Таежный гнус [Аркадий Карасик] (fb2) читать онлайн

Аркадий Карасик Таежный гнус

1

По мнению начальства сыщик Добято выработал ресурс, положенный сотрудникам уголовного розыска. Пора отправлять на заслуженный отдых — выращивать цветы на садовом участке. В свободное от дачных хлопот время русть передает накопленный опыт молодым сыщикам.

Прямо, конечно, не говорили — прозрачными намеками и не менее прозрачными примерами. Вот, дескать, Васька Сидоров как поступил: почувствовал слабинку — рапорт на стол: отправляйте на пенсию. А Колька Николаев? А Степан Харитонов? Сытые, здоровые, загоревшие — позавидуешь мужикам. А почему? Во время слиняли со слишком уж «горячей» своей службы.

Тарас Викторович по привычке потирал раскрытой ладонью лысую, будто биллиардный шар, лысину, взбадривал густые усы, внимательно слушал, даже поддакивал. Про себя матерно крыл жалельщиков и советчиков, отправлял их во все известные адреса. В основном — к такой-то матери, с пересадкой на невероятных сравнениях и определаниях. Выращивать цветы или там — картоху не собирался, пусть этим занимаются инвалиды либо слабаки.

Начальство, естественно, злилось и, как это ни странно, радовалось. Ибо не было в уголовке более знающего и удачливого сыскаря, чем Добято. И вряд ли в обозримом будущем появится. Мужик, конечно, не без из»янцев, но где найдешь крисстально чистого, стерильного? Один из недостатков — редкая молчаливость, «разговаривает» немолодой сыщик обычно одиночными словами, будто выстрелами, красноречивыми жестами и смущенными улыбками…

Но сейчас, на кладбище — ни жестов, ни улыбок, тем более, слов. Угрюмая сосредоточенность, горестно опущенная лысая голова. Ибо хоронят не просто человека, которого он хорошо знает — друга юности. И его жену, которая вполне могла стать женой молодого Тараса — вместе росли, вместе бегали по деревенской улочке, купались в неширокой, говорливой речушке. Однажды Галька даже поцеловала Тарасика, креппо прижалась к нему молодым горячим телом… А замуж вышла за Кольку — парнишку из соседней деревни…

Какие уж тут слова или жестикулирование?

А уж на маленькие гробики николаевых и галькиных мальчишек Добято вообще не мог смотреть без содрогания. Еще больше бычился, прикрывал глаза.

На отпевании отсутствовал — боялся сорваться. Слезы просто висели на ресницах, в горле застрял колючий комок. Во время прощания стоял в задних рядах, от выступления категорически отказался.

— Тарасик, ребята поминки сообразили. По русскому обычаю. Пойдем, не вздумай отказываться — вся «контора» обидится.

Начальник отдела — сухой, обоженный горячим ветром Средней Азии, откуда его перевели в Московский угрозыск, по дружески взял под руку подчиненного. Грач — такую кликуху приклеили своему начальнику сыщики — едва заметно нажимая то вправо, то влево, «доставил» Тарасика к милицейскому «газону». Постоял рядом, выжидая, когда Добято устроится на заднем сидении, бодро вскочил в машину рядом с водителем, повелительно крикнул: «Гони!».

Боится, как бы я не сбежал, равнодушно подумал сыщик. Разве сам от себя убежишь? Ведь в этом отделе угро Добято проработал — именно, проработал, а не прослужил! — фактически почти всю свою жизнь. Исключая школьные и институтские годы. После лечении в госпитале по поводу очередного ранения торопился в кабинет, знакомый до мельчайших деталей, до малейшей трещинки на потолке. Спокойствие приходило только тогда, когда садился за старый письменный стол и придвигал к себе папку с очередным уголовным делом.

Подполковник всю дорогу, не переставая, говорил. В основном, о потрясшем сотрудников уголовки зверском убийстве прокурора и его семьи.

— Сейчас вздрогнем по маленькой, примем в память о Николае. Знаешь, Тарасик, ребята так обозлены на Убийцу — аж страшно. Притронешься — шипят. Боюсь, когда достанут маньяка, плюнут на законы и инструкции — изрешетят, на куски порежут!

Добято скривил тонкие, нервные губы в горестной полуулыбке. Рано утром войдя в залитую кровью квартиру Храмцовых, он испытывал такое же чувство беспощадной жестокости, холодную ненависть к Убийце.

Хорошо подполковнику и другим сотрудникам уголовки, мало знакомы с прокурором, редко встречались. Могут улыбаться, даже шутить. А каково другу юности убитых?

Поминальный стол накрыт в отмытой квартире прокурора. Разносолов и деликатесов нет, не то время — кризис. В основном — соленые помидоры и огурцы, разваренная картошка, крупно нарезанная колбаса «собачья радость», какие-то винегреты-салаты. Видимо, жены расстарались, сбросились, кто чем богат. Зато водки ребята закупили — на три отдела хватит в дым упиться, да ещё останется на похмелку.

Застолье — традиционное: без пышных тостов, как принято, без «звона бокалов». Вспоминали о совместных операциях, об упрямстве Храмцова при выдаче разрешений на задержание, обыски, допросы, о его редкой даже в прокурорской среде принципиальности. Железный был мужик, непрошибаемый.

Новички, затаив дыхание, слушали воспоминания ветеранов, а те разошлись во всю. Немудренно, ведь они знали Николая с первых дней его работы в прокуратуре, начиная с должности следователя.

— Помню, Храмцов допрашивал одного бандюгу. Крутого до омерзения, штампа негде ставить. По внешности — трехстворчатый шкаф позавидует! Столько гробов понастроил — стреляй, не ошибешься, все равно — смертный приговор, — тихо и медленно говорил подполковник. — Николай не поддавался гневу, не кричал, не грозил. Будто не следователь — отец родной! Даже приказал снять браслеты, воду в стакан налил. Мне приказал посидеть в коридоре… Ну, крутой мужик порешил — перед ним сидит вахлак, типичный фрайер. Решил оглушить, отобрать пистолет и слинять… Николай так его скрутил — полчаса водой отпаивали…

Добято молча пил, внимательно слушал выступающих с тостами. Сам по обыкновению помалкивал. Хотя, не в пример рассказчикам, мог такое поведать, что те вмиг бы проглотили языки.

— Как думаешь, повяжем? — обратился к нему сосед, парень средних лет, лобастый, с кольцами белокурых волос, и сам себе ответил. — Никуда не денется, вонючий ублюдок, конечно, повяжем.

— Повезет кому-нибудь? — огорченно вздохнул сыскарь, сидящий слева от Тарасика. — Я даже не надеюсь — невезучий. А хотелось бы поглядеть в трусливые глаза, врезать по сопатке, так, чтобы голова отвалилась!

Добято кивнул. Дескать, действительно, хорошо бы встретиться с маньяком лицом к лицу. Подумал и спрятал под свисающей скатертью судорожно сжатые до белизны на костяшках кулаки. Пусть говорят ребята, пусть надеются на встречу с Убийцей, а повяжет его обязательно самый близкий к Храмцову человек — сыщик Добято! Никаких не может быть сомнений, только он!

Издеваться, тем более, пытать, «резать на куски» не станет — не сможет, а вот несколько минут подержать дуло «макарыча» перед глазами повязанного преступника — с удовольствием. Пусть припомнит свою кровавую расправу с семьей прокурора, пусть в последний раз помолится Сатане. Потом — нажать спуск. Без допросов, очных ставок, нудных разбирательств.

Твердо решил — завтра же заявится к подполковнику, напишет короткую рапортину, потребует поручить розыск преступника ему. Не отстанет до тех пор, пока начальник не согласится.

Можно было бы, конечно, начать «осаду» сейчас, прямо по горячим следам, но Тарасик не решился, Не хотелось поминать друга и, одновременно, вести деловые разговоры. Завтра — совсем другое дело!

Водка не брала, перед горечью утраты даже она оказалась бессильной. Поэтому, когда его на «газоне» подвезли к под»езду башни, на пятом этаже которой он жил, у Добято, как принято выражаться, — ни в одном глазу.

— Отдыхай, Тарасик! До завтра! — на прощанье прокричал хозяин машины, тот самый крупнолобый парень, сидящий рялом с ним за столом. — Дай Бог, повяжем собачий огрызок — снова приложимся, — смирив слишком громкий бас, пообещал он. — Лично я зарок положил: пока не поймаем ублюдка — ни капли!

— Будь, — односложно попрощался Тарасик, взмахнув рукой. — Пока!

Машина аккуратно об»ехала мамашу с детской коляской и скрылась за углом.

Добято поглядел на окна своей квартиры. Наглухо закрыты, значит, жены нет дома. Встречаться с ней сыщику не хотелось, в рабочие дни старался подольше задерживаться в своем кабинете, домой возвращался заполночь, медленно — нога за ногу. Будто зек в карцер.

Так уж получилось — не заладилась его личная жизнь. Веселая молодка, за которой ухаживало добрых полкурса юридического, через два года семейной жизни превратилась в скрипучий, несмазанный механизм. Скандалы — по любому поводу и без поводов, ежедневные истерики, вечное недовольство. Дома — грязь, повсюду — скомканное нестиранное белье, в кухонной мойке — завал использованной посуды.

Но не разводиться же? Влез в ярмо — тащи — обычное кредо Тарасика. Он и тащил: сам стирал, сам готовил еду, сам убирался. Молчком, без упреков и недовольства.

Вот и сейчас — поднимешься в собственную квартиру — почему так поздно? С какой бабой валялся? С кем водку жрал? И — непременный злые слезы. Потом запрется в ванной и примется краситься, напевать дурацкую песенку о запечных тараканах.

Тарасик прогулялся до угла, потом возвратился, нерешительно поковырял носком ботинка валяющуюся в палисаднике консервную банку. Неожиданно для самого себя присел на лавочку рядом с престарелыми бабками, которые вели нескончаемую беседу обо всем и ни о чем.[

— Что, милок, домой не идешь? — осведомилась бабка Ирина, соседка по лестничной площадке и невольная свидетельница семейных разборок. — Жена достала, да? Так ты упрись и — не обращай внимания. Бабы — такой уж вреднючий народ, к ним приспособиться надо, С»умел — счастливая жизнь, дети, еда. Не смог — майся до самой смерти…

— А ежели не хочу маяться? — равнодушно, будто хотение или нехотение — проблемы другого человека, спросил Тарасик. — Если нет сил?

— Тогда — жопка о жопку и кто дальше отлетит! — вмешался в беседу подошедший к скамейке дедок. — Укладай чемодан и езжай в Магадан, — смешливо срифмовал он. — Опомнится баба — сама примчится. Ныне мужики в цене, ими не шибко разбрасываются.

Прав дедок, до чего же прав! Мысли о бегстве из опостылевшей квартиры не раз приходили в голову. Добято отбрасывал их, считая уход из семьи несмываемым позором.

Для скучающих старичков неожиданно появилось развлечение. От соседней скамейки приковыляла ещё одна бабка, с краю присел толстый, одышливый дедок. Посыпались сожалеющие советы. Женщины защищали жену сыщика, мужчины, наоборот, осуждали.

Добято маялся. Подняться и уйти как-то неудобно — обидятся, да и куда уходить-то? Домой — нет желания, гулять — тоже. Вот и сидел страдалец, молчал, изредка смущенно улыбался. А страсти вокруг его семейной жизни разгорались.

Выручил известный всему кварталу алкаш, прозванный Пугалом. Наглотавшись собственоручно изготовленного самогона, он во все горло пел срамные песни. Тоже собственного сочинения. Хрипел, двумя пальцами очишал вечно заложеный нос, шатался от дерева к дереву, от стенки к стенке и орал.

Проследил за ней Никита-шмаровоз,

Завалил её в сарае на навоз,

Баба с ним не соглашалася,

За подол рукой держалася,

А потом вдруг согласилася,

Под Никиту подвалилася!

— Матерщиник сатанинский! — поднялась бабка. — Только и знает орать срамное. Грех слушать… Пойду я.

Тут же, будто по команде ротного старшины, подскочили все остальные. Даже дедки.

Добято встрепенулся. Подошел к алкашу, встряхнул его. Так сильно, что у того зубы начали плясать комаринского, голова затряслась, как у припадочного. Бабки мигом остановились, принялись с любопытством следить за «воспитанием» матерщиника.

— Еще раз заматеришься — посажу в кутузку! Понял, скотина, или пояснить другими словами?

— Понял, — мигом отрезвел матерщинник, — Отпусти, больше не буду.

Надо же, невезение! Именно в это время из под»езда вышла Мария. Надушенная, расфуфыренная, в наглаженной сиреневой кофтенке и черной юбке. Увидела мужа, «обнимающего» пьянчугу, — багровые губы искривились в презрительной улыбке.

— Так и знала! — громко оповестила она жителей дома. От её зычного, кучерского голоса задрожали стекла, с балконов свесились любопытные. — Нажрался водки, бездельник, и обнимается с грязным алкашом! А ещё себя культурным считает, других воспитывает!

Тарасику прикрикнуть бы на жену, показать ей мужнюю власть и силу, а он, стеснительно улыбаясь и сутулясь, скользнул в под»езд.

Дома, успокаиваясь, долго расхаживал по комнатам. Надо, обязательно надо ещё раз поговорить с женой! Приструнить, пригрозить разводом. Должна же она, в конце концов, понять мерзость своего поведения! А не поймет — придется пойти на крайнюю меру — оставить ей квартиру, все нажитое, снять в какой-нибудь халупе комнатушку, чулан, сарай!

Знал ведь — на развод не пойдет, вываливать на всеобщее обозрение грязное белье несложившейся семьи не станет. И все же представлял себе спокойную жизнь вдали от Марии, тешил свое ущемленное самолюбие.

На кухне достал из шкафчика непочатую бутылку «московской», с хрустом свернул ей голову. Выпил полный стакан. Подумал — налил второй. В память убитых друзей… Знал бы Колька, ведала бы Галочка, как ему сейчас плохо!

Спохватился — надо ли перекладывать свои беды на плечи мертвых? Пусть земля будет вам пухом, родные, а я как-нибудь перемогнусь.

Как любил говорить Храмцов: три, дружище, к носу — полегчает.

Вот выпросит Добято у подполковника право на розыск маньяка — долго не будет видеть опротивевшую жену, не слышать скрипучих её оскорблений. А сегодня же вечером он попытается ещё раз поговорить с женой.

Задуманные мирные переговоры ничего не дали.

— Ты — растленная личность, — понизив голос до шипящего змеиного шопота, об»явила приговор Мария. — Алкаш, бабник и вообще — мерзость. Хочешь разводиться — не возражаю. Квартира, мебель, вещи — твои и мои — остаются мне. Надеюсь, ты не захочешь выставить себя на всеобщее осуждение?

Добято брезгливо поморщился. Прежде всего, услышав знакомые звуки несмазанного «механизма». Потом — отголосок присущей жене жадности. Решила присвоить не только свои носильные вещи — костюмы, рубашки, плавки мужа? Ради Бога, он с радостью лишится всего, если взамен обретет желанную свободу.

— А пока мы ещё не в разводе — переселяйся в другую комнату. От тебя несет вонью.

Добято согласно кивнул, сгреб с двухспальной кровати подушку, простыни и одеяло. Постелил себе на диване в гостиной. Жаль дверь в спальню не запирается!

Вторую ночь он провел вне дома — напросился на ночевку к одному из своих друзей…

2

Последние инструкции сотрудник уголовного розыска Добято получил не в родной «конторе», где, как говорится, стены помогают — в одном из кабинетов Министерства. Сидел напротив пожилого мужчины в штатском, угрюмо наклонив лысую голову. Внимательно слушал. Уже одно то, что инструктаж проводит не начальник родного отдела, а генерал из Главного Управления показывало, какое значение придается предстоящей операции.

— Мы рассмотрели твою просьбу и решили её уважить. Следствие по убийству семьи Храмцовых и прочим аналогичным преступлениям маньяка за последние годы передается тебе.

Тарасик благодарно наклонил голову. Впервые после страшной гибели Нмколая и его семьи улыбнулся. Радостно и безжалостно, одновремено. Увидел бы эту гримасу Убийца — самолично повесился бы или проглотил ампулу с ядом. — Кликуха твоего подопечного — Гранд. По оперативным данным он воспользовался документами убитого им офицера и скрылся на Дальнем Востоке. Но все же полной уверенности в том, что Гранд и капитан Королев — одно и то же лицо у нас нет…

Все это — далеко не новость, поморщился в душе сыщик. Сразу после похорон Храмцовых Добято принялся отслеживать передвижения Убийцы по стране. Реальные и предполагаемые. Заодно самым тщательным образом изучил старые следственные дела. Мало того, познакомился с оперативными сведениями, касающимися Гранда, начиная чуть ли не с младенческих лет. При малейшем подозрении на появление маньяка, забывал обо всем, мчался в указанный район или область.

Но начальство есть начальство, приходится строить удивленное выражение, дарить подобострастную улыбку, понимающе поднимать шалашиком густые брови и взбадривать такие же густые усища.

Хозяин кабинета — худощавый мужчина с благородной проседью в пряди, упавшей на гладкий лоб и скрывающей шрам. Несмотря на проседь, по возрасту годится, если не во внуки, то, по крайней мере в сыновья, пожилому сыщику. Может быть, по этой причине говорит сдержанно, уважительно.

— Зачем тогда моя поездка? Не проще ли поручить проверку тамошним сыщикам?

Генерал покровительственно улыбнулся. Будто удивился шалости малыша. Добродушно, без издевки. Мало того, ему даже понравилась заинтересованность детектива. Намного хуже, когда щелкают каблуками и бездумно рявкают дурацкое «так точно!». А потом с такой же бездумностью проваливают задание.

— Если бы речь шла о рядовом «щипаче» или «медвежатнике», с тобой можно было бы согласиться. На самом деле, стоит ли тратить немалые деньги, отрывать от работы опытного сыщика? Но Гранд — изворотливый и хитрый преступник, Он, наверняка, «заминировал» подступы к своей берлоге, успел на новом месте обзавестись шестерками и пехотинцами. Боюсь, местные оперативники не справятся… Повторю: если, конечно, под маской командира роты прячется убийца и садист. Вот, погляди его «родословную».

На стол перед Добято легла пухлая папка с множеством фотографий, протоколов допросов свидетелей и потерпевших, с заключениями экспертов, схемами и фотороботами. И всего несколько протоколов допросов обвиняемого. Ибо тот почти не попадался — ужом выскальзывал из настороженных капканов, в считанные мгновения прогрызал дыры в хитро расставленных сетях. Если, конечно, не считать зверского убийства молодой женщины, любовницы ублюдка. Тогда преступника осудили на длительный срок, отправили на зону, откуда он благополучно сбежал.

Добято мог не читать всей этой давно изученной и проанализированной макулатуры — он отлично знал, с кем имеет дело. Ибо перед мысленным взором стояла залитая кровью квартира Николая — друга детства, однокурсника по юридическому институту, с которым ещё голоштанным пацаном Тарасик играл в войну — прикрытые простынями два тела — Храмцова и его жены, Галины, которая могла стать женой сыщика. В детской — маленькие трупики детей, изрешеченные пулями. Которые могли быть его детьми.

За почти четверть века службы в уголовном розыске Добято всякого навидался, но такое увидел впервые.

Подозрение о том, что убийца — сбежавший с зоны Гранд, было тогда принято в качестве одной из версий. У Храмцова врагов не было, по свойству своего доброжелательного характера он не вызывал у окружающих его людей даже обычной неприязни. Ограбление? А на что, спрашивается, может позариться грабитель в двухкомнатной квартире, обставленной старомодной мебелью? Ни денег, ни драгоценностей… А если бы они даже были — зачем ворюгам зверски убивать хозяев, включая малолетних детей? Мало-мальски об»яснимая зацепка: обвинительная речь прокурора, которую он произнес на судебном заседании по делу Гранда, потребовав высшей меры наказания.

Добято равнодушно перебросил несколько страниц… Изнасилование и убийство двенадцатилетней девочки… Убийство двух женщин в лесополосе… Зверское убийство немолодого мужчины предпенсионного возраста, которого садист кастрировал, затолкав отрезанный член в рот…

Сыщик осторожно вытащил из конверта фотокарточки. На одной из них Николай стоит рядом с улыбающейся женой. На его плечах восседает Володька, вцепился в юбку матери Славка… Снова боль пронзила сердце, будто туда проникла раскаленная игла. Он поспешно захлопнул пухлую папку.

Демонстративно поморщился. Дескать, придется тратить дорогое время — вчитываться в протоколы допросов соседей, в характеристики, заключения экспертов и аналитиков… Слишком большой об»ем следственных материалов применительно к одному… человеку! Если причислить мерзкого убийцу к обычным людям… Зачем? Не проще ли повязать и — пулю в лоб. С пятиминутной выдержкой.

— Тут — не на одну ночь. А у меня уже билет на завтрашний рейс в кармане…

— Ты прав, — собеседник спрятал папку в ящик стола. — Одно напомню. По заключениям следователей и экспертов недавний расстрел семьи Николая Храмцова — тоже дело рук Гранда…

— Знаю, — невежливо перебил Добято. Будто выругался. Не стоило бы начальству перед ответственной поездкой ковыряться в ещё не зажившей ране. — Давайте — по делу…

— Извини. Забыл, что убитый — твой друг, — отвел взгляд в сторону генерал. — Вообще-то, твои близкие отношения с погибшим прокурором нами учитывались, когда решался вопрос о передаче тебе расследования… Итак, поедешь по командировке Главного военно-строительного Управления Минобороны. Официальная задача — проверить снабжение военно-строительных отрядов Дальнего Востока. В Хабаровске узнаешь в какую именно часть направлен для прохождения службы капитан Королев. Местное строительное управление включит тебя в состав своей проверочной комиссии… Тамошнее начальство уже озадачено. Конечно, в определенных пределах. Задача осложняется тем, что в Дальневосточном Управлении возможно сидит грандовский «клоп».

А вот это уже — серьезная новость! Серьезная и опасная. Сыщик терпеть не может работать под контролем, не знать откуда вылетит предательская пуля, на каком перекрестке ожидается «случайный» наезд автомобиля.

— Почему так решили?

Генарал задумался. Машинально погладил багровый шрам. На самом деле, почему? Версии, не подкрепленные железными фактами — слишком зыбкая основа для следствия. Особенно, с учетом способностей преступника. Интерес пожилого сыщика об»ясним — он должен знать все и сверх того.

— Первое, Гранд бежал из лагеря, расположенного на территории Магаданской области. Проверка показала, что без помощи извне побег был невозможен… Второе. Если Гранд и Королев — одно и тоже лицо, то кто-то же должен подделать личное дело офицера, переклеить фотокарточки? Ведь личное дело капитана Королева переслано в Дальневосточный округ фельдсвязью… Понимаешь?

— Понимаю… Но почему не предположить, что зловредный «клоп» сидит в Москве? Скажем, в Управлении кадров?

— Мы попросили коллег из ФСБ проверить. Они сообщили — чисто. Ни «вшей», ни «клопов», — неуклюже схохмил генерал. — Короче говоря, тебе придется действовать в полной темноте. Наощупь. Понимаю, опасно, но ничем помочь не могу… Прикрытие одно — командировка ГВСУ. Она многого стоит.

— Прикрытие, прямо скажем, хлипкое — иронически протянул сыщик. — Кто поверит в гражданского «шпака», присланного в воинскую часть для серьезной проверки? Тем более, я в строительных, впрочем, и в снабженческих, вопросах — безмозглый баран. Вмиг вычислят…

— Лучшего не придумали, — генерал сердито пристукнул пухлой ладонью по столу. Будто убил муху и вместе с ней дурацкие возражения сыщика. — Ну, вычислят, ну, станут гадать кто ты на самом деле? Что из этого? Ради Бога, пусть гадают, ломают головы. При твоей хваленной изворотливости и профессионализме все равно ничего сделать не успеют… Честно говоря, сначала думали послать тебя под видом особиста. Отказались, слишком примитивно… Короче, все уже сверстано, обсосано, перерешать нет времени. После прибытия на место тебе предстоит самостоятельное «плавание». Какое именно — решишь сам. Главное — прощупать Королева, убедиться, что под его маской скрывается Гранд. Если подтвердится — «окольцуешь» и доставишь в московский изолятор. Без помощи местных сыскарей и фээсбэшников. По той же самой причине — наличие чертова «клопа»… Не подтвердится — пусть ротный служит спокойно… Вопросы имеются?

Вопросов, конечно, — мешки с чемоданами, но, если судить по только-что промелькнувшей на лице генерала досадливой гримасе, ничего из него больше не выдавить. Кроме начальственного окрика.

— Все ясно, — поднялся со стула Добято. — На месте станет ещё ясней.

— Как себя чувствуешь? — проявил «отеческую» заботу начальник. — Сердчишко, легкие?… Честно говоря, боюсь — не под силу тебе состязание с маньяком. Как там не говори, возраст… Обещаю, такая опасная командировка — последняя. Возвратишься — прикажу перевести на более спокойную должностенку…

— Перебирать бумажки? Увольте. Ежели и умирать — только на бегу! — невежливо возмутился Тарас Викторович. — Не бойтесь и не сомневайтесь — с убийцей Николая и его семьи поквитаюсь по высшему счету. Никуда не сбежит!

Генерал внимательно всмотрелся в слегка прищуренные, окаймленные снизу синеватыми полуовалами, глаза сыщика. Его насторожило выражение «поквитаюсь по высшему счету». То-есть, пришибу падаль!

Если сказать честно, он и сам бы не возражал против ликвидации вонючего монстра. Скажем, при попытке к бегству либо при оказании вооруженного сопротивления сотруднику правоохранительноого органа. Но заместитель министра сказал четко: не вздумай самовольничать, преступника представить перед судом целого и невредимого. А с начальством, как известно, не поспоришь.

— Ты вот что, Тарас Викторович, не вздумай самовольничать, — машинально слово в слово повторил генерал выражение замминистра. — Никаких попыток к бегству либо сопротивлений — упыря доставить… в полной сохранности…

— А он пожалел Николая, его жену и детей? — тихо спросил Добято, но в этом вопросе было столько щемящей боли, что генерал вздрогнул. — Добренькими хотим быть?

— Добренькими или недобренькими — другой вопрос. Здесь дело слишком принципиальное, политическое — вмешался Совет Европы… Сечешь, сыщик?… Твой противник, похоже, вышел на международный уровень. Права человека, защита совести и прочая белиберда… Короче, так и быть, пару оплеух садисту можешь отпустить, разрешаю. И за меня — тоже… Но — никаких выстрелов, никаких попыток бегства!

— Слушаюсь! — вытянулся Добято.

Там будет видно, подумал он. Одно ясно — оплеухами Гранд, если на Дальнем Востоке действительно не капитан Королев, а мерзкий ублюдок, не отделается.

Сыщик вышел из кабинета начальника, с высоко поднятой головой, пересек приемную. Не хотелось, чтобы любопытная секретарша и сидящие возле её стола два милицейских деятеля подумали — мужик получил солидный втык, вот и качается, переживает.

Это была не гордость — попытка уберечься от жалости. Не дай Бог, подумают: возраст у мужика — предельный, пора ему вместо выслеживания преступников няньчить внуков. Наверно, генерал провел с ним соответствнную раз»яснительную беседу. В расшифровке — выметайся из органов, старче, свой ресурс ты уже выработал, освободи место молодым.

Выйдя в безлюдный коридор и аккуратно прикрыв за собой дверь, Тарасик подошел к окну, вытер скомканным носовым платком вспотевший лоб. Значит, доставить кровожадного упыря в целости и сохранности? И в качестве заботливого сопровождающего прикомандировать к нему друга убитого прокурора?

Смеются они или издеваются?

Неожиданно вспомнилась свадьба Кольки, в которой Тарас выполнял роль шафера, смеющиеся лица новобрачных, пожелания счастливой жизни до самого гроба, любви, верности и, конечно, много детишек. Тогда никто даже помыслить не мог, что молодые доживут всего-навсего до сорока лет и погибнут вместе с малолетними сыновьями от пуль садиста…

— Вам нехорошо, — осторожно дотронулась до плеча сыщика молоденькая девчушка. — Может быть, проводить в медпункт?

Добято снова вздернул лысую голову. Жалость? Ну, уж нет, милая, жалей кого другого, а я ещё мужик — ого-го!

— Спасибо, дочка, никаких медпунктов! Просто задумался.

Девица оглядела «старика» озорным взглядом, будто проникла в его мысли. Повернулась и застучала острыми каблучками по коридору.

Тарас Викторович усмехнулся. С горечью и досадой. Дожил, называется, сыскарь, бабы жалеют, предлагают под ручку проводить к медикам. А он, между прочим, действительно, — ого-го, только нужно следить за собой, не поддаваться слабости.

По дороге в уголовку сделал привычную «зарядку» — несколько раз напряг и расслабил мышцы, приказал мозгу работать в мирном режиме. Мысленно сделал сам себе своеобразный массаж.

Кажется, помогло.

В кабинете опустился на знакомый скрипучий стул, выудил из папки уголовного дела фотографию Николая и Полины, до рези в глазах разглядывал счастливых ребят. Рядом пристроил карточку Гранда. Вдруг показалось, что Николай покосился на соседа-убийцу и многозначительно подмигнул другу. Дескать, все правильно, все логично — повязать, а лучше пришибить вонючего садиста. Плюнь на все запрещения, плюнь и разотри!

Полина тоже поощряюще улыбнулась.

Азартный по натуре, Тарасик отличался безрассудной отвагой, совмещенной с осмотрительностью. Качества, неоценимые для человека, посвятившего свою жизнь борьбе с преступностью. Поэтому, предстоящее расследование не особенно беспокоило его — мало ли проведено более серьезных и не менее опасных? Зато предстоящая командировка позволит хотя бы на время отключиться от безрадостных размышлений о несложившейся семье.

К тому времени он прочно осел на новой своей жилплощади, сданной ему в наем престарелой бабкой. Комнатенка — так себе, более походит на утлый чулан, зато имеет отдельный выход и в прихожей — телефонный аппарат. Умело выследив отлучившуюся по делам жену, пробрался в бывшую свою квартиру и перенес к бабке два чемодана с бельишком, новыми рубашками, обувью. На первое время хватит, потом, когда появятся деньги, можно пополнить скудный гардероб.

Дело за малым — вернуться с Дальнего Востока живым и привезти окольцованного Убийцу. Или, ещё лучше, рапорт о его «вынужденной» ликвидации…

3

Покинув станцию, поезд «Москва-Владивосток» постепенно прибавил скорость. Купейный вагон — полупустой, сейчас путешествовать рядовому россиянину не по карману, а богачи предпочитают летать авиатранспортом. В купе Гранд один. Сидит, не зажигая света, задумчиво смотрит в темное окно.

Кажется, он сделал все возможное для того, чтобы уйти из-под наблюдения сыскарей. Из Москвы уехал на электричке, дважды пересаживался. Лицо замаскировал повязанным носовым платком. Дескать, доняла зубная боль, до самого сердца достала. Билет на скорый покупал ночью, когда билетерши и разные контролеры не так внимательны. Проверяющая билеты проводница отчаяно зевала — ей не до разглядываний и запоминаний. Следующее везение — пустое купе.

Куда и зачем он едет? Не лучше ли затеряться в московском многолюдии? Нет, не лучше! Обозленные кровавой расправой с прокурором и его семьей сыскари всех поставят на уши, переберут москвичей по камушку, по пылинке. Надежней укрыться в таежной глухомани.

Убийца попытался вспомнить события в квартире Храмцрвых и… не смог. Все происшедшее плавало в зыбком тумане. Единственно, что чятко виделось, — вскрытие с помощью отмычки входной двери. Потом — провал.

Нет, Гранд не жалел о сделанном — прокуроришка заслужил мучительную смерть. При воспоминании о его речи в суде во рту скопилась слюна, в голове появились тревожно мерцающие яркие блики. Привычные симптомы приближающегося приступа. Нет, сейчас на приступ он не имеет права — это слишком опасно! Убийца бросил в рот две рекомендованные психиатром таблетки, не запивая, проглотил их.

А вот бабу и пацанят он зря замочил. Впрочем, почему зря? Прокурорша служила адвокатом в юридической консультации, значит такая же ментовка, как её муж. Она могла запомнить, если не лицо, скрытое колпаком, то хотя бы фигуру Убийцы. Одно это позволило бы сыскарям выйти на его след… А пацанята? Гранд подумал и нашел оправдание — вырастут и тоже станут ментами…

Еще две таблетки… Правда, это уже перебор, но рисковать не стоит. Прихватит, не дай Бог, приступ, проснется проводница, вызовет начальника поезда, может быть, сопровождающих состав ментов… Лучше не думать о расправе с семьей прокурора, вспомнить детство, юность, родителей.

Гранд помотал головой, будто вытряс из сознания опасные мысли.

Отец — видный ученый-юрист, профессор, доктор наук, академик, заведующий кафедрой Юридического института. По роду своей деятельности он повязан не только с высокими государственными сферами — сын подозревает, что и с криминальными группировками. Такова уж жизнь — хочешь жить, умей вертеться. А батя жить хотел на полную катушку, носил самые дорогие костюмы и сорочки, требовал от жены застольного изобилия.

Мать — тихая, пришибленная мужем и жизнью женщина, трудится в каком-то издательстве. Зарабатывает пенсионный стаж. Основное занятие — обслуживание мужа и сына.

Первый приступ у профессорского отпрыска случился неожиданно и страшно. Чем то ему не угодила ласковая кошечка Мурка. То ли царапнула, то ли не так мяукнула. Озверев, мальчишка выдрал ей хвост, поочередно — лапки, потом открутил голову. Пытаясь спасти любимицу, мать оттащила от неё взбесившегося садиста, но тот вырвался, с недетской силой швырнул мать на пол, вцепился ей в горло. Прибежавший отец с трудом скрутил мальчишку, связал ему руки и ноги полотенцами.

А что делать дальше? Отвезти сына в поликлинику к психиатру? В тот же день добрые полгорода будут оповещены о том, что сын всем известного ученого — психически ненормальный человек. Мало того, мальчика могут отправить в психбольницу, поставить на учет… Какой позор!

После недолгих раздумий профессор позвонил своему приятелю, работающему психиатром в Кремлевской больнице. Однажды он помог ему, организовал оправдательный приговор племяннику, одному из участников ограбления пункта обмена валюты. Долг платежом красен!

Приятель в помощи не отказал. Выданный им диагноз был страшен — по всем законам и правилам больной должен переселиться в психбольницу. Навсегда. Излечение маловероятно, во время приступов сын профессора опасен для окружающих. Психиатр выписал успокоительные таблетки. Заверил отца и мать больного в том, что результаты обследования никому известны не будут.

Таблетки помогали. Приступы, конечно, были, но редко и в более мягкой форме. Больной не бросался на людей, не истязал животных.

После окончания школы Гранд избрал военную карьеру, поступил в училище. Успешно окончил его и, не без помощи разворотливого академика, получил назначение в один из подмосковных гарнизонов. Парень с детства любил армию, в мечтах видел себя этаким полководцем, под началом которого — тысячи зависящих от него людей — офицеров и солдат.

И вот — сорвался. По неизвестной причине молодой лейтенант набросился на своего сержанта. Если бы не вмешались подоспевшие офицеры, он задушал бы несчастного. Садисту грозил трибунал.

Снова его спас отец, по его просьбе друзья из военной прокуратуры замяли дело. Но армию пришлось покинуть.

Таблетки помогали все хуже и хуже. Очередной жертвой маньяка стал немолодой мужчина предпенсионного возраста. Потом — двенадцатилетняя девчонка. Потом — молодая женщина. Желание убить, растерзать приходило неожиданно, без причин. То ему казалось, что жертва бросила презрительный взгляд, то просто возникало непреодолимое желание убить.

Однажды в постели он прикончил любовницу. Не просто прикончил — кухоным ножом отрезал груди, вскрыл живот. Убийцу арестовали. По тогдашним законам за все совершенные преступления ему грозила смертная казнь. Прокурор потребовал именно такого наказания. В своей почти часовой речи он перечислил и дал оценку совершенным маньяком преступлений.

Тогда, бессильно сжимая кулаки, Гранд поклялся отомстить Храмцову.

И опять вмешался отец. Добиться оправдатеьного приговора не удалось, но суд, учитывая невесть какие смягчающие обстоятельства, вынес неожиданное решение — пятнадцать лет строгого режима.

На зоне преступник пробыл чуть больше года. Там он и получил странную свою кликуху. С помощью отцовских друзей из числа мафиози бежал. Долго скрывался по подложным документам, даже посещал родительскую квартиру. Клятва, данная им в суде, не забылась…

Гранд усмехнулся. Пусть теперь Храмцов произносит вонючие свои речи перед архангелами…

В полночь Убийца проснулся в скверном настроении. Куда и зачем он едет? Где найти безопасную берлогу, в которой затаиться до того времени, когда сыскари перестанут его искать? Правда, в квартире Храмцовых он не оставил «пальчики», никто не видел его, когда он входил и выходил. И все же повадки ментов хорошо знакомы — из-под земли достанут.

Поезд стоял на какой-то станции. По перрону бегали продавцы сувениров и снеди, прогуливались пассажиры.

Неожиданно дверь в купе открылась. В проеме с небольшим чемоданом — офицер в звании капитана. Поглядел на него Гранд и вздрогнул. Впечатление — он раздвоился: лежит на полке и стоит в дверях. Прикрывшись простыней, он поглядел в карманное зеркальце, перевел взгляд на капитана. Удивительное сходство! Разве только у офицера брови погуще, и плечи пошире.

Кажется, беглецу в очередной раз повезло!

— Можете зажечь свет — не сплю, — максимально доброжелательно посоветовал он. — Располагайтесь.

Офицер прикрыл дверь, включил освещение. Якобы желая помочь ему пристроить чемодан, Гранд откинул простынь, спрыгнул на пол.

— Ба, вот это — фокус! — воскликнул изумленный капитан. — Браток появился, близнец! Королев-два!

— Или — Смехнов-два! — рассмеялся «браток». — Действительно, фокус! Или мой батя согрешил на стороне, или — твой.

— По этому поводу не помешает принять.

Офицер достал из дипломата плоскую фляжку коньяка. Гранд ответил бутылкой водки. Закуска — банка консервов, лимон, батон хлеба.

Выпили, закусили. Говорил один капитан, Убийца больше помалкивл, фиксировал в памяти полученную информацию. И продумывал свои дальнейшие действия.

Конечно, убивать в поезде слишком опасно, но другого выхода нет. Не воспользоваться удачей — глупо. Внешнее сходство позволит на законных основаниях поселиться на Дальнем Востоке. Тем более, Королев едет в таежную глухомань, в военно-строительный отряд, на должность командира роты. Вряд ли сыскари додумаются его проверять.

С другой стороны, утром проводница не найдет двух своих пассажиров, заподозрит неладное, трекнет ментам… Ну и пусть трекнет! Мало ли что пришло в пьяную голову новых «друзей».

Итак, решено!

— Подымим? — предложил офицер, доставая пачку «Мальборы». — Вообще, курю мало, но когда поддам — никакого тебе терпения.

— В купе — Боже сохрани! — ужаснулся Гранд. — Знаешь, что, давай захватим вещички и перебазируемся в мягкий вагон. Слышал, там курить разрешается. Все равно, поезд идет полупустой. Кинем «мягкой» проводнице стольник — небось, не откажется.

— Пошли!

Новые друзья с чемоданами в руках прошли в нерабочий тамбур. Остановились. Дверь не поддавалась, не хотела открываться.

— Погоди, попробую я.

Королев задергал ручку. Это было последнее движение в его жизни. Нож легко вошел в горло, перерезал сонную артерию. Второй удар — в левую половину груди, между ребер. Почуяв запах крови, Гранд обезумел. Удар сыпался за ударом.

Отдышавшись, он открыл выходную дверь. Бросил в темноту королевский чемодан, потом — свой. Перевалив тяжелое тело убитого, ногой столкнул его вслед за чемоданами. Примерившись, прыгнул сам…

Днем в почтовое отделение небольшого поселка вошел капитан. Слава Богу, повезло — в чемодане убитого лежал комплект новенькой формы, старую, залитую кровью, пришлось сжечь. Посетитель заказал московский номер телефона. Конечно, не домашний, сыскари могут поставить его на прослушивание.

Через час соединили.

— Слушаю, — донесся профессорский басок. — Кто это?

— Капитан Королев, — отрекомендовался Гранд и продолжил, не давая отцу возможность назвать сына по имени. — Слушай внимательно. Еду служить на Дальний Восток. Куда именно — позже узнаешь, адрес сообщу. Все. Будь здрав!

Гранд-Королев свято верил во всемогущество отца, многое знал, о многом догадывался. Профессор всюду имел друзей-приятелей: и в высших сферах власти, и в криминальных структурах, умело пользовался этими связями. В частности, спасая несчастного больного сына. Так было во время пребывания Гранда на зоне, так будет и сейчас.

Убийца с легким сердцем отправился на вокзал…

4

— Сомов!

Кабинет помощника по воспитательной работе, бывшего комиссара, потом — замполита, теперь какого-то «детсадовского воспитателя», упорно не отвечал. Неужели молокосос, не спросив разрешения командира отряда, рванул на стройку? От него дождешься! Изо всех сил метит старлей в капитаны, аж дым идет! Ну, что ж, пусть старается, ему по молодости и званию положено выкладываться.

В принципе, командиру отряда помощник сейчас не нужен, но раздражает показная самостоятельность, стремление все делать по своему. До чего же хочется «подмять» самоуверенного юнца под себя, заставить действовать не по собственному разумению — по желанию командира. Ибо свои взаимоотношения с подчиненными Парамонов строил на одном единственном принципе: делай, как я! Не признает никакой, даже мизерной, самостоятельности.

— Дежурный!

Очередная грязнобелая клавиша, первая на клавиатуре директорского коммутатора, отозвалась мгновенно. Привычно отбарабанила:

— Дежурный по военно-строительному отряду сержант Егоров, — и уже более человеческим голосом, полуофициально. — Слушаю вас, товарищ подполковник? Чаю принести?

Командир славился невероятным пристрастием к чаепитию. По утверждению всезнающего сержанта за рабочий день, от шести утра и до одинадцати вечера, выпивает не меньше двадцати стаканов.

— На кой хрен мне твой чай? — недовольно огрызнулся подполковник. — Сомов в штабе?

— Только-что выехал в «голубую» роту…

— Разыщи. Пусть выйдет на связь.

— Слушаюсь!

Парамонов поднялся из-за стола, потянулся до хруста в костях. Тут же отозвалась больная поясница, укололо в сердце. Надо бы полежать в госпитале, подлечиться, отдохнуть, подумал он, привычно растирая позвоночник. Но на кого оставить отряд? Заместитель, не без помощи «мохнатой» руки из окружного управления, перевелся на Запад, замену ещё не прислали. Начальник штаба больше заботится о заполнении вечно пустующего желудка, нежели о нуждах отряда. Сомов мелковат для командирской должности. Командиры рот — каждый со своими ротными проблемами, их не выдернуть, ни заменить… Вот и приходится тянуть лямку.

Боль не отступала, переместилась с поясницы на грудь, потом отозвалась в затылке.

Сергей Дмитриевич, машинально постанывая — вошло в привычку, подошел к окну. Черные тучи, будто наездники в башлыках, оседлали вершины сопок, туман грязными лохмотьями висел на крышах домов, почти закрыл трубу котельной лесничества. Погода не для прогулок по об»ектам строительства,тем более, не для поездок на отдаленную «точку».

И все же, своевольный пацан поехал не в расположение «столичных» рот, строящих штабной комплекс ракетной части — в Голубой распадок, отстоящий от штаба на пятьдесят километров, где одно из подразделений отряда «зачищает» уже готовящуюся к автономным, а потом — и комплексным испытаниям, очередную позицию стратегических ракет.

По названию распадка и тамошней заимки называют и роту Королева — «голубой».

Странное имя присвоено не только по причине её дислокации в одноименном распадке — в отряде ходят упорные слухи: командир роты не интересуется женщинами, ему больше по вкусу мальчики и молодые мужики. Особенно злобствуют местные девчонки и вдовы, раздосадованные равнодушным отношением к их прелестям перспективного холостяка.

Вспомнил командир отряда «голубую» роту и капитана Королева — озабоченно и, одновременно, брезгливо фыркнул. Так, что усы зашевелились, будто у кота, увидевшего жирную мышь.

Передовая рота! В двух других — нарушение за нарушениями, без чрезвычайных происшествий недели не проходят, а у капитана-интеллигента — тишь да гладь, да Божья благодать. Быть такого не может, Королев, наверняка, скрывает, маскирует свои огрехи.

Все, решение принято: сегодня ночью Парамонов натрется мазью, которую презентовал местный знахарь, а завтра на недельку переселится в Голубую заимку. Покомандует отрядом не из штаба — с периферии, при современной связи — ничего страшного не произойдет. Зато он докопается, обязательно докопается до причин столь необычного благополучия королевского подразделения!

На хозяйстве придется оставить Сомова — пусть покажет на деле свою прыть. Под бдительным телефолнным прессом не особенно разгуляется — каждый его шаг будет известен командиру.

Вспомнив о помощнике, Парамонов раздраженно утопил «дежурную» клавишу.

— Егоров, мать твою вдоль и поперек! Сомова разыскал?

— Так точно! Виноват, товарищ подполковник, вы меня опередили… Старший лейтенант — в «голубой» роте. Сказал: освобожусь, мол, сам позвоню…

Поромонов снова недовольно распушил усы. Не зря говорят: рыба гниет с головы. Видишь ли, позвонит, когда освободится? Дескать, сиди и не трепыхайся, подполковник, твой помощник, старлей, молокосос, выполнит твое приказание, когда захочет это сделать!

Кажется, наступила пора наводить в отряде порядок, громыхнуть увесистым кулаком по столу. Как это делает начальник Окружного Строительного Управления, когда его доводят до точки кипения.

Домыслить когда и где он собирается наводить «уставной порядок», Парамонов не успел — по лягушачьи заквакал коммутатор.

— Сергей Дмитриевич, — едва слышно зашелестел писклявый голос Сомова, — В «голубой» — ЧП.

Все, екнуло у подполковника сердце, дождался! Судя по голосу помощника, Королев переплюнул обоих своих коллег!

— Что, что? — обозленно зачтокал он, роясь в ящике стола в поисках куда-то запропавшего валидола. — Знакомы твои фокусы, хреновый помощник. Обосрется солдат — эпидемия, поболтает возле забора с девками — дезертирство… Докладывай: какое ЧП?… Навязался на мою голову, дитя мамино, паникер дерьмовый!

Выбрасывая в адрес Сомова обидные сравнения, подполковник, будто сам себя лечил. Ибо его охватило предчувствие грядущих неприятностей. Новое чрезвычайное происшествие в отряде грозит увольнением в запас. Хорошо еще, если оставят пенсию.

— Пропал Королев, — прожевав или привычно пропустив мимо ушей обидные упреки, доложил старший лейтенант. Максимально сухим, будто обесцвеченным кислотой, официальным тоном. — Вот уже трое суток…

— Может быть, заблудился в каком-нибудь каземате? — неуверенно спросил командир отряда, сам удивляясь собственной глупости. Прежде всего, потому, что после завершения спецмонтажа строителей в сооружения, в любом звании и в любой должности, не пропустят. — Или — пошел поохотиться?

— Проверяли. Ракетчики подняты по тревоге… Обыскали близлежащий участок тайги… Не нашли… И потом — трое суток…

Кажется, молокосос издевается над пожилым командиром, равнодущно, без гнева и возмущения, подумал Парамонов. Ну, и черт с ним, пусть порезвится! Сейчас его не волновала явная дерзость старшего лейтенанта — её заслонили тревожные мысли.

Все, можно собирать вещички, исчезновение командира роты не простят! Пьянку личного состава прощали, бегство двух солдат пережил, за самоубийство помкомвзвода получил несоответствме… А тут, на тебе, фактически дезертировал офицер, капитан, командир роты! И какой роты! Заканчивающей строительство позиции для стратегических ракет. Особый отдел днюет и ночует, старается добраться до самого нижнего белья офицеров и контрактников. Не говоря уже об остальнолм личном составе.

Нет, надеяться на прощение — глупо! При наличии несоответствия занимаемой должности наказание может быть только одно — пинок под зад!

Процедура известная, неоднократно отработанная. Сразу после повинного доклада нагрянут представители Окружного Управления, кадровики, офицеры Особого отдела — отряд не нужники строит — ракетно-ядерный щит страны! Прожуют ни в чем неповинного командира и выплюнут… из армии.

— Выезжаю, — перебив многословный доклад помощника, коротко бросил он в трубку. — Не вздумай докладывать наверх. На месте сам разберусь.

Пробирка с валидолом нашлась в кармане тужурки. Парамонов отправил под язык сразу две таблетки. Через пять минут боль в сердце будто споткнулась — отступила. Не ожидая привычного «слушаюсь», командир отряда переключился на клавишу дежурного по части.

— Егоров? Машину — к штабу.

— Слушаюсь!

Парамонов опустил потяжелевшие руки на лежащую на столе строевую записку… Трое суток? Сомов прав — это уже серьезно. Нужно принимать немедленные меры: во что бы то ни стало отыскать Королева, прошерстить тайгу, обследовать сопки и распадки, побывать на лесных делянках и охотничьих заимках. Скорей всего, капитан загулял. Нажрался самогона и сейчас трахается с очередной таежной красавицей. В «голубизну» Королева подполковник не верил, считая её досужей выдумкой соскучившихся от безделья отрядных баб.

Командир отряда наклонился, подобрал выпирающий животик, открыл нижний ящик письменного стола. Покопался и выложил на стол вырванный из тетрали лист с корявыми строчками. Несмотря на растущую тревогу, ехидно ухмыльнулся. Заявление поварихи лесоучастка Фроси хранил не в виде компромата на самодовольного ротного — неким анекдотом, всегда вызывающим приступ хохота у слушателей.

Обычно, кухонные женщины — безобразно толстые, какие-то расплывчатые. Будто под платьями у них — липкая квашня. Фрося — исключение из правил. Худощавая, изящная, с тугой грудью и аккуратными ножками. Единственный дефект — легкая хромота. Подумаешь, несчастье! В постели не разберешь, какая нога длинней, какая — короче.

И все же никто из местных мужиков так и не позарился на симпатичную повариху. Попрыгать на ней в постели желающих — пруд пруди, а вот венчаться — никого. Девица терпеливо ожидала появления «принца». Обязательно появится, не пропадать же ей в обнимку с мокрой от слез подушкой?

Появление в Голубом распадке симпатичного мужика, главное — холостого, Фрося восприняла Божьим подарком. И принялась обхаживать Королева. Обещающие взгляды, легкое, будто случайное, прижимание, неожиданные приступы смешливости, откровенные наряды, открывающие выпуклые груди и умело маскирующие хромоту — в ход пущен весь богатый женский арсенал. Не считая специально изготовленных для «принца» вкуснейших блюд. Мужики понимающе хихикали. Дескать, в скорости будет свадебка, пора гнать самогон, изобретать закуску.

А вот Королев устоял. Последний штурм — вечернее появление в его квартире и прямое предложение. Дескать, женись — получишь все, чего добиваются от баб все, без исключения, мужики. Штурм окончился поражением женщины. Что говорил ей ротный, как отказался — осталось за кадром. Обескураженная и обозленная неудачей повариха написала командиру отряда жалобу на «обманщика». В такой форме и с такими уморительными подробностями — обхохочешься.

Уж не сдался ли железобетонный капитан, не валяется ли он сейчас на кровати у Фроськи, делом замаливая невольный грех непродуманного отказа? Маловероятно, но проверить не мешает. Парамонов будто записал в память ещё один пункт из обширного плана поисков беглеца.

Невольно вспомнилась первая встреча с новым ротным.

Королев прибыл в отряд по замене, прежнего командира роты капитана Сидоренко по семейным обстоятельствам перевели в Приволжский округ. Повезло мужику — рядом с Москвой, обжитый район, ни комаров, ни отвратного гнуса.

Непонятно, почему новый ротный дал согласие на переезд к черту на кулички? Вполне мог изобрести невышибаемую причину. К примеру, представить кадровикам медицинскую справку о неизлечимых болячках. Правда, добыть такую у медиков нелегко, но ящик коньяка «Плиски» устранит эту «нелегкость».

С первого взгляда Парамонов не взлюбил нового командира роты. Сумасшедшинка в глазах. Слишком самолюбив — вон как держит голову, будто не докладывает командиру — покровительственно беседует с ним о предстоящем походе к бабам. Не вытягиваетсяся, как положено, в струнку, стоит, пренебрежительно отставив правую ногу. Словно находится не в кабинете Парамонова — в балетном классе.

Слишком уж самостоятельный попался капитанишка, любое замечание принимает в штыки, а уж выговорещники для него — горькое лекарство, от злости чуть не плюется!

Подполковник не терпит подобных типов. В течении нескольких дней сноровисто подминает их под себя. И этот тоже никуда не денется, сломлю, заставлю выполнять свою волю, на четвереньках побежит, думал он, выглядывая у капитана слабые места. И… не находил их. Придраться по службе? Увы, «голубая» рота с приходом нового командира будто получила второе дыхание — выбилась в передовые. Поймать в пьяном состоянии? Оказалось, Королев вообще спиртное не употребляет — дал зарок. Разврат? Тоже — прокол. Бабами не интересуется, не зря прозвали «голубым». Жалобу Фроськи отверг с презрительной улыбкой. Будто если и женится, то, как минимум, на принцессе либо дочери Президента.

Единственное хобби — охота. Все свободное время проводит в тайге, два ружья — родная «ижевка» и бельгийский «зауэр» начищены на подобии любимого самовара у рачительной хозяйки.

Может быть, и сейчас бродит с ружьецом? Забыл, хреновый охотничек — здесь не Приволжье и не Урал — дикость, другая планета. Вот и заблудился. А командир переживает, сосет валидол, придумывает разные страхи!

Нет, заблудиться Королев не мог. Ибо на охоту всегда отправляется с кем-нибудь из опытных промысловиков. Во всяком случае, именно так докладывали стукачи, без которых любой командир — обычная безвольная пешка.

Значит все же, сбежал? Куда, зачем? На что рассчитывает?

Беглеца нужно не просто отыскать — сделать это без широкого оповещения, максимально быстро и осторожно. Так, чтобы кроме Парамонова и Сомова никто в отряде и лесничестве о случившемся не догадывался. Офицеры роты знают повадки и стиль работы отрядного, не проболтаются. А Сомова строго-настрого предупредить: болтанет — не видать ему капитанской звездочки! До самой пенсии проходит старлеем.

Кто же займется поисками сбежавшего разгильдяя? Сомов? Несмотря на высокую должность, мелковат, слищком суетлив…Нет, помощник по воспитательной работе на роль сыщика не подходит… Начальник штаба? Тоже не годится. По возрасту. Да и не в меру ленив, толстопузый… Задействовать командиров «столичных» рот? Слишком опасно, не удержатся, разболтают…

Кому же поручить излишне щекотливое дело?

И вдруг на память пришла случайно услышанная в курилке похвальба прапорщика Толкунова. Он, дескать, имеет почти высшее юридическое образование, мало того — работая в уголовке, приобрел солидный опыт, повязал столько бандитов, сколько обычному человеку в дурном сне не приснится.

Обычная бравада неумного болтуна? А вдруг — правда! То, что прапорщик мелковат по званию и невероятно глуп — не беда, под руководством командира вынюхает следы Королева. Будто охотничья собака следы зайца…

— Егоров! — снова нажал первую клавишу подполковник. — Найди Толкунова и — к машине!

5

Прапорщик Толкунов в это время обедал. Сыто отрыгиваясь, опустошил миску со щами и теперь примеривался к жаренной курице, обложенной варенными овощами. Поесть он любил, не признавал никаких ограничений, безбоязненно наращивал и без того жирное тело. На зверский аппетит не действовали ни предупреждения врачей, ни растущее не по дням, а по часам пузо.

Квартирная хозяйка с умилением глядела на постояльца, нарезала все новые и новые порции душистого хлеба, подкладывала огурцы и помидоры, придвигала тарелку с белорозовым деревенским салом. Бегала от стола к плите и обратно, опустошала полки кухонного шкафа. Короче, изо всех сил старалась угодить сожителю.

Немолодая, но все ещё крепкая, женщина, Евдокия успешно совмещала обязанности кухарки, уборщицы и «кандидатки в супруги». Ибо прапорщик представился ей замшелым холостяком, намекнул на желание создать крепкую российскую семью.

