Без жалости [Том Клэнси] (fb2) читать онлайн

Том Клэнси Без жалости

Anna virumque cano

Воспеваю подвиги героя.

Вергилий

Остерегайтесь гнева терпеливого человека.

Джон Драйден

А если я уйду, пока ты остаешься еще здесь... Знай, я продолжаю жить, мерцая в другом мире, за пеленой тумана, сквозь который ты не можешь заглянуть. Пусть не видя меня, верь, я жду тот миг, когда мы соединимся вновь. А до этого наслаждайся жизнью и, когда я понадоблюсь тебе, лишь шепни мое имя в сердце... И я приду.

С любовью в память Кайла Хэйдока

5 июля 1983 года — 1 августа 1991 года

Подумайте, где человеческая слава чаще всего начинается и заканчивается. И скажите, что моя слава состоит в том, что у меня были такие друзья.

Уильям Батлер Йитс

Этот роман никогда не был бы написан без «профессиональных» советов Билла, Даррелла и Пэт, дополнивших их Крейга, Курта и Джерри, а также Рассела с его неожиданными для меня познаниями.

Кроме того, я весьма благодарен ex post facto за блестящую помощь Дж. Р, и Уэйну, Шелли за труды, Крейгу, Курту, Джерри, Стиву П., Стиву Р, и Виктору за то, что они помогли мне понять:

Пролог Точки пересечения Ноябрь

«Камилла» была или самым мощным ураганом в мире, или самым большим торнадо в истории. Несомненно, она полностью уничтожила эту нефтяную платформу, подумал Келли, надевая на спину свои баллоны для последнего погружения в залив. Верхняя часть платформы была разрушена, и оказались повреждены все четыре ее массивных подводных опоры — они были скручены и изогнуты и походили на сломанную игрушку какого-то гигантского ребенка. Все, что можно было снять, не подвергая опасности рабочих, было уже срезано автогеном и "опущено краном в баржу, которой они пользовались как своей базой при погружениях. Теперь перед ними осталась лишь голая платформа, похожая на скелет, которая скоро даст приют смелым местным рыбам, подумал он, спускаясь в баркас, чтобы подойти к самой платформе. С ним будут работать еще два ныряльщика, но Келли возглавляет команду. По пути они обсудили процедуру взрывных работ. Тем временем катер службы безопасности крейсировал поблизости, чтобы не допустить, к опасному месту здешних рыбаков. Бессмысленно им находиться в этом районе — еще несколько часов рыбная ловля тут будет никудышной, однако подобные события всегда привлекают любопытных. А зрелище действительно будет весьма впечатляющим, подумал Келли с усмешкой, бросаясь спиной вперед с водолазного бота.

Как жутко под водой, мелькнула мысль, но и приятно тоже. Солнечный свет пробивался через волнующуюся поверхность, создавая меняющиеся световые занавесы между опорами платформы. Свет содействовал хорошей видимости. Взрывные заряды С4 были уже установлены (каждый из них представлял собой блок размером шесть дюймов на шесть и толщиной три дюйма), туго привязанные проволокой к стальным опорам таким образом, чтобы сила взрыва была направлена внутрь. Келли не торопился. Он проверил каждый заряд, начиная с первого ряда над дном. И сделал это быстро — ему не хотелось находиться под водой слишком долго, да и другим тоже. Ныряльщики, следующие за ним, протягивали пентритовый детонирующий шнур, туго обматывая его вокруг зарядов. Оба были местными жителями, опытными подрывниками, знавшими толк в таких делах почти так же хорошо, как и он сам. Келли проверял их работу, а они — его, поскольку осторожность и тщательность, — лучшие показатели в труде таких людей. Они закончили с нижним уровнем за двадцать минут и не спеша всплыли к верхнему, всего в десяти футах от поверхности. Там процесс повторился, медленно и тщательно. Когда вы имеете дело с взрывчаткой, нельзя спешить и нельзя рисковать.

* * *

Полковник Робин Закариас сосредоточил все свое внимание на предстоящем задании. Совсем недалеко, за следующим хребтом, находилась батарея зенитных снарядов «земля — воздух» СА-2. С нее уже выпустили три ракеты, пытаясь попасть в истребители-бомбардировщики, которые он обязан защищать. На заднем сиденье его F-105G «Тандерчиф» сидел Джек Тейт, его «медведь», подполковник и специалист по подавлению оборонительных установок вьетнамцев. Они оба разработали план, который теперь пытались осуществить на своей «Дикой ласке». Их истребитель появлялся в поле зрения вьетнамских зенитчиков, стараясь вынудить их на то, чтобы они выпустили в него зенитную ракету, а затем нырял под нее, атакуя место расположения батареи. Это была смертельная, жестокая игра, в которой нет охотника и жертвы, а есть два охотника, один маленький, быстрый и хрупкий, а другой массивный, расположенный на укрепленной позиции. Эта позиция приводила в отчаяние летчиков его авиакрыла. Командир батареи искусно маневрировал своим радиолокатором, зная, когда его включить и когда выключить. Кем бы ни был этот маленький ублюдок, он сумел на прошлой неделе сбить двух «ласок» из соединения Робина, и потому полковник сам приготовился к осуществлению задачи, как только поступил приказ еще раз попытаться вывести из строя эту батарею. Его задача заключалась именно в этом: разведка, оценка ситуации, проникновение, и уничтожение установок противовоздушной обороны — огромная, быстрая, трехмерная игра, в которой наградой за победу была жизнь.

Он вел свой ревущий истребитель на малой высоте, нигде не поднимая его выше пятисот футов. Его пальцы полуавтоматически контролировали движения штурвала, глаза следили за вершинами, а уши старались не упустить слов, доносящихся с заднего сиденья.

— Он сейчас на девять часов от нас, — говорил Джек. — Все еще обшаривает горизонт, но нас не видит. Описывает спирали.

На этот раз мы предпримем другой маневр, подумал Закариас. Прошлый раз они попытались сделать это по-иному, и он каким-то образом поймал их. Эта ошибка стоила полковнику майора, капитана, самолета... Земляк из Солт-Лейк-Сити, Эл Уоллас... Столько лет были друзьями... Проклятье! Он отмахнулся от болезненной мысли, даже не упрекнув себя за ругательство.

— Дадим ему почувствовать вкус победы, — сказал Закариас, беря штурвал на себя. «Тандерчиф» прыгнул вверх, в зону радиолокационного излучения батареи, и застыл в ожидании. Командира установки, наверно, готовили русские. Полковник не знал, сколько именно самолетов сбил этот вьетнамец; известно было только, что он сбил их более чем достаточно, а потому должен быть горд своим успехом, а гордость смертельно опасна в таком деле.

— Запуск.., второй.., вижу два запуска, Робин, — предупредил Тейт с заднего сиденья.

— Только два? — спросил пилот.

— Может быть, ему приходится платить за них, — насмешливо предположил Тейт. — Вижу их на девять часов. Время для волшебства пилота, Робин.

— Вроде этого? — Закариас повернул налево, удерживая ракеты в поле зрения и двигаясь к ним, а затем резко повернул назад и вниз. Он великолепно спланировал маневр, нырнув за хребет. Полковник выровнял самолет на опасно малой высоте, однако ракетные снаряды СА-2 «Гайдлайн» потеряли цель и пролетели в четырех тысячах футов над его головой.

— Думаю, пора, — заметил Тейт.

— Пожалуй, ты прав. — Закариас круто повернул влево и взвел взрывные устройства на своих гроздьях бомб. F-105G пролетел над самым горным хребтом и снова опустился вниз, устремившись на следующий хребет в шести милях, или пятидесяти секундах, от них.

— Его радиолокатор продолжает действовать, — доложил Тейт. — Он знает, что мы летим к нему.

— Но у него осталась только одна ракета, — заметил Робин. Если только группы перезаряжения установок действуют сегодня особенно слаженно. Ничего не поделаешь, придется рисковать.

— Разрозненный обстрел из зенитных орудий — на десять часов. — Это было слишком далеко, чтобы беспокоиться, хотя отсюда он сделал вывод, куда лететь не следует. — А вот и плато.

Может быть, его могли видеть, а может — и нет. Не исключено, что его самолет всего лишь еще одна точка на экране, полном атмосферных помех, и радиооператор пытается разобраться в происходящем. «Тандерчиф» на малой высоте летел со скоростью, превышающей все созданное человеком, и камуфляж на верхних плоскостях был очень эффективным. Они, наверно, смотрят вверх. Сейчас они скрываются за стеной радиопомех — это часть плана, разработанного полковником для другой «ласки». Обычная американская тактика в подобных условиях предусматривала подлет на средней высоте и затем крутое пикирование. Но они пробовали эту тактику уже дважды и всякий раз терпели неудачу, поэтому Закариас принял решение изменить план. Он подлетит к вьетнамской батарее на малой высоте, сбросит гроздья бомб, а затем другая «ласка» закончит работу. Его задача заключалась в том, чтобы уничтожить командный пункт вместе с командиром. Подлетая к цели, полковник бросал истребитель то влево, то вправо, стараясь избежать возможной стрельбы. В конце концов, нужно думать и об орудиях тоже.

— Вижу «звезду»! — воскликнул Робин. Наставление по СА-6; написанное русскими, предусматривало расположение шести пусковых установок вокруг центрального командного пункта. Со своими тропами, соединяющими пусковые установки с командным пунктом, типичная батарея ракет «Гайдлайн» походила на звезду Давида, что казалось полковнику богохульством, но эта мысль находилась где-то на краю его сознания, когда он поместил командный фургон в центр своего бомбового прицела.

— Выбираю цель, — произнес он вслух, подтверждая себе собственное действие. Последние десять секунд он твердо удерживал самолет, на одном курсе. — Выглядит хорошо.., сбрасываю бомбы.., пошли!

Четыре явно неаэродинамичных канистры сорвались с бомбодержателей и раскрылись в полете, рассыпав тысячи крохотных бомбочек по всей территории батареи. Он был далеко, когда бомбы взорвались, а потому не смог увидеть солдат, кинувшихся к траншеям. Продолжая лететь на малой высоте, он бросил «Тандерчиф» в крутой левый поворот, чтобы убедиться, что батарея уничтожена раз и навсегда, и с расстояния в три мили краем глаза увидел огромное облако дыма в центре «звезды».

Это вам за Эла, позволил себе подумать полковник. Никакого двойного переворота в знак победы, всего лишь мысль. Затем он выровнял истребитель и выбрал лучшее направление для возвращения на базу. Сейчас здесь появится ударное звено и сотрет с земли эту батарею. О'кей. Закариас выбрал самый низкий разрыв в хребте и устремился к нему со скоростью чуть меньше одного Маха, прямо и уверенно, ведь угроза осталась позади. Теперь домой на Рождество.

Красные трассирующие очереди, вырвавшиеся из небольшого перевала, потрясли его своей неожиданностью. Здесь не должно было быть вьетнамских пулеметов. Пули, отклоняясь в сторону, летели прямо на него. Робин потянул штурвал на себя — именно этого ожидал пулеметчик, — и корпус истребителя пролетел прямо через поток огня. Самолет лихорадочно задрожал, и за одну секунду все, что до сих пор шло хорошо, пошло насмарку.

— Робин! — застонал голос по системе внутренней связи, однако он был едва слышен — все заглушал рев сигнала тревоги, и в этот рокот вой миг Закариас понял, что его самолет обречен. Пламя охватило двигатель, и тот вышел из строя, а затем «Тандерчиф» начал крениться и рыскать — полковнику стало ясно, что и управление не действует. Его реакция была автоматической — он подал команду катапультироваться, но новый стон заставил его обернуться, как раз когда он потянул за ручки катапульты. Хотя он знал, что оглядываться бесполезно, последнее, что он увидел, был Джек Тейт, истекавший кровью, которая словно инверсионный след, исчезала за пилотским креслом; но тут же его собственную спину пронзила мучительная боль, которой он никогда прежде не испытывал.

* * *

— О'кей, — сказал Келли и выпустил сигнальную ракету. Другой катер начал бросать в воду маленькие заряды взрывчатки, чтобы отогнать из этого района рыбу. Он следил и ждал пять минут, затем посмотрел на человека, отвечающего за безопасность.

— Район свободен.

— Включаю ток, — проговорил Келли и словно заклинание еще трижды повторил предупреждение, потом повернул ручку взрывного устройства. Результаты были вполне удовлетворительные. Вода вокруг платформы превратилась в пену, когда взрывы обрезали опоры и у самого дна и вблизи поверхности. Платформа падала на удивление медленно. Все сооружение соскользнуло в одну сторону и рухнуло в воду с огромным всплеском. На одно невероятное мгновение показалось, что сталь останется на плаву. Но такого быть не могло. Решетчатые фермы из тонких балок погрузились в воду и исчезли из виду, опустившись на дно. Еще одна работа была завершена.

Келли отсоединил провода от генератора и бросил их за борт.

— На две недели раньше условленного срока, — заметил представитель фирмы. Бывший летчик-истребитель на военно-морском флоте, он был восхищен работой. В конце концов, нефть никуда не денется. — Голландец был прав, говоря о тебе.

— Адмирал — хороший парень. Он здорово помог нам с Тиш.

— Да, мы летали вместе с ним два года. Блестящий летчик. Приятно, что его рекомендации подтвердились. — Представителю фирмы нравилось работать с людьми, имевшими такой же опыт, как и у него самого. Отчасти он уже успел позабыть весь ужас боевых действий. — А что это у тебя? Я заметил раньше и хотел спросить. — Он показал на татуировку на кисти Келли — красную фигурку тюленя, который сидел на задних плавниках, дерзко ухмыляясь:

— В нашем подразделении это делали все, — как можно небрежнее объяснил Келли.

— Что это за подразделение?

— Не имею права говорить об этом. — Келли улыбкой смягчил отказ.

— Держу пари, это как-то связано с тем, как Санни сумел выбраться из плена, но не стану расспрашивать дальше. — Бывший морской офицер знал — правила следует уважать. — Ну ладно. Чек поступит на ваш счет к концу дня, мистер Келли. Я сообщу по радио вашей жене, чтобы она ждала вас в машине у причала.

* * *

Лицо Тиш Келли сияло от переполнявшего ее чувства «и я тоже», когда она смотрела на женщин в магазине «У аиста». Еще не кончился третий месяц беременности, и потому она могла носить все, что ей хотелось, — ну, если не все, то почти все. Слишком рано делать специальные покупки, но у нее было много времени, и она хотела кое в чем убедиться. Тиш поблагодарила продавца и решила, что приедет сюда вместе с Джоном вечером и вместе с ним выберет что-нибудь для себя — ему это нравилось. А теперь пора ехать за ним. Фургон «плимут», на котором они приехали сюда из Мэриленда, стоял рядом с магазином, и она уже знала, как ездить по улицам этого прибрежного города. Погода здесь была куда лучше холодных осенних дождей у них дома, и ей было приятно побыть на берегу Мексиканского залива, где лето никогда не кончается больше чем на несколько дней. Она вывела машину на улицу и направилась на юг, к огромному сортировочному двору, нефтяной компании. Даже светофоры благоприятствовали ей — один за другим загорались зеленые огни, так что ей даже не приходилось нажимать на тормоза.

Водитель грузовика нахмурился, когда зеленый огонек светофора переключился на желтый. Он опаздывал и ехал чуть быстрее, чем следовало, но до конца шестисотмильного пробега из Оклахомы оставалось совсем немного. Он нажал на педали сцепления и тормоза, и тут же у него перехватило дыхание — обе педали ушли в пол, не замедлив движение огромной машины. Перекресток впереди был пуст, и он продолжал ехать на красный свет, тщетно стараясь уменьшить скорость и отчаянно сигналя. Боже мой, Боже, лишь бы не...

Она просто не заметила приближения грузовика и даже не дог вернула голову. Фургон вырвался на перекресток, и в памяти водит теля навсегда отпечатался профиль молодой женщины, исчезающей под капотом его дизеля, затем последовал ужасный крен и содрогающийся рывок вперед, когда грузовик своими передними колесами расплющил автомобиль.

* * *

Хуже всего было всякое отсутствие чувств. Хелен была ее подругой. Сейчас она умирала, и Пэм знала, что должна что-то испытывать, но не могла. Хотя рот девушки был заткнут кляпом, это не останавливало звуков, которые рвались наружу от того, что делали Билли и Рик. Это были звуки, издаваемые женщиной в неминуемом приближении смерти. Тем не менее попытка побега должна быть наказана, и Рик, и Билли, и Берт, и Генри осуществляли это наказание. Пэм пыталась убедить себя, что это кошмарный сон, но страшные звуки удушья принуждали ее смотреть, а сознание — ощущать, что это реальный мир. Хелен поступила скверно. Она пыталась убежать, и они не могли допустить этого. Им с Хелен объясняли все это много раз, а сейчас метод объяснения был таким, как сказал Генри, что забывать больше никогда не придется. Пэм провела рукой по тому месту, где однажды были сломаны ее ребра, и вспомнила свой собственный урок. Когда глаза Хелен остановились на ее лице, она знала, что бессильна что-то предпринять, и попыталась передать взглядом свое сочувствие. Большего сделать она не осмелилась, и наконец Хелен замолкла — все кончилось. Теперь она сможет закрыть глаза и подумать о том, когда наступит ее очередь.

* * *

Солдатам это казалось очень забавным. Они привязали тело американского летчика с наружной стороны своей позиции, укрепленной мешками с песком, чтобы он видел сбившие его пулеметы. Менее забавными были результаты атаки их пленника, и свое неудовольствие они выразили пинками сапог. Тут же был и другой летчик, которого они привязали рядом с первым, наслаждаясь его полным печали и отчаяния взглядом, когда он смотрел на бандита, что летел с ним на том же самолете. Из Ханоя прибыл офицер разведки. Сейчас он сверял имя летчика, то глядя в список, который привез с собой, то наклоняясь, чтобы прочитать его имя в документах. Должно быть, летчик был каким-то особенным, подумали пулеметчики, наблюдая за тем, как реагировал на него офицер и как стал срочно звонить по телефону. После того как пленник потерял сознание, офицер обмазал его лицо кровью убитого товарища и несколько раз сфотографировал. Это озадачило пулеметчиков. Похоже, офицер хотел, чтобы живой пилот выглядел таким же мертвым, как и тело, лежащее рядом. Это было странным.

* * *

Это не было первым телом, которое ему пришлось опознавать, но Келли считал, что та часть его жизни осталась далеко позади. Рядом стояли другие люди, готовые поддержать его, однако способность устоять на ногах — еще не способность выжить, а в такие моменты не бывает утешения. Он вышел из палаты «Скорой помощи», чувствуя на себе взгляды врачей и медсестер. Был вызван священник, чтобы отдать последний долг, и он что-то говорил, но Келли знал, что его слов никто не слышит. Полицейский объяснил, что нельзя винить водителя. Отказали тормоза. Механический дефект. И вообще винить некого. Такое случается. Все те слова, которые он сам говорил в подобных случаях, пытаясь объяснить невиновному человеку, почему наступил конец главной части его жизни, словно эти слова могли что-то изменить. Полицейский увидел, что этот мистер Келли — крутой мужчина и потому еще более уязвимый. Его жена и так и не родившийся ребенок, которых он мог защитить от любой опасности, погибли в результате несчастного случая. А винить некого. Водитель грузовика, сам отец большой семьи, находился в больнице. Ему пришлось ввести большую дозу успокоительного. Водитель выскочил из кабины и пополз под свой грузовик, надеясь вытащить женщину еще живой. Рядом с Келли сидели его сослуживцы. Они помогут ему в организации похорон. Что еще можно сделать для человека, который готов лучше попасть в ад, чем увидеть такое, тем более что в аду он был. Но существует не один ад, и он не видел их все.

Глава 1 Потерянное дитя Май

Он так и не понял, почему остановился. Свернул к обочине, даже не подумав. Девушка не поднимала руки — значит, не просила подвезти. Она просто стояла на обочине шоссе, глядя на проносящиеся мимо автомобили, которые обдавали ее песком и дорожной пылью, оставляя позади синие клубы дыма из выхлопных труб. Она стояла как те, что путешествуют на попутных автомашинах, — одна нога прямая, другая — согнута в колене. Одежда ее была изрядно потрепана, на одном плече висел рюкзак. Ее, каштановые до плеч волосы растрепались от вихрей, поднимаемых проносящимися автомобилями. Лицо выглядело равнодушным, но Келли не заметил этого, пока не нажал на тормоз и не свернул на обочину, усыпанную гравием. Тут же подумалось — а не свернуть ли обратно в поток транспорта, но все же решил, что уже поздно, хотя не знал, почему эта мысль пришла ему в голову. Взгляд девушки следовал за его машиной — он видел это в зеркале заднего обзора, — затем она, пожав плечами, без особого энтузиазма направилась к нему. Стекло в дверце с пассажирской стороны было опущено, и через несколько секунд она наклонилась, глядя через него.

— Ты куда едешь? — спросила девушка.

Это удивило Келли. Он ожидал, что первым вопросом будет: «Тебя подвезти?» — и задаст его он. На мгновение он заколебался, глядя на девушку. Похоже, ей немного за двадцать, подумал он, но выглядит она старше своих лет. Лицо не то чтобы грязное, но не слишком чистое, возможно, из-за ветра и пыли на шоссе. Ее мужская рубашка не щадилась от рождения, волосы спутались. Но больше всего Келли удивили ее глаза. Привлекательного серо-зеленого цвета, они смотрели мимо него.., но что в них было? Он нередко видел такой взгляд, но только у смертельно усталых мужчин. У него и самого, видно, такой бывал, но просто тогда он не знал, как выглядели его глаза. Ему и в голову не пришло, что выражение его глаз сейчас мало отличалось от взгляда девушки.

— Возвращаюсь к себе на яхту, — ответил он наконец, не зная, что еще сказать. И мгновенно выражение ее глаз изменилось.

— У тебя есть яхта? — спросила она. Ее глаза зажглись, как у ребенка, от них вспыхнула улыбка и преобразила все лицо, словно он только что ответил на жизненно важный для нее вопрос. Келли заметил, что у девушки прелестная щербинка между передними зубами.

— Да, сорокафутовая, с дизельными двигателями. — Он сделал жест в открытый багажник «скаута», наполненный картонными коробками с провизией. — Хочешь, поедем вместе? — спросил он не задумываясь.

— Ну конечно! — Без малейших колебаний она открыла дверцу и бросила рюкзак на пол перед передним пассажирским сиденьем.

Съезжать с обочины и вливаться в транспортный поток было непростым и опасным маневром. У «скаута» была низкая база и слабый двигатель, он не годился для поездок по скоростному шоссе, и потому Келли понадобилось все свое внимание. Его машина могла ехать только по правой крайней полосе хайвэя, а поскольку другие автомобили съезжали и выезжали на шоссе на каждой развертке, приходилось внимательно следить за потоком транспорта, потому что «скаут» не был достаточно проворным, чтобы увернуться от всех идиотов, которые мчались к океану или куда-то еще, куда можно направляться на уик-энд, продолжающийся три дня.

«Хочешь, поедем вместе?» — спросил он, и она тут же ответила: «Ну конечно», запомнилось ему. Какого черта? Келли недоуменно нахмурился, глядя на проносящиеся мимо автомобили, потому что не знал ответа, однако за последние шесть месяцев он не мог ответить на множество вопросов. Он скомандовал своему воображению успокоиться и снова сосредоточил внимание на шоссе, хотя недоуменные вопросы, не оставлявшие его, беспокоили подобно отдаленному, но назойливому шуму. Ум человека, в конце концов, редко повинуется собственным командам.

30 мая, подумал он, уик-энд да еще День памяти погибших в войнах. Автомобилей вокруг было полно. Одни спешили домой с работы, другие, кто уже успел побывать дома, ехали с семьями. В задние стекла на него смотрели лица детей. Какие-то ребята помахали ему, но он сделал вид, что не заметил. Трудно жить без души, особенно когда помнишь о том, что она у тебя была.

Он провел рукой по нижней челюсти и почувствовал, какая она шершавая. Да и рука была грязной. Немудрено, что на него так смотрели на продовольственном складе. Ты перестаешь следить за собой, Келли.

Ну и что? Кого это интересует, черт возьми?

Он повернулся, посмотрел на свою спутницу и вспомнил, что не знает ее имени. Ничего себе — везешь девушку к себе на яхту и не знаешь, как ее зовут, подумал он. Поразительно. Она смотрела вперед с безмятежным выражением лица. В профиль оно было прелестным. Девушка была худой — пожалуй, сказать «тонкой и гибкой» будет правильнее, — не то блондинка, не то шатенка. Джинсы ее были поношенными, кое-где на них виднелись дыры. Не исключено, их купили в одном из тех магазинов, что нагоняют цену, если они выглядят выцветшими и рваными, но Келли не был уверен, да и вообще ему было наплевать. Это еще одна вещь, которая его не волновала.

Боже, как же все это с тобой получилось? — требовал ответа его ум. Келли знал ответ, но и он не давал полного объяснения;

Разные части организма, именуемого Джон Терренс Келли, были знакомы с различными частями происшедшего, но каким-то образом они никак не стыковались друг с другом, и отдельные элементы того, что когда-то было решительным, умным и смелым человеком, перемещались по отдельности в замешательстве.., и отчаянии? Какая счастливая мысль.

Он вспомнил, кем был когда-то. Помнил все события, которые пережил, пораженный, что сумел совершить такое. И, возможно, самым мучительным было то, что он не понимал причины происшедшего. Да, конечно, он знал, что случилось, но все это было внешней оболочкой, и каким-то образом его понимание случившегося затерялось, оставило его живым, сбитым с толку и без цели в жизни. Его существование продолжалось, как на автопилоте, он больше не управлял собой. Келли знал это, но не имел представления, куда ведет его дальнейшая судьба.

Девушка хранила молчание — Келли думал о ней просто как о девушке, потому что не знал ее имени, — и это было к лучшему, хотя он чувствовал, что у нее есть что-то, о чем знать ему необходимо. Это было инстинктивное чувство, но он всегда доверял своим инстинктам, этому предостерегающему холодку на спине и затылке. Он оглянулся на мчащиеся по шоссе автомобили и не увидел никакой особой опасности, если не считать машин, имеющих слишком много лошадиных сил под капотом и слишком мало мозгов за рулем. Внимательно посмотрев вокруг, Келли ничего не обнаружил. Однако чувство опасности не покидало его, и он безо всякой на то причины глянул в зеркало заднего вида, в то время как его левая рука опустилась между ног и коснулась рифленой рукоятки «кольта», висящего под сиденьем. Он погладил рукоятку пистолета, прежде чем осознал это.

Какого черта он сделал это? Келли отдернул руку и покачал головой от недоумения и недовольства. И все-таки он продолжал поглядывать в зеркало, просто следя за потоком транспорта, обманывал он себя на протяжении следующих двадцати минут.

У причалов все кипело. Разумеется, это объяснялось предстоящим трехдневным уик-эндом. Автомобили проносились с опасной скоростью по маленькой и плохо вымощенной стоянке, каждый водитель старался опередить другого, чтобы избежать часа пик, обычного для пятницы, не осознавая того, что этим ухудшает положение. Зато «скаут» почувствовал себя здесь как дома. Высокий клиренс и хорошая видимость позволили Келли подъехать задним ходом к тоанцу «Споингеоа», и он, сделав петлю, оказался на том самом месте, что покинул шесть часов назад. С облегчением Келли поднял окна и запер дверцы машины. Приключения на шоссе закончились, и теперь его манила широкая водная гладь.

«Спрингер» — яхта длиной в сорок один фут с двумя дизелями — был построен по специальному заказу, но очертаниями и внутренним устройством походил на «Пейсмейкер Кохо». Он не принадлежал к числу особенно красивых яхт, но у него было две больших каюты и салон в центре можно было легко превратить в третью. Дизели были большими, но без турбонаддува — Келли предпочитал, чтобы машины работали ритмично и не напрягаясь. На яхте был установлен высококачественный морской радиолокатор, а также все средства связи и навигационные приборы, разрешенные законом для рыболовных судов, уходивших далеко в море. Фиберглассовый корпус находился в идеальном состоянии, а на хромированных поручнях не было ни пятнышка ржавчины, хотя Келли намеренно избегал покрывать палубу лаком подобно большинству владельцев яхт, потому что не хотел тратить на это время. «Спрингер» был рабочим судном — или по крайней мере должен был им быть.

Келли открыл багажник и принялся перетаскивать коробки на борт. Он заметил, что у девушки хватило здравого смысла не вмешиваться в разгрузку.

— Эй, Келли! — послышался голос с ходового мостика яхты.

— Привет, Эд! В чем дело?

— Вышел из строя датчик. Износились щетки генератора, и я заменил их, но, по-моему, причина была все-таки в датчике. Я и его заменил. — Эд Мердок, главный механик верфи, начал спускаться по трапу и, лишь ступив на палубу, заметил девушку. Глаза механика быстро и с одобрением окинули ладную фигурку, он споткнулся на последней ступеньке и едва не растянулся от удивления.

— Что-нибудь еще? — подчеркнуто деловито спросил Келли.

— Наполнил топливные баки и прогрел двигатели, — ответил Мердок, снова поворачиваясь к своему клиенту. — Все расходы найдешь в счете.

— Спасибо, Эд.

— Да, Чип просил передать, что кто-то сделал ему предложение на случай, если ты захочешь продать...

— И не думай об этом, Эд, — прервал его Келли.

— Она настоящий алмаз, Келли, — заметил Мердок, собирая инструменты и спускаясь на набережную с улыбкой, довольный придуманной им двусмысленностью.

" Келли понадобилось несколько секунд, чтобы понять это, и он запоздало фыркнул, выгружая последние коробки из машины.

— А мне что делать? — спросила девушка. Она просто стояла рядом, и у Келли создалось впечатление, что она немного дрожит и пытается это скрыть.

— Пойди и сядь в кресло на ходовом мостике, — сказал Келли, кивнув вверх. — Мне понадобится несколько минут, чтобы отправиться в путь.

— О'кей. — На ее лице появилась улыбка, способная растопить лед, словно она точно знала, чего он ждет от нее.

Келли прошел в корму, завернул в свою каюту, довольный тем, что на яхте у него все чисто. Гальюн в каюте был тоже чистым, и он остановился у зеркала, глядя на себя.

— Ну хорошо, а теперь объясни, что ты собираешься делать дальше, черт побери?

Ответа не последовало, но привычка к опрятности заставила его умыться. Через пару минут он вошел в салон. Проверил, хорошо ли закреплены коробки с "продовольствием, и поднялся на ходовой мостик.

— Ты знаешь, я забыл тебя кое о чем спросить... — начал он.

— Пэм, — улыбнулась она, протягивая руку. — А как зовут тебя?

— Келли, — ответил он, снова удивленный.

— Куда мы направляемся, мистер Келли?

— Просто Келли, — поправил он девушку, решив пока удерживать ее на расстоянии. Пэм только кивнула и снова улыбнулась.

— О'кей, Келли, так куда?

— Мне принадлежит маленький остров примерно в тридцати...

— У тебя есть собственный остров? — Ее глаза расширились от удивления.

— Совершенно верно. — Вообще-то он арендовал его и в течение такого длительного времени, что ему это вовсе не казалось удивительным.

— Вперед! — с энтузиазмом воскликнула Пэм, снова оглядываясь на берег.

Келли громко рассмеялся:

— Отлично, тогда вперед!

Он включил трюмные вентиляторы, очищающие воздух в трюме и машинном отделении. На «Спрингере» были установлены дизельные двигатели, и вообще-то можно было не беспокоиться о скоплении взрывчатых газов, но, несмотря на то что за последнее время Келли стал гораздо небрежнее, чем раньше, он оставался моряком и потому в своей жизни на воде следовал строгим правилам, а это означало соблюдение правил безопасности, написанных кровью многих беззаботных людей. После того как прошли предписанные две минуты, он нажал на кнопку, включающую сначала левый дизель, потом дизель с правого борта. Оба больших дизеля, построенные в Детройте, тут же заработали с впечатляющим ревом. Тем временем Келли проверил показания приборов. Все выглядело нормально.

Он спустился с ходового мостика, чтобы отдать швартовы, затем вернулся обратно и передвинул вперед дроссели, выводя яхту из эллинга, проверил прилив и ветер — сейчас не ощущалось ни того ни другого, — осмотрелся по сторонам, взглянув на другие суда. Затем он передвинул вперед на одно деление левый дроссель и одновременно повернул штурвал, помогая «Спрингеру» развернуться в узком канале, и после этого направил яхту прямо вперед. Далее Келли передвинул на одно деление дроссель правого дизеля, и его крейсерская яхта неторопливо двинулась вперед со скоростью пять узлов мимо рядов моторных и парусных яхт. Пэм тоже смотрела на яхты, главным образом в сторону кормы, и ее взгляд на 1 несколько долгих секунд остановился на площадке для стоянки автомобилей. Затем она снова посмотрела вперед, и напряженность исчезла из ее тела.

— Ты разбираешься в яхтах? — спросил Келли.

— Очень мало, — призналась она, и он впервые обратил внимание на ее акцент.

— Откуда ты родом?

— Из Техаса. А ты?

— Вообще-то из Индианаполиса, но не был там очень долго.

— А это что у тебя? — спросила она, и ее рука коснулась татуировки на его кисти.

— Осталось после пребывания в одном из мест, где мне пришлось побывать, — сказал он. — Это было не очень приятное место.

— А-а, оттуда. — Пэм сразу поняла.

— Да, из того места, — бесстрастно кивнул Келли. Яхта оставила позади внутреннюю акваторию, и он снова передвинул дроссели.

— Чем ты там занимался?

— Вряд ли леди пристало слушать о таких вещах, — ответил Келли, оглядываясь вокруг из полусогнутого положения.

— Почему ты считаешь, что я — леди? — спросила она. Вопрос застал Келли врасплох, но он начал уже привыкать к этому. Келли также обнаружил, что разговор с девушкой — не важно, на какую тему, — был именно тем, в чем он нуждался. Впервые он улыбкой ответил на ее улыбку.

— С моей стороны было бы нехорошо считать, что ты — не леди.

— Мне было интересно, сколько времени понадобится тебе, чтобы улыбнуться. — У тебя такая хорошая улыбка — давал понять ее тон.

Если я "скажу — шесть месяцев, ты поверишь? — едва не произнес он. Вместо этого он рассмеялся, главным образом над самим собой. Это тоже было ему так необходимо.

— Извини. Наверно, тебе не слишком нравится мое общество. — Он снова посмотрел на нее и увидел понимание в глазах девушки. Всего лишь короткий взгляд, очень человечный и женственный, но он потряс Келли. Он чувствовал, как это произошло, и отогнал от себя ту часть сознания, которая говорила ему, что именно этого не хватало ему последние месяцы. Это было что-то, что он не хотел слышать, особенно для себя самого. Одиночество переносилось достаточно тяжело без воспоминания о его несчастье. Пэм снова протянула руку, вроде лишь для того, чтобы погладить татуировку, но не только для этого. Поразительно, каким теплым было ее прикосновение, даже под горячим майским солнцем. Может быть, это объяснялось тем, какой холодной стала его жизнь.

Но он не должен отвлекаться от управления яхтой. Примерно в тысяче ярдов перед ним шел сухогруз. Яхта уже набрала полную крейсерскую скорость, и триммеры в ее носовой части автоматически выдвинулись, переведя судно в наиболее эффективное положение на скорости в восемнадцать узлов. Яхта скользила на выдвинутых триммерах плавно и стремительно, пока не настигла волн, расходящихся от кильватерной струи сухогруза. Нос «Спрингера» начало подбрасывать до трех-четырех футов, и Келли повернул влево, чтобы избежать наибольшей качки. По мере того как яхта обгоняла судно, оно вырастало перед ними словно утес.

— Где мне можно переодеться?

— Моя каюта на корме. Если хочешь, можешь занять носовую.

— Неужели? — хихикнула девушка. — А зачем?

— Что? — Она исчезла, и он лишь с опозданием понял смысл насмешки.

Пэм спускалась по трапу, одной рукой осторожно придерживаясь за поручень, а в другой держа свой рюкзак. У нее было немного вещей. Через несколько минут она снова появилась на ходовом мостике, одетая в короткие шорты и бюстгальтер, босиком и заметно более спокойная. Келли заметил, что у нее ноги танцовщицы, стройные и очень женственные. Кроме того, они были очень бледными, и это удивило его. Бюстгальтер свободно висел у нее на груди и выглядел потрепанным по краям. Возможно, она недавно сбросила вес — или специально купила на размер больше. Какой бы ни была причина, он обнажал почти всю ее грудь. Келли заметил, что косит глазами в ее сторону, и выругал себя за то, что разглядывает ее так неприкрыто. Однако Пэм не дала ему ускользнуть с такой легкостью. Она схватила его за руку и села рядом, прижавшись к нему. Повернув голову, он мог теперь при желании заглядывать прямо под бюстгальтер.

— Они нравятся тебе? — спросила она.

