всего, нет. Война беспощадна и вряд ли даст кому-то отсидеться в стороне. Можно было лишь молиться и уповать на то, что кровопролитие не продлится долго.Глава 6
Вот уже который день Китти приходилось пропускать свидание с Натаном из-за холодного зимнего ливня, сидя в мрачной гостиной своего дома и глядя в заплаканное окно. Стараясь убить время, она вязала Натану теплые носки в подарок на Рождество. Обычно в это время Лина спала днем, однако на случай, если ей взбредет в голову появиться в гостиной и завести очередную унылую беседу, Китти решила отправиться на сеновал и заниматься вязанием при свете лампы. Она накинула на плечи большую толстую шаль и тихо вышла. До Рождества осталось всего пять дней, носки были почти готовы. Съежившись от холода, еле двигая замерзшими пальцами, Китти думала о Натане, с которым так хотела бы быть вместе. С каждым свиданием влюбленным становилось все труднее сдерживать бушевавшие в них чувства. Она вспомнила о последней встрече, в среду. Холод заставил их тесно прижаться друг к другу под одеялом, которое захватил с собой Натан. Вдруг Китти почувствовала, что его рука скользнула к ней под юбку, а губы прижались к ее губам в жгучем поцелуе… Только в последний миг Китти опомнилась и оттолкнула его. Натан смущенно пробормотал: – Черт, совсем забылся и едва не взял тебя силой, Китти. Но что делать, если я действительно безумно тебя хочу. Ее щеки разгорелись при одном воспоминании об этих словах. О, она хотела его так же страстно, как и он ее, но нельзя было давать волю своим желаниям до свадьбы. Для нее немыслимо было поступить по-другому. Внезапно дверь в сарай с шумом распахнулась. Выронив вязанье, Китти вскочила и попыталась задуть фитиль в лампе. – Китти, дочка, ты здесь? – В сумерках на пороге неясно вырисовывалась фигура Джона Райта. – Я знаю, что ты здесь… – Папа? – Китти торопливо двинулась к спуску с сеновала – уж слишком удрученным и возбужденным показался ей отцовский голос. – Что случилось? И откуда ты знаешь, где я прячусь? – Я много о чем знаю, что творится вокруг, – раздраженно ответил он. – Но сейчас речь не об этом. Ловко соскочив на землю, Китти с тревогой заглянула в лицо Джону, стараясь угадать, что могло его так расстроить. Наконец он промолвил, набрав побольше воздуха в грудь: – Я только что вернулся из Голдсборо, где слышал последние новости. Южная Каролина вышла из Союза. Вот оно. Началось. Какой штат окажется следующим? Северная Каролина? Она тут же спросила об этом отца, но он с сомнением покачал головой, обнял дочь за плечи, и они вышли из сарая навстречу ледяному ветру, направляясь в сторону дома. – Город гудит, как потревоженный улей. Среди людей немало тех, кто настроен против войны. Я полагаю, это дело законников да Генеральной Ассамблеи – решать, что делать дальше. Будем уповать на то, что им хватит ума держаться в стороне от бойни. Войдя в дом, они обнаружили, что кухня жарко натоплена и Лина готовит свежую уху. – Ну что еще? – приветствовала она Китти с Джоном. – У вас обоих такой вид, как будто настал Судный день, а ваши имена забыли внести в Книгу Праведников! – Очень похоже на то. – Джон опустился на свой стул. – Южная Каролина вышла из Союза. И это только начало. – Слава тебе, Господи! –восторженно воскликнула Лина и, тыча в мужа половником и не замечая, что уха капает с него прямо на глиняный пол, добавила: – Надеюсь, Джон Райт, у тебя хватит ума поспешить к Аарону Коллинзу и сказать, что ты вступаешь в его отряд? Сейчас каждый мужчина на счету, и вряд ли тебя погладят по головке, если окажется, что ты не с ними. Китти не спускала глаз с отца. Джон теребил густую бороду, что означало глубокую задумчивость. – Ну чего ты еще ждешь? – снова взмахнула Лина половником. – Неужели тебе мало безобразного поведения Кэтрин в гостях у Аарона Коллинза и ты намерен еще больше опозорить нашу семью? Видно, ты только и мечтаешь об этом! – Хватит, не желаю ничего больше слушать! – рявкнул Джон, гневно взглянув на жену из-под нависших бровей. – Решать буду я этот вопрос. У меня нет никакого желания участвовать в их дурацкой войне. Бывало так, что приступ гнева лишал Лину дара речи и тем значительно облегчал жизнь Джону. Вот и на этот раз она оскорбленно замолкла, и Китти, облегченно вздохнув, приступила к ужину. За окном громко выл ветер, и все трое молчаливо сидели возле очага, думая каждый о своем, пока сумеречный день не подошел к концу. Внезапно их оглушил топот копыт приближавшихся лошадей. Женщины вскочили, обмениваясь испуганными взглядами. Джон решительно взял ружье и пошел к двери. Китти с матерью, выглянув из-за его плеча, испуганно охнули при виде Аарона Коллинза, Дэвида Стоунера, Орвилля Шоу и еще примерно десятка всадников. С замиранием сердца Китти заметила державшегося в задних рядах Натана. – Райт, это твой последний шанс… – загремел голос Аарона, сдерживавшего разгоряченного скачкой жеребца. – Наш отряд выезжает в Уилмингтон. До нас дошли слухи, что горожане собираются сами занять форты Касвелл и Джонстон, пока на них не наложили лапы янки. Или ты отправишься с нами и станешь одним из нас – или будешь пожинать плоды своего предательства. – Ступай с ними, Джон, пожалуйста… – шептала Лина, теребя мужа за рукав. – Замолчи! – отмахнулся он. – Не суй нос в мои дела. – И обратился в сторону Аарона: – Меня не проймешь угрозами… – Ах ты, проклятый трус! – рявкнул Орвилль Шоу. – Да мы вываляем тебя в смоле и перьях, а потом отправим к янки! По группе всадников пробежал ропот. Китти не сводила глаз с Натана, моля его взглядом положить конец этому безумию. Тот беспомощно отвернулся – он не мог идти против отца, но и не в силах был смотреть ей в глаза. Джон не спеша, хотя решительно, навел на них ружье. Кое-кто тут же подал лошадь назад, однако Аарон с Орвиллем остались на месте. – А ну убирайтесь с моей земли, безумцы, пока я вас не перестрелял! Играйте в свою чертову войну, коль вам так неймется, и оставьте в покое тех, кому милее мирная жизнь! Им ничего не оставалось как развернуть лошадей и ускакать прочь, и лишь Натан рискнул задержаться. Китти проскочила мимо родителей во двор и закричала, цепляясь за его ногу: – Натан, почему? Почему они не оставят в покое моего отца? – Они боятся, что он окажется предателем, Китти, и мне очень жаль. – Взгляд юноши был непривычно мрачен. – Поговори с ним. Постарайся заставить его передумать и помни, что я ничего не смогу для него сделать. Разве что больше не подступлюсь к Джону с уговорами. В этом ты можешь быть уверена. – Но это ничего не меняет! – горько прошептала Китти. – Дорогая, я не могу заставить их думать хорошо о Джоне Райте. И лучше тебе не просить меня об этом. Это только вовлечет нас в новые неприятности. А теперь ступай и поговори с ним. Всем нужно одно: чтобы Джон вступил в отряд. Ведь из него мог бы выйти отличный воин. – Дело вовсе не в этом, Натан! – сердито возразила Китти. – Просто твой папаша на дух не переносит тех, кто смеет ему перечить! А мой отец не склонит перед ним головы, даже если это ему будет стоить жизни! Так им и скажи! Китти резко развернулась, чтобы уйти, но Натан изловчился и схватил ее за руку, стараясь повернуть лицом к себе. Джон следил за ними, стоя на пороге, откуда нельзя было расслышать слов, однако при виде того, как Натан хватает его дочь, он крикнул: – А ну не распускай руки, Коллинз, не то получишь от меня пулю… – Папа, все в порядке, – перебила его Китти и снова обратилась к Натану: – Лучше тебе и правда поскорее уехать отсюда… – Она чувствовала, как растекается по жилам холод гнева, вытесняя огонь любви. – Хорошо. – Он разжал пальцы. – Пожалуй, отец был прав и ты не многим лучше своего выжившего из ума упрямого старика. Похоже, мне стоило попросить Нэнси Уоррен вышить наше боевое знамя. – Ты с самого начала мог не сомневаться во мне, Натан. Зато я должна была догадаться, что чести в тебе нет ни на грош – совсем как в твоем обожаемом папочке! И Китти опрометью кинулась к дому, тогда как уязвленный до глубины души Натан соскочил с седла и закричал: – Китти, постой! Ты все не так поняла… Но она уже вбежала на крыльцо и укрылась за спиной отца, грозно стоявшего на пороге. Волей-неволей Натану пришлось остановиться. – Стой, где стоишь, Коллинз. А еще лучше подожми хвост и чеши с моей земли! Джон сделал угрожающий жест, и Натан отскочил, испуганно охнув. Выбора не было, и ему пришлось с позором удалиться. – Что это у тебя за странные отношения с Натаном? – с подозрением в голосе спросила Лина, заметив слезы в глазах дочери. – Оставь девчонку в покое, – пробурчал Джон, ставя на место ружье. – Пойми, женщина, она тоже имеет право на личную жизнь. И тогда Лина накинулась на него: – А ты почему не поехал с этими людьми? Да ты вообще в своем уме, Джон? Сидя в кресле, Джон не спеша раскуривал трубку, погрузившись в густое облако дыма. Китти, немного успокоившись, не спускала с него глаз. Наконец Джон заговорил: – Когда я был в городе, то слышал, что они собираются делать. Орвилль Шоу на всех перекрестках твердил, что кое-кто в Уилмингтоне намерен самовольно занять два форта, что перекрывают устье Кейп-Фиа-Ривер, не то проклятые янки объявят их укреплениями федеральных сил. И я совершенно не желаю участвовать в этом сумасшествии. – Если кто и сошел с ума, так это ты, Джон Райт! – вскричала Лина. – Господи, да ты, похоже, просто трус! И прикрываешься своими хвалеными принципами, потому что на самом деле просто боишься драки! Будь я мужчиной – никто из соседей не усомнился бы в том, что я готова сражаться за родной штат! Джон вскочил со стула и протянул руку Китти. Она послушно взяла ее, и оба направились к двери. – Черт побери, это куда же ты собрался?! Я еще не кончила с тобой говорить, старый осел! – Зато я кончил тебя слушать, – бросил с порога Джон и с грохотом захлопнул за собой дверь. На улице было очень холодно. Зябко кутаясь в шаль, Китти заторопилась в сторону коровника: там было немного теплее. Джон зажег лампу, и они присели на бревнах. – Я не мог больше оставаться в доме, – негромко промолвил он. – Эта женщина порой доводит меня до того, что перед глазами плывут алые пятна и дышать становится трудно. Китти не знала, что сказать. Она понимала, что должен чувствовать отец – ведь мать постоянно придиралась и к ней, – но все-таки не решалась ее критиковать. – А ты все время бегала на свидания с Натаном Коллинзом, верно? Совершенно растерявшись от его слов, она забормотала: – Почему… почему ты об этом спрашиваешь? – Потому что я не такой осел, каким меня считает твоя мать, – фыркнул он. – И знаю обо всем, что творится вокруг. – Ты сердишься? – еле слышно спросила Китти, краем глаза стараясь рассмотреть выражение его лица. – Нет. Я только хотел бы надеяться, что ты знаешь, что делаешь, Китти. Молоденькой девушке с горячим сердцем легко не заметить многих вещей. Наверное, он кажется тебе красивым и даже неотразимым – что ж, в твои годы трудно оставаться хладнокровной. Китти почувствовала, что краснеет. Отец коснулся слишком интимной темы. И она выпалила, испугавшись, что он может подумать про них что-то плохое: – Папа, мы ничего такого не делали! Я никогда бы не позволила ему это! – Девочка, его папаша запретил ему с тобой встречаться. Где же твоя гордость? Разве не унизительно скрываться в лесу? Да и он хорош – хоть и любит тебя, а боится честно признаться в этом своему отцу! Ты хоть раз подумала об этом? Скажи, подумала? – Да, – кивнула она, заливаясь румянцем, – и я решила, что люблю его настолько сильно, что не боюсь бегать на свидания тайком. А он предложил мне выйти за него замуж. И еще предложил сшить для их отряда боевое знамя. Натан хочет жениться на мне, прежде чем уйдет на войну. Но теперь все кончено! – Нет, ведь когда я прогнал его, он бежал к тебе – хотел выяснить отношения. Значит, он еще вернется. – …а ты не хочешь, чтобы я виделась с ним, верно, папа? – Китти подняла на отца полные слез глаза. – Ты не любишь Натана, и ты против того, чтобы мы поженились, верно? Джон вытащил изо рта трубку и удивленно посмотрел на дочь: – Да что ты, Китти, ты же знаешь, что я никогда не стану диктовать тебе, как ты должна поступать, а как нет. Ты вправе все решать сама. Я просто поделился своими мыслями. Со временем, когда ты станешь такой же старой, как я, ты научишься судить о людях по разным мелочам, которые они сказали или сделали… а также не сказали и не сделали. Честно говоря, я считаю, что у Натана Коллинза кишка тонка, чтобы спорить с папашей, – и ты совершаешь глупость, встречаясь с ним в лесу. Если бы он любил тебя по-настоящему, то не побоялся бы сказать отцу правду. И Джон снова занялся своей трубкой. Китти зябко обхватила руками колени. – Ты не собираешься воевать вместе с «Уэйнским добровольческим», не так ли? – негромко спросила она, желая переменить тему. – Нет, не собираюсь. Я не собираюсь отдавать свою жизнь за то, в чем никогда не нуждался и во что никогда не верил. Я хочу остаться в стороне от этой войны. Китти пребывала в полной растерянности. Она любила Натана и не сомневалась, что Натан любит ее. Однако в словах отца была немалая доля истины. Натану следовало отстоять свое мнение перед отцом. Ведь он уже взрослый мужчина. И ему должно быть стыдно скрываться с ней по лесам, как мальчишке. Разве Китти виновата в том, что осмелилась при всех отстаивать свое мнение? И если Натан любит ее недостаточно сильно, чтобы решиться спорить со своим надменным, властолюбивым папашей, то нужна ли ей такая любовь?! Но при этой мысли ее глаза наполнились слезами. «Боже праведный! – подумала она. – Я люблю его!»Глава 7
Наступило и прошло Рождество. Оно оказалось необычно мрачным: от праздничного настроения не оставалось и следа при мысли о надвигавшейся войне. От Натана не было никаких вестей, и Китти больше не выбиралась в лес, на место их свиданий. Она решила хорошенько разобраться в том хаосе чувств и мыслей, переполнявших ее последние месяцы. В самый канун нового, 1861 года взбудораженные слухами о войне жители Уилмингтона, штат Северная Каролина, телеграфировали губернатору штата, Джону В. Эллису, требуя разрешения занять форты Касвелл и Джонстон, располагавшиеся в районе устья Кейп-Фиа-Ривер. Эту новость привез из города Джон Райт вместе с известием о том, что Аарон Коллинз со своими приспешниками остановился в Уилмингтоне в ожидании губернаторского согласия и грозился перевернуть весь штат, если этого согласия не получит. Губернатор Эллис действительно не дал согласия, мотивируя это тем, что не в его власти решать столь важные стратегические проблемы. Однако жителей Уилмингтона это нисколько не образумило. Они по-прежнему считали злополучные форты угрозой собственной безопасности и процветанию. Джон привез с собой газету, в которой подробно описывалось, как некий мистер по имени В.В. Эш возглавил делегацию, которая добилась приема у губернатора в Ралее с целью получить разрешение на занятие фортов, но тоже потерпела неудачу. Кипевший от негодования Аарон Коллинз со своим отрядом вынужден был вернуться домой перед самым Новым годом и тут же снова помчаться обратно, так как разнеслась весть, что в форт Касвелл направляется таможенный сторожевой катер Союза с пятьюдесятью членами экипажа и восемью пушками. Уже на следующий день добровольцы заняли оба форта. Узнав об этом, губернатор Эллис приказал немедленно освободить укрепления, считая действия ополченцев абсолютно незаконными. – Похоже, придется Аарону сидеть дома и не совать нос куда не следует, – заключил Джон, хлопнув по «Голдсборо уикли телеграф», которую читал при свете очага. Сидевшая рядом Китти ловила каждое его слово. Он продолжал: – Губернатор связался с президентом Бьюкененом[4] и изложил ему все как есть, и президент прислал официальный ответ через военного секретаря Джозефа Хилта, что в их планы не входило размещение гарнизонов в фортах Северной Каролины. Похоже, Аарон со своей кровожадной бандой слишком поторопился. Лина театрально вздохнула, отложив в сторону шитье: – Джон, отчего ты нападаешь на Аарона и его людей – ведь они только и хотят что защитить свой народ! То, что ты оказался безнадежным трусом, еще не дает тебе права злословить о тех, у кого хватает духу бороться. А вот ты давно утратил храбрость. – Храбрость? – И он расхохотался, запрокинув голову. – Эх, женщина, неужели ты не понимаешь, что настоящая храбрость заключается в том, чтобы жить, а не погибать? Поверь, что храбрость требуется, чтобы отстаивать свои убеждения, а не тащиться в хвосте у Аарона Коллинза, взалкавшего чужой крови! Кстати, – продолжал он, подумав, – как по-твоему, от чего Аарон отказался вступить в военный отряд Голдсборо – тот, который назвали «Винтовки Голдсборо» и который формирует доктор Крейтон? Да потому, что такой наглый и кровожадный тип, как Аарон, не желает подчиняться ничьим приказам и все норовит повернуть по-своему! – Ах, да как у тебя язык поворачивается обвинить в подобном такого очаровательного джентльмена? – Очаровательного! – усмехнулся Джон. – Нет человека более жестокого и бессердечного, чем Аарон Коллинз! – И ты согласна с этим, Кэтрин? – обратилась Лина к дочери. – Я бы предпочла вообще об этом не рассуждать. – И я отлично понимаю почему, – подхватила мать. – Ты такая же бесхарактерная, как и твой отец! – Знаешь, если уж тебе хочется обозвать кого-нибудь трусом, то можешь обвинить в этом Натана Коллинза, – не выдержал Джон, с шумом сложив газету. – Это у него не хватило духу перечить своему папочке и открыто ухаживать за девушкой, которую он заверяет в своей любви. – Папа, пожалуйста, – в смятении вскочила Китти, вовсе не желавшая обсуждать эти вещи, – давай поговорим о чем-нибудь еще! – Натан почитает своего отца, как положено сыну, – возразила Лина, – и я не могу его в этом винить, хотя, конечно, была бы не прочь выдать Кэтрин за члена столь почтенного семейства. И я понимаю, отчего Аарон запретил своему сыну встречаться с Кэтрин – еще бы, после такого скандала, который она устроила во время приема. Однако ни Джон, ни Китти уже не слушали ее, встревоженные звуком торопливых шагов по скрипучим доскам крыльца. Отец подошел к камину и взял ружье. В дверь громко забарабанили. Подняв ружье, Джон хрипло прошептал: – Посмотри осторожно в окно, кто это. На крыльце стоял Джекоб, вид у него был явно испуганный. Поклонившись Китти и Лине, он устремил взгляд туда, где стоял Джон, уже опустивший ружье. – Масса, вы бы вышли лучше сами… Ни слова не говоря, Джон направился в спальню и вскоре вернулся, на ходу застегивая пальто. Взяв ружье, он заспешил следом за старым негром, не обращая внимания на испуганные расспросы Китти. Дверь заперли на засов, и Лина снова занялась шитьем. – Ох, пусть идут куда угодно! Кому какое дело, куда их понесло? Мне уже давно это безразлично! Уже не в первый раз Джекоб вот так же неожиданно уводил куда-то Джона. Бывало, что Китти просыпалась по ночам от странных звуков – это Джон осторожно, чтобы не разбудить жену, выходил из дома. Однако в этот вечер слишком уж перепуганный вид Джекоба внушил девушке неясную тревогу. – Пожалуй, я пойду спать, – сказала она, направляясь в свою комнату. – День выдался тяжелый. – Поплотнее закрыв дверь, Китти бесшумно скинула домашнее муслиновое платье и переоделась в рубаху, штаны и куртку. Затем подняла раму – к счастью, на этот раз она подалась без скрипа – и вылезла через окно. Вздрогнув от резкого холодного порыва январского ветра, девушка легко спрыгнула на землю и прикрыла за собой окно. Сквозь непроглядную ночную тьму она поспешила к коровнику. Если отец с Джекобом направились туда, они зажгут лампу. И действительно, она заметила неяркий свет, но только он исходил совсем из другого места – с лесной опушки, где густой подлесок подходил вплотную к болоту. Китти обычно не ходила в ту сторону, опасаясь увязнуть в трясине. Но именно там среди кустов сейчас мелькал неяркий свет. С какой стати Джекоб потащил туда Джона среди ночи? Чувствуя, как от холода и тревоги кожа покрылась пупырышками, Китти заспешила следом. Ей пришлось бежать, то и дело спотыкаясь о кочки и корни, чтобы не упустить из виду огонек. И хотя вся ее душа противилась попытке шпионить, напряженная атмосфера последних дней заставляла девушку упорно двигаться вперед, чтобы выяснить, чем занимается ее отец. Несмотря на ту необычную дружбу, которая связывала ее с Джоном, Китти не покидало чувство, что она далеко не все знает об отце. И теперь, судя по всему, она получила тому подтверждение. Девушка уже достигла края болота, погруженного в полную тьму. Наступив на что-то холодное и скользкое, она едва не закричала от страха. Слава Богу, Джекоб с Джоном тоже замедлили шаг, вынужденные выбирать путь среди трясины. При звуке голосов Китти стала красться еще осторожнее. Она прислушалась, стараясь различить неясные звуки. До ее ушей донесся мягкий женский голос и приглушенный плач младенца. Надо было подобраться поближе. Китти двигалась совершенно бесшумно. – …Ты не потрудился предупредить меня, Вилли, – судя по тону, Джон был не на шутку расстроен, – и я не мог ни с кем условиться… – Но ведь вы же помогали другим, которые бежали без предупреждения, масса Райт… Вы должны помочь и нам с Дженни! Масса Коллинз пообещал завтра отвезти меня на рынок и продать, а я хочу остаться с Дженни и малышом! Если меня продадут, мы уже больше никогда не увидимся! Разве это справедливо! Мы все равно сбежим, даже если вы нам не поможете… – Ну, хватит! – оборвал его Джон. – Я ведь еще не сказал, что не буду вам помогать, верно? Дай мне хотя бы минуту подумать. Если бы мне удалось доставить вас в Ралей, то я нашел бы там людей, которые согласились бы позаботиться о вас и переправить на Север. Вот только есть ли у нас время? Джекоб, как долго они здесь находятся? Их уже успели хватиться или нет? – Вряд ли. Они появились здесь совсем недавно. Опять заплакал младенец. Китти подошла совсем близко, так что смогла различить в тусклом свете лампы лицо Дженни, той самой молоденькой рабыни, у которой недавно приняла роды. Высвободив полную молока темную грудь, Дженни вложила сосок в жадный маленький ротик. Малыш громко зачмокал и успокоился. Стало быть, это правда, лихорадочно пронеслось у Китти в мозгу. Обвинения в адрес отца имели под собой почву. Он действительно помогает укрываться беглым рабам. Он действительно связан с подпольем. Стиснув до боли кулаки, Китти подумала: неужели отец не представляет, насколько это опасно? Не дай Бог пронюхает Аарон со своими подручными, особенно сейчас, когда из-за приближающейся войны люди возбуждены и озлоблены… – Хорошо, – проговорил тем временем Джон. – Я сделаю, что смогу. Это болото тянется примерно миль на десять до Нес-Ривер, а там у меня припрятана плоскодонка. Мы с Джекобом проведем вас туда, а потом Джекоб довезет вас до Ралея. Передвигаться будете по ночам, а днем – скрываться. Джекоб знает, к кому надо обратиться в Ралее. Если повезет и доберетесь до города, то можете считать себя в безопасности. – Ох, благослови вас Господь, благослови Господь… – зарыдала Дженни. – Сейчас не время для благодарностей, – грубо прервал ее Джон. – Джекоб, сбегай к себе в хижину, прихвати мешок кукурузных лепешек да флягу с водой. Дженни надо будет подкрепляться, чтобы кормить младенца. А пока вы доберетесь до Ралея, пройдет две, а то и три ночи. Джекоб опрометью кинулся назад и проскочил буквально в нескольких футах от дерева, за которым пряталась Китти. – Как только он вернется, отправимся в дорогу, – помолчав, добавил Джон. Китти не знала, что же ей теперь делать. Конечно, отец не обрадуется, если узнает, что она шпионит за ним, поэтому не стоило выдавать своего присутствия. Если просто попытаться сейчас же вернуться домой, ее могут заметить. Стало быть, ничего не оставалось как продолжать прятаться в лесу, дожидаясь, пока они уйдут первыми. Внезапно раздался знакомый лай. Киллер! Видимо, Джон прихватил с собой старого гончака, и Китти в панике решила, что пес учуял ее след и теперь поднял тревогу. Но уже в следующий миг с еще большим страхом девушка поняла, что злобный отрывистый лай собаки относится к кому-то чужому. – Прячьтесь! – крикнул отец. Китти затрепетала от ужаса, когда непроглядную ночную тьму прорезали яркие факелы. И в их свете появились люди в белых клобуках, кто верхом, а кто пеший. Они выступали из леса, потрясая ружьями и дубинками, и плотным кольцом окружили ее отца и рабов. Ку-клукс-клан! Боже милостивый, только не это, только не кровожадные убийцы из ку-клукс-клана! Не в силах шевельнуться от страха, Китти услышала гневный голос: – Ну, изворотливый сукин сын, мы наконец-то застали тебя с поличным! Слишком долго ты водил нас за нос… Джон выстрелил – и Китти раскрыла рот, чтобы закричать, но в тот же миг на ее лицо легла сильная потная ладонь. Вцепившись в нее обеими руками, Китти в ужасе увидела, как фигуры в клобуках надвинулись на отца и повалили наземь, не давая возможности перезарядить старенькую винтовку, как из рук Дженни вырвали младенца и жестоким ударом по голове сбили с ног Вилли, бросившегося им на помощь. – Привяжите их к мулам и везите назад, – гремел все тот же голос. – Ребенка привяжите сверху. Этот наглый раб завтра же будет продан, а у рабыни отнимут ее отродье. Это научит их покорности! Китти, все еще продолжая бороться, извернулась и ахнула, увидев перед собой залитое слезами лицо Джекоба. – Мы уже ничем им не поможем, – зашептал негр. – Иначе и нам несдобровать. Молите Бога, чтобы нас не заметили. Киллер, сунувшийся на выручку хозяину, тоже был оглушен ударом дубинки и лежал неподвижно у ног хозяина. Не было слышно и голоса Джона, которого взвалили на спину мула и повезли куда-то в ночь, в глубину болот. Китти с упорством отчаяния пыталась вырваться из железных рук старого негра, что было силы прижимавшего девушку к себе. Она не могла не помочь отцу! Ведь его сейчас убьют! А что будет с ребенком Дженни? Что сделают с ним? Надо скорее бежать за помощью! Нельзя же молча смотреть, как творятся столь ужасные вещи! Казалось, прошла целая вечность, прежде чем хватка Джекоба ослабла и Китти смогла наброситься на него с плачем: – Да как ты смел, старый дурень? Как ты смел стоять в стороне и даже не попытаться помочь ему – после всего, что он сделал для твоего народа?! Неужели не ясно, что эти ненасытные головорезы его убьют. Ведь они поймали его с поличным, помогающего беглым рабам! Ты не можешь не знать, что его за это убьют! – Так ведь они и нас бы убили, мисси! И я бы непременно помог ему, если бы не увидел вас! Страшно подумать, что могут сделать эти люди с белой женщиной, которая сунет нос в их дела. И ваш отец наверняка велел бы мне сделать все, чтобы только они вас не заметили. Ну а теперь надо пойти поглядеть, жив ли Киллер, да отнести его домой, а потом поспешить за помощью для массы Джона. Впадая то в отчаяние, то в ярость, Китти еле дождалась, пока Джекоб отыщет Киллера. Он принес пса на руках – бесчувственного, но еще живого. Не тратя времени даром, негр двинулся в путь, отлично ориентируясь в кромешной тьме. Как только они подошли к дому, Китти помчалась к сараю и, перешагнув его порог, на ощупь прошла в стойло, где находилась отцовская лошадь. Эта кобыла была более резвой, чем та, на которой обычно ездила Китти, а от скорости сейчас зависело очень многое. Когда к сараю подошел Джекоб с Киллером на руках, девушка уже сидела в седле. – Джекоб, ты останешься здесь, – решительно проговорила она, придя в себя и обретя способность ориентироваться в ситуации. – Вовсе ни к чему, чтобы ты тоже оказался замешанным. – …Да вы-то куда собрались, мисс Китти? – не сводил с нее Джекоб испуганных, заплаканных глаз. – За доком Масгрейвом. Он поможет мне. И она с места пустила лошадь галопом. Пронзительный январский ветер безжалостно трепал распущенные волосы и обжигал лицо, однако девушка не обращала ни на что внимания – сейчас главное было поскорее организовать помощь отцу. Ку-клукс-клан шутить не любит. Это опасная, кровожадная банда, для которой убить человека ничего не стоит. Недаром их боится вся округа. Три мили показались Китти бесконечными. Наконец она подъехала к дому Масгрейва и спешилась. На крыльце показался док с зажженной лампой в руках. Не замечая холодного ветра, в одной ночной рубахе, он испуганно всматривался в лицо Китти, слушая ее историю, и теребил нервными пальцами то бороду, то усы. Седой док отличался живостью ума и подвижностью, и, как только понял, в чем дело, резко кивнул, сверкнув серыми глазами, и вернулся в дом. Буквально через минуту он снова вышел – уже полностью одетый, со своим неразлучным черным кожаным саквояжем. – Скорее всего, его повезли на негритянское кладбище – то, что в излучине ручья, – пробормотал доктор, вскакивая на лошадь, сзади села Китти. – Чаще всего именно там находили их жертв. Но почему-то Масгрейв направил лошадь в другую сторону, и Китти воскликнула, цепляясь за его плечо: – Вы не туда едете! Кладбище по дороге к моему дому… – Нам понадобится помощь! – выкрикнул он в ответ, поднимая лошадь в галоп. – На случай, если с ним еще не покончили. Я собираюсь позвать Дэвида Стоунера с отцом! – Но ведь Дэвид в отряде Аарона Коллинза. – Китти с трудом удавалось кричать против ветра. – А почти все уверены, что верховодит ку-клукс-кланом именно он! Мне отец рассказывал! – Можешь быть уверена, что у Дэвида нет ничего общего с ку-клукс-кланом! Внезапно лошадь споткнулась, и на какой-то миг им показалось, Что падение неизбежно. Но животному удалось выровнять бег, хотя и пришлось потерять в скорости. Док предпочел не погонять, опасаясь, что следующее препятствие может оказаться роковым в такой тьме. Но вдруг он резко натянул поводья, и Китти, не успев спросить о причине задержки, тут же услышала приближающийся топот копыт. – Кто там? – выкрикнул в темноту док. – Аллен Стоунер и его сын Дэвид, – при звуках знакомого голоса Китти облегченно перевела дух. Всадники встретились, с трудом сдерживая разгоряченных лошадей. – Мы за вами, док! Дэвид только что признался, что ку-клукс-клан этой ночью будет охотиться на Джона Райта. Они устроили ловушку, чтобы застать его тогда, когда он будет помогать беглым рабам. – Значит, это и правда была ловушка! – выкрикнула Китти, и только тут Стоунеры заметили ее за спиной у Масгрейва. – Китти, мне так жаль!.. – горячо заговорил Дэвид, подъезжая вплотную. – Если бы я только смог, я бы обязательно предупредил тебя! – Я видела, как его поволокли куда-то в глубь болот, – горестно проговорила Китти. – И я готова была броситься на них, но Джекоб не дал и заставил спрятаться. А потом я поспешила за помощью… – Джекоб достоин всяческого уважения за то, что спрятал тебя, – веско вмешался Аллен Стоунер. – А теперь давайте поспешим на кладбище и посмотрим, не удастся ли положить конец этому безумию. Развернув лошадей, они помчались вперед. – У нас нет света, – с отчаянием воскликнул док, – разве тут найдешь кого-нибудь, когда ни зги не видно! – Но если мы отложим поиски до утра, ему вообще может не понадобиться наша помощь, – невозмутимо возразил Аллен Стоунер. – Хоть бы плохонький факел… – Тс-с-с! Я что-то слышу! Они резко остановили лошадей. И тогда стало слышно всем: низкий, стонущий звук, от которого у Китти все внутри похолодело. Она мигом соскочила на землю, едва не столкнув с седла дока. – Вон там! – воскликнул кто-то. – О Господи, да помогите же его снять! Мужчины кинулись бегом к стонавшему, задыхавшемуся сгустку тьмы, висевшему в воздухе. Вот раздался свист ножа, рассекающего веревку… мягкое падение тела, попавшего в подставленные руки… и булькающий кашель человека, жадно глотавшего воздух. – Он жив? – Да, жив. Разве не слышишь, как он дышит? – Жив, да не очень. – Док, сделайте что-нибудь… Китти кусала нижнюю губу до тех пор, пока рот не наполнился горячей солоноватой кровью. Охваченная внезапной нерешительностью, на негнущихся от страха ногах она приблизилась к неясным фигурам мужчин, хлопотавших возле отца. – Надо поскорее доставить его домой, чтобы я как следует осмотрел его и решил, что делать, – говорил Масгрейв. – А теперь потихоньку… вот так, поднимите его на лошадь. Накиньте одеяло. Эти грязные трусы били по голому телу! Каждое движение лошади заставляло Джона стонать от боли. Голос его становился все слабее и слабее. Китти ехала позади Дэвида, обхватив его за пояс. Она спрятала лицо у него на спине и горько рыдала, моля Бога, чтобы отец выжил. Супруга Масгрейва, Кейт, ждала их возвращения. Мужчины внесли Джона и положили на деревянный стол в передней комнате, ярко освещенной множеством ламп, – Масгрейв именовал ее своим кабинетом. От одного вида растерзанной, истекающей кровью плоти Китти стало дурно. Дэвид выскочил за ней на крыльцо и обнял едва державшуюся на ногах девушку. Джон был раздет донага и избит с головы до пят. Судя по всему, сыромятные бичи и завязанные узлами веревки раз за разом вонзались в тело, превращая его в невообразимое месиво из клочков кожи, мышц и сухожилий. Каждый дюйм его тела стал объектом бесноватой ярости куклуксклановцев. – Китти, он плох, очень плох, – мрачно обратился к ней Масгрейв, как только девушка нашла в себе силы вернуться в комнату. – Он потерял много крови, да еще такое множество открытых ран… наверняка начнется лихорадка. Я воспользовался своим собственным бальзамом и наложил столько мази, сколько он сейчас в состоянии вытерпеть. Теперь остается только ждать до утра и надеяться на лучшее. – И он мягко добавил: – Мне очень жаль… Кто-то поднес к губам Джона стакан с виски, и после нескольких глотков несчастный провалился в благословенное забытье. Это дало доку возможность наложить новую порцию бальзама. – Он может не выдержать этой процедуры. Черт бы побрал проклятых убийц! – Нет, я не думаю, что они хотели его убить, – возразил Дэвид, по-прежнему поддерживая за талию Китти. – Если бы это было так, Джона давно бы повесили – и дело с концом. Им выгоднее было оставить его полуживым как назидание рабам, а заодно остальным, имеющим неосторожность иметь собственное мнение. – Пожалуй, – не мог не согласиться док. – Я слышал краем уха, что в связи с надвигающейся войной волнения среди рабов усилились и грозят превратиться в серьезную проблему. И уж они постарались показать, на что способны куклуксклановцы, эти никчемные сукины дети! Китти внезапно всполошилась, словно вспомнила нечто важное, и набросилась с кулаками на Дэвида: – Дэвид, а ведь ты знал! Ты знал, что они собрались сделать с отцом, и молчал, пока не стало слишком поздно! Ты такая же дрянь, как и остальные! – Да нет же, Китти, до меня дошли лишь неясные слухи, – пытался оправдаться бледный Дэвид. – И я сразу сказал об этом отцу, и он решил, что надо это проверить. Он протянул было к Китти руку, но девушка оттолкнула ее, а потом подскочила ближе и изо всех сил ударила его по щеке. – Ты виновен не меньше, чем остальные! И я готова поспорить, что Натан тоже принимал в этом участие! – Нет, я ничего об этом не знал… – Все растерянно обернулись к стоявшему на пороге Натану с мрачно пылавшими глазами и гневно сжатыми губами. – Я ничего не знал, пока тот вой, что подняли рабы, не всполошил весь дом. Он нерешительно подошел к столу, на котором распластался бесчувственный Джон. Тихонько чертыхнувшись, Коллинз машинально запустил нервно дрожавшие пальцы в светлую шевелюру. А потом, потрясенно глядя на Китти, развел беспомощно руки: – Пока я успел одеться и добежать до бараков, ку-клукс-клан покончил с Вилли – повесил его. И Дженни они избили так, что, говорят, она не доживет до рассвета. И никто не знает, что сделали с ребенком. У Китти подогнулись колени, и Дэвид снова заботливо подхватил ее. При виде этого Натан помрачнел еще больше. – Я услышал, как рабы шептались про какого-то белого, которого повесили за помощь Дженни и Вилли, – продолжала он, – и без труда догадался, о ком идет речь. По дороге к дому Джона я заметил, что у дока светятся окна и лошади привязаны во дворе… Не в силах больше сдерживаться, он ринулся туда, где стояли Китти с Дэвидом. Вырвав девушку из рук Стоунера, он прижал ее к себе и промолвил: – Китти, милая, мне так жаль! Я ничего не знал. Ты должна мне верить. Если бы я только знал, то обязательно предупредил бы твоего отца. Но меня нарочно держали в неведении, потому что именно этого и боялись! Словно услышав эти слова, Джон дернулся и застонал, обратив на себя внимание присутствовавших. Несчастный смог лишь неимоверным усилием на миг приоткрыть глаза. Китти закричала. – Ничего, ничего, – успокоил ее док, торопливо нащупывая пульс. – Он не умер. Он просто снова потерял сознание. Оно и к лучшему. Пусть отдохнет. Так он меньше страдает от боли. С тревогой заглянув Китти в глаза, Масгрейв добавил: – Детка, ему пришлось очень туго. И вряд ли он выживет. Кто-то должен предупредить твою мать. – Я… я сама, – после минутного молчания пробормотала Китти, которую била сильная дрожь. – Лучше уж я, чем кто-то другой. – Я поеду с тобой, – быстро вставил Натан. – Моя лошадь здесь, у крыльца. Она довезет нас до вашего дома, и мы сможем воспользоваться фургоном, чтобы доставить сюда твою мать.Глава 8
Китти испытывала слишком большое горе, чтобы о чем-то говорить по дороге к дому. Она лишь уткнулась лицом в спину Натана и молча плакала, пока конь трусил по грязной неровной дороге. Получив известие о случившемся с Джоном несчастье, Лина повела себя так, как и ожидала Китти. Она впала в безудержную истерику, так что Натану пришлось на руках отнести ее в фургон. Китти коробило такое поведение – девушка отлично знала, что это тщательно разыгранное представление предназначено исключительно для Натана. Лина давно разлюбила отца. Разве иначе она стала бы его так изводить? Оказавшись возле дома Масгрейвов, Лина без помощи Натана выскочила из фургона и помчалась вперед, оглашая окрестность пронзительными воплями. Доктору, несмотря на смертельную усталость, пришлось выйти на крыльцо и весьма бесцеремонно оттолкнуть ее от двери и прикрикнуть, что, если она не возьмет себя в руки, ее не пустят к Джону. Однако Лина не сдавалась, и прошло немало времени, прежде чем она позволила Кейт Масгрейв отвести себя в кухню и напоить горячим бульоном, чтобы набраться сил перед тем, как увидеть Джона. Ночь подошла к концу, и, когда оранжевое солнце осветило туманный небосвод, док сказал Китти, что собирается дать Джону новую порцию лауданума[5], чтобы притупить болевые ощущения. – Поверь, я сделал все, что мог, но его тело превратили в одну сплошную открытую рану. И скорее всего мне понадобится еще много лауданума и опия. Китти кивнула и поднялась со своего места возле камина. К ней тут же подошел настороженный Натан: – Куда это ты? – В сарай к доку, нарвать мака для приготовления опия, – машинально ответила она. – Зимой его приходится сажать в помещении, чтобы уберечь от холода. – Ты знаешь, как готовят опий? – недоверчиво спросил он. – А почему бы и нет? – сердито бросил док и вернулся к Джону – его уже переместили со стола на мягкую перину. Натан следом за Китти направился через грязный двор к сараю. Внутри они увидели ровные ряды мака, обратившего свои головки к благодатным солнечным лучам, лившимся в распахнутое окно. Китти накинула на руку плетеную соломенную корзинку, висевшую на гвозде возле двери, и пояснила: – Головки надо срезать сразу, как только они раскрылись. – Откуда ты это знаешь? – недоумевал Натан. – Ох, да ведь док начал учить меня еще в детстве. И особенно подробно наставлял в искусстве лечить с помощью растений. К примеру, я могу приготовить настойку из коры хинного дерева. – Настойку из коры дерева? – совсем опешил Натан. – Ни о чем таком я даже понятия не имел! А цветы ты не используешь? Правда, они цветут только на восточном побережье… – Нет, не цветы, а плоды, когда они созревают и начинают осыпаться. Тогда мы готовим столько настойки, сколько сможем, и надеемся, что ее хватит на всю зиму. Док говорит, что хинное дерево содержит алкалоид с каким-то мудреным названием, и особенно много его именно в перуанской хине. – А знаешь ли ты, к примеру, что средство от дизентерии готовят из корней черничника? – спрашивала Китти, ловко собирая головки мака и желая хоть немного отвлечься от мыслей об отце. – Еще его можно сделать из плодов финиковой пальмы, но здесь она почти не растет. Док научил меня также делать снадобье из вишни, тополя и осокоря и добавлять его в питье от кашля. А еще хорошо помогает сироп из купальницы. Ну а касторку, конечно, добывают из касторовых бобов. – И ты хочешь сказать, что знаешь, как со всем этим управляться? – Натан и не пытался скрыть, насколько изумлен и даже потрясен. – А что тут такого странного? – Ну, большинство юных леди… – Мне тошно от большинства юных леди, – перебила она. – Натан, ну сколько тебе повторять, что я люблю медицину? И в отличие от тебя не вижу в этом ничего предосудительного. У женщин есть такое же право заниматься любимым делом, как и у мужчин! – Я… – покачал он головой в крайней растерянности, – я думаю, что в твоих словах есть правда. – Я тоже так думаю, – заключила Китти, набрав нужное количество мака и поднимаясь с земли. – И так думает мой отец. – При этих словах она едва удержалась от слез. Торопливо вернувшись на кухню, она уселась за стол и вместе с Кейт принялась готовить опий. Натан наблюдал, как с помощью толстой швейной иглы собирают в чашку густой сок. Но вот предварительная часть процесса была завершена, и за дело взялся док, который должен был приготовить лауданум. – Ступай побудь возле отца, – сказал он Китти. – Если очнется, надо будет присмотреть за твоей матерью – кто знает, что ей придет в голову. Вполне возможно, что она станет его попрекать за помощь тем беглецам. Натан последовал за ней, и Китти почувствовала благодарность за его постоянное присутствие – подчас она так нуждалась в его поддержке, его силе!.. Они молча смотрели на тело Джона, изуродованное глубокими ранами. Особенно страшно выглядел левый глаз – прикрывавшее его веко превратилось в бесформенный комок сосудов и размозженной соединительной ткани. – Скорее всего, эта рана безнадежна, – с болезненной уверенностью заметила Китти. – И он ослепнет на один глаз. – Еще рано отчаиваться, – ласково погладил ее по плечу Натан. – Необходимо дождаться, пока спадет опухоль. Хотя, конечно, шрамы останутся, и очень грубые. – И он, качая головой, обвел взглядом истерзанное тело. Китти встрепенулась, заслышав приближавшихся всадников. – Кто-то приехал, – промолвила она и собралась было бежать к двери, но Натан силой усадил ее на место. – Я сам погляжу, кто там. – И он осторожно выглянул из окна, а потом возбужденно воскликнул: – Китти, там мой отец! Мгновенно покраснев от гнева, Китти рванулась вперед: – Да как он посмел являться сюда?! Ведь все знают, что он один из них… если не самый главный! – Нет, ты не можешь утверждать это с уверенностью, – поспешно возразил он. – Нельзя верить одним слухам. Никому не известны подлинные имена куклуксклановцев. Вряд ли ему бы хватило духу явиться сюда, если бы он действительно участвовал в этом – и к тому же я знаю, что он нынче ночью спал у себя в постели, точно так же, как и я! Сквозь неплотно прикрытую дверь она смогла различить голоса: снисходительно-самоуверенный – Аарона Коллинза и визгливый, с придыханием голос Лины, приберегаемый ею специально для «светской беседы». Сурово поджав губы, Китти распахнула дверь и вышла на крыльцо. Аарон обернулся и слегка кивнул – как всегда, в элегантном черном сюртуке и белоснежной крахмальной сорочке, украшенной изысканной черной вышивкой. Горчичного цвета бриджи для верховой езды были заправлены в отполированные до блеска сапоги. Он взглянул на нее глазами, так похожими на глаза Натана! Вот и волосы так же вьются на висках, как и у сына. Но на этом сходство между ними, пожалуй, заканчивалось. Несомненно, ее любимый не унаследовал безжалостного характера отца. – Мисс Китти, я явился сюда, чтобы выразить свою скорбь о случившемся. Известие об ужасных истязаниях, которым подвергся ваш отец от рук ку-клукс-клана, облетело все графство. Печально, что подобное могло случиться в наших краях. Могу я чем-то быть полезен? – О, вы так добры… – разохалась Лина. Но Китти тут же прервала материнские излияния: – Аарон Коллинз, неужто вы считаете меня настолько глупой, чтобы поверить в вашу скорбь? Ведь это вашим рабам мой отец хотел помочь бежать! – Но ведь не хотите же вы сказать, что я имею к этому какое-то отношение? – Я знаю одно: мой отец вот-вот умрет от ран, нанесенных ему кровожадными убийцами! – гневно выкрикнула девушка. – И я знаю, что все в округе именно вас считают главарем ку-клукс-клана! И у вас еще хватает наглости явиться сюда и изображать сочувствие?! – Ее буквально трясло от ярости, и Натан поспешил обнять ее плечи. – Поверьте же мне, – невозмутимо возразил Аарон, – я был дома и спал как ни в чем не бывало, пока вопли рабов не разбудили весь дом. Пока мы с Натаном добежали до бараков, Вилли уже погиб, а Дженни была забита почти до смерти. – И, понизив голос, он добавил: – Она умерла рано утром. А ребенка отыскать так и не удалось. Китти охнула и резко отвернулась, не желая плакать у него на глазах. Подавив подступившие к горлу рыдания, она процедила сквозь стиснутые зубы: – Остается предположить, что вы отправили своих людей вдогонку за ку-клукс-кланом и, как только узнали, что дело дошло до убийства, постарались дать всем понять, как удручены происшедшим. – Мои люди всю ночь занимались поисками рабов, – заверил Аарон. – Ибо кому, как не мне, следовало ловить беглецов! Из комнатыдонесся громкий стон, и Китти заявила: – Мне надо идти к отцу. – С этими словами она повернулась и вошла в комнату, где лежал Джон, и плотно прикрыла за собой дверь. Док был уже там, с новой порцией лауданума, которой надеялся снять боль. Приподняв голову Джона одной рукой, другой он вливал в рот больному густую темную жидкость. Джон проглотил лекарство, и док опустил его голову на подушку. – Папа, ты слышишь меня? – дрожащим голосом спрашивала Китти. – Мы с тобой здесь, у дока, и он вылечит тебя. Ты снова станешь здоров! – …хотели прикончить меня… – прошептал Джон так тихо, что пришлось наклониться к его рассеченным опухшим губам, чтобы разобрать едва слышные слова. – …я уже был почти без сознания, а они все продолжали… бить… – Джон, успокойся, – уверенно промолвил док. – Побереги лучше свои силы. Тебе и так пришлось несладко… – …намерен их всех убить… – донеслось из почерневших губ. – Да простит меня Всевышний… – Хватит, папа, замолчи! – зарыдала Китти, не в силах вынести подобную муку. Док влил еще одну ложку лауданума, а Джон застонал: – …мой пес… Киллер… – Он жив, папа, – торопливо заверила Китти, смутно припомнив, что говорил про старого гончака Джекоб во время их краткой встречи, когда она вернулась домой за Линой. – Джекоб заботится о нем и говорит, что он поправится. Джон закрыл глаза, вздохнул и стал совершенно неподвижен. Девушка вопросительно глянула на Масгрейва, и тот кивнул: – Он заснул. Лауданум погрузит его в сон на несколько часов, а больше всего ему нужен отдых. Только так он может вернуться к жизни, детка, – если отдохнет и восстановит силы после того, как заживут раны. Нам следует проследить, чтобы они не загноились, так что будь начеку. Ну а теперь почему бы Натану не отвезти тебя домой, чтобы ты тоже немного поспала? Не забывай, что ты всю ночь не сомкнула глаз. Ты тоже должна беречь свои силы, они тебе еще пригодятся. А еще я бы хотел, чтобы ты увезла с собой мать. У всех голова болит от ее бесконечных причитаний. Китти кивнула. Правда, она не собиралась оставаться дома и отдыхать. Она вернется, как только увезет отсюда Лину. Выйдя на крыльцо, она застала сцену трогательного прощания матери с Аароном Коллинзом. Затем к нему подошел Натан и стал о чем-то вполголоса говорить. Интересно, о чем это они толковали?.. Но уже в следующий миг перед ней возникла Лина, которая пропела, восхищенно сияя: – Кэтрин, он не имеет к случившемуся ни малейшего отношения, и глубокое сочувствие побудило изменить его отношение к тебе. Впредь он не станет возражать против ухаживаний Натана. – Ох, мама, неужели ты еще и об этом завела речь? – ужаснулась Китти. – А как же! – Лина оставалась непоколебимой. – Ты моя родная дочь, и я просто обязана думать о твоем будущем. Я по-прежнему не теряю надежды, что вы с Натаном поженитесь. Пройдет время, и ты оценишь мои старания! – Мама, я прошу тебя об одном – не вмешиваться в мою жизнь и предоставить мне самой ее устраивать. – Китти внезапно почувствовала неимоверную усталость. – Послушай, мы с тобой сейчас отправимся домой. Док дал папе лекарство, чтобы он проспал как можно дольше. И тебе вовсе ни к чему торчать здесь и путаться у всех под ногами. Уже утро – скоро к доку начнут приходить больные, ты будешь мешать… – Но кое-кто станет удивляться, почему меня нет у одра моего супруга… – чопорно поджала губы Лина. – Все поймут, что тебе тоже иногда необходим отдых, а кроме того, соседи захотят навестить нас после всего случившегося. – Правильно, – возбужденно сверкнула глазами Лина. – И чтобы принять их как следует, надо обязательно подать на стол кофе и пирог. Пожалуй, мне пора возвращаться и ставить тесто! Китти со вздохом покачала головой. Только ее мать могла додуматься печь пирог по такому поводу. Они вышли на крыльцо, и Китти подозвала Натана: – Я хочу отвезти мать домой, а потом вернуться, чтобы сидеть с папой. Когда начнут приходить больные, Кейт придется помогать доку вести прием. Не успел фургон остановиться во дворе, как Лина поспешила в дом, а Натан с Китти – в коровник, проведать Киллера. Старый пес лежал в дальнем углу на охапке соломы, а рядом сидел безутешный Джекоб. – Он поправится, – заверил их негр. – Конечно, рана на затылке еще долго не заживет, ну да уж я позабочусь о Киллере. Вы так и передайте массе Джону, слово в слово – он ведь очень любит свою собаку… Китти отвечала, что отец уже очнулся и спрашивал про пса, и Джекоб, кивая, с чувством сказал: – Мисс Китти, я буду молиться о здоровье вашего отца. Не такой он человек, чтобы просто взять и умереть. Он нам очень нужен… – Да, Джекоб, нам будет плохо без него, и Господь не допустит его смерти… – Глотая горькие слезы, она позволила Натану вывести себя во двор, где стоял его жеребец. Коллинз вскочил в седло, а потом усадил Китти. – Мне необходимо переодеться, – пробормотала она, – но я хочу как можно скорее вернуться к отцу. – Ты и так прекрасно выглядишь, Китти, – заверил Натан, посылая коня легким аллюром. – Я вернусь сюда еще раз и захвачу для тебя свежее платье. Таким образом ты избавишься от необходимости встречаться с матерью в ближайшее время. – Какое облегчение! – Она почти засмеялась. Несмотря на холодный воздух, день выдался чудесный. Поля все еще покрывал тонкий слой изморози, и хрупкие льдинки поблескивали в придорожных канавах. Китти невольно вздрогнула под резким порывом ветра, и Натан заставил жеребца скакать быстрее. Вот показалось русло ручья и поворот на негритянское кладбище, и Китти внезапно вцепилась в Натана и воскликнула: – Натан, поверни скорее туда, к кладбищу! Давай осмотрим там все – может быть, остались какие-то следы? – Ох, Китти, разве так уж необходимо… – Ну, пожалуйста! Иначе я сама спрыгну с коня и пойду пешком! Отлично зная, что она так и сделает, Коллинз натянул поводья и заставил жеребца свернуть на заросшую тропинку. Им пришлось пригнуться под широко раскинувшимися ветками кустов, закрывавшими дорогу, по которой почти никто не ездил – лишь изредка рабы проносили по ней своих покойников в простых неструганых гробах, а то и просто в саванах. Наконец они достигли кладбища. У Китти по спине побежали мурашки при виде грубых, растрескавшихся, кое-как сколоченных крестов, поставленных рабами на могилах своих собратьев. Под некоторыми крестами земля осела. Невольно поморщившись, девушка разглядела торчавшие в одном из таких провалов полусгнившие обломки досок и… белесые кости. – Они что, никогда не приходят сюда, чтобы поправить могилы? – прошептала она, сама не понимая, отчего не решается говорить в полный голос. – Изредка приходят, – ответил Натан, которому также стало не по себе от столь удручающей картины. – Они не имеют привычки рыть достаточно глубокие ямы, а некоторые настолько бедны, что даже не имеют денег на гроб, – и их хоронят просто в саване. Любому сильному ливню ничего не стоит размыть почву, отчего могилы проседают, а трупы оказываются на поверхности земли. Правда, в ближайшие дни они придут сюда, чтобы похоронить Вилли с Дженни, и увидят, в каком состоянии кладбище. Может, тогда попытаются что-нибудь исправить. Вдруг Китти вскрикнула – перед ними возвышался могучий дуб, с его нижнего сука свисали обрывки веревки, на которой корчился, задыхаясь, Джон Райт. Китти как завороженная смотрела на дерево. Натан остановил коня, спешился и помог спуститься на землю своей спутнице. Едва переведя дыхание, она подошла ближе. – Кровь… здесь… и здесь… – в потрясении шептала она, указывая на окровавленный ствол дуба. – Они привязали его здесь и били, прежде чем повесить… Натан сделал попытку обнять ее, но Китти оттолкнула его руку и, сосредоточенно глядя себе под ноги, обошла дерево. Она надеялась найти хоть какие-то улики, по которым можно было бы установить личности куклуксклановцев. – Китти, ты ведь не думаешь всерьез, что сможешь что-то найти? – заволновался Натан. Она явно была не в себе, пока бродила вот так кругами, с отсутствующим видом. – Да и что они, по-твоему, могли бы оставить? Перчатку? Шпору? – Нет, мои поиски напрасны, – разочарованно проговорила она и со вздохом направилась в сторону жеребца, нетерпеливо бьющего копытом землю. – Нам надо спешить. Нехорошо, если отец очнется, а меня не будет рядом. Коллинз снова вскочил в седло, усадил Китти и пустил коня галопом по тропинке вдоль русла ручья. Обессиленная, девушка прислонилась к его спине и, полузакрыв глаза, слушала звонкий хруст наледи под копытами. И вдруг она выпрямилась, в ее глазах отразился ужас. Нет, этого не может быть! Нет… нет, они бы не стали… они бы не смогли так поступить… ведь этого не делают даже самые кровожадные звери! И она отчаянно закричала. Натан вздрогнул от неожиданности и так рванул повод, что жеребец заржал и вздыбился, ударяя в воздухе мощными копытами. Китти, не удержавшись, упала на землю и едва успела увернуться от тяжелых подков. Вскочив на ноги, она бросилась к берегу ручья. – Ради Бога, Китти, что с тобой? – воскликнул Натан, увидев, как девушка наклонилась над быстро бегущей водой. Подойдя ближе, Коллинз проследил за ее помертвевшим от ужаса взглядом. На дне ручья угадывалась некая темная масса. Постепенно он стал различать ее очертания. Весело журча, прозрачные струи ласкали покрывшуюся морщинами шоколадную кожу и играли тонкими, словно игрушечными, ручками и ножками. Они нашли труп ребенка Дженни.Глава 9
Неизбежная угроза войны нависла над Югом подобно грозовой туче, принесенной с Севера и готовой в любой момент разразиться бурей. Вот только никто не мог сказать точно, когда именно прозвучит первый удар грома. 9 января 1861 года о выходе из Союза заявил штат Миссисипи, а на следующий день – Флорида. Алабама присоединилась к ним 11 января, Джорджия – 19-го. Под давлением этих событий Генеральная Ассамблея Северной Каролины выступила с предложением созвать собрание. Поскольку настроенные против сепаратизма консерваторы были не в большинстве, 29 января Ассамблея приняла указ о всеобщем голосовании по вопросу созыва собрания и избрании на него ста двадцати делегатов. И радикалы, и консерваторы не жалели сил на то, чтобы выиграть в день голосования, назначенный на 28 февраля. К немалому удивлению многих, верх одержали консерваторы – и вопрос о созыве собрания отпал. Однако ни одна сторона не считала это окончанием борьбы. Всем было ясно, что рано или поздно Северной Каролине придется принять окончательное решение – отделиться следом за своей южной сестрой или остаться членом Федерального Союза штатов. На смену зиме пришла весна, и ласковый апрельский ветер старался согреть застывший в напряженном ожидании Юг. Китти сидела на ступеньках заднего крыльца, прижав колени к груди, и мечтательно любовалась оживавшей на глазах лесной опушкой. Свежая зелень радовала глаз, а в лицо дышал ароматный весенний воздух. Вот и весна… пора пахоты и сева. Полуобернувшись, она покосилась краем глаза на отца, неподвижно сидевшего в кресле-качалке. Его лицо было изуродовано грубыми шрамами от ударов кнута, а левый глаз навсегда закрыла черная повязка. Джон горбился, отросшая за зиму борода скрывала следы от той ужасной веревки, на которой его повесили. Все тело старика было покрыто багровыми рубцами, но самую страшную и неизлечимую рану безжалостные убийцы оставили в его душе. Джон практически перестал разговаривать. Целыми днями напролет он сидел на крыльце, неподвижно уставившись невидящим взглядом в одну точку. Один день ничем не отличался от другого. Он совершенно пал духом, и Китти была бессильна помочь ему. Долгие, ужасные недели она не отходила от отца, следя за его мучительно затянувшимся выздоровлением от жестоких ран. И за все это время он не произнес ни слова, лишь лежал, безразлично глядя в потолок, словно его сознание окончательно утратило связь с реальностью. Он больше не слышал занудных причитаний Лины и, если его слуха и достигали робкие просьбы Китти поговорить с ней, не подавал при этом виду. Такое отчуждение казалось особенно обидным и несправедливым для дочери, всегда бывшей с отцом в самых близких отношениях. Док объяснил ей, что пытки, которым подвергся Джон, проделывают с людьми странные штуки, они влияют на их психику и сознание. Эти душевные раны может исцелить лишь время, да и то далеко не всегда. И Китти с ужасом все чаще и чаще думала, что отцу уже не удастся оправиться до конца. – Папа, настало время сева, – промолвила она и обернулась посмотреть на его реакцию. Он лишь моргнул здоровым глазом и по-прежнему смотрел вдаль. – Папа, нам надо позаботиться о земле, иначе нам придется голодать зимой… Джон неохотно повернулся к дочери. Единственный его глаз был полон влаги. Еле внятно он прошептал: – Это больше не имеет значения, дочка! Китти опустилась у его ног, обняла за колени и сквозь слезы проговорила: – Неправда, папа! Жизнь продолжается. Я понимаю, как ужасно то, что тебе пришлось пережить, но надо двигаться вперед! Я помогу тебе сеять. Мы начнем новую жизнь… – Нет, – еле заметно покачал он головой. – Меня здесь уже нет. И для меня теперь все кончено. Китти разжала объятия и вытерла слезы трясущимися руками. Ну как к нему подступиться?! Он существует в ином мире, отличном от прежнего и отделенном от них глухой стеной. Услышав перестук копыт, Китти насторожилась, только Джон оставался неподвижным. Если он и уловил какие-то звуки, то внешне это никак не выразилось. Из-за угла дома показался верхом на своем жеребце Натан – он весь сиял и радостно размахивал руками, крича на ходу: – Поехали со мной в Голдсборо! Вся округа направляется в город – ждут телеграммы с новостями из форта Самтер! Она растерялась. А ведь верно, с самого утра на раскисшей дороге к городу царило необычное оживление, однако девушка была слишком погружена в свои печали, чтобы задумываться о причине такой суеты. – Китти, разве ты ничего не слышала? – нетерпеливо продолжал Натан. – Наши силы начали обстрел форта Самтер в Южной Каролине! – Нет, не слышала, – медленно покачала она головой. Действительно, ей ничего не было известно. Натан не навещал их уже целую неделю. Без конца лил дождь, а в те немногие дни, когда светило солнце, Натану приходилось присматривать за тем, как идет сев на обширных плантациях Коллинзов. Юноша спешился и встал одной ногой на край крыльца, не выпуская из рук уздечки. Наклонившись поближе к Джону, он присмотрелся и кивнул: – Доброе утро, сэр. Джон никак не отреагировал на приветствие. – Все такой же, а? – обратился Натан к Китти. – Как по-твоему, он когда-нибудь выберется из этого? – Пожалуйста, не надо, Натан, – горячо зашептала она, – не говори о нем, как будто… как будто о вещи. Он все слышит. – Извини. – А теперь расскажи про форт Самтер. Теперь, когда отец перестал ездить в город, мы не читаем газет. И если кто-нибудь из соседей не заглянет к нам поболтать, мы так и не будем знать последних новостей. – Ну, похоже на то, что конфедераты в Южной Каролине решили, что больше не в силах выносить вид федерального флага, развевающегося над фортом Самтер, контролирующим Чарлстонский залив. Теперь, когда они вышли из Союза и стали независимым штатом, они вправе считать, что вид иностранного, по их словам, флага для них оскорбителен. Было предложено янки освободить форт, но его комендант – кажется, его зовут майор Андерсен – ни за что не хотел опустить флаг или сдаться. А сегодня ночью мы получили известие, что наши начали обстреливать крепость. Миловидное лицо Натана сияло от восторга, тогда как у Китти все похолодело внутри в предчувствии того, что этим поступком Юг сжигает за собой мосты и дальше события начнут развиваться с нарастающей скоростью. – Ну же, поехали! – настаивал Коллинз. – Давай я помогу тебе оседлать коня. Мы мигом доскачем до города и вместе со всеми дождемся новостей! – Хорошо, – наконец уступила она и, оглядев свои холщовые штаны, добавила: – Только подожди немного – пойду переоденусь во что-нибудь более подходящее. Не являться же в город в таком виде. И Китти поспешила в дом. Навстречу ей уже вылетела мать со своими бесконечными расспросами. – Мне некогда объясняться, – бросила девушка, торопливо переодеваясь в новое муслиновое платье, которое только что кончила шить. Китти выскочила из дома буквально преследуемая Линой, и Натан едва поспевал за ней, горевшей желанием как можно скорее скрыться от матери. Коллинз вывел из стойла и оседлал ту самую лошадь, на которой имел обыкновение ездить Джон, и они поскакали в сторону Голдсборо. Натан, безмятежно улыбаясь, признался: – Я так рад, что мы вместе именно сегодня! Мужчине вдвойне приятно слушать радостные вести, если рядом с ним любимая. – Которой вдвойне приятно быть рядом с ним, – подхватила Китти, подставляя лицо ласковому ветру. – Ах, как я люблю тебя, Натан! Дорога оказалась запруженной верховыми, повозками и экипажами – все торопились в город. Когда Натан и Китти добрались до главной улицы Голдсборо – Централ-стрит – стало ясно, что буквально все графство собралось здесь, у стен телеграфа, в ожидании новостей из Южной Каролины. Мужчины теснились в первых рядах, потягивая из фляжек виски и переговариваясь возбужденными голосами. Женщины стояли поодаль, держа за руки ребятишек, спрятав под яркими шляпками лица от жаркого апрельского солнца. Возле самого вокзала расположился негритянский оркестр, вовсю наяривавший «Дикси» – новую, ставшую чрезвычайно популярной песенку. Толпой владело счастливое оживление. Получился настоящий праздник, подумала Китти, с трудом пробираясь следом за Натаном. Впервые в жизни ей приходилось видеть столько людей, охваченных единым порывом. Поддавшись всеобщему ликованию, она просунула свою руку в руку Натана, и он сжал ее сильными пальцами, а потом наклонился и слегка поцеловал. Однако вскоре Китти заметила и таких, кто, не скрывая тревоги, старался держаться в стороне, не разделяя всеобщей радости. Девушка решила, что это и есть консерваторы. Те, кто, как и ее отец, считает воину развлечением для глупцов. Она не сомневалась, что если бы Джон оказался сегодня в городе, то стоял бы рядом с этими немногими. Они прошли мимо «Башни Вашингтона» – рынка, где продавались рабы. Сегодня там было пусто, торги отменены. Китти стало любопытно, куда же ведет ее Натан, – Коллинз пробирался сквозь густую людскую толпу явно с какой-то определенной целью. И вот наконец Натан остановился у дверей ювелирного магазина мистера Гиддена. – Зачем мы сюда пришли? – недоумевала девушка, глядя на победоносную улыбку Натана. При виде продавца он церемонно взмахнул рукой и провозгласил: – Мы пришли купить обручальные кольца. И я желаю, чтобы моя невеста сама сделала выбор! – Ох, Натан… – От его слов у Китти перехватило дух. – Это… это так неожиданно. – Почему неожиданно? – Он привлек ее за плечи, звучно поцеловал и затем отстранился, раскачиваясь с пятки на носок и сияя, как удачно напроказивший мальчишка. – Я люблю тебя и намереваюсь жениться в ближайшее время! Сегодня самый подходящий день, чтобы купить обручальные кольца. – Китти, значит, я не ошибся, это ты вошла в магазин, – загремел у дверей голос дока Масгрейва. – Нам надо поговорить. Все собирался заглянуть к вам и проведать отца, но только из-за перемены погоды, похоже, все графство решило заболеть воспалением легких – вот я и мотался туда-сюда, не имея ни минуты свободной. – Вам следовало позвать меня на помощь, док. – Нет, я решил, что тебе лучше присматривать за отцом. – Масгрейв снял старую холщовую шляпу, и стало видно, какое мрачное у него лицо. – Если ему и суждено оправиться, то только благодаря тебе. Нытье Лины только побуждает его все глубже и глубже замыкаться в своем мире. Ему хоть немного стало лучше? Все в Китти противилось тому, чтобы сказать «нет», и она ответила неопределенно: – Он заговорил со мной этим утром, когда я напомнила, что пора начинать сев, не то мы умрем с голоду. А он буркнул, что это не имеет значения, дескать, как ни крути, а его здесь уже не будет. Док выпятил губы под пушистыми седыми усами: – Они лишили человека присутствия духа, вот чего они добились! Джон Райт был одним из самых отважных мужчин, которых мне довелось знать. Он никогда не лез за словом в карман, если дело касалось его убеждений… Натан, нетерпеливо переминавшийся с ноги на ногу, не выдержал и вмешался: – Док, вы уж не обижайтесь, но мы зашли сюда по делу, причем довольно важному. – Ну-ну, не смею задерживать. – Док торопливо отвел глаза, пряча давнюю неприязнь к юному повесе. – По правде сказать, у меня тоже есть важное дело к Китти, но оно займет много времени. – И он продолжил, постаравшись встать так, чтобы оказаться спиной к Натану и лицом к его спутнице: – Китти, обстрел форта Самтер неминуемо приблизит начало войны, особенно если конфедератам удастся захватить крепость. Из Ралея дошли слухи, что отделения нам не избежать. Я немедленно связался с доктором Чарльзом Джонсоном, которого должны назначить главным военным хирургом штата, и он подтвердил, как я уже говорил тебе раньше, свое намерение открыть в Голдсборо военный госпиталь. Естественно, нам понадобятся знающие медсестры, и я хотел бы рассчитывать на твое участие. – Ну уж нет! – вмешался в разговор, грозно сверкая глазами, Натан. – Китти скоро станет моей женой, и мне вовсе не хочется идти на войну с сознанием того, что она гнет спину в каком-то госпитале, посреди грязи, крови и… смерти! – Он с трудом заставил себя говорить тише. – Нет, она, как и другие леди, останется дома, там, где ее настоящее место. И прошу выбросить из головы всякие мысли о работе, да еще в госпитале! Пока Китти стояла и смотрела, как гневно раздувает ноздри Натан, у нее в груди также разгоралось пламя негодования. Девушка недоумевала, чему это может улыбаться Масгрейв, если сама она едва сдерживается. Может быть, он просто догадался, что она, Китти, никогда в жизни не позволит ни одному мужчине – даже если она его любит – вот так грубо распоряжаться ее судьбой? Они оба выжидательно умолкли, глядя на нее: Натан с сердитым нетерпением, а док Масгрейв – с едва заметной ухмылкой. – Ну скажи ему сама, Китти, – подзадоривал Натан. – Я непременно помогу вам, доктор Масгрейв, – выпалила она, заносчиво подняв подбородок, как делала всегда во время спора. – Вы только дайте знать, когда, и я непременно явлюсь к вам на помощь. – Ты славная девочка. – Док легонько обнял ее и вышел. В эту минуту на улице поднялся страшный гвалт, сопровождаемый беспорядочной стрельбой в воздух и возобновившимися с утроенной силой звуками «Дикси». Все это сильно походило на всеобщее безумие. Приказчик, обогнув Натана и Китти, которые смотрели друг на друга взглядами, полными ярости и упрямства, выскочил на середину магазина. – Они получили телеграмму! Пришла телеграмма из Чарлстона! – Повизгивая от восторга, он принялся выделывать какие-то странные па, размахивая руками. – Конфедераты пошли вперед! Янки сдались! Форт Самтер сдался! Шум на улице усиливался, люди обнимались и плясали, непрерывно палили в воздух из винтовок и револьверов. Мужчины с воинственным кличем бросали в воздух шляпы, а оркестр снова и снова играл «Дикси». В довершение всеобщего ликования из депо донеслись пронзительные свистки паровоза. – Насколько я понял, – произнес наконец Натан, тщательно выбирая слова, – нам здесь больше нечего делать. Может, выйдем и присоединимся к остальным?Глава 10