— Мы с тобой ещё детишек настрогаем, — обещал он. — Ты только заботься обо мне по настоящему. Не так, как антиллегентши. Слыхала мудрую заповедь: в здоровом теле — здоровый дух?

— Нет, не слыхала, — закрывая передником раскрасневшееся лицо, стыдливо признавалась Евдокия. — Тебе не к чему жалиться, дух у тебя дай Боже другим мужикам… Картоха с мясом уже упрела — спробуешь?

Прапорщик нерешительно покрутил лобастой головой, на шее под мощным подбородком тряслись жировые складки… С одной стороны, картоха с мясом, по научному — жаркое, любимая его еда. Но — с другой — в животе уже нет ни сантиметра свободного об»ема. Не случится ли, не дай Бог, несварения, не упекут ли его по этой причине в страшный госпиталь, на операционный стол?

— Положи! — наконец, решился он. — Да погуще! Картохи можно меньше, а вот мяса…

Обрадованная хозяйка наполнила вместительную миску.

— Хорошо готовишь баба, — с набитым ртом похвалил Толкунов. — Пожалуй, оженюсь.

На самом деле, сорокадвухлетний толстяк вот уже двадцать лет состоял в освященном ЗАГСом и церковью браке. После перевода в таежный гарнизон он никак не мог вытащить из-под Хабаровска законную свою половину, та не решалась оставить на произвол судьбы собственный дом с солидным садом-огородом. Да и кому, спрашивается оставлять такое богатство? Единственный сын от первого — забулдыга и гуляка — мигом растребушит его по кабакам и проституткам, родственники поумирали либо сбежали с Дальнего Востока. Разве только продать? Но об этом жена прапорщика и думать не хотела!

Вот и пришлось «холостяку» занять пустующее место в избе одинокой хозяйки. Естественно, и в постели. Благо, она не только не противилась — сама прозрачно намекнула на неухоженность и страдания одинокого квартиранта, заодно, посетовала на собственное одиночество.

Слияние душ и тел произошло без сентиментальных признаний и слезливого согласия — на чисто деловой основе. «Супруг» обеспечивал топливом и продуктами, «супруга» отдавала уже немолодое, но не потерявшее привлекательности, тело, обстирывала и кормила будущего хозяина.

Постепенно тоска по жене грызла прапорщика все меньше и меньше. Соответственно, реже отправлялись письма с суровыми приказаниями бросить к чертовой матери хозяйство и лететь к тоскующему мужу. В ответ — категорическое «нет».

Ну, и черт с ней, мужиков ныне дефицит, пусть официальная половина удобряет коровьим дерьмом жалкий огородик, окучивает картоху, подкармливает груши с яблонями.

От добра добра не ищут — старая поговорка. «Тоскующий муж» спит на чистейших наглаженных простынях, ходит в наглаженной, без единной замятины форме, питается вкуснейшими кушаньями, невенчанная супруга, несмотря на возраст, всегда готова к супружескому употреблению, горячности её ласк могут позавидовать молодые девки.

Но Серафим Потапович на примере своих родителей, царство им небесное, усвоил жизненную истину: бабу нужно всегда держать в строгости, учить послушанию, ежели и ласкать, то только по ночам под одеялом. Баловать об»ятиями да поцелуями, нахваливать и умиляться — пусть занимаются этим богатые бездельники.

— Щи недоварены, картошка сладкая, — сыто отрыгиваясь, ворчливо воспитывает «глава семьи» заботливую хозяйку. — С твоего питания ноги недолго протянуть, из мужика в бабу превратиться, — автоматически оглаживал он арбузообразный животик. — Куда, к примеру, спрятала ветчину, которую я на неделе принес? Сынку-преступнику отправила?

— Что вы говорите, Серафим Потапович? — возмущенно всхлипывает Евдокия, все же убирая с тарелки «сладкий» картофель и накладывая другой, извлеченный из печи. Заодно выставила тарелку с нарезанной ветчинкой. — Я ж за вами, как за дитятей,,,

«Дитятя» поощрительно похлопал хозяйку по выпуклому заду. Не приласкал — именно похлопал. Будто трудягу-лошадь перед пахотой. Миску с картошкой отставил в сторону, принялся за курицу и жирную ветчину, азартно захрустел малосольным огурчиком.

Заодно, не обращая внимание на стоящую по стойке «смирно» сожительницу, продумывал рабочий день, первый — на новой должности.

Прапорщику приказано временно исполнять обязанности ушедшего в отпуск заместителя командира отряда по тылу. Поэтому придется стараться изо всех сил. Вдруг увидев и соответственно оценив работоспособность и разворотливость временного зама, командир добьется его назначения на освободившуюся должность. Ибо по слухам, занимающий нынче её майор готовится к увольнению по возрасту и болячкам.

Правда, по званию Толкунову занять манящую его должность не светит, но бывают же у начальства удивительные причуды. Как говорится, штатное расписание — не Библия, его всегда можно подправить.

До чего же надоело быть вечным врио, старшим кто куда пошлет! Серафим то заменяет заболевшего комроты, то — запившего завскладом, то — командира взвода. Теперь вот на целых полтора месяца — начальник тыла!

— Долго мне ожидать компота? — продолжал ворчать свежеиспеченный начальник. — Работаешь, трудишься, семь потов сходит, голова кружится, а награда где? Можно сказать, родная баба и та плюет на лысину!

Подать постояльцу любимый им сливовый компот хозяйка не успела. В сенях загрохотали сапожищи, заскрипела давно не смазаная дверь и на пороге вырос щуплый парнишка, которого по причине слабосильности назначили вечным посыльным.

— Товарищ прапорщик, вас вызывает подполковник. Срочно.

Толкунов мигом позабыл и о компоте, и о солидности. Парамонов шутить не любит, задержишься, такую «дыню» вкатит — с неделю будешь ходить враскорячку. Поэтому толстяк проявил необычную для его жирной фигуры резвость, заметался по горнице, собирая разбросанные принадлежности аммуниции. Подтянул выпирающий живот и жирную грудь постромками портупеи, накинул ремень пухлой полевой сумки, вообще-то, не нужной, но придающей её хозяину деловитость и строгость. В заключении на голову уселась новомодная пилотка.

Евдокия, как и положено заботливой супруге, помогала: застегивала пуговицы, расправляла складки, поправляла погоны. Ох, до чего же ей хотелось стать законной женой Серафима! Готова не только оглаживать и без того выглаженное и начищенное обмундирование — вылизывать его языком!

— Что стряслось? — одеваясь, опасливо спросил прапорщик. — В столовой, да?

— Поедете вместе с командиром в Голубую, — проинформировал всезнающий посыльный. — Он уже в машине. Велел поторапливаться.

— Голодным в ентакую даль? — ужаснулась Евдокия, засовывая в командирский планшет сожителя сверток с пирожками. — Может — баночку компотика? Сливового, твово любимого?

— Пошла ты со своим компотом знаешь куда? — раздраженно оттолкнул бабу Толкунов. — Тут дела военные, сурьезные, а она лезет с нежностями.

Вслед за тощим посыльным прапорщик побежал к штабу.

— Отсыпался в рабочее время, бурдюк с дерьмом? — ехидно осведомился подполковник, сидя рядом с водителем. — Послал Бог помощничков! Один летает в поднебесьи, боится опуститься на грешную землю, второй жиры отращивает, уже с трудом передвигается… Чего рот раззявил? — неожиданно переключился Парамонов с прапорщика на водителя. — Включай свои лошадиные силы и двигай в «голубую»!

Машина тронулась. Толкунов на-ходу влез на заднее сидение, отдуваясь, вытер платком потный лоб.

Езды до заимки — от силы час с небольшим, но дожди, которые вот уже добрую неделю поливают тайгу, превратили и без того ухабистую дорогу в грязное месиво. Едва заметные кюветы потекли неширокими, бурными реками, солончаки сделались самыми настоящими катками, в некоторых местах появились глубокие, вязкие лужи — западни.

Если не застрянем, раньше, чем через два часа к Королеву не добраться, боязливо подумал прапорщик. И все это время придется носом к носу сидеть с грозным «хозяином». А ежели застрянем — вообще невесть сколько времени. Примется подполковник со скуки воспитывать свеженького зама по снабжению, поливать матерками, будто помоями, — потом изойдешь.

Ефрейтор-водитель, надвинул на прыщавый лоб мятую пилотку, вцепился в баранку, будто священник в крест. «Газик» елозил по размытой дороге, перемещался от кювета к кювету, натужно ревел, из-под колес выплескивались струи грязной воды.

Минут пятнадцать Парамонов успокаивался, приучая разболтанную нервную систему к очередному служебному стрессу. В принципе, ничего страшного не произошло, если снимать всех командиров военно-строительных отрядов, в которых происходят ЧП, работать на этих сволочных должностях будет некому.

Что же касается Королева, тоже ерунда. Приманила красавца-холостяка грудастая вдовушка, так приголубила, что позабыл капитан и про роту, и про свои обязанности, и вообще обо всем на свете. Очухается — приползет с повинной.

А вдруг не «приползет»?

Найдут его, никуда не денется! Всю тайгу переберут по кустику, заимки и деревеньки обшарют, медвежьи берлоги вытряхнут. Сейчас подполковник снимет с позиыции стратегических ракет всю роту, пошлет повзводно искать своего командира. Ничего не случится с дерьмовыми ракетчиками, подождут, не оголодают.

Нет, снимать со строительства роту он не будет, не имеет права. Солдаты обязаны зарабатывать деньги, иначе откуда взять обмундирование, продукты? Не старое время, разного родп дотаций от государства не дождешься — как потопаешь, так и полопаешь! Придется послать на розыски ротного двух-трех сержантов, они деньги не зарабатывают, сидят нахлебниками на шеях работяг, вот пусть и покрутятся.

Именно для организации поисков, выявлению захоронки вонючего беглеца подполковнику понадобился жирный Толкунов. Не самому же вместе с сержантами лазить по кустарникам, обнюхивать избы в деревнях!

— В «голубой» — ЧП, — миролюбивым тоном, смахивающим на мурлыканье тигра, играющего с пойманным зайцем, проинформировал командир своего временого зама. — Серьезное ЧП.

Интендант разволновался, принялся перебирать в памяти возможные грехи. Вроде, по его линии все гладко: продовольствие в роту заброшено, ремонт солдатского обмундирования и обуви налажен, столовая работает не хуже смазанного и отрегулированного механизма. Вот разве дотошный командир обратил внимание на заросших до безобразия солдат, к прическам которых вот уже полгода не притрагиваются парикмахерские машинки и ножницы? Нет, даже такой дотошный человек, как Парамонов не будет именовать подобную мелочь чрезвычайным происшествием!

Выпячивать свои достижения, точно так же, как и скрывать их, слишком опасно, можно вывести командира из равновесия и сполна получить по мозгам. В первом случае — за хвастовство, во втором — за увиливание от ответственности.

Поэтому прапорщик многозначительно промолчал.

— … Сомов доложил: исчез капитан Королев. Третьи сутки ищут.

А я— то с какого боку-припеку, с облегчением едва не выпалил Толкунов. Во время удержал сорвавшийся с привязи язык. Права Евдокия, держат её сожителя пацаном для битья, неожиданно вспомнил он вчерашний разговор в постели. И ничего тут не поделаешь: прапорщик бесправен, приходится мириться.

— Может быть, наколол бабца? — сочувственно спросил он. — Не беспокойтесь, товарищ подполковник, отработает — появится.

— Появится, не появится? — передразнил Парамонов, начиная закипать. — Дерьмовая из тебя гадалка, Серафим, прямо-таки никудышняя… Кажется, ты по образованию юрист? — неожиданно спросил он.

«Юридическое образование» прапорщика — очередной миф, придуманный им для повышения своего имиджа. Проучился он в юридическом институте всего один год, потом пришлось идти работать — одной матери не прокормить семью, а отец сбежал с очередной любовницей. Да и успехи в учебе не особенно порадовали преподавателей — сам бы не ушел, все равно вышибли бы за неуспеваемость.

— Нечто вроде этого, — туманно признался Толкунов. — Было дело, товарищ подполковник.

— А как с практикой? Одно только знание статей и параграфов тебе не поможет.

— Довелось немного поработать в уголовном розыске…

Практика в уголовке ограничивалась сидением в бюро пропусков и оформлением бумажек. Правда, несколько раз сыщики брали с собой на операции смышленного паренька. В качестве носильщика и посыльного. Основные сыщицкие «навыки» он подчерпнул… в курилке, во время откровенных бесед уставших детективов.

— Тогда тебе и карты в руки. Найдешь пропавшего капитана — ничего не пожалею, сполна расплачусь… Сейчас Сомов подберет нескольких сержантов, проведешь с ними инструктаж… Как думаешь, правильно?

Толкунов несколько минут размышлял. Вернее, делал вид, что размышляет. На самом деле, совет — на кончике языка.

— Лично я так бы не поступил, — издалека начал он. — Сержанты — народ болтливый — мигом все вокруг узнают о бегстве ротного… А нам с вами это ни к чему… Так ведь?

Дурак дураком, а умный, подумал Парамонов. Действительно, оповещать всю тайгу о чрезвычайном происшествии — самому себе капать на голову.

— Принимается, — нехотя, согласился он. — Какие имеешь предложения?

Толкунов задумался. Один из ведущих сотрудников уголовного розыска Костя Рыжий, главный герой любознательного паренька, однажды, в подпитии разговорился по поводу тяжкой, многогранной работы сыщиков. Особенно, когда приходится расследовать преступления, связанные с убийствами и насилиями. Он приводил множество примером — и классических, и из собственного «архива». Кое-что застряло в голове Серафима.

— Разрешите действовать самолично? — осторожно спросил Толкунов.

— Не майся дурью, Серафим! Неужто до сих пор не понял — доверяю… И все же посвяти — с какого боку возьмешься?

— Перво-наперво, искать бабу… Сыщики считают: шестьдесят процентов всех преступлений связаны с бабами, — глубокомысленно заявил новоиспеченный криминалист. — Если повезет, они и выведут меня на капитана…

— А если не повезет?

— Повезет, товарищ подполковник, обязательно должно повезти, — щедро пообещал «детектив». Кажется, наступил его звездный час! Пусть команлир ещё раз убедится в умении и расторопности своего временного зама. — Вторая зацепка — кому выгодно исчезновение командира роты? Третяя — что пропало из его имущества…

— Латаные подштаники, — сердито буркнул Парамонов. — Стоптанные сапоги… Господи, до чего же ты глуп! — воскликнул он, поворачиваясь к водителю, словно приказывая ефрейтору поудивляться вместе с командиром. — Королев не в пример умней… Предположим, он, как ты выражаешься, наколол бабца — зачем пропадать? Человек холостой, начальство далеко — приведи красотку к себе домой и пользуйся на здоровье… А ты уже целую теорию разработал, сыщик дерьмовый…

— На квартире — опасно, пойдут разные разговоры, — не уступал Толкунов. — Трое суток — не так уж и много для холостяка, так себе, легкая закуска, — упрямился он. — Вообще-то, думаю, что капитан безо всяких поисков не сегодня, так завтра об»явится.

— Дай-то Бог…

Про себя Парамонов решил потянуть хотя бы недельку, не докладывать в Округ. Авось, прав Серафим, обойдется, приползет Королев с покаянием. Вот тогда командир отряда и отведет душу, выскажет дерьмовому интеллигентишке все, что думает о его поведении!

За спиной что-то бормотал прапорщик. Видимо, репетировал предстоящие допросы свидетелей и подозреваемых…

6

В Голубом распадке с незапамятных времен находится старая заимка, укрытая серебристыми елями и рослыми кедрами. Не такая большая, как в Медвежьей Пади, но в остальном — копия. Жители, могучие староверы, давным давно покинули доживающие свой век избушки, перебрались в поселки и города таежного края. Свободное жилье облюбовало лесничество. Куда лучше — и «квартиры» имеются, и подвалы, и складские помещения, сараи легко переделать под вместительные гаражи, конюшни и мастерские. Особо не ремонтировали — денег кот наплакал, с трудом хватает на зарплату работникам и на первоочередные нужды — почистили, покрасили. Обычный косметический ремонт.

В помолодевшей заимке поселился лесник с семейством и со всем своим хозяйством.

Два года тому назад неподалеку от лесникового жилища — с километр, не больше, военные строители поставили сборно-щитовую казарму, ещё одну — под штаб роты, столовую, конторку прораба и медпункт. Над входом в штаб вывесили выцветший красный флажок, который тогдашний упрямый комроты так и не удосужился заменить на трехцветный.

Именно возле казармы со старомодным флагом и остановилась покрытая толстым слоем грязи легковушка командира военно-строительного отряда. Водитель вытер со лба обильную испарину, врио зама по тылу колобком выкатился из «газона».

Увидев начальство, из штаба выбежали несколько офицеров. Впереди с непокрытой головой, невзрачный, худющий — ходячая скелетина — старший лейтенант Сомов. За ним — два молоденьких лейтенанта, командиры взводов. Из окна с любопытством выглядывает сержант-писарь. Возле входа в штаб вытянулся хилый, узкоплечий дневальный.

— Спасибо, паникер, хотя бы встретил, — проворчал Парамонов, выбираясь из тесного салона машины. И тут же покраснел от гнева. — Докладывать на улице без головного убора — новая уставная мода, что ли? Забыл, бездельник, в армии служишь, не в дерьмовом колхозе-совхозе!

— Извините, Сергей Дмитриевич, торопился.

Фамильярность в обращении всегда смягчает суровый нрав командира отряда и он превращается в обычного рождественского деда, готового одарить «внуков» подарками. Но на этот раз не получилось — не то настроение у подполковника, в голове сидит одна мысль: найти Королева.

— Нашли пропажу? — непримиримо буркнул он. Будто выругался.

— Все необходимые меры приняты, товарищ подполковник, — снова возвратившись к официальному тону, зачастил Сомов. — Мобилизовал писарей, поваров, дневальных. Обшариваем каждый куст, прочесываем распадок, ищем в речке…

— Думаешь, капитан в зайца превратился? Или — в сазана? Мелко пашешь, помощничек, зря солдат мучаешь, вонючий воспитатель!

Вообще-то, обкладывать своего помощника в присутствии подчиненных офицеров обидными сравнениями — не самый лучший способ воспитания. Категорически отвергнутый на всех уровнях воинской службы. Но Парамоновым сейчас владела одна мысль — найти исчезнувшего командира роты. Для этого все цели хороши, в том числе, взбадривание с помощью крепких выражений.

Лейтенанты, будто по команде, отвернулись от начальства, принялись с интересом разглядывать полузакрытые клочьями тумана вершины осточертевших сопок. Выслушивать оскорбительные замечания командира не только неудобно, но и опасно. Лучше на какое-то время ослепнуть и оглохнуть.

— Все меры приняты! — упрямо повторил старлей, мальчишеский хохолок на его голове подпрыгнул и упал на лоб. — Хочу выпросить у полковника Нефедова взвод ракетчиков. Думаю — найдем.

— Так и расщедрится твой Нефедов, держи карман шире… Да и начхать мне на твои мечты и надежды!… Поисками займется мой человек — прапорщик Толкунов. Не в пример всем нам, мужик с юридическим образованием и опытом работы в уголовке… А я пока похожу по казармам, проверю отхожие места, столовую… Серафим, вперед!

Повернулся спиной к офицерам и прапорщику, переваливаясь с боку на бок, направился к первой казарме. Точь в точь, как оголодавший таежный сладкоежка — медведь к пчелиной пасеке. Следом отстав от командира на два шага — Сомов, за ним — лейтенанты.

Выскочивший из кухни по малой нужде солдат в грязной, когда-то белой, куртке увидел грозного командира отряда и, позабыв о расстегнутой ширинке, метнулся обратно. Предупредить дежурного по столовой.

Парамонова солдаты не боялись, мало того, по своему уважали. А чего, спрашивается им кого-то бояться? Влепит пару суток отсидки на неуставной гауптвахте, не предусмотренной ни штатным расписанием, ни какими-то инструкциями? С удовольствием — хотя бы отоспятся, отдохнут от изнурительного труда на стройке…

Толкунов остался один. Если не считать дневального по штабу, который без опаски, с любопытством следил за действиями «сыщика». Копия отрядного посыльного — такой же невзрачный, тощий, в обвисшем обмундировании. Для командира отряда — беда, серьезная неприятность, для прапорщика — способ выдвинуться, а для дневального — развлечение.

— Сынок, подь сюда! — позвал Толкунов, проводив взглядом офицеров. — Не бойся, не загрызу, нынче я добрый.

Солдатик подбежал, как положено, вытянулся, втянув тощий живот, от чего пряжка ремня упала на его причинное место.

— По вашему приказанию, рядовой Ахметин…

— Цыц, курчонок! — остановил Толкунов излишне старательного паренька. — Как звать-то? Да не тянись ты так — штаны потеряешь!

— Денисом, — расслабился дневальный, надув живот, тем самым возвратив пряжку на положенное ей место. — Так нарекли родители…

— Хорошее имячко придумали тебе папаша с мамашей, — одобрил прапорщик и на лице дневального появилась неуверенная улыбка. Будто не родителей, а его похвалили. — Где квартирует ротный?

— Так, у травяной колдуньи, — снова вытянулся дневальный.

— У какой-такой колдуньи? — не понял Серафим Потапович. — Что ему заимки мало? Или лесничий — от ворот поворот.

Паренек недоуменно пожал узкими плечами. Дескать, я здесь не при чем, капитан сам решил поселиться не на заимке — у колдуньи, мое дело — сторона.

— Далеко ли проживает твоя «колдунья»?

— Нет, здесь близко… Вот по этой тропке до замшелого камня, после — направо две сотни шагов… Не заблудитесь, товарищ прапорщик…

Маршрут намечен до того точно, что, действительно, не заблудиться — слепой найдет. Оторвать дневального по штабу от исполнения его нетрудных обязанностей — навлечь на себя возможное недовольство отрядного. Поэтому, отпустив Дениса, Толкунов двинулся по извилистой тропинке, мысленно строил план беседы с «бабой-Ягой». В голове сталкивались друг с другом недоуменные мысли. кружился хоровод вопросов, на которые не находились ответы…

Пока не находятся, мысленно подбодрил он себя.

Главная странность — почему ротный поселился не в заимке, гле места, наверняка, предостаточно, чем привлекла его избушка-на-курьих ножках, в которой проживает злобная старуха с единственным зубом во рту? Во-первых, далеко от подразделения, во вторых, неудобно ходить, в третьих, опасно. Тайга — не парк на черноморском побережье, здесь и звери имеются, и бандиты разгуливают!

Но не только это мучило «опытного детектива» — он отлично сознавал, что успешное расследование исчезновения Королева ему явно не по зубам. Ни знаний, ни опыта, единственный «багаж» почерпнут из хвастливых разговоров сотрудников уголовного розыска. Узнает о неудаче своего избранника подполковник, разделает хвастуна, как разделывают мясо для изготовления бифштексов. Он на подобные штучки — великий мастер, прапорщику не раз и не два доводилось испытывать это мастерство на собственной шкуре.

Впрочем, не стоит зря утруждать мозги, на месте будет видней. После того, как он расколет старуху, выжмет все, что ей известно об исчезнувшем квартиранте. Не зря ведь говорил подвыпивший Рыжий: бабы всегда ворожат мужиками, от них все беды.

Вдруг подфартит и ему удастся отыскать беглеца!

Размышляя о предстоящем расследовании, «детектив» дошел до первого ориентира. Огромный, выше человеческого роста, поросший лишайником камень — типа железнодорожного тупика, в который уперлась тропа. Он будто срисован из русской сказки. Почистищь плоский бок великана — появится сказочное предупреждение: вперед пойдешь — смерть найдешь, налево — голову потеряешь, направо…

Толкунов чертыхнулся, боязливо обмахнул себя крестом. По траве обошел сказочный камень слева — ни малейшего намека на продолжение «дороги». Обследовал с другой стороны — ага, вот она, исчезнувшая тропинка. Выбралась из-под препятствия и снова завиляла между кустами. На подобии волшебного клубка, брошенного Бабой-Ягой перед полюбившимся ей путником.

Успокоившись, Серафим вволю посмеялся над сказочным своим настроением. По возвращению расскажет Евдокии, то-то она поудивляется. Все же с опаской огляделся — не выскочит ли из кустов какая-нибудь нечисть — и медленно, не торопясь, двинулся вперед.

Еще один плавный поворот, ещё один изгиб волшебной тропинки и впереди, под развесистыми деревьями Толкунов увидел добротный рубленный дом с мезонином и мансардой, нисколько не похожий на привидевшуюся «избушку-на-курьих-ножках».

Впереди дома — небольшой палисадник, по бокам — плодовые деревья, за домом просматривается большой огород. Участок огорожен покрашенным в салатовый цвет штахетником, огород обнесен колючей проволокой, наверняка, купленной у солдат-ворюг.

Тропинка упирается в дощатую, с выпиленными кокетливыми окошечками в форме сердечек, калитку. Ворота заперты на здоровенный замок.

На вежливый стук никто не ответил. Других приспособлений для вызова хозяев Серафим не нашел: ни пуговки электрического звонка, ни бечевки, за которую можно подергать, ни деревянного молотка.

Несильно толкнул кокетливую калитку. Если она тоже заперта — придется либо стучать погромче, либо лезть через штахет. Отступать — не только обидно, но и оскорбительно! Ведь прапорщик пришел не чаи гонять и не покупать куриные яйца — по важному делу.

Калитка неожиданно легко открылась. Одновременно, на веранде появилась хозяйка. Увидел её Толкунов и про себя ахнул. Вот это красавица! По виду — не старше двадцати пяти — тридцати лет, курчавые, с золотистым отливом, волосы рассыпаны по белоснежным плечам, огромные, черные «колдовские» глазища так и прожигают, высокая грудь, точенная фигурка. А он-то представил про себя травяную колдунью однозубой, согнувшейся от старости бабкой!

— Вы ко мне?

Голос — сладкий, медовый, улыбка на пухлых губах — не менее сладкая. Но все же прослушивается недовольство. Наверно, появление нежданного гостя оторвало хозяйку от сверхважных дел: либо варила какую-то колдовскую отраву, либо шептала шаманьи заклинания.

— Да, к вам… Начальник тыла батальона прапорщик Серафим Толкунов.

Для солидности опущена несолидная приставка «врио», для понижения сорокадвухлетнего возраста выброшено за ненадобностью старомодное отчество — Потапович. Непонятное для непосвященных название воинской части — «отряд» преобразованно в более выгодное и благородное — «батальон». Соответственно, подтянут выпирающий живот и, наоборот, молодецки выпячена перетянутая портупеей грудь.

Красавица загадочно улыбнулась. Словно с помощью колдовских чар проникла в потаенные мысли посетителя, выведала их, расшифровала, соответственно, дала оценку. Пренебрежительную.

— Александра. Можно — Саша, — в свою очередь, коротко представилась она. — Правда, я занята сейчас, но для такого важного гостя… Пожалуйста, проходите в комнату… Заранее извиняюсь за беспорядок…

Беспорядок — слабо сказано. В комнатах и кухне на натянутых под потолком шнурах, проволочках, шпагате висит множество засушенных растений, на подоконниках, ящиках и столах разложены разного размера и формы корешки и ветки, на кухонной плите булькает дурнопахнущее варево.

Короче — адская кухня!

Повинуясь приглашающему жесту, Толкунов осторожно уселся на единственный в комнате табурет, предварительно согнав с него тощую кошку.

— Кажется, я догадываюсь о причине вашего прихода… Речь пойдет о моем постояльце, да?

— Вы не ошиблись, Сашенька, я хотел бы уточнить…

— Простите за резкость, но все, что я знаю, уже рассказала. Вначале лейтенанту из роты Королева, потом — старшему лейтенанту из вашего… батальона. — слово «батальон» так жирно подчеркнуто, что Серафим почувствовал — вспыхнули щеки. — Больше ничего добавить не могу.

— А я, между прочим, ничего от вас и не требую, — попытался успокоить хозяйку «детектив». — Просто хочу узнать, что произошло три дня тому назад, желательно — по минутам, — вспомнил он один сюжетец допроса из многочисленных повествований рыжего сыщика. — Не заметили случайно у квартиранта какого-нибудь страха, нервозности?… Понимаете, Сашенька, мы, мужчины, грубы и неотесаны, многого не замечаем. А вы, между прочим, женщина в квадрате, — послал он тонко заточенный комплимент, которого красовица, похоже, не заметила. — Во всяком случае, именно так мне вас охарактеризовали.

Толкунов никогда не был комплиментщиком, считал подобное занятие немужским, стыдным. Но на этот раз — решился. Вдруг ловкий комплимент размягчит красавицу и она, под влиянием доставленного удовольствия, откроет местопребывание Королевая?

Действительно, таежная колдунья задумалась. Толкунов затаил дыхание. Похоже, ему удалось найти ключ к её сердечку, добиться, если и не полного доверия, то хотя бы согласия поговорить. Вон как заулыбалась, перестала грубить.

— Не помню… Вроде, Вадим Константинович в тот день был, как всегда, приветливым, добрым. Хвалил мою готовку, гулял по саду… Нет, нет, ничего особенного я не заметила, не стану грешить!

— Никуда не собирался?

— Кто ж его знает?… Ружье чистил, смазывал… Погодите, вспомнила! Он же три дня тому назад на охоту ушел. Вместе с Чудаковым, помощником лесника… Пообещал вернуться на следующий день к вечеру, да вот, видно, увлекся… Уж не случилось ли чего? Тайга — она и добрая и опасная.

Странная забывчивость и не менее странный всплеск памяти, подумал прапорщик, но подобные подозрения тут же вылетели из головы. У него дух захватило и запершило в горле. Будто, разгоряченный, хлебнул ледяной родниковой водички. Везение, самое настоящее везение, не зря он надеялся на успех! Кажется, удалось ухватить кончик веревочки, который приведет его к захоронкекапитана.

Только не торопиться, не показать свою радость!

— А откуда вам известно, что постоялец ушел с Чудаковым?

— Как это откуда? — снова сверкнула колдовскими глазищами «колдунья». — Васька зашел за ним… Вадимка ещё обрадовался, принялся набивать патронташ, одеваться…

То — Вадим Константинович, то — Вадимка? Ох и хват же «голубой» капитан, какую бабу себе прибомбил — пальчики оближешь! Будь на его месте Серафим — никаких охот, никаких рыбалок, дневал бы и ночевал в обнимку с красавицей, мух от неё отгонял, колдовские настои смаковал.

— А позже вы Чудакова встречали?

«Колдунья» смерила наивного прапорщика вопросительным взглядом. Будто просветила рентгеном.

— Зачем мне его «встречать», когда Васька каждый Божий день наведывается за травками? Желудком мается мужичок, лекарства ему не помогают, а мои «травинки», — подняла руку и ласково провела по подвешенным пучкам. Будто поощрительно их огладила, — быстро снимают боли.

Непонятно получается! Ушли два мужика на охоту, один благополучно вернулся, а второй сгинул. Чудаков ходит да поплевывает, лечит травками свое прогнившее нутро и, похоже, не собирается поднимать тревогу. И «колдунья» тоже не обратилась в местное отделение милиции, к ротным офицерам.

Кстати, почему Сомов не поинтересовался, до конца не расколол свидетельницу, не попытался прижать помощника лесника? Явная недоработочка помощника по воспитательной работе с личным составом. Капнуть подполковнику — шкуру со старлея спустит.

— А вы об этом сказали старшему лейтенанту?

Женщина равнодушно пожала аппетитными плечиками. Под мужской рубашкой мигом проснулись груди-птички, запрыгали, заиграли. У прапорщика зачесались ладони, зашевелились толстые пальцы-обрубки.

— А он меня не спрашивал. Ворвался в избу и с ходу запищал: где капитан, твой постоялец? Я и ответила: не знаю, мол, следить за ним никто не поручал. Порылся офицерик в комнате Вадима Константиновича, побегал вокруг дома и исчез. Наверно, побежал докладывать начальству.

Зуд в ладонях пропал, зато зачесались ступни. Прапорщику страсть как захотелось прервать беседу и понести подполковнику первые добытые «трофеи». Представил себе, как улыбнется Парамонов, как поощрительно похлопает по плечу удачливого и знающего свое дело «детектива». В истосковавшейся по славе груди сладко заныло.

Удерживало Толкунова в колдовской избушке только непомерное самолюбие. Вдруг позже Александра отзовется о его пребывании у ней так же презрительно, как только что — об «писклявом офицерике». Дескать, солидные люди не бегают, не торопятся, будто первоклашки.

— Понятно… — многозначительно протянул Серафим. — Спасибо за ценные сведения. Пойду, побеседую с Чудаковым. Если разрешите, потом продолжим нашу интересную беседу.

— Приходите, — равнодушно разрешила красавица, снова, в который уже раз, пожав белоснежными плечиками. — Только желательно утром, днем и вечером я занята. Готовлю травяные отвары. Чай у меня в пациентах не один Васька — таежники заглядывают, геологи, ваши строители…

— Благодарю за разрешение навестить. Буду рад. Желаю здоровья и успехов, — солидно, как и положено заместителю командира батальона, распрощался прапорщик. — Кстати, у моей бабы побаливает поясница, — неожиданно остановился он в дверях. — По ночам волком воет. У вас не найцдется какое-никакое лекарство? Конечное дело, не бесплатно — чай, у нас нынче — рынок.

— Найдется, — поднялась с табурета колдунья. — Сейчас налью. Пусть ваша супруга втирает в спину по вечерам, после обвязывается чем-нибудь шерстяным… А по части оплаты — не беру, — посмеиваясь отмахнулась она от извлеченного Серафимом из кармана тощего бумажника. — Скажете: выздоровела, мол, вот и вся благодарность…

До первых кустов, в которые нырнула тропинка, Серафим шел медленно. Даже слишком медленно. С трудом удерживаясь от мальчишеского желания побежать, останавливался возле яблонь и груш, ласково проводил пухлой, безмозольной ладонью по шершавым стволам. Будто прощался не только с хозяйкой, но и с её подворьем.

Когда убедился — Александра его не видит, пустился бегом. Скользил на размокшей глине, спотыкался о выступющие корни деревьев, отмахивался от злющей мошки. Метрах в десяти от сказочного камня упал лицом в грязь. Поднялся, протер глаза и продолжил «марафон».

Сейчас главное — найти Ваську Чудакова! Особых трудностей при допросе не предвидится — оба, работник лесничества и врио начальника тыла отряда, давно знают друг друга, не раз вместе отмечали многочисленные праздники — и государственные, и религиозные, и семейные. Да и в промежутках между праздниками не чурались торопливого застолья.

Но поговорить с помощником лесника Толкунову так и не довелось — перехватил его тот самый пацан-дневальный, который об»яснял, как найти жилище «травяной колдуньи» — Дениска. Столкнулись они огибая с двух сторон замшелый камень, да так сильно столкнулись, что дневальный отлетел в сторону и упал в лужу. А более массивный прапорщик устоял.

— Сбесился? — задыхаясь от бега, спросил он, помогая солдатику выбраться из грязной жижи. — Кости целы?… Ладно, об этом — после, сейчас скажи, как мне повидать Ваську Чудакова? Нет, нет, где он проживает — знаю, только сейчас дома его не найти… Вдруг ты видел.

— Помощника лесника? Извините, товарищ прапорщик, не встречал… Товарищ подполковник велел срочно доложиться ему… Я бежал за вами…

— Не велел, а приказал. Пора приучиться к уставному языку. И ещё — быстрей бежать надо было, Дениска, — назидательно промолвил Толкунов, торопливо удаляя с тужурки и брюк грязные пятна. — Где подполковник?

— Походил по казарме, разнес поваров в столовой, даже в нужнике посидел, — многословно застрекотал дневальный, которому жо чертиков надоела его молчаливая служба. — Сейчас в машине сидит… Страсть, какой злой… Закричал мне — найди мне этого толстого бездельника… Простите, товарищ прапорщик, это не я так сказал — товарищ подполковник.

Извиняется, поганец, а у самого в глазах так и прыгают бесенята. Надо бы, конечно, наказать дерзкого парня, но прапорщик думал совсем о другом, не имеющем ни малейшего отношения к дисциплинарному уставу и нормам отношений между военнослужащими.

Называется, поручил расследование! А сам — палки в колеса, кандалы — на руки. Не успел вцепиться в только-что выуженную у квартирной хозяйки Королева улику — стоп, назад! А после обозлится и примется воспитывать: почему не довел дело до конца, бездельник?

За полсотни метров от казармы-штаба прапорщик перешел на бег трусцой…

7

Возле «газика» подполковник наспех раздавал «тычки» и «пощечины». Перед ним, на подобии нашкодивших пацанов, стоят с понуро опущенными головами Сомов и три командира взвода. Четвертый — на стройке с ротой.

— Славьте Бога, дерьмовые командиры-воспитатели, что нет у меня сейчас времени. Следующий раз приеду на пару деньков — души вытряхну, помою и повешу сушить… В казармах — грязь, в тумбочках тараканы пасутся, койки заправлены кое-как, отхожие места засраны, дневальные службы не знают, докладывать не умеют. Не воинская часть — трактир на Пятницкой… Видели такой фильм? Вот и сравните. Правда, там, не в пример вашим казармам, чисто и даже уютно. Вот так, разгильдяи, бездельники! Надо же, потеряли командира роты! Скажи кому — на неделю смеху.

Раздражение подполковника можно понять и простить — только-что ему стало известно: из Округа выехала комиссия под председательством заместителя начальника Управления полковника Виноградова. Одно это может вывести из равновесия более выдержанного человека, нежели Парамонов.

«Отстрелявшись» по несчастным офицерам, Парамонов огляделся, увидел подбегающего прапорщика. Но воспитывать его не стал — наверно, притомился только-что закончившейся разборкой. Ограничился угрюмым вопросом.

— Нашел Королева?

Серафим Потапович нагнал на лоб глубокомысленные морщины, машинально, по привычке втянул выпирающий живот и выпятил грудь.

— Пока нет. Но нащупал подход…

— Бабу в постели щупай, умелец, — снова взорвался подполковник, будто хвастовство Толкунова пополнило иссякнувший «боезапас». — Если ещё есть чем щупать… Забирайся в машину и поехали. Раскормился на дармовщину, с трудом поворачиваешься, бездельник!

Офицеры откозыряли и командирский «газик», переваливаясь на ухабистой дороге, с трудом выбираясь из глубоких луж, медленно двинулся из распадка. Отдохнувший водитель подкормился в солдатской столовой и еле слышно насвистывал какую-то мелодию.

— Теперь докладывай, дерьмовый детектив! Не тяни кота за хвост — только главное.

Снова заныл осенний мелкий дождик, противно заскрежетали по стеклу «дворники». С вершин сопок наползал густой туман.

Прапорщик медленно, выбирая выражения, которые не могли обозлить успокоившегося подполковника, начал нелегкое повествование. Подробно описал знакомство с «травяной колдуньей», которую ему удалось ловко расколоть. Со вкусом нарисовал обстановку в таежном домишке, сотни пучков трав подвешенных под потолком, заковыристые корни на подоконниках и столах, красоту хозяйки и её неуступчивость, которую он с»умел преодолеть.

Парамонов угрюмо молчал. Будто пережевывал подброшенную ему информацию.

— Вот только не успел повстречаться с Чудаковым — вызвали к вам, — осторожно «ущипнул» прапорщик молчащего командира. Так осторожно, что тот ничего не почувствовал. — Не беда, товарищ подполковник, завтра снова наведаюсь в распадок, обязательно поговорю с Васькой…

Закончив обширное повествование, «детектив» замолчал, со страхом ожидая реакцию непредсказуемого командира отряда. Сейчас обложит матерками, сравнит со среднеазиатским ишаком.

— А что, молоток! — неожиданно похвалил подполковник. — Честно говоря, сомневался в твоих способностях. Авось, что-нибудь у тебя и выйдет… Сделаем так, Серафим, возле штабе я тебя высажу, переоденусь и поеду встречать начальство. А ты развернись, достань из загашника икорку, балычок, заставь поваров приготовить вкусный обед… Какой — на твое усмотрение… Комиссия едет по мою грешную душу. Не знаю, кто трекнул, но в Округе уже знают о Королеве… Если — Сомов, в порошок сотру молокососа! — несколько минут помолчал, будто решая в какой порошок и каким образом он сотрет помощника по воспитательной работе. Снова повернулся к Толкунову. — Да, вот ещё что, совсем забыл, слушая твои байки. Спирт на стол не выставляй, понял? Но держи наготове. Понадобится — подмигну. И подумай, где разместишь комиссию…

— Сколько человек?

— Четверо. Виноградов, два знакомых мне майора из отдела стройчастей и какой-то представитель главка.

Прапорщик замолчал, прикидывая, где разместить комиссию, какой мебелью оснастить комнаты. Особое внимание, конечно, главковцу. Как самому опасному. По части закуски твердо решил: икоркой и балычком не обойдется, хорошо, что сохранились с давних времен твердокопченная колбаска да пара кругов российского сыра. Что до солений — крикнуть офицерских жен, пустить слезу — притащат все нужное.

А Парамонов, считая, что сказано достаточно — прапорщику по малой его должности и незначительному званию знать большее противопоказано, — отвернулся и снова углубился в нелегкие размышления.

Вот и грянула давно ожидаемая гроза. С громами и молниями, сначала — устными, потом — в приказе. Кажется, пришла пора собирать вещички, решать, куда податься, где осесть?

Призывался молодой парень из Москвы, заканчивал училище в Ленинграде, а потом носила его армейская стихия по просторам огромного государства. Больше года на одном месте не задерживался… Командир взвода, заместитель командира саперного батальона, и вот уже три года — командир полугражданского военно-строительного отряда. Сокращенно — ВСО. И все это время — в тайге. Чаще не в обжитых гарнизонах — на голом месте.

А теперь получить пинок под зад?

Вдруг не выгонят, вкатят ещё одно, самое последнее предупреждение, и оставят командовать отрядом?

Нет, не оставят!

Прощали дезертирства, насилия, пьянки, отделывался он выговорами и предупреждениями, а вот исчезновения капитана, командира роты, занятой на строительстве ракетной позиции, ни за что не простят! Насколько известно, такого ЧП в войсках Округа ещё не было.

Главный симптом намечаемой расправы — только-что состоявшийся разговор по телефону с заместителем начальника Окружного Строительного Управления по стройчастям полковником Виноградовым.

Все без исключения офицеры военно-строительных отрядов до нервной дрожи боятся сурового, не признающего даже малейших скидок, полковника. Приезжает он в часть — офицеры и прапорщики рассыпаются, будто беззащитные птицы при виде злющего ястреба. Остаются только солдаты — им терять нечего.

Когда Сомов таинственно проинформировал: звонят из Окружного Управления, Пономарев сразу понял — беда. Если уж не передали на словах дежурному по штабу отряда, нашли в Голубом распадке — разговор предстоит серьезный.

— Подполковник Парамонов у аппарата, — четко доложил он, заставив себя успокоиться. В конце концов, чему быть того не миновать. — Слушаю вас!

— Выезжаю вечерним поездом, — завибрировала мембрана трубки. — Со мной — представитель Главного Управления и два офицера. Обеспечьте встречу, размещение. Приготовьтесь ответить — почему не доложили о чрезвычайном происшествии? Все!

Один только тон голоса полковника чего стоит! Говорит — словно читает приказ об увольнении в отставку по несоответствию занимаемой должности. Можно подумать, не Королев, а командир отряда бросил на произвол судьбы доверенное ему подразделение… «Газик» поскользнулся, едва не влетел в кювет. Ефрейтор во-время отреагировал — крутнул баранку, выровнял машину. Парамонов негодующе поморщился, но ничего не сказал, сдержался.

Не оборачиваясь к прапорщику, продолжил прерванный инструктаж.

— Еще одно, Серафим: переодень моего водителя. В замызганной своей форме он больше походит на московского бомжа-алкаша, чем на солдата. И прикажи до блеска выдраить машины. Полковник и москвич, не знаю в каком звании, поедут на моей, для двух офицеров снаряди грузовичок поновей и поприличней.

— Все сделаю, товарищ подполковник! — подобострастно заверил врио начальника тыла. — В лучшем виде…

Парамонов повернулся, окинул зама насмешливым взглядом. Дескать, конечно, сделаешь, куда тебе деваться.

— Надо бы оставить тебя в «голубой», продолжить насатое расследование, да вот — ситуация: некому поручить обихаживать комиссию. Офицеры «столичных» рот — молокососы и бездельники, повара в столовой — сплошь ворюги… Ладно, пусть там Сомов разворачивается. Все равно скрывать теперь нечего — об исчезновении Королева уже знают в Округе и, похоже, в Главке…

Возле штаба отряда «газик» остановился. Прапорщик торопливо вылез из машины, зацепился портупеей за ручку двери, да так прочно зацепился — пришлось расстегивать ремень. Парамонов терпеливо ожидал, не наградил подчиненного ни одним матерком.

Вторая остановка — возле заднего входа в штаб. Там тонкой перегородкой выделена квартира командиру отряда: три, так называемых, комнаты, напоминающих деревенские чуланы. В «спальне» с трудом умещается старомодная двухспальная кровать с двумя тумбочками; в «гостиной» стоит телевизор на задрапированном протертым ковриком дощатом ящике, перед ним — два стула, в углу — такой же старомодный приемник. В «столовой» — широченный стол, покрытый цветастой скатеркой, и древний, обшарпанный буфет.

Вот и вся обстановка командирского жилья!

Жена, как всегда, возится на кухне. Толстая, неопрятная женщина в дырявом халате и стоптанных шлепанцах. Голова — в накрученных бигудях, которые она не снимает ни днем, ни ночью. Вспомнил Сергей Дмитриевич красочно описанную прапорщиком таежную красавицу и с улыбкой покачал головой. Какой же шалун, жирный прапорщик, все умудрился осмотреть: вьющиеся волосы, пышную грудь, точенные ножки…

— Срочно уезжаю, — сухо об»явил он, будто перед ним находится не родной человек — служанка. — Достань новую повседневную форму, приведи в порядок. Пока перехвачу на скорую руку.

Жена одышливо забегала по квартире, включила утюг, разложила на обеденном столе форменную рубашку с погонами, тужурку. Принялась что-то подшивать, что-то разглаживать.

Служанка, типичная домработница, с некоторой долей брезгливости рассуждал про себя Пономарев, ковыряясь вилкой в тарелке с солянкой, разве только сплю с ней на одной постели. Да что толку от такого «спанья» — проведешь ночью ладонью по студенистой туше, послушаешь густой храп — все, желание испаряется.

Поглядел на часы. Ого, пора выезжать, до станции — пятьдесят километров, дорога скользкая, ненадежная. Опоздаешь — Виноградов не помилует, живьем проглотит, не разжежывая.

Когда Парамонов, переодевшись, вышел из квартиры, «газик» и «зилок» уже ожидали его. Разворотливый Толкунов все успел сделать: переодел водителя, помыл машины. Даже раздобыл где-то потертые коврики, набросил их на сидения.

Усаживаясь рядом с водителем, подполковник одарил разворотливого прапорщика благосклонной улыбкой. Дескать, молодец, толстяк, так даржать! Серафим ответил услужливым взглядом.

В голове командира отряда больной занозой засела опасливая мысль. Кто такой представитель главка? С какой целью командирован? Неужели известие об исчезновении командира роты успело долететь до высоких московских кабинетов?

8

Доложив генералу о приобретении билета на самолет, Добято немного погрешил против истины. Билет он, действительно, купил, но не на следующий день, а на середину предстоящей недели. Ибо считал, что соедствие придется начинать из Москвы. Вдруг переклеивание фотокарточки организовано не на Дальнем Востоке — в Управлении кадров строительно-квартирных органов.

Нет, нет, сыщик не настолько глуп, чтобы заподозрить какого-нибудь московского чиновника в отзыве личного дела офицера, внесение в него нужного изменения и вторичной отправке на Дальний Восток. Длительная и опасная процедура, опытные преступники на неё не пойдут.

Предстоит изобрести причину обращения в Главк. Найти там человека, который введет его, не к начальнику управления кадров, конечно, к всезнающему исполнителю.

Покопавшись в емкой своей памяти, Тарасик все же отыскал в ней фамилию, имя, и даже отчество подобного «проводника». Следователь военной прокуратуры, с которым Добято познакомился во время совместного расследования дела одного дезертира, замешанного в грабеже. Умный и разворотливый мужик, конечно, знает подходы и отходы в строительно-квартирных органах.

Так и получилось.

— Здорово, Юрка, — весело провозгласил сыщик в телефонную трубку. Будто об»являя о победе «Спартака» над «Динамо». — Как живешь, как можешь?

Ответ — такой же стереотипный и избитый, как и вопрос.

— Живу нормально, а вот могу не всегда. Бытовуха заела, начальство каждый Божий день разбирается в кишках. На предмет вырезания лишних… Не придуряйся, Тарасик, знаю ведь — так просто не позвонишь! Что нужно?

— Экстрасенс! Шаман! Провидец! — притворно восхитился Добято. — Кадровиков у заместителя министра по строительству всех знаешь?

— Через одного, — осторожно признался следователь. — К начальнику соваться не советую — кроме грохота и дыма, ничего не получишь… Говори без маневров, кем интересуешься?

— Нужно, понимаешь, очень нужно заглянуть в личное дело одного офицера-строителя. Но сделать это таким образом, чтобы никто об этом не знал. Естественно, кроме кадровика.

Несколько минут молчания. Тарасик, будто воочью, видел, как его собеседник нерешительно морщится, задумчиво выбивает по столу нечто среднее между маршем и плясовой.

— Кто он, твой офицер? Инженерный состав или командный? Какой должностной уровень?

В»едливые вопросы следователя начали раздражать. В конце концов, что от него требуется — свести со знающим кадровиком. А он развел тягомотину, допрашивает, словно перед ним подследственный.

— Командир роты.

— Ладно, так и быть, проконсультируюсь. Перезвони минут через двадцать.

Ровно даавдцать минут, не больше и не меньше, Добято задумчиво расхаживал по утлому своему кабинету. «Маршрут» давным давно изучен и опробован: ровно пять шагов из угла в угол.

Теперь задуманная проверка казалось сверхглупостью. Предположим он увидит в кармашке офицерского личного дела фотографию Убийцы. Ну, и что из этого?

Единственное — кто-то в Управлении кадров «работает» на преступника. Но это уже выходит за рамки полученного задания, неизвестным покровителем Убийцы займутся другие люди. Тот же Юрка.

Если в кармашке — фотография не Гранда, минует необходимость командировки на Дальний Восток. Соответственно, снова выпрыгнет семейная проблема: что делать с супругой, разводиться или мириться. Конечно, на определенных условиях.

Нет, уж, лучше — командировка!

Окончтельно запутавшись, Добято поднял трубку и набрал только-что сброшенный номер.

— Двадцать минут прошло…

— Спасибо за точность. Так вот, дорогой Мегре, личные дела командиров рот в Москве не хранятся. Обратись в Округ… Звони, не забывай… Будь здрав!

Вот тебе и решение всех проблем, с облегчением подумал Тарасик, машинально постукивая трубкой по ладони левой руки. Вернее, почти всех, суеверно поправился он. Ибо на фотокарточке в личном деле, без сомнения, вместо погибшего Королева «нарисован» Убийца.

Впервые за последние суматошные дни сыщик пожалел о том, что взял билет на будущую неделю. Остается навестить Главное военно-строительное управление, выписать командировчное предписание… А дальше чем заняться? Так и сидеть в своей берлоге? Нет только не это! Засекут дремлющего сыщика — мигом подхватят, закружат, навешают десятки поручений, которые и за месяц не разгрести. А у него, между прочим, до вылета остается четыре с половиной дня.

Лучше пойти домой и отоспаться. За все недоспанные ночи и сумасшедшие дни.

В дверь вежливо постучали.

— Входите, открыто!

Так и есть — дежурный по Управлению. Ну, Тарасик, держись!

— Зайди к начальнику отдела. Срочно.

Впечатление — откючена внутренняя связь: порвались провода, совершен теракт, вышла из строя клавиатура коммутатора. Вот и пришлось начальнику гонять дежурного!

Добято, стараясь не горбиться, с максимально деловым видом вышагивал по коридору. На самом деле, сомнения грызли его. Неужели отменили поездку? Такое тоже может быть — очередное убийство политического деятеля или видного бизнесмена, уголовка поставлена на уши, сыщиков катастрофически не хватает — о какой охоте на лжекоролева может идти речь?

К счастью, ничего подобного не произошло.

— Собрался? — ехидно спросил подполковник. — Плавки и пляжную панамку не забыл? Вдруг на Амуре погода не в пример нашей курортная? Отдохнешь, подзагоришь, с тамошними телками пообщаешься.

Издевается? Ну и пусть позабавится, миролюбиво подумал Тарасик. Знает ведь, сыщика ожидает не купание и не флирт — опасное и серьезное следствие. Убийца не тот фрайер, который позволит безнаказанно выследить себя и повязать.

— Я всегда — в готовности, — изобразил он скупую улыбку. — Вызвали для напутствия?

— Какое там напутствие, — отмахнулся начальник отдела. — Тебя в Министерстве так поднакачали — дальше некуда. Просто я подумал: ни к чему тебе соваться к строителям, выписывать командировку. Мало ли что, вдруг в ГВСУ тоже запущен грандовский «клоп» — подглядит да и стукнет хозяину: какой-то Добято летит по твою душу, берегись… Вот и послал вместо тебя Фиксина. Парнище ловкий, все сделал, как надо. Никто не подумает, что с этим документом едет полномочный сыскарь… Вот — держи!

Командировочное предписание оформлено по полной форме — с печатью и залихватской подписью, штамп пристукнут с датой и номером… Молодчина, Фиксин!

— Знаешь, — продолжал резвиться соскучившийся в одиночестве подполковник, — девица, регистрируя твое предписание, удивилась. Дескать, кто такой этот Добято? Ни разу не довелось встречаться с подобной удивительной фамилией. Проинструктированный Фиксиным сотрудник, давясь от смеха отбарабанил: недавно оформлен на работу, мало кто его знает, повезло мужику, не успел занять место за столом — дальневосточная командировка… Вот так, «специалист по солдатским подштаникам»!… Когда летишь?

— Завтра, — безмятежно соврал Тарасик, аккуратно складывая командировочное предписание и пряча его в бумажник. — Завтра утром.

Ему показалось, что подполковник услышав слово «завтра» помрачнел. Видимо, намеревался использовать Добято на полную катушку, освободив его только возле самолетного трапа. Не получилось!

Оставшиеся до вылета четыре с половиной дня сыщик проспал. Проснется, выберется на кухню, глотнет стакан крепко заваренного чая, пожует парочку бутербродов и снова — на боковую. Хозяйка ходила на цыпочках, удивлялась подобной способности своего постояльца, иногда даже беспокоилась — жив ли он. Но могучий храп наглядно свидетельствовал — жив и здоров.

Сборы заняли всего несколько минут. Упаковав в видавший виды старомодный портфель пару белья, туалетные принадлежности, бритву, Добято достал из кармана самое дорогое: изображение Убийцы. Бережно протер, снова завернул в чистый лист бумаги…

В среду, заняв обозначенное билетом место в салоне самолета, он удовлетворенно пожевал тонкими, нервными губами, вздохнул и… снова захрапел. Будто не было четырехсуточного почти беспрерывного сна.

Сыщик помыслить не мог, что его подозрения в части запущенного в Главк «клопа» верны. Визит осторожного и ловкого Фиксина не остался незамеченным. Точно так же, как и выписанное неизвестно какому Добято командировочное предписание. В тот же день на Дальний Восток полетела внешне безобидная телеграмма: встречайте представителя фирмы для осмотра партии товара.

В переводе: вылетел сыскарь, тревога…

9

Заместитель начальника военно-строительного управления округа по стройчастям полковник Виноградов, как принято выражаться, — военная косточка. Двадцать лет в армии, последние шесть отбарабанил в звании подполковника. Перспектив на продвижения по службе, соответственно, надежд на получении очередного звания — никаких. Поэтому легко согласился занять предложенную должность в непонятно каком управлении — то ли полувоенном, то ли полугражданском — сооблазнился твердым обещанием сразу же присвоить полковника.

Обещание кадровики выполнили — недавний подполковник надел папаху, трехзвездочные погоны. А вот привыкнуть к новому своему месту так и не смог. Привык к четким, ясным приказам, получаемых сверху и отдаваемых в «низы», к дисциплине и исполнительности. А в строительном управлении — непонятная помесь приказов с просьбами, четкости — с туманностями.