Келли почувствовал, что не знает, как ответить. Он пробормотал что-то неразборчивое, и, прежде чем он решил, как реагировать на ее слова, Пэм рассмеялась. Но смеялась она не над ним. Она махала рукой команде грузового судна, и матросы махали ей в ответ. Это был итальянский корабль, и один из полудюжины матросов, повисших на кормовом поручне, послал ей воздушный поцелуй. Она ответила ему тем же.

Келли почувствовал укол ревности.

Он снова повернул штурвал в левую сторону, перебрасывая яхту через кильватерную струю итальянского судна, и, проходя мимо капитанской рубки, подал гудок. Этого требовали правила поведения на море, хотя редко кто из яхтсменов следовал им. К этому времени вахтенный офицер смотрел в бинокль на Келли — скорее, разумеется, на Пэм. Он повернулся и что-то крикнул рулевому. Через мгновение воздух потряс оглушительный «свисток» грузового судна, и девушка едва не выпрыгнула из кресла.

Келли засмеялся, и она последовала его примеру, затем она прижалась обеими руками к его бицепсу. Он чувствовал, как ее палец пробегает по татуировке.

— Это не ощущается как...

— Я знаю, — кивнул Келли. — Большинство людей считают, что это похоже на краску или что-нибудь еще.

— Почему ты...

— Почему я сделал это? Все в нашей группе имеют подобную татуировку. Даже офицеры. Почему-то захотелось, наверно. Вообще-то глупо.

— А мне нравится.

— Ну что ж, а мне, похоже, нравишься ты.

— Ты говоришь такие приятные комплименты. — Она слегка передвинулась, коснувшись грудью его руки.

На выходе из Балтимора Келли установил скорость яхты в восемнадцать узлов. Итальянский корабль был единственным в поле зрения грузовым судном. Море казалось спокойным, с рябью не больше фута. Он направлялся по основному каналу, ведущему в Чесапикский залив.

— Ты не хочешь чего-нибудь выпить? — спросила Пэм, когда они повернули к югу.

— Было бы неплохо. В камбузе стоит холодильник — он в...

— Я видела его. Что тебе принести?

— Захвати две банки чего хочешь.

— О'кей, — непринужденно откликнулась она вставая. Мягкое приятное прикосновение скользило вдоль его руки и наконец закончилось у плеча.

— А это что? — спросила она, вернувшись на мостик. Келли обернулся и поморщился. Ему было так.., приятно сидеть с девушкой, прижимающейся к его плечу, что он даже не подумал о погоде. «Это» было надвигающейся грозой, гигантской массой дождевых облаков, уходящих в небо на восемь или десять миль.

— Похоже, что пойдет дождь. — Келли взял из ее руки банку пива.

— Когда я была маленькой девочкой, это означало торнадо.

— Нет, в этом районе торнадо не бывает, — ответил Келли, оглядывая яхту, чтобы убедиться, что все надежно принайтовано на палубе. Он знал, что внизу все находится в положенных местах, потому что он всегда следил за этим, испытывал ли тоску или нет. Затем он включил морской канал радио и тут же попал на прогноз погоды, закончившийся обычным предостережением.

— Твоя яхта относится к малым судам? — спросила Пэм.

— Вообще-то да, но ты можешь не беспокоиться. Я знаю, что делаю. На флоте я служил боцманом.

— А что это?

— Что-то вроде старшего матроса на военно-морском флоте. К тому же это довольно большая яхта. Нас может изрядно потрепать, вот и все. Если ты беспокоишься — под твоим сиденьем спасательные жилеты.

— А ты беспокоишься? — сносила Пэм. Келли улыбнулся и покачал головой. — О'кей. — Она заняла прежнее положение, прижавшись грудью к его руке и положив голову ему на плечо с мечтательным выражением в глазах, словно ожидая что-то приятное, несмотря на надвигающийся шторм.

Келли не беспокоился — по крайней мере не по поводу шторма, — но он вообще-то не привык относиться к вещам небрежно. Миновав Болкин-Пойнт, он повернул на восток через судоходный канал и не изменил направления на юг до тех пор, пока не оказался на такой глубине, где, был уверен, исключалось столкновение с каким-нибудь крупным судном. Каждые пять минут он поворачивался и поглядывал на штормовые тучи, мчавшиеся прямо на них со скоростью узлов в двадцать. Они уже закрыли солнце. Шторм, двигающийся с большой скоростью, обычно означал, что будет жестоким, а выбранный им новый курс на юг не позволял уйти от него. Келли допил банку пива и решил не открывать вторую. Сейчас резко уменьшится видимость. Он достал карту, запечатанную в пластиковую обертку, поставил ее на прокладочный стол справа от контрольной панели, пометил свое место жировым карандашом и затем проверил, не выведет ли выбранный им курс на мели, — «Спрингер» имел осадку в четыре с половиной фута, а потому для него все с глубиной меньше восьми футов являлось мелью. Убедившись, что и здесь все в порядке, он проложил курс по компасу и успокоился. Его морская подготовка гарантировала его как от опасности, так и от самоуверенности.

— Сейчас начнется, — заметила Пэм с ноткой беспокойства в голосе и крепче прижалась к нему.

— Если хочешь, можешь спуститься вниз, — заметил Келли. — Пойдет дождь, и подует сильный ветер. Да и качка будет изрядной.

— Но нам не угрожает опасность?

— Нет, если только я не выкину какую-нибудь глупость. Но попытаюсь не сделать этого, — пообещал он.

— Можно, я останусь здесь и увижу, что произойдет? — спросила Пэм, явно отказываясь уходить от него, хотя Келли не знал почему.

— Ты промокнешь, — снова предупредил он.

— Ничего страшного. — Она весело улыбнулась и еще крепче прижалась к его руке.

Келли сбавил скорость, и яхта, ушла с режима планирования. Спешить было некуда. После того как дроссели отвело назад, исчезла необходимость управлять яхтой обеими руками. Он обнял девушку одной рукой, ее голова тут же опустилась ему на плечо, и, несмотря на приближающийся шторм, в мире все стало снова прекрасно. По крайней мере так подсказывали Келли его эмоции. Разум говорил ему о чем-то другом, и эти две точки зрения никак не могли примириться друг с другом. Здравый смысл напоминал ему, что девушка, сидящая рядом с ним, была... Кем? Он не знал этого. Чувства подсказывали Келли, что это не имеет никакого значения. Именно такая девушка требовалась ему. Однако он принадлежал к числу людей, которыми управляли лишь эмоции, и разгорающийся внутри конфликт заставил его смотреть на горизонт недовольным взглядом.

— Что-нибудь случилось? — спросила Пэм.

Келли открыл было рот, но напомнил себе, что находится на яхте один на один с прелестной девушкой. И на этот раз он позволил своим эмоциям одержать верх.

— Я испытываю некоторое замешательство, но.., нет, ничего не случилось.

— Я могу рассказать тебе...

Келли отрицательно покачал головой:

— Не надо. Чем бы это ни было, может обождать. А сейчас успокойся и наслаждайся прогулкой по морю.

Через мгновение их настиг первый порыв ветра, который накренил яхту. Келли повернул штурвал и вернул ее на прежний курс, потому что порыв ветра отбросил яхту на несколько градусов влево. Первые капли дождя, предупреждающие о приближении ливня, быстро сменились сплошными полосами, двигающимися по поверхности Чесапикского залива подобно занавесям. Через минуту видимость уменьшилась до нескольких сотен ярдов, а небо потемнело, словно наступили сумерки. Келли проверил, включены ли у него ходовые огни. Волны стали бить по корпусу всерьез, подгоняемые ветром силой узлов в тридцать. Ветер и волны били прямо в лицо, и он решил двигаться вперед, хотя сейчас яхта находилась на хорошей якорной стоянке и такая же стоянка появится теперь только через пять часов. Келли еще раз взглянул на карту, затем включил радиолокатор, чтобы проверить координаты. Глубина — десять футов, песчаное дно обозначено на карте как «твердое», а потому должно хорошо держать якоря. Келли повернул «Спрингер» носом к ветру и сбавил обороты настолько, чтобы винты лишь удерживали яхту на месте, уравновешивая силу ветра.

— Встань к штурвалу, — сказал он, обращаясь к Пэм.

— Но я ничего в этом не понимаю!

— Все в порядке. Тебе ничего не нужно понимать. Удерживая яхту в устойчивом положении, поворачивай штурвал в ту сторону, куда я тебе скажу. Мне нужно пройти вперед, чтобы сбросить якоря. Справишься?

— Только ты будь поосторожней! — попросила она, стараясь перекричать ветер. Волны теперь достигли пяти футов, и нос яхты то взлетал вверх, то опускался вниз. Келли ободряюще пожал ей плечо и пошел на бак.

Разумеется, нужно было проявить осторожность, но туфли у него были на специальных нескользящих подошвах, и Келли знал, что делает. Держась рукой за леер, он обошел надстройку и через минуту был на баке. Здесь к палубе были прикреплены два якоря, Данфорт и второй, с поворачивающимися лопастями, оба побольше, чем требовалось для такой яхты. Келли сбросил первым Данфорт и дал Пэм знак повернуть штурвал чуть влево. Когда яхта сдрейфовала примерно на футов пятьдесят к югу, Келли сбросил второй якорь. Оба каната были уже закреплены на нужную длину, и, проверив, что все в порядке, Келли вернулся на ходовой мостик.

Пэм нервничала до тех пор, пока он не сел снова на крытую винилом скамью, — все вокруг было уже мокрым, в том числе и одежда. Келли поставил дроссели в нейтральное положение и позволил ветру сдвинуть «Спрингер» назад футов на сто. К этому моменту якоря впились глубоко в дно. Келли нахмурился. Вообще-то следовало разнести их пошире, но в такой ситуации и одного якоря было вполне достаточно. Второй поставлен просто для( страховки. Удовлетворенный, он выключил дизели.

— Я мог пробиться через шторм, но предпочел не делать этого, — объяснил он.

— Значит, мы остановились здесь на ночь?

— Совершенно верно. Ты можешь теперь спуститься к себе в каюту и...

— Ты хочешь, чтобы я ушла?

— Нет, я хочу сказать, если тебе здесь не нравится... — Ее рука поднялась к его лицу. Он едва расслышал ее слова через ветер и дождь:

— Мне здесь нравится. — Каким-то образом в ее словах он не нашел противоречия.

Через мгновение Келли задал себе вопрос: почему на это потребовалось столько времени. Все признаки были налицо. Произошла еще одна короткая дискуссия между эмоциями и здравым смыслом, и здравый смысл снова потерпел поражение. Здесь нечего бояться, с ним на яхте еще один человек, такой же одинокий, как и он сам. Это так легко забыть. Одиночество не говорит тебе, что ты потерял, всего лишь указывает на то, что чего-то не хватает. Потребовалось нечто вроде этого, чтобы дать определение пустоте. Ее кожа была мягкой, мокрой от дождя и все-таки теплой. Все это так отличалось от купленной страсти, которую он пробовал дважды за последний месяц, причем каждый раз он уходил прочь, испытывая чувство отвращения.

А это было совсем другое. Это было настоящее. Здравый смысл пискнул последний раз, что такого не может быть, что он подобрал девушку на обочине дороги и знаком с ней всего ничего. Эмоции ответили, что это не имеет значения. Словно чувствуя конфликт у него в душе, Пэм стянула через голову лифчик. Эмоции победили.

— Они мне нравятся. — Его рука протянулась к ее грудям и нежно коснулась их. Ощущение тоже было приятным. Пэм повесила лифчик на штурвал и уткнулась лицом в плечо Келли, прижимая его к себе руками и очень женственно беря инициативу на себя. Каким-то образом он почувствовал, что ее страсть отнюдь не животного свойства, и это преображало все. Келли не знал, что это, но не пытался найти причину, не в этот момент.

Они встали. Пэм поскользнулась, но Келли подхватил ее и встал на колени, чтобы стянуть с нее шорты. Затем наступила ее очередь расстегнуть его рубашку, но сначала она положила его ладони себе на груди. Его рубашка долго оставалась на месте, потому что ни один из них не хотел двигаться, но потом она сняла рубашку — сначала один рукав, затем другой. Теперь наступила очередь джинсов. Келли сбросил ботинки вместе с опустившимися на них джинсами. Они обнялись, покачиваясь на неустойчивой палубе, под потоками дождя и порывами ветра. Пэм взяла его за руку, отвела от панели управления и уложила на палубу, затем опустилась на него. Келли попытался сесть, но она не дала ему подняться, наклонилась вперед, и он почувствовал, как ее бедра начали двигаться с нежным неистовством. Келли не был готов к этому, как он не был готов ко всему, что произошло сегодня, и его стон, казалось, прозвучал громче грома. Когда его глаза наконец открылись, ее лицо было всего в нескольких дюймах от него, а улыбка походила на улыбку каменного ангела в церкви.

— Извини меня, Пэм, я... Она прервала его хихикнув:

— У тебя всегда получается так хорошо?

Шли минуты. Руки Келли обняли ее стройное тело, и они лежа ли так на палубе, пока не закончился шторм. Келли боялся шевельнуться, боялся нарушить положение, казавшееся таким нереальным. Затем подул холодный ветер, и они спустились вниз. Келли достал полотенца, и они вытерли друг друга. Он попытался улыбнуться ей, но боль вернулась к нему, еще более острая из-за наслаждения, испытанного за последний час, и теперь наступила очередь Пэм почувствовать удивление. Она сидела рядом с ним на палубе салона и, когда положила его лицо себе на грудь, ощутила, что по нему текут слезы, отчего ее грудь снова стала мокрой. Пэм не задавала вопросов. Для этого она была достаточно сообразительной. Она только прижала его к себе и молчала до тех пор, пока он не успокоился и его дыхание снова не стало размеренным?

— Извини, — сказал он через некоторое время и попытался встать, но она не пустила его.

— Ничего не объясняй. Но я хочу помочь тебе, — прошептала она, зная, что уже помогла. Она заметила это почти с первого мгновения, когда села в его машину: сильный мужчина, только страдающий. Он так резко отличался от всех остальных мужчин, которых она знала. Когда он снова заговорил, она ощутила его слова у себя в груди.

— Прошло почти семь месяцев. Я работал в устье Миссисипи. Мы только что узнали о ее беременности. Она поехала в магазин и.., это был грузовик, большой тягач с прицепом. Сцепление не выдержало... — Он не мог заставить себя продолжать, но этого и не требовалось.

— Как ее звали?

— Тиш — Патриша.

— Сколько времени вы были...

— Полтора года. И затем она.., просто исчезла. Я не ожидал этого. Я хочу сказать, что работал как мог, задания были опасными, но теперь все кончилось и я остался один, а не она. Я никогда не думал... — Он снова замолчал. Пэм посмотрела на него в сумрачном свете салона, увидела шрамы, которых не заметила раньше, и подумала об их происхождении. Впрочем, это не имело значения. Она положила щеку ему на голову. Сейчас он был бы отцом. Он мог бы быть кем угодно.

— И ты никому не говорил об этом?

— Никому.

— Почему же решил сделать это сейчас?

— Не знаю, — прошептал он.

— Спасибо. — Келли удивленно поднял голову. — Я никогда не слышала от мужчины ничего более приятного.

— Почему?

— Неужели ты не понимаешь? — удивилась Пэм. — А вот Тиш поняла бы. Ты позволил мне занять ее место. А может быть, это она позволила. Она любила тебя, Джон. Очень любила. И все еще любит. Спасибо, что ты позволил помочь тебе.

По его щекам снова потекли слезы, и Пэм опять прижала к груди его голову, укачивая этого сильного мужчину, словно ребенка. Прошло десять минут, хотя ни один из них не смотрел на часы. Когда его тело перестало дрожать, он поцеловал ее в знак благодарности, и этот поцелуй тут же превратился в жар новой страсти. Пэм легла на спину, позволив ему взять инициативу на себя, потому что теперь он снова превратился в мужчину, сильного духом. Ее вознаграждение соответствовало той щедрости, которой она одарила его, и на этот раз ее стоны заглушили раскаты грома. Позже он заснул рядом с ней, и она поцеловала его небритую щеку. Лишь тогда хлынули ее слезы, завершая то чудо, которое принес этот день после того ужаса, с которого начался.

Глава 2 Встречи

Келли проснулся в обычное время, за полчаса до восхода солнца, слыша крики чаек и увидев первое тусклое сияние на восточном горизонте. Сначала он в замешательстве посмотрел на тонкую руку, лежащую на его груди, но другие чувства и воспоминания за несколько секунд объяснили ему все, что произошло вчера. Он осторожно отодвинулся от девушки, накрыл ее одеялом — в салоне было по-утреннему холодно. Настало время заняться яхтой.

Келли включил электрический кофейник, затем натянул плавки и поднялся на верхнюю палубу. С удовлетворением он заметил, что вчера не забыл включить якорный огонь. Небо очистилось, и воздух после вчерашней грозы был прохладным. Келли прошел вперед и с удивлением заметил, что под напором ветра один из якорей немного сдвинулся. Он упрекнул себя за это, хотя особой опасности в том не было. Поверхность залива была спокойной, маслянисто-гладкой. Дул легкий бриз. Розово-оранжевый свет первых солнечных лучей окрасил далекий восточный берег, поросший лесом. В общем утро было великолепным, и он не мог припомнить, когда в последний раз видел такое. Затем он вспомнил, что все изменившее его жизнь не имело никакого отношения к погоде.

— Черт возьми, — прошептал он, глядя в сторону рассвета, еще не начавшегося по-настоящему. Келли чувствовал, что его тело онемело, и проделал несколько упражнений на растяжение, чтобы избавиться от жесткости в мышцах. Лишь теперь он понял, как хорошо чувствует себя без обычного утреннего похмелья, и еще больше времени прошло, прежде чем он вспомнил, сколько спал. Неужели целых девять часов? — подумал он. Неудивительно, что он чувствует себя так хорошо. За дело. Теперь он взялся за швабру и начал сгонять воду, скопившуюся на фиберглассовой палубе.

Услышав низкий приглушенный рокот морских дизелей, посмотрел на запад, пытаясь рассмотреть, откуда он доносится, но там поверхность моря растворилась в легком тумане, гонимом бризом, и он ничего не увидел. Пришлось подойти к панели управления на ходовом мостике и достать бинокль. Он направил его в сторону шума как раз в тот момент, когда ослепительный луч двенадцатидюймового прожектора сверкнул сквозь его морской 7 X 50. На мгновение Келли ослепило, но тут же прожектор погас, и голос, усиленный громкоговорителем, пронесся над морской поверхностью:

— Извини, Келли. Я не знал, что это ты. — Через пару минут знакомый силуэт патрульного катера береговой охраны приблизился к яхте. Келли поспешил к левому борту, чтобы опустить резиновые кранцы.

— Ты пытаешься убить меня или как? — спросил Келли дружеским тоном.

— Извини. — Главный старшина Мануэль Ореза, «Португалец», ступил с одного планшира на другой с привычной легкостью. Он махнул рукой в сторону кранцев. — Обижаешь?

— Плохое поведение на море, не иначе, — продолжал Келли, подходя к гостю.

— Я уже сказал об этом молодому матросу, — заверил его Ореза. — Доброе утро, Келли. — Он протянул руку, в которой был стайрофомовый стаканчик с кофе. Келли взял его и рассмеялся.

— Принимаю ваши извинения, сэр. — Ореза славился искусством приготовления кофе.

— Работали всю ночь. Устали как собаки, да еще у меня молодая команда, — устало объяснил старшина. Орезе было почти двадцать восемь, и возрастом он намного превосходил самого старшего матроса своей команды.

— Неприятности? — спросил Келли. Ореза кивнул, глядя на море.

— Да, пожалуй. Какой-то кретин в маленькой яхте, рассчитанной на дневное плавание, исчез после этого маленького шторма прошлым вечером, и теперь мы ищем его повсюду.

— Сорок узлов — скорость ветра. Это порядочный шквал, Португалец, — напомнил ему Келли. — Да и подул так неожиданно.

— Это верно. Мы все-таки спасли шесть яхт, исчезла только одна. Прошлым вечером ты не видел ничего необычного?

— Нет. Вышел из Балтимора около.., пожалуй, шестнадцати ноль ноль. Два с половиной часа, чтобы добраться до этой стоянки. Встал на якорь перед самым штормом. Видимость была очень плохой, когда мы спустились вниз.

— Мы, — заметил потягиваясь Ореза. Он подошел к штурвалу, снял с него намокший лифчик и бросил Келли. Выражение его лица было бесстрастным, но в глазах играли огоньки интереса. Он надеялся, что его друг нашел для себя кого-нибудь. Жизнь для него не была особенно легкой.

Келли вернул стакан обратно с бесстрастным выражением лица.

— Вслед за нами из порта вышел грузовой корабль, — продолжал он. — Итальянский флаг, контейнеровоз, загружен до половины, шел, должно быть, узлов под пятнадцать. Еще кто-нибудь выходил из порта?

— Да, это изрядно меня беспокоит, — кивнул Ореза с профессиональным раздражением. — Проклятые грузовики рвут полным ходом, не глядя вперед.

— Ну, разумеется, стоя на вахте перед рулевой рубкой, можно промокнуть. К тому же впередсмотрящие могли нарушить какое-нибудь профсоюзное правило, верно? Может быть, твоя пропавшая яхта просто попала ему под киль, — зловеще заметил Келли. Такое уже случалось не раз, даже в таком цивилизованном заливе, как Чесапикский.

— Может быть, — согласился Ореза, оглядывая горизонт. Он нахмурился, не веря такому предположению, и слишком устал, чтобы скрыть это. — Как бы то ни было, если увидишь маленькую яхту, рассчитанную на плавание днем, с оранжево-белым полосатым парусом, сообщи мне, ладно?

— Непременно.

Ореза посмотрел вперед и повернулся к Келли:

— Ты поставил два якоря для того небольшого ветерка, что дул вчера вечером? Они разнесены недостаточно широко. Я считал тебя более опытным моряком.

— Старшим боцманом, — напомнил ему Келли. — С каких это пор бухгалтер начинает поучать настоящего моряка? — Но это была всего лишь шутка. Келли знал, что Португалец лучше его умеет обращаться с малыми судами. Впрочем, совсем ненамного, и оба знали это.

Ореза улыбался все время, пока переходил обратно на свой катер береговой охраны. Перепрыгнув на его палубу, он указал на лифчик в руке Келли:

— Не забудь надеть свою рубашку, боцман! Мне кажется, она сшита как раз на тебя. — Смеющийся Ореза исчез в рулевой рубке, прежде чем Келли успел придумать соответствующий ответ. На палубе катера появился мужчина в штатском, что удивило Келли. Мгновение спустя машины катера взревели и он взял курс на северо-запад.

— Доброе утро. — Это была Пэм. — Кто это? Келли повернулся. Она была в том же виде, в каком он накрывал ее одеялом, и Келли решил, что теперь она застанет его врасплох лишь в том случае, если сделает что-то непредсказуемое. Ее волосы были спутаны, как у медузы, а глаза лишены фокуса, словно она плохо спала.

— Береговая охрана. Ищут пропавшую яхту. Как ты поспала?

— Очень хорошо. — Девушка подошла к нему. В глазах у нее было мягкое, мечтательное выражение. Оно казалось странным столь ранним утром, но для моряка трудно придумать что-нибудь более привлекательное.

— Доброе утро. — Поцелуй. Объятие. Пэм подняла руки над головой и сделала что-то вроде пируэта. Келли схватил ее за тонкую талию и поднял.

— Что ты хочешь на завтрак? — спросил он.

— Я никогда не завтракаю. — Пэм протянула руки вниз, ему за шею.

— А-а... — улыбнулся Келли. — Ну что ж, хорошо. Через час она передумала. Он приготовил ей яичницу с беконом на печке в камбузе, и Пэм проглотила все так быстро, что, несмотря на ее протесты, ему пришлось заняться второй порцией. Он заметил, что девушка была не просто худой, на ее теле проступали ребра. Она плохо питается, подумал он, и это наблюдение подсказало ему еще один вопрос, которого он не задал. Но какой бы ни была причина, он может исправить положение. После того как она съела четыре яйца, восемь ломтиков бекона и пять тостов — примерно вдвое больше, чем потреблял утром сам Келли, — настало время приниматься за дневную работу. Он показал ей, как обращаться с электрическими приборами на камбузе, пока сам займется якорями.

Они отправились в путь незадолго до восьми часов, потому что работали не спеша. Суббота обещала быть жаркой и солнечной. Келли надел солнцезащитные очки и сел расслабившись в своем кресле, время от времени прогоняя дремоту глотком кофе из кружки. Он направил яхту на запад, вдоль самого края судоходного канала, чтобы не встречаться с сотнями рыболовных судов, которые, он не сомневался, выйдут из различных гаваней для ловли морского окуня.

— А это что за штуки? — спросила Пэм, указывая на поплавки, вытянувшиеся слева от яхты.

— Поплавки для ловушек, куда ловят крабов. Вообще-то они больше походят на клетки. Крабы забираются внутрь и не могут выбраться обратно. Поплавки остаются на плаву, чтобы знать, где находятся ловушки. — Келли передал девушке бинокль и указал на рабочий баркас, находившийся в трех милях к востоку.

— Они ловят этих бедняжек? Келли засмеялся:

— Пэм, ты ела бекон на завтрак? Свинья отнюдь не совершила самоубийства, верно?

Она посмотрела на него озорным взглядом:

— Пожалуй.

— Так что у тебя нет оснований волноваться. Краб — это просто большой морской паук, хотя он и очень вкусен. — Келли повернул штурвал направо, чтобы обогнуть красный конический буй.

— И все-таки это кажется жестоким.

— Жизнь — тоже жестокая штука, — отозвался Келли и тут же пожалел об этом.

Ответ Пэм был таким же искренним:

— Да, я знаю.

Келли не повернулся, чтобы взглянуть на нее лишь потому, что вовремя остановил себя. Ее ответ прозвучал с таким чувством, что он понял — и у нее в душе скрывались демоны. Этот момент, однако, быстро миновал. Она откинулась на спинку большого вращающегося кресла, прикрепленного к палубе, прижалась к нему, и ему снова стало хорошо. В последний раз здравый смысл предостерег Келли, что здесь скрывалось что-то странное. Но ведь тут не было демонов, правда?

— Тебе лучше спуститься вниз.

— Почему?

— Сегодня солнце будет жечь вовсю. В медицинском шкафчике есть крем от загара, в главном гальюне.

— Гальюне?

— В туалете!

— Почему на судне все называется по-другому?

— Для того чтобы моряки чувствовали себя тут хозяевами, — засмеялся Келли. — А теперь — брысь! Найди крем и как следует намажься, а то к ленчу ты будешь выглядеть свежеподжаренной.

На лице Пэм появилась гримаса:

— Мне понадобится душ. Можно?

— Отличная мысль, — отозвался Келли не оборачиваясь. — Не стоит пугать рыбу.

— Какой ты грубый! — Она шлепнула его по руке и побежала вниз.

* * *

— Исчезла, прямо-таки исчезла, — проворчал Ореза. Он склонился над прокладочным столом на станции береговой охраны Томас-Пойнт.

— Надо было осмотреть район с воздуха, поднять вертолет или еще что-то, — заметил штатский.

— Прошлой ночью не имело смысла. Черт побери, чайки выдержали этот шторм, сидя на поверхности.

— Но куда он мог деться?

— Понять не могу. Может, утонул. — Ореза смотрел на карту сердитым взглядом. — Вы говорите, что он направлялся на север. Мы побывали во всех этих портах, а Макс проверил западный берег. Вы уверены, что дали нам правильное описание яхты?

— Уверен? Да мы сделали все что можно, едва ли не купили им эту проклятую яхту! — Штатский был тоже раздражен — двадцать восемь часов без сна на одном кофеине, не говоря уже о непрерывной качке и морской болезни на катере береговой охраны. Ему казалось, что желудок выстлан стальными стружками. — Может быть, он утонул, — проворчал штатский, сам не веря тому ни на минуту.

— А это решило бы вашу проблему? — Попытка главного старшины неуместно пошутить вызвала предупреждающий взгляд начальника станции — седовласого уоррент-офицера Пола Инглиша.

— Понимаете, — произнес штатский, близкий к состоянию полного изнеможения, — я не думаю, что что-то сможет решить эту проблему, но мне поручили попытаться.

— Сэр, мы провели тяжелую ночь. Моя команда устала, и, если у вас нет по-настоящему весомой причины продолжать поиски, я советую вам поспать.

Штатский поднял голову и посмотрел на Мануэла Орезу с усталой улыбкой, словно извиняясь за предыдущие слова.

— Главный старшина Ореза, с вашим здравым смыслом вам давно следовало быть офицером.

— Если я такой умный, то почему мы прошлой ночью упустили; нашего друга?

— А этот парень, которого мы видели на рассвете?

— Келли, бывший боцман на военно-морском флоте, на него можно положиться.

— Слишком молодой для боцмана, не правда ли? — спросил Инглиш, разглядывая неважную фотографию, сделанную при свете прожектора. Он недавно появился на этой станции.

— Он получил это звание вместе с морским крестом, — объяснил Ореза.

Штатский поднял голову:

— Значит, вы не считаете...

— Никаких шансов.

Штатский покачал головой, встал, на мгновение остановился и затем отправился в спальню. Они снова выйдут в море еще до рассвета, и нужно как следует выспаться.

— Итак, как было дело? — спросил Инглиш, едва штатский вышел из комнаты.

— У этого парня куча оборудования, капитан. — Поскольку Инглиш занимал пост начальника станции, он имел право на такое обращение, тем более что позволил Португальцу управлять своим катером, как тот считал нужным. — Так что ему приходится мало спать.

— Он останется с нами длительное время, хотя и не постоянно, поэтому я хочу, чтобы ты проявлял к нему должное уважение.

Ореза постучал карандашом по карте.

— Я по-прежнему считаю, что это лучшее место, с которого можно вести наблюдение, и знаю, что мы можем положиться на этого парня.

— А этот парень говорит «нет».

— Он не моряк, мистер Инглиш. Я не возражаю, когда он говорит мне, что нужно делать, но он не имеет достаточной подготовки, чтобы говорить мне как. — Ореза обвел карандашом точку на карте.

— Мне это не нравится.

— От тебя никто не требует, чтобы это тебе нравилось, — заметил более высокий мужчина. Он раскрыл складной нож и разрезал плотную бумагу, в которую был завернут пластмассовый пакет с белым порошком внутри. — Всего несколько часов работы — и у нас триста тысяч долларов. Тебе этого мало, или я что-то упустил?

— И это только начало, — добавил третий.

— Как мы поступим с яхтой? — спросил мужчина, выразивший сомнения.

Высокий парень оторвался от своего занятия и посмотрел на него.

— Ты избавился от паруса?

— Да.

— Ну что ж, яхту мы можем спрятать куда-нибудь.., но, пожалуй, безопаснее утопить ее. Да, так мы и поступим.

— А Анджело? — Все трое посмотрели на лежащего на полу мужчину. Он все еще не пришел в сознание, и по лицу его стекала кровь.

— Пожалуй, утопим и его тоже, — заметил высокий мужчина без особых колебаний. — Прямо здесь, тут неплохое место.

— Через пару недель от него ничего не останется. Здесь масса всякой морской живности. — Третий махнул рукой в сторону берега, заливаемого приливом.

— Теперь ты видишь, как все просто? Анджело нет, яхты тоже нет, никакого риска, и триста тысяч баксов. Что еще можно пожелать, Эдди?

— Его друзьям это может не понравиться. — Замечание прозвучало скорее как желание как-то возразить, а не как моральное убеждение.

— Какие друзья? — спросил Тони, не поднимая головы. — Он заложил нас, верно? Сколько друзей есть у осведомителя?

Логика ситуации убедила Эдди, и он подошел к лежащему без сознания Анджело. Кровь все еще сочилась из его многочисленных ран, когда при дыхании медленно двигалась грудь. Наступило время положить этому конец. Эдди понимал это; он просто старался отодвинуть неизбежное. Он достал из кармана небольшой автоматический пистолет 22-го калибра, приставил дуло к затылку Анджело и нажал на спусковой крючок. Тело содрогнулось, затем безжизненно вытянулось. Эдди отложил в сторону свой пистолет и вытащил мертвое тело наружу, оставив Генри и его приятеля заниматься более важным делом. Они прихватили с собой рыболовные сети, и Эдди завернул в них труп, прежде чем сбросить его в воду позади своей маленькой моторной лодки. Эдди был осторожным человеком и оглянулся вокруг, но здесь вряд ли следовало опасаться любопытных. Он включил мотор, и катер отправился на поиски подходящего места, обнаруженное ими в нескольких сотнях ярдов от яхты. Там он выключил мотор, и катер дрейфовал, пока Эдди привязывал тяжелые бетонные блоки к сети, в, которую был закутан Анджело. Шести блоков оказалось достаточно, чтобы погрузить его тело на дно, которое находилось на глубине восьми футов. Вода здесь была очень прозрачной, и это беспокоило Эдди, пока он не увидел, что дно прямо-таки кишит крабами. Труп Анджело исчезнет, меньше чем через пару недель. Это было значительным усовершенствованием в процедуре ведения их дел, и его следовало запомнить на будущее. Избавиться от маленькой парусной яхты будет труднее. Ему придется найти место поглубже, но в его распоряжении целый день.

* * *

Келли изменил курс вправо, чтобы избежать группы спортивных яхт. Остров был уже в пределах видимости, милях в пяти. Не то чтобы это было живописное зрелище, всего лишь возвышение на горизонте, без единого деревца, но это был его остров, и там он чувствовал себя обособленно. Единственным недостатком был плохой прием телевизионных программ.

У острова Бэттери-Айленд была длинная и ничем не примечательная история. Его теперешнее название, скорее ироничное, чем соответствующее действительности, появилось в начале девятнадцатого века, когда какой-то предприимчивый военный решил установить здесь небольшую батарею, чтобы перекрыть узкое место при входе в Чесапикский залив и сделать его недоступным для британских кораблей, плывших к Вашингтону, округ Колумбия, с целью наказать новую нацию, которая осмелилась бросить вызов самому мощному в мире военно-морскому флоту. Командующий британской эскадрой заметил на острове безобидные клубы порохового дыма и больше для забавы, чем для уничтожения, подвел один из своих кораблей в пределы досягаемости пушечного огня и сделал несколько залпов из мощных пушек на нижней палубе. Добровольцы, обслуживавшие пушки на островной батарее, решили не искушать судьбу, бросились наперегонки к своим весельным лодкам и переправились на континент. Вскоре после этого на остров на полубаркасе высадился десант, состоявший из матросов и нескольких королевских морских пехотинцев. Поработав веслами, они вбили клинья в запальные отверстия — это называлось «заклепать орудия». Затем британская эскадра возобновила неторопливое движение вверх по реке Патьюксент, откуда их армия прошла к Вашингтону, вынудив Долли Медисон^[1] покинуть Белый дом, и вернулась обратно. Далее британские силы двинулись в Балтимор, где результат столкновения оказался несколько иным.

* * *

Бэттери-Айлэнд, став, несмотря на очевидную неохоту властей, федеральным владением, сделался стеснительным подстрочным примечанием к поразительно бесполезной войне. Поскольку на острове не было никого, кто мог бы ухаживать за земляными укреплениями, сорняки скоро захватили его, и такое положение продолжалось в течение почти сотни лет.

В 1917 году началась первая американская по-настоящему иностранная война, и Военно-морской флот США, внезапно столкнувшийся с угрозой со стороны подводных лодок, нуждался в уединенном месте для испытания своей артиллерии. Бэттери-Айлэнд показался идеальным местом, всего в нескольких часах плавания от Норфолка. В течение ряда месяцев осенью этого года двенадцати — и четырнадцатидюймовые пушки линейных кораблей грохотали в этом районе, и в результате их снаряды разнесли почти треть острова ниже уровня отлива, а также изрядно перепугали перелетных птиц, которые уже давно поняли, что здесь им не угрожают ружья охотников. Единственным новым событием, случившимся вблизи острова, было затопление сотни грузовых судов, построенных во время первой мировой войны. Суда, затопленные в нескольких милях к югу, быстро обросли водорослями и стали походить на острова.

Новая война и новое оружие пробудили заснувший было остров к жизни. Базе военно-воздушных сил ВМС, находящейся поблизости, понадобился полигон для того, чтобы пилоты могли испытывать вооружение. Удачное совпадение — расположенный поблизости остров Бэттери-Айлэнд и десятки затопленных судов, оставшихся после первой мировой войны, создали идеальный полигон для бомбардировки. В результате на острове были выстроены три массивных железобетонных бункера для наблюдения за ходом испытаний, откуда офицеры могли следить за тем, как бомбардировщики TBF и SB2C заходили на цели, которые имитировали острова и корабли, и разносили их в пыль. Это продолжалось до тех пор, пока одна из бомб не задержалась на бомбосбрасывателе чуть дольше чем следовало и не уничтожила один из бункеров, к счастью, оказавшийся в этот момент пустым. Место расположения уничтоженного бункера выровняли из соображений порядка, а сам остров превратили в спасательную станцию: находившийся там спасательный катер быстро реагировал на случающиеся поблизости авиакатастрофы. Для этого понадобилось построить бетонный пирс и ангар для судов, а также переоборудовать два Оставшихся бункера. Короче говоря, остров принес немалую пользу местной экономике, если не федеральному бюджету, пока появление вертолетов не сделало спасательные суда излишними, и остров был объявлен бесполезным. Так что он оставался никому не нужным в списке бесполезной федеральной собственности, пока Келли не удалось арендовать его.