Джон Райт утратил всякую связь с внешним миром, и теперь Китти могла узнавать о дальнейшем ходе событий и приближающейся войне лишь от случайных прохожих. Вот уже две недели как Натан привез ее из города, не сказав ни слова на прощание – оба были слишком злы друг на друга. «Это не имеет значения, – в тысячный раз повторяла девушка, бросая бобы в свежевспаханную землю. – Натан просто не любит меня и поэтому не желает принимать такой, какая я есть». – Я – это я! – промолвила она вслух, чем удивила Джекоба, мотыжившего землю в нескольких футах впереди. – Вы что-то сказали, мисс Китти? – Нет, Джекоб. – Она на миг выпрямилась, чтобы вытереть пот со лба и дать отдых уставшему телу. – Я просто разговариваю сама с собой. Наверное, это от долгой работы под жарким солнцем. Не обращай на меня внимания. – …куча работы, и все впустую… да это никому не интересно… – бурчал старик, с ожесточением вонзая мотыгу в глинистую почву. – Стоит гнуть спину и сажать бобы для проклятых янки… Несмотря на усталость, Китти не удержалась от смеха – уж очень забавно оттопыривал толстые губы Джекоб, совершенно уверенный в правоте своих слов. – Ох, Джекоб, и как только тебе такое в голову пришло! Кого ни спроси – все скажут, что война будет недолгой. И янки ни за что не зайдут так далеко на Юг. Их быстро вытеснят на Север, и нам вряд ли придется услышать хоть один выстрел! – Неправда! – резко обернулся Джекоб, в запальчивости взмахнув мотыгой прямо перед Китти. – Уж мы с вашим отцом столько говорили об этом до его болезни! И он мне объяснил, какую глупость совершат южане, если развяжут эту войну, а уж она-то не пощадит всю нашу землю и никого, кто на ней живет! Китти обернулась и посмотрела в сторону дома, где на крыльце сидел отец со своим старым псом и смотрел куда-то невидящим взглядом. «Что осталось от этого человека? Одна пустая оболочка», – с горечью подумала девушка. – Смотрите-ка, док, – промолвил Джекоб, указывая на подъезжавшего к ним Масгрейва. Честно говоря, Китти сейчас не очень хотелось сопровождать дока к какому-нибудь пациенту. Прежде следовало покончить с севом, а ведь Лина скорее умрет, чем выйдет работать в поле. Впрочем, в последнее время она вообще почти ничем не занималась и лишь тянула потихоньку виски из бутылки, полагая, что Китти это неизвестно. Поздоровавшись, доктор соскочил с лошади: – Я приехал, чтобы рассказать вам последние новости. Президент Линкольн прислал нашему губернатору приказ объявить мобилизацию в Северной Каролине. – О Господи, только не это! – вырвалось у Китти, беспомощно заломившей руки и обратившей к доку недоверчивый взгляд. – Вы хотите сказать, что президент Линкольн приказал нам формировать отряды для армии янки?! Доктор утвердительно кивнул и продолжил: – Губернатор телеграфировал в ответ, что не будет набирать войска в Северной Каролине. Говорят, Линкольн потребовал выставить два полных полка – что-то около 75 тысяч человек. А еще говорят, что он намерен вскоре положить конец так называемому «мятежу» на Юге. – И доктор презрительно фыркнул. – А что было потом? – Китти понимала, что это только начало. – Ну, в тот же день губернатор Эллис приказал добровольцам занять форты Касвелл, Джонстон и Мейкон. А еще, насколько мне известно, он направил военные подразделения для охраны арсенала в Фейетвилле и даже Федерального Монетного Двора в Шарлотте. – И все это не к добру, верно? – Ну, если ты против войны – то да, но что до меня, то я постарался подготовиться к ней и считаю, что раз ее не избежать, то пусть начинается и кончается поскорее, чтобы мы смогли вновь вернуться к прежней, мирной жизни. – Док, как по-вашему, скоро мы начнем воевать? – Детка, да ведь, по сути, мы уже воюем! Взяли форт Самтер. По всему штату молодые люди записываются в ополчение. Виргиния вышла из Союза дней десять назад… – Ох, только не это… – Сокрушенно качая головой, Китти старалась смириться с полной утратой веры в чудо, в то, что войны все-таки удастся избежать. Ну что ж, по крайней мере, это положит конец мучительно затянувшейся неопределенности последних месяцев. – Док, ну почему бы вам не заглянуть сюда пораньше? Я была занята посевом и не смогла выбраться в город, а к нам, сами видите, почти никто не заходит из-за отца и вообще… – И она горестно умолкла, взглянув на неподвижную фигуру Джона, сидящего на крыльце. – Вы думаете, он когда-нибудь поправится? – спросила Китти. – Кто же может знать наверняка, детка? – откликнулся док. – Врач лечит тело – не дух. Нам дано видеть лишь телесные раны. И только Джону, бандитам из ку-клукс-клана да самому Всевышнему известно, через какие муки прошел твой отец в ту ночь. Смахнув невольные слезы, которые что-то слишком легко стали появляться на глазах после размолвки с Натаном, Китти поинтересовалась: – Док, вы, случайно, не видели Натана? Он тоже пошел добровольцем? – Он на учениях с «Уэйнским добровольческим». Конечно, наготове, как и все остальные. Аарон Коллинз вооружил весь отряд самыми новыми винтовками Энфилда. Они бьют без промаха на восемь сотен футов, а кое-кто утверждает, что и еще дальше. Просто чудо какое-то. Со штыком такая винтовка весит не более девяти фунтов. А еще Коллинз заказал для добровольцев превосходные мундиры и отличные сапоги… – Однако было ясно, что Китти не волнуют подобные мелочи. – Да тебе хочется знать только про Натана, верно? – добродушно спросил Масгрейв, на что девушка молча кивнула, и старик вздохнул. – Ну, он тоскует. Я слышал это от многих. Он любит тебя, Китти. Поверь, ведь вы оба появились на свет с моей помощью – и у меня такое чувство, будто я знал о вашей любви задолго до вас самих. Однако вы оба упрямы, особенно в отношении того, что положено и чего не положено делать женщинам. И пока вы не научитесь уступать друг другу, вам не бывать вместе. – Ну, сейчас-то вообще не время переживать из-за этого, правда? – Натянутая улыбка Китти могла обмануть кого угодно, но не дока. – Я полагаю, что лучше всего постараться как следует подготовиться к войне. – Ты уже сказала Лине, что будешь работать у меня? – Нет, я сообщу ей об этом в последний момент. Она наотрез отказывается ухаживать за папой. Твердит, что он похож на привидение, и это ее пугает. Но если я уйду, ей все равно придется за ним присматривать. И как мне ни тяжело оставлять отца на ее попечение – ведь теперь она пьет все больше и больше и считает, что никто этого не замечает, – но я поступаю так, потому что знаю, отец бы одобрил мое решение. – Щеки Китти слегка порозовели. Глаза горели решимостью. Она заглянула Масгрейву в глаза и добавила: – Вы только дайте знать, когда я понадоблюсь. Я буду наготове.Глава 11
Это был понедельник, 20 мая 1861 года. Китти только что закончила стирку и теперь развешивала белье под жарким солнцем. Задержавшись на миг, она полюбовалась лесной опушкой, где отцветавшие дикие яблони устилали землю ковром из нежных лепестков от белого до ярко-розового цвета. А дальше, под высокими соснами, лежал темно-зеленый хвойный ковер, кое-где освещенный падавшими на него пучками солнечных лучей. Китти с наслаждением наполнила грудь напоенным весенними ароматами воздухом. В такой чудный, погожий день нельзя было не радоваться жизни. Ее мысли привычно вернулись к Натану. Ну почему в жизни все так сложно? Если бы не война, они бы давно поженились. При мысли о том, что Натана могут убить, у нее похолодело внутри, а в горле возник тугой комок. Ведь это означало, что ей никогда не доведется испытать счастье каждую ночь лежать в его объятиях и наслаждаться его ласками, и она никогда не познает радость материнства… И Китти в который уже раз принималась упрекать себя за упрямство и глупость. В конце концов, что для нее важнее – стать его женой или таскаться в какой-то госпиталь выхаживать раненых солдат? Но уже в следующий миг ее рассуждения принимали иной характер. Ни за что на свете она не оставит без поддержки своих земляков, и довольно глупо со стороны Натана всерьез ожидать, что она безропотно позволит заточить себя в четырех стенах. Нет, Китти не станет ему подчиняться, даже если для этого ей придется навсегда отказаться от Натана! В этот момент девушка заметила черного жеребца, принадлежавшего Натану. Едва сдерживая желание броситься к нему со всех ног, Китти не спеша направилась в его сторону. Натан спешился и поджидал девушку стоя. Она увидела, какой радостью вспыхнули его глаза при ее появлении. И стараясь не выдать собственных чувств, она опустилась на край ступени и чинно проговорила: – Добрый день, Натан! Чем обязана твоему визиту? Он нетерпеливо перевел дух, а потом спросил, кивая в сторону Джона: – Он меня слышит? – Он же не глухой! – Она пожала плечами. – Да я не о том… – смешался Натан. – Я хотел узнать… он понимает, о чем говорят вокруг него? То есть… я бы не хотел его расстраивать. Китти покосилась на отца: – Он молчит уже многие недели. Вряд ли поймет, о чем будет идти речь, Натан. Можешь рассказывать. Что привело тебя к нам? – Китти… – снова вмешался он. Она видела, что новости буквально распирают его, и оттого затянувшееся вступление стало совершенно невыносимым. – Натан! Пожалуйста, расскажи, зачем ты приехал. У меня слишком много дел! – Китти, я только что из города. Там получили телеграмму. – И он выпалил прерывающимся от возбуждения голосом, сияя от счастья: – Китти, сегодня Северная Каролина заявила о выходе из Союза! Мы отправляемся на войну!!! И он стал с увлечением расписывать, как далеко зашли военные приготовления. Об указе, предписывавшем графствам Северной Каролины начинать всеобщую мобилизацию и сбор средств и амуниции для войска. О том, что губернатор Эллис собирается сформировать десять полков регулярной армии и поставить под ружье до пятидесяти тысяч добровольцев. Регулярные части будут на службе до окончания войны (которая, по всеобщему убеждению, в любом случае не продлится больше двух месяцев), а добровольцев призывают сроком на год. – Они даже выпустили облигации пятимиллионного займа для военных нужд, – не унимался Коллинз. – Разве это не чудесно, Китти? Люди без особого восторга относились к войне, но теперь, когда отделение свершилось, все жители нашего штата сплотились вокруг общего Дела! Громко заскрипело кресло. Оба увидели, как Джон медленно поднимается на ноги. Выражение на его лице оставалось прежним. Он доковылял до двери и скрылся в доме. – Как странно, – вырвалось у Китти, глядевшей отцу вслед. – Он встает только тогда, когда его зовут к столу, а ведь до ужина еще далеко! – Китти, я жду не дождусь, когда ты сможешь увидеть наш отряд во всем блеске. Отец специально сшил для нас парадные мундиры. Поехали к нам домой прямо сейчас. Сегодня будет вечеринка, и мы собираемся пройтись маршем и показать всем новую форму и винтовки Энфилда. – Натан, с чего это ты вздумал меня приглашать? – надменно спросила Китти. – Мне казалось, что мы уже выяснили наши отношения там, в ювелирном магазине. Помнишь, недели две назад? Мы слишком по-разному смотрим на жизнь, и разумнее всего было бы нам расстаться. Он протянул руку, и девушка не смогла его оттолкнуть. – Китти Райт, я хочу, чтобы ты выслушала меня. Видишь ли, так уж получилось, что я полюбил тебя больше всего на свете, хотя и не разделяю некоторых твоих убеждений. Впрочем, то же самое относится и к тебе. Мы оба упрямы. Но тем не менее любим друг друга. Началась война, в которой надо участвовать и которую надо выиграть. Как только это произойдет, мы сможем в спокойной обстановке положить конец той войне личностей, что разыгралась между нами. Ты согласна? Она лишь молча кивнула, ликуя в душе. Значит, это еще не конец! Он любит ее так же, как она его, – и это главное. Вместе они сумеют разрешить любую проблему. Это было чудесно, и она кинулась к нему в объятия, нежно коснувшись губами его губ. Но вдруг он отстранился и задумчиво посмотрел поверх ее головы. – Что с тобой? – испугалась Китти, заметив мрачное, встревоженное выражение его глаз. – Китти, я бы хотел жениться, прежде чем уйду на войну, вот только… – Знаю, – горячо кивнула она, – ты против того, чтобы я работала медсестрой. Натан, но ведь это и моя война, и я желаю выполнить свой долг. – Нет, нет, я не об этом, – досадливо махнул рукой Натан. – Помнишь, я рассказывал, что в феврале в местечке Монтгомери, штат Алабама, некоего Джефферсона Дэвиса избрали временным президентом Конфедерации.[6] Она озадаченно кивнула. Какое отношение это имело к их женитьбе? – Теперь столицу переносят в Ричмонд, штат Виргиния, и многие отряды направляются туда. Ведь это слишком близко к Вашингтону, и потому для обороны крайне важно собрать там как можно больше людей – и как можно скорее. – Ничего не понимаю… – совсем растерялась девушка. – Китти, «Уэйнский добровольческий» тоже отправится в Виргинию при первой возможности. Вероятнее всего, мы будем готовы выехать поездом из Голдсборо в будущее воскресенье. Времени на свадьбу не остается – по крайней мере на такую, о которой я мечтал. Наконец-то все стало ясно. – Но ведь ты уедешь ненадолго? – с надеждой спросила Китти. – А я тем временем позабочусь о свадьбе. Можешь твердо на это рассчитывать. Он потянулся было, чтобы еще раз поцеловать Китти, но испуганно отпрянул – дверь скрипнула, и на пороге появился Джон, который, вместо того чтобы вернуться в кресло, неуверенной походкой вышел на двор. В руках он сжимал седельную сумку и… старое кремневое ружье. – Папа, куда это ты собрался с ружьем? – Китти мигом вырвалась из нежных объятий Натана и поспешила к отцу. Коллинз – следом. – Кэтрин, куда собрался твой отец? – На пороге дома стояла Лина, едва держась на ногах и цепляясь за перила. – Мама, немедленно ступай в дом, ни к чему появляться в таком виде перед Натаном! Я управлюсь без тебя. – Старый дурень… – не обращая внимания на дочь, бормотала Лина заплетающимся языком. – Его бы давно следовало упрятать куда-нибудь подальше… Ишь ты, за ружье схватился! Натан! Ступай немедленно отбери у старого болвана это ружье, пока он кого-нибудь не застрелил. Я приказываю! – Мама, я тебя прошу… – Китти пришлось оставить отца и вернуться в дом. Она надеялась, что Натан последует за Джоном без нее, но тот не отступал от девушки ни на шаг. Взбежав на крыльцо, Китти схватила Лину за плечи и потянула к двери. – Ты позоришь себя, когда показываешься пьяной перед Натаном! – Это кто же здесь пьяный? – взвизгнула возмущенно Лина, снова покачнувшись. Если бы Китти не успела подхватить ее, то она, несомненно, упала бы с крыльца. – Да, я выпила немного, и что с того? Разве это преступление?.. Когда меня обрекли на такую жизнь… В глуши, в навозе… в нищете… быть постоянно голодной… сносить выходки неблагодарной дочери, которой суждено остаться старой девой, потому что отцу захотелось воспитать ее как мальчишку… жить с помешанным инвалидом, который только и знает, что сидит да пялится куда-то своим единственным глазом! Тут поневоле запьешь – вот что я вам скажу! – Пожалуйста, помоги увести ее в дом, – беспомощно обратилась к Натану Китти. Натан подошел ближе, мягко обхватил Лину и увлек в дом. Она раскисла буквально на глазах, как только почувствовала себя в чьих-то твердых руках. Оказавшись в спальне, она тут же рухнула поперек кровати и впала в тяжкое забытье. – Прости, что тебе пришлось наблюдать все это, – еле слышно прошептала Китти, глядя на громко храпевшую женщину. Возле кровати валялась пустая бутылка из-под виски. – И давно она так? – Не могу сказать точно, – пожала плечами девушка. – Вполне возможно, что уже не первый год – до поры до времени это удавалось держать в тайне. Наверное, несчастье с отцом послужило толчком, и она потеряла контроль над собой. Оба отрешились от действительности, погрузившись каждый в свой мир. – Пойдем посмотрим, как там Джон Райт. – Натан потянул Китти к двери. Они уже почти дошли до коровника, когда массивная дверь распахнулась и оттуда выехал верхом на лошади Джон Райт. Ошеломленные молодые люди смотрели, как он скачет, твердо глядя вперед единственным глазом, гордо расправив плечи и на удивление прямо держась в седле. Его обычно низко опущенная голова теперь была упрямо закинута вверх – так делала Китти, когда ей предстояло с кем-то спорить. Седельная сумка и дорожная фляжка были аккуратно приторочены на свои места, ружье помещено в ременные петли. Не меньшее удивление вызвал у Китти старый гончак, Киллер, деловито трусивший рядом с лошадью Джона. Честно говоря, после того ужасного удара дубинкой Китти то и дело хотелось потрогать пса, неизменно лежавшего у ног хозяина, чтобы убедиться, что он жив, – настолько расслабленным и неподвижным он казался. – Папа, да куда же ты?! Вернись, папа! Тебе нельзя ездить верхом! Ты еще не выздоровел до конца! Китти почувствовала панику. Подхватив юбки и не обращая внимания на Джекоба, тщетно старавшегося обратить на себя ее внимание, она помчалась следом за отцом. – Папа, ради всего святого, вернись домой! Куда тебя понесло?! – Китти! – Едва догнав ее, Натан схватил девушку за руку и, как она ни рвалась, не выпускал ее. – Китти, если хочешь, я возьму своего коня и поеду за ним, но ничего хорошего из этого не выйдет. По крайней мере, сейчас! – Папа, пожалуйста… – Китти горько зарыдала. Ведь ее отец болен и не в состоянии позаботиться о себе. – Я должна догнать его. Позволь мне взять твоего жеребца. Он послушается меня. Я знаю, послушается… – сквозь слезы проговорила девушка и побежала было к лошади Натана, но наткнулась на Джекоба. – Ничего хорошего у вас не выйдет из этого, мисс Китти. Не послушает он вас. Я давно ждал, когда это случится, – и не нам его теперь останавливать! – Китти, он прав! Она ошеломленно переводила взгляд с Джекоба на Натана. – Да что все это значит? – Ее голос был полон отчаяния. – Куда, по-вашему, он собрался? О чем вы говорите? Но мужчины лишь молча отвернулись, и Китти проследила за их взглядами. Джон добрался до главного тракта. Его лошадь тут же перешла на резвую рысь. Киллер не отставал. Маленькая группа быстро удалялась, окутанная облаком пыли. Китти горестно застонала. – Ох, мисс Китти, да разве вы не понимаете?! – с нескрываемой радостью обратился к ней старый негр. – Он снова набрался духу, чтобы жить. Вы сами видели, как он поднял голову. Как в старые времена, когда слово его было что кремень. Он опять стал прежним Джоном Райтом, мисс Китти. Уж я-то твердо верил, что рано или поздно так оно и будет! – Джекоб, пожалуйста, – с трудом выдавила Китти, теряя самообладание, – скажи яснее, что ты имеешь в виду? – Ну, мисс Китти, – забормотал негр, явно недоумевая, как это до сих пор до нее не дошла столь очевидная истина, – судя по всему, Джон Райт отправился воевать. И спешит теперь, чтобы присоединиться к янки… ну в точности, как я и думал! Китти, глотая слезы, в изумлении посмотрела на дорогу. Всадник и собака почти скрылись за поворотом. – Господь с тобой… – прошептала Китти. Она знала, что отца теперь действительно ничто не остановит.Глава 12
День, когда«Уэйнскому добровольческому» предстояло сесть на поезд и отправиться в Виргинию, был превращен в сплошное торжество. Собралось буквально все графство, реяли флаги, женщины размахивали платками, оркестр играл «Дикси». Отряд гордо промаршировал по всей Централ-стрит до самого вокзала, откуда поезд должен был отвезти их на войну. Китти была в восторге, увидев Натана, облаченного в парадный капитанский мундир. Серый суконный френч с черными отворотами и стоячим воротничком, темно-синие бриджи с черными бархатными лампасами, золотые эполеты, строгий черный галстук, отполированные до блеска высокие сапоги, белые перчатки, алый шелковый кушак и сабля на роскошной перевязи – все выглядело великолепно. Она преподнесла Коллинзу боевое знамя, с такой любовью вышитое для уэйнских волонтеров, – квадратное белоснежное полотнище с гордо раскинувшим крылья орлом. Натан с чувством поцеловал ее на глазах у всех и произнес целую речь о том, как героически он со своим отрядом будет защищать это знамя и беречь его, а в противном случае они не вернутся с поля боя, предпочтя смерть такому позору. А потом и он, и его отряд покинули город… Теперь, когда Джон ушел воевать, а Лина пребывала в постоянном запое, Китти не в силах была находиться дома. Она велела Джекобу посеять пшеницы ровно столько, сколько ему нужно, чтобы прокормить свою семью, и, попросив приглядывать за Линой, присоединилась к доку Масгрейву в его ежедневных визитах к пациентам и хлопотах по открытию военного госпиталя. Разнесся слух, что необычайная активность граждан Северной Каролины, откликнувшихся на призыв губернатора встать в ряды добровольцев, породила острый дефицит в амуниции. Его удалось отчасти снизить, когда открыли Федеральный арсенал в Фейетвилле, где хранилось 37 000 единиц стрелкового оружия. Но к несчастью, это оказались древние кремневые ружья, отслужившие свой срок еще во времена войны за независимость и не способные тягаться с современным вооружением. Еще более тревожные слухи поползли из Виргинии – говорили, что там некоторые отряды вообще остались безоружными, другие же смогли раздобыть только пики: деревянные палки с железными наконечниками. Положение с артиллерией выглядело еще более удручающим. Док рассказывал Китти, что на весь штат удалось раздобыть четыре ржавые пушки – их купили у военных академий в Шарлотте и Хилсборо – и оттого большинство артиллерийских частей, как и частей от инфантерии, вынуждены воевать буквально голыми руками. Стало известно, что президент Линкольн издал указ о полной блокаде южных штатов, однако док успокоил Китти, разведав, что многие отважные моряки с легкостью прорываются сквозь блокаду и разгружают свои корабли в гавани в Уилмингтоне. Наступило лето, по-южному солнечное и душное. Пришли новости, что в июне, в местечке под названием Биг-Бетель, что под Иорктауном, в штате Виргиния, небольшое подразделение конфедератов под командованием полковника Джона Б. Магрудера разбило наголову целую армию федералов под командованием генерала Бенджамина Ф. Батлера. Почти половину сил Магрудера составляли солдаты Первого горного полка Северной Каролины, куда входил и возглавляемый Натаном «Уэйнский добровольческий» отряд. Успех этого сражения был столь впечатляющим, что и конгресс Конфедерации, и сенат Северной Каролины объявили публичную благодарность своим смельчакам. – Я так и знала, что мы победим, – радостно щебетала Китти однажды утром, когда они с доком хлопотали в здании, некогда принадлежавшем женскому колледжу, а теперь занятом под госпиталь. – И Натан в последнем письме пишет, что верит в скорую победу. Может, нам так и не понадобятся эти бинты. – И она выложила на стол новую охапку хлопковых полотен. – Хотел бы я верить в это так же, как ты, – проворчал док, тщательно отмеряя порции опиума в маленькие склянки. – Натан говорит, что если бы мы увидели сами тот бой, то сразу поняли, что один солдат конфедератов стоит полдюжины янки. Он так гордится своим отрядом! – А он ничего не слышал про Джона? – Никто ничего не слышал про отца с тех пор, как он ушел, – потупив глаза, с болью в голосе ответила Китти. – Судя по тому, что нам известно, он скорее всего мертв. Однако я продолжаю молить Бога о сохранении его жизни. – Я тоже, детка. – Старик погладил ее по плечу, с трудом подбирая подходящие слова, как вдруг дверь с грохотом распахнулась и вбежал телеграфист Бен Джамисон, с сияющим видом размахивая в воздухе клочком бумаги. – Док, вам телеграмма от главного хирурга из Ралея. Он приказывает вам немедленно выезжать! – А ну-ка дай сюда! – Масгрейв нетерпеливо вырвал телеграмму из рук этого глупого юнца – наверняка по дороге сюда он пересказал всем, кому мог, содержание послания доктора Джонсона. Китти с тревогой следила, как мрачнеет лицо дока, читавшего торопливые каракули. Наконец он поднял глаза и полным скорби голосом промолвил: – Янки атакуют форт в заливе Гаттерас. У нас множество раненых, и доктор Джонсон приказывает мне захватить помощников и как можно больше медикаментов и немедленно отправляться в Ралей. – И он добавил после минутной заминки: – Только вот вопрос… помощников-то у меня как раз нет. Пока все ограничились обещаниями помочь, если придется туго. – Ну так сейчас этот момент настал! – воскликнула Китти. – Давайте найдем помощников, поскорее загрузим фургон всем, что у нас есть, и поедем на побережье. Дорога туда займет не больше одного дня, а то и меньше! – Ты действительно собралась ехать, Китти? – недоверчиво посмотрел на нее док. – Ведь мы направляемся в самое пекло. И вряд ли Натану это будет по душе. – Док, я сама решаю, что мне делать. При чем здесь Натан? – возразила она, уже начав собирать необходимые вещи. – Ведь я же вам сказала, что вы можете рассчитывать на меня, и не собираюсь отказываться от своих слов. Относитесь ко мне как к своему помощнику, а не как к женщине, вот и все. А теперь давайте собираться, времени мало! – Китти… – только беспомощно развел руками Масгрейв. Она обернулась с самым решительным видом: – Док, вы что, забыли о том, как просили меня быть вашей помощницей? Или вы думаете, что я собираюсь отсиживаться за стенами этого здания и ограничить свое участие в войне приготовлением бинтов? – Китти, ты должна знать, что доктор Джонсон разбил полевой госпиталь у самого залива Памлико, чтобы легче было доставлять раненых с поля боя. Там может быть опасно. Нам неизвестно, как долго продержатся защитники форта, сколько кораблей из флота янки выступят против конфедератов. Один удачный штурм – и мы окажемся в окружении, а может, и в плену. Я не смею подвергать такой опасности твою жизнь, ибо мне не будет прощения ни от твоего отца, ни от Натана. – Док, но ведь это моя жизнь! А не Натана… или моего отца! Разве им пришло в голову просить у меня разрешения отправиться на войну? Я стреляю не хуже многих мужчин и не падаю в обморок при виде крови. И я могу помогать вам не хуже – если не лучше, – чем любой мужчина, которого вы смогли бы сейчас разыскать в округе! Чертыхнувшись себе под нос, док в сердцах скомкал злополучный клочок бумаги и зашвырнул подальше в угол. – Ладно, Китти, будь по-твоему! Я должен был раньше сообразить, на что обрекаю себя, избрав в помощницы такую упрямую особу! Китти занялась упаковкой медикаментов, тогда как док отправился в город на поиски дополнительных рабочих рук. Девушка поспешно укладывала инструменты, шовный материал, хлороформ, морфин, жгуты, бандажи, корпию, шины и виски. Она почти управилась, когда вернулся док в сопровождении двух парней, которых звали Сайлас Кенби и Пол Грей. Оба были друг другу под стать – неуклюжие дремучие верзилы, за всю свою жизнь не державшие в руках инструмента сложнее мотыги. Док сказал в их защиту: – Спасибо и на том, что хоть эти согласились. Нам выбирать не приходится. Хотя они и не знакомы с медициной, в такой спешке вряд ли удастся найти кого-то более стоящего. – Ничего страшного, док, – торопливо откликнулась Китти, глядя, как Сайлас и Пол неловко переминаются в углу, явно не понимая, о чем идет речь. – В любом случае раненому человеку больше приходится уповать на помощь Господа, чем на опытность врача… Торопливо загрузив фургон, они выехали на восточный тракт по направлению к Кингстону. На горизонте клубились черные грозовые тучи, предвестницы жестокого шторма. То и дело сверкали молнии, и земля под колесами фургона содрогалась от раскатов грома. Запряженные лошади испуганно ржали и били копытами, и Сайласу приходилось что было силы натягивать вожжи, чтобы удерживать взбудораженных животных. В сумерках они подъехали к Кингстону и повернули на северо-восток, к небольшому городишку, до которого надеялись добраться к рассвету. Неожиданно разразился сильный ливень и моментально размыл дорогу. Лошади с трудом тащились, утопая в липкой грязи. Колеса постоянно вязли по ступицы, и людям приходилось вылезать из фургона и помогать животным преодолеть особенно трудные места. Так незаметно миновала ночь, и чернильный мрак сменился серым, тоскливым рассветом без малейшего намека на солнечный свет. Все промокли до нитки, однако упрямо двигались вперед. В небольшом городке сделали остановку, чтобы переодеться в сухое, и натянули новый полотняный верх фургона. Медикаменты оставались сухими, так как их заранее спрятали под брезентом. Наскоро перекусив, путники снова отправились в дорогу, углубившись в болотистую низину, тянувшуюся до самого залива Памлико. Китти засмотрелась на подступавшие к самой дороге величественные деревья, обросшие мхом, отражавшиеся в темных неподвижных водах. Края дороги поросли можжевельником, пасленом и прочими вьющимися и цепляющимися разновидностями густого подлеска, готовыми в любой момент закрыть узкие грязные колеи, словно их не было и в помине. Болотистая низменность по обе стороны дороги была покрыта гниющим валежником, переплетенным толстыми лианами, неотличимыми от узловатых корней деревьев, тянувших вверх поросшие лишайниками стволы к недосягаемому солнечному свету. В целом картина создавалась весьма мрачная и даже зловещая. Док был прав: здешняя местность совсем не походила на земли графства Уэйн. Тот край она знала как свои пять пальцев. Там она родилась и выросла. А этот незнакомый ландшафт таил в себе неясную угрозу, так что Китти то и дело вздрагивала – и не только от промозглой сырости. Теперь лошадьми правил Пол, а Китти с доком и Сайласом зябко съежились под тяжело провисшим тентом. – Док, долго нам еще до лагеря? – устало поинтересовался Сайлас. – Честно говоря, я и сам не знаю, – признался Масгрейв. – Все, что мне известно, – он должен быть где-то поблизости от дороги. Человек в Вашингтоне рассказывал, что уже успели привезти первых раненых с того берега залива Гаттерас. Китти обратила внимание на то, что Масгрейв ведет себя непривычно тихо с момента отъезда из Вашингтона. Тронув его за плечо, девушка участливо спросила: – Док, что случилось? Он рассказал еще что-то, о чем вы не говорите нам? – Китти, – тяжело вздохнув, на мгновение зажмурился док, – никому не нравится говорить о поражении. В городе я слышал, что у защитников форта Кларк кончились боеприпасы и их вынудили сложить оружие, покинуть крепость и отступить в Гаттерас. И только шторм пока не дает кораблям янки войти в залив, чтобы атаковать форт. У Китти по спине побежали мурашки. Если янки захватят форт Гаттерас, они получат плацдарм для вторжения с моря на территорию Северной Каролины. Слишком быстро прогнозы дока становились реальностью. Если так пойдет и дальше, их могут схватить… или даже убить! – Китти, – нерешительно проговорил док, не сводя с девушки обеспокоенного взгляда, – я мог бы отослать тебя обратно на одной из лошадей из нашей упряжки… – Нет!!! – воскликнула она. – Я ни за что не побегу, док! Я твердо решила быть там, где смогу быть полезной, и прошу лишь об одном: перестаньте думать обо мне как о женщине! – Но ведь я принимал роды у вашей матери, или вы забыли об этом, юная леди? Стало быть, ваш пол мне был известен раньше, нежели вам самой… Она едва не рассмеялась – и, наверное, так бы и поступила, – уж очень задиристо блестели серые глаза старого доктора, но в этот миг Сайлас, не спускавший с нее глаз с самого Голдсборо, внезапно рявкнул: – Ты, случайно, ничего не слышала о своем папаше с тех пор, как он удрал из наших мест и присоединился к проклятым янки? – Нет, ничего, – ошеломленно пробормотала Китти, чувствуя на себе его неприязненный взгляд. – Молю Бога, чтобы он был жив. – Даже если этот предатель воюет на стороне янки и стреляет в наших парней?! А если он подстрелит твоего дружка, Натана Коллинза? – Сайлас… – Док слегка толкнул его ногой. – Лучше не будем об этом говорить. Нам и без того есть о чем тревожиться. – Ну уж нет, пусть говорит, док! – вспылила Китти. – Может, он интересуется моим отцом, потому что ему известны имена тех трусов, которые, прикрывшись капюшонами ку-клукс-клана, искалечили его и забили до смерти трех других? – Очень даже может быть. – На лице Сайласа появилась злорадная ухмылка. – И я подтвержу, что все ублюдки получили по заслугам. Стоит лишь припомнить, скольким поганым неграм твой папаша помог скрыться от законных хозяев. Одно мне непонятно: отчего ты не последовала за ним, когда он решил сбежать? Это, видно, оттого, что тебе очень нравилось бегать на свидания к красавчику Натану Коллинзу! – А ну-ка попридержи язык! – не выдержал док, грозя Сайласу узловатым пальцем. – Я согласился взять тебя с собой, потому что не нашлось никого более подходящего, но это не значит, что я позволю безнаказанно оскорблять эту юную женщину! – А знаете ли вы, – проговорил медленно Сайлас, – что Люк Тейт верховодит ребятами из «Буффало»! – Ну и что это, скажи на милость, за «Буффало»? – недоуменно спросил док. – Одни говорят, что «Буффало» – за конфедератов, а другие – за янки. Никто не знает толком. А я думаю, что они воюют за тех, у кого больше силы. – И после этого ты называешь моего отца предателем? – возмутилась Китти. – О нем по крайней мере твердо можно сказать, за кого он воюет! – А про «Буффало» твердо можно сказать, что это ребята не промах, – упрямо проговорил Сайлас. Он не спеша достал из кармана табак, отломил кусок и принялся неторопливо жевать, все так же мрачно уставившись на Китти. – Им не придется опасаться за свою шкуру, кто бы ни вышел в этой войне победителем, верно? – Сайлас, я тебя не понимаю, – озадаченно покачал головой док. – Мне показалось, что ты искренне переживаешь за исход боя на побережье. Ты сам сказал, что готов поехать со мной и помочь чем сможешь. А теперь начинаешь расписывать подвиги людей, у которых нет ни принципов, ни убеждений? – И лить грязь на моего отца, – вставила Китти. – А ты думал, я просто так поехал с вами? – Он снова усмехнулся, не спеша наклонился и сплюнул через борт фургона табачную жижу. – Люк – мой дальний родственник, и то, как с ним обошлись на плантации Коллинзов, мне очень не нравится. А все из-за тебя! – Его глаза злобно сверкнули в сторону Китти. Масгрейв открыл было рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент раздался голос сидевшего на козлах Пола Грея: – Эй, док, похоже, мы заблудились! Дороги не видно, куда нас только занесла нелегкая! – А ведь это ты уговорил меня повернуть на развилке именно в эту сторону! – набросился док на Сайласа. – Ведь уже час назад мы должны были доехать до лагеря! – Вы бы и доехали туда, – расхохотался Сайлас, – если бы взяли от развилки в другую сторону! – Так какого же черта… Док не договорил: улыбка на физиономии Сайласа мигом сменилась зловещей гримасой, а в руке, как по волшебству, появился револьвер, направленный ему в грудь. – А ну не дергайся! С минуты на минуту здесь будет старина Люк со своими парнями. Все сыграло нам на руку – даже чертова погода! Это он отправил тебе ту телеграмму, а я прикинулся наивным добровольцем, которому больше нечего делать как возиться с ранеными дурачками на поле боя. И теперь Люку достанутся все эти припасы, которые нужны его ребятам позарез, ну а кроме того, и кое-что сладенькое в виде сюрприза. – И он многозначительно ухмыльнулся, бросив взгляд в сторону Китти. Но девушка не испугалась. Сознание того, что их обвели вокруг пальца, вызвало в ней приступ ярости. Подумать только: они торчат здесь в лесу, под дулом негодяя, в тот самый миг, когда раненые конфедераты умирают, не дождавшись их помощи! Ведь даже если телеграмма оказалась ложной, грандиозное сражение, разыгравшееся на побережье, было настоящим. – Ты, грязный подонок! – Китти задыхалась от гнева. – Сейчас наши солдаты умирают, потому что из-за тебя не могут получить ни медикаментов, ни нашей помощи, – и ты еще посмел обвинять в чем-то моего отца? Какой же ты мерзавец, Сайлас! Он засмеялся, прищурив глаза, в которых пылала ненависть. – Да, я не поленился помочь тогда ку-клукс-клану и отлупил вместе с ними твоего драгоценного отца! Больше он ничего не успел сказать. Убедившись, что перед ней один из тех, кто в ту ночь издевался над отцом, Китти, не замечая револьвера, бросилась вперед и вцепилась в Сайласа. Тот на миг растерялся, ошеломленный столь решительной атакой со стороны юной девицы. Этого было достаточно, чтобы они с доком выбили из его рук оружие и повалили негодяя на пол, изо всех сил молотя его кулаками. – Эй, что у вас там происходит? – вырвалось у Пола, разинув рот наблюдавшего за троицей, катавшейся посреди коробок с бинтами. Тем временем появившиеся со стороны болот люди окружили фургон, и кое-кто спешился, чтобы заглянуть под тент. Китти почувствовала, как чьи-то сильные руки оттащили ее в сторону. Краем глаза она видела, как Масгрейв пытается дотянуться до отлетевшего в угол оружия. Но в этот момент раздался выстрел. Масгрейв вскрикнул и замер. Обезумевшим взором Китти смотрела на сочившуюся из-под тела старого дока кровь – от выстрела в упор на его спине образовалась зиявшая рваными краями ужасная кровавая рана. Человек, сделавший этот выстрел, поднял еще дымившееся ружье и расхохотался. Китти медленно подняла глаза и встретила злорадный взгляд Люка Тейта.Глава 13
Китти безутешно рыдала над телом Масгрейва, пока мародеры перегружали содержимое фургона в свои седельные сумки. Бедняжка умоляла позволить ей похоронить человека, которого она любила почти так же преданно, как отца, но услышала в ответ лишь оскорбительный хохот. Люк небрежно, словно мешок с овсом, швырнул ее на круп лошади и повез в глубину болот, где устроил себе тайное логово в пещере на берегу мутного ручья. Добравшись до стоянки, бандиты торопливо принялись разгружать добычу, то и дело бросая алчные взгляды на сидевшую у костра Китти. В которой раз она повторяла про себя, что не имеет права показывать, насколько испугана и растеряна таким поворотом событий. Ни при каких условиях эти люди, подобные хищникам, не должны думать, что одержали над жертвой вверх. И пленница приказала себе успокоиться, чего бы ей это ни стоило, – ее взгляд должен выражать гнев, а не страх и отчаяние! Внезапно перед ней опустился на корточки Люк Тейт, злорадно потирая грубые ладони: – Ну что, Китти, вот мы и свиделись снова. Долго же мне пришлось ждать… – Наверное, не меньше, чем твоим дружкам в капюшонах, прежде чем им удалось застать врасплох моего отца? – Она смерила его холодным презрительным взглядом, сама удивляясь собственной выдержке. – Да меня это не очень-то волновало с самого начала! – Он улыбнулся, обнажая пожелтевшие от табака, обломанные зубы. – Ты не забыла, что еще раньше меня прогнал твой богатый женишок?! Вот с ним я бы очень хотел поквитаться – и обязательно дождусь своего часа. Я всегда говорю, что если быть терпеливым, то можно добиться чего пожелаешь. Он потянулся и схватил Китти за грудь, радостно хохоча оттого, что пленница вскрикнула от боли и попыталась отодвинуться. Негодяй процедил с издевкой: – А ты не дергайся, вот и не будет больно… Глядя на него с ненавистью и отвращением, девушка закусила губу и постаралась остаться неподвижной. – Вот так. – Грубые пальцы ослабили хватку. – Иногда приходится ждать чертовски долго. Зато теперь я заполучил и припасы, и тебя в придачу! – И убил дока! – гневно воскликнула Китти. – Клянусь, ты заплатишь за это, Люк Тейт, точно так же, как заплатил когда-то за попытку оскорбить моего отца! Его лицо исказила злобная гримаса, он рванул ворот рубахи, обнажив отвратительный рубец, оставленный пулей из ружья Джона Райта. – А как насчет того, чтобы заплатить вот за это? – Люк больно схватил ее за волосы и одним резким движением разорвал ее платье. При виде обнаженной нежной груди глаза Люка алчно загорелись. Негодяй наклонился, чтобы коснуться ее губами, но пленница тут же извернулась и что было силы вцепилась зубами ему в ухо. – Ах ты, чертова сука! – взревел он и ударил Китти с такой силой, что она опрокинулась навзничь. Не обращая внимания на капавшую из уха кровь, Люк стал торопливо расстегивать брюки: – Сейчас ты получишь урок, который запомнишь до самой смерти! Ты еще попросишь у меня прощения! Вид огромной, затвердевшей мужской плоти заставил Китти собраться с силами и ударить Люка коленом в пах. Взвыв от боли, Тейт скорчился и откатился в сторону. Китти вскочила на ноги и стала отступать перед надвигавшимися на нее распаленными этой сценой бандитами. – Хватайте ее… – простонал Люк. – Хватайте и вяжите! В тот же момент к ней подскочил Сайлас Кенби, а следом за ним и только сейчас замеченный ею Орвилль Шоу. Оба плотоядно смеялись. – Нет, нет!.. – Китти отбивалась что было сил, кусаясь и царапаясь. Но разве могла она справиться с шестью сильными самцами, мигом повалившими ее наземь и сорвавшими с нее последнюю одежду?! Кто-то вбил колья в земляной пол. И вот уже ей развели ноги… и руки связали где-то над головой. Распятая, нагая – она оказалась целиком во власти бандитов. – Люк, давай приступай скорее к делу, – прохрипел один из них низким от похоти голосом. – Нам невтерпеж на нее пялиться! От такого куска никто не откажется! – А ну отойдите! – рявкнул Люк. Китти сквозь полуприкрытые веки увидела, что он направляется к ней. Встав на колени между ее ног, он грубо и больно принялся крутить ее соски. – Она никому не достанется, кроме меня, ясно?! Она моя и только моя! Я собираюсь с ней так натешиться, что вам ничего не останется!.. …Китти ощутила внезапную, острую боль и закричала… Она кричала снова и снова, в такт безжалостным рывкам Люка. Все внутри нее пылало и ныло от боли, когда насильник делал свое дело, рыча, словно животное. Она чувствовала, как что-то густое текло между ног – это была ее кровь. Но вот наконец Люк, корчась в судорогах, бессильно рухнул на ее истерзанное тело. Китти показалась, что она проваливается в какую-то черную бездну. Но Тейт тут же принялся трясти ее и хлопать по щекам. – Я хочу привести тебя в чувство!.. – рычал он. – Я хочу, чтобы ты запомнила все, что я с тобой сделал! Я хочу, чтобы ты испытывала то же, что и я, когда ты всадила мне пулю в плечо и когда сынок Коллинза хлестал меня кнутом. Я хочу, чтобы ты ползала в дерьме и молила о пощаде… И он снова набросился на нее, пронзая, словно раскаленным копьем, ее тело. И всякий раз, когда она чувствовала, что вот-вот потеряет сознание, погрузившись в блаженное забытье, кто-то плескал ей в лицо ледяную воду, возвращая в тот ад наяву, который устроил для нее Люк Тейт. И все же наступил момент, когда она, не выдержав мучений, потеряла сознание. Последнее, что промелькнуло в ее голове, была мысль о том, что она, наверное, умирает… Китти пришла в себя оттого, что кто-то пытался влить ей в рот какую-то жгучую жидкость. Открыв глаза, девушка увидела над собой лицо Люка Тейта. За ним, сквозь ветви деревьев, проглядывало чистое небо. Дождь кончился. Где она? И откуда здесь взялся Люк Тейт? И куда пропал док? Они же должны были ехать… везти медикаменты раненым… К Китти постепенно возвращалась память, губы невольно дрогнули – и Люк ловко влил ей в рот виски. Она чуть было не задохнулась и протестующе замотала головой, но Люк схватил пленницу за горло: – А ну пей, дьявол тебя побери! Не в моих интересах дать тебе умереть! Зажмурившись, Китти заставила себя проглотить отвратительное пойло, обжигавшее горло. Однако через какое-то время она почувствовала некоторое облегчение. Каждая клеточка ее тела изнывала от боли. Опустив глаза, Китти обнаружила, что кто-то прикрыл ее наготу грубым одеялом. Она сидела, слегка прислонившись к стене пещеры. Люк приказал принести ей что-нибудь из еды. Но при виде полуобгорелых кусков черепашьего мяса она с отвращением отвернулась. – Ах, простите, вам не по вкусу наша кухня!.. – грубо расхохотался Люк, силой впихивая ей в рот кусок мяса. – Но мы еще не успели распаковать ваши запасы и посмотреть, что там есть вкусного. Ну ничего, когда придешь в себя, будешь сама нам готовить! Грубая, полусырая пища комком застряла в горле, и Китти поперхнулась и закашлялась. – Ешь, черт бы тебя побрал! – пробормотал Люк. – Я не желаю, чтобы ты стала тощей, хилой клячей! Через пару дней мы уедем отсюда, и уедем далеко, так что к этому времени ты должна быть на ногах! – А куда мы поедем? – спросила она, с трудом превозмогая пульсирующую головную боль. – Это не твоего ума дело! Но если тебе уж так хочется знать, то мы поедем туда, где сможем настрелять побольше янки или мятежников – кто под руку попадется. С этой дичи будем обирать золото, деньги, жратву – словом, все, что душе угодно. И когда войне придет конец, останемся в живых и будем богачами, а не мертвыми героями или увечными калеками. Нет, это не для нас… – Он запрокинул голову к небу и разразился оглушительным хохотом. Китти испытывала к нему в этот момент столь жгучую, столь непримиримую ненависть, что, будь у нее сейчас в руках оружие, убила бы Люка Тейта без малейших колебаний. Ах, как жаль, что она не пристрелила его тогда из отцовского ружья! По-видимому, он догадался, о чем она думает, и, приняв грозный вид, сорвал с нее одеяло. – Похоже, самое время еще раз напомнить тебе, кто тут хозяин! Хочешь, чтобы мои парни снова привязали тебя и любовались, как прошлой ночью, или позабавимся вдвоем? В памяти тут же всплыли две картины – док, замертво распластанный в луже крови, и Люк Тейт, снова и снова насилующий ее. Самой отдаться этой кровожадной похотливой твари? Никогда! Лучше уж сразу умереть. Она едва сдерживала желание вонзить ногти в физиономию негодяя и выцарапать ненавистные глаза… Но тут она с болезненной ясностью представила себе еще одну картину: отец, неподвижно сидящий в кресле-качалке на заднем крыльце, покорившийся, сломленный, но, как оказалось, только внешне. В нем скрывались до поры до времени прежний несгибаемый дух и воля к жизни. И Китти поняла: смирение – вот что ей сейчас необходимо, что спасет ее от верной гибели. Если она даст волю ярости, клокотавшей у нее внутри, Люк повторит побои, привяжет ее к кольям и все равно возьмет силой. Но если смириться, если притвориться, что он сломил ее волю, тогда можно дождаться подходящего случая и нанести ответный удар, и даже победить. И она лежала тихо. Не спеша, улыбаясь, Люк потянулся к ее соскам. Она сделала усилие и не шевельнулась. Он рванул ее за руку, уложил на пол пещеры и улегся рядом. Закрыв глаза, Китти слышала, как он торопливо возится с брюками. Скрипнув зубами, она позволила ему покрыть поцелуями грудь и шею. Чувствуя, как упрямо сжимаются ее губы, он зашептал, обдавая зловонным дыханием: – Ты еще будешь меня хотеть. Рано или поздно я добьюсь, что ты сама будешь искать моих ласк… Он широко раздвинул ей ноги и просунул пальцы внутрь. Против воли сама природа отвечала на грубое вторжение, увлажнив его пальцы. Самодовольно крякнув, Люк приступил к своему делу, однако на сей раз был не так жесток, как в первую ночь. Ей пришлось до крови искусать губы, чтобы подавить рождавшийся в глубине груди дикий, отчаянный вопль. Все это походило на страшный, кошмарный сон. Она – в лапах негодяя, рычащего, как голодное животное; Масгрейв убит и брошен на обочине дороги на растерзание диким зверям; что с отцом – неизвестно; Натан там, где льется кровь. Неужели все это происходит в действительности? Она содрогнулась, чувствуя, что ей вот-вот станет дурно, и Люк в запале принял это за судорогу наслаждения. Он запыхтел, задвигался еще быстрее и в следующий миг наконец-то добился желанной разрядки. Китти отвернулась и молча плакала, глядя на грязную стену. Все происходило наяву и с ней. Это она, голая, валяется здесь, под содрогающимся, покрытым липкой испариной телом Люка Тейта. А может быть, так было всегда? Может быть, столь дорогие ее сердцу воспоминания лишь выдумка? И не было поросшего мягким мхом берега говорливого ручья и нежных объятий Натана? Но это не могло быть выдумкой: Китти помнила каждую черточку милого лица, теплые, любящие глаза, пылавшие сдержанной страстью, когда его руки ласкали ее… «Я так хочу тебя, любимая…» Да, она отлично помнит эти слова. «Я хочу быть с тобой навсегда, чтобы ты была моей женой и матерью моих детей. Я никогда не предполагал, что буду так страстно желать женское тело…» Но он не дал волю своим чувствам, потому что обоим хотелось, чтобы в их отношениях все было идеально. А между тем над ними нависла угроза войны. Тогда Китти надеялась, что беда минует их стороной. Она не желала поверить в то, что стоит на пороге столь горестных событий, в водоворот которых попадут и она, и близкие ей люди. Север находился где-то там, в невообразимой дали. И Натан сказал, что конфедераты пойдут на этот самый Север и расправятся с янки, прежде чем те поймут, что происходит. И он быстро вернется домой, к ней, Китти, и к той чудесной жизни, которую начнут они вдвоем. Она помнила тот день, когда Натан впервые нежно прикоснулся губами к ее розовым соскам, и в ее теле запылал огонь желания слиться с ним в любовном порыве. Он лежал совсем рядом, и она чувствовала, как пульсирует и наливается кровью мужская плоть. Какого труда стоило им тогда сдержаться! А вот теперь им нечего ждать. Ничего не осталось ни в прошлом, ни в настоящем. Единственное спасение было в том, чтобы уйти из реального мира в мир милых, чудесных воспоминаний. И верить, что когда-нибудь Натан придет за ней и отвезет домой. Она станет его женой. Вот тогда все эти ужасы действительно превратятся в кошмарный сон, который развеется при первой же улыбке счастья на их лицах. А сейчас надо замкнуться в себе, чтобы выжить. Разве не то же самое сделал отец, когда сидел месяцами неподвижно в своем кресле? И все же его час пробил. Он отправился защищать свои принципы. А до этого момента ему пришлось отгородиться от внешнего мира. И то же самое сделает она. Она мысленно перенесется на тот мшистый берег, в ласковые, сильные объятия Натана и всякий раз, закрыв глаза, будет чувствовать на своих губах его нежные, горячие губы. И она будет пребывать там, рядом с ним, а не здесь, возле исходящего потом похотливого жеребца, распростертого возле ее нагого тела… Люк Тейт поднялся и застегнул брюки. – А теперь ступай приготовь нам еду, – приказал он. Китти двигалась медленно, погруженная в свои мысли. Да, если как следует сосредоточиться, она действительно перенесется туда, к ручью, и вспомнит каждое слово, каждый жест, каждую ласку. Вот она лежит в объятиях Натана и смеется над глупым зазнайкой-кардиналом, который клюет что-то во мху, не замечая их под густыми ветвями ивы. Она впервые увидела красивую алую птичку так близко, и Натан жестами призывал ее вести себя как можно тише… – Проклятие, да ты что, не слышишь меня?! – взревел Люк и встряхнул ее так, что Китти поперхнулась. Испуганная птица мигом улетела. – Да, я слушаю тебя, – прошептала она. – Я сделаю все, как ты велишь. Не бей меня больше, пожалуйста… Тейт самодовольно ухмыльнулся: – Я же говорил, что обломаю тебе коготки, девочка! Настоящий мужчина справится с кем угодно… Он направился в угол, где было свалено награбленное барахло, вытащил что-то из общей кучи и вернулся. – Надень-ка вот это. – Он бросил к ногам Китти небольшой кулек. – И когда выедем из леса, не забудь спрятать волосы под шляпу, чтобы никто не признал в тебе женщину. Она расправила одежду в руках и остолбенела: темно-синий мундир янки, весь залитый кровью! Ее глаза с немым вопросом обратились к Люку. Тот равнодушно пожал плечами: – Мальчики в синем не желали делиться своей одеждой без боя, вот и пришлось перерезать им глотки. Ведь не дырявить же совсем новый мундир! – И он снова захохотал. Но тут же сердито прищурился и заорал на неподвижно стоявшую Китти: – Черт побери, давай надевай мундир, какой есть, или тебе нравится торчать голой посреди военного лагеря? Девушка неловко натянула брюки, доходившие почти до подмышек. Люк протянул ремень, с помощью которого удалось кое-как закрепить штаны на тонкой талии Китти. Рубашка тоже оказалась велика, грубо пошита и к тому же заскорузла там, где толстая ткань пропиталась кровью. Бедняжке показалось, что в ноздри ей ударил сладкий запах этой крови, и она, опустив голову, еле слышно пробормотала, не надеясь ни на что: – Я бы хотела отмыть кровь. – После того, как поедим! – прогремел Люк. – А теперь отправляйся к костру и состряпай что-нибудь съедобное. Там, в фургоне, вы везли бочонки с мукой и беконом, и мы их уже распечатали. Давай пошевеливайся! Китти нашла продукты и приготовила на скорую руку жареное мясо с картошкой. Все с жадностью набросились на еду, неустанно нахваливая ее мастерство за чашкой кофе, приготовленного тут же, на костре. – И как тебе удалось подцепить девку, которая к тому же так ловко управляется с походной кухней? – поинтересовался один из громил, с восхищением глядя на своего главаря. Тот покосился в сторону Китти, которая машинально подносила ко рту ложку, глядя перед собой невидящим взглядом, и пробурчал: – Случайно. Но все равно я рад, что так вышло. Ее папаша давно освободил своих рабов и стал белой голытьбой, как и я! Неудивительно, что она умеет готовить, вот только странно, что она так хорошо делает это на костре. – И он ткнул Китти в плечо измазанной жиром вилкой: – Эй, как ты выучилась стряпать на костре? У твоего папаши что, и печи в доме не было? Китти промолчала. Не станет же она делиться с ними драгоценными воспоминаниями о лесных походах вдвоем с отцом, который тогда же научил ее обращаться с костром. Эта память принадлежала ей – ей одной, – и с какой стати она будет откровенничать с ужасным персонажем из затянувшегося кошмара? Не дождавшись ответа, Люк что было силы пнул ее сапогом: – Эй, женщина, я к тебе обращаюсь! Вот и отвечай, как положено! Она все так же смотрела прямо перед собой, машинально поднося пищу ко рту и жуя, не чувствуя вкуса. – Черт побери, я велел отвечать, как положено! – Люк швырнул ей в лицо содержимое своей тарелки. Китти не шевельнулась. Тогда Люк вскочил и рванул ее за волосы, заставив вскрикнуть от боли. – Я научу тебя скакать на цыпочках при одном моем слове, я разобью в кровь твою смазливую мордашку… – Люк, кто-то едет!.. – крикнул часовой. Тейт отпустил девушку и потянулся за винтовкой Энфилда. Бандиты попрятались кто куда. Люк толкнул Китти в сторону пещеры, прошипев, чтобы сидела там тихо и не высовывалась. Присев у входа в пещеру, Китти осторожно выглянула, услышав топот приближающихся копыт. Она увидела около дюжины солдат-янки в темно-синей форме, медленно въезжающих на территорию лагеря. Один из них, опустивший края шляпы так, что едва было видно лицо, громко крикнул: – Эй, Люк, я же подал сигнал… не стреляй! Люк выступил из-за дерева, за которым скрывался, все еще держа на мушке новоприбывших: – Тебе, Джо, лучше поучиться давать сигналы громче, а по лесу ездить тише. Не то запросто схлопочешь пулю в лоб! Солдаты соскочили с седел и поспешили к костру, возле которого все еще дымился горячий кофе. – Дело сделано, – сообщил Люку тот, которого звали Джо. – Мы взяли их крепости. – Это и боем-то назвать нельзя, – горячо подхватил другой, с офицерскими нашивками. – Говорят, что у мятежного полковника Мартина было от силы четыреста штыков, а то и того меньше! И Китти с болью услышала подробное описание того, как янки одержали победу на морском побережье Северной Каролины. Федералы снарядили эскадру из семи военных катеров со ста сорока девятью пушками на борту – она вышла из Хэмптона 26 августа. В дополнение к эскадре прибыл транспортный флот с пехотой из Девятого и Двадцатого нью-йоркских добровольческих полков. Уже на следующий день они достигли залива Гаттерас. Конфедераты под командованием полковника В. Ф. Мартина насчитывали меньше четырех сотен человек. Янки получили приказ выкурить «осиное гнездо» в Гаттерасе. Штурм начался 28 августа бомбардировкой форта Кларк. Полковник Макс Вебер во главе трех сотен пехотинцев и с двумя пушками высадился на берег. Он был слишком крут, и янки побоялись высаживать еще один десант, однако вскоре после полудня у конфедератов в форте Кларк кончились боеприпасы, и они побросали оружие, оставили форт и сбежали в Гаттерас. Отряд полковника Вебера беспрепятственно занял форт. – Всю ночь мы не спали – боялись, что конфедераты заманили нас в ловушку, – продолжал офицер-янки. – С моря нас должны были поддерживать два корабля – «Гарриет» и «Должник», но из-за шторма им пришлось отойти подальше от берега, чтобы не нарваться на скалы. Отряд Вебера остался без всякой помощи, один на один с мятежниками – и все это знали. Мы решили, что они обманули нас, что за ночь они перегруппируются, соберутся с силами, проникнут обратно в крепость и либо захватят в плен наших солдат, либо скинут в море. Ну а как только рассвело, наши корабли подошли вплотную и начали обстрел. На небе не было ни облачка, море успокоилось, а над крепостью Кларк все еще развевался наш флаг. Наши пушки заговорили во весь голос, и под их прикрытием мы окружили форт Гаттерас, и коммодор Бэррон взял в плен семь сотен солдат. Как вам это нравится? В ответ раздались радостные крики как из глоток настоящих янки, так и бандитов, переодетых в чужие мундиры. – У этих тупых ублюдков было почти восемьсот штыков, и они просидели, трясясь от страха, всю ночь всего в шести сотнях ярдов от наших трехсот солдат, которым затем позволили себя окружить и взять в плен! Похоже, эта война окажется намного легче, чем я думал сначала! – самодовольно закончил офицер и, обратившись к Люку, добавил: – Кстати, позвольте представиться: лейтенант Герман Беньо, Девятый нью-йоркский добровольческий полк. – И они с Люком обменялись рукопожатием. – Я пожелал приехать сюда, поскольку этот… джентльмен рассказал про вас и ваш отряд, производивший разведку для наших войск, высадившихся ранее в Виргинии. И хотя я не слышал, что кого-то уже успели отправить в разведку, меня очень порадовало это известие – ведь мы совершенно незнакомы с данной местностью. Люк улыбнулся в ответ, и Китти подивилась глупости офицера-янки, доверившегося этому отвратительному типу с больными зубами. Он же позорит собой весь Юг, и какой приличный джентльмен, пусть даже и янки, нашел бы возможным считать его равным себе? – Мы получили приказ продвигаться вглубь побережья, как только захватим залив, однако генерал Батлер проанализировал ситуацию и решил, что не стоит подчиняться приказам. Его сил хватит лишь на то, чтобы удерживать крепости у входа в залив. – И лейтенант Беньо окинул взглядом людей Люка. – Вот мы и хотим провести небольшую разведку на свой страх и риск и доставить рапорт прямо полковнику Хоукинсу, в форт Монро. И если вы располагаете хотя бы приблизительной картой, на которой отмечены места расположения войск конфедератов, нам вполне хватит и этого, а вы спокойно смогли бы продолжить путь обратно в свой полк. Мы слышали, что в Виргинии дела идут не так споро, и ваши винтовки наверняка не будут там лишними. Судя по выражению лица лейтенанта, он впервые увидел подручных Люка. Может быть, он догадается, кто они такие – предатели-мародеры, готовые убивать, грабить и зверствовать, преданные только своему главарю? Она торопливо пересчитала янки – вместе с офицером их оказалось одиннадцать. Она метнула взгляд на Люка. Тот пристально разглядывал новые, с иголочки мундиры, отличной выделки кожаные седла, которые янки прихватили для конфискованных лошадей, саблю самого лейтенанта. Особое внимание привлекли новые странные винтовки, которыми был вооружен весь отряд. Китти еще не видела такой модели огнестрельного оружия, и выглядело оно весьма внушительно. – Мы нашли труп штатского тут неподалеку, – продолжал лейтенант. – При нем были документы врача. С какой стати было убивать доктора, ведь их не хватает ни нам, ни мятежникам? – Вышло так: или он, или мы, – прищурившись и не скрывая больше угрозы, отвечал Люк. – Разве нельзя было просто взять его в плен? Вас здесь целая орава, а он совершенно один, и пристрелили его к тому же в спину! – А ты не суй свой нос в то, как я воюю! – рявкнул Люк. – Не тебе мной командовать, ясно? – Как ты смеешь разговаривать так с офицером?! – И лейтенант выхватил свою саблю. – А ну-ка назови свой чин и фамилию командира роты! Я позабочусь о том, чтобы ты понес наказание за грубое нарушение субординации, а также за явное мародерство и убийство штатского. Я арестую тебя и заберу с собой в форт к полковнику Хоукинсу! Солдаты, толпившиеся возле костра и доедавшие остатки бекона, вели себя на редкость беспечно и были застигнуты врасплох внезапной перепалкой. Однако бандиты Люка были начеку и только и ждали подходящего момента. Когда до солдат дошло, что происходит, и они двинулись было назад, к лошадям, на которых оставили свои замечательные винтовки, люди Люка уже приступили к действиям. Первым выстрелил Орвилль Шоу, поразив лейтенанта, который упал на колени, зажимая рану в животе. Его подчиненным так и не удалось добежать до лошадей – все они попали под беглый огонь. Дикие вопли Китти утонули в криках раненых и оглушительной пальбе. Закрыв лицо руками, она отвернулась, чтобы не видеть, как Люк выхватил из слабеющей руки лейтенанта саблю и ударил его по беззащитной шее, из которой вырвался фонтан крови. – Кончайте их всех? – донеслось до ее ушей. – Орудуйте ножами… нечего зря тратить патроны! Воздух наполнился новыми ужасными криками и стонами. Китти заставила себя открыть глаза и смотреть. Она знала, что должна привыкать к подобным ужасам. Если она решила во что бы то ни стало выжить и быть готовой при случае сразиться за свою жизнь и свободу – надо приучиться сохранять стойкость даже при виде моря крови. В живых остался одинпоследний солдат, и у того рука оказалась оторвана выстрелом в упор и болталась возле плеча на остатках сухожилий. Бедняга корчился на земле, простирая здоровую руку к Тейту, приближавшемуся к нему с окровавленной саблей лейтенанта: – Не надо… Ради Бога, будьте милосердны… Со свистом рассекая воздух, сабля обрушилась на шею несчастного. Китти ахнула при виде того, как голова солдата отлетела в сторону, словно отрубленный сук, а из шеи брызнула кровь. – Мы укокошили всех! – радостно взревел Люк. – Всех до единого! А ну посмотрите на их ружья! Я слышал про такие – это карабины Шарпа… бьют на шестьсот футов, десять выстрелов в минуту! И они теперь наши! – Эй, я нашел у одного золотые часы! – с восторгом вскричал Орвилль Шоу, размахивая ими в воздухе. – Смотри, какие тяжелые! Золота целая куча! Держу пари, за них дадут не меньше двух сотен долларов янки! Другой негодяй раскрыл рот мертвецу, покопался в нем и так же радостно завопил: – Зуб! Золотой зуб! Эй, парни, проверьте им всем пасти! – Берите, берите все, что захотите! – одобрительно кивал Люк. – Это и есть наша работенка! Вот кончится война, и окажется, что выиграли ее мы, потому что стали богаче всех! Китти почувствовала приступ рвоты, сопровождаемый болезненными судорогами. Все это кошмар. Это не может быть реальностью – груды мертвых, изуродованных, порубанных тел. Вот один из негодяев отсек палец трупу, с которого никак не мог стянуть золотое кольцо, и хвастливо трясет перед всеми ужасным обрубком. Китти направилась обратно в пещеру. Нет, это не может быть явью! Если она хотя бы на миг поверит, что это не плод воображения, она, несомненно, утратит рассудок. Время тянулось мучительно медленно. Девушка просидела не один час в глубине пещеры в полной неподвижности, потрясенная увиденным. Внезапно она услышала, что кто-то вошел в пещеру и приближается к ней. Подняв испуганные глаза, Китти увидела Люка, успевшего напялить на себя мундир погибшего лейтенанта – конечно, вместе с дорогой перевязью и саблей. – Ну и видок у тебя! – брезгливо фыркнул он. – Надо же, испортила весь мундир… А ну отправляйся к болоту, да отмойся почище! А потом поможешь моим ребятам похоронить тех болванов. Она послушно направилась к ручью и, забравшись поглубже в воду, сняла с себя грязную одежду. Вздрагивая всякий раз, как неведомые твари, укрывавшиеся в непроглядной темной воде, касались ее тела, она кое-как помылась и поспешила вернуться на берег. Там стоял Люк и протягивал ей новую одежду, однако, как только Китти коснулась ее, отдернул узел. Он проделал это еще несколько раз, пока не натешился вволю ее страхом и унижением. Но вскоре Люку стало не до смеха, в его жестоких глазах загорелся огонь желания при виде стройного, нежного тела, склонившегося перед ним на коленях. Он небрежно подхватил ее одной рукой и перекинул через плечо. Повернув к пещере, Тейт прошел мимо изуродованных тел и огромной ямы, которая должна была стать для них братской могилой. Его дружки, подсмеиваясь, давали ему непристойные советы, на которые Люк отвечал в том же тоне. Войдя в пещеру, он опустил свою жертву на пол и принялся торопливо раздеваться, не спуская с Китти горевшего похотью взгляда. – Ну, дорогая, сегодня я начну учить тебя всяким штучкам, чтобы ты знала, как сделать мужчине приятное, – прохрипел мерзавец, стоя на коленях. Схватив девушку за волосы, он притянул ее лицо к своему паху. Закрыв глаза, она покорно раздвинула дрожащие губы. Все это не имеет значения. Она не позволит, чтобы это имело значение. Потому что все это не настоящее. Это затянувшийся кошмар, который не кончится, пока она не проснется и не найдет покой в крепких объятиях Натана, в их нежной любви. А до той поры… что ж, пусть продолжаются ужасы ее кошмарных видений. Китти не позволит им превратиться в реальность.Глава 14