Вот и сейчас происходит непонятное. Командованием Управления запланирована широкомасштабная поверка неблагополучных в плане дисциплины пяти военно-строительных отрядов в Приморье. Отдел стройчастей по заданию Виноградова разработал систему этой поверки. И вдруг — шифровка из Главного Управления — отменить! Создать комиссию по обследованию, в принципе, неплохого отряда в Приамурье. Мало того, включить в состав комиссии посланца центра, какого-то Добято.

Ребус, а не приказание! Прежде всего, спрашивается, кому видней кого проверять: Министерству Обороны или местному командованию? Потом — что за нужда включать в комиссию для проверки одного единственного отряда московского посланца? Благо бы, генерала, в крайнем случае — полковника, а то — «шпака», непонятно какую должность занимающего! Скорей всего, рядового исполнителя, обычной шестерки.

Виноградов привычно потер виски. Словно активизировал уснувшие там мозговые извилины. Придется принять московского посланца, постараться выудить из него действительное задание. Жизнь научила недавнего командира батальона докапываться до самых потаенных истоков возможной опасности, ибо своевременная информация позволит построить надежную «оборону».

Размышления прервал звонок аппарата внутренней связи.

— Леонид Валентинович, зайди, пожалуйста.

Генерал? Странное приглашение, если учесть полуторачасовую беседу утром! Впрочем, приказы не обсуждаются, даже когда они отдаются с приложением вежливого «пожалуйста» и обращением по имени-отчеству.

— Слушаю вас, товарищ генерал!

— Ну, к чему подобная официальность, — поморщился начальник управления. — Присаживайтесь.

Виноградов занял обычное свое место — по левую руку от генерала, правое полукресло всегда занимал первый заместитель — главный инженер. Положил перед собой папку с бумагами, открыл рабочую тетрадь. Очередное задание или очередная вздрайка за чрезвычайное происшествие в каком-нибудь отряде?

Оказалось — ни то, ни другое.

Генерал обреченно вздохнул, обеими руками поправил пышную седую шевелюру.

— Только что позвонили. Сами знаете откуда, — поглядел он на шестирожковую люстру, будто именно там сидел позвонивший ему высокий чин. — Еще раз предупредили: с московским посланцем вести себя предельно внимательно, выполнять все его просьбы… Черт бы побрал, эту детективную историю с продолжением, — длинно и неумело выматерился он. — Только мне и нехватает заниматься встречами-проводами непонятных представителей… Короче говоря, просьба есть, Леонид Валентинович. Уважьте, пожалуйста.

— Что нужно? — коротко спросил Виноградов, ощутив непреодолимое желание запустить многоэтажным матерком в ту же самую роскошную люстру. — Все зависящее от меня…

— Зависящее, зависящее! — обрадовался генерал. — Возьмите на себя московского чиновника, избавьте меня от таинственных переговоров и сопровождений!

Вдобавок ко всем неприятностям полковнику пришлось лишиться привычного «газика» — отправить его в аэропорт встречать посланца центра. А сколько было намечено планов, связанных с персональным транпортом! Посетить учебный отряд, ещё раз проверить, как идет подготовка будущих сержантов. Наведаться к вещевикам, выпросить хотя бы тысячу дополнительных комплектов зимнего обмундирования. Поплакаться перед окружными кадровиками, убедить их в крайней необходимости перевода в строительные части заранее подобранных офицеров.

Вместо всех этих срочных, крайне необходимых дел придется облизывать представителя Центра, выслушивать десятки приказаний, неумело замаскированных под просьбы.

Поэтому Виноградов встретил Добято далеко не приветливо. Поднялся, конечно, протянул негнущуюся ладонь, но — ни улыбки, ни расспросов о здоровьи и послеполетного самочувствия. Показал на стул, стоящий по другую сторону рабочего стола, и выжидательно уставился на посетителя.

По внешнему виду представитель Центра — обычный вахлак, вшивый интеллигент. По привычке, полученной во время службы в строевых частях, Виногралов почему-то не любил интеллигенцию, мало того — брезгливо к ней относился. А сидящий напротив мужик — лысый, морщинистый, узкоплечий, в затрапезном помятом пиджачишке и с»ехавшим на бок узлом галстука — не мог вызвать у него других эмоций.

Добято про себя усмехнулся. Знакомы, дескать, цирковые фокусы армейских начальников, зря выпендривается полковник — меня из седла не вышибет, в расстройство не вгонит. По привычке провел ладонью по лысине — словно проверил, на месте она или осталась в Москве — поправил густые усы.

— Вас предупредили о моем появлении?

Идиотский вопрос! Если бы не позвонили, развн послал бы Виноградов в аэропорт офицера, оторвав его от срочныхдел? Но ответ прозвучал коротко и веско.

— Да, звонили. И — не раз… Простите, Тарас Викторович, времени у меня мало, поэтому перейдем к делу. Не стану расспрашивать о полученном вами задании — оно меня не интересует. Что нужно от нас?

— Когда выезд комиссии? — благожелательно улыбнулся сыщик. — Мне придется задержаться на пару дней.

— Подходит. Значит — в четверг.

— Тогда — маленькая просьба. Прикажите кадровикам ознакомить меня с личыми делами офицеров парамоновского отряда. Если это возможно.

— Никаких проблем.

Виноградов снял трубку внутреннего телефона, набрал трехзначный номер. Коротко приказал. И снова выжидательно уставился на «усатого». Что еще? Не тяните кота за хвост — оцарапает.

— Еще хочу повторить то, что вам, наверно, уже известно. Никто не должен даже догадываться о том, что я никакого отношения к военному строительству не имею. Лично вам могу открыться — сотрудник уголовного розыска. О моем задании вам лучше ничего не знать.

Виноградов обреченно скривился. Будто выматерился. С кем только не сводила его служба заместителя начальника Управления по стройчастям: с тыловиками, милицией, прокуратурой, рыбнадзором, женскими комитетами, а вот с уголовкой придется общаться впервые.

— Под какой крышей собираетесь работать? — продемонстрировал он знание детективной литературы. — В воинских уставах, в несении службы вы, конечно, не разбираетесь… Знаете что, давайте представлю вас московским тыловиком! — обрадовался удачной мысли Леонид Валентинович. — Вечером встретимся — натаскаю…

Заработал городской телефон. Досадливо поморщившись, Виноградов снял трубку. «Слушаю вас» — единственные слова, которые он произнес, извинительно кивнув собеседнику. Добято безуспешно изучал выражение его лица — с таким же успехом он мог пытаться изучить китайскую грамоту. Ни сомневающейся гримасы, ни гневного прищуривания, ни одобрительной усмешки.

— Простите, — положив на место трубку, извинился полковник. — Очередная неприятность. У Парамонова, к которому мы с вами поедем. Пропал командир роты…

— Капитан Королев? — не удержался Тарас Викторович.

Виноградов нисколько не удивился непонятной осведомленности сыщика, скорее, наоборот, его вопрос будто высветил задание, с которым приехал этот усатик.

— Да, Королев, — подтвердил он и продолжил, предваряя последуюшее любопытство. — Сообщили из Особого отдела Округа…

Первый шаг сделан. Бегство Убийцы, если это капитан, о многом говорит и многое умалчивает. Прежде всего, Убийца неизвестно из какого источника узнал о предстоящем появлении в отряде сотрудника уголовного розыска. Кто ему сообщил? Чьи ловкие «пальчики» заменили фотографию в личном деле лжекапитана? Еще один «клоп», скорее всего, из числа окружных кадровиков?

Куда сбежал Убийца — не вопрос: скорей всего, укрылся в тайге и выжидает дальнейшего развития событий.

Выйти на высоких покровителей Убийцы и его «клопов» — следующий пункт расследования, сейчас неободимо срочно найти и повязать затаившегося преступника. Поглядеть в налитые страхом и надеждой его глаза, напомнить залитую кровью квартиру с истерзанными телами Николая Храмцова, его жены и двух малолетних детей. Так напомнить, чтобы в душу Убийцы проник могильный страх.

Тарас Викторович не уверен в том, что удержится от выстрела в упор.

Виноградов после ухода Добяты походил по кабинету, несколько раз брал со стола папку с тисненной надписью «На доклад» и столько же раз бросал её. До чего же не хочется идти к начальнику Управления, выслушивать замаскированные упреки в бездеятельности и слабоволии, каяться в несовершенных грехах, обещать наладить, искоренить, предусмотреть.

Докладывать все равно придется. Но не с низко склоненной, наоборот, высоко поднятой головой. После того, как он сам разберется в ситуации на месте. Но прежде не мешает поговорить с командиром отряда. И полковникк приказал найти Парамонова, вызвать его на связь…

10

Начальник отдела кадров Окружного Строительного Управления — подполковник Лисица. Удивительное совпадение фамилии и наружности! Заостренная, хитрая мордочка с маленькими бегающими глазками, нос-хоботок будто обнюхивает собеседника. Добавить бы пышный хвост, заметающий следы, — полная аналогия!

— Полковник Виноградов разрешил мне ознакомиться с личными делами некоторых офицеров.

— Да, да, — засуетился подполковник и хоботок обещающе задвигался. — Он мне говорил. С кем конкретно вы желаете познакомиться?

Называть первой фамлию подозреваемого — привлечь излишнее внимание. Как правило, допрашиваемые свидетели и очевидцы концентрируют его именно на первой фразе полученной информации. Кому как не опытному сыщику знать эту избитую до синяков истину.

— Прежде всего, командира отряда… Кажется, подполковник Парамонов? Потом — его заместители и командиры рот.

Пожилой сотрудник, видимо, служащий отдела кадров, по манерам — отставник, повинуясь движению хоботка начальника, без излишней суеты отыскал в шкафу нужные папки, положил их перед московским представителем. Понимающе ухмыльнулся. Дескать, знакомые повадки поверяющих, закомятся с будущими жертвами. Заодно вгляделся в москвича, будто просветил его рентгеном.

Интересно, кто из них подкорректировал личной дело Королева: начальник или отставник? Если судить по внешности и по ухваткам — Лисица, если по плохо спрятанной понимающей улыбочкой и обшаривающим посетителя взглядам — отставник.

На этой стадии расследования Добято подозревал всех. С тем, чтобы постепенно изучать вычеркивать непричастных к преступлению. Будто пропускал их через частое сито.

Остаток дня сыщик потратил на тщательное изучение офицерских личных дел. С показным интересом познакомился с тернистым служебным путем командира отряда, перелистал личные дела первого зама и зама по снабжению, тощее дело помощника по воспитательной работе. И прочно завяз в ротных.

Особенно внимательно изучил дело капитана Королева. Незаметно для кадровиков сравнил тюремный отпечаток с с изображением в личном деле. Привезенная из Москвы фотокарточка — смазанная, нечеткая.

Черт бы их взял, тюремных фотографов, про себя ругнулся Тарасик, не могли снять более понятно. Впрочем, как известно, тюрьма не красит — острые, выпирающие скулы, запавшие глаза, землистый цвет лица. И все же, что-то общее просматривается. Даже больше, чем «что-то». Полное сходство.

Итак, сделан второй шажок. Командир роты, капитан Королев — вовсе не Королев и не капитан — Убийца! Дело за малым — выследить и повязать.

К сожалению, придется предварительно изучить грандовских «клопов». Ибо именно они — связники, глаза и уши Убийцы, через них он узнал о предстоящем появлении сыщика, только через них ему будет известен каждый шаг Добято.

Этого допускать нельзя!

Приветливо распростившись с кадровиками, Тарасик отметил пропуск и двинулся дальше по заранее намеченному маршруту. Предстояло навестить почти родную контору, краевой уголовный розыск.

Нет, Боже избавь, он не собирается распахивать душу перед местными сыскарями, просить помощи. Привык работать в одиночестве, не терпит помощников и попутчиков. Но доложиться, отметиться, выполнить долг командированного — непременное правило, если даже командировка подписана не милицейскими органами и сам он прибыл на Дальний Восток в облике некоего солдатского снабженца.

Начальник угрозыска — мордастый, приземистый мужик в дорогом твидовом костюме с аккуратно повязанном ярком галстуке, принял коллегу с радостной улыбкой. Будто тот прибыл не для выполнения таинственного особого задания — в помощь дальневосточным сыщикам. И все же проницательный Тарасик заметил беспокойство «родича». Еще бы, как там не говори, а приехал посетитель из столицы, где работает под крылышком Министерства. Мало ли что ему поручено? Вдруг — очередная занудливая проверка?

Везет же Добято на зверинные внешности! Только что распрощался с хитрой лисицей, и — на тебе! — типичный таежный медведь! Тарасик нисколько бы не удивился, если бы фамилия краевого сыщика была Медведев или Мишкин.

— Присаживайся, Тарас Викторович, — покосился «медведь» на исписанную страницу раскрытого блокнота. — Закуривай! Три дня тому назад позвонили, предупредили о твоем прибытии, Заодно попросили подпереть тебя мощным плечом… Не знают в Москве, наверное, что «плечо» наше уже не такое мощное, как в прежние времена. Потощало, ослабло… Но, скажу без хвастовства, кое на что мы ещё способны…

Затейливые хитросплетения фраз легко переводятся на общедоступный язык. Дескать, помощи от нас не ожидай, обходись собственными силенками, максимум, что можем сделать — наделить советами и рекомендациями. А Добято, между прочим, этими самыми советами набит по горло, под завязку!

— В помощи не нуждаюсь. Пришел представиться.

Глупейшая фразочка! Спрашивается, к чему терять бесценное время для бесцельного представления? Другое дело, если бы сыщик выложил какую-нибудь просьбу, пусть даже самую дурацкую.

Но краевого милицейского руководителя признание московского сыскаря явно обрадовало. Он ещё шире заулыбался. С притворным опасением поглядел на дверь, ведущую в пустую приемную и достал из сейфа бутылку коньяка.

— На Руси издревле встречали гостей не пустыми словами — хлебом-солью. Что касается закусона — жидковато, конечно, — споро нарезал он сморщенный тощий лимон. — Зато коньяк — отменный. Конфисковали у китайских контрабанлистов, — залихватски подмигнул он. — Будем!

Пришлось составить компанию — не обижать же гостеприимного мужика?

Вышел Добято из здания уголовного розыска в приподнятом настроении. Его истоки, конечно, не в одной жалкой рюмки огненного напитка — Тарасик славился в своем «монастыре» удивительной антиалкогольной устойчивостью. Однажды, под хорошую закуску и в приятной компании, он принял на грудь почти поллитра и даже не захмелел. Наоборот, развез по домам одуревших от водки друзей.

Причина хорошего настроения — первая удача: под личиной капитана Королева скрывается Убийца. Тот самый, который повинен в страшной смерти девочки-ребенка, двух женщин, постового милиционера, и — главное — в гибели Николая, Галины и двух их малолетних сыновей. Мерзкий маньяк, которого он обязательно поймает и — придушит!

Николай… Галка…

Следущее учреждение, которое следует посетить — местное управление госбезопасности. Это уже не визит вежливости — чисто деловое общение. Ибо не мешает выяснить, из какого источника фээсбэшники узнали об исчезновении «командира роты», какой петушок прокукарекал им эту потрясающую новость?

Добято отлично понимал: ничего он не выяснит. Не та фирма, не те задачи и привычки. Каждая силовая структура скрывает и оберегает завербованных информаторов. Ибо именно в них — залог всех успехов. ФСБ бережет сексотов вдвойне, втройне.

Но все же в глубине души таилась надежда расколоть местную госбезопасность, выйти на их агента, который обязательно выведет сыщика на верную дорожку, ведущую к Убийце.

Приняли его приторно вежливо. Расшаркались, осведомились о состоянии здоровья и ближайших планах.

Упоминать опредстояшей поездке в тайгу для проверки снабжения военно-строительного отряда — невероятная глупость. Прежде всего, потому, что не поверят. Контразведчики живут и действуют в другом измерении, нежели сыскари, им подавай голую правду, ложь распознают практически мгновенно.

Пришлось приоткрыться. Естественно, не до конца — с самого краю.

— Кто нас проинформировал, сказать, сам понимаешь, не могу, — скучно проговорил принявший московского визитера начальник. — А вот за информацию о Гранде — великое спасибо. Честно говоря, даже не предполагали, что под личиной капитана скрывается преступник. Скорей думали, что Королев стал жертвой какой-нибудь банды.

— Я ещё не совсем уверен, — попытался вывернуться Добято. — Предстоит разобраться…

— Ради Бога, разбирайся, — «разрешил» собеседник. — Мы сделаем то же самое — разберемся…

Потом — добрых полчаса обычной говорильни. Будто помешивание ложечкой в пустой чашке. Обычный треп.

Правда, из этого трепа кое-что удалось отфильтровать. В отряде сейчас находится представитель Особого отдела. Парень хваткий, при случае и поможет, и прикроет. Вдруг этот самый «парень» выведет сыщика на информатора, сообщившего об исчезновении ротного? Конечно, надежд на такой поворот событий маловато, можно даже сказать — их нет. Но чем черт не шутит, когда сатана спит!…

Все, запланированные дела завершены.

Идти в гостиницу не хотелось — уже отдохнул и отоспался, а балдеть в гостиничном холле перед телевизором — зряшная потеря времени. Добято решил прогуляться, познакомиться с городом, о котором много слышал хорошего. Побывавший в Хабаровске Андрюха Свиридов взахлеб рассказывал в курилке о красоте улиц, памятников, многочисленных скверов и парков.

Полюбовавшись «кубовой» архитектурой бывшего крайкома партии, Тарасик зашел в центральный гастроном, оглядел прилавки. Ничего особенного, все то же, что и в Москве — завал товаров и кусучие до крови цены. После гастронома решил осмотреть Комсомольскую площадь с её прекрасным памятником, посвящанным дальневосточным партизанам в годы гражданской войны. Потом — в городской парк. Спуститься к берегу Амура, посидеть, поразмыслить. По убеждению сыщика размышления на «природе» намного плодотворней кабинетных.

Задуманное он почти выполнил: побродил по площади, постоял напротив памятника, погулял по вечернему парку. А вот посидеть у кромки говорливой речной воды, расслабиться не получилось. Помешали…

Сразу по выхоже из краевого отдела ФСБ Добято почувствовал слежку. На первый взгляд, ничего особенного — поддатый бомж плетется следом, разглядывая москвича абсолютно трезвыми глазами. В дверях гастронома вдруг пошатнулся, на мгновении прислонился к Добято. Будто ощупал его в поисках наплечной кобуры…

Надо бы, конечно, пойти в гостиницу и залечь в номере, на подобии медведя в берлоге, но азартный характер Тарасика не мог смириться с настырной слежкой. Кроме того, не мешает выяснить причину особого внимания к своей персоне. За один день пребывания на дальневосточной земле московский сышик не успел никому насолить — ни собратьям по профессии, ни местному криминальному миру.

Мелькнула мысль о Гранде, но прошла рикошетом, не затронув особого внимания. Гранд по оперативным данным — не вор в законе, не авторитет, которого подпирают шестерки и пехотинцы. Обычный кровавый маньяк. Поэтому выявленная Тарасиком слежка, наверняка, не имеет ни малейшего отношения к его служебному заданию.

В парке сыщик безмятежно разгуливал по темным, безлюдным аллеям, скамейку на амурском берегу выбрал уединенную. Подальше от сверкающей разноцветными огнями танцплощадки.

Будто подсказывал: нападайте, я — беззащитен и безоружен!

И пастухи решились! Начали базар по лучшим канонам бандитской классики.

— Мужик, закурить не найдется?

По внешнему виду — обычный гуляющий, не особенно плечистый, можно даже сказать, узкоплечий. Рубашка распахнута на волосатой груди, азиатские раскосые глаза прямо-таки сверлят «фрайера». А вот в стороне, в тени раскилистой липы стоит мужик посерьезней — типа начальника местного угрозыска, такой же приземистый, с выпуклой грудью.

— Не курящий, — подыграл Добято. В меру дрожащим испуганным голосом. — А вот деньги имеются, могу ссудить на пачку «примы», — предложил он, в душе посмеиваясь над наивными парнями. Наверно, впервые вышли на дело, трусят, а отказаться от задания босса тоже побаиваются. — Или куришь «мальбору»?

— Курю, — признался слабак, опасливо оглядывая пустынный пляж.

— Тогда — на, возьми, — Тарасик протянул «полтинник», будто закинул удочку с жирным червем. — Кури на здоровье!

— Ах, ты, падло вонючее! — сам себя накачивая, зашипел бандит. — Сраным полтиником решил отделаться? Гони капусту, фрайер!

Добято обескураженно развел руками. Дескать, нет у меня баксов, не обзавелся. Бери деревянные, не то вообще ничего не получишь!

— Еще и издеваешься, сявка?

Во время обязательных занятий в спортзале тренер, развеселый руководитель по самбо с улыбкой, будто намертво впечатанной в лицо, часто говорил: «Ну, ты и хват, Тарасик! Силенок — с комаринный писк, а ловкости — на троих, и ещё останется».

Увидев выпрягнувшее из руки налетчика лезвие ножа, Добято неожиданно подпрыгнул, ухватился руками за ветку и обоими ногами ударил: одной — в небритое лицо, второй — в грудь, ближе к шее. Нож выпал из руки бандита, он ухватился за переломанный нос, жадно глотнул поврежденной гортанью воздух и опрокинулся навзничь.

Амбал бросился вперед, тычком послал кулак, и попал… в воздух, над головой пригнувшегося Тарасика. На свет Божий появилась «пушка». Не дожидаясь выстрела, сыщик прыгнул в сторону, выхватил «макаров». Выстрелил. Пуля вошла точно в намеченное место: между глаз амбала.

Сразу появилась милиция… Странно, обычно до неё не дозвонишься или не дождешься, а сейчас — тут как тут. Будто прятались под деревьями, ожидая завершения разборки. Трое с пистолетами, один с короткоствольным автоматом.

На руках Добято и лежавшего навзничь его противника защелкнулись наручники. Автоматчик, придерживая носовым платком за рукоятку, оглядел отобранный у «преступника» пистолет, аккуратно упаковал его в целофановый пакет. Туда же отправил «пушку» убитого.

— Этот готов, — освидетельствовал мертвого амбала сержант. — Прямо в лоб всадил — умелец! А этого оглушил… Действительно, умелец! — ещё раз повторил он, с уваюжением поглядывая на задержанного.

Пред»являть документы, доказывать свою невинновность — бесполезно. Милиционеры возбуждены, злость так и плещет из прищуренных глаз, не говорят — бросаются матерными выражениями.

— Еще одна разборка, хрен им в зубы!

— Господи, хотя бы скорей перестреляли друг друга! Возись с вонючим дерьмом, мать бы их вдоль и поперек!

— Зачем возиться? — резонно спросил автоматчик. — Сейчас резану обоих очередью — все дела… При попытке нападения на патруль… Пусть разбирается с ними на том свете апостол Петр!

Лейтенант нехотя прикрикнул. Видимо, ему тоже не хотелось тащить преступников в отделение, писать рапорт, возиться, но победило внедренное многими инструктажами чувство законности. По его приказанию два патрульных подхватили под руки пришедшего в себя налетчика. Лейтенант выразительно повел пистолетом и Тарасик покорно пошел по аллее к выходу из парка.

— Кто такой? — на ходу спросил старший патруля, пересиливая желание врезать рукояткой пистолета по лысой башке. — Только — без брехни, все равно расколем, никуда не денешься. У нас имеются такие специалисты — маму с папой вспомнишья.

— Сотрудник Московского уголовного розыска, Добято Тарас Викторович, — четко, будто отвечал на вопрос высокого начальника, продекламировал Тарасик. — Если не верите — в правом внутреннем кармане пиджака лежат документы.

Лейтенант, естественно, не поверил. При уровне современной техники, разных ксероксов, компьютеров, принтеров, подделать любое удостоверение — раз плюнуть. Но его насторожило явно не показное спокойствие «бандита», его уверенность. Обычно задержанные либо пускают слюнки, плачутся по поводу больной мамаши или беременной жены, либо зыркают по сторонам глазами, выискивая удобную лазейку в кустарнике.

А этот — ни то, ни другое. Идет медленно, не горбится, помалкивает. Вдруг, действительно, московский сыскарь прибыл проверять несение службы хабаровскими правоохранительными органами? Только и нехватает нарваться на незапланированную неприятность.

— Ксивам не верю, — более или менее доброжелательно пробурчал лейтенант. — Кто может подтвердить?

— Начальник вашего уголовного розыска. Недавно я с ним беседовал.

В отделении милиции, после краткого телефонного разговора с медвежьеподобным главой местных сыскарей, с Добято сняли браслеты и отпустили. Извиняться посчитали излишним трудом, пусть москвич скажет спасибо за целые ребра. Один только лейтенант подвигал густыми бровями и пробурчал нечто вроде дружеского совета. Высокому гостю не рекомендуется вечерами разгуливать по городу, вполне может нарваться на нож или пулю.

По дороге в гостиницу Добято ломал голову в поисках приемлемой версии нападения. Кто-то нацелил на москвича местных киллеров, нарисовал его «фотокарточку»? Кто? Уголовка и госбезопасность сразу отпадают — нет повода. Полковник Виноградов и его ближайшее окружение? Опять же — где причина? Нет, это настолько глупо, что ни в какие ворота не лезет.

Скорей всего, нападение не связано с предстоящим расследованием — захотели ломорощенные налетчики пощупать карманы немолодого, похоже, наивного фрайера…

И вдруг в памяти возникли подполковник Лисица и его помощник-отставник. Причина — на лицо: прибывший из Москвы мужик ковырялся в личных делах офицеров парамоновского отряда. Особое внимание уделил командирам рот, долго рассматривал их фотокарточки.

А что — в качестве одной из версий вполне годится!

Жаль милиция слишком быстро появилась, не довелось Добято поговорить с оглушенным налетчиком. Разве попросить об этом местных сыскарей? Нет, пока не стоит, после ареста Гранда можно будет и попросить…

11

За полчаса до прибытия поезда командир отряда, заложив руки за спину, независимо прогуливался по перрону. Иногда придирчиво оглядывал стоящие за изгородью легковой «газик» и старенький «зилок», недовольно морщился. Пятьдесят километров до станции так уходили машины, что они превратилась в залепленные грязью чудища. А на новенькой гимнастерке водителя появились расплывчатые маслянистые пятна.

Парамонов представил себе недовольный оскал Виноградова, острые «шпильки», которые он загонит в подчиненного. Ну, и пусть загоняет, снова вернулся подполковник к старой теме размышления, по сравнению с исчезновением Королева грязные машины — мелочь. И все же лучше избежать незапланированных неприятностей.

— Адские водители! — позвал он, подойдя к изгороди. — Вместо того, чтобы травить баланду, помыли бы машины. Вон колодец — вытащите десяток ведер, небось не заржавеете. Засранцами были — ими и остались.

Сотни раз подполковник старался перевоспитать себя, заставить разговаривать с подчиненными на человеческом языке. И всегда срывался. Помощник по воспитательной работе у него не иначе, как молокосос, командиры рот — беспросветные тупицы, замы, за исключением разве только пожилого начальника штаба, — сродни бабам легкого поведения. А уж с солдатами и сержантами Парамонов вообще не стеснялся — крыл по черному.

В присутствии редко навещающего отряд начальства сдерживался, ограничивался недовольными гримасами. Начальник Окружного Строительного Управления — по натуре интеллигент с барскими замашками царского офицера, даже многозначительные гримасы командира отряда заставляли его морщиться. Неоднократные внушения на подполковника не действовали, он только презрительно ухмылялся.

Особенно не взлюбил недавно прибывшего по замене он командира «голубой» роты. Но тут нашла коса на камень. Капитан упрямо не становился по стойке смирно и не гаркал «Так точно!». Наоборот, горделиво задирал чисто выбритый подобородок и выразительно шевелил тонкими губами. В дословном переводе — пошел бы ты, подполковник к «бениной маме».

Последняя стычка произошла на служебном совещании по итогам работы отряда за квартал.

— Так называемая «голубая» рота, почему-то хваленное подразделение, — тыча заскорузлым толстым пальцем в сидящего напротив ротного, хрипел командир отряда, — на самом деле — настоящий дом терпимости под командованием «бандерши»…

— Рота такая же, как и наш отряд! — перебил Королев. — Я — такая же бандерша, как и вы.

Слышать такое Пономареву не доводилось за все время офицерской службы. Обычно, критикуемый офицер опускал глаза, через силу улыбался, но молчал. А этот, гляди-ка, осмеливается вякать, намекает на свое сходство с командиром!

— Встать! — заорал командир отряда, округлив бешенные глаза. — Встать, паскуда!

Капитан медленно поднялся. В прищуренных глазах — неприкрытое бешенство, руки сжаты в кулаки, скулы обострились. Типичный волк! Достал из нагрудного кармана плоскую коробочку, бросил в рот две таблетки.

— Я не привык к такому обращению, — заговорил тихл, внушительно. — Несмотря на разницу в должностях и звании, вправе ответить тем же!

И ответит же, мгновенно одумался Сергей Дмитриевич, что тогда? Отправить наглеца на гауптвахту? Прежде всего, офицерской гауптвахты в таежном гарнизоне нет, в близлежашем городке — тоже самое, а везти наказанного за тридевять земель — не самый лучший вариант.

— Ладно, Королев, с тобой разберусь позже, — растерянно пробурчал отрядный. — Ты ещё пожалеешь…

— Не пожалею, товарищ подполковник! — не принял мировую капитан. — У любого человека имеется чувство собственного достоинства!…

Может быть, именно эта стычка заставила Королева пуститься в бега? Ну, и черт с ним, с напудренным интеллигентишкой, пусть себе побегает, порезвится. Надоест, заедят его таежный гнус и комарье — сам приползет с повинной.

Главное, чтобы благополучно завершилась работа комиссии.

Фактическое дезертирство командира роты ещё нужно доказать. Мало ли что случается в дикой глухомани: задрали офицера тигры, убили китайские браконьеры, заболел и сейчас отлеживается на каком-нибудь лесоучастке лиюо на старообрядческой заимке.

За что тогда наказывать командира части? А вот накопает комиссия факты нарушения дисциплины, неудовлетворительный порядок в подразделениях, низкий уровень снабжения продовольствием и обмундированием — вклеют Парамонову по первое число!

Единственное средство — принять комиссию, как говорился, на уровне. Ластиться этакой кошечкой, кормить и поить до отвала, предупреждать малейшее желанию поверяющих.

Кстати, не забыть приказать Серафиму затарить хабаровчан банками с красной икрой и балычком…

Вдали показался поезд и Парамонов, не додумав до конца, чем ещё можно ублаготворить проверяющих, каким образом отвести от многострадальной своей башки нагрянувшую беду, рысцой побежал к месту, где обычно останавливается пятый вагон.

На неровный гравий так называемого перрона сошли три офицера и один — в гражданской одежде. Впереди — полковник Виноградов. Идет, будто на параде, под подошвами хромовых сапог жалобно поскрипывают вдавливаемые в песок камушки, спина выпрямлена, голова вскинута. Чисто выбритый подбородок нацелен на встречающего офицера… Орел!

За ним — два знакомых Парамонову майора из отдела стройчастей. Позади офицеров — гражданский, такой же плотный, как Виноградов, но намного уже в плечах. Абсолютно лысая голова с лохматыми, «брежневскими», бровями, густые усы, покатый, высокий лоб. Под утепленной курткой виден поношенный коричневый костюм, клетчатая рубашка с расстегнутым воротом.

Типичный чиновник среднего ранга.

Если судить по внешнему виду представитель Главного Управления не станет вести себя новомодным барином. Дай-то Бог! Странно только, почему Москва направила для проверки Дальневосточного Строительного Управления не генерала или хотя бы полковника — обычного «шпака»?

Не доходя трех шагов до прибывших, подполковник щелкнул каблуками, привычно вскинул прямую, негнущуюся руку к козырьку фуражки. Хотел было доложить, но Виноградов перебил.

— Представляю, Тарас Викторович, — повернулся он к гражданскому. — Командир военно-строительного отряда подполковник Парамонов. Автор множества чрезвычайных происшествий. За которые имеет такое же множество взысканий. Сейчас пытается нарастить и без того немалый счет выговоров и предупреждений. Что я ему непременно организую!

Не снизойдя до непременного в подобных случаях рукопожатия, Виноградов обошел командира отряда и двинулся к выходу на привокзальную площадь. Тоже — порядочное хамство, намного грязней привычной грубости командира отряда. Не выслушать рапорта, не подать руки? Обида на незаслуженное оскорбление плеснула в лицо подполковника румянцем, руки машинально сжались в кулаки.

Гражданский дружески взял его под руку, повел вслед за грозным строевиком. Майоры, втихомолку посмеиваясь над чудачествами начальства, последовали их примеру.

— Сергей Дмитриевич, не обижайтесь на Леонида Валентиновича. У каждого из нас есть свои «пунктики». У меня, у вас, у ваших подчиненных. Приходится мириться, не лезть на рожон.

Мягкий голос расслабляет нервы, успокаивает. Москвич, будто любящая мамаша, напевает колыбельную, укачивает ревущего белугой первенца. Спи, мальчик, усни, в доме погасли огни, глазки скорее закрой… Плюнь и разотри!

Но Парамонов — не младенец, он и сам может успокоиться, без посторонней помощи.

— Приходится не обижаться, — сумрачно согласился он. — Но иногда трудно стерпеть…

— Нужно, дорогой, очень нужно! Армия есть армия, к этому не добавить и не убавить… Кстати, если верить Леониду Валентиновичу, вы со своими подчиненными тоже не особенно церемонитесь…

— Все бывает, — нехотя признался командир отряда, вспомнив недавнюю стычку с Королевым. — Но не так…

Подошли к машинам и «воспитательная» беседа погасла. Усаживаясь рядом с водителем, полковник метнул в сторону «шептунов» подозрительный взгляд. Дескать, не успев толком познакомиться, уже успели спеться?

Ефрейтор, в необмятой ещё новой форме с недавно посаженными жирными пятнами и в таких же новых кирзачах, взялся за ключ, вставленный в замок зажигания и вопросительно поглядел на сидящего рядом полковника. Дескать, сейчас вы командуете, мой командир — на заднем сидении, обычный пассажир, вот я и ожидаю решения: ещё постоять или ехать?

— Вперед! — не глядя на ефрейтора, приказал Виноградов.

«Газик» медленно отчалил от вокзальной изгороди, затрясся на булыжной мостовой. «ЗИЛ» с веселыми майорами не отставал, двигался в полусотне метрах позади.

Парамонов ожидал: выговоры посыпятся прямо по дороге, Почему не подпоясан портупеей?… Зачем посадил за руль командирской машины ефрейтора-полуидиота в грязном обмундировании?… Неужели не мог попросить в какой-нибудь местной фирме более приличный транспорт: «волгу» или на худой конец японскую «хонду»?

Но полковник молчал, скорей всего, мысленно накапливал грехи командира отряда, чтобы сполна рассчитаться с ним в штабе. Сидел с крепко сжатыми безулыбчивыми губами, смотрел строго вперед, не обращая внимание на городские улицы, не любуясь одно — двухэтажными деревянными, изукрашенными затейливой резьбой, домишками ещё дореволючионной постройки. Возвышается на переднем сидении на подобии изваяния египетского фараона.

Злость снова захлестнула Парамонова. Нестерпимо захотелось вывести председателя комиссии из себя, обругать его по черному, заставить ответить такими же матерками. Удерживал не страх нарваться на очередное дисциплинарное взыскание — оно и так ему светит, фактического бегства командира роты не простят. Беспокоил непонятный мужик, затесавшийся в офицерскую группу.

Странный тип! Сидит, искоса поглядывает на соседа, иногда улыбается, потирает раскрытой ладонью лысину. Будто уже разгадал все прегрешения командира части и придумывает, как с ним поступить. Смотрит будто бы в противоположную сторону, но Сергей Дмитриевич ощущает его ощупывающий взгляд. Можно подумать, что непонятный мужик имеет не два глаза, как все смертные, а добрый десяток. Говорит тихо, миролюбиво, а в голосе слышится недоверие и вопрос: кто ты такой, что у тебя внутри я уже разгадал, поэтому не таись, не маскируйся.

На самом деле Добято меньше всего интересовался командиром отряда — он с любопытством человека, впервые попавшего в таежный край, разглядывал городскую улицу. Правда, она меньше всего походила на городскую. По обоим сторонам проезжей части — дощатые тротуары. За ними — обширные участки, засаженые плодовыми деревьями и огороженные бревенчатыми заборами. Посреди каждого участка — добротные, срубленные из вековых листвениц, дома…

Когда-то в студенческие годы трое друзей — Тарас, Николай и Галина решили провести каникулы в родной деревушке с незатейливым названием Сидоровка. Сказано — сделано! Студенту собраться, что голому подпоясаться. Галинкин чемоданчик, два вещмешка парней — вот и все сборы. Основной багаж — подарки родным и друзьям.

Вышли студенты из поезда и задохнулись свежайшим воздухом, ароматом полей и садов. У Гальки глаза налились слезами, парни жадно глотали табачный дым, усердно терли тоже покрасневшие глаза.

Пятнадцать километров от железнодорожной станции до родной деревни проделали на попутной подводе. Возница — заросший рыжими волосами дядька распрашивал о столичных новостях, взамен одаривал гостей новостями деревенскими. Не доезжая до околицы, студенты спрыгнули, оплатили проезд десяткой и, с трудом удерживая желание побежать, пошли напрямик, полем. Шли молча, будто беседа может разрушить очарование полей и перелесков.

Конечно, приднепровкая деревенька — не чета дальневосточной. Хаты аккуратно побелены, наличники — не резные, заборы — не бревенчатые. Но сейчас, глядя на особый, таежный уклад здешней жизни, Добято подметил какое-то сходство. Может быть, бабы в длинополых платьях, несущие на коромыслах полные ведра? Или — старики, сидящие на завалинках, с любопытством провожающие взглядами приезжих? Или полуголая пацанва, играющие в вечных казаков-разбойников?

Целый месяц Николай, Тарас и Галина провели на берегу говорливой речушки. Купались, загорали, спорили до хрипоты по любому поводу и без повода. Упрямый Тарасик привез из Москвы десяток книг, в основном, по криминалистике. Пока Николай и Галька купались и гонялись друг за другом, он старательно грыз науку, на вопросы отвечал рассеянно, односложно. Да, нет, возможно. И все же его грызла ревность. Тогда он ещё не знал, что Николай и Галина решили создать семью…

И вот нет ни Храмцова, ни его жены…

Острая боль вошла в грудь сыщика, глаза повлажнели.

А Парамонов переводил испытуюий взгляд с Виноградова на московского посланца. Ох, до чего же ему хочется узнать, что станет проверять Добято, какое задание получил он в Москве? Единственная надежда на… Виноградова. Либо он более подробно представит гражданского члена комиссии, либо проговорится.

Сергей Дмитриевич не знал, что и полковник тоже не посвящен в тайну столичного «чиновника». Ту малость, которую тот рискнул открыть, лучше сохранить про себя. Ибо московский «представитель» по возвращению из командировки может настрочить такой рапорт, подготовить такой приказ — потом не оправдаешься, не очистишься…

12

Искоса оглядывая сидящего рядом москвича, Парамонов решил при удобном случае расспросить членов комиссии — майоров-чиновников. Конечно, не самого председателя — из этого сухаря, кроме приказных словечек, ничего не выдавишь. Майоры — другое дело. С ними он давно знаком, авось, не откажутся либо рассеять туманные опасения командира отряда, либо ещё больше насторожить его.

Машина, задыхаясь от перенапряжения, взобралась на перевал, пофыркала, отдохнула и покатила вниз. На под»емах и спусках дорога сносная, вода скатывается вниз, а что будет в первом же распадке, носящем многозначительное имячко «Гнилой»?

Не дай Бог, заглохнет двигатель либо забуксуют в непролазной грязи колеса! Полковник немедленно покажет дерьмовый свой нрав — повернется, изобразит на засушенной физиономии насмешливое удивление. Дескать, неужто не могли выбрать для высокой комиссии более сносной дороги? Словно Парамонов повинен в осеннем ненастьи.

Так и получилось — «газик» с»ехал в распадок и забуксовал. Колеса крутятся в полную силу, из-под них во все стороны летят ошметки грязи, фонтанирует вода, валит пар. Потный от напряжения ефрейтор то бросает машину вперед, то пытается выбраться из топкой лужи задним ходом.

Ничего не получается, «газик» все глубже погружается в грязную жижу.

— Так и будем топтаться на одном месте? — не поворачиваясь, ехидно осведомился Виноградов. — Лично я толкать машину не намерен.

Намек до того прозрачен, что сквозь него просматривается презрение высокопоставленного чинуши. Пришлось Пономареву выбираться из салона и, матерясь сквозь зубы, по колено в липкой грязи, вместе с подоспевшим водителем «ЗИЛа» толкать застрявший «газон». К ним присоединился неразгаданный москвич.

Минут двадцать провозились и все — бесполезно. Вдобавок ко всем бедам заглох двигатель. Пришлось перегонять более проходимый «зилок» на другую сторону лужи и с помощью троса вытаскивать легковушку.

— Давно надо было сообразить воспользоваться грузовиком, — пробурчал, брезгливо отодвигаясь от насквозь промокших пассажиров, Виноградов. — Добрый час потеряли по вашей милости.

И снова замолчал.

— Ничего страшного не случилось, — доброжелательно отозвался Тарас Викторович. — Тайга — она и есть тайга, асфальтовых дорог для неё ещё не придумали.

— Придумали, — не поворачиваясь, проскрипел полковник. — Строить об»екты подобного назначения при существуюшем бездорожьи все равно, что иметь дело с женщиной, одетой в глубоководный скафандр. Ни тебе удовольствия, ни… детей.

Виноградов славится не только жестокостью, но и применением дурацких сравнений. Парамонов с трудом удержался от язвительного замечания. Дескать, впервые довелось услышать столь глубокомысленное и, главное, умное выражение. Обязательно возьму на вооружение, при необходимости использую.

Удержаться помогла узкая рука соседа, больно сжавшая коленку…

К вечеру наконец добрались до Медвежьей Пади.

В штабе и в его окрестностях — ни одного офицера. Услышав о приезде страшного Виноградова, они предпочли разбежаться по квартирам, попрятаться в строящихся зданиях, укрыться в прорабках либо в ротных каптерках.

Комиссию встречал один Толкунов.

Привычно втянув живот и выпятив грудь, он, вбивая подошвы в раскисшую грязь, подошел к машине.

— Товарищ полковник, временно исполняющий обязанности начальника тыла отряда прапорщик Толкунов!

— А где настоящий тыловик? — повернулся Виноградов к стоящему позади командиру отряда. — В нужнике сидит со страха или — под койкой прячется?

— В отпуске…

— Нашел время отдыхать, бездельник! Отряд нужно готовить к зиме, а вы отпустили… Так поступить способен только командир, который не заботится о солдатах… Впрочем, это отдельная тема разговора… Ну, что ж, «врио», показывай дорогу. В какой халупе придется нам ночевать?

— Почему в халупе? — обидчиво поджал губы Серафим. — Подготовлена часть казармы. Отдельные комнаты, общая зала… Разрешите провожу?

— Понятно, — все так же ехидно протянул полковник. — Комиссии — раздолье, по три койки на брата, а бедные солдаты станут спать друг на друге.

— Почему друг на друге? — снова удивился находчивый прапорщик. — Треть роты трудится в ночную смену. Кроме того, на об»екте имеется запасная казарма для отдыха.

Знатно развернулся «сыщик-юрист», усмехнувшись, подумал Парамонов, за короткое время умудрился переселить два взвода, постелить на кроватях чистое белье, стащить в комнаты более или менее сносную мебель. Если бы не малое звание и не законный интендант, сейчас лежащий вверх пузом на черноморском пляже, с удовольствием бы оставил Толкунова на временно занимаемой им должности.

Будто подслушав лестные для него мысли командира, прапорщик вертелся юлой, везде поспевал — и в комнатах, и в выдраенной до блеска умывалке, и в таинственной части казармы, названной им «залой», куда специально поставленный дневальный никого не пускал.

— Прошу помыться, побриться и пожаловать на скромный ужин, — тоном завзятого тамады трещал Толкунов. — Вот в эту залу…

Дневальный посторонился, застыл, подняв к пилотке согнутую ладонь. Виноградов кивнул и молча ушел в предназначенную ему комнату. Майоры скрылись в своей. Толкунов, одобрительно потрепав по плечу дневального, скользнул в «залу».

Подполковник не решился, последовать его примеру, хотя ничего дурного в этом не было. Наоборот, хозяину, вместо того, чтобы болтаться в коридоре, всеми писанными и неписанными законами положено проверить, как накрыт стол, расставлены стулья, есть ли «музыка».

И все же командир отряда упрямо стоял рядом с дневальным, изучая вывешенную — конечно, для комиссии — документацию. Распорядок дня… Расписание занятий… Время построения на работу и после работы. Все это давно обсосано, выверено и утверждено.

Как и ожидал Парамонов, первыми из своих комнат вылупились два майора. Небось, проголодались бедолаги. Остановились рядом с Парамоновым.

— Вы не особенно переживайте, Сергей Дмитриевич, — посочувствовал чернявый. — Такой уж человек наш полковник, его не переделать.

— Да и не со злости он ко всем клеится, — вступил в беседу второй, с большими залысинами. — С него тоже семь шкур спускают, с песочком продирают за каждое ЧП.

— Откуда вы взяли, что я переживаю? — деланно удивился отрядный — На всякий чох не наздравствуешься, от каждого матерка не отбрешешься. Брань на вороту не виснет — старая истина. Хочется полковнику порезвиться — ради Бога, пусть «балуется» на здоровье… Надолго к нам?

— Как получится, — нерешительно ответил чернявый, будто боялся открыть тщательно охраняемую служебную тайну. — Думаю, три-четыре дня, не больше.

— Если не секрет, что собираетесь проверять?

— Какие там секреты, — отмахнулся мужик с залысинами. — Все давно обсосано и обгрызано. Порядок в казармах, выполнение распорядка дня, медицинское обслуживание личного состава, питание, нужники, бельишко. Дисциплинарная практика. Короче, от А до Я.

— Ну, вы — понятно, а что будет проверять Тарас Викторович?… Кстати, хочу спросить: откуда он взялся? Действительно, из Главного Управления?

— Добято? — чернявый оглядел коридор, едва слышно проговорил. — Толком сам не знаю. Разные ходят слухи. То ли из Управления Тыла, то ли из Особого отдела…Но, похоже, классный мужик, не зазнайка и не подхалим, плохого от него можно не ожидать…Только не выдайте, Сергей Дмитриевич, не проговоритесь, ладно? Нас специально проинструктировали: о Добято ни звука!

— Не бойтесь, ребята, — могила!

Парамонов почувствовал облегчение. Будто с плеч свалился давящий груз, голова очистилась от не менее тяжелых подозрений. Скорей всего, москвич — из Особого отдела. А как же иначе? Пропал не просто командир подразделения — офицер, командующий военными строителями на совершенно секретном об»екте. Как же можно обойтись без вмешательства Службы госбезопасности!

Теперь розысками Королева займутся не дилетанты, подобные Сомову, и не недоучки типа Толкунова — настоящий профессионал…

Наконец, в коридоре появился Виноградов. Вымытый, свежевыбритый. От него так несло сложным ароматом зарубежного одеколона, что в носу зачесалось. Сапоги надраены до зеркального блеска, брюки-галифе отглажены, кажется, дотронешься до острой складки — порежешься до крови. Короче, не человек — офицер, срисованный с плаката о правилах ношения военной формы.

Из своей комнаты, почему-то смущенно улыбаясь, вышел Тарас Викторович.

— Ну, хозяин, веди на ужин. Честно говоря, лично я проголодался, — доброжелательно промолвил он. — В поезде попили чаек с хлебом — все питание. Стыдно признаться, но организм требует своего.

— Прошу!

Командир отряда сделал знак дневальному, тот приглашающе открыл дверь, пропустил в «залу» гостей. Последним вошел Парамонов. И… обомлел.

Нет, не по причине обилия выставленных дефицитных деликатесов — знал хозяйственные способности Толкунова, не зря выбрал его своим замом по снабжению. Пусть временным, но — замом. Между глубокими мисками, заполненными красной икрой, тарелками с балыком, непременной «солдатской» сельдью, украшенной кольцами лука, сырокопченной колбасой, сыром, вазами с фруктами выставлены… бутылки коньяка. И не просто выставлены — вызывающе выпячиваются.

Подполковник отлично осведомлен об устойчивой антипатии Виноградова ко всем видам алкогольной продукции, начиная от примитивного пива и кончая всевозможными коньяками. И вдруг перед ним — зловредные бутылки! Ехидно подмигивают золоченными крышками, щерятся красочными наклейками. Дескать, плевали мы вместе с талантливым снабженцем на строгие полковничьи запреты, чихать хотели на твои, Парамонов, предупреждения!

Виноградов перевел негодующий взгляд со злополучного пойла на командира отряда, но сдержался. Вокруг стола — озабоченные, хлопотливые женщины: квартирная хозяйка Толкунова Евдокия, две молоденькие супруги командиров взводов. В женском обществе не развернешься в полную силу, не выскажешься о «недостойном» поведении радушного хозяина. С вольным применением соответствующих сравнений и эпитетов.

Резко повернулся и, стараясь не смотреть на злополучные бутылки, уселся на заботливо придвинутый снабженцем стул.

— Я что тебе приказал? — напряженно улыбаясь рассаживающимся за столом гостям, зло прошипел подполковник на ухо прапорщику. — В порошок сотру паскуду! Завтра же — в роту! Каптенармусом, вечным дежурным по отряду! На кой хрен мне нужен такой хозяйственник!

Удивительно, но Толкунов не испугался, лицо не покрылось трусливой испариной, не затрясся жирный подбородок.

— Так вы же говорили о спирте? — невинно прошептал он. — Как приказано, припрятал до особого… подмигивания.

Хотелось, до чего же захотелось Парамонову схватить ехидного зама за портупею, удерживающую женскую грудь, и выбросить в коридор! Но не устраивать же разборку на глазах членов комиссии! Ну, погоди, паскуда, все так же напряженно улыбаясь, подумал он, уедет Виноградов — так отделаю — мигом похудеешь!

— Не ругайте прапорщика, Сергей Дмитриевич, — попросил Добято. — Он сделал, как надо. По русскому обычаю гостей привечают не словами да поклонами — стопкой водки да горбушкой хлебца с солью.

Пришлось покориться.

— Откушайте скромного таежного угощеньица, — соловьем разливался прапорщик, бегая вокруг стола. — Все наше, не купленное, собранное в тайге, выловленное из речушек…

— А это тоже росло на кустах? — полковник гневно ткнул падьцем в жаренного поросенка, обложенного гарниром. — Солдат обкрадываете! — метнул он негодующий взгляд на командира отряда.

Толкунов мигом сориентировался — скромно потупившись, опередил оправдания командира.

— Никак нет, не солдатское — выкормлена свинка в моем личном подсобном хозяйстве.

Об»яснение припахивает тухлятиной, никто в него не поверил. В том числе Виноградов. Его настроение постепенно приближалось к нижней черте. Насупился, надвинул, такие же, как у Добято, густые брови. Пить наотрез отказался — демонстративно отодвинул стакашек. Намазал хлеб икрой и потребовал — не попросил, а именно потребовал! — стакан чаю. Покрепче и послаще.

Зато майоры с удовольствием и пили, и ели.

Снабженец везде поспевал. Положит на тарелку Добято два куска жаренной кеты, придвинет поближе к полковнику ещё одну, не початую, миску с похоже полюбившейся тому красной икрой, наполнит опустевшие майорские стакашки. А уж «официантками» — сожительницей Евдокией и женами командиров взводов, командовал, как опытный дирижер оркестром.

Сыщик почти не пил. Пригубил под первый тост — за здоровье присутствующих, отхлебнул глоток — за успехи. И — все. Говорил сдержанно, больше спрашивая, чем отвечая. Подражая ему, Парамонов тоже не баловался спиртным, помалкивал.

Полковник поднялся из-за стола.

— Спасибо хозяевам. Пора отдыхать, — повернулся к раскрасневшимся офицерам. — Вы тоже не засиживайтесь. Утром проверите под»ем и развод на работы.

Минут через десять после того, как ушел Виноградов, Добято тоже поднялся из-за стола.

— Пожалуй, хватит и мне… Сергей Дмитриевич. не составите компанию прогуляться? Дождь перестал, дышится легко, а уж с комарьем да мошкой мы с вами управимся.

Вот он, первый допрос! Не ошиблись друзья-майоры, Добято никакой не интендант — самый настоящий сыскарь из госбезопасности… Впрочем, бояться подполковнику нечего, он ни в чем не виновен. Хочет сыскарь допрашивать — ради Бога, ничего не утаит, весь на виду… И все же тревожно застучало сердце.

— С удовольствием.

Мелкий, нудный дождь, почти сутки поливающий тайгу, действительно, утихомирился. Только изредка кедры вздрагивают под несильным ветром, сбрасывают на головы дождевую влагу. Тайга, стиснувшая небольшой гарнизон, недовольно хмурится, черные кусты кажутся снайперами, сидящими в засаде.

Примитивный плац, служащий не для парадов и строевых занятий — для развода на работы, окаймлен дорожкой из битого кирпича. По ней медленно пошли командир отряда и сыщик.

— Расскажите, пожалуйста, что представляет из себя капитан Королев?

Похоже никакой не допрос! Беседа не фиксируется на магнитофонную пленку, никто не ведет протокола. Ну, что ж, отвечать доброжелательному мужику намного легче, нежели настырному полковнику. У Виноградова что ни слово, то острая шпилька, что не гримаса, то угроза наказания, а вот особист или как он ещё прозывается — не поймешь! — говорит спокойно и предупредительно.

Парамонов охотно передал известные ему из личного дела «голубого» комроты биографические данные. Родился, женился, развелся, служил…

Все это сыщику известно — полистал личное дело «капитана» в Окружном Строительном Управлении у подполковника Лисицы, изучил материалы уголовного дела Убийцы. Но настораживать командира отряда преждевременно не стоит, пусть поработает мозгами, успокоится после «щипков» Виноградова.

— Стоп! Нельзя ли поподробней: где именно служил?

— Ленинградский округ… Приволжский… Потом — перевод в Сибирь. Там — два года… И — к нам… Пожалуй, все.

— Приехал прямо из Сибирского или заезжал к родителям?

Странный вопрос! Но Парамонов с»умел сохранить спокойствие, не показал своего удивления.

— Точно не могу сказать, но, кажется, использовал очередной отпуск.

Сыщик задумчиво потер пальцами бугристый лоб. Будто освобождал в голове место для следующей дозы информации.

— Все это — официальные данные. Бумажные. А мне хотелось бы узнать несколько другое. Человеческое, что ли.

— Вроде, неплохой командир. ЧП в роте, конечно, случаются, как без них. Но слабые, несерьезные. В двух других ротах обстановка не в пример сложней… Что же касается «человеческих» данных…

Парамонов задумался. Машинально, повторил жест собеседника — почесал лоб. Хотелось так охарактеризовать наглеца, что сыскарь мигом приготовит браслеты. С другой стороны, намного лучше и достойней быть максимально честным и об»ективным.

— Интеллигентен, — вымучено выдавил он из себя. — Матом ругается редко. Даже не кричит — говорит спокойно и ровно. Вроде, увлекается литературой… Прибыл однажды на совещание с книжкой в руках, я говорю, инструктирую, а он, паскуда, читает. Ну, я ему, конечно, врезал по мозгам… К бабам… простите, к женщинам равнодушен, не хамит, не заглядывает под подолы, разговаривает уважительно… В пьянстве не замечен…

Аттестация классическая, прямо-таки великолепная, иронически подумал Добято, скосив на собеседника недоверчивый взгляд. Поверишь такой — молиться станешь, будто на икону. Морально выдержан, политически грамотен, делу партии и правительства предан…

Маньяк, безжалостный убийца читает Льва Толстого, Джека Лондона, Тургенева, переживает вместе с их героями? Не верится. Может быть, не Гранд, а настоящий Королев?

А вот излишнее самолюбие говорит о другом. Судья рассказывала, как вел себя на допросе преступник — сверкал глазами, сучил кулаки. И все время глотал какие-то таблетки

— Не знаете какое лекарство принимает капитан?

— Может быть, прикажете интересоваться цветом плавок у моих офицеров?

Тоже правильно, одобрил ответ сыщик. И все же жаль, что Парамонов не поинтересовался этой «мелочью».

— Какие отношения сложились у капитана с сослуживцами?

— Сложные, — нахмурился подполковник. — и не только с сослуживцами, но и с… командованием. Больно уж самолюбив ротный! С неделю тому назад я выматерил его за снижение производственных показателей, так он чуть не набросился на меня с кулаками… Представляете? Задрал гордую голову, сверкает глазами… А с подчиненными офицерами ведет себя на подобии турецкого паши с рабами…

— И чем же тогда закончилось ваше «противостояние»? — поинтересовался Добято. — Помирились?