Пэм улеглась на одеяле, наслаждаясь теплыми солнечными лучами, густо обмазанная кремом, предохраняющим от солнечного ожога. У нее не было купального костюма, поэтому она надела только трусики и лифчик. Это не вызывало раздражения у Келли, однако неуместность такой одежды смутно беспокоила его по причине, не поддающейся логическому анализу. Как бы то ни было, его главной задачей было управлять яхтой. Рассмотреть ее тело он сможет и позже, говорил он себе каждую минуту, хотя глаза то и дело обращались в сторону Пэм, словно стараясь убедиться, что она по-прежнему здесь.

Келли ушел еще немного вправо, уклоняясь от большой рыболовной яхты, затем взглянул на Пэм. Она спустила бретельки своего лифчика, чтобы загар был равномерный. Келли одобрительно улыбнулся.

Звук заставил обоих вздрогнуть, когда неожиданно раздались короткие громкие гудки рыболовного судна. Келли оглянулся по сторонам и заметил яхту, которая находилась в двух сотнях ярдов слева. Она была единственным судном, которое оказалось достаточно близко, чтобы вызвать у него беспокойство, и она же, по-видимому, подавала гудки. На ходовом мостике мужчина размахивал руками. Келли повернул штурвал влево, чтобы подойти поближе, и через несколько минут «Спрингер» покачивался рядом с яхтой. Кем бы ни был этот мужчина, понял Келли, он был плохо знаком с морем, поэтому, когда Келли остановил свою яхту футах в двадцати от него, он держал руку на дросселях.

— Что случилось? — спросил Келли через громкоговоритель.

— Мы потеряли винты! — крикнул в ответ смуглый мужчина. — Что нам теперь делать?

Гребите веслами, едва не ответил Келли, но вовремя удержался. Это было бы не слишком вежливо. Он подвел «Спрингер» поближе, чтобы оценить ситуацию. Попавшая в беду яхта была средних размеров, относительно недавно построенная, класса «Гаттерас». Мужчина на ходовом мостике был среднего роста, примерно пяти футов восьми дюймов, ему было за пятьдесят, голый до пояса, с грудью, густо заросшей черными волосами. Рядом стояла женщина, тоже расстроенная.

— Не осталось ни одного винта? — спросил Келли, когда подвел яхту поближе.

— Думаю, мы попали на песчаную отмель, — объяснил мужчина. — Примерно в полумиле отсюда. — Он указал на место, которое Келли обогнул.

— Это верно, там есть такая отмель. Могу взять вас на буксир, если хотите. У вас есть достаточно прочный буксировочный трос?

— Да! — с готовностью ответил мужчина и подошел к канатному ящику на носу. Женщина выглядела смущенной.

Келли отошел подальше от потерявшей ход яхты, следя за действиями ее «капитана» — он применил это звание с иронией. Мужчина не разбирался ни в морских картах, ни в том, как надлежит привлечь внимание другого судна, если попал в беду. Он даже не имел представления, как вызвать береговую охрану. Все, что он сделал, — это купил яхту класса «Гаттерас». И хотя такой выбор был для него лестным, Келли все-таки считал, что заслуга принадлежит не нынешнему владельцу, а тому, кто ее продал и сумел убедить его в достоинствах яхты. Но тут мужчина удивил Келли. Он умело обращался с тросом и дал знак «Спрингеру» подойти поближе.

Келли подвел корму к носу потерявшей ход яхты, затем спустился вниз и закрепил буксировочный трос на массивной утке, прикрепленной к транцу. Пэм встала и следила за происходящим. Келли взбежал на ходовой мостик и чуть передвинул вперед дроссели.

— Включите свое радио, — крикнул он хозяину «Гаттераса». — Оставьте перо руля в прямом положении, пока я не дам другую команду. Понятно?

— Понятно.

— Надеюсь на это, — шепнул себе под нос Келли и сдвинул вперед дроссели своих дизелей до тех пор, пока буксировочный трос не натянулся.

— Что с ним произошло? — спросила Пэм.

— Люди забывают, что под всей этой водой находится дно. Стоит задеть его с достаточной силой, и можно что-нибудь сломать. — Он сделал паузу. — Тебе лучше бы одеться поприличней.

Пэм хихикнула и спустилась вниз. Келли осторожно увеличил скорость до четырех узлов, прежде чем начал поворачивать к югу. Ему приходилось проделывать это не один раз, и Келли ворчал про себя, что, если ему придется заниматься этим чаще, он отпечатает специальные бланки для оплаты за услуги.

Келли подвел «Спрингер» к пирсу очень медленно, все время помня о яхте, которую буксирует, сбежал с мостика, чтобы сбросить кранцы, затем перепрыгнул на пирс и закрепил пару швартовочных тросов. После этого он поспешил к «Гаттерасу». Владелец яхты уже приготовил свои швартовы и кинул их Келли, стоящему на пирсе, а сам сбросил кранцы. Келли пришлось подтянуть яхту на несколько футов — хорошая возможность продемонстрировать свои мускулы перед Пэм. Ему понадобилось всего пять минут, чтобы надежно пришвартовать «Гаттерас», затем Келли сделал то же самое со «Спрингером».

— Это ваша яхта?

— Пожалуй, — ответил Келли. — Добро пожаловать на мой остров.

— Сэм Розен, — представился мужчина и протянул руку. За это время он успел надеть рубаху, и, хотя у него была сильная рука, Келли заметил, что кожа на ней кажется нежной, как у ребенка.

— Джон Келли.

— Моя жена Сара.

— Вы, должно быть, за штурмана на яхте, — улыбнулся Келли. Сара была невысокого роста, излишне полноватая, и в ее карих глазах смущение мешалось с радостным изумлением.

— Разрешите поблагодарить вас за оказанную нам помощь, — произнесла она с нью-йоркским акцентом.

— Морской закон, мадам. Так что же случилось?

— Глубина на карте в том месте, где мы сели на мель, была шесть футов, а осадка у яхты всего четыре! А низшая точка отлива была пять часов назад! — возмущенно воскликнула женщина. Она не сердилась на Келли, просто он оказался ближайшей целью, а ее муж уже выслушал все, что она хотела сказать.

— Песчаная мель постепенно нарастала из-за штормов, бушевавших прошлой зимой, но моя карта показывает меньшую глубину. К тому же там вязкое дно.

В это время к ним подошла Пэм, одетая почти презентабельно, и Келли вспомнил, что не знает ее фамилии.

— Привет! Меня зовут Пэм.

— Не хотите ли освежиться? У нас целый день, в течение которого мы должны решить вашу проблему.

Все выразили согласие, и Келли повел их к своему дому.

— Что это такое, черт возьми? — удивленно спросил Сэм Розен. «Это» был один из бункеров площадью в две тысячи квадратных футов и крышей в три фута железобетона. Все сооружение было выстроено из железобетонных плит и было почти таким же прочным, как выглядело на первый взгляд. За ним находился второй бункер, размером поменьше.

— Это все принадлежало Военно-морскому флоту, а я арендовал.

— Они построили для вас отличный пирс, — заметил Розен.

— Да, совсем неплохой, — согласился Келли. — Вы не будете возражать, если я спрошу, чем вы занимаетесь?

— Я — хирург, — ответил Розен.

— Вот как? — Это объясняло мягкость рук.

— Он — профессор хирургии, — поправила мужа Сара. — А вот в управлении яхтой ничего не смыслит.

— Просто проклятые карты устарели! — ворчал профессор, когда Келли вел их в бункер. — Вы не слышали об этом?

— Вот что, ребята, теперь все это достояние истории, а ленч и пиво позволят нам изучить случившееся в более удобной обстановке. — Келли сам удивился собственным словам. И в следующее мгновение Келли услышал резкий щелчок выстрела, донесшийся откуда-то с юга. Удивительно, как далеко разносится звук по воде.

— Вы слышали? — У Сэма Розена тоже был острый слух.

— Наверно, какой-нибудь мальчишка охотится за ондатрой со своей малокалиберкой, — решил Келли. — У нас здесь очень спокойно. Осенью бывает немного шумно на рассвете — охотятся на уток и гусей.

— Я вижу у вас стоят щиты. Вы тоже охотитесь?

— Больше не охочусь, — ответил Келли. Розен понимающе посмотрел на него, и Келли решил, что его первая оценка мужчины была ошибочной.

— И давно?

— Порядочно. Откуда вы знаете?

— Сразу после окончания резидентуры я служил на Иводзиме и Окинаве. На плавучем госпитале.

— А-а, во времена всех этих камикадзе?

— Да, пришлось изрядно повеселиться. А как вы провели свою службу? — спросил Розен.

— Обычно на животе, — с усмешкой ответил Келли.

— Легкий водолаз? Вы похожи на легкого водолаза, — сказал Розен. — Мне пришлось лечить нескольких.

— Да, почти, только еще глупее. — Келли набрал комбинацию цифр на тяжелой двери и открыл ее.

Внутреннее убранство бункера удивило всех гостей. Когда Келли получил право на аренду острова, бункер был разделен толстыми бетонными стенами на три большие голые комнаты, но теперь он выглядел почти как жилая квартира, с окрашенными стенами из сухой штукатурки и коврами. Даже потолок не был голым. Узкие бойницы остались единственным напоминанием о том, чем это было раньше. Мебель и ковры свидетельствовали о влиянии Патриши, однако царивший здесь ныне беспорядок говорил, что сейчас тут жил только мужчина. Все было аккуратно расставлено, но ощущалось, что это сделано не женской рукой. Розены заметили, что в кухню их проводил хозяин дома; он же достал продукты из старомодного холодильника, в то время как Пэм бродила по дому с широко открытыми от удивления глазами.

— Здесь приятно и прохладно, — заметила Сара. — А вот зимой, готова поспорить, сыро.

— Не так, как вы думаете. — Келли указал на радиаторы батарей по всему периметру стены. — Паровое отопление. Этот бункер был выстроен по федеральным спецификациям. Здесь все работает и все стоит слишком дорого;

— Как вам удалось арендовать такой остров? — спросил Сэм.

— Помог один из друзей. Федеральное имущество, в котором государство больше не нуждается.

— Должно быть, влиятельный друг, — заметила Сара, с восхищением разглядывая холодильник, вделанный в стену.

— Да.

* * *

Вице-адмирал Уинслоу Холланд Максвелл находился в своем кабинете, который располагался в Пентагоне, на кольце "Е". Это был наружный кабинет, и он мог восхищаться прекрасной панорамой Вашингтона, а также толпой демонстрантов, сердито подумал он. «Детоубийцы!» — было написано на одном плакате. В толпе виднелся даже флаг Северного Вьетнама. Этим утром монотонные выкрики искажались толстыми стеклами окон. Он слышал их ритм, но не сами слова, и бывший летчик-истребитель так и не мог решить, что приводит его в большую ярость.

— Это для тебя не слишком хорошо. Голландец.

— Будто я сам этого не знаю, — проворчал Максвелл.

— Свобода заниматься этим — одно из тех завоеваний, которые мы защищаем, — напомнил контр-адмирал Казимир Подулски, не сумев завершить этот прыжок веры, несмотря на собственные слова. Для этого требовалось от него слишком многое. Его сын погиб над Хайфоном в истребителе-бомбардировщике А-4. Об этом событии сообщили газеты, главным образом из-за того, что отец молодого летчика занимал такую высокую должность. В течение следующей недели поступило одиннадцать анонимных телефонных звонков. Некоторые злорадно смеялись, некоторые спрашивали его измученную жену, куда послать некролог. — Все это добрые, миролюбивые, чувствительные молодые люди.

— Тогда почему у тебя такое хорошее настроение, Каз?

— Вот это нужно спрятать в стенной сейф, Голландец. — Подулски передал ему тяжелую папку. По краю ее шла красно-белая полоса, а посреди виднелось кодовое название: «Зеленый самшит».

— И они намерены позволить нам заняться этим? — Недоумение Максвелла было очевидным.

— Мне понадобилось доказывать до половины четвертого, но я получил положительный ответ. Правда, допуск дан лишь немногим из нас. Нам дали указание провести исчерпывающее исследование возможности осуществления этого проекта. — Адмирал Подулски опустился в глубокое кожаное кресло и закурил. После смерти сына его лицо осунулось, но кристально-голубые глаза горели так же ярко, как и раньше.

— Они собираются разрешить нам приступить к планированию операции. — Максвелл и Подулски добивались этого несколько месяцев, не рассчитывая всерьез, что получат добро на проведение операции.

— Да разве кто-нибудь заподозрит нас? — спросил адмирал, родившийся в Польше, с иронической улыбкой. — Они хотят, чтобы мы не оставили никаких следов.

— Джим Грир тоже? — спросил Голландец.

— Он у нас лучший представитель разведывательного сообщества, если только ты не скрываешь от меня кого-нибудь еще.

— На прошлой неделе я слышал, что он только-только приступил к работе в ЦРУ, — предупредил Максвелл.

— Превосходно. Нам нужен хороший разведчик, а он по-прежнему носит свою голубую форму, насколько я заметил в последний раз.

— Занимаясь этим, мы наживем себе множество врагов. Подулски сделал жест в сторону окна, из-за которого доносился глухой шум. Контр-адмирал почти не изменился с 1944 года, с тех времен, когда служил на «Эссексе».

— Разве рядом со всем тем, что всего в сотне футов от нас, еще несколько врагов будут иметь значение?

— Сколько времени принадлежит вам эта яхта? — спросил Келли, открывая вторую банку пива. Ленч был примитивным — холодная закуска и хлеб, которые запивали пивом.

— Мы купили ее в прошлом октябре, но плаваем на ней только два месяца, — признался доктор. — Однако я закончил курсы управления малыми моторными судами и даже оказался лучшим в своей группе. — Этот человек оказывается лучшим почти во всем, подумал Келли.

— Вы здорово умеете обращаться с канатами, — заметил он главным образом для того, чтобы сказать ему что-то приятное.

— Хирурги превосходно вяжут узлы.

— А вы тоже доктор, мадам? — Келли повернулся к Саре.

— Я фармаколог. Кроме того, преподаю в Хопкинсе.

— Вы с женой давно живете здесь? — спросил Сэм, и разговор как-то неловко затих.

— Нет, мы только что встретились, — простодушно сообщила Пэм.

Вполне естественно, больше всех смутился Келли. Оба врача восприняли эту новость как само собой разумеющееся, но Келли беспокоился, что они сочтут его соблазнителем молодой девушки. Такие мысли не шли у него из головы, пока он не понял, что никого это особенно не интересует.

— Пойдемте, взглянем на этот винт. — Келли встал из-за стола. Розен последовал за ним, и они вышли из бункера. Снаружи становилось все жарче, и лучше всего было закончить работу как можно быстрее. Во втором бункере размещалась мастерская Келли. Он выбрал пару гаечных ключей и подкатил к двери портативный воздушный компрессор.

Пару минут спустя компрессор уже стоял рядом с яхтой доктора, и Келли застегнул на себе пояс с балластом.

— Я не могу чем-нибудь помочь? — спросил Розен. Келли покачал головой и снял рубашку.

— Нет, не стоит. Если компрессор остановится, я сразу это замечу, да и глубина здесь не больше пяти футов.

— Мне никогда не приходилось заниматься этим. — Наметанным взглядом Розен окинул торс Келли, обратив внимание на несколько отдельных шрамов, которые хороший хирург без труда сделал бы куда менее заметными. Затем он вспомнил, что на поле боя хирурги редко имеют время для косметических операций.

— А мне приходилось, и тут и там, — отозвался Келли, направляясь к лестнице на стене пирса, ведущей к воде.

— Не сомневаюсь, — тихо, как бы про себя, произнес Розен. Через четыре минуты по часам Розена Келли уже поднимался по лестнице.

— Решил вашу проблему. — Он положил остатки обоих винтов на бетонный пирс.

— Господи! Так на что мы напоролись? Келли сел на поверхность пирса, чтобы снять тяжелый пояс. Было видно, что он с трудом удерживается от смеха.

— Вы напоролись на воду, доктор, на обычную воду.

— Что?

— Прежде чем купить яхту, вы приглашали специалиста осмотреть ее?

— Разумеется. Страховая компания настояла на этом. Я нашел отличного специалиста. Он предъявил мне счет на сотню баксов.

— Вот как? И какие же недостатки он обнаружил? — Келли встал и выключил компрессор.

— Практически никаких. Он сказал только, что с раковинами не все в порядке, и я заставил сантехника проверить их, но они оказались в норме. Я подумал, что специалисту нужно было что-то обнаружить, раз я плачу ему, верно?

— Раковины?

— Именно, это он сказал мне по телефону. У меня где-то лежит письменный документ, но он передал мне информацию и по телефону.

— Ну конечно, раковины! — засмеялся Келли. — Только не те, над которыми, моют руки.

— Что вы хотите этим сказать? — голос Розена звучал сердито, потому что он не мог понять, в чем суть шутки.

— Ваши винты пострадали от электрохимической коррозии. В результате ее на поверхности винта, в состав которого входит не один, а несколько металлов, появляются раковины. Начинается процесс коррозии. Когда вы налетели на мель, она просто изогнула их. Винты были уже полны раковин. Разве на курсах вам не говорили об этом?

— Да, говорили, но...

— Но вы только что узнали нечто важное, доктор Розен. — Келли протянул ему остатки винта. Было видно, как на поверхности лопастей, покрытых раковинами, выступали хлопья, легко отделяющиеся от металла. — Это была бронза.

— Черт возьми! — Хирург взял в руки разрушенный винт и отколупнул пластинку.

— Специалист хотел сказать вам, чтобы вы заменили цинковые аноды. Они поглощают гальваническую энергию. Их нужно заменять каждые пару лет, и это предохранит винты и перо руля от разрушения. Я не знаком с научными аспектами этого явления, но знаю, к чему это приводит. Перо руля тоже нужно заменить, но с этим можно и подождать. А вот что вам действительно необходимо, так это два винта.

Розен посмотрел на воду и выругался:

— Идиот.

Келли сочувственно засмеялся.

— Доктор, если это самая большая ошибка из всех, что вы допустили в этом году, вам крупно повезло.

— Так что же мне делать?

— Я позвоню и закажу вам пару винтов. Я знаю одного парня на верфи Соломона, и он пришлет их сюда, наверно, завтра. — Келли развел руками. — Ничего особенно страшного, верно? А теперь я хочу взглянуть на ваши карты.

И точно, после проверки Келли убедился, что картам пять лет.

— Карты нужно менять каждый год, доктор.

— Проклятье!

— Хотите хороший совет? — спросил Келли с улыбкой. — Не принимайте все это близко к сердцу. Лучший урок тот, что причиняет некоторую боль, но не слишком большую. Вы учитесь на нем и продолжаете жить дальше.

Доктор успокоился и наконец позволил себе улыбнуться:

— Думаю, вы правы, но Сара никогда не позволит мне забыть об этом.

— А вы свалите всю вину на карты, — предложил Келли.

— Вы согласны поддержать меня?

— Мужчины должны поддерживать друг друга в трудных обстоятельствах, — усмехнулся Келли.

— Знаете, мистер Келли, думаю, мы будем друзьями.

— Так где же эта сука, черт возьми? — бросил Билли.

— Откуда я знаю? — не менее сердито ответил Рик. Он боялся, что скажет Генри, когда вернется. Две пары глаз взглянули на женщину в комнате.

— Ты ее подруга, — сказал Билли.

Дорис уже дрожала. Ей хотелось выбежать из комнаты, но она знала, что нигде не найдет для себя безопасного места. Ее руки дрожали, когда она увидела, что Билли направился к ней, но не сделала попытки уклониться от удара, опрокинувшего ее на пол.

— Лучше скажи, стерва, все, что тебе известно!

— Я ничего не знаю! — закричала она, чувствуя, как горит то место на лице, куда пришелся удар. Она посмотрела на Рика в поисках сочувствия, но увидела, что его лицо осталось совершенно безучастным.

— Тебе что-то известно, и будет лучше, если ты расскажешь нам об этом прямо сейчас, — сказал Билли. Он наклонился, расстегнул ее шорты, затем выдернул ремень из своих брюк.

— Скажи остальным, пусть войдут, — сказал он Рику. Дорис встала с пола, не ожидая приказа, обнаженная до пояса. По ее лицу катились слезы, тело содрогалось от рыданий в ожидании боли. Она боялась даже съежиться — укрыться все равно было негде. Дорис знала, что Пэм собирается бежать, и это было ее единственным удовлетворением. Она не была знакома с планом бегства и, когда ремень засвистел в воздухе, понимала, что не сможет сообщить им ничего, что нанесло бы вред подруге. Как ни мучительна была боль, ее утешало, что все-таки Пэм удалось скрыться.

Глава 3 Неволя

Уложив снаряжение, необходимое для пребывания под водой, в мастерскую, Келли взял двухколесную тележку и выкатил ее на пирс, чтобы разгрузить привезенное продовольствие. Розен настоял на том, чтобы помочь ему. Новые винты привезут катером только завтра — торопиться некуда.

— Значит, — заметил Келли, — вы учите хирургии?

— Вот уже восемь лет. — Розен выровнял коробки на тележке.

— Вы непохожи на хирурга.

Розен воспринял комплимент с удовлетворенной улыбкой.

— Далеко не все хирурги выглядят как скрипачи. Мой отец работал каменщиком.

— А мой — пожарным. — Келли покатил нагруженную тележку к бункеру.

— К вопросу о хирургах... — Розен показал на грудь Келли. — Вас оперировали хорошие специалисты. Вот эта рана была, наверно, тяжелой.

Келли едва не остановился.

— Да, в тот раз я был очень невнимательным. Впрочем, на самом деле это не так страшно, как выглядит. Просто поцарапано легкое.

Розен фыркнул:

— Да, вижу. Должно быть, не достало до сердца всего пару дюймов. Никаких оснований для беспокойства. Келли начал перекладывать коробки в кладовую.

— Приятно поговорить с понимающим человеком, — заметил он, снова вздрагивая от ощущения пули, отбросившей его назад. — Как я уже сказал, сам виноват — был невнимательным.

— Сколько времени вы провели там?

— Всего? Месяцев восемнадцать. Это зависит от того, как считать время, проведенное в госпитале.

— Я видел, у вас в каюте висит орден «Морского креста». Вы получили его за эту операцию? Келли покачал головой.

— Нет, за другую. Мне пришлось отправиться на север и доставить обратно летчика со сбитого А-6. Тогда я не был ранен, но заболел чертовски сильно. Во-первых, весь перецарапался — там, в этих джунглях, масса колючих кустов. А потом от речной воды эти царапины раздулись; инфекция была — только держись, вы просто не поверите. Три недели провалялся в госпитале. Хуже всякого ранения.

— Да, похоже, это не слишком приятное место? — спросил Розен, когда они вернулись за остатком груза.

— Говорят, что там только змей водится сто видов. Девяносто девять из них — ядовитые.

— А та, что неядовитая?

Келли передал доктору коробку с припасами.

— А неядовитая просто откусывает тебе весь зад. — Он засмеялся. — Нет, мне там не очень понравилось. Но такова моя работа. Я спас сбитого летчика, и адмирал произвел меня в старшие боцманы, а затем вручил орден. Пошли, я проведу вас по всем помещениям моей красавицы. — Келли пригласил Розена подняться на борт. На осмотр яхты потребовалось пять минут. Доктор отметил, что на судне все удобства на месте, однако ничего лишнего.

Да, у этого парня все было в рабочем порядке, а карты самые новые. Келли достал еще одну банку пива из холодильника для доктора, затем одну для себя.

— А как было на Окинаве? — улыбнулся Келли. Каждый из них изучающе смотрел на другого, и каждому нравилось, что он видел. Розен пожал плечами и красноречиво фыркнул:

— Да уж не увеселительная прогулка. Работы по горло, да и камикадзе вроде считали, что красный крест на госпитальном судне делает его чертовски заманчивой целью.

— Вы продолжали работать, и когда они пикировали на вас?

— Раненые солдаты не могут ждать, Келли. Джон осушил свою банку.

— Я предпочитаю отстреливаться. Вот сейчас передам Пэм ее вещи, и мы снова вернемся в помещение с кондиционером. — Он пошел на корму и взял ее рюкзак. Розен уже поднялся на причал, и Келли бросил ему рюкзак девушки. Доктор запоздало поднял голову, и рюкзак упал на бетонную поверхность пирса. Из него высыпалось содержимое, и даже с расстояния в двадцать футов Келли мгновенно заметил неладное — еще прежде, чем голова доктора повернулась к нему.

Возле рюкзака лежала большая пластмассовая бутылочка из тех, что продаются по рецепту врачей, хотя на ней не было наклейки. Крышка отвалилась, и из бутылочки выкатилась пара таблеток.

Келли мгновенно все понял. Он медленно поднялся на причал. Розен поднял бутылочку, положил обратно рассыпавшиеся таблетки и защелкнул белую пластмассовую крышку. Затем он передал бутылочку Келли.

— Я знаю, что это не принадлежит тебе, Джон.

— Что это, Сэм?

Голос доктора не мог быть более бесстрастным.

— Фабричное название «Куаалюд». Это метакьюалон. Барбитурат, снотворное. Мы пользуемся им, чтобы отправлять больных в страну снов. Весьма сильнодействующее успокаивающее средство. Говоря по правде, даже слишком. Многие считают, что его нужно снять с производства и не продавать, даже по рецептам. Но на этой бутылочке нет наклейки. Значит, получена без рецепта.

Келли внезапно почувствовал себя усталым и очень старым. Словно его предали.

— Понятно.

— Ты не знал этого?

— Сэм, мы с ней только недавно встретились — и двадцати четырех часов не прошло. Мне ничего про нее не известно. Розен потянулся и на мгновение взглянул на горизонт.

— О'кей, теперь я вернусь к профессии врача. Ты увлекался наркотиками?

— Нет! Я ненавижу это проклятое зелье! Из-за него столько людей гибнет! — Гнев Келли был спонтанным и жестоким, но он не был направлен на Розена.

Профессор спокойно выслушал яростный ответ Келли. Наступила его очередь проявить свой профессионализм.

— Успокойся. Тебе следует знать, что люди привыкают к этому наркотику. Как — не имеет значения. Но приходить в ярость не имеет смысла. Сделай глубокий вдох и медленный выдох.

Келли выполнил команду доктора и даже улыбнулся неуместности происходящего.

— Ты рассуждаешь в точности, как мой отец.

— Пожарные — умные люди. — Розен помолчал. — Итак, у твоей подруги существует серьезная проблема. Но она кажется мне приятной девушкой, а ты — настоящим мужчиной. Попытаемся решить эту проблему или нет?

— Пожалуй, это в первую очередь зависит от нее, — произнес Келли с оттенком горечи в голосе. Чувство, что его словно предали, не проходило. Он снова открыл постороннему человеку свое сердце, и вот теперь ему придется смириться с тем, что открыл его наркотикам или тому, что делают наркотики с человеком. По-видимому, все это — напрасно потраченное время.

Розен посмотрел на него суровым взглядом.

— Совершенно верно, это зависит от нее, но в определенной степени и от тебя, а если ты будешь вести себя как идиот, то ничем ей не поможешь.

Келли был поражен тем, как разумно рассуждал доктор при создавшихся обстоятельствах.

— Должно быть, ты очень хороший врач.

— Я — чертовски хороший врач, — подтвердил Розен. — Наркотики — не моя область, но Сара здорово в этом разбирается. Не исключено, что вам обоим здорово повезло. Пэм — хорошая девушка, Джон, но что-то тревожит ее. Она нервничает — если ты сам этого не заметил.

— Да, пожалуй, но... — И какая-то часть мозга Келли воскликнула: «Заметил!»

— Но в первую очередь ты обратил внимание на то, что она красивая. Мне тоже когда-то, было меньше тридцати, Джон. Пошли, пора заниматься делом. — Он остановился и взглянул на Келли. — Может, я упустил что-то?

— Меньше года назад я потерял жену. — За минуту или две он объяснил, что случилось.

— И ты думал, что, может быть, она...

— Да, пожалуй. Глупо, правда? — Келли не мог понять, почему он так откровенен с Розеном. Почему не позволить Пэм делать все, что ей угодно? Но это не было ответом. Если он так поступит, то будет пользоваться ею в своих эгоистичных интересах, выбросив ее потом, когда с нее опадет прелесть, как лепестки с розы. Несмотря на все трудности, которые ему пришлось пережить за последний год, он знал, что не может пойти на это, не может стать одним из таких людей. Он заметил, что Розен смотрит на него, не отрывая взгляда.

Доктор рассудительно покачал головой.

— У всех у нас есть свои слабые места. Ты превосходно подготовлен и обладаешь большим опытом, который помогает тебе справляться со своими проблемами. У нее нет ничего этого. Пошли, за дело. — Розен взял ручку тележки своими большими мягкими руками и покатил ее к бункеру.

Холодный воздух внутри помещения ощущался как поразительно жесткое дыхание реальности. Пэм пыталась развлечь Сару, но безуспешно. Может быть, Сара отнесла это за счет неловкой ситуации, создавшейся между ними, но ум врача всегда в действии, и она начала профессионально разглядывать сидящую перед ней девушку. Когда Сэм вошел в гостиную, Сара повернулась к нему и посмотрела на мужа взглядом, который был понятен даже Келли.

— Так что вот, я ушла из дома, когда мне было шестнадцать, — бормотала Пэм монотонным голосом, выдававшим больше, чем она догадывалась. Девушка тоже повернула голову к вошедшим, и ее глаза остановились на рюкзаке в руках Келли. Голос Пэм звучал поразительно хрупко — раньше Келли не замечал этого.

— Вот хорошо! Мне нужно взять кое-что из рюкзака. — Она подошла к Келли, взяла рюкзак из его рук и направилась в спальню. Келли и Розен смотрели ей вслед, затем Сэм передал жене пластмассовую бутылочку. Ей понадобился всего один взгляд.

— Я не знал об этом, — произнес Келли, испытывая необходимость оправдаться. — Я не видел, чтобы она брала что-то. — Он попытался вспомнить те моменты, когда Пэм исчезала из его поля зрения, и пришел к выводу, что она могла взять таблетки два или, может быть, три раза, и лишь теперь понял, почему у нее были такие мечтательные глаза, словно она была не от мира сего.

— Сара? — спросил Сэм.

— Триста миллиграмм. По-видимому, дело еще не зашло слишком далеко, но ей нужна профессиональная помощь.

Несколько секунд спустя в гостиную вошла Пэм и сказала, что забыла какие-то свои вещи на яхте. Руки у нее не дрожали, но только потому, что она сжимала их вместе. Она отчаянно пыталась контролировать себя, и это ей почти удавалось, но Пэм не была актрисой.

— Не вот это? — спросил Келли, протянув бутылочку. Наградой за жестокий вопрос был взгляд, похожий на хорошо нацеленный удар ножом в сердце.

Несколько секунд Пэм молчала. Ее глаза не отрывались от коричневой пластмассовой бутылочки, и первое, что увидел в них Келли, было внезапное голодное выражение, словно в мыслях она уже протянула руки к бутылочке, уже достала оттуда одну или больше таблеток, заранее предвкушая облегчение, которое она получала от проклятых наркотиков, ничуть не беспокоясь, даже не замечая, что в комнате присутствовали посторонние. Затем ее лицо залила краска стыда, она поняла, что тот образ, который она пыталась создать, стремительно исчезает. Но самое главное, после того как ее взгляд скользнул по лицам Сары и Сэма, глаза ее остановились на Келли, перебегая с бутылочки, которую он держал в руке, на его лицо. Сначала голод боролся со стыдом, но стыд одержал верх, и, когда ее взгляд сомкнулся с его взглядом, на ее лице появилось выражение ребенка, пойманного за чем-то нехорошим, однако непослушный ребенок и она сама стремительно повзрослели и превратились во что-то другое, когда Пэм поняла, что чувство, способное стать любовью, за несколько ударов сердца перерастало в презрение и отвращение. Ее дыхание мгновенно изменилось, стало сначала быстрым, потом прерывистым, пока не наступили рыдания, и она поняла, что наибольшее отвращение было в ее собственном сознании, потому что даже наркоман может заглянуть внутрь самого себя, а когда это происходит глазами других, ощущение становится только еще более жестоким.

— И-з-з-в-и-и-н-и м-ен-я, Ке-л-ли. Я н-е-е с-с-с-к-а-а-з-а-л-а т-е-е-б-е-е, — зарыдала она, съеживаясь прямо на глазах. Она увидела, что последний шанс исчезает и позади этого скрывается только отчаяние. Пэм отвернулась, содрогаясь в рыданиях, не в силах смотреть на человека, которого полюбила.

Для Терренса Келли наступил решающий момент. Он мог показать ей, что чувствовал себя преданным и обманутым, а мог продемонстрировать по отношению к девушке такое же сочувствие, которое продемонстрировала она сама меньше двадцати часов назад. Но решающим оказался ее взгляд, тот стыд, который был так очевиден. Он не мог просто стоять здесь. Ему нужно было сделать что-то, иначе его гордый образ исчезнет с такой же быстротой и неизбежностью, как исчез ее.

Глаза Келли наполнились слезами. Он подошел к Пэм, обнял ее, чтобы удержать на ногах, прижал к груди, как ребенка, потому что наступило время показать ей свою силу, отбросив в сторону все те мысли, что терзали его. Даже та противоречивая часть сознания, что отказывалась соглашаться с его действиями, прекратила в это мгновение хихикать: «А ведь я говорила тебе!», потому что у него в руках было сейчас существо, нуждающееся в поддержке и любви, слабое и беззащитное, такое страдающее, и на сомнения не было времени. Пока они стояли, прижавшись друг к другу, несколько минут, супруги Розен смотрели на них с личной тревогой и профессиональным бесстрастием.

— Я старалась, — прошептала наконец Пэм, — действительно старалась, но мне было так страшно.

— Все в порядке, — старался успокоить ее Келли, не совсем понимая, что она только что сказала. — Раньше ты помогла мне, и теперь моя очередь помочь тебе.

— Но... — Ее рыдания возобновились, и понадобилось не меньше минуты, прежде чем она сумела закончить:

— ..я не та, за кого ты меня принимаешь.

Келли позволил улыбке отразиться в его голосе, когда он упустил второе предостережение.

— Ты ведь не знаешь, что я думаю, Пэмми. Все в порядке. Поверь мне, все действительно в порядке. — Его внимание было полностью сосредоточено на девушке, которую он держал в своих объятиях, и он не заметил Сару Розен, подошедшую к ним.

— Давай прогуляемся, Пэм, — предложила она, и девушка согласно кивнула.

Сара вывела ее из гостиной, оставив Келли и Сэма смотреть друг на друга.

— Ты — настоящий мужчина. — Розен был явно удовлетворен правильностью своего более раннего диагноза по отношению к характеру этого человека. — Келли, какой ближайший город, где сейчас открыта аптека?

— Соломоне, пожалуй. А разве ее не следует отправить в больницу?

— Пусть Сара примет решение, но мне это не кажется необходимым.

Келли взглянул на пластмассовую бутылочку, которую все еще сжимал в руке.

— А сейчас я утоплю проклятую стерву!

— Ни в коем случае! — резко бросил Розен. — Я возьму с собой эти таблетки. На них есть номера партии, выпущенной на фабрике. Полиция сможет опознать, кем и как был похищен груз этих таблеток. Я запру бутылочку у себя на яхте.

— Тогда чем мы сейчас займемся?

— Ничем. Подождем немного.

Сара и Пэм вернулись через двадцать минут, держась за руки подобно матери и дочке. Голова у Пэм была теперь поднята, хотя в глазах все еще виднелись слезы.

— У нас здесь волевая девушка, парни, — заявила Сара. — Оказывается, она пыталась отказаться от наркотиков целый месяц безо всякой помощи.

— Сара говорит, что это не так уж трудно, — заметила Пэм.

— А мы сможем сделать это намного легче, — заверила ее Сара. Она передала мужу листок бумаги со списком. — Найди открытую аптеку, Сэм. А ты, Джон, запускай дизели на своей яхте. Прямо сейчас.

— Что с ней случится? — спросил Келли спустя тридцать минут. Они были в пяти милях от острова, и Соломоне проступил уже коричнево-зеленой линией у горизонта на северо-западе.

— Режим лечения вообще-то очень прост. Мы поддерживаем ее барбитуратами, постепенно уменьшая их дозу.

— Значит, вы даете ей наркотики, чтобы излечить ее от наркотиков?

— Совершенно верно, — кивнул Розен, — именно так проводится лечение. На то, чтобы из организма удалить все остатки наркотиков, требуется время. Тело становится зависимым от барбитуратов, и, если ты лишаешь его наркотиков слишком быстро, возможны неблагоприятные последствия — конвульсии и тому подобное. Бывает, от этого даже умирают.

— Что?! — встревоженно воскликнул Келли. — Я понятия не имел ни о чем этом, Сэм.