Китти ворочалась во сне, то и дело чувствуя уколы острых игл. Прошло уже полгода, но она так и не привыкла спать на подстилке из соснового лапника. Она с неохотой приоткрыла глаза: в щели бревенчатой хижины сочился серенький рассвет. Огонь в очаге давно погас. В сумерках угадывались очертания убогой обстановки: стол из неструганых досок, положенных на перевернутые бочки, да чурбаки вместо стульев. В противоположном углу пустовали места, где обычно спали подручные Люка. И тут она вспомнила. Ранние сборы. Было еще совсем темно, когда они закопошились, собираясь в очередной набег, чтобы снова убивать и грабить. При одной мысли об этом у Китти все сжималось внутри. Всякий раз они возвращались целыми и невредимыми и хвастались своими подвигами, привозя продукты, награбленные вещи и золото. И конечно, не забывали про виски. Люк напивался и брал ее тогда с особенной жестокостью. Но иногда ей везло: не дойдя до нее, он засыпал прямо за столом. Зима!.. Есть ли на свете еще более холодная зима, чем та, которую они коротали в горах, на границе между Северной Каролиной и Виргинией? Снег выпал в самом начале декабря и так и ни разу не растаял в том ущелье, где находилась их хижина. Мало того, вокруг постоянно завывал ледяной ветер, и Китти уже забыла, когда в последний раз было тепло. Стужа, непрерывная стужа. Люк привел сюда свою банду, решив, что в приграничной зоне мародерствовать будет удобнее. Орвилль Шоу разведал, что западные графства в Виргинии не настроены воевать, и, когда штат отделился от Союза, стали поговаривать об отделении этих графств от штата. Люк нюхом чуял, что отлично может поживиться, ловя рыбу в мутной воде и выдавая себя то за конфедерата, то за янки – в зависимости от ситуации. Еще Орвилль доставил новости о том, что после проигранной битвы при Булл-Ран Север понял, что Юг разгромить не так-то просто, как казалось. Прошел слух, что президент Линкольн призвал проявившего себя талантливым командиром генерала Джорджа Б. Макклеллана на берега Потомака, чтобы наделить полномочиями главнокомандующего и поручить создать боеспособную армию, отлично вымуштрованную, организованную и дисциплинированную. С другой стороны, рассказывал Орвилль, армия конфедератов собирается возводить небывалую линию укреплений в районе Манассасской развилки – то есть не далее как в двадцати пяти милях от Вашингтона. Почти вся территория находится под контролем патрулей южан, практически перекрывших доступ к Вашингтону по водам Потомака. – Этой войне конца не видно! – довольно восклицал Люк. – А когда она кончится, мы станем богачами – независимо от того, кто победит! Ах, как Китти ненавидела его! Она прежде никогда не думала, что можно так ненавидеть и желать смерти другому человеку. Через несколько недель после пленения она утратила силы обманывать себя и вынуждена была признать, что не грезит, что этот кошмар происходит наяву. Если бы только в руки попало ружье или нож, она прикончила бы их всех, одного за другим. Люк чувствовал ее настроение звериным чутьем и знал, что она упорно ждет своего часа. И позаботился о том, чтобы этот час не настал никогда. Она почти все время оставалась связанной – если только рядом не находился кто-то, способный присмотреть, чтобы пленница не попыталась добраться до оружия. Живым подтверждением были кровавые ссадины на запястьях от грубо завязанной веревки. Скрипя зубами, Китти повторяла про себя, что в один прекрасный день у нее все же должен появиться шанс. И все, что она может сейчас сделать, – терпеливо ждать и быть наготове. Казалось, этой зиме никогда не будет конца. Китти почти ни с кем из бандитов не разговаривала. Она готовила для них, жарила мясо, пекла лепешки и поддерживала огонь в очаге. А когда вся работа была сделана, когда ветер и снег ярились в бесконечной ночи, а бандиты пили виски и резались в кости у очага, она пряталась в свой угол, на подстилку из лапника и, повернувшись ко всем спиной, думала о Натане. Где-то он сейчас? Приезжал ли домой в конце лета, как они уславливались, в надежде найти там ее, свою невесту? Старался ли разыскать ее, когда узнал, что они с доком пропали, отправившись на помощь раненым конфедератам на побережье? Жив ли он еще? А что стало с отцом и матерью? Не погибли ли они? Да и самой ей имеет ли смысл продолжать жить? Может, лучше вывести из себя Люка, чтобы тот окончательно рассвирепел и положил конец этому аду? Но нет, нет, ведь у нее есть надежда, что ей удастся пережить этот ужас. Может быть, Натан сейчас ищет ее. Она должна верить – просто должна! Дрожа от холода, Китти подумала, что ей следует подняться и развести огонь. Если Люк вернется и обнаружит, что в хижине холодно, обязательно изобьет ее до полусмерти. Тут Китти вспомнила, что у нее совсем не осталось дров. Натянув драные брюки конфедерата, она накинула куртку и выбралась наружу за хворостом. Среди трофеев Люка имелось немало более добротных вещей, но все они принадлежали янки, а Китти испытывала почти физическое отвращение к мундирам темно-синего цвета. Устрашающие истории, которыми так и сыпал Люк, и сознание того, что именно из-за войны она угодила в этот ад наяву, поселили в ней стойкую ненависть к Северу, развязавшему братоубийственную бойню. Эта ненависть автоматически переносилась на все, что напоминало ей янки. Взять хотя бы вот эти сапоги, которые когда-то носил янки, прирезанный Люком в болотах прошлым летом. Долгое время она обходилась без обуви. Тейту было безразлично, что Китти ходит босая. Однако с наступлением холодов у нее не осталось выбора, разве что отморозить ноги до костей. Естественно, башмаки, в которых она когда-то выехала из Голдсборо вместе с доком, давно развалились на части. Так что пришлось надеть ненавистные сапоги. Серое небо нависло над самым лесом, а это означало близкий снегопад. Все вокруг было укутано белым покрывалом. Посмотрев вверх, Китти попыталась определить на глаз высоту стройных сосен – пожалуй, самые мощные достигали ста футов. У подножия некоторых из огромных снежных сугробов еле выглядывали маленькие сосенки. Кое-где можно было заметить сухие стебли прошлогодней травы и ветви американского лавра и черники, чья зелень раньше всего помогает матери-природе скрыть наготу весенней земли. Пожалуй, скоро начнется весна – вот только одному Богу ведомо, когда именно? Если растает снег и прекратятся бураны, не захочет ли Люк сменить свое логово? По крайней мере, многим из головорезов уже не сидится на месте. И тогда, в дороге, ей может представиться шанс сбежать… Странный звук заставил ее подскочить от испуга и выронить собранный с таким трудом хворост. Развернувшись, она оказалась вплотную с диким вепрем – длинный, костлявый, с узким рылом, покрытый грязной облезлой щетиной. Он перебегал прогалину, рыча и фыркая на ходу, не обращая внимания на присутствие Китти. Невольно девушка подумала, что, если бы у нее оказалось ружье, она запросто подстрелила бы вепря – и на ужин было бы свежее мясо. Внезапно до нее долетел громкий хруст ломившихся через чащу верховых. Она оглянулась на звук со странной надеждой. Господи, хоть бы это оказался кто-то другой, а не Люк со своими бандитами! Сделай чудо! Пусть это окажется патруль конфедератов, или виргинцев, или даже индейцев… кого угодно, лишь бы он дал ей свободу! Однако надежда скоро угасла – Китти с отвращением узнала заляпанного грязью коня Люка Тейта. За ним ехали остальные. Ее внимание привлекла фигура человека, безжизненно поникшего в седле: шинель залита кровью, руки безвольно болтаются. Китти показалось, что ряды банды поредели. Она торопливо пересчитала: да, троих не хватает… но прежде чем успела что-то сообразить, Люк едва не наехал на нее и грубо рванул за руку в сторону хижины: – Давай назад! Орвилля подстрелили. Ты должна ему помочь. – Широко распахнутые глаза полыхали дикой яростью. – Трое моих парней погибли, и черта с два я бы хотел потерять четвертого! Он поволок ее в хижину, следом за ними внесли Орвилля. – Положите его на стол, – велел Люк и тут же наткнулся взглядом на холодный черный очаг. – Ах ты, ленивая сука! – Он с силой ударил Китти, так что она отлетела к стене. – Ты что, хочешь заморозить нас до смерти?! Сайлас, чтоб сию минуту был огонь! Пол, а ты принеси докторскую сумку из фургона! На глаза Китти навернулись слезы при виде до боли знакомой черной кожаной сумки доктора Масгрейва в руках Пола Грея. А она и не знала, что негодяи таскали сумку за собой. Грей поставил саквояж на пол, а Люк рявкнул: – О'кей, волоки его на стол – и за дело! Орвилль заорал от боли, и Пол влил ему в глотку виски. Раненый закашлялся, но все же сделал несколько глотков, после чего безвольно откинул голову, закатив глаза. На какое-то время он перестал чувствовать боль. Китти замерла в нерешительности: она молила Бога, чтобы Орвилль умер без ее участия. Взгляд Люка буквально прожигал девушку. Он подскочил к ней и стал трясти что было сил. – Послушай, я же знаю, что ты можешь его спасти! Я слышал, как в округе говорили, что ты лечишь не хуже, чем сам док! А теперь валяй сделай что-нибудь для этого малого, не то, клянусь преисподней, удавлю тебя голыми руками, Китти Райт! Она ответила ему яростным взглядом. Что ж, пусть душит, но она не способна творить чудеса! – Он потерял слишком много крови, а я не хирург! Единственный, да и то слишком мизерный шанс сохранить ему жизнь – это отнять руку! Все четверо бандитов, топтавшихся возле стола с раненым, застыли как по команде, уставившись на Китти. Люк первый обрел дар речи: – Ты сказала, что должна отрезать ему руку?.. – Я не могу обещать, что даже ампутация спасет ему жизнь. – Китти стало совсем тошно. – Я уже сказала: он слишком ослаб от потери крови. – Люк ошарашенно уставился на Орвилля, и она торопливо проговорила: – Послушай, ну какой он тебе помощник – с одной-то рукой? И если уж на то пошло, он и о себе не позаботится. Почему бы тебе просто не оставить все как есть и не дать ему умереть? Может, сам он выбрал бы именно это? – Не твоего ума дела – решать такие вещи! И не моего. Мы должны сделать все, что можем, чтобы спасти его жизнь. А теперь за дело, покажи, на что ты способна! – И он подтолкнул ее к столу, сунув ей в руки саквояж доктора Масгрейва. Китти исследовала его содержимое. Там почти не было необходимых инструментов, только острый, как бритва, охотничий нож, наполовину сломанный зонд да пинцет для извлечения пуль. В графстве Уэйн никто не воевал, и доку редко приходилось извлекать пули или ампутировать конечности. Он помогал роженицам, он лечил тех, кто страдал лихорадкой и пневмонией, или, на худой конец, зашивал ножевые раны. Главный хирург графства обещал прислать из Ралея новый набор инструментов для госпиталя в Голдсборо, однако перед выездом на побережье упаковали лишь то немногое, чем располагали. У дока попросту не было сияющих новеньких инструментов, которые он мог бы положить в сумку. – Разденьте его до пояса, – пробормотала в пространство Китти. Тут же раздался треск раздираемой ткани, и Орвилль застонал от причиненного беспокойства. Китти подошла поближе и принялась осматривать рану. – Ну, черт бы тебя побрал, скажешь что-нибудь или нет? – нетерпеливо окрикнул Люк. – Сможешь его вылечить, не отрезав руки? – Нет, – твердо ответила она, с ужасом подумав, что, если Орвилль умрет во время операции, ее обвинят в намеренном убийстве. Люк схватил первую попавшуюся фляжку и отхлебнул виски прямо из горлышка. – Валяй, – прохрипел он, вытирая рот тыльной стороной ладони. – Делай, что положено. – Это не так-то легко. Вам придется привязать его к столу, он будет кричать – ему предстоит вынести сильную боль. Но у меня нет ничего, кроме виски, и я не могу дать ему общий наркоз. – Мы его подержим. Это пусть тебя не волнует. Ты только не тяни, кончай поскорее! Китти приступила к ампутации, делая все так, как учил ее док Масгрейв. Прошло немало времени, прежде чем она, наложив последний шов, с облегчением вздохнула. Невероятное напряжение – и духовное, и физическое – да в придачу вид отрезанной ею же самой руки, валявшейся под ногами… Это было выше ее сил. – Пожалуйста, перевяжите его сами… Люк едва успел подскочить к ней, чтобы обхватить за талию и помочь добраться до угла. Она бессильно опустилась на подстилку из лапника. – Лежи, да не залеживайся, – грубо велел он. – Чтоб через час была на ногах. Я хочу, чтобы ты не отходила от него ни на минуту, пока не минует опасность. Растянувшись на своем колком ложе и впервые не замечая иголок, Китти устало подумала, что период выздоровления может продлиться недели. Она попыталась собраться с мыслями и понять, что же произошло с отрядом Люка. Совершенно очевидно, что их занесло в какой-то салун. Но в какой и где именно? Далеко ли от них ближайшее жилье? Они приехали в эту хижину темной ночью, и Китти не успела разглядеть дороги, а за всю зиму ей ни разу не позволили отойти далеко от этих мест. Сегодня они отсутствовали несколько часов. Значит, где-то близко должна быть деревня, и Люк недаром постоянно хвалился, что может скрывать свои следы не хуже любого индейца. С новым всплеском надежды Китти подумала, что за ними могли погнаться. И выследить их логово, чтобы захватить в плен. Но это значит, что неизбежно завяжется перестрелка. Люк никогда в жизни не сдастся без боя. И скорее предпочтет убить Китти, чем позволит нападающим освободить ее. Чем больше Китти думала о такой возможности, тем тверже убеждалась в том, что подобное нападение не должно застать ее врасплох. Следует позаботиться об укрытии – вот только каком? Ведь хижина представляла собой простое прямоугольное помещение и даже не имела окон – только одну дверь. Чувство тоски и безнадежности охватило ее, на глаза навернулись горькие слезы. – Поднимайся и приготовь еду, – больно пнул ее Люк. – Если Орвилль очнется, надо будет накормить его до отвала, чтоб окреп поскорее. Завтра на рассвете мы сматываемся отсюда! – Но это невозможно! – ошеломленно посмотрела на него Китти. – Его нельзя трогать по крайней мере неделю. Это погубит его! – Только не Орвилля. Он крепкий и выносливый. А тебе лучше не спорить со мной. Поскорее займись своим делом. У нас от голода животы свело. Китти прежде всего направилась к своему пациенту, краем глаза отметив, что саквояж доктора успели припрятать подальше. А значит, пропала возможность незаметно укрыть под мешковатой рубахой острый охотничий нож, чтобы при случае пронзить насквозь черное предательское сердце Люка Тента. Орвилль оставался без сознания, дышал тяжело и часто. Пожалуй, если дать ему покой и ухаживать как следует, он выкарабкается, решила Китти. Тогда как переезд его наверняка прикончит. Но теперь ей все равно. Она сделала все, что могла. И если Люку вздумается таскать его с места на место – что ж, смерть Орвилля Шоу будет не на ее совести, а на совести Тейта. В ведре не осталось ни капли воды. Оглянувшись, Китти посмотрела на бандитов, уютно расположившихся возле очага и увлеченно обсуждавших недавнюю стычку и гибель своих сообщников. Нечего было и надеяться, что кто-то из них согласится отправиться к ручью за водой. Она должна сделать это сама. Китти распахнула дверь навстречу ледяному ветру. Вот и опять пошел снег. Она торопливо двинулась вперед, стараясь как можно быстрее преодолеть крутой каменистый спуск ко дну оврага, где между покрытых снегом и наледью валунов струился холодный прозрачный ручей. Осторожно опустив ведро в воду, она наполнила его до краев. А потом выпрямилась, вдыхая полной грудью морозный прозрачный воздух. Казалось бы, чего проще – спускаться по ручью все дальше и дальше от того ада, который ожидал ее в стенах убогой хижины. Есть ли поблизости люди? Найдет ли она помощь? Или Люк успеет догнать ее и выстрелить в спину? Китти оглянулась еще раз на хижину, над которой вился серый дымок от очага, и приняла решение. Она будет продолжать спускаться с холма как можно быстрее. Если Люк все же поймает ее, попробует притвориться, что искала кое-какие целебные травы и коренья для Орвилля. Ну а если все же заблудится или станет добычей какого-нибудь дикого зверя – что ж, она готова принять и такую судьбу. Потому что всякому терпению есть предел, рассуждала Китти, чувствуя, как застывают на ветру струившиеся по щекам слезы. «Я больше не в силах терпеть это! И если мне не суждено обрести свободу, то лучше умереть!» – с отчаянием подумала она. Внезапно из засыпанного снегом куста вынырнул кролик и помчался прочь, забавно задрав вверх пушистый хвостик. Где-то приглушенно свистнула птица. Стояла полная тишина, и только снег бесшумно падал на заледеневшие листья. Китти почувствовала холод, но продолжала двигаться вперед и вперед, ни на минуту не останавливаясь. Она найдет помощь. Обязательно найдет! Она споткнулась и упала еще раз, но не успела подняться, как чья-то сильная рука схватила ее сзади и толкнула лицом в снег. – Ты что, вообразила, будто я не знаю, что у тебя на уме? – раздался отвратительный гнусавый голос Люка Тейта. – И позволю тебе удрать? Китти с криком извернулась и попыталась ударить его, но Тейт легко перехватил ее кисти и повалился на нее всей тяжестью, раздвинув ей ноги. – Ты еще ни разу не развлекалась этим в снегу? – усмехнулся он, возбужденный ее сопротивлением. – Я рад, что ты разозлилась. Мне чертовски надоело, что ты лежишь подо мной, как доска… Китти попыталась попасть коленом ему в пах, но Люка это еще больше распалило: он рванул ее рубашку, обнажая грудь, и припал к ее соскам. Китти затихла и осталась лежать неподвижно. Но уже в следующую секунду она захлебнулась собственным криком от жестокого рывка, с которым Люк грубо проник в ее тело. Похоже, ему доставляло особое удовольствие причинять ей боль. Сопя и рыча, он снова и снова вонзался в ее тело. «Как дикий вепрь, – мелькнуло в сознании Китти, – как тот грязный кабан, что выбежал на тропинку нынче утром…» Но вот наконец Люк замер в последних судорогах. Какое-то время он лежал неподвижно, а потом быстро вскочил, поправил одежду и, не дав Китти опомниться, потащил ее в сторону хижины. Он уже был почти у цели, когда прозвучал первый выстрел. Перепуганный Люк, отпустив Китти, пригнулся и побежал в укрытие. Китти легла в снег и поползла вниз по склону, подальше от перестрелки. Раздался чей-то дикий крик. Китти обернулась и увидела одного из бандитов, выскочившего из дверей хижины и тут же рухнувшего замертво с хлеставшей изо рта кровью. Следом за ним появился Пол Грей с карабином в руках. Он принялся стрелять в невидимого врага, но вот и он вскрикнул, схватившись за живот. Сквозь его пальцы потекла дымящаяся кровь. Пол согнулся пополам и ткнулся головой в сугроб. А потом незнакомые люди ворвались в хижину – и раздались новые выстрелы и дикие вопли. Ветерок отнес в ее сторону облако пороховой гари, и она принялась гадать, что же случилось. Кто были нападавшие? И какая участь ждет теперь ее? Но если только это были конфедераты, они обязательно должны позаботиться о ней и помочь вернуться домой. Конечно, как же она могла сомневаться! И она выпрямилась, радостно улыбаясь и с облегчением переводя дух. Конечно, это конфедераты, они охотились за Люком и его головорезами. А значит, кошмар кончился. Она спасена! Кто-то вышел из хижины и направился прямо к ней, вниз по склону. Китти поспешила запахнуть разорванную рубашку. – Слава Богу! – хрипло выкрикнула она, удивляясь про себя, почему на нем нет мундира конфедерата. – Слава Богу, вы здесь! Его глаза равнодушно скользнули по Китти, и он сказал: – Сэр, один успел удрать… тот, который тащил за собой девчонку. Китти резко обернулась. Как же она до сих пор не заметила того, второго? Но он, даже не удостоив ее взглядом, спросил у первого: – Все мерзавцы убиты? – Да, сэр. Там валялся один раненый – судя по всему, ему недавно ампутировали руку, – так мы прикончили и его тоже. А вот тот, который тащил ее, удрал. У него стояла лошадь наготове. Наверное, почуял, что мы сели им на хвост. Командир не спеша перевел взгляд на Китти такого ледяного взора ей еще не приходилось встречать. Ярко-серые глаза можно было бы назвать даже красивыми, если бы не таившиеся на их дне презрение и гнев. Густые блестящие волосы имели оттенок воронова крыла, а линия подбородка была тверда и решительна. Обнажив в улыбке ровные белые зубы, незнакомец сказал: – Мадам, ваш любовник удрал. Увы, но нам придется взять вас в плен. Заверяю вас, что, если вы будете вести себя смирно, вам не причинят лишних неприятностей. – Вы же ничего не поняли, – затараторила Китти, стараясь как можно скорее объяснить ситуацию, – не могла же она из одного плена попасть в другой! – Этот человек, Люк Тейт, держал меня в плену всю зиму. – Рядовой, отконвоируйте женщину в хижину и заставьте приготовить для нас поесть. Там решим, что с ней делать. – Нет, вы не поняли! – опять вскрикнула Китти, отчаянно набросившись на незнакомца и молотя его кулаками в грудь. На нем было накинуто грубое пончо, под которым невозможно было разглядеть мундир, но мужчина явно был военным, может, даже офицером. – Эти бандиты держали меня в плену! А теперь я хочу вернуться домой, в черную Каролину. Меня там ждут, я должна помогать работать в госпитале. И там осталась моя больная мать, а ко мне приедет жених, он офицер в «Уэйнском добровольческом», – пожалуйста, помогите мне! Почему вы слушаете меня?! – в отчаянии зарыдала Китти. Перехватив ее руки, мужчина прошептал все с той же издевательской улыбкой: – А вам известно что вы – настоящая красотка? И я отлично понимаю, почему мужчине захотелось сделать вас пленницей… Она взорвалась от гнева, не в силах терпеть то, каким наглым взглядом скользят по ее телу эти холодные глаза… Какой абсурд! Она вынесла целых шесть месяцев настоящего ада, чтобы теперь, когда ее мучители убиты, встретить все тот же дерзкий плотоядный взгляд! – Я требую, чтобы меня немедленно отправили домой, к родным в Северную Каролину. Налетел новый порыв ветра, и Китти зябко поежилась. – Пойдемте, – незнакомец взял ее под руку, – и все обсудим в хижине. – Но вы обязаны меня выслушать… – настаивала Китти, не поспевая за его стремительными шагами. – Меня зовут Кэтрин Райт, я родилась в графстве Уэйн, в Северной Каролине. И меня держал в плену дезертир, Люк Тейт, после того как предательски убил доктора Масгрейва, с которым мы ехали на помощь нашим раненым солдатам в битве за побережье, что состоялась прошлым летом… Она замолкла, переступив порог хижины, откуда выносили трупы бандитов. При виде отрезанной руки Орвилля Шоу, бесцеремонно брошенной прямо в очаг, Китти невольно поморщилась. – Похоже, я зря старалась, пытаясь спасти ему жизнь… – еле слышно пробормотала она. – Что? – удивленно уставился на нее человек в пончо. – Вы хотите сказать, что ампутация – ваших рук дело? – А чьих же еще! Я же без конца твержу вам, что должна поскорее вернуться домой! Там, в Голдсборо, открыли госпиталь для конфедератов, и я должна была работать в нем медсестрой. Док Масгрейв научил меня лечить людей, и я могла бы быть полезной нашим раненым. – Мисс Райт, – многозначительно проговорил незнакомец, все так же двусмысленно улыбаясь уголком рта, – известно ли вам, что Люк Тейт со своей бандой терроризировал целую зиму всю округу, прикидываясь то федералом, то конфедератом – в зависимости от того, на чьей территории находился и на кого было удобнее свалить обвинение в мародерстве? – Да, конечно, но не в моих силах было этому помешать. Я же вам объяснила. Они держали меня в плену. – Сегодня, – продолжал он, сияя так, словно делился с Китти великой тайной, – нам удалось застать их на месте преступления, и, прежде чем банда сбежала, мы подстрелили троих. А потом выследили до самой хижины. И я бы хотел знать точно: это вы ампутировали руку у одного из бандитов? Китти молча кивнула. – Похоже, вам неплохо это удалось. – Но я же говорила, меня научил доктор Масгрейв. И оттого я так нужна там, дома, чтобы помогать нашим солдатам! Один из возившихся в хижине солдат как-то странно фыркнул, однако испуганно смолк от одного взгляда своего командира, который бросил на Китти внимательный взгляд: – Я вам повторяю, мисс Райт. Нас послали сюда за Люком Тейтом – выследить и уничтожить… – Ну, вот и отлично! – нетерпеливо выпалила она. – Правда, он удрал, но я не сомневаюсь, что вы его, в конце концов, поймаете. Вот только отправьте меня домой… Он подошел к очагу, потрогал кофейник и обнаружил, что тот еще теплый. Со все возрастающим раздражением она следила, как незнакомец не спеша отыскал кружку и налил в нее горячую жидкость. – Вот только в отношении вас возникает маленькая загвоздка. – Он сделал глоток, не спуская с Китти взгляда. – Ну, как только вы доставите меня домой, все загвоздки исчезнут. – Неожиданно для себя она почувствовала, что от взгляда незнакомца ее бросает то в жар, то в холод. Этот человек принадлежал к тому разряду мужчин, которым доставляет удовольствие издеваться над женщинами. И еще этот странный акцент. Наверное, он выходец из Виргинии. Впрочем, ей все равно. Нетерпеливо топнув ногой, Китти воскликнула: – Итак, вы поведете себя как джентльмен и доставите меня домой – или мне придется отправиться пешком? – Ни то, ни другое, юная леди. – Он согнулся в шутовском поклоне. – Позвольте же наконец представиться: капитан Тревис Колтрейн, а это солдаты из моего отряда… – Приятно слышать! – От ярости она чуть не задохнулась. Да кончится это безумие или нет?! От близости свободы кружилась голова, вот только бы перестал так загадочно ухмыляться этот тип. Капитан Колтрейн отпил большой глоток кофе, поставил кружку на залитый кровью стол, на котором недавно лежал Орвилль Шоу, и не спеша заговорил: – Мисс Райт, мне кажется, вы все еще не поняли. Видите ли, я – капитан армии Союза, стало быть, отныне вы являетесь моей пленницей.Глава 15
Тревис отлично знал, что она только притворялась спящей. Сидя спиной к огню очага, он следил, как в неверных отблесках пламени ее золотистые волосы играют неяркими искорками. Ее поза оставалась слишком напряженной, чтобы быть позой спящего человека. Капитану пришлось приказать пленнице устроиться на ночлег рядом с ним, чтобы иметь возможность самому присматривать за ее действиями. Судя по полыхавшему в огромных фиалковых глазах гневу, эта леди была не из тех, кто легко мирится с ситуацией. Впрочем, достаточно было и того, что она являлась отъявленной мятежницей и не скрывала намерения при первой возможности вернуться в Северную Каролину, чтобы трудиться на пользу их пресловутого Дела. Но Тревис этого не допустит. Нет. Такая пленница слишком ценная добыча. Ведь сам генерал Грант жаловался на нехватку врачей и медсестер, а капитан лично убедился, с каким искусством была проведена ампутация тому бандиту. Просто невероятно, что это сделала юная особа. Тем более не следовало отпускать ее домой, где она наверняка примется лечить врагов Тревиса Колтрейна. В царившем в хижине полумраке капитан с трудом различал спавших вповалку своих солдат. Дневная стычка вымотала их настолько, что они едва обратили внимание на прелести пленницы. Правда, кроме одного. Тревис остановил взгляд на растянувшемся во весь рост Леоне Броуди. Этот малый то и дело бросал в сторону молодой женщины долгие взгляды, не скрывая разбуженной похоти. Броуди постоянно охотился за женщинами и готов был залезть под любую юбку, до которой смог бы дотянуться. Во время рейдов он то и дело впутывался в весьма неприглядные истории, и однажды Колтрейну даже пришлось пригрозить пристрелить своего ненасытного рядового – он застал отвратительную сцену, когда тот насиловал чернокожую девочку в одной из деревень в восточном Теннесси, где их отряд проводил разведку. И капитан с тревогой подумал о том, что наживет себе массу хлопот, если станет держать в плену эту Кэтрин Райт. Уж слишком она хороша. Чего стоят длинные шелковистые волосы, которые так и манят погладить их, или глаза невероятного фиалкового оттенка, на дне которых можно утопить любого мужчину… Не говоря уже про тело. Да, да, он так же, как и Броуди, успел рассмотреть пышную, чудесной формы грудь. А ее кожа! Такая нежная – и это после всех лишений, которые пришлись на ее долю во время нелегкой зимовки! Длинные, стройные ноги, изящные лодыжки, бедра, которые было бы так приятно ласкать. Словом, красавица. Да еще какая! Даже теперь при одной мысли о ее прелестях горячая волна желания пробежала по его телу. Так легко было представить себя, лежащего рядом с ней, их ласки и то, с какой легкостью он проникает в ее горячее, зовущее лоно… Легкая улыбка скривила его губы при воспоминании о том, как повела себя юная красотка в ответ на приказание перелечь поближе к огню. Бросив на него испепеляющий взгляд, она заметила: – Полагаю, вы решили содержать меня для собственных нужд, как это делал Люк Тейт. А если я откажусь удовлетворять ваши скотские притязания, вы пригрозите отдать меня на забаву вашим подчиненным, чтобы они вдоволь натешились… В ответ он расхохотался. Он хохотал во все горло, запрокинув голову, и добился ошеломляющего ответа. Не дав никому опомниться, пленница схватила чашку с недопитым кофе и выплеснула темную жидкость в хохочущее лицо Колтрейна. Любая другая женщина, угодив в ловушку собственных необдуманных действий, замерла бы от страха под тем взглядом, которым Колтрейн наградил ее, чувствуя, как теплая жижа стекает по лицу на темно-синий мундир. Но его пленница стояла, гордо выпрямившись, сжав пальцы в кулаки, готовая дать решительный отпор обидчику. И он опять расхохотался, отчего Китти растерянно заморгала. Его забавляла эта особа. И даже теперь, получив в лицо порцию горячего кофе, он все еще находил ситуацию смешной. – Вы льстите самой себе, – промолвил он наконец, улыбаясь одними губами и окидывая пленницу холодным стальным взором, – если вообразили, что я потрачу свое семя, возделывая мятежный сад. Нет, благодарю вас, принцесса. Позвольте поберечь свое добро для более приятной и плодородной почвы. Просто рядом со мной вы будете в большей безопасности, поскольку я не могу ручаться за то, что мои солдаты окажутся столь же щепетильны. Скрипнув зубами от злости, она опустилась на свою подстилку. Пусть кровь гудела у него в ушах от разбуженного желания, и пусть он имел полную возможность удовлетворить его – он никогда не пойдет на то, чтобы взять женщину силой. Правда, капитан отлично знал, что именно так и поступают его солдаты при любой возможности, а равным образом и солдаты мятежников, насилующие женщин-северянок. Но это было не в его правилах. Кроме того, Тревис Колтрейн несказанно гордился тем, что был равнодушен к дамским штучкам и никогда не поддавался на их уловки. Он заставил себя думать об иных предметах, к примеру, о разраставшейся войне. Генерал Улисс С. Грант отправил капитана с отрядом в горные районы Западной Виргинии с поручением уничтожить банду мародеров, одинаково зверски грабившую обе стороны. Вся округа дрожала от страха перед их набегами, и генерал Грант отдал приказ расправиться с ними, прежде чем вышел из местечка Кейро, штат Иллинойс, с пятнадцатью тысячами солдат по направлению к шестисотмильной линии укреплений, возведенной конфедератами на всем протяжении от Аппалачских гор до долины Миссисипи. Генерал заявил, что для них вопрос чести – расквитаться с негодяями, посмевшими порочить честные синие мундиры федералов в глазах мирных жителей. И бандиты заслужили быть расстрелянными – именем Союза. Однако Люку Тейту удалось бежать. Тревис понимал, что это большая неудача, хотя, с другой стороны, им удалось уничтожить всех остальных мерзавцев. Теперь Люку не так-то просто будет набрать новый отряд на территории, контролируемой войсками обеих сторон. Правда, в этих горах достаточно много затаившихся дезертиров, способных примкнуть к такому негодяю, как Люк Тейт. На протяжении всей бесконечной ночи Тревис то и дело просыпался, ежась от жгучего холода, проникавшего сквозь щели в стенах убогой хижины. Но вот небо посерело. Скоро можно будет объявить подъем и отправиться назад, к войскам генерала Гранта. Колтрейну не терпелось снова оказаться в гуще боя, со своим конным отрядом, чтобы крушить ряды конфедератов, уничтожая все, что способно противостоять Союзу. Многие, кто знал капитана поближе, зачастую обвиняли его в излишней любви к такому кровопролитному занятию, как война, – и в их словах была доля правды. Колтрейн нес смерть и разрушение без сожалений и сомнений, готовый биться до победного конца. Последние новости о генерале Гранте были связаны с победой у форта Генри. В газетном отчете подробно описывались два форта-близнеца, которые конфедераты возвели на самой границе Теннесси, вплотную к южному краю Кентукки для защиты берегов двух важнейших речных артерий: Теннесси и Камберленда. Форт Генри стоял на Теннесси, форт Донельсон – на Камберленде. Шестого февраля, как раз когда отряд Колтрейна рыскал среди сугробов в горах Виргинии и охотился на банду мародеров, крови которых жаждали обе враждующие стороны, Грант при поддержке речной флотилии занял форт Генри. И десятью днями позднее разнеслась весть, что победоносный генерал окружил и форт Донельсон, который защищало около двенадцати тысяч солдат. Тревис злорадно хохотал, читая про то, как командир конфедератов осведомился об условиях сдачи. На что генерал Грант отвечал: «Никаких условий, кроме безусловной капитуляции!» И теперь солдатская молва окрестила любимого героя Безусловной Капитуляцией. Захват этих крепостей означал установление контроля северян над всем Теннесси и Кентукки и открывал путь для вторжения дальше на Юг, в районы рек Миссисипи и Алабама, и, конечно, больно ударял по самолюбию заносчивых южан. Пусть-ка теперь мятежники попробуют сказать, что у армии Севера нет ни сил, ни воли, чтобы воевать как следует! А позднее пришли еще более радостные вести. Состоялось важное сражение на западе, решившее участь Арканзаса и Миссури. В течение первой недели марта возле местечка под названием Пи-Ридж, штат Арканзас, армия конфедератов численностью около шестнадцати тысяч атаковала силы федералов под командованием генерала Самуэля Р. Картиса численностью двенадцать тысяч. В описании этой битвы Тревиса больше всего позабавило то, что воины конфедератов оказались одеты кто во что горазд – ни на одном солдате не было военного мундира. И вооружены они были допотопными кремневками и охотничьими ружьями. А еще им хватило ума призвать на помощь индейцев – что-то около трех тысяч воинов из племени чероки, чихуахуа, семинолов, коста и крик. И всего через два дня сражения с этой так называемой армией решительная контратака федералов разметала южан. А с потерей Пи-Риджа они потеряли весь Миссури и большую часть Арканзаса. Да, дела шли просто превосходно, и тем сильнее хотелось Тревису вернуться к военным действиям. Правда, капитану по душе были и дальние рейды, и опасности службы в разведке, но на сей раз многомесячное скитание по снежным горам слишком затянулось, и Колтрейну хотелось насладиться благами цивилизации. Насколько им было известно, войска генерала Гранта подошли к самой границе Миссисипи, и Тревис собирался добраться туда как можно скорее. Недаром кавалерийский отряд капитана Колтрейна носил название «снайперского». В их распоряжении имелись самые резвые лошади и самое современное оружие. Скорострельные карабины Спенсера несли верную смерть, и это отлично знали мятежники, которые не смогли бы воспользоваться этими карабинами, даже если бы они и попали бы в руки, – к оружию полагалось иметь новые, необычные патроны, а в распоряжении южан не было оружейных заводов, способных обеспечить их армию хотя бы старыми винтовками и боеприпасами. Тревис знал, что его отряд числится у командования на высоком счету, и по праву гордился этим. Погруженный в свои размышления, Колтрейи совсем было забыл о своей юной пленнице. Но вот она повернулась, застонав во сне. Неяркий свет очага озарил ее лицо. Она была удивительно хороша, и Тревису пришлось подавить невольное восклицание, готовое слететь с губ при виде прелестной нежной груди, выглянувшей из разреза рубашки. Он не мог отвести глаз от этого восхитительного зрелища. Даже сейчас, когда она спала, сосок казался приподнятым и твердым, словно сердился на его бесстыдный взгляд – этакое горящее алым пламенем осуждающее око. Тревис почувствовал непреодолимое желание взять в рот этот негодующий глазок и упиться жаром молодого, нежного тела. Нет, нельзя, одернул он себя. Он отлично сможет сдержаться, хотя прошло уже много времени с тех пор, как он в последний раз наслаждался близостью с женщиной. Неожиданно ее веки дрогнули и глаза медленно раскрылись. На какой-то миг их взгляды встретились и загорелись странной смесью упрямства и страсти. Тревис торопливо призвал на помощь все свое самообладание, и напряжение миновало. Исчез тот жадный взгляд, который разбудил Китти всего несколько секунд назад, теперь его глаза выражали, как всегда, надменное безразличие. Усмехнувшись, он проговорил: – Принцесса, вы слишком беспечны! А ведь я уже предупреждал, что мои молодцы не столь щепетильны в отношении женщин. И к тому же они не слепые, как бы им не захотелось воспользоваться тем, что вы могли бы предложить. – О-о! – Проследив за его взглядом, Китти поняла в чем дело. Она яростно запахнула открывшуюся рубашку. – Да как вы только посмели вообразить, что я позволю вашим ублюдкам прикасаться ко мне! – Леди угодно выражаться, как сапожнику, – все с той же насмешкой проговорил он. – Похоже, вашему любовнику было безразлично, какие слова касаются нежных ушек его дамы. А я-то всю жизнь думал, – Колтрейн иронично поднял брови, – что женщины-южанки сплошь воспитанные и утонченные – истинные леди, да и только! – И он осуждающе зацокал языком и закачал головой. Китти порывисто уселась на подстилке и резко откинула с лица непослушные волосы. Губы у нее дрожали от злости, а глаза метали фиолетовые молнии. – Послушайте, капитан Колтрейн, кто вам дал право издеваться надо мной? Я, кажется, уже изложила обстоятельства моего пленения, однако вам явно доставляет радость постоянно унижать меня. Извольте объясниться, в чем тут дело? – А разве вы не знаете? – хмыкнул он. – В стране идет война, и так уж вышло, что вы оказались в числе моих врагов. – В числе врагов? Но я-то не воевала с вами, сэр! Меня шесть месяцев держали в неволе и подвергали унижениям и насилию, и мне не терпится вернуться домой и начать трудиться, помогая раненым и больным людям. Разве это превращает меня в вашего врага? Какое преступление я успела совершить, что вы уже приговорили меня к казни? От Тревиса не укрылась происшедшая в ней перемена: на смену яростному гневу пришла холодная ненависть. На егопокрытой жесткой щетиной щеке забилась жилка. – А с какой стати мне отпускать вас? Нет, вам придется отправиться с нами туда, где вы будете лечить наших раненых и больных. Я был бы последним идиотом, если бы отпустил вас! Глаза капитана злорадно блеснули, и Китти снова запылала праведным гневом. – Да я пальцем не пошевелю, чтобы помогать янки! Я молю Бога, чтобы все вы отправились прямиком в ад, где вам самое место, кроме, конечно, моего отца, который имел глупость пойти сражаться на вашей стороне! – Так ваш отец вступил в войска Союза? – Брови Колтрейна недоверчиво приподнялись. – Его рассудок так и не восстановился полностью после того, как куклуксклановцы чуть не забили его до смерти за помощь беглым рабам. Он не ведает, что творит. Но я верю, что рано или поздно он придет в себя и вернется в родной дом. – О, мисс Райт, эта война заставила убивать друг друга родных братьев, отцов и сыновей. А все отчего? Оттого, что джентльменам с Юга угодно вычеркнуть рабов из списка людей исключительно из-за цвета кожи! – Мне тоже рабство внушает отвращение, – ответила Китти. – Однако я считаю, что нельзя отнимать у штатов все права! Нам с вами никогда не прийти к согласию, и я никогда не стану лечить умирающего янки. Лучше я умру на месте! – Ее глаза сощурились до узких щелок, пальцы сжались в кулаки. Да, с этой леди шутки плохи, подумал капитан. Однако он считал, что сделал ценную находку: мало найдется на свете женщин, способных вынести тяготы войны да еще спокойно действовать при виде крови и страданий. Мисс Райт явно обладала отвагой и целеустремленностью, которые сделают ее незаменимой в полевых госпиталях армии Союза. Он не собирался упускать ее из рук, как не собирался позволить своим людям воспользоваться этой свежей, прекрасной плотью для удовлетворения своих нужд. Нет, должен быть какой-то способ привлечь ее на свою сторону. Она и не заметит, как склонится перед его волей. Тревис дал себе такое обещание, а он всегда держал слово. Он не спеша встал и нарочито спокойно сказал: – Я хочу, чтобы вы приготовили для моих людей завтрак и кофе, а затем мы двинемся в обратный путь. Будете делать то, что я скажу, – останетесь целы и невредимы, пока я жив. Если же со мной что-то случится, вы будете предоставлены сами себе. И учтите, что этим парням редко удается урвать лакомый кусочек и вряд ли я смогу так просто удержать их от соблазна… – Сногсшибательная галантность! – взорвалась она. – Какой чудесный кавалер! Отважный янки, капитан Тревис Колтрейн… готов встать грудью на защиту цветка женственности! Ах, как я тронута, сэр! У меня нет слов! – Китти вскочила на ноги и пронзила его убийственным взглядом. Он стал медленно приближаться к ней. Девушка отступила и уперлась спиной в стену. Ее тело охватила дрожь, но Китти не опустила дерзкого взгляда. Внезапно Колтрейн рывком притянул ее к себе и сжал в объятиях. Это случилось как бы само по себе, словно его руки действовали независимо от его воли. – Я никогда не утверждал, что вы – цветок женственности, принцесса, но давайте-ка проверим… Он чувствовал аромат хвои, запутавшейся в ее волосах, и соблазнительную податливость юного тела. Смесь гнева и отчаяния сделали его жестоким. Тревис грубо схватил Китти за волосы и припал к губам в страстном поцелуе. На миг она замерла, не в силах сопротивляться, но уже в следующую секунду ее зубы безжалостно сжались на его языке, который он пытался просунуть ей в рот. – Ах ты, сучка! – Он отшатнулся, почувствовал привкус крови, и занес было руку для удара, но то, с какой открытой смелостью она смотрела на него, заставило Тревиса моментально овладеть собой. Ведь она хотела, чтобы Колтрейн ударил ее, тогда он превратился бы для нее в такого же низменного негодяя, как и Люк Тейт. Чертовка, с этой целью она даже могла бы спровоцировать Тревиса изнасиловать себя! Ну что ж, хотя на своем веку капитан имел великое множество женщин – надо отдать ему должное, ни одна из них не могла обвинить его в том, что он взял ее силой. Напротив, Тревис отлично освоил способ заставить партнершу стонать от счастья в его объятиях и молить взять ее снова и снова. Иные забывались настолько, что царапали в кровь его спину своими ноготками, содрогаясь под ним от наслаждения. Мгновенно придя в себя, капитан принял ту самую издевательскую мину, которую Китти успела люто возненавидеть. – Боюсь, вам не удалось пройти испытание, принцесса. И если вы и обладали когда-то цветком женственности – увы, он давно увял, сорванный грубой рукой. Ну а теперь ступайте и приготовьте нам еду, пока я не забыл о том, что являюсь джентльменом и офицером к тому же… и не задал вам хорошую трепку, которую вы давно заслужили! Китти резко отвернулась, сама не своя, не зная, кого в эту минуту ненавидит сильнее – проклятого капитана Колтрейна или саму себя! Что за странные ощущения испытала она в объятиях этого человека?! Всякий раз, когда к ней приближался Люк Тейт, она напрягалась, испытывая очередной приступ отвращения. Но сейчас произошло нечто невероятное. «Пожалуй, это была ненависть», – подумала Китти. Прежде она считала, что смертельно ненавидит Люка, но сила ее ненависти к этому мародеру не шла ни в какое сравнение с горячими волнами, от которых теперь трепетало все ее тело. Ненависть и презрение! Ведь Тревис Колтрейн был янки – кровожадный, беспощадный янки, втянувший в ужасную войну ее народ, а значит, он еще хуже, чем Люк Тейт со своими головорезами. Китти потянулась за куском бекона, подвешенным под потолком, и обернулась посмотреть, ушел этот негодяй или нет. Ее взгляд наткнулся на холодные серые глаза, следившие за ней из-под полуопущенных ресниц. Тревис стоял, по-хозяйски широко расставив ноги и засунув за ремень большие пальцы. А еще он улыбался своей проклятой двусмысленной улыбкой, которая приводила ее в бешенство. Ведь он же хочет ее! Она не сомневалась в этом ни на минуту. Ну что ж, она сумеет достойно сыграть свою роль. Он возомнил, что слишком хорош для какой-то южанки, которую к тому же изнасиловал негодяй без роду и племени. И если ему уж так захотелось сделать ее пленницей и взять с собой, Китти заставит Колтрейна заплатить за это сполна. В конце концов, она была женщиной, причем женщиной красивой и обаятельной, как утверждали многие мужчины. И она заставит этого самоуверенного наглого янки на коленях умолять ее о пощаде. И тогда она рассмеется ему в лицо! Китти с улыбкой обратилась к нему: – Если вы доверите мне нож, сэр, то я нарежу бекон ломтиками, чтобы поджарить для ваших солдат. Движением ловким и мгновенным, практически незаметным для глаза, он умудрился выхватить из ножен охотничий нож и со свистом метнуть его через всю комнату так, что он вонзился в стену в каком-то дюйме от ее головы. Грозно хмурясь и презрительно кривя губы, он отчеканил: – Вы не представляете для меня опасности, принцесса! А если это когда-нибудь и случится… Господи, сжалься надо мной… Господи, помоги Северу выиграть войну! «Ну так и молись своему Богу! – яростно кромсая бекон, думала Китти. – Встань на колени и молись, наглый ублюдок!»Глава 16
Не успели они отъехать от места, где ютилась убогая хижина, как откуда-то из-за поворота дороги загремели частые выстрелы. – Прячьтесь! – рявкнул Колтрейн, хватаясь за карабин и соскакивая с седла. Китти ехала на крупе коня у него за спиной, и когда Тревис обернулся, чтобы помочь ей соскочить на землю, то увидел, что пленница уже успела скрыться за толстым стволом дерева. Задыхаясь от волнения, она тесно прижималась к грубой дубовой коре, моля Бога о том, чтобы капитан Колтрейн и его солдаты погибли в перестрелке, а она обрела бы свободу. Китти не могла допустить и мысли, что пуля может попасть и в нее, – после всего пережитого это было бы в высшей степени несправедливо! Тем временем выстрелы гремели все ближе, однако, к удивлению Китти, оказалось, что люди Колтрейна и не думают вести ответный огонь. Вскоре стало ясно почему. Из ближайших зарослей раздались крики и ругань, и вскоре трое рядовых из отряда янки выгнали ударами штыков на дорогу двоих крестьян. – Чертовы простолюдины! – выругался один из янки, с силой толкнув того, что постарше. – Тише, Бишоп! – одернул рядового капитан, выходя из укрытия. – Дикари не ведают, что творится в мире. Черта с два они вообще когда-нибудь спускались с этих гор… Крестьянин постарше с вызовом посмотрел на Колтрейна: – Проклятым янки не место на нашей земле! Чтобы это понять, не обязательно спускаться с гор. Тревис, не обращая внимания на его слова, внимательно оглядел пленных. – Стало быть, вы живете где-то неподалеку? – Капитан обратился к тому, что помоложе. Парень молча кивнул. – Ну так ведите нас к себе. – Вам там нечего делать… Рядовой по фамилии Бишоп ударил старика прикладом карабина под ложечку, и тот согнулся, охнув от боли. На этот раз Колтрейн не стал вмешиваться. – Отведи нас к себе. Мы посмотрим, не найдется ли у тебя в хижине сносных припасов и амуниции. А потом отправимся своей дорогой. Будешь послушен – ничего плохого с тобой не случится. Китти, спотыкаясь, отправилась следом за солдатами, которые вели лошадей в поводу, пока не оказались на небольшом участке земли. Крошечный, но аккуратный домик приютился под сенью огромного вяза. Длинноухий гончий пес, лежавший у порога, подозрительно уставился на незваных гостей, но не двинулся с места. – Есть кто-то дома? – поинтересовался Тревис, Молодой горец отвечал, что там их семьи – жены и трое маленьких детей. – Скажи, чтобы вышли наружу и отдали все оружие, которое у вас есть, – приказал капитан. На крыльце показались две испуганные женщины, за их юбки цеплялись маленькие дети, с любопытством разглядывая прибывших людей. Одна из женщин, маленького роста толстушка, по возрасту соответствовала старику. Вторая казалась довольно миловидной и могла бы считаться хорошенькой, если бы лишения, которыми полна жизнь в горах, не наложили безжалостно печать на весь ее облик. Тревис с Китти ждали во дворе, пока его солдаты производили поспешный обыск. Корова, несколько цыплят да мул, от которого остались кожа да кости по причине старости и болезни, – вот и все, что удалось обнаружить. – Проклятие, ловите хотя бы цыплят, – рявкнул Бишоп, сидя в седле. – Зажарим на завтрак. Меня уже тошнит от той жвачки, что мы таскаем в седельных сумках. Да прирежьте, пожалуй, заодно и корову! Молодая женщина скатилась с крыльца, обливаясь слезами и горестно заламывая руки: – Пожалуйста, ради всего святого, не режьте нашу корову и не забирайте цыплят! Это все, что у нас осталось… мы и так голодаем! Зима была такая долгая и тяжелая, и если вы заберете последнее – мы не доживем до нового урожая! Пожалуйста! Она беспомощно цеплялась за ноги Бишопа, и от этого зрелища все внутри у Китти перевернулось. А в следующий миг она увидела, как Бишоп замахнулся прикладом карабина, собираясь ударить крестьянку. Тревис попытался было его остановить, но Китти опередила: не слезая с лошади, она навалилась на солдата всей тяжестью, так что оба скатились на землю. Ошарашенный Бишоп не сразу понял, что с ним случилось. Придя в себя, он схватил Китти за плечи и стал трясти ее что было сил, яростно ругаясь. Тревис подскочил и оттолкнул солдата в сторону, затем, склонившись над Китти, грубым рывком поднял ее на ноги. – Вы целы? – спросил он ледяным тоном. Китти не нашла нужным ответить. Тревис подвел ее к рыдавшей крестьянке и приказал: – Ступайте в хижину и поменяйтесь с ней одеждой! – Но это мое единственное платье! – горестно воскликнула женщина. – Мне больше нечего надеть! – Тебе останется то, что надето сейчас на этой леди. А теперь делай то, что сказано, пока мои люди не тронули твою корову и цыплят. – И он подтолкнул Китти в сторону пятившейся к дому женщины. – Что вы затеяли? – набросилась на Тревиса Китти, дрожа от ярости. – Зачем вы издеваетесь над бедной крестьянкой? Тем более что отлично знаете: в этой одежде мне удобнее ехать верхом! – Видите ли, принцесса, – и он наградил ее своей обычной презрительной усмешкой, – женщинам на роду написано носить платья, а не кавалерийские шаровары. А теперь ступайте. – Черта с два я стану отказываться от той одежды, которая мне нравится! – Она буквально задыхалась от охватившего ее гнева, опасаясь, что в таком состоянии сделает что-нибудь безрассудное, о чем позднее придется пожалеть. – Ни одному мужчине не позволено диктовать мне, что носить! Я всю жизнь ходила в брюках! И не собираюсь грабить эту женщину, забирая последнее платье! Одним резким движением он схватил ее за ворот рубашки и разорвал ее до пояса. Тут же сверкнули белизной нежные пышные груди. Глазевшие на них солдаты восторженно крякнули, тогда как пленница попятилась, прикрывая руками грудь. Капитан отчеканил, грозно тряся перед ней пальцем: – Ступай в дом и сию же минуту переоденься, не то весь путь проделаешь голой! Китти ничего не оставалось как повиноваться под дружный хохот солдат. От унижения по щекам ее текли горькие слезы, но девушка тут же постаралась взять себя в руки. Она не позволит себе плакать из-за Колтрейна! Никогда! Как бы он ни старался, у него ничего не получится. И если уж кто-то и заплачет, то это будет он, когда в один прекрасный день она приставит дуло к его виску или кинжал к сердцу. Китти поклялась себе всем святым, что отомстит. Молодая крестьянка уже протягивала пленнице свое платье и при этом, как ни странно, смотрела на нее с откровенной жалостью. Во всяком случае, ненависти в ее глазах не было. Однако Китти все же пояснила: – Ты же понимаешь, я делаю это против воли! Извини. – Вы тоже янки? – с интересом спросила крестьянка. – Еще чего! – раздраженно фыркнула Китти. – Они захватили меня в плен. Как жаль, что ваши мужчины не пристрелили их там, на дороге, – тогда я получила бы свободу. – И куда вы теперь? Китти сочла довольно оскорбительным недоверчивый тон, которым был задан вопрос, но ответила: – Сама не знаю. Вроде бы они что-то говорили про генерала Гранта. Это такой янки. Он командует войском где-то на границе Миссисипи, точно не знаю. Но если все же сюда придут конфедераты, расскажи им, что янки держат в плену Китти Райт… Я родом из Голдсборо, из Северной Каролины, и меня похитил прошлым летом человек по имени Люк Тейт. Запомни все хорошенько! Китти остановилась, заметив странное выражение лица крестьянки. – Что с тобой? – с тревогой спросила она. – Послушайте, мисс Райт! Мне еще и девятнадцати нет, а я успела родить троих ребятишек, четвертого собираюсь. Оно для меня не в диковинку – погодков-то рожать, – но вы такая красавица, и тот мужчина во дворе… ну, который самый главный. И уж такой видный собой! Неужели вам плохо с ним? Китти изумленно посмотрела на крестьянку. Хотя она сама родилась и выросла в деревне, где царила простота нравов, но ей в голову не могло прийти, что можно позавидовать положению пленницы среди оравы солдат, даже если один из них обладает довольно смазливой внешностью. Кое-как она натянула на себя злополучное платье. Оно оказалась слишком тесным – особенно в груди. Крестьянка не обладала столь пышными формами. Ее декольте теперь было таким же смелым, как у того платья, в котором Китти явилась когда-то на барбекю к Коллинзам. – Зачем тебе такое низкое декольте? – поинтересовалась Китти. – Я просила Тома, чтобы он купил мне красивое платье к Рождеству, в котором не стыдно и леди показаться на званом обеде. И вот он отправился в Нэшвилл и купил это платье. Китти видела, что Том купил дурно пошитое, кричащее платье, но понимала, что даже такой туалет должен считаться верхом роскоши у этой убогой семьи. Повинуясь внезапному порыву, она крепко обняла крестьянку и промолвила: – Поверь, мне очень жаль. Желаю тебе удачи, и пусть больше ни один янки не забредет в ваши края! – Ну что ж, кабы не мои ребятишки, может, кто и пришел бы да забрал меня отсюда! – с неуклюжей игривостью заявила она. Но Китти не слышала ее слов, она стремительно влетела в сияющую чистотой кухню. Хозяйка едва поспевала за ней. – Где вы держите ножи? – осведомилась пленница, окинув взглядом убого обставленное помещение. Она не собиралась упускать этот шанс. Припрятать под юбкой нож… и вонзить его в спину Тревису Колтрейну, дождавшись подходящего момента. А потом ищи ветра в поле! Второго такого случая может не подвернуться. Крестьянка бестолково вытаращила на нее испуганные глаза. – Да ты что, язык проглотила? – в отчаянии зашипела Китти. – Они вот-вот явятся за мной! Быстро говори, где нож! Казалось, он возник ниоткуда и тут же заполнил собой весь дверной проем – стальной взор, надменно скривившиеся губы. – Позвольте, принцесса, разве пристало леди в таком роскошном наряде, как у вас, марать прелестные ручки о какой-то противный нож? Это так неженственно! Китти схватила со стола тяжелую глиняную чашку и швырнула туда, где всего секунду назад находилось его наглое лицо. Он двинулся вперед, тогда как пленница продолжала швыряться посудой. Одна из чашек угодила прямо Тревису в грудь и разбилась вдребезги, однако он не обратил на это внимания. Но вот тарелки кончились и бежать было некуда, а он грозно навис над ней и, крепко ухватив за запястья, привлек вплотную к себе – так что ее грудь уперлась в застежку грубой шерстяной куртки. Жарко дыша прямо в лицо, капитан заглянул в самую глубину ее глаз. А потом наклонился и поцеловал, грубо и жадно. Колени у Китти стали ватными, и странное тепло шевельнулось внизу живота, и в тот же миг негодяй отстранился столь резко, что бедняжке едва удалось удержаться на ногах. – А теперь вон отсюда, и немедленно сесть на лошадь! – рявкнул он тем тоном, которым отдавал приказы своим солдатам. – И не забывайте, что вы – леди и будете работать медсестрой на Союз! Не то я сочту, что южанки вовсе лишены чувства собственного достоинства! Издевательская ухмылка вернулась на прежнее место, и Китти стремительно выбежала из тесной чистенькой кухни, из этой хижины, подальше от него, и поспешила через двор. Жгучие слезы вот-вот готовы были брызнуть из глаз, и пленница в кровь искусала губы, стараясь овладеть собой. Он не заставит ее плакать! И черт бы побрал его за то, что он посмел пробудить в ней те чувства, на которые имел право один лишь Натан! Она прижалась лицом к конской шее. Внезапно сильные руки подхватили ее и посадили на спину коня. Тревис не улыбался, когда произнес: – Китти, в один прекрасный день я заставлю вас заплатить по всем счетам до единого. Она с ожесточением вонзила пятки в бока животного и поскакала следом за остальными в лесную чащу. Краем уха Китти слышала приказ Тревиса передвигаться лишь в ночное время, чтобы не нарваться на случайного снайпера и не потерять кого-то из отряда. Пленница от всей души пожелала, чтобы этот неведомый снайпер пристрелил капитана, чья ненавистная спина маячила прямо перед ней. Они остановились на отдых в небольшом, поросшем кустарником овражке. Лошадей отвели пастись и быстро развели небольшой костер. Тревис жестом приказал Китти заняться приготовлением пищи, и она молча повиновалась, ловя на себе жадные пристальные взгляды янки. Китти возненавидела это ужасное платье. Что ж, вот еще одно доказательство того, что Тревис Колтрейн