Командир отряда презрительно фыркнул.

— Стану мириться с наглецами, дождутся… Просто показал Вадиму кулак и пообещал начистить фииономию. Тот мигом пришел в норму… А так — нормальный мужик, не представляю, что заставило его пуститься в бега… Если, конечно, сбежал…

Наконец, Парамонов иссяк. С мольбой поглядел на мучителя. Дескать, не пора ли прекратить дурацкие расспросы. Неужели «пиджак» не устал, неужто ему не хочется спать?

Действительно, пора приступать к завершающей фазе трудной беседы, подумал Тарасик, ничего больше из подполковника не вытащить, кажется, он добросовестно выложил все, что знает.

Над входом в штаб покачивается тусклая лампочка. Добято мягко взял собеседника под руку, подвел к навесу.

— Опять дождь начинается, — с досадой промолвил он, выставив узкуй ладонь. — Кто занимался первичным расследованием?

— Прапорщик Толкунов…

— Это тот, который организвал великолепный ужин?

— Так точно.

— И чего же он добился?

Пономарев кратко изложил полученные от прапорщика сведения. Странно, перед ним — чисто гражданский человек, не полковник и не генерал, мягкий, интеллигентный, а появляется упрямое желание принять стойку «смирно», не говорить, а докладывать, словно высокому начальству.

Добято внимательно выслушал собеседника, одобрительно покачал головой. Будто поставил дознавателю в классном журнале приличную оценку. Услышав об юридическом образовании прапорщика и его сыщицком «опыте»,едва заметно улыбнулся.

— Раньше бывали случаи исчезновения Королева или теперяшний — первый?

— Разве весной?… Заблудился дерьмовый охотник, вышел аж к Чертовой речке. Это — километров двадцать от Голубого распадка… Тамошние мужики выручили — проводили домой… Но чтобы на трое суток — впервые.

— А с кем из офицеров и прапоршиков отряда дружил… капитан?

Пономарев в очередной раз изумленно поглядел на наивного «следователя». Что тот имеет в виду под емким словом «дружил»? В таежной глухомани, где — ни телевизоров, ни танцулек, ни театров, общение, в основном, ограниченно пьянкой. Семейные офицеры и прапорщики — туда-сюда, заботы, детишки, уют, а куда деваться холостяку? Вот и пьют по черному…

— К поискам офицера привлекали милицию?

— Зачем, менты и чс гражданскими преступниками не управляются. К тому же, я не позволю разным шпакам копаться в нашем белье!

— Понятно… Сами пытались искать?

— А как же, — оживился Парамонов. — Мой зам по воспитательной работе занимается. Послал по заимкам и лесоучасткам нескольких сержантов. Пока не нашли… Думаю, сам появится. Ежели, конечно, зверью на зубы не попал.

— Были такие случаи?

В ответ — многозначительное пожимание плечами, ироническая улыбка. Дескать, тайга — не московский проспект, тигры и медведи — не домашние животные.

Добято нерешительно замолчал. До чего же ему не хочется открываться перед командиром отряда! Слова застревают в глотке, в голове крутится одна мысль — что ты делаешь, Тарасик, зачем откровеничаешь? Опасно ведь — Парамонов не изучен, не проверен!

Но он знает и другое — одному задание не выполнить. Пусть он самый опытный, самый знающий, самый ловкий и сильный. Все равно, на заключительной стадии придется обращаться за помощью. Не лучше ли посвятить командира отряда в действительную цель командировки?

Парамонов выжидательно помалкивал.

И сыщик решился.

— Теперь — главное, — из кармана появилось три фотокартчки. Одна — четкая, профессионально сделанная, вторая — тусклая, расплывчатая, третяя — расплывчатая, нечеткая. — Узнаете?

Поднес под лампочку первую.

На подполковника, прищурясь, смотрит человек в военной форме, с четырьмя звездочками на каждом погоне. Узкое лицо, немного искривленный нос — такие встречаются у боксеров, умные глаза под стрельчатыми бровями.

— Кто это? Очень похож на Королева…

— Точно — он… И это — тоже.

На расплывчатом фото навзничь лежащий человек с закинутой головой, в одном нижнем белье. На груди — большое темное пятно… Кровь! Такие же пятна — на животе, горле…

— Убит?

— Самым зверским образом. Медики насчитали на теле двенадцать ножевых ран… А вот и предполагаемый убийца.

Сыщик, словно фокусник на эстраде, поднес на раскрытой ладони третий снимок. В профиль и в анфас. Человек с жестким выражением лица. Широко раскрытые глаза с «сумасшедшинками».

— Это же Королев!

— ЛжеКоролев, — поправил сыщик. — Такие вот дела-делишки, дорогой военный строитель, — вздохнул он. — Заявился я к вам — по его гнилую душонку. Участие в комиссии — легендированное прикрытие… О том, что вы услышали — до поры, до времени молчок. Честно говоря, мне и вам не следовало бы открываться. Непрофессионально и опасно. Но мне может понадобиться поддержка… Комиссия уедет, я задержусь, погуляю по тайге, полюбуюсь закатами-восходами, пощипаю сладкой ягодки… Кстати, имеется ещё одна просьба: прикоманлируйте ко мне вашего юридически подкованного прапорщика… Есть проблемы?

— Нет… Надолго он вам понадобится? Хоть и трепач, хоть и хвастун, но кто-то ведь должен заниматься отрядным хозяйством…

— Думаю, не больше двух недель. И ещё раз хочу попросить: молчок. Никому — ни жене, ни подчиненным, ни сослуживцам, ни начальникам — ни слова… Договорились?

Ошеломленный очередной неприятностью, Парамонов безвольно наклонил голову. Добято ободряюще пожал ему локоть.

— Если попрошу у вас хотя бы один взвод — дадите?

— Извините, Тарас Викторович — не могу. Каждый солдат на счету, должен зарабатывать. Финансовое положение отряда — аховое. Кроме того, личный состав, как бы это сказать, ненадежен. Пошлешь — разбегутся…

Добято сочувственно вздохнул.

— У вас, небось, ещё уйма работы, а мне, бездельнику, погулять хочется. Покойной ночи, Сергей Дмитриевич. Не берите в голову чужие проблемы — своих у вас предостаточно…

Проводив взглядом подполковника, сыщик снова медленно двинулся по щебеночной дорожке вокруг плаца. Дождь усилился, но он не замечал воды, стекающей по лицу и по спине.

Показания командира отряда ничего не прибавили и не убавила. Кроме одного: исчезновение Королева — не первое. Не мешает проверить, что происходило весной в поселке Медвежья Падь и на заимке в Голубом распадке.

Нынешнее бегство убийцы об»яснимо только полученными им сведениями о возможном появлении в таежном гарнизоне преследующего его сыщика. Похоже, кто-то работает на преступника, «кормит» его необходимыми сведениями. На этот раз — известиями о предстояшем приезде комиссии. А что заставило Гранда скрываться в прошлый раз? Кто приезжал в лесничество либо в штаб отряда? Какие телеграммы или письма приходили в его адрес? Кто их передавал?

13

Сон не приходил. Взбудораженный мозг не хотел успокаиваться, перебирал, словно карточки в многостраничной картотеке, события последних лет и дней, рисовал картинки поимки преступника, за которым сыщик охотится вот уже два с половиной года. Охотился безуспешно. «Зверь» подпускал его на расстояние выстрела, маячил, будто качающаяся мишень в тире, и… исчезал.

Добято не помогали ни многолетний опыт работы в уголовном розыске, ни невероятная трудоспособность. Казалось бы, все предусмотрено — расставлены настороженные петли и капканы, перекрыты все пути бегства, окольцованы подельники и дружаны. Убийце остается либо сдаться, либо воспарить в небеса, к ползущим над страной тучам.

И вдруг в последний момент, когда оперативники удовлетворенно потирали руки и проверяли наличие на поясах наручников, бандит исчезал. Совершенно непонятным образом. Не позарился на разбросанные приманки, обошел замаскированные ямы.

И снова — поиски…

На этот раз Гранду не уйти — он прочно заперт в «угол»!

Тьфу, тьфу, не сглазить бы! Тарас Викторович свесился с кровати, суеверно постучал кулаком по деревянному, чисто вымытому полу. Даст Бог, он повяжет убийцу Николая и его семьи, засадит в следственный изолятор под опеку надзирателей и следователей, займется другими, менее мучительными расследованиями…

Может быть, не стоит загружать и без того переполненные тюрьмы и изоляторы? Пуля в голову разом решит все проблемы. Маньяк заслуживает более мучительную смерть, но Добято не сможет пересилить себя — пытать, посылать пули в ноги, в руки, видеть, как мучительно корчится Убийца. Что поделаешь, не каждому дано!

Обращение к Богу — не простая фраза — просьба о помощи. Ведь отыскать в необьятной глухой тайге преступника — все равно, что найти иголку в стоге сена. Поневоле вознесешь молитву.

У сыщиков, впрочем, как и у профессионалов других специальностей, имеются свои подходы к решению главной задачи. Одни организуют плотную слежку, фиксируют каждый шаг преступника, другие внедряют в его окружение своих агентов, третии вербуют шестерок авторитетов, четвертые…

Ни один из этих методов сейчас не подходит. Искать Убийцу в тайге одному — глупо, засылать несуществующих агентов невесть куда — ещё глупей. Остается одно — проверить и перепроверить жителей Медвежьей Пади и Голубой заимки, прошерстить сослуживцев лжеКоролева. Кто-то ведь предупреждает его об опасности? Кто?

От тягостных раздумий заболела голова, застучало в висках. Видимо, подскочило давление. Добято раздосадованно что-то промычал. Надо заставить себя уснуть — слишком он перенервничал, готовясь к броску на Дальний Восток, потом в самолете, выстраивая и тут же разрушая многочисленные версии. Не легко ему далось знакомство с засушенным полковником, общение с подозрительными кадровиками, с медвежьеподобным начальником уголовки и скользким фээсбэшником. Да и короткая схватка в парке над Амуром оставила след.

Завтра — по своему опасный день. Медлить, тянуть, расставлять хитроумныее ловушки нет времени. Узнает Гранд о появлении в таежном гарнизоне идущего по пятам сыщика — все пропало…

Узнает? Тарасик возмущенно заворочался в постели, его снова охватили недавние сомнения. Нельзя быть до такой степени наивным, не по возрасту и не по профессии. Гранда уже проинформировали! Иначе — зачем вонючему ублюдку, кровавому упырю, надежно укрытому под личиной командира роты, бросать насиженное место?

В голове, будто ершистая заноза, сидит одна и та же мысль: как выйти на информатора Убийцы и по его следам — на логово затаившегося зверя?

Тарасик поднялся с постели, зашлепал босыми ногами по холодному полу. Подошел к окну, взял с подоконника приготовленную на ночь пачку сигарет, подрагивающими от напряжения нервными пальцами вытряхнул одну. Закурил, внимательно отслеживая ползущий по оконному стеклу причудливый дымок.

Итак, откуда преступник узнал о предстоящем появлении преследующего его сыщика, снова задал он сам себе главный волпрос. Каким образом предупредили «капитана» о грозящей ему опасности, из каких ручек выпорхнула телеграмма с условным текстом? Кажется, это произошло не впервые — весной бандюга тоже, наверняка, получил известие, которое заставило его «заблудиться».

Если детектив прав, получается своеобразная цепочка, один конец которой — в Москве, второй — в Медвежьей Пади или в Голубом распадке, а промежуточные узелки завязаны в различных городах и весях. Самый крупный — в Хабаровске.

По какой таинственной причине хитроумные бандиты избрали для прикрытия своего «короля» именно капитана Королева?

Ну, последний вопрос — на дурачка. Настоящий Королев — детдомовец, ни папы с мамой, ни бабушки с дедушкой, ни тети с дядей. Удобный «футляр» для внедрения в него другого человека. Вдобавок, имеется удивительное сходство — искривленный нос, интеллигентные черты лица, слегка оттопыренные уши, «острые» скулы, прическа…

Охота на Гранда началась в девяносто пятом году.

Тогда уголовный розыск встретился с кровавым преступлением, с изуверством и жестокостью которого сыщикам ещё не приходилось сталкиваться. Неизвестный бандит ночью буквально изрешетил пулями целую семью: мужа, жену и трехлетнюю девочку. Причем, по заявлениям близких и друзей, в квартире ничего не пропало — телевизор, магнитофоны — ауди и видео, драгоценности, деньги — все на месте.

Потом — будто открыли заслонку плотины. Изнасилование и зверское убийство двух немолодых женщин, найдены трупики семилетних девочек, расчлененка старика-пенсионера, ещё пять с трудом опознанных трупов.

И, наконец, бессмысленное изуверство: расправа над семье прокурора Храмцова…

Для других сыщиков и оперативников — обычные трупы, для Добято — тела друзей. Именно, в залитой кровью квартире Николая он и принял твердое решение: отыскать и покарать садиста. Те, кто близко знали Тарасика, отлично сознавали — не обычное словоблудие, с этого момента пошел для Гранда отсчет времени его мерзкой жизни.

По опросам случайных свидетелей составлен фоторобот. Его сравнили с тюремной фотокарточкой. Полное сходство! Расследование поручили немолодому сыщику. Вернее, он сам напросился. Таким тоном, что представитель Генпрокуратуры поневоле уступил.

Началось обычное рутинное следствие: многочисленные допросы и передопросы соседей, осмотр места происшествия, изучение бумаг в кабинете погибшего. Соответствующие поручения переданы внедренным в преступные группировки агентам, проинструктированы участковые, разосланы по стране ориентировки.

Наконец, первая ласточка!

Мужчину, внешностью похожего на Убийцу видели в Ленинградской области. Мало того, удалось засечь его местожительство. Вместе с оперативной группой Петербургского уголовного розыска Тарасик рванул по полученному адресу. Там подтвердили: да, действительно, этот человек почти месяц жил у пожилой женшины. Снимал комнату. За три дня до приезда оперативников собрался и уехал. Случайность или закономерность?

И — пошло-поехало! След Убийцы «нарисовался» в Костроме… За несколько дней до появления оперативников во главе с Добято — исчез… Потом был Екатеринбург, Омск, Краснодар… И везде обозленный Тарасик тянул «пустышку».

И вот — несомненный успех!

В водосточной трубе, проходящей под железнодорожным полотном, обнаружен труп неизвестного. Покойник, по мнению тамошних сотрудников милиции, походит на полученный ими из Москвы фоторобот.

Примчавшийся, как на пожар, Добято убедился: сходство, действительно, имеется. Правда, только по размерам ноги да по клювообразному носу. Изувеченная голова и отрубленные по локоть руки настолько обезобразили труп, что опознание казалось бесперспективным.

Все предусмотрел вурдалак, одного не учел: один из сослуживцев настоящего Королева узнал капитана по наколке на груди. Косыми крупными буквами — КПСС. Одни накалывают имя любимой женщины, другие — поговорки типа «не забуду мать родную», немногие — портреты. А этот, видите ли, изобразил название любимой партии.

Ничего не подозревающий Убийца спокойно выправил небходимые документы, заучил невесть откуда узнанную биографию и поехал в тайгу зарабатывать ордена и медали.

Похоже, дала сбой в силовых ведомствах страны испытанная система контроля, когда любой трудяга, так или иначе связанный с секретностью, проходил через чистилище всевозможных проверок, просвечивался десятками анкет и опросов, тщательно проверялся по месту жительства, прежней работе и должностям. До пятого колена, до дореволюционных прабабушек и прадедушек.

Значит, все же, имеет право на существование мучающий сыщика один-единственный вывод: Гранду кто-то ворожит. И этот «кто-то», возможно, состоит не в малых чинах. Мелкие чиновники, как правило, знают мало, особых секретов им не доверяют.

Повязать бандитских «заботников» — несбыточная мечта. Во первых, не дадут. Во вторых, если даже уцепишься — вырвут из рук, прикроют непрошибаемыми спинами, заорут в полный голос о правах человека, о бесчеловечных методах работы НКВД-КГБ. Обвинят в самоуправстве, в жестокости. Не получится — уберут слишком дотошного сыскаря, организуют автокатастрофу, взорвут или просто пристрелят.

Высокие покровители изувера надежно защищены, их не повязать. Во всяком случае, сейчас. А вот надеть браслетики на запястья местных информаторов — более или менее посильная задача. Через них выйти на «босса».

Добято снова и снова возвращался к исходной точке ночных размышлений.

Выследить затаившихся «клопов» трудно, они могут быть и офицерами, и рабочими лесничества, и гражданскими поварами-машинистками. Но отступать, сдаваться Тарасик не собирается.

В первую очередь, переберет офицеров отряда — копаться в рядовых не только бесполезно, но и вредно — лишняя потеря дорогого времени. Потом — или одновременно — придется изучить работников лесничества. Представляет интерес их связь с внешним миром.

От удачного розыска телеграммы либо телефонного звонка один шаг до затаившегося информатора. Вычислить его, установить постоянную слежку. В конце концов, он приведет сыщика к грандовскому логову…

Тарас Викторович скептически усмехнулся, согнутым пальцем постучал себя по лбу. То ли наказал за наивность, то ли активизировал уставшие мозги.

Интересно, какими силами организовать эту самую постоянную слежку? У него нет ни ребят из службы наружнего наблюдения, ни помощников — сам наотрез отказался от них в Хабаровском Управлении. Не привык к «компанейским» расследованиям, всегда предпочитает одиночное «плавание».

Единственный подходящий вариант — приспособить глупого, но, похоже, старательного прапорщика. Естественно, полностью не открываясь — так, самую малость.

Добято погасил докуренную сигарету, возвратился в постель. Мысленно приказал себе спать, и повторял это приказание до тех пор, пока окончательно не успокоился…

14

В семь утра — вежливое постукивание в дверную филенку. Дескать, я извиняюсь за слишком ранний визит, но солдаты уже завтракают, собираются на работу, следовательно, и высоким особам пора подниматься. Чай, не в санаторий приехали и не на турбазу, отрядный распорядок распространяется не только на личный состав части.

Добято иронически усмехнулся. Если его не подводит талант психолога, которым про себя он не уставал гордиться, за дверью переминается с ноги на ногу толстый хозяйственник.

— Открыто. Входите… товарищ прапорщик.

Получив разрешение, Толкунов перешагнул порог. Его не насторожило то, что московский представитель «узнал» его сквозь запертую дверь. Зато удивило другое. Он ожидал застать теперяшнее свое начальство либо спящим, либо балдеющим в теплой постели. А высокий гость не только не спит и не балдеет — одетый, умытый, выбритый разгуливает по комнате с сигаретой в зубах. Будто ещё не ложился — только собирается.

— Прапорщик Толкунов прибыл в ваше распоряжение! — браво отрапортовал Серафим, артистически вскинув к пилотке сжатую в кулак руку. В последний момент слипнувшиеся пальцы распрямились и, будто приклеились к нижнему краю головного убора. — Ожидаю ваших указаний, товарищ… простите, господин…

— Просто — Тарас Викторович, — благожелательно улыбнулся Добято. — Присаживайтесь… как вас по имени отчеству?

— Серафим Потапович, — снимая пилотку и осторожно присаживаясь на краешек табурета, стоящего возле двери, солидно отрекомендовался Толкунов. — Товарищ подполковник велел быть в вашем распоряжении.

Покуривая и по прежнему расхаживая по комнате, Добято сам себе удивлялся. Спрашивается, зачем ему понадобился этот, кажется, недалекий «помощник»? Носить вслед за ним портфель или снабжать продуктами питания? Пожалуй, на большее «опытный юрист» не способен.

Впрочем, есть причина — Толкунов, наверняка, свел знакомство с охотниками, лесниками, пчеловодами, короче с жителями близлежащих поселков и лесоучастков. При необходимости внедрит новое свое «начальство» в местное «общество». Это — немаловажный фактор.

И потом — использовать в качестве «топтуна»…

— Успокойтесь, Серафим Потапович, никакой я не высокий чин. Вам могу признаться: приехал расследовать исчезновение капитана Королева. Именно этим мы с вами и займемся. Уверен, офицер вовсе не убит и не сбежал — со дня на день появится, никаких сомнений. Поэтому, его поиски — обычная придумка, а на самом деле мне захотелось отдохнуть от столичной крутоверти, подышать лесными ароматами, поохотиться. Признаться, люблю охотиться!

На самом деле, Добято не просто не любил охоту — ненавидел её, считал завуалированной формой убийства, кровожадностью, унаследованной от далеких предков. Но те убивали животных с целью спастись от донимающего их голода, прикрыть в морозы наготу шкурами. А чего, спрашивается, сейчас не хватает хваленному гомо сапиенсу?

Но приходилось вживаться в образ азартного охотника.

Не переставая расхаживать по комнате, разглагольствуя по поводу предстоящих таежных удовольствий, Тарас Викторович незаметно следил за реакцией будущего «помощника». Верит он артистическим вывертам москвича или сомневается?

Кажется, верит.

— Что говорить, охота у нас знатная. К примеру, лесники возвращаются из тайги с полными ягдашами. Чего там только не нацеплено! Куропатки, фазаны, зайцы, еноты. Однажды, Васька Чудак мишку завалил. Говорит, с одного выстрела, да я ему не верю — известный хвастун…

Минут пятнадцать Толкунов вываливал перед столичным «охотником» связки таежных новостей и сплетен. Часть из них позаимствована у знакомых выпивох, основная масса принесена квартирной хозяйкой, она же — прапорщикова сопостельница. Удовлетворив в постели немалые мужские потребности постояльца, женщина безумолку трещала, выкладывая таежные небылицы.

Сыщик терпеливо слушал эти байки, во время вставлял подбадривающие словечки — типа «скажи, пожалуйста, а я-то думал.»,…»неужели так и произошло?»… «Ну, и молодец же вы!». Когда рассказчик упомянул о живущей в таежной глухомани «травяной колдунье», которая своими отварами да мазями прямо-таки вытаскивает больных людей из гроба, Добято остановился напротив прапорщика, недоверчиво спросил.

— Неужто и от рака спасает?

— Еще как! Километрах в ста от Голубого распадка с месяц тому назад стояли геологи, Врать не стану, что там они искали никому неизвестно. Ихний начальник — худющий, бледнющий — доживал последние денечки. Один рабочий из той партии мне рассказал: рак у мужика, хирурги от него отказались. Сводили «скелета» к Александре, получил он бутылку с вонючим отваром — порозовел, оправился…

— Навестим вашу «колдунью» в первую очередь, — твердо заявил Добято. — Может и меня вылечит от псориаза. Замучил, проклятый!

— Обязательно навестим!… Ведь Александра — квартирная хозяйка пропащего капитана…

Очередная новость! Во время вчерашней беседы Парамонов, выкладывая сведения, полученные от своего «юриста-сыщика», об этом ни словом не обмолвился. Специально или просто упустил?

— Еще один вопросик, — нерешительно помялся сыщик. — Как у вас связь с Хабаровском действует? Или обходитесь письмами?… Понимаете, у друга послезавтра день рождения, хочется поздравить…

— Никаких проблем, Тарас Викторович! — обрадовался Толкунов. Пусть мужик в гражданском обличьи, но его, похоже, уважают и подполковник и страшный полковник, вдруг при случае замолвит доброе словечко. — В заимке есть почта, у лесничего — радиостанция. Напрямую выходит на Хабаровск.

— Все-то вы знаете, Серафим Потапович! Чувствуется настоящий детектив! — похвалил сыщик. — Сегодня же дам телеграмму! А послезавтра выезжаем в Голубой распадок. Советую сменить военную форму… Надеюсь, у вас найдется одежонка, которая не привлекала бы особого внимания?

— Найду… Понятно, секрет! Правильно делаете, господин-товарищ. У нас бабы похожи на сорок, трещат с утра до вечера. И вот что интересно — все знают! К примеру, моя квартирная хозяйка Евдокия проведала о приезде комиссии, когда мы с командиром даже не догадывались…

Добято понимающе кивнул. Внешне — равнодушно, на самом деле заложил в память новое действующее лицо — всезнающую, болтливую сожительницу прапорщика…

15

Отпустив прапорщика готоиться к поезде в Голубую Падь, Добято направился к заимке.

Крепко жили староверы, основательно, с завистью подумал он, глядя на добротный бревенчатый забор, построенный на века, такие же мощные ворота. А уж когда вошел в калитку и перед ним раскинулся просторный, крытый двор, окруженный срубленными из толстенных стволов избушками — на душе сделалось покойно и радостно.

В распахнутых воротах просторной завозни виднелись два трактора, несколько грузовиков. В соседней конюшне вольготно разместились лошади. Молоденький парнишка на тачке вывозил навоз.

— Где у вас телеграф? — остановил его Тарас Викторович.

Конюх вытер стекающий со лба пот, недоумевающе захлопал белесыми ресницами. Будто его спросили не о примитивном учреждении связи — о космической пристани для инопланетян.

— Что нужно, паря? Нетути у нас телеграфа, не обзавелись… Ежели понадобилась почта — вон в той, крайней избушке. Тетка Настасья заведовает.

Что поп, то батька, весело подумал сыщик, провожая взглядом рано повзрослевшего пацана. Ему бы сидеть за партой, писать диктанты, а не убирать лошадинное дерьмо.

Посредине двора — два мужика. Оба кряжистые, широкоплечие, бородатые — настоящие таежники. Один с носом, похожим на багровый набалдашник, второй — с кустистыми бровями, под которыми прячутся озорные глаза. Будто по команде, мужики перестали разговаривать, уставились на незнакомца, разгуливающего по заимке.

Независимо помахивая сорванной веткой — не то отгоняя комаров, не то дирижируя одолевающими его мыслями, Тарас Викторович направился к указанной конюхом избушке.

Почта размещается в двух комнатах. Первая — «операционный зал» — разделена дощатой перегородкой на два помещения: для посетителей и для почтовиков. В открытую дверь, ведущую во вторую комнату, виден телетайп, за которым с вязанием в руках лениво позевывает толстая, немолодая телетайпистка. За окошечком, выпиленном в перегородке, сидит, разгадывая кроссворд, симпатичная, курносая молодуха.

— Мне бы послать телеграмму, — стеснительно улыбнулся Добято.

— Можно и телеграмму, — невесть чему засмеялась женщина. — Не успели приехать — докладаете. Наверно, жинка ревнючая, держит мужика на коротком поводке… Удивляетесь? Зря. Весь поселок талдычит: приехала комиссия трясти дядю Серегу. Бабы у нас — самые настоящие сороки: не устают трещать.

О том же предупреждал словоохотливый прапорщик. Понятно, в таежном захолустьи ничего не скроешь — все на виду. Ибо здесь живут не только газетными новостями и кинобоевиками — развлекаются слухами да сплетнями. Мужик согрешил с жинкой соседа — тема на добрую неделю. Упившигося трудягу привалило спиленным деревом. Соседка родила двойню…

Отказываться, на ходу придумывать другую причину появления на почте — не только бесполезно, но и вредно.

— Да, я, действительно, приехал с комиссией. А кто такой дядя Серега?

Очередной всплеск беспричинного смеха. Ему вторит выглянувшая на шум телетайпистка — выплевывает смешинки, будто откашливается. Вязание небрежно брошено на столик — появилось более надежное средство от скуки.

— Значитца, приехали проверять отряд, а его командира не знаете? Вот это учудили! Дядя Серега — подполковник Порамонов… Его жинка кажный день письма отправляет полюбовникам…

— Одумайся, баба! — неожиданно озлилась телетайпистка. — Какой мужик полезет на эту сухую ветку? Разве — спьяна. Сыночку пишет подполковничиха, тот в Уссурийске проживает…

Пришлось сыщику тоже посмеяться. Конечно, сдержанно, не взахлеб. Мужик — не баба, ему не положено изливать эмоции. Таежницы мигом распознают позорное легкомыслие, сегодня же вечером обсудят и… осудят.

— Поскореича пишите свою телеграмму, — отсмеявшись, женщина положила перед посетителем телеграфный бланк. — Через полчаса Борька поедет в район — захватит.

— Как это захватит? — удивился Тарасик, хотя ему все было ясно. — Я думал — прямо отсюда, — кивнул он на молчащий телетайп.

— Ошиблись, господин хороший, наш аппарат свое откукарекал. Телеграммы возим в район, а уж оттуда отстукивают по адресам… Да и к чему здесь телеграф — одна забота. Письма — другое дело, солдатики пишут маменькам да папенькам, а телеграммы — одна в неделю, не больше. Да и то — в отряд. Тому же прапорщику Толкунову. Что срочное — лесничий по рации сообчает…

Добято не торопился заполнять поданный ему телеграфный бланк, вернее — не собирался этого делать. Поздравлять некого, докладывать об успехах и ошибках рановато — пока ни тех, ни других. Он внимательно вслушивался в болтовню соскучившейся в одиночестве почтарки. А та стрекотала, посвящая незнакомца в блуждающие по распадку сплетни.

— Не знаешь, что писать? — высунулась она из окошка и с любопытством заглянула в девственно чистый бланк. — И чего зря деньгами расшвыриваться? Два слова — жив-здоров. А ты чего-то пригорюнился. Думаешь, жинка проводила и побежала к другому? Зря. Это вы, козлы, охочи до женского мясца, а у баб — другие заботы, детишки…

Оживленный монолог прервала заглянувшая в комнату женщина. Рано постаревшая, но ещё крепко сбитая, с выпуклой грудью и мощными бедрами.

— Светка, молочка испить нет желания? — спросила она, окидывая незнакомого мужчину любопытным взглядом. — Свеженькое, утром надоила, — не ожидая согласия, поставила на прилавок окошечка литровую банку. — Письма мне нету?

— Какое письмо? — отхлебывая ароматное молочко, со смехом осведомилась почтарка. — Борька в район ещё не ездил, токо собирается. Загляни к вечеру, авось, получишь приветик.

— А моему мужику тоже нет?

— Прапорщику? Пишут, сеструха, все ещё пишут. К тому же, твой сожитель почту получает в отряде И чего ты о нем печешься? Ведь вы не в законе, не верчены, не кручены. Гляди, Явдоха, мужики не любят особой заботы, надоест — прыгнет на суседку.

— Сама знаешь, не могу по другому. Так уж маменькой воспитана…

Когда молочница, горестно повздыхав, удалилась, Светка таинственно подморгнула посетителю.

— Сеструха моя двоюродная, Евдокия. Сынок вот уже два года сидит на зоне, выманивает у матки деньги, а дуреха, шлет да шлет. Горькими слезьми умывется, сама лишнего куска не проглотит. Федька-бандюга раз в неделю отбивает телеграммы, она в ответ — переводы. Ну, до чего же дура-баба! Давно бы уже померла с голоду, да вот удалось ей подцепить любовничка — отрядного прапорщика Серафима. Богатющий мужик, добычливый, но жадюга, каких мало. Кажную копейку считает, за кажным куском хлеба следит. Не ведает, что сожительница все же отстегивает сынку…

Еще один персонаж трагикомедии нарисовался: сынок квартиной хозяйки прапорщика. Как бы умудриться попросить хабаровский уголовный розыск провентилировать Федьку, выяснить — действительно ли он переписывается с мамашей, или это — маскировка?

В дверь, ловко подбрасывая и подхватывая связку ключей, вошел молодой парень.

— Готова передача или загорать до вечера? Чай, за ожидание мне не платят.

Светка заторопилась. Достала с полки опечатанный мешочек, раскрыла второй. Выжидательно поглядела на Добято.

— Будете писать свою телеграмму или раздумали? Борька ожидать не станет — не резон возвращаться потемну… Слухи ходят — появились бандюги, граблют машины.

— Раздумал, — коротко сообщил Тарасик, возвращая незаполненный бланк. — Лучше позвоню от лесничего — быстрей получится.

Ему показалось — водитель метнул в сторону непонятного посетителя подозрительный вгляд. Если это не фантазия, а действительность, все раскладывается по полочкам: водитель, возвращаясь из района, останавливается в условленном месте, где поджидает Гранд либо его шестерка. Телеграмма, или письмо, не похищается, с ней знакомятся и снова возвращают в тот же мешочек.

Легко, удобно и, главное, безопасно. Похоже, нарисовалась ещё одна многообещающая цепочка: Борька — почтарка Светлана — Гранд. Не помешает покопаться в ней.

Еще одна версия тоже достаточно любопытна и основательна. «Героиня» — двоюродная сестра почтарки, она же — сожительница бравого прапорщика. Послания от «Феденьки» вполне могут содержать информацию для Гранда. Вспомнилась фраза прапорщика о всезнающей сожительнице. Надо бы нацелить его на скрытую проверку невенчанной половины, но ведь и сам Толкунов ещё не окончательно расшифрован…

Для того, чтобы окончательно покончить с заимкой, придется навестить лесничего, так сказать, представиться местному начальству. Авось, удастся выудить из беседы с ним что-нибудь путное. Ведь не исключено, что Гранд получает сведения по «лесной» рации?

Добято привычно взбодрил густые усы, огладил лысину и решительно направился к избушке, где скорей всего должно располагаться управление лесничеством. Старомодные приметы — налицо: давно не крашенный щит с портретами передовиков, такой же, как над входом в штаб отряда, выцветший флажок. И главное — высоченная антенна.

Увы, на двери — замок. Видимо, лесничий отправился в поездку по подведомственным лесоучасткам, работнички воспользовались его отсутствием и разбежались по домам.

Погулять пару часиков по поселку и снова заглянуть? Нет, это не выход, вдруг начальство умотало в самый дальний поселок? Обидно терять дорогое время.

Сыщик беспомошно оглядел окружающие избушки. Будто лесничий никуда не уехал — затаился от настырных просителей.

Два бородача попрежнему торчали в центре двора, с любопытством следили за маневрами незнакомца. Пересмеивались, перебрасывались короткими фразами, начиненными далеко не дамскими выражениями.

— Не знаете, когда появится ваш начальник? — подошел к ним Тарас Викторович. — Хотелось бы с ним поговорить.

— Ежели о порубке, мать её под подол, зря стараешься. Без поллитры разрешения не получишь, — со знанием дела пояснил носатый. — А у тебя, как вижу, ни бутылки, ни стакана, — прозрачно намекнул он на плату за услуги.

— Ну, что до спиртного — недолго сбегать… Но я не о порубке хочу потолковать. У друга в Хабаровске — день рождения, поздравить нужно. Хотя бы по лесниковой рации.

Бровастый мужик захихикал.

— Одна баба так напоздравлялась — тройню родила… Сразу видно антиллигента. Ведь ты, паря, с комиссией приехал трясти Серегу? Вот и потряси — у него прямая связь имеется.

Кажется, весь лесной поселок бурлит слухами о приехавшей комиссии. Откуда? Ответ — однозначен: прапорщик пооткровенничал с сожительницей, та — с двоюродной сеструхой, соседками, те — с мужьями либо с полюбовниками, мужья и полюбовники — с собутыльниками. И — пошло-поехало.

Знакомая цепочка! Через такие же в других местах Добято получал самые интересные, и, главное, нужные сведения.

— Сами должны понимать, не хочется одалживаться у подполковника. Звонок предстоит неслужебный, частный.

— Говоришь, неслужебный? — ощерился носатый, вытирая грязным платком свой «набалдашник» и выставляя на обозрение испорченные зубы. — А у Родиона радиостанция, что, частная? Да наш лесничий близко к ней никого не подпущает, бережет почище, чем девка невинность… Позавчерась у нашего конюха баба никак не могла разродиться, дак Родион, кол ему в задницу, не позволил врачебный вертолет из Хабаровска вызвать. Пришлось Миколе на тряской телеге везти роженницу в район… А ты говоришь — проздравить… Так баю, Митроша?

— В самый цвет попал, Афонька. Родион поперек дверей ляжет, а к дерьмовой своей рации никого не подпустит… Вот ежели токо мы с тобой его попросим, — многозначительно намекнул он ещё на одну, оплачиваемую, услугу.

Судя по всему, мужики гонят чистейшую правду, подумал Добято, придется не терять времени зря — отставить лесную радиостанцию. А вот с водителем Борькой, почтаркой Светкой и дородной сожительницей Серафима — Евдокией не мешает разобраться…

16

Несмотря на заверения командира, старший лейтенант Сомов не был уверен в детективных способностях прапорщика. Подумаешь, какое-то юридическое образование и опыт работы в уголовке! Один только выпирающий животик и туповатая физиономия «следователя» доказывают абсолютную непригодность его к выполнению сыщицких обязанностей. По мнению Сомова, настоящий сыщик должен быть, прежде всего, умным человеком, даже — интеллектуально развитым. А этот «валенок» — явно не из той колоды!

И Сомов решил самостоятельно, не афишируя, организовать поиски Королева. Василием Кузьмичем, или, как его за глаза звали в отряде и офицеры и сержанты, Васькой, руководило отнюдь не желание помочь в беде командиру части, нет! Ибо всю свою жизнь Сомов, если и помогал, то только самому себе.

Мысленно он представлял красочную картинку, заставляющую чаще биться сердце. Помощник командира по воспитательной работе с личным составом пявляется перед Окружной комиссией, вытягивается по стойке «смирно» и четко, хорошо поставленным командирским голосом докладывает: капитан Королева мною найден и доставлен в расположение роты. Где и каким образом — второй вопрос, который до поры, до времени, остается за кулисами.

Ошеломленный радостной новостью полковник Виноградов крепко жмет старшему лейтенанту руку, просит — именно просит, а не требует! — доложить подробности. И вот тогда Сомов покажет себя в самых радужных тонах! Примитивный розыск беглеца превратится в увлекательную детективную историю с преследованиями и схватками.

В итоге на старшелейтенантских погонах просверливается ещё по одной дырочке. А через год, чем черт не шутит, придется менять погоны — на двухпросветные, майорские.

Открытым пока-что остается наиболее быстрый и, желательно, бескровный способ обнаружения беглеца… Или пострадавшего?… Единственный выход — использовать подчиненных… Правда, подполковник запретил снимать с работы личный состав роты, но, как говорится, победителей не судят. Поколебавшись, Сомов ограничился сержантами, они не работают, следовательно, их отсутствие на об»екте не отразится на финансовом положении отряда.

Как и можно было предположить, сержантские поиски ничего не дали. И Сомов возвратился к отвергнутой идее использовать солдат. Конечно, не всю роту — хотя бы один взвод.

Но как посмотрит на самовольство старшего лейтенанта командир ракетной части? Возмутится, запустит шифровку командующему Округом, копию — в Москву — никакие успехи не помогут избежать сурового наказания. Можно шутить, даже — хулиганить, с мотострелками, летчиками, танкистами, тыловиками, военторговцами — никакой опасности, а вот с ракетчиками поступать таким образом — заранее обеспечить себе крупные неприятности!

И Сомов решил переговорить с полковником Нефедовым, об»яснить ситуацию. Авось, полковник поймет старшего лейтенанта и разрешит на пару дней снять с об»екта две-три бригады. Вдруг войдет в трудное положение военных строителей и подкинет пару отделений своих солдат? Уж тогда Сомов все охотничьи избушки прошерстит, ни одного лесоучастка не оставит непроверенным, под каждый куст заглянет!

Штаб ракетной части расположен в Медвежьей Пади, но появляться там не стоит — напорешься на того же председателя комиссии, тот не отпустит от себя, выявленные недостатки на беззащитного старлея навешает, все жилы на кулак намотает. Гораздо безопасней сидеть в Голубом распадке и не высовываться, попытаться перехватить Нефедова, который почти ежедневно навещает выходящую на автономные испытания «точку».

Штаб ракетчиков отозвался сразу, с первого же звонка.

— Дежурный по штабу старший лейтенант Загоруйко!

Бориса Загоруйко Сомов отлично знал — не раз встречались и на торжественных собраниях и на вечерах отдыха. Оба — холостяки, ухаживают за местными красавицами — сестрами-учительницами. И оба — безуспешно.

— Добрый день, Борис! Как дела, служебные и личные?

— А-а, Васька, — с первого же попадания узнал дежурный. — Здорово, дружище… Что до дел, служебные — на двойку с минусом, личные — и того ниже. Собрался навестить сестренок — попал в наряд. Соответственно — потянул пустышку… А у тебя?

— Тоже проблемы, Борька, сплошные засветки… Командир у себя?

— Ишь ты какой важный, с командованием напрямую общаешься. Может быть, и водку с ним глушишь?… Вынужден огорчить: нет нашего полководца на месте. Ранним утром выехал на точку.

— Нашу?

— А какую же еще?…

Первая удача непременно потащит за собой цепочку таких же! Обязательно потащит! Воодушевленный беседой с другом, Сомов мысленно перекрестился на вершину ближайшей сопки. Выскочил из казармы-штаба, с разбега прыгнул на подножку дежурного грузовичка.

— Товарищ старший лейтенант, — взмолился ротный старшина. — Мне ведь обед везти!

— Успеется с обедом, — недовольно отпарировал Сомов. — Гони! — резко приказал он водителю. — Оставишь меня на точке, привезешь обед — поедем назад в роту. Не вздумай слинять — накажу!

Не зря говорят, что жизнь сложена из полос — траурно-черных и празднично-светлых. После первого, обнадеживающего успеха — неудача.

— Командир — под землей, — проинформировал ракетчик с повязкой на рукаве. И добавил. — Уже часа два, не меньше.

«Под землей» означает — в шахте для ракеты, вернее, под её основанием. Дотошный до тошноты Нефедов может пробыть там до вчера, но может и появиться на поверхности через несколько минут.

Плюнуть на задуманную просьбу о помощи и обойтись ротными поварами и сапожниками? Об этом даже думать не хотелось. Много ли сделаешь силами десятка солдат, если и прошерстишь, то только ближайшие лесоучастки да и то — не все.

И Сомов никуда не уехал. Бродил по наружным сооружениям, бездумно следил за работой солдат, беседовал с сержантами. От замечаний воздерживался, памятуя поговорку своего деда-столяра: не лезь под руку, нос остругаю!

В шахте трудилось всего две бригады — подкрашивали, зачищали, остальные занимались на поверхности, так называемыми, маскировочными сооружениями. На крышке горловины люка, присыпанной торфом, выросли два дерева. Рядом срублен таежный дом, его окружает плодовый кустарник, надворные постройки. Короче говоря, целая усадьба! Проектировщики даже конуру для сторожевой собаки придумали, курятник не обошли.

Посмотришь со стороны — обычнае жилище таежников, ничего особенного, тем более — страшного. Никому в голову не придет, что под этой мирной усадьбой притаился ядерный зверь. В нескольких километрах — такая же замаскированная шахта — её ввели в эксплуатацию два года тому назад. Северней — ещё одна.

Поступит приказ — медленно отодвинутся крышки с деревьями, собачьими конурами, птичниками, выглянут в круглые отверстия остроконечные хищные носы ракет.

Сомов зябко передернул плечами — неуютно ему стало, прохладно. Раньше он не задумывался о назначении строящихся зданий и сооружений. Какая разница — казарма или штаб, учебный полигон либо позиция баллистических ракет с ядерными боеголовками? Заказчики платят, денежное содержание офицеры получают, очередные звания идут, поощрения, премии — тоже. А сейчас, ожидая командира ракетной части, старший лейтенант неожиданно задумался над страшным будущим. Если не своим, то — детей или внуков…

Полковник появился на поверхности через полтора часа. Оглядел обедающих военных строителей, стоящего рядом с грузовичком ротного старшину. И остановил взгляд на старшем лейтенанте.

Как и положено заказчику, Нефедов отлично знал в лицо почти всех офицеров отряда и даже некоторых бригадиров.

— Сомов? — подошел он к помощнику командира. — Воспитываешь подчиненных прямо на рабочих местах? Похвально.

Согласишься с лестной оценкой — придется терять время на зряшные разговоры о дисциплине, мастерстве, сроках завершения работ. И без того все эти проблемы в зубах навязли — ни одной зубочсткой не выкровыряешь.

— Нет, товарищ полковник, не воспитываю — вас ожидаю.

— Меня? — деланно удивился ракетчик, заранее зная, что появление старшего лейтенанта не связано ни с ускорением работ, тем более — не с воспитанием солдат. — Зачем?… Давай отойдем в сторону и поговорим. Заодно перекусим. Признаюсь — проголодался…

Пункт питания ракетчиков — в стороне. Длинный дощатый стол, две такие же остроганные скамейки. Дневальный поставил перед командиром и строителем алюминиевые миски с борщом, тарелки с кашей.

— Слушаю, — по деревенски подставляя под полную ложку ломоть хлеба, начал беседу Нефедов. — Если можно — покороче. Меня внизуожидают…

Сомов начал с исчезновения командира роты. Дескать, заблудился капитан в тайге, вот и приходится искать.

— Знаю. Особист ещё вчера доложил. Что требуется от меня?

— Разрешите на время снять с работы хотя бы два взвода. Не больше, чем на пару дней. Отыщется Королев — верну.

Нефедов нерешительно потер чисто выбритый затылок. Нерешительность не означала согласия — просто полковник изобретал необидную форму отказа.

— Сам знаешь, Сомов, мы с тобой не нужники строим. Изделие для этой дырки, — показал он пальцем через плечо на горловину шахты, — уже в пути. Через неделю — автономные испытания, почти сразу же — комплексные. Ни ты, ни, тем более, я рисковать не можем…

— Я все понимаю, товарищ полковник, но — всего-навсего два дня…

— Ни одного часа!

— Тогда выделите хотя бы пару отделений своих людей! — моляще выкрикнул старший лейтенант.

Нефедов вздохнул. Молодой парень, а сображения — ни на грош!

— Отпадает. Особист доложил не только об исчзновении вашего капитана. Кажется, Королева? — Сомов вяло кивнул. — Неделю тому назад из колонии строгого режима бежало двое заключенных. И не просто бежали — разоружили охранников… Представляешь, поблизости от наших стартов — вооруженные преступники! — полковник резко отодвинул миску с недоеденным борщом. — Поиски пока безрезультатны. В такой ситуации ни одного человека выделить не могу — люди перекрыли подступы к «точкам»… Извини, старший лейтенант, но — увы… К тому же, пришлось целый взвод дать особисту. Прикажу, пусть заодно поищут твоего капитана. Авось, повезет — натолкнутся…

Сомов поник. Известие о появлении рядом с расположением отряда вооруженных бандитов доконало его. Вдруг заблудившийся во время охоты Королев стал их жертвой? Тогда можно попрощаться с мечтами о поощрении, внеочередном присвоении капитанского звания.

Откозыряв полковнику и пожав ему руку, старший лейтенант заторопился к ожидающему его грузовику.

— Сомов! — остановил его Нефедов. — Оружие есть?

В ответ — невежливая отмашка. Какое там оружие у строительного офицера? Топор и лопата, мастерок и кельма, ручка т карандаш — все вооружение.

— Понятно… Хочешь, прикажу выдать под расписку «макаров»? Вдруг столкнешься в тайге с бежавшими зеками?

— Спасибо… Обойдусь…

Первые километры по ухабистой дороге Сомов думал о провалившемся плане снять с об»екта подчиненных солдат и заполучить пару отделений ракетчиков. Мысль об использовании для поисков Королева сержантов, сапожников и поваров теперь казалась невероятно глупой. Попробуй проверить множество таежных заимок, лесосек, охотничьих избушек каким-то десятком солдат. Как бы они сами не разбежались, почувствовав ослабленный контроль!

Потом пришла злость на командира ракетной части. Вот тебе и тесное взаимодействие разных родов войск, вот тебе и «дружеское» плечо, думал он, провожая равнодушным взглядом рослые кедры и развесистые лиственницы, колючий кустарник и каких-то мелких зверушек, выскакиваюих из-под колес грузовика.

Этот «сапог» в полковничьем звании решил подсластить горькую пилюлю, предложив выдать под расписку пистолет! Автомат бы — другое дело… А почему? Ах, да, сбежавшие с зоны зеки!

И вдруг старшего лейтенанта охватил страх, да такой, что по спине потекли струйки пота. В зарослях кустарника мерещились чьи-то небритые физиономии, выставившие перед собой рыльца автоматов. Склонившаяся над дорогой береза специально подпилена, вот-вот рухнет…

— Прибавь скорость, — стараясь удержаться от дрожи, приказал он водителю. — Плетешься, как на похоронах!

— Да разве по такой дороге разгонишься! Держитесь крепче, товарищ старший лейтенант, сейчас попробую.

В кузове, придерживаясь огромные термоса, трясся старшина роты. Когда водитель, выполняя полученное от Сомова приказание, прибавил скорость, бедняга застучал по крыше кабины.

— Ты, мать-перемать, дрова везешь, да? И без того болтаешься, как дерьмо в проруби! Рассыпется твоя лайба, что станем делать — ночевать? Сбрось скорость, падло вонючее, пока я не добрался до твоей задницы!

Водитель вопросительно поглядел на офицера. Как быть, выполнить приказ старшины или жать на газ?

— Жми!

Когда начало темнеть, грузовик, наконец, добрался до Голубого распадка. Мокрый от обильного пота, с трудом удерживаясь на подрагивающих от напряжения ногах, Сомов добрался до ротной канцелярии. Он был уверен, что командир «голубой» роты не заблудился и, тем более, не дезертировал — его убили сбежавшие из лагеря преступники…

17

Появление в качестве члена Окружной комиссии обязывает что-то проверять, с кем-то знакомиться. Заодно, обогащать «банк данных». Добято с предельно деловым видом расхаживал по этажам недостроенной казармы, настырно интересовался отделкой штаба, расспрашивал солдат о нарядах, о питании, часами просиживал в курилках, прислушиваясь к беседам курильщиков.

«Клопом» может быть только офицер. Солдаты мало что знают, они не вхожи на верхние этажи местной власти, общаются друг с другом, с бригадирами, редко — с командирами взводов. Сержанты — ступенька повыше, но их кругозор тоже ограничен определенными рамками. Вольнонаемых всего несколько человек, их легко проверить — вряд ли преступник пойдет на их вербовку.

Значит, офицер, прапорщик либо работник лесничества!

Начальник участка, немолодой капитан, колобком носился по этажам и комнатам, по котлованам и подмостям. Похоже, Окружная комиссия, свалившаяся на голову подполковника Парамонова, его не волнует — пусть приезжие строевики шерстят по утрам и вечерам «рабочую силу», у него — своя головная боль и свои начальники.

Сыщик направился было к нему, но вдруг остановился. Убийца — далеко не глуп, он отлично понимает кому можно довериться, от кого укрыться.

Тарасик мысленно вычеркнул начальника строительного участка из числа подозреваемых. Во-первых, по роду деятельности тот никак не контактируется с командиром роты, находящейся в полусотне километров на другом об»екте. Во-вторых, у начальника стройучастка просто нет времени заниматься другим делом, кроме «родного» — строительства.

Нужно искать других офицеров, более приближенных друг к другу.

Ближе к вечеру сыщик зашел в канцелярию «столичного» подразделения.

Молодой, по внешнему виду — юркий пацан, старший лейтенант Зосимов, недавно назначенный ротным, выглядел менее измученным, нежели начальник строительного участка. Это и понятно: на инженере гирями висит стройка, снабжение, транспорт, техника безопасности, качество, оплата выполненных работ, а у командира роты — только личный состав. С неизбежными пьянками и самоволками, с которыми он, похоже, смирился.

И ещё одна немаловажная черта, подпитывающая любопытство Добято: и Зосимов, и Королев — коллеги, оба командуют ротами. Следовательно, наверняка, отлично знают друг друга, часто встречаются.

Естественно, разговор начался с проблем роты в области обуви и обмундировании. Старший лейтенант просто захлебнулся от негодования, принялся перечислять многочисленные беды: сапоги давно пора — на свалку, ни один сапожник не отремонтирует, простыни — дырка на дырке, солдатские штаны насквозь светятся, из них вот-вот вывалятся мужские причиндалы, рабочая форма — одни лохмотья…

— Говорят, в королевской роте получше, — осторожно закинул удочку «интендант», старательно работая карандашом. — Что, к ней другое отношение или командир более изворотлив?

Зосимов не стал ни хаять, ни нахваливать коллегу.

— Не верьте — везде одинаково.

— Это вам Королев внушил?

— Королев? Да мы с ним почти не видимся. Разве только на совещаниях у подполковника… Говорят, исчез… Как бы мне самому на пару деньков испариться? Вволю бы поспал, погулял по тайге с ружьишком, побалдел на берегу речки с удочкой… Везет же некоторым!

Командир «столичной» роты сам вцепился в тему, к которой его ненавязчиво подталкивает собеседник. Добято не стал форсировать события — расспрашивать, уточнять, где и, главное, когда в последний раз встречались два офицера? Даст Бог, разговорчивый старлей сам выйдет на историю исчезновения коллеги.

А вот пройтись легким намеком не помешает.

— Как вы думаете — дезертирство? Не удивляйтесь, пожалуйста, моим вопросам. Собираюсь проверить вещевое довольствие королевской роты, вот и прощупываю «дорожку»… Приеду — забросают глупыми вопросами.

«Пацан» рассмеялся. Здорово это у него получается — закинет назад голову, всплеснет руками и хохочет. Будто смакует забавный анекдот с давно известным окончанием.

— А куда ему дезертировать? Что он — без мозгов? Вокруг — непролазная тайга, в которой ориентируются только местные охотники, лесники да браконьеры. Попадется капитан голодному зверью — загрызут… Нет, Вадим — мужик думающий, на аферу не пойдет…

— А вдруг — увлечение местной красоткой? Напился у неё и никак не может проспаться?

— В смысле баб… Капитан же — голубой? Об этом все судачат, особо, женщины, — снова расхохотался Зосимов. — Если и увлекся, то мальчиком с хорошей задницей… Но это, на мой вгляд, сомнительно. Повторяю, Королев — умный мужик. Что до пьянок — не стану врать, никогда не видел его в подпитии. Разве только по ночам выпивает, под одеялом… Видимся мы с ним редко — в последний раз разговаривали с неделю тому назад. Вадим приезжал в штаб отряда на совещание по поводу дисциплинарной практики… Да и какой там разговор: здорово — здорово, как живешь — нормально, до свиданья — прощай.

— И как он был настроен? Грустил, смеялся?

— Подразделение у Вадима благополучное, не то, что у нас — грустить нет причины. Смеяться — тоже. Обычное настроение занюханного «полустроевого» командира. Правда, если сказать честно, в том, что рота вышла в передовые, заслуга не Вадьки, а его предшественника. Азартный был мужик, всеядный, хваткий. Королев просто пользуется его заслугами.

— А какой он человек? Грубый, мягкий, веселый, серьезный? Не удивляйтесь глупым вопросам — хочется знать, с кем придется общаться.

— Человек как человек, — пожал плечами Зосимов. — Вот только друзей у него маловато — слишком сложный у мужика характер. Самолюбивый до глупости, шуток не понимает. Прямо таки звереет. Слышал, в последнее время сдружился со своим старшиной роты Тимкой Козелковым…

Еще один персонаж нарисовался! И за это спасибо!

Добято ощутил нечто подобное радости охотника, напавщего на след крупного зверя… Впрочем, радоваться рановато, «зверь» не может не понимать — преследующий его сыщик в первую очередь уцепится за близких к нему людей.

— Козелков — тоже грибами увлекается?… Краем уха слышал: весной заблудился в тайге ротный, увлекся «тихой охотой». Уж не на пару ли со своим старшиной?

Зосимов наморщил гладкий лоб, поглядел на календарь. Будто высчитывал по нему время первой пропажи коллеги.

— Да, действительно, было такое. Только без участия Козелкова — того в это время вызвали на допрос в отделение милиции.

— Допрос? По какому поводу?

Старший лейтенант презрительно отмахнулся.

— Сбежал из зоны один зек, вот и нагрянули сыскари искать его. Всех опрашивали, даже меня… Поэтому тогда Вадим отправился по грибы в одиночестве… Да и какие там грибы весной — одни слезы: строчки, сморчки.

— Не побоялся встречи со сбежавшим бандитом? Ведь это опасно.

Очередной пренебрежительный взмах рукой.

— Всего бояться — не жить. Вадим — не из трусливых, к тому же, ружьишко у него знатное: один ствол — под дробь, второй — под пулю.

— И как, удалось ментам повязать беглеца?

— Официально — не слыхал, по слухам — повязали… Правда, я не интересовался, тогда в роте случилась коллективная пьянка, подполковник все жилы вымотал. Приехала комиссия из Округа, шерстили всех подряд…

Может быть, появление местных сыскарей и приезд комиссии заставили лжеКоролева отправиться искать грибы?

Тарас Викторович понял — ничего больше из старшего лейтенанта не отсосешь, все, что тот знал — выдал на гора. Поэтому пришлось завершить беседу твердым обещанием поднять в Округе и в Москве вопрос об обеспечении личного состава военно-строительных отрядов Дальнего Востока соответствующим обмундированием.