— А зачем тебе знать? Это наша работа, Келли. В данном случае Сара не видит особых трудностей. Успокойся, Джон. Ты даешь ей, — Розен достал из кармана список, переданный ему Сарой, — да, так я и думал, ты даешь ей фенобарбитал, чтобы ослабить симптомы отказа от наркотиков. Послушай, ты умеешь управлять яхтой?

— Да, — ответил Келли, зная, что последует дальше.

— Вот пусть каждый из нас и занимается своим делом. Согласен?

* * *

Служащие береговой охраны заметили, что штатский не хочет спать, а это отнюдь не содействовало их хорошему настроению. Не успели они оправиться от приключений предыдущего дня, как он уже встал, выпил кофе в комнате управления операциями и снова принялся рассматривать карты, обводя руками круги по отношению к курсу, который катер береговой охраны прошел накануне.

— Насколько быстро может плыть парусная яхта? — спросил он усталого и раздраженного главного старшину Мануэла Орезу.

— Вот эта? Да не слишком быстро. При благоприятном ветре и спокойном море узлов пять, может быть, чуть быстрее, при опытном шкипере. Эмпирическое правило для парусных яхт: яхта может плыть со скоростью один и три десятых от квадратного корня ее длины по ватерлинии. Для этой яхты скорость составит пять или шесть узлов. — Он надеялся, что штатский должным образом оценит этот тривиальный морской закон.

— Но прошлой ночью дул сильный ветер. — Штатский был явно недоволен.

— Небольшая парусная яхта не увеличивает скорость при большой волне. Наоборот, ее скорость уменьшается. Дело в том, что она тратит больше времени на вертикальную качку, чем на продвижение вперед.

— Тогда каким образом ей удалось ускользнуть от нас?

— Она ускользнула не от меня, ясно? — Ореза не совсем понимал, кем был этот мужчина и насколько высокое положение он занимал, но он не согласился бы со столь оскорбительными замечаниями даже от настоящего офицера — правда, настоящий морской офицер не стал бы преследовать его такими замечаниями; настоящий офицер прислушивался бы к его ответам и понял, что он хочет сказать. Старшина глубоко вздохнул, пожелав на этот раз — в виде исключения, — чтобы поблизости оказался офицер, способный объяснить создавшуюся ситуацию. Штатские прислушиваются к мнению офицеров, что в значительной мере отражает склад их ума. — Послушайте, сэр, это ведь вы сказали мне не приближаться к яхте, верно? Я предупредил вас, что мы потеряем ее из-за штормовых помех. Так и произошло. Эти старые радиолокаторы, установленные на катерах береговой охраны, никуда не годятся в плохую погоду и уж тем более, когда мы преследуем такую крохотную цель, как маленькая парусная яхта.

— Вы уже говорили об этом.

И буду повторять до тех пор, пока вы не поймете, с трудом удержался от ответа Ореза, успев заметить грозный взгляд мистера Инглиша. Португалец еще раз глубоко вздохнул и посмотрел на карту.

— Как вы считаете, где она сейчас?

— Залив не так уж и широк — у нас две береговые линии, которые нуждаются в проверке. Большинство домов имеет свои маленькие причалы, а с другой стороны — масса узких заливов. Если бы спросили мое мнение, я принялся бы обыскивать заливы. Ведь в таком месте легче спрятаться от преследования, чем у причала, верно?

— Значит, вы утверждаете, что яхта исчезла, — мрачно заметил штатский.

— Совершенно точно, — согласился Ореза.

— Мы потратили на это три месяца работы!

— Я в этом не виноват, сэр. — Старшина помолчал. — Послушайте, я думаю, что она скорее направилась на восток, чем на запад. Легче идти при попутном ветре, чем галсами навстречу ему. Это хорошая новость. А плохая состоит в том, что такую яхту можно вытащить из воды и погрузить на трейлер. Черт побери, она сейчас может быть уже в Массачусетсе.

Штатский поднял голову от карты.

— Именно это мне и хотелось сейчас от вас услышать!

— Вы хотите, чтобы я лгал вам, сэр?

— Три месяца подготовки — и все прахом!

Он просто не может примириться с неудачей, подумали одновременно Ореза и Инглиш. Нужно научиться мириться с промахами. Иногда море забирает у тебя что-то и вы из кожи вон лезете, чтобы обнаружить пропажу; большей частью это вам удается, но не всегда, и, когда вы терпите неудачу, приходит время примириться с ней и позволить морю одержать верх. Ни одному из них не удалось привыкнуть к этому, но такова жизнь.

— Может быть, стоит вызвать вертолеты для поддержки. У военно-морского флота есть вертолетная группа на реке Пакс, — напомнил уоррент-офицер Инглиш. Другим преимуществом этого будет то, подумал он, что вертолетчики заберут штатского парня, заберут со станции береговой охраны — цель достойная всяческих усилий после тех неприятностей, которые он причинил Инглишу и его подчиненным.

— Пытаетесь избавиться от меня? — спросил штатский со странной улыбкой.

— Не понимаю, сэр, — ответил Инглиш с невинным выражением лица. Как жаль, подумал уоррент-офицер, что этот парень не полный идиот.

* * *

Келли снова пришвартовался у пирса чуть позже семи. Сэм отправился в бункер с купленными лекарствами, пока Келли закрывал крышками панели управления и готовил свою яхту к ночевке. Возвращение из Соломонса было тихим и спокойным. Сэм Розен умел объяснять, а Келли — задавать вопросы. Все, что ему требовалось знать, он выяснил на пути от острова и в течение почти всего обратного пути был наедине со своими мыслями, думая, как поступить дальше, что предпринять. На эти вопросы не было простых ответов, и управление яхтой тоже не слишком помогало ему, несмотря на все надежды. Келли потратил даже больше времени, чем нужно, на проверку швартовых, а потом сделал то же самое с яхтой хирурга, прежде чем отправиться в бункер.

Локхид-ОС-130Е «Геркулес» летел на крейсерской скорости высоко над низкой облачностью, равномерно жужжа моторами, как это делал на протяжении 2354 часов летного времени с момента завершения испытаний на заводе «Локхид» в Мариетте, штат Джорджия, несколькими годами раньше. Все предвещало приятный полет. В просторной кабине впереди экипаж из четырех человек следил за прозрачным воздухом и показаниями циферблатов на приборных панелях, как этого требовали их обязанности. Четыре турбинных двигателя вращали пропеллеры с привычной надежностью, передавая на корпус самолета постоянную вибрацию высокого тона, которая заставляла дрожать удобные летные кресла с высокими спинками и наводила рябь на кофе в стайрофомовых чашках. Короче говоря, в самолете царила вполне нормальная обстановка. Сам самолет принадлежал к 99-й эскадрилье стратегической разведки.

За внешними двигателями на крыльях «Геркулеса» висели дополнительные устройства. Каждое из них являлось беспилотным самолетом типа 147SC. Первоначально предназначенные для участия в тренировочных стрельбах в качестве высокоскоростных целей под названием «Файэрби-11»^[2], теперь они получили прозвище «Буффало хантерс»^[3]. В заднем грузовом отсеке DC-130E размещалась вторая команда, следившая за работой двигателей обоих миниатюрных самолетов, уже запрограммированных для выполнения столь секретной операции, что ни один из сержантов, обслуживающих беспилотные самолеты, не был ознакомлен с ней. Впрочем, им это и не требовалось. Надо было всего лишь сообщить крохотным самолетам, что им предстоит и когда следует приступить к началу операции. Старший техник, тридцатилетний сержант, работал с «птичкой» под кодовым названием «Коди-193». Расположение группы обслуживания его самолета позволяло сержанту поворачиваться и смотреть в небольшой иллюминатор, чтобы визуально наблюдать за «Коди-193», что он и делал, хотя понимал всю бессмысленность этого. Сержант любил миниатюрные самолеты, как ребенок любит особенно интересные игрушки. Он работал в программе беспилотных самолетов в течение десяти лет и этот самолетик запускал шестьдесят один раз, что было рекордным количеством для ВВС.

У «Коди-193» была история, которой можно позавидовать. Производители этих самолетов, «Теледайн-райан» в Сан-Диего, штат Калифорния, в свое время построили «Спирит оф Сан-Луи»^[4] — самолет Чарлза Линдберга, однако компании так и не удалось воспользоваться тем, благодаря чему она вошла в историю авиации. Выполняя то один небольшой контракт, то другой, она сумела наконец добиться финансовой стабильности, освоив производство воздушных целей. Истребителям было необходимо тренироваться, стреляя по чему-то. Беспилотные самолеты типа «Файэрби», «Огненная пчела», начали свое существование именно как воздушные цели — они летели перед истребителями как крохотные реактивные самолеты, и их задача состояла в том, чтобы погибнуть славной смертью от руки летчика-истребителя. Однако сержант смотрел на дело несколько иначе. Он руководил полетом беспилотного самолета, и, по мнению сержанта, его задача заключалась в том, чтобы приучить этих важно вышагивающих орлов к мысли, что сбить его птичку не так просто, преподать им урок, управляя своим самолетом так искусно, чтобы атакующие его истребители посылали свои ракетные снаряды «воздух — воздух» всего лишь в пустое пространство. Дело у сержанта пошло так успешно, что летчики-истребители буквально проклинали его, хотя в соответствии с этикетом ВВС ставили ему за каждый промах бутылку виски. Затем, несколько лет спустя, кому-то пришло в голову, что если беспилотный самолет «Файэрби» не поддается усилиям американских истребителей и его трудно сбить, то же самое может относиться и к противнику, стреляющему по миниатюрному самолету, только цели у «Файэрби» должны быть более серьезными, чем ежегодные соревнования на приз американского Вильгельма Телля. Кроме того, это чертовски облегчит судьбу экипажей низколетящих разведывательных самолетов.

Двигатель «Коди-193», подвешенный на своем пилоне, работал сейчас на полную мощность и даже увеличивал скорость самолета-носителя на несколько узлов. Сержант в последний раз посмотрел на маленький самолетик и повернулся к приборной панели. Слева на фюзеляже «Коди-193», перед крылом, был нарисован шестьдесят один парашют — символы успешных полетов, и сержант надеялся, что через несколько дней, если повезет, там появится шестьдесят второй. Хотя он не знал о точном назначении операции, желание просто одержать победу над противником было достаточной причиной, чтобы проявить предельную старательность при подготовке самолета, его личной игрушки, для участия в этой игре.

— Будь поосторожнее, бэби, — тихо прошептал сержант, когда держатели открылись и беспилотный самолет отделился от крыла. «Коди-193» начал самостоятельный полет.

* * *

Сара начала готовить легкий обед. Келли почувствовал запах еще до того, как открыл дверь. Он вошел внутрь и увидел Розена, сидящего в гостиной.

— А где Пэм?

— Мы дали ей успокоительное, — ответил врач. — Сейчас она, наверно, спит.

— Да, спит, — подтвердила Сара, пересекая гостиную по пути к кухне. — Я только что проверила. Бедняжка, она так измучилась. Ей пришлось столько времени провести без сна. Сейчас она наверстывает упущенное.

— Но если она принимала снотворное...

— Джон, тело странно реагирует на наркотики, — объяснил Сэм. — Оно борется против них или пытается бороться и в то же самое время привыкает к ним, становится зависимым от них. В течение некоторого времени сон будет для нее серьезной проблемой.

— И вот что еще, — добавила Сара, — она чего-то смертельно боится, но отказывается говорить об этом... — Сара замолчала, затем решила, что Келли нужно знать. — Ее телом злоупотребляли, Джон. Я не расспрашивала об этом — все должно открываться постепенно, шаг за шагом, — но кто-то обходился с нею очень жестоко.

— Вот как? — спросил Келли с дивана. — Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, что ее подвергали сексуальному насилию, — ответила Сара спокойным профессиональным голосом, скрывающим ее личные чувства.

— Вы имеете в виду изнасиловали? — тихо спросил Келли, ощущая, как напрягаются мышцы у него на руках.

Сара кивнула, не в силах теперь скрыть свое отвращение.

— В этом почти нет сомнений. И, по всей вероятности, неоднократно. Кроме того, видны свидетельства физического насилия на ее спине и ягодицах.

— Я не заметил этого.

— Вы не доктор, — напомнила Сара. — Как вы встретились? Келли рассказал, вспоминая взгляд Пэм и понимая теперь, что он мог значить. Почему он не заметил этого сразу? Почему он упустил столько вещей? — негодовал на себя Келли.

— Значит, она пыталась бежать... Интересно, может быть, тот же самый мужчина снабжал ее барбитуратами и пытался приучить к ним? — задумчиво произнесла Сара. — Приятный парень, кем бы он ни был.

— Вы хотите сказать, что кто-то избивал ее и затем хотел приучить к употреблению наркотиков? — спросил Келли. — Но зачем?

— Келли, ты должен ее понять.., но она была, по-видимому, проституткой. Сутенеры контролируют таким образом своих девушек. — Сара Розен ненавидела себя за то, что ей пришлось сказать это, но дело прежде всего и Келли должен знать правду. — Она молодая, красивая, в юности убежала из трудной семьи. Физическое насилие, недоедание — все это совпадает с главными признаками.

Келли смотрел в пол.

— Но ведь она не такая. Я не понимаю.

Однако кое-что он теперь понимал, напомнил он себе, оглядываясь назад. То, как она прильнула к нему и втянула его в это. Что во всем этом было профессиональным умением, а что — обычными человеческими чувствами? Это был вопрос, на который ему не хотелось отвечать. Как сейчас правильно поступить? Следовать велению рассудка? Или зову сердца? И куда все это может его привести?

— Она сопротивляется, Джон. У нее немало смелости, крепкий характер. — Сара села напротив Келли. — Она занималась этим больше четырех лет, делала Бог знает что, но в ней есть что-то, не позволяющее ей сдаться. Однако в одиночку ей не справиться. Она нуждается в вас. Теперь у меня есть вопрос. — Сара посмотрела на него. — Останетесь ли вы с ней, чтобы помочь?

Келли поднял голову, взгляд его голубых как льдинки глаз остановился на Саре, пока он проверял свои внутренние чувства.

— Вы, ребята, на самом деле приняли все это близко к сердцу? Сара сделала глоток коктейля, который приготовила для себя сама. Она была невысокой женщиной, крепкой и излишне полной. Судя по прическе, ее черные волосы не знали парикмахерской несколько месяцев. На первый взгляд она походила на женщину, которая, если сидит за рулем автомобиля, вызывает ненависть водителей-мужчин. Но говорила Сара голосом, полным страсти, а ее умственные способности уже стали совершенно очевидными для Келли.

— Вы имеете представление о том, насколько ухудшилась обстановка с наркотиками? Десять лет назад злоупотребление наркотиками были настолько редким явлением, что они ничуть меня не беспокоили. Да, конечно, я слышала о них, читала статьи из Лексингтона, а временами к нам попадал наркоман с признаками отравления героином. Впрочем, таких случаев было немного. Люди думали, что это проблема только для черных. Никто не обращал на нее серьезного внимания. И вот теперь мы расплачиваемся за эту ошибку. Если ты обратил внимание, все теперь изменилось — практически за несколько месяцев. Если не считать проект, над которым я сейчас работаю, все остальное время я посвящаю детям, ставшим наркоманами. Я не была специально подготовлена к лечению детской наркомании. Я — ученый, специалист в области взаимодействия противоположных систем, химических структур, создания новых лекарств для лечения особых заболеваний, — но теперь я вынуждена тратить почти все время на клиническую работу, пытаясь спасти детей, которые по своему возрасту должны лишь учиться пить пиво, а не накачивать свои организмы химическим дерьмом, запрещенным к изготовлению вне проклятых лабораторий!

— И все равно ситуация ухудшается, — мрачно заметил Сэм. Сара кивнула.

— О да. Следующая волна несет с собой кокаин. Ты нужен ей, Джон, — снова произнесла Сара, наклонившись вперед. Казалось, ее окружал свой собственный шторм электрической энергии. — Для тебя самого будет лучше, если ты останешься с ней, парень. Ты должен пойти на это! Кто-то приложил массу усилий, чтобы превратить ее в ничтожество, в грязь под ногами, но она борется. Внутри нее скрывается упрямый, сильный человек.

— Да, мадам, — тихо прошептал Келли. Он поднял голову и улыбнулся, больше не чувствуя себя запутанным и не видящим выхода из создавшегося положения. — Если это беспокоит вас, могу сказать: я принял это решение еще раньше.

— Отлично, — коротко кивнула Сара.

— Как поступать с ней сейчас?

— Сейчас она больше всего нуждается в отдыхе, хорошей пище и времени, чтобы избавиться от барбитуратов, отравивших ее организм. Мы будем поддерживать ее фенобарбиталом — на всякий случай, если у нее разовьются проблемы, связанные с отказом от более сильных наркотиков. Впрочем, я не рассчитываю на это. Пока вы вдвоем отсутствовали, я осмотрела ее. Ее главная проблема даже не столько в наркотиках, сколько в усталости и недоедании. Ей нужно прибавить по крайней мере десять фунтов. Пэм сможет выдержать отказ от наркотиков намного легче, если мы поддержим ее в других областях.

— Вы имеете в виду меня? — спросил Келли.

— Да, вместе со всем остальным. — Сара посмотрела в сторону открытой двери, ведущей в спальню, и вздохнула. Напряжение покинуло ее. — Так вот, при ее состоянии фенобарбитал даст ей поспать до утра. Завтра мы начнем кормить ее и заниматься упражнениями. А пока, — бодро объявила Сара, — неплохо поесть самим.

Разговор за столом вращался вокруг — Келли показалось, что это было намеренным, — других тем. Сам он увлекся и прочел целую лекцию по поводу состояния дна Чесапикского залива и незаметно для себя перешел на места, где хорошо ловится рыба. Скоро было решено, что гости останутся на острове до вечера понедельника. Разговор за ужином затянулся, и они поднялись уже около десяти. Келли убрал со стола, вымыл посуду и затем неслышно вошел в спальню, где слышалось тихое дыхание Пэм.

* * *

Всего тринадцать футов в длину и только три тысячи шестьдесят пять фунтов весом — почти половину веса составляло топливо, — «Буффало хантерс» плавно устремился к земле, набирая свою начальную крейсерскую скорость, чуть превышающую пятьсот узлов. Его бортовой навигационный компьютер, изготовленный фирмой «Лиэр-Зиглер», уже контролировал полетное время и высоту, правда, в очень ограниченных пределах. Беспилотный самолет был запрограммирован для полета по специальному маршруту и на заранее рассчитанной высоте. Все было исключительно тщательно определено для бортовых систем, которые по сравнению с более поздними достижениями высокой технологии были примитивными до абсурда. И все-таки «Коди-193» с виду был весьма спортивной птичкой. Его профиль поразительно напоминал голубую акулу с выступающим носом и расположенным под ним воздухозаборником, похожим на пасть, — при полетах над территорией Соединенных Штатов его нередко раскрашивали под линию угрожающих акульих зубов. В данном случае «Коди-193» нес экспериментальную окраску — серо-белую на нижней поверхности и пятнистую коричнево-зеленую на верхней, — это затрудняло его обнаружение как с земли, так и с воздуха. Кроме того, в его конструкцию были введены элементы технологии «стеле» — термин тогда еще не изобретенный. Полосы МПР — материала, поглощающего радиолокационные лучи, — составляли единое целое с крыльями, а воздухозаборник был прикрыт решеткой, чтобы ослабить радиолокационное отражение от вращающихся лопастей турбин.

«Коди-193» пересек границу между Лаосом и Северным Вьетнамом в 11.41.38 по местному времени. Закончив снижение, он впервые перешел на горизонтальный полет на высоте пятисот футов над поверхностью земли, повернул на северо-восток, несколько сбавив скорость в более плотных слоях воздуха вблизи земли. Маленькая высота полета и миниатюрные размеры мчащегося с большой скоростью беспилотного самолета превращали его в трудную цель, но отнюдь не неуязвимую, и выдвинутые вперед батареи сети противовоздушной обороны Северного Вьетнама, достаточно частой и современно вооруженной, сумели заметить его. Беспилотный самолет летел прямо на недавно установленную батарею 37-миллиметровых двуствольных автоматических зениток, и находящаяся настороже команда успела развернуть стволы в его сторону достаточно быстро, чтобы выпустить два десятка снарядов, причем три из них пролетели всего в паре футов от мчащейся тени, но все-таки не попали в цель. «Коди-193» не заметил этого. Он не пытался свернуть с курса, чтобы увернуться от зенитного огня. Не обладая мозгом, без глаз, он продолжал лететь по заданной траектории подобно игрушечному поезду, катящемуся вокруг рождественской елки, пока его новый владелец завтракал на кухне. Правда, за ним следили. Летящий вдалеке самолет ЕС-121, или, как его называли, «Сигнальная звезда», наблюдал за полетом «Коди-193» с помощью радиолокационного транспондера, посылающего кодированные сигналы и расположенного на вершине вертикального стабилизатора миниатюрного самолета.

— Давай, бэби, — прошептал майор, глядя на радиолокационный экран. Он был ознакомлен с целью операции, знал о ее важности и догадывался, почему об этом не информирован никто другой. Рядом с майором находился небольшой сегмент, вырезанный из топографической карты. «Коди-193» повернул на север в заданном месте, опустился до трехсот футов, после того как обнаружил долину, положение которой было введено в его компьютер, и помчался вдоль маленькой речки, впадающей в большую. По крайней мере парни, запрограммировавшие крошечный самолет, знали, что делают, подумал майор.

К этому времени «Коди-193» сжег треть своего топлива и очень быстро потреблял оставшееся, совершая полет на такой небольшой высоте, ниже невидимых вершин по сторонам. Программисты сделали все что могли, но в один леденящий момент порыв ветра отбросил самолет вправо до того, как автопилот вернул его на прежний курс, и «Коди-193» миновал необычайно высокое дерево на расстоянии всего семидесяти футов. На вершине холма стояли два солдата, они успели заметить мчащуюся тень и открыли по ней огонь из автоматов, но пули снова пролетели мимо. Один из солдат начал спускаться к телефону, но его товарищ окриком остановил его, видя, как самолет исчезает вдали, следуя по своему слепому курсу. К тому времени, когда они успеют позвонить и доложить об увиденном, вражеский самолет будет уже далеко, и к тому же они выполнили свой долг, обстреляв его. Вьетнамский солдат задумался над тем, попали ли его пули, но для того, чтобы определить это, было уже слишком поздно.

* * *

Полковник Робин Закариас из ВВС США шел по тому, что в другое время и при других обстоятельствах было бы названо парадным плацем, но здесь парадов не проводилось. Он был в плену уже более шести месяцев и смотрел на каждый наступающий день, как на продолжающуюся борьбу, ожидая страдания более тяжелые и невыносимые, чем те, которые мог вообразить. Сбитый во время выполнения своего восемьдесят девятого боевого вылета, накануне возвращения домой, он сумел на редкость успешно выполнить задание и был сбит всего лишь в результате случайности. Но еще хуже было то, что его второй пилот, его «медведь» погиб. И в этом ему, наверно, повезло, подумал полковник, которого вели через площадь два низкорослых молчаливых солдата с автоматами. Его руки были связаны за спиной, ноги спутаны короткой веревкой, позволяющей передвигаться только мелким шагом. Значит, они боятся его, несмотря на свои автоматы, на часовых, что следят со сторожевых башен. Должно быть, я действительно страшен для этих маленьких ублюдков, подумал летчик-истребитель.

Закариас не чувствовал себя таким уж опасным. Его спина все еще болела после катапультирования. При приземлении он серьезно повредил позвоночник, и его попытка избежать плена была скорее демонстрацией — он сумел проползти целых сто ярдов за пять минут, прямо в руки артиллерийского расчета, очередь которого разорвала на части его самолет.

И тут начались муки. Его провели через три деревни, где ему плевали в лицо, забрасывали камнями. Наконец он оказался здесь, где бы это ни находилось. Он видел морских птиц. Похоже, лагерь находился недалеко от моря. Однако памятник в Солт-Лейк-Сити, в нескольких кварталах от дома, где он провел детство, напоминал ему, что чайки — не просто морские птицы. За несколько предыдущих месяцев его подвергли самым разнообразным издевательствам, однако на протяжении последних недель издевательства почему-то прекратились. Может быть, они просто устали мучить его, подумал Закариас. А может, Санта-Клаус действительно существует, сказал он себе, глядя под ноги на грунт. Здесь у него было мало утешений. В лагере находились и другие пленные, но все его попытки связаться с ними потерпели неудачу. В его камере не было окон. Ему удалось увидеть лица двух других американцев, но ни одного из них он не узнал. В обоих случаях он попытался поздороваться и был тут же сбит на землю прикладом одного из своих охранников. Оба американца видели его, но не произнесли ни звука, только улыбнулись и кивнули — лучшее, на что они были способны. Оба мужчины были примерно его возраста и, по-видимому, имели такое же воинское звание, но это было все, что ему удалось узнать. Но наиболее пугающим для человека, у которого были все основания бояться, являлось то, что происходило совсем не то, чего он ожидал, о чем говорили на инструктажах. Этот лагерь не был ханойским «Хилтоном», где должны были находиться все военнопленные. Кроме того, он не знал практически ничего, а неизвестность — всегда самое пугающее, особенно для человека, привыкшего на протяжении более двадцати лет быть абсолютным хозяином своей судьбы. Его единственным утешением было то, что положение, в котором он находился, не могло быть хуже. В этом он ошибался.

— Доброе утро, полковник Закариас, — окликнул его незнакомый голос. Полковник поднял голову и увидел мужчину выше себя ростом, европейца, в мундире, совсем непохожем на обмундирование охранников. Он шел навстречу военнопленному с улыбкой на лице. — Совсем непохоже на Омаху, верно?

И тут послышался шум, тонкий завывающий визг, доносящийся с юго-запада. Полковник инстинктивно повернулся — летчик всегда должен посмотреть на самолет, где бы он ни находился. Самолет через мгновение появился из-за деревьев, раньше, чем успели прореагировать охранники.

«Буффало хантерс», подумал Закариас, выпрямившись и повернувшись к пролетающему беспилотному самолету. Он поднял к нему голову и, увидев черный квадрат объектива, стал шептать про себя молитву о том, чтобы фотокамера действовала. Когда охранники поняли, что он делает, удар прикладом по почкам сбил его на землю. Подавив ругательство, полковник попытался удержаться от стона, и в это мгновение в поле его зрения появилась пара сапог.

— Не стоит слишком волноваться, — сказал незнакомец. — Он направляется в Хайфонг считать стоящие там корабли. А теперь, мой друг, нам нужно познакомиться.

* * *

«Коди-193» продолжал лететь на северо-восток с почти неизменной скоростью и на прежней высоте. Скоро он оказался в плотном поясе противовоздушной обороны, окружающей единственный крупный морской порт Северного Вьетнама. Фотокамеры на нем запечатлели несколько ракетных батарей, наблюдательных пунктов и множество солдат с автоматами АК-47, каждый из которых по крайней мере попытался выстрелить в него. Единственным преимуществом «Коди-193» были маленькие размеры. Что касается всего остального, он летел, не меняя курса и высоты, фиксируя на двух с четвертью-дюймовой планке все, что попадалось в объективы камер. Его не пытались сбить только зенитные ракетные батареи — «Коли-193» летел на слишком маленькой высоте для них.

— Давай, бэби, давай! — произнес майор в двухстах милях от него. Снаружи четыре поршневых двигателя «Сигнальной звезды» напрягали все силы, чтобы поддерживать самолет на высоте, необходимой для слежения за «Коди-193». Глаза майора были прикованы к экрану радиолокатора, следя за отраженным изображением сигнала, поступающего от радиолокационного транспондера. Другие контролеры, находящиеся тут же на борту, наблюдали за другими американскими самолетами, тоже находящимися над вражеской территорией и поддерживающими непрерывную связь с «Красной короной» — кораблем ВМФ, обеспечивающим воздушные операции со стороны моря. — А теперь поворот на восток, бэби, — вот сейчас!

Точно по расписанию «Коди-193» круто повернул направо, чуть снизился и пронесся над причалами Хайфона со скоростью в пятьсот узлов, опережая сотни трассирующих пуль, преследующих его. Докеры и матросы с разных судов смотрели вверх с удивлением и раздражением, а некоторые и с немалым страхом — уж слишком много у них над головами проносилось свинца.

— Все! — воскликнул майор настолько громко, что сидящий слева контролер-сержант с осуждением посмотрел на него. На борту самолета полагалось соблюдать тишину. Майор нажал кнопку микрофона перед собой, вызывая «Красную корону». — Коди один-девять-три закончил операцию — бинго!

— Понятно, бинго для один-девять-три, — тут же прозвучал ответ с корабля. Вообще-то это было не правильное применение кода «бинго», означающего при обычных условиях, что топливо на борту самолета подходит к концу, но слово применялось так часто, что превратилось в более чем надежную маскировку. После этого старшина ВМФ на другом конце линии связи вызвал барражирующий вертолет и сказал его команде, что пора просыпаться и браться за дело.

Беспилотный самолет пересек береговую черту минута в минуту, продолжая лететь на малой высоте еще несколько миль, и затем начал последний подъем на высоту. В его баках оставалась всего сотня фунтов топлива, когда он достиг запрограммированной точки на расстоянии тридцати миль от берега и начал летать по замкнутому кругу. У него на борту включился еще один транспондер, работающий на частотах поисковых радиолокаторов американских военных кораблей, патрулирующих в море. Один из них, эскадренный миноносец «Генри В. Уилсон», засек ожидаемую им цель в расчетном месте и в расчетное время. Техники, занимающиеся наведением его ракетных установок, воспользовались выдавшейся возможностью, чтобы провести тренировочную программу перехвата, но были вынуждены уже через несколько секунд выключить радиолокаторы, освещающие цель. Они заставили нервничать авиатехников на борту авианосца.

Описывая круги на высоте пяти тысяч футов, «Коди-193» сжег наконец оставшееся топливо и превратился в планер. Когда воздушная скорость беспилотного самолета упала до требуемой величины, сработали пиропатроны, сбросившие люк на верхней части самолета. Оттуда выбросился парашют. Вертолет ВМФ был уже наготове, а белый парашют оказался для него превосходной целью. Вес беспилотного самолета составил теперь всего полторы тысячи фунтов, что едва превышало вес восьми взрослых мужчин. В этот день ветер и видимость содействовали успешному завершению операции. Вертолету удалось захватить парашют при первой же попытке, он развернулся и направился к авианосцу «Констелейшн», где беспилотный самолет осторожно опустили на салазки, закончив таким образом его шестьдесят второй боевой вылет. Еще до того как вертолет занял отведенное для него место на летной палубе авианосца, техник уже откручивал болты, удерживающие крышку отделения, в котором находились фотоаппараты, и вынимал тяжелые кассеты с пленкой. Не теряя ни минуты, он отнес их вниз и передал другому технику в фотолаборатории авианосца, оборудованной самой современной аппаратурой. Для проявления пленки потребовалось всего шесть минут, после этого все еще влажная пленка была высушена и передана еще одному специалисту, на этот раз офицеру воздушной разведки. Качество пленки было не просто хорошим, а великолепным. Пленку перемотали с одной катушки на другую над плоской стеклянной пластиной, освещенной снизу парой ламп дневного света.

— Ну что, лейтенант? — не скрывая нетерпения, спросил капитан.

— Одну минуту, сэр, подождите... — Поворачивая катушку, лейтенант указал на третий кадр. — Вот наша первая базисная точка.., вот вторая, он летел точно по курсу.., о'кей, вот наша исходная точка.., по долине, за холмом — смотрите, сэр! У нас два, нет, три кадра! Отличное качество, солнце светило именно так, как требовалось, ясный день — вы знаете, почему они называют этих бэби «охотниками за буйволами»? Потому что...

— Ну-ка, дайте посмотреть! — Капитан чуть не оттолкнул младшего офицера в сторону. Да, на кадрах был виден мужчина, американец, а с ним двое охранников и четвертый человек — но капитан хотел увидеть только американца.

— Вот, сэр. — Лейтенант передал ему увеличительное стекло. — Мы можем получить хорошее изображение лиц вот с этого кадра, а если вы дадите нам немного времени, мы постараемся поиграть с ним и даже улучшить. Как я уже говорил, камеры различают мужчин и женщин...

— Н-да. — Лицо было черным, значит, на негативе был белый. — Но... Черт возьми, я не уверен.

— Капитан, это наша работа, понимаете? — Лейтенант был офицером разведки, тогда как капитан относился к ВВС. — Разрешите нам сделать все как полагается, сэр.

— Но он один из наших!

— Совершенно верно, сэр, а вот этот парень к нашим не относится. Разрешите мне отнести пленку в лабораторию для печатания позитивов и увеличения. Кроме того, командир авиакрыла захочет посмотреть на снимки порта.

— Это может подождать.

— Нет, сэр, не может, — возразил лейтенант, но все-таки взял ножницы и отрезал интересующие капитана кадры. Остальную пленку передали главному старшине, а лейтенант и капитан вернулись в фотолабораторию. На подготовку полета «Коди-193» ушло два полных месяца, и капитан сгорал от нетерпения, стремясь получить информацию, которая, как он знал, находится на этих трех двух с четвертью-дюймовых кадрах.

Через час он получил ее. А еще час спустя поднялся на борт самолета, вылетающего в Дананг. Прошел еще час, и капитан летел в Куби-Пойнт-Нэйвел-Стейшн на Филиппинах, откуда проследовал на маленьком самолете на военно-воздушную базу Кларк и перешел на К-135, вылетающий прямо в Калифорнию. Несмотря на продолжительность и трудность двадцатичасового полета, капитан спал мало и, отрывочно, поскольку сумел разрешить тайну, которая могла изменить политику его правительства.

Глава 4 Первый свет

Келли проспал почти восемь часов и снова проснулся от криков чаек. Пэм в спальне не было. Он вышел наружу и увидел ее. Она стояла на набережной, глядя на поверхность залива, все еще усталая, все еще неспособная воспользоваться отдыхом, который ей был так нужен. Над заливом царила обычная утренняя тишина, его гладкая как стекло поверхность то здесь, то там нарушалась круглыми всплесками пеламид, охотившихся за насекомыми. Именно так хотелось начать день — нежный западный бриз, овевающий его лицо, и такая странная тишина, позволяющая услышать шум лодочного мотора, находящегося так далеко, что самой лодки не было видно. Это было время, позволяющее остаться наедине с природой, но он знал, что Пэм просто чувствовала себя одинокой. Келли неслышно подошел к ней и, обеими руками коснулся ее талии.

— Доброе утро.

Она не отвечала очень долго, и Келли стоял, легко держа ее, лишь чтобы она чувствовала его прикосновение. На ней была надета одна из его рубашек, и ему хотелось, чтобы его прикосновение носило только характер защиты и покровительства. Он боялся навязываться женщине, которая пережила такое насилие, и не мог определить, где должна проходить эта невидимая линия.

— Теперь ты знаешь, — сказала она достаточно громко, чтобы ее голос нарушил тишину, не в силах повернуться и посмотреть на него.

— Да, — ответил Келли так же тихо.

— И что ты думаешь? — Ее голос был болезненным шепотом.

— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, Пэм. — Келли ощутил начало дрожи и был вынужден заставить себя не сжимать объятий.

— Обо мне.

— О тебе? — Он позволил себе приблизиться, обнять ее руками за талию, не прижимая к себе. — Я думаю, что ты красивая. Я думаю, как хорошо, что мы встретились.

— Я принимаю наркотики.

— Врачи сказали, что ты стараешься бросить эту привычку. Этого для меня достаточно.

— Но все гораздо хуже, я занималась такими вещами... Келли прервал ее:

— Меня это не интересует, Пэм. Я тоже делал вещи, которыми не могу гордиться. И ты сделала для меня так много. Ты дала мне что-то, вдохнувшее в меня новую надежду, и я никогда не рассчитывал на это. — Келли теснее прижал ее к себе. — То, что ты делала до встречи со мной, не имеет значения. Теперь ты не одна в этом мире, Пэм. Я с тобой и готов помочь, если ты этого хочешь.

— Когда ты узнаешь... — предупредила она.

— Я готов рискнуть. Мне кажется, что самое важное я уже знаю. Я люблю тебя, Пэм. — Келли удивился, услышав собственные слова. Он слишком боялся выразить эту мысль даже самому себе. Это казалось глупым, но снова эмоции одержали верх над здравым смыслом, и на этот раз здравый смысл не слишком сопротивлялся.

— Как ты можешь говорить такое? — спросила Пэм. Келли нежно повернул ее к себе и улыбнулся.

— Сам не понимаю! Может быть, это из-за твоих спутанных волос или твоего сопливого носа. — Он коснулся ее груди через рубашку. — Нет, мне кажется, это из-за твоего сердца. Неважно, каким было твое прошлое, сердце осталось прекрасным.

— Ты правда так думаешь? — спросила она, глядя ему в грудь. Наступило молчание, затем Пэм улыбнулась ему, и это тоже походило на рассвет. Оранжево-желтое сияние поднимающегося солнца зажгло ее лицо и осветило светлые волосы девушки.

Келли вытер слезы с ее лица, и ощущение мокрых щек устранило все сомнения, которые еще могли у него оставаться.