относится к тем недалеким мужчинам, которые раз и навсегда приговорили женщин носить юбки, сидеть дома, вязать чулки, без конца жаловаться и плодить детей каждый год. При одном виде таких типов Китти делалось дурно. Вот и Натан туда же, оттого-то они так часто и ссорились. Правда, перед тем как уйти на войну, он вроде бы смирился, хоть и неохотно, с тем, что Китти является личностью, а не «украшением общества», как было принято называть молодых девушек. Колтрейн приказал всем расположиться на отдых и спать – как только стемнеет, они снова двинутся в путь. Китти поймала брошенный в свою сторону алчный взгляд Леона Броуди – но это не укрылось и от Тревиса, который жестом приказал ей расстелить одеяло рядом со старой сосной, под которой устроился сам. Пленница сочла это меньшим злом, чем быть объектом вожделения Леона Броуди. Кроме того, она собиралась разрушить стену, возведенную между ними Тревисом, и усыпить его бдительность, расположив к себе. Тогда она скорее найдет способ бежать. Растянувшись на одеяле, девушка залюбовалась небесной лазурью. Предгорья Камберлендских гор вообще славились своей красотой. Кажется, это место зовется Шенадонской долиной. Высоко в небе парил, резко вскрикивая, огромный орел, свободный, как некогда была свободна сама Китти… Придет время, и она вновь обретет свою свободу – коль хватит ума. Подперев щеку ладонью, она посмотрела на Тревиса, задумчиво наблюдавшего за ней, жуя стебелек травы. – Вы не могли бы объяснить, куда мы движемся? Меня мучает любопытство, – промурлыкала Китти как можно благозвучнее. – Навстречу войскам Гранта, к берегам Теннесси. И чем ближе будем подходить, тем больше мятежников будет слоняться по окрестным лесам – вот почему необходима осторожность. Отвечал он спокойным голосом, и Китти продолжила: – Вы говорите не так, как все янки, – у вас же незнакомый мне акцент. Откуда вы, Тревис? Капитан покосился на нее, недоверчиво прищурившись. Но тут же успокоился и негромко промолвил: – Из Луизианы. – Так почему же вы воюете за Север? – От удивления она привстала. – Потому же, почему и твой отец, – резко ответил он. – У меня есть свои убеждения. – Но у папы был личный счет кое к кому из соседей за то, что его избили до полусмерти и ослепили на один глаз. Правда, он ненавидел рабство всей душой, но не настолько, чтобы отправиться из-за этого на войну. Он был на удивление миролюбивым человеком. Однажды, когда они с Люком Тейтом поспорили все из-за той же войны, тот плюнул отцу в лицо, но папа не тронул его и пальцем. Он только полез в карман, чтобы достать платок и вытереть щеку, а Люк испугался, что там у него револьвер, и стал размахивать ножом. – А что случилось потом? – Я выстрелила в него, – просто сказала она, недоумевая, отчего у капитана удивленно распахнулись глаза, – …из папиной винтовки, которую он всегда держал под скамейкой в фургоне. Ох, да не смотрите так на меня! Я всего лишь ранила его в плечо. А потом у нас с ним случилась отвратительная стычка – я защитила негров, которых он стал при мне избивать. Папа как раз пытался помочь бежать им, но их схватил ку-клукс-клан. Всех троих убили. Она замолкла, ожидая реакции, которая не замедлила последовать: – Так вы хорошо стреляете? – Еще как хорошо! – оживилась Китти. – Папа обучил меня всему, что относится к стрельбе. Он часто брал меня с собой на несколько дней в лес, на охоту. Китти молча следила, как Тревис взял в руки лежавшую в изголовье винтовку и протянул ей: – Вы когда-нибудь видели такое оружие? Она отрицательно покачала головой. – Это скорострельный карабин Спенсера, обладает невероятной убойной силой! Вы умеете с ним обращаться? Она снова покачала головой, и Тревис пустился в подробные объяснения. Китти выслушала все крайне внимательно и все же не смогла удержаться от вопроса: – Но скажите на милость, зачем вам учить меня стрелять? Разве вы не боитесь, что я могу вас пристрелить? – Хотел бы я посмотреть, как у вас это получится, – пожимая плечами, улыбнулся Тревис. – Вы слишком ценная персона, Китти. С вашими познаниями в медицине вы запросто сможете заменить любого врача в полевом госпитале. Однако наш путь лежит через зону боевых действий, и может случиться необходимость отбиваться от мятежников. Я хотел, чтобы вы знали, как пользоваться нашим оружием именно на такой случай. – Я никогда не подниму оружия на южанина! – Похоже, вы упустили из виду, что теперь любой мятежник примет вас за янки, – весело расхохотался Тревис, – и наверняка постарается подстрелить! Так что лучше хорошенько приготовиться к защите, если, конечно, вам их хваленое Дело не дороже собственной жизни. Вы, наверное, вообразили, что познали все ужасы ада, пока торчали в неволе у Люка Тейта, но это не так. Настоящий ад вам еще предстоит увидеть, когда окажетесь в гуще боя, где солдаты будут гибнуть рядом с вами один за другим, а их оторванные снарядами руки и ноги летать по воздуху, словно мотыльки. И я очень надеюсь, что вы это выдержите. – И оттого позаботились напялить на меня платье? – не сдержалась она. – Вы захотели придать мне женственный вид и потребовали изящных манер, и при этом сидите и как ни в чем не бывало рассуждаете, что мне предстоит участвовать в сражении наравне с мужчинами?! Это выглядит по меньшей мере глупо! – Как раз напротив! Я лелею надежду, что какой-нибудь Джонни Реб[7] обратит внимание на женское платье и успеет подумать, прежде чем выстрелит в женщину. Так вот, значит, что было у него на уме, а вовсе не тупое желание поставить ее «на место»! Чувство симпатии охватило Китти, но уже в следующую секунду Тревис обдал ее ушатом ледяной воды, добавив: – А еще я подумал, что одетая в платье вы чаще будете вспоминать, что вы женщина, а не строить из себя мужчину! Пленница поспешно отвернулась, стараясь скрыть досаду. Если она всерьез намерена завоевать его доверие и притупить бдительность, следует повременить с гневными вспышками и угрозами. Благоразумно решив сменить тему беседы, Китти спросила: – Расскажите, как вы жили до войны у себя в Луизиане. – Я ловил рыбу и охотился на болотах. – Так что же заставило вас пойти воевать? Колтрейн не спеша стянул через голову пончо, под которым был надет темно-синий мундир янки, снял и его тоже, а потом предложил: – Взгляните на мою кожу. Она завороженно посмотрела на широкую, поросшую густыми темными волосами грудь, скользнула взглядом по мускулистым плечам… Тревис был отлично сложен, и Китти невольно залюбовалась им. Спохватившись, она постаралась сосредоточиться на разговоре и пробормотала: – Она довольно темная. Наверное, вы много бываете на солнце? – Принцесса, – горько рассмеялся он, – дело в том, что я – французский креол[8], и такая темная кожа у меня от рождения. – Ну и что? – недоуменно спросила Китти, не понимая, к чему он клонит, но успев заметить выражение гнева и боли в его глазах. – Моей сестре было всего четырнадцать лет, когда ее похитили торговцы рабами. – Видно было, с каким трудом дается ему каждое слово. – Наших родителей к тому времени уже не было в живых. Я старался прокормиться рыбалкой, и был далеко на болоте, когда они явились за ней. Она была прелестной девочкой, и многие мужчины хотели овладеть ею. Когда я вернулся домой, обнаружил, что ее украли. Я бросился на поиски, горя желанием поймать и убить похитителей… Его голос беспомощно прервался. В припадке гнева он схватил камень и швырнул в кусты. Наступившая тишина буквально звенела от напряжения, и Китти не сразу набралась храбрости, чтобы спросить: – И вы нашли ее? – Эти проклятые ублюдки продали ее в рабство… – Тревис обратил на нее пылающий взор, – и к тому времени как я напал на след, ее успели изнасиловать не меньше сотни подонков! А она не вынесла и покончила с собой. – Господи Боже… – выдохнула потрясенная Китти и невольно коснулась его руки, желая утешить. Колтрейн лишь мрачно засмеялся, сбросив ее ладонь: – Итак, теперь вам должно быть ясно, отчего я с таким пылом воюю против рабства! Ведь эти мерзавцы продали ее как невольницу! У Китти не нашлось слов. Каждому человеку суждено сражаться со своими собственными демонами, обитающими в его душе, – так часто говорил ее отец. И каждый делает то, что должен делать. У Тревиса Колтрейна есть одни причины, у ее отца – другие, а у самой Китти – третьи. Прошло несколько минут напряженной тишины, и Тревис грубо приказал: – Идите-ка вы спать, Китти. Ночью предстоит чертовски трудная дорога. И не вздумайте пытаться удрать. Я расставил часовых. Да, он все так же не доверяет ей, однако дело сдвинулось с мертвой точки. По крайней мере, они уже способны вполне мирно общаться, и это можно считать неплохим началом, а ведь начало обязательно приведет к какому-то концу. Растянувшись на одном одеяле и укрывшись другим, пленница моментально провалилась в глубокий сон, измотанная дневным переходом. Когда она снова открыла глаза, кругом царила непроглядная тьма. Прошло несколько минут, прежде чем Китти сообразила, где она и что происходит. Тревис тряс ее за плечи: пора собираться в путь. Они выступают. Продвижение по лесной чаще ночью оказалось долгим и опасным делом. Тревис признался, что и сам не знает толком, где именно можно встретиться с Грантом. Не исключено, что им придется не раз столкнуться с войсками конфедератов, которых может оказаться здесь великое множество. Апрель выдался на редкость холодный, и Китти вскоре начал бить озноб. Тревис немало удивил ее, когда обратил на это внимание и стянул с себя теплое пончо, грубовато заметив: – Не могу позволить вам простыть и разболеться. Того и гляди, нам понадобится ваша помощь, если мятежники устроят нам теплый прием. Они продвигались очень медленно, стараясь быть все время начеку. Вдруг все замерли, натянув поводья лошадей. Тревис ухватил за уздечку лошадь Китти и еле слышным шепотом велел вести себя тихо, как мышь: – Там, впереди, кто-то есть! Не дожидаясь приказа, двое передних всадников спешились и поползли на разведку. Китти напряглась всем телом в страхе, что малейшее движение может спровоцировать огонь, который уничтожит весь отряд. Но вместо грохота выстрелов она вдруг услышала радостные крики. До ее слуха донеслись отдельные слова – кто-то просил их поспешить и как можно скорее привести доктора. Чьи-то руки рывком сняли ее с седла – это точно был не Тревис. Он уже скрылся где-то впереди. Незнакомый солдат тащил ее в ту же сторону, где на поляне его товарищи споро разжигали костер. Послышались стоны, и в следующий момент она замерла от ужаса при виде освещенной высоко взметнувшимся пламенем картины. В одном ряду лежали пять или шесть трупов, вместо лиц – кровавое месиво, из развороченных тел на землю вывалены еще дымящиеся петли кишок. Ее потащили дальше, туда, где сидел прислоненный к стволу дерева паренек не старше семнадцати-восемнадцати лет. Словно в кошмарном сне Китти увидела его левое глазное яблоко, свисавшее из истекающей кровью глазной впадины. Раненый был в состоянии шока и приглушенно стонал. Китти наскоро осмотрела несчастного. Он потерял слишком много крови, и помочь ему она не могла. Этот мальчик доживал последние минуты, и было вообще удивительно, с каким упрямством он цепляется за жизнь. – Я… хочу… поговорить с офицером… – еле различимо прошептал он. Тревис торопливо опустился рядом на колени и назвал свой чин. Мальчик являлся солдатом Союза, и для него одобрение командования оказалось дороже собственной жизни. – Поспешите добраться до Гранта… доложите… мы узнали… мятежники хотят атаковать как можно быстрее… пока он не получил подкрепления… Тревис вопросительно глянул на Китти. Та лишь молча покачала головой. Раненый умирал. Все перевернулось у нее в груди, когда он закричал и забился в судорогах от боли. Глазное яблоко упало на землю, и к его влажной поверхности прилипли хвоя и песок. Освещаемая неверными бликами костра, картина эта показалась Китти настоящей фантасмагорией. – Вы уверены?! – Тревис не замечал, что трясет ее изо всех сил. – Китти, черт бы вас побрал, не смейте мне врать! Скажите, вы можете спасти этого мальчишку? – Нет! – выкрикнула она в ответ. – Мне очень жаль его, но он умирает от потери крови. Он уже почти мертв… Новый приступ агонии скорчил тело несчастного, послышались утробные, звериные вопли… – Мне жаль его… – машинально повторяла Китти, физически страдая от того, что ничем не способна помочь. – Нам пора двигаться дальше, – с силой произнес один из подчиненных Колтрейна по имени Сэм Бачер, окинув взглядом усеянную трупами поляну. – Этих ребят явно отправили искать помощь. Значит, Гранту приходится туго, и тем более нам надо присоединиться к нему, прежде чем его окружат. – Но вы не можете бросить его здесь! – воскликнула Китти, видя, что все двинулись обратно к лошадям. – Нельзя оставить его умирать в одиночестве! Ведь в этих горах полно диких зверей! Неужели вы хотите, чтобы волки растерзали его заживо? Ради Бога, будьте же милосердны. Прогремел выстрел. Мальчик дернулся и затих – мертвый. Подняв глаза на того, кто сделал роковой выстрел, Китти не очень удивилась, увидев в нескольких футах от себя Тревиса с дымящимся карабином Спенсера в руках. – Нет, – мрачно промолвил он, – мы не оставим его здесь умирать. Пока Китти, глотая слезы жалости к несчастному и лютой ненависти к Тревису, поднималась на ноги, на память ей пришли слова отца: «Иногда требуется больше мужества, чтобы жить, а не чтобы умереть». И мало-помалу до Китти дошло, что у Тревиса не могло быть иного выхода. Где-то их ждет командир, войскам которого грозит смертельная опасность, и их место – рядом с ним, в строю. И они во что бы то ни стало обязаны как можно скорее его занять. Глядя на то, как Тревис шагает к своему жеребцу, Китти поняла, что он из тех, кто решил остаться жить. И ей оставалось только молиться, чтобы в нужный момент она смогла бы проявить такую же отвагу.Глава 17
Тревис приказал Сэму Бачеру ехать вперед и как можно скорее отыскать генерала Гранта. Правда, в его отряде было нет так уж много солдат, но все они, черт побери, были лихими воинами, располагали отличными лошадьми и оружием. Кроме того, всех их можно было назвать и снайперами, редко допускавшими промахи, тогда как обычные стрелки, манкировавшие упражнениями на мишенях, не могли похвастаться подобной меткостью. Тревису следовало присоединиться к Гранту, прежде чем генерал Альберт Сидней Джонстон успеет перегруппировать свои силы и бросить их в атаку. Джефферсон Дэвис, президент Конфедерации, отдал в подчинение Джонстону все войска на западе. О Джонстоне отзывались как о самом способном из всех профессиональных военных, примкнувших к южанам. Он окончил в свое время Вест-Пойнт[9] с высшим баллом, и Тревис не сомневался: даже после разгрома, учиненного ему в форте Генри, этот полководец сумеет оправиться чрезвычайно быстро. Про него говорили, что он может отступить, но не сдаться полностью. Наступил вечер 6 апреля 1862 года. И прежде чем к ним вернулся на взмыленной лошади Бачер с сообщением, что Джонстону удалось-таки набрать достаточно войска, чтобы начать атаку возле города Шайло, земля под их ногами загудела, сотрясаясь от отдаленной канонады. Китти вздрогнула, что было сил вцепившись в поводья. Где-то на горизонте садилось солнце, знаменуя конец этого дня. Станет ли он также концом ее жизни? До сих пор она знала об ужасах войны лишь понаслышке, и вот теперь с каждым шагом приближалась к этому ужасу наяву. Китти подняла глаза на Колтрейна, ехавшего впереди. Капитан почти не разговаривал с ней после эпизода на поляне, когда он застрелил раненого мальчишку. Означало ли это, что Колтрейн страдает оттого, что оборвал чью-то жизнь? Китти сильно сомневалась. Такие, как он – самоуверенные, наглые типы, – считают своим правом вертеть окружающими по своему усмотрению и даже распоряжаться чужой жизнью. Нет, он не страдает. Его настроение объясняется тем, что ему не терпится оказаться в гуще боя, где он дал бы волю своим кровожадным инстинктам. Она слушала, как Бачер, захлебываясь от нетерпения, рассказывал о том, что сумел разузнать. – Мне пришлось укрыться в большом дупле, поджидая наших солдат. Господи, мимо меня столько прошло этих Джонни Ребов, словно колонна кочующих муравьев! Вся округа так и кишит ими, капитан… – Ты выяснил, где расположился капитан Грант? – нетерпеливо прервал его Тревис. – Так точно, сэр. Его армия стоит на западном берегу реки Теннесси, возле местечка Питсбург-Лэндинг. Тот солдат, с которым я разговаривал, объяснил, что их лагерь разбит вокруг небольшой сельской церкви – местные зовут ее церковью Шайло – и она находится примерно в двадцати милях от Коринфа. Джонстон атаковал их нынче на рассвете. Тревис выругался, стукнув себя кулаком по ладони: – Так я и знал, что Джонстон пронюхает о наших отрядах, идущих на помощь Гранту! И он захлопнул ловушку. Да, этот Джонстон – малый не промах! – И он снова обратился к заметно расстроенному Бачеру: – А что, наши солдаты не говорили, что Грант побеждает? С трудом переводя дух, Сэм ответил, сильно побледнев: – Нет, сэр, он не побеждает. Его прижали вплотную к реке Теннесси. И если из Нэшвилла сюда не пробьется генерал Булль со своими двадцатью пятью тысячами пехоты – всем нашим будет крышка, и самому генералу Гранту тоже. – Ну ладно. – И Тревис воскликнул, обращаясь к Китти и примерно десятку своих солдат, стоявших рядом: – Мы направляемся на помощь нашим войскам! Реку можно будет пересечь немного ниже по течению. Местность наводнена Ребами, и нам не удастся пробиться незамеченными. Поэтому придется ждать темноты. Когда мы выступим, я требую, чтобы все до одного соблюдали тишину и осторожность и не отставали, следуя за мной! Его взгляд остановился на Китти, тут же спросившей: – Почему бы не отпустить меня сейчас? Я стану только обузой на марше! – Вы понадобитесь нам, если войскам генерала действительно пришлось так туго, как мы слышали. А пока будете тише воды ниже травы! Солдаты с серьезными лицами стали проверять оружие и седла, началась подготовка к трудному и опасному рейду. Где-то совсем рядом кипел бой, и им вскоре предстояло очутиться в самой его гуще. Не было ни сил, ни желания думать в такую минуту о чем-то ином. Стемнело. Колтрейн дал сигнал выступать. Сначала отряд ехал в полной тишине, не было заметно никаких признаков военных действий. Но уже подъезжая к реке, они почувствовали запах пороха, а через некоторое время до них стал долетать другой запах, от которого многих замутило. Этот отвратительный сладковатый запах был слишком хорошо знаком Китти – так пахла свежая кровь. Речная гладь сверкала в ночи, как огромное черное зеркало. Неподвижность темных вод была нарушена конным отрядом, бесшумно вступившим в течение реки. Тревис держался бок о бок с Китти: не выпуская из рук поводья ее лошади, он увлекал пленницу за собой. Она молчала. Обратить на себя внимание своих соотечественников означало верную гибель как для нее самой, так и для ненавистных янки. Наконец отряд ступил на топкий западный берег Теннесси. Бачер поскакал вперед на условленное место встречи с человеком, который должен был их провести в ставку генерала Гранта. Раздалось уханье совы – причем даже Китти было ясно, что оно фальшивое, – и молчаливая цепочка вступила под густую сень прибрежного леса. Солдаты тихо перешептывались о том, что разведчикам удалось выследить, где укрываются ударные силы генерала Булля. И на рассвете мятежникам был приготовлен неприятный сюрприз. Неподалеку раздался чей-то предсмертный хрип, и Китти поняла, что они проникли в расположение войск генерала Гранта и в непосредственной гибели от нее прощаются с жизнью многие сотни раненых солдат. В отблесках бивуачных костров были видны полевые хирурги, собиравшие свою кровавую жатву; осколки костей там и сям торчали из кровавого месива ран. Озираясь с расширенными от ужаса глазами, Китти чуть не свалилась с лошади, тогда Тревис легонько подтолкнул ее, предлагая спешиться. Подхватив девушку за талию, он отвел ее к ближайшей палатке. – Ради Бога, леди, прошу вас, помогите! – закричал кто-то. – У меня больше нет ног… Я не хочу жить… пожалуйста, кто-нибудь, прикончите меня!.. – Ну как, тебе по-прежнему так важно, какой мундир на них надет? – язвительно спросил Тревис, заглядывая ей в глаза. – Когда они вот так кричат и молят – это все еще важно? – Пожалуй… пожалуй, нет… – испуганно покосилась на него Китти. – Все они люди, и среди них может оказаться мой отец. – Ее голос прерывался, и капитан ободряюще сжал ее локоть, словно и вправду сочувствовал. «Но разве ему доступно это чувство? – подумала про себя Китти. – Разве он может сострадать чужому горю?» Они переступили порог палатки, и темноволосый длиннобородый человек, меривший шагами тесное пространство, остановился и сердито воззрился на них пронзительными глазами. – Капитан Колтрейн, сэр, – лихо отсалютовал Тревис, – я явился на помощь… – Но после того как я потерял в сегодняшнем сражении тысячи бойцов, – рявкнул генерал, но тут же замахал руками и закивал: – Извини. Я не виню тебя ни в чем, капитан. Дюжина твоих молодцов вряд ли смогла бы предотвратить то, что творилось тут на протяжении всего дня. Он подошел к столу, где стояла бутылка виски, налил янтарную жидкость в два бокала, один протянул Тревису, а другой пригубил сам. – Им все же удалось застать нас врасплох, к счастью, ни один федерал не был убит во сне. Но мы сумели быстро перегруппироваться под прикрытием ночи и знаем, где находится ставка генерала Булля, и завтра с первыми лучами солнца нанесем по ней удар. – Тут его взгляд обратился к Китти, как будто он только сейчас ее заметил. Вопросительно подняв бровь, он посмотрел на Тревиса, ожидая разъяснений. – Мы настигли тех, за кем вы нас посылали, сэр, – негромко рапортовал Тревис почтительным тоном. – Их главарю по имени Люк Тейт удалось скрыться. Эту молодую особу мы обнаружили в их логове. Она – южанка… Во взгляде генерала возникло нечто, заставившее Китти обиженно воскликнуть: – Да как вы смеете на меня так смотреть? Очевидно, вы думаете, что я увязалась за ними в поисках приключений! Как я все время пыталась втолковать этому… этому капитану. – Китти метнула сердитый взгляд на Колтрейна: – Люк Тейт похитил меня и держал в плену. Я просила, я умоляла отпустить меня домой, в Северную Каролину, но он отказался, и вот я здесь! – В запальчивости она подалась вперед, и Тревис сделал движение следом за ней как будто из страха, что его пленница набросится с кулаками на генерала. – Кто бы вы ни были, вы явно считаетесь здесь важной персоной, – продолжала она. – Может, хоть вы отпустите меня, или же это в обычае у янки – похищать ни в чем не повинных женщин?! – По-моему, это в обычае у джентльменов с Юга, – парировал Грант, теребя бороду, – если только вы рассказали правду. Ну так зачем ты привел ее сюда? – снова спросил он у Тревиса. – Один из убитых нами бандитов оказался с ампутированной рукой. Операция была сделана по всем правилам вот этой юной леди. – Неужели? – удивился генерал. – В это даже трудно поверить! Да ведь вы можете принести огромную пользу! После боя я приглашаю вас отобедать со мной и рассказать поподробнее, как вам удалось выучиться надоктора. – И он повелительно кивнул Тревису: – Проводи ее до полевого госпиталя, а потом с докладом явишься ко мне. Надо обсудить план размещения тяжелой артиллерии вдоль речного русла. Найти дорогу до ближайшего госпиталя не составило труда – нужно было просто выбрать тропинку, вдоль которой валялись груды мертвых и полумертвых солдат. Китти увидела страдания, о существовании которых и не догадывалась: люди, у которых была снесена часть лица, или такие, которым снаряд угодил в живот, и они лежали, дожидаясь смерти, а их внутренности валялись рядом, смешанные с грязью. Один, совсем еще молоденький, свернулся, как ребенок, на рваном одеяле и баюкал свою оторванную ногу, истекая кровью. Войдя в освещенную лампой палатку, Китти увидела скользкий от крови стол и груду отрезанных рук и ног по одну его сторону. Перепачканный кровью хирург сердито уставился на непрошеных гостей: – Черт побери, только женщин здесь не хватало. Что ей нужно? – Она может заниматься вот этим ничуть не хуже вас, док, – рявкнул Тревис. – А теперь потрудитесь дать ей стол и нож и обеспечьте работой. – Я… я не думаю, что справлюсь… – испуганно запротестовала Китти. Единственная операция на единственном пациенте – это одно, а вот такое массовое отсечение людских конечностей может привидеться только в страшном сне. – Нет… Пожалуйста, уведите меня отсюда… – Вот видите? – сердито взмахнул в ее сторону окровавленной пилой хирург. – Мне вовсе ни к чему здесь визг и обмороки. А теперь убирайтесь. – Послушайте! – Тревис с силой тряхнул ее за плечи. – Если бы ваш отец лежал вот так, полумертвый, вы бы хотели, чтобы нашелся человек, который спас его? А теперь подумайте обо всех этих людях – не важно, федералы они или нет, – каждого из них тоже кто-то любит не меньше, чем вы любите своего отца! И все они хотели бы, чтобы вы помогли их любимым! Китти подняла лицо и заглянула в холодные серые глаза. Его тонкие ноздри трепетали от ярости. Она не в силах была двигаться и даже говорить. Звук упавшей на пол очередной отрезанной конечности заставил Китти нервно вздрогнуть. – Я должен был догадаться, – презрительно бросил Тревис, отпуская ее плечи. – Я должен был догадаться с самого начала, что все это лишь пустая бравада! А как только дойдет до дела, вы превратитесь в самую заурядную хнычущую бабу. Убирайтесь на все четыре стороны! Смотреть на вас тошно!.. И он толкнул ее к выходу из палатки, но Китти развернулась и с силой отбросила его руку. – Не смейте прикасаться ко мне! – угрожающе прошипела она. – И не смейте говорить со мной в таком тоне! Если дойдет до дела, то я справлюсь с этим не хуже любого доктора! – Так докажите это! Их яростные взоры пересеклись. Вызов был брошен. Оттолкнув Тревиса с дороги, Китти подошла к столу хирурга и нарочито вежливо проговорила: – Я приступаю к работе. Что бы вы могли мне поручить? Довольно ухмыляясь, Колтрейн выскользнул из палатки, а Китти уже распоряжалась санитарами, показывая, где поставить еще один стол и куда нести следующего раненого. Очень скоро ее одежда, как и у хирурга, насквозь промокла от крови. Лечить раненых было тяжким трудом. Как только она заканчивала обрабатывать рану одному солдату, его торопливо уносили прочь, а место на столе занимал другой. Бесконечная череда ужасных увечий! О Господи, неужели ей суждено длиться вечно – этой веренице растерзанных, изувеченных тел, вливавшихся с одной стороны в духоту палатки и исчезавших с другой? «Парад полутрупов, – устало подумала Китти. – Боже, только бы он кончился поскорее. Только бы он кончился до того, как я сойду с ума и выскочу из палатки с дикими воплями. У меня больше нет сил продолжать!» А раненых все несли и несли. Кто-то сунул Китти в руки чашку кофе, и она осушила ее одним глотком. Затем ей дали глоток крепчайшего самогона, и она почувствовала, как огонь разливается по ее телу. Но, по крайней мере, это дало Китти силы снова взяться за работу. С первыми лучами, как и обещал генерал Грант, расположившаяся вдоль речного берега артиллерия начала обстреливать конфедератов. Из разговоров санитаров Китти поняла, что генерал Грант дождался подкрепления. К нему пробился генерал Булль. И все как один твердили, что федералы выиграют этот бой. Они с успехом пустили в дело картечь – небольшие снаряды размером с апельсин, убивающие наповал в радиусе семисот ярдов. Они стреляли также снарядами Канистера, начиненными металлическими шариками размером со сливу, разлетающимися на триста ярдов от места взрыва. А еще у них на вооружении есть «наполеоны» – так назывались гладкоствольные гаубицы, с которыми ничто не могло сравниться по мощи. Они косят мятежников сотнями – направо и налево! Среди солдат царило ликование оттого, что гибло столько конфедератов. Но разве они ослепли, разве не замечали, что и сами купаются в крови? Разве их не трогала картина мук и увечий, от которых страдали обе стороны? Неужели гибель врага столь ценная вещь, что за нее не жалко отдать жизнь своего товарища?! Нет, этого она не могла понять. На окровавленный стол уложили юношу не старше девятнадцати лет с оторванной нижней челюстью. Китти, осторожно стирая кровь с его лица, прикидывала, сможет ли хоть чем-то облегчить предсмертные страдания солдата. Снаружи кто-то крикнул, что конфедераты дрогнули и бегут. И в ответ раздался радостный клич из глоток сотен лежащих на земле раненых – кричали все, кто еще мог дышать. Китти почувствовала себя предательницей. Ее земляки отступают, истекая кровью, в то время как она торчит в этой вонючей палатке и пытается помочь их врагам. А что, если там, в гуще боя, оказался и ее Натан? Что, если он ранен? Вот этот мальчик, который даже стонать больше не может, мог послать роковой заряд в грудь любимого человека. И ей предлагают спасать его? Господь свидетель, она не в силах! Она не в силах шевельнуть пальцем, чтобы спасти жизнь еще одному янки… Хлороформ. Она может воспользоваться хлороформом, якобы для того, чтобы усыпить раненого на время, пока будет обрабатывать рану, но даст ему смертельную дозу. Док отлично обучил ее пользоваться хлороформом, и к тому же она перечитала по этому вопросу все книжки в его скудной библиотеке. Она может облегчить солдату уход из жизни, а потом, пока его будут уносить, выйдет из палатки и скажет, что хочет немного подышать свежим воздухом. А на самом деле постарается уйти, она доберется до самой реки и, если повезет, догонит отступающих конфедератов. Вряд ли кому-то взбредет в голову стрелять по женщине! Внезапно Китти ощутила рядом чье-то присутствие. Она обернулась и увидела грязное, искаженное мукой лицо доктора. Его губы беспомощно дрожали, а глаза заволокло туманом. – Это… это выше моих сил… – прохрипел он. – Такая бойня… Китти не устояла перед искушением выплеснуть все отчаяние, накопившееся за эту ужасную ночь, на первого человека, заговорившего с ней о том, что волновало и ее. – Но ведь вы, янки, именно этого и добивались, не так ли?! – закричала она. – Вот этой бойни, этой крови, этого ужаса и страданий? Именно этого вы хотели, когда принялись диктовать Югу, что он должен и чего не должен делать! А вот теперь, когда война идет полным ходом и ваши люди гибнут и страдают так же, как и наши, вам это не нравится. Ну, что до меня, то хватит – больше я не помогу ни одному янки! Доктор опустил глаза на еле слышно стонавшего мальчика на ее столе и прошептал: – Мисс, я не янки. Я тоже южанин, как и вы, и попал в плен возле Булл-Рана, и меня силой заставили лечить федералов… Китти изумленно посмотрела на него. Вот уж неожиданное открытие! – Но как же вы можете? Как вы можете простаивать тут часами и подстегивать себя кофе и виски, чтобы простоять еще, заштопывая одного янки за другим? А они вернутся в строй и снова будут убивать наш народ?! Раненый мальчик громко застонал и вдруг затих. Китти поняла, что он был мертв. Доктор трясущейся рукой погладил его по лбу. – Я уговаривал себя, что однажды смогу помочь кому-нибудь из дорогих мне людей, если они угодят ко мне на стол… что я обязательно спасу их… но я ничего не смог поделать… Китти изумленно смотрела, как он, обливаясь слезами, ласково гладил по голове мертвого янки. – Это был мой сын… – рыдая, вымолвил он. – Не янки, а мой сын!!! Китти не могла больше вынести этого! Она опрометью выскочила из палатки. В общей суматохе никто ее не заметил. Спотыкаясь, Китти побежала в лес. Где эта проклятая река? По какой дороге наступают янки? По какой отступают конфедераты? Забравшись в самую чащу леса, Китти продолжала мчаться во весь дух, не разбирая дороги, раздирая в клочья платье. Неожиданно она остановилась: перед ней лежал труп человека, одетого в форму федерала. Значит, она уже приближается к задним рядам отступающих южан. Если хватит сил пробежать еще немного, то она вполне сможет догнать уцелевших конфедератов. Китти в тоске огляделась. Боже праведный, да здесь и шагу ступить нельзя – кругом одни трупы! Как будто сама смерть расстелила под ногами этот отвратительный, кощунственный ковер! Скоро стемнеет. Но утром обе стороны почем зря начнут стрелять по всему, что движется. Кроме того, одержавшие победу янки ринутся вперед, окружая и захватывая в плен всех, кто попадется. Так что в ее распоряжении ночь. Если до утра она не догонит основные силы конфедератов, ее схватят снова. Значит, надо двигаться вперед во что бы то ни стало. Внезапно Китти услышала шепот – едва различимый, он все же достиг ее ушей: – Пожалуйста… помогите… пожалуйста… «Ну уж нет! – с ужасом подумала она. – Я больше не в состоянии помогать никому, только самой себе. Я должна идти. Я не имею права останавливаться!» – Пожалуйста… Боже, неужели правда… мисс Китти… Китти остолбенела. Ее назвали по имени. Кто-то назвал ее по имени! Нет, не может быть. Она бредит. Она так измотана, так убита горем, что у нее начались галлюцинации. Док ведь говорил, что такое часто бывает! Надо поскорее выбраться из этого царства смерти, иначе она лишится рассудка! – Мисс… Китти… – опять донеслось до нее. Китти замерла на месте. Что-то заставило ее обернуться. Девушка в волнении стала переводить взгляд с одного трупа на другой – здесь они лежали буквально плечом к плечу. – Мисс Китти… умоляю… И тогда она увидела его – солдата в окровавленном сером мундире, чуть приподнявшего голову. Натан?.. Возможно ли это?.. Осторожно, затаив дыхание, она подошла поближе. Нет, это не Натан – кто-то совсем молоденький, гораздо меньше ростом. А в следующий миг горестный крик вырвался из ее груди – Китти узнала Энди Шоу, беспомощно тянувшего к ней руки. Она ринулась было, чтобы обнять его, но вовремя спохватилась – мальчик ранен, и неосторожное движение может стоить ему жизни. Огромное кровавое пятно на груди юноши подтверждало ее опасения. – На нас налетела кавалерия… – с трудом проговорил он. – Они порубили почти всех на этой поляне. Вот и мне досталось шашкой. По-моему, он попал в бок, но болит вся грудь… Китти дрожащими пальцами расстегнула рубашку. Вытерев кровь подолом юбки, она увидела, что на боку у Энди действительно зияет открытая рана. Однако она не была смертельна, при надлежащем уходе и лечении он поправится. Его нельзя было оставлять здесь. – Ты смог бы двигаться? – Нет… – шепнул он. – Даже говорить… больно… Я глазам не верю… неужели это вы… – Да, слава Богу, это я! Я пыталась сбежать от этих проклятых янки, чтобы догнать отступающих южан. Может, то, что я выбрала эту дорогу, оказалось к счастью, Энди, не то вряд ли бы я нашла тебя. – Нет… лучше вам уходить… – Несчастный попытался качнуть головой, но и на это у него не хватило сил. – Бегите… догоняйте… – А ну помолчи, – строго сказала Китти. – Я ни за что тебя не брошу, Энди! Он бессильно прикрыл глаза, а Китти стала лихорадочно думать. Если остаться здесь, путь к спасению окажется отрезан: вот-вот сюда явятся янки и ее найдут. А она непременно должна спасти Энди. Интересно, далеко ли успели уйти конфедераты? И как скоро окончательно стемнеет? Внезапно раздался глухой стук копыт – лошади скакали по трупам, словно по мягкой неровной пашне… Янки! Они наверняка заметили ее и спешат сюда. Кто-то крикнул: – Разрази меня гром, какого черта делает баба в этой кровавой каше? Ну вот, все пропало. Бегство не удалось. И пожалуй, лучше всего будет сказать им правду. – Меня привез сюда прошлой ночью капитан Колтрейн, чтобы я помогала вашим врачам. И здесь я присматриваю за ранеными. Солдаты обменялись недоуменными взглядами. Тот, кто окликнул ее, растерянно пожал плечами и пробормотал: – Ничего не понимаю. Госпитальные палатки далеко отсюда, а здесь если и есть раненые, так это сплошь проклятые Ребы, а на них и времени тратить не стоит! Поехали лучше отсюда! Вы вернетесь с нами, садитесь рядом со мной! И он протянул Китти руку, но та и не подумала подчиниться. – Ну же, не тяните. Я знаю, что война – настоящая преисподняя, особенно для таких молоденьких красивых леди, как вы, но все же и вам следует не терять головы. Уверяю вас, что здесь жалеть некого. Говорят, мы потеряли не меньше тысячи человек, вот их и оплакивайте, а не этих ублюдков, затеявших такую бойню! – Я не оставлю этого мальчика. – Китти не спеша выпрямилась, держа спрятанный в складках юбки револьвер, который подобрала возле Энди. – И я обязательно доставлю его в госпиталь. Он истекает кровью от раны в груди. И непременно погибнет, если не получит медицинскую помощь. – Вы никуда не потащите этого чертова Реба… Китти навела на упрямого солдата револьвер и пригрозила: – Если вы вздумаете стрелять, я успею прикончить по крайней мере одного из вас! – Ее голос прозвучал на удивление отважно. – Но этого мальчика я не брошу! – Ты что, рехнулась? – Удивленный янки вытаращил глаза. – Он же конфедерат! Он же стрелял в наших ребят, а может, даже и убил кого-нибудь! Брось-ка поскорее эту игрушку, пока никто не пострадал! – Кое-кто уже пострадал, и я обязательно ему помогу. Ну как, вы согласны помочь мне доставить его в госпиталь, или я сама поволоку его на спине? Кавалерист соскочил с лошади и махнул товарищу, чтобы тот помог погрузить на круп раненого Энди. Качая головой, янки пробурчал: – Вот вам и объяснение, почему женщинам не следует совать свой нос туда, где идет драка. У них отшибает последние мозги! Конечно, Китти могла бы объяснить этим людям, что для нее значит встреча с Энди, но не стала тратить слов. Ведь обуревавшие ее сейчас чувства принадлежали ей, ей одной, и она не собиралась ни с кем ими делиться. Китти помнила малыша с детства, она частенько лечила его, когда у доктора Масгрейва не оставалось времени. Мальчик являлся как бы живым олицетворением прошлого, особенно драгоценного для нее после всего, что ей пришлось перенести. Вполне возможно, ей вообще не суждено вернуться на родину, повидаться с матерью, отцом… и Натаном. От этой мысли сердце болезненно сжалось. Ведь Энди наверняка сможет рассказать ей про Натана – жив ли он, где сейчас воюет, приезжал ли домой и пытался ли ее разыскать, когда узнал, что они с доком пропали. А вдруг он знает что-то про отца? Не погиб ли он? Или воюет по-прежнему на стороне янки? Да, у Энди могут быть ответы на многие мучительные вопросы. После того как Китти перевязала рану обрывками своей юбки, чтобы унять кровотечение, солдаты погрузили Энди на лошадь. Она погладила влажные рыжие завитки и поцеловала мальчика в лоб: – Энди, не волнуйся, все будет хорошо. Но тот уже провалился в беспамятство, милосердно избавившее его от лишних страданий. Один из солдат протянул ей руку, чтобы посадить на круп коня за собой. Китти шагнула было к нему и замерла, скованная ужасом: в луже крови, где только что лежал Энди, она увидела знамя – поруганное, забытое, никому более не напоминавшее о боевой чести и славе. С трудом различались крылья орла – орла, вышитого когда-то ею на знамени «Уэйнского добровольческого» отряда.Глава 18
Китти повела провожавших ее солдат к той палатке, в которой работала до сих пор. – Ох, леди, все это плохо кончится, – ворчал один из них, помогая снять с лошади безвольно обмякшее тело Энди. – Когда от ран помирает столько наших, не дело тратить время на мятежников. Как раз в эту минуту из палатки появился доктор, только что потерявший сына, и подслеповато уставился на суетившихся солдат. – Доктор, эта сумасшедшая женщина уперлась на своем и заставила приволочь сюда раненого Реба, – хмуро доложил все тот же несговорчивый кавалерист. – Скажите хоть вы ей, что не будете тратить свое время на поганых мятежников. Нас она не слушает. Сунула под нос пистолет, и ни в какую! Фигура доктора поражала своей худобой. Огромные глаза смотрели с отсутствующим выражением. – Юная леди, – негромко проговорил он, – прошлой ночью я был слишком занят, чтобы представиться вам как положено. Я – доктор Гарольд Дэвис, главный хирург в группе Б, Четвертый пехотный полк, Теннесси. Сейчас мы внесем этого мальчика и посмотрим, что можно для него сделать. – Это же врач из мятежников, которого взяли в плен и заставили работать, – прошипел кто-то им в спину. – Чего от него ждать? – Вот именно! – откликнулся другой. – Он запросто бросит наших парней подыхать, а сам будет хлопотать над этим чертовым сепаратистом! Доктор Дэвис собственноручно внес Энди в палатку. Неструганая доска, положенная на два бочонка и служившая операционным столом, давно пропиталась кровью. Китти молча подхватила ведро воды и выплеснула его на доску, как это делали подручные на протяжении прошлой ночи. Алая жижа стекла на земляной пол и пополнила давно стоявшие там лужи. Энди положили на стол. Доктор снял временную повязку и стер влажной губкой кровь. Осторожно, стараясь не разбудить стонавшего в тяжелом забытьи Энди, он прощупал рану и сказал: – Нам повезло. Не думаю, что шашка задела внутренние органы. Прочистим, зашьем и наложим бальзам. А потом будем ждать. С Божьей помощью он должен выкарабкаться. Китти облегченно перевела дух и принялась готовить шовный материал. Когда операция была позади, она позаботилась, чтобы Энди поместили поближе к палатке – она будет наведываться к нему каждую свободную минуту. Когда Китти напоследок укрыла его грязным одеялом, раненый приоткрыл глаза и слабо улыбнулся: – Значит, это правда вы… А я уж думал, что умер и вознесся на небеса… А это были вы… – Энди, я буду тут, поблизости. А ты отдыхай. Ты сильно ослаб, но самое страшное уже позади. Он хотел было еще что-то сказать, но силы оставили его, и бедняга снова впал в беспамятство. – Китти, вы мне нужны, – окликнул ее доктор Дэвис. Девушка заспешила обратно в палатку. Больше ее не коробило сознание, что приходится врачевать истекающих кровью янки. Потянулась еще одна бесконечная ночь, и Китти выскакивала проведать Энди всякий раз, когда могла. Однажды она застала его очнувшимся и, поспешив раздобыть чашку горячего кофе с сухарем, заставила мальчика подкрепиться. Ближе к рассвету, когда каждая клеточка ее тела ныла от усталости, доктор Дэвис потребовал в приказном порядке, чтобы она отправилась отдыхать, пока и впрямь не свалилась в обморок. Китти направилась к ближайшему костру, на котором кипел мясной бульон, налила полную чашку для себя и Энди и заставила его выпить столько, сколько сможет. А потом прикорнула, свернувшись калачиком рядом с ним. – Мисс Китти… Она мгновенно проснулась, щурясь от солнечных лучей, пробивавшихся сквозь крону высокого дерева. Где она? Что с ней? Чувство усталости не прошло, словно она вовсе и не отдыхала: – Мисс Китти… Она с трудом повернула затекшую шею – и боль, и усталость как рукой сняло при виде знакомой улыбки Энди, осветившей курносое веснушчатое лицо. – Мисс Китти, как вы себя чувствуете? Мне нынче утром стало намного легче – и все благодаря вам! Она пощупала его лоб. Энди и вправду выглядел намного лучше этим утром. Китти встала. Солнце уже начинало клониться к закату. Значит, она не заметила, как проспала весь день? – Пойду поищу тебе что-нибудь поесть, – заспешила было Китти, но мальчик остановил ее, заверив, что сыт, – раненым раздали пайки. – Я жду не дождусь, когда же вы проснетесь. Каким ветром вас занесло в Теннесси, Китти? Глядя на обращенное к ней осунувшееся детское лицо, она не могла не заметить признаков преждевременной зрелости, порожденной теми ужасами, которые Энди довелось пережить на войне. – Это невеселая история, Энди. – И Китти рассказала все, что с ней случилось за это время, и тут же торопливо добавила с тревогой в голосе: – Но скажи скорее… как там мама? А папа – он так и не вернулся? Энди отвел взгляд, словно был виновен в отсутствии хороших новостей: – Ну, понимаешь, твоя мама… она очень много стала пить. При ней Джекоб. Он говорит, что обещал твоему отцу позаботиться о ней и делает все, что может. А твой отец так ни разу и не появился. И никто о нем ничего не знает. Правда, я не был дома с самого Рождества. Я не мог сидеть сложа руки, когда все только и говорят что о войне. У меня было чувство, будто я должен выполнить свой долг. А тут еще приехал Натан и сказал, что может взять меня с собой, когда вернется в армию после Рождества. Ну я и поехал. Мать все глаза проплакала, но она понимала, что я иначе не могу. Китти больше не в состоянии была внимать смыслу его слов. Ее сердце билось дикими толчками, а перед глазами все плыло. Натан! Одному Богу было известно, как жаждала она хотя бы на миг окунуться в волшебное тепло его объятий… – Энди, а Натан участвовал во вчерашней битве? И снова этот странный взгляд, как будто мальчику ужасно не хотелось отвечать на ее вопрос, но и лгать он не мог. – Натан теперь у нас майор. Понимаешь, теперь «Уэйнский добровольческий» входит в состав войск штата Северная Каролина, которым командует полковник Джордж Андерсон. Говорят, он даже окончил Вест-Пойнт. Ну вот… – Он умолк, чтобы перевести дыхание. Китти понимала, что такие долгие беседы не пойдут на пользу раненому, но она должна была убедиться, что с Натаном все в порядке. – Полковник Андерсон очень любит военную муштру и дисциплину, ну а Натана он произвел в майоры. – Это все прекрасно, Энди, – торопливо кивнула она, – но скажи, он был во вчерашнем бою или нет? Может, мне надо вернуться и поискать… – Ей не хватило духу закончить свою мысль. – Нет, мэм, – с трудом проговорил Энди. – Майор Коллинз давно уже не участвует в боях наравне со своими солдатами. Он отсиживается в тылу, обложившись картами и схемами, – составляет планы действий для артиллерии. Понимаете, ведь кто-то все равно должен этим заниматься… – Он словно бы оправдывался. Но Китти это уже не интересовало. Слишком большой радостью была весть о том, что Натан цел и невредим. Вот только бой был таким жестоким и растянулся вглубь на целые мили… Сможет ли она когда-нибудь его разыскать? – Хотел бы я знать, что будет дальше и со мной, и с тобой, Китти. Кто бы мог подумать, что война так затянется! Уж во всяком случае, не я. Я всерьез надеялся вернуться домой еще до весеннего сева… У Китти внезапно отпала всякая охота разговаривать, в особенности про будущее. Разве кто-то из них мог быть уверен, что его ждет хоть какое-то будущее? Тем более в такой момент. Выпрямившись, она кое-как расправила изорванное, заскорузлое от крови платье. – Энди, я должна вернуться, чтобы помогать доктору Дэвису, но с тебя я глаз не спущу. Человек, который привез меня сюда… капитан Колтрейн… если он останется жив, я поговорю с ним о тебе. – Я хочу драться! – запальчиво воскликнул он. – Лучше сложить голову в бою, чем гнить в вонючей тюрьме у проклятых янки!.. – Тише, Энди! Я знаю, какой ты храбрец, и горжусь тобой, однако на войне не место таким маленьким мальчикам, как ты… – Я уже убивал янки. Вчера пристрелил не меньше трех, это точно. И я не боюсь смерти! – Знаю, знаю. А теперь поспи. И Китти вернулась в палатку. Казалось, череде раненых не будет конца. Но вот мало-помалу поток умирающих замедлился, и даже наступил такой момент, когда она сочла возможным выкроить минутку, чтобы проведать тех, кого прооперировала ранее, и, конечно, Энди. Тут-то она и столкнулась с капитаном Тревисом Колтрейном. Сильной рукой он подхватил ее за талию и привлек к себе. Открыв глаза, она увидела мрачную физиономию Тревиса: сердито сжатые губы и пронзительные глаза, прикованные к ее лицу. Не говоря ни слова, он вывел ее из палатки, в сторону от бивуачных костров, в ночную тьму. – Я слышал, вы проделали отличную работу, – произнес он наконец, усаживаясь под деревом и приглашая Китти сесть рядом. Не спеша он достал из кармана сигару и разжег ее от головешки костра. Китти молчала. – Кроме того, я слышал, что вы притащили раненого мятежника и настояли на том, чтобы его здесь лечили. – А что мне прикажете делать? – Она впилась взглядом в его лицо. – Бросить его на верную смерть или пристрелить, чтоб не мучился, как это сделали вы со своим янки? – У вас были особые причины на то, чтобы взять его с собой, – не обращая внимания на ее вспышку, продолжал Тревис. – Какие именно? – Как жаль, что вас не укокошили во время боя, – выпалила она. В этом человеке чувствовалась некая сила, приводившая Китти в состояние душевного смятения. Ей было вовсе не по вкусу сознание его власти над ней. – Ну, как видите, этого не случилось. Зато мне удалось прикончить кое-кого из ваших земляков. – Они были и вашими земляками тоже. Вы ведете себя как изменник. – Не исключено. Все зависит от точки зрения. К примеру, если я не разделяю их образа мыслей, то с какой стати погибать ради их идеалов? Впрочем, принцесса, это совершенно иная история, и я не для того привел вас сюда. У нас будет масса возможностей обсудить превратности войны – ведь нам предстоит провести немало времени вместе. – Если мне суждено оставаться в плену, я бы хотела помогать доктору Дэвису, – насторожилась Китти. – Увы, я только что вышел с совещания у генерала Гранта, где получил новое назначение, а кроме того, разрешение взять вас с собой. Генерал удовлетворил мою просьбу, так как понимал, что мне может понадобиться опытный медик, а женщина возбудит меньше подозрений во время пути. – Подозрений?.. О чем это вы, Колтрейн? – Генерал Грант поручил мне заняться примерно тем же, чем занимался ваш дружок, Люк Тейт, – только с одной целью. Мы не собираемся убивать и мародерствовать. Целью нашего рейда станет информация – мы должны знать заранее, какие шаги намерен предпринять враг. Мы вовсе не хотим, чтобы мятежники снова застали нас врасплох. Итак, мы отправимся в поход, на свой страх и риск, в штатском платье, и будем путешествовать по обе стороны укреплений, где можно будет собрать важную информацию. – Шпионить! Вы собираетесь шпионить! – презрительно бросила она. – Да называйте это как угодно! – расхохотался он. – Вам от этого становится легче, не так ли? Короче, нашей целью является разведка и доставка информации о передвижении войск конфедератов. Неудивительно, если время от времени придется вступать в рукопашный бой – и тогда нам понадобится помощь медика. На этот случай мы берем вас с собой. Она вскочила на ноги, но Тревис грубо схватил ее за руку и рванул к себе: – Но я еще не кончил беседу, принцесса. Осталась пара пустяков, которые требуют разъяснения. – Но зато я кончила беседу, и к тому же вы зря потратите слова. Одно дело – спасать жизни раненым, и совсем другое – помогать вашим головорезам. Клянусь Богом, что не стану участвовать в этом деле! Так что лучше вам оставить меня здесь, в подручных у доктора Дэвиса. Я и пальцем не шевельну ради вас! – О, напротив, вы очень даже шевельнете своими прелестными пальчиками, принцесса, – возразил он с доводящей до бешенства издевкой. – Более того, я уверен, вы выполните все, что только потребуется! – Да вы не в своем уме! – Китти опять попыталась подняться, и опять он рванул ее назад, еще более грубо, и выпалил прямо в лицо, обдавая горячим дыханием: – Нет, я в своем уме! Заметьте, принцесса, что с нами отправится в путь тот раненый мятежник, которого вы спасли накануне. Один ваш опрометчивый поступок – и этот сопляк умрет! Китти не сомневалась, что капитан выполнит свою угрозу. А она-то думала, что заставит его валяться у себя в ногах, изнемогая от страсти! Она собиралась пустить в ход все известные ей женские уловки и разжечь в нем неистовое желание, чтобы, воспользовавшись этим, сбежать. Увы, судя по всему, этот человек был напрочь лишен слабостей и не способен на чувства, из-за которых мог бы утратить самообладание. Но все же Китти продолжала надеяться, что сумеет найти его слабое место. Как и прочие мужчины, Тревис Колтрейн был крайне самолюбив и тщеславен. И она должна попытаться воспользоваться этим. Высоко в небе из-за туч проглянула луна, ее свет, пробивавшийся сквозь густую крону деревьев, слабо озарил их лица. Колтрейн был невероятно красив. Такой смог бы вскружить голову любой женщине. Однако Китти никогда не относила себя к разряду «любых женщин». И даже несмотря на то что в его присутствии странное тепло разливается по всему ее телу, она не позволит себе забыться. – Почему бы вам не сказать правду? Почему не признаться, что вы таскаете меня за собой повсюду оттого, что хотите овладеть мною?.. – Овладеть вами?! – Он изумленно поднял брови, как будто подобная мысль вообще не могла прийти в голову нормальному человеку. Это окончательно вывело из себя Китти. – Да!!! – едва сдерживаясь от желания поколотить его, воскликнула она. – Да, вы хотите меня! И оттого тащите за собой. Вы хотите в любой момент обладать мною. Это ложь, что вам требуется помощь медика, вы думаете только об удовлетворении собственной похоти! – И вы полагаете, что в состоянии меня удовлетворить? – усмехнулся он. Китти все же не удержалась и залепила Тревису пощечину, затем вскочила на ноги и хотела было убежать, но капитан рванул ее за щиколотку и опрокинул наземь. А в следующее мгновение уже навалился на нее всем телом, не позволяя двигаться. Закинув ей за голову руки, он прошипел прямо в лицо Китти: – Позвольте вас заверить, маленькая злючка, что мне нет нужды насиловать женщин. И знаете почему? Потому что со мной им бывает так хорошо, что они готовы сами изнасиловать меня! А знаете ли вы, отчего им со мной хорошо? Так и быть, я сейчас покажу… И он припал к ее губам, не давая вырваться. Сжимая ее запястья одной рукой, другой медленно, возбуждающе провел вдоль выреза платья и, обнажив ее грудь, стал умело ласкать чувствительные соски, затвердевшие под его пальцами. Его язык скользнул между ее зубов. А свободная рука двинулась еще ниже и приподняла подол платья. Под ним на Китти были надеты лишь старые, изношенные панталоны, от которых он избавился одним легким движением, оставив ее совершенно беззащитной перед его ласками. И вот уже уверенные пальцы нашли путь к ее лону, не обращая внимания на плотно сжатые бедра. Их он осторожно раздвинул коленом. О, он отлично знал, как и где нужно ласкать, для того чтобы по всему ее телу пошли волны восторга, а кровь горячо забурлила по жилам. От невиданного прежде наслаждения у Китти начались легкие судороги. Она почувствовала, как все внутри напрягается и трепещет, стремясь утолить странный голод, который сумел разбудить в ее теле этот мужчина. И вот уже она забыла о том, что собиралась ненавидеть его, звуки расположенного здесь же солдатского лагеря перестали беспокоить ее слух… Ничего больше для нее не существовало. Ее унесло далеко-далеко с этой грешной, оскверненной кровью и смертью земли. Китти и не представляла, что может так страстно желать мужчину. Его горячая пульсирующая плоть толкалась в ее бедро. Как же она хотела почувствовать ее внутри себя, принять ее сладостные атаки. Господь свидетель, она никогда прежде не ощущала ничего подобного! Китти совершенно утратила контроль над собой. И в то время как пересохшие губы упрямо пытались шептать что-то вроде проклятий, тело тонуло в волнах наслаждения, омывавших ее неистово и нежно. Она должна была непременно слиться с ним, слиться воедино, и тогда обязательно наступит божественная, ослепительная разрядка, которой так жаждет все ее существо! Он не спеша приподнялся и заглянул к ней в глаза, не прекращая свои ласки. – Пожалуйста… – раздался чей-то хриплый голос, и Китти не сразу поняла, что это она сама так молит о чем-то Тревиса. – Пожалуйста… пожалуйста… скорее… И тут все внутри нее взорвалось. И ослепительная, восхитительная вспышка вознесла ее на самую вершину блаженства. Закусив губу и запрокинув голову, Китти едва сдержала неистовый крик… Его пальцы медленно выскользнули из ее лона, а сильная рука отпустила запястья. Китти лежала, задыхаясь, все еще вздрагивая от судорог, совершенно лишивших ее сил. Тревис сел рядом обхватив руками колени и с улыбкой наблюдал за ней. Китти ясно увидела эту улыбку в лунном сиянии – издевательская, наглая ухмылка мигом вернула ее с небес на землю. Она сердито поправила платье и села, отвернувшись от него, глядя во тьму, туда, где мерцали огоньки бивуачных костров. – Ненавижу тебя, – прошипела Китти сквозь стиснутые зубы. – Я ненавижу тебя всем сердцем, Тревис Колтрейн! – Ах, какая жалость, – усмехнулся он. – Ты бы возненавидела меня еще сильнее, если бы я не довел дело до конца, которого так страстно желают все женщины. Хотя, конечно, если бы ты как следует попросила, я сделал бы это намного лучше. Я бы отдал тебе себя всего, но тогда ты бы уж наверняка застонала от счастья и переполошила весь лагерь. Хотя, может быть, для тебя еще не все потеряно, и в одну прекрасную ночь тебе повезет – ты получишь меня всего… Вскочив как ошпаренная, Китти подхватила подол юбки и очертя голову ринулась прочь. Кипя от негодования на него, на себя, на свое предательское тело, пленница скрылась в ночной тьме. Тревис Колтрейн не должен видеть ее слез. А капитан неподвижно смотрел ей вслед, обуреваемый странной смесью чувств. Да, он гордится своим искусством в обращении с женщинами, но почему же тогда он так упорно издевается над одной из них, доводя до бешенства и заставляя себя ненавидеть? Она была прекрасна. Господь свидетель, она дивно прекрасна! Никогда еще Тревис не целовал столь пьянящие губы и не гладил столь нежную кожу. И никогда прежде его чресла не ныли от сладкой истомы, страдая от невозможности излить свое напряжение именно в это прекрасное тело. Но тогда почему он неустанно старается возбудить к себе ненависть? И почему бы минуту назад ему не получить свое? Потому лишь, что именно этого она от него и ждет? Но даже если это и так, какая разница? Ведь это же просто смазливая южанка, обрученная к тому же с солдатом-южанином. И для Тревиса она ничего не значит, несмотря на все свои прелести. Тревис прекрасно может добиться своего – попользоваться всласть и забыть. И тем не менее в этой чертовке было что-то такое, что заставляло Колтрейна желать большего, нежели простого соития. Хотя Тревис никогда не сомневался, что женщинам нужно это не меньше, чем мужчинам. Просто правила приличия не позволяют им выражать свои желания – по крайней мере, настоящим леди. Шлюхи еще могут позволить себе стонать от страсти, но леди – никогда. А Китти, какой бы упрямицей ни была, являлась настоящей леди, и не только по праву рождения. Пожалуй, все могло бы обернуться совершенно иначе, повстречайся они при иных обстоятельствах. Он стал бы ухаживать за Китти, и она влюбилась бы в него. Тревис впервые встречал женщину, столь сильную духом. Большинство из них были пустоголовыми дурочками, способными только хихикать неизвестно над чем. Единственная цель их жизни – выскочить замуж. Другое дело Китти. Она обладает острым, независимым умом, ездит верхом не хуже мужчин, да и стреляет, наверное, тоже. Но вот сегодня, укрывшись в тени в углу палатки, он также видел, как Китти плачет оттого, что у нее на руках умер солдат, которому она была бессильна помочь. Да, она плакала и казалась в эти минуты такой беззащитной, нежной и удивительной. Тревис всегда чувствовал, что за огнем ненависти и холодом презрения прячется хрупкое существо, полное душевной мягкости и тепла. Да, черт побери, ни одна женщина в мире не способна была сравниться с Китти Райт! И тем не менее Тревис не позволит ей одурачить себя и сделать полным идиотом, как когда-то обошлись с его отцом. При одном воспоминании об этом ему стало тошно. Неужели эта боль никогда не забудется, не ослабнет? Неужели она будет преследовать и мучить его всю жизнь? Тревис встряхнулся. Нет, он не позволит Китти взять над собой верх. Он обязательно добьется своего – она станет молить его о любви, покорная всем его желаниям. И к черту сентиментальность! Она безразлична ему, вот и все! Полюбить женщину может только глупец, твердил снова и снова Тревис. А мудрые мужчины умеют пользоваться ими, получать наслаждение, чтобы затем уйти и не оглянуться. А ведь Тревис Колтрейн полагал себя чрезвычайно мудрым мужчиной…Глава 19