Зосимова тоже можно отбросить, разочарованно решил Тарасик. Болтун и весельчак, «клопы» такими не бывают, они, как правило, сохраняют настороженное молчание. Хотя случаются, конечно, исключения, но у сыщика «работает» безошибочная интуиция, которая никогда ещё его не подводила.

Командира второй роты, которая отстраивала здания Учебного Центра, на месте не оказалось — неделю тому назад уехал в Окружной госпиталь. По причине кровоточащей язвы. Командиры взводов — либо сосунки, либо сержанты-контрактники, ни те, ни другие на связь с преступниками не пойдут — себе выйдет дороже.

Такой вывод сделал Добято, добрый час покуривая возле врытой в землю бочки, окруженной самодельными скамьями. Комфортабельная курилка располагалась рядом со штабом части и, видимо, предназначалась для офицеров и прапорщиков. У солдат — своя, примитивная, неподалеку от коллективного нужника. Она Тарасика не интересует.

Сведения, почерпнутые сыщиком, ненамного отличались от информации старшего лейтенанта Зосимова. Капитан Королев замкнут, самолюбив, невероятно обидчив, любит прогуливаться в одиночестве. В гневе теряет рассудок, может ударить, вцепиться в горло. Исчезновение капитана никого не огорчило и не обрадовало — к нему отнеслись равнодушно. Дескать, погуляет и появится, деться ему все равно некуда, разве только — в медвежью берлогу.

— Мужик — мудрый и глупый, одновременно, — поставил диагноз немолодой прапорщик. — Любой должен чем-то увлекаться, одни — бабами, другие — спиртным, третии — охотой-рыбалкой. Человек без увлечений, что жеребец без яиц. Вот и Вадька Королев — ни то, ни се. Самое тебе опасное мировозрение. Сказать — гупец не могу, умный мужик, но — себе на уме. К тому же, голубой…

— Говоришь, голубой? — возразил молоденький лейтенант. — А вот поселился у самой красивой бабы таежного края. Что ж он с ней по ночам травку варит? В жизнь не поверю!

Контрактник поплевал еа недокуренную сигарету, бросил её в бочку и, не прощаясь, пошел к ближайшей казарме. Лейтенант выматерился и побежал в противоположную сторону.

Ну, что ж, облик Убийцы, в принципе, сложился. Его привычки тоже ясны. Хотя и непредсказуемы. Ангел и сатана — одновременно. Именно таким Тарасик представлял себе Гранда.

Дело за малым — выследить и повязать! Первый шаг к захвату маньяка — выловить всех его местных «клопов» и передавить их…

18

Кажется, с расследованием в поселке Медвежья Падь почти покончено. Без малейшей пользы, с нулевым счетом. Если не считать, конечно, мимолетного знакомства с прапорщиковой сожительницей и её двоюродной сестрой, словоохотливой почтаркой, коротких бесед с офицерами отряда. Но все это — мелкие штрихи, нарисовавшие и без того известный портрет Убийцы. Ни одного подхода к его берлоге, ни одного намека на прислуживающего ему «клопа»… Или — «клопов»?

Впрочем, все впереди — в Голубом распадке многое прояснится, многое отпадет. Опыта сыщику, слава Богу, не занимать, везения — тоже.

Добято подумал, привычно взбодрил усы, погладил лысину. Остается навестить дом, в котором квартирует жирный прапорщик, укрепить знакомство с его хозяйкой и, одновременно, сопостельницей. Ибо оно, это знакомство, вполне может превратиться в путеводную ниточку, ведущую к логову Гранда. Ведь именно Евдокия получает корреспонденцию, и свою, и сожителя. Вдруг по этой цепочке прошло и предупреждение Гранду о появлении московского сыскаря?

Подозрение основанно не только на мелких деталях. Вскользь высказанная прапорщиком оценка всезнающей сопостельницы — уже не мелочь. Зря он все же не заставил жирного собеседника развить эту тему.

Изучение Евдокии — единственное, что держит сейчас сыщика в медвежьепадьевском поселке. Женщины, как правило, открываются не на пляже или на почте — дома, где они чувствуют себя полновластными хозяйками и по этой причине теряют контроль над своими язычками.

За столом, куда Евдокия просто обязана пригласить московского гостя, Тарасик изобразит этакого стеснительного увальня. Минимум слов, максимум внимания — вот залог успеха! А уж хозяйка, можно не сомневаться, примется перебирать по косточкам соседей и соседок, непременно коснется офицерских жен. А от них — несколько шагов до исчезновения красавца-капитана.

Весь поселок стоит на ушах, бабы взволнованно изобретают все новые и новые причины. Неужели, сожительница Толкунова не внесет в эти сплетни свою лепту? Обязательно внесет, да ещё в раскрашенном виде. А на утро, вооружившись новой информацией, сыщик отправится в Голубой распадок. Из медвежьепадьевского поселка большего не выдоить.

Добято в очередной раз ошибся — перед запланированным посещением избы Евдокии его ожидало неожиданное знакомство. В Медвежьей Пади появился ещё один человек, интересующийся судьбой исчезнувшего офицера. В поселок приехал сотрудник Особого отдела — мужчина средних лет с толстыми, чувственными губами и грустно повисшим носом, явно армянско-еврейского происхождения.

Ничего удивительного или из ряда вон выходящего. Еали уж даже зайцы в тайге насторожили длинные уши, а птицы взволнованно перекрикиваются, то уж Особому отделу приходится поворачиваться. Ибо расположение отряда и ракетной части — его епархия, а исчезнувший Королев — не лесник и не охотник — офицер. И не просто офицер — командир роты, которая строит совершенно секретный об»ект!

Поэтому Добято равнодушно воспринял желание особиста пообщаться. До ужина времени много, девать его некуда, авось, беседа принесет хотя бы крошку пользы!

Встреча состоялась не в штабе части — в «штабной» курилке. Так сказать, на нейтральной территории. Благо, там никого не было. Офицеры и старшины сидят в ротных канцеляриях, ожидают проверочного визита страшного полковника Виноградова. Личный состав, под бдительным надзором сержантов ещё исходит трудовым потом на стройках.

Представляться, «обнюхиваться» нет нужды — во время кратковременной остановки в Хабаровске Добято посетил местное управление ФСБ, которое уже получило факс из Москвы, коротко извещающий о скором прибытии сотрудника столичного уголовного розыска. Местный сыскарь не может не знать об этом, наверняка, проинформировали.

Во время тогдашнего знакомства с дальневосточными госбезопасниками впервые пришлось ему приоткрыться. Сейчас, вспоминая хабаровскую встречу с медвежьеподобным начальником уголовного розыска и изящным, немногословным фээсбэшником, Добято досаддиво морщился. Кажется, возраст берет свое, ослабли сдерживающие центры, поизносилась нервная система. Вот и заносит его то направо, то налево!

Тогда сыщик пошел на необычную для него откровенность с величайшим недовольством и осторожностью. Предпочитал работать в одиночку, не афишируя ни своих неудач, ни счастливых достижений, без умных советов и профессиональной поддержки. Тем более, не оповещая никого о планах и задачах.

А при знакомстве разболтался. Чувствовал — нельзя, где-то сидит чертов «клоп», поосторожничать бы. Из головы не выходили кадровик Лисица и его помощник, непонятная схватка в парке, ещё более непонятная слежка.

Единственно, что заставил сам себя сделать — ограничиться максимально коротким докладом: направлен, дескать, в Медвежьегорский гарнизон по поводу исчезновения одного офицера. Который вовсе и не офицер — матерый преступник. И — точка! Минимум разрешенной информации!

Особисты вежливо поблагодарили за ценные сведения и скучно пообещали всевозможную поддержку и помощь. Не уточняя какую именно и в какой период времени. В переводе: не надейся, ничего не получишь! Разве только подкинем парочку профессиональных советов. В которых сыщик не нуждается.

Кажется, все же решили поддержать сотрудника угро мощным своим плечом. Эта «помощь» появилась в лице носатого мужика.

Ну, что ж, нет худа без добра и, наоборот, добра без худа. У здешнего представителя Службы безопасности неизмеримо больше возможностей, он наверняка имеет десятки глубоко законспирированных агентов, а у Тарасика — один единственный: туповатый прапорщик с его подозрительной сожительницей. Явно не густо!.

Отмахиваясь ветками от злющих комаров, решивших полакомится свежатинкой, представители силовых министерств кратко обменялись туманными мнениями. Будто потертыми, бывшими в употребление, визитными карточками.

— Михаил Серафимович. Фамилия не имеет значения, — представился особист. — Разрешаю — Миша.

— Тарас Викторович, — так же серьезно ответил Добято. — Кликуха — Тарасик.

— Узнаю сыскаря, — рассмеялся Михаил. — Всегда говорят по фене… Кликуха!

— Покопаешься в дерьме, поневоле измажешься.

Помолчали приглядываясь друг к другу. Так присматриваются перед схваткой боксеры на ринге. Каждый — из своего угла.

— Настаиваешь, значит, что Королев — не Королев? — первым нанес удар Михаил. При этом многозначительно усмехнулся и прихлопнул окончательно обнаглевшего комара. — Уверен?

Насмешливый вопрос правомерен, ибо служба безопасности допустила болезненный для её имиджа прокол: плохо изучила прибывшего в отряд офицера, не покопалась в его внутренностях. До чего же хочется носатому оправдаться… не оправдываясь, убедить собеседника в том, что Королев — действительно Королев! Тогда все становится на свои места: обескураженный сыскарь убирается во свояси, ФСБ потихоньку исправляет свои ошибки.

Шалишь, братишка-конкурент, равнодушно подумал сыщик, ничего у тебя не получится, на руках у меня — все козыри и все тузы. Типа трех фотокарточек и показаний друга зверски убитого капитана. Кроме этих «козырей», имеется ещё сыщицкое чутье и сидящие в глубине души образы растерзанных Убийцей Николая и Галины.

— Настаиваю. Уверен, — односложно подтвердил Тарас Викторович. Подражая собеседнику, щелчком сбросив с носа слишком уж нахального комара. — Разве имеются другие версии?

— Имеются, — неуверенно проговорил особист. — Не забывай какой об»ект возводит рота, возглавляемая капитаном. Все на стройке тщательно проверены, имеют соответствующие допуски. Система проверок отработана и сбои невозможны. Твою версию сообщили из Хабаровска, но я с ней категорически не согласен. Поэтому криминальное прошлое Королева отпадает. Убежден, капитана похитили. Похищение не обошлось без зарубежной разведки. Схватили капитана, упрятали в тайге и сейчас выдаивают из него секретные сведения… Из этого и следует исходить.

Добято иронически вздернул правую бровь, пожал плечами. Зациклились госбезопасники на шпионаже, ищут агентов зарубежных спецслужб везде: в постелях любовниц, на свинофермах, в унитазах. Неужели и у этого фээсбэшника работает тот же гипноз, что у его начальников? Или — придуривается, набивает себе цену?

Конечно, Тарасик — не восторженный поклонник всеобщего разоружения и сердечной дружбы с тем же ЦРУ. Шпионаж был, есть и будет. Но в данном случае происками зарубежных спецслужб даже не пахнет — примитивная уголовщина. Да и что секретного может таиться в мозгу командира роты? Уж если и похищать, то начальника строительного участка либо кого-нибудь из ракетной части!

Но портить отношения со всезнающим госбезопасником не хотелось. В конце концов, он — единственная опора одинокого сыщика. Если не считать командира отряда.

— Ради Бога, исходи. Только мне не мешай. Знаешь, что происходит на кухне при двух хозяйках? — особист недоуменно вытаращил глаза. — Вижу, не знаешь. Бардак получается, вот что! Супы пересолены, картоха пригорает, котлеты пережариваются… Вот так! — торжествующе воскликнул Тарасик, пристукнув ещё одного комара. Будто вторую, мешающую ему «хозяйку». — Поэтому либо мы скоординируем свои планы, либо — жопка об жопку, кто дальше отлетит!

— Что ты имеешь в виду под «координацией» планов? — потерзал нос Михаил, будто подоил корову. — Если считаешь — криминал, а я — шпионаж, о какой координации можно говорить?

— Очень просто. Ты передаешь мне свою информацию, я тебе — свою. Остальное — по ходу дела. Клеймо шпиона так легко не приклеивается, значит, имеешь за пазузой соответствующие факты.

Особист закурил очередную, десятую по счету, сигарету. Похоже, никаких фактов у него не было, единственное желание — спровадить настырного сыскаря, не дать ему копаться в чужом бельишке.

Наверно, комары уже привыкли к табачному дыму, принялись чаще и чаще пикировать на толстый нос Михаила и лысину Тарасика. Злющие укусы мешали думать и говорить.

Собеседники помолчали. Смолили сигарету за сигаретой, хлестали себя сорванными ветками. Предложение сыщика повисло в воздухе, он не услышал ни отказа, ни согласия.

— Слышал, решил поохотиться, — многозначительно прищурился Михаил. — Благое дело, сам бы не отказался, да вот — заели дела… Конечно, охотиться будешь в окрестностях Голубого распадка?

— Начну там, после — куда кривая выведет, — схитрил Тарасик. — А что?

— Нет, нет, возражать не имею права… Когда едешь?

— Завтра утром.

— Гляди, поосторожней. Есть ориентировка — в округе завелись бандиты. Двое зеков, осужденных на длительные сроки, убили охранников и пустились в бега. Намечено прочесывание тайги вокруг об»ектов. С этой задачей я и приехал. Не напорись на нож или, тем паче, пулю…

— Спасибо за предупреждение. Учту.

Вот и весь разговор — сумбурный, туманный, ничего конкретного — одни домыслы и предупреждения. На прощание Михаил, поколебавшись, все же пооткровенничал.

— В Голубом распадке есть мой человек. Открыть его не имею права. Сам должен понимать — не маленький… Единственно, что могу сделать — нацелить агента. Когда придется тебе туго — поможет.

— Спасибо, — вежливо поблагодарил сыщик. — При случае в долгу не останусь, — щедро пообещал он. Будто за его спиной стоял добрый десяток оперативников. — Кстати, у меня имеется просьбишка. Сделаешь — буду благодарен, откажешься — не обижусь.

— Постараюсь, — осторожно пообещал особист. — Если, конечно, в моих силах…

— В твоих, в твоих… Свяжись с начальством, пусть блокируют район Медвежьей Пади и Голубого распадка, наглухо закроют аэропорта, железные дороги, хотя бы основные автомагистрали. Желательно, известные вам тропы контрабандистов.

— Боишься — выскользнет?

— Еще как боюсь, — признался сыщик. — До рези в желудке, до головокружения…

— Не бери в голову, сыскарь, демаю, что и без наших с тобой советов, все вокруг уже заблокировано — мышь не выскользнет.

Добято не притворялся, он действительно испытывал мерзкое чувство самого настоящего страха. Выскользнет из расставленных силков Убийца, как уже не раз выскальзывал, гоняйся тогда за ним по матушке-России, вынюхивай то стародавний, то свежий след кровавого маньяка…

19

Шагал Добято в штаб и насмешливо улыбался. Не успел приехать и сразу начал обрастать помощничками. Прапорщик, он же «юрист» и «опытный сыскарь». Всезнающий и хитроумный особист Михаил. Теперь ещё — его сексот, секретный сотрудник. С такой компанией не повязать убийцу — впору писать рапорт с просьбой немедленно отправить на пенсию.

Возле входа поглаживал тощий живот постоянный дневальный — худющий до прозрачности солдатик. Наверно, определили его на бездельную должность по причине «профнепригодности», пожалели слабосильного парня. А что ему прикажете поручить на стройке: бетон перемешивать, кирпичи подносить, доски приколачивать? Мигом сляжет в госпиталь, а то и вообще рассыпется!

— Как звать, сынок?

Дневальный нерешительно поглядел на члена комиссии. Черт его знает, как держаться с «пиджаком»: подхалимски улыбнуться или принять стойку «смирно»? Когда спрашивает офицер или сержант — это свои люди, следовательно, не опасные. А вот приехавший из самой Москвы — другое дело.

Паренек на всякий случай подобрал впалый живот, выпятил цыплячью грудь, задрал голову.

— Рядовой Тетькин… Иваном звать.

— Вот и хорошо, Иванушка, вот и ладно, — неизвестно за что похвалил Добято. — Ты должен знать, где квартирует прапорщик Толкунов.

— Так точно! — пропищал дневальный, ещё больше втянув живот. — Знаю.

— Подскажи, милый, как найти?

С одной стороны, проводить члена комиссии — заслужить ещё одну похвалу, с другой — как посмотрит начальство на самовольное оставление «поста»?

— Слушаюсь, товарищ… генерал, — на всякий случай солдатик присвоил «шпаку» генеральское звание. — Пойдете вот по этой улочке до самой окраины. Там ещё растут три дерева — выстроились, будто на парад. Свернете направо в проулок. В конце — изба тетки Евдокии.

Поощрительно похлопал дневального по тощему костлявому плечу, Тарас Викторович двинулся по указанному маршруту. В конце улочки, действительно, выстроились три могучих кедра. Будто указывают путнику дорогу. Усеянная кедровыми шишками земля вспучилась, обнажая толстенные корни.

Добято с показной нерешительностью затоптался на месте. Поднял с земли кедровую шишку, попробовал выковырять из неё давно выковырянный орешек. Заодно огляделся. Не следят ли за ним, не интересуются ли его времяпровождением?

Опасливость — не беспочвена. Если Гранд получил от своих «клопов» тревожный сигнал о появлении преследующего его сыщика, то он просто обязан проследить за передвижениями Добято. Ибо в этой информации таится опасность не столько для свободы Убийцы, сколько для его жизни.

Вроде, нет ничего тревожного, Тарасика никто не пасет.

В лесном поселке люди заняты своими делами. Близится завершение нелегкого рабочего дня, мужики — в тайге, жены спешно топят баньки, готовят еду, заманивают в избы загулявших ребятишек. Вот-вот появятся уставшие мужья или сыновья, обмыть, накормить их, уложить в чистые постели — святой долг каждой уважающей себя женщины.

И все же, зрители актерского притворства Добято — на лицо! Несмотря на непогоду, на приворотной лавочке сидят две бабки, судачат о своем, о женском. Заодно обсуждают скандальную историю с пропажей какого-то «ахфицерика». Увидев незнакомца насторожились, умолкли, уставились на него выцветшими глазками.

— Не подскажете, бабули, как мне разыскать избу тетки Евдокии? — вежливо осведомился сыщик.

Конечно, можно обойтись без расспросов — Иванушка так ярко прочертил дорогу к прапорщикову жилью — не ошибешься. Но расчет на словоохотливость соскучившихся в одиночестве старушек, вдруг они захотят посплетничать в адрес соседки, а в любой сплетне, даже самой бессмысленной, всегда можно отыскать полезный «самородок».

Сыщик не ошибся.

— Енто какая-растакая Евдокия? — высвободив из под платка сморщенное ухо, прошамкала одна из старушек, обращаясь не к незнакомцу — к товарке. — На нашей улице много их проживает. Евдокия Лагина, котора поит самогончиком солдатиков… Или, взять хотя бы Евдоху Поспевалову. Кажную ночку новый мужик ночует. Ни стыда у бабы, ни совести. — Мне нужна Евдокия, у которой квартирует прапорщик. — Так бы и говорил, так бы и спрашивал, — укоризненно закачала головой вторая старушенция. — Твоя Евдоха себя блюдет, ничего сказать не могу. Окромя квартиранта ни с кем не якшается… Да и то сказать — жизня одна, есть-пить надобно, а с её достатков кошку не накормить. Вот и приманила баба в свою постелю богатого мужичка. Он ей — разносолы, она ему… сам знаешь что, — бабка стыдливо отмахнулась высохшей ручкой, засмеялась, будто прокудахтала.

— Неужто у Евдокии никого нет? — усомнился Тарасик, присаживаясь рядом с бабками. — Родственники, дети — они ведь должны помочь…

— Сродственники, баешь? — негодующе зашамкала беззубым ртом первая старуха. — Нетути у Евдохи сродственников! Единственный сынок, Федька, сидит в узилище — изнасильничал девку… Болван безмозглый! Зачем насильничать, когда бабы сами вешаются на шею мужкам.

— Господи, как же не везет бедной женщине, — посочувствовал Добято. — Одна осталась на белом свете… И долго ещё сидеть сыну?

— По всем подсчетам — пять годков. А что ему не сидеть-то, когда голодная мамаша сама не ест и не пьет — отправляет бездельнику, прости меня Господи, колбаску с сырком да маслицем, деньги переводит, дуреха! Хоть бы ты присоветовал Евдохе взяться за ум. Тюрьма, она и есть тюрьма, а вот для Федьки — санаторий…

— Прям — санаторий! — воспротивилась вторая бабка. — На прошлой неделе навестил Евдоху освобожденный парень. От сына привез приветик. Дажеть глядеть на него страшно: худющий, кашляет кровью, ветром мужика качает. А ты баешь — санаторий!…

Все остальное Тарасику уже известно, а вот посещение освобожденного зека насторожило. Вполне возможно — не зек, и не освобожденный — посланец Гранда. Вроде, навестил мать дружана, привез ей сыновий поклон, на деле — инструкции босса. Что до кровохарканья и худобы — их организовать легче легкого, Добято не раз и не два, общаясь с криминальным миром, сталкивался и не с такими умельцами.

— И что, Федькин дружан осел в Медвежьей Пади? — с деланным сочувствием спросил он. — Воздух у вас — целительный…

— Куды там! Умотал в Сибирь, баял: там под Красноярском живут его родители… Кажись, поднадоело парню таежное житье, вот и заторопился. Автобусов у нас нетути, дак Евдоха упросила Борьку подбросить сыновьего дружка до района… Хотел было паря отказаться: пехом, дескать, быстрей доберусь — отсоветовали. Какие-сь бандюги об»явились. дажеть ахфмцера уволокли… Слыхал, небось?

Сменяя друг друга, старухи посвящали незнакомца в самые свежие медвежьепадьевские новости. Перемешанные, конечно, с фантастическими сплетнями. С такой энергией и заинтересовнностью — молодые позавидуют.

Добято рассеянно слушал бабок, думал о своем. Кажется, первый же день пребывания в отряде оказался для него на редкость результативным. Если так пойдет и дальше, защелкнет он на лапах маньяка милицейские браслеты.

Недавние мысли о возможности ухода на пенсию, под давлением удачно проведенного дня, расплылись в розовом тумане.

— Спасибо, бабушки, очень вы мне помогли… Значит, по проулку, в конце справа изба Евдокии, да?

— Правильна, милай, пусть Бог тебе поможет…

Правы старухи, до чего же они правы! Сейчас, как никогда раньше, неверующий сыщик нуждается в Божьей помощи. Ибо он, кажется, угодил в такую мясорубку, из которой непросто выбраться живым и невредимым. Все перемешалось: сожительница прапорщика, её двоюродная сестра, водитель Борька, сидящий на зоне сын Евдокии, его дружан, неожиданно появившийся в поселке и так же неожиданно исчезнувший.

Медленно, как-то торжественно, темнело. В домах зажглись окна, залаяли выпущенные на свободу дворняги. Осень — паршивое время года, Добято не просто не любит — ненавидит небо, покрытое сплошной завесой черных туч, моросящий дождик, обнаженные, сбросившие листву, деревья, длинные темные ночи.

Ему бы сейчас поужинать в тепле солдатской кашей, завалиться до рассвета на койку, но жизнь подталкивает в спину, заставляет идти к едва знакомой Евдокии, выслушивать её бредни, задавать хитрые вопросы. А что прикажете делать? Служба!

Заскорузлая привычка «не засвечиваться», интуитивная уверенность — его пасут заставляет сыщика шагать не посредине проулка — в тени высоких заборов. Конечно, это не совсем удобно — собаки страсть как не любят, когда к охраняемым ими участкам приближаются незнакомые люди, раздраженно лают, бросаются на заборы. Приходится мириться. Неожиданно Добято услышал шелестящие шаги. Слава Богу, опавшая с деревьев листва плотным слоем покрыла землю, неслышно пройти по ней невозможно. Не обращая внимание на усилившийся собачий брех, Тарасик застыл, плотно прижавшись к шершавым доскам.

Мимо него скользящей походкой прошел… солдатик Тетькин, вечный дневальный по штабу отряда. Выждав, когда он скроется в темноте, сыщик осторожно двинулся следом. Но сколько он не вглядывался в сгустившуюся тьму, сколько не прислушивался — ничего не заметил. Тетькин исчез. На подобии бесплотной тени отца Гамлета. Впрочем, чему удивляться? Иван мог отправиться в самоволку — свел знакомство с местной красоткой, вот и порешил полакомиться продажными её прелестями. Или его отправили к прапорщику — срочно понадобился врио заместитель командира отряда по тылу. Или послан кем-нибудь из офицеров к местной самогонщице.

Десятки вариантов и все — из области чистейшей фантазии.

Скорей всего, ко всем подозрительным лицам, которые крутятся в бескровной пока мясорубке, добавилось ещё одно — тощий дневальный по штабу. Невелика должность, но для «клопа» — довольно перспективная. Тетькин вращается среди штабников, командиров рот и взводов, приезжающх на разные совещания и летучки. Следовательно, он в курсе всех отрядных, и не только отрядных — ротных, новостей.

Мигом в голове выстроилась логическая цепочка очередной версии: Тетькин — Евдокия — Гранд. Между Евдокией и Убийцей — недостающее звено, которое предстоит ещё вычислить… Прапорщик? Отпадает. Во первых, глуп, во вторых, всегда на людях. Не побежит же за десятки километров с новостью в зубах?

На память пришел водитель Борька… Вот оно, возможное недостающее звено!

Отложив в память для будущего анализа пришедшую в голову, кажется, добротную и достоверную версию, Добято поспешил к избе Евдокии…

20

В избе Евдокии готовились ужинать. Постоялец возвратился со службы не только уставший, но чем-то встревоженный. Все понятно, решила заботливая хозяйка, военная служба — не гостинец, всякое бывает. Особо на хозяйственной должности разнесчастного Серафимушки. Наверно, бежал, торопился поужинать, отдохнуть, вот и отдышаться не может, хватает воздух на подобии вытащенной из воды рыбы.

Поспешно сбросил форменную куртку небрежно швырнул её на скамью, расстегнул портупею и уселся во главе чисто выскобленного стола. Вдумчиво изучает позавчерашнюю газету, доставленную из района Борисом, и косится на хозяйку. Дескать, почему не появляется перед ним дымящаяся картоха, не нарезана ветчина не ласкают глаза пупырчатые огурчики?

— Серафим Потапыч, сбросили бы сапожки, надели тапочки. Чай, ноги устали до онемелости, отдых им надо бы дать. Полежали бы малость — вон как дышите тяжело!

— Действительно, набегался, притомился, — не отрываясь от чтения, пожаловался прапорщик. — Всюду нужен хозяйский глаз: что в столовой, что на складах, что в кабинете… Погоди, баба, отдышусь, поем — тогда уж переобуюсь. Лучше скажи, что нового узнала, о чем бабы кудахчат?

— О разном… Сегодня навестил почту член комиссии…

Серафим насторожился, отложил газету.

— По какой надобности?

— Сеструха баяла — дружка хотел поздравить с днем рождения. Опосля передумал, дескать, телеграф все одно не работает, лучше проздравить по лесниковой рации… И — еще. Светка подметила — косился на вошедшего Борьку…

— Долго бездельничал на почте?

— Не. С полчаса.

Не переставая говорить, Евдокия хлопотливо возилась у русской печи и возле кухонного столика. Что-то резала, раскладывала на тарелках. Короче, изображала усердие заботливой и умелой хозяйки. Толстые, жирные губы Серафима тронула ироническая улыбка. Старайся, старайся, мясистая дура, рассчитываешь захомутать добычливого мужика? Все равно, не получится!

Когда женщина полезла в погреб за наливкой, во дворе над калиткой загрохотала приспособленная Серафимом жестянка. В нервном лае забился пес. В курятнике встревоженно заквохтали куры, в коровнике длинно и недовольно замычала стельная коровенка.

— Кого ещё несет нелегкая? — недовольно пробурчал прапорщик. Но не стал одеваться, наоборот, торопливо сбросил портупею, сапоги, расстегнул до пупа тужурку. — Неужто в штаб вызывают? Чего возишься недоенной коровой? — прикрикнул он на сожительницу. — Беги, открывай. Да наперед спроси кто жалует. Сейчас столько развелось бандюг — не перещелкаешь.

Не помешало бы продемонстрировать наличие оружия — это прибавит у бабы уважения к «отважному» мужику, но прапорщик всю службу провел в строительных частях, пистолеты, автоматы и прочую стреляющую нечисть видел только в кинофильмах да на плакатах. Вместо «макарова» пришлось положить рядом с собой на лавку здоровенный ухват.

— Извините за вторжение, — доброжелательно проговорил Добято, входя в горницу. — Решил заглянуть, напомнить — завтра утром поедем в Голубой распадок. Отдохнем, поохотимся. Слышал, куропаток там развелось — не отстрелять!

Прапорщик сорвался с лавки, бросил в сторону печи приготовленное для самозащиты «оружие». Появилась возможность ещё раз покрасоваться перед сожительницей, показать ей свою значимость. Ведь навестил его не сержант или прапорщик — представитель Центра!

— Вот это — гостенек! Спасибо, Тарас Викторович, уважили… А я только со службы — столовую проверял, старшин инструктировал… Евдокия, собирай на стол! — рявкнул он, помогая гостю снять куртку. — Да нарежь сырокопченной колбаски, ветчинки, достань икру, которую вчера принес. И — никаких дерьмовых наливок! Не позорь меня перед москвичем — поставь бутылку армянского коньяка!

Тяжеловесная хозяйка заметалась по горнице. Не прошло и десяти минут, как стол был накрыт цветастой скатертью, на которой выстроились тарелки и тарелочки, заполненные деликатесами, блюда с огурцами и помидорами, разделанная и украшенная кружочками лука сельдь, заливное из поросятины, жаренная козлятина, копченный медвежий окорок…

— Тетькин не заходил? — спросил сыщик, провожая взглядами каждое блюдо, торжественно выставляемое на стол, и глотая голодную слюну. — Вроде, обогнал меня. Я ещё подумал — вызывают вас на службу…

— Какой Тетькин? — удивился прапорщик. — Дневальный по штабу, что ли? Нет, не приходил… А вы что, видели его?

Добято недоумевающе пожал плечами.

— На улице темно, хоть глаз выколи. Прошел кто-то мимо — показалось Тетькин…

— Завтра же разберусь, по какой-такой причине солдат разгуливал по поселку? Ежели самоволка — накажу! — угрожающе пообещал прапорщик и снова толстое его лицо расплылось в радостной улыбке. — Да вы садитесь, Тарас Викторович, в народе не зря говорят: в ногах правды нет.

Интересно получается, подумал Тарасик, куда же торопился тощий дневальный по штабу? К зазнобе, что ли?

Может быть и к зазнобе, но интуиция подталкивала сыщика совсем к иной версии — возможно, Иванушка выслеживал сыщика. Естественно, по заданию, полученному от Гранда… Неужто повезло и в первый же день пребывания в таежном гарнизоне удалось вычислить «клопа»?

Глупость! Самое опасное для сотрудника уголовки — подозревать всех окружающих. Ибо в этом множестве, во первых, легко запутаться, во вторых — в толпе подозреваемых потеряется главное действующее лицо…

Сыщицкие мысли недолго мучили Добято, постепенно они растворились совсем в другихжеланиях, до краев заполненных голодом.

Присев к столу, он жадно оглядывал праздничное изобилие. Впечатление, будто находится не в таежной глухомани — в московской ресторации самого высшего разряда.

Вообще-то, побывать в ресторане рядовому сотруднику уголовного розыска довелось всего-навсего один раз. Тогда он вместе с ребятами из службы наружнего наблюдения отслеживал видного вора в законе, главаря одной из многочисленных московских криминальных группировок. Да и то заказывали только кофе с диетическими булочками. Дорогостоящие бутерброды и пирожные ели «глазами»…

— Спасибо, — пробормотал Тарасик, выразительно прикрыв хрустальную рюмку узкой ладонью. — Но я не пью… И — потом — сыт, недавно обедал, — добавил он, сглотнув тягучую слюну.

Куда там! Толкунов с одной стороны, Евдокия — с другой накладывали на его тарелку салаты, колбасу, поросятину. Прапорщик разливал коньяк.

— По таежному обычаю, — приговаривал он, — гостя встречают не словесами — выпивкой да закуской. Станете отказываться — обидите.

Пришлось согласиться. Правда Тарасик по примеру Серафима не заглотнул всю рюмку — культурно пригубил. И не стал метать в рот закуски — отщипнул вилкой кусочек поросятины, намазал его злым хренком, интеллигентно пожевал. Потом, так же вдумчиво, расправился с тонким кружком сырокопченной колбасы.

— Готовы к поездке? — отложив в сторону вилку, осведомился он. — Жена не возражает?

При заманчивом словечке «жена» Евдокия расплылась в радостной улыбке. Прикрыла разгоревшееся лицо полотенцем, испытующе поглядела на сожителя. Как он отреагировает — согласится или, наоборот, гневно нахмурится?

Толкунов ограничился пренебрежительным покачиванием головы. Дескать, спрашивать мнение у бабы все равно, что советоваться с забором.

— Дак, я што, — разочарованно забормотала женщина. — Дело мужицкое, пущай едет, коли нужно… Без моего Серафимушки в отряде шагу не шагнут, — не преминула она похвалить сожителя.

— А как дети? Без отца не соскучатся? — не унимался сыщик. — Правда, судя по возрасту Серафима, они уже взрослые.

О возрасте возможной матери мифических детей Добято не упомянул. Все женщины, начиная от малолеток и кончая старухами, считают себя молодыми и привлекательными. Усомниться в этом — нанести тягчайшую обиду.

Толкунов снова предпочел промолчать. Евдокия приняла его молчание за разрешение говорить. Всхлипнула, вытерла намокшие глаза и неожиданно разоткровенничалась. То-есть, поступила именно так, как добивался от неё хитрый сыщик.

— У нас с Серафимушкой нету обчих детей… А вот от первого муженька, земля ему пухом, имеется сынок. Феденька. Хороший парнишка, ласковый… Вот пусть Серафим сам скажет…

Никогда не видящий «пасынка» Толкунов одобрительно кивнул. Не затевать же в присутствии москвича семейную разборку, не упоминать же о живущей в Хабаровске законной половине, в «содружестве» с которой страстный Серафим настрогал четырех ребятишек?

— Бывает, — посочувствовал Тарас Викторович, узнав о том, что Феденька осужден невесть за какие прегрешения перед законом. — У моего друга сын тоже — на зоне. Недавно прислал весточку. Да не по почте — через освобожденного приятеля.

Вымолвил и выжидательно умолк. Самое время Евдокии признаться, рассказать о наведавшемся к ней туберкулезнике. А она, недавно стрекочащая на подобии швейной машинки, почему-то отвернулась к печи и загремела кастрюлями и чугунами.

Для сыщика молчание «подследственной» — красноречивое признание. Настаивать, ещё раз наводить женщину на больной для неё разговор? Стоит ли заниматься зряшным делом, как бы не навредить?

И все же попробовать не мешает. Не удалось — напрямую, двинуться в об»езд.

— Сын пишет?

— Иногда. Тяжело ему достается среди закоренелых преступников. Там ведь сидят не только безвинные — убийцы, насильники… Могут страшное сотворить… Слава Богу, Феденьку Бог силушкой не обделил, вот он и отбивается от бандитов кулаками…

Толкунову надоела женская болтовня.

— Выпьем? — потянулся он с бутылкой к гостю. — Что-то мне не по себе стало от ваших разговоров. Убийцы, ворюги, насильники…

— Простите, мне пора, — решительно поднялся с места сыщик. Дальнейшее продолжение застольной беседы — пережевывание уже сказанного и занесенного в память. — Гляди, Серафим, завтра не проспи.

— Ни в жизнь, Тарас Викторович. Баба не даст проспать, она у меня горячая, требует и ночью, и утром. Все ей мало.

Толкунов воркующе рассмеялся, ущипнул сожительницу за тугой бок. Евдокия спрятала раскрасневшее лицо, шутливо отмахнулась от любовника. Дескать, не молоденькие уже, пора и честь знать, пусть парни с девками балуются любовью.

— Вы скажете, Серафим Потапыч, — игриво заколыхалась она. — Тарас Викторович невесть что подумать может…

— Чего думать-то? Мужик мужика завсегда правильно поймет. Особо, когда речь о бабах, — ещё раз ущипнул подругу прапорщик. На это раз — за волнующую его воображение пышную грудь. — Гляди, баба, не вздумай трепаться о нашей поездке! Узнаю — подол задеру и отхожу вожжами.

— Что вы говорите, Серафимушка? Рази я без понятиев…

Гость поощрительно посмеялся, даже подмигнул люьбвеобильному хозяину.

— Спасибо за угощение.

Толкунов не стал удерживать москвича. Натянул сапоги, накинул форменную куртку, проводил до калитке.

— Не заблудитесь? — заботливо спросил он. — Может вызвать дневального — проводит?

— Не маленький — дойду. Итак, до утра!

Размышляя над посещением прапорщикова жилья, Добято медленно шел вдоль забора. В принципе, ничего нового он не узнал, если, конечно, не считать нежелания женщины признаться в посещении освобожденного зека. Да и это нежелание, если вдуматься, мало о чем говорит. Ну, навестил мать тюремного дружана туберкулезный приятель, ну передал ей послание, рассказал о зоне — что в этом криминального?

Пока сыщик пытался расколоть Евдокию, заодно лакомился вкусными её блюдами, на улице окончательно стемнело. В избах погасли окна, уличного освещения в таежном поселке не предусмотрено, дороги не покрыты гладким асфальтом.

То и дело оступаясь в рытвины и спотыкаясь о выпирающие корни деревьев, Тарасик наконец добрался до трех кедров. Сейчас свернет, минует лавочку, на которой недавно беседовал с двумя старушенциями, оттуда до штаба отряда — десять минут ходьбы.

Неожиданно он споткнулся об очередной корень и упал. Неудачно свалился — ударился плечом о валяющийся камень. Но падение спасло сыщика от смерти — стрела, выпущенная из арбалета, вонзилась в ствол. Не упади он — пробила бы грудь. Добято выдернул из кобуры пистолет, откатился к кедру. Вторая стрела ударила в место, на котором он только-что лежал. Опытный стрелок, не каждому дано за короткое время перезарядить арбалет.

Убийца понял — промазал и бросился наутек. Зашелестела листва, взлаяла проснувшияся собака. Если бы стреляли из пистолета либо ружья — ответить из «макарова» на звук выстрела, на вспышку. Арбалет — редкое бесшумное оружие ближнего боя профессиональных киллеров, не желающих привлекать к себе внимание. Даже собачий брех.

Тарасик переполз под прикрытие второго дерева, осторожно выглянул из-за толстого ствола, несколько минут выждал. Собаки постепенно успокоились. Ничто не нарушало ночного покоя.

Хитроумная тварь, этот кровавый Гранд! Только вряд ли он для расправы с преследующим его сыскарем выполз из надежной своей норы, скорей всего нацелил пехотинца. Возможно, хилого солдатика, Ивана Тетькина, который, недавно прошел мимо.

Кажется, началась охота на охотника?

Ради Бога, она, эта охота, ему на руку — поможет более точно вычислить таежную захоронку Убийцы. Было бы гораздо сложней, если бы Гранд продолжал отсиживаться, терпеливо пережидая опасность, невесть в какой норе. Сидел бы там тихо-мирно, ожидая благоприятной информации «клопа».

Кажется, Добято предстоит сыграть роль глуповатого, не способного на решительные действия сыскаря-хвастуна. Нечто вроде подставной утки, приманивающей селезня.

С одной, немаловажной разницей — у Тарасика нет страхующих его охотников, он одновременно и подставка и стрелок. Подстеречь и продырявить его не раз латанную докторами шкуру — легко и просто…

Это на первый взгляд легко, для непрофессионалов — просто! Ведь и у подставы имеются острые зубы, до поры до времени спрятанные под добродушной внешностью «интенданта».

Сыщик поднялся, отряхнул брюки, поправил куртку и медленно, попрежнему прижимаясь к заборам, держа наизготовку пистолет и до звона в ушах вслушиваясь в ночную тишину, пошел по улице к гарнизону…

21

Возле входа в штаб покуривает дневальный. Проходя мимо, Добято вежливо кивнул ему, осведомился: на месте ли командир. Про себя удивился. Быстро же обернулся арбалетчик, с»умел обогнать несостоявшуюся жертву. Ведет себя абсолютно спокойно — вытянулся, привычно втянул тощий живот. выпятил грудь. Будто только-что не освоил добрые полкилометра.

— Так точно! — вскинул тонкую руку к вылинявшей пилотке дневальный. — Товарищ подполковник — в своем кабинете, вместе с товарищем полковником.

— А ты все куришь? — ненадолго остановился Тарасик, глядя на латанные-перелатанные, но идеально надраенные сапоги солдатика. Не похоже, что недавно он ходил по грязной улице. — Вредно курить при твоем телосложении, как бы не заболел.

— Я жилистый, не заболею, — покашляв, заверил Тетькин. — У нас в роду все тощие: и отец, и дядья… Дедуля до девяносто прожил, и все — курил!

Снова сыщика охватили сомнения. Вряд ли тщедушный солдатик мог справиться с ткким серрьезным оружием, как арбалет. Для того, чтобы натянуть тетиву, нужна недюженная сила.

Кто же тогда покушался на жизнь настырного сыскаря?

Не слушая бравых заверений дневального, Тарас Викторович прошел в штаб. С Тетькиным ещё предстоит разобраться. Точно так же, как и с Евдокией, её сестрой Светкой, водителем Борькой, в который уже раз про себя перечислил всех подозреваемых сыщик. Будто не надеялся на свою тренированную память и вбивал в неё имена подозрительных лиц, как гвозди в доску.

В принципе, Медвежью Падь можно считать отработанной. После такой же «обработки» Голубого распадка настанет черед более серьезного анализа. Если, конечно, какой-нибудь арбалетчик либо автоматчик его не опередит.

Сейчас он попрощается с председателем комиссии, завтра рано утром — в «голубую» роту. Помощник номер один, разворачивается, небось, сейчас во весь хозяйственный размах: примеряет на себя гражданскую одежонку, снаряжает патроны, готовит ружье, ищет попутую машину. Заодно недоумевает по поводу неожиданного посещения представителя Центра. Единственный случай, когда начальство соизволило поинтересоваться его юитьем-бытьем, тем более, милостиво согласилось вместе поужинать.

Сожительница моет грязную посуду. Надо бы проследить куда она отправится после проводов «мужа», с кем повстречается, но для этого важного мероприятия у сыщика нет ни сил, ни возможностей. Отсутствует малозаметная, но такая необходиая Служба наружного наблюдения, остались в Москве привычные помощники, эксперты и стажеры.

Помощник номер два, сексот госбезопасности, получив указания шефа, с нетерпением ожидает в Голубом распадке появления человека, которого приказано опекать. С нетерпением потому, что каждое новое задание увеличивает об»ем бумажника…

В конце коридора — остекленная перегородка, за которой — утлое помещение со столом, непременной пищущей машинкой и несколькими стульями для посетителей. Приемная пустует, наверно, Парамонов командировал ординарца-ефрейтора для выполнения очередного задания.

Тарас Викторович со вздохом облегчения опустился на стул. Ломило голову, карежило суставы. Ничего страшного — привычная реакция организма, обычная нервная разрядка после происшествия на ночной улице.

Виноградов за закрытой дверью кабинета доколачивал Парамонова. С таким азартом, что в приемной слышно. Кажется, никто никуда не посылал охранителя командирского покоя, ефрейтор сам предпочел перебраться в коридор.

Так и есть, вот и он! Заглянул из коридора в приемную, опасливо поглядел на дверь в кабинет.

— Это самое… разрешите доложить… командир сейчас занят, — ординарец либо адьютант, черт их поймет в этом непонятном, полугражданском формировании, в три приема осилил простенькую фразу и выразительно пожал могучими плечами. — Лучше приходите завтра.

— Мне нужно сегодня, — жестко ответил Добято. — Дождусь.

Посчитав свою обязанность выполненной, ефрейтор снова занял свое место в коридоре. Его можно понять — слишком резкие выражения в адрес всесильного командира отряда допускал Виноградов, слышать их ефрейтору не столько стыдно, сколько опасно. Как бы после от»езда комиссии подполковник не вспомнил о невольном свидетеле и не отправил его в бригаду разнорабочих.

Добято проводил ефрейтора понимающим взглядом. Даже вздохнул.

Судя по негодующим выкрикам полковника, ждать придется долго. Ничего страшного, подумал сыщик, и не такое довелось проходить. Он заставил себя успокоиться, приказал расслабиться. Организм нехотя подчинился, дышать стало легче, головная боль отступила.

Пятнадцатиминутное ожидание ничего не изменило. Бу-бу-бу — доносился гневный голос полковника. Семен Дмитриевич отмалчивался. Сжимает, небось, под скатертью пудовые кулачища, глотает голодную слюну, с трудом удерживается от привычного мата.

Добято не выдержал и вежливо постучал в филенку.

— Кто там? Почему мешают? Не воинская часть — деревенская забегаловка!

Виноградов раздраженно открыл дверь. Увидел улыбающегося «пиджака», которого Москва навязала ему в помощники. Попытался изобразить приветливую улыбку. Не получилось — строевик ещё не успел отойти от разгромной, воспитательной обработки командира отряда, поэтому улыбка походила на оскал не успевшего насытиться хищника.

— Что вам… Тарас Викторович?

Похоже, полковник с трудом вспомнил имя-отчество сыскаря. Во-первых, слишком малозаметная фигура, чтобы перед ней расшаркиваться, во вторых — в гневе недолго свои «позывные» забыть. А гнев так и распирал строевика. Подумать только, распорядок дня выдерживается только на бумаге, самоволки превратились в обыденное явление, коллективные и индивидуальные пьянки заменили бывшее политпросвещение.

— Извините, оторвал вас… Пришел попрощаться, — миролюбиво произнес «пиджак». — Завтра в пять утра уезжаю в Голубой распадок. Сейчас поужинаю и — на боковую.

Сидящий напротив собственного стола Парамонов поднял голову с растрепанными волосами. Хотел что-то сказать, но ограничился виноватой улыбочкой, кивнул на спину полковника. Дескать, не та обстановка, чтобы пообщаться, отложим на денек, провожу начальство — самолично заявлюсь в «голубую» роту с непременным «пузырем».

Виноградов тычком подал руку.

— Желаю удачи.

Дверь захлопнулась. Будто вела она не в кабинет командира отряда — в камеру следствнного изолятора, которую сейчас используют для допроса «опасного преступника».

Добято нисколько не обиделся — понимающе улыбнулся. Словно при виде шалости малолетнего малыша. Резвись, дескать, сынок, расти, набирайся ума и силенок, понадобятся во взрослой твоей жизни. Она, эта изменчивая и вонючая житуха требует и того и другого, чем больше, тем лучше и надежней.

Не изменяя привычке прогуляться перед сном, он четыре раза обошел отрядный плац. Скупо освещенное пространство между казармами не пугало его, но все же сыщик вышагивал медленно, осторожно. Вдруг за углом штаба-столовой притаился со средневековым оружием в руках таинственный арбалетчик? Или, не доверяя своим шестеркам, пожаловал сам Убийца?

Поэтому намеченные на время прогулки размышления над новой версией не состоялись. Не та обстановка, голова отказывается работать в заданном направлении, мысли то и дело сворачивают на опасность ночной прогулки.

Все, хватит, пора — на боковую!

Обычный туалет в казарменной умывалке. Тарасик возвратился в свою комнату, разобрал постель, но раздеться не успел — раздалось легкое постукивание в фанерную дверь.

— Войдите! — негромко разрешил Тарасик. Рука автоматически пробралась под подушку к «макарову». — Кто там? Войдите!

С легким скрипом дверь открылась и вошел… Парамонов. Как всегда, сумрачный, неприступный.

— Извините за поздний визит, — буркнул он, пристроил фуражку на вбитый в стену гвоздь, ногой выдвинул на середину комнаты табурет, по хозяйски уселся. — Днем времени не хватает, вечером полковник… воспитывает. А поговорить край нужно… Надо бы, конечно, сразу после вашего приезда, но тогда не решился. Не знал, что вы — сыщик, думал — пошутили.

Темнит подполковник, придуряется, с насмешкой подумал Тарасик. После пред»явления фотокарточек Королева и Гранда можно было не сомневаться.

— Зря медлили… Кстати, как результаты поисков? Обнаружили хотя бы следы? Сколько групп работает?

— Я уже говорил, что выделить солдат не могу. Послал командира взвода и с ним трех сержантов. Выделил машину. Они пошарили по лесоучасткам, навестили старообрядческие заимки. Как я и думал, результат нулевой. Если не считать вот этого…

Добято взял за уголок поданный ему листок бумаги, явно вырванный из записной книжки. Досадливо поморщился. К «пальчикам», оставленным подполковником теперь прибавились его. Дай-то Бог, чтобы только они — не сам же Убийца добирался до почтового ящика, то-бишь, до поселковой почты. Следы мог оставить и посыльный. Только не на письме — на конверте.

— А где конверт? — затаив дыхание, спросил сыщик. — Неужели выбросили?

— А он-то зачем? Конверт, как конверт, стандартный, с марками и штемпелями. Как положено. Выбросил в корзинку для бумаг.

Добято резко поднялся, но подполковник опередил его. Понял свою ошибку и, не надев фуражку, выбежал из комнаты.

Пока он отсутствовал Тарасик прочитал записку. В начале — бегло, потом — более внимательно. Как он и рассчитывал, — примитивная угроза Гранда. «Ты посмел оскорбить меня. Готовься к смерти. Вслед за Кустовым — твоя очередь.» Естественно, без подписи, но текст говорит сам за себя. За полгода до трагичской смерти Николай тоже получал подобные анонимные угрозы.

— Вот конверт!

Парамонов тяжело дышал, видимо, бежал к штабу, а при его тучности и отсутствии постоянных физических тренировок, подобное поведение не могло пройти безнаказанным.

Разглядывать, изучать конверт Добято не стал — вместе с запиской аккуратно упаковал в целофановый пакет. Про себя ругнулся. Под рукой — ни лаборатории, ни специалистов-криминалистов, а время подпирает, не позволяет расслабиться.

— Кто такой Кустов?

— Командир взвода зосимовской роты. Вчера пропал…

— Тело нашли?

— Нет… Исчез, как и Королев, бесследно… Вообще-то, исчезновение младшего лейтенанта и подтолкнуло меня посоветоваться с вами… Таких цидулек, — брезгливо ткнул он пальцем в лежащий на кровати пакет, — у меня — полсейфа. С того самого дня, как доложили об исчезновении Королева.

— Почему не сказали сразу?

— А зачем говорить? Бояться я не боюсь, отвык на военной службе. Это пусть ваш Гранд боится, доберусь до подлой его души — вытряхну её из тела!

— Почему был похищен именно младший лейтенант Кустов?

Парамонов покаянно вздохнул, поглядел в угол комнаты. И начал рассказывать. С частыми остановками, с непременным приложением матерных сравнений…

22

Оказывается, первая и, кажется, единственная ссора «капитана» с младшим лейтенантом произошла в местной чайнухе, после совещания у командира отряда. Такая уж привычка укоренилась у отрядных офицеров — любое совещание или собрание обязательно отмечать выпивкой.

— Не пора ли, Сергей Дмитриевич, положить конец пьянкам? — нерешительно спрашивал командира помощник по воспитательной работе. — Как бы плохо не кончилось…

— Ничего плохого не будет, вшивый воспитатель, — небрежно ронял Парамонов. — Расслабятся парни, отойдут. Не ребятенки, ведь — зрелые мужики! Забудь о моральном облике строителя коммунизма, бывший комиссар, живи сегодняшним днем.

Сомов замолкал. Вступать в спор с самоуверенным, настырным командиром все равно, что пытаться головой пробить железобетонную стену.

Действительно, ничего страшного не происходило. Офицеры произносили привычныее тосты либо пили втихомолку, без торжественных речей. Потом расходились. Приезжие уезжали на грузовике: ротные — рядом с водителями, взводная молодежь — в кузове. Все тихо-мирно. Перепивших более трезвые собутыльники заботливо доставляли либо в снимаемые квартиры, либо в общежитие.

На этот раз тихо-мирно не получилось.

Королев впервые присутствовал на «мероприятии». По обыкновению не пил, чокался под тосты стаканом с газированной водой. Отхлебнет глоток и поставит на стол. До следующего тоста. С презрением поглядывал на опьяневших лейтенантов, брезгливо морщился. Он давно бы уже уехал в роту, но грузовик — единственное средство передвижения, не заставишь же взводных полсотни верст шагать по лужам. Вот и приходилось терпеть.

Темка Кустов прибыл в отряд из военно-строительного училища за два месяца до появления Королева. Как и все молодые офицеры, младший лейтенант мечтал о быстрой карьере, соответственно, был преувеличенного мнения о своих способностях. Хмель быстро вскружила голову недавнему сержанту, запинаясь на каждом слове, он выкрикивал тосты, высоко поднимал над головой стакан.

Владелец чайнухи, кривоносый, узкоглазый китаец по прозвищу «Капитана», предвкушал солидную прибыль. Посмеиваясь, нахваливал водку собственного изготовления, на самом деле — местный самогон, велел подать офицерам так называемый «кавказский» шашлык. По слухам, мясо для него добывается примитивным и, главное, баснословно дешевым способом — умерщвлением бесхозных собак и кошек.

Во время очередного тоста Кустов, размахивая полным стаканом, выплеснул часть водки на сидящего рядом Королева.

— Не можешь пить — лакай молоко, — более или менее добродушно отреагировал ротный, вытирая тужурку носовым платком. И — добавил. — Сосунок безмозглый!

Подобного оскорбления младший лейтенант не смог перенести. Поставил стакан и уперся обличительным взглядом в капитана.

— Говорят, на «голубых» водка плохо действует, — прошипел он. — Даже на мальчиков у них не стоит! Так это или не так — вам, товарищ капитан, видней.

— Что ты сказал, молокосос? — тоже поднялся Королев. — Да я тебя одним плевком пополам перешибу! Немедленно извинись!

Извиняться Кустов не собирался. Смеясь над удачной шуткой, покачивался, издевательски глядел на «голубого» капитана.

За столом притихли. Все ожидали продолжения. Казалось, Королев сейчас врежет обидчику между глаз, разорвет его на части. Владелец питейного заведения поспешно убирал под стойку легкобьющуюся посуду, официантки укрылись в раздевалке.

Тогда драка не состоялась. Королев пересилил себя, проглотил две какие-то таблетки, приказал своим офицерам выходить к ожидающему грузовику. На пьяного младшего лейтенанта старался не смотреть, а если и поглядывал, по словам отрезвевших собутыльников, в его глазах вспыхивали огоньки бешенства.

И вот — продолжение…

— Об исчезновении младшего лейтенанта Виноградову доложили?

Парамонов насупил густые брови.

— Пришлось доложить… Знаете, Тарас Викторович, полковник нисколько не удивился. Только пробурчал что-то о бардаке под красным фонарем. И — все… Что делать с этим? — снова кивнул он на целофановый пакет.

Добято задумался. Он понимал — Парамонову грозит серьезная опасность, Грунд — не тот человек, с которым можно шутить, он — Убийца, кровавый маньяк, садист. Трудно даже подобрать определение для этого упыря! Но пугать командира отряда не следует. Правда, похоже, он не из трусливого десятка, но всему есть предел. В том числе, и человеческому терпению.

— Мне кажется, лжеКоролев пытается вывести вас из равновесия, заставить испугаться, бросить уже начатые поиски, — Парамонов окинул сыщика насмешливым взглядом. Дескать, нашли пугливого! — И все же я посоветовал бы вам принять меры предосторожности…

— Не высовываться из штаба, сидеть на толчке с пистолетом в руке? Избавьте, Тарас Викторович, не забывайте с кем имеете дело!

— Сидеть на толчке — конечно, глупость. Что могу посоветовать? Без оружия не выходить. Подобрать на роль телохранителей солдат покрепче, вооружить их. И меньше ездить по таежным дорогам… Не хотелось бы вас пугать, но вы имеете дело с Убийцей, безжалостным и хладнокровным. Исходите из этого.