— Мы должны купить тебе одежду. Леди не должна так одеваться.

— Кто говорит, что я — леди?

— Я.

— Мне так страшно! Келли прижал ее к груди.

— Бояться — свойственно человеку. Я все время боялся. Самое важное заключается в том, что ты знаешь, что сделаешь то, что тебе поручили. — Его руки гладили ее спину. Он не собирался превращать это в любовную ласку, но почувствовал, что испытывает нарастающее возбуждение, пока не понял, что его руки гладят рубцы, оставленные на ее теле мужчинами с хлыстами, ремнями, электрическими проводами или другими средствами мучения. Затем его взгляд устремился через воды залива, и было хорошо, что Пэм не видела выражения его лица.

— Ты, должно быть, проголодалась, — сказал он, отодвигаясь от девушки, но все еще держа ее за руки.

— Умираю от голода, — кивнула она.

— Это я сейчас исправлю. — Келли повел ее обратно в бункер, держа за руку. Ему уже нравилось ее прикосновение. Они встретили Сэма и Сару, возвращающихся с другого конца острова, где те совершали прогулки и делали утреннюю гимнастику.

— Ну как поживают наши влюбленные? — спросила Сара с сияющей улыбкой, потому что она уже увидела ответ на свой вопрос с расстояния в двести ярдов.

— Проголодались ужасно! — ответила Пэм.

— И сегодня мы получим пару винтов, — добавил Келли, подмигнув Сэму.

— Пару чего? — не поняла девушка.

— Пропеллеров, — объяснил Келли. — Для яхты Сэма.

— Но ты сказал — винтов!

— Морской жаргон. Извини меня. — Он ухмыльнулся, глядя на нее, и Пэм так и не поняла, верить ему или нет.

— На это потребовалось много времени, — заметил Тони, отпивая кофе из картонного стаканчика.

— А где мой кофе? — спросил Эдди, раздраженный от недостатка сна.

— Ты сам сказал мне поставить проклятый нагреватель снаружи, помнишь? Хочешь кофе — приготовь его сам.

— Ты что, хотел, чтобы в каюте набралось этого дыма и испарений? От окиси углерода можно умереть, черт побери, — произнес Эдди Морелло с нарастающим раздражением.

Тони устал не меньше его, и ему совсем не улыбалось спорить с этим крикуном.

— Ну хорошо, хорошо, — пробормотал он. — Кофейник снаружи. Стаканчики тоже.

Эдди что-то фыркнул и вышел из каюты. Генри, третий член их группы, раскладывал продукт по пакетам и не вмешивался в споры. Все получилось даже немного лучше, чем он планировал. Они, помимо всего прочего, поверили его рассказу об Анджело, что избавило его от одного потенциального партнера и решило важную проблему. Сейчас перед ним находилось готовых наркотиков по крайней мере на триста тысяч долларов. Оставалось взвесить их и упаковать в пластмассовые пакеты, после чего они поступят для продажи к дилерам. Вообще-то процедура прошла не совсем так, как он ожидал. Он рассчитывал на «несколько часов работы», а эти «несколько часов» растянулись в целый ночной марафон, после того как трое поняли, что то, за что они платили другим, совсем не так просто, как казалось в начале. Три бутылки пшеничного виски, принесенного с собой, не слишком облегчили работу. С другой стороны, больше трехсот тысяч долларов дохода за шестнадцать часов работы тоже не так уж плохо. К тому же это было только начало. Таккер давал им только почувствовать вкус приманки.

Эдди все еще беспокоился о том, чем кончится смерть Анджело. Но говорить об этом было уже поздно, смерть ничем не исправишь, и ему пришлось встать на сторону Тони. По его лицу пробежало выражение тревоги, когда он посмотрел через открытый иллюминатор на остров, который был когда-то кораблем. Солнце отражалось от иллюминаторов корпуса, принадлежавшего когда-то большой, мощной яхте. Как было бы приятно купить себе вот такую. Эдди Морелло любил ловить рыбу. Может быть, когда-нибудь он возьмет с собой на морскую прогулку детишек. К тому же это могло послужить превосходным прикрытием, верно?

А может быть, заняться ловлей крабов, а? В конце концов, он знает, чем питаются крабы. При этой мысли у него вырвался взрыв смеха, от которого он сам вздрогнул. В безопасности ли он, работая с такими людьми? Они — он — только что убили Анджело Ворано, еще не прошло и двадцати четырех часов. Но Анджело не входил в их группу, не был ее членом, тогда как Тони Пиаджи принадлежал к «семье». Правда, Эдди обеспечивал законность операции, служил каналом, связывающим их с уличными дилерами, и это обеспечивало его безопасность — пока он был им нужен. И пока Эдди был настороже и не допускал ошибок.

— Как ты думаешь, чья это была каюта? — спросил Таккер у Пиаджи, чтобы поддержать разговор.

— Какая каюта?

— Когда вон та развалина была яхтой, похоже, эта каюта кому-то принадлежала, — сказал он, запечатывая последний пакет и засовывая его внутрь портативного холодильника, где хранилось пиво. — Раньше я как-то не задумывался об этом., — Вообще-то это было правдой.

— Думаешь, это была каюта капитана? — произнес Тони. В разговоре быстрее проходило время, и ему до смерти надоело заниматься тем, что они делали всю ночь.

— Пожалуй. Она расположена близко к мостику. — Генри встал и потянулся, спрашивая себя, почему на его долю всегда выпадает самая тяжелая работа. Впрочем, ответ был очевиден. Тони был «своим». Эдди стремится к этому, но никогда не сумеет добиться успеха, как не смог сделать этого Анджело, подумал Генри Таккер. Он никогда не доверял Анджело, и теперь этой проблемы больше не существует. Единственное достоинство этих парней состояло в том, что они, по-видимому, держат свое слово и будут продолжать честную игру до тех пор, пока он оставался их каналом, связывающим с сырьем, и ни минутой дольше. Насчет этого у Таккера не было ни малейших иллюзий. Он был благодарен Анджело за то, что тот свел его с Тони и Эдди, и смерть Анджело оказала такое же воздействие на него, какое окажет его собственная смерть на двух остальных — никакого. Каждый человек для чего-то годится — и не больше, сказал себе Таккер, закрывая крышку холодильника. Да и крабам тоже нужно питаться.

Если повезет, это будет последнее убийство на некоторое время. Не то чтобы Таккер приходил в ужас от убийства, но ему не нравились осложнения, часто возникающие потом. Настоящий бизнес шел гладко, без сучка и задоринки, и приносил деньги для всех, делая всех счастливыми, даже покупателей на конце операции. И уж точно эта партия наркотика обрадует их. Это был хороший азиатский героин, научно переработанный и умеренно смешанный с нетоксичными наполнителями. Он гарантированно обеспечит потребителям высочайший кайф и затем плавное возвращение обратно к той реальности, от которой им хотелось скрыться. Они захотят снова испробовать подобный кайф и потому вернутся к своим продавцам, которые будут брать с них чуть больше обычного за столь высокое качество. — «Сладкий азиатский» уже стал профессиональной торговой маркой в уличной торговле.

Правда, в такой марке, известной в уличной торговле, таилась опасность. Это позволяло полиции охотиться за чем-то, что-то искать, задавать специфические вопросы относительно названия, но, когда у тебя такой качественный продукт, всегда возникает некоторый риск, и по этой причине Таккер выбрал партнеров за их опыт, связи и надежность. Место для переработки сырья тоже было выбрано такое, что обеспечивало безопасность. В их распоряжении был катер с мощным мотором, чтобы суметь скрыться в случае опасности, и хорошая видимость на пять миль во все стороны. Да, в таком деле всегда есть опасность, в этом нет сомнения, но опасность всегда присутствует даже в жизни, и тебе приходится соразмерять риск с полученным вознаграждением. Вознаграждением Генри Таккера за эту операцию была сумма в сто тысяч долларов наличными, необлагаемыми налогом, всего за сутки работы, и он готов был пойти на риск ради такого вознаграждения. Он был готов пойти на гораздо больший риск ради того, что могли обеспечить связи Пиаджи, и вот теперь ему удалось заинтересовать их. Скоро они станут не менее честолюбивыми, чем он сам.

* * *

Катер из Соломонса прибыл на несколько минут раньше и доставил винты. Врачи не говорили Келли, чтобы он занял Пэм каким-нибудь трудом, но это было простым средством для лечения ее проблем, и он догадался сам. Келли выкатил на причал портативный компрессор и завел его, затем объяснил девушке, как регулировать поступающий под воду воздух, следя за приборами. Далее он принес гаечные ключи и разложил их на причале.

— Смотри, Пэм. Когда мне потребуется вот этот ключ, я подниму из воды руку с одним вытянутым пальцем, вот этот ключ — два пальца, а этот — три. Понятно?

— Да, — ответила Пэм. Опыт Келли в обращении с техникой произвел на нее впечатление. Все остальные знали, что он немного переигрывает, но не возражали против этого.

Келли спустился по трапу в воду и прежде всего проверил состояние нарезки на валах. Нарезка оказалась достаточно глубокой.

Он поднял над головой руку с одним вытянутым пальцем, и Пэм передала ему именно тот ключ, который требовался. Этим ключом он отвернул оставшиеся гайки, затем передал их одну за другой Пэм, которая положила гайки на бетонную поверхность причала. На всю операцию потребовалось всего пятнадцать минут, и вот наконец сверкающие новенькие винты стояли на месте, гайки туго затянуты, и новые защитные аноды поставлены куда следует. Далее Келли проверил перо руля и убедился, что оно продержится до конца года, хотя Сэму нужно будет не сводить с него глаз. Как обычно, он с облегчением выбрался на причал и вдохнул свежий воздух, не пахнущий резиной.

— Сколько я тебе должен? — спросил Розен.

— За что? — поинтересовался Келли, снимая легкий водолазный костюм и выключая компрессор.

— Я привык всегда расплачиваться за произведенную работу, — произнес хирург несколько напыщенно. Келли не удержался от смеха.

— Давай договоримся так, Сэм. Если мне понадобится операция позвоночника, ты сделаешь ее бесплатно. Как вы называете это между собой?

— Профессиональная вежливость — но ведь ты не врач, — возразил Розен.

— А ты — не ныряльщик. Ты даже еще не моряк, но сегодня мы этим займемся, Сэм.

— Я был лучшим в своей учебной группе моторных яхт! — рявкнул Розен.

— Доктор, когда к нам прибывали выпускники школ военно-морского флота, мы говорили им: «Ты хорошо учился в школе, сынок, но теперь ты попал на флот». Вот сейчас я уберу инструменты и мы посмотрим, как ты управляешь своей яхтой.

— Готов поспорить, что лучше тебя умею ловить рыбу! — заявил Розен.

— А сейчас они примутся спорить, кто из них писнет дальше, — ядовито заметила Сара, поворачиваясь к Пэм.

— И об этом тоже можем поспорить, — засмеялся Келли, возвращаясь в бункер. Через десять минут он убрал инструменты, принял душ и переоделся в чистую майку и обрезанные до колен джинсы:

Поднявшись на мостик, он следил за тем, как Розен готовит к отплытию свою яхту. Хирург произвел впечатление на Келли, особенно умением обращаться с тросами.

— В следующий раз дай своим вентиляторам поработать подольше, прежде чем включать двигатели, — заметил Келли после того, как Розен запустил дизели.

— Но на яхте стоят дизельные двигатели!

— Придет время, и ты можешь оказаться на яхте с бензиновыми моторами. Нужно всегда думать о безопасности, доктор. У тебя случается, что во время отпуска ты берешь яхту напрокат?

— Ну, бывает.

— При хирургических операциях ты проделываешь одно и то же каждый раз, верно? — спросил Келли — Даже если это не вызывается необходимостью?

— Да, теперь понимаю, — задумчиво произнес Розен.

— А теперь выводи ее в залив, — махнул рукой Келли. Розен выполнил команду и, на его взгляд, весьма умело. Однако на Келли ему не удалось произвести впечатление. — Меньше управляй рулем, больше двигателями. Ветер не всегда тебе будет помогать при отходе от причала. Винты толкают воду, а перо руля всего лишь немного меняет курс судна. Ты всегда можешь положиться на двигатели, особенно на малой скорости. А рулевое управление иногда выходит из строя. Научись обходиться без него.

— Слушаюсь, капитан, — проворчал Розен. Он снова чувствовал себя практикантом, а Сэм Розен давно привык, что практиканты, как и медицинский персонал, мгновенно выполняют его распоряжения. В сорок восемь лет, подумал он, поздновато снова становиться студентом.

— Это ты капитан, Сэм. Я всего лишь лоцман. Я просто лучше тебя знаю эти воды. — Келли повернулся к женщинам, стоящим на палубе. — И не надо смеяться, леди. Скоро придет и ваш черед, так что следите, как он управляет яхтой. — И спокойно произнес, обращаясь к Розену:

— А у тебя все-таки здорово получается, Сэм.

Через пятнадцать минут яхта лениво дрейфовала, подгоняемая приливом. Удилища с лесками были выставлены за борт под теплым праздничным солнцем. Келли проявлял мало интереса к рыбной ловле и вместо этого расположился на мостике, наблюдая за происходящим вокруг. Тем временем Сэм учил Пэм насаживать наживку на крючок. Всех удивил проявленный девушкой интерес к рыбной ловле. Сара позаботилась о том, чтобы бледная кожа Пэм была щедро смазана кремом «Коппертон», защищающей от солнечных ожогов. Келли подумал о том, что легкий солнечный загар сделает рубцы на ее спине еще более заметными. Оставшись один со своими мыслями на мостике, он задумался над тем, что за мужчина получает удовольствие от физического насилия над женщиной. Он смотрел прищуренными глазами вдаль на колышущуюся поверхность залива с черными точками катеров и яхт. Сколько мужчин, способных на это, находятся сейчас в поле его зрения? Почему нельзя различить их простым взглядом?

* * *

Было нетрудно подготовить катер к отплытию. Они запаслись значительным количеством химикалиев и будут вынуждены время от времени пополнять его, но Эдди и Тони имели доступ к компании, снабжающей лаборатории различными химическими веществами; ее хозяин был связан с их организацией.

— Я хочу посмотреть, — сказал Тони, когда они убрали швартовы. Оказалось не так просто, как он думал, вести их восемнадцатифутовый катер по отмелям, заливаемым приливом, но Эдди хорошо запомнил это место, и вода все еще была достаточно прозрачной.

— Боже милостивый! — изумленно открыл рот Тони.

— Этот год будет хорошим для ловли крабов, — заметил Эдди, довольный потрясением, которое испытал Тони. Неплохая месть, подумал он, однако для всех зрелище было не из приятных. Сотни крабов уже покрывали тело. Не было видно лица и одной руки, и они наблюдали, как по песчаному дну к трупу ползли все новые и новые любители полакомиться, привлеченные запахом разложения, распространяющимся в воде с такой же легкостью, как и в воздухе, — форма рекламы, изобретенная самой природой. Окажись труп на земле, знал Эдди, к нему прилетели бы канюки-стервятники и вороны.

— Как ты считаешь? Две недели, может быть три, и от Анджело не останется и следа.

— Что, если кто-нибудь...

— Маловероятно, — ответил Таккер, не глядя вниз. — Слишком мелко для парусной яхты, да и моторные катера сюда не заходят. В полумиле к югу отсюда проходит хороший широкий канал, да и рыба там ловится, говорят, намного лучше. Ловцы крабов тоже не любят заглядывать сюда.

Тони Пиаджи не мог оторваться от отвратительного зрелища, хотя один раз уже с трудом подавил приступ тошноты. Голубые крабы Чесапикского залива со своими острыми клешнями быстро растаскивали мертвую плоть, уже размягченную теплой водой и бактериями, хватая затем кусочки маленькими щипчиками и отправляя в свои странной формы рты. Интересно, подумал он, осталось ли что-нибудь от лица, смотрят ли глаза на мир, оставленный навсегда, но лицо было сплошь покрыто крабами, и, похоже, первыми жертвами крабов стали именно глаза. Пугающим обстоятельством, разумеется, было то, что, если один человек мог исчезнуть таким образом, за ним мог последовать и другой, и, хотя Анджело был мертв, прежде чем оказаться на дне, каким-то образом Пиаджи был уверен, что пасть жертвой крабьих клешней намного хуже, чем просто умереть. Он сожалел бы о смерти Анджело, но это был бизнес и... Анджело заслуживал смерти. В определенной степени приходилось сожалеть и о том, что понадобится держать в тайне ужасную судьбу Анджело, но и это тоже имело отношение к бизнесу. Таким образом можно скрыть от копов исчезнувшее тело. Трудно найти доказательства, когда нет трупа, а вот тут они совершенно случайно напали на способ скрывать множество убийств. Единственная проблема заключалась в том, как доставить сюда тела жертв и скрыть от других способ захоронения трупов, потому что трудно заставить людей молчать, напомнил себе Тони Пиаджи, как не удалось заставить молчать Анджело. Хорошо, что Генри вовремя узнал об этом.

— Хотите полакомимся пирогами с начинкой из крабов, когда вернемся в город? — засмеялся Эдди Морелло, надеясь, что этим заставит Тони содрогнуться в конвульсиях рвоты.

— Давайте уберемся отсюда к чертовой матери, — тихо произнес Пиаджи, опускаясь на свое сиденье. Таккер снял сцепление мотора с нейтрального и начал пробираться среди отмелей обратно в Чесапикский залив.

Пиаджи потребовалось несколько минут, чтобы забыть отвратительное зрелище. Он надеялся, что в его воображении останется только эффективность захоронения трупа. В конце концов, не исключено, что им придется воспользоваться таким методом снова. Может быть, подумал Тони, пройдет несколько часов, и он сможет увидеть юмор в случившемся. Он посмотрел на портативный холодильник, где под пятнадцатью банками «Национального богемского» находился слой льда, а под слоем льда — двадцать запечатанных пакетов с героином. В том маловероятном случае, если кто-нибудь остановит их, вряд ли будут обыскивать холодильник и вынимать оттуда банки с пивом, этим подлинным воскресным топливом моряков, плавающих по Чесапикскому заливу. Таккер вел катер на север, а остальные двое достали удочки и держали их наготове, словно собирались найти хорошее место, где можно поймать несколько приличных морских окуней.

— Рыбная ловля наоборот, — сказал через несколько минут Морелло и засмеялся так громко, что Пиаджи присоединился к нему.

— Кинь мне банку пива! — скомандовал Тони в промежутке между приступами смеха. В конце концов, он принадлежал к числу «своих» и потому заслуживал уважения.

* * *

— Идиоты, — тихо произнес Келли. Этот восемнадцатифутовый катер мчался слишком быстро и слишком близко к яхтам, занимающимся рыбной ловлей. Он запутает немало лесок, и уж, несомненно, его кильватерная струя нарушит покой многих яхт. Неумение вести себя в море, отсутствие морского воспитания, что всегда презирал Келли. Слишком уж просто — черт побери, нельзя даже сказать «просто». Все, что тебе нужно, — это купить катер или яхту — и ты получал право плавать по морским просторам. Никаких проверок, ничего. Келли нашел бинокль 7 х 50 Розена и направил его на катер, мчащийся совсем рядом. Три кретина, один из них поднял банку пива в насмешливом тосте.

Подавись ты этим пивом, хрен паршивый, прошептал он про себя. Трое кретинов в быстроходном катере, сидят и пьют пиво, наверно, уже изрядно поднабрались, а сейчас еще нет одиннадцати. Он внимательно посмотрел на катер и почувствовал какую-то смутную благодарность, что они не подошли к их яхте ближе чем на пятьдесят ярдов. Келли заметил название на транце — «Восьмерка Генри». Ну что ж, сказал себе Келли, если он снова увидит катер с этим названием, то постарается держаться от него подальше.

— Я поймала кого-то! — крикнула Сара.

— Внимание, с левого борта идет большая волна! — крикнул Келли. Волна ударила о борт яхты спустя минуту, заставив большой «Гаттерас» накрениться влево и вправо на двадцать градусов от вертикали.

— Это я называю плохим морским воспитанием, — произнес Келли, глядя на трех рыболовов, расположившихся на палубе.

— Так точно, капитан! — отозвался Сэм.

— Я так его и не отпустила, — заметила Сара. Келли обратил внимание, что она подводит пойманную рыбу к борту с немалым мастерством. — И какой же он большой!

Сэм взял подсадную сетку на рукоятке и перегнулся через борт. Когда он выпрямился, в сетке бился большой морской окунь, фунтов на двенадцать или четырнадцать. Он опустил рыбу в ящик, наполненный водой, где рыба будет ждать своей смерти. Это казалось Келли жестоким, но, в конце концов, это была всего лишь рыба, а ему приходилось видеть вещи куда хуже.

Через мгновение раздался восторженный визг Пэм, когда туго натянулась ее леска. Сара положила свою удочку в держатель и принялась обучать ее. Келли следил за ними. Дружба между Сарой и девушкой была такой же поразительной, как отношения между ним и Пэм. Может быть, Сара заняла для Пэм место матери, у которой отсутствовала нежность к дочери или что там еще отсутствовало у матери Пэм. Потому-то Пэм так хорошо отзывалась на советы своей новой подруги. Келли наблюдал за ними с улыбкой, которую заметил Сэм, и тоже улыбнулся. Пэм была новичком в рыбной ловле и споткнулась два раза, выхаживая рыбу. Снова Сэм совершил почетную церемонию с сеткой, подняв на этот раз восьмифунтовую пеламиду.

— Бросьте ее обратно, — посоветовал Келли. — Вкус у них просто отвратительный! Сара подняла голову.

— Бросить в море ее первую рыбу! — с гневом воскликнула она. — Да кто ты такой, нацист что ли? У тебя где-нибудь найдется лимон, Джон?

— Да. Но зачем?

— Я покажу тебе, что можно приготовить из пеламиды, вот зачем. — Она прошептала что-то на ухо девушке, и та засмеялась. Пеламида отправилась в тот же бак, где составила компанию морскому окуню, и Келли подумал о том, как уживутся в таком небольшом пространстве пеламида и морской окунь.

* * *

Вот и наступил День памяти павших, подумал Голландец Максуэлл, выходя из своего служебного автомобиля у Арлингтонского национального кладбища. Для многих этот день — 30 мая — был известен всего лишь пятисотмильной автогонкой в Индианаполисе, или просто как выходной, или традиционное начало летнего купального сезона, что было очевидно из относительного отсутствия автомашин на дорогах Вашингтона. Но не для него и не для его друзей. Это был их день, день памяти погибших товарищей, в то время как другие занимались вещами более или менее личными. Адмирал Подулски приехал вместе с ним, и оба адмирала пошли по дорожке медленно и не в ногу, как обычно ходят адмиралы. Сын Казимира, младший лейтенант Станислав Подулски, не был похоронен на этом кладбище и скорее всего никогда не будет вообще похоронен. Его А-4 разнесло в небе зенитной ракетой, как следовало из докладов очевидцев, практически прямым попаданием. Молодой летчик был слишком увлечен, чтобы заметить залп ракетной батареи почти до самой последней секунды, когда его голос успел произнести с отвращением к собственной неосторожности последний эпитет по «защищенному» каналу связи. По-видимому, одна из бомб, которые он нес, детонировала от взрыва зенитной ракеты. Как бы то ни было, маленький истребитель-бомбардировщик превратился в грязное облако черно-желтого цвета, вряд ли оставив что-нибудь после себя; и к тому же противник не слишком соблюдал международные правила в отношении останков погибших вражеских летчиков. Таким образом, сын мужественного воина не был удостоен последней воинской почести — быть похороненным рядом со своими товарищами. Каз никогда не говорил об этом. Подулски сохранял свои чувства при себе, не делясь ими.

Контр-адмирал Джеймс Грир стоял на том же месте, что и последние два года в этот день, футах в пятидесяти от дорожки, укладывая цветы рядом с флагом на памятнике своего сына.

— Джеймс? — позвал его Максуэлл. Адмирал повернулся и поднес ладонь к козырьку, желая улыбнуться в знак благодарности за дружескую поддержку в такой день, но удержался от улыбки. Все трое были в своих темно-синих адмиральских мундирах, которые вносили собой особую торжественность. Расшитые золотом рукава сверкали на солнце. Не сказав ни слова, все трое выстроились у памятника Роберта Уайта Грира, старшего лейтенанта корпуса морской пехоты США. Они слаженно поднесли ладони к козырькам, вспоминая молодого человека, которого в свое время мальчиком подбрасывали на коленях, который гонял на велосипеде на военно-морской базе в Норфолке и на базе военно-морской авиации в Джексонвилле вместе с сыновьями Каза и Голландца. Парня, который вырос сильным и гордым, встречал корабли своего отца, когда они возвращались в порт, и говорил лишь о том, что последует по стопам отца, но не слишком близко к нему, и чье везение оказалось недостаточным в пятидесяти милях к юго-западу от Дананга. Это было проклятьем их профессии, каждый знал это, но никогда не говорил вслух, что их сыновья тоже втягивались в нее, отчасти из почитания своих отцов, отчасти из-за воспитанной у них любви к своей стране, но больше всего из-за любви к своим соотечественникам. И так же, как каждый из стоящих здесь рисковал своей жизнью, рисковали своими жизнями и Бобби Грир и Стае Подулски. Вот только счастье не улыбнулось двум из трех сыновей.

Грир и Подулски сказали себе в это мгновение, что это было ненапрасно, что у свободы есть своя цена, что некоторые должны платить эту цену, иначе не будет ни флага, ни Конституции, ни праздника, значение которого люди имели право игнорировать. Но в обоих случаях эти непроизнесенные слова звучали неубедительно. Семейная жизнь Грира прервалась главным образом из-за горя, принесенного смертью Бобби. Жена Подулски уже никогда не будет такой, какой была раньше. Хотя у каждого были и другие дети, пустота, возникшая из-за потери одного, превратилась в пропасть, которую невозможно преодолеть, и как ни хотелось каждому убедить Себя в том, что жизнь сына отдана не зря, ни один человек, который может оправдать смерть ребенка, в действительности не имеет права вообще называться человеком, и поэтому их подлинные чувства усиливались той же самой гуманностью, что обрекла их в этой жизни на жертвы. Это было тем более верно потому, что у каждого были свои чувства относительно войны, которые более вежливые называли «сомнениями» и которые сами они называли совсем по-другому, но только в своей среде.

— Помнишь, как Бобби прыгнул в плавательный бассейн за дочкой Майка Гудвина и спас ее? — спросил Подулски. — Я только что получил записку от Майка. Маленькая Эйми на прошлой неделе родила близнецов, двух маленьких девочек. Она вышла замуж за инженера из НАСА, живут в Хьюстоне.

— Я даже не знал, что она замужем. Сколько ей сейчас? — спросил Джеймс.

— О, ей, должно быть, двадцать.., может быть, двадцать пять? Помнишь ее веснушки, солнце будто выращивало их в Джексе?

— Маленькая Эйми, — тихо произнес Грир. — Как быстро они растут. — Может быть, она и не утонула бы в тот жаркий июльский день, но это еще один повод вспомнить его сына. Он спас одну жизнь — а может быть, три? Ведь это что-то значит, правда? — спросил себя Грир.

Трое адмиралов повернулись и молча пошли от могилы; не говоря больше ни слова, они медленно направились к подъездной дороге. Там им пришлось остановиться. Вверх по холму поднималась похоронная процессия, солдаты Третьего пехотного полка, «Старая гвардия», выполняли свой безрадостный долг, провожая в последний путь еще одного человека. Адмиралы снова выстроились в ряд, отдавая честь флагу, распростертому на гробе. Молодой лейтенант, командующий нарядом, сделал то же самое. Он увидел на груди одного из адмиралов светло-голубую ленточку ордена Почета, и четкость его салюта передала всю глубину испытываемого им уважения.

— Ну вот, хоронят еще одного, — произнес Грир с тихой горечью, когда похоронная процессия миновала их. — Боже милостивый, за что мы хороним своих детей?

— Заплати любую цену, неси любой груз, перебори любые лишения, помоги любому другу, борись с любым врагом... — процитировал Каз. — Ведь это было не так уж давно, верно? Но когда наступило время делать ставки и выкладывать их на стол, куда делись эти мерзавцы?

— Ставки — это мы, Каз, — ответил Голландец Максуэлл. — А вот это — стол.

Обычные люди заплакали бы, но эти не были обычными людьми.

Каждый из них посмотрел на поле, усеянное белыми памятниками. Это была передняя лужайка, когда-то принадлежавшая Роберту Е. Ли — дом его все еще стоял на вершине холма, — и размещение здесь кладбища было жестокой местью правительства, чувствовавшего себя преданным этим генералом. И все-таки генерал Ли в конце жизни отдал дом своих предков на службу тем, кого любил больше всего. Это была самая добрая ирония за весь сегодняшний день, подумал Максуэлл.

— Как там у вас дела за рекой, Джеймс?

— Могли бы, быть и лучше. Голландец. Мне дали приказ навести порядок в доме. Я ищу самую большую метлу.

— Тебя инструктировали по операции «Зеленый самшит»?

— Нет. — Грир повернулся, и на его лице появилась первая за весь день улыбка. Не очень радостная, но все-таки улыбка, отметили остальные. — Мне это нужно?

— Возможно, нам понадобится твоя помощь.

— Неофициальная?

— Ты ведь знаешь, что случилось с «Кингпин», — заметил Казимир Подулски.

— Им чертовски повезло — они сумели выбраться оттуда, — согласился Грир. — Все еще скрываете подробности?

— Разумеется, скрываем.

— Сообщите мне, что вам понадобится. Я обеспечу вас всем, что, у меня найдется. Ты занимаешься работой по разряду «три», Каз!?

— Совершенно верно. — Любой офицер с «тройкой» на конце номера его военно-учетной специальности относился к Департаменту планирования и операций, а у Подулски был к этому особый талант. Его глаза сверкали так же ярко, как золотые крылья на нашивках в лучах утреннего солнца.

— Отлично, — произнес Грир. — А чем занимается сейчас маленький Голландец?

— Летает на самолетах компании «Дельта». Второй пилот, потом станет капитаном, а я стану дедушкой примерно через месяц.

— Вот как? Поздравляю, мой друг.

— Я не виню его за то, что он ушел со службы. Раньше винил, а теперь — нет.

— Как зовут того коммандос из группы тюленей-подводников, который отправился за ним и спас?

— Келли. Он тоже ушел со службы, — ответил Максуэлл.

— Тебе следовало бы потребовать для него от конгресса орден Почета, Голландец, — заметил Подулски. — Я читал представление. Ничего более страшного мне не попадалось.

— Я произвел его в боцманы. Потребовать для него орден я не мог, — с сожалением покачал головой Максуэлл. — Только не за спасение сына адмирала, Каз. Ты ведь знаком с политическими последствиями такого шага.

— Да. — Подулски посмотрел на вершину холма. Похоронная процессия остановилась, и гроб сняли с лафета. Молодая вдова наблюдала за тем, как заканчивается время ее мужа на земле. — Да, я знаком с политическими последствиями.

Таккер ввел катер в эллинг. Два мотора, установленные на нем — один стационарный, другой подвесной, — облегчали процедуру. Он выключил двигатели и схватил швартовы, которые быстро закрепил за кнехты. Тони и Эдди подняли портативный холодильник с оставшимися банками пива и спрятанными подо льдом наркотиками и вынесли его из катера, пока Таккер собирал разбросанные инструменты и закрывал чехлами сиденья и приборную панель. Затем он присоединился к своим компаньонам на площадке для стоянки автомобилей.

— Ну что ж, все оказалось очень просто, — заметил Таккер. Холодильник уже стоял в багажнике большой автомашины «Форд сквайер стейшн вэгон», принадлежащей ему.

— Как ты думаешь, кто выиграл сегодня гонку? — спросил Эдди. Они забыли взять с собой радиоприемник, когда отплывали в залив.

— Я поставил сотню на Фойта, просто так, ради интереса.

— Не на Андретти? — поинтересовался Таккер.

— Он итальянец, это верно, но последнее время ему не везло. Ставки в автомобильных гонках — тоже бизнес, — напомнил им Пиаджи. Анджело остался далеко в прошлом, как и способ его похорон, который был, говоря по правде, несколько забавным, хотя Пиаджи до конца жизни больше не будет есть пирогов с начинкой из крабов.

— Ну ладно, вы знаете, где найти меня, — сказал Таккер.

— Ты получишь свои деньги, — как-то не к месту произнес Эдди. — В конце недели, в обычном месте. — Он сделал паузу. — Что, если спрос увеличится?

— Я справлюсь, — заверил его Таккер. — Я могу поставить столько товара, сколько потребуется.

— А что у тебя за канал? — спросил Эдди, стараясь узнать побольше.

— Анджело тоже интересовался этим, помнишь? Джентльмены, расскажи я вам об этом, и нужда во мне исчезнет, разве не так?

— Неужели ты не доверяешь нам? — улыбнулся Тони Пиаджи.

— Доверяю, разумеется, — тоже улыбнулся Таккер. — Я доверяю вам продавать товар и делиться деньгами со мной.

— Мне нравятся умные партнеры, — согласно кивнул Пиаджи. — Оставайся таким. Это принесет пользу всем нам. У тебя есть свой банкир?

— Еще нет. Я не задумывался над этим, — солгал Таккер.

— Тогда подумай о банкире. Генри. Мы можем помочь тебе открыть счет в банке за пределами США. Это будет надежный номерной счет, никакого риска и все такое. Можешь поручить проверить это человеку, которому доверяешь. Запомни, они могут проследить деньги, если ты проявишь неосторожность. Не трать слишком много. Мы потеряли из-за этого немало друзей.

— Я не люблю рисковать, Тони.

— Так лучше всего, — кивнул Пиаджи. — В этом деле нужно быть очень осторожным. Копы становятся умными.

— Недостаточно умными. — То же самое относилось и к его партнерам, если уж говорить об этом, но спешить пока нечего. Всему свой черед.

Глава 5 Обязательства

Пакет прибыл вместе с очень усталым от смены часовых поясов капитаном в штаб-квартиру разведывательной службы ВМФ в Сьютленде, штат Мэриленд. К специалистам по дешифровке аэрофотоснимков добавились эксперты из 1127-й группы ВВС по оперативной деятельности, квартировавшей в Форт-Бельвуре. На всю процедуру потребовалось двадцать часов, однако кадры, полученные с «Охотника за буйволами», были исключительно четкими, и американец на земле сделал именно то, что должен был сделать: он поднял голову и посмотрел на пролетающий беспилотный самолет.

— Бедняга жестоко поплатился за это, — заметил специалист из ВМФ, обращаясь к своему коллеге из ВВС. За спиной американца — это было отчетливо видно на фотоснимке — солдат северовьетнамской армии стоял с поднятым автоматом, приклад которого был направлен в спину офицера. — Как бы мне хотелось встретиться с тобой в темном переулке, ублюдок.

— Ну, как ты считаешь? — Старший сержант ВВС положил рядом фотографию американского офицера, которую они использовали для опознания.

— Похож, держу пари. — Обоим дешифровальщикам казалось странным, что в их распоряжении находились такие тонкие папки с материалами для сравнения с этими фотографиями, но тот, кто попытался разгадать загадку, сделал это очень удачно. На снимках было одно и то же лицо. Специалисты не знали, что перед ними фотографии человека, которого уже считают мертвым.

* * *

Келли дал ей выспаться, довольный тем, что она смогла спать без помощи снотворного. Он встал, оделся, вышел на свежий воздух и дважды обежал остров — его окружность составляла примерно три четверти мили, — чтобы как следует вспотеть на спокойном утреннем воздухе. Сэм и Сара, тоже любившие вставать пораньше, натолкнулись на него, когда Келли остывал после пробежки на причале.

— Перемена в тебе тоже поразительна, — заметила Сара. Она помолчала. — Как вела себя Пэм вчера вечером?

От такого вопроса Келли вздрогнул и, озадаченно помолчав, спросил:

— Что?

— Господи, Сара... — Сэм отвернулся и с трудом удержался от смеха. Его жена покраснела, подобно восходящему солнцу.

— Она уговорила меня не давать ей снотворного прошлым вечером, — объяснила Сара. — Она немного нервничала, но ей хотелось попробовать, и я дала ей уговорить себя. Вот что я имела в виду, Джон. Извини.

Как объяснить, что произошло прошлой ночью? Сначала он боялся прикоснуться к ней, не хотел, чтобы у нее создалось впечатление, что он требует от нее что-то, и тогда Пэм истолковала это как признак того, что она больше не нравится ему, и затем.., все получилось естественно.

— Дело было в том, что у нее появилась идиотская мысль... — Келли заставил себя замолчать. Пэм поговорит об этом с Сарой, если захочет, но ему не следовало рассказывать о происшедшем. — Она спала хорошо, Сара. Вчера она очень устала.

— Я даже не подозревала, что у меня окажется такой решительный пациент. — Сара ткнула пальцем в грудь Келли. — Вы очень помогли, молодой человек.