Дым над полем боя при Шайло давно успел развеяться, а кровь тринадцати тысяч федералов и десяти тысяч конфедератов впиталась в опаленную зноем землю Теннесси, когда капитан Тревис Колтрейн, а с ним отряд из двенадцати разведчиков, женщины-медсестры и пленного мятежника примерно четырнадцати лет от роду покинули место расположения войск генерала Гранта и отправились выполнять свое поручение: глубокая разведка на вражеской территории, выявление мест дислокации войск, их передвижений и планов кампаний – и отправка донесений Гранту. Наступила середина мая 1862 года, и Тревис раздраженно думал, вполуха слушая своего сержанта, Сэма Бачера, что никогда прежде ночи не были столь душными в самом начале лета. Несмотря на то, что отряд находился на территории Виргинии, Тревис буквально задыхался. Обсуждая с Бачером новости с войны, он уже дважды просил его отодвинуться подальше от костра. А когда Китти протянула ему миску с кашей, капитана едва не стошнило. – Вам не нравится, как я готовлю? – поинтересовалась она. Как будто это ее действительно беспокоило! Правда, в последнее время пленница держалась на удивление тихо. Молча делала, что прикажут, и не путалась под ногами. Пленный мятежник во всем подражал ей – беспрекословно выполнял все работы по лагерю. – Нет, Китти, ваша стряпня вполне съедобная, – отвечал Тревис. – Просто у меня нет аппетита – наверное, из-за проклятой жары. Китти протянула было руку, чтобы пощупать его лоб, но капитан отшатнулся. Правда, кажется, потом она все-таки коснулась его лба или нет? Тревис и сам не помнил толком. Было душно, слишком душно, от жары путались мысли. – Послушайте, может быть, вы не совсем здоровы? Ведь сегодня не так уж жарко. А у вас такой странный вид… – Оставьте меня в покое! – раздраженно проговорил он, и Китти обиженно отошла. Притворство. Эта леди лишь пытается одурачить его, заставить поверить, что он ей небезразличен. Но капитана не так-то просто поймать на эту удочку! Слишком часто то же самое пытались проделать с ним другие женщины. – Колтрейн, ты что, не слушаешь? Тревис встрепенулся и заметил напряженное лицо Сэма. – Я толкую с тобой уже минут пять, а ты смотришь оловянными глазами и молчишь. Уж не пьян ли ты? Капитан покачал головой, почувствовав, как что-то щекочет ему шею, и прихлопнул мерзкую тварь. Вши. Черт бы их побрал, они были повсюду. Хотя он старался купаться не реже раза в неделю – как только по дороге попадалась река и не было патруля мятежников, – но кровососы терпеливо отсиживались в оставленной на берегу одежде, чтобы потом с новыми силами наброситься на хозяина. Китти обратила внимание на то, как ожесточенно чешется командир, и предложила прокипятить его одежду в едком щелоке, когда он пойдет купаться в другой раз. На что он ответил предложением искупаться с ним вместе. А она улыбнулась с такой готовностью! Опять притворство! Тревис раздраженно фыркнул. – Тревис, да что с тобой? – Ничего, ничего, просто я устал. Ты все рассказал? Почему бы этой проклятой войне просто не кончиться поскорее! Я хочу вернуться в Луизиану, чтобы забраться в глушь, на болота, где меня оставят в покое… – Ну, до этого еще далеко. Я же только что пытался тебе втолковать, что услышал в городе, когда покупал провизию. Помнишь, я сказал, что Линкольн надрал Макклеллану зад, и тот надолго застрял в этом Миссисипи… Капитан кивнул. Черт побери, ну и жара! А он так устал, что все плывет перед глазами. Проклятая жара. Как, интересно, люди вообще переносят лето в Виргинии? Невероятно. – …Линкольн никогда не даст ему чина генерал-аншефа над всеми войсками, – все еще бубнил Сэм, – а ведь еще месяц назад он командовал обороной Потомака. Джордж Б. Макклеллан не трус и не питает слабости к южанам, и я в этом уверен, какую бы напраслину ни возводили на него политики. Просто Линкольн с этим своим военным секретарем, Стентоном, наложили в штаны, когда узнали, что Ребы направляются к Вашингтону. И оттого у Джорджа вместо ста тридцати тысяч штыков, с которыми он начинал наступление, осталось всего девяносто тысяч. Проклятие, они отхватили чуть не пол-армии и передали ее генералу Макдоуэллу – только ради того, чтобы быть уверенными, что вокруг Вашингтона не будет недостатка в обороняющихся. И вот теперь Джорджу предстоит драться с мятежным генералом Магрудером – и что говорить, у него-то никто не отнимал пол-армии! Сэм курил толстую сигару, и от ее резкого запаха Тревиса снова затошнило. – А вот это уж наша задача! – с трудом проговорил он. – Узнать, целая у Магрудера армия или только половина и с чем придется столкнуться Джорджу. Он направляется к Йорктауну. Мы отправимся завтра утром… Он покачнулся и едва не упал. Сэм озабоченно нахмурился: – Что-то ты мне не нравишься, Колтрейн. Почему бы тебе не дать осмотреть себя этой хваленой медсестре, которую ты упорно таскаешь за собой? Она ведь и так весь вечер крутится вокруг тебя, словно чувствует, что тебе плохо… – Я, кажется, ясно сказал: со мной все в порядке! – Тревис кое-как выпрямился во весь рост. – Это все проклятая жара Виргинии' Не привык я к такой, будь она неладна! Пожалуй, лягу спать поближе к ручью – там хоть немного прохладнее. Вели парням, чтобы готовились выехать еще до рассвета. Спокойнее будет отправиться в разведку затемно – коли Магрудер расположил в округе половину конфедератской армии. Неловко спотыкаясь и покачиваясь, Тревис заковылял вниз по склону холма, туда, где речная прохлада сулила некоторое облегчение. Капитан сгреб в охапку прошлогоднюю хвою и повалился прямо на нее… Он очнулся оттого, что кто-то безжалостно тряс его за плечо: – Капитан, сэр, разведчики готовы! С трудом разлепив веки, Колтрейн различил над собой едва освещенное луной лицо Джима Дугана, рядовогородом из Техаса. – Сэр, шесть человек уже в седле и готовы ехать! – Хорошо. – Он еле встал и с трудом сделал несколько шагов. Голова была тяжелая как свинец. Во рту пересохло. – Что с вами, сэр? – Почему все суют свой нос в мои дела! – взревел Тревис. Только невероятная сила воли позволила капитану преодолеть подъем на холм, где его дожидались разведчики. Краем глаза он поймал внимательный взгляд Китти, наблюдавшей за ним. Ее платье окончательно превратилось в лохмотья. Тревис подумал, что пора подобрать ей что-то более приличное. Не подобает такой красавице носить рубище. Завтра. Да, завтра он непременно отправит кого-нибудь из солдат в ближайший город, пусть купит там самое красивое платье. Красавица. Черт побери, невероятная красавица, особенно когда шелковистые волосы вот так отливают золотым вином в свете костра. Да что же это за дьявольщина? Разнылся, как влюбленный щенок. А на самом деле девчонка для него ничего не значит. И пусть себе таскает рубище. Ему-то какое дело? Он прихватил ее с собой так, на всякий случай, и к тому же она отлично готовит на костре. А мальчишка, который таскается за нею хвостом, незаменим для черной работы. Дополнительное удобство. Вот чем она является – ни больше, ни меньше. И как только ему станет легче, он улучит момент, чтобы снова потискать ее и подразнить как следует. И тогда уж она сама будет умолять его, чтобы он взял ее поскорее… – Сэр… – Кто-то протягивал ему руку, держа в поводу коня. Но капитан неловко отпихнул солдата прочь, ухватился за лошадиную холку и взгромоздился в седло, буркнув: – С каких это пор мне требуется помощь, чтобы сесть верхом? Похоже, с ним действительно было что-то не в порядке, однако капитан заставил себя держаться в седле прямо. Перед глазами все плыло, в горле горело. «Держись, черт побери! – молча приказывал он себе. – Какой же ты к дьяволу офицер, если малейшее недомогание может вышибить из тебя дух?!» Нет, он выполнит долг, он сам поведет в разведку своих людей. Ведь они равняются по нему, они доверяют ему – и капитан это знал. И считал это важным. Макклеллан вбил себе в голову, что Магрудер просто сидит на месте в окружении своей многотысячной армии да поджидает прихода янки. Но Тревис отлично знал, какой хитрец этот Магрудер, как он искусен во всякого рода обманах и ловушках. Правда, Макклеллану все время приходится оглядываться на президента Линкольна с его секретарем Стентоном и оттого осторожничать. Черт бы их побрал с этой осторожностью. Зачем-то начали земляные работы вокруг Йорктауна – готовятся к осаде, что ли? Глупость, пустая трата времени. Тревис знал это, но не мог доказать. А Магрудеру только и надо, что немного времени, тогда он получит подкрепление и перегруппирует силы. Тревис кишками это чувствовал. Однако требовались доказательства – а он, черт побери, еле держится в седле, где уж тут командовать отрядом разведчиков в таком опасном рейде!.. Их лагерь расположился в густом подлеске. С собой Тревис взял шестерых солдат – и еще шестеро оставались с Китти и Энди Шоу. Отряд осторожно двинулся через подлесок. Вел их Сэм Бачер. Он уже разведал эти места при свете дня и знал подходящую ложбинку, в которой можно было спокойно дождаться рассвета. Кроме того, оттуда открывался отличный обзор позиций Магрудера. Они добирались до места почти два часа, и как только достигли ложбины, Тревис бессильно соскользнул на землю. Он еле успел ухватиться за седло, чтобы не упасть – ноги стали как ватные. Не дай Бог, видел кто-то из солдат! Нет, вряд ли, еще слишком темно. Ни в коем случае подчиненные не должны догадаться, как ему плохо. – До утра ничего не предпринимать, – приказал он, стараясь не выдать собственной радости при мысли о передышке. Кое-как доковыляв до толстого древесного ствола, он привалился к нему спиной и мигом провалился в забытье… – Сэр, сэр, ступайте взгляните сами! – шептал кто-то, тряся Тревиса за плечо. – Скорее! Он рванулся было, чтобы вскочить, но голова оказалась почему-то такой тяжелой, а ноги такими слабыми, что капитан беспомощно опустился на колени, упершись лбом в землю. Оказывается, солнце уже давно взошло. Но как давно? И отчего он не проснулся раньше? Нашел время отсыпаться! Он снова безуспешно попытался встать. Прищурив воспаленные глаза, Тревис оглянулся и понял, что на него никто не обращает внимания: солдаты сгрудились у края ложбины, возбужденно переговариваясь и качая головами. – Ну что за сукин сын! Глазам своим не верю! Значит, все эти недели он велел одному и тому же отряду маршировать взад и вперед на виду у Макклеллана, и тот поверил, что здесь стоит целая армия! Сколько там, по словам капитана, солдат у Макклеллана? – Кажется, девяносто тысяч. – И я готов держать пари, что здесь окажется не больше пятнадцати тысяч. Ну и прохвост! Да ведь Макклеллан мог прихлопнуть его в любой момент! Впервые вижу такую чертовщину! – Капитан! – окликнул кто-то, но Тревис не в силах был различить кто. Дьявол, от этого солнца глаза так и слепит, и все вокруг словно в тумане. И опять эта жара. Господи, до чего же жарко! А может, он уже погиб и теперь печется на адском огне? Тревис не сомневался, что на том свете ему уготована именно такая участь. С каких это пор Виргиния превратилась в пустыню? И что солнце сегодня совсем взбесилось? – Капитан, вы были правы. Магрудер нас обманул. Надо поскорее дать знать Макклеллану. – Черт побери, Тревис, да ты же болен… – донесся откуда-то из тумана голос Сэма. – Надо отвести его в лагерь и показать Китти. – Она меня убьет, – хрипло выдохнул Тревис. – Она только и дожидается… возможности меня убить… – Я ни на шаг от тебя не отойду, – заверил Сэм. – Ну же, Тревис, поехали назад. Вот упрямец! Какого черта ты вообще сунулся в этот рейд! Легко преодолев его слабое сопротивление, товарищи посадили Тревиса в седло. Он сам сможет вернуться в лагерь. Он теперь понял: все дело в том, что Китти его отравила. Она подсыпала в пищу какой-то яд, и теперь он умирает, но надеется все же дотянуть до лагеря, чтобы самому вцепиться ей в горло и душить, душить… Да, именно так он и поступит. Это не сойдет ей с рук… он заберет ее с собой… И тут он почувствовал, что падает… вниз… вниз… вниз, пока беспросветная тьма не сомкнулась над его головой… Слова достигали его слуха как сквозь черную, глухую пелену. Он мог слышать, но не мог говорить. – Слава Богу, он пытается открыть глаза… – Это был голос Сэма. – Пожалуйста, отодвинься. Мне надо промыть ему глаза, – ответил голос Китти. Да, он ясно слышал ее голос. Черт побери, значит, и она оказалась в преисподней? Значит, он успел все же задушить ее и забрать с собой? Но для преисподней здесь слишком холодно и сыро. Боже, как он ослаб! Тревис хотел взмахнуть рукой, чтобы дать им понять, что с ним все в порядке, но не смог пошевелить и пальцем. – Да посторонись же ты, наконец! Право, Сэм, неужели за все эти недели ты не перестал бояться за своего бесценного капитана? Стоя на коленях, она стала протирать смоченной в слабом уксусе тряпкой глаза и лоб Колтрейна. – Он пошевелился… капитан Колтрейн! – нетерпеливо окликнула она. – Вы меня слышите? Ох, слава тебе, Господи! – Капитан, вам стало легче? – раздался голос Сэма Бачера. Тревис приоткрыл глаза и различил сиявшую физиономию своего давнишнего приятеля. – Ну, теперь дело пойдет на поправку. Я же сказал этой девчонке, что если только ты умрешь, то я мигом вышибу дух и из нее, и из ее драгоценного Реба, и она поверила, – грубо сказал он. – Ну да, ты только и знал, что размахивал перед моим носом револьвером, – сердито отвечала Китти, – даже когда я объяснила, что у капитана сыпной тиф. Редко кто выживает после такой болезни. Он остался жив только оттого, что Господь отвернулся от него, да и дьявол, наверное, тоже. Никому не понадобилась эта черная душа! Послушай, Сэм, ты мне дашь спокойно закапать ему в глаза микстуру, или лучше пусть он ослепнет? Тревис слабо улыбнулся. Какую выволочку устроила Китти старине Сэму! И что удивительно, она добилась своего: старый увалень отодвинулся. – Принеси-ка ему чашку того вина, что остывает в ручье, – велела она. – И еще свежую порцию опия. Он не скоро оправится полностью. – Как… долго я пролежал без сознания? – Тревис удивился, что ему вообще хватило сил говорить. Китти молча колдовала над его глазами. – Как… долго? – настаивал он. – Три недели. – Три недели? – Он попытался подняться, но не смог. – Лучше не дергайтесь. Мне надо промыть этим снадобьем вам глаза. Было намного лучше, пока вы оставались без сознания. По крайней мере, я могла спокойно вас лечить! Целых три недели. Сколько всего могло случиться за это время? Доложили ли они Макклеллану об уловках Магрудера? Да, теперь он вспомнил все совершенно – как ему стало плохо во время рейда, как они раскусили коварные замыслы Магрудера. Но что было потом? Тревис находился в палатке. Рядом лежал кто-то еще. Один из его солдат. Он попытался повернуть голову, но не смог. – Не старайтесь побороть слабость, капитан, – посоветовала Китти. Его удивила необычайная мягкость ее тона. – Лучше засните. Тогда силы восстановятся быстрее. Когда Тревис снова открыл глаза, то обнаружил, что рядом, прямо на земле, сидит Сэм Бачер. – Проваляться три недели на тонком одеяле, на холодной, жесткой земле – да от этого кто хочешь очнется! – грубовато пошутил он. – Как ты себя чувствуешь? – Слабым. – Ну, еще бы! Прихватило тебя изрядно! Первые три дня Китти очень боялась – ты в любую минуту мог испустить дух. Она не отходила от тебя ни на шаг, все поила какой-то микстурой, которую составила из трав и кореньев. А еще отправила одного из наших в город за лекарством. Нам пришлось так и сидеть на месте. Повсюду в лесах полно Ребов, особенно после того как Джонстону удалось-таки добраться со своей армией к Магрудеру. – Вы успели доложить Макклеллану, что он попался на уловку? Сэм кивнул: – Еще бы не доложили! Но Макклеллан и без того успел потерять месяц. Как только он получил наш рапорт, то сразу собрался обстреливать Ребов прямой наводкой и вытаскивать на позиции тяжелую артиллерию. И знаешь, что было потом? Джонстон взял да эвакуировал весь Йорктаун! Ох, конечно, потом еще была большая заваруха под Уилльямсбургом. А привело это к тому, что теперь президент Линкольн с секретарем Стентоном еще пуще косятся на Макклеллана… Эй, я совсем тебя замучил? – всполошился Сэм, увидев, что Тревис прикрыл глаза. – Говорила же Китти, что ты еще слишком слаб! – А где она сама? – Отсыпается. Сейчас уже давно ночь. Ты очнулся сегодня в полдень и снова заснул. И теперь моя очередь за тобой смотреть. Ну конечно, самые тяжелые первые три дня она дежурила возле тебя безотлучно. Китти беспокоилась, что ты так долго не приходишь в себя. И ты действительно едва не умер. И еще Китти сказала, что ты все время спишь, потому что просто слишком слаб, чтобы проснуться. И я ей верю. Наконец-то Тревису удалось повернуть голову. Кто-то лежал сбоку от него. – Это – Винс Поттер, – негромко пояснил Сэм. – Он заболел нынче утром. Китти боится, что ему не выкарабкаться. Парень был слишком слаб с самого начала. – Кто-нибудь уже умер? Сэм отвел взгляд. – Сэм, ты не ответил на мой вопрос: кто-нибудь умер? – Джим Дуган, – дрогнувшим голосом отвечал ветеран. – И еще Лонни Мак. Оба на прошлой неделе. Рэйни – тот помер пару дней назад. Китти сказала, что самое плохое уже позади. И ты должен поправиться, Тревис. Позавчера я был в городе – очень плохие новости. И наше место в строю. Прошел слух, что Ребы вот-вот подберутся к Вашингтону. И все как один твердят, что если это случится, то война будет проиграна. – Да, дело дрянь! – И Тревис добавил еще несколько крепких словечек. – О, капитан обрел дар речи, это сразу чувствуется! – съязвила Китти, входя в палатку. Она была все в том же платье – казалось, на нем вообще не осталось ни одной целой нитки. Растрепанные волосы нимбом окружали лицо и мягко светились в отблесках лампы. Тревису снова бросилась в глаза ее неземная красота – и пламя синих глаз, таких ярких, что по сравнению с ними любая фиалка показалась бы тусклой. Он впервые встречал женщину с таким необычным цветом глаз. А чего стоили эти ресницы – теперь, когда Китти наклонилась поближе, он ясно мог их разглядеть. Пушистые, слегка изогнутые, они играли золотистыми искорками, как будто их посыпали какой-то удивительной пудрой. Необыкновенная женщина! Он внезапно осознал, что больше всего на свете хотел бы иметь достаточно сил, чтобы обнять ее и целовать, целовать до безумия. Китти велела Сэму принести еще вина – оно помогает восстановить силы – и немного вареного мяса, что осталось от ужина. Он должен есть, чтобы поправиться, пусть даже придется кормить его силой. Он поел с большим удовольствием, и Сэм сказал, что хотел бы пойти вздремнуть, если Китти останется дежурить. Перед этим они вдвоем попытались напоить лекарством Винса Поттера, но ничего не вышло. И теперь Китти сидела возле Тревиса. – А знаете, последнее, что я помню, – это мои догадки о том, что вы отравили меня, и оттого мне так плохо. И я твердо решил во что бы то ни стало добраться до лагеря и задушить вас собственными руками. Она рассмеялась, потирая горло: – Так вот почему вы так яростно плевались всякий раз, когда я начинала поить вас лекарством, и пытались вцепиться мне в глотку. И однажды вы и вправду чуть меня не придушили! Слава Богу, рядом оказался Сэм, который еле успел разжать ваши пальцы! – Да неужели? – Именно так! Я и не думала, что вы так сильно меня ненавидите. Все в отряде были в недоумении: зачем таскать меня за собой, если я так вам ненавистна? Я и сама не понимаю. Несчастный Энди, тот места себе не находил, все боялся, что вы умрете и тогда ваши головорезы его прикончат. Она замолчала и несколько долгих минут они глядели друг другу в глаза. – Китти, я не питаю к вам ненависти, – наконец признался Тревис. – И я считаю вас самой красивой женщиной на свете. Просто я никогда в жизни не доверял женщинам – а вы еще и самая опасная среди них. И для меня было вполне логично предположить, что вы постараетесь отравить меня при первом удобном случае. В итоге приходится благодарить вас за спасение жизни. – Ну… Сэм ведь сказал, что убьет меня и Энди, если вы умрете. – И она неловко разгладила подол рваного платья. Вид столь прелестного существа, облаченного в жалкие лохмотья, мог сравниться лишь с диким цветком, распустившимся посреди поля, поросшего плевелами. Такая женщина, как Китти, была достойна лучшего наряда. – Китти, я не думаю, что Сэм привел бы свою угрозу в исполнение. Скорее всего, он просто хотел припугнуть вас. Я уверен, вы ни за что не оставили бы меня умирать от тифа. Спасибо вам! Оба замолкли, вслушиваясь в привычные ночные звуки. Где-то в лесу заунывно ухала сова и стрекотали цикады. Здесь, в палатке, потрескивало масло в маленькой самодельной лампе и хрипло, натужно дышал лежавший в другом углу Винс Поттер. О чем она задумалась? Тревис не имел ни малейшего понятия. Впрочем, он не имел понятия и о том, с чего вдруг задался подобным вопросом. Да, она спасла ему жизнь, но только чтобы отвести угрозу от собственной. То есть ее действия были продиктованы вовсе не расположением или сочувствием к нему. Но почему же ее близость пробуждает в нем незнакомую теплую нежность? – Тревис, – нерешительно заговорила Китти. – Что вы собираетесь сделать со мной и с Энди? Я слышала, Север вот-вот проиграет войну. Почему бы вам не отпустить нас, пока мы все не погибли? – Нет, – резко возразил он. – Вы нужны здесь. Я уже не раз об этом говорил и вовсе не собираюсь отпускать вас домой, где ваши знания пойдут на пользу нашим врагам. А кроме того, разве вы не говорили, что ваш отец воюет за Север? Неужели вы хотели бы, чтобы он страдал и даже умер из-за того, что вовремя не получил помощь? И как вообще вам удается ненавидеть всех до одного федералов, если ваш отец носит такой же мундир, как и мы, и борется за одно с нами дело? – Не забывайте – я обручена с конфедератом. Она порывисто отвернулась, и Тревис мягким прикосновением ладони заставил Китти снова обратить на него взгляд: – Неужели вы так сильно его любите? – Я… я люблю его, действительно люблю, – торжественно произнесла пленница. – Он очень хороший человек. И когда война кончится, мы будем чрезвычайно счастливы вдвоем. – Энди рассказывал мне, что Натан противился вашему желанию работать в госпитале там, на родине. – Вам известно его имя? – не поверила своим ушам Китти. – Вы посмели расспрашивать о нем Энди, и он вам отвечал?! Но почему? Мне это непонятно и даже… и даже неприятно! – Действительно, мы с ним беседовали. Вашего жениха зовут Натан Коллинз, и он сражается в отряде, именуемом «Уэйнский добровольческий». Они участвовали в бою под Шайло. Энди охотно говорил со мной, потому что беспокоится о вас. А я говорил с Энди, потому что желал убедиться, правда ли то, что вы рассказывали о себе. – Стало быть, вы мне наконец-то поверили? – Китти бросила на него насмешливый взгляд. – Да. – И тем не менее не отпустите меня? – Нет. – Тогда остается лишь пожалеть, что вы не умерли. – И она вскочила, чтобы уйти, а Тревис был еще слишком слаб, чтобы остановить ее. На миг Китти задержалась и, заглянув капитану в глаза, горячо спросила: – Тревис, отчего вы так ненавидите женщин? Что за странное стремление заставлять их страдать на ваших глазах? Взять хотя бы ту ночь, когда вы… когда вы… – Когда я доставил вам удовольствие? – Ну вот, опять эта издевательская ухмылка! – Во мне говорил природный инстинкт, – слегка покраснела Китти. – А вот вы упивались моим унижением, и я нахожу это отвратительным и ненормальным. Откуда у вас такая жестокость? Он закрыл глаза. Она хочет знать, почему он так жесток с женщинами? Этого он ей никогда не расскажет. Он вообще ни с кем об этом не говорил, кроме Сэма Бачера, да и то после изрядного количества виски. Ужасные воспоминания задушили бы тогда Тревиса, не выплесни он их наружу. В детстве Тревис любил и почитал свою мать, как и положено любому маленькому мальчику, и не придавал значения ее привычке постоянно отлучаться в Новый Орлеан «развеять одиночество» в те дни, когда отец отправлялся на промысел в глубину болот. Однажды буря в заливе достигла болотных вод, и отцу пришлось вернуться домой раньше срока. Однако неистовая стихия, с корнем выворачивавшая деревья и срывавшая крыши с домов, не смогла бы тягаться с тем ураганом, что бушевал в сердце у Дека Колтрейна, спешившего в Новый Орлеан на поиски своей жены. И он отыскал ее – в объятиях другого мужчины, и силком притащил домой. И пока буря ревела и бесновалась в ночи, неся смерть всему живому, Дек Колтрейн, напившись до безумия, положил конец и беспутной жизни своей супруги, и своей собственной. В тот год Тревису минуло всего двенадцать лет. Его сестренке было два года. Мальчик спрятался в отхожем месте, расположенном за домом. Перепуганные до смерти дети просидели там всю ночь напролет, крепко обнявшись, и вздрагивали всякий раз, как слышался вопль матери и глухой рев отца. Когда перед рассветом ветер немного затих, Тревис собрался с духом и вошел в дом. И оказался в настоящем аду. На полу лежало окровавленное, изуродованное тело, в котором с трудом можно было угадать ту красавицу, какой была при жизни его мать. Рядом раскинулся отец, с перерезанным горлом, все еще сжимая в кулаке нож. Оба были давно мертвы. Тревис едва успел заслонить от ужасного зрелища младшую сестру. Вскоре подоспели незнакомые мужчины. Они явились за отцом, которого собирались посадить в тюрьму за убийство того, с кем проводила время его жена. Но они опоздали – Дека Колтрейна теперь можно было поместить только в сырую могильную яму. Эту ночь Тревис запомнил на всю жизнь. Впрочем, он и не собирался ее забывать. Напротив, он старательно хранил ее, как драгоценный урок жизни, как доказательство того, что любовь к женщине ведет мужчину в ад. И все последующие годы, взрослея в жестокой борьбе за существование, Тревис твердил себе, что никогда не проявит слабость, никогда не полюбит ни одну женщину. Хотя, конечно, не обошлось и без ошибок. Уже в шестнадцать лет он как дурак влюбился по уши в прелестную креолку. А потом возненавидел самого себя за эту глупость, ибо вскоре обнаружилось, что все окрестные мальчишки успели отведать то, что, по ее словам, принадлежало ему, ему одному. Нет, на свете не было ни одной женщины, заслуживающей доверия, и он был бы полным кретином, если бы хоть на секунду усомнился в этом. С тех пор он взял в обычай предоставлять женщинам быть страдающей стороной, не допуская ни малейшей слабости со своей. А потом случилось несчастье с его сестрой, и она убила себя, а Тревис ушел на войну, полный жажды крови. Ему была не дорога собственная жизнь. Нет, не смерть его страшила, а жизнь, обратившая к нему несказанно суровый лик. Видимо, оттого капитан оказался в таком фаворе у самого генерала Гранта. Он очертя голову бросался в любой бой и крушил врага, не ведая жалости ни к нему, ни к себе. Трижды под ним убивали коня, ему приходилось отстаивать свою жизнь в дикой рукопашной схватке, но ни разу он не отступил ни на шаг. И вот теперь здесь, перед ним, сидела самая красивая женщина на земле. Она внимательно смотрела на него из-под пушистых ресниц, касавшихся нежных, как персики, щек, окаймленных золотистыми, как мед, локонами. Тревис невольно скользнул взглядом вниз, на полную, высокую грудь, и даже в своем нынешнем плачевном состоянии не мог не почувствовать возбуждения. О, он хотел ее! Он хотел ее так, как никогда прежде не хотел ни одной женщины в мире. Он желал ворваться в нее и слиться с ней в едином ритме, пока чресла не взорвутся сладким огнем. Он хотел держать ее в объятиях всю ночь, каждую ночь. Он жаждал до изнеможения целовать эти пьянящие губы. А еще он хотел, чтобы она шла с ним по жизни рядом и никто не сомневался, что Китти принадлежит ему, ему одному – и никому больше. Дурак! Тревис с трудом заставил себя отвести взгляд. Дурак! Непроходимый тупица! Она не лучше прочих. Она такая же, как все! Просто ей повезло родиться с необычайно красивой мордашкой. Вот и все! Это болезнь и слабость заставили его на миг потерять голову. И чем быстрее он поправится и наберется сил, тем быстрее придет в себя. – Послушайте, я хочу спать! – грубо проговорил он. – Позаботьтесь лучше о моем солдате. Вы нужны ему больше, чем мне! Китти не спеша выпрямилась, не сводя с Тревиса глаз. – Вряд ли вам вообще кто-то когда-то был нужен, Тревис Колтрейн! – с горечью прошептала она.Глава 20
Китти, сидя на подоконнике, смотрела вниз, на улицу. В августе в Ричмонде стояла адская жара, и она обливалась потом. В тесной комнате было совсем нечем дышать. Как долго она просидела здесь взаперти? Пленница давно утратила счет дням. Или дни успели сложиться в недели? Тревис поместил ее сюда и поставил у дверей часового. Дважды в день приносили еду, в комнате убирали и сменяли воду в кувшине. Но при этом ей ни с кем не удалось обменяться ни единым словом. Заслонившись рукой от слепящего солнца, Китти посмотрела на большие часы над входом в ювелирный магазин. У них в Голдсборо такие же точно часы висели над лавкой Гиддена, но этот магазин намного больше. Разложенные в витрине образцы товаров вполне могли потянуть на многие тысячи долларов. И в потоке прохожих можно было увидеть людей, вполне способных стать покупателями этого магазина. По дороге в город Китти не раз приходилось слышать о том, какое огромное количество денег появилось у людей благодаря энергичной торговле сахаром, лекарствами, кофе и чаем. На улице мелькало довольно много негров: кто-то из них был свободен, а кто-то оставался рабом. Такие чаще служили кучерами или привратниками, широко распахивая дверь и складываясь пополам в угодливом поклоне при появлении белого. Если же это была белая женщина, то негр демонстративно отводил в сторону взгляд, как того требовали правила приличия. Китти уже научилась различать жителей разных штатов по акценту речи и цвету мундиров. Выходцы из Алабамы носили голубое сукно. Из Джорджии – коричневое, предпочитая широкие шаровары и зеленое шитье. Енотовые шапки выдавали парней родом из Теннесси, так же как ковбойские шляпы – из Техаса, а иногда из Арканзаса. Вашингтонский артиллерийский полк щеголял белоснежными перчатками. А однажды Китти удалось полюбоваться темнокожими новоорлеанскими зуавами[10] в необъятных алых шароварах, белых гетрах, длинных голубых рубахах навыпуск и причудливо расшитых жилетах. За широким синим кушаком зуавы носили огромные кинжалы. По большей части солдаты Конфедерации ходили в простых серых мундирах, они вступили в армию во Флориде, Миссисипи или Южной Каролине. Ах, как часто Китти не терпелось высунуться из окна и закричать во все горло, что ее держат здесь в неволе проклятые шпионы-федералы! Но Тревис на прощание не забыл напомнить пленнице, что лучше ей сидеть тихо, как мышь, иначе Энди распростится с жизнью. И она сидела. Потому что до сих пор с содроганием вспоминала, как перепуганного мальчишку грубо схватили и поволокли куда-то прочь, в дальний конец коридора. Нет, Китти не для того спасала ему жизнь, чтобы он погиб так глупо. И потом, должен же быть какой-то иной способ обрести свободу? От скрипа входной двери бедняжка едва не подскочила на месте. В дверях показался Сэм Бачер с подносом, заставленным едой, которую он выгрузил на столик возле кровати. Китти поморщилась: – Тухлая баранина… турнепсы… и черствый кукурузный хлеб! Послушай, Сэм, сколько, по-твоему, я смогу протянуть на этих… этих отбросах? – Не обижайся, Китти, – вполне искренне проговорил Сэм. – Я и сам не рад торчать в такой убогой гостинице, но зато ее хозяина не интересует, чем занимаются его постояльцы, а для нас это очень важно. – А я, напротив, была бы рада, если бы он или те солдаты, что толкутся на улице, заинтересовались вами. Может, они тогда перестреляют вас всех до единого, а мы с Энди получим свободу… – Перестань, Китти, ведь ты вовсе так не думаешь, – примирительно улыбнулся Сэм пленнице. – После всего, что нам довелось пережить, ты не на шутку привязалась ко всем нам! Она задумчиво посмотрела ему в лицо. Да, этот увалень все чаще вызывал в ней симпатию. – Ну ладно, пусть они пощадят тебя, но непременно застрелят твоего распрекрасного капитана! – Ну, девочка, ты разошлась! – Сэм со смехом пододвинул к себе стул и уселся. – Потерпи, глядишь, через денек-другой мы выползем из этой норы. – Как там Энди? – Прекрасно. Только и знает, что спрашивает о тебе. У него в комнате нет окна, так что его участи не позавидуешь. Тревис сказал, что не может положиться на мальчишку, даже если под страхом смерти прикажет ему не высовываться из окна, ну а ты у нас просто умница и умеешь держать рот на замке. – Но зачем нам тут торчать? И куда исчез Тревис? И что это за конфедераты, которые шляются здесь толпами с утра до ночи? – Мы торчим здесь потому, что Тревис и еще кое-кто из наших работают в городе – собирают информацию у пьяных Ребов. В таком городе, как Ричмонд, который наводнен войсками, это нетрудно. Если солдат попадает в город, где есть кабак, он непременно пьет, ну а если он пьет… то непременно болтает. И нам остается лишь держать уши навостренными. Китти подцепила кусочек турнепса, попробовала на вкус и брезгливо отодвинула тарелку. Ужасно! На мерзкого вида зеленую кашицу уселась муха, но тут же улетела прочь. – Вот видите? Даже мухи брезгуют! – Ну, Китти, потерпи еще немного, – рассудительно увещевал ее Сэм. – Мне тоже куда больше нравились твои обеды, приправленные походным дымком. А этот кукурузный хлеб похож на коровью лепешку, высушенную на солнце, правда? Китти подошла к окну и задумчиво проговорила: – Скорей бы уж вернулся капитан. – Соскучилась, да? – Соскучилась?! – Китти резко обернулась. – Сэм, я ненавижу его всем сердцем! Он смеет удерживать меня в неволе, когда я так нужна там, дома, где осталась моя мать… Я… да у меня просто слов нет, чтобы описать, как я ненавижу этого человека! – Ну да, – хитро улыбнулся Сэм, теребя бороду, – видел я, как вы поглядываете друг на друга. Это война сделала вас врагами. Повстречайся вы в мирное время, давно бы уж поженились. – Ты совсем выжил из ума! – Зато я успел немало повидать на своем веку и отлично знаю, какими глупыми бывают молодые люди! – Бачер поднялся, прихватив поднос. – Значит, ты наотрез отказываешься от еды? Что ж, поступай как знаешь, вот только вряд ли ужин окажется вкуснее. Китти покачала головой. Сэм подошел к двери, ударил по ней носком сапога, и стоявший в коридоре часовой тут же распахнул ее, выпуская сержанта. Затем дверь захлопнулась и в замке заскрипел ключ. Опять она оказалась взаперти! Задыхаясь от злости, Китти высунулась в окно. Жара усилилась, и толпа на улице поредела. Смотреть стало не на кого, и Китти отошла от окна и легла на кровать. Незаметно для себя она заснула. Когда Китти открыла глаза, уже стемнело. Девушка встала с постели и поспешила к окну. Высунувшись по пояс, она жадно вдохнула свежий вечерний воздух. – Эй, кто там, привет! – неожиданно послышался чей-то голос. Китти испуганно повернула голову: на подоконнике соседнего окна вырисовывался мужской силуэт. Ее сердце учащенно забилось при виде серого мундира. Солдат-южанин! Посмеет ли она рискнуть и сообщить о том, что ее держат в плену? Перед глазами маячило испуганное мальчишеское лицо Энди. – Привет… – прерывистым шепотом откликнулась она. – Что такое? – удивился незнакомец. – Разве вы не можете поболтать с простым солдатом, чтобы скрасить его одиночество? Вас караулит ревнивый муж или есть иная причина? – Он рассмеялся с нарочитой небрежностью, словно бы всерьез надеялся на ее общительность. – Я… я обручена, – пробормотала она едва слышно, опасаясь встревожить торчащего в коридоре стража. – С военным? – Да, с конфедератом… – Ну… – рассмеялся он снова, – а как же иначе? Не могу себе представить, чтобы такая милая девушка, как вы, водила шашни с грязными янки! В какой части он служит? – В «Уэйнском добровольческом». Он майор в войсках Северной Каролины. А в каком полку, не знаю. – У Китти бешено забилось сердце: может, этот конфедерат знаком с Натаном и даже знает о нем что-нибудь? – Мне только известно, что он участвовал в бою под Шайло… – Черт, там мы понесли большие потери… тысячи людей… – шумно вздохнул солдат. Лампа в его комнате едва светила, и Китти с трудом различала черты лица своего собеседника. – И вы больше ничего о нем не слышали? И уверены, что он еще жив? Ведь с тех пор было немало новых сражений. Она замялась в полном смятении. Разве он поверит, что Китти понятия не имеет о дальнейшем ходе боевых действий? Она знала только то, что сейчас на дворе август и она находится в гостинице в городе Ричмонде, штат Виргиния. – Я сильно болела, – выпалила пленница первое, что пришло ей в голову. – Сыпной тиф. И теперь… я поправляюсь – здесь, в тихом месте. И я… я временно утратила связь с тем, что происходит. – Еще бы не утратить, – сочувственно крякнул солдат. – От тифа сейчас столько людей помирает. Вам еще повезло. Правда, местечко для поправки здоровья вы выбрали не совсем подходящее… Солдат явно проникся к Китти симпатией и стал рассказывать о последних событиях военной жизни. Девушка навострила уши, впитывая информацию, как губка. Итак, в апреле конфедератам пришлось довольно туго. Они потеряли Новый Орлеан, и Макклеллан уже стоял у ворот Ричмонда, а Хэллек штурмовал Коринф. Войска Севера заняли Миссури, та же участь ожидала долину Миссисипи. – Зато теперь все переменилось, – с воодушевлением промолвил он, – и победа Юга не за горами. Макклеллана разбили прямо здесь же, у Ричмонда. А всего пару недель назад армия Джексона заняла гору Седар и обратила в бегство части генерала Попа. Потом, конечно, им пришлось остановить наступление, потому что к Попу подоспело подкрепление, но уже ходят слухи о том, что туда же двинулась армия генерала Ли. – Ох, скорее бы все это кончилось, – с чувством подхватила Китти, всей душой радуясь хорошим новостям. – Я так хочу поскорее вернуться домой. – Ну, судя по вашему оживленному голосу, вы уже успели вполне оправиться после болезни, – лукаво заметил солдат. – Может быть, вы пригласите меня к себе в гости? Я чертовски долго торчал в окопах и теперь не прочь провести время в обществе такой милой барышни, как вы. И даже ваш важный майор вряд ли обидится, если узнает, что вы помогли скоротать вечерок несчастному Джонни Ребу… – Ну, хорошо, – с волнением согласилась Китти, решив ни за что не упускать свой шанс. Она должна объяснить незнакомому солдату, что с ней произошло, и тот запросто сможет помочь ей и Энди. Если в гостиницу ворвется решительно настроенный взвод солдат, то Сэма с дружками схватят прежде, чем они успеют прикончить пленников. – Но вам надо быть осторожным, – прошептала Китти. – Мою дверь охраняет часовой! – Часовой?.. – Он рассмеялся. – То есть это ваш майор не поленился поставить у ваших дверей охрану? Он что, боится, что вас кто-то может похитить? – Да нет же, нет, вы не понимаете! – с досадой воскликнула Китти. Что, если незнакомец не сможет вникнуть в необычную ситуацию? – Меня держат здесь в плену. А этот часовой у дверей – он янки… В этот момент она услышала звук открывающейся двери и отпрянула от окна. В сумраке комнаты Китти увидела гневный блеск серых глаз Тревиса Колтрейна. – Ты с кем-то говорила? – резко спросил он. – О Боже, ну конечно, нет! – постаралась улыбнуться Китти. – Я просто прислушивалась к разговорам за окном. Я целый день одна, и не с кем даже переброситься словом. И мое единственное развлечение – сидеть у окна и слушать разговоры прохожих. Вот хоть Сэма спроси. Он знает – как ни зайдет сюда, всякий раз застает меня у окна… Ее голос звучал неуверенно, и Китти это понимала. Не находя себе места под пронзительным взглядом Тревиса, пленница в конце концов села на кровать и чинно сложила руки на коленях: – Итак, ты вернулся. Это хорошо. Я соскучилась по тебе, Тревис. Я понимаю, что нас не назовешь настоящими друзьями, но вместе нам пришлось пройти через многое, и вот теперь я ловлю себя на том, что рада возможности поговорить с тобой. Он с трудом отвел от нее взгляд и шагнул к двери, приказав часовому передать Сэму Бачеру, чтобы тот явился сюда да прихватил бутылку виски. А потом, не обращая внимания на Китти, принялся нервно мерить шагами тесную комнату. Капитана явно что-то сильно тревожило, и Китти оставалось уповать лишь на то, что он не успел подслушать разговор с солдатом, а солдату хватило ума понять, о чем она толкует. А вдруг в эту самую минуту он уже собирает отряд конфедератов, чтобы напасть на гостиницу?.. Вошел Сэм, коротко кивнул Китти и устроился вместе с капитаном в противоположном углу комнаты с принесенной бутылкой виски. – Все обернулось плохо, Сэм, чертовски плохо, – начал Тревис довольно мрачно. – Макклеллан стоит лагерем на берегу Джеймс-Ривер. Лагерь хорошо укреплен и выдержит не одну атаку, но ему все равно позарез нужны те пятьдесят тысяч штыков, которые пришлось послать против Джексона на Шенандоа. Правда, Джон Поп идет на помощь по руслу Оранжевой реки и Александрийской железной дороге, и Ли ни за что не отбиться от объединенных сил Попа и Макклеллана. Однако Ли умен, как черт, и, боюсь, уже успел пронюхать, что Макклеллан собирается какое-то время просидеть тихо. У меня были кое-какие догадки насчет планов этой лисы, и нынче они подтвердились… – Капитан умолк, переводя дух, и Сэм нетерпеливо спросил: – Ну же, валяй дальше. Что еще придумал Ли? Китти ловила каждое слово. Интуиция подсказывала ей, что этот разговор – самый значительный из всех, которые ей приходилось слышать за последнее время. А что, если эти двое сидят и составляют план, который подвергнет угрозе жизнь ее Натана? От одной такой мысли по спине бежали мурашки. Ведь несчастная не имела ни малейшего представления, где именно сражается сейчас его полк. А Тревис словно в нерешительности набрал в грудь побольше воздуха и с шумом выдохнул его: – Ли послал на север Каменного Джексона[11] с двадцатью пятью тысячами солдат, чтобы атаковать Попа. Сэм изумленно присвистнул и спросил: – Черт побери, а нам-то что теперь делать? – Объявить общий сбор и готовиться в рейд. Прикажи солдатам воспользоваться формой конфедератов, чтобы пробраться через их линии, а потом мы переоденемся и благополучно доставим донесение Попу. Мы не дадим Джексону свалиться как снег на голову. Сэм с готовностью вскочил на ноги и поспешил выполнять приказ. Китти отчаянно молилась, чтобы тот солдат конфедератов не медлил. Теперь, располагая чрезвычайно важной информацией, она тем более должна добиться свободы и обличить Тревиса как опасного шпиона-янки. Ни за что на свете нельзя было выпускать его из Ричмонда с такими сведениями. Она осторожно взглянула на капитана, который все еще сидел на своем месте и потягивал виски прямо из бутылки. А что, если незнакомый солдат так и не придет? Что тогда она сможет предпринять? Надо непременно расстроить их коварные замыслы! Но как? Как ей войти в контакт с конфедератами? Может быть, сейчас настал подходящий момент для того, чтобы развеять недоверчивость Колтрейна? Еще до того, как Тревиса свалила болезнь, она делала робкие попытки пойти на сближение, но капитан оставил их без ответа. Или он сделал это нарочно, разгадав ловушку? Но теперь, после того как она самоотверженно лечила его, их отношения могли бы измениться. Китти решилась сделать новую попытку. В конце концов, что она теряет? Девушка поднялась с места и направилась в сторону Колтрейна. Капитан сидел, тяжело навалившись на стол и прихлебывая виски. С замирающим сердцем Китти остановилась за его спиной, стараясь набраться храбрости для следующего шага. И когда он заговорил первый, вздрогнула от неожиданности. – Принцесса, неужто вам удалось раздобыть нож? И теперь вы примеряетесь, как бы воткнуть его мне в спину? – В насмешливом тоне не было слышно и намека на то, что он всерьез чего-то опасается. Из страха, что голос может ее выдать, Китти молча принялась гладить его плечи. Он не двинулся с места. Наклонившись к самому его уху, пленница шепнула, надеясь, что ее слова звучат достаточно искренне: – Я так долго была совсем одна… здесь… в этой комнате… одна, без тебя, Тревис… Я так ждала этого дня, этой минуты… – Ее губы коснулись его уха, и Колтрейн вздрогнул, откликаясь на ласку. – Обними меня… люби меня… пожалуйста. – Ее хриплый шепот был полон мольбы. Чувствуя, что решимость может покинуть ее в любой момент, она неловко скользнула к Тревису на колени, нервными, дрожащими пальцами расстегнула ворот мундира. Гладя широкую, мускулистую грудь, Китти прижалась губами к его губам, со страхом подумав, что он всего лишь пассивно подчиняется ей. Но вдруг сильная рука ухватила ее волосы на затылке, откинула ее голову назад, и стало видно, что в глубине его глаз зажегся изжелта-алый огонь страсти. – Итак, леди нуждается в удовольствиях, – со своей обычной насмешкой проговорил он. – И мы выкинем флаг перемирия на то время, которое понадобится, чтобы получить необходимое тебе и мне? – Да, – шепнула она, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит из груди, а уши лопнут от стучавшей в них крови. Это всего лишь уловка, твердила про себя пленница. Она вовсе не хочет отдаться этому чудовищу, однако должна изобразить как можно правдоподобнее, что изнемогает от желания. Если другие в это время умирают за Юг, разве ее собственное тело окажется такой уж невероятной жертвой ради дела? Нет, нет, она поступает правильно! Пожалуй, даже Натан не посмеет осудить ее за то, на что она идет ради Юга! – Возьми меня… – Ее руки скользили по его груди, животу и ниже, туда, где горячо пульсировавшая плоть выдавала ответное желание. Одним решительным движением Тревис опустил вырез платья, высвобождая чудесные груди, и коснулся рукой их нежных сосков. Китти медленно закрыла глаза и, едва дыша, прижалась к нему еще теснее. Тревис сильнее сжал ее соски, и она застонала. – А тебе нравится это, не так ли, принцесса? – Почему-то в его голосе слышался гнев. – Ты любишь грубые игры? В ответ Китти вновь застонала, по ее телу прокатились легкие волны конвульсий. Тревис быстро снял с нее одежду. Его ласки стали более страстными и даже грубыми. Подняв Китти на руки, он перенес ее на постель, а потом разделся сам и вытянулся рядом ней, так что она почувствовала, как в бедро упирается твердое, полное крови мужское копье. – Скорее… – стонала она. – О, Тревис, я люблю тебя… прости меня за все злые слова, что я наговорила прежде. Я уже давно полюбила тебя… и в те ужасные ночи, когда ты мог умереть, я молила Господа о том, чтобы он оставил тебе жизнь, и чтобы настал тот час, когда мне хватит смелости признаться тебе в любви… Он по-прежнему ласкал ее, и она распалялась все сильнее, так что неудержимо бушевавшее пламя страсти поглотило все ее существо. А Тревис хрипло шептал: – Проси меня! Проси хорошенько, лисичка, пока я не снизойду до тебя… В другое время Китти сочла бы унизительными его слова, но сейчас, охваченная огнем желания, она попросту не вникала в их смысл. А Тревис грубо, коленом, раздвинул ее бедра. Китти почувствовала, как самой чувствительной точки в средоточии ее женственности касается шелковистая пульсирующая, готовая к любви мужская плоть. Ее тело содрогнулось, сгорая от желания слиться с Тревисом, вобрать в себя всего его целиком, а бедра как бы сами по себе начали любовную игру, побуждая его выполнить ее желание. Врага больше не существовало. Тревис больше не был надменным, самовлюбленным офицером-янки, которого Китти ненавидела всей душой. Он был просто мужчиной, а она – женщиной, и им самой природой было суждено стать единым целым… – Ах, как я люблю тебя Тревис, – прошептала Китти, когда буря страсти миновала и она лежала тихая, умиротворенная, прижавшись к его горячей груди. – А как же насчет человека, за которого ты собиралась выйти замуж? Разве ты вот так легко взяла да и забыла его, Китти? – Он что, издевается над ней? Откуда этот странный насмешливый тон. – И как насчет вашего Дела? Что ты теперь думаешь о нем, Китти? Ты поверила в правоту Севера? И будешь поддерживать меня как верная мне женщина? – Ох, ну конечно, буду, Тревис, – поспешно проговорила Китти и, чувствуя, что излишняя горячность может выдать ее, уже более спокойно добавила: – Тревис, я на самом деле тебя полюбила. Не могу не признать, что старалась побороть это чувство, но оно все же взяло верх, и если уж такое случилось, дляменя самое главное быть вместе с тобой. Да, я готова выступить на стороне Севера. Господь свидетель, кроме тебя, мне никто не нужен! Она притянула к себе его лицо и поцеловала слегка искривленные в ухмылке губы, стараясь избежать проницательного взгляда. Однако он резким движением скинул с себя ее руки, и снова в его глазах зажглось холодное, стальное пламя гнева. – Эх, Китти, ну почему ты считаешь меня таким болваном? – Хотя в его голосе звучала насмешка, глаза оставались мрачными, неумолимыми. – Правда, ты отличная актриса, но и я, к счастью, достаточно повидал женщин, ложью и притворством добивающихся своего, и потому не так легко меня одурачить. – Одурачить?.. Ничего не понимаю… Я же сказала… – Да, я знаю, что ты сказала. – Тревис грубо оттолкнул Китти. – А еще я знаю все, что ты наговорила тому солдату из соседнего номера. – Но я ничего ему не говорила… – в смятении едва выговорила Китти. Нет, он не имел возможности подслушать. Дверь была открыта, и он стоял на пороге, и оттуда не мог ничего услышать, потому что Китти говорила почти шепотом. – Хватит вранья! Тот солдат в соседнем номере – он был янки, маленькая ты дурочка, он был федералом, одним из моих людей. Я решил проверить тебя, Китти, потому что, черт побери, я начал надеяться, что в тебе что-то изменилось. Да, ты красивая и соблазнительная женщина, и с самого первого дня я хотел бы обнимать и любить тебя. Но я слишком хорошо знал – будь проклята твоя черная душа, – что на тебя нельзя положиться, и желал доказать это и себе, и Сэму. Бедный Сэм! Он всерьез поверил, что ты изменилась! Тревис встал и начал одеваться. – И что же ты теперь намерен со мной сделать? – дрожащим от гнева голосом воскликнула Китти. – Насколько я могу судить, Энди ты уже успел пристрелить. Скорее всего, перерезал ему глотку в первый же день, как мы приехали в эту гостиницу. – Замолчи!.. – взорвался Тревис. – Ты только что валялась здесь голая и умоляла заняться с тобой любовью, а через минуту смотришь на меня как на последнее дерьмо! Хватит, Китти, я не желаю больше тебя слушать! Закрой свой поганый рот и делай, что будет сказано, не то, Господь свидетель, я не выдержу и продам тебя первой попавшейся банде мародеров. И черта с два меня будет волновать то, что они станут над тобой вытворять. Единственное, в чем ты была искренна, так это в ненависти ко мне и преданности Югу. Я способен понять это и даже уважать, потому что это твое право – верить в то, что ты сама выбрала. Но поступать так, как поступила ты сейчас, лечь под меня только для того, чтобы дождаться, когда я повернусь спиной, и всадить в меня нож… этого я принять не могу. Ты мне противна, Китти! – А мне противен ты! – воскликнула Китти, рванулась к окну и выкрикнула во всю силу легких: – На помощь! Янки! На помощь! Тревис рванулся к ней, оттащил от окна и с силой ударил ее, так что Китти отлетела в сторону, задев головой об угол камина, и без чувств рухнула на пол. Тревис наклонился над ней и осторожно пощупал пульс. Китти была жива – просто оглушена ударом. Тем временем на улице нарастала тревога: – Эй, какого черта там шумели? – Кто-то кричал про янки… – Надо послать туда патруль… Торопливо подбежав к окну, Колтрейн высунулся по пояс и увидел внизу возбужденные физиономии дюжины зевак. Нарочито небрежно рассмеявшись, он крикнул: – Представьте себе, джентльмены: настали такие дни, когда леди скорее обзовет тебя янки, нежели сукиным сыном, если не удается доставить ей то удовольствие, на которое она рассчитывала! С облегчением он услышал в ответ взрыв добродушного хохота. Небольшая толпа моментально рассосалась. Позади распахнулась дверь и появился встревоженный Сэм. – Ох, парень, мы же чуть не влипли! Я думал, нам без драки не уйти! Тут он увидел распростертую на полу Китти и с тревогой посмотрел на Тревиса. Капитан небрежно махнул рукой. – Ничего, сейчас придет в себя. Он подхватил пленницу на руки, перенес на постель и, взяв кувшин с водой, бесцеремонно выплеснул ей в лицо. Китти мигом очнулась и села на кровати, с удивлением глядя на Тревиса и Сэма. Последний, кашлянув, отошел в сторону. – А ну-ка одевайся, да поживее, милая, – отчеканил Тревис. – Нам пора ехать. Еще один твой вопль – и, клянусь Богом, следом за тобой завопит мальчишка Энди Шоу! Страдая от унижения, Китти поднялась с постели и стала одеваться. Колтрейн молча наблюдал за ней. В голове у него рождались самые невероятные планы, но он не мог выбрать ни один из них. Одно лишь он знал наверняка: останавливаться нельзя! Итак, все это время Китти притворялась. Она не любила его и, пожалуй, даже не хотела. Тревис никак не мог понять, радуется он или печалится, и это приводило его в бешенство.Глава 21
Тревис Колтрейн вывел свой отряд из Ричмонда под покровом ночной тьмы. Капитан собирался как можно скорее добраться до федералов и известить о предательском замысле генерала Ли, но, едва успев отъехать к северо-востоку, угодил под обстрел конфедератов, начинавших атаку в сражении у Механиксвилля. Пробираясь к своим, разведчики потеряли трех человек. Командовавший здесь войсками генерал Фиц-Джон Портер набирал силы для контратаки. Китти снова предполагалось оставить для помощи в полевом госпитале – средоточии крови и страданий. – А что же с Энди? – едва успела спросить Китти у Тревиса, приказавшего какому-то сержанту не спускать с нее глаз. Тревис посмотрел на взъерошенного подростка, потом перевел взгляд на пленницу и с надменной улыбкой ответил: – Полагаю, мы просто оставим его под твою ответственность, милая. Пригодится, чтобы орудовать пилой или копать могилы. И он исчез в облаках порохового дыма – это «наполеоны» с оглушительным грохотом начали свою смертоносную работу. Китти с сочувствием обратилась к Энди: – Увы, тебе предстоит не очень-то приятное занятие. – Война никогда не была приятным занятием, насколько мне известно, – ответил мальчик, и Китти снова поразилась, как не соответствует лицо четырнадцатилетнего подростка тону бывалого ветерана, которым, увы, он стал. И опять потянулись военные будни. Теперь Китти помогала низкорослому толстому доктору-янки. За тонкими стенами палатки жерла пушек извергали грохочущую смерть, и земля содрогалась от ударов. День сменяла ночная тьма, и канонада то усиливалась, то утихала, тогда как в ярко освещенных палатках работа не прекращалась ни на миг. Однажды к ним вбежал солдат. Он был чем-то сильно взволнован. Полуживая от усталости, Китти с трудом узнала Сэма Бачера. Он обратился к хирургу, занятому у стола: – Док, капитан Колтрейн тяжело ранен, боюсь, мы не донесем его сюда… У Китти остановилось сердце. Колтрейна ранили! Но она тут же взяла себя в руки. Ей-то какое дело? Ведь она желала ему смерти, не так ли? И она низко опустила голову, стараясь не встречаться глазами с Сэмом. Хирург сердито посмотрел на Сэма: – Солдат, я не в состоянии помочь твоему капитану Колтрейну. Ты что, не видишь – меня и так ждет не одна сотня раненых? Неужели я брошу их всех ради кого-то одного? А теперь отойди, не загораживай свет! – Док, но вы не можете не пойти! – Бачер что было сил вцепился в хирурга, и Китти с удивлением заметила слезы на глазах старого солдата. По сигналу врача его ассистент подскочил сзади и, обхватив Сэма, оттащил в сторону. Разведчик, растерянно оглянувшись, обратился к Китти: – Ну а ты, Китти, ты не откажешься пойти со мной и помочь ему, правда? – Хоть она и не специалист, ну да черт с тобой, парень, забирай ее и проваливай отсюда побыстрее! – взревел доктор. Китти остолбенела. Спасать Тревиса? Снова? После всего?! – Ну же, Китти, скорее, – торопил ее расстроенный Сэм. – Он там, в овраге. Снаряд угодил в лошадь, а ему задело ногу. Он истекает кровью, если вообще не отдал концы… Это ее долг, твердила себе Китти, торопливо собирая инструменты и лекарства. Тревис ранен и вправе рассчитывать на ее помощь. – Я отправился его искать, не предполагая, что Ребы подобрались так близко, – захлебываясь словами, рассказывал Сэм, ведя ее за руку в кромешной тьме. – Ну а он – он искал меня. Мы ведь с ним неразлучны. И вот сунулся я в тот овраг и слышу, как кто-то кричит, зовет на помощь. Спустился вниз, а это и впрямь Тревис. Я совсем растерялся, а он велел его не трогать, а поскорее разыскать тебя! – Меня? – изумилась Китти. – Вот тебе раз! Он же знает, что я только и мечтаю о его смерти! – Ох, опять ты за свое, Китти! – грубо дернул ее за руку Сэм. – Лучше поторопись! Как бы ему и впрямь не умереть, так и не дождавшись помощи. – Еще далеко? – По-моему, не больше полумили. Только бы нас не опередили эти мятежные собаки! Видела хоть раз, как они обдирают янки? Для них Тревис – находка, тем более что он кавалерист. Чего стоят наши новые добротные сапоги или пайки, которые хранятся в седельных сумках! Похоже, они и убивают-то нас больше из-за барахла! Проходя мимо какого-то отряда, Сэм крикнул, что ранили Колтрейна. Похоже, он был известен этим солдатам. Во всяком случае, они без лишних слов развернулись и последовали за Сэмом – на случай, если придется обороняться от патруля южан. – Ну вот, почти пришли, – пробурчал Сэм, раздвигая ветки. Китти не могла не подивиться, как Бачер находит дорогу в такой темноте, но вспомнила, что они с Тревисом всю жизнь охотились и ловили рыбу на болотах Луизианы, и, собственно говоря, той же охотой они занимались и теперь. – О'кей, теперь давай сюда. Незаметно на горизонте появилось солнце, рассеявшее дымную и душную ночную тьму, и двигаться стало немного легче. – Сюда, сюда… вот, прямо здесь! Китти замерла, стоя на краю оврага и глядя вниз: там лежал Тревис, придавленный к земле изуродованным трупом лошади. – Как можно осторожнее вытащите его из-под лошади и поднимите сюда, – приказала Китти солдатам. Сэм в сопровождении двух добровольцев поспешил вниз. Она услышала болезненные стоны Тревиса. В этот момент кто-то подбежал к ним сзади. Китти обернулась и увидела помощника хирурга. – Погодите! Стойте! Меня послал доктор Гордон! – закричал он что есть силы. – Он сказал, что надо найти раненого кавалерийского офицера. – Да, это верно, – кивнула Китти, с интересом глядя на него. Помощник хирурга был весьма юным – видимо, когда началась война, он был еще студентом. Тощий, неуклюжий, с широко распахнутыми от возбуждения глазами, он вызывал невольную неприязнь. Сэм уже успел вытащить Тревиса из оврага и уложить на ровном месте. Юный ассистент опустился рядом на колени и, орудуя ножом, распорол штанину по всей длине, чтобы осмотреть рану. Не долго думая он пропищал, стараясь говорить как можно внушительнее: – Будем готовиться к операции. Разведите-ка мне костер… – Ну, нет, черта с два я дам тебе отрезать мне ногу! – Тревис поднял голову и посмотрел ему в глаза. Китти поразило выражение страдания на залитом кровью мужественном лице. – Позвольте, но здесь я принимаю решения, – возразил ассистент. – Ты что, хочешь умереть? Эй вы, держите его. У меня нет времени на споры! Никто и не подумал двинуться с места. – Вы что, оглохли? Я же ясно велел держать его! У меня нет хлороформа. Рана кровоточит. Если не поторопимся, он умрет от потери крови… Солдаты по-прежнему оставались неподвижны. Нервический юноша вскочил, притопывая от нетерпения и сжав руки в кулаки. – Проклятие, да держите же этого человека! И разведите костер. Наше святое дело – спасать людям жизни, а не стоять сложа руки и глядеть, как они умирают! Китти отвернулась и наткнулась на пылающий взор Тревиса, молча моливший ее о чем-то. Какую тайну он желал поведать? Что готов скорее умереть, нежели провести остаток жизни калекой? – Китти, осмотри мою ногу и скажи, что думаешь, – невозмутимо проговорил он вслух. – И я подчинюсь твоему решению, каким бы оно ни было. Китти прикоснулась чуткими пальцами к горячей коже. – Корпию, – обратилась она к склонившемуся над ним Сэму. – Раздобудь корпию и что-нибудь для жгута. А потом будем чистить рану, зашьем ее и поместим ногу в лубок. – Ты должна была отрезать эту ногу! – Ассистент дрожал от негодования. – Я запрещаю это! Здесь я исполняю обязанности врача! – Он попытался было перехватить руку Китти и тут же получил от Сэма удар в челюсть, от которого полетел кувырком. – А теперь проваливай отсюда, покуда цел! – пригрозил ему Бачер. – Эта женщина от природы имеет дар лечить людей, и опыта набиралась на деле, а не как ты – из дурацких книжек! Тревис с облегченной, благодарной улыбкой откинул голову, пока Китти кропотливо трудилась над раной. Она отправила солдат в лес на поиски материала для лубков, а Сэму предложила послать Энди за носилками. – Его надо отнести в госпиталь, где можно было бы присматривать за ним. И если конфедераты начнут нас теснить, мы успеем позаботиться и о капитане. Но тут Тревис приоткрыл глаза и скроил такую насмешливую мину, что Китти бросило в жар. – Эй, Сэм, слышал, что сказала леди? Она сказала «нас», как будто стала с нами заодно. – Черт побери, капитан, а кому она только что сохранила ногу? Разве это не говорит, что леди больше не сердится на нас. Оба беспечно расхохотались, тогда как Китти гордо вскинула голову, пронзая Тревиса яростным взглядом: – Это говорит только о том, что леди вообще не любит резать людям ноги! Я по-прежнему ненавижу тебя всей душой, Тревис Колтрейн, и прошу помнить об этом! – А мне по-прежнему безразличны чувства, которые ты ко мне питаешь! – рявкнул он в ответ. – Дай только выбраться отсюда, и я… Но Китти не дала ему договорить, язвительно рассмеявшись. – Не забывай, капитан, что эта рана еще ох как не скоро позволит тебе вершить дела по своему усмотрению! Вот как явятся сейчас конфедераты да захватят тебя в плен, тогда-то ты и поймешь, что я пережила за последние месяцы… – О, тогда-то и найдется какая-нибудь более порядочная южанка, которая будет ухаживать за раненым янки лучше тебя. Может быть, не все женщины такие лицемерки, как ты! – Лицемерки?! Да разве я хоть на минуту скрывала свои истинные чувства по отношению к тебе?.. Но тут подоспели санитары с носилками. Тревис невольно застонал от боли, когда его подняли с земли. – Не обращайте внимания, солдаты, – съязвила шагавшая рядом Китти. – Он бесчувственен, как полено, его ничто не может пронять. – Ну, погоди, дай мне только встать на ноги! – прохрипел Тревис, стараясь приподнять голову. – Ты, Китти, давно заслужила хорошую порку, и я непременно тебе ее устрою! Китти сердито покосилась на лукаво улыбающегося Сэма: – Не понимаю, что здесь смешного? На твоих глазах я только что спасла этому мерзавцу ногу. Тот сопливый ассистент сам не понимает, что творит, и, не окажись я под рукой, твой капитан остался бы калекой. И как он меня благодарит? Пригрозился выпороть! – Я смеюсь, потому что вы оба ведете себя смешно и глупо. Впервые вижу таких меднолобых упрямцев, которые не желают признать очевидное – что давным-давно влюблены друг в друга по уши! Теперь пришла очередь веселиться Китти. Это же надо выдумать такое! Да на свете нет таких слов, способных выразить глубину ненависти, которую она испытывает к корчившемуся от боли на носилках малому. С каким наслаждением и злорадством она бы стерла с его наглой физиономии эту издевательскую ухмылку! Любовь? Сама мысль об этом была кощунственна. Приблизившись к госпитальной палатке, они увидели доктора Гордона в обществе все того же ассистента. – Какого черта ты взяла на себя смелость оспаривать решение моего помощника? – набросился толстяк на Китти. – Раз он сказал ампутировать, так и следовало поступать! У тебя нет ни прав… ни авторитета! Кстати, насколько я понимаю, ты – пленная конфедератка. Вот и отправляйся туда, где находятся пленные, – в тюрьму! По-моему, здесь тебе делать нечего! – А по-моему, самое время вам замолчать и дать мне наконец высказаться! – грозно рявкнул Тревис. – По-моему, это моя нога, и это я не дал ее резать! А что касается мисс Китти, то она моя пленница, и у вас нет никаких прав решать, что с ней делать. А если вы еще потрудитесь осмотреть мою ногу, то наверняка поймете, что она поступила верно. И я непременно попрошу генерала Гранта проверить профессиональную пригодность вашего ассистента. Представляю, сколько рук и ног он успел отрезать у несчастных, даже не попытавшись сохранить их! Тревис пришел в такую ярость, что сладить с ним было под силу одному Сэму. Но и тому пришлось долго сновать между капитаном и хирургом, прежде чем они договорились, что Китти вернется к операционному столу в качестве ассистента. Бой разгорелся с новой силой, и поток раненых не давал времени на дальнейшие споры. Влажный воздух был пропитан смрадом разложения и пороховой гарью. В те редкие минуты, когда сквозь низкие облака проглядывало солнце, дышать было совсем нечем. Южане вели ураганный обстрел. И Китти все чаще натыкалась на совершенно обезумевших федералов, тупо слонявшихся вдоль линии укреплений и неспособных связно мыслить и говорить. Начиналась стадия полного хаоса и замешательства в войске. Прошел слух, что армия генерала Роберта И. Ли прорвала линию обороны федералов у Гэйнс-Милл. Макклеллан дал приказ отступать к плацдарму Гаррисона, к Джеймс-Ривер, где располагалась тыловая база федеральных войск. Китти была вынуждена двигаться вместе с ненавистной ей армией. Авангард Ли несколько раз пытался окончательно добить отступавших, однако после ожесточенных схваток у Сэведж-Стэйшн 29 июня 1862 года, у Фрэйзер-Фарм 30 июня и Уайт-Оук-Свамп в тот же день, а также у Малверн-Хилл в первый день июля Макклеллану удалось целым проскочить под прикрытие речного флота возле плацдарма Гаррисона. Мечта о захвате Ричмонда северянами рухнула безвозвратно. Китти по-прежнему оставалась позади линии огня, не покладая рук трудясь в госпитале, однако и сюда доходили слухи, обраставшие все новыми и новыми подробностями. Якобы из Вашингтона вышел генерал Поп с пополненной новыми силами армией, и его целью является взятие Ричмонда. Ли пришлось переместить свои войска севернее, и уже 9 августа его подчиненному Джексону предоставилась возможность испытать боеспособность новой армии Попа возле Седар-Рана, расположенного несколькими милями южнее Калпеппера. Затем южане окружили правый фланг федералов и захватили весьма важную для Попа военную базу в Манассасе. – Нам приходится отступать, – сообщил Сэм однажды вечером, когда внезапно появился возле госпиталя и вызвал Китти. – Мы уносим ноги и спасаем свои задницы, но обязательно вернемся. Капитан еще не совсем здоров, но он не желает быть отосланным вместе с остальными ранеными в Вашингтон. К тому же и Грант, и Макклеллан считают его самым лучшим разведчиком в армии и ждут не дождутся, когда же снова смогут прибегнуть к его услугам. А пока мы приняли в наш отряд несколько новичков и, как только погрузим все необходимое, отправимся в новый рейд. – Почему бы не оставить меня при госпитальном обозе? – попробовала было возразить Китти. – У меня нет ни малейшего желания всюду следовать за Тревисом и его бандой головорезов. – Ты шутишь, Китти, – удивился Сэм. – Никого не интересуют твои желания! Тревис просто велел мне передать, чтобы ты была готова выехать, а уж если он что решил, то это окончательно. Тебе это должно быть известно лучше, чем любому другому. Тем более что ты сама не уступишь капитану в упрямстве. А теперь собирайся! – Только при условии, что с нами поедет и Энди. – Он уже давно помогает капитану грузить фургон! Ну же, не трать время даром! Китти ничего не оставалось как покорно следовать за Бачером. В какую глухомань заберется отряд Тревиса на этот раз? И почему бы ему просто не драться в составе регулярных частей федералов? Что за необъяснимое стремление непременно командовать каким-то специальным подразделением, скитающимся невесть где, невесть зачем? Пленница увидела примерно четырнадцать верховых, окруживших небольшой фургон. Ни один из них не вызывал в ней симпатии. Грязные, всклокоченные, грубые и бесцеремонные – ни о ком нельзя было сказать хоть одно доброе слово. Мундиры на этих вояках имели самый жалкий вид – мятые, потрепанные, подчас испачканные кровью. А чего стоили алчные взгляды, которыми они так и пожирали ее? Энди заполнял свежей водой бочонки у заднего края фургона, и один из новичков прокричал: – Эй, Джонни Реб, что ты ползаешь, как сонная муха? Не боишься, что тебя пристрелят и оставят валяться, как падаль? – От последовавшего за этим взрыва хохота у Китти душа ушла в пятки. Перед ней было сборище хладнокровных, жестоких убийц. Соскочив с лошади, на которой они ехали вдвоем с Сэмом, девушка поспешила проскользнуть в фургон. Тревис, лежавший на носилках, со скатанным одеялом под головой, заметно помрачнел при ее появлении. – Послушай, что это за зверинец собирается путешествовать вместе с нами? – напустилась на капитана Китти. – Или они почуяли в тебе родственную душу? – Просто генерал верит в меня и в то, что я смогу прибрать к рукам таких отчаянных парней, как эти. Ведь мне удалось укротить даже тебя, не так ли? – Ох, да будь ты проклят! – взорвалась она, топая ногой. – Почему бы тебе не оставить нас с Энди в покое?! Нам не место среди твоих бандитов! Не обращая внимания на ее слова, Тревис откинул укрывавшее его одеяло и заявил: – Я бы хотел, чтобы ты посмотрела, как заживает моя нога. – То есть ты хочешь сказать, что до сих пор никому ее не показывал? – Да. Я не хотел, чтобы до Макклеллана дошли слухи о моем ранении – они наверняка окажутся преувеличенными. Тогда бы он непременно отослал меня в Вашингтон, а я не желаю оставаться в стороне от войны. – Пока тебя окончательно не пристрелят? – съязвила Китти, склонившись над ногой и разматывая неумелую повязку – явно дело рук Сэма Бачера. – А ты не задумывался, что случится, если тебя и вправду убьют, Тревис? Ни небеса, ни преисподняя не примут твою душу – слишком она черная для одних и светлая для других. Капитан открыл было рот, чтобы ответить, но вместо этого застонал от боли – Китти сорвала присохшую к ране повязку. Рана затягивалась на редкость успешно. Нога все еще оставалась в лубках. Но через месяц-другой обещала стать как новая. Узнав об этом, Тревис довольно кивнул: – Стало быть, нам сейчас самое время отправляться искать зимние квартиры. На дворе сентябрь, и холода не за горами. Пожалуй, самое лучшее для нас – провести зиму в горах в Теннесси, чтобы к весне быть полностью готовыми к бою. За эти месяцы я вымуштрую своих солдат так, что во всей федеральной армии не найдется второго такого же эскадрона. В фургон забрался Сэм, и Тревис сообщил ему свои планы: – Отправляемся в Теннесси. К тому времени как ляжет снег, надо будет уже найти себе достойное прибежище. Сэм занял место на передке фургона и взялся за вожжи, а рядом пристроился Энди. Остальные растянулись длинной цепочкой позади повозки – и путешествие началось. – Я бы предпочла путешествовать верхом, – гордо задрав нос, заявила Китти. – Не так-то приятно постоянно находиться в твоем обществе. – Ну что ж, наши новые солдаты будут только счастливы прокатиться верхом в такой компании, – Тревис наградил пленницу все той же мерзкой ухмылкой. – Валяй, я тебя не держу. Попроси Сэма остановить фургон и помочь тебе пересесть на лошадь! Так она и сделала. Но не прошло и получаса, как ей пришлось вернуться в фургон, в общество Тревиса, весело расхохотавшегося при виде ее. – Это же настоящие скоты, – возмущалась Китти. – Им не знакомо почтительное отношение к женщине! А один даже посмел прикоснуться к моей груди!.. – И ты, конечно, залепила ему пощечину? – И еще какую! – Китти, я же предупреждал, что это самые отчаянные парни во всей армии. Иначе их бы не приняли в мой отряд. Вот погоди, как только встану на ноги, сделаю из них превосходных солдат. Ну а пока могу лишь посоветовать держаться от них подальше. Впереди целая зима, а у меня не хватит сил, чтобы постоянно вытаскивать тебя из их постелей. – Неужели ты думаешь, что я захочу разделить с кем-нибудь из них постель? – вспыхнула Китти. Тогда Тревис бросил на нее многозначительный взгляд, скользнув серо-стальными глазами по ее стройной фигуре: – Так, может, ты предпочтешь разделить постель со мной? – И не надейся! – Китти отодвинулась от капитана как можно дальше, однако теснота в фургоне все равно оставляла ее в зоне досягаемости длинных рук Тревиса. Он с удивительной для тяжелораненого силой ухватил ее за локоть и рванул к себе. Как назло, в этот миг фургон тряхнуло, и Китти, не удержав равновесия, рухнула прямо ему на грудь, так что оказалась нос к носу со своим мучителем. – Скажи-ка честно, Китти Райт, – начал Колтрейн, обдавая ее горячим дыханием, – ты отвешиваешь пощечины всем мужчинам, которые отважатся прикоснуться к тебе? И даже сможешь ударить меня, несчастного раненого? Сильные руки сжали ее лицо и привлекли ближе. Он прикоснулся к ее губам – сначала легко, мимолетно, а потом все сильнее и настойчивее. Как ни странно, но у нее вдруг пропала всякая охота сопротивляться, и она обмякла в его руках, чувствуя, как огонь желания растекается по всему телу. Тревис ослабил хватку, однако на сей раз на его лице не сверкала несносная двусмысленная ухмылка. Похоже, ему также стало не до шуток. – Видно, тебе удалось все-таки расшевелить меня, маленькая злючка. Зима будет долгой, и так или иначе нам придется делиться друг с другом теплом по ночам. Почему бы тебе не расслабиться и не насладиться любовью в полной мере? – И у тебя поворачивается язык назвать любовью то, как ты по-скотски совокуплялся со мной? – Она отшатнулась, и зажегшееся было в ней пламя страсти мигом сменилось яростным пламенем гнева. – Короче говоря, ты предлагаешь мне стать твоей подстилкой? Этого ты добиваешься? Ради этого таскал за собой все время? На этот раз лицо Тревиса исказилось злобой, и он встряхнул Китти что было сил, прежде чем оттолкнуть: – Будь ты проклята, девчонка! Каждый раз, когда во мне пробуждается к тебе любовь – причем любовь настоящая, – ты начинаешь кривляться подобно многочисленным представительницам своего племени, лживого, бессердечного, пригодного только для одного-единственного дела! Ну что ж, подожди, пока я встану на ноги, тогда мы с тобой обязательно займемся этим! И уж тогда ты получишь все сполна – пусть даже придется привязать тебя к койке! – Сяду-ка я на лошадь и поеду впереди фургона, рядом с Сэмом, – выпалила она. – У меня больше нет сил тебя слушать! …Китти ехала верхом рядом с сидевшим на облучке Сэмом, а в мыслях ее по-прежнему царила полная сумятица. Почему он так измывается над ней? И в то же время так упрямо удерживает возле себя? И почему у нее захватывает дух от его поцелуев? Не может быть, чтобы догадки Сэма оказались верны. Не может быть, чтобы она, Китти, влюбилась в такого… в такое чудовище! Неужели это правда? Неужели они постоянно враждуют лишь оттого, что их характеры оказались на удивление схожими? Китти не знала, что и подумать. Впрочем, ведь он пообещал, что впереди у них долгая зима. А уж к весне она наверняка сумеет разобраться, какие же чувства внушает ей Тревис Колтрейн.Глава 22