Парамонов снова улыбнулся. На этот раз — нерешительно…

23

Темная, предрассветная ночь напоминает распахнутые в полете крылья огромного ворона. Дождь прекратился, но черные тучи угрожающе ползут над сопками. Казалось, рослые кедры вот-вот распорят им брюхо и выпустят на, и без того промокшую до корней, тайгу очередной водопад. Вокруг — тишина: не щебечут только-что проснувшиеся птицы, не шелестит листва на деревьях, в ручьях и родниках притихла вечно бурлящая вода. Природа ожидает приближающийся рассвет.

Осень… В такое же неуютное время Добято в последний раз видел Галину. Встретились они не на промозглой московской улице — в метро, на станции Китай-город. Тарасик спешил на работу, как обычно, запаздывал. Галина, не торопясь, ехала в суд. А куда ей торопиться — начальство, сама себе и власть, и законодательство. — Тарасик? Господи, вот это встреча! Сто лет тебя не видела, соскучилась страшно!

Сто не сто, а полгода пробежало. За это время Добято успел жениться на Марийке, а Галька, судя по вторично округлившемуся стану, тоже зря времени не теряла.

— Я… тоже… соскучился, — в три приема одолел простенькую фразу Тарасик. Преодолевая неожиданную неловкость, спросил. — Как Николай? Трудится?

Храмцова опустила голову, спрятала ироническую улыбку. Вопрос, действительно, глупейший. С прокурором сотрудник уголовного розыска встречается, если и не ежедневно, то по нескольку раз в неделю — наверняка!

Женщина мягко взяла друга детства и юности под руку, увлекла в сторону от потока пассажиров. Они остановились возле облицованной плитками стены.

— Конечно, трудится, куда деваться. Сам понимаешь, нелегко Коленьке с его несовременной принципиальностью. Каждый день ушибается, шишек — не пересчитать. А кому их лечить, если не жене?… Как твоя молодая?

Молодожен изобразил, несуществующую на самом деле, светлую радость. Даже рассмеялся. И показал отогнутый большой палец. Дескать, все великолепно, не могу нарадоваться!

Галина наклонила голову, положила руку на грудь Добято. Будто не доверяя ответу, прослушивала его сердце.

— Зачем ты это сделал, Тарасик? — почти прошептала она с укоризной. — Ведь знаю — не любишь…

Добято сам знал — не любит, к женитьбе толкнула обида. Ах, ты, значит, так, выбрала Николая, вот тебе, получай! Я тоже не лыком шит, ни одна девушка мимо не проходит, одаривает обещающими взглядами! Обзаведусь семьей, ребятишками — пожалеешь, что оттолкнула!

Но не об»яснять же это, не клонить повинную голову?

— Кто сказал, что не люблю? Дуреха ты, Галька, настоящая дуреха! Не сомневайся, у нас с Марийкой — полный порядок… Правда, детей пока нет, но они обязательно появятся.

Тонкий намек на очередную беременность Храмцовой. Галина покраснела. В наказание легонько шлепнула нахала по плечу. И вынужденно рассмеялась.

Разговор ни о чем. Приглашения в гости — надуманны, каждый знает — визитов не будет. Ибо Галина чувствует неизвестно какую вину, боится обидеть Марию. Тарасик тоже мучается. Вдруг Николай со свойственной ему проницательностью разгадает распавшийся любовный треугольник?

Получается, как в затасканном «сказочном» анекдоте: своя жена — Баба-Яга, чужая — Василиса Прекрасная, муж её — Иванушка-дурачек.

Какое уж тут гостевание?

Встреча на Китай-городе — последняя, Тарасик больше не видел юношескую свою любовь… Если не считать залитой кровью квартиры Храмцовых и два растерзанных бандитами тела…

Добято тряхнул головой, будто выбросил из неё несвоевременные воспоминания. Огляделся вокруг. Мрачная картинка, будто провалился он в преисподнюю и готовится предстать перед самим Сатаной.

По раскисшей таежной дороге, которую назвать «дорогой» можно только с солидной долей иронии, медленно едет грузовая машина. Переваливается с ухаба на ухаб, болезненно скрипит, завывает изношенным двигателем.

Рядом с зевающим водителем — средних лет мужчина со знаками отличия сержанта. Старшина «голубой» роты, контрактник Тимофей Козелков. В кузове, на мешках с обмундированием и продуктами удобно устроились Добято и Толкунов. В стороне — туго набитые вещмешки, ружья в чехлах.

В поношенных штанах и броднях, в наброшенной на толстые плечи телогрейке прапорщик выглядит московским бомжем. Всю жизнь проходил в форме, никогда не покупал ни костюмов, ни модных курток, ни таких же модных рубашек, галстуков. А тут — просьба-приказ московича: ехать в штатском!

Поневоле пришлось обратиться к сожительнице.

Возвратившись из коровника, где рачительный «хозяин» оглядывал будущую кормилицу семейства, Толкунов стянул рабочий ватник, измазанные навозом кирзачи. Потоптался возле стола, прикидывая как половчей изложить свою просьбу. Казалось бы, ничего затруднительного, но Серафим терпеть не мог просить что-либо у сожительницы, вот и предстояло облечь унизительную просьбу в форму привычного приказания.

— Как там наша буренушка? — ласково спросила женщина, адресуя эту ласку и к корове, и к будущему муженьку. — Не собирается опростаться?

— Что я тебе — ветеринар? — огрызнулся «хозяин».

— Не сердитесь, Серафим Потапыч… Просто долго сегодня оглядывали буренку, вот я и подумала…

Прапорщик пренебрежительно посопел. От пола тянуло сыростью, пришлось натянуть на толстые, деревенской вязки, носки обрезанные валенцы.

— Сама слышала: на охоту собираюсь, — хмуро об»явил он. — В Голубой распадок. В пять утра отправляемся с москвичем. Не в погонах же ехать. Волоки, что осталось от умершего мужа.

Это — не унизительная просьба — военный приказ! Да ещё сдобренный непреклонным видом, выпячиванием жирной груди.

— Сей минут сделаю, Серафим Потапыч! — с готовностью воскликнула обрадованая человеческим отношением женщина. Ведь Толкунов чаще ворчит и даже орет, а тут снизошел до просьбы. — Хороший вы человек, всех привечаете, Бог отплатит вам за доброту!

Сожительница вскрыла сундуки, стоящие вдоль стен горницы, открыла шкаф. Толкунов не ошибся — одежонка осталась. Правда, мужик Евдокии был немалого роста да и разворотом крутых плеч Бог его не обидел. По сравнению с ним прапорщик-пузан выглядит сказочным колобком.

Натянул Серафим на себя широченные штаны, влез в теплую рубаху — будто утонул. Погляделся в зеркало — плюнул. Такая уродина в нем отразилась — зверье в панике разбежится, птицы с веток повалятся от хохота.

Евдокия, прикрывая лицо передником, захихикала.

— Чего смеешься, паскудина? — раздраженно цыкнул постоялец. — Ушила бы, что ли, не выглядеть же перед москвичом огородным пугалом!

Женщина послушно достала с полки швейные принадлежности. Расправила одежонку, принялась за шитье.

— Сапоги имеются?

— Сичас достану!

С броднями сорок шестого размера пришлось смириться, их не ушить, не обрубить. Толкунов натолкал в носки газетной бумаги, навернул на ноги несколько портянок. Потопал по чисто вымытому полу — опробовал. Свободно, конечно, нога болтается, зато тепло и не жмет.

И все же выглядит цирковым клоуном…

Не зря попутчик давится от обидного смеха, отворачивается.

— Ничего смешного, — обидчиво покривился Серафим. — В тайге и не в таких нарядах ходют… Спасибо Евдокии — обмундировала. Сохранилась у бабы мужняя одежка — ушила её, подровняла. За курткой пришлось сбегать к соседям, после — к бабам, живущим на заимке. Ночь, тьма — хоть глаза выколи, а Евдокия, заради постояльца, не напугалась — побежала. Хорошая она баба, Тарас Викторович, повезло мне с ней… Правда, не в меру болтлива, да я не лыком шит — воспитую…

Машина «споткнулась» на очередной колдобине. Толкунов ударился плечом о борт и невольно вскрикнул.

— Надо бы верхней дорогой ехать, — пробурчал он, растирая ушибленное место. — Дерьмовый водитель сунулся в непролазную грязь…

— Разве есть другая дорога?

— Поверху сопок, через перевал. Там камни ужасть какие, но все ж не грязь… Это Евдоха присоветовала нижнюю дорогу, а я, дурак, послушался бабы.

Помолчали. Прапорщик что-то бормотал, ругался в адрес водителя-неумехи.

— И к кому бегала твоя сожительница за одежонкой? — максимально равнодушным тоном перебил стоны спутника сыщик, но внутри у него все замерло. — На твою фигуру непросто одежонку отыскать…

— Не одежонку — куртку, — поправил Толкунов, горделиво откинув назад. — Разбудила соседей — не нашли, пришлось бедолаге бежать аж к Афоньке. Есть такой мужик на заимке — представительный, солидный. Вроде меня. У него и позычила…

Серафим подергал пору старенькой куртки, пытливо поглядел на собеседника — как тот реагирует на упоминание «представительности» и «солидности»? Насмешливо усмехается либо уважительно кивает? Вроде смотрит понимающе и уважительно.

А Добято сейчас не до переживаний помощника. Заложив в память для последующей разработки ещё одно имя — пока незнакомого Афоньки, сыщик несколько минут помолчал. Будто собирался с силами для следующего вопроса.

— Пока есть свободное время, расскажи ещё раз про свое расследование, — попросил он.

Тарасик сейчас — натянутая пружина. Если он рассчитал правильно, Гранд не упустит возможности ликвидировать сыскаря, повисшего на его хвосте. Узнав от Евдокии время выезда «охотников» и намерение ехать именно нижней дорогой, Убийца либо сам заявится в удобное место, либо пошлет своих шестерок, которыми он наверняка обзавелся.

— Какое там расследование, — скромно отмахнулся Серафим. — Командир не дал развернуться. Только и удалось «пощупать» травяную колдунью. С самого краю…

Добято вторично слышит эту историю, но все ещё надеется, что Серафим припомнит дополнительные детали, пусть мелкие, казалось бы, ни о чем не говорящие. По мнению сыщика любой сыск опирается именно на мелочи, ибо крупные «камни» оседают на дно, они легко просматривются поэтому пользы от них, как от козла молока. А вот мелкие, малозаметные, если сложить их вместе, могут привести к серьезным умозаключениям, такую составить «мозаику» — пальчики оближешь.

Но ничего нового от прапорщика он так и не услышал. За исключением очередного потока нескрываемой похвальбы.

— Кто такой Чудаков? — спросил Тарасик, оглядывая придорожный кустарник и выступившие из темноты кедры. — Он что — друг Королева?

Убивать московского посланца Гранд сразу не станет — вдруг тот заявился по его прогнившую душу не один. Значит, появится надежда расправиться с Убийцей…

Прапорщик задумчиво поглядел в глубь лесного массива. Будто попытался высмотреть среди деревьев или в зарослях багульника поджарую фигуру помощника лесника. На самом деле ему страх как не хотелось исповедываться перед дотошным москвичем и он выискивал способы увильнуть от ответа или свести его, этот свой ответ, к набору ничего не говорящих слов.

Добято терпеливо ожидал. Замешательство несдержанного на язык болтуна насторожило его. Что связывает прапорщика с помлесника и помлесника с Убийцей? Если из этой формулы выбросить середину — Чудакова, что останется? Гранд — Толкунов?

Тьфу, черт, какая бессмыслица лезет в башку! Из прапорщика преступник, как из Виноградова — няня в детском садике. И все же интересно, что связывает работника лесничества с врио начальника тыла отряда? Какие невидимые ниточки связали этих разных людей?

Сыщик не знал, даже догадаться не мог, что год тому назад два разных по характеру человека — старшина медвежьепадьевской роты и помощник лесника из Голубого распадка — подружились на почве любви к бутылке. Как выразился немногословный Василий: один пьет — злой алкоголик, вдвоем — добрые приятели.

Иногда, пользуясь попутным транспортом, Серафим навещал Голубую заимку, гораздо чаще Василий приезжал по делам в лесничество. В Голубом распадке друзья распивали на квартире Чудакова, в Медвежьей Пади — у заботливой и запасливой Евдокии. И там и там — самогон. Плохо очищенный, мутный, но настоенный на лесных ягодах. Магазинное пойло — не в чести, как любит приговаривать Васька: фабрикой воняет. А вот профильтрованный через газетную бумагу и активированный уголь, сдобренный таежными ягодами самодельный спиртной напиток и душу веселит, и головную боль не вызывает.

Чокаясь граненными стаканами, друзья говорили о виражах и вывихах современной политики, об охоте и рыбалке, и, не без того, о бабах. Особое внимание Чудаков уделял своему начальству, Толкунов — своему командованию. Доставалось и тем, и другим.

Прапорщик щебетал лесной птахой, помлесника иногда вставлял в его трели короткие словечки с непременными матерными присловьями. Ничего необычного, тем более, зазорного: водка и бабы — даренная Господом услада для несчастных мужиков, начальство любого вида — подарок Сатаны.

Однажды, в изрядном подпитии, Васька пожаловался другу: тайга, мать бы её в корень и в дупло, прямо-таки пожирает одежку — не напасешься. Не говоря уже про обувку — за один обход подметки становятся вдвое тоньше.

Разнеженный двумя стакашками едучего самогона, прапорщик немедленно предложил свою помощь. Что стоит, спрашивается, всемогущему старшине роты списать десяток кирзачей? Составишь акт о негодности, подмахнет командир — все дела. А сколько списывается ещё годных для носки гимнастерок и штанов!

— Только, учти, друг, — ни звука, — предупредил он. — Болтанешь где-нибудь — оба погорим… И еще, как бы это выразить, у нас ведь рынок, так?

— Не волнуйся, дружище, мать твою в делянку. Ты меня обмундируешь, я в долгу не останусь — расплачусь. Рублевками не обещаю — окончательно обнищал. А вот самогончиком поделюсь.

Таким образом помлесника оделся и обулся, а разворотливый его дружок получил по договоренности половину стоимости презентованного обмундирования. В виде двух канистр таежной отравы…

Не расскажешь же об этом собеседнику? Ишь как сверлит умными глазищами, как морщится в ожидании «добровольного» признания!

— И все же, что из себя представляет Чудаков? — не выдержал слишком долгого молчания сыщик.

— Сказал же — не успел до него добраться, командир помешал, — снова отвел в сторону блудливые глазки Серафим. — Говорят, молчун. В тайге все молчуны, она, треклятая, не любит трепачей.

Значит, и тебя тоже, про себя с»ехидничал Добято, погасив смешок во время прижатым к лицу спасительным носовым платком.

Мелькнувшая мыслишка о возможном предательстве помощника не вызвала в душе сыщика привычного пожара. Он привык иметь дело не с идиотами — с умными и находчивыми преступниками, а Серафим ассоциируется с примитивным жуликом, которого Гранд на версту к себе не подпустит.

— Ежели вы с Чудаковым — друзья, почему ты заставил… жену бегать по соседям, заполночь будить какого-то Афоньку? Не проще ли было одолжить куртку у друга?

Прапорщику страшно захотелось чисто народным жестом повертеть пальцем у виска. Дескать, крыша поехала у московского начальника, не врубился вонючий интиллигентишка в то, что Серафим с Евдокией живут в Медвежьей Пади, а Васька — в Голубом распадке. Но прапорщик, конечно, не решился на подобную вольность, которая непременно аукнется, ежели обиженный «пиджак» стукнет командиру отряда.

Поэтому пришлось призвать на помощь присущую Толкунову хитрость и дипломатичность.

— Я позабыл вам сказать: Васька Чудаков обитает в Голубом распадке. Поэтому не было никаких возможностей гонять бабу за полсотни верст…

Итак, все связано, все об»яснимо, думал сыщик, рассеянно вслушиваясь в болтовню спутника. Сестра Евдокии — почтарка, через неё и водителя Борьки — связь с боссом. Под прикрытием переписки с сыном-зеком. Через наивного дурака — сопостельника Евдокия всегда в курсе всех отрядных дел. Узнав о предстоящем выезде на охоту, она, под видом поисков одежды для прапорщика, сообщила Гранду.

«Клоп», вроде, вычислен. Но где гарантия, что он единственный? Ведь трудно представить себе женщину, даже такую дородную, как Евдокия, натягивающую тетиву арбалета.

Разобраться в этом — дело будущего. Сейчас нужно ожидать ответных мер Убийцы, получившего сигнал опасности… Каких именно?…

Как же это трудно совместить: ожидание нападения Гранда или его шестерок, анализ многословного рассказа прапорщика и размышления. От напряжения заболела голова, в глазах появилась резь.

— … хитрая колдунья пыталась обвести меня вокруг пальца, но я не лыком шит…

Да, сыщик привык работать в одиночестве, но это «одиночество» было надуманным, тешившем его самолюбие. На самом деле Тарасика раньше подпирали оперативники, эксперты-криминалисты, ребята из службы наружнего наблюдения. А он, идиот, в Хабаровске наотрез отказался от предложенной помощи. В результате остался беззащитным.

Явно непрофессиональное поведение! Мало того — легковесное!

— … удалось выкачать из колдуньи немало ценного, — во всю фантазировал прапорщик.

В принципе решение «подставиться» Гранду — правильное, но насколько было бы легче сделать это, имея под рукой помощников. А сейчас он голый. О жирном прапорщике можно не упоминать — бездарь и трус. Ротный старшина, если верить командиру «столичной» роты, повязан с лжеКоролевым. Водитель не в счет…

— … а на кухне у чертовой знахарки — будто в аду: воняет, булькает, шипит. Меня аж затошнило…

Рассвет занимался хмурый, недовольный. Сначала стали просматриваться кусты, с двух сторон заблокировавшие избитую дорогу, потом «проявилась» и она — в размоинах, лужах, глубоких выбоинах. Водитель вырубил дальний свет, оставил одни подфарники.

— Кто сейчас командует «голубой» ротой?

— Лейтенант Зимин. Командир первого взвода. Вреднючий, доложу вам, мужик, тряпки у него не выпросишь. Однажды, мне понадобились помощники — погрузить на машину пустую тару: бочки, ящики, термоса. Как положено, обратился к Зимину… А он…

Что ответил прапорщику жадный комадир взвода узнать так и не пришлось. Впереди, с грохотом, ломая ветки, рухнуло, перегородив дорогу, огромное дерево. Грузовик ударился передком в его ствол, двигатель заглох. Прапорщик кубарем полетел в лужу. Распластался в ней на подобии раздавленного червя. Добято ударился головой о край кабины и потерял сознание.

Когда он пришел в себя, лежал на мешках под прицелом пистолета. Рослый амбал, раскорячившись, высился над ним. Козелков, водитель и Толкунов распялились у борта грузовика. За их спинами — второй налетчик,коротконогий здоровяк с армейским тесаком.

— Очухался, сыскарь? Ты то нам и нужен…

В левой руке амбала — добятовский пистолет. На прыщеватом лице — злобная улыбка.

Тарасик, преодолевая головную боль, поднялся, прислонился к высокому борту машины.

— Держи, дружан, дарю.

Не решаясь отойти от плененного сыщика, налетчик бросил пистолет напарнику. Тот не смог поймать его и «макарыч» упал в лужу. Оба посмеялись. Опасаться нечего — водитель и пассажиры, небось, в штаны наложили, на предрассветной дороге — тишина и покой, нарушаемые разве беззаботным пением птиц.

— Мочкани его, Федька!

Федька? Неужели — сынок Евдокии?

Стоящие возле машины пленники обернулись на голос коротконогого. Добято показалось, что сынок Евдокии подмигнул Козелкову… А может быть, прапорщику? После удара головой о край кабины — неразбериха и туман. Главное, подмигнул!

— Погожу малость… Вылазь, сыскарь, побазарим.

Если не убили сразу, есть надежда на спасение. Судя по всему, бандитов только двое. Ну, с двумя-то он справится! Особенно, если поможет старшина. Значит, Гранд решил сам не появляться… Прокол? А может быть наоборот — конторолируемая ситуация?

Амбал первым спрыгнул на грязную дорогу. Знал бы он способности плененного сыщика — не допустил бы подобной ошибки. Добято прыгнул следом, ударом ноги выбил пистолет, ребром ладони врезал по шее. Налетчик покачнулся, но устоял.

— Вот ты как, падла вонючая? Сейчас разделаю на бифштекс!

Ударил тычком. Тарасик поднырнул под руку, кулак бандита с такой силой стукнул по дощатому борту грузовика — казалось, машина задрожала.

Напарник амбала бросился к нему на помощь. Козелков включился в «игру» — мосластым кулаком опрокинул коротконогого в лужу. Пока тот ворочался, пытаясь подняться, поднял выпавший тесак. Хотел было броситься на помощь московском «гостю», но бандит подсек его. Противники заворочались в грязной жиже, обрабатывая друг друга кулаками, пиная ногами, матерясь.

Рослый налетчик все же умудрился достать противника — ударил в плечо. Рука Добято онемела. Второй удар отбросил его к машине. Зловеще улыбаясь, не сводя с противника настороженного взгляда, налетчик присел на корточки, попытался нащупать утонувшее в воде оружие. Сыщик ударил ногой — бесполезно, будто бил не по живой плоти — по тренировочной боксерской груше.

— Готовься на тот свет, сявка!

Водитель не бросился на помощь — попрежнему липнул к борту машины. О прапорщике и говорить нечего — дрожал наподобии осинового листа. Козелков боролся с вторым налетчиком.

Помощи ждать не от кого.

Неожиданно гулко грохнул ружейный выстрел. Верзила схватился за простреленное плечо, выронил извлеченный из колдобины пистолет, метнулся в кусты. Его напарник оторвался от Козелкова, наклонился над лужей, пытаясь достать добятовское оружие. Старшина ухватил его за ногу, сыщик подбежал к ним.

Видимо, решив, что схватка проигранна, сейчас его подомнут, свяжут, а то и прикончат в луже, коротконогий оттолкнул Тарасика, на прощание ударил ногой Козелкова и тоже бросился наутек.

Вслед убегающим налетчикам вторично громыхнула «тулка». Выхватив из лужи свой «макаров», Добято тоже бесприцельно несколько раз выстрелил в кусты.

Из— за дерева вышла с ружьем в руках… «травяная колдунья». Странно, но Добято с первого же взгляда узнал совершенно незнакомую женщину. Будто когда-то встречался с ней, и вот -новая встреча!

Александра спокойно переломила «тулку», выбросила отработавшие гильзы, загнала новые патроны. Пригнувшись, будто волчица на охоте, внимательно оглядела примыкающий к дороге кустарник.

— Удрали, — разочаровано сказала она. — Слава Богу, хотя бы одного пометила… Пойдемте, провожу в поселок.

— А как же машина? — затоптался в луже водитель. — Я ведь отвечаю… И — груз…

Колдунья несколько минут подумала.

— Ладно, так и быть. Оставайся, бедолага, добредем до казармы — пришлем помощь. А чтоб повеселей было, возьми мою «тулку» и патроны…

— Я тоже остаюсь, — угрюмо буркнул старшина. — Вдвоем — безопасней. Скажите лейтенанту, пусть поторопится…

24

— Сволочи! Ничего не боятся, промышляют под боком воинской части, подонки! — исходил гневом исполняющий обязанности командира «голубой» роты лейтенант Зимин. — Знают, у нас — ни автоматов, ни пистолетов, вот и пользуются, — он сорвал с аппарата телефонную трубку. — Алло! Алло! Девушка? Беркут, черт бы тебя побрал?… Ага, об»явилась, наконец! Включи Тигра… Алло! Алло! — снова забил он по рычагам. — Тигр? Какой Перелесок, отключись… Беркут, горчицу намазать тебе на язык, я просил не Перелесок — Тигра!

Наконец, лейтенант дозвонился до отряда. Дежурный сержант пообещал немедленно доложить об очередном ЧП командиру, связаться с районным отделением милиции.

— Брешет, бездельник, ни с кем связываться не будет. Да и к чему трудиться — жрать дают, одевают-обувают, служба — не тяни кота за хвост… Погодите, Тарас Викторович, сейчас сам попытаюсь дозвониться до милиции. Тоже — порядочные бездельники, но — единственная вооруженная сила в тайге. Если, конечно, не считать ракетчиков, сидящих по своим норам, да профессиональных охотников…

Добято незаметно для офицера массажировал поврежденное плечо и безразлично глядел в окно. В голове выстукивали тревожную дробь слова налетчика. «Ты-то нам и нужен, сыскарь!». Значит, бандиты охотились не за деньгами в карманах водителя и пассажиров. На мешки в кузове не обратили внимания — на кой ляд им стиранные подштанники и чиненные-перечиненные сапоги, зачем мешки с крупой и сахаром?

Вывод — однозначный: кто-то, предположительно, Гранд, нацелил своих пехотинцев на сыщика. Получив весточку от информатора-клопа, решил одним махом решить все проблемы. Не сработал арбалетчик, авось, добьются своего килеры.

Если это так, предстоит серьезная схватка. Считая хабаровскую, третяю по счету. Маньяк не успокоится, речь идет не только о свободе, но и о его жизни.

Кто кого опередит: либо спрятавшийся в тайге Убийца подстрелит Добято, либо тот вычислит его захоронку и окольцует.

Вот тогда и настанет черед обращаться с просьбой о помощи к Парамонову. Никуда командир отряда не денется, выделит людей для задержания преступника. Сейчас бить в набат, как это собирается делать ротный — не только бесполезно, но и опасно. Спугнуть Убийцу, заставить его покинуть полюбившийся участок тайги — не самый лучший вариант действия. Сыщик имеет более действенную запасную придумку.

Показалось — плечо болит меньше. Вечером попросит «колдунью» приложить целительную примочку — вмиг выздоровеет.

— Не мельтеши, лейтенант, слава Богу, все обошлось без крови.

Зимин перестал терзать телефонный аппарат. Вытер со лба пот.

— О вашем прибытии мне сообщил подполковник. Попросил, вернее, приказал помочь устроиться, наладить питание… А тут — такая неприятность!

— Не паникуй, лейтенант, все обошлось, — улыбчиво повторил сыщик. — Постарайся не поднимать шума, сделать вид — ничего особенного не произошло, обычная дорожная неприятность.

— Так нужно? — непонимающе заморгал Зимин.

— Обязательно! И не задавай вопросов — все равно не отвечу.

— Сделаю, — подумав, кивнул ротный. — Надолго на… охоту?

В простое словечко «охота» лейтенант с»умел втиснуть столько насмешки и недоверия, что стало ясным: он догадывается об истинных целях московского «охотника». Ради Бога, догадывайся, только не мешай, устало подумал Добято.

— Как получится. Думаю, недельки нам с прапорщиком хватит.

— Сейчас прикажу поставить две койки в каптерке. Извините, Тарас Викторович, жилье, конечно, неудобное, но другого у меня просто нет. Впрочем, для охотников, привыкших коротать ночи у костерка, сойдет… Подполковник велел.

Интересно, когда командир отряда умудрился проявить отеческую заботу о заезжем сыскаре? Уж не тогда ли, когда председатель комиссии ему кишки на кулак наматывал? Или после доверительного разговора в комнате сыщика?

Удивительный он все же человек — грубый и заботливый, злой и добрый!

— Спасибо, лейтенант. Мы уже устроились в домишке спасительницы.

— У квартирной хозяйки Вадима?

— Совершенно точно.

От неожиданного известия офицер подпрыгнул на стуле.

— Ни в коем случае, Тарас Викторович! Дом «колдуньи» расположен далеко от нашего гарнизона, по тайге разгуливают преступники. Я отвечаю за вашу безопасность. В случае чего подполковник голову снимет…

— Не волнуйся по пустякам, Петр Петрович, ничего страшного с нами не случится. Все мы вооружены: три ружья плюс мой пистолет…

Господи, до чего же разболтался язык! Стоит ли лейтенанту знать о том, что обычный «пиджак», приехавший из Москвы, вооружен пистолетом? Одно это способно насторожить и без того слишком догадливого парня. Но сказанного не воротишь.

Слава Богу, Зимин либо не расслышал оплошности москвича, либо не придал ей особого значения. Подумаешь, пистолет! Сейчас все пытаются защитить себя от нарастающей волны преступности, вот и москвич тоже получил разрешение на оружие.

Лейтенант сожалеюще развел руки. Дескать, мое дело предложить, предупредить, остальное — ваши проблемы…

Добято медленно вышел из штаба. Под навесом, рядом с бочкой, до краев набитой окурками, дымил точная копия дневального штаба отряда молоденький парнишка. Тощий, с хилой, впалой грудью, тонкими ножками, которые болтаются в широченных голенищах кирзачей. Короче, Тетькин-второй.

— Как звать, сынок?

Тарасик нисколько бы не удивился, услышь в ответ: Иван Тетькин. Или — Михаил, Сергей, Аркадий, но с обязательным приложением уже знакомой фамилии.

— Ахметов… Денис Ахметов.

— В Медвежьей Пади братишка не служит?

— Нет. Один я в семье — ни братьев, ни сестер… А что?

— Больно уж похож ты на тамошнего дневального по штабу. Ну, просто копия. Тетькина знаешь?

Ахметов задумался. Видимо, пытался услужить высокому гостю, старательно перебирал в памятии мадвежьепадьевских знакомцев.

— Тетькина?… Нет, не знаю…

— Не ломай голову, Дениска. Я ведь просто так спросил.

Потрепав солдатика по хилому плечу, Тарасик направился к дому Александры. Слава Богу, спасительница так нарисовала замшелый камень и огибающую его тропку — слепой не собьется. По обыкновению, разбирал происшедшие события, раскладывал их по «полочкам», ощупывал со всех сторон. Казалось бы, ничего сверхобычного не произошло, все укладывается в рамки повседневности, всему находится неубиенные причины.

И все же…

Первое — происшествие на лесной дороге. Кто сообщил преступникам о времени выезда сыщика и маршруте? Ведь, как об»яснил Серафим, в Голубой распадок ведет и другая дорога. Об»яснение единственное — кто-нибудь из Медвежьей Пади. Точнее — «клоп». Кто скрывается под этой кликухой? Впрочем, ответ, кажется, найден. Простой и убедительный. Евдокия. Ее напарник, судя по всему, — тощий Тетькин. Но, несмотря на весомые доказательства, Добято все ещё сомневался в реальности этой цепочки.

Второе. Почему Александра оказалась рано утром так далеко от своей усадьбы? Собирала травы? А почему не днем, не вечером — перед рассветом? И потом — как известно, грибы и травы не собираются рядом с дорогами, где они впитывают в себя вредные вещества, выбрасываемые машинами.

К тому же, «травяная колдунья» почему-то отправилась собирать травы с ружьем? Будто заранее знала о нападении на армейский грузовик. Тоже — об»яснимо: таежники никогда не расстаются с оружием.

Третее. Слишком уж театрально бандит ухватился за «раненное» плечо. Будто разыграл заранее оговоренную и отрепетированную сценку. Одна женщина, пусть даже с двухстволкой, заряженной медвежьими жаканами, вряд ли могла так напугать матерых вооруженных преступников. Почему, спрашивается, они, вместо того, чтобы завалить «колдунью», позорно убежали?

Связывать женщину с бандитами, пусть даже на уровне предположений, было почему-то неприятно. Что произошло? Почему помалкивает обычная интуиция?

Четвертое. Похожие друг на друга дневальные. Самые настоящие двойники. По закону взаимоисключения, если Тетькин — человек Гранда, то Ахметов вполне может быть сексотом Службы безопасности. Жизнь состоит из полос — черных и цветных, черные, похоже, сыщик уже прошел, остались ярко раскрашенные. Вдруг к ним принадлежит агент Михаила?…

Добравшись до знаменитого камня, Добято минут десять постоял, мысленно повторяя обнаруженные четыре странности. Кажется, до их выяснения выйти на сбежавшего Убийцу ему не удастся. Ну, что ж, ничего страшного, он и приехал в таежную глушь для проведения расследования. Хорошо уже, что наметились основные направления поисков.

Сейчас сыщика тревожило совсем другое, далекое от выполнения служебных обязанностей. Странное чувство, охватившее его при первой же встрече с Александрой, какая-то непонятная размягченность, даже — слабость. Неужели дает себя знать слишком долгое физиологическое воздержание?

Глупость и пошлость, с досадой подумал он, но поставленные диагнозы не помогли, образ красавицы не расплылся в сознании, наоборот, утвердился.

Приказав себе забыть о «травяной колдунье», Добято обогнул камень и через десяток минут — внешне веселый, довольный приятной прогулкой — поднялся на крыльцо веранды.

Александра сидела на кухне, помешивая вонючий отвар. В котле булькала какая-то адская смесь, лопались, издавая неприятный запах, пузырьки, под потолком медленно плыли к распахнутому окну рванные хлопья.

Поневоле представишь себе Сатану с рожками и с трехзубчатыми вилами в звероподобных лапах. Но сейчас, вместо него — красавица с золотистой короной из сплетеных кос. Черные глазища будто поджигают содержимое котла, изящная, словно изваянная из мрамора, ручка помешивает его большой поварежкой. Короче говоря, картина не для слабонервных.

Несколько минут Тарасик любовался Александрой. Не просто любовался — пожирал её жадными глазами. Надо же, в таежной глухомани вдруг расцвел такой прекрасный цветок!

Добято никогда ранее не чувствовал себя Дон-Жуаном, сексуальным разбойником, ценителем женских прелестей. Для этого у него не было ни свободного времени, ни особого желания. На своей заполошной службе сыщик уставал до такой степени, что им владело единственное желание: добраться до постели.

А сейчас, при виде таежной красавицы, расплылся лужицей, расквасился!

— Где мой приятель? — не своим — хриплым голосом, спросил он, чувствуя, что «любование» слишком затянулось, заметит хозяйка — может обидиться.

Александра не повернула гордую голову, не вздрогнула. Будто давно знала о появлении нового постояльца. Может быть даже разгадала потаенные его мысли, наслаждалась ими, будто обнаженная стояла под теплыми струйками душа. Не зря ведь все зовут её колдуньей!

— Храпит наверху, — тихо ответила она, кивнув на потолок. — Да так аппетитно, что и меня в сон потянуло… Идите к колодцу, Тарас Викторович, умывайтесь. Сейчас освобожусь — пообедаем.

— Уж не этот ли «супчик»? — смешливо сморщился Тарасик, показывая на котел.

«Колдунья» недоумевающе поглядела на него и вдруг звонко расхохоталась.

— Нет, не этот. Отвар — на зиму, от простуды, кашля, болей в груди. Вот разолью его по бутылочкам и поставлю в шкаф… Прибежит тот же сопливый Васька Чудаков — накапаю, мигом выздоровеет. Или вы простудитесь во время охоты…

Ага, информация о запланированной постояльцами охоте уже впечатана в память подозрительной таежницы! Кто автор — тоже ясно: конечно, болтливый прапорщик. Раскис жирный болтун при виде женской красы, язык сам по себе зашевелился.

Ну и выбрал себе помощничка опытный сыщик — впору замок на трепливый рот вешать или возвращать подполковнику по причине «профнепригодности!

Накачивая в себе злость на Толкунова, Тарасик неожиданно остановился. А разве он тоже не размяк? Так и тянет пооткровенничать, порассказывать смешные истории, посмеяться. Увидеть на нежном лице красавицы одобряющую улыбку, насладиться её мягким, мелодичным голосом.

Досадливо поморщившись, Добыто в очерелной раз постарался придавить не ко времени разыгравшиеся эмоции.

— Зря вы, Тарас Викторович, грешите на Серафима, — женщина будто подслушала потаенные мысли собеседника, отрицательно покачала головкой. — Увидела среди ваших вещей охотничьи ружья в чехлах — догадалась… Все же, будить прапорщика или пусть отсыпается?

— Пусть спит, — поспешил ответить Добято. — Проснется — поест… Два желания мучают моего напарника: побольше выбросить из себя словечек и поплотней набить и без того толстое пузо.

Почему-то сыщику захотелось отобедать наедине с Александрой. Мысленно он оправдывал это желание необходимостью разобраться в важном свидетеля — квартирной хозяйке сбежавшего лжекапитана.

Так называемое расследование, которое, якобы, провел прапорщик — самый настоящий блеф. Одно дело хвастливый болтун, который на грамм правды способен наворочать горы вранья, совсем другое — опытный сыщик, через руки которого прошла не один десяток хитрых и опытных преступников, упорно молчащих свидетелей, испуганных очевидцев.

Тарасик сам от себя скрывал истинную причину — женщина околдовала его. Мягкими, женственными жестами, мелодичным, певучим голосом, царственной внешностью чисто русской красавицы. Василисы Прекрасной. Делить её внимание с толстопузым прапорщиком казалось глупостью!

— Сейчас разогрею жаркое, — заторопилась Александра, снимая с огня котел с адским варевом, ставя вместо него чугунок. — Запьем компотиком и я огляжу вашу болячку.

— Какую ещё болячку? — недовольно буркнул Тарасик, мысленно посылая во все известные ему адреса трепливого помощника. — Вроде, здоров…

— Как же, здоров? — укоряюще протянула лекарка. — А псориаз разве не болячка? Вот его мы и обследуем, после намажу хитрой мазью, завяжу чистой тряпицей…

Кусучее псориазное пятно появилось у Добято между ног, в том самом месте, которое не только женщинам — мужикам стыдно показывать. При одной мысли, что придется снимать штаны и плавки, бросило в жар.

— Нечего меня осматривать, — пробурчал он, исподлобья глядя на «колдунью». — Вот синяк на плече полечите — буду благодарен. Болит — спасу нет.

«Колдунья» охотно согласилась. Тарасик снял куртку, рубашку. На предплечье расползлось сине-красное пятно. Морщась, лекарка ощупала его с краев, намазала вонючей мазью, перевязала чистой тряпицей.

— Постарайтесь меньше тревожить плечо. Надо бы подвязать руку к шее, так ведь не согласитесь.

— Не соглашусь, — одеваясь, весело подтвердил Добято.

— Ладно, и так пройдет. Теперь очередь за псориазным пятном…

— Забудьте! Нет у меня никаких пятен — ни на теле, ни на душе!… Давайте лучше пообедаем, поговорим… о другом… Не страшно вам жить вдали от людей? Вдруг нападут те же бандиты — ружье не поможет, у современных преступников — и автоматы, и гранатометы…

— Нет, не страшно. Бог не без милости — спасет. Да и что взять у несчастной женщины? Лечебные отвары? Так я их и без налетов раздаю людям. Бесплатно.

— А на что живете?

— Это я так сказала — бесплатно. Потому-что не торгуюсь, не говорю цену. Каждый платит сколько может… Тарас Викторович, все же давайте оглядим вашу болячку, а? Не стесняйтесь, знахарка все равно, что доктор…

— Я уже сказал: ни за что! — всерьез обозлился сыщик. Как назло, сволочное «пятно» адски зачесалось, от желания добраться до него свело судорогой пальцы рук. — Обойдусь.

— Не хотите — не надо.

Александра загадочно улыбнулась, насмешливо сощурила черные сатанинские глазища. Наверно, поняла причину отказа «больного», догадалась, где находится злополучная «болячка».

Вытерла со стола, смахнула невидимую пыль с табуреток. Выставила на освобожденную половину глинянные горшочки, разлила по ним ароматное, запеченное в русской печи, жаркое. Рядом с двумя глиняными кружками появился такой же кувшин с ягодной настойкой. На разукрашенной цветами тарелке — стопка тонконарезанного душистого хлеба.

Конечно, не деликатесное изобилие, которое увидел Добято в избе Евдокии, но скромное угощение травницы было больше по душе. Может быть потому, что неприхотливый стол освещался лучистой улыбкой, над ним поработали прекрасные женские руки, процессу насыщения аккомпанировал ласковый мягкий голосок.

Обед прошел весело — с шутками, смехом. Сыщик начисто позабыл о принятом решении «покопаться» во внутренностях подозрительной женщины, постараться дополнить и обогатить сведения, полученные у прапорщика. От Александры — Сашеньки, подумал про себя он с неожиданной нежностью — исходило такое обаяние, такая ласка, что немолодой сыщик никак не мог избавиться от ранее незнакомой ему разнеженности. Высокая, мерно вздымающаяся грудь, округлые движения рук, белоснежные оголенные плечи — все это заставляло Тарасика волноваться, виновато отводить в сторону загоревшиеся глаза.

Красавица тоже старалась не смотреть на собеседника, часто краснела, отвечала невпопад.

И это происходит всего-навсего после нескольких часов знакомства? Впору поверить сказочкам о любви с первого взгляда… Какая там любовь, выругался про себя Тарасик, обычное сексуальное тяготение двух млекопитающихся, которые долго, слишком долго, не занимались так называемой любовью.

Неизвестно, чем бы закончился послеобеденный отдых, если бы из мансарды не спустился опухший от сна Толкунов.

— Завтра — на охоту? — то ли спрашивая, то ли приказывая, проговорил он, принюхиваясь к аппетитным запахам. — Нужно подготовиться, собраться. Продуктов захватить, патронташи набить…

Хозяйка поставила перед вторым постояльцем не глинянный горшочек — обычную чистую тарелку, наполнила её жаркоем. Кажется, горшочки предназначены для почетных гостей, для остальных — тарелки.

Причислив себя к «почетным», Добято насмешливо усмехнулся.

— Отведайте моего варева, Серафим, — предложила хозяйка, наливая в кружку настойку. — Набирайтесь сил, охотничек… Успеете подготовиться — я помогу.

— Действително, успеем, — рассмеялся Тарасик. — Завтра выход отменяется. Придется мне поработать со старшиной роты — дело прежде всего. Ведь приехал я аж с самой Москвы не отстреливать пташек — проверять отряды…

— Вот и хорошо! — радостно подхватил прапорщик, отодвигая к хозяйке пустую тарелку. Дескать, маловата порция, не мешает — добавку. — Мне тоже нужно проверить здешнее хозяйство. Больно уж солдатики тощие да дранные…

25

Сыщику повезло — офицеры роты, во главе с лейтенантом Зиминым отправились на об»ект. Либо подходили к концу строительные работы, либо ожидался приезд страшного председателя комиссии. Скорей всего, второе. Как и в Медвежьей Пади, Виноградова не просто не любили — ненавидели и боялись. И не только «строевики» — начальники участков, прорабы, мастера. Всех он доставал, воспитывал.

Добято с интересом оглядел бывшее жилье староверов — уменьшенная копия Медвежьепадьевской, приспособленное для проживания лесника. Вздохнул — поселиться бы здесь, охотиться, собирать грибы и ягоды. Наверно, сказывается возраст, когда возникает тяга к природе.

Он не просто мечтал — старался отрешиться от «служебных» мыслей, дать отдых перегруженной голове. Через полчаса почувствовал — отдохнул, пора приступать к следующей фазе расследования. В памяти жирным вопросом нарисовано упоминание командира «столичной» роты о близких отношениях «голубого» капитана с Козелковым.

Нет, его он не подозревал — схватка на дороге, когда контрактник фактически обеззоружил коротконогого налетчика — убедительное доказательство его невиновности. И все же…

В каптерке — двое: «поверяющий» и старшина роты. На столе разложены журналы учета ротного имущества, какие-то ведомости, накладные. С видом знающего специалиста Добято листал страницы, перебирал бумажки, хмурился либо одобрительно кивал. Слава Богу, Виноградов во время знакомства в Хабаровске накачал профана кой-какими сведениями в области ведения войсковой документации.

Козелков дрожащими руками перекладывал с места на место кипы постельного белья, оглаживал висящие на вешалках гимнастерки и бушлаты. Любая проверка для материально ответственного человека небезопасна. Если даже он — крисстально честный, не замаранный жульническими махинациями. А где вы видели честного старшину? Разве только в послевоенных фильмах.

— Хорошо ротным старшинам, когда их подразделения «сидят» рядом со штабом отряда, — скулил Козелков, на подобии щенка, стащившего у хозяйки кусок мяса. — А здесь все на мне: кормежка личного состава, помывка, то да се… Не поверите — оттощал! Месяц тому назад рапорт написал капитану Королеву: пусть избавит меня хотя бы от столовой, выпросит в штабе штатную единицу…

— И что ответил ротный? — заинтересованно спросил Добято. Любая мелочь, касающаяся Убийцы, интересовала его. — Помог?

— Где там! — обескураженно отмахнулся сержант. — Вадим Константинович — понимающий мужик, добрый. Вроде, обратился к подполковнику. А тот, известное дело, выматерил ротного. Дескать, больно тот мягкотел, не умеет заставлять подчиненных работать с полной нагрузкой. И это при том, что капитан командует лучшей в отряде ротой! Наш подполковник родного отца может в землю вбить. Дескать, филон… Это я филоню, да?

Козелков изобразил на скуластом лице обиженное выражение, поднял к потолку каптерки мосластые руки с обгрызанными ногтями. Потом присел к столу и продолжил нытье. Дескать, его солдаты — самые упитанные, самые чистые, самые здоровые. За два последних месяца ни одного обращения в медпункт! А сам то и дело поглядывает на цифры, изучаемые проверяющим. Не нашел ли тот, не дай Бог, подчистки или другого криминала?

— Да уж, матерным языком подполковник владеет в совершенстве, — сочувственно покачал головой Тарасик. — Капитан Королев, небось, тоже… из»ясняется?

— Ни Боже мой! Наш ротный — интеллигент, даже дураком не обзовет, голоса не повысит. Солдаты любят его, офицеры уважают.

Наслушаешься подобных откликов — впору молиться на кровавого маньяка, как на икону.

Тарасик снова вспомнил изрешеченных пулями Николая и его жену, безжалостно убитых детей… Ну, нет, молиться на преступника он не станет, несмотря на все инструкции и предупреждения начальства, скорей всего пристрелит при «попытке бегства».

— А вы хорошо знаете Вадима Константиновича?

— Еще бы не знать! Вот уже полгода в одном котле варимся. Стоящий мужик, настоящий. Не сомневайтесь… Что с ним могло приключиться — ума не приложу…

— Может быть, несчастье во время охоты?

— Да он никогда не охотится. Говорит, зряшное дело, кровавое. Вот грибами увлекается — в свободное время целыми днями бродит с лукошком…

Значит, ещё и грибник? Сидит сейчас в какой-нибудь таежной избушке в обнимку с мухомором и поджидает московского сыскаря. Может быть, не один — вместе с пораненным Федькой и коротконогим его дружком. А еду и свежие новости доставляет им Евдокия…

Прошел час. Обстановка в каптерке не изменилась: Добято настырно копается в документации, Козелков нависает над ним, заглядывая под руку.

Господи, как же освободиться от этого «надзирателя», раздраженно думал сыщик. Хотя бы пожар приключился или крыша рухнула. До смерти надоело нытье старшины, от напряженных его взглядов чешется лицо, сводит пальцы рук. Задуманное изучение дружка лжеКоролева можно считать завершенным. Пока завершенным.

— Если мешаю, могу перебраться в канцелярию, — предложил Тарасик. — Возьму журнал учета… Кстати, позвоню в штаб. Хочется узнать планы председателя комиссии.

На самом деле, планы Виноградова интересуют Добято не больше погоды в Антарктиде. Ему необходим не зануда-полковник и не сопровождающие его майоры — один только Парамонов. Да и то при непременном условии отсутствия рядом настырного старшины.

— Что вы, Тарас Викторович, — возмущеннно воскликнул Козелков. — Вы мне не мешаете. Работайте на здоровье… Через полтора часа придется вас покинуть — повезу на стройку термоса с обедом. Вот тогда и посидите в канцелярии. Извините, но каптерку я всегда держу под замком. Материальные ценности.

Целых полтора часа Добято мучился. Бродил по казарме, считая тумбочки и кровати, ощупывал тощие матрасы, вчитывался в распорядок дня на доске возле поста дневального. И снова забирался в душную каптерку, с умным видом изучал осточертевшие ведомости и накладные.

Наконец, сержант, переминаясь с ноги на ногу, об»явил: уезжает. Предложил перебраться в канцелярию роты.

— Ради Бога, — предельно унылым тоном согласился обрадованный Тарасик. — И мне удобней, и вам… спокойней, — подковырнул он старшину.

Тот сделал вид — не заметил. А может быть, действительно, не заметил?

Удобно устроившись за рабочим столом Зимина, сыщик сразу не снял телефонную трубку — подошел к окну, отодвинул марлевую занавеску, выглянул на нечто вроде строевого плаца.

Козелков стоял рядом с машиной, внимательно следил за погрузкой термосов с обедом. К нему подошла стройная женщина… Александра?… Спрятавшись за марлевой занавеской, сыщик жадно смотрел на знахарку, пытался по губам определить, о чем она говорит с Козелковым.

Ага, улыбнулась… Похоже, назначает свидание… Контрактник соглашается, благодарит… Поглядеть со стороны — беседуют влюбленные, обмениваются понимающими взглядами… Странная беседа!

Александра попрощалась, и пошла в сторону заимки.

Еще одна загадка на многострадальную голову сыскаря? И все же Добято облегченно вздохнул. Возможно, потому, что уверен: любовные отношения между ротным старшиной и знахаркой отпадают, слишком разные они люди.

Козелков, убедившись в том, что поклажа надежно закреплена и на тряской лесной дороге ничего страшного с борщом и кашей не произойдет, важно уселся рядом с водителем. «Газон» пофыркал, поворчал и тронулся с места.

Проводив его взглядом, Тарасик снял трубку. Зимин добирался до Тигра минимум полчаса, охрип бедняга, потом изошел, а сейчас телефонистка медвежьепадьевского комутатора ответила практическии мгновенно. Дай Бог, чтобы эта незначительная удача привела за собой другие, более весомые и полезные для поиска Убийцы.

— Включи, девонька, штаб Парамонова, — сухо потребовал сыщик. — Мне — срочно.

— Всем срочно, — апатично отреагировала зловредная девчонка. — А коммутатор, между прочим, один. К тому же, старенький.

— Но мне действительно очень нужно, понимаешь — очень!

Особой срочности не существовало, просто сыщик, наконец, осознал — переоценил свои силы и способности. Зря он все же отказался от помощи, которую ему предлагали в Хабаровском уголовном розыске. Насколько было бы легче сейчас, имей он под рукой парочку оперативников, ещё лучше — местного сыщика.

Вот и приходится, плюнув на нежелание, снова искать помощи у командира отряда. В которой тот упрямо отказывает. Да ещё — по телефону, когда у любопытных телефонисток уши, небось, выросли до размеров круглых космических антенн.

В трубке пошелестело, поскрипело. Будто давно не смазывали контакты, не меняли изношенные мембраны, либо насыпали туда по пригоршне мелкого песка. Девочка не обманула — телефонное хозяйство дышит на ладан!

— Дежурный по штабу сержант Егоров, — наконец, бодро отрапортовал звонкий голос.

— Подполковник — на месте?

— Как прикажете доложить?

Пришлось представиться. Кратко и маловразумительно: Добято. Жаль, нельзя привосокупить к фамилии «генерал» или хотя бы «полковник», это придало бы дежурному явно недостающую резвость.

Но и одной фамилии оказалось достаточной.

— Слушаю вас, Тарас Викторович.

Голос усталый, без малейшего оттенка радости либо негодования. Видимо, достал Виноградов командира отряда до самых печенок, вытравил «кислотой» живые эмоции.

— Здравия желаю, — по военному отчеканил «московский инспектор».

— Здравствуйте, — хмуро ответил Сергей Дмитриевич «штатской» фразой. — Что нужно?

Спросил до того неприветливо — уши заложило. Захотелось бросить трубку, предварительно обложив хама толстыми лепехами мата. Но сыщик привык иметь дело с разыми людьми: и с хамами, и с добренькими, с работягами и интеллигентами. Поэтому не выругался и обидчиво не завздыхал.

— Прежде всего, хочу поблагодарить вас за заботу и внимание. Зимин поведал мне о вашем приказании устроить нас с прапорщиком поудобней, организовать приличное питание…

Несколько минут трубка молчала. Наверняка, Парамонов лихорадочно вспоминает когда, при каких обстоятельствах он проявил эту самую, черт бы её подрал, заботу? Делать ему нечего, что ли?

Добято терпеливо ожидал, заранее зная ответ. Врать подполковник не станет — невелика проблема, чтобы для её разрешения употреблять ложь.

Невольно вспомнилась характеристика, которой в поезде наградил командира отряда Виноградов. Недалекий человек, звезд с неба не хватает, но честный до глупости — фальши ни на грамм. Явно не вписывается в современное общество. И военное, и гражданское.

— Спасибо, Тарас Викторович, за доброе мнение… Вот только я общался с ротным три дня тому назад. Когда ничего не знал о приезде комиссии… Что-нибудь не так?

— Что вы, что вы, — возмутился сыщик. — Все превосходно — нас устроили, обогрели, питаемся у квартирной хозяйки — на высшем уровне!… Как поживает полковник Виноградов? Когда собирается уезжать?

Резкое изменение темы разговора всегда заставляет собеседника перестроиться, следовательно, начисто вымарать из памяти предыдущую часть беседы. Действительно, услышав фамилию председателя комиссии, Парамонов глубоко вздохнул. Будто выматерился. Если бы мембрана была способна воспринимать скопившиеся в его душе далеко не литературные выражения, мигом бы оглохла.

— Сказал — завтра… Так что поторопитесь…

— Я уже говорил Леониду Валентиновичу: остаюсь. Решил поохотиться, отдохнуть. Доберусь своим ходом, скорей всего, через недельку… Надеюсь, понимаете?

— Понимаю, — с ходу врубился подполковник. Оживился. Для него даже непривычное выслеживание преступника — живое дело, не унизительное общение с Виноградовым. — Помощь нужна?

— Пока обойдусь, — передумав, неожидано отказался сыщик. Мало ли куда дотянулись хваткие щупальцы преступника, вдруг телефонистка «Тигра» — тоже из числа его осведомителей. — Понадобится транспорт для перевозки охотничьих трофеев — попрошу… Впрочем, есть одна, не просьба — просьбишка. Скажите, как поживает ваш Тетькин?

— Тетькин? — угрюмо удивился подполковник. — С чего вы интересуетесь хилым дневальным? Кто он вам: брат, сват, родственник? У меня таких, черт бы их драл в преисподней, «родственников» — четыреста голов.

— Нет, не родственник, просто запал в память болезненный мальчишка… И ещё — помните наш разговор в день приезда? Когда мы гуляли по плацу… Только вслух не вспоминайте, избави Боже, просто ответьте: помните или забыли?

— Ах вот вы о чем… Конечно, помню. Неужто этот дохляк, мать бы его в негашенку, причастен?… Вы не ошибаетесь?

— Думаю, не ошибаюсь, — неуверенно пробормотал сыщик. — Кажется, причастен…

— Ну, раз так… Тетькина ночью отвезли в районную больницу. Врачи говорят — какое-то отравление. Да я местным эскулапам, вдоль их и поперек, через фундамент в крышу, не особо верю. Так залечат здорового — мигом откинет копыта. А уж такого дохляка, как Тетькин — тем более.

Похоже, убрали «арбалетчика», отработал он задание Гранда. Еще один труп. Сколько их настрогал кровавый маньяк? Пора положить конец убийствам, отправить его на тот свет. Без пересадки в следственном изоляторе.

— Жив?

— В реанимации… Никого не… повязали? — с неожиданным любопытством спросил Парамонов. Скорей всего, надеялся на скорое освобождение от подметных писем.

— Сергей Дмитриевич!

— Ладно, простите. Это я — к слову, — неуклюже извинился подполковник. — Сейчас мне не до вашего Тетькина… Тело младшего лейтенанта нашли… Смотреть страшно…

Еще один труп!

И все они — на совести слишком медлительного московского сыскаря! Добято до боли в десках сжал зубы.

— Понятно… Записки получали?

— Да… Сразу — две. Все — того же содержания… Больше нет просьб?

— Еще одна. Такая же крохотная… Сейчас в штабе нет случайно Михаила Серафимовича?

— Подождите. Пошлю искать.

Михаил ответил практически мгновенно. Будто сидел в приемной, ожидая звонка.

Вот жизнь у фээсбэшников, позавидуешь! Болтается в штабе, дерьмовый контрразведчик, щупает девочек, попивает самогончик. А людей отщелкивают, как фазанов. В лет.

— Слушаю тебя, Тарасик? Как делишки? — радостно воскликнул особист и перед мысленным взором сыщика возник грустно опущенный носяра в сочетании с острым пронизывающим взглядом.

— Разговор — не телефонный. Нужно встретиться, — неприязненно попросил он. — Подскочить можешь?

— Сергей Дмитриевич, думаю, проинформировал — запарка у меня страшенная… Что-нибудь срочное?

— Даже сверхсрочное!

— Ну, тогда сделаю. Жди.

Кажется, в заварившейся каше, которая вот-вот может пригореть, без второго «кашевара» не обойтись. От Парамонова ожидать поддержки не приходится, дай Бог, выделит пару сержантов во главе со взводным. А вот для оперативной разработки накопившихся версий участие Михаила — единственно приемлемый вариант… Тем более, что носатый фээсбэшник обладает, не в пример сыщику, солидными возможностями. Один агент, внедренный, по его словам, в «голубую» роту, чего стоит!

Впрочем, кой-какие меры можно предпринять и без помощи особиста.

Добято принялся выбивать на рычагах телефонного аппарата нечто среднее между походным маршем и современной трескотней, почему-то именуемой «мелодией».

Наконец, телефонистка не выдержала — ответила.

— Аппарат разобьешь, торопыга! Что нужно?

— Тигр? Отлично! Пожалуйста, соедини меня с медвежьепадьевской почтой.

— Линия занята, — сухо ответила девица, до того сухо, что Добято налил из графина отдающей хлоркой воды и залпом выпил. Полегчало. — Позвоните позже.

— Не могу позже! — взмолился сыщик. — Освободите, ради Христа, свою линию! Девушка, — перешел он на заискивающий шепоток, — неужели такая красавица, как ты, откажет несчастному человеку? Понимаешь, жена рожает, теща лежит при смерти, у тестя — инфаркт, друг летит в космос — просит проводить…

«Тигрица» — оттаяла, рассмеялась.

— Так и быть, соединяю.

Двоюродная сестра Евдокии ответила усталым, невыразительным голосом, совсем не похожим на недавнюю смешливость и задор. То ли утром поцапалась с мужем, то ли приключилось несварение желудка.

— Слушаю вас.

— Светочка, говорит человек, с которым вы недавно так мило беседовали. Помните? Я ещё добивался срочной отправки телеграммы. По бездействующему телетайпу. А вы отсоветовали. Ну, напрягите извилины! Такой симпатичный мужчина, лысый, зато с густыми усами, которые так нравятся женщинам…

— Вспомнила, — наконец, рассмеялась почтарка. — Так и не отправили телеграмму? Хотите продиктовать по телефону?

— Нет, необходимость телеграфировать отпала… Я — по другому вопросу.

— Решили признаться мне в любви? Лично я не возражаю — надоел до смерти занудливый муженек, но не советую: он у меня злой до невозможности и ревнючий. — Опять не отгадали, — на этот раз рассмеялся Тарасик. Сделал это неохотно, насилуя себя, после известия о трупе и полутрупе не до дамской болтовни и до салонных шуточек. — Есть маленькая просьба. Дело в том, что мы с Серафимом решили перебазироваться в другой район, Светозарский. Наверно, надолго. Оттуда вылечу в Хабаровск и — в Москву. Естественно, с трофеями, типа соболиных и беличьих шкурок… Но дело не в трофеях. Евдокия будет волноваться из-за долгого отсутствия драгоценного муженька, вот я и решил предупредить её.

Вообще-то, разумней и, главное, правдоподобней был бы в данной ситуации сам прапорщик, но сыщик решил не впутывать жирного «помощника» в задуманную игру. Как там не говори, Евдокия спит с Толкуновым, заботится о нем — кто знает, какие чувства бурлят в сопостельнике, как он посмотрит на просьбу Добято обмануть близкую ему женщину?

— Куда вы пропали? — забила тревогу Светлана. — Алло! Тигр! Тигр! Абонента украли!

— Я здесь, Светочка! Выполните мою просьбу — успокойте сестру.

— Спасибо за заботу. Конечно, передам, успокою. Сегодня же. Евдоха обязательно заглянет на почту, молочком побалует, вот и порадую сеструху приветиком от любимого мужичка… Как там чувствует себя мой жирный родственник? — снова рассмеялась Светлана. — Не похудел? Поцелуйте его от имени двух сестер в макушку… Охотничьих вам успехов!

— Вам — тоже. Почтарских.

Если Евдокия — тот самый «клоп», которого сыщик пока-что не нашел, она поспешит к своему хозяину, понесет ему радостную информацию: сыскарь прекратил опасную «охоту». Можно успокоиться и возвратиться в «родную» роту.

Надежд на подобный исход затеянной игры маловато, каких-нибудь полпроцента, но вдруг Гранд успокоится, соответственно, выползет из своей норы. Под прицел Добятовского пистолета.

Мысли о возможной, дай-то Бог, удаче покружились в голове Тарасика и исчезли, сменившись другими, более приземленными и поэтому — реальными.

Значит, Зимин соврал? В принципе, ничего подозрительного, захотелось похвастаться близостью с командиром отряда, порисоватся перед московским представителем. И все же не мешает взять на заметку. От маленькой лжи до большой — один шаг. Тем более, когда это касается офицера, близкого к исчезнувшему Убийце…

26

Парамонов сидел в кабинете за столом, бездумно читал строевую записку. По правую руку — папка с почтой, по левую — непременный стакан остывшего чая — невесть какой по счету.

Не зря говорил командир взвода, в котором начинал службу солдатом Сергей Дмитриевич: одна капля из тучи не падает, обязательно — дождем.

Предвестником «дождя» было исчезновение командира «голубой» роты. Продолжение немедленно последовало. Появилась едучая комиссия под председательством страшного полковника Виноградова, забегали по ротам в»едливые майоры, начались ежевечерние воспитательные разборки. Мало того, убийство младшего лейтенанта, командира взвода. И — грязные анонимки, изготовленные, конечно, мстительным лжеКоролевым.

Подполковник свыкся с мыслью о неминуемом увольнении из армии по несоответствию. Но все же в нем жила микроскопическая надежда — обойдется, вкатят очередной выговорешник, самый распоследний, и этим ограничатся. Во всяком случае, именно так заканчивались прежние чрезвычайные происшествия.

Следующая «капля» подкосила эту надежду.

Не успел командир отряда переговорить с сотрудником московской уголовки — выпрыгнула новость, не менее страшная, нежели пропажа «капитана». Позвонили из районной больницы: рядовой Тетькин скончался, не приходя в сознание. Причина прежняя: отравление неизвестным ядом. Именно, ядом, а не протухшими селедками,которыми приходится кормить личный состав по причине разразившегося в России экономического кризиса.

Пришлось доложить Виноградову. Сразу о двух трупах. Взводного и дневального.

— Очередное ЧП, — неожиданно спокойно отреагировал полковник, но тут же «поправился». — А чего, спрашивается, можно ожидать от воинской части, которая не без вашей помощи превратилась в бардак… Впрочем, ошибаюсь: в бардаке — чистота и порядок, а в вашем отряде…

И пошло-поехало на добрые сорок минут.

Откуда только у начальства столько желчи, размышлял Парамонов, глядя на тонкую папку с почтой. Явно медицинская недоработка — военным врачам бы время от времени откачивать её. В целях сохранения драгоценного здоровья и командиров-начальников и их подчиненных.

— Что собираетесь предпринять? — устав от беготни по кабинету, осторожно опустился в командирское полукресло полковник. — Командир роты, за ним — взводный, теперь — солдат, дневальный по штабу. Не пора ли остановиться?

— Пора, — миролюбиво согласился командир отряда. — Начальник штаба уже разработал план мероприятий. Подключим особый отдел, попросим выслать из Окружного госпиталя компетентную комиссию, проинформируем милицию. — Сергей Дмитриевич привычно перечислял набившие оскомину «мероприятия». — Приказом по отряду назначу расследование.

Виноградов, внешне добродушно, кивал, на губах змеилась презрительная усмешка. Да и чего можно ожидать от так называемого командира полугражданского формирования, который начисто позабыл все требования Уставов и Наставлений? С кем приходится работать, кем командовать?

— Особый отдел подключить — правильное решение. Сообщать в милицию запрещаю — там пасутся журналисты, такие небылицы распишут — всем нам аукнется. Никаких госпитальных комиссий! Ни-ка-ких! — по слогам произнес полковник, аккомпанируя постукиваниями по столу. — Согласно моему приказу, вы должны иметь в части дознавателя. Для проведения, так сказать, первичного расследования. Надеюсь, выполнили?

— А как же! — подняв на заместителя начальника управления честнейшие глаза, браво отрапортовал Парамонов. На самом деле, получив тот приказ, велел подшить в дело, никаких дознавателей не назначать — зряшное мероприятие, ничего не дающее. Дескать, сидят в Управлении дребанные бездельники и от нечего делать выдумывают разную чепуху. — Дознавателем назначен прапорщик Толкунов. Знающий человек — юрист, бывший сотрудник уголовного розыска.

— Вот даже как? — удивился Виноградов. — Вызовите прапорщика — познакомлюсь…

— Вы с ним знакомы — Толкунов организовал ваше размещение и… ужин.

Упоминать про «ужин» опасно, памятливый полковник может припомнить бутылки с коньяком. Но Сергей Дмитриевич все же пошел на риск.

Получилось! Виноградов не вспомнил про бутылки с яркими наклейками, его охватил азарт первооткрывателя.

— Все равно вызовите. Лично проинструктирую.

Только тут Сергей Дмитриевич понял в какую грязную лужу окунулся. Не признаваться же, что «юристосыщик» откомандирован им в распоряжение московского гостя. Без соответствующей отметины в книге приказов и распоряжений.

— Извините, вызвать прапорщика сейчас не имею возможности — он уже начал расследование…

— Ну, если так, — разочарованно протянул Виноградов. Наверно, мало ему одного командира отряда, захотелось поиздеваться над свежим человеком. — Пусть трудится. Можете быть свободны, подполковник, занимайтесь своими делами и… проблемами. А я ещё прогуляюсь по ротам, погляжу, как исправляются отмеченные комиссией недостатки…

Милостиво разрешив командиру отряда использовать собственный его кабинет, полковник натянул на голову форменную фуражку, привычно проверил в центре ли лба находится кокарда и вышел в коридор. Дежурный по штабу сержант Егоров так заорал «смирно», что даже в окнах командирского кабинета жалобно задребезжали стекла.

Молодец, сержант, улыбнулся Парамонов, оглушил председателя комиссии, показал, на что способен личный состав отряда. Авось, одумается Виноградов, наскучит ему доставать офицеров, рванет в другой отряд! На свежатинку.

Сергей Дмитриевич открыл тумбочку стола, достал оттуда бутылку водки, в целях самоуспокоения отпил несколько глотков прямо из горлышка. Взбодрившись, придвинул папку с почтой.

Знать бы про очередную ядовитую пилюлю лежащую в коричневой папке с витиеватой надписью «На доклад», ни за что не открыл бы — перепасовал тому же Сомову, всезнающему заму по воспитательной работе. Нет, лучше — начальнику штаба, который опух от безделья и от систематических дней рождения и именин.

Поверх служебных бумаг — удлиненный белый конверт. Без обратного адреса. Печатными буквами — короткая надпись: лично подполковнику Парамонову… От «Королева»! Предыдущие послания сраного бандита были упакованы точно в такие же конверты.

Анонимка! За время службы в военно-строительных частях подполковник немало повидал таких, с позволения сказать, писем, относился к ним брезгливо и равнодушно, одновременно. Авторы вываливали на бумагу накопившуюся желчь и лепехи грази. Информировали о нарушителях воинской дисциплины, ворюгах-кладовщиках, обращали внимание командования на развратных офицеров, сообщали о подделанных накладных и квитанциях. Подписи — тоже однотипны. «Доброжелатель» или «Патриот».

Странно, но на этот раз привычной брезгливости не было. Тем более, равнодушия. Очередная угроза — уже не шуточки, Добято прав — придется принять рекомендуемые москвичем меры. Парамонов закрыл папку, положил на неё конверт, задумчиво заходил по кабинету, все время косясь на неприятное письмо. Он заранее знал его содержание: собирайся на кладбище, подполковник, готовь себе приличное надгробье.

Нет, с этим ужасом пора кончать!

Сергей Дмитриевич решительно надорвал конверт, достал из него узкую полоску бумаги. Одна строчка. «Ты приговорен к смерти. Готовься.» Вместо полписи — витиевато выписанная буква «К».

«Королев»?

Первое желание — сорвать с рычагов трубку и дозвониться до «голубой» роты. Вызвать к аппарату московского сыскаря и…

Парамонов протянул руку к трубке телефона и… отдернул её, будто обжегся. Попросить помощи? Ни за что! Он никогда не обращался и обращаться за помощью не станет! Не тот характер!

Да и угроза расправы — по детски наивна. ЛжеКоролев решил ещё раз поиздеваться над бывшим своим командиром, вывести его из состояния равновесия. Если бы он намеревался, на самом деле, пристрелить подполковника, к чему предупреждать его? Появится куда-то исчезнувший особист — показать ему анонимку, посоветоваться. Молча, равнодушно, без просьбы о защите. Фээсбэшнику по штату положено заниматься подобными делами.

Успокоившись, Сергей Дмитриевич вложил письмо в конверт, засунул его в нагрудный карман форменной тужурки, к пяти другим, полученным ранее. Будто похоронил.

Походил по кабинету.

Нет, успокаиваться слишком опасно. В записках — не простое желание поиздеваться, между строк просматривается решимость проклятого садиста привести «приговор» в исполнение. Как уже убиты солдат Тетькин и младший лейтенант Кустов.

Долго Сергей Дмитриевич колебался между боязнью за свою жизнь и нежеланием обращаться с просьбой о помощи.

Наконец, решился. Нажал знакомую клавишу.

— Дежурный по штабу отряда сержант Егоров! Слушаю вас, товарищ подполковник!

— Особист на месте?

— Никак нет! Только что убыл в Голубой распадок!

— Посади в мой «газик» толкового парня, пошли следом. Пусть передаст: срочно нужен, пусть возвращается.

— Слушаюсь! Только — под рукой — никого… Разве только — офицера?

— Я тебе дам, бестолочь, офицера! — взорвался Парамонов. — Не найдешь толкового — сам езжай… Впрочем, ладно, отставить! С особистом свяжусь по телефону.

Сержант осторожно положил трубку и чисто русским жестом запустил в коротко-стриженный затылок растопыренную пятерню. На его памяти такого ещё не было! Наверно, заболел командир, если отдает приказания и через пять минут отменяет их…

27

Не дожидаясь возвращения старшины, «проверяющий» заторопился к лесной избушке.

Странное желание! Вполне можно было ещё раз пообщаться с Козелковым, попытаться вызвать его на большую откровенность. Дождаться появления лейтенанта Зимина, прощупать его наводящими вопросиками. Вместо этого, что-то, на подобии сильного магнита, буквально тащит сыщика к вонючему котлу на кухне, к засушенным пучкам трав, корням и ягодам неизвестного происхождения.

Возле древнего замшелого валуна он приказал себе остановиться. Отошел в сторону от выбитой в траве тропки, присел на сваленный ствол дерева. Задумался. Чем заняться завтра: пойти с прапорщиком на охоту или, тоже вместе с ним, нанести визит помощнику лесника. И одно, и другое имеет своим плюсы и минусы.

Не дает покоя налет на машину, такое же непонятное появление Александры. С другой стороны, возвращение с охоты одного Чудакова, почему-то оставившего в тайге своего приятеля, тоже несет немалую нагрузку.

Пожалуй, Чудаков может денек подождать — ничего с ним не произойдет. А вот следы в кустах возле сваленной на дорогу липы могут исчезнуть… Словечко-то какое — липа — двухглавое: и дерево, и фальшивка!…

Итак, игра в поддавки завершилась полным поражением её автора. Гранд предпочел не рисковать, остаться в своей норе. Авось, получив известие об от»езде разочарованного сыскаря, он рискнет выползти на свет Божий. Остаентся ожидать и надеяться.

Как всегда, приняв окончательное решение, сыщик успокоился. И снова заторопился «домой», с трудом удерживаясь от мальчишеского желания пуститься бегом. Будто в избушке, спрятанной под развесистыми деревьями, его ожидает невесть какая приятная неожиданность.

На веранде Александры не было. Значит, готовит на кухне свои вонючие лекарства. Добято вошел в горницу и остановился. Из кухни доносились негромкие голоса: женский и мужской.

— Грудь ещё болит? — заботливо спросила лекарка. — Мази втираешь?

— Втираю, как не втирать, — радостно, будто оповещая о совершенных подвигах, ответил мужчина. — Болеть ещё болит, но поменьше.

Козелков? Быстро же обернулся ротный старшина — за каких-нибудь два часа и солдат накормил, и отвез на кухню опорожненные термоса, и успел на «прием» к знахарке… Интересно, о чем беседуют «колдунья» и пациент, неужели только о болячках и их лечении?

Сыщик оглядел знакомую горницу. Под лестницей, ведущей в мансарду — запыленный стул с толстенными ножками. Втиснут между мешками, набитыми лекарственными «полуфабрикатами». Для подслушивания — идеальное место. Добято передвинул мешки, смахнул со стула наваленные ветки, уселся и развернул прихваченную в ротной канцелярии газету недельной давности. Увидят — ничего подозрительного, устал постоялец, решил не беспокоить занятую хозяйку, заодно почитать несвежие новости.

Собеседники, похоже, исчерпали «лекарственную» тему.

— Московский охотник не надоел?

В ответ — хриплый смешок, напоминающий ворчание собаки, идущей по следу.

— Копается в бумагах, будто курица в дерьме. И ещё интересуется моим ротным. Куда тот запропастился? А мне откуда знать — куда? Не старшинское это дело — вынюхивать да пасти. Ежели есть у москвича такое желание — пусть обращается к Парамонову… Кстати, «охотник» сегодня ему звонил…

— О чем говорили?

Женский голос потерял присущую мелодичность, сделался резким, отрывистым, требовательным.

— Не знаю — возил на стройку обед… Наверно, Добято решил отставить охоту, собирается домой. Вот и узнает, как добираться до станции…

Собеседники заговорили тихо, почти шопотом. Странная беседа между больным и знахаркой, когда женщина больше интересуется постояльцем, нежели симптомами заболевания пациента. Динь-динь-динь — звенели мелодичные колокольчик, бум-бум-бум — отвечал ему мужской «колокол».

Наконец, Козелков, в сопровождении «колдуньи», вышел из кухни с баночкой мази в руке. Сыщика не заметил.

— Все сделаю, как ты сказала, — пообещал он. — Через три дня снова загляну. За мазью, — хрипло рассмеялся он, будто в обычном словечке «мазь» таится нечто смешное.

После ухода пациента Александра начала рыться в подвешенных пучках трав, перебирать на столе коренья. Видимо, готовила следующую «начинку» для зловонного котла, стоящего на огне.

Добято покинул свое укрытие.

При виде постояльца женщина не растерялась, не покраснела. Будто только что не разговаривала с ротным старшиной о времяпровождении квартиранта, не интересвалась его планами.

— Рановато пошабашили, Тарас Викторович, — сложив полные руки под высокой грудью, насмешливо проговорила она. — Небось, проголодались? Ведь с утра куска хлеба не с»ели?… Умывайтесь, сейчас покормлю.

— Спасибо, не откажусь…

Традиционная деревенская сценка: усталый муж-добытчик возвратился с работы, умывается рядом с колодцем; заботливая супруга поливает ему на руки, на крутой затылок, наготове держит махровое полотенце, ласково прикасается к мужней голове, плечам…

Было такое в его жизни, уже было! Молоденькая хохотушка с необычным ласковым именем Марийка увлекла оперативника уголовного розыска. Да так увлекла — никакими силами не оторвать! Всего-навсего за две сумасшедшие ночи покорила, заставила забыть и о службе, и о родителях, и вообще об окружающем их мире.

Два месяца неземного счастья! Оперативник жил, работал, передвигался, будто во сне, единственное желание поскорей оказаться дома, услышать несмолкаемое пение жены, окунуться, будто в омут, в её насмешливые глаза.

Потом что-то нарушилось. Появилась непонятная отчужденность, закрылись ранее распахнутые об»ятия. Марийка перестала петь. Вместо ласковых интонаций — скрипучие звуки, вместо женской заботы — равнодушие, сменяемое откровенной злостью. Жена даже внешне изменилась — стала похожей на оттощавшую по весне волчицу, злобную, ехидную. Ни одного человеческого слова — грязные ошметки ругани, по любому поводу и без повода — всегдашнее ворчание.

Семейная жизнь превратилась в каторгу, от незаслуженных упреков и неженской ругани на душе появились кровоточащие ссадины. Не раз и не два сыщик хотел покинуть опостылевшую квартиру, снять комнатушку в области и зажить холостяком.

«Бегству» препятствовали две причины. Первая, друзья и просто знакомые — что они подумают о изменнике, бросившем на произвол судьбы больную, слабую женщину? Вторая — как будет жить Марийка, никогда нигде не работавшая, не имеющая никаких сбережений?

Незадолго перед от»ездом на Дальний Восток все же решился — сбежал, оставив квартиру с мебелью и нажитым барахлом, выложив на стол все деньги, снятые со счета в сбербанке.

И вот, кажется, наступила в его жизни «вторая молодость»…

— Тарас Викторович, хватит умываться — голубцы простынут! — с доброй насмешкой прикрикнула «колдунья», отставив в сторону ковш и набрасывая на мокрую голову постояльца полотенце. — Наверно, вы, как и я, тоже любите пополоскаться в прохладной водичке… Однажды гостила у подруги в Уссурийске — цельный день не вылезала из ванны… В тайге, конечно, ни ванны, ни городских удобств, но два раза в неделю накипячу воду и засяду на пару часиков в бадью — отмокаю…

Добято представил себе «отмокающую» нагую Сашеньку и вдруг захлебнулся от прихлынувшего к сердцу желания. С плеч будто свалились двадцать лет из сорока прожитых, мускулы напряглись, дыхание сделалось прерывистым, горячим… Действительно, «вторая молодость»!

Кажется, Александра поняла состояние жильца — покраснела, отвернулась. И — убежала в дом.

— Голубцы простынут! — ещё раз напомнила она с веранды.

Странно, как только женщина скрылась в доме, мускулы Тарасика ослабли, дыхание пришло в норму. Колдунья, настоящая колдунья, с ожесточением подумал он, до боли растирая тело жестким полотенцем. Пытается затуманить сыщику мозги, вытравить из них возможные подозрения… Не получится, дорогая красотка, не надейся!

Добято вошел на кухню настороженный, ожесточенный. Александра бросила на него недоумевающий взгляд: что с вами, дескать, произошло, откуда взялось на лице жесткое выражение, сурово поджатые губы?

— Где мой попутчик?

— Серафим? Вы же собираетесь утречком на охоту, вот и подался он к местным добытчикам за советами. Куда направиться за тетеревами да белками… Сейчас ведь охота ещё запрещена — не зима, чай, — нарветесь на инспектора — всадит штраф, отберет ружьишки. А охотники знают, где безопасней пострелять, где в случае чего укрыться.

Успокоившийся сыщик попытался взять из рук Сашеньки ухват с чугунком, помочь ей донести его до стола, на котором уже приготовлена подставка. Случайно прикоснулся к упругой груди и недавнее, подавленное им, желание снова прихлынуло к сердцу, затуманило мозги.

Покрасневшая женщина часто задышала, приоткрыла пухлые губки. Но с»умела справиться с волнением быстрей Тарасика.

— Садитесь, Тарас Викторович… Вы мне только мешаете. Да и не положено мужчине заниматься бабьими делами… Ваши обязанности — добывать, обеспечивать…

— Почему? К примеру, вы ведь тоже ходите на охоту…

— Моя «охота» — грибы да коренья…

— А ружье для чего? Корни из земли выкапывать?

Александра внимательно вгляделась в лицо собеседника. Так внимательно, что у того снова, в который уже раз, кровь бросилась в голову.

— Ружьишко? От недобрых людей. Раньше в тайге было безопасно и покойно, зверей я никогда не боялась и не боюсь — они на человека не бросятся. А нынче то зеки сбегут с зоны, то шалят местные бандюги. Вот и приходится ходить по тайге вооруженной…

Казалось бы, все логично, все — в рифму. И все-таки, в коротких промежутках между приступами мужского желания, Добято мучительно пытался нащупать истинные мысли женщины. Причина — в случайно подслушанном обрывке беседы между знахаркой и ротным старшиной. Который, по мнению Зосимова, сдружился с исчезнувшим командиром роты.

Версия, ранее отвергнутая, снова выплыла на свет Божий. Схватка с коротконогим бандитом могла быть заранее оговоренной и отрепетированной.

После сытного застолья, с удовольствием отведав сочные голубцы, сыщик почувствовал необычную слабость. Глаза сами собой закрывались, впору под веки ставить подпорки. В голове — какой-то туман, то блестящий, то мрачный.

Александра поставила на веранде раскладушку, покрыла её мягким матрасиком, в изголовье бросила духмянную подушку.

— Почему казак гладок — поел да набок, — посмеялась она. — Вот и вы прилягте, пусть жирок завяжется, а то кости вот-вот кожу продырявят.

— Неудобно, — поежился Добято. — Не привык. Вы станете посуду мыть, по хозяйству заниматься, а я — отдыхать?

— Такое уж Божье установление… Кому сказано ложиться? Сами устроитесь или силком заставить?

Тарас Викторович представил себе, как женщина станет укладывать его на раскладушку, как её нежные руки невесомо лягут на его грудь. Удержится ли он, чтобы не обнять красавицу, не привлечь к себе? Наверно, не сработает хваленная сила воли… Вдруг Сашенька не покорится — отвесит нахалу звонкую пощечину…

Добято поторопился занять указанное ему место. Александра заботливо укрыла его теплым одеялом, подоткнула с боков. Тарасик заметил — женщина старается не дотрагиваться до него. Интересно, за кого она больше бояится — за мужчину или за себя?

Охватившая Тарасика разнеженность так и не помогла — он не уснул. Лежал, прислушиваясь к звукам, долетаюшим из дома, по детски прижмуривался, притворялся спящим, когда хозяйка выглядывала на веранду. И счастливо улыбался. За последние десять лет он отвык от женской заботы, приучился ухаживать за собой сам. Убирался, стирал, готовил еду, засыпал и просыпался.

И вдруг сейчас его охватил блаженый покой главы семьи, которого по настоящему любят и уважают…

Прапорщик вернулся затемно. Веселый, разговорчивый.

— Все вызнал, Тарас Викторович. Пойдем с вами к Бесовой сопке. Там, говорят, тетерева десятками бродят, белки на мушки прыгают… Жаль только, главного советчика не застал — Васька Чудаков отправился с обходом. Оглядеть свою лесную епархию… Голоден я, хозяюшка, будто весенний волчина.

— Мой руки, «волчина», а я пока разогрею голубчики, полью их сметанкой… Ежели имеется желание, можешь с»есть тарелку борща — наваристый получился, ароматный.

Забота Александры о другом мужчине — неприятна и болезненна. Мысленно Тарасик успел привыкнуть к мысли о том, что полюбившаяся женщина — его собственность. И вдруг она ухаживает за жирным прапорщиком: сливает ему на руки, нарезает крупными ломтями хлеб, разогревает и подает голубцы… Легко ли видеть такое?

Ревность породила гнев. Добято поднялся с раскладушки, подошел к окну и повернулся к обеденному столу спиной. Поэтому он не заметил всепонимающей ласковой улыбки Сашеньки, укоризненное покачивание головой. Дескать, милый дурачек, ничего-то ты не понимаешь, к чему так себя терзать.

Торопливо умывшись, прапорщик с аппетитом с»ел горшок борща, голубцы, сыто потянулся. И полез по лестнице на мансарду.

— Почему казак гладок — поел да набок, — снова не без ехидства пропела Александра. — Советую и вам, Тарас Викторович, последовать его примеру. Больно уж нездоровый у вас вид… Выпейте столовую ложку вот этого отвара — до самого утра не проснетесь… Не бойтесь — разбужу.

— Я ведь уже отдыхал, — заикнулся было Добято.

— Какой там отдых? К тому же, вы не спали — о чем-то своем думали… Признайтесь, семью вспоминали, детишек?

Добято уже открыл рот, чтобы грохнуть: нет у меня никого, ни жены, ни детей, одинок, но во время спохватился. По наблюдениям и рассказам все мужики, едва выедут за семафор, становятся неженатыми, одинокими, которых необходимо пожалеть, пригреть… Вдруг Сащенька то же вообразит?

— Никого не вспоминал, — с напускной суровостью буркнул он. — Просто думал. Ни о чем.

— Вот выпейте отварчика, ложитесь на правый бочок, кулачок под щечку и думайте на здоровье…

Пришлось покориться. Добято послушно проглотил терпкий отвар, забрался на верхотуру и растянулся на застеленной чистым бельем раскладушке. Рядом на такой же раскладушке отчаянно храпел прапорщик. От дымохода волнами плыло тепло.

Столовая ложка колдовского отвара сделала свое дело — сыщик, едва прикоснувшись к подушке, провалился в сон, будто в черный омут…

Проснулся он часа в два ночи. Полежал, чутко вслушиваясь в тишину, но нескончаемый храп Толкунова заглушал все звуки: стук мокрой ветки в окошко, поскрипывание старого дома, шелест мышей, безбоязненно разгуливающих по полу… Спать не хочется, выпитое снотворное перестало действовать… Покурить, что ли на свежем воздухе? Авось, после прогулки вернется пропавший сон?

Осторожно, стараясь не разбудить Серафима, Добято набросил на голое тело теплую куртку, добрался до лестницы, нащупал гладкие перила, спустился на первый этаж. Сейчас отопрет наружную дверь, выйдет на веранду — покурит, подумает…

— Кто там?

На пороге боковушки — тонкая женская фигура в длинной, до пят, рубахе.

— Не пугайтесь, это — я.

— Тарас Викторович? Не спится?

Тарасик не ответил. Непроизвольно шагнул вперед, обнял женщину, мягко привлек её к себе. Ожидал резкого толчка, пощечины. Александра не оттолкнула его, не вскрикнула — прижалась всем телом, обняла за шею, подняла голову с жадно приоткрытыми пухлыми губами.

Не вымолвила — простонала.

— Милый…

Добято рывком поднял её на руки, внес в боковущку, положил на кровать. Принялся обцеловывать лицо, шею, грудь. Полетела нп пол ночная рубашка, мужское белье.

— Милый… Не торопись… — стонала под Тарасиком женщина. — какой же ты сильный… какой ласковый…

Немолодой мужчина, познавший, исключая законную супругу, немало женщин, чувствовал себя невинным пацаном, впервые обнимающим любимую. Он задыхался от нестерпимого желания, чувствовал — умрет, если немедленно не достигнет «финиша».

Сашенька задыхалась от острого блаженства, шептала что-то ласковое, нежное. Боясь причинить ей боль, Добято опирался на локти и колени, но она, обхватив его руками и ногами, повелительно притянула к себе, заставила придавить к перине.

— Так… так… сладкий мой… сколько же я тебя ждала!… Только не торопись, не спеши… Ой… ой… ой!

Наконец, темноту боковушке будто разметало пламенем взрыва. Добято вскрикнул, женщина ответила сладким стоном.

Он попытался освободить Сашеньку, перебраться на перину, но она отрицательно покачала головой, сплела руки на его спине в замок — не отпустила.

— Тебе ведь тяжело… Пусти…

— Нет, дорогой, ты походишь на пушинку, — тихо рассмеялась женщина. — Твоя тяжесть, словно лекарство от всех болезней… Я ведь колдунья, разбираюсь. Разве не чувствуешь? Хочешь и тебя тоже полечу?

— Полечи, — согласился Тарасик, ощущая нарастающую волну желания, которая вот-вот поглотит его, вымоет из сознания все, что не связано с лежащей под ним Сашенькой. — Очень хочу…

— Тогда садись в кресло.

Добято неуклюже перевалился на свободную половину кровати, недоуменно оглядел боковушку. Ранее никакого кресла он не заметил, да и мудренно было в тогдашнем его состоянии разглядывать комнату. Сейчас в лунном свете он, действительно, увидел грубо сколоченное жесткое седалище. Попытался намотать на себя простынь — скрыть наготу, но знахарка отрицательно покачала головой. Пришлось подчиниться.

«Колдунья» стояла перед ним, внимательно оглядывая голое, поросшее белесыми волосинками мужское тело. Будто приценивалась. Тарасик поежился, но ничего не сказал. — Постарайся расслабиться, милый… Тонкие пальчики пробежали по его спине — от поясницы до затылка, переместились на грудь. Возле горла застыли, поерзали в поисках удобного положения, либо определяли «точки воздействия». Александра зашептала таинственным, прерывистым голосом заклинания.

— Ты уже испробовал меня. Почувствовал сладость моего лона. Выплеснул в него мужскую силу. Я приняла её с наслаждением. Теперь ты думаешь — иссяк, обессилел? Ошибаешься. Ибо я хочу хотя бы ещё один раз принять тебя. Прислушайся, милый, к своему организму. Чувствуешь, как наливаются силой твои мышцы. Это я их готовлю к соитию. Положи ладони на мои груди. Ощути их упругость, — словно заколдованный, Тарасик послушно сжал в ладонях пышные женские груди, от них потекло волнующее тепло. — Проведи по моим бедрам. Сейчас они раздвинутся, освобождая дорогу к наслаждению… Чувствуешь мое волнение и мое желание? Сейчас я передам их тебе.

Сашенька наклонилась к мужской груди, разгладила волосинки. Осторожно прикоснулась губыми к выпуклому мужскому соску. Обцеловала его со всех сторон и вдруг, страстно вздохнув, прижала языком. Прикосновение мягких женских губешек — вспыхнувший костер, от которого по жилам, сосудам, до самого сердца потекли обжигающие струйки.

У Добято медленно, словно на карусели, закружилась голова. В глазах замелькали снопы ярких искр, во рту пересохло. Он сжал в об»ятиях прекрасное тело, ни о чем не думая, уже не боясь причинить боль, поднял на руки, бросил её на кровать. Покрыл собой.

На этот раз время тянулось медленно и как-то торжественно. Сашенька охала, ахала, помогала любовнику полней ощутить слияние. Оба — профаны в области секса — учились друг у друга, постигали, на первый взгляд, несложную науку. Помогала великая учительница всего земного — природа, заложившая в мужчин и в женщин азы грешной любви…

… Утомленный любовным неистовством, Тарасик задремал. Сашенька, обняв его и положив голову на грудь, ровно дышала. Наверно, ей тоже не просто дались удивительно приятные и жаркие минуты, но она не спала. Иногда любовник шестым-десятым чувством будто видел таинственную улыбку на пухлых её губах.

Прошло полчаса.

Добято будто кто-то подтолкнул. Дескать, проснись, сыщик, нельзя тебе сейчас отключаться! Он не вскинулся, даже дыхание осталось прежним — ровным, покойным. Приоткрыв глаза увидел: любовница подняла голову, выжидательно поглядела на него — спит он или притворяется? Осторожно поднялась с постели, накинула ночную рубашку, укрыла плечи пуховым платком. И на цыпочках вышла из боковушки.

Когда Добято, так же осторожно, выбрался на веранду, Александры уже не было. Скорей всего, скользнула в кусты, растворилась в ночной темноте. Приглядевшись повнимательней, Тарасик увидел два смутных силуэта — мужской и женский. Вроде не обнимаются, стоят на расстоянии друг от друга.

Да и о каких об»ятиях может итти речь после недавней постели. Не робот же она — живое существо!

И ещё одно ощутил сорокалетний мужик — жгучий стыд. До чего же мерзко подозревать в предательстве женщину, которая какой-нибудь час тому назад отдала ему свое тело, осыпала жаркими ласками. Сыщик поежился. Не от ночного холода — от чувства омерзения за одолевающие его мысли.

Возвратится Александра, сбросит платок и шаль, заберется под одеяло к ожидающему её возвращения любовнику. Снова — ласки, снова придется отвечать на них — целовать упругие груди, шею, губы? Притворяться! Ибо в голове колючей занозой сидит только-что увиденная сценка: под покровом ночной темноты разговаривают двое — мужчина и женшина. Любимая женщина и, возможно, посланец кровавого Гранда…

Любовь и кровь — совместимы ли два этих понятия?

Ну, нет, на притворство он не способен — непременно не удержится от вопросов, которые построят между ним и Сашенькой непрошибаемую никакими ласками стену.

Раздосадованно повздыхав, сыщик не вернулся в боковушку — полез на мансарду. Долго ворочался на скрипучей раскладушке, перебирая последние события, искал и не находил причин, оправдываюих непонятное поведение Александры.

Сосед храпел более тихо — наверно, сам притомился, зато облысевшая ветка сильней постукивала в окно, да юркие серые мыши громче пищали под лавкой.

Добято незаметно уснул…

В пять утра заскрипели ступени под легкими женскими шагами. Александра пришла будить разоспавшихся охотников.

— Под»ем, мужики! Царство небесное проспите, дичь ожидать не станет — разлетится… Под»ем, сказано! — женщина сдернула со спящих колючие пледы, обрызгала их водой из кружки.

Пока охотники, позевывая, наматывали портянки, обувались, натягивали теплые куртки и, поверх них, непременные дождевики, хозяйка растопила печку, поставила разгревать вчерашнюю кашу.

— Куда пойдете? — разрумянившись от печного жара, спросила она, окинув Тараса Викторовича любящим взглядом. — Я советую податься не к Бесовой сопке — к Волчьему Логову. Волков вам бояться не приходится, а вот белок там — уйма. Без трофеев не возвернетесь… — А где находится это Логово? — внешне равнодушно осведомился сыщик. — Далеко от заимки?

— Десять километров. Для таких ходоков, как вы, час ходу. В другую сторону от медвежьепадьевской дороги. Там, где вас хотели ограбить… Кажется, одно упоминание о налете на грузовик настолько напугало прапорщика — задрожал второй подбородок, пальцы-сосиски.

— Конечное дело, лучше — подальше… А там не опасно?

Александра не ответила — выразительно пожала полными плечиками и насмешливо улыбнулась. Дескать, времячко такое — всюду опасности, только настоящие мужики не боятся их.

— Ну, раз так, пошли, Тарас Григорьевич, к Логову, — решительно продекламировал Толкунов…

28

Волчье Логово расположено далеко от сваленной липы. Случайно пытается Сашенька направить охотников в противоположном направлении или делает это преднамеренно? Ведь задуманная охота ничего общего не имеет с отстрелом пугливых глухарей и юрких белок — Тарасик решил попытаться найти логово двуногого зверя, поглядеть не пересекаются ли мужские следы с женскими?

— Ну, что ж, к волкам, так к волкам! — весело согласился он.

Александра ободряюще улыбнулась. Проводила постояльцев до калитки, придержала за локоть Тарасика. Прижалась к плечу упругой грудью, едва слышно горячо прошептала.

— Возвращайся поскорей, милый… Буду ожидать…

Дорога к Волчьему Логову огибает заимку, проходит по берегу речушки-переплюйки и потом уже исчезает в таежных зарослях. До реки Добято в сопровождении прапорщика шел молча, проигрывая про себя предстоящие действия. Он изо всех сил старался переключиться на проводимое расследование, заглушить то и дело появляющиеся в голове ночные сценки неожиданной любви.

Похоже, «банк данных» постепенно пополняется: ночная прогулка Александры, вранье лейтенанта Зимина, таинственная беседа знахарки с ротным старшиной.

Но все это отступает на второй план, на переднем — кто нацелил налетчиков на обычный грузовик? Похоже, ответ — однозначен: Евдокия. И все же сомнения не отступают, царапают душу сыщика.

— Кому ты говорил о нашем от»езде в Голубой распадок? Не вздумай отрицать, конечно, говорил! — ответил сыщик за молчащего прапорщика. — На какой машине поедем, упоминал? — Добято остановился на берегу речки. — И по какой дороге? Постарайся вспомнить.

Толкунов не удивился странному вопросу. Помолчал, нагнав на лоб морщины, поскреб в затылке. Видимо, он оповестил о предстоящих своих «охотничьих подвигах» добрую половину населения поселка и гарнизона. Естественно, со всеми подробностями: действительными и выдуманными.

— Что я без понятия? — нерешительно возразил он. — Ни в лесникам, ни солдатам — ни гу-гу. Разве только старлею Зосимову? Ну, и дежурному сержанту Егорову… Вдруг подполковник захочет меня вызвать… Конешное дело, чуток открылся Евдокии… Пришлось намекнуть Павлу — профессиональный охотник, знает все угодья, как свои пять пальцев…

— И о машине — тоже?

— Разве это — секрет? — захлопал глазами «помощник». — Вы не предупреждали… О машине Егоров, конешное дело, знал, тут без дежурного по штабу не обойтись… Каюсь, Павлушке открылся… Еще — квартирной бабе…

Перечисление людей, знающих, со слов болтуна, о маршруте и времени отправления машины с продутами и вещами, затянулось надолго. Медленно краснеющий прапорщик все вспоминал да вспоминал. Попробуй вычислить информатора преступника?

Сыщика зацепило упоминание имени квартирной хозяйки. Мужики, ежели они, конечно, не повязаны с преступником, не проболтаются. Подумаешь, москвич собрался поохотиться, пусть побалуется с ружьишком, коли времени девать некуда. А вот с женщинами — сложней, у них язык без привязи. Особенно, это касается Евдокии, на которой повисло множество подозрительных фактов. Тем более, что сыщик почти уверился в виновности сожительницы прапорщика.

— Только об охоте откровенничал или о поисках Королева?

— Как Бог свят, никому ни полсловечка. Разве я без понятия? — обиженно повторил Серафим.

— И квартирной хозяйке тоже не сказал?

Прапорщик отвел в сторону виноватый взгляд. Переступил с ноги на ногу.

— Извиняйте, Тарас Викторович, пришлось намекнуть. Баба же — на подобии мушиной липучки, от неё не отвяжешься… Ну и… Только не сомневайтесь, Евдокия никому не скажет. Болтунья, конешное дело, страшенная, но я так её застращал…

Застращал? Для женщин очередной повод открыться соседкам, понести на хвосте новости по всему поселку… Мой-то завтра поутру поедет с москвичем искать «голубого» капитана… Нижней дорогой собираются, на ротном грузовичке… Без Серафима Потаповича борщ не варится, белки не стреляются… А уж куда москвичу без помощи моего мужика найти в тайге человека. Того же пропавшего капитана.

А если прапорщикова Евдокия и есть тот самый искомый бандитский информатор? Тогда никуда не понесет выпытанные у сопостельника секреты, побоится мести своего кровавого «хозяина». Зато Убийце будут досконально известны каждый шаг сыщика, каждое его движение.

Единственная надежда на поимку Убийцы — запущенная сыщиком утка. Почтовая Светлана обязательно передаст «привет» от московского начальника своей сеструхе, та немедля полетит к Гранду…

Одно настораживает: легкость и легко открываемость «линии связи», обычно преступники тщательно маскируют её.

И все же, если не удастся захватить убийцу в его норе, не поможет ни подкинутая дохлая «утка», ни помлесника — придется возвращаться в Медвежью Падь, раскалывать болтливую хозяйку Толкунова. То-есть, начинать расследование с самого начала.

— Прости за откровенность, Серафим, но глуп ты, как невыкорчеванный пень!

— Это… почему?

— Включи в работу извилины, коли они сохранились — поймешь… Ладно, сделанного не исправить — пошли.

Толкунов наморщил лоб, спрятал в жировых складках недоумевающие глаза. Классическая гримаса малоумка, пациента психушки. И снова сыщик отмел возникшие подозрения о предательстве спутника.

Внимательно оглядев виднеющийся вдали забор заимки, Тарасик решительно свернул в заросли и зашагал в обратную сторону.

— Куда вы? — всполошился Серафим. — К Логову — вон по этой дороге, никуда не сворачивая… Колдунья же как сказала?

— Ни к какому Логову мы с тобой не пойдем! — буркнул Добято. — Подозреваю, там уже ожидают. Те самые налетчики, которые едва не отправили нас на тот свет. Возможно, не без помощи твоей Евдокии…

— А там, — пропустив мимо покрасневших ушей упоминание имени сопостельницы, прапорщик ткнул пальцем в сторону медвежьепадьевской дороги, — не отправят?

— Серафим, ты — человек военный, обязан понимать — снаряды в одну и ту же воронку не падают… Понял?

«Военный человек», позабыв о недавних оскорблениях, горделиво выпятил место, которое у нормальных мужчин зовется грудью.

— И что мы там станем делать? — спросил он, с умным видом. — Искать следы, да?

— Вот именно. Хочется мне поглядеть на сваленную липу, поползать под кустами. Заодно погрызть лечебный лимонник…

Им повезло — не пришлось шагать по грязным лужам или по мокрой траве, огибая глубокие рытвины — на выезде из распадка путников догнала телега с бородатым возницей. Пегая лошаденка, уныло наклонив гривастую голову, тащила немалый груз — мешки, набитые кедровыми шишками.

— Подвезешь, батя?

— Чего ж не подвезти добрых людей, — мужик задумчиво поскреб в дремучей бороде, хитро прищурился. — Кинете на пузырь — садитесь. Ныне жизня такая пошла — рыночная. Я, значится, нагружу разнесчастную свою кобыленку, вы, как положено, раскошелитесь…

— Сколько запросишь, «рыночник»? — осторожно осведомился прапорщик. Ему не хотелось расплачиваться за дерьмовую услугу. — Ежели сойдемся в цене — поедем.

— Сойдемся, не сойдемся, — передразнил дедок. — Сказано — на пузырь. Иль не поняли?… Хочется топать по грязи — топайте, не хочется — выкладывайте по червонцу. Вот и весь запрос. Торговаться не стану, не надейтесь! С недельку тому назад тожеть подвозил двух охотников — по четвертной выложили, не поскупились… А ты — сойдемся, не сойдемся! Уговариваешь, будто бабу.

Сыщик насторожился, на подобии борзой, унюхавшей пробегающего зайца. Если старик не брешет — пассажирами могли быть и Убийца с Чудаковым. Господи, сделай чудо, помоги сыскному своему рабу, истово про себя молился Тарасик. Такая уж привычка, такая манера — обращаться к Богу, когда преступники уже видны невооруженным взглядом, до них остается, фигурально выражаясь, два шага.

Он вытащил из внутреннего кармана тощий бумажник, отсчитал скряге двадцать рублей. Тот оглядел деньги на свет, недоверчиво ощупал — видимо, не рассчитывал на такое быстрое согласие, настроился на «торговлю» — спрятал в карман куртки. Выразительно кивнул на мешки. Садитесь, мол, не тяните, дорога дальняя, приходится поторапливаться.

Прапорщик облегченно выдохнул удерживаемый внутри воздух, первым забрался на покосившуюся под его тяжестью телегу. Великодушно показал моквичу на место рядом с собой. Будто не Добято — он расплатился за поездку. Но Тарасик уселся не рядом с тяжеловесным прапорщиком, решил выправить накренившуюся телегу — примостился с другой стороны.

Телега ползла по размытой дороге, будто лодка по бурному морю. Клонилась то в одну, то в другую сторону, подскакивала на рытвинах, выплескивала из-под колес грязевые фонтаны. Шишки больно вдавливались в тело, лошаденка качалась — вот-вот упадет.

— Не боись, — возница будто подслушал опасения пассажира. — Манька двужильная, без устали потянет воз до самой Медвежьей Пади. Хотели её в прошлом году — на живодерню, дак я отвоевал. Енто с виду — доходяга, придуряется, подлюга… Но, треклятая! — похлестнул он «лентяйку» и снова обернулся к охотникам. — О чем это я баял?…

— Про мужиков, которые одарили тебя четвертными, — торопливо напомнил Тарасик. — Небось, ехали до самого поселка?

— Даешь, паря! — возмутился бородач. — Стал бы я брать по четвертной аж до Медвежьей Пади — меньше полтинника и разговора бы не было. Сошли не то в пяти, не то в десяти верстах от Голубого… Ничего не могу сказать — культурные парни, вежливые. До свиданья, сказали, батя, руку пожали… Одного знаю — помощником лесника трудится, встречались единожды на делянке…

Похоже, интуиция не обманула сыщика, второй «пассажир» наверняка лжеКоролев. Преступник допустил непростительный прокол — не убрал важного свидетеля! Впрочем, в его положении офлажкованного зверя оставлять ещё один труп — будто вручать преследующему его сыщику визитную карточку с указанием адреса.

Но переспрашивать старика опасно, тем более, что он сам не собирается сворачивать с найденной темы.

Прапорщик равнодушно зевал, тер ладонью закрывающиеся глаза.

— О чем это я талдычил? Засек меня вреднючий помлесника на порубке. Как водится, штрафанул… А куда мне деваться, ежели нижние венцы избы подгнили, требовают замену, а в кармане — два шиша, на которые ничего не купишь… Опосля видел вредину, хрен ему в задницу, у лесника на заимке. Дажеть не поздоровкался!

— А второй мужик? — не выдержал Добято. — Тоже служит у лесника?

— Служит — точно говорено. Токо не у Пашки-лесника — в погонах разгуливает… Врать не стану, после той встречи капитана не довелось встречать. Да и то сказать — я по земле ползаю, он поверху летает, где уж нам свидеться…

— Не темни, дед! — неожиданно возмутился, казалось, засыпающий Толкунов. — Вся тайга знает об исчезновении капитана.

— А ты, заяц-кролик, не больно шуми на меня! — тоже вз»ерепенился дедок. — Пропал офицерик, говоришь? А вдруг начальство его вызвало? Или в тайге по неумелости заблудился да нарвался на тигринные зубы? Болтун ты, чисто трепач! Все наши беды из-за таких, как ты, крапиву тебе под хвост! Посрамленный Серафим умолк. Обдумывая новую информацию, молчал и Добято. Один дед сердито что-то бурчал, то и дело подхлестывал уставшую лошадь.

Сыщик попросил остановиться не доезжая полукилометра до сваленной липы.

— Значится, на охоту собрались, браконьеры? — полувопросительно, полуутвердительно проворчал старик, все ещё не отошедший от недавней схватки с «болтуном». — Дело ваше. Напоритесь на лесных инспекторов — и ружьишки отберут и штраф наложат. Особо вредный Васька Чудак, любит, падла, ставить людишек наколени…

— Это — участок Чудакова? — затаив дыхание, спросил Добято.

— Чей же еще… Ежели хотите послухать старого охотника, сверните направо. Верст через десяток, аккурат под Бесовой сопкой — старая моя ухоронка. Так просто не заметишь — укрыта на совесть. Слева от сопки растет удивительное дерево — знаком вопроса. С другой стороны — три кедра. Между ними, в кустах лимонника и найдете вход… Не сумлевайтесь — самое добычливое место — что белки, что птица…

— А Чудаков знает о твоей захоронке?

— Единожды по зиме брал парня на промысел, там ночевали. Тады мы с ним в дружках ходили. Думаю, давно позабыл. Начальство дружбы не признает, оно — само по себе, — неожиданно расфилосовствовался дед.

Распрощавшись с возницей, Добято присел на пенек и задумался. Толкунов топтался рядом, опасливо оглядывал густой кустарник и настороженные на хмурое небо кедры.

Слишком легкий вариант — окружить спрятанную в зелени охотничью избушку, блокировать подходы и отходы, выждать и захватить её обитателей. Слишком легкий и поэтому — ненадежный. Мало того, что стариковская «захоронка», наверняка, окажется пустой — её захват немедленно насторожит Гранда, заставит его уйти подальше, прекратить на время связь с «клопом».

И все же придется рискнуть. Вдруг получится. «Макаров», два ружья — немалое вооружение. Особенно, если причислить к ним внезапность. Одна загвоздка — трусливый помощник. Впрочем, возможно он трус только в спокойной обстановке, а в деле покажет себя с другой стороны.

Добято обследовал сброшенную в кювет липу, убедился — упало дерево не от старости, его подпилили, при приближении грузовика легонько толкнули рогатиной. Невелика новость, и без неё сыщик знал о подготовленном нападении на грузовик. Более внимательно сыщик осмотрел место, где во время налета стояла Александра. Опустившись на колени, нашел сохранившиеся следы женских ножек. В полусотне метров отыскал следы мужских сапог.

Такая уж профессия — всех подозревать, на основе подозрений строить версии, потом просеивать подозреваемых через частое сито, ещё и ещё раз анализировать остающиеся на нем «камушки». Сейчас Добято ощущал какое-то неудобство, граничащее со стыдом. Ведь этот самый «камушек» — женщина, которую ночью он ласкал в постели!

Осторожно передвигаясь от «женщины» к «мужикам» и обратно, Тарасик попытался найти место, где они соединятся. Следы так и не соединились, мало того — разошлись. Женщина пошла к грузовику, налетчики побежали к Бесовой сопке. Именно, побежали, а не пошли: на мокрой земле ясно видны следы носков, отпечатки каблуков едва просматриваются. В олном месте остановились — раненный перевязывал плечо, на траве — несколько капель крови, кусок, тоже в крови, тряпицы.

Похоже, сговора между Александрой и бандитами не существовало. Точно так же, как и с ротным старшиной. Дурацкие подозрения — результат неразберихи, творящейся в голове сыщика после сумасшедших ночных часов, проведенных с красавицей. Ведь стреляла Александра не на испуг, не в воздух — на поражение, Козелков не обнимался с бандитами — по мужски схватился с коротконогим…

Дышать стало полегче, сердце вошло в норму — билось редко и сильно.

Одно только совершенно ясно: избушку под Бесовой сопкой необходимо захватить. Чем быстрей, тем лучше. Все равно Гранд знает: его активно ищут, захват захоронки ничего не прибавит и не убавит. «Утке», подброшенной через почтарку, он может и не поверить.

Но торопиться опасно, так же, как и медлить. Тем более, с учетом ненадежности помощника. Перед проведением операции по захвату дедовой захоронки не помешает посоветоваться с Михаилом и потолковать с Чудаковым…

29

— Ну, что ж, помощник, все ясно и понятно. Двигаем домой.

— Как домой? А охота? Увидят нас пустыми — засмеют. А ещё хуже — разгадают настоящую цель похода в тайгу. Ведь мы с вами ищем Королева? — спросил и в ожидании ответа пригнулся к поднявшемуся с пенька сыщику.

— Что касается отсутствия трофеев, придется признаться в неумении, — хмуро буркнул Добято. — Посмеются — перестанут, смех, как и брань, на вороту не виснет… Что до поисков пропащего капитана — забудь! Приснилось! Не было и нет ни герцогов, ни королей… Понятно? Все, совещание окончено, двигаем ходулями.

Легко сказать «двигаем»! Впереди добрый десяток километров по грязной дороге, когда приходится обходить топкие лужи, продираться через колючие кусты, спотыкаться о можные, выпирающие корни деревьев. Толкунов нерешительно переступил с ноги на ногу. В болтающихся броднях хлюпнула набравшаяся вода.

И снова «охотникам» повезло — из-за поворота, со стороны Медвежьей Пади медленно выползла леспромхозовская «Газель».

Прапорщик утвердился посредине дороги, на краю огромной лужи, раскинул руки на подобии распятого Исуса. Перспектива минимум двухчасового «шевеления ходулями» превратило его в живую надолбу, которую не об»ехать, не столкнуть в кювет.

Машина остановилась в двух шагах от «надолбы». Из окошка высунулся чумазый водитель.

— Что нужно, мать твою в распашонку? Или медведя подбили, дотащить не в силах, стрелки дерьмовые?

Прозрачный намек на пустые ягдаши с непременным присловьем к их владельцам — «дерьмовые» не обескуражил Толкунова. Он подошел к водителю, отчаянно замахал руками, плаксиво заскулил. Показывал на многочисленные лужи, колючий придорожный кустарник, темно-серое небо, готовое разразиться очередным дождем.

Добято ничего не слышал, все внимание — на водительскую кабину, где рядом с шофером-сквернословом сидит… лейтенант Зимин. Тот самый исполняющий обязанности сбежавшего командира роты, который по всем данным должен сейчас находиться вместе со своими солдатами на стройке. А он едет со стороны Медвежьей Пади, мимо Бесовой сопки. К тому же, не в форме — в потертой куртке, подпоясанной солдатским ремнем.

Очередные смутные подозрения, которые просто необходимо либо снять, либо укрепить, выстроив очередную версию. Ведь Зимин не просто командир взвода, он долгое время прослужил под началом лжеКоролева.

— Петр Петрович? — изобразил радостное удивление сыщик. — Вот это встреча! А я-то думал: вы дни и ночи на стройке…

— Так и есть — дни и ночи, — привычно закинул голову офицер. — Вы не ошиблись. Да вот вытащили меня в штаб отряда прямо с об»екта. Для доклада полковнику… Уж не чаял живым выбраться, — облегченно засмеялся он. — Знатную стружку с меня сняли, пятикилограммовую «дыню» засунули в известное место.

— В задницу, — уточнил водитель Борька, внимательно слушающий разговор. — Не чешется?

— Привык, — коротко ответил Зимин и снова повернулся к «охотнику». — А почему вы без трофеев? Под Бесовой всегда дичи невпроворот, белки на мушки садятся, кабаны по осени жируют.

Добято ограничился равнодушной гримасой. Сейчас его интересовало совсем другое.

— Не повезло с охотой. Я ведь не профессионал — обычный любитель. Привык чаще «охотиться» в московских магазинах и на рынках… Интересно, как воспринял Виноградов появление ротного в такой одежонке?

— Вот вы о чем! — в очередной раз рассмеялся врио ротный. — Ну, нет, появился я перед председателем комиссии в полной форме, со всеми регалиями… Денис! Тащи сюда чемодан! — невзрачный солдатик выбрался из кузова, пыхтя, вытащил потертый чемодан. — Каюсь, решил на обратном пути поохотиться, отвести душу. Благо подвернулся Борька со своей колымагой…

— Кому, ядрена вошь, колымага, кому — наилучшая в тайге машина, — водитель обиженно похлопал по приборной доске. — Где хошь пролезет, не то, что разные «зилки» да хваленные иномарки, кляп им в выхлопную трубу!

Не отвечая, Зимин торопливо переодевался.

— Раздумали охотиться? — насмешливо спросил сыщик.

— Раздумал, — согласился ротный. — Душа болит — вдруг на стройке что приключится. Полковник не просто стружку снимет — взашей выгонит из армии… А у меня, между прочим, выслуги кот наплакал.

Возникшие подозрения, вроде, сняты, размышлял Добято, забираясь в кузов, где уже устроился прапорщик. И все же полученные об»яснения — хлипкие, легко придумываемые и так же легко опровергаемые. Исключать молодого офицера из списка подозреваемых пока не стоит…

— Что же ты, Дениска, в прислужника превратился, а? — настырно ковырялся прапорщик в тщедушном солдатике. — Не стыдно?

— Так армия, товарищ прапорщик, прикажут — выполняй… Я б с нашим удовольствием — в бригаду, не берут. Говорят, больно хлипкий, на стройке — никакого толку…

Говорит, а сам шмыгает заложенным носом, вытирает его грязной тряпицей. Натужно кашляет.

— Да ты, к тому ж еще, и простужен? — неожиданно заинтересовался солдатиком Добято. — Почему не лечишься? Ну, до отрядного врача далеко ехать — понятно, а ведь до знахарки от штаба роты — рукой подать.

Дело не в рекламе медицинских способностей Александры. Сашеньки… Почему-то Тарасику приятно упоминать ласковое имя подруги. И мысленно, и вслух. Господи, неужели сексуальные упражнения в боковушке так на него подействовали? Впору соловьем разливаться, испанские серенады исполнять!

Денис обреченно вздохнул.

— Спасибо за добрый совет… Завтра же попрошусь в увольнение. Упаду в ноги «травяной колдуньи»… Сил больше нет терпеть… Наш старшина у неё лечится и нахваливает.

— Козелков? — снова насторожился Добято. Вообще-то лечение старшины роты у таежной красавицы для него не новость, и все же… — Часто он навещает знахарку?

— Откуда мне знать? — пошмыгал заложенным носом вечный дневальный. — Ребята говорят — каждые два дня наведывается…

— По ночам — тоже? — спросил сыщик, мысленно обложив сам себя матерками. Слишком двухсмысленно прозвучал поспешный вопрос.

— Не знаю… Вроде старшина по ночам спит у себя в каптерке…

Говорить в двигающейся машине трудно и опасно — недолго прикусить язык. Поэтому до самого Голубого распадка попутчики молчали. Думали каждый о своем.

Добято снова и снова анализировал увеличивающийся с каждым днем и часом «банк данных». Толкунов мечтал о возвращении на покинутую им должность врио начальника тыла отряда — более спокойную и, что таить грех, выгодную. Денис тоже мечтал, но о дембиле. Ему изрядно надоело быть посыльным и ординарцем, прислужником и охранником, хотелось поскорей возвратиться в ухоженную московскую квартиру под крылышко заботливой матери.

«Газель» притормозил возле казармы-штаба. Зимин в сопровождении посыльного с чемоданом поспешно отправился в свой кабинет. Наверняка, звонить на стройку. «Охотники» выбрались из кузова. Добято остановился в нерешительности: самому идти искать помощника лесника или отправить на поиски прапорщика?

Водитель не торопился в родную заимку, постукивал ладонью по баранке, многозначительно глядел на пассажиров. Ожидал платы за проезд. С офицера не сдерешь, совесть не позволит, а вот с московского гостя и прапорщика — сам Бог велел.

Добято усмехнулся про себя жадности парня, на ходу доставая оттощавший бумажник, подошел к машине.

— Примите нашу благодарность, Борис… Уж не знаю отчества — извините.

— Какое ещё отчество? — глуповато вытаращил глаза водитель. — Вот, язви тя в корень, дела пошли — об отчестве спрашивают. А я и фамилию позабыл — Борька да Борька! Вспоминаю только, когда по пьяной лавочке попадаю в кутузку, да и то не сам — менты, вдоль их да поперек, через вентилятор в выхлопную трубу!

Стоящий на пороге штаба Ахметин с интересом выслушал матерный монолог и восхищенно затряс давно не чесанной головой. Вот, дескать, дает водило — позавидуешь!

— Хочу спросить, — подавая две десятки, «нерешительно» промолвил Тарасик. — Когда возите почту, никто не останавливает?

Вопрос — на дурачка! Если Борька — грандовская шестерка, ни за что не признается. Добято рассчитывал на легкую гримасу на лице водителя, подрагивание век, отведенный в сторону взгляд. Короче — на внешние проявления, подтверждающие замысловатую версию.

— А как же, останавливают! — без тени смущения признался Борька. — То подкинуть поклажу, то подвести. Ведь машина все одно работает, чего не услужить… собственному карману, хрен ему в дупло?

Интуиция сыщика помалкивала. И все же он хотел было продолжить легкий разговор, подойти с другого конца, но не получилось. Из ворот заимки выбежал плотный мужик. На бегу заорал в полную силу.

— Борька, в жопу тебя, в душу, в мать! Быстро рули к дому лесника! Беда!

— Что приключилось? — не трогаясь с места и не сводя вопрошающего взгляда с Добято, спокойно отреагировал водитель. — Понос у шефа? Или штаны загорелись?

Мужик подбежал к машине.

— Чудака придавила лесина… На Волчьем Логове… Всего переломало — глядеть страшно…

Добято уже свыкся к появлению все новых и новых жертв кровавого маньяка. Сейчас его интересовала реакция окружающих.

Толкунов стоял в привычной для него классической позе пациента психушки: покачивался на ватных ногах, рот широко распахнут, правая рука безуспешно разыскивает под охотничьей одежкой и толстым слоем жира растревоженное сердце. Обычная трусость.

В окне кабинета появилось бледное лицо Зимина. А он-то почему разволновался? Погибший помлесника — из чужой епархии, за которую исполняющий обязанности командира роты не отвечает.

Спокойней всех вел себя водитель «газели».

— Ваську? А чего он забрался на чужую территорию? Кажись, его участок — вокруг Бесовой.

— Как спросишь, когда он — без памяти… Сейчас наш фершал колет Чудака тупой иглой. Да какой толк с фершала — хирург нужен. Вот ты и повезешь парня в Медвежью Падь — туды вызвали вертолет…

— Твоему вертолету, кол ему в печенку, слабо сесть у нас…

— Просили… Летун, мать-перемать, ответил — горючки не хватит. Торопись, зараза!

Продолжение прерывистой беседы двух матерщиников для сыщика осталось тайной. Встретивший их мужик резво вскочил на подножку машины, «газель» злобно фыркнула и рванула в сторону заимки.

Кажется, Гранд оборвал единственный, ведущий к нему, след. Если не считать болтливого возницы и сожительницы прапорщика. Сашенька — не в счет, судя по изучению следов, её можно вычеркивать. Толстым фламастером.

Даже для кровавого маньяка три трупа за короткий промежуток времени — многовато. И все три повисли тяжким грузом на совести московского сыщика. Пора, до чего же пора разорвать этот конвейер убийств.

Остается один вариант — опасный, нежелательный, все в сыщике восставало против его применения — поднять по тревоге солдат-строителей. Парамонов откажет — натравить на него Виноградова. Окружить охотничью захоронку, выкурить из неё лжеКоролева с его шестерками-пехотинцами.

Поговорить с лесником. Знает же он своих людей, не может не знать — порекомендует таежников, попадающих пулей белке в глаз. Хотя бы двух трех. Остальные — солдаты — обычные «загонщики».

Нет, с привлечением военных строителей ничего не получится, даже Виноградов не поможет. Отряд — не воинская часть, не имеет ни автоматов, ни подготовленного личного состава. Арматурщики, каменщики, маляры, плотники, бетонщики… Подставлять невооруженных людей под прицельные выстрелы бандитов Добято не имеет права.

С привлечением местных охотников тоже — опасно. В тайге люди повязааны друг с другом дружескими либо неприязненными отношениями, но — повязаны! Вряд ли лесничий удержится от того, чтобы не пустить по делянкам и лесоучасткам потрясающую новость. Дойдет до Гранда — беда, заберется Убийца в такую глухомань — не найдешь, не выкуришь.

Значительно лучше, хоть и опасней, проникнуть в избушку самому или с несколькими офицерами, имеющими на вооружение пистолеты. Конечно, не из числа стротелей — выпросить у командира ракетной части. Московскому сыскарю откажут — сотруднику Особого отдела не осмелятся. Михаил поможет, не может не помочь!

Кстати, где же особист? Ведь пообещал приехать, бездельник! У него значительно больше возможностей, нежели у бедного московского сыскаря.

Разве ещё раз позвонить, отбить SOS, cпасите наши души… мою душу? Не годится, нет времени, каждая минута на счету. После убийства Чудакова Гранд постарается поглубже забраться в спасительную тайгу, покинет потаенную землянку. Значит, нужно спешить — во все лопатки, изо всех сил!

Единственно, что остается у незадачливого сыщика — верный, надежный «макаров» и ненадежный, трусливый прапорщик…

— Двигай, Серафим, на заимку, попытай дружков. Вдруг помощник лесника перед тем, как впасть в беспамятство, что-то сказал путное. Авось, не успели его погрузить на машину.

— Слушаюсь, Тарас Викторович. Сделаю.

Прапорщик трусцой, по утиному переваливаясь с боку на бок, побежал по тропинке ведущей к воротам заимки. Добято несколько минут постоял, бездумно провожая взглядом толстого помощника. Потом решительно вошел в помещение ротного штаба.

Навстречу — лейтенант Зимин.

— Вы ко мне? — нетерпеливо спросил он. — Если я вам нужен — прошу, перенесем беседу на вечер. Сейчас тороплюсь. У моего газосварщика взорвался баллон с ацетиленом. Слава Богу, солдат остался жив. Очередное, черт бы его побрал, происшествие!

— Единственная просьба: разрешите позвонить в штаб отряда…

— Ради Бога, звоните. В канцелярии уже названивает приехавший по спецзаданию представитель Особого Отдела.

Последнюю фразу лейтенант не выкрикнул — торопливо прошептал, склонившись к уху собеседника. Особисты — не те люди, о которых можно говорить громогласно, не таясь. Осталась со времен ГУЛАГА этакая боязнь, привычка говорить «на ухо». Если даже рядом никого нет.

Оглядевшись, Зимин выскочил из дверей к пофыркивающему грузовичку. Тому самому, который недавно уперся мордой в сваленное дерево.

Господи, сделай так, чтобы представитель Особого Отдела был не новый, незнакомый Тарасику человек. Если это Михаил — сам Бог послал его на выручку, не придется снова обнюхиваться и об»ясняться. Не нужно будет обсуждать уже сложившуюся в голове версию и способ её разрешения. Можно будет сразу брать быка за рога, корову — за вымя.

Бог услышал страстную молитву Тарасика — в кабинетике ротного дозванивался до Тигра… Михаил. Увидев на пороге плотную фигуру лысого сыщика, он перестал терзать аппарат, поднялся со стула. — Ты?? Вот это фокус! Примчался по твоей просьбе, бросил нерешенными свои дела. Как не помочь «союзнику». А тебя нет. Все, думаю, бродит сыскарь по тайге, отстреливает несчастных птах и белок. Или — успел завершить свои дела-делишки и маханул, минуя, Медвежью, в ближайший аэропорт… — Ни то, ни другое. Времени мало, давай — по делу. Кажется, я вышел на захоронку лжеКоролева. Случайно вышел. Позарез необходимо хотя бы отделение вооруженных солдат… Окружить и повязать… Не исключается сопротивление, бандиты, по моему, имеют минимум три-четыре ствола… — Вызнал берлогу? Молоток, мужик, классный сыскарь, — деланно восхитился особист, но сыщик почуял в цветистом комплименте непонятное равнодушие и очередную порцию насмешки. Будто найденая захоронка преступника давно фээсбэшнику известна. — Значит твоя версия подтвердилась?

— На все сто процентов, — мысленно отмахнувшись от обидных предположений, продолжил Добято. — Действительный Королев мертв — зверски убит. По его документам, в том числе, вашему допуску, — в свою очередь не удержался сыщик от злющей подначки, — ротой командовал преступник, убийца… Где твои люди?

Особист обескураженно развел руками.

— Какие там люди — полторы калеки от щедрот ракетчиков. Выделенный ими полувзвод прочесывает местность. Ищут сбежавших зеков. У меня под рукой — ни одного человека… Кстати, просьбу твою я выполнил — доложил наверх. Пообещали заблокировать весь район — мышь не проскочит.

Это — мышь не проскочит, подумал Тарасик, плохо местное начальство осведомленно о способностях Убийцы. Сколько уже раз блокировали его, загоняли в угол, набрасывали частую сеть — выскальзывал, продирался и уходил, оставляя трупы. Так это — в перенаселенной европейской части страны, что говорить о таежных условиях!

— Ну, что ж, — решился сыщик. — Пойдем втроем: я, ты, и твой сексот.

— Агент не пойдет, — зло окрысился Михаил. Будто сыщик своим дурацким предложением больно прищемил ему грустно повисший нос. — У него — другие задачи. Лучше прихвати своего прапорщика.

— Заодно, комплект чистого нижнего белья… В жизни не встречал подобных трусов и болтунов!…

— Ничего, сойдет… для счета.

Пришлось согласиться и взять с собой трусливого помощника. А что делать, не подставляться же со своими несчастными двумя пистолетными стволами под возможные автоматы?

Удивительно, но Толкунов с пониманием и, главное, с согласием встретил предложение москвича. Непонятный все же человек, этот вечный врио, с раздражением подумал сыщик. То потеет от чепуховых неприятностей, то, выпятив жирную грудь, соглашается пойти на смертельно опасную операцию.

— Когда выступаем? — спросил он, геройски задрав голову.

— Немедленно.

Прапорщик покрутил головой, пощипал мочки ушей.

— Извините, Тарас Викторович, немедленно не получился. Я должен поехать на об»ект… Понимаете, какая история приключилась — у цельного взвода — понос. Медики говорят — от несвежей пищи, да я им не шибко верю. Вот и порешил самолично проверить щи и кашу… Но это — быстро. Туды двадцать минут ходу, обратно — столько же, ну, на пробу ещё накиньте десяток минут. Итого сколько выходит? Около часа…

Час — годится. Добято тоже нужно время для переговоров с Парамоновым. Осторожно, ненавязчиво попросить Зимина с десятком «загонщиков». Вдруг в землянке окажется намного больше людей, нежели сыщик предполагает.

— Давай, помощничек, пробуй прокисшие щи. Только гляди сам не отравись, вместо проверки моей версии сядешь под куст со спущенными штанами. И не особенно тяни — ожидаю ровно через час.

— Еще и останется, — на бегу пообещал прапорщик.

Михаил откровенно веселился. Кажется, даже грустно поникший его армяно-еврейский нос чуточку приподнялся, под ним обнажился ряд зубов, которым может позавидовать эстрадная дива.

— Ты думаешь, твой помощник поехал снимать пробу? Как бы не так — решил перед опасной «прогулкой» набить свое пузо. И не прокисшими щами и пригоревшей кашей — чем-нибудь более основательным. Не рассчитывай на обещанный час — боюсь, меньше двух-трех не получится…

Пусть будет даже четыре часа, подумал сыщик, поудобней усаживаясь в кабинете командира роты, рядом с «вертушкой», главное — поспеть до темноты.

Подполковника в штабе отряда не оказалось. По информации дежурного он выехал вместе с председателем комиссии в неизвестном направлении и, конечно же, на неизвестное время.

Зимин выделять «загонщиков» категорически отказался. Об»ект выходит на автономные испытания, сейчас не время шарить по зарослям. К тому же, капитан вот вот сам заявится. Целехонький.

Пришлось обойтись без резерва и без «загонщиков»…

30

Чекист оказался прав: прошел час, полтора, подкатило к трем, а прапорщик не возвращался. Странно, за такое время можно трижды пообедать, пять раз поужинать. Впрочем, это касается нормальных едоков с нормальными потребностями и человеческими об»емами желудка.

Тарасик и Михаил прогуливались возле штабной казармы, поочередно поглядывали на часы, изучали вход в солдатскую столовую. — Ты доверяешь своему помощнику? — внешне равнодушно осведомился особист, отгоняя комаров.

— На этой стадии никому не верю, — пооткровенничал сыщик, хлопая ладонью то по лбу, то по шее. — Но нужно же на кого-то опереться? Как говорит народная мудрость, один в поле не воин. Вот и приходится.

— Ну-ну, — все так же неопределенно отреагировал Михаил. — Доверять, не доверять — твое дело. Лично я уверен: дойдет до горячего, твой толстяк мигом наложит в штаны и сунет голову под куст. На подобии страуса… Впрочем, всем нам свойственно ошибаться в людях, не исключено — у Толкунова прорежется несвойственная ему смелость.

Добято кивнул. Действительно, все люди — сплошные загадки, Серафим — загадка вдвойне. Не мешало бы, конечно, прежде чем двигать с ним к потаенной землянке Гранда, поковыряться в заплывшей жиром душе прапорщика, просветить её «рентгеном». Да вот время не позволяет.

— Твой взвод, говоришь, блокировал окружающую местность? Насколько надежно?

Михаил отмахнулся.

— О какой надежности можно говорить в применении к тридцати новобранцам? Правда, ракетчики пообещали дополнительно выделить аж целую роту, но когда это будет? Да и роты маловато — нужна, как минимум, дивизия… Одна надежда — Нефедов заинтересован в поимке сбежавших зеков больше моего. Иметь под боком таких «соседей» — маленькое удовольствие, — сокрушенно помотал он армяно-еврейским носом, наглядно показывая иллюзорность своей надежды на дополнительную помощь. — Свои гарнизоны, конечно, прикроют, но ведь на остальную тайгу замок не повесишь, засов не задвинешь… Вот и пришлось согласиться с твоим планом — втроем идти против невесть какой банды. Цени, сыскарь, жми лапу!

Надо бы вежливо поблагодарить силового конкурента, но Добято ограничился сочувственным вздохом. Не привык сотрудник МУРа к интеллигентному обращению, терпеть не может ни слезливых, ни хвастливых заверений.

Прапорщик появился не со стороны солдатской столовой — задыхаясь и вытирая со лба воображаемый пот, выбежал из-за штаба.

— Жулики, все — жулики, — задыхаясь, об»явил он. — Даже любимец командира роты, Козел… простите, Козелков… и тот — ворюга. Приказал повару изготовить из солдатского мясца для своей милости грузинский шашлык. Бедные солдатики кормятся постными щами, а их старшина сидит в стороне и щипет шашлык! Ну, я ему показал — шампуром по заднице, детям и внукам закажет воровать… Вот и пришлось подзадержаться… А шашлычек, говоря промежду нами, я реквизировал. В нашу с вами пользу. Разогреем на костерке — милое дело, закус — лучше не придумать.

— А как дела с поносом? Не прихватил вместе с шашлыком?

Прапорщик вежливо похихикал в ладошку.

— Как я и думал, медики ошибаются. Еда вполне доброкачественная. Самолично определил!

Судя по оттопыренной командирской сумке, старшина «голубой» роты надолго остался голодным. А выглядывающая из кармана штанов бутылка наглядно свидетельствовала о том, что реквизиции подверглись не только продовольственные припасы разворотливого старшины, но и его «винный погреб».

— Мы не на пикник собрались, — недовольно буркнул Добято. — Так что оставь шашлык с бутылкой в штабе. Мог бы и поторопиться.

— Так я же не только пробу снимал — приказал Козлу выделить нам транспорт. Не пехом же двигать в такую даль.

Сыщик поймал насмешливую гримасу на лице фээсбэшника и насторожился.

— Надеюсь, ты не сказал старшине для какой надобности потребовалась машина?

— Что я, без понятия? Сказал — по охотничьим делам… И о господине-товарище, — подобострастно показал он жирным подбородком на Михаила, — ни звука… Козел сам выдал: из Особого отдела, дескать, сбежавших из зоны преступников ищут…

Особист — не излишне культурный Тарасик, одарил болтуна таким взглядом, что у того голос прервался и испуганно затряссся жирный подбородок.

Через пятнадцать минут обшарпанный, грязный грузовичок причалил к площадке возле входа в штаб. Прапорщик выгрузил свою «реквизицию» в комнату дежурного по роте, долго и нудно внушал ему что-то, видимо, опасался за сохранность драгоценного шашлыка и бутылки с «горючим».

Выехали перед самым обедом. Старшина Козелков наводил порядок в казарме и «охотников» проводил один только тощий солдатик — Дениска. Стоял, покачиваясь, и подобострастно улыбался.

Всю дорогу сыщика мучили сомнения. Он вообще не особо доверял случайной информации, особенно тогда, когда она давалась легко, без логического обоснования. Почему бородатый дедок вдруг принялся откровенничать? Ну, то, что он содрал с офицера и помлесника по четвертной — можно поверить. А зачем вывел «пассажиров-охотников» на бывшую свою захоронку? Будто подтолкнул их к мысли, где нужно искать пропавшего офицера.

И все же проверить не помешает. Если даже избушка окажется пустой — можно похоронить одну из версий…

В два часа дня, не доезжая с полкилометра до памятного места нападения бандитов, «охотники» выгрузились и осторожно двинулись в сторону бандитской захоронки. Старались идти кустами, минуя открытые места, ощупывая настороженными взглядами таежные заросли.

— Как Чудаков? — хмуро спросил Добято. — Живой?

— Помер, царство ему небесное, — набожно перекрестился Серафим. — Да и как ему не помереть, коли голова расколота на подобии лопнувшей тыквы, спина переломана… Отошел, не приходя в сознание… Я уж пытался разговорить страдальца, просил фершала сделать оживляющий укол — все одно ничего не получилось…

Наконец, впереди показался памятный «знак» — дерево в виде вопроса. В десяти шагах — три кедра. Между ними — сплошные заросли, в которых, если верить бородатому вознице, находится его охотничья избушка.

Так и есть — под кустами чернеет облупленная дощатая дверь! Не обманул старикан!

Три человека осторожно, с разных сторон подбирались к землянке. Тарасик и Михаил — с пистолетами, Серафим — с охотничьим ружьем, заряженным жаканами. Добыто ожидал от прапорщика трусливого подрагивания, но тот бесстрашно перебегал от куста к кусту. Даже опередил своих товарнищей.

— Отойдите малость в сторону, — бесстрашно прошептал он. — Я сейчас разгонюсь и выбью дверь. Прикройте меня.

Странная отвага, подумал Добято, окидывая Серафима подозрительным взглядом. Что кроется за завесой необыкновенной смелости. Снова к нему возвратились погашенные подозрения.

— Давай, — согласился сыщик, прижимаясь к бревенчатой стене.

Толкунов отступил на несколько шагов и бросился на дверь. С такой силой — она не просто открылась — сорвалась с проржавелых петель. Прапорщик бомбой влетел в затхлую комнатушку и распростерся на грязном полу.

Все старания оказались напрасными, в землянке — ни одного человека. Но — были! В бочке-печурке дотлевали угли, на грубо сколоченном столе — три жестяные миски с остывающим кулешом. Видимо, Гранд и его шестерки слишком поздно получили предупреждения, успели удрать буквально за час до появления нежелательных «гостей».

Кто их предупредил?

Сыщик оказался прав — необходимо, в первую очередь, вычислить и захватить информатора. И снова, с новой силой, навалились на него подозрения. Евдокия, квартирная хозяйка прапорщика уже «отработана», но она сидит в Медвежьей Пади. Кто ворожит преступникам в Голубом распадке? По всем данным — прапорщик. Только он знал о намеченном захвате избушки. И все же, Добято не мог смириться с этой версией. Ибо стукнуть Убийце мог и старшина Козелков, и хилый солдатик Ахметин, и уехавший на об»ект лейтенант Зимин…

Погоди, погоди, торопыга, сам себя остановил сыщик. Ведь прапощик вдруг проявил необычную заботу о заболевшем личном составе — заторопился на о»бект. На об»ект ли?

31

До штаба роты они добрались только к вечеру — попутного транспорта не оказалось. Ко всем преследующим их несчастьям снова пошел мелкий дождь, поднялся ветер. Прищлось шагать по обочине дороги, продираться через колючий кустарник, оставляя на острых ветках и шипах клочья одежды. Не тонуть же в бездонных лужах, не месить же и без того промокшими сапогами липкую грязь!

На щебеночной площадке возле штаба — обшарпанный, грязный грузовичок. Тот самый, который выдержал бандитский штурм. За рулем — апатичный, ко всему привыкший водитель.

Тарасик пропустил вперед Михаила и прапорщика, подошел к машине.

— Как звать-то, сынок?

— Славка, — не глядя на спрашивающего, отрекомендовался водитель. — А что, нельзя? — с неприкрытой злостью добавил он.

— Почему же, можно… Вот что хочу спросить: вчера во время поездки с прапорщиком на об»ект, никуда не заезжали?

Славка звучно высморкался в тряпицу, которой даже пол подтирать стыдно, ответил не торопясь, со значением.

— Куда там — заезжать? Прапорщик, будто сбесился, подгонял: быстрей да быстрей! А дорога, сами знаете, какая — выбоина на выбоине. Удивительно, как мой конек не рассыпался…

— На об»екте долго были?

— А я что — считал? — снова окрысился парень. — Сколько надо, столько и ожидаю. У нас, солдат, правов — никаких, одни обязанности.

— Когда ехали, никто не останавливал?

— Никто… Чего вяжетесь ко мне? Нужно узнать — спросите прапорщика! Надо бы продолжить беседу, попытаться успокоить нервного водителя, вывести его на большую откровенность, но Славка включил разболтанный двигатель, не глядя на Добято, развернулся на площадке и поехал в сторону заимки. Возможно — ремонтироваться, «яма» имеется только у лесников.

Больно уж психует парень, не отвечает — выбрасывает из себя комки слов, наверно, с трулом удерживается от привычной матерщины. Впрочем, его можно понять, грузовичок — единственное в роте средство передвижения, его буквально рвут на части. То Зимин, то командиры взводов, то ротный старшина. Теперь добавился прапорщик. Поневоле занервничаешь.

Значит, никуда не заезжали, по дороге ни с кем не общались? Кто же тогда предупредил Гранда? В голове — дурацкая картинка: Евдокия на сверхскоростном помеле мечется по тайге, от Медвежьей Пади к Голубому распадку, от него — к охотничьей избушке.

Попутчики стояли возле штаба, ожидали отставшего «шпака», негромко переговаривались. Михаил изучал толстую физиономию прапорщика, тот безмятежно постукивал по перильцу веткой.

Проводив взглядом грузовик, Тарасик подошел к ним.

— Все, Серафим, наши с тобой дела в Голубом распадке, считай, бездарно завершились. Возвращаемся в исходную точку и начинаем с самого начала… Договорись с ротным старшиной о транспорте, я пойду собирать вещи… А у тебя какие планы? — повернулся Добято к особисту после того, как прапорщик ушел. — Поедешь с нами или останешься здесь?

— Малость погожу. Сначала узнаю по телефону, как прошла зачистка тайги по другую сторону от Медвежьей Пади… Советую не торопиться. Ехать в темноте слишком опасно — потерпи до утра.

— Спасибо. Подумаю.

Тарасику самому не хотелось покидать распадок, но только не по причине опасности ночного переезда. В голове кружился яркий хоровод, сотканный из блестящих искр, в центре его — Сашенька. Прижалась тугой грудью к плечу «охотника», шепчет: «Возвращайся поскорей, милый… Буду ожидать».

Еще одна ночь в боковушке ничего не изменит. Выехать часа в четыре утра — в шесть появиться в гарнизоне. И сразу вместе с Толкуновым — к Евдокии. Авось, расколется хитрая баба, выложит запасные «базы» своего босса.

Прапорщик куда-то запропастился — видимо, вместе с ротным старшиной готовят грузовичок. Ну, и ладно, пусть себе готовят — утром меньше будет хлопот.

К заветной избушке Тарасик шел, как принято говорить, «нога за ногу». Его мучил стыд за немужское слабоволие. Вместо того, чтобы сейчас ехать по таежной дороге, плетется, как мальчишка, мечтая о жарких женских об»ятиях.

Посвечивая фонариком, он обогнув знакомый камень и увидел в окошке избушки тусклый свет керосиновой лампы.

Странно, большую часть времени Сашенька обычно проводит на кухне, сейчас же сидит в горнице… А что странного, сам себя перебил Добято, не скрывая счастливой улыбки, женщина ожидает любимого человека — какая уж тут кухня? Накрыла стол в парадной комнате, выставила бутылки с наливками, нарезала закуски, переоделась в нарядное платье…

— Тарас Викторович! Тарасик! Погоди!

Добято недоуменно оглянулся. Рука привычно скользнула к «макарову». И тут же возвратилась в исходное положение. По тропке, вынырнувшей из-под каменного великана бежал Михаил.

Предчувствие неведомого несчастья сжало сердце.

— Что случилось?

— Беда, — задыхаясь, тихо выговорил особист. — Вчера во время возвращения в Медвежью Падь после проводов комиссии погиб Парамонов. Неизвестные обстреляли машину подполковника. Он и водитель погибли… Складывай вещички, а я побегу за машиной. Сгинул куда-то твой хваленый помощник, небось, со страха забрался под бабий подол.

Эх, Сергей Дмитриевич, угораздило же тебя поехать в такое время без охраны! Знал же с кем имеешь дело, самолюбивый до дикости Убийца ни перед чем не остановится. И вот — результат! Горький результат, кровавый.

Младший лейтенант Кустов, солдат Тетькин, помощник лесника Чудаков, а теперь — подполковник Парамонов… Четыре жертвы маньяка… Хватит! Пришла пора остановить мерзкого Убийцу, отправить его вслед за жертвами!

Особист, спотыкаясь о корни деревьев, скользя по размокшей земле, поругиваясь, побежал в сторону казармы. Тарасик поспешил к лесной избушке. Собрать рюкзак, попрощаться с Сашенькой… На время попрощаться, до тех пор, пока сыщик не наденет на Гранда наручники. Потом наступит пора подумать и о своей исковерканной семейной жизни.

Грохоча сапогами по ступеням, Добято поднялся на веранду, влетел в темные, будто преисподняя, сени, в поисках ручки двери повел лучем фонарика по стене.

Что— то тяжелое обрушилось ему на голову…

32

Пришел сыщик в себя в горнице. Сидит в старомодном деревянном кресле, руки привязаны к подлокотникам, ноги стянуты сыромятным ремешком. На лавке напротив — Гранд. Насмешливо морщит интеллигентную физиономию. Рядом с плененным сыщиком стоят его шестерки. Те самые налетчики. Высокий, сын Евдокии — Федька, болезненно морщится, поглаживает раненное плечо. Коротконогий бросил в сторону изразцовой печи пустое ведро, из которого он окатил колодезной водой оглушенного сыскаря.

Господи, какой же он дурак! Размечтался о поимке преступника, разнежился, мечтая о будущей жизни с любимой женщиной! Что стоило не ломиться в двери — предварительно посмотреть в окошко… И это называется профессионал?

— Долго базарить нет времени, — мягко посетовал лжеКоролев, бросив в рот две белые таблетки. — Признаюсь, не по душе мне мочить тебя, мент, но другого выхода не вижу. Может быть, подскажешь, а? Как это пишут в об»явлениях: возможны варианты…

Манера говорить — предельно интеллигентная. С вкраплением редких словечек бандитского жаргона. Типа «базарить», «ништяк». Если бы Добято не знал, что перед ним — примитивный уголовник, безжалостный убийца, можно подумать — школьный учитель, писатель.

Высокий уголовник с перевязанным плечом выдавил презрительный смешок. Будто нажал на кнопку баллончика с вонючим дезодорантом. Дескать, у мента — единственный вариант: пуля или петля, другого не предвидится. Зря босс выкаблучивается перед дерьмом, теряет время.

А у сыщика голова будто отделена от туловища, единственная связь — нестерпимая боль, которая отдается в сердце.

— Молчишь, сыскарь? Надеешься на появление особиста? Зря. Он до утра будет искать машину и не найдет, — Гранд обреченно вздохнул. — Ну, ладно, коли ты не желаешь говорить, придется этим заняться мне…

— Погоди! — хрипло перебил сыщик. — Знаю, пощады не допросишься. Да я и просить не собираюсь. Противно и бесполезно. Одного только хочется — ответь мне на несколько вопросов. Хочу перед смертью найти свою ошибку.

Узкое лицо Гранда с аккуратным, слегка искривленным носом и хорошей лепки подбородком озарилось неожиданной улыбкой. Будто перел пленником сидит не жестокий садист — добрый, всепонимающий родственник или надежный друг.

— Значит, желаешь повысить свое ментовское мастерство? Ну, что ж, похвально, очень похвально. И я выполню твою просьбу, сыскарь — готов ответить на три твоих вопроса. В виде поощрения за смелость. Помнишь пушкинскую сказку о золотой рыбке? Там было три пожелания, сейчас — три вопроса. Можешь быть уверенным — отвечу честно и откровенно. Все равно, путь у тебя один — в могилу. Если, конечно, не сговоримся.

Ну, если путь один, можно и поинтересоваться, подумал Тарасик и насмешливо ухмыльнулся. Его меньше всего интересовала обещанная Грандом откровенность, главное — потянуть время, авось, особист успеет найти машину и заедет за коллегой.

Настораживает последняя фраза Убийцы — если не сговоримся. О чем?

— Первый вопрос: кто тебе ворожит?

Гранд задумался, опустил глаза на лежащий на коленях пистолет. Видимо, он не был уверен в исполнении смертного приговора и ему не хотелось называть имена. Но он явно наслаждался своим превосходством над пленником, тешил душу возможностью не только показать это превосходство — унизить мента, втоптать его в грязь.

— Как, Федун, поучим мента?

— Остерегись, босс, останется в живых — продаст!

— Базаришь, останется? Ну, ну, пусть помечтает… Ворожит мне один батя. Не просто ворожит — спасает. Переберусь на новое место — сообщаю адрес. Папахен все же — профессор, академик, спец по юриспруденции. Многие обязаны ему — кто за устройство сынка либо внука в институт, кто за освобождение из зоны родственника, кто по причине обычной дружбы. Даже в криминальных структурах — свой человек. Вот он и пользуется этими знакомствами. Заботится о несчастном сынке. Чуть что — телеграмма: беги, сынок, едут по твою душу… Как ты, ментовская морда, выразился — «клопы», то у меня нет такой живности: ни клопов, ни блох, ни вшей. Вся «армия» — перед тобой. Исключая одного пехотинца, с которым познакомлю позже.

— Но кто-то ведь переклеил фотокарточку в личном деле Королева?

Гранд насмешливо вздохнул. Кажется, он наслаждался беседой с сыщиком, тешил свое самолюбие. Какой, дескать, я удачливый и умный!

— Зачем переклеивать? Честно признаюсь — повезло, повстречал двойника. О таком только мечтать приходится. Точная копия. А дальше — дело техники: приколол капитана, переоделся — все дела. Остальное доделал батя.

Подобная откровенность возможна только при полной уверенности, что слушатель будет молчать. Значит, все же — убьет? Зачем тогда вся эта театральная постановка? Скорей всего, Гранд просто забавляется. Как кошка пойманной мышью.

Значит, подполковник Лисица и его помощник — пенсионер вне подозрения. А вот покушение в парке над Амуром вполне могло быть организовано с подачи отца Убийцы.

Сыщик с непонятным удовлетворением ещё и ещё раз «просматривал» допущенные им ошибки. Будто они, эти ошибки, исправимы. Он не думал о предстоящей расправе, планировал, как, сдав плененного бандита с рук на руки в местную уголовку, вплотную займется его отцом-академиком. Через него выйдет, не может не выйти, на московских «клопов», запущенных отцом Убийцы в швы ткани того же Главного военно-строительного управления. Или — в уголовный розыск, что тоже не исключается.

— Второй вопрос, — опомнился от размышлений Тарасик. — Твои «клопы» здесь? Кто предупредил о моей поездке на грузовике — время и дорога? Кто сообщил о предстоящем захвате охотничьей избушки?

Вдруг Убийца разговорится! Тогда появится возможность повязать его помощников и в Медвежье Пади и в Голубом распадке. И снова Тарасик заставил себя забыть обезысходности, о том, что, похоже, не доведется ему выковыривать грандовских информаторов.

Федька буркнул что-то непонятное, похожее на предупреждение. Молчи, дескать, босс, не выдавай менту дружанов!

Коротконогий налетчик шагнул вперед.

— Не говори…

— Цыц, сявки! — повел стволом «макарова» Гранд. В глазах вспыхнули сумасшедшинки. — Замочу! — торопливо бросил в рот очередные таблетки, закрыл глаза. Губы перестали кривиться, пальцы рук — подрагивать. Снова повернулся к пленнику. — Отвечать не буду — сейчас сам поймешь… Вечер вопросов и ответов считаю завершенным. Лучше послушай, сыскарь, мой вариант.

— Слушаю.

— Проводишь нас через оцепление к железке — останешься жив…

Головная боль не исчезла, но стала терпимой. Темнит, сволочь, подумал Добято, ведь все равно убьет, дай-то Бог, без мучений. После откровенной похвальбы не рискнет оставить в живых.

И все же глупое сердце зачастило. Вдруг на самом деле помилует? У закоренелых преступников иногда случаются минуты просветвления, они становятся мягче и доступней, отсюда появляется несвойственное им милосердие.

Нет, зряшные надежды, не нужно расслабляться. Сколько времени прошло после удара по голове? Кажется, около часа… Значит, Михаил уже близко. И не один — во главе ракетного взвода…

— … вместе с твоей ментовкой, — издевательски ухмыляясь, закончил фразу Убийца. Испытующе всмотрелся в непроницаемое лицо сыщика. — Понял?

— Что ты имеешь в виду под «проводами»? В тайге я новый человек…

— Не понял, сыскарь? До чего же ты туп, а мне говорили — дока… Таежные маршруты сам знаю, не разберусь — Федька подскажет, он местный. А вот когда задержат нас твои дружки из оцепления, покажешь им милицейскую ксиву — пропустят… Усек, мент, или пояснить? Ежели ты такой уж идейный, не боишься смерти — пощади свою бабу-ментовку!

Добято недоуменно поглядел на интеллигентного бандита. Какая ещё ментовка? Убийца вторично упоминает о ней. Но это недоумение не имело ничего общего с так желанной Грандом растерянностью. Обычное удивление.

— Не знаешь? — насмешливо спросил Гранд. — Сейчас «познакомлю»… Заодно отвечу на последний твой вопрос… Бурдюк! Хватит хавать — шагай сюда!

Из кухни выглянул… жирный прапорщик. В руках настороженный… арбалет. Держит его не так, как недавно держал ружье, — уверенно, крепко. Увидев повязанного москвича, ехидно сморщился.

— Добрый вечер, Тарас Викторович… Как же это вы так оплошали?

Появление Толкунова будто смыло пелену с глаз сыщика. Так вот кто был главным местным «клопом», информатором Гранда — «юрист», «опытный детектив», временно исполняющий обязанности начальника тыла отряда! Именно он информировал своего босса о времени и маршруте поездки в голубой распадок, предупредил о намеченном захвате охотничьей избушки, выпустил из бесшумного оружия на ночной улице две стрелки! За что-же тогда Гранд убил дневального по штабу отряда? Чем ему не угодил тощий солдатик?

Немолодого сотрудника московского уголовного розыска провели, как мальчишку-детсадовца. Он искал бандитскую шестерку на стройке, среди офицеров отряда, пытался расколоть ротного старшину. Охотно поверил Серафиму, который умело подставил свою ничего не знающую и даже не подозревающую сожительницу.

Настоящий «бурдюк» — только не с вином, со зловонным настоем подлости и предательства.

— За сколько продался, Серафим?

— Дак уж не продешевил, — снова ухмыльнулся толстяк. — Прапорщикова жалованья рази на каши хватает, а я ещё и ветчинки желаю, и новый дом построить для законной супруги задумал… Не понять вам меня, Тарас Викторович, в жизнь не понять!

Говорит, издевается, а сам легонько водит перед лицом Добято дурацким своим арбалетом.

— Мент просит открыть ему, кто нас предупреждает об опасности. Как думаешь, выполнить эту просьбу или умолчать?

— Умолчать, босс, — торопливо прошепелявил Толкунов. — Прошу…

— Трусишь, сявка? В штаны наложил? Я уже дал добро — выполню. Все, мент, очень просто. Батя дает условную телеграмму супруженнице Бурдюка, та дублирует её в отряд. Вот и все.

Действительно, просто, черти бы тебя драли за печенку, ругнулся про себя сыщик. Получает супруженница условленную телеграмму из Москвы: встречайте племянника, вылетает тогда-то. Отбивает любимому супругу такой же текст, либо — заболела, на такое-то число вызвала врача. Естественно, телеграфирует на службу, о любовных шалостях заботливого супруга она, конечно, не знает. Борька доставляет телеграмму на медвежьепадьевскую почту, сестричка Евдокии передает её в отряд. Жирный Толкунов немедля предупреждает босса…

— Как же вы, Тарас Викторович, не разобрались, — подхватил прапорщик, размахивая арбалетом. — А ещё — московский сыскарь…

— Хватит тебе раскланиваться! — зло прикрикнул Гранд. — Веди сюда дамочку.

Серафим скрылся в кухне и через пару минут втолкнул в горницу… Александру. Тарасик про себя охнул, кроме головы, заныло сердце. Как же так, Сашенька, за что тебя?

«Травяная колдунья» со связанными руками и с гордо поднятой головой вовсе не походила на пленницу. Она смотрела не на Гранда и его подельников — на Добято. Губы её шевелились. «Не бойся, милый, не поддавайся, мы — вместе, это — главное!»

— Не знакомы? — издевательски пропел убийца. — Могу представить. ментовская подстилка… Итак, что порешим? — отвернувшись от пленницы, Гранд воткнул вопрошающий взгляд в сыщика. Не посмотрел — именно воткнул! — Повторяю: проведешь к железке — пальцем не трону. Любитесь, размножайтесь… Откажешься — замочим. И тебя, и её. Точно так же, как замочили дерзкого молокососа Кустова, болтливого Чудака, подсматривающего да подслушивающего Тетькина, твоего дружка — грубьяна и хама Парамонова… Как говорится в детективных романах, ожидаю твое решение в течении пяти минут. Извини, больше дать не могу.

Он картинно поднял изящную руку, отодвинул манжету рубашки. Отсчитывая минуты, манерно шевелил губами… Одна… две…

Сразу сдаваться нельзя — заподозрит обман. Понимает, упырь, не так уж легко согласиться на предательство. Тем более, человеку, всю свою сознательную жизнь отдавшему нелегкой службе в уголовном розыске.

— Три… Четыре…

Зловеще улыбаясь, сынок Евдокии снял пистолет с предохранителя, втиснул вороненный ствол в затылок сыщика. Коротконогий приложил лезвие ножа к горлу Александры.

Прапорщик поднял на уровень глаз Тарасика страшное свое оружие.

— Не надо стрелять Федун, — обратился он к Федьке. — Могут услышать. Лучше тихо, аккуратно — стрелочкой…

— Четыре с половиной, — продолжал наслаждаться Убийца, глядя не на часы — на приговоренного к смерти. Наверно, точно так же он смотрел на мучения прокурора Храмцова, на предсмертные судороги его жены. Смотрел и… наслаждался.

— Стоп… Согласен…

В голосе — мастерски изображенные страдания, в меру — мучительная нерешительность. Знал Тарасик, что ежели бы он даже захотел спасти кровожадного маньяка — ничего бы не получилось. Оцепление мигом повязало бы всех, в том числе, проводника. Фотографии Убийцы размножены, они — у всех офицеров и сержантов.

Странно, что этого не знает Гранд. Или притворяется незнающим? Зачем? Какие хитроумные планы сидят в его, охваченной безумием, голове?

— Благодарю за понимание, — поощрительно улыбнулся бандит. — Через пару часов, когда выведешь нас к железке, пожелаю счастья и семейного благополучия. Правильно решил, мант, жизнь дороже любых идей. На место, сявки! — негромко приказал он шестеркам.

Прапорщик опустил арбалет, Федька спрятал пистолет, коротконогий — нож. Все это они сделали с неудовольствием, с ворчанием голодной собаки, из-под носа которой убрали вкусную кость.

— Зря ты так, босс — осмелился возразить Толкунов. — Ведь все равно сыскарь продаст. — Цыц, Бурдюк, не штормуй! Лучше скажи, где твой грузовичок? — Рядом. В кустах.

Так вот она, причина исчезновения особиста — ищет машину! Ну, какой, спрашивается, из Мишки чекист? Другой давно бы уже обо всем догадался, плюнул на транспорт и побежал в избушку «колдуньи»! Ох, до чего же хотелось сыщику увидеть армянско-еврейскую носяру «конкурента»! Ведь он понимает — данное Гранду согласие не означает отмену смертного приговора — только на время откладывает его исполнение.

— Кто за рулем? Ты?

— Что ты, босс! Никогда не рулил и не собираюсь. Славка.

Ага, вот и помощник «клопа» нарисовался — безответный, вспыльчивый водитель. Тогда, во время налета на дороге Федька обменялся понимающими взглядами не с Козелковым, как подумал Добято, — с Толкуновым и Славкой! Теперь все стало на свои места, все проявилось, пора готовиться к смерти. Придется Михаилу произносить погребальную речь.

— Тогда отправляемся. Ноги менту придется развязать, — легко поднялся со стула Гранд. — Тащить его на себе лично я отказываюсь… Только учти, сыскарь вонючий: будете с дамочкой под прицелом. Шаг влево, шаг вправо, лишнее слово солдатам, прочесывающим местность, — мгновенная смерть, — мягко пропел он знакомую по зоне «мелодию». — Вместе вознесемся на небеси. Втроем. Вернее — вшестером.

Коротконогий, посапывая, развязал Добято ноги.

Вышли на веранду. Впереди — Толкунов, за ним — Добято с Александрой, стиснутые с боков пехотинцами. Позади с пистолетом в руке — Гранд. Остановились, огляделись. Ничего подозрительного. Под несильным ветерком шелестит листва, с темного, без единной звездочки, неба опять сыпет мелкий дождь, смешанный с мокрыми, колючими снежинками…

Мишка, где ты?

— Бурдюк, куда спрятал машину?

— Сей момент будет!

Толкунов сбежал по ступеням, нырнул в кусты. Вслед за ним с веранды спустились остальные.

Неожиданно на крыше появилась темная фигура. Никто не заметил её — один Тарасик. Да и то потому, что запрокинул голову, встречая разгоряченным лицом падающие снежинки. Первые в эту зиму и, похоже, последние в его жизни. Спасать подлого маньяка он не собирается.

Михаил!

Прыжок и сбитый с ног Гранд очутился на земле. С двух сторон на бандитов навалились солдаты — невооруженные плотники, бетонщики, арматурщики, разнорабочие. Отчаянно матерясь, ротный старшина Козелков молотил увесистыми кулаками Федьку. Тот успел один единственеый раз выстрелить и ранить Ахметина. Зимин вместе с Борькой-водителем вязали коротконогого. Тот отбивался, что-то скулил о жалости и правах человека.

Все это произошло в считанные мгновения…

33

Обстановка в горнице изменилась. В полукресле, вместо Добято, восседал Гранд. Руки притянуты к жестким подлокотникам, туловище увязаное веревками и ремнями, напоминет верблюжий тюк.

— Вот теперь — нормалеус, — удовлетворенно оглядев упакованного Убийцу, хвастливо проговорил Борька. — Что бы вы без меня делали, хрен вам… во все места. Хорошо, встретился на дороге с ним, — кивнул он на Михаила, — и понял — чистый фрайер. Без меня ничего не выйдет, бандиты мигом солдатикам яйца вырубят, из мужиков в баб превратят…

Зимин взволнованно посмеивался, обкручивал голову Тетькина чистой тряпицей.

Тарасик стоял со все ещё связанными руками, облегченно смеялся над Борькиными матерными вывертами. Просветился ещё один «подозреваемый»! Кажется, сыщику, действительно, пора на пенсию — мозги заплесневели, поворачиваются со скрипом. Столько наворочал ошибок — стыдно вспомнить.

В принципе, вел он себя правильно, распутывал клубок за клубком. Ведь не бродить по тайге, заглядывая под каждый куст, за каждое дерево, не чаевничать с лесниками, пытаясь выжать из них сведения о сбежавшем «капитане».

Сыщик и сейчас уверен в том, что поиски грандовских информаторов — было важнейшей его задачей, которую он и выполнял. Другое дело, что увлеченный раскрытием офицеров-строителей, Евдокии, тощего дневального по штабу, просмотрел главное. Подозревал «помощника», не без этого, но дальше не двигался, упрямо считал прапорщика безобидным глупцом и болтуном. А тот оказался козырным тузом в колоде Убийцы…

— Советую тебе, сыскарь, в ножки поклониться Дениске, — внешне спокойно проговорил особист. На самом деле волновался — подрагивали губы, ещё больше покраснел нос. — Это он засек прапорщика и водителя, когда они крали грузовик. Заподозрил неладное и — ко мне. Сам понимаешь, дозваниваться до Нефедова, ожидать подмоги не было времени. Вот и пришлось мобилизовать строителей…

Федька и его коротконогий дружан лежат на полу, уткнувшись мордами в пол. Руки — за спиной, ноги привычно раздвинуты. Ничего не скажешь, опыт — великое дело! За свою многострадальную жизнь зекам не раз приходилось принимать аналогичные позы. Научились. Над ними стоит старшина Козелков, в руке — Федькин, вернее, Добятовский, пистолет.

Толкунов не лежит — под надзором раненного Дениски трясется в углу. Из глаз катятся слезы, стекают по жирному подбородку, ноги в коленях ходят ходуном. Ахметов с любопытством вертит в руках арбалет.

— Сашенька, цела? — развязывая руки «колдунье», заботливо спросил особист. — Успокойся, милая, все — позади. Спасибо тебе, милая, за службу!

Добято ещё больше прозрел. Так вот кто — агент Особого отдела! А он, недоумок, глупец, подозревал женщину в предательстве, гордился своей проницательностью, психологическим талантом! Любил и… подозревал! Мерзость какая!

— Я… не хотел… Меня заставили, — ноет прапорщик. — Тарас Викторович, подтвердите — помогал, как мог… Если бы этот выродок, — ткнул он грязным пальцем в Гранда, — решил вас убить, я бы ему…

— Заткнись, вонючее дерьмо! — выкрикнул Козелков и вдруг остановился, принюхался. — Братцы, он же обосрался с перепугу! — хрипло расхохотался он. Брезгливо, будто, дотронувшись до прапоршика, испачкал руки, вытер их о полу бушлата.

Серафим сейчас походил на опорожненный от воздуха воздушный шарик. Даже всегда выпученная грудь вжалась, арбузообразный живот опал, плечи опустились, колени подрагивают. От него, действительно, несет сортирными запахами.

А вот Гранд держится молодцом! Ногу закинул на ногу, высоко поднял красивую голову, в глазах вспыхивают и гаснут насмешливые огоньки, губы кривятся в ехидной улыбке. Дескать, думаешь подмял меня, мент? Ничего подобного — с помощью всемогущего отца-академика выкручусь, вывернусь и сполна расплачусь за теперяшнее унижение. Точно так же, как уже расплатился с твоим дружком, прокурором, его жинкой и с местными недоносками, позволившими себе грубость и хамство.

Добято, не отрываясь, смотрел ему в лицо. Но видел он не наглого бандюгу, не вонючего убийцу — истерзанного пытками Николая, растрелянных его жену и детей. Из глубины души к горлу подкатился комок ненависти. Казалось, он вот-вот разрастется и прервет и без того затрудненное дыхание.

Освобожденная от веревок Александра потерла красные рубцы на запястьях, опустилась на колени рядом с Тарасиком, принялась пальцами и зубами развязывать туго затянутые узлы. Одновременно, не стыдясь окружающих, целовала руки сыщика, поливала их слезами.

Добято невежливо, даже грубо, отстранил прильнувшую к нему женщину, не отрывая цепкого взгляда от побледневшего Гранда, протянул руку к пистолету, который держал Михаил.

— Прекрати, Тарасик. Не надо. Есть суд…

— Я ему — и суд, и прокурор, и защитник, и палач, — хрипло проговорил сыщик. — Больно уж мы милосердны и законнопослушны. Пролитая маньяком кровь требует расплаты!… Ты так говоришь потому, что не видел растерзанные этим садистом жертвы: не только мужчин — женщин, детей. Суд, говоришь? Проведут психиатрическую экспертизу, отправят в дурдом, там, не без помощи всесильного отца-академика, «вылечат», возвратят домой. И снова — убийства, издевательства? Ну, нет, этого не будет! К тому же, этот мозгляк сам признался в убийстве капитана и в других преступлениях. Пора оборвать кровавый след, который тянется за ним.

— Ничего я не говорил, ни в чем не признавался! — негромко возразил Гранд. — Прекратите издеваться! Лучше дайте мне лекарство — оно в правом кармане, в коробочке.

— Сейчас будет тебе «лекарство». Сразу вылечишься!

— Опомнись, милый, — тихо прошептала Александра. — Не пачкай руки ядовитой кровью… Опомнись!

— Отойди… Михаил, дай оружие!

Поколебавшись, особист вложил в протянутую руку Тарасика пистолет.

— Встать, недоносок!

В лице Гранда — ни кровинки. Даже тонкие, самоуверенные губы усохли, потеряли свой природный цвет. Его покинула всегдашняя самоуверенность, её сменил животный страх. В жестком взгляде сыщика Убийца прочитал смертный приговор, который не смягчить, тем более, не отменить.

— Это беззаконие, — хрипло, без малейшего следа недавней бравады, прохрипел он. — Требую суда…

— Беззаконие, говоришь? А когда ты резал детей, издевался над беззащитноми женщинами, убивал заточкой пенсионера, стрелял в постового милиционера — все это было в рамках закона? На тебе столько трупов — удивляюсь, как они тебя до сих пор в землю не вогнали. Придется сделать это мне!… Шагай на улицу, подонок, двигай ходулями! Сейчас я отстрелю тебе обе ноги, как ты сделал с Николаем, потом — член, которым ты насиловал малолетних девочек. А уж потом, когда ты вволю поорешь, ворочаясь в крови…

Сыщик знал: так он не поступит. Максимум — выстрелит в лоб, между выцветших от страха глаз. Но надо же рассосать сгусток ненависти, перекрывший ему дыхание.

В комнате — похоронная тишина. Только натужно кашляет успокоившийся ротный старшина да что-то бормочет бледный до синевы прапорщик.

И вдруг Добято опомнился. Нет, в нем заговорили не жалость или профессиональный долг, он неожиданно вспомнил о жалельщиках и покровителях Убийцы. Вдруг Гранд знает их? Убьет его мститель — они продолжат вершить темные свои делишки, спасая ещё одного — одного ли? — кровавого маньяка. Естественно, не безвозмездно, за солидную плату, которую выделяют доброхоты. Типа отца маньяка, профессора и академика.

Сыщик отдал пистолет особисту.

— Веди его сам. Боюсь, не выдержу. Гляди, не упусти — скользкая это тварь, будто ядовитая змея. Да и за Серафимом пригляди — поганка из той же породы… Пошли, Сашенька, собираться… Ведь ты поедешь со мной?

Будто по волшебству, Тарасик позабыл о желании рассчитаться с Убийцей, из головы испарились мысли о том, что в Москве его ожидает законная, ещё не разведенная, супруга, что он уже немолод.

— Конечно, поеду, — не стесняясь любопытных взглядов окружающих, женщина прижалась к груди сыщика. — Куда же мне деваться?…

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33