Келли отвернулся, не зная, что ответить. Разве я не испытал от этого наслаждение, подумал он. Часть его сознания все еще не расставалась с мыслью, что он пользуется слабостью девушки. Он наткнулся на психически больную и.., воспользовался этим? Нет, это не правда. Он любит ее, как это ни кажется невероятным. Его жизнь изменилась, стала чем-то похожей на нормальную.., может быть. Он помогал Пэм вернуться в реальную жизнь, но и она помогала ему, восстанавливала его веру в будущее.

— Она.., она обеспокоена тем, что, после того как я узнал о ее прошлом... Но мне действительно все это безразлично. Ты права, Сара, Пэм — сильная натура. Черт побери, у меня в прошлом тоже было немало проблем, понимаешь? Я далеко не святой, ребята.

— Пусть она сама тебе расскажет обо всем, — сказал Сэм. — Ей это нужно. Перед тем как начать разбираться со своим прошлым, нужно открыто рассказать о нем.

— Ты уверен, что это не изменит твою точку зрения? С ней могли происходить отвратительные вещи, — заметила Сара, глядя в глаза Келли.

— Отвратительнее войны? — Келли покачал головой и тут же сменил тему разговора. — Как поступать с.., лекарствами? Этот вопрос снял напряжение, и Сара заговорила снова:

— Пэм уже миновала самый трудный период. Если бы у нее возникли серьезные проблемы, связанные с лишением ее наркотиков, это уже случилось бы. У нее все еще могут возникнуть периоды волнения — в результате внешнего стресса, например. В этом случае ты дашь ей фенобарбитал, и я уже написала для тебя, как им пользоваться, но она хочет обойтись без него. У нее гораздо более сильный характер, чем кажется на первый взгляд. Ты достаточно умен, чтобы понять, что сейчас она переживает трудный период. Если ситуация ухудшится , заставь ее — заставь — принять одну таблетку.

Мысль о принуждении Пэм принять лекарство возмутила Келли.

— Послушайте, доктор, я не могу...

— Замолчи, Джон. Я не имею в виду, что тебе понадобится засовывать таблетку ей в горло. Если ты скажешь ей, что лекарство действительно необходимо, она послушается тебя, правда?

— Сколько времени может продлиться такой период?

— Еще неделю, может быть, десять дней, — ответила Сара после недолгого размышления.

— А потом?

— Потом вы можете подумать о будущем, которое проведете вместе — если захотите, — сказала Сара.

Сэм почувствовал себя неловко из-за интимной темы разговора.

— Нужно, чтобы она прошла полное медицинское обследование, Келли. Когда ты будешь в Балтиморе в следующий раз?

— Через пару недель, может быть, меньше. Почему ты спрашиваешь об этом?

— Я не смогла провести настоящий медицинский осмотр, — вмешалась Сара. — Пэм не была у врача длительное время, и я буду чувствовать себя лучше, если мы составим историю болезни, основываясь на полном медицинском обследовании. Кто мог бы сделать это, Сэм?

— Ты знакома с Мэдж Норт?

— Да, она справится с этим. — Сара задумалась. — Ты знаешь, Келли, было бы неплохо пройти медицинское обследование и тебе.

— Неужели я выгляжу больным? — Келли поднял руки над головой, демонстрируя свою великолепную мускулатуру.

— Не говори глупости, — огрызнулась Сара. — Когда она приедет в больницу, ты приедешь вместе с ней. Я хочу быть уверена, что вы оба совершенно здоровы, вот и все. Понятно?

— Понятно, мадам.

— И вот что еще. Выслушай меня внимательно, — продолжала Сара. — Ей нужно встретиться с психиатром.

— Зачем?

— Джон, жизнь совсем не похожа на кино. Люди не могут оставить позади все свои проблемы и отправиться в сторону солнечного заката в действительной жизни, понимаешь? Она перенесла сексуальное насилие. Ее мнение о себе в данный момент не слишком высокое. Люди в ее положении обвиняют себя в том, что стали жертвами. Соответствующая терапия может помочь ей справиться с этим. То, что ты делаешь, — это очень важно, однако ей нужна и профессиональная помощь. Согласен?

— О'кей, — кивнул Келли.

— Отлично, — сказала Сара, глядя на него. — Мне нравится, что ты умеешь слушать.

— Вы думаете, у меня был выбор, мадам? — спросил Келли с угрюмой улыбкой.

— Это верно, выбора у тебя не было, — рассмеялась она. "

— Сара всегда такая настойчивая, — сказал Сэм, обращаясь к Келли. — Вообще-то ей следовало стать медсестрой. Доктора должны вести себя более цивилизованно. Это медицинские сестры принуждают нас поступать так, как им хочется. — Сара шутливо пнула мужа.

— Тогда я постараюсь не встречаться с медицинской сестрой, — заметил Келли, ведя их с причала в бункер.

* * *

Пэм проспала больше десяти часов, причем без помощи снотворного, хотя проснулась с ужасной головной болью, которую Келли снял аспирином.

— Купи тиленола, — посоветовала Сара. — Не так плохо действует на желудок. — Она снова осмотрела и прослушала девушку, пока Сэм упаковывал их вещи. Наконец осмотр был закончен. — В общем, мне нравится твое состояние, Пэм, — сказала она. — Вот только тебе нужно прибавить фунтов пять, прежде чем я снова увижу тебя.

— Но...

— И Джон привезет тебя к нам, чтобы тебе провели полное медицинское обследование, — через две недели, скажем?

— Да, мадам, — снова сдался Келли.

— Но...

— Пэм, они накинулись на меня всей бандой. Мне тоже придется пройти осмотр, — ответил Келли поразительна смиренным голосом.

— Вы уже собираетесь уезжать? Так рано? , Сара кивнула.

— Вообще-то нам нужно было отправиться обратно еще вчера вечером, но, какого черта, — за ночь ничего не случится. — Она посмотрела на Келли. — Если ты не приедешь в больницу, как я сказала, я позвоню тебе и буду кричать по телефону.

— Сара, перестань. Господи, ну до чего напористая баба!

— Больше слушай, что говорит Сэм!

Келли проводил ее на причал. Двигатели на яхте Сэма уже ворчали. Сара и Пэм обнялись. Келли попытался ограничиться рукопожатием, но был вынужден сдаться, и Сара поцеловала его тоже. Сэм спрыгнул на причал, чтобы пожать всем руки.

— Не забудь про новые карты! — напомнил хирургу Келли.

— Так точно, капитан.

— Я сниму швартовы.

Розену ужасно хотелось продемонстрировать им, чему он научился. Сэм дал задний ход, работая главным образом левым винтом, и развернул «Гаттерас» в пределах его длины. Было видно, что он не забывает преподанные ему уроки. Через мгновение Сэм увеличил обороты обоих дизелей, и яхта пошла прямо от причала, направляясь к тому месту, где, как он знал, была большая глубина. Пэм стояла на причале, держа Келли за руку, пока яхта Сэма не превратилась в белую точку на горизонте.

— Я забыла поблагодарить ее, — наконец сказала Пэм.

— Нет, не забыла. Просто ты не сказала этого вслух, вот и все. Ну и как ты себя чувствуешь сегодня?

— Головная боль прошла. — Она посмотрела на него. Глаза ее были чистыми, шаги — энергичными и быстрыми. Келли захотелось поцеловать ее, что он и сделал. — Итак, чем мы сейчас займемся?

— Нам нужно поговорить, — сказала Пэм. — Самое время.

— Подожди здесь. — Келли прошел в мастерскую и принес оттуда два шезлонга, поставил и показал ей на один из них. — Устраивайся поудобнее и расскажи мне, какой ужасной ты была.

Памеле Стар Мадден через три недели должен был исполниться двадцать один год, узнал Келли, наконец услышав ее фамилию. Она родилась в рабочей семье в равнинной части северного Техаса. Выросла она под строгим надзором своего отца, моральные принципы которого были настолько строгими, что даже баптистский священник пришел бы в отчаяние. Доналд Мадден был человеком, понимающим форму религии, но не ее смысл, и был строг потому, что не знал, как любить, пил из-за неудовлетворенности жизнью — и не мог себе этого простить — и никак не мог примириться с этим. Когда его дети были в чем-то виноваты, он бил их, обычно ремнем или березовыми розгами, до тех пор пока его не охватывала жалость, что обычно происходило позже, чем наступала усталость. Памела никогда не была счастливым ребенком, но последней каплей для нее стал следующий день после ее шестнадцатилетия, когда она допоздна осталась на церковном концерте и затем отправилась вместе с друзьями на прогулку, полагая, что уж теперь она имеет на это право. Она осталась с одним парнем — это было что-то вроде ее первого свидания. Они даже не обменялись поцелуем — семья парня была почти такой же строгой, как и ее собственная. Но для Доналда Маддена все это не имело значения. Вернувшись в двадцать минут одиннадцатого вечером пятницы, Пэм вошла в дом, огни которого пылали яростью, и увидела лицо взбешенного отца и до смерти перепуганную мать.

— Слова, которые он мне говорил... — Пэм смотрела под ноги, на траву, рассказывая об этом. — Я не делала ничего этого. Я даже не думала делать это, и Алберт был таким невинным.., но ведь такой же была и я — в то время.

Келли сжал ее руку.

— Ты не обязана рассказывать мне обо всем этом, Пэм. — Но она настояла, и Келли знал, что ей нужно поделиться с ним происшедшим, поэтому он продолжал слушать.

Выдержав худшую порку за шестнадцать лет своей жизни, Па-мела Мадден выскользнула через окно своей спальни на первом этаже и прошла пешком до центра унылого пыльного городка. Там она села на автобус фирмы «Грейхаунд» перед самым рассветом. Автобус направлялся в Хьюстон. Она села на этот автобус только потому, что он был первым, и ей не пришло в голову сойти где-нибудь до конечной станции в Хьюстоне. Насколько она помнила, ее родители так и не обратились в полицию с сообщением о ее исчезновении. Ряд дешевых работ, которые она выполняла, и комната еще хуже той, в которой она жила, просто сделали ее пребывание в Хьюстоне предельно несчастным, и через некоторое время Пэм решила отправиться куда-нибудь еще. У нее было немного накопленных денег, и она купила билет на другой междугородний автобус — на этот раз «Континентал трейлуэйз» — и приехала в Новый Орлеан. Испуганная, худая и юная, Пэм понятия не имела, что существуют мужчины, обманывающие молодых девушек, убежавших из дому. Едва ли не сразу ее заметил хорошо одетый и умеющий убедительно говорить двадцатипятилетний Пьер Ламарк, который предложил ей помощь и защиту, после того как покормил ее ужином и выразил сочувствие. Через три дня он стал ее первым любовником. А еще через неделю жестокая пощечина заставила шестнадцатилетнюю девушку лечь в постель с торговцем из Спрингфилда в Иллинойсе, которому Пэм напоминала его собственную дочь — причем до такой степени, что он нанял ее на весь вечер, заплатив Ламарку двести пятьдесят долларов. День спустя Пэм высыпала себе в горло все таблетки, что нашла в одной из коробок Ламарка, но это вызвало у нее всего лишь сильнейший приступ рвоты и жестокую порку за неповиновение.

Келли слушал ее рассказ с безмятежным отсутствием эмоций, с немигающим взглядом и ровным дыханием. Внутри его, однако, все так и бурлило. Девушки, с которыми он спал во Вьетнаме, маленькие, похожие на детей, и несколько проституток после смерти Тиш ему даже не приходило в голову, что этим молодым женщинам может не нравиться их жизнь и работа. Он даже никогда не задумывался об этом, воспринимая их притворную страсть как истинные человеческие чувства — ведь разве сам он не порядочный, не честный человек? Но он платил за услуги молодых женщин, чья общая история вряд ли чем-нибудь отличалась от рассказанной Пэм, и стыд горел внутри его подобно факелу.

К девятнадцати годам ей удалось убежать от Ламарка и трех других сутенеров, всякий раз попадая от одного к другому. Один, в Атланте, наслаждался тем, что порол своих девушек на глазах клиентов, обычно пользуясь электрическими проводами. Другой, в Чикаго, приобщил Пэм к героину, надеясь обрести надежный контроль над девушкой, которая казалась ему слишком независимой, но она ушла от него на следующий день, доказав его правоту. Она видела, как другая девушка умерла прямо на ее глазах от дозы чистого героина, и это напугало ее больше, чем угроза избиения. Не имея возможности вернуться домой — один раз она позвонила туда, и ее мать бросила трубку еще до того, как Пэм успела попросить о помощи, — " — и не доверяя общественным организациям, которые могли направить ее по иному пути, она оказалась наконец в Вашингтоне — опытная уличная проститутка, пристрастившаяся к наркотикам, помогавшим ей скрыть, что она думает о себе. Но недостаточно тщательно, и это, подумал Келли, оказалось, возможно, тем, что спасло ее. За это время у нее было два аборта, трижды она заболевала венерическими болезнями и четыре раза арестовывалась, хотя ни разу ее дело не передавалось в суд. Пэм плакала, и Келли придвинулся поближе, чтобы сидеть рядом с ней.

— Теперь ты видишь, какая я на самом деле?

— Вижу, Пэм. Ты действительно очень мужественная девушка. — Он обнял ее за плечи. — Милая, все в порядке. Каждый может совершать ошибки. Требуется мужество, чтобы понять это и изменить свою жизнь, но особенно трудно найти в себе решимость рассказать об этом.

Последняя глава началась в Вашингтоне с неким Роско Флемингом. К этому моменту Пэм уже не могла отказаться от барбитуратов, но она была все еще свежей и выглядела хорошо, когда у кого-то находилось время заняться ее внешностью. Короче говоря, достаточно, чтобы получить хорошую цену от мужчины, которому нравятся молодые лица. И вот один такой мужчина придумал некую побочную работу. Этот мужчина по имени Генри хотел расширить сбыт наркотиков, а поскольку он был осторожным человеком, привыкшим к тому, чтобы другие выполняли его команды, то набрал группу девушек, доставлявших наркотики от его дилеров к потребителям. Девушек он покупал в других городах у зарекомендовавших себя сутенеров и всегда платил наличными, в чем каждая из купленных девушек уже заранее усматривала что-то зловещее. На этот раз Пэм попыталась бежать почти тут же, но была поймана и избита настолько жестоко, что у нее оказались сломаны три ребра. Позднее она узнала, что ей еще здорово повезло, потому что первый урок обычно оказывался и последним. Генри, кроме того, воспользовался случаем, чтобы заставить ее проглотить лошадиную дозу барбитуратов, что смягчило испытываемую ею боль, но в то же время увеличило зависимость от наркотиков. Он дополнил наказание тем, что разрешил любому из своих компаньонов — кто пожелает — воспользоваться ею. Сделав это, Генри сумел добиться того, чего не сумели сделать другие. Он наконец сломил ее дух.

В течение пяти месяцев избиения, сексуальное насилие и наркотики привели Пэм в состояние, близкое к кататонии, которое длилось до тех пор, пока четыре недели назад она не натолкнулась на тело двенадцатилетнего мальчика, лежащего в подъезде со шприцем, все еще торчащим из его руки. Сохраняя — внешне — полную покорность, Пэм постаралась уменьшить потребление наркотиков. Клиенты Генри не жаловались. Проявляя больше страсти, она доставляла им куда больше удовольствия, считали они, и их мужской эгоизм относил ее чувственность на счет их достоинств, а не на счет ее пробудившегося сознания. Девушка выжидала момент, когда Генри куда-нибудь уедет, потому что в его отсутствие остальные проявляли не такую строгую дисциплину. Всего пять дней назад она собрала свои скудные пожитки и убежала. У нее не было денег — Генри никогда не разрешал им иметь деньги, — и она выехала из города на попутных автомобилях.

— Расскажи мне про Генри, — тихо произнес Келли, когда Пэм закончила свой рассказ.

— Лет тридцать, чернокожий, примерно твоего роста.

— Удалось кому-нибудь из девушек убежать? Голос Пэм был холодным как лед:

— Я знаю только об одной, которая попробовала. Это было где-то в ноябре. Он.., убил ее. Он решил, что она обратится в полицию и... — она посмотрела на него, — он заставил всех нас наблюдать за этим. Это было ужасно.

— Тогда почему ты отважилась убежать, Пэм? — тихо спросил Келли.

— Я была готова лучше умереть, чем заниматься этим снова, — прошептала она, и теперь мысль оказалась выраженной вслух. — Мне хотелось умереть. Этот маленький мальчик. Ты понимаешь, что происходит? Ты просто останавливаешься. Все останавливается. А я помогала. Я помогла убить его.

— Как тебе удалось убежать?

— Накануне ночью.., я.., дала каждому из них.., чтобы понравиться им.., чтобы они не так пристально следили за мной. Теперь ты понимаешь?

— Ты поступила так, чтобы легче было убежать, — кивнул Келли. От него потребовалось громадное напряжение воли, чтобы сохранить спокойствие. — Слава Богу.

— Я ни в чем не винила бы тебя, если бы ты отвез меня обратно и пустил на все четыре стороны. Может быть, папа был прав, говоря все такое про меня.

— Пэм, ты помнишь то время, когда ходила в церковь?

— Да.

— А ты помнишь, чем кончается исповедь? «Иди и больше не греши»? Ты думаешь, я не делал в жизни ничего плохого? Мне никогда не было стыдно? Не было страшно? Не ты одна, Пэм. Да представляешь ли ты, сколько от тебя потребовалось мужества, чтобы рассказать мне все это?

Ее голос сейчас был лишен всяких эмоций:

— Ты имеешь право знать обо мне все.

— Теперь я знаю, и это ничего не меняет. — Он помолчал. — Впрочем, нет, меняет. Ты даже смелее, чем я думал вначале, милая.

— Ты уверен? А что будет потом?

— Единственное «потом», которое беспокоит меня, — это если эти люди узнают, где ты сейчас, — сказал Келли.

— Если они когда-нибудь найдут меня... — В ее голосе снова появились эмоции. Страх. — Каждый раз, когда мы будем приезжать в город, они могут увидеть меня.

— Мы будем осторожны, — сказал Келли.

— Я никогда не буду в безопасности. Никогда.

— Видишь ли, существует два способа решить эту проблему. Ты можешь продолжать скрываться. Или помоги мне посадить их. Пэм выразительно покачала головой:

— Они убили девушку, потому что знали, что она идет в полицию. Вот почему я не могу верить копам. К тому же ты не представляешь, какие они страшные.

Сара была права относительно чего-то еще, увидел Келли. Пэм надела купальный лифчик, и солнечные лучи выразительно подчеркнули рубцы на ее спине. Это были полосы, на которые не ложится солнечный загар. Эхо кровавых рубцов, нанесенных другими ради своего удовольствия. Все это началось с Пьера Ламарка или, точнее, с Доналда Маддена — маленьких трусливых людишек, решавших свои отношения с женщинами с помощью силы.

И это мужчины? — спросил себя Келли.

Нет.

Келли сказал Пэм, чтобы она оставалась на месте, и направился в машинное отделение бункера. Он вернулся с восемью пустыми пивными банками, которые поставил на землю футах в тридцати от шезлонгов.

— Заткни уши пальцами, — сказал он ей.

— Зачем?

— Пожалуйста, — попросил он. Когда она сунула пальцы в уши, правая рука Келли стремительно метнулась к поясу, и из-под рубашки появился кольт 45-го калибра. Он прицелился в банки, держа пистолет двумя руками и ведя дуло слева направо. Одна за другой — с промежутком, может быть, в полсекунды — банки падали или взлетали на пару футов вместе с грохотом выстрела. Еще до того, как последняя банка упала на землю после своего короткого полета, Келли извлек из пистолета пустой магазин, вставил новый, и семь банок опять покатились по земле или взлетели в воздух. Он проверил, что оружие не заряжено, спустил курок и сунул пистолет за пояс под рубашку, прежде чем сесть рядом с Пэм.

— Совсем нетрудно напугать молодую девушку, у которой нет друзей. Гораздо труднее напугать меня, Пэм. Если кому-то захочется напугать тебя, сначала ему придется поговорить со мной.

Она посмотрела на банки, потом на Келли, который был доволен собой и меткой стрельбой. Демонстрация стрельбы из кольта пошла на пользу, освободив его от накопившегося напряжения, за эти несколько секунд он увидел за каждой банкой лицо. Однако он заметил, что все еще не сумел убедить ее. Ничего, на это потребуется немного времени.

— Как бы то ни было, — он снова сел рядом с девушкой, — ты рассказала мне свою историю, верно?

— Да.

— Ты думаешь, что для меня это все еще имеет какое-то значение?

— Нет. Ты сказал, что не имеет. Я верю тебе.

— Пэм, не все мужчины в мире похожи на тех, с кем ты встретилась. Скорее, таких не так уж много. Тебе просто не повезло, вот и все. Ты — хорошая девушка, тебе не в чем винить себя. Некоторые люди попадают в катастрофы или заболевают. Во Вьетнаме я видел, как люди гибнут из-за простого невезения. Так едва не случилось со мной. И это совсем не значит, что эти люди в чем-то виноваты. Просто им не повезло. Они оказались не в том месте, где им следовало оказаться. Они повернули налево, вместо того чтобы повернуть направо, посмотрели не в ту сторону. Сара хочет, чтобы ты встретилась с несколькими врачами и поговорила с ними. Я считаю, что она права. Мы сделаем все, чтобы с тобой все было в порядке.

— А потом? — спросила Пэм Мадден. Келли глубоко вздохнул, но останавливаться теперь было уже поздно.

— Ты.., ты останешься со мной, Пэм? Она посмотрела на него, словно ее ударили по лицу. Келли был поражен ее реакцией.

— Ты не должен, ты делаешь это только потому... Келли встал и поднял ее на руки.

— Послушай меня, ладно? Ты была больна. Теперь ты выздоравливаешь. Ты выдержала все, что мог швырнуть в тебя этот проклятый мир, и не отступила. Я верю в тебя! Тебе понадобится время. На все нужно время. Но в конце концов ты будешь очень хорошим человеком. — Он поставил ее на землю и отошел назад. Келли дрожал от ярости — не только из-за того, что произошло с ней, но от ярости на самого себя, потому что начал навязывать ей свои условия. — Извини. Мне не следовало поступать так, Пэм. Прошу тебя.., поверь в свои силы, в себя. Хотя бы немного.

— Это так трудно. Я делала такие ужасные вещи. Сара была права. Пэм действительно нуждается в профессиональной помощи. Он не мог простить себе того, что не знал, что сказать ей.

* * *

Следующие несколько дней прошли удивительно спокойно. Какими бы ни были ее остальные качества, стряпать Пэм не умела совершенно, и этот недостаток заставил ее даже всплакнуть пару раз от отчаяния, однако Келли заставлял себя проглотить все, что она готовила, с улыбкой и похвалой. Но она быстро училась, и к пятнице приготовленный ею гамбургер уже отличался просто от куска горелого мяса. И все это время Келли был рядом с ней, подбадривал ее, пытался изо всех сил не подавлять ее силой своего характера, и большей частью это у него получалось. Спокойное слово, нежное прикосновение и ласковая улыбка были его инструментами. Скоро девушка последовала его примеру и начала вставать еще до рассвета. Он убедил ее заниматься физическими упражнениями. Это оказалось совсем непросто. Несмотря на то что Пэм была здоровой девушкой, вот уже много лет ей не приходилось пробегать больше половины квартала, поэтому Келли начал с того, что убедил ее ходить вокруг острова, начиная с двух кругов, и к концу недели она проходила пять. Она проводила много времени на солнце и, поскольку у нее было мало одежды, чаще всего загорала в трусиках и бюстгальтере. Пэм начала уделять больше внимания своей внешности и, казалось, позабыла о тонких бледных рубцах на спине, при виде которых у Келли от ярости закипала кровь. Теперь она принимала душ и мыла голову по крайней мере раз в день, расчесывая затем свои волосы в шелковистую гриву, и Келли всякий раз находил предлог, чтобы восхититься ими. Девушка ни разу, казалось, не замечала фенобарбитала, оставленного Сарой. Возможно, пару раз ей пришлось бороться с искушением, но благодаря физическим упражнениям она сумела восстановить нормальный режим сна и бодрствования. В ее улыбке было теперь больше уверенности, и Келли отметил, что она посматривает в зеркало с выражением, в котором не было боли.

— Хорошо выглядишь, правда? — спросил он Пэм вечером субботы, после душа.

— Пожалуй, — согласилась она.

Келли взял гребень с раковины умывальника и принялся расчесывать ее влажные волосы.

— Солнце совсем выбелило их у тебя, — заметил он.

— Понадобилось немало времени, чтобы вымыть из них всю грязь, — ответила она, наслаждаясь его мягкими прикосновениями.

Келли старался расчесать спутавшиеся волосы, опасаясь причинить ей боль.

— Но в конце концов вся грязь исчезла, правда, Пэмми?

— Да, вроде бы исчезла, — ответила она, глядя на свое отражение в зеркале.

— Тебе трудно было сказать это, верно, милая?

— Очень трудно. — На ее лице появилась настоящая улыбка, полная тепла и уверенности.

Келли положил гребень и поцеловал ее в шею, наблюдая за тем, как она следит за этим в зеркале, затем снова взял гребень и продолжил работу. Такие действия, может, не слишком подходили для мужчины, но ему нравилось заниматься ею.

— Ну вот и все, расчесаны, никаких колтунов.

— Придется купить фен.

— Мне никогда не приходила в голову эта мысль, — пожал плечами Келли.

Пэм повернулась и взяла его за руки.

— Придет, если ты захочешь этого. Он молчал секунд десять, и, когда снова заговорил, слова звучали как-то по-другому, потому что теперь в них был страх:

— Ты уверена?

— А ты все еще хочешь...

— Да! — Было трудно поднять ее — мокроволосую, все еще обнаженную и влажную после душа, но в такой момент мужчина должен держать свою женщину именно так. Ее тело уже менялось.

Ребра были не так заметны. Пэм прибавляла в весе, питаясь здоровой, нормальной пищей. Но больше всего она изменилась внутренне. Келли с изумлением наблюдал за чудом, происходящим у него на глазах, боялся верить, что сам является частью этого чуда, гордый тем, что помог ей снова встать на ноги. Через мгновение он опустил ее, наслаждаясь весельем в ее глазах.

— У меня тоже не все гладко, — предупредил ее Келли, не отдавая себе отчета в том, как он смотрит на Пэм.

— Я видела почти все, — заверила его девушка. Ее руки начали гладить его грудь, загорелую и покрытую густыми темными волосами, всю в шрамах от боевых операций, происходивших очень далеко отсюда. Ее шрамы были внутри, но и у него были шрамы, спрятанные от посторонних глаз, и вместе они излечат друг друга. Пэм была уверена в этом. Она смотрела теперь в будущее не как в темное место, куда можно убежать и спрятаться. Это было теперь место надежды.

Глава 6 Засада

Все остальное было куда проще. Они сходили на яхте в Соломоне, где Пэм сумела купить несколько простых вещей. В дамском салоне ей подстригли волосы. К концу второй недели, проведенной на острове с Келли, она начала бегать трусцой и еще прибавила в весе. Теперь она могла уже носить купальный костюм, не слишком обнажая свою грудь. Ее ножные мышцы быстро крепли; то, что раньше было вялым и слабым, стало тугим, как и полагалось для девушки ее возраста. Правда, она все еще не сумела полностью избавиться от преследующих ее демонов. Дважды Келли просыпался, чувствуя, как она дрожит, все покрытая холодным потом, и бормочет звуки, никогда не переходившие в слова, но и без того понятные. Оба раза его прикосновения успокаивали ее, но не его. Скоро он начал учить Пэм управлять «Спрингером», и хотя у нее были недостатки в образовании, они компенсировались природными способностями. Она быстро схватывала то, чего многие яхтсмены так и не сумели понять. Он даже плавал вместе с ней, несколько удивленный тем, что она научилась плавать, живя в центре Техаса.

Но главным образом он любил ее — ее внешность, голос, запах и больше всего прикосновения. Келли обнаружил, что чувствует себя обеспокоенным, если не видит ее каждые несколько минут, словно она могла каким-то образом исчезнуть. Но она всегда была рядом и, замечая его взгляд, шаловливо улыбалась ему. Почти всегда. Но время от времени он замечал у нее на лице иное выражение, когда она позволяла себе снова заглянуть в темноту своего прошлого или вперед, в возможное будущее, отличающееся от того, которое он планировал. В такие моменты ему хотелось заглянуть в ее сознание и убрать оттуда страшные воспоминания, зная, что ему придется положиться на других, способных сделать это. В такие моменты он находил повод подойти к ней и провести пальцами по ее плечу, просто так, стараясь убедиться, что она не забыла о его присутствии.

Через десять дней после отъезда Сэма и Сары у них была маленькая торжественная церемония. Он позволил ей вывести яхту в залив, там привязал бутылочку с фенобарбиталом к большому камню и бросил его за борт. Всплеск казался надлежащим и окончательным завершением одной из ее проблем. Келли стоял позади Пэм, обнимая ее своими сильными руками за талию, и наблюдал за яхтами, бороздящими залив, глядя в будущее, обещавшее им так много.

— Ты был прав, — сказала она, поглаживая его руки.

— Иногда такое случается, — заметил Келли с легкой улыбкой и был тут же потрясен ее следующим заявлением:

— Там остались другие, Джон, другие женщины, которыми владеет Генри.., вроде Хелен, той, что он убил.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я должна вернуться. Нужно помочь им до того, как Генри.., до того, как он убьет еще кого-то.

— Но это опасно, Пэмми, — медленно произнес Келли.

— Я знаю.., но как быть с ними?

Это было симптомом ее выздоровления, Келли знал это. Она снова стала нормальным человеком, а нормальные люди беспокоятся о других.

— Ведь я не могу вечно скрываться, правда? — Келли чувствовал ее страх, но слова Пэм словно опровергали его, и он прижал ее к себе чуть теснее.

— Нет, не можешь, это верно. В этом и заключается проблема. Слишком трудно все время прятаться.

— Ты уверен, что можешь положиться на своего друга в полиции? — спросила она.

— Да, он знает меня. Он был лейтенантом, и я провел для него одну операцию. Был выброшен револьвер, и я помог ему найти его. Так что теперь он должен помочь мне. К тому же мне пришлось помочь полиции в подготовке их легких водолазов, и у меня появились друзья среди полицейских. — Келли задумался. — Но тебе необязательно заниматься этим, Пэм. Если ты хочешь покончить с этой частью своей жизни, я не буду возражать. Мне совсем не обязательно вообще бывать в Балтиморе, разве что для медицинского обследования.

— Все те мучения, которые они причинили мне, они причиняют теперь другим. Если я не сделаю что-то, чтобы помочь, то это никогда не кончится, верно?

Келли вспомнил собственных демонов. От некоторых вещей просто нельзя уйти. Он знал это, потому что пробовал сделать это. Случившееся с Пэм было в некотором смысле хуже, чем то, что произошло с ним, и если их отношениям суждено продолжаться, придется найти место упокоения для этих демонов.

— Лейтенант Аллен, — произнес мужчина в трубку. Он сидел в полицейском участке в западном районе города. Кондиционер сегодня что-то барахлил, да и стол был завален бумагами, которые он еще не прочитал.

— Фрэнк? Это Джон Келли, — услышал детектив, и на лице его появилась улыбка.

— Как там жизнь посреди залива, приятель? — спросил он. — Хотелось бы мне сейчас оказаться там.

— Спокойно и, тихо. А у тебя? — произнес голос.

— Мне хотелось бы... — Аллен откинулся на спинку вращающегося кресла. Крупный мужчина, он, подобно большинству копов своего поколения, был ветераном второй мировой войны — артиллерист в корпусе морской пехоты — и поднялся по служебной лестнице от постового на Ист-Моньюмент-стрит до начальника отдела, занимающегося убийствами. Несмотря на все особенности этой работы, она была не такой напряженной, как часто думали, даже притом, что несла в себе нагрузку, связанную с безвременным завершением человеческой жизни. Аллен сразу заметил, как изменился голос Келли. — Тебе нужна помощь?

— Я, э-э, встретил кое-кого, кто изъявил желание поговорить с тобой.

— Вот как? — спросил полицейский, копаясь в нагрудном кармане рубашки в поисках сигарет и спичек.

— Это бизнес, Фрэнк. У этого человека имеется информация относительно убийства.

Глаза копа сузились и, мозг включился на полную силу.

— Где и когда?

— Я еще не знаю и не хочу обсуждать по телефону.

— Насколько это серьезно?

— Это пока останется между нами? Аллен кивнул, глядя в окно.

— Да, говори.

— Люди, занимающиеся наркотиками.

Что-то щелкнуло в голове Аллена. Келли сказал, что его информация получена от «кое-кого», а не от мужчины. Это означает, что он получил ее от женщины, решил Аллен. Келли был умным и находчивым, но не слишком опытным в такой работе. До Аллена доходили неясные слухи о банде наркодельцов, использующих женщин для чего-то, но не больше того. Он не занимался этим делом. Его поручили Эммету Райану и Тому Дугласу из центрального управления, и Аллен даже не должен был знать об этом.

— Сейчас в городе действуют по крайней мере три банды, занимающиеся распространением наркотиков. И все, кто вовлечен в их деятельность, не слишком приятные люди, — бесстрастно произнес Аллен. — Расскажи мне что-нибудь еще.

— Мой друг не хочет быть лично замешанным в это дело. Просто намерен передать тебе некоторые сведения, Фрэнк, вот и все.

Если сведения соответствуют правде, мы имеем дело со страшными людьми.

Аллен задумался. Он никогда не интересовался прошлым Келли, но все-таки знал о нем немало. Келли был квалифицированным ныряльщиком, он знал это, боцманом, воевавшим на малых судах в дельте Меконга, поддерживавших 9-ю пехотную дивизию; ныряльщик, но очень опытный, очень осторожный ныряльщик, рекомендованный для работы с полицией высокопоставленными людьми в Пентагоне. Келли очень успешно подготовил полицейских ныряльщиков и, между прочим, получил за работу чек на крупную сумму, напомнил себе Аллен. Значит, «кое-кто» — женщина. Келли никогда не будет надежно охранять мужчину. Мужчины просто не думают так о других мужчинах. По крайней мере предложение Келли казалось очень интересным.

— Ты говоришь правду, дружище? — был вынужден спросить Аллен.

— Никогда не делаю ничего иного, — заверил его Келли. — Только запомни мои условия: сведения, которые ты получишь, исключительно для целей информации и встреча должна состояться в тихом, безопасном месте. Согласен?

— Знаешь, Келли, любому другому я бы сказал, что встреча должна состояться прямо здесь, у меня, но тебе я пойду навстречу. В конце концов, это благодаря тебе мне удалось довести до успешного завершения дело Гудинга. Ты знаешь, мы ведь взяли его. Приговор суда: пожизненное заключение плюс тридцать лет тюрьмы. Ради этого я готов сделать то, что ты просишь. Доволен?

— Спасибо. Ты когда работаешь?

— Эту неделю до позднего вечера. — Сейчас было чуть больше четырех дня, и Аллен только заступил на дежурство. Он не знал, что Келли уже звонил сегодня трижды, не называя своего имени. — Я кончаю смену примерно в полночь, час ночи. Примерно так. Это зависит от того, какая ночь выдастся, — объяснил он. — Иногда я бываю занят больше, чем в другое время.

— Тогда завтра, вечером. Я подъеду ко входу в участок. А потом можно и поужинать.

Аллен нахмурился. Все это походило на фильм про Джеймса Бонда, секретного агента, и прочую чепуху. Но он знал, что Келли — серьезный человек, даже если мало разбирается в полицейской работе.

— Хорошо, увидимся завтра.

— Спасибо, Фрэнк. До свидания. — Связь прервалась, и Аллен вернулся к работе, сделав пометку на календаре.

* * *

— Боишься? — спросил он.

— Немного, — призналась Пэм. Келли улыбнулся.

— Тогда все в порядке. Но ты слышала, что я сказал. Он ничего о тебе не знает. Ты всегда можешь отступить — если захочешь. Я буду все время вооружен. И это всего лишь разговор. Ты можешь принять в нем участие, а можешь прервать. Мы сделаем все за один день — точнее, за одну ночь. Кроме того, я все время буду рядом с тобой.

— Каждую минуту?

— За исключением того времени, которое ты захочешь провести в дамском туалете, милая. Там тебе придется самой о себе позаботиться.

Пэм улыбнулась и успокоилась.

— Я должна заняться ужином, — сказала она, направляясь в кухню.

Келли вышел наружу. Рассудок требовал больше времени уделить подготовке к стрельбе, но он уже занимался этим. Келли вошел в бункер, где размещалась мастерская, и снял кольт с полки. Сначала он нажал на кнопку и надавил на боевую пружину. Затем повернул втулку. В результате пружина распрямилась. Келли разобрал затвор, снял ствол, и теперь пистолет был разобран, как полагается в полевых условиях. Он поднял ствол и посмотрел в него на свет. Как и ожидал, ствол был грязным от стрельбы. Келли почистил каждую поверхность, пользуясь чистыми тряпками, щелочным растворителем «Хоппе» и зубной щеткой до тех пор, пока на металле не осталось и малейших следов грязи. Затем он нанес на пистолет тонкий слой масла. Не слишком много, чтобы не пристали грязь и пыль, что, в свою очередь, может привести к заклиниванию механизма в решающий момент. Закончив чистку, Келли собрал пистолет быстрыми и сноровистыми движениями — он мог сделать это с закрытыми глазами. Приятно чувствовать привычную тяжесть кольта в руке — он несколько раз оттянул назад затвор, чтобы убедиться, что пистолет собран должным образом. Наконец, визуальный осмотр подтвердил это.