Прошла примерно неделя с того дня, как отряд выступил на поиски зимних квартир. И за это время деревья успели пожелтеть и обронить почти половину своих листьев. Накануне вечером отряд устроил стоянку на берегу мелкого неспешного ручейка, и пленница присутствовала при разговоре Тревиса и Сэма за ужином. Тревис, которому не терпелось вернуться в строй, загорелся желанием попробовать впервые после ранения прокатиться верхом. Сэм пытался спорить, но, как всегда, верх одержал капитан. В конце концов, Сэм уступил, пробормотав, что, пожалуй, вечер для верховой прогулки выдался весьма подходящий. Тревис ухмыльнулся и предложил Китти составить им компанию. Девушка только что разложила одеяло в стороне от остальных членов отряда. Ей хотелось спать, и она отказалась. А про себя подумала, что ни одной лишней минуты не проведет по доброй воле в обществе этого зазнайки Колтрейна. Разбудили ее какие-то странные звуки. Китти насторожилась, всматриваясь в ночную тьму. До нее донеслись приглушенные голоса. И вдруг она ясно услышала голос Энди. – Проваливайте ко всем чертям! – кричал в отчаянии юноша. – Я ни за что не приму вашу присягу! – Нет, это ты провалишься к чертям, – шумели янки. – Или принимай присягу, или мы снесем тебе башку! – А ну распните его вон на том дереве, – послышался голос. – Да приколотите ему повыше ладони, раз он сам не желает поднять руку и принять присягу! Китти стремительно поднялась и поспешила к прогалине, на которой накануне развели костер. В неярком свете она увидела Энди и толпу его мучителей. – Хватай правую руку и прибивай к дереву! – крикнул заводила – патлатый, заросший бородой по самые глаза верзила, которого звали Вайли Барнс и о котором Сэм говорил, что он самый неуправляемый из всей банды. – Или примешь присягу на верность Северу, сопляк, или висеть тебе распятому, как Иисусу! – А ну перестань! Ты в своем уме? Перестань, слышишь? – набросилась на мерзавца Китти. Остальные толпились вокруг Энди, но двое из них оставили мальчишку и мигом заломили пленнице руки за спину. – Так-так, наша маленькая злючка открыла свои прелестные глазки! – смерил ее с головы до ног масленым взором Вайли. – Ну что ж, погоди, после Джонни Реба ты тоже дашь нам присягу. Ну а перед этим, конечно, мы отлично позабавимся с тобой. – Ответом ему был дружный хохот, и Китти стало не по себе от этого ужасного рева – только сейчас она поняла, что оказалась одна, совершенно одна против целой банды. – Ну, Энди, валяй, давай клятву! – Держа наготове молоток и ужасных размеров гвоздь, Вайли обернулся к подростку, тщетно пытавшемуся вырвать правую руку, в которую крепко вцепились янки. – Можешь повторять за мной: «Клянусь быть верным…» Но тут Энди изловчился и плюнул в лицо верзиле, который побагровел от ярости. Он схватил правую руку мальчишки и несколькими сильными ударами пригвоздил к дереву. Послышался нечеловеческий крик Энди. – Будь ты проклят! – вскричала Китти, вырываясь, словно дикая кошка. Но двое громил только сильнее вывернули ей руки и прижали лицом к земле. – Ну, валяй, принимай присягу, – пыхтел, радостно оскалившись, Вайли. До Китти внезапно дошло, что он буквально упивается страданиями подростка. Он ей живо напомнил Люка Тейта, с которым ее когда-то свела судьба! Глаза заволокло слезами бессильного гнева и какой-то алой пеленой, мешавшей ясно видеть. – Энди, ради Бога, прими ты их проклятую присягу, – взмолилась она. – Она ничего не будет значить! Это же пустые слова, вырванные силой! Прими присягу, пока они не пристрелили тебя! Это же настоящие скоты… они не… Ее прервал безжалостный удар по голове. Превозмогая боль, Китти подняла глаза на того, кто ударил. Над ней возвышался Вайли. – Вон ты как запела – «проклятая присяга, которая ничего не значит»?! Похоже, пришло время принять эту присягу и тебе, мятежная шлюха! Похоже, пора и тебе поклясться в верности Северу! Самое время поставить тебя на место и показать, как мы поступаем с мятежниками вроде тебя! Обдавая ее сивушным перегаром от дешевого виски, Вайли грубо рванул Китти, вынуждая подняться на ноги, а двое его дружков отступили назад. Боже милостивый, ну где же застряли Тревис с Сэмом?! Сколько они еще будут кататься, почему до сих пор не вернулись на стоянку? – А ну давай! – твердил Вайли. – Повторяй за мной… Энди, оторвав изуродованную руку от дерева, рухнул наземь, а из раны хлынула кровь. – Я скажу все, что ты захочешь, – выпалила Китти. Разве может иметь значение вырванная силой клятва? Ясно, что ей не справиться с этой бандой головорезов. У нее нет иного выхода, и она вынуждена подчиняться. Сделать вид, что готова играть в их дурацкие игры. Свора полупьяных мерзавцев. Ну ничего, вот вернется Тревис, и уж тогда-то она отыграется за все! Вайли, спотыкаясь, забубнил нечто похожее на присягу, и Китти терпеливо повторяла за ним, с ненавистью глядя в его сторону. Не на шутку распалившийся Вайли осмелел настолько, что рванул ворот ее платья, обнажив нежные упругие груди. Китти и не подумала скрыть наготу от загоревшихся похотью взоров солдат. Напротив, она закинула руки за голову и вызывающе повернулась к ним, приговаривая: – Любуйтесь, любуйтесь сколько влезет… делайте со мной что хотите… и чем больше вы натворите со мной, тем больше вы заплатите Бачеру с Колтрейном, когда они вернутся! А уж я непременно полюбуюсь на то, как вас настругают мелкими ломтиками! Кое-кого из громил ее слова остановили. Они отошли в сторону, не желая принимать участия в ставшей опасной забаве. Но Вайли уже не мог остановиться. Он ухватил Китти за грудь и ущипнул так, что бедняжка чуть не вскрикнула от боли. – Ну что ж, семь бед – один ответ, – пробурчал Вайли, – зато сейчас потешусь вволю, будет что вспомнить. – И он принялся расстегивать брюки, приговаривая: – Сейчас, сейчас ты у меня попляшешь… Никто не заметил, как Энди добрался до карабина и навел его на спину Вайли. Грохнул выстрел, и верзила-янки рухнул ничком, обливаясь кровью. Все застыли от неожиданности, глядя, как он бешено бьется в агонии, размазывая по земле кровь и собственные внутренности, вывалившиеся из зиявшей в животе огромной раны. Но вот наконец он затих, удивленно уставившись в небо остекленевшими глазами. Китти мигом подхватила другой карабин, забытый кем-то возле дерева, и подскочила к Энди, торопливо перезарядившему оружие. – А ну, всем ни с места! – выкрикнула она. – Пристрелю любого, кто посмеет хоть пошевелиться! – Эй, мисс Китти, – заговорил один из громил, послушно держа руки вверх. Мы с парнями просто выпили и решили подурачиться. Никто не думал, что до такого дойдет… Но Китти не собиралась отступать ни на шаг. Они с Энди заставили янки побросать на землю все оружие – вплоть до охотничьих ножей. А потом уложили их лицом вниз, с руками за головой. – Ну а дальше что? – нервно прошептал Энди. – Дальше мне надо перевязать твою руку, – отвечала она, покосившись на окровавленную кисть. Но мальчик посмотрел на нее загоревшимися глазами, забыв о больной руке, и прошептал: – Китти… Да ведь мы можем сейчас сбежать!.. Ее глаза удивленно распахнулись. Действительно, чем не шанс? В их распоряжении есть лошади и даже оружие. Они могут исчезнуть сию же минуту, пока не вернулись Сэм с Тревисом, и запросто достичь армии конфедератов! Конец неволе! Их ждет свобода! – Найди веревку и свяжи их как следует, а я покараулю. А потом мы исчезнем отсюда. Как только мы отъедем подальше от лагеря, я займусь твоей раной. Морщась от боли, Энди принялся за дело. Когда все янки были связаны, мальчик привел двух оседланных лошадей. Беглецы вскочили в седла и только было направились в лесную чащу, как навстречу им выехал Тревис. – Не смей к нам приближаться! – крикнула Китти, беря его на мушку. – Тревис, я не шучу. Мы уедем отсюда в любом случае, даже если придется тебя пристрелить! Тревис не спеша поглядел на связанных солдат, валявшихся на земле, на мертвого Вайли Барнса и на окровавленную руку Энди. Его лицо выражало сильную озабоченность, но никак не растерянность, а тем более страх. Капитан прищурился, что означало у него глубокую задумчивость. – Ладно, – промолвил он наконец. – Уезжай. Я не стану тебя удерживать. Китти почувствовала удивление и облегчение оттого, что все кончилось так мирно. Она ударила пятками по бокам лошади и в сопровождении Энди проехала мимо Тревиса, не спускавшего с них напряженного взгляда. Оба беглеца по-прежнему держали капитана под прицелом. Подождав, пока они подъедут вплотную, Колтрейн заговорил: – Что же ты не спросишь, куда пропал Сэм? Только тут до Китти дошло, что Тревис вернулся один. Заметив ее неуверенность, Колтрейн продолжил: – Китти, мы бы вернулись намного раньше, но лошадь Сэма наступила на гремучую змею. И гремучка успела его укусить. Беднягу здорово скрутило, и я вернулся за тобой, за помощью. Понимаешь, моя нога зажила не настолько, чтобы запросто соскакивать с седла, а уж тем более пытаться поднять старого увальня на круп своего жеребца. Если ты сейчас не поедешь со мной, он умрет. А ты, наверное, знаешь, как лечить укус гремучки. – Да, конечно, – горячо откликнулась она. Ведь Сэм Бачер был ее другом. Он не сделал Китти ничего дурного, и теперь при мысли о том, что сержант лежит где-то в лесу один, в то время как смертоносный яд расходится по его жилам, у нее стыла кровь. – Но почему он сам не сел на твоего жеребца? – удивилась пленница. – Похоже, Сэм еще и сломал лодыжку, падая с лошади. Он не в состоянии двинуться с места. – Китти, – робко вмешался Энди, невольно морщась от непрерывной боли в раненой руке, – по-моему, мы вполне могли бы проведать Сэма. Я все время буду держать под прицелом капитана, и, как только ты поможешь Сэму, мы отправимся в путь. Китти коротко кивнула в знак согласия, приказав Тревису ехать впереди. Капитан молча развернул лошадь и поехал к месту происшествия, стараясь как можно быстрее миновать чащу с густым подлеском и кучами гниющего валежника. Он пристрелил змею почти тотчас же после того, как она напала на Сэма. Это оказалась тростниковая гремучка насколько Колтрейну было известно, самая ядовитая разновидность этих смертоносных тварей. Он снял с Сэма ремень и наложил жгут на его ногу, чтобы помешать яду распространиться по всему телу. После этого он поспешил за помощью. Они уже ехали добрых четверть часа. Молчание нарушил Тревис, спросив у Энди, что случилось с его рукой, мальчик вкратце описал все, как было. Колтрейн с чувством выругался сквозь стиснутые зубы и сказал: – Я рад, что ты прикончил этого сукина сына. Мне с самого начала было ясно, что от него нечего ждать, кроме неприятностей. Извини, что так вышло, Энди. Поверь, что в мое присутствие это никогда бы не произошло! – Так почему же ты отправился на прогулку, – не удержалась Китти, – зная, что подвергаешь нас такой опасности? – Ох, Китти, да разве тебя можно подвергнуть опасности? – расхохотался Тревис, покосившись на нее через плечо. – По-моему, опасности подвергаются те, кто находится рядом с тобой! – Езжай, езжай и не оглядывайся. Мы расстанемся, как только я осмотрю Сэма. Остаток пути они опять молчали. Увидев лежащего на земле Сэма Бачера, Китти сразу же поспешила к нему, напомнив Энди, чтобы не спускал с капитана глаз. – Потерпи немного, Сэм! – сказала она, доставая из ножен висевший на поясе Бачера нож и разрезая штанину. Две маленькие дырочки от ядовитых зубов все еще сочились кровью. Нога успела сильно опухнуть. Сэм застонал, бессильно привалившись к стволу дерева, и с трудом проговорил: – Ох, Китти, нога горит как в огне, да и вторая не иначе как сломана. – Однако несмотря на боль, Бачер обратил внимание на то, как Энди держит под прицелом Колтрейна, и тут же спросил: – Между прочим, что за чертовщину я здесь вижу?.. – Мы бежим из плена. Но сначала я должна помочь тебе, Сэм. А теперь успокойся. Чем меньше ты будешь двигаться, тем меньше яда разнесется с кровью – И она решительно сделала ножом по два надреза на каждом следе от ядовитых зубов, обнажая внутренние ткани Бедняга заскрипел зубами, чтобы не кричать, однако глухие стоны раздавались помимо его воли. Встав на колени, Китти принялась отсасывать из ранок яд, то и дело сплевывая его. Сэм забился в судорогах, его вырвало. – Похоже, ему не выкарабкаться, – негромко пробормотал Тревис, все еще сидевший верхом, и тут же обратился к Энди: – Парень, помоги спуститься с коня – я хочу в эти минуты побыть рядом со своим старым другом. Не выпуская из рук винтовку, Энди тем не менее выполнил просьбу, и Китти не стала возражать – она слишком торопилась отсосать яд. Лишь только убедившись, что сделано все, что было в ее силах, она уселась на корточки и с тревогой посмотрела на распростертое перед ней бесчувственное тело. – Сейчас пока еще трудно сказать, выберется он или нет. Сэм – сильный мужчина. И я сделала все, что могла. Надеюсь, с Божьей помощью нам удастся побороть действие яда. Все сидели в молчаливом ожидании. Ночная тьма становилась все гуще. – Стало быть, ты собралась домой, – тихо обратился Тревис к сидевшей рядом Китти. – Совершенно верно, – откликнулась она. – Домой, в Северную Каролину. Домой, где я смогу дождаться человека, которого люблю и за которого хочу выйти замуж. – Ну а мы найдем подходящие зимние квартиры и займемся муштрой. К весне, когда новобранцы станут настоящими солдатами, а мы с Сэмом оправимся от ран, нам наверняка удастся покончить с этой войной. – Мне надоело слышать про вашу проклятую войну, – Устало прошептала Китти. – Погибло столько отличных парней и сколько еще погибнет, прежде чем война кончится, – продолжал Тревис. – А скольких убил ты сам? – с укором напомнила Китти. – Если говорить обо мне – примерно двадцать, а если о моем отряде – не меньше сотни. – Нашел чем гордиться! – брезгливо поморщилась Китти. – Я давно ничем не горжусь, Китти. – Она впервые услышала горечь в словах Колтрейна. Похоже, в глубине души этот вояка страдает от круговорота горя и смертей, в который затянула его судьба. – Это ужасная война. Брат против брата. Сын против отца. И подчас сами люди не могут объяснить, зачем они убивают себе подобных. Ну, подумай сама, разве нормальному южанину есть дело до правительства? Его всегда больше интересовали взаимоотношения с Богом, нежели с каким-то правительством, которое пишет указы. Китти заинтересовал столь неожиданный поворот мыслей. – И что такого особенного ты знаешь про отношения южан к Богу? – со смехом спросила она. – Я считаю, что на всей земле не найдется народа более религиозного, чем южане. По природе своей это чрезвычайно добрый народ, хотя чрезмерная доброта слишком легко может превратиться в чрезмерную жестокость. Северянин скорее станет враждовать с чужаками, чем со своими, тогда как южанин в первую очередь набросится на своего отца, брата, сестру, жену или друзей. Вот, кстати, взять хотя бы твоего отца: как он ни любит тебя, а сражается на стороне Северян, и оттого тебе очень обидно, правда? Китти почти не слушала Тревиса, ей было лишь интересно, с какой целью он затеял весь этот разговор. Она поняла это слишком поздно – Энди задремал, капитан молниеносным движением вырвал у мальчика винтовку и засмеялся: – Ну вот, Китти, теперь совсем другое дело. Благородному Югу придется еще немного подождать твоего возвращения, потому что ты снова останешься с нами! – Естественно, в его издевательском тоне не осталось и намека на мягкость и рассудительность, усыпившие бдительность их юного часового. И тут произошлоневероятное – Китти опустила голову на руки и разрыдалась от души, оплакивая свою горькую судьбу и свободу, которой так и не удалось добиться. Безнадежно. Ей, верно, не суждено увидеть родной дом. Она навсегда утратила Натана, и отца, и мать. И скорее всего просто-напросто бесславно погибнет от шальной пули в какой-нибудь мелкой стычке. Да и может ли вообще иметь значение то, какая судьба их ждет? Тот мир, который окружал ее с детства, который она знала и любила, утрачен, уничтожен навсегда. И прошлого ей не вернуть. – Китти… – шепнул Тревис, осторожно погладив ее по шелковистым волосам, отливавшим загадочным светом в ярких лучах луны, пробивавшихся сквозь древесные кроны. – Китти, взгляни на меня… Она обернула к нему мокрое от слез лицо. Ну что на этот раз ему надо? Какую новую пытку он успел приготовить для нее? Однако Тревис был серьезен. Горевшие мрачным пламенем глаза заглянули ей в самую душу. – Я знаю, что ты взбалмошная, лживая, коварная мятежница. Я знаю, что ты такая же, как и прочие женщины, готовые вертеть мужчинами, дурачить их и использовать в своих интересах. И все же я не в состоянии расстаться с тобой, избавиться от наваждения твоей проклятой красоты!.. Может быть, я возненавижу тебя и когда-нибудь убью за очередную попытку предать меня, но сейчас, увы, я хочу тебя так, как не хотел ни одну женщину на свете. И если тебе хватит смелости быть честной до конца, ты тоже признаешь, что хочешь меня так же неистово. Словно заколдованная, с широко распахнутыми глазами, не в силах совладать с бушевавшими в душе чувствами, она позволила Тревису увести себя в глубь леса, туда, где густые кусты сплелись ветвями, а землю устилал пышный ковер из хвои. Они опустились на это ложе, устроенное для них самой природой. Молча, неторопливо, Тревис раздевал ее, не прекращая ласк. Их губы слились в поцелуе, и Китти ощутила, как тело разгорается от пламени любви. Его прикосновения, нежные и осторожные, заставили ее стонать от наслаждения. На этот раз Тревис не мучил ее. Впервые за многие годы ему хотелось сделать женщину счастливой, не унижая, не вырывая у нее жестокими ласками страстные мольбы. И когда он овладел Китти, слились не только их тела, но и души. Китти не верила, что такое возможно наяву. Неужели Тревис прав и она действительно хочет, чтобы он всегда был с ней, ласковый, любящий? Обжигающая, удивительная вспышка экстаза ослепила их в один и тот же миг, сменившись сладкой истомой, и еще долго Тревис не выпускал ее из объятий. Наконец он прошептал: – Наверное, сейчас самый подходящий момент, чтобы признаться тебе в любви, Китти. Но я не стану этого делать, потому что не уверен полностью в своих чувствах, а лгать тебе не желаю. Но я все равно признаюсь, что ты значишь для меня очень много, и ни одна женщина в мире не была для меня столь желанной. И я хочу быть с тобой нежным и ласковым. – Я тоже не буду признаваться тебе в любви, Тревис, – ответила Китти. Ей по-прежнему казалось, что сердце ее принадлежит Натану. – Но я отвечу искренностью на твою искренность: запомни, я никогда не изменю своему народу и в один прекрасный день, как только представится случай, вернусь к нему. Он разжал объятия. Неяркий свет зари осветил знакомую дерзкую усмешку. – Ну вот мы и пришли к полному взаимопониманию, Китти. И объяснились начистоту. Больше, пожалуй, и говорить не о чем, верно? – Верно. Сэм сидел, прислонившись спиной к дереву, и смотрел на приближавшихся к нему Китти и Тревиса. – Где это вас черти носят? Я чуть Богу душу не отдал, но это мало кого здесь волнует, так? Китти пощупала его лоб. Жар спал. Как и опухоль на ноге. – Сэм, да ты и вправду начинаешь поправляться! – Ха-ха! Если за мной гоняется целая армия Ребов, неужто я позволю себе умереть от одного укуса какой-то вонючей гремучки? Ну а теперь не лучше ли позаботиться о моей второй ноге? – Тебе следует знать о том, что случилось в лагере, пока нас не было, – заметил Тревис, сворачивая сигарету. – А кроме того, Китти нужно время, чтобы обработать как следует рану на руке у Энди. Так что твоя нога подождет. Китти с Тревисом обменялись взглядами, и Сэм довольно крякнул: – Так-так, видится мне, что вы двое наконец-то усвоили то, о чем я знал с самого начала! Убедившись, что Китти их не слышит, Тревис спросил: – О чем ты бормочешь, старый колдун? – Да все о том, что вы влюбились друг в друга, – последовал краткий ответ. – Правда, покуда этой треклятой войне придет конец, вы еще десять раз успеете проститься. Но будь я проклят, если сегодня и сейчас ты не влюблен в девчонку по самые уши! – Сэм! – рявкнул Тревис, хлопнув по плечу давнишнего приятеля. – Что за чушь ты порешь!Глава 23
К началу сентября 1862 года вся территория штата Виргиния была очищена от федеральных войск. Генерал Роберт И. Ли чувствовал, что сейчас самое время развить этот успех и вторгнуться на север, сохранить для конфедерации побережье Мэриленда и убедить нерешительные Англию и Францию признать независимость Южной Конфедерации штатов. После чего оба правительства не пожалеют ни денег, ни припасов – а может, даже и солдат – для поддержки великого Дела. Итак, 5 сентября одетые в серые мундиры полки генерала Ли переправились через Потомак. Возле Фредерика, штат Мэриленд, главнокомандующий разделил силы, и Каменный Джексон пошел на юг, чтобы захватить Харперс-Ферри и тем самым держать в своих руках всю речную долину. Тогда как сам Ли с остальными силами направился на запад, к Шарпсбургу. Линкольн приказал остаткам армии генерала Попа слиться с армией Макклеллана и начать преследование сил вторжения южан. Четырнадцатого сентября Макклеллан преодолел перевалы в Южных горах штата Мэриленд, а на следующий день ударил по армии генерала Ли, в то время как Джексон задержался у Харперс-Ферри. Правда, стремительный бросок на север позволил ему соединиться с войсками Ли под Шарпсбургом не далее как 16 сентября. Здесь-то и произошла самая кровавая однодневная битва, которую знала американская земля. С утра и до ночи федеральные силы упорно атаковали линии южан. Устрашающие горы трупов возвышались там и сям в Восточном лесу, в Западном лесу, у Данкерской церкви и Бернсайдского моста – словом, по всем окрестностям Шарпсбурга. Наступили сумерки, но измотанные полки генерала Ли все еще удерживали свои позиции, хотя и потеряли девять тысяч солдат. В армии Макклеллана недосчитались двенадцати тысяч. Таким образом, наступление Ли захлебнулось возле реки Антайтам и войска конфедератов отступили обратно в Виргинию. А пятью днями спустя Линкольн обнародовал Декрет об отмене рабства: с 1 января 1863 года объявлялись свободными все рабы, находящиеся на территориях, подконтрольных Конфедерации. Этот ход превратил Гражданскую войну в войну за права человека, и уважающие себя европейские государства уже не помышляли о том, чтобы предложить Югу помощь или хотя бы сочувствие. Разведчики Колтрейна узнали обо всем этом, пробираясь среди отрогов Камберлендских гор в Теннесси – эти глухие места были наводнены толпами дезертиров из обеих армий. Кое-кто пожелал присоединиться к отряду Колтрейна. – Черт побери, меня так и подмывает развернуть коня назад, – досадовал Колтрейн, сидя у походного костра и жуя скудный паек из дорожных припасов. – Сейчас не время отсиживаться в кустах. Нельзя дать Ли оправиться от потерь. Сколько у нас теперь солдат? – покосился капитан в сторону Сэма. – Я насчитал тридцать восемь, – вставил Энди, в последнее время не отходивший от Тревиса ни на шаг и ловивший каждое его слово. Китти, сидевшая поодаль, с явным недовольством посмотрела на них. Ее вовсе не радовало то, как Энди стал относиться к Колтрейну. Началось это с того злополучного вечера, когда Энди пристрелил Вайли. Тревис похвалил мальчишку и отдал должное его отваге. В результате подросток привязался к капитану и не отходил от него ни на шаг. Равным образом Китти осуждала способы привлечения в отряд новобранцев из числа встречавшихся по пути дезертиров. Янки не смели отказаться из страха быть повешенными, а в случае поимки их ждала именно такая расправа. Ну а южане были рады уже и тому, что Колтрейн не пристрелил их тут же, на месте. Оторванные от своих товарищей по оружию, бедняги теряли присутствие духа и готовы были принять любое предложение. – Ни ты, ни я сейчас не в состоянии драться как положено, – возразил Сэм, ковыряясь в костре длинным сучком. – Самое лучшее, что мы сейчас сможем сделать, поторопиться в горы, чтобы устроиться как можно лучше на зиму. К весне численность отряда возрастет, возрастет и боевое искусство солдат. И тогда наш эскадрон прогремит на всю армию Союза! Китти расстелила одеяло и уже собралась было лечь, как вдруг из леса раздались крики, затем звук выстрела и снова отчаянный крик. Вскоре на поляне показались часовые. Они вели к костру незнакомца, то и дело подталкивая его в спину винтовками. Одежда человека превратилась в окровавленные лохмотья, которые когда-то были синим мундиром северянина. Глаза на изможденном, заросшем бородой лице выражали страх и растерянность. Он рухнул на колени и ткнулся лицом в ладони: – Ради Бога, не убивайте… пожалуйста, не убивайте меня… Тревис знаком велел поднять незнакомца. Однако от слабости тот едва мог держаться на ногах. Подслеповато щурясь, бродяга присмотрелся к капитану: – Кто вы, сэр? Клянусь, я больше не являюсь солдатом ни армии Союза, ни армии мятежников. Я слишком устал смотреть на смерть и теперь скрываюсь в горах, чтобы избавиться от пережитого ужаса. – Я офицер Союзной армии, солдат, и ты обязан представиться как положено. Откуда явился и кто позволил тебе бросить товарищей? – Колтрейн говорил уверенно и значительно, тем самым непререкаемым тоном, в котором ясно угадывался прирожденный лидер, человек, с которым не так-то легко спорить. – Виргиния… мы сражались в Виргинии… О Господи, что за кровавая бойня! И я просто поймал лошадь… там убили кавалериста, а лошадь осталась… и я поймал ее и поскакал прочь. – Он умолк, чтобы перевести дыхание. Кто-то поднес к трясущимся губам кружку виски, которое он проглотил мигом. Тревис приказал солдатам вернуться на свои места возле костра, а часовым – отправляться на пост. Судя по всему, то, что мог рассказать этот человек, не предназначалось для посторонних ушей и могло спровоцировать новые случаи дезертирства. – Итак, я готов тебя выслушать. Мы давно не получали известий здесь, в глуши, пока искали зимние квартиры. Ты ранен? – Нет, просто едва держусь на ногах от усталости. Я слишком долго скакал верхом, а потом бежал куда глаза глядят… Словом, старался оказаться как можно дальше от этой ужасной войны. О Боже… – И он заплакал, спрятав лицо в ладонях. Тревис переглянулся с Сэмом поверх его поникшей головы. Энди, затаив дыхание, боялся пошевелиться – если его заметят, то наверняка тоже отошлют прочь. Дождавшись, пока отчаянные рыдания стихнут и сменятся невнятными мольбами и всхлипами, Колтрейн все так же многозначительно напомнил: – Солдат, я задал тебе вопрос и жду ответа. Одного взгляда на грозное лицо Тревиса было достаточно, чтобы бедняга сжался от страха и вновь разразился рыданиями: – Резня, вот что там было! Настоящая резня! Но я больше не в силах был вынести… Грубо выругавшись, Тревис жестом руки подозвал Энди. Сэм уже раздобыл лишнее одеяло. – Китти, накорми его чем-нибудь, а потом пусть отправляется спать. Хочешь не хочешь, но теперь этот трус стал членом нашего отряда. Одному Господу известно, почему они решили, что за одну несчастную зиму я смогу организовать настоящий эскадрон. Ведь приходится возиться с таким дерьмом… – Все еще недовольно ворча, он с помощью Энди подвинулся к фургону. – Если хотите, я раздобуду для вас еще кое-что, – предложила Китти, вручив дезертиру скудный паек. – Ох, мисс, – благодарно взглянул тот, – я уже и не помню, когда ел в последний раз… Поверите, последнее, что я проглотил, была сырая ящерица, которую сам же и поймал! Так боялся встречаться с другими людьми. Ведь в здешних местах не знаешь, друга ты встретил или врага! – Пока не кончится эта война, нам, похоже, всем придется пробавляться ящерицами. – И она принесла еще яблоко и картофелину. Дезертир с жадностью принялся за еду. – Значит, Юг берет верх, верно? – Китти и не пыталась скрыть звеневшее в голосе ликование. – Генерал Ли марширует на Север и побеждает? – Нет, мэм, – он с любопытством посмотрел на пленницу. – Просто целые армии гибнут и с той, и с другой стороны. И мне не кажется, что кто-то из них побеждает. Это бессмысленная резня, и я не хочу в ней участвовать. Жаль, что нельзя вернуться домой. Там меня наверняка схватят и вздернут в два счета за дезертирство. Я хотел отсидеться здесь, в горах, пока одна из сторон не победит или пока не перебьют всех солдат до единого. – Возможно, это довольно здравое решение, – мрачно улыбнулась она. – Вы уж простите, мэм, но, судя по вашей манере говорить – неспешно, мягко, – вы никак не леди с Севера. – Меня держат здесь в плену. – Китти не видела причины скрывать. Все равно об этом знал весь отряд. – Меня похитил еще в Северной Каролине предатель-конфедерат, а капитан Колтрейн, вытащив меня из одного ада, поместил в другой. Я – медсестра. – Северная Каролина… – задумчиво произнес незнакомец. – Пару месяцев назад, когда мы еще бились на равнинах, с нами воевал один человек из Северной Каролины. Я отлично это помню, потому как всем было невдомек, с какой стати южанину рисковать своей шкурой ради Севера. Ну, понимаете, ведь получается, что он бросил свой народ и пошел воевать против него и даже против своей семьи. По меньшей мере, это странно. И я так ничего и не понял. – Мой отец ушел из дома, чтобы воевать за Север, – прошептала Китти, у которой вдруг захватило дух, а сердце болезненно сжалось. Нет, невозможно! Не может быть, чтобы этот несчастный был знаком с Джоном Райтом! Где-то в глубине души Китти уже успела смириться с тем, что, скорее всего отец давно погиб и она больше никогда его не увидит, – и вот теперь слезы хлынули из ее глаз неУДержимым потоком. Дезертир бросил на нее изумленный взгляд. – А этот человек… – заговорила она, до боли сжимая пальцы, – этот человек из Северной Каролины… он не носил повязку через правый глаз? – Ну да, – удивленно отвечал солдат. – Точно, через правый. А еще с ним повсюду таскался старый гончий пес. – И он невольно засмеялся, вспоминая: – Этот гончак ни на минуту не расставался с ним. Я помню, как мы потешались над этим псом… Как бишь его звали? Киллер, да, точно так, Киллер… У Китти все поплыло перед глазами… Она почувствовала, что вот-вот упадет. Так бы оно и случилось, не подхвати ее Тревис, незаметно подошедший к ним. Испуганный дезертир недоуменно посмотрел на Колтрейна: – Капитан, честное слово, я не говорил ничего, что могло бы так напугать леди… она сама спросила про человека с повязкой через глаз… – Ступай к остальным, – велел Тревис. Дезертир, пожав плечами, повиновался. – Китти… – ласково окликнул капитан. – Китти… тебе легче? Она распахнула глаза и тут же вновь разрыдалась, вспомнив рассказ дезертира. – Я тоже слышал, – сказал Колтрейн, прижимая ее к груди и осторожно гладя по волосам. – Это наверняка был твой отец. – Прошла целая вечность, – сокрушенно прошептала она, – и вдруг такой удар. Наверное, я уже успела свыкнуться с мыслью о том, что отец погиб. Было столько сражений… столько пролилось крови… А может, под Шайло он был совсем рядом с нами? Может быть, его ранили и он истекал кровью? А может… И снова бедняжка забилась в истерике, спрятав лицо на груди Тревиса. Из теней нерешительно выступили Энди и Сэм, но Тревис взмахом руки отослал их обратно. Он все так же обнимал Китти, дожидаясь, пока слезы иссякнут сами по себе. – Давай-ка поможем друг другу потихоньку добраться до фургона, – прошептал он. – Я все еще не могу как следует наступать на больную ногу. А кроме того, принцесса, нам не мешает поговорить. – Его негромкий голос звучал удивительно нежно, а в глазах светилось сочувствие. Сырой, холодный ночной воздух живо напоминал о грядущей нелегкой зиме, кравшейся с вершин гор Теннесси. Под ногами шелестел ковер из мокрых листьев. Рана Тревиса хотя и заживала, но все еще мешала свободно двигаться. Китти поддерживала его за талию, а он опирался ей на плечи. Так они добрели до фургона, и пока Тревис неловко опускался на колени, Китти уже успела забраться под повозку и забиться в самый дальний угол, снова содрогаясь от плача. Внезапно где-то поблизости необычно резко ухнула сова, словно и она удивилась, отчего юная особа так безутешно плачет. – Слезами горю не поможешь, – грубо заметил Тревис. Его никогда не трогали женские слезы, однако Китти показалась такой искренне несчастной и беспомощной в своем горе, что ее всхлипывания мало-помалу начали проникать сквозь броню равнодушия, к вящему неудовольствию капитана. Проклятие, что еще за слабости? Неужели война в компании с этой девчонкой все-таки берут над ним верх? – Ах, Тревис, тебе все равно этого не понять, – сквозь слезы проговорила Китти. – Мы были так близки. Я любила папу больше всех на свете… – Больше всех на свете? Да полно тебе, Китти. Он так захотел воевать, что бросил тебя, и жену, и землю – все, что имел, и ушел на Север. А ты осталась дома, чтобы помогать лечить раненых сепаратистов-мятежников, которые убьют любого федерала, какой только попадется им на пути, не исключая и твоего отца. Пойми, в этой воине не важно, где находится родина того или иного человека. Если на нем вражеский мундир или он воюет под вражеским знаменем – ты должен его убить. А как насчет твоего любовника-южанина? – Да не был он моим любовником! – взорвалась она. – Сколько раз повторять, что это Люк Тейт овладел мною первым. Натан был джентльмен, и он ждал свадьбы. – А кое-кто другой первым сорвал цветок, – усмехнулся Тревис и подумал, что для него еще не все потеряно, если он способен на такой цинизм. Стало быть, девчонка не до конца заморочила ему голову своей красотой и обаянием… Они долго лежали молча, вслушиваясь в ночные звуки: уханье все еще не угомонившейся совы, рычание рыси, где-то далеко вышедшей на охоту, шуршание каких-то мелких зверьков вроде опоссума, сновавших в кустах. – Я давно слышал о человеке с повязкой через глаз и неразлучной с ним старой собакой, – негромко промолвил Тревис и почувствовал, как мгновенно насторожилась Китти, ловя каждое слово. – Говорили, что во всей армии Союза не найдется второго такого храбреца. Он дрался как одержимый и отказывался от любых званий, предпочитая оставаться рядовым. Даже самому генералу Гранту не побоялся заявить, что пошел воевать не ради личной славы. Он просто желает по мере сил помочь покончить с войной поскорее. Но даже не имея никаких званий, он вызывает в окружающих почтение, и они признают его своим вождем, и готовы идти с ним в огонь и в воду, а подчас и на верную гибель. Китти повернулась к нему, и даже в темноте было видно, как возбужденно сверкают ее глаза. – Почему ты ничего не рассказал? Почему ты молчал обо всем этом, Тревис? Ты же слышал, как я рассказывала про отца, и отлично знал, что это именно он! – Ну, мне показалось, что твое сердце принадлежит Югу и тому мятежному офицеру, твоему жениху, но никак не отцу. Так зачем же было осложнять тебе жизнь? Мы в самой гуще жесточайшей опаснейшей драки, и больше всего на свете я хочу победить в ней и дожить до победы. Того же самого хочет и твой отец. А если бы я сказал, что он может быть где-то поблизости, ты наверняка помчалась бы разыскивать его, чтобы взглянуть на него хоть одним глазом. И тебя бы занесло прямиком на линию огня, где многие тысячи солдат только и делают, что стреляют друг в друга. – А мне все равно, доверяешь ты мне или нет! – воскликнула Китти. – Лучше возьми да отпусти меня! Позволь мне исчезнуть из твоей жизни! Я заберу с собой Энди, и мы пойдем искать отца. – И что дальше? – Наивность Китти его рассмешила. – Ну вот найдешь ты его и что станешь делать? Уж не собираешься ли вместе с ним вернуться домой? Китти, тебе давно пора повзрослеть и понять: этот человек принял решение и не станет его менять! – Ну так позволь и мне принять решение! – взмолилась она. – Позволь мне уйти, Тревис! У моего отца не все в порядке с головой. Ты не представляешь, как жестоко избили его куклуксклановцы! Он хочет отомстить. И оттого так поступил. Позволь мне разыскать его и уговорить вернуться домой! – Я не могу отпустить тебя, Китти. Мое дело – прочесывать здешние горы и отлавливать всех дезертиров, чтобы к весне из них получился приличный эскадрон. И ты нужна здесь, потому что никто не позволит нам таскать с собой дипломированного полевого хирурга. Ты незаменима. – А что бы ты делал, если бы не наткнулся на меня? – возразила она. Сокрушенно вздохнув, он попытался обнять ее и привлечь к себе, но Китти вырвалась. – Послушай, принцесса, я не могу отпустить тебя сейчас, даже если захочу. Ты забыла, что в горах полно дезертиров. Если ты наткнешься на одну из их банд, то тебя изнасилуют до полусмерти и бросят на растерзание диким зверям. Поверь, как только кончится война, я лично позабочусь о том, чтобы тебя доставили домой живой и невредимой. – Неправда, ты будешь сидеть у конфедератов в тюрьме и ждать, когда тебя вздернут! – выкрикнула она. – Пока на нашей стороне воюют такие солдаты, как твой отец, – вряд ли! – рассмеялся он. – Судя по тебе, я представляю, каким упрямством и силой духа наделен он. Поверь, у Юга нет ни малейшего шанса нас одолеть! Китти отвернулась от Колтрейна. Ярость и отчаяние переполняли ее. Она лежала, глядя в темноту, и душа ее была полна новой решимости. Хватит рыдать и проклинать свою беспомощность. Довольно слабости! Теперь ей, как никогда, необходимо выжить, чтобы сбежать вместе с Энди. Когда и как это случится, она не знала, но была уверена, что Колтрейну ее не удержать. Ее мысли перенеслись в Северную Каролину, она стала думать о Натане и впервые за многие месяцы уснула с безмятежной улыбкой на устах.Глава 24
Февраль 1863 года капитан Колтрейн со своим эскадроном провел безвылазно в горах Теннесси. Распутица, дождь, холод, а под конец и огромные снежные заносы отрезали их от всего остального мира и не позволяли даже совершать охотничьи вылазки, чтобы обеспечить себя свежим мясом. Ветхие одеяла разваливались на глазах. Обмундирование также не соответствовало сезону: особенно досаждала нехватка обуви – полуразвалившиеся сапоги служили плохой защитой от льда и снега. Китти трудилась не покладая рук, помогая солдатам справиться то с одной хворью, то с другой. К тому времени отряд уже насчитывал около сотни человек. И по меньшей мере треть из них погибла от дизентерии. – Какой нам смысл собирать отряд для того, чтобы воевать весной, если половина людей перемрет еще до того, как успеет стаять снег? – приставала Китти к Тревису. В тот вечер на ужин у них было мясо лошади, погибшей от холода. Жесткое, безвкусное, оно едва ли было способно утолить голодную резь в желудке. Тревис насторожился, как делал всякий раз, слыша это невольно вырвавшееся «мы». Насколько велика вероятность того, что под влиянием поступка своего отца Китти мало-помалу утрачивает пресловутую преданность Югу? Капитан не верил в это, хотя Сэм постоянно твердил ему, что девчонка меняется на глазах. – Людские потери на войне неизбежны, – пробурчал капитан, у которого ломило челюсти от малосъедобного мяса. Допив из чашки остатки мутной жидкости, он ополоснул ее растопленным снегом и спросил: – Китти, у нас больше нет кофе? – То, что пришлось сейчас пить, вызывало у него отвращение. – Сегодня я сварила все, что осталось. Честно говоря, из припасов у нас есть только вот эта дохлая лошадь. А когда и ее съедят, кому-то придется отправиться на охоту. – А это значит, что кто-то умрет от простуды, если еще раньше не замерзнет в лесу. Сэм сидел возле костра, кутаясь в дырявую накидку. – А тут еще эта зараза, – проворчала Китти, чувствуя, как по ней ползет вошь. Скорее всего, она тоже заразится чесоткой. Но разве в таком ужасном холоде можно думать о бане? Весь отряд только и делал что толкался возле костра, экономя последние крохи еды и топлива. – Китти, – с ухмылкой заметил Сэм, – похоже, что все вши и блохи тоже оголодали за зиму, вот и кусаются как ненормальные. Ну что ж, пусть уж лучше они, чем какие-нибудь Ребы! – Его борода уже отросла до груди. Тревис не настаивал на том, чтобы солдаты брились и вообще заботились о внешнем виде, собираясь вплотную заняться этим весной. – Сэм, отсюда далеко до Мерфрисборо? – негромко спросил капитан, погруженный в свои мысли. – Трудно сказать. В двух днях пути, а может, и в трех по такому снегу. Если вообще хватит сил спуститься с гор. А ты что, решил вылезти из берлоги? – Нет. Просто как только потеплеет, наши дезертиры поскачут во все стороны, словно блохи с дохлой крысы. И нам надо успеть их перехватить. Но прежде необходимо обеспечить отряд продуктами. Ты посмотри на Китти. От нее остались кожа да кости, какой из нее лекарь, если сама еле держится на ногах? – А что, сэр, вас только по этой причине беспокоит мое здоровье? – лукаво улыбнулась Китти. Но Тревис пропустил ее вопрос мимо ушей, продолжая обращаться к Сэму: – Кто из нас двоих отправится в город? Последний из отловленных бродяг рассказывал, что в конце декабря Розенкранц и Брэгг сцепились не на жизнь, а на смерть. И судя по тому, что нам известно, в данный момент армия полностью разбита и в Мерфрисборо не осталось ни одного федерала. Сэм долго думал, ожесточенно расчесывая бороду. – Ну, вот что я скажу, капитан. В такую пору мне не стоит пытаться ползать по горам. Боюсь, старые кости не выдержат и рассыплются. Лучше ты возьми столько людей, сколько сочтешь нужным, и отправляйся, ну а я присмотрю за порядком здесь. – Хорошо. Я и сам не прочь вернуться к цивилизации и узнать новости о ходе войны. Вот было бы здорово, если бы выяснилось, что она уже кончилась! Цивилизация. Люди. Города. Возможность бежать! Китти изо всех сил старалась скрыть охватившее ее возбуждение. Едва дождавшись, чтобы Сэм отошел подальше, она прильнула к Тревису и попросила: – Пожалуйста, Тревис, возьми меня с собой. – С какой стати? – удивился тот. – Ты нужнее здесь, Китти. В отряде полно больных. – Ну пожалуйста… – Она заставила себя подняться на цыпочки и обнять его за шею, чувствуя, как загорается желанием его сильное тело. – Тревис, я не хочу расставаться. Не бросай меня здесь. Боюсь… боюсь, что сойду с ума, сидя в этой дыре и думая без конца, жив ты или погиб. Я пыталась задушить его… ну, это чувство… но оно сильнее меня. А еще я хочу сказать правду. Мне нужно попытаться узнать что-нибудь про отца. Ну пожалуйста, возьми меня с собой! Он пытливо посмотрел ей в глаза, стараясь различить малейшие признаки притворства, но пленница поспешила прижаться губами к его губам. Тревис больше не в силах был терпеть: подхватил ее на руки и отнес на убогое ложе. Здесь, в стороне от очага, царила жуткая стужа, и Китти завернулась в одеяло. Тревис захлопнул дверь, щелкнул задвижкой – и они оказались отрезаны от скованного зимними холодами внешнего мира. Торопливо скользнув под одеяло, капитан жадно прижал к себе Китти, а она зашептала: – Ах, как бы я хотела принять ванну и надушиться, прежде чем ты придешь ко мне. Я бы хотела быть такой чистой и женственной и любить тебя как можно лучше. Возьми меня с собой. Одень в шелк и кружева и уложи в настоящую постель, чтобы мы могли ласкать и любить друг друга всю ночь напролет. Ну же, Тревис, пожалуйста! Но ему было не до разговоров в тот миг, когда тела их слились воедино и он проник в бархатные глубины наслаждения и любви. Двигаясь не спеша, осторожно, он дождался, когда Китти забьется под ним в судорогах экстаза, и лишь потом дал выход своей страсти. Они еще долго лежали обнявшись, Китти ласкала плечи и спину Тревиса, стараясь сделать вид, что ни за что не желает отпускать от себя. – О, любовь моя, – хрипло шептала она, – как бы я хотела, чтобы это случалось каждую ночь. Если бы ты только знал, как часто я лежу без сна и буквально дрожу от желания стать твоей? Тревис приподнялся и слегка отодвинулся от Китти. Ему всегда претило оставаться рядом с женщиной после того, как желание угасло. Да и партнерше, по его мнению, от этого было мало удовольствия. – Трудно заниматься любовью в таких условиях, – пробурчал он, чтобы что-то сказать и чувствуя легкую вину за то, что не способен ответить такими же страстными любовными клятвами. Проклятие, не могут они быть искренними – и все! Она не могла по-настоящему его полюбить. – Но если бы ты позволил мне спуститься с тобой в город, там мы хоть ненадолго, но окунулись бы в домашний уют. – Китти, скорее всего, спустившись в город, мы окажемся в самом пекле. И тебе будет грозить опасность. – Да как у тебя язык поворачивается говорить такое? Разве ты никогда не брал меня с собой в самое пекло, когда кругом свистели пули и рвались снаряды? Но только тогда я ненавидела тебя, и все было по-другому. – Ну а теперь, моя милая, ты полюбила меня, не так ли? – Его улыбка была мрачной, едва ли не саркастической. – И рвешься отправиться вместе со мной только оттого, что от одной мысли о разлуке тебе становится дурно, да? Она постаралась смотреть прямо ему в глаза, трясясь от страха, что вот-вот он заглянет в самую глубину ее души и поймет, что все это ложь и притворство. Не дождавшись ответа, Тревис продолжил: – А что, если я скажу, что возьму тебя с собой, чтобы отправить на Юг, к своим, и что вы с Энди свободны? Тогда ты останешься со мной? Китти замерла от страха неосторожным ответом разрушить все в один миг и прошептала, часто заморгав, словно стараясь подавить невольные слезы: – О, Тревис, если ты отошлешь меня прочь, мне придется уйти. Да, я уйду, если только ты сам этого захочешь. Потому что чувствую себя обязанной быть вместе со своим народом, но мое сердце будет всегда с тобой. Черт бы ее побрал! Тревис вскочил и рывком натянул брюки. Она не скрывала, что может уйти, но при этом ухитрилась дать понять, что хотела бы остаться с ним! Тревис посмотрел в окно. К своему удивлению, он увидел, что солдаты развлекались игрой в снежки, стараясь хоть немного согреться и разогнать скуку от вынужденного безделья. За его спиной послышались легкие шаги, и Китти прижалась к нему, обнаженная, несмотря на царивший в хижине холод. – Пожалуйста, Тревис. Позволь остаться вместе с тобой! Если ты бросишь меня здесь и никогда не вернешься, я так и не узнаю, что будет дальше… с чувством, что зародилось между нами. И навсегда утрачу душевный покой. Все зашло уже так далеко… пожалуйста, позволь мне узнать, чем это закончится! Он резко развернулся, пронзая горящим взглядом самые глубины невообразимо прекрасных темно-синих глаз: – Будь ты проклята, Китти, перестань же мне лгать! Это притворство! Ты рвешься в город, чтобы попытаться сбежать! Я вижу тебя насквозь! И любишь ты меня не больше, чем я люблю тебя, и во всех твоих словах ни на грош правды, одна только ложь! Он сам не заметил, что трясет ее изо всех сил, пока Китти не удалось оторвать от себя его руки и отскочить в сторону, содрогаясь от рыданий. – Да, Тревис Колтрейн, я правда ненавижу тебя, когда ты говоришь со мной, как… как с потаскухой! Неужели это так омерзительно – думать, что я действительно тебя люблю? Или тебе удобнее относиться ко мне как к шлюхе? А ты не думал, что я также способна на какие-то чувства?! Он смущенно смотрел, как она рыдает, и не мог найти слов для утешения. Он действительно обидел Китти. Но неужели она так коварна? Однажды она спасла его, не позволив сделать калекой чересчур ретивому безмозглому докторишке. А еще отказалась от возможности сбежать, чтобы спасти жизнь его лучшему другу. И даже сейчас, изможденная от голода, она украдкой делится скудным пайком с теми солдатами, кто больше всех нуждается в хорошей пище. Откуда у него такая уверенность, что при всем при том она остается вероломной женщиной? Вот и в постели они больше не лежит под ним, как бревно, а с охотой и страстью отвечает на ласки. И он с горечью гадал, любила ли она вообще своего драгоценного жениха? Ведь когда началась война, великое множество солдат поспешили обвенчаться или объявить про помолвки со своими милыми, прежде чем уйти на фронт. В подобные времена страсти легко разгораются, а чувства бушуют с необычайной силой, что происходит, впрочем, и по сей день. И вполне возможно, что ее нареченный Натан Коллинз поступал под влиянием момента, так же как и Китти, из страха никогда не вернуться с войны. И ведь она так любит отца! И его решение присоединиться к Союзу могло совершенно сбить ее с толку. В такой ситуации немудрено запутаться в своих сердечных делах. И вот теперь, когда девчонка вполне способна по-настоящему влюбиться в него, он ее обижает. Неужели он обречен разбивать сердца всем женщинам, с которыми его сводит судьба, и все оттого, что его собственная мать согрешила, изменив мужу, а его первая женщина оказалась шлюхой? Разве это оправдывает его холодную, грубую жестокость? И Тревис прижал к себе Китти и стал утешать ее, согревая своим теплом и высушивая слезы, выступившие на ее глазах: – Прости меня, Китти. Я вовсе не хотел тебя вот так обидеть. Это все оттого, что внутри меня все еще бушует пламя… настоящая война с самим собой. А я втянул в нее и тебя. Прости. – Я же не прошу тебя любить меня в ответ. – Она спрятала лицо у него на груди из страха, что ее глаза могут выдать правду. – Просто позволь мне быть рядом с тобой и любить тебя. Это все, что мне нужно. Они еще долго просидели так, молча прижавшись друг к другу, пока в дверь не забарабанил Сэм: – Эй, там, вы двое, черт бы вас побрал! Я тут отморозил всю задницу, пока вы играете в «как я тебя ненавижу»! Отворяйте дверь, покуда я ее не вышиб! Тревис засмеялся и встал, пока Китти торопливо одевалась. – Ну что же, Китти, ты получишь свое шелковое платье, и я позабочусь, чтобы у тебя на костях поскорее наросло побольше мяса! – То есть берешь меня с собой? – восторженно вскрикнула она. Кивнув, Тревис поспешил отворить дверь и впустить Сэма. – Мы отправляемся завтра, как только рассветет. Делай все, что сможешь, для наших больных и растолкуй Энди и Сэму, как за ними ухаживать. Энди!.. Закусив губу, она уставилась в широкую спину капитана. Каким образом можно заставить взять Энди в город и не выдать себя? Не бросать же мальчишку одного! Ведь как только она сбежит и Тревис поймет, что его обвели вокруг пальца, он придет в такую ярость, что запросто убьет Энди, чтобы отомстить. Не об этом ли он постоянно напоминал пленнице? Убить Энди? Но в последнее время она стала замечать, что ни Тревис, ни Сэм больше не относились к нему как к заложнику. Теперь было ясно, что оба они привязались к подростку. И с ним ничего не случится. Напротив, его постараются уберечь от неприятностей. И она имеет право пойти своей дорогой в поисках свободы. На следующее утро Китти надела на себя все теплые вещи, какие смогла раздобыть. Тревис отдал ей теплую шерстяную шапку. Сам он облачился в неизменное пончо. День выдался солнечным, но морозным, и дыхание повисало в воздухе клубами пара. С собой они брали фургон, которым правили двое солдат, еще шестеро сопровождали их верхами. – Конечно, этого мало, чтобы драться, – сказал Сэму Тревис. – Но, по крайней мере, мы будем выглядеть достаточно внушительно. Остается надеяться, что нам повезет и мы благополучно доберемся до города. Все вокруг покрывал свежевыпавший снег. Под его тяжестью поникли стволы деревьев. Лес стоял тихий, безмолвный, и только слышно было, как повозка с трудом прокладывает себе путь в сугробах. – Китти, тебе тепло? – заботливо спросил Тревис, оглянувшись. Отряд ехал, растянувшись цепочкой. – Мне никогда в жизни не было так холодно, – едва улыбнулась она застывшими губами. – Но это ничего. Я в порядке. И стараюсь не думать ни о чем, кроме теплой постели в Мерфрисборо. – Они обменялись понимающими взглядами, и на какое-то мгновение оба взгляда засветились вполне искренним теплом и нежностью. А потом Китти снова поспешила напомнить себе, что это лишь игра и что если все пройдет по плану, то очень скоро она окажется по ту сторону фронта, в дружеских объятиях конфедератов. И теперь следует приложить все усилия, чтобы выяснить, где расположена армия южан. И в одну прекрасную ночь, когда Тревис заснет покрепче после выпитого виски или любовных утех, она выскользнет из его объятий, украдет лошадь – и была такова! Все казалось теперь таким простым. Отряд двигался медленно и осторожно. По обе стороны тропы нависали ветви деревьев, грозившие снежным обвалом. Вот они спустились в овраг, затем принялись карабкаться по склону вверх, постоянно настороже, в ожидании неведомой опасности. Внезапно Тревис взмахнул рукой, и все послушно замерли. – Вон там, – показал он оказавшемуся рядом Джебу Гаррису из Пенсильвании, – я уловил какой-то блеск, когда из облаков выглянуло солнце. Надо укрыться получше. Это может оказаться ловушка. Отряд рассредоточился по обе стороны тропы, а Джеб и еще один солдат отправились обходным путем на разведку, утопая в глубоком снегу. Никто не промолвил ни слова. Китти не спускала глаз с Тревиса, который следил за разведчиками, прищурившись от слепящего сияния мириад снежинок. Их уже давно не было видно, однако капитан по-прежнему смотрел в том направлении. Прошло около десяти минут. Китти затаив дыхание ждала звуков стрельбы. Однако лес отвечал молчанием, и только ледяной ветер с отрогов гор свистел и завывал меж деревьев, подобно некоему неугомонному призраку, шептавшему людям, что впереди их ждет опасность и смерть. – Капитан! – раздался откуда-то испуганный шепот Джеба. Тревис поспешил в ту сторону, жестом приказав остальным ждать на месте. Однако Китти, не желая подчиняться, послала свою лошадь следом. Они быстро выехали на прогалину и невольно охнули от ужаса при виде четырех трупов, покрытых льдом. В широко распахнутых глазах застыл ужас от принятой ими страшной смерти. – Южане? – невнятно спросил Тревис. – Так точно, сэр. – Оставь все как есть. Нам надо ехать. Они вернулись к отряду и продолжили свой путь, глубоко задумавшись. Кое-кто шепотом рассказывал о том, что видели на поляне. Но ни Китти, ни Тревис не пожелали обсуждать это. Так они ехали весь день и заночевали в лесу, у костра, горячо полыхавшего под порывами ветра. Китти прижалась к Тревису, и он обнял ее под тонким одеялом. А пленница принялась молиться, чтобы он все же поверил в искренность ее любви, а себя уверять в том, что ничего к нему не испытывает и только притворяется. Натан. Ей следовало бы почаще вспоминать про Натана. Она очнулась от грубого окрика: – Ни с места, Ребы, не то отправитесь в ад еще до завтрака! Все проснулись, но никто не пошевелился. Китти закусила губу, чтобы не закричать, ожидая в любой момент получить пулю в сердце. Их окружали солдаты в потрепанных синих мундирах. – Желаете знать, что стало с вашим часовым? – злорадно осклабился один из них. – Он заснул на посту, и теперь уж этот сон стал вечным, потому как у бедняги перерезано горло! То, что случилось потом, ошеломило всех. Да и впрямь, разве кто-то в здравом уме решится нарушить приказ, когда на него направлены дула десятка заряженных винтовок?! Солдаты буквально опешили от неожиданности, а покрасневший от ярости Тревис гаркнул: – Идиот! Это же янки стоял на посту! А я – капитан Тревис Колтрейн, федеральная кавалерия… и выполняю личное поручение генерала Гранта! – Виноват, сэр!.. – Незнакомец махнул остальным, чтобы опустили ружья, однако все еще держал Тревиса под прицелом. – Сэр, вы же понимаете, мне требуются доказательства. – Еще бы, – усмехнулся капитан, доставая какие-то бумаги. Он дождался, пока солдат прочтет их и опустит свое ружье, а потом раздраженно осведомился: – Может быть, ты все же представишься как положено? – Сержант Джей Вест. Третий нью-йоркский полк. Мы патрулируем территорию по приказу генерала Розенкранца. Он сейчас зализывает раны в Мерфрисборо. – Куда мы незамедлительно отправляемся. – И Тревис жестом скомандовал подъем. – Для завтрака задерживаться не будем. Лучше поспешим прямо в Мерфрисборо, пока на нас не налетела еще одна кровожадная банда. – Виноват, сэр. Тревис, не обратив на него внимания, занялся своей лошадью. – Сэр, вам должно быть известно наказание за сон на посту. Этого часового расстреляли бы, если бы нашли. Эти правила установил сам генерал Грант. Тревис, резко развернувшись, прожег сержанта взглядом: – Мои люди больны, обморожены, измучены голодом, так какого черта винить беднягу в том, что он заснул на посту?! И к тому же никто не давал тебе права пускать в ход нож только потому, что руки чешутся кого-то прикончить. Ты даже не попытался выяснить, на чьей стороне воевал тот солдат! Нет, это ты заслужил наказание, сержант, а не мой солдат за сон на посту! Сержант Вест пришпорил коня, стараясь ехать следом за Колтрейном. Китти пристроилась поближе, чтобы иметь возможность подслушать нечто важное для ее плана побега. – Вы что же, всю зиму просидели в горах, сэр? – почтительно поинтересовался сержант, стараясь загладить свою вину. – Да, всю зиму. Отлавливали дезертиров с обеих сторон. Но наши припасы давно истощились. Приходилось питаться мясом павших лошадей. Вест брезгливо поморщился и предпочел сменить тему: – Вы слышали про бой у Антайтама? И про то, что Линкольн заменил Макклеллана генералом Амбруазом Бернсайдом? – На нашу стоянку никто не поставлял информацию, однако кое-что доходило и до нас. И Вест с охотой продолжил: – На протяжении всей середины декабря Бернсайд провел шесть больших штурмов укреплений армии Ли под Фредериксбергом, в Виргинии. Смею доложить, капитан, это обернулось одной бесполезной бойней. Мы потеряли десять тысяч человек. А сам Бернсайд просто сел и разревелся посреди наваленных горами трупов. И при этом Ребы потеряли раза в два меньше. А потом, пару недель спустя, Бернсайд решил устроить тайный обходной марш, да только забыл про распутицу и увяз по самые уши, продвигаясь не дальше чем на милю в день. Солдаты назвали этот марш «дерьмовым», и на том карьера Бернсайда кончилась. Он только что сдал команду генералу Джозефу Хукеру. Они продолжали обсуждать ход военных действий, однако Китти не удалось уловить ничего, что могло бы подсказать ей, где находится Натан. Он мог оказаться где угодно. Похоже, эта война никогда не кончится. Однако Китти должна изобрести способ отыскать Натана. Отряд подъехал наконец к Мерфрисборо, и первое, что бросилось пленнице вглаза, – коровий выгон, где содержались конфедераты. Вид они имели весьма жалкий. Не сводя испуганного взгляда с толпы бывших вояк, Китти с болью в сердце думала, что среди них мог вполне оказаться ее Натан… Вот пленные о чем-то недовольно закричали. И часовые принялись наводить порядок, пустив в ход приклады винтовок. Тревис обернулся и посмотрел на Китти, но та перевела взгляд, изображая полнейшее равнодушие. Отряд еще долго ехал по грязной тесной улице, пока не остановился возле обветшавшего здания гостиницы, расположенной несколько в стороне от центра города с лавками и магазинами. – Здесь остановился сам генерал Розенкранц, – сообщил сержант Вест, прежде чем они успели спешиться. – Там, наверху, наверняка найдутся подходящие комнаты для вас с леди. А остальные солдаты могли бы встать на постой вместе с нами, на окраине города. Тревис помог Китти спуститься и, крепко поддерживая под локоть, повел в отель. По одну сторону от входа располагался салун, по другую – уходившая вверх лестница. Тревис представился стоявшему на посту часовому и сказал, что прежде всего желал бы устроить леди в отдельную комнату, а потом явиться с докладом к генералу Розенкранцу. Солдат кивнул и протянул Китти руку, но та отвергла помощь и сама поднялась наверх. Янки проводил ее в самый конец коридора и распахнул Дверь в весьма убогую комнату. На полу лежал вытертый, выцветший ковер, а на железную кровать было накинуто ветхое покрывало. Стул и плетеный стол довершали обстановку. Стекла в окнах оказались выбиты. Солдат, заметивший ее растерянность, извиняющимся тоном произнес: – Вы ведь понимаете, леди, здесь тоже не обошлось без драки, а дела наши идут так худо, что нет времени на наведение порядка, и вряд ли оно появится вообще. – Ну что вы, здесь очень даже мило, – язвительно отвечала Китти, успев приметить и окно в конце коридора, и проходившую рядом пожарную лестницу – скорее всего она выходила на заднюю аллею. Стало быть, осуществить побег не составит особой сложности, вот только прежде надо будет предпринять кое-какие шаги. – Я позабочусь, чтобы вам принесли поесть, – пообещал солдат и вышел, закрыв за собой дверь. Она ждала, что в замке повернется ключ, но этого не случилось. Тревис действительно ей поверил. И больше она не будет сидеть взаперти. Зябко обхватив себя за плечи, стараясь сдержать радостное волнение, Китти поспешила выглянуть в одно из разбитых окон. Отсюда можно было видеть выгон, на котором содержались пленные. Не может быть, чтобы среди такой толпы не нашелся хотя бы один человек, который не был бы знаком с Натаном и не знал бы, где его искать. И не может быть, чтобы хоть один из них не побоялся сбежать. Эти мысли еще нельзя было назвать настоящим планом, однако следует поскорее обдумать все мелочи. Сейчас или никогда! Китти резко развернулась и ошеломленно застыла, услышав, как раскрылась дверь. На пороге стоял улыбающийся Тревис с подносом, уставленным всякой снедью: тосты, кофе, бекон. И все это удивительно вкусно пахло. – Я приказал принести сюда ванну и горячую воду. Ты сможешь как следует вщкупаться, как и мечтала… – И как следует обнять тебя, – промурлыкала Китти, кокетливо стреляя глазами из-под полуопущенных ресниц. Он поставил поднос на стол, а потом обнял ее и поцеловал: – А вот с этим придется подождать, любовь моя. Мне надо обсудить кое-какие важные дела с Розенкранцем. Похоже, есть неприятные вести и для тебя, но я пока не уверен. – Неприятные вести? – испугалась Китти. – Тревис, не мучь меня. Пожалуйста, скажи сразу… – Ох, зря я проболтался раньше времени. – Он со вздохом покачал головой. – Теперь ты мне не дашь покоя. Словом, мне только что сказали, что один мятежный генерал, Натан Бедфорд Форрест, занимается партизанской деятельностью, которой пора положить конец. Для этого в Ла-Гранд, в Теннесси, полковник Бен Гриерсон собирает кавалерийский отряд, и Розенкранц утверждает, что Грант намерен послать туда и меня с моим эскадроном. Нам предстоит уничтожить железные дороги и склады мятежников и расчистить путь для армии Гранта, направляющейся к Виксбергу. – И что теперь должно стать со мной? – капризно спросила она. – Уж не боишься ли ты, что я стану кричать, высунувшись в окно? И не собираешься ли ты меня связать и заткнуть рот, чтобы я не разгласила твои драгоценные планы? – Нет, принцесса, – рассмеялся Тревис, – я не боюсь этого. Да и кому бы ты разгласила мои планы? Тем пленникам на выгоне, которых все равно увезут отсюда с первым же поездом? Нет, я рассказал тебе об этом, потому что при желании ты можешь остаться в тылу. Этот рейд будет не из легких, женщине там не место. Мне придется вернуться в горы, чтобы забрать Сэма и прочих, и Двинуться сразу на Ла-Гранд, к полковнику Гриерсону. А ты останешься здесь, с Розенкранцем. Он направит тебя в полевой госпиталь. – Но я не хочу, чтобы ты меня бросал! – воскликнула Китти. – Ах, Тревис, как ты мог так поступить со мной… с нами? Неужели я совсем ничего для тебя не значу? Крепко прижав ее к груди, Тревис возразил: – Ты очень много для меня значишь, моя прелесть, но я не могу рисковать твоей жизнью. Раньше все было не так, ты была мне безразлична, но теперь все изменилось, и именно это заставляет меня позаботиться о твоей безопасности. Кавалерийские рейды – на редкость опасное предприятие, и я попросту не могу взять тебя с собой. Китти была готова убить себя за то, что испытала настоящую тоску при мысли о скорой разлуке. Ведь ей полагалось его ненавидеть, не так ли? О Господи, ну почему весь мир перевернулся с ног на голову?! Нет, надо бежать, бежать и вернуться к своим, пока она окончательно не потеряла рассудок! – Сэр, вас ожидает генерал Розенкранц, – раздался голос у дверей. Тревис поцеловал Китти на прощание. – Поешь как следует. Прими горячую ванну. И жди меня. Он вышел и закрыл за собой дверь, и пленница на цыпочках поспешила следом и прижалась к двери ухом. – Позаботьтесь о ванне для леди, а потом потрудитесь очистить весь этаж. Я не желаю, чтобы кто-то из этих людей додумался подглядывать в замочную скважину. – Сэр, но я полагаю, что для безопасности вашей и генерала в соседнем номере следует оставить хотя бы часовых, – тревожно возразил незнакомый голос. – Ну вот и поставьте их внизу, у лестницы. Черт побери, можно подумать, вы боитесь тех мятежников, которые сидят на выгоне! Словом, я дал вам приказ – вот и потрудитесь его исполнить! Соседний номер… значит, совещание с Розенкранцем состоится в соседнем номере! И во всем коридоре не останется ни одного часового, потому что Китти якобы принимает ванну! Ох, что-то все выходит поразительно просто, думала Китти, трепеща от возбуждения. Итак, она уселась за стол и поела, не чувствуя вкуса пищи. Вскоре в номер доставили ванну и горячую воду. Китти заставила себя переждать еще минут десять, тихонько приоткрыла дверь и выскользнула в коридор. Здесь царила полная тишина, только из-за соседней двери раздавались приглушенные голоса. Дрожа от страха и опасаясь, что гнилые половицы заскрипят под ногами, она подкралась поближе. – …Это верно, что дела у Севера идут не лучшим образом, – послышался незнакомый голос. – Грант увяз по уши в той проклятой трясине, что покрывает всю равнину к северу от Виксберга, а я застрял здесь, чтобы перегруппировать армию. На это уйдет месяцев шесть, не меньше. Ведь потери составили тринадцать тысяч человек. Раздался изумленный свист и голос Тревиса: – И что будет дальше? – Хукер взялся вплотную за армию. Представляете, он проявил удивительные способности организатора. Правда, генерал изрядно закладывает за воротник, однако что есть, то есть – он прирожденный лидер. И сумеет привести своих солдат в форму. Чего, увы, нельзя сказать про меня. – И про меня тоже, – сокрушенно признался Тревис. – Мне с трудом удается сохранять их живыми, где уж тут думать о форме! – Хукер отправил рапорт мистеру Линкольну о том, что не имеет смысла обсуждать, сможет он взять Ричмонд или нет – дескать, это вопрос времени, и только. – Ну и шутник! – рассмеялся Тревис. – Значит, вы просто не знаете еще Забияку Хукера, – так же смеясь, возразил Розенкранц. – Он заявил это всерьез. Вот увидите, как только дороги просохнут достаточно, чтобы по ним могла двинуться армия, Хукер подступит к Ричмонду с гораздо большими силами, чем удавалось собрать Макклеллану. Он двинется через всю Виргинию по южному берегу Джеймс-Ривер, не давая врагу спокойно спать и удерживая для нас эту местность, чтобы нам доставались бекон и зерно с тамошних ферм. И конечно, не станет повторять ошибки Бернсайда, пытаясь атаковать конфедератские укрепления возле Фредериксберга. Он пошлет туда незначительную часть армии, чтобы отвлечь внимание генерала Ли, а сам с основными силами спустится по Раппаханноку и переправится через него, чтобы ударить в открытый левый фланг и тыл. У Китти захватило дух. Боже правый, если бы только успеть сообщить об этом конфедератам! Она же может спасти их столицу! Вот только далеко ли до этого самого Фредериксберга в Виргинии? Ведь сама она находится сейчас в Теннесси! – Я бы хотел вернуться под начало генерала Гранта, сэр, – говорил тем временем Тревис. – Нет! – прогремело в ответ. – Грант говорил, что во всей Союзной армии не найдется лучшего командира эскадрона и к тому же отличного стрелка. Вы немедленно отправитесь на помощь группировке полковника Гриерсона, как и предполагал ранее генерал Грант. – А вы позаботитесь о леди? – Так вот в чем загвоздка! – ухмыльнулся Розенкранц. – Вы беспокоитесь о леди. Прелестная, должен вам сказать, штучка. Ну, так и быть, я присмотрю за ней, а если она и впрямь окажется такой умелой медсестрой, как вы расписывали, ей найдется работа и здесь. Надеюсь, вам хватает мудрости не заходить слишком далеко в своих чувствах – чего доброго, еще влюбитесь в пленную мятежницу, капитан! – Отец бросил их с матерью, чтобы примкнуть к нашему делу, сэр, – поспешно ответил Тревис. – И Китти во многом изменилась. Я в этом вполне уверен. А что касается любви, сэр, то до вас просто не дошли подробности моей биографии. Я вообще не люблю женщин. – По-видимому, ваша биография оказалась недостаточно важной, чтобы лечь ко мне на стол в ежедневной сводке донесений, – засмеялся генерал. – Однако я позабочусь о том, чтобы с леди ничего не случилось. Можете на меня положиться. А теперь вам следует приготовиться к отъезду. Завтра же отправляйтесь за своим отрядом и ведите его к Ла-Гранд. Это находится на пути в Миссисипи, и попасть туда следует как можно быстрее. – Сэр, – возразил Тревис, – но ведь полковнику все равно придется ждать, пока просохнут дороги, так что нет необходимости в такой спешке. Сейчас только середина февраля, а я доставил Китти с гор, чтобы она оправилась от последствий суровой зимовки. Видимо, вы не совсем поняли, как много она значит для меня и моих людей. Она спасла множество жизней и готова была отдать свою порцию тем, кто больше всех страдал от голоду – вот какая это женщина. – Я прикажу, чтобы леди хорошо кормили… заботились… – Нет, сэр. – При звуках этого уверенного голоса у Китти почему-то побежали по спине мурашки. – Вы снова не поняли. Она желает, чтобы о ней заботился только я, и коли мне приходится оставлять ее здесь… Наступила напряженная тишина. Китти затаила дыхание. – Ну ладно. Даю вам три дня, капитан. Полагаю, вы с Вашими людьми в любом случае заслужили отдых. Китти поспешила вернуться к себе. Ее обуревала странная смесь чувств. Тревис только что не побоялся противоречить такому человеку, как генерал Розенкранц, чтобы получить разрешение побыть с ней несколько дней на прощание, и от этого все сладко замирало внутри. Уж не влюбился ли он на самом деле? Уже не влюбилась ли она? Увы, честно говоря, Китти было больно думать о том, что после побега они никогда не встретятся вновь. Да нет же, нет! Она не должна об этом думать! Дело Юга – прежде всего! А сама Китти обручена с Натаном. Более того, у нее остался долг перед своим народом – перед тем же доком Масгрейвом и многими тысячами других земляков, не пожалевших жизни ради Дела. Но как же быть с отцом? Разве она не должна быть верной и ему? «Человек должен поступать так, как велит ему сердце, – вот что он сам твердил постоянно. – Человек должен иметь мужество отстаивать свои убеждения!» И он ушел отстаивать свои убеждения, тогда как Китти отстаивает свои. Да, Тревис красивый, обаятельный, несравненный мужчина и способен пробудить в ней такую страсть, о которой раньше она не имела и понятия. Но любить его? Нет. Подобное невозможно. Ведь под обаятельной аурой кроются смертельный холод, дикая жестокость и отсутствие души и сердца. Возникшее между ними чувство есть не что иное, как плотское влечение, а все плотское – временное. «Прах – к праху» – вот как сказано в Писании. И туда же канут все их так называемые чувства. Когда дверь мягко распахнулась и вошел Тревис, Китти уже ждала его, обнаженная, свежая после принятой ванны. Тревис разделся и улегся рядом. Его руки старались быть ласковыми и нежными, а губы выдавали голод и нетерпение. И он ласкал ее, и любил, и пробудил в ней целый хор восхитительных, неземных чувств. Китти лежала, положив голову ему на плечо и делая вид, что заснула. Тревис тихонько оделся и выскользнул из комнаты. Наверняка отправился пить с остальными виски и играть в карты. А значит, Китти располагает несколькими драгоценными часами для выполнения своей миссии. Кто-то оставил в номере чистый голубой мундир федерала, который она поспешно надела, а потом по затихшему на ночь коридору и пожарной лестнице выбралась наружу. Улицы были пустынны. Зато из дверей салунов доносились музыка и хохот – это солдаты отдыхали после боев, наслаждаясь виски и обществом армейских шлюх, всюду следовавших за ними. Китти кралась, стараясь держаться в тени высоких зданий. Вот и железнодорожный склад, куда пленных загнали на ночь. Насколько она сумела разглядеть, его охраняли два человека, да и те были изрядно пьяны. Кто-то прошел мимо, и она испуганно прижалась к стене: вряд ли ей удастся вразумительно объяснить свое присутствие возле лагеря пленных конфедератов. Но вот часовые вроде бы задремали. Китти отправилась на разведку, желая удостовериться, что больше ей никто не помешает. При этом приходилось держаться подальше от склада, чтобы какой-нибудь не в меру ретивый южанин не заметил бы ее и не поднял раньше времени шум, который их выдаст. Воспользовавшись прикрытием заброшенного здания, вплотную подступавшего к территории склада, Китти подобралась поближе и сумела сквозь проволочное ограждение дотянуться до плеча пленного, дремавшего, прислонившись к столбу. – Прошу вас, ни звука, – нервно прошептала она. – Ох, будь я проклят… – выдохнул тот, вскакивая. – Тише, пожалуйста! – Ночь выдалась очень темной, безлунной. Пленный не мог видеть ее лица. – Я, как и вы, конфедератка, и меня держат в плену янки. Мне нужна помощь, чтобы суметь вернуться домой. – Леди, боюсь, что от меня вам будет мало проку, – откликнулся несчастный, безуспешно всматриваясь в темноту. – Как вы сами изволите видеть, я такой же пленный. Да и вам бы не следовало соваться сюда – не ровен час нас застанут. – Я хочу, чтобы вы постарались расспросить остальных солдат. Как по-вашему, когда за вами пришлют поезд? – Трудно сказать. Одни говорят, что завтра. Другие – послезавтра. Никто толком не знает. – Слушайте внимательно, – она подползла еще ближе. – Завтра вечером я вернусь. Вы сидите и ждите меня на этом же месте. А днем наведите справки. Может, кто-то знает про офицера-конфедерата, майора Натана Коллинза, «Уэйнский добровольческий» отряд в составе войск Северной Каролины под командованием полковника Андерсона? Насколько мне известно, они участвовали в деле под Шайло. – Ради всего святого, женщина, прошел почти год! С тех пор было множество новых сражений, в которых поубивало столько солдат! Его, поди, и в живых-то нет, – с горечью заметил незнакомец. – Он не мог погибнуть, – с болью в сердце возразила Китти. – Пожалуйста, потрудитесь спросить. Может, кто-то что-то слышал, кто-то знает, где он сейчас. Я располагаю информацией, жизненно важной для всего Юга. – О'кей, леди, и что же вы станете делать, если что-то узнаете про него? – Отправлюсь к нему. Я имею возможность бежать. Янки мне доверяют. – А нас вы вытащите отсюда, леди? – От возбуждения его буквально трясло. – Нас здесь не меньше сотни – пожалуй, получится неплохой эскорт, чтобы доставить вас куда угодно… Пленницу не надо было долго убеждать в том, что под охраной отряда из сотни человек она получит гораздо более реальный шанс добраться до Натана, где бы он ни оказался. – Хорошо. Вы только разузнайте, о чем я просила, а я постараюсь завтра вечером освободить вас всех. – Разведайте, где тут у них конюшня, – посоветовал солдат. – Без лошадей не уйти далеко. А теперь прощайте, пока нас не застали! Она как тень промелькнула обратно по улице, добралась до гостиницы, поднялась вверх по лестнице, к себе в номер, дрожа, юркнула под одеяло. Наконец-то она получит свободу! Она вернется к Натану! «О Боже, – молилась она, – пожалуйста, сделай так, чтобы кто-то из пленных знал, где находится Натан!» Наконец она заснула, да так крепко, что не заметила, как и когда вернулся Тревис. Однако проснувшись, обнаружила, что он во сне крепко прижимает ее к своей широкой груди. На миг пришлось замереть, чтобы унять сердцебиение, и в который раз повторить себе, что она делает то, что велит ей долг. Тревис вовсе не любит ее. Он никогда по-настоящему не полюбит ни одну женщину. И нет никакой нужды терзаться виною. Разве он не унижал ее бессчетное число раз? Разве не пользовался ею? Китти не смогла подавить трепет во всем теле, и этого было достаточно, чтобы нарушить его чуткий сон. Глаза его мгновенно распахнулись, в них мелькнула тревога, но при виде ее лица губы раздвинулись в ленивой улыбке. – Какое чудесное пробуждение, – пробормотал Тре-и привлек ее к себе, и она отдалась ему страстно, безоглядно, оправдываясь тем, что делает это в последний раз. В этот же день Тревис повел Китти в магазин, где можно было приобрести дамское платье, и купил ей чудесный наряд из алого атласа, украшенный кружевами. – Будь я проклят, если есть на свете женщина красивее тебя! – воскликнул он, с восхищением глядя на Китти. – Клянусь тебе, Китти Райт, ты чертовски красива! Стоявшая рядом продавщица несмело спросила: – Мэм, а вы уверены, что желаете приобрести именно красное платье? Я могла бы подыскать что-то более… более традиционное для свадьбы… – Для свадьбы? – переспросил Тревис и бешено расхохотался, а щеки Китти покрыл пунцовый румянец. – Ах, моя невинная малютка, свадьба – мероприятие для дураков. А мы с принцессой просто любим друг друга – только и всего. Верно, любовь моя? Китти чуть не взорвалась от ярости. Как он посмел так ее унизить! Как он посмел вырядить ее в это красное платье, как деревенскую потаскуху, да вдобавок во всеуслышание объявить, что она его любовница! Заскочив обратно в примерочную, она сорвала с себя злосчастное платье, вышла в салон, положила его на прилавок и отчеканила: – Я не хочу покупать это платье. Я вообще ничего не хочу от этого человека! А потом опрометью кинулась прочь, по самую щиколотку увязая в грязи, покрывавшей раскисшую улицу. Вслед ей раздалось улюлюканье каких-то солдат, однако она, ни на минуту не останавливаясь, добежала до гостиницы и, поднявшись к себе в номер, бросилась с рыданиями на кровать. Внезапно дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появился Тревис. Глаза его гневно сверкали. – Какого черта, что все это значит? – крикнул он и швырнул на кровать скомканное алое платье. Он стоял перед Китти, широко расставив обутые в высокие сапоги ноги. В распахнутый ворот синего офицерского мундира выглядывала темная поросль, покрывавшая мускулистую грудь. Темно-синие бриджи с галунами оказались безжалостно заляпаны грязью. Не покрытая форменным кепи шевелюра растрепалась. Не связана ли присущая ему жестокость и грубость с той миссией, которую поручает ему командование? Китти не могла сказать с уверенностью, впрочем, в тот момент ей было не до этого. – Как ты посмел так опозорить меня у всех на виду?! Как у тебя язык повернулся? У нее руки чесались залепить Тревису пощечину, однако по бешеному огню в глазах капитана было ясно, что подобные выходки не останутся безнаказанными. – Китти, неужели ты так щепетильна, что даже не понимаешь шуток?! – Шуток?! По-твоему, это шутка – сообщить совершенно незнакомой женщине, что мы любовники?! – Фиалковые глаза потемнели от гнева, переполнявшего все ее существо. – Да ведь ты никогда в жизни больше не встретишь эту женщину. Какая разница, что ей угодно про нас подумать? В отряде всем давно известно, что мы любовники и спим вместе, как муж и жена. Ты не считаешь это оскорбительным. Так почему нужно было закатывать сцену из-за какой-то незнакомки? Нет, женщина, мне никогда не понять, что у тебя на уме! И он безнадежно покачал головой. Сможет ли он научиться разгадывать ее поступки? Еще вчера они были друзьями, а вот сегодня снова разгорелась старая вражда. Что произошло? Она резко отвернулась и опустилась на продавленную кровать. – Ох, Тревис, лучше уйди и оставь меня одну. И не забудь прихватить с собой этот наряд проститутки! Никогда, никогда больше я не позволю тебе прикоснуться ко мне! Можешь забить меня до смерти, но я не сдамся! Мне следовало понять с самого начала, что ты ничем не лучше того мерзавца, Люка Тейта, даже хуже его, потому что ты… проклятый янки! В номере воцарилась такая тишина, что Китти не выдержала и обернулась – может быть, Тревис вышел из комнаты, не дослушав ее гневные сентенции? Нет, он все еще был здесь, и во взгляде его читалась такая растерянность, что Китти раздраженно воскликнула: – Что ты на меня так смотришь? Неужели трудно оставить меня одну? – Будь по-твоему, – промолвил он спокойно, как человек, убедившийся в совершенной ошибке. – Только распрощаться придется надолго, Китти. Я получил назначение в такой рейд, куда не смогу взять тебя. Розенкранц позаботится о том, чтобы тебя направили на работу в госпиталь. Ты будешь в безопасности. Желаю всего хорошего. Может, когда-нибудь и свидимся вновь… Он замер, как будто в ожидании. Но Китти сердито тряхнула локонами, отвернувшись к стене. Тревис уже был на пороге, когда раздался шепот: – А как же Энди? – Китти, – после минутной паузы ответил Тревис, – Энди теперь один из нас. Мне казалось, ты должна была это заметить. Он давно уже сердцем привязался к нам и к Союзу. Можешь не бояться за него. Я о нем позабочусь. И он вышел, аккуратно притворив за собой дверь. Китти хотелось его окликнуть, остановить, не так она хотела с ним расстаться! Но она не сделала этого, продолжая молча стоять, глядя ему вслед. И в самом деле, разве теперь это имеет значение? Им никогда не суждено полюбить друг друга. И лучше уж все останется так, как есть, и они разойдутся, полные гнева и ярости. И она улеглась на кровать, дожидаясь наступления вечера – и свободы!Глава 25
Китти распахнула глаза и обнаружила, что давно стемнело. Она и не заметила, как задремала. Выглянув в окно, убедилась, что улица внизу опустела. Видимо, час был поздний. На столике возле кровати стоял заботливо доставленный поднос с ужином. Пора действовать. Пленница торопливо натянула тяжелые башмаки – иной обуви у нее не было, – синие бриджи и мундир. На гвозде над дверью висела шерстяная кепка, Китти прихватила и ее. Ночью будет ужасно холодно, а им предстоит долгий путь до переднего края укреплений южан. Вот только где они, эти самые укрепления? Кто мог знать точно, какой новый поворот примет война? Китти приоткрыла дверь и высунулась в коридор. Там было пусто. На цыпочках она прокралась к окну, растворила его и вылезла на лестницу. В какой-то миг пришлось замереть, прижимаясь к холодной стене, пока внизу прошли двое подгулявших янки, фальшиво голося какую-то песню. С величайшей осторожностью двинулась она по улицам города. Вот наконец и темная громада склада, где держали пленных. Среди них царило явное оживление: кто-то сидел, кто-то слонялся взад-вперед, но никто не спал. Чертыхнувшись, она сообразила, что вчерашний незнакомец оказался слишком болтлив. Неужели они не понимают, что запросто могут насторожить янки своим шумом? Ее глаза с тревогой обратились к двум часовым, дремавшим у ворот. Янки прижимались друг к другу, чтобы хоть немного согреться под порывами ледяного ветра. Китти подождала, пока не убедилась, что солдаты спят. Правда, то и дело кто-то из них вскидывал голову, ошалело оглядывался – и снова засыпал. Наконец она решилась пересечь улицу и подкрасться к тому месту, где ждал вчерашний пленный. Приблизившись, Китти увидела, что это другой человек: у него не было правой руки – пустой рукав френча был заправлен за пояс. – Пожалуйста… потише, – начала она все с той же фразы – Я пришла, чтобы помочь вам бежать. Солдат не спеша обернулся и произнес голосом, от которого у Китти все перевернулось внутри. – Привет, Китти. На какой-то миг все поплыло перед глазами, словно во сне. Не может быть. Или все-таки может? – Дэвид… – Обливаясь слезами, она протянула трясущиеся руки, чтобы погладить милое лицо. – Дэвид Стоунер! – Господи, Китти, мы уж не верили, что ты жива, – его голос тоже прерывался от слез. – Но когда тот малый стал расспрашивать у всех здешних про Натана Коллинза, которого хочет разыскать пленная женщина-южанка, я сразу понял, что это ты! – Дэвид. – И она разрыдалась, закрыв лицо руками, на минуту позабыв, где находится. Повстречать такого близкого человека было почти равносильно тому, как если бы побывать дома. Но до дома еще ох как далеко, напомнила себе Китти и, гордо подняв голову, прикусила губу, чтобы больше не плакать. – Дэвид, а тебе известно, где сейчас Натан? Мне обязательно нужно его отыскать. А для начала всем нам выбраться отсюда. – Я представляю себе только в общих чертах, потому что наше подразделение разбито и всех разметало кого куда. – И тогда ты лишился руки? – осторожно поинтересовалась она. – Нет, еще под Шайло. – То есть год назад? Дэвид, но ведь ты мог вернуться домой. Для тебя война закончилась. – Я не захотел возвращаться. Правда, я уже мог только подносить боеприпасы одной рукой или ухаживать за ранеными, но и это для меня было лучше, чем просто отсиживаться дома, в стороне от всех! И вот, надо же, я попал в плен к янки! Поверь, ни один из запертых здесь парней не желает ждать конца войны в их вонючей тюрьме! – Ну так бежим скорее, – выпалила она. – Кстати, здесь что, только двое часовых? – Ну да. Они решили, достаточно того, что нас обезоружили, а в городе полно федералов. К тому же Розенкранц надеется, что сработает пресловутый «сухой закон». Но мы уже подумали над тем, что делать. Ты раздобудь нам какое-нибудь оружие, чтобы только проломить им башку, а с остальным мы справимся сами. Тут, неподалеку, есть загон, а в нем полно лошадей, которых мы успеем захватить и смыться, прежде чем янки сообразят, что творится. – А винтовки? – испуганно напомнила она. – Кто-то может услышать шум и поднять тревогу, и тогда нас перестреляют, прежде чем мы выберемся из города! – Об этом мы тоже подумали, – заверил Дэвид. Нам придется вести себя как можно тише и выбираться отсюда постепенно, по нескольку человек. А теперь ступай и найди какую-нибудь дубинку да пару лошадей для нас с тобой. Нам стоит отделиться от остальных. Если поедем вдвоем, то меньше привлечем к себе внимания. Все подумают, что мы муж и жена и ты забрала меня из госпиталя, где мне ампутировали руку, и везешь домой. Я подожду здесь, а ты раздобудь лошадей. А теперь не медли, Китти. Как во сне Китти шла по темным улицам. Возле магазина, превращенного в казармы, было привязано много лошадей. Китти взяла двух и темными переулками пробралась обратно к складу. В словах Дэвида заключался определенный смысл: вдвоем, да еще с одноруким ветераном, она сможет путешествовать где угодно. Тогда как отряд беглых конфедератов станет слишком заметной мишенью. Не доставило большого труда отыскать и парочку булыжников, которые она передала пленным. А потом прижалась спиной к зданию напротив и принялась ждать. Внезапно раздались глухие удары, стоны, а затем… о Боже, только этого не хватало… дикие вопли ошалелых от счастья беглецов, которые, толкая друг друга, старались побыстрее вырваться за ворота! Вот они принялись драться за привязанных на улице лошадей, и из дверей домов и салунов высыпало множество янки – такой поднялся шум. Загремели выстрелы. Конфедераты падали один за другим. Кое-кто успел раздобыть винтовки и стрелял в ответ. Китти зажала руками рот, в кровь кусая пальцы. Все завершилось крахом, еще не успев начаться. От ужаса она застыла на месте. Ее сейчас пристрелят, как и прочих несчастных. Ну что заставило их вот так ошалело нестись по городу, вопя во все горло?! На ее плечо вдруг легла чья-то рука: сзади подошел Дэвид. – Я с самого начала опасался чего-то подобного, – торопливо шепнул он. – Китти, где ты привязала лошадей? Ведь мы все еще можем попытаться бежать! Однако она словно приросла к месту, завороженно глядя на конфедерата, корчившегося в грязи, зажав руками рану в животе. Янки ответили жестоко. Это была настоящая резня! Дэвиду пришлось с силой тряхнуть ее за плечо, чтобы привести в чувство: – Китти, нам надо убираться отсюда! Они направились вдоль железной дороги. Там, у станции, нетерпеливо били копытами привязанные лошади. Здоровой рукой Дэвид подсадил Китти, а потом вскочил в седло сам. – Китти, езжай как можно тише, – резко приказал он, – а когда я дам сигнал, погоняй лошадь, словно за тобой гонятся черти в аду. Я знаю, ты справишься. И не вздумай останавливаться, даже если меня ранят. – Но куда мне ехать, Дэвид? Я ведь не знаю дороги! – Разыщи Пембертона, генерал-лейтенанта Пембертона, и тогда ты легко найдешь Натана. Поезжай в сторону Ричмонда. Они осторожно двинулись вперед. А там, на улице, все еще продолжалась резня. Почти все конфедераты погибли, и лишь немногим посчастливилось захватить лошадей и скрыться в ночной тьме. Китти, а следом за ней Дэвид все так же осторожно двигались дальше, как вдруг навстречу им выскочили люди с горящими факелами в руках. – Вперед! – взревел Дэвид, пришпорил лошадь, перескочил через железную дорогу и скрылся в ночи. Однако Китти застыла, не в силах шевельнуть пальцем. – Скачи, Китти! – слышался голос Дэвида вместе с Удалявшимся топотом копыт. – Скачи же! Но на нее смотрело дуло винтовки, и держал винтовку Тревис Колтрейн. – Ты все-таки пошла на это, Китти? – негромко спросил он. Там, позади, грохотали выстрелы, кричали люди, ржали лошади, нещадно погоняемые седоками, ринувшимися в погоню за беглыми мятежниками. Китти беспомощно шевельнула губами, не в силах вымолвить ни слова. – И все, что ты делала, было частью плана, не так ли? В неверном, мерцающем свете факела его лицо вдруг показалось безумным лицом маньяка. Вот оно, дуло винтовки, и в любой момент из него может вылететь пуля, которая оборвет ее несчастную жизнь. – Я никогда не клялась в верности твоему делу, Тревис, – наконец пробормотала она, испугавшись, что вот-вот зарыдает. И что будет причиной ее слез – страх близкой смерти или ненависть и отвращение, горевшие в неподвижных глазах Тревиса? – Да стреляй же в нее, Колтрейн! – выкрикнул солдат, державший факел, когда Китти наконец послала лошадь в галоп, туда, где скрылся Дэвид. Из глаз брызнули слезы. Пусть, пусть в нее вонзается пуля! Обратный путь для нее отрезан. – Черт бы тебя побрал, Колтрейн, стреляй! Из-за нее началась вся заваруха! – Китти, стой! – В его охрипшем голосе слышалась чуть ли не мольба. Обернувшись, Китти увидела, что стоявший рядом с Тревисом солдат пытается вырвать у него винтовку. – Китти, вперед, скорее! – послышался из темноты голос Дэвида. Китти вонзила пятки в бока лошади и поскакала вперед. Ее ждет Дэвид, он поможет добраться до Ричмонда и отыскать Натана. Внезапно ее словно окатило ледяной водой, и она так резко рванула поводья, что едва удержалась в седле. В следующую секунду она развернула лошадь и помчалась назад, туда, где в этот миг Тревис сцепился с солдатом, не давая ему выстрелить в беглую пленницу. И тут прогремел выстрел. Один из дерущихся рухнул, зажимая руками живот. – О Боже, капитан… – услышала она чей-то отчаянный крик. – Я не хотел… Китти снова развернула лошадь и полетела вперед, в непроглядную тьму; ее лицо было залито горючими, безудержными слезами, рыдания душили ее. На полном галопе она пролетела мимо все еще ждавшего Дэвида, и тому пришлось нагонять ее. Китти не могла сказать, долго ли еще они мчались очертя голову в этой кромешной тьме. Наконец, когда лошадь под ней начала спотыкаться, всадница натянула поводья, но не удержалась в седле, прежде чем животное остановилось, упала на землю. И только теперь Китти дала волю горестным рыданиям, от которых сотрясалось все ее тело. – Китти, Китти, ради Бога… – Дэвид был тут как тут. – Что там еще случилось? Почему ты остановилась? Почему ты так странно себя ведешь? И почему дрались те двое? – Пожалуйста… – прошептала она, морщась от резкой боли в ободранных при падении руках. – Я… я не хочу об этом говорить… пока не хочу… Дэвид ласково погладил Китти по голове, а потом привлек к себе здоровой рукой. – Теперь все будет хорошо. Мы найдем приют, передохнем и отправимся в Ричмонд. А там наверняка найдем армию Пембертона, а затем и Натана. Он считает тебя давно погибшей, Китти, и будет несказанно рад и благодарен Господу, увидев тебя. – А я считала его давно погибшим, – глотая слезы проговорила Китти. – И не надеялась, что когда-нибудь увижу кого-то из родных. Беглецы углубились в лес, Дэвид отыскал подходящее место для отдыха, и оба рухнули на землю без сил. Прошло немало времени, прежде чем Китти спросила: – Как по-твоему, сколько человек сумело сбежать? – Примерно двадцать. Трудно сказать. Было слишком темно. А они вдруг запаниковали. Я все время боялся чего-то такого. Ведь все только и думали, что о побеге, и, когда ворота наконец-то распахнулись, началось полное безумие. Я даже не могу их винить. Ужасно, что все так кончилось! Спастись могли все. – Ты успел побывать дома? – вдруг спросила Китти, вспомнив про мать. – Да, брал отпуск, когда потерял руку. Я теперь женат. – Женат? – Она удивленно взглянула в темноту. – Дэвид, мне казалось, что тебя всерьез не интересует никто… – Кроме тебя, – и он тихонько рассмеялся. Китти почувствовала, что краснеет. Дэвид легонько погладил ее по щеке. – Это верно, Китти. Я никогда особенно не скрывал своих чувств по отношению к тебе. Но в то же время знал, что по-настоящему ты любила только Натана. По-моему, я догадался об этом раньше тебя. Наступила неловка тишина, и Китти поинтересовалась: – Я знаю твою жену? – Да кто же ее не знает? – усмехнулся Дэвид и снова замолк. На сей раз она не стала торопить его, а просто ждала. – Я уже сказал, что взял отпуск и приехал домой после того, как потерял руку. Вскоре после боя под Шайло. И все стали со мной носиться, и славить как героя, и все такое. Ну конечно, и Натан не остался без внимания. Ведь он теперь бравый офицер, ветеран. Ну а мы с ним только и делали, что спрашивали всех про тебя, однако никто ничего не знал – нашли тело дока, а про тебя ни слуху ни духу. И нам ничего не оставалось, как предположить, что ты тоже погибла, только найти твое тело не смогли. Помолчав, Дэвид тяжело вздохнул и продолжил: – Тем временем Нэнси Уоррен лезла из кожи вон, чтобы привлечь к себе внимание Натана, ну а ему была нужна только ты. И тогда она перекинулась на меня. Позже я понял, что сделано это было с целью заставить Коллинза ревновать. Ну а мне тогда было уж очень несладко: никак не хотел поверить, что тебя больше нет. А тут еще потеря руки, и к тому же, вернувшись домой, я узнал, что мой отец погиб в деле под Шенандоа. Мне казалось, что несчастнее нет человека на свете. А с Нэнси мне было веселее. И получилось как-то само по себе, что я предложил ей выйти замуж, и она согласилась. Натан вернулся на войну, а я попытался начать семейную жизнь и возделать хоть немного земли, чтобы не умереть с голода. Китти изумленно покачала головой. Нэнси Уоррен и Дэвид Стоунер? Что за нелепая, несуразная пара? Дэвид – такой добрый, милый и мягкий, Нэнси – такая… ведьма, да иначе не скажешь. Высокомерная нахальная ведьма, способная отравить жизнь любому мужчине. – Но у нас ничего не вышло, – промолвил Дэвид, подтверждая домыслы Китти. – Нэнси вскоре принялась твердить, что ей тошно видеть мою культю. Что она не желает быть женой грязного крестьянина. А потом мне стало известно, что она таскается в Ралей, чтобы развлекаться там с офицерами, приехавшими в отпуск. Ну, я просто бросил все и ушел. Вернулся опять на войну – к Натану. Вскоре меня захватили в плен, а вот теперь Господь ниспослал мне тебя, чтобы вызволить из лап янки. – А моя мать… она здорова? – напомнила Китти. – Дэвид, я не видела ее почти два года! Как она справляется? Джекоб помогает по-прежнему? Бедняжку била нервная дрожь. Ведь впервые за невообразимо долгий срок представилась возможность что-то узнать о родных. Однако Дэвид как-то странно затих, и ей пришлось вцепиться в его здоровую руку, приговаривая: – Расскажи мне все, прошу тебя! Ты знаешь что-то плохое? Она умерла? – Нет, она жива, – вздохнул Стоунер. – Она перебралась теперь в город. И работает там. Старается добыть денег на пропитание. И всякого встречного солдата расспрашивает про твоего отца. Ты бы написала ей, Китти. Дала знать, что все еще жива. А про твоего отца никто ничего не знает, кроме того, что он самый свирепый солдат в армии янки. Если хочешь знать, когда об этом прошел слух, многие из наших, кто вернулся с войны без руки или без ноги, назначили награду за его голову. Они скинулись и собрали пять тысяч долларов в награду тому, кто доставит его домой мертвым! – О Господи! – застонала Китти, и Дэвиду пришлось утешать ее и извиняться за столь мрачные новости. Но она покачала головой: – Ничего, Дэвид, ведь я должна знать правду. До меня дошли те же слухи, что отец самый отчаянный солдат, который воюет за Север, и что же удивляться, коль за него назначена награда. – Ты, наверное, проголодалась, – сказал Дэвид, чтобы сменить тему разговора. – Позволь-ка я проверю седельную сумку на моей лошади. Он вскоре вернулся с кукурузными лепешками и флягой воды в руках. – Этого, конечно, маловато, но на первое время хватит. А там видно будет! Нам ведь предстоит неблизкий путь к Пембертону. Но мне все же кажется, что тебе стоит сразу отправиться домой. Вряд ли Натан обрадуется, увидев тебя там, где идет бой, хотя и будет счастлив узнать, что ты жива и здорова. Я бы запросто отвез тебя домой, а ты бы написала ему письмо. По-моему, так всем будет лучше. – Нет! – резко возразила она. – Я должна найти Натана. И еще я должна найти генерала Ли и рассказать ему про янки по имени Хукер, который собрался захватить Ричмонд, и про его планы, как это сделать. Там, в городе, я подслушала совещание Розенкранца еще кое с кем. В ее голосе вдруг послышалась такая нежность, когда она сказала «кое с кем», что Дэвид поинтересовался: – Уж не с тем ли солдатом, что погиб из-за тебя во время побега, Китти? На миг бедняжка лишилась дара речи. О Боже, ей чуть не стало дурно! Разве Тревис мертв? Неужели он погиб, спасая ее? Значит, не случайно ее сердце сковали тоска и боль? – Что это за человек, Китти? О ком ты говоришь? – Тревис Колтрейн, командир эскадрона в армии генерала Гранта, – пробормотала она наконец, достаточно овладев собой. – Он… он спас меня от Люка Тейта, но не позволил вернуться домой – я лечила в его отряде раненых. – Люк Тейт? – опешил Дэвид. – Но при чем здесь Люк Тейт?! И только тут Китти сообразила, что Дэвиду ничего не известно про ее злоключения. И ей пришлось поведать все с самого начала. А когда она закончила, то почувствовала, как Дэвида трясет от ярости. – И он удрал? – уточнил Стоунер сквозь стиснутые зубы. Она кивнула. – Я непременно отыщу его и прикончу! В его голосе звенело столько боли и гнева, что Китти невольно протянула руку и погладила Дэвида, чтобы успокоить: – Дэвид, он скорее всего давно уже мертв. К тому же что было – то было. Я не хочу ворошить прошлое. Тем временем дал о себе знать лютый холод, сковавший лесные дебри Теннесси. – Ну что ж, лучше нам попытаться отдохнуть и с рассветом отправиться дальше. – И Дэвид поспешил к лошадям, у каждой из которых к седлу было приторочено одеяло. Не то чтобы этого было достаточно, но по крайней мере они теперь не замерзнут до смерти, если прижмутся друг к другу. И они улеглись, сжимая друг друга в объятиях. Китти не волновало, насколько прилично это выглядит. Она постаралась поплотнее вписаться спиной в изгибы тела лежавшего рядом Дэвида. Буквально через секунду стало слышно, как глубоко он дышит – неимоверная усталость взяла свое. А впереди лежала долгая дорога, полная смертельных опасностей. Китти также попыталась заснуть. Закрыв глаза, она вслушивалась в ночные звуки: заунывный посвист ветра, соперничавшего с далеким уханьем совы, резкие вскрики какого-то зверька, полные мольбы и боли. Ее веки налились тяжестью. Беглянка изнемогала от усталости. И даже вихрь смятенных мыслей не был способен побороть сон. Вскоре она увидела милого светловолосого мальчика, прижавшего ее к себе под сенью плакучей ивы на берегу ручья… теплый, ласковый ветерок, летящий по равнинам Северной Каролины. «Я люблю тебя, Китти, – говорит он. – Окажи мне честь… Стань моей женой». И ласковые руки, трепетно ласкавшие ее тело и убиравшиеся прочь, как только разбуженная страсть угрожала перейти опасную черту. «Я так хочу, чтобы у нас все было прекрасно», – повторял он. А она, такая юная и несмышленая, посмела поверить в то, что в жизни исполняются все сокровенные желания. На смену одному сну пришел другой, и вот уже на нее глядят из-под пушистых ресниц мрачные глаза, глаза цвета булатной стали: твердый, немигающий взгляд сквозь дымку желания… заросшее густой бородой лицо… тугие мускулы, перекатывавшиеся под кожей при каждом движении, когда он тянулся к ней, когда прижимался всей тяжестью сильного тела и возносил на самые вершины блаженства, о которых она не смела помыслить прежде. Губы, что дразнят, губы, что ласкают, лукавые глаза, проворные пальцы, два сердца, бьющиеся в унисон, сотрясаемые экстазом соития два тела: мужчина и женщина, пламя и страсть, любовь и желание, ненависть иотвращение… Он был добрым и нежным, и он же был грубым и жестоким. А эта боль при виде рассекшей бедро ужасной раны, и нелепая перепалка с хирургом, и гнев в ответ на его «благодарность»… Воспоминания, смытые временем, унесенные ветром… А под конец страшная сцена: два человека дерутся из-за ружья, выстрел, упавшее тело и лужа крови, которую Китти не видела, но угадала каким-то внутренним чутьем. Конец пришел так же, как и начало: в грязи, в земле, в бездне отчаяния и жестокости. Китти забилась в горестных рыданиях, но тут же ее окликнули по имени, тряся за плечи: – Китти, очнись! Тебе приснился кошмар. Очнись, пожалуйста! Она с трудом разлепила веки и увидела холодный серый рассвет. Над вершинами сосен небо расцветили малиновые сполохи. Над ней склонился встревоженный Дэвид: – Тебе плохо? Я проснулся от твоих криков. – Прости. – Она неловко вскочила на ноги, горя желанием поскорее отправиться в путь. – Дэвид, давай постараемся как можно скорее найти Натана. Не будем терять ни минуты, – в ее голосе ясно слышались слезы, а в груди бушевала целая буря самых противоречивых чувств. Разобраться в них Китти была бессильна. Торопливо скатывая одеяла и седлая лошадь, она постоянно чувствовала на себе взгляд Дэвида. В конце концов, Китти не выдержала и едва ли не враждебно спросила: – Что с тобой, Дэвид? Почему ты так на меня смотришь? Его губы скривила грустная усмешка. – Помнишь, я говорил, что догадался о твоей любви к Натану намного раньше самой тебя? Она кивнула. – По-моему, мне всегда удавалось понимать тебя лучше, чем ты понимаешь себя сама, Китти. – К чему ты ведешь, Дэвид? – Ну, видишь ли, все это время я не могу понять: бежишь ли ты к Натану или удираешь от Тревиса Колтрейна? Она уже было взялась за луку седла, чтобы вскочить на лошадь, но изумленно обернулась: – Ты в своем уме? Я люблю Натана. А Тревис Колтрейн, насколько мне известно, теперь мертв, да в любом случае мне он глубоко безразличен. Я же говорила тебе, что он-то и держал меня в плену и не пускал домой. – Все это мне известно, – кивнул Дэвид. – А еще мне известно, что ты очень упряма, Китти! Ты ни за что не желаешь признаться самой себе в том, что Тревис Колтрейн значит в твоей жизни намного больше, чем ты пытаешься показать. И ты знаешь, что нельзя с уверенностью утверждать, что он мертв. Ты все еще могла бы вернуться туда, Китти. – Что за чушь! – Она быстро вскочила в седло, едва сдерживая недовольство словами Дэвида. – Поехали лучше, Дэвид! Надо постараться до ночи найти пищу и кров над головой. И как следует обсудить дальнейшее. Хватит тратить время на пустые домыслы! – Может, тебе все же лучше вернуться? – настаивал Дэвид, все еще медля вскочить в седло и с грустью глядя ей в лицо. – Прошло так много времени, Китти! – Дэвид, о чем ты говоришь? Что с тобой сегодня? Я же ясно сказала, что хочу отыскать Натана. – Может, хочешь, а может, и нет. – Он уселся в седло, снова обернулся и заглянул ей в глаза: – Китти, тебе не удастся вернуть прошлое. Натан успел измениться. Ты тоже изменилась. Эта ужасная война перевернула вверх дном целую страну. – А мне кажется, – колко возразила она, – что это ты изменился до неузнаваемости, Дэвид. Я еще раз повторяю, что больше всего на свете желаю разыскать Натана, и чем скорее, тем лучше. И так оно, конечно, и есть на самом деле. Тревис для нее ничего не значит. Только откуда взялись эти непрошеные слезы? Откуда это отвратительное чувство, будто от нее оторвали кусочек сердца и рана не перестает кровоточить? Дэвид, посылая лошадь вперед, крикнул через плечо: – Запомни, что я сказал, Кити. Нравится тебе или нет, но для меня твои мысли никогда не были загадкой. А сейчас ты притворяешься и скорее всего потом будешь раскаиваться. – Я ни за что с тобой не соглашусь, да и Натан тоже! – Ее все больше раздражало недоверие Дэвида. – Ты знаешь: я люблю Натана. Сам же говорил, что догадался об этом прежде меня. А теперь ведешь себя так, словно намерен мне помешать найти его! Упрямо вскинув подбородок, Китти пришпорила своего коня. Дэвид сам не знает, что несет. Она спешит к той цели, о которой мечтала всю жизнь, прочь от человека, мешавшего эту цель достичь. Ее существование стало сущим адом с того злополучного дня душным летом 1861 года. Но вот теперь, слава Богу, худшее миновало. Жизнь оказалась холодной и безжалостной – и изменила Китти по своему подобию. Погоняя лошадь, с трудом пробиравшуюся через снежные заносы в горах Теннесси, направляясь в Виргинию – и к Натану, если повезет, – Китти думала о том, что никакая стужа не сравнится с вселенским холодом, сковавшим ее душу.Глава 26
Дэвид был прав, утверждая, что ни у кого не вызовет подозрений однорукий мужчина, путешествовавший вдвоем с женщиной. Они казались мужем и женой, которых сняла с места война, и вот теперь они едут в поисках новой жизни и сами не знают толком, где ее начнут. Главное – оказаться как можно дальше от ужасов и жестокости войны. Однако само по себе путешествие выдалось не из легких, и к тому же с самого начала погода было отвратительной. Иной раз удавалось преодолеть всего несколько миль, прежде чем лютый холод заставлял искать крышу над головой. И отнюдь не всегда местные жители были гостеприимны настолько, чтобы приютить на ночь незнакомую пару. Чаще приходилось ночевать у костра под открытым небом. Припасы были на исходе, и оба путника казались слабыми и изможденными. Наступил конец марта, когда у Китти приключилась лихорадка Она упрямо не желала поддаваться хвори, однако однажды просто свалилась без чувств с лошади. Придя в себя, она увидела круглое добродушное лицо поселянки, которая не уставала дивиться, как бедной леди удалось выкарабкаться после такой тяжелой болезни. Что же до самой Китти, то ее удивил лишь тот факт, что на дворе стоит середина апреля. Судя по всему, Дэвид отнюдь не спешил трогаться с места, советуя ей сначала «восстановить силы». – Мы взяли непосильный темп. Оттого ты и свалилась больная. И слава Богу, что это случилось неподалеку от фермы таких гостеприимных и бескорыстных людей, как Джентри Я довольно близко сошелся и с Люсиль, и с Марком – чудесная, истинно христианская пара. Ты не представляешь, с какой заботой они выхаживали тебя, просиживая часами у твоей постели и по каплям вливая в рот бульон, – а ведь ты была настолько слаба, что тебя приходилось кормить! – И я им очень благодарна, – уверяла Китти, – но Дэвид, ты забыл, что мы должны скорее найти Натана. Я же говорила про те сведения, которые непременно нужно передать конфедератам! – Ты слишком слаба и не выдержишь трудностей пути, – сердито возразил он. – Верно, пока еще я слаба, – уступила она. – Но запомни, Дэвид, как только я смогу держаться в седле, я уеду отсюда и, если ты не захочешь последовать за мной, отправлюсь одна. Он лишь молча кивнул, не скрывая своего неудовольствия Китти недоумевала: что это, вспышка ревности к патану? Она никогда не скрывала, что любит только Коллинза, а сам Дэвид женат на Нэнси Уоррен, нравится ему это или нет. Что-то в этой ситуации было для Китти непонятно и раздражало. Хижина Джентри ютилась на склоне пологого холма. В роще уже цвели лавролистный дуб и жимолость, и Китти с наслаждением вдыхала нежный аромат, сидя на ступеньках крыльца. Ей нравилось в эти поздние часы, когда остальные давно уже спали, в одиночестве слушать голоса ночи: цикады, совы и лягушки в пруду неподалеку. И всякий раз этот нескладный хор будил воспоминания о Тревисе, одном Тревисе, который мог заставить пылать как от ярости и гнева, так и от нежности и страсти. И она снова чувствовала его сильные руки, прижимающие ее к себе, и горячее, неистовое тело, навалившееся на нее сверху. Вот он приподнимается на локтях, смотрит на нее глазами, подернутыми дымкой любви, и шепчет, что хочет ее снова и снова… И тут Китти не могла удержаться от слез. Тревис мертв, а если и выжил, то возненавидел ее навсегда. И в прошлом не осталось ничего, кроме той любви, что когда-то чувствовала она к Натану. И следовало как можно бережнее хранить воспоминания об этой любви – ведь это залог ее будущего! Иногда к ней присоединялся Марк Джентри. Это был человек весьма преклонных лет, у которого война отняла двух его сыновей. Об этом он готов был рассказывать часами, в подробностях вспоминая, как 17 сентября 1862 года, в среду, случилось ужасное, кровопролитное сражение. Оно продолжалось на следующий день тоже, и федералы снова и снова атаковали укрепления генерала Ли. Говорят, Макклеллан потерял тогда двенадцать тысяч человек, а мятежники – девять тысяч. И одним из этих девяти тысяч оказался сын Марка Джентри. Его призвали как раз перед боем у Антайтам-Крика, где был положен конец наступлению генерала Ли, загнанного назад в Виргинию. – А теперь я слышал краем уха, что они взялись за кавалерийские набеги, – продолжал старик. – Какой-то янки по фамилии Гриерсон жжет и рушит все на своем пути, взрывает дороги и мосты и разоряет склады. У Китти заныло сердце при имени «Гриерсон» – ведь именно в его отряд должен был попасть Тревис. – Но мы все равно вышвырнем их прочь, – сердито заверял Марк Джентри. – Нашей армией теперь командует генерал Форрест – да, именно Форрест, так его зовут, и он еще кое-что покажет этим янки. Проклятые ублюдки… – Не стоит тебе так ругаться, – высунулась из распахнутого окна Люсиль Джентри. – Пусть Всевышний наказывает янки и посылает им возмездие. Не твое это дело проклинать их. – Оно верно, – с тяжким вздохом согласился старик. И передохнув несколько минут, снова завел речь о войне, только ругался уже шепотом. Наступило первое мая, когда Китти сказал Дэвиду, что вполне готова ехать. Он как раз собирался с Марком в ближайший городишко за покупками и лишь молча нахмурился, когда Китти попросила его приобрести кое-что в дорогу. Вернувшись в тот же день вечером, Дэвид буквально ворвался в хижину и закричал: – Китти, забудь о своем желании ехать! Все катится к чертям в тартарары… – Дэвид, – возмущенно перебила его Люсиль, щипавшая за столом цыпленка, – я бы попросила следить за своим языком! В моем доме я не потерплю грубых слов. – Неправда, сейчас настало самое время для грубых слов! – загремел Марк: его душила ярость, а доброе морщинистое лицо побурело от прилившей крови. – Ты только послушай, о чем мы узнали в магазине! – Янки ворвались в Виргинию и направляются к Ричмонду, – возбужденно блестя глазами, обращенными на Китти, затараторил Дэвид. – Нам ничего не остается, как отсиживаться здесь и уповать на то, что отсюда нас никто не выкурит. Попытайся только сунуться теперь в Ричмонд, как ты собиралась, тебя тут же захватят в плен, если не пристрелят на месте! Коль нам дорога жизнь, придется переждать здесь. – Дэвид, ты что же, ничего не понял? – воскликнула Китти, в отчаянии заломив руки. – Ведь именно поэтому я так спешила к Натану, к нашей армии! Я знала, что генерал Джозеф Хукер пойдет маршем на Ричмонд! Я подслушала, как об этом Тревису рассказал Розенкранц. Я стояла тогда под дверью. Но ты не желал меня слушать – и вот, пожалуйста, мы опоздали! Она опрометью выскочила вон и рухнула ничком в цветущие барвинки. Бедняжка обливалась горючими слезами, проклиная все на свете: себя – за слабость и немощь, Дэвида – за равнодушие. Услышав чьи-то шаги, Китти обернулась и увидела Дэвида. – Тебя волнует только твоя собственная жизнь, Дэвид! – Возможно, – отвечал он тихо, чуть ли не виновато. – Однако я забочусь еще об одном человеке – о тебе, Китти! Мне казалось, что ты успела это заметить раньше и могла бы понять, что и сейчас я стараюсь оградить тебя от смертельной опасности. Он уселся рядом, и Китти изумленно посмотрела ему в лицо: – Так, значит, ты с самого начала не собирался везти меня к Натану, верно? Ты просто… просто искал место, чтобы осесть и зарыться поглубже. И вот ты наткнулся на Джентри, которые потеряли двоих сыновей и с радостью приняли нас, вообразив, что ты их сын, получивший увечье и вернувшийся с войны… О, ты прекрасно все рассчитал и воспользовался этим, Дэвид! – Действительно, как она раньше не раскусила его замыслы?! Поток обвинений лился рекой, и смущенный Дэвид не смел взглянуть ей в глаза. – Ты не мог вернуться со мной домой, потому что там ждет жена! И решил отсидеться здесь и сделать вид, что на свете нет и не было ни войны, ни твоей жены, ни Натана – никого и ничего! Китти била дрожь от горького сознания того, какую новую ловушку уготовила ей судьба. Наконец Стоунер отважился поднять полные слез глаза и виновато промолвил: – Китти, я всю жизнь любил тебя одну. Натан не достоин твоей любви. И никогда не был достоин. К тому же ты не представляешь, каким он стал, а я знаю его слишком хорошо. Он оказался откровенным трусом, прикрывающимся офицерским мундиром и способным ради собственной славы послать на смерть других людей. Я не хотел, чтобы ты увидела это своими глазами, как не хотел и потерять тебя. Поверь, мы все могли бы жить здесь вполне счастливо. Я рассказал Джентри все, что с нами было, и они хотели бы, чтобы мы остались. – Ты сошел с ума! – выкрикнула Китти, в ужасе отшатнувшись от Дэвида. Война явно помутила его рассудок. Она поспешила вернуться в хижину, за ней следом бежал Дэвид и кричал, словно рассерженный ребенок: – Ты хоть понимаешь, куда тебя несет?! Кругом война! И единственный шанс уцелеть – это сидеть здесь, ни во что не вмешиваясь! Говорят, у Хукера не меньше ста тысяч солдат, и все это полчище движется к Ричмонду! Янки вот-вот победят, а Натан с остальными дураками погибнут ни за что! Китти ничего не отвечала и за весь вечер не проронила ни единого слова ни с Дэвидом, ни со стариками. Пошептавшись, что со временем она утихомирится, они оставили ее в покое. А когда все улеглись спать, Китти незаметно выскользнула из дома. Как ни тяжело было ей расставаться с Дэвидом и стариками Джентри, поверившими было, что Господь ниспослал им молодую чету взамен погибших сыновей, она отважно двинулась в путь. Китти направлялась на восток, в Виргинию, где рас-ьтала найти с Божьей помощью войска конфедератов, счастью, местные жители были сердобольны и не дали девушке погибнуть от голода. К концу пятого дня ей повезло – она догнала отряд солдат в потрепанных серых мундирах. Ее появление было как нельзя кстати, так как после боя многие были ранены. Те, кто еще мог держаться на ногах, отправились искать полк, связь с которым была потеряна. Китти приставили к привычной работе в госпитальном фургоне. Единственный имевшийся у них врач умер от лихорадки. Устав до безумия, потеряв счет времени, Китти с удивлением услышала, как утром кто-то из верховых крикнул, что обоз подъезжает к Ричмонду. – К Ричмонду? – удивленно переспросила она. – А я-то думала, что Ричмонд давно пал! – Хукеру здорово надрали задницу! – брызжа слюной от восторга, воскликнул один из конфедератов. – Генерал Ли вышвырнул его, как котенка! Повсюду царило ликование. Китти умирала от желания узнать подробности и поспешила выбраться из фургона. Весь обоз задержал движение, чтобы послушать последние новости с поля боя. Рассказывали, что Хукер разместил более семидесяти тысяч человек вокруг местечка Канселлорсвилль, расположенного на перекрестке дорог примерно в десяти милях от левого фланга армии южан. Его группировка была окружена генералом Ли и отрезана от связи с остальными войсками. Хукер растерялся. Вот тут-то генерал Ли ударил по северянам одновременно с трех сторон, преподав отличный урок военной стратегии и тактики. Следом за ним удар по северянам нанес Каменный Джексон, обратив в бегство целую армию. Янки побежали кто куда. Несколько дней продолжались ожесточенные кровопролитные стычки в разных местах на всем расстоянии от Канселлорсвилля до Фредериксберга, довершался разгром федеральных войск. Правда, они попытались было удерживать перекресток дорог, но вскоре поняли, что ничего не выйдет, и Хукер отвел остатки своей армии за Раппаханнок. – Это ж надо, – радостно восклицал кто-то, – армия в два раза меньше числом разгромила наголову старого болвана! Не будет больше хвастаться, что возьмет наш Ричмонд! Повсюду цвели улыбки. Да, несомненно, Канселлорсвилль был самой блистательной победой генерала Ли. Но уже в следующий миг ликование сменилось скорбью от полученной печальной новости. – Погиб Каменный Джексон! – повторяли солдаты. По иронии судьбы легендарный полководец был случайно застрелен своими же солдатами в стычке двух патрулей! Обоз продолжил движение к Ричмонду, где Китти встретил учтивый офицер, рассыпавшийся в любезностях и уверениях, что такая опытная медсестра, как мисс Райт, несомненно, будет нарасхват в госпитальных палатках. – И мне не терпится поскорее заняться делом, – честно призналась Китти, – вот только мне необходимо немного передохнуть, сэр. Не помню, когда в последний раз спала. И действительно, бедняжка едва держалась на ногах. – Это верно, сэр, – вмешался возница. – Несколько дней она от наших раненых ни на шаг не отходила! Я и сам времени счет потерял. А ее мы подобрали по дороге. – Ах, простите! – немедленно откликнулся офицер. – Я этого не знал! Последние несколько дней здесь, увы, царит полная неразбериха. – И он приказал вознице: – Отвези ее в мою палатку. Проследи, чтобы леди принесли воду и пищу. А возле входа поставь часовых, и пусть леди отдыхает сколько понадобится. Китти пришлось опереться на плечо солдата; глаза закрывались сами собой. Боже, до чего она устала! Но по крайней мере надо радоваться уже и тому, что находишься среди своих. Правда, переполненный солдатами и гражданскими лицами город представлял собой невообразимо запутанный муравейник. И все же девушка не теряла надежды встретить здесь Натана. Китти не могла сказать точно, сколько ей удалось проспать: она проснулась от голодных судорог в желудке. Она почувствовала аппетитный запах – в палатку вошел солдат с котелком горячего куриного бульона и отличным крепким чаем. Она тут же набросилась на еду и почти покончила с трапезой, когда появился встречавший ее накануне офицер. – Как вы себя чувствуете, мисс Райт? – О, намного лучше после того, как отдохнула. – Я успел навести некоторые справки и выяснил, что вы потрудились на славу для нашей Конфедерации, – кивнул офицер. – И считаю своим долгом выразить горячую благодарность за помощь, оказанную нашим солдатам. – Высокий, с небольшой лысиной, но густой темной бородой, этот человек внушал доверие и почтительность. – Также я слышал, что вы разыскиваете майора из Северной Каролины, некоего Натана Коллинза. Это верно? – Да, это мой земляк, но я не уверена, жив ли он! – с горечью откликнулась она. – С вашего позволения, я бы хотела немедленно приступить к работе в госпитале. – Не сомневаюсь, что это можно устроить. А сейчас, на мой взгляд, целесообразнее всего проводить вас в город и подыскать подходящий номер в гостинице. Вам необходим отдых и хотя бы минимум удобств, а в походных условиях нашего лагеря об этом не может идти речи. Если не возражаете, вас будет сопровождать один из моих подчиненных – это всего в нескольких милях отсюда. Отдых? Удобства? Что это, сон? Впрочем, события последних лет и так походили на сон, хотя по большей части кошмарный. Оказавшись в своем номере, Китти обследовала все углы, с наслаждением прикасаясь к настоящей мебели. Здесь имелся отделанный мрамором умывальник с чудесным расписным кувшином и тазом. И высокая кровать с пологом небесно-голубого цвета, покрытая таким же покрывалом. И деревянные кресла, украшенные резьбой, и мягкие стулья с красивой обивкой. Пол застилал пушистый восточный ковер. Все казалось невероятно прекрасным. Невольно вспомнились ночи, проведенные на подстилке из лапника, с жестким седлом вместо подушки и тонким рваным одеялом, не спасавшим от холода. Китти с трудом удержалась от слез. В последнее время у нее что-то слишком часто глаза оказывались на мокром месте, и подобная слабость несказанно раздражала ее. Впрочем, кому до этого есть дело? Девушка подошла к письменному столу и подумала, что ей давно следовало написать матери о том, что она жива и собирается приехать домой, как только сможет, что сейчас ей необходимо пробыть еще какое-то время в Ричмонде и попытаться разыскать Натана. На столе лежала раскрытая Библия со вложенной газетной вырезкой. Это был кусок «Ричмонд дейли диспатч» почти годичной давности. В глаза бросились четкие строки:Пусть я мятежник – больше чести
Нахожу я в том,
Что не склоняю головы
Перед слепым законом,
Вершащим над нами неправедный суд!
Глава 27
В эти дни Китти казалось, что она очутилась в ином мире. Несмотря на то что все отлично знали о бушевавшей вокруг беспощадной войне, светская жизнь в Ричмонде била ключом. Всякий раз, когда из города уходил очередной полк, по этому поводу устраивалось множество вечеринок, балов и торжественных молебнов. А пока солдаты находились в летних лагерях или на поле боя, местные дамы не унывали и с помощью благотворительных завтраков, базаров и танцевальных вечеров старались собрать дополнительные средства для поддержания своих преданных защитников. И конечно, как только те получали отпуск и приезжали в город, то с превеликим удовольствием участвовали во всех светских развлечениях. У них не было отбою в приглашениях посетить тот или иной дом, чтобы побеседовать, послушать пение или поиграть в салонные игры. Кроме того, Китти слышала, что такие прославленные, увитые лаврами генералы, как Стюарт, Борегард и Морган, всегда считаются самыми почетными гостями и пользуются бешеным успехом у дам. И она с некоторой долей ревности подумала, что и ее Натан вполне мог так же вскружить не одну прелестную головку. Он ведь такой красавец, и обаятельный к тому же. Ни одна леди не устоит перед ним! Однако Китти совершенно не интересовалась всеми этими танцами, шарадами, лото, театрами, концертами, приемами и зваными обедами. Мери пыталась объяснить это тем, что девушка слишком замкнута и после всего пережитого находится в подавленном состоянии. Ну как она может помышлять о поисках жениха и стараться быть принятой в свете, когда сердце ее разбито? Энди теперь скитается невесть где и сражается на стороне янки. Дэвид Стоунер, чей здравый рассудок вызывает серьезные опасения, застрял в Теннесси. Неизвестно, что с ее матерью и отцом. И надо всем этим довлела тоска по Натану, каким-то невообразимым способом переплетавшаяся с виной в гибели Тревиса. Китти постоянно приходилось твердить себе, что нельзя копаться в прошлом. Самое важное – настоящее: работа в госпитале, помощь больным и раненым. Ей следует думать только о войне и о будущем. Ибо прошлое наверняка постепенно сведет ее с ума. Так прошло около недели. И вот явился капитан Калпеппер с приглашением познакомиться с генералом Ли. – Вы такая испуганная! – смеялся капитан, глядя, как она изумленно распахнула глаза и растерянно замигала. – Наверное, это от неожиданности – я и надеяться не смела, что он действительно снизойдет до моих нужд! В конце концов, я самая заурядная гражданская личность, а на плечах у генерала Ли лежит вся тяжесть войны с Севером! – Плохо же вы его знаете, если полагаете, что в вас он видит «самую заурядную гражданскую личность», – с нотой почтения заверил капитан. – Он удивительный человек. Он неустанно заботится о нуждах всех своих подчиненных. Когда я рассказал генералу, как вы помогали заботиться о наших раненых и то немногое, что мне известно о ваших страданиях в плену у янки, он тут же решил, что по меньшей мере обязан побеседовать с вами лично про майора, которого вы хотели бы разыскать. Итак, утром следующего дня Китти в специальном экипаже довезли до ставки генерала Ли Она с немалым удивлением обнаружила, что он живет в простой армейской палатке. – Генерал сознательно не воспользовался гостеприимством семей конфедератов, – пояснил Калпеппер – Он хочет оставаться максимально доступным для своих подчиненных. И заметьте: нет никакой необходимости в каких-то специальных ограждениях или часовых вокруг палаток, занимаемых штабом. То уважение, которое питают к нашему генералу солдаты, создает хоть и невидимую, но гораздо более надежную охрану. Ричмонд является сердцем всей Конфедерации, а кроме того, тыловой базой для армии Ли: сюда сходилось несколько железных дорог, а до западного побережья можно было добраться по каналу. Равным образом город считался и медицинским центром, способным единовременно обслужить до двадцати тысяч раненых и больных. А за годы войны здесь сложилась уникальная система военного производства: на нескольких частных и государственных предприятиях изготовляли оружие, амуницию и прочие необходимые для армии вещи. Проезжая по городу в карете, Китти с любопытством разглядывала дома: одни радовали глаз, тогда как другие пришли в явный упадок – верное свидетельство того, что хозяин ушел на войну. То и дело попадались военные склады или особняки, занятые для правительственных нужд, а на улицах царила невообразимая сутолока. Китти чувствовала невольное волнение – через несколько минут ей предстояло встретиться со славным генералом Ли. Казалось, что палаточные городки тянутся на многие мили по всем направлениям. Солдатам не было никакого дела до дамы в экипаже. Многие жены приезжали в лагеря навестить своих супругов даже из самых отдаленных мест, если только была возможность воспользоваться железной дорогой. Да и юные горожанки, бывало, набирались отваги и являлись на свидание со своими женихами без сопровождения дуэньи. Кстати, форма солдат довольно сильно изменилась по сравнению с первыми месяцами войны, когда конфедераты носили кепи с козырьками и расшитые галунами мундиры, напоминая европейских королевских гвардейцев. Теперь же большинство щеголяли отделанными кожей широкополыми шляпами и серыми или же темно-коричневыми френчами. Пришитые на френч пуговицы носили герб штата. К примеру, ее возница был из Джорджии. А на тяжелых ременных пряжках было выгравировано «CSA».[12] Большинство френчей были не суконными, а хлопчатобумажными – у кого с воротником, у кого – без. Жилетов не носил никто. Поношенные, а часто и заплатанные сзади брюки могли быть выкрашены в любой цвет, отличный от цвета френча. Однако сердце Китти болезненно сжалось при взгляде на их обувь, являвшуюся живым доказательством того, как отчаянно не хватает амуниции армии конфедератов. Ибо никак нельзя было назвать обувью жалкие обноски, едва прикрывавшие ступни. Подумать только: многие солдаты вынуждены носить деревянные сабо! Возница остановил экипаж возле входа в просторную палатку, над которой гордо реял в легком июньском ветерке флаг Конфедерации. Ловко соскочив наземь, он подхватил Китти за талию и помог ей спуститься. Мери настояла на покупке нового наряда специально по случаю визита к генералу Ли: бледно-голубой туалет из органди, с высоким вышитым воротником. Китти снабдили также подходящим по цвету зонтиком. С непривычки воротник казался ей слишком тугим, зонтик только мешал, и вообще Китти казалось, что вид у нее самый дурацкий. Она все еще глазела на повседневную жизнь военного лагеря, когда полог палатки распахнулся и на пороге появился коренастый мужчина с редкими седыми волосами и небольшой русой бородой, тоже тронутой сединой. Однако больше всего в его облике приковывало к себе внимание выражение глаз, удивительно теплое и доброжелательное. – Мисс Райт. – Он слегка поклонился и прикоснулся губами к ее трепетным, затянутым в перчатку пальцам. И хотя Китти раздражал принятый среди мужчин обычай целовать женщине руку, она не могла не почувствовать благоговейного трепета при встрече с этим человеком. В голове смятенно пронеслось, что это ей стоило бы целовать его руки, смиренно опустившись на колени! – Для меня огромная честь, – пробормотала она, тогда как хозяин палатки посторонился, пропуская даму вперед. Обстановка поражала своей скудостью: жесткая узкая койка, несколько простых стульев да огромный стол, заваленный картами и еще какими-то бумагами. Только простой кувшин с водой на низеньком прикроватном столике и небольшая дровяная печка придавали комнате сколько-нибудь обжитой вид. Но Китти тут же поправила себя – никакая это не комната, а военная походная палатка, предназначенная не для развлечений, а для составления планов военных кампаний и операций. Ли жестом пригласил гостью присесть и сам пристроился рядом на лавке. Он долго откашливался, а потом пояснил: – Боюсь, это последствия воспаления гортани, которое я перенес в марте. Врачи говорят, что оно дало ревматические осложнения. – И он извинительно улыбнулся, упираясь руками в колени: – Итак, могу я пригласить вас на ленч? Правда, вряд ли я смогу предложить вам что-то кроме капусты, кукурузного хлеба да сливок. От тяжелой пищи мне пришлось отказаться по нездоровью. Китти вежливо отказалась, чувствуя себя слишком взвинченной для того, чтобы вообще думать о еде, однако приняла чашечку горячего чая, принесенную ординарцем. Ли некоторое время молча разглядывал ее, погрузившись в раздумья, и сказал: – Капитан Калпеппер ввел меня в курс ваших злоключений, мисс Райт, и рассказал о том, как сначала вас держал в плену изменник-южанин, а потом ему на смену явился кавалерист из армии Союза. Также мне доложили, что вы разыскиваете майора Натана Коллинза, с которым были помолвлены. Она лишь молча кивнула, стараясь унять сердцебиение. Неужели перед ней действительно он, тот великий, чудесный человек? – От имени вооруженных сил Конфедерации позвольте поблагодарить вас за героическую помощь нашим раненым на полях сражений и принести глубочайшие извинения и соболезнования по поводу перенесенных лишений. Я пригласил вас сегодня к себе… – Он опять надолго закашлялся, прежде чем смог продолжать: —…чтобы иметь честь лично выразить нашу благодарность за оказанные услуги. – В этом не было никакой необходимости! – возбуждение, выпалила Китти, но он прервал ее с мягкой улыбкой: А еще я хотел бы вас заверить, что попросил члена моего военного совета навести справки о вашем майоре и вызвать его сюда. И уже вдвоем вы сможете решить, как поступите дальше. Если захотите остаться в Ричмонде, то я позабочусь о вас лично. Если же предпочтете вернуться домой, в Северную Каролину, то я выделю вам специальный эскорт. От восхищения бедняжка лишилась дара речи и не сразу смогла выговорить: – Спасибо вам за все, генерал… сэр… но больше всего я бы хотела… – она замялась, сглотнув тугой комок в горле, – …я бы хотела остаться здесь и работать в госпитале, поджидая Натана. Я неустанно молю Бога о том, чтобы мой жених оказался жив и вернулся ко мне. – Вы окажете нам честь, работая в нашем госпитале, – учтиво кивнул генерал. – И молитесь по-прежнему неустанно, дитя мое, ибо все мы в руках Божьих. Но скажите, пожалуйста, нет ли у вас близких людей, которые беспокоятся о вашей участи? Ведь вы давно не были дома? – С самого начала войны. – И она начала рассказывать про свою мать, а потом увлеклась и, подкупленная неподдельным сочувствием и добротой своего знаменитого собеседника, рассказала про то, как ее мать постепенно спилась, отец бросил семью и отправился воевать на Север. И в конце концов смущенно извинилась за его поступок. – Вам не следует извиняться, юная леди, – многозначительно промолвил Ли. – На протяжении этой войны мне не раз приходилось видеть, как отец сражался с собственным сыном, а брат – с братом. Каждый имеет право поступать так, как велит ему долг. И именно этим следует руководствоваться в жизни каждому из нас, либо нет ничего более достойного славы и почестей, нежели исполненный до конца долг. В этом, дитя мое, заключаются высшая награда и высшее счастье, доступное человеку на нашей грешной земле. А потому не стоит ни сожалеть о вашем отце, ни извиняться за его действия. Он поступил в точном соответствии с собственными убеждениями, как следует поступать и всем нам. Китти слушала его со все возраставшим благоговением и дивилась про себя, как принципы этого великого полководца напоминают принципы ее отца! Их беседа длилась почти два часа и касалась в основном ее приключений – правда, не самых страшных. Генерал не задал ни одного нескромного вопроса, интересуясь в основном ее пребыванием в среде федералов – видимо, надеясь таким путем немного изучить психологию противника. И хотя вряд ли Китти могла сообщить что-то такое, чего бы генерал Ли уже не знал, его явно заинтересовала беседа Розенкранца с Тревисом, подслушанная в коридоре гостиницы. – Какая жалость, что вам не удалось передать вовремя эту информацию, – мрачно покачал головой генерал, – ну да что было, то прошло. Постарайтесь поменьше ворошить прошлое. Вы сделали все, что было в ваших силах. А теперь отдыхайте и не беспокойтесь ни о чем, – сказал он на прощание. – Я непременно разыщу вашего майора. Война сама по себе ужасное несчастье, и нельзя юное сердце заставлять страдать от неизвестности, жив ли его избранник или нет. Итак, Китти приступила к работе в госпитале Чимборазо. Руководивший персоналом человек, не вдаваясь в подробности, поставил ее на место обычной медсестры. Однако вскоре Китти заметила острую нехватку ассистентов хирурга и заняла одно из пустовавших мест. Медики-мужчины ясно дали понять, что ее присутствие нежелательно, однако проявленные ею знания и расторопность помогли сломить сопротивление большей части ревнителей традиций. А самых упрямых Китти попросту игнорировала. Новости с войны волнами накатывали на госпитальные палаты, стремительные и беспощадные, как реки крови на поле боя. Армия Ли предприняла второе наступление на север. Южане надеялись, что генералу удастся захватить один из таких важных городов, как Гаррисберг, Балтимор или даже Вашингтон: это облегчило вы положение Виксберга и вполне могло заставить Север признать себя побежденным. А кроме того, значительные успехи на территории врага могли заставить Англию стать союзницей Юга, да и не помешало бы переместить центр военных действий с давно разоренной территории штата Виргиния. Здесь все труднее становилось доставлять припасы истощенной армии конфедератов Солдаты ходили босые, подчас падали в голодные обмороки, и дезертирство приняло устрашающие масштабы Армии Юга грозило моральное разложение. Набрав максимально большую армию из семидесяти пяти тысяч солдат, в середине июня Ли перешел через реку Потомак Прошел слух, что Линкольн заменил Забияку Джо Хукера генералом Джорджем Дж Мидом, выходцем из Пенсильвании. В конце июня федеральная армия числом около девяноста тысяч человек вышла из Мэриленда на север, чтобы встретиться в Пенсильвании с армией южан, которая к тому времени вынуждена была повернуть на юг в поисках продовольствия. Эти две военные силы как бы поменялись местами и столкнулись под городом Геттисбергом, штат Пенсильвания. Весь Ричмонд замер в ожидании вестей о предстоящем важнейшем сражении И вот 3 июля генерал Джордж Пикетт предпринял лобовую атаку на самый центр позиций. Но штурм кончился неудачей, и Пикетт оставил на поле боя половину своих людей. Битва была проиграна. На следующий день пал Виксберг, и у Китти впервые за годы войны возникло чувство безнадежности. Ли вынужден был вернуться в Виргинию, и обе армии заняли укрепленные позиции по разным берегам реки Рапидан, выжидая, что предпримет противник. И в госпиталь снова хлынул поток раненых… Был полдень жаркого августовского дня Китти сидела возле молодого солдата, потерявшего обе руки, и писала для него письмо домой Неожиданно в дверях длинной палаты показалась одна из сиделок и махнула Китти рукой. Та встала и, пообещав раненому дописать письмо попозже, поспешила к сиделке. – Китти, – проговорила она дрожащим голосом, – прибыл новый поезд с ранеными. – Ну конечно, я сейчас же иду. И Китти направилась к дверям, чтобы попасть в соседний корпус, где находилась операционная. Но сиделка схватила ее за руку и прошептала. – Нет, пожалуйста, не туда, вон там лежит мальчик. – Китти с удивлением обнаружила, что сиделка плачет. – Доктора сказали, что ничего не могут сделать. Это… это мой племянник. Китти, во имя всего святого, посмотрите на него и скажите, действительно ли он безнадежен? Они направились в корпус для тяжелораненых. Солдаты между собой называли его «Склепом». Китти вступила внутрь Воздух, душный и спертый от вони разлагающейся плоти, буквально гудел от невероятного количества мух. Несколько медсестер, прикрыв лица масками, мелькали между ранеными, давая морфин тем, чьи страдания были невыносимы. Проводница Китти уверенно повернула налево, к третьим в ряду носилкам. На них лежал молоденький солдат, не старше семнадцати лет. Китти откинула покрывало и дрогнула при виде развороченных внутренностей. Оставалось лишь удивляться тому, что юноша до сих пор дышит Ему уже ничем нельзя было помочь. Вся нижняя часть живота представляла собой кровавую кашу. А кроме того, изувеченные ноги все равно пришлось бы ампутировать до самого паха. Пока она стояла в полной растерянности, с трудом соображая, что сделать, раненый открыл глаза, поражавшие ярко-синим оттенком. Они напомнили подернутые синевой ягоды черники, что росли в лесу вокруг их поля в Северной Каролине. Китти хотела было что-то сказать, но мальчик прохрипел, закатывая глаза: – Я… узрел… Иисуса… – Его голова бессильно свесилась набок. Было ясно, что раненый умер. На всякий случай Китти проверила пульс. Его не было. Она послушала сердце ни малейшего звука. – Он умер, – погладив по плечу сиделку, промолвила Китти. – Мне очень жаль. Женщина встала, обливаясь слезами. Она только что молилась. – Он… он что-то сказал, перед самой смертью? – Он сказал, – повторила Китти, – что узрел Иисуса. – Слава Богу! Иисус принял его в свой чертог! И однажды мы встретимся на небесах. – Влажное от слез лицо осветила блаженная улыбка. Неожиданно и Китти почувствовала удивительное умиротворение. Она наклонилась над умершим и осторожно накрыла его с головой. И только тут услышала, что ее кто-то зовет: – Кэтрин!.. Боже правый, это действительно ты!.. Китти остолбенела, решив, что это бред, порожденный усталостью в конце дня. Но вот ее плеча коснулась чья-то сильная рука. Сердце Китти бешено забилось. Неужели?.. – Нет… – то ли прошептала, то ли взмолилась она. – Нет… этого не может быть… – Кэтрин, да взгляниже на меня! – уговаривал голос. Китти робко повернула голову. Первое, что она увидела, были отполированные до блеска высокие сапоги. Поднимаясь взглядом выше, Китти рассмотрела темно-синие брюки с черными бархатными лампасами, золоченые ножны офицерской сабли, алый шелковый кушак, повязанный поверх серого френча с высоким воротником и золотыми звездами с выгравированными буквами «CSA». И вот наконец, собравшись с силами для того, чтобы увидеть лицо этого человека и удостовериться, что он ей не пригрезился, Китти подняла глаза. На нее смотрел Натан.Глава 28
В течение целого часа они просто молча сидели в тени густой кроны старого каштана, росшего на небольшом пригорке, с которого виден был весь госпиталь Чимборазо. Потрясение было слишком сильным и почти лишило обоих дара речи. Наконец Китти подняла лицо, которое до этого прятала у него на груди, и трепетными пальцами с благоговением прикоснулась к милым сердцу чертам, шепча: – Это ты. О, как я молила Небо о нашей встрече! – И я тоже. Кэтрин, когда я узнал, что обнаружили тело дока, я примчался к тебе домой, но там про тебя ничего не знали. – Его голос взволнованно прервался – Я был готов и сам умереть Боже, как я мучился все эти годы. – Генерал Ли пообещал, что отыщет тебя, но я не верила, что такой занятой и важный человек станет тратить свое время, ведь идет война. – Я находился в Миссисипи вместе с частями генерала Пембертона, и Ли, наверное, это знал. Вполне возможно, что он также искал меня среди тех тридцати тысяч солдат, которых окружили янки после падения Виксберга. Китти читала в «Ричмонд дейли диспатч» о том, как группировка Пембертона сдалась на милость генерала Гранта и тот отпустил их всех при одном лишь условии, что они дадут клятву больше не участвовать в войне и все без исключения вернутся домой. Позже Линкольн укорял генерала за излишнее великодушие. Но как же тогда Натану, тоже попавшему в окружение, удалось избежать этой позорной участи? Китти не удержалась и спросила: – А как ты оказался в Ричмонде? Ведь по условиям капитуляции ты должен был вернуться домой? – Во время капитуляции меня там уже не было, – многозначительно произнес Натан. – Я не мог сидеть сложа руки и ждать, пока кто-то решает мою судьбу и еще, чего доброго, упечет в какую-нибудь тюрьму до самого конца войны. И я подговорил тех, кто поумнее, бежать из окружения. – То есть дезертировать? – простодушно уточнила Китти, с раздражением вспомнив предупреждения Дэвида о переменах, произошедших с Натаном. И теперь она видела подтверждение его словам. Натан действительно стал другим. Увы, война есть война. Одних она делает героями, других – трусами. Человек, который смотрел смерти в лицо, видел кровь и страдания, не может оставаться прежним. Ведь и сама Китти сильно изменилась. Стало быть, им придется запастись терпением и заново узнавать друг друга. Ради их любви, которая одна только осталась неизменной. Но так ли это? Да, Китти чувствовала, что они любят друг друга по-старому. – Нет, я не дезертировал, – вспыхнул Натан, словно и впрямь в чем-то был виноват. – Я просто не желал подчиняться условиям этой сдачи. Я ведь не вернулся домой, правда? Я явился сюда за новым назначением! – Извини. – Китти стало ужасно неловко за такие грязные мысли. Но по городу ходили слухи, что генерал Ли жаловался военному секретарю на участившиеся случаи дезертирства в частях из Северной Каролины. И по последним отчетам именно эти части сократились чуть ли не вполовину. Моральный дух солдат стал чрезвычайно низок, и дезертиров становилось все больше и больше. И Китти следовало радоваться, что Натан не оказался одним из них. – И слава Богу, что я явился сюда, вместо того чтобы прямо поехать домой, – продолжал он, прижав ее к своей груди. – Я и вообразить не мог, что ты в Ричмонде. Я явился с рапортом в штаб, и тут вдруг мне сообщают, что меня разыскивает генерал Ли. Просто не верится, что это ты, Кэтрин, у меня в объятиях. – И он ласково поцеловал ее в лоб: – Расскажи мне скорее обо всем, что было с тобой! Она набрала в грудь побольше воздуха и начала: – Ох, Натан, это был настоящий кошмар, который я бы хотела как можно скорее забыть. Будем благодарны Небу уже за то, что нам дано было встретиться снова! – Да, но каким образом ты попала сюда? – настаивал Натан довольно резким, даже повелительным тоном. Осторожно подбирая слова, Китти рассказала про то, как находилась в плену у янки, и была вынуждена работать в их госпиталях, и все же умудрилась бежать благодаря помощи Дэвида Стоунера. Она также сообщила, что, лишившись руки, Дэвид очень изменился и предпочел не возвращаться в Северную Каролину, а остаться в горах Теннесси в доме одиноких стариков, готовых принять его как родного сына. – Ты ведь знаешь, он женился на Нэнси Уоррен, – добавила она. Натан почему-то молчал, глубоко задумавшись и устремив вдаль рассеянный взгляд, в котором то и дело вспыхивал подавленный гнев. Китти поспешила сменить тему: – Натан, когда ты в последний раз был дома? Я ничего знаю про маму, хотя и писала ей отсюда, из Ричмонда. Энди сказал, что она совсем спилась. – Энди? – удивился Натан. – Ты должен помнить Энди Шоу. – Да. Он погиб под Шайло. – Нет, он остался жив, и я нашла его после боя. – Послушай, Кэтрин, я хочу знать, что случилось с тобой и доком Масгрейвом? Его убили янки? И когда Китти не смогла ответить из-за подступивших к горлу слез, он грубо встряхнул ее рукой в белой перчатке, до боли сжимая плечо: – Кэтрин, не молчи! Что там произошло? Черт побери, я все же имею право знать! – Мне до сих пор слишком больно вспоминать об этом, – промолвила Китти, у которой все еще щипало глаза – Давай не будем ворошить прошлое. Однако Натан продолжал настаивать, и Китти, разрыдавшись, выложила всю правду. На какое-то время они умолкли, и Китти стала было успокаиваться. Внезапно Натан вскочил и с такой силой ударил кулаком по стволу каштана, что сквозь белое сукно перчатки проступила кровь. Он грубо выругался, чем безмерно напугал Китти. – После долгой разлуки, – прошипел Коллинз сквозь стиснутые зубы, – я наконец-то нашел тебя, Кэтрин, и оказалось, что ты по-прежнему самая красивая, самая желанная для меня, и я хочу на тебе жениться. Но будь я проклят, если так просто смогу смириться с тем, что тебя взяли силой! И не пытайся меня уверять, что этого не было. – Пылающие яростью глаза прожигали Китти насквозь – Я не осел! И я знаю, что все эти типы не могли удержаться от того, чтобы не воспользоваться твоим телом. – Уж не думаешь ли ты, что мне это понравилось? – воскликнула она, чувствуя, как в ней нарастает волна гнева. – Ты был одним из тех, кто кричал на всех углах, что это будет славная, великая война! И тебе не терпелось пройтись маршем в новеньком красивеньком мундире, и чтобы при этом дули в фанфары и били в барабаны! Но я увидела войну без фанфар и барабанов, я видела смерть и страдания. И так же страдала сама: каждый день, проведенный в плену, был для меня настоящим адом. А теперь ты становишься в позу и готов обвинить меня Бог знает в чем, только лишь потому, что меня против воли похитили, а потом изнасиловали! И она в сердцах отвернулась, готовая заплакать от обиды Ну почему, почему ей никогда не удается держать себя в руках. Вот, пожалуйста, все пошло не так, как должно быть. И вместо нежной, чудесной встречи двух разлученных дело кончилось банальной ссорой. – Прости, Кэтрин – Голос Натана охрип от волнения, а руки нежно гладили ее плечи. – Я вовсе не хотел тебя обидеть. Просто сердце мое разрывается от одной мысли, что тебе пришлось вынести. Боже, разве ты не знаешь, что я не пожалел бы жизни, чтобы отстоять твою честь. Но я постараюсь забыть обо всем. Мы сделаем вид, что ничего этого не было, мы все начнем сначала. – Он заглянул Китти в глаза и прошептал: – Ох, Кэтрин, если б ты только знала, как сильно я тебя люблю! Он прижал ее к себе и страстно поцеловал. Китти хотела ответить на поцелуй с не меньшей страстью, но, к своему удивлению, не почувствовала той лихорадочной волны желания, которую так легко пробуждал в ее теле Тревис! Конечно, Колтрейн был одним из тех ловеласов, которые в совершенстве владеют искусством любви, и он мог свести с ума любую, а тем более неопытную женщину. Но тем не менее Китти не могла избавиться от чувства вины, оказавшись в объятиях Натана и отвечая на его поцелуй. Но рано или поздно она забудет Тревиса. Не может не забыть. Во всяком случае, не позволит прошлому разрушить надежды на будущее. Неохотно прервав поцелуй, Натан снова усадил Китти рядом с собой под дерево и рассказал о тех юношах из «Уэйнского добровольческого», что погибли за годы войны. – Похоже, эта война не принесла Югу ничего хорошего, – мрачно заключил он. – А кроме того, насколько мне известно, и дома дела идут далеко не лучшим образом. – Ты так и не сказал, известно ли тебе что-то про маму, – смущенно напомнила она. Коллинз принялся ковырять каблуком землю, и Китти было ясно, как не хочется ему касаться этой темы. Наконец он произнес: – Мне стало известно из письма моей матери, что Лина Райт превратилась в городскую пьянчужку. – Я… я вполне могу в это поверить, – прошептала Китти с болью. – Может быть, до нее дошли слухи о гибели отца… – Нет, Кэтрин, – тяжело вздохнув, возразил Натан, – твой отец жив. Насколько я знаю, он очень даже жив. Однако если осмелится вернуться в графство Уэйн, его тут же повесят. – Что ты такое говоришь? – Китти изумленно посмотрела на Коллинза. – Ты, наверное, слышала про кавалерийские рейды, разорившие весь западный край Теннесси? Имя Гриерсон что-нибудь тебе говорит? Ну так вот, твой отец совершает эти рейды вместе с ним и разрушает железные дороги, убивая всякого, кто осмелится встать у него на пути. Слава Богу, генерал Натан Форрест отбивает их атаки на наш фланг, но этот Гриерсон принес нам немалый ущерб – и не без помощи твоего отца. У Китти все поплыло перед глазами. Гриерсон – это тот кавалерийский полковник, к которому получил назначение Тревис. Знал ли он с самого начала, что в их отряде будет и Джон Райт? А если знал, то почему же ни слова не сказал ей? А может быть, и рассказал бы, если бы она не сбежала?.. – Кэтрин, тебе плохо? – Натану пришлось подхватить ее на руки. Он с тревогой заглянул ей в лицо: – Прости. Мне не стоило выкладывать все новости сразу, однако там, дома, об этом всякая собака знает. Один из наших соседей, Вилей Кокс, видел твоего отца. Честно говоря, Джон просто стрелял в Вилея, но промазал, и Вилей удрал. – Тревис должен был присоединиться к Гриерсону… – пробормотала задумчиво Китти. – Я сама слышала, как генерал Розенкранц отдавал ему приказ. И он должен был знать, что в том отряде будет мой отец. Почему же он промолчал? – Тревис? Колтрейн? Этот янки, который держал тебя в плену? Но откуда ему было знать про твоего отца? Что ты успела ему выболтать? – Натан явно снова рассердился, а у Китти не было никакого желания спорить. Ее рассудок безуспешно пытался разобраться в тех обрывках беспорядочных сведений, которые она получила в течение последних часов. – Тревис давно мертв, – наконец проговорила она. – Его убил один из его же солдат, когда Колтрейн пытался помешать ему выстрелить в меня… Ты должен понять, Натан! Я выходила Тревиса от тифа, спасла ему ногу от ампутации, вылечила его лучшего друга от змеиного укуса. Мы стали почти друзьями. И у него не поднялась рука застрелить меня при попытке к бегству. Он спас мне жизнь Ценой своей собственной. Тут она, не удержавшись, заплакала, и Натан зарычал: – Кэтрин, я больше не желаю об этом слышать! Ты говоришь о нем так, словно между вами что-то было! У меня темнеет перед глазами, как представлю себе всех твоих… – Но их было двое, только двое! – воскликнула Кити, сердито вскинув голову. – И мне не жаль Тревиса, хоть он и спас мне жизнь! Что бы он ни говорил и что бы ни делал, он был и остается моим врагом, потому что я всегда была предана нашему Делу. И я бы предпочла больше не вспоминать о нем, словно его вообще не было! – Что же, я не против, – подтвердил Натан, поднимаясь на ноги. – Будем думать только о нашем будущем, если оно у нас еще осталось. И он заспешил вниз с холма. Где-то громко запела птица, однако Китти почему-то не решилась истолковать это как добрую примету, обещание грядущего счастья.Глава 29
Тревис осторожно ощупал грудь. Его пальцы моментально стали липкими от крови. Но судя по всему, рана не опасная. И хотя кровотечение было обильным, боль казалась вполне терпимой, по крайней мере, пока. Ну что ж, если не суждено избежать вражеской пули, такой вариант его вполне устраивал. Тем более что получил он эту пулю вовсе не в грандиозном бою, под бой барабанов и глас фанфар. Нет, в организованном по приказу Гранта кавалерийском рейде вдоль границ штата Теннесси, между ветками железных дорог Центральной Миссисипи, Мобиль и Огайо, нельзя было снискать славу. Ибо подразделение под командованием полковника Бенджамина X. Гриерсона действовало тайно, полагаясь на неожиданность удара. И ни один их удар не пропал даром, думал Тревис, злорадно ухмыляясь. Они входили, как нож в масло, рассекая коммуникации, громя разъезды кавалерии конфедератов, уничтожая военные склады, и под конец воссоединились с федеральными войсками в районе Батон-Ружа. Тем самым по крайней мере на несколько дней удалось отвлечь внимание Пембертона от действий генерала Гранта, готовящегося к наступлению. Четвертого июля Пембертон прочно завяз под Виксбергом, и Гриерсон со своей командой мог вернуться в Теннесси, чтобы заняться преследованием частей Натана Бедфорда Форреста и в особенности его кавалеристов. Однако Тревис решил отправиться в разведку на свой страх и риск и попал на мушку к какому-то сидевшему в засаде мятежнику. Правда, мятежник тут же поплатился собственной жизнью. Но и Тревис, раненный, лежал теперь без сил в топкой канаве. И судя по нараставшей боли в ране и непрекращающемуся кровотечению, тут, в этой проклятой канаве, ему и суждено кончить жизнь. С трудом приоткрыв глаза, Тревис зачерпнул немного воды и плеснул себе в лицо. Чертовка! Опять она за свое! Перед его помутившимся взором снова появилось лицо Китти. Сколько раз он клялся выкинуть из головы все мысли про нее! И всякий раз, как только казалось, что ему это удалось, образ Китти с новой силой вспыхивал в его сознании. Надо было позволить тому солдату пристрелить ее, коли у него самого не хватило духу! Черт побери, ведь это был его долг – прикончить предательницу! Мерфрисборо было занято федералами. Кому могло прийти в голову, что женщина ухитрится освободить под самым носом северян сотню полуживых Ребов? Хорошо, что федералы вовремя спохватились и открыли огонь. Но кое-кому из пленных удалось-таки уйти. Да, если бы он, Тревис, не развесил уши, Китти ни за что не удалось бы провернуть такое дело! Ох уж эти ее глаза! Они смотрят на него из тьмы, то пылая гневом, то обжигая страстью, то лаская нежным сиянием. И Тревис тут же вспомнил, какое у нее тело, с каким трепетом она отвечала на его любовь. И этот аромат хвоинок, запутавшихся в золотистых волосах. Даже в походных условиях она умудрялась оставаться чистой и свежей… Колтрейн еще раз чертыхнулся и бессильно прислонился головой к краю канавы. Неужели он так и не найдет в себе сил признаться, что любит ее? Любит до сих пор! Однако это только бесило его еще больше. Дай-то Бог, чтобы их пути пересеклись снова – и уж тогда он отомстит ей за все – за обман, за предательство, за свое разбитое сердце. Он опять пощупал рану. Пожалуй, она не очень серьезная, и он смог бы добраться до своих, вот только бы вылезти из этой канавы и поймать коня… Проклятие, и что ему не сиделось на месте? Кто его просил соваться куда не надо? Просто Тревису требовался предлог, чтобы остаться одному, чтобы его не отвлекали от собственных грез. Но какой смысл так себя мучить? Китти, поди, давно успела вернуться домой, к своему бесценному дружку, выйти за него замуж и даже забеременеть. Правда, Тревису хотелось, чтобы она забеременела от него. Ну разве не милая шутка: сбежать от него и вернуться домой с его ребенком в утробе?.. Тревис поморщился от боли в ране. Дьявол, если бы он сумел поймать коня и вернуться на стоянку, кто-нибудь перевязал бы рану. А здесь он наверняка подохнет. Скрипя зубами от боли, Колтрейн выкарабкался из канавы и на четвереньках пополз по густому подлеску. Хотел бы он знать, соизволит ли этот чертов конь явиться, если его позовут? Тревис недавно начал ездить на нем и еще не успел выдрессировать как следует. Внезапно он уловил чьи-то голоса и отблески факелов, в панике решив, что это патруль мятежников. Ну конечно, вот кто-то бубнил басом, с тягучим южным акцентом: – Держу пари, капитан, это был янки, и Зеб его подстрелил, ну а тот отправил Зеба прямо в ад. «А вот теперь они пришли, чтобы и меня отправить прямо в ад», – усмехнулся про себя Тревис. Эти мерзавцы не станут церемониться и брать его в плен. Они убьют его на месте. Колтрейн отлично знал, что обе стороны чрезвычайно скоры на расправу. Он и сам, случалось, расстреливал Ребов недрогнувшей рукой, не желая возиться с пленными. Вжавшись в землю, затаив дыхание, он слышал, как южане подошли совсем близко. Кто-то приказал: – Ступайте проверьте канаву. Тревис ждал. Казалось минуты растянулись в целые часы. Наконец послышался голос капитана: – Наверное, Зеб так в него и не попал. Если бы попал, то не валялся бы сейчас мертвый. Давайте заберем его с собой да похороним, пока не получен приказ выступать. Шаги и голоса стихли. Значит, их лагерь совсем близко, решил Тревис. Надо убираться отсюда и как можно быстрее, пока не рассвело, иначе его наверняка заметят. А еще лучше добраться до своих и доложить про это осиное гнездо, тогда Гриерсон в два счета выкурит их всех отсюда! А кровь все продолжала сочиться из раны. Он чувствовал, что слабеет с каждой минутой. Ему никогда не разыскать своего коня и не вернуться в отряд… – Колтрейн… – донесся едва различимый шепот. – Ты здесь? – Здесь, – откликнулся Тревис, решив, что только союзник мог знать его имя. – Я ранен. Кусты раздвинулись, и к нему приблизилась чья-то фигура: – Тяжело? – По-моему, пуля прошла навылет, но крови вытекло до черта. – Тут капитан понял, что перед ним стоит человек с повязкой через глаз. А в следующую секунду в лицо ткнулся холодный мокрый нос, и неразлучный с одноглазым солдатом старый гончий пес Киллер сочувственно заскулил над раненым. – Здесь, совсем рядом, целое гнездо этих Ребов, – торопливо прошептал Тревис. – Передай остальным. Он почувствовал, как сильные руки поднимают его с земли, но в следующий момент потерял сознание.– Ты пропустил всю потеху. Тревис открыл глаза: одноглазый солдат наклонился над ним. Почти все его лицо скрывалось под густой бородой и черной повязкой. Челюсти мерно двигались, перемалывая табачную жвачку. Вот он не спеша сплюнул и протянул Тревису чашку кофе: – Мы окружили этих Ребов и прикончили всех до единого. Насчитали двадцать три трупа. Несколько хороших винтовок. И еще – лошади. Гриерсон сказал, что больше всего обязан тебе такой удачей – вот только жаль, что ты едва не испустил дух. – Рана тяжелая? – поинтересовался Тревис. – Чистая. Мы промыли ее как следует виски и перевязали, чтобы остановить кровь. Жить ты будешь. Может, придется проваляться недельку-другую. Полковник сказал, что где-то поблизости наши захватили городишко, там мы и остановимся на постой. Надо пересидеть немного, пока получим новые приказания от Гранта. – Черт побери, что это за бурда? – скривился Тревис, попробовав кофе. – Уж и не помню, когда в последний раз пил настоящий кофе. – По-моему, его состряпали из картошки и жареного гороха, – усмехнулся Джон Райт. – Вот погоди, доберемся до города! Я слышал, что на завтрак у нас жаркое, хочешь, принесу? – Неплохо. – Еще бы, особенно если учесть, что мясо взяли с лошади, которая пала от голода. – Знаешь, я вроде бы распробовал этот кофе. Он придаст мне достаточно сил, чтобы добраться до города. Тревис лежал на одеяле, заботливо прикрытый старым пончо, с седлом вместо подушки. Оглянувшись, он увидел, что другие солдаты чистят ружья, играют в карты – словом, отдыхают после того, как отправили на тот свет двадцать три мятежника. – А как ты меня нашел? – удивился Тревис, вспомнив, как собирался умереть прошлой ночью. – Что тебя понесло следом за мной? Джон мотнул головой в сторону гончака, дремавшего, положив морду на натруженные лапы: – Киллер может выследить все, что движется по земле. Я добрался до канавы незадолго до Ребов, затаился и услышал весь их разговор. Я понял, о каком янки шла речь. Тем более что незадолго до этого слышал два выстрела. – Но ты неспроста меня выслеживал, – заметил Тревис, почувствовав, что Джон о чем-то умалчивает. – Почему? Райт сплюнул, прежде чем открыто взглянуть ему в глаза. – Я давно хотел побеседовать с тобой без свидетелей, Колтрейн, с того дня, как Энди Шоу рассказал мне про Китти… и тебя. Тяжело вздохнув, капитан поднял глаза к густой кроне над головой. День выдался душный, и солнце палило вовсю, однако в тени было прохладно. Тревис давно догадался, что Джон Райт – отец Китти. Он знал это с того самого дня, как явился с рапортом к полковнику Гриерсону и увидел человека с повязкой через глаз и неразлучным старым гончаком. Акцент южанина рассеял последние сомнения. Однако Тревис предпочел держаться в стороне. У него было много на то причин, но главное – он опасался гнева Райта за то, что держал при себе его дочь на положении пленной, вместо того чтобы отпустить подобру-поздорову домой после разгрома банды Люка Тейта. Он снова посмотрел Джону Райту в глаза, но так и не смог понять, сердится тот или нет. – Я знал, кто ты такой, Райт, – решился заговорить первым Тревис, – и не сомневался, что тебе известно про меня и про твою дочь. – Честно говоря, я здорово удивился, когда увидел среди федералов Энди Шоу, – кивнул Джон. – Я знаю мальчишку с самых пеленок. Естественно, я приступил к нему со множеством вопросов и тут же понял, что что-то тут не так. Наконец мне удалось нажать на него, и я узнал все, что мне нужно. Поначалу я здорово разозлился. Меня чертовски расстроило то, что моя дочь оказалась замешана в эту проклятую войну. Оно верно, я ушел и бросил ее и ее мать, но ведь мужчина поступает так, как велит ему долг. – Она рассказала мне, что с тобой случилось. – И меня совсем не порадовало то, что ее похитил Люк Тейт, – продолжал Джон, не обращая внимания на слова Тревиса. – Я не дурак. Я знал, зачем он это сделал и что сотворил над ней. И можешь быть уверен, что, если я повстречаюсь с сукиным сыном, одному из нас не уйти живым. Но потом я начал прикидывать так и этак, почему же ты не отпустил ее сразу домой. Да, знаю, она отлично разбирается в медицине. Чертовка таскалась за доком Масгрейвом по пятам, как только ходить научилась. Но ведь она женщина, как ни крути, совсем молоденькая женщина, и тебе следовало вернуть ее домой. Но, кроме того, она еще и красивая женщина – и тогда становится ясно, отчего ты этого не сделал. А вот теперь Тревис заметил, как в глазах собеседника зажигается гнев. Он открыл было рот, но передумал, решив дать Джону высказать все, что у того лежало на душе. – Правда, сперва нам надо было сделать до конца дело, но я решил, что непременно потолкую с тобой по душам, если останемся живы. Потому как желаю знать, что с моей дочерью и где она теперь. Со слов Энди мне известно, что она сбежала с пленным конфедератом. – Но я не знаю, что стало с ней дальше, Джон, – покачал головой Тревис. – Она обвела меня вокруг пальца, заставила думать, что влюблена в меня. Я вел себя беспечно и предоставил ей чуть больше свободы, и она тут же воспользовалась ею, чтобы раскрыть ворота лагеря пленных мятежников. Я должен был убить ее, но не смог этого сделать и убил своего солдата, который пытался целиться в нее. Тут Джон, к великому удивлению Тревиса, от души рассмеялся: – Узнаю, узнаю свою девчушку. Она даст сто очков вперед любому из вас! И уж коли она что решила, то своего добьется! И нет ничего удивительного, что она обвела тебя вокруг пальца и заставила поверить, что влюбилась. О, она хитрая бестия, моя дочь! – Тут Джон снова помрачнел и ткнул пальцем в Тревиса, грозно продолжив: – А ты моли Бога, чтобы она оказалась жива. Иначе тебе несдобровать! Скажи спасибо, что сейчас война и я не стану стрелять по солдату из своей армии. Однако помни: как только война кончится, тебе придется ответить за то, что надругался над честью моей дочери! Ты не на шутку разозлил меня, сынок! Тревис хотел было сесть, но не смог и бессильно откинул голову, жадно ловя ртом воздух. Несмотря на слабость, он должен был сию же минуту высказать то, что лежало на сердце: – Джон, я должен признаться тебе в том, в чем боялся признаться даже самому себе. Я по-настоящему полюбил твою дочь. Я поверил, что и она влюбилась в меня, но ошибся. Я не мучил Китти и не измывался над ней, как Люк Тейт, с которым у меня свои счеты! – Тревис перевел дух и продолжил: – А что до твоих чувств ко мне, я понимаю, что любить тебе меня не за что. Однако если собрался убивать меня, лучше сделай это сразу. Не хочу получить пулю в спину во время боя. У меня и без тебя хватает неприятностей! – Черт бы тебя побрал, сопляк, – взревел Джон, пронзая Тревиса пылающим взглядом, – скажи спасибо, что ты ранен, не то надрал бы тебе уши за твои слова! – А ты горячий парень, – ухмыльнулся Колтрейн, – по-моему, из нас выйдет отличная пара! – Учти, тебе придется иметь дело еще кое с кем, – предупредил Джон. – Китти обручена, и этот малый вряд ли обрадуется… – Натан Коллинз, – протянул Тревис. – Китти мне все уши про него прожужжала. Но он меня мало волнует. Вряд ли нам вообще суждено встретиться, разве что в преисподней. Оба некоторое время молчали. Но вот Джон Райт удивленно приподнял бровь и спросил: – И ты до сих пор любишь мою дочку? – Какого черта ты так пялишься на меня, Джон Райт?! – вспыхнул Тревис. – Я и сам не могу разобраться в своих чувствах. Еще не перегорела обида на то, что она выкинула на прощание. Может, так даже лучше – ведь я не из тех, кто женится. – Да и моя дочь не из тех, кто выходит замуж за таких, как ты, – парировал Джон. – Да ты посмотри на себя, приятель! Ведь ты сам бросил и жену, и дочь, и родной дом! Энди говорил, что твоя жена спилась, когда ты ушел на войну. Тебя это не волнует?! – Мужчина поступает так, как велит ему долг. – Это ты уже говорил. – И скажу еще раз. Ты сам родом с Юга. И тоже воюешь против земляков? – Это мое личное дело. – Ну так и нечего совать нос в мои дела. Только не забывай, что однажды я заставлю тебя платить по счетам. – Надеюсь, ты дашь мне знать когда. Их взгляды пересеклись. Наконец Джон встал. Следом за ним вскочил его пес, и они молча отправились своей дорогой. Тревис крикнул им вслед: – Между прочим, спасибо за то, что спас мне жизнь! Джон не обернулся, продолжая идти вперед. Колтрейн устало прикрыл глаза. Хорошо, что это наконец-то случилось, с облегчением подумал он. Ведь рано или поздно все равно пришлось бы завести этот разговор. А теперь они выяснили отношения и даже, кажется, прониклись уважением друг к другу. И если дело все же дойдет до поединка – а Райт недвусмысленно намекнул на это, – противники будут стоить друг друга. Пришел кто-то из отряда и сказал, что полковник дал команду выступать. Колтрейн с радостью подумал, что в этом, пусть и небольшом, городе товарищи сумеют раздобыть для него кровать – настоящую мягкую кровать, в которой он сможет отлежаться и набраться сил после ранения. Однако стоило тронуться с места, раненый застонал от нестерпимой боли. Недолгий путь превратился для Тревиса в страшную пытку. Полковник Гриерсон лично проведал Колтрейна и заверил, что в городе нашли юную леди, которая готова ухаживать за ранеными. Увы, единственного в округе врача убили всего пару недель назад. Но эта дама согласилась приютить у себя Тревиса и позаботиться о нем. Хижина у нее тесная и ветхая, но там найдется лишняя кровать. Треиису ничего не оставалось как поблагодарить – в любом случае это лучше, чем валяться на земле, с седлом вместо подушки. Поначалу Бонни Пелхэм очень понравилась Тревису. Удобно устроившись с ее помощью в постели, он огляделся. – Вам нравится моя хижина? – спросила хозяйка. – Мы с мужем построили ее сами Нам, правда, соседи помогали. Но потом Билл-Боб ушел на войну, а там его убили. Колтрейн не спеша пил воду, глядя в большие карие глаза. – А ты не похожа на убитую горем вдову, – заметил он. – Ох, да разве вы не знаете, как у нас заведено? – отвечала Бонни. – Здесь, в горах, никто не спрашивает, хочешь ты замуж или нет. Просто родители договариваются обо всем заранее. И я знала, что стану женой Биллу-Бобу, еще задолго до нашей свадьбы. – Так ты его не любила? – Не знаю! – пожала молодка плечами. – Мне и про любовь-то ничего не ведомо. Меня учили, что приличной девице положено прилично выйти замуж, да рожать детей, да заботиться о муже. Так я и собиралась поступить, да только Билли-Боб ушел и нашел свою погибель – и теперь я, почитай, самая молодая вдова в наших горах… Продолжая суетиться, она ни на миг не умолкала, рассказывая про то, как делала клейстер из муки с водой, чтобы заклеить бумагой щели в стенах и сохранить в хижине тепло зимой. Что вот то кресло в углу вырезал из дуба ее отец. А вот этот туалетный столик сделал сам ее супруг из вишни – да только та вишня совсем выцвела. И вот ту скамью тоже он сделал – из гикори[13]. И веник в углу – из веток гикори тоже. – А вы видели мои занавески? – горделиво восклицала она, расправляя грубую ткань. – Я выткала их сама из льна, который сама пряла и трепала. И выкрасила их тоже я – синей краской, которую наварила из хинного дерева. Я даже сама сделала это одеяло, что на вас, из хлопка, который мой папаша вырастил. А вон тот плед? У папаши было много овец – пока вы, янки, не пришли и не забрали их, – и мы с мамашей целыми днями чесали да пряли их шерсть. А простыни, на которых вы лежите? Кто, по-вашему, сделал их, если не я? Да и тюфяк я набивала вот этими самыми руками – уж и не упомню, сколько гусей пришлось для него ощипать, и все до одного были злющие-презлющие! Тревис внезапно подумал, не рано ли он обрадовался, что попал сюда. – С чего это ты все мне выкладываешь? – полюбопытствовал он. – Ну, как же, я теперь вдова, – с детской непосредственностью заявила Бонни. – И надо мне нового мужа присмотреть, да поживее – это папаша мне велел. Папаша еще сказал, что неприлично просто так держать в доме солдата, даже если он раненый и я его лечу. Вот я и решила, что любому одинокому янки, что попадет сюда, не помешает взять в жены вдову, которая управляется с такой роскошной хижиной, как моя! – Ну что ж, может, когда-то сюда и забредет такой янки. – И Тревис, закрыв глаза, взмолился о скорейшем выздоровлении. Он чувствовал, что хозяйка сидит возле кровати и не спускает с его лица простодушного взгляда. Приподняв повязку, она осмотрела рану, слегка поморщившись. – Придется наложить бальзам на рану. И вам надо лежать не двигаясь, не то опять пойдет кровь. Бонни извлекла из банки какую-то вязкую, дурно пахнувшую массу и принялась усердно мазать ею рану. Тревис невольно скривился от боли. Но вот хозяйка покончила с бальзамом и поменяла повязку. – А теперь я приготовлю для вас что-нибудь вкусное. Как насчет куриного бульона? Как только он начинает кипеть у меня в кастрюле, сюда сбегаются все солдаты, учуяв запах! Капитан покорно кивнул. Наверное, готовит она неплохо. Так оно и вышло. Бульон оказался превосходным, к тому же впервые за долгое время ему довелось отведать домашней еды. Бонни даже принесла свежего молока, которое охлаждалось в горном ручье неподалеку. С каждым глотком Тревис чувствовал, как к нему возвращаются силы. Может быть, выздоровление и вправду не затянется. Хозяйка уселась на краю кровати и внимательно посмотрела на него. – Что это ты меня разглядываешь? – раздраженно спросил Колтрейн. Хотя Бонни нельзя было назвать уродиной, ее широкая улыбка почему-то напоминала волчий оскал. – Я отлично знаю, как сделать мужчину счастливым, – многозначительно заявила она, погладив капитана по лицу. И тут же засмеялась: – Между прочим, такой красавчик впервые заглянул в наши места. Какие чудные глаза! Не то, что голубые и не то что серые. Да и все остальное у тебя что надо. Тревис неловко заерзал в постели: – Ты бы не могла позвать сюда Сэма Бачера? Мне необходимо с ним повидаться. – Не забывай, я буду рядом – только позови, – снова осклабилась она. Оставшись наконец в одиночестве, Тревис с чувством выругался в потолок тесной хижины. Следует убираться отсюда, и чем скорее, тем лучше. Какой приказ получил отряд? Сэму следует разузнать у полковника Гриерсона. Колтрейну не терпелось поскорее вернуться в строй. А может быть, еще сильнее ему не терпелось попасть в те места, где можно будет что-то разузнать про Китти. Но Тревис не желал себе в этом признаваться. Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появился сияющий Сэм Бачер. – Просто руки чешутся стереть с твоей рожи эту мерзкую ухмылку, – пробурчал Тревис. – Вряд ли это тебе удастся сейчас! – расхохотался Сэм, усаживаясь верхом на стул. – Ну, как тут тебе понравилось? Я слышал, Бонни большая мастерица по части ухода за ранеными. – Сэм, мне не до шуток. – Колтрейн попытался сесть, но не смог. – Ступай к полковнику Гриерсону и скажи, чтобы немедленно вытащил меня отсюда. Я готов спать где угодно, хоть на голой земле, только подальше от этой шлюхи! Если не выдворить ее из города, через неделю весь отряд подхватит чесотку или еще что-нибудь похуже. Сэм с трудом представлял, как это можно устроить, но все же пообещал помочь. – Ладно, посмотрим, – сказал он озабоченно. – Надеюсь, Гриерсон в курсе. Поначалу мы приняли ее за опытную сиделку, но потом нам такое порассказали о ней, что мы животики надорвали, представляя, как она примется за твое «лечение»! Тревис неловко схватил чашку с водой и выплеснул содержимое в ухмыляющуюся физиономию, но Сэм запросто увернулся и засмеялся пуще прежнего: – Ну, старина, нечего на меня злиться! Ведь не я запихал тебя в эту дыру. Клянусь, я сделаю все, чтобы вытащить тебя отсюда! Ты ради этого меня разыскивал? Понимаешь, мы только что уселись играть в карты. А кое у кого из парней завалялось по бутылочке «огненной воды». Так что вечерок обещает быть теплым. – Мне бы только поскорее вернуться в отряд, – с тоской проговорил Тревис. – Ну я же обещал, что постараюсь… – И когда только кончится эта чертова война! – И что ты будешь тогда делать? Помчишься искать Китти? – Знаешь, Сэм, – ощетинился Тревис, – хоть ты и мои старый друг, но мне все чаще хочется выпороть тебя! – Старина, сколько раз повторять, что от меня ничего не скроешь! А я знаю, что ты любишь девчонку, так же как и она любит тебя! – Ну да, и поэтому удрала при первой возможности?! И Тревис надулся, как индюк, ожидая, что ответит Сэм, который так же сердито выкрикнул: – И правильно сделала, что сбежала! Ты хоть раз признался, что любишь ее? Вы же оба только и делали, что грызлись, как собака с кошкой. Вот она и не выдержала! В конце концов, она южанка и к тому же упряма, как черт! – Да с какой стати ты постоянно твердишь, что я ее люблю! – взревел Тревис. Сэм поднялся со стула и ухмыльнулся, засунув пальцы за ремень: – Ну что же, пусть ты ее не любишь, но думаешь о ней постоянно! – Ну а это ты откуда взял? Или ты умеешь читать чужие мысли! – Нет, не умею, – бросил Бачер через плечо, направляясь к двери. – Но зато я не глухой и отлично слышу, когда всякие дураки вопят во сне и зовут кое-кого по имени! И он вышел, плотно прикрыв дверь.
Последние комментарии
5 часов 50 минут назад
11 часов 35 минут назад
12 часов 42 минут назад
13 часов 39 минут назад
13 часов 54 минут назад
23 часов 4 минут назад