Келли достал из выдвижного ящика стола два заряженных магазина и один лишний патрон. Он вогнал заряженный магазин в рукоятку, передернул затвор, и первый патрон оказался в патроннике. Затем он осторожно опустил взведенный курок и задвинул еще один патрон, до этого казавшийся лишним, в магазин, который вынул из рукоятки. Теперь этот магазин был тоже полностью заряжен, и Келли вернул его на место. Таким образом, в его распоряжении оказался пистолет с восьмью патронами и запасной магазин с семью — всего пятнадцать патронов. Этого было бы недостаточно для прогулки по джунглям Вьетнама, но, по мнению Келли, вполне хватит, чтобы встретить опасность в темных переулках города. Он не сомневался, что попадет в человеческую голову из пистолета при любых условиях — будь то день или ночь — первым же выстрелом с расстояния в десять ярдов. Он никогда не дрожал под огнем, и ему приходилось убивать людей. Какие бы опасности ни угрожали им в городе, Келли был готов к ним. К тому же он не собирался сражаться с подразделениями Вьетконга. Келли ехал в город ночью, а ночь была его другом. На улицах будет меньше людей, о которых следует беспокоиться, стреляя в городских условиях, и если противник не знал, что он в городе, — а им это не будет известно — ему не придется думать о засаде. Надо всего лишь быть настороже, а это стало для Келли привычкой.

На ужин Пэм приготовила курицу, которую научилась жарить совсем неплохо. Келли едва не достал к курятине бутылку вина, но вовремя передумал. Зачем искушать Пэм алкоголем? Может быть, он и сам бросит пить. Невелика потеря, а принесенная им жертва только подтвердит его веру в нее. Их разговор за столом не касался серьезных вопросов. Келли уже выкинул из головы мысли об опасностях. Нет смысла думать о них. Слишком живое воображение только затрудняет осуществление предстоящей задачи, а отнюдь не облегчает ее.

— Ты действительно думаешь, что нам понадобятся новые занавески? — спросил он.

— Рисунок тех, что висят у тебя, не гармонирует с мебелью.

— На яхте? — фыркнул Келли.

— На ней как-то мрачновато, понимаешь?

— Мрачновато, — заметил он, убирая со стола. — Послушать тебя, так все мужчины одинаковы... — Келли замолчал. Первый раз он не сумел удержаться и допустил ошибку. — Извини.., На ее лице появилась шаловливая улыбка.

— А что, в некотором отношении так оно и есть. И перестань так нервничать, когда разговариваешь со мной о разных вещах, ладно?

Келли почувствовал себя лучше.

— Хорошо. — Он притянул ее к себе. — Ну, если ты так считаешь.., тогда...

— М-м-м... — Она улыбнулась, отвечая на его поцелуй. Руки Келли пробежали по ее спине, и он заметил, что под хлопчатобумажной блузкой у нее нет бюстгальтера. Она хихикнула. — Я все ждала, когда же ты наконец заметишь.

— Мне мешал свет свечей, — объяснил он.

— Свечи вполне гармонировали с ужином, но вот только запах... — Она была права. Вентиляция в бункере оставляла желать лучшего. Этим тоже надо заняться. Перед Келли открывалось очень занятное будущее. Он передвинул руки на более интересное место ее тела.

— Ты считаешь, я прибавила достаточно?

— Это мое воображение или...?

— Ну, может быть, совсем немного, — призналась Пэм, удерживая его руки на том же месте.

* * *

— Нужно купить тебе новую одежду, — сказал он, глядя на ее лицо, светившееся уверенностью, которой не было раньше. Он поставил ее к штурвалу, и яхта шла по курсу, проложенному по компасу, мимо маяка Шарпс-Айленд-Лайт, далеко к востоку от судоходного канала, который был сегодня полон судов.

— Отличная мысль, — согласилась Пэм. — Но я не знаю, где находятся хорошие магазины. — Она взглянула на компас, проверяя курс, как заправский рулевой.

— Их нетрудно найти. Стоит только взглянуть на площадку для стоянки автомобилей.

— Что ты имеешь в виду?

— Линкольны и кадиллаки, милая. Это всегда означает, что в магазине продается хорошая одежда, — заметил Келли. — Никогда не ошибешься.

Она засмеялась, к чему он и стремился. Келли не мог прийти в себя от изумления, как хорошо она контролирует себя, хотя оставалось сделать еще очень много.

— Где мы будем сегодня ночевать?

— На борту яхты, — ответил Келли. — Здесь мы в безопасности. — Пэм молча кивнула, но он все-таки решил объяснить:

— Сейчас ты выглядишь по-другому, и они тебя не узнают. Они незнакомы ни с моей яхтой, ни с моим автомобилем. Фрэнк Аллеи не знает твоего имени и даже того, что ты — женщина. Этого требует безопасность операции. Мы будем наверняка в безопасности.

— Не сомневаюсь, что ты прав. — Пэм улыбнулась ему. Уверенность на ее лице согрела ему кровь и увеличила уже немалое самомнение.

— Сегодня вечером, наверно, пойдет дождь, — заметил Келли, указывая на отдаленные тучи. — Это тоже хорошо. Уменьшает видимость. Мы старались проводить операции во время дождя. Люди не так бдительны, когда промокают.

— Ты действительно неплохо разбираешься в таких вещах? Мужественная улыбка:

— Я учился в по-настоящему жестокой школе, милая. Через три часа они вошли в гавань. Келли подчеркнуто продемонстрировал свою бдительность, окинув взглядом площадку для стоянки автомобилей и убедившись, что его «скаут» стоит на прежнем месте. Он послал ее вниз, пока швартовался у причала и подгонял машину к яхте. Пэм точно следовала его указаниям и прошла прямо от яхты к «скауту», не глядя по сторонам, и он сразу выехал из порта. Было еще рано, и потому они тут же покинули город, отыскав пригородный торговый центр в Тимониуме, где Пэм в течение двух — Келли они показались бесконечными — часов выбрала три хороших платья, за которые он заплатил наличными. Пэм тут же переоделась в скромную юбку и блузку, которые понравились Келли больше всего. Ее одежда вполне гармонировала с его пиджаком, под которым у него не было галстука. Впервые Келли оделся в соответствии со своими финансовыми возможностями, чем остался доволен.

Они поужинали здесь же, в хорошем ресторане, в темной угловой кабине. Келли не хотел говорить ей об этом, но у него была потребность в приличной пище, и хотя Пэм справилась с жарением курицы, ей нужно было еще многому учиться.

— Ты отлично выглядишь — спокойная и безмятежная, — сказал он, поднося ко рту чашку кофе.

— Я никогда не думала, что буду так себя чувствовать. Ведь не прошло еще и трех недель?

— Совершенно верно. — Келли поставил чашку на стол. — Завтра мы увидимся с Сарой и ее друзьями. Через пару месяцев все будет совсем иным, Пэм. — Он взял ее левую руку, надеясь, что когда-нибудь на ее безымянном пальце будет золотое кольцо.

— Теперь я верю в это. Честное слово, верю.

— Отлично.

— А что мы будем делать дальше? — спросила она. Ужин закончился, и оставалось еще несколько часов до их тайной встречи с лейтенантом Алленом.

— Может быть, просто поездим по городу? — предложил Келли. Он оставил деньги на столе и повел свою спутницу к машине.

Уже стемнело. Солнце почти закатилось, и пошел дождь. Келли поехал на юг по Йорк-роуд к городу, сытый и довольный, чувствуя себя уверенным и готовым к ночной работе. Въехав в Таусон, он увидел недавно заброшенные трамвайные пути, говорившие о том, что он близок к городу и возможным опасностям. Мгновенно его бдительность обострилась. Взгляд перебегал то влево, то вправо, осматривая улицы и тротуары, и каждые пять секунд останавливался на зеркале заднего обзора. Сев в машину, он сунул свой кольт в обычное место — кобуру под передним сиденьем, откуда он мог достать пистолет быстрее, чем из кобуры на поясе. К тому же так было гораздо удобнее.

— Пэм? — спросил он, не сводя взгляда с транспорта и убедившись, что все дверцы заперты — мера безопасности, казавшаяся чрезмерно параноидальной, в то время когда он сам был настороже.

— Да?

— Насколько ты мне доверяешь?

— Я доверяю тебе, Джон.

— Где было твое место — работы, я имею в виду?

— Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что сейчас темно, идет дождь, и мне хотелось бы посмотреть на то, что здесь происходит. — Даже не глядя на Пэм, он почувствовал, как напряглось ее тело. — Послушай, я буду осторожен. Если ты увидишь что-нибудь беспокоящее тебя, я умчусь с такой быстротой, что ты просто не поверишь.

— Я боюсь этого, — тут же заявила Пэм, но в следующее мгновение взяла себя в руки. Она уверена в своем мужчине, верно? Он сделал для нее так много. Он спас ее. Она должна доверять ему — нет, он должен знать, что она ему доверяет. Она должна показать ему это. И потому она спросила:

— Ты обещаешь, что будешь осторожным?

— Положись на меня, Пэм, — заверил он ее. — Стоит тебе заметить что-то беспокоящее тебя, и мы уезжаем.

— Тогда хорошо.

Просто поразительно, подумал Келли пятьдесят минут спустя. Здесь происходят события, которых раньше он никогда не замечал. Сколько раз он проезжал через этот район города и никогда не останавливался, никогда не обращал внимания. А ведь на протяжении многих лет его жизнь зависела от того, что он замечал все, каждую погнутую ветку, каждый внезапный крик птицы, каждый след в глине. Но он проезжал через этот район сотни раз и никогда не замечал происходящего здесь, потому что это были совсем другие джунгли, наполненные другими зверями. Часть его существа просто пожала плечами и сказала: «Ну и что? Ты ожидал что-то другое?» Другая часть заметила, что здесь всегда присутствовала опасность, но он не сумел заметить ее, однако предостережение не было достаточно громким и ясным.

Окружающее было идеальным. Темная ночь под облачным безлунным небом. Единственное освещение исходило от редких уличных фонарей, создававших одинокие круги света на тротуарах, одновременно покинутых и кипящих активностью. Надвигался и уходил ливень, иногда сильный, но в основном дождь был умеренным, хотя и достаточным для того, чтобы ходить, опустив голову, и ограничивать видимость, а также мешать естественному человеческому любопытству. Это вполне устраивало Келли, поскольку он ездил вокруг "кварталов, замечая перемены в какой-то точке только после того, как проезжал мимо нее второй или третий раз. Он обратил внимание, что даже не все уличные фонари горели. Было ли это ленивой небрежностью городских рабочих или материально-технической заботой местных «бизнесменов»? Может быть, подумал Келли, и тем и другим понемногу. Парни, меняющие перегоревшие лампочки, вряд ли много зарабатывают, и бумажка в двадцать долларов может убедить их исполнять свои обязанности чуть медленней или, быть может, не вкручивать лампочку до конца. Как бы то ни было, это создавало особое настроение. Улицы были темными, а темнота всегда являлась преданным другом Келли.

Кварталы были такими.., печальными, подумал он. Убогие витрины того, что было когда-то продовольственными магазинами, где торговали папа и мама, сейчас наверняка разоренные супермаркетами, которые сами были разрушены во время уличных беспорядков 68-го года, открывали пока еще никем не заполненную нишу в экономической структуре района. Потрескавшийся бетон тротуаров был усеян самыми разными отбросами. Живет ли здесь кто-нибудь? Если да, то кто они? Чем они занимаются? О чем мечтают? Уж конечно, не все они преступники. Прячутся по ночам? И если прячутся по ночам, что делают при дневном свете? Келли узнал в Азии: дайте врагу часть суток, и он закрепит ее за собой и затем расширит, поскольку в сутках двадцать четыре часа и враг захочет завладеть всем этим временем, чтобы использовать его для своей деятельности. Нет, противнику нельзя давать ничего, ни времени, ни места, ничего, что он мог бы использовать себе на пользу. Вот так и проигрывают войну, а здесь ведется война, и победу одерживают не силы добра. Это потрясло его. Келли уже видел войну, которая, как он знал, будет проиграна.

Группа дилеров была весьма разношерстной, заметил Келли, проезжая мимо района, где они сбывали свои товары. Поведение этих людей убедило Келли в их уверенности. В этот час улицы принадлежали им. Между отдельными представителями может быть соперничество, может вестись жестокий отбор — как по Дарвину, — который решал, кому какой сегмент какого тротуара принадлежал, чьи территориальные права перед тем или этим разбитым окном, но, как это происходит со всем подобным соперничеством, и здесь скоро достигалась стабильность, и бизнес продолжался, потому что, в конце концов, именно он и является целью соперничества.

Он свернул в новую улицу. «Новую» — какая ирония! Нет, эти улицы были старыми, такими старыми, что люди добрые уехали отсюда много лет назад, переселившись в более зеленые места, дав возможность другим, кого они считали менее достойными, занять эти районы, а затем и те люди тоже переселились отсюда, и цикл повторился на протяжении новых поколений, пока не случилось что-то очень плохое и не возникло то, что он видел сейчас перед собой. Ему потребовался почти час, чтобы понять, что здесь есть люди, а не просто заваленные отбросами тротуары и преступники. Келли увидел женщину, ведущую за руку ребенка от автобусной остановки. Интересно, откуда они возвращаются? — подумал он. От тети? Из общественной библиотеки? Наверно, из какого-нибудь места, посещение которого стоило неприятностей перехода от остановки и до квартиры, мимо зрелищ и звуков и людей, чье существование могло нанести вред этому маленькому ребенку.

Спина Келли выпрямилась, и глаза сузились. Он видел все это раньше. Даже во Вьетнаме, стране, ведущей войну с момента своего возникновения, были родители и были дети и даже во время войны лихорадочные поиски чего-то, напоминающего нормальную жизнь. Детям нужно играть, хотя бы иногда, их нужно обнимать и любить, защищать от суровой действительности как можно дольше, до тех пор, пока мужество и способности их родителей позволяют это. И здесь происходило то же самое, разумеется. Повсюду были жертвы, все невинные в той или иной степени, и самые невинные из всех — дети. Он видел это и здесь, когда молодая мать вела ребенка через улицу, недалеко от угла, на котором стоял дилер, продающий наркотики. Келли притормозил, пропуская женщину с ребенком, надеясь, что любовь и забота, с которой мать будет относиться к нему этим вечером, помогут этому ребенку. Заметили ли ее дилеры? Заслуживали ли внимания простые граждане, или их просто терпели? А может быть, они служили прикрытием? Потенциальными покупателями? Или причиняли неприятности? Служили добычей? А что ребенок? Думали они о нем? Вряд ли.

— Черт побери, — прошептал он почти про себя, слишком увлеченный, чтобы продемонстрировать свой гнев открыто.

— Что ты сказал? — спросила Пэм. Она сидела спокойно, отодвинувшись от дверцы.

— Ничего. Извини. — Келли покачал головой л продолжил наблюдение. Вообще-то он начал получать удовольствие от этого. Это походило на разведывательную операцию. Разведка заключалась в том, чтобы узнать как можно больше, а сбор информации всегда был страстью Келли. Здесь он встретился с чем-то совершенно другим. Да, конечно, все это было зловещим, разрушительным и безобразным, но одновременно чем-то другим, и это волновало его. Его руки, сжимающие руль, вздрагивали от волнения.

Покупатели тоже были разные. Некоторые, совершенно очевидно, жили поблизости, это было ясно по цвету их кожи и поношенной одежде. Некоторые погрузились в наркотики больше остальных, и Келли пытался понять, что это значит. Может быть, те, что казались нормальными, только начали, и рабство еще захватывало их в свои объятия? А те, что с трудом передвигали ноги, — ветераны самоуничтожения, бесповоротно устремляющиеся к своей смерти? Разве может нормальный человек смотреть на них, не приходя в ужас от мысли, что можно уничтожить себя, принимая по дозе наркотика за один раз? Что заставляло людей идти на это? Келли едва не остановил автомобиль при этой мысли. Происходящее здесь выходило за пределы приобретенного им опыта.

Кроме того, здесь были и другие, в автомобилях средней цены, таких чистых, что они явно приехали в них из пригородов, где требовалось соблюдать определенные условности. Проезжая мимо одной из таких машин, Келли окинул взглядом водителя. Подумать только, даже при галстуке! Он свободно болтался у шеи, что указывало на нервное состояние владельца в этом районе — одной рукой он опустил стекло в окне, а другая покоилась сверху на руле. Правая нога, без сомнения, на педали газа, готовая послать автомобиль вперед при малейших признаках опасности. Должно быть, изрядно нервничает, подумал Келли, глядя на него в зеркало заднего обзора. Он чувствовал себя здесь не в своей тарелке, но все-таки приехал. А-а, вот оно. Через приспущенное окно протянуты деньги, и что-то оказалось взамен в руках водителя. И тут же автомобиль двинулся вперед, насколько позволяла забитая транспортом улица. Повинуясь капризу, Келли последовал за «бьюиком» на расстоянии нескольких кварталов, повернул вправо, потом влево на главную улицу. Там машина выехала в левый ряд и уже не съезжала с него, набрав предельно допустимую скорость, чтобы как можно быстрее уехать из этой мрачной части города, но в то же время не привлечь внимания полицейского с его книжечкой штрафов.

Да, конечно, полиция, подумал Келли, прекращая преследование. Куда они все подевались, черт побери? Было совершенно очевидно, что в этом районе происходило нарушение закона, но копов нигде не было видно. Он покачал головой, поворачивая обратно в район торговли наркотиками. Разница между этим районом и тем, где он жил в Индианаполисе всего десять лет назад, была огромной. Как могло произойти, что ситуация изменилась с такой быстротой? Каким образом он не заметил этого? Его служба на флоте, жизнь на острове изолировали его от окружающего. Он превратился в деревенского парня, простака, туриста в своей собственной стране.

Он посмотрел на Пэм. Она казалась спокойной, хотя немного напряженной. Эти люди вокруг были опасны, но не для них. Он проявил осторожность, стараясь оставаться невидимым, ехать подобно всем остальным, виляя между несколькими кварталами без определенной цели, просто объезжая «деловой» район. Келли сказал себе, что он не игнорировал возможную опасность. В поисках регулярной деятельности противника он сам не придерживался какого-то маршрута. Если бы кто-нибудь следил за ним и его автомобилем особенно внимательно, Келли заметил бы слежку. И к тому же у него под сиденьем между ног все еще был кольт 45-го калибра. Какими опасными противниками ни казались эти бандиты, они не могли даже сравниться с солдатами Северного Вьетнама и Вьетконга, с которыми он воевал. Они были хороши, но он оказался лучше. Здесь, на этих улицах, царила опасность, но далеко не такая, которой ему удавалось избегать в джунглях.

В пятидесяти ярдах стоял дилер в шелковой рубашке коричневого или темно-бордового цвета. При плохом освещении трудно разобрать, но она казалась шелковой по тому, как отражала свет. Похоже, натуральный шелк, Келли готов был биться об заклад. Эти подонки любили одеваться кричаще. Им недостаточно просто нарушать закон, верно? О нет, они еще должны показать людям, какие они смелые и бесшабашные.

Глупо, подумал Келли. Очень глупо таким образом привлекать к себе внимание. Занимаясь опасными делами, всегда надо стараться скрыть свое лицо, свое присутствие и непременно оставлять для себя по крайней мере один путь спасения.

— Просто поразительно, что им удается успешно проворачивать свои дела, — прошептал про себя Келли.

— Что? — повернулась к нему Пэм.

— Они ведут себя просто глупо. — Келли показал на дилера, стоящего на углу. — Даже если копы не борются с ними, что, если кто-нибудь решит.., я хочу сказать, у него с собой немало денег, правда?

— Возможно, тысяча долларов, может быть, две, — ответила Пэм.

— Тогда что, если кто-то попытается ограбить его?

— Такое бывает, но у него револьвер тоже, и если кто-нибудь попытается...

— А-а, парень в подъезде?

— Да, это и есть настоящий дилер, Келли. Разве ты не знаешь этого? Парень в шелковой рубашке — его помощник. Именно он производит настоящую сделку — так это называется?

— Да, — сухо ответил Келли, напоминая себе, что не сумел заметить что-то, зная, что позволил своей гордости одержать верх над осторожностью. Это — дурная привычка, сказал он себе.

Пэм кивнула.

— Смотри — следи за его поведением.

Действительно, Келли увидел теперь, как производится настоящая сделка. Кто-то в автомобиле — еще один гость из пригородов, подумал Келли, — передал свои деньги (предположение, потому что Келли не мог видеть, но это явно была не кредитная карточка). Помощник дилера сунул руку под рубашку и вручил ему что-то. Когда автомобиль тронулся с места, парень в шелковой рубашке пересек тротуар, и в тени, сквозь которую не мог проникнуть взгляд Келли, произошел еще один обмен.

— А, теперь понимаю. Помощник хранит наркотики и продает их, но тут же вручает деньги своему боссу. Тот получает деньги, но должен при этом иметь револьвер, чтобы гарантировать себя от случайностей. Нет, они не так глупы, как мне это показалось.

— Да, они соображают в своих делах.

Келли кивнул и запомнил это, мысленно проклиная себя за то, что сделал по крайней мере два неверных заключения. Но ведь именно для этого и производится разведка, в конце концов.

Только не надо почивать на лаврах, Келли, сказал он себе. Теперь ты знаешь, что там по крайней мере два бандита, причем один вооружен и скрывается в этом подъезде. Он поудобнее устроился на сиденье и устремил взгляд на потенциальную цель, следя за тем, как развиваются события, по какому плану. Парень в подъезде будет настоящей целью. Так называемый «помощник» — это просто наемник, может быть, ученик, несомненно, никто не будет его защищать. Парень одноразового использования, живущий на крохи, остающиеся от комиссионных. Настоящим врагом был тот, кого он едва видел в тени подъезда. И это соответствует традиции, освященной временем, верно? Он улыбнулся, вспомнив районного политрука северовьетнамской армии. У человека, занимающего эту должность, было даже кодовое имя — «манто из горностая». Четыре дня они преследовали этого подонка, уже после того как точно его опознали, чтобы наверняка убедиться, что это именно он, затем старались запомнить его привычки и найти лучший способ прикончить его. Келли никогда не забудет выражения лица политрука, когда пуля вошла ему в грудь. Затем последовал трехмильный рывок к посадочной площадке, тогда как группа перехвата северовьетнамской армии направилась в противоположную сторону, сбитая с толку пиротехническим зарядом, который Келли установил заранее.

Что если этот парень в тени и является его целью? Как поступить, чтобы прикончить его? Это был интересный умственный кроссворд. Испытываемое им чувство было сродни тому, что должны, наверно, испытывать боги. Он ощущал себя орлом, следящим за событиями, фиксирующим их последовательность, но в первую очередь он был хищником, которому подвластно все живое, но который пока не испытывает чувства голода и парит на восходящих потоках воздуха высоко над ним.

Он улыбнулся, не обращая внимания на тревожные сигналы, которые начала посылать ему та часть мозга, которая имела особый опыт боевых операций.

Гмм. Раньше он не видел этого автомобиля. Это была машина, с группой вооруженных боевиков, «плимут роудраннер», красный, как кондитерское яблоко, в половине квартала от него. Было что-то странное в том, как...

— Келли... — Пэм внезапно выпрямилась на сиденье.

— Что? — Его рука протянулась к пистолету, и он на пару миллиметров вытащил кольт из кобуры, испытывая уверенность от потертых деревянных щечек рукоятки. Однако то, что он протянул руку к пистолету, что он внезапно почувствовал нужду в нем, в уверенности от того, что кольт находится рядом и он в любую минуту может воспользоваться им, — все это было сигналом, который его мозг не мог не принять во внимание. Осторожная часть его начала усиливать свои требования, тогда как боевая заговорила теперь громче и настойчивей. Даже от этого Келли ощутил прилив гордости. Как хорошо, в мгновение ока пронеслось у него в сознании, что он все еще у меня под рукой, когда я в нем нуждаюсь.

— Я знаю, что это за автомобиль.., это... Голос Келли звучал спокойно и уверенно:

— О'кей, мы уезжаем отсюда. Ты права, настало время уносить ноги. — Он увеличил скорость, свернув влево, чтобы проехать мимо «плимута», и подумал о том, чтобы сказать Пэм улечься на пол, но потом решил, что в этом вообще-то нет необходимости. Меньше чем через минуту он уедет отсюда и.., проклятье!

Это был один из клиентов в новом автомобиле из пригорода, кто-то в черном «карманнгиа» с откидным верхом, только что купивший пакет с наркотиками и теперь стремящийся уехать отсюда. Он выскочил из-за «плимута» и тут же остановился, потому что автомобиль перед ним сделал то же самое. Келли изо всех сил нажал на тормоза, чтобы избежать столкновения — только этого ему сейчас и не хватало, правда? Однако все получилось на удивление неудачно, и ему пришлось остановиться почти рядом с «плимутом», водитель которого выбрал как раз этот момент, чтобы выйти из автомобиля. Вместо того чтобы пройти вперед, он решил обойти машину сзади, и во время поворота его лицо оказалось всего в трех футах от искаженного страхом лица Пэм. Келли тоже смотрел в ту сторону, зная, что водитель представляет потенциальную опасность, и увидел взгляд парня. Он узнал Пэм.

— О'кей, я заметил это, — прозвучал с мрачным спокойствием голос Келли. Таким голосом он говорил во время боевых операций. Он повернул руль еще больше влево и нажал на газ, объезжая маленький спортивный автомобиль и его невидимого водителя. Через несколько секунд Келли оказался на углу и после мгновенной остановки, необходимой, чтобы оценить состояние движущегося транспорта, резко свернул налево.

— Он видел меня! — Ее голос звучал паническим криком.

— О'кей, Пэм, — ответил Келли, стараясь одновременно следить за дорогой и посматривать в зеркало. — Мы уезжаем. Ты со мной, и тебе ничто не угрожает.

Идиот, вопили его инстинкты, проклиная рассудок. Тебе остается лишь надеяться, что они не станут преследовать вас. У «плимута» двигатель в три раза мощнее и...

— О'кей. — Яркие, низко сидящие фары сделали такой же поворот, как и «скаут» за двадцать секунд до этого. Келли увидел, как фары вильнули влево и вправо. Автомобиль резко увеличивал скорость, и его заносило на мокром асфальте. Двойные фары. Это не «карманнгиа».

Теперь тебе угрожает опасность, спокойно проинформировали его инстинкты. Мы еще не знаем, насколько она велика, но тебе пора проснуться.

Вы правы.

Келли положил обе руки на руль. Очередь до пистолета еще не дошла. Он принялся оценивать создавшуюся ситуацию и понял, что она не сулит ничего хорошего. Его «скаут» не был предназначен для подобных гонок. Он не был спортивным автомобилем, и ему не хватало мощности. Его жалкие четыре цилиндра под капотом уступали восьмерке «плимута», причем каждый из этих восьми цилиндров обладал большей мощностью, чем тот мотор, на который он теперь полагался. Но что еще хуже, «плимут» обладал способностью к резкому ускорению и поворотам, тогда как «скаут» был спроектирован для того, чтобы ползти вперед по грунтовой дороге со скоростью пятнадцать миль в час. Это плохо.

Келли делил свое внимание между взглядами через ветровое стекло и зеркалами заднего обзора. Разрыв между автомобилями был невелик, и «плимут» быстро приближался.

А в чем мои преимущества? — заработал боевой компьютер его мозга. Автомобиль все-таки не так уж бесполезен, это хорошо сделанный вездеход. У него большие мощные бамперы, и машина сидит высоко над грунтом — с таким клиренсом можно успешно таранить противника. Как относительно кузова? Для этих парней «плимут» наверняка имеет престижное значение, тогда как его маленький, но прочный «скаут» можно превратить в оружие, а ты знаешь, как пользоваться оружием. Мозг Келли снова работал четко и уверенно.

— Пэм, — произнес он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее, — будь добра, сядь на пол, милая. Ладно?

— Где они? — Она начала поворачиваться, страх все еще слышался в ее голосе, но правая рука Келли усадила ее на пол.

— Похоже, они преследуют нас. А теперь позволь мне заняться этим, ладно? — Последняя еще не вовлеченная в подготовку к бою часть его сознания гордилась уверенностью и спокойствием владельца. Да, им угрожает опасность, но он знаком с опасностью, знает ее куда лучше, чем парни в «плимуте». Если они хотят получить урок того, что на самом деле представляет опасность, он с радостью даст им его.

Ощущение опасности пощипывало руки Келли. Он осторожно свернул налево, затем притормозил и резко свернул направо. Келли не мог поворачивать с такой же легкостью, как «плимут», но здесь были широкие улицы, а то, что он находился впереди, позволяло ему выбирать направление и время. Надо всего лишь завлечь их туда, и там Келли уйдет от них.

Они могут начать стрельбу, могут попытаться вывести из строя его маленький автомобиль, но, если такое произойдет, в его распоряжении пистолет 45-го калибра и запасной магазин, и коробка патронов в бардачке. Возможно, они вооружены, но можно не сомневаться, что их подготовка оставляет желать лучшего. Он даст им приблизиться.., сколько их? Двое? Или, может, трое? Жаль, что он не уточнил, и тут же вспомнил, что у него не было времени.

Келли посмотрел в зеркало и спустя мгновение получил вознаграждение за находчивость. Фары еще одного не имеющего отношения к преследованию автомобиля, находящегося в квартале позади «плимута», осветили машину, и он увидел, что в «плимуте» сидят трое. Интересно, чем они вооружены? Плохо, если у них охотничье ружье. Еще хуже — если скорострельная винтовка, но уличные бандиты все-таки не солдаты, и последнее казалось ему маловероятным.

Казалось маловероятным — но не следует в бою основываться на предположениях, предостерег его, мозг.

Его кольт на небольшом расстоянии не менее смертоносен, чем винтовка. Келли благословил себя за то, что еженедельно тренировался в стрельбе. Он свернул налево. Если уж дело зайдет так далеко, дам им подъехать поближе и устрою засаду. Келли знал о засадах все, что только можно знать. Заманю их и расстреляю всех троих.

«Плимут» был в десяти ярдах позади «скаута», и его водитель не знал, что предпринять.

Такое решение принять нелегко, подумал Келли о своих преследователях. Вы можете подъехать очень близко, но парень, которого вы преследуете, все еще окружен тонной металла. Ну и что теперь вы предпримете? Может быть, попытаетесь меня протаранить?

Нет, водитель «плимута» не был полным идиотом. На заднем бампере «скаута» находился массивный крюк для буксировки трейлера, и попытка протаранить кончится тем, что крюк пробьет радиатор «плимута». Очень жаль.

«Плимут» попытался обойти его справа. Келли заметил, как метнулись огни фар, — это водитель выжал до предела педаль газа, давая полную мощность своему большому восьмицилиндровому двигателю. Однако Келли находился впереди и видел этот маневр. Он тут же свернул направо и блокировал попытку. В результате Келли понял, что владелец «плимута» вовсе не хочет разбивать свой красивый автомобиль. Он услышал визг шин — это водитель нажал на тормоза, чтобы избежать столкновения. Не хочешь поцарапать красную краску на своей игрушке, верно? Это хорошая новость. Затем «плимут» рванулся влево, но Келли был наготове. Похоже на гонки парусных яхт при маневрировании, подумал он.

— Келли, что происходит? — спросила Пэм. Ее голос дрожал при каждом слове.

Он ответил тем же спокойным голосом, которым говорил в течение последних нескольких минут:

— Что происходит? Просто эти парни не такие уж и умные.

— Это автомобиль Билли — он любит устраивать на нем гонки.

— А, Билли. Так вот этот Билли слишком уж любит свою машину. Если ты хочешь нанести кому-то урон, то должен быть готов... — Чтобы напугать водителя «плимута», Келли резко нажал на тормоза. «Скаут» остановился, нырнув вниз капотом, и Билли наверняка разглядел массивный хромированный крюк на заднем бампере. Затем Келли снова нажал на педаль газа, глядя в зеркало на то, как отреагирует водитель «плимута». Да, он хочет следовать вплотную за мной, но мне нетрудно напугать его, и ему это не нравится. Он, по-видимому, гордый маленький ублюдок.

Вот как я сделаю это.

Келли решил обойтись без стрельбы. Бессмысленно без крайней нужды усложнять ситуацию. И все-таки он знал, что ему придется проявить все свое умение и внимательность. Мозг Келли начал рассчитывать углы и расстояния.

Делая очередной поворот, Келли нажал на педаль газа слишком резко. Машину едва не развернуло, но он сделал это намеренно и с трудом выправил ее, чтобы у Билли создалось впечатление, будто Келли не слишком хорошо владеет машиной, тогда как сам Билли, без сомнения, был самого высокого мнения о своем искусстве вождения. «Плимут» воспользовался своей способностью уверенно поворачивать и благодаря широким покрышкам сократил расстояние до «скаута». Теперь он занял место справа от Келли. Намеренное столкновение сейчас просто снесет маленькую машину с дороги. «Плимут» занимал теперь выгодное положение — или по крайней мере так считал его водитель.

О'кей...

Келли уже не мог повернуть направо — Билли блокировал его с этой стороны. Поэтому он резко свернул налево, на узенькую улицу. Здесь готовилось строительство какого-то шоссе. Дома были уже снесены, подвалы засыпаны глиной, которую дождь превратил в вязкую грязь.

Келли повернул голову и взглянул на «плимут». Ага, вот как. Правое окно со стороны пассажирского сиденья опускалось. Это означало, что они собираются стрелять, в этом можно не сомневаться. Ты оставил себе слишком мало времени, Келли... И тут же он понял, что может обратить случившееся в свою пользу. Он дал им возможность взглянуть на свое лицо, уставившееся на «плимут», с приоткрытым ртом, испуганным выражением, близким к панике. Келли снова затормозил и резко повернул направо. «Скаут» подпрыгнул, переезжая через полуразрушенный бордюр. Парни в «плимуте» несомненно пришли в выводу, что он потерял самообладание. Толчок был сильным, и Пэм вскрикнула.

У «плимута» намного мощнее двигатель, водитель знал это, более широкие шины, надежные тормоза. Да и у самого водителя была, несомненно, превосходная реакция. Келли рассчитывал на все это. «Плимут» затормозил почти одновременно с ним, и затем роскошный автомобиль последовал за «скаутом», подскочив на бордюрном камне и прыгая по бетонным обломкам заброшенного района. Он последовал за маленькой машиной туда, где еще недавно стояли дома, попав в ловушку, которую приготовил ему Келли. «Плимуту» удалось проехать всего семьдесят футов.

Келли уже включил первую скорость. Мокрая глина образовала болото глубиной добрых восемь дюймов, и нельзя было исключить маловероятную, но все-таки реальную возможность, что и «скаут» застрянет в этом болоте, но все-таки вероятность этого была невелика. Он почувствовал, как его машина замедлила ход, колеса погрузились на несколько дюймов в вязкую глину, однако затем большие покрышки с глубоким протектором вцепились в грунт и потащили машину вперед. Вот так. Лишь после этого Келли оглянулся назад.

Все стало ясно по свету фар. «Плимут», и без того сидящий низко, рассчитанный для езды по гладким асфальтированным улицам города и крутых поворотов, потерял управление, и его занесло налево, в то время как колеса стремительно вращались по скользкой студенистой поверхности, затем машина стала оседать, потому что вращающиеся колеса только глубже погружались в вырытые ими ямы. Фары быстро опускались вниз, по мере того как мощный двигатель автомобиля копал свою собственную могилу. И тут же из-под капота вырвался столб пара, когда горячий блок цилиндров погрузился в стоячую лужу.

Гонка закончилась.

Три фигуры вышли из «плимута» и застыли рядом, не решаясь испачкать свои лакированные туфли, модные у всех панков, и глядя на то, как их когда-то сверкающий автомобиль до ступиц погрузился в грязь подобно усталой свинье. Все планы мщения, которые они строили, сгинули в глине, размокшей под дождем. Приятно сознавать, что ты еще не потерял хватку, подумал Келли.

Затем с расстояния в тридцать ярдов они посмотрели на него.

— Кретины! — крикнул сквозь моросящий дождь Келли. — Скоро увидимся, мудозвоны! — И он поехал дальше, осторожно, разумеется, не упуская их из виду. Вот так надо выигрывать гонки, сказал себе Келли. Внимательность, умная голова, опыт. И смелость тоже, но Келли тут же постарался забыть об этой мысли. Он вывел «скаут» на мостовую, перешел на более высокую скорость и поехал дальше, слушая, как от колес отваливаются куски грязи.

— Можешь сесть, Пэм. Мы больше их не увидим. Пэм поднялась на сиденье и оглянулась назад, на Билли и «плимут». При виде своих мучителей, стоящих так близко, она побледнела.

— Как ты сделал это?

— Я дал им возможность загнать меня в то место, которое сам и выбрал, — объяснил Келли. — Их автомобиль хорош для городских улиц, но не годится для езды по болоту.

Пэм улыбнулась ему, демонстрируя мужество, которого она не ощущала в этот момент, но завершая этой улыбкой историю, подобно тому как Келли рассказал бы ее друзьям. Он посмотрел на часы. Еще час или чуть больше до смены дежурства в полицейском участке. Билли и его друзья будут сидеть здесь долго. Самое умное сейчас — найти тихое место и переждать там. Кроме того, судя по тому, как выглядит Пэм, ей нужно успокоиться. Келли проехал чуть дальше, нашел место, где все было спокойно, и остановил машину.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Мне было так страшно, — ответила она, глядя вниз и с трудом сдерживая дрожь.

— Послушай, мы можем вернуться на яхту и...

— Нет! Билли насиловал меня.., и убил Хелен. Если я не остановлю его, он будет и дальше мучить людей, которых я знаю.

Келли знал, что этими словами она хочет убедить не только его, но и себя. Он встречался с подобным раньше. Это храбрость, и она идет рука об руку со страхом. Такие чувства заставляли людей успешно завершать операции и одновременно выбирать их. Она видела мрак и теперь, обнаружив свет, хотела вывести к нему остальных.

— Хорошо, но после того как поговорим о случившемся с Фрэнком и ты расскажешь ему все, что знаешь, мы уносим отсюда ноги. Здесь не менее опасно, чем в Додж-сити.

— Обо мне можешь не беспокоиться, — заметила Пэм, зная, что Келли понимает, чем вызвана ее ложь, пристыженная тем, что не сумела сразу понять его глубокое понимание мотивов, которыми она руководствовалась.

Да, ты права, хотел сказать ей Келли, но она еще не знала об этих вещах. Поэтому он задал вопрос:

— Сколько еще там девушек?

— Дорис, Ксанта, Паула, Мария и Роберта.., они все похожи на меня, Джон. И Хелен.., когда они убивали ее, нас заставили на это смотреть.

— Ну что ж, если нам повезет, ты можешь чем-то им помочь, милая. — Он обнял ее за плечи, и на этот раз дрожь прекратилась.

— Мне хочется пить, — сказала она.

— На заднем сиденье ящик со льдом и кока-колой. Пэм улыбнулась.

— В самом деле? — Она повернулась на своем сиденье; чтобы достать банку кока-колы, и ее тело тут же замерло. Вздох вырвался из ее горла, и по коже Келли пробежало так хорошо знакомое неприятное чувство, похожее на электрический заряд. Ощущение неминуемой опасности.

— Келли! — крикнула она. Пэм смотрела в сторону левого заднего угла автомобиля. Келли уже протянул руку за пистолетом, повернув при этом тело, но было уже поздно, и часть его знала это. Его охватила ярость, что он допустил серьезную, фатальную ошибку и у него нет времени понять, как это случилось, потому что еще до того, как он успел достать пистолет, блеснул ослепительный свет и что-то ударило ему в голову. Затем все провалилось в темноту.

Глава 7 Выздоровление

На «скаут» натолкнулся обычный полицейский патруль. Полицейский Чак Монро, прослуживший в полиции шестнадцать месяцев, уже получил право управлять собственным автомобилем, оборудованным радиосвязью, и взял за правило патрулировать эту часть своего района сразу после начала смены. С дилерами он ничего не мог поделать — этим занималось Управление по борьбе с наркотиками, — но он мог проехать по району, продемонстрировать присутствие полиции, так сказать, «показать флаг» — этой фразе его научили в корпусе морской пехоты. Чаку Монро было двадцать пять лет, он недавно женился и по молодости все еще был предан местной службе поддержания порядка и потому полон гнева на то, что происходило в его городе и его прежнем районе. Полицейский заметил, что такая машина, как «скаут», необычна для этих мест, и решил проверить ее, записать номерной знак, как вдруг у него замерло сердце: вся левая сторона автомобиля была снесена по крайней мере двумя выстрелами из охотничьего ружья. Монро остановил свою машину, включил вращающийся на крыше синий фонарь и сделал по радио первое предварительное сообщение о возможном преступлении, предупредив, что намерен произвести осмотр и просит, чтобы в участке были наготове. Он вышел из машины, взял полицейскую дубинку в левую руку, а правую положил на рукоятку табельного револьвера. Только после этого он приблизился к машине. Дисциплинированный полицейский, Чак Монро действовал строго по инструкции и подходил медленно и осторожно, осматривая все вокруг.

— Черт побери! — Его возвращение к полицейскому автомобилю было гораздо более быстрым. Прежде всего Монро вызвал подкрепление, затем «скорую помощь» и после этого передал дежурному по своему участку номерной знак автомобиля. Затем, схватив аптечку первой помощи, он вернулся к «скауту». Дверца была заперта, однако стекло выбило залпом картечи, и он протянул внутрь руку, чтобы открыть ее. То, что он увидел внутри, заставило полицейского замереть.

Голова водителя лежала на руле вместе с левой рукой, а правая рука покоилась на коленях. Кровь забрызгала весь салон. Мужчина еще дышал, что удивило полицейского. Совершенно очевидно, это был выстрел крупной дробью из охотничьего ружья. Им снесло металл и фибергласс на корпусе «скаута» и ранило мужчину в голову, шею и верхнюю часть спины. На обнаженных участках тела виднелось несколько небольших отверстий, из которых все еще сочилась кровь. Рана выглядела ужаснее, чем ему приходилось видеть на улицах города или за время службы в корпусе морской пехоты, и все-таки мужчина был еще жив. Это было настолько поразительно, что Монро решил не открывать свою аптечку. Через несколько минут сюда прибудет карета «скорой помощи», и своими действиями он может причинить пострадавшему больше вреда, чем пользы. Монро держал аптечку под мышкой и смотрел на мужчину с разочарованием, как смотрит человек, привыкший действовать, но лишенный этой возможности. По крайней мере бедняга был без сознания.

Кто он? Монро посмотрел на тело, безвольно припавшее к рулю, и решил попытаться достать бумажник. Он переложил аптечку под левую руку и протянул правую к внутреннему карману. Без особого удивления он увидел, что карман пуст, но его действия не остались без последствий. Тело шевельнулось, что было не слишком хорошо. Монро протянул руку, чтобы поддержать его, но тут дернулась голова, а он знал, что голова в такой ситуации всегда должна оставаться неподвижной, и Монро автоматически довольно резко коснулся ее рукой. Что-то за что-то задело, и по мокрой темной улице разнесся крик боли. После этого тело замерло снова.

— Проклятье! — Монро посмотрел на кровь, оказавшуюся на пальцах, и машинально вытер их о брюки своего синего мундира. И в это мгновение он услышал завывание сирены «скорой помощи», приписанной к департаменту пожарной охраны, которая приближалась с восточной стороны, и полицейский прошептал благодарственную молитву, что специалисты своего дела скоро освободят его от медицинских забот.

«Скорая помощь» вылетела из-за угла через несколько секунд. Большая квадратная красно-белая машина остановилась рядом с его автомобилем, и двое, вышедшие из нее, тут же поспешили к полицейскому.

— Что тут у нас. — Как ни странно, слова не прозвучали вопросом. Старший фельдшер-пожарный едва ли нуждался в ответе.

В этой части города и в это время суток пострадавший не будет жертвой автомобильной катастрофы. В сухом лексиконе его профессии речь пойдет о «проникающем» ранении. — Господи!

Второй фельдшер уже бежал к санитарной машине, когда к месту происшествия прибыл еще один полицейский автомобиль.

— Что случилось? — спросил ответственный за ночную смену участка.

— Выстрел из охотничьего ружья, с близкого расстояния, и парень все еще жив! — доложил Монро.

— Мне не нравятся эти раны на шее, — бросил старший фельдшер.

— Наденем воротник? — спросил второй, открывая дверцы «скорой».

— Да, пожалуй, если он шевельнет головой.., все. — Старший фельдшер положил руки на голову жертвы, чтобы удержать ее на месте.

— Документы? — спросил сержант.

— Бумажника в карманах нет. Я еще не успел осмотреться вокруг.

— Ты записал номера? Монро кивнул:

— Передал по радио, на опознание потребуется время. Сержант направил луч фонаря внутрь машины, чтобы помочь фельдшерам. Все обрызгано кровью; в остальном — пустая. На заднем сиденье какой-то ящик со льдом.

— Что еще? — спросил сержант.

— Когда я подъехал сюда, вокруг было пусто. — Монро взглянул на часы. — Одиннадцать минут назад. — Оба полицейских отступили, чтобы не мешать санитарам заниматься своей работой.

— Ты раньше когда-нибудь его видел?

— Нет, сержант.

— Проверь тротуары.

— Ясно. — Монро принялся осматривать пространство вокруг маленькой автомашины.

— Интересно, что здесь произошло? — спросил сержант, ни к кому не обращаясь. Глядя на тело и на всю эту кровь, он подумал, что, скорее всего, об этом они никогда не узнают. Сколько преступлений, совершенных в этом районе, так и остаются нераскрытыми. Это не нравилось сержанту. Он посмотрел на санитаров:

— Как он, Майк?

— Едва не истек кровью, Берт. Определенно выстрел из дробовика, — ответил старший фельдшер, закрепляя на шее раненого медицинский воротник. — Много дробинок в шее, некоторые — у самого позвоночника. Ничего хорошего...

— Куда вы его повезете? — спросил сержант.

— Университетская больница переполнена, — заметил младший фельдшер. — На кольцевой дороге разбился автобус. Придется везти в больницу Хопкинса.

— Это лишние десять минут. — Майк выругался. — Садись за руль. Фил, скажешь им, что у нас тяжелая травма, пусть держат наготове нейрохирурга.

— Ясно. — Тело подняли на носилки. Раненый попытался было подняться, и двое полицейских — только что прибыло еще три полицейских автомобиля — помогли удержать его на месте, пока фельдшеры пристегивали ремни.

— Тебя отделали на редкость жестоко, приятель, но мы мигом доставим тебя в больницу, — сказал Фил, обращаясь к телу, которое могло быть достаточно живым — а могло и не быть, — чтобы слышать его слова. — Поехали, Майк.

Тело погрузили в кузов «скорой помощи». Майк Итон, старший фельдшер, уже устанавливал на стойке бутылку с жидкостью для внутривенного вливания. Ввести шприц достаточно трудно, когда человек лежит вниз лицом, и все-таки ему удалось сделать это как раз в тот момент, когда машина двинулась с места. За шестнадцать минут, в течение которых «скорая» мчалась к больнице, Майк старался сохранить в теле искорку все еще теплящейся жизни — кровяное давление было на опасно низком уровне — и еще успел заполнить кое-какие документы.

Кто ты? — мысленно спросил у мужчины Итон. Отличная физическая форма, это он заметил, лет двадцать шесть-двадцать семь. Странно для возможного наркомана. Этот парень будет выглядеть очень грозно, когда встанет на ноги, но не сейчас. Сейчас он больше походит на большого спящего ребенка — открытым ртом он вдыхал кислород из прозрачной пластиковой маски; неглубокие и слишком медленные вдохи заставляли Итона беспокоиться.

— Езжай быстрее, — скомандовал он водителю. Филу Маркони.

— Дороги мокрые, Майк, я делаю все, что от меня зависит.

— Давай, Фил, говорят, вы, макаронники, гоняете — будь здоров!

— Зато мы не пьем, как вы, — послышался ответный смешок. — Я только что сообщил о нашем прибытии. У них наготове нейрохирург, специалист по шейным операциям. Сейчас у Хопкинса тихо, они готовы принять нас.

— Отлично, — тихо отозвался Итон. Он посмотрел на раненого мужчину. В кузове «скорой помощи» было одиноко и даже страшновато, и потому его подбадривал царапающий нервы рев сирены. С носилок, стоящих на высоких ножках с колесиками, капала кровь. Капли раскатывались по металлическому полу машины, словно жили собственной жизнью. К этому невозможно привыкнуть.

— Две минуты, — бросил через плечо Маркони. Итон передвинулся в заднюю часть кузова, готовый открыть дверцы. Наконец он почувствовал, как машина делает поворот, останавливается и дает задний ход, чтобы остановиться снова. Задние дверцы распахнулись, прежде чем Итон успел протянуть к ним руки.

— Вот это да! — воскликнул врач из приемного покоя. — О'кей, парни, давайте его в третью операционную. — Два плечистых санитара вытащили из кузова носилки, а Итон отсоединил бутылку с физиологическим раствором от стойки и понес ее рядом с носилками.

— В университетской больнице большой наплыв? — спросил врач.

— Дорожная катастрофа, с автобусом, — ответил Маркони, догоняя его.

— Здесь ему будет лучше. Господи, кто его так отделал? — Врач наклонился, чтобы на ходу осмотреть рану. — Да тут не меньше сотни дробинок!

— Подождите, еще увидите шею, — посулил Итон.

— Черт побери, — выдохнул врач.

Они вкатили носилки в большую операционную, предназначенную для неотложных операций, выбрав стол в углу. Пять человек переложили на него раненого, и группа специалистов принялась за работу.

Хирург вместе с двумя медсестрами уже были наготове. Дежурный врач Клифф Северн, убедившись, что голова пациента закреплена на месте мешочками с песком, осторожно протянул руку, чтобы отстегнуть шейный воротник. Ему достаточно было взгляда, чтобы определить характер ранения.

— По-видимому, травма позвоночника, — заключил он. — Но сначала нужно восстановить потерю крови. — Он дал несколько указаний. Пока медсестры налаживали две установки для внутривенных вливаний, Северн снял с пострадавшего ботинки и острым металлическим инструментом провел по левой подошве. Нога дернулась. Великолепно, отметил врач, значит, непосредственного повреждения нервов нет. Это уже хорошо. Уколы в ноги тоже вызвали ответную реакцию. Поразительно. В это же время медицинская сестра взяла у раненого кровь из вены. Северн вряд ли заметил это, как и другие действия отлично подготовленной команды, в которой каждый был занят своим делом. То, что со стороны казалось быстрыми действиями, на деле больше походило на рассчитанные передвижения по футбольному полю, достигнутые месяцами тщательной тренировки.

— Где, черт побери, нейро? — спросил Северн.

— Где и полагается — на месте! — отозвался голос. Северн поднял голову:

— О, это вы, профессор Розен.

Приветствия на этом закончились. Сэм Розен был в плохом настроении, и врач сразу заметил это. Профессор бодрствовал уже двадцать часов. То, что должно было занять всего часов шесть, превратилось в марафон, направленный на спасение жизни пожилой женщины, которая упала вниз с лестницы, — марафон, окончившийся неудачей меньше часа назад. Ее следовало спасти, твердил себе Сэм, все еще не понимая, в чем причина неудачи. Он был благодарен, да, скорее благодарен, чем раздосадован, продлению этого адского дня. Может быть, на этот раз его ждет успех.

— Расскажите, что тут у нас, — коротко спросил профессор.

— Ранение из охотничьего ружья, несколько дробинок у самого позвоночника, сэр.

— О'кей. — Розен склонился над раной, держа руки за спиной. — А что это за стекло?

— Он сидел в автомобиле, — пояснил Итон, стоявший в отдалении.

— Нужно удалить осколки и побрить голову, — сказал Розен, осматривая рану. — Кровяное давление?

— Пятьдесят на тридцать, — послышался голос медсестры-практикантки. — Пульс сто сорок, нитевидный.

— Придется как следует потрудиться, — заметил Розен. — Парень в глубоком шоке. Гм-м. — Он замолчал. — Пациент выглядит отлично, хорошая мускулатура. Нужно сделать новое переливание крови.

Установки для переливания крови начали действовать, едва Розен кончил давать указания. Сестры были блестяще подготовлены, и профессор одобрительно улыбнулся им.

— Как дела у вашего сына, Маргарет? — поинтересовался он у старшей сестры.

— В сентябре начинает занятия в Университете Карнеги, — ответила она, регулируя капельницу.

— А сейчас протрите-ка ему шею, Маргарет. Мне нужно взглянуть на раны.

— Сию минуту.

Сестра выбрала пару хирургических щипцов, взяла большой ватный тампон, окунула его в дистиллированную воду и осторожно протерла шею пациента, смывая кровь и обнажая раны. И тут же она увидела, что раны выглядят хуже, чем можно было ожидать. Пока Маргарет мягкими прикосновениями осушала тампоном израненную шею. Розен облачился в стерильную одежду. Когда профессор снова подошел к пациенту, Маргарет Уилсон поставила рядом стерилизатор с операционными инструментами и открыла крышку. Итон и Маркони издали наблюдали за происходящим.

— Молодец, Маргарет, — одобрительно заметил Розен, надевая очки. — А какую специальность он себе выбрал?

— Машиностроение.

— Отличная специальность. — Розен протянул руку. — Пинцет. — Сестра Уилсон вложила пинцет ему в руку. — Для хорошего молодого инженера всегда найдется работа.

Розен выбрал маленькую круглую рану на плече, вдали от жизненно важных центров. Осторожно, почти нежно — это было даже забавно: уж очень маленьким казался пинцет в его больших руках, — он погрузил инструмент в ранку и вытащил крошечный свинцовый шарик, который поднес к свету.

— Дробь седьмого номера, по-моему. Кто-то принял этого парня по ошибке за голубя. Это — хорошие новости, — произнес он, обращаясь к фельдшерам. Теперь, зная размер дроби и вероятную глубину ее проникновения. Розен склонился над шеей пациента. — Гм-м.., а как с давлением сейчас?

— Секунду, — отозвалась медсестра у дальнего конца операционного стола. — Пятьдесят пять на сорок. Поднимается.

— Спасибо. — Розен все еще склонялся над пациентом. — Кто начал внутривенное вливание?

— Я, — ответил Итон.

— Молодец, пожарный. — Розен поднял голову и подмигнул. — Иногда мне кажется, что вы спасаете больше жизней, чем мы. Вот этого вы точно спасли, можно не сомневаться.

— Спасибо, доктор. — Итон не был знаком с хирургом, но, судя по этому замечанию, репутация доктора была заслуженной. Не каждый день фельдшер-пожарный слышит такую похвалу от профессора-нейрохирурга. — Как он справится — я имею в виду ранения шеи?

Розен снова склонился над пациентом.

— Как он реагирует, доктор? — спросил он у старшего врача-резидента, постоянно проживающего в больнице.

— Положительно. Хорошая реакция Бабинского. Никаких заметных указаний на периферийные повреждения, — ответил Северн. Все это походило на экзамен и заставляло нервничать молодого врача.

— Похоже, он пострадал меньше, чем кажется на первый взгляд, но приниматься за работу следует без промедления, пока дробинки не начали перемещаться. Двух часов хватит? — спросил он Северна. Розен знал, что резидент разбирается в ранениях лучше его.

— Скорее три.

— Тогда я пойду вздремну. — Розен взглянул на часы. — Примусь за него, ну скажем, в шесть.

— Вы хотите заняться им лично?

— Почему бы и нет? Я на месте. Операция не будет сложной, потребуется всего лишь некоторая осторожность. — Розен придерживался точки зрения, что он имеет право на несложную операцию, скажем, раз в месяц. Будучи профессором, он обычно проводил самые трудные операции.

— Не возражаю, сэр.

— У него были с собой документы?

— Нет, сэр, — ответил Маркони. — Скоро должна прибыть полиция.

— Отлично. — Розен встал и потянулся. — Знаете, Маргарет, люди вроде нас не должны работать в такое время суток.

— Мне нужно время от времени менять смену, — ответила Уилсон. Кроме того, она была старшей медсестрой в этой смене. — Интересно, что это такое? — спросила она через мгновение.

— Что именно? — Розен обошел вокруг стола на ее сторону, пока остальные занимались своей работой.

— Татуировка на руке, — ответила она. Маргарет Уилсон была весьма удивлена реакцией профессора Розена.

* * *

Переход от сна к бодрствованию обычно проходил для Келли легко, но не на этот раз. Его первой осознанной мыслью было удивление, но он не знал чему. Затем пришла боль, однако не сама по себе, а как отдаленное предупреждение о грядущей боли, причем отчаянной. Когда Келли понял, что может открыть глаза, он открыл их и увидел перед собой серый линолеум пола. Капли разбрызганной по нему жидкости отражали яркий свет ламп, сияющих сверху. Ему показалось, что тысячи игл пронзают ему глаза, и только после этого он понял, что настоящие болезненные иглы у него в руках.

Я — жив.

Почему это удивляет меня?

Он слышал, как двигаются вокруг люди, их приглушенные голоса, отдаленный звон курантов. Жужжание, сопровождаемое движением воздуха, объяснялось присутствием кондиционера, причем где-то совсем близко — Келли ощущал спиной проносящуюся прохладу. Что-то говорило ему, что он должен пошевелиться, что неподвижность делает его уязвимым, но даже после того, как он скомандовал своему телу шевельнуться, оно осталось неподвижным. И вот тут нахлынула настоящая боль. Она началась где-то на плече и, подобно расходящимся кругам на поверхности пруда, стала расширяться. Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы определить, что она собой представляет. Больше всего боль походила на сильный солнечный ожог, потому что все от левой стороны шеи и до левого локтя казалось обожженным. Он знал, что чего-то не может вспомнить, чего-то важного.

Так где я нахожусь, черт побери?

Келли казалось, что он ощущает какую-то вибрацию — что это? Корабельные двигатели? Нет, что-то непохоже, и через несколько секунд он понял, что это далекий шум городского автобуса, отъезжающего от остановки. Значит, это не корабль. Я в городе. Но почему я оказался в городе?

Перед его лицом промелькнула тень. Он открыл глаза и увидел нижнюю половину человеческого тела, облаченную в светло-зеленый хлопчатобумажный комбинезон. Руки держали что-то вроде блокнота. Келли не успел напрячь глаза, чтобы рассмотреть, мужская это фигура или женская, как она исчезла, и ему не пришло в голову произнести что-нибудь, прежде чем он снова погрузился в сон.

— Рана на плече обширная, но поверхностная, — сказал Розен, обращаясь к нейрохирургу-резиденту, стоявшей в тридцати футах от него.

— Зато какая потеря крови. Для переливания потребовалось четыре дозы, — заметила она.

— Раны от охотничьего ружья обычно именно такие. По сути, только одна из них серьезно угрожала позвоночнику. Пришлось серьезно подумать, прежде чем удалить эту дробину, не поставив под угрозу жизненно важные функции.

— Двести тридцать семь дробинок, но... — она поднесла рентгеновский снимок к свету, — похоже, вам удалось удалить все. Впрочем, у этого парня будет теперь превосходная коллекция веснушек.

— Потребовалось немало времени, — устало произнес Сэм, зная, что ему следовало поручить это кому-то другому, но ведь, в конце концов, он сам вызвался.

— Вы знакомы с этим пациентом, правда? — Из реанимационной палаты вышла Сэнди О'Тул.

— Да.

— Он приходит в себя, но потребуется время. — Медсестра передала профессору график, на котором были нанесены последние показания — температура Келли, его пульс, давление. — Выглядит многообещающе, доктор.

Профессор Розен кивнул.

— У него отличная мускулатура. Фельдшеры, прибывшие на место происшествия, сразу же сделали ему внутривенное вливание и поддержали давление. Он едва не истек кровью, но раны оказались не такими опасными, как это показалось сначала. Сэнди?

Она повернулась к Розену.

— Да, доктор?

— Пациент — мой хороший друг. Вы не будете возражать, если я попрошу оказать ему...

— Особое внимание?

— Я знал, что всегда могу на вас положиться, Сэнди.

— Может быть, мне еще что-нибудь стоит знать о нем? — спросила медсестра, польщенная комплиментом.

— Он — хороший человек, Сэнди, — произнес Сэм, и в его словах прозвучало искреннее тепло. — Саре он тоже нравится.

— Тогда о нем действительно стоит как следует позаботиться. — Она повернулась и снова вошла в реанимационную палату, пытаясь понять, не берет ли профессор на себя обязанности свата.

— Что мне сказать полиции?

— Четыре часа, как минимум. И я хочу присутствовать при этом. — Розен взглянул на кофейник и передумал. Еще немного — и его желудок лопнет от избытка кислоты.

— Так кто он такой?

— Подробности мне неизвестны, но у меня были неприятности в заливе, когда я вышел туда на своей яхте, и он выручил меня. А затем мы остались у него на уик-энд. — Сэм больше не продолжал. Он и сам знал не так много, но о многом догадывался и потому был изрядно напуган. Но он выполнил свой долг. Правда, это не он спас жизнь Келли — скорее всего, тут была удача и своевременное участие фельдшеров-пожарных, — но он провел исключительно тонкую операцию, хотя и вызвал недовольство нейрохирурга-резидента доктора Энн Претлоу, потому что не дал ей оперировать и в результате она только исполняла роль зрительницы. — Мне нужно немного поспать. На сегодня у меня ничего не запланировано. Вы не могли бы закончить то, что мы начали с миссис.

— Конечно.

— Пусть меня разбудят через три часа, — сказал Розен, направляясь в свой кабинет, где его ждал очень удобный диван.

— Хороший загар, — с ухмылкой заметил Билли. — Интересно, где она так здорово загорела? — Парни заулыбались. — Так что же нам с ней теперь делать?

Он уже подумал об этом. Совсем недавно Генри открыл превосходный способ избавляться от трупов, гораздо более аккуратный — по-своему — и намного безопаснее того, которым они пользовались раньше. Но для этого требовалась продолжительная поездка на катере, а сейчас у него просто не было на это времени. К тому же ему не хотелось, чтобы кто-то кроме него пользовался этим методом, — он был слишком хорош, чтобы делиться им с кем-то. Билли знал, что кто-нибудь обязательно проболтается. В этом заключалась одна из проблем.

— Отыщите для нее место, — сказал он после недолгого раздумья. — Если ее найдут, это не будет иметь особого значения. — Затем он окинул взглядом присутствующих, оценивая выражения их лиц. Да, урок оказался достаточно убедительным. Больше никто не попытается убежать, по крайней мере в ближайшее время. Ему даже не понадобилось никого предупреждать.

— Сегодня вечером? Лучше, когда стемнеет.

— Хорошо. Спешить некуда. — Урок будет тем более убедительным, если все будут смотреть на нее до конца дня, распростертую посреди пола. Нельзя сказать, что он получил от этого какое-то особое удовольствие, но людям требуется урок, и даже когда для одной из них это слишком поздно, остальные научатся на ее ошибках. Особенно когда урок был таким ясным и жестоким. Даже наркотики не смогут смягчить его воздействие.

— А как с парнем? — спросил он Билли. Билли снова ухмыльнулся.

— Разнес его в клочья. — Это было его любимое выражение. — Из обоих стволов, с десяти футов. Больше мы его не увидим.

— О'кей. — Он вышел. У него было еще много дел, и нужно было получить деньги. Теперь эта маленькая проблема осталась позади. Жаль, подумал он, направляясь к своему автомобилю, что все его трудности не могут быть улажены так же легко.

Тело осталось лежать посреди комнаты. Дорис и все остальные девушки сидели там же, не в силах отвернуться от того, что было когда-то их подругой, постигая урок, как этого хотел Генри.

* * *

Келли смутно почувствовал, что его куда-то перевозят. Пол двигался под ним. Он следил за тем, как перемещались задиры между плитками, словно имена актеров второго плана на экране кинотеатра после окончания фильма. Наконец он оказался в другой комнате, поменьше размером. На этот раз он попытался поднять голову, и ему удалось увидеть женские ноги. Зеленые хирургические брюки заканчивались в нескольких дюймах над лодыжками, определенно принадлежащими женщине. Послышался жужжащий звук, и поле его зрения опустилось. Через мгновение он понял, что находится в кровати, управляемой мотором и подвешенной на двух кольцах из нержавеющей стали. Его тело было каким-то образом закреплено на ней, и, когда кровать поворачивалась, Келли чувствовал давление удерживающих его ремней. Нельзя сказать, что давление было сильным и причиняло ему боль, но он чувствовал его. Наконец он увидел и женщину. Она была на год или два моложе его, каштановые волосы виднелись из-под зеленой шапочки, а светлые глаза дружески улыбались ему.

— Привет, — послышался ее голос из-за зеленой маски. — Я — ваша медсестра.

— Где я? — прохрипел Келли.

— В больнице Джонса Хопкинса.

— Что со мной...

— Кто-то выстрелил в вас. — Женщина коснулась его руки своей ладонью.

Ее мягкая и прохладная рука пробудила что-то в его сознании, все еще не оправившемся от наркоза. Несколько минут Келли не мог понять, что с ним. Словно облачко дыма двигалось и вращалось перед его глазами, образуя неясный рисунок. Недостающие части рисунка начали сливаться в единое целое, и, хотя он знал, что конечным результатом будет ужас, его сознание торопило образующуюся картину. В итоге проблему решила сама медсестра.

Сэнди О'Тул оставила маску на лице неслучайно. Будучи женщиной привлекательной, она, подобно большинству медсестер, чувствовала, как пациенты-мужчины реагируют на проявление к ним особого внимания с ее стороны. Теперь, когда пациент Джон Келли более или менее пришел в себя, она подняла руки и сняла маску, продемонстрировав ему сияющую женскую улыбку — первое приятное впечатление для него за весь день. Сандра О'Тул нравилась мужчинам. Им нравилась ее высокая крепкая фигура и все остальное в ней, вплоть до щели между верхними передними зубами. Она не имела представления, почему они считали это таким привлекательным — в конце концов, между зубами застревала пища, — но, пока эта щель действовала привлекающе на мужчин, это было еще одним инструментом в ее работе, направленной на то, чтобы помогать больным выздоравливать. Вот почему она улыбнулась Келли, исключительно из соображений поддержать его, чтобы он почувствовал себя лучше. Однако с таким результатом ей еще не приходилось сталкиваться.

Лицо ее пациента вдруг сделалось смертельно бледным, не просто белым, как снег или свежевыстиранная простыня, а каким-то пятнистым и болезненным, словно серый пластик. Ее первой мыслью было, что произошло нечто очень серьезное, внутреннее кровоизлияние, может быть, или тромб закупорил кровеносный сосуд. Он хотел закричать, но у него перехватило дыхание, и руки безвольно опустились на кровать. Его глаза не отрывались от нее, и через несколько мгновений она поняла, что каким-то образом вызвала у него картину происшедшего. Сэнди О'Тул инстинктивно хотела взять его за руку и сказать, что все в порядке, но тут же поняла, что это не правда.

— О, Боже мой... Боже мой... Пэм. — На лице Келли, словно вырубленном из гранита, застыло выражение беспредельного отчаяния.

* * *

— Она была со мной, — сказал Келли Розену несколько минут спустя. — Вам что-нибудь известно о ней, док?

— Через несколько минут сюда приедет полиция, Джон, но о ней я ничего не знаю. Может быть, ее отвезли в другую больницу. — Он хотел надеяться, но знал, что это ложь, и ненавидел себя за это. Розен с деловым видом измерил у Келли пульс и давление — Сэнди могла бы сделать все это не хуже его, — затем посмотрел на спину своего пациента. — С тобой все будет в порядке. Как плечо?

— Не так уж здорово, Сэм, — ответил Келли все еще слабым голосом. — А что, рана действительно тяжелая?

— В тебя стреляли из охотничьего ружья — повреждения были серьезными, но.., скажи, стекло в машине было поднято?

— Да, — ответил Келли, вспомнив про дождь.

— Это была одна из причин, которая спасла тебя. Мышцы на плече изрядно порваны, и ты едва не умер от потери крови, но все пройдет — за исключением шрамов. Я сам занимался тобой.

Келли посмотрел на него:

— Спасибо, Сэм. Боль не такая уж сильная.., в прошлый раз, когда я.., было куда хуже...

— Успокойся, Джон, — мягко проговорил Розен, внимательно глядя на его шею. Пожалуй, нужно сказать, чтобы сделали еще один полный комплект рентгеновских снимков, подумал он. Надо убедиться, что он ничего не упустил, особенно вблизи позвоночника. — Сейчас ты почувствуешь, как сработает обезболивающее, так что давай без героики. Мы не даем здесь за это медали. О'кей?

— Да-да. Пожалуйста, проверь другие больницы. Может быть, Пэм там? — попросил Келли все еще с надеждой в голосе, хотя уже знал, что все потеряно.

Двое полицейских в мундирах все это время ждали, когда Келли придет в себя и сможет отвечать на вопросы. Розен через несколько минут ввел в палату старшего из них. Расспросы по требованию врача продолжались недолго. Подтвердив его личность, они начали расспрашивать относительно Пэм; у полиции уже было описание внешности девушки, но они не знали ее фамилии, и Келли сообщил ее. Полицейские записали показания Келли о намечавшейся встрече с лейтенантом Алленом и ушли через несколько минут, когда Келли начал погружаться в беспамятство. Розен указал полицейским, что потрясение от раны и последующей операции, а также последствия наркоза все равно уменьшат ценность того, что Келли им рассказал.

— Так кто же эта девушка? — спросил старший полицейский.

— Я не знал даже ее фамилии несколько минут назад, — ответил Розен, усаживаясь в свое кресло в кабинете. Он чувствовал себя полусонным от постоянного недосыпания, так что его объяснения также были не совсем четкими. — Она страдала от наркотической привычки к барбитуратам, когда мы встретились с ними, — полагаю, она жила с Келли. Мы помогли ей избавиться от этой привычки.

— Кто это — мы?

— Я и моя жена Сара. Она работает в больнице фармакологом. Вы можете поговорить с ней, если хотите.

— Поговорим, — заверил его полицейский. — А что относительно мистера Келли?

— Служил на флоте, ветеран войны во Вьетнаме.

— У вас есть основания считать, что он наркоман, сэр?

— Ни малейших, — резко ответил Розен. — Его физическое состояние слишком хорошее для этого, и я видел его реакцию, когда он узнал, что Пэм принимает барбитураты. Мне пришлось успокаивать его. Он определенно не наркоман. Я — врач и заметил бы это.

Заявление профессора Розена не произвело слишком большого впечатления на полицейского, но он поверил ему. Детективам тут придется немало потрудиться, подумал он. То, что сначала казалось простым ограблением, стало теперь и похищением — по меньшей мере. Великолепные новости.

— Тогда что же он делал в той части города?

— Не знаю, — признался Сэм. — А кто этот лейтенант Аллен?

— Отдел по расследованию убийств, западный округ, — объяснил полицейский.

— Интересно, почему они назначили встречу.

— Это мы узнаем у лейтенанта, сэр.

— Это было ограбление?

— Вероятно. Очень похоже на то. Мы нашли его бумажник в квартале от места происшествия — там было только водительское удостоверение. Деньги и кредитные карточки исчезли. Кроме того, у него в автомобиле был пистолет. Грабители не успели найти его. Между прочим, владение пистолетом незаконно, — заметил полицейский. В кабинет вошел второй коп.

— Я проверил имя пострадавшего — мне показалось, что я слышал его раньше. Он помогал Аллену в расследовании. Помнишь, в прошлом году, дело Гудинга?

Старший полицейский поднял голову от записей.

— Да, конечно! Он тот самый парень, который нашел револьвер?

— Точно, и затем занялся подготовкой наших ныряльщиков.

— Это все равно не объясняет, какого "черта он делал в той части города, — заметил полицейский.

— Верно, — согласился его напарник. — Но теперь трудно поверить, что он связан с преступным миром. Старший полицейский покачал головой:

— С ним была девушка. Она исчезла.

— Еще и похищение? Что нам известно о ней?

— Всего лишь имя. Памела Мадден. Двадцать лет, была наркоманкой, теперь бросила это дело, исчезла. У нас есть мистер Келли, его автомобиль, его пистолет — вот и все. Гильз от дробовика не обнаружено. Никаких свидетелей. Исчезнувшая — скорее всего, девушка, но описание ее подходит к десяти тысячам местных молодых женщин. Ограбление и похищение. — В общем-то не такой уж нетипичный случай. Полиция часто начинала расследование, не имея почти никаких сведений. Как бы то ни было, оба полицейских, которые сидели в своих мундирах в кабинете профессора Розена, почти не сомневались, что детективы возьмутся за расследование этого преступления почти немедленно.

— Она не местная. У нее был техасский акцент, откуда-то с центральной равнины.

— Что еще? — спросил старший полицейский. — Давайте, док, расскажите нам все, что вам известно, ладно? На лице Сэма появилась недовольная гримаса:

— Она была жертвой сексуального насилия. Не исключено, что занималась проституцией. Моя жена сказала, черт побери, да я сам видел это — следы от шрамов на ее спине. Ее секли по спине и ягодицам, там остались шрамы от ударов, вот так. Мы не пытались расспрашивать ее, но она могла быть проституткой.

— Вам не кажется, что у мистера Келли странные привычки и знакомые? — заметил полицейский, продолжая вести записи.

— Судя по тому, что вы только что сказали, он помогает полицейским, верно? — сердито бросил профессор Розен. — У вас еще есть вопросы? Мне пора на обход.

— Доктор, перед нами определенно попытка совершить убийство, возможно, связанная с ограблением, а может быть, еще и похищение. Это серьезные преступления. Я должен выполнить свой долг, равно как и вы — свой. Когда мы сможем как следует допросить Келли?

— Возможно, завтра, хотя он окончательно придет в себя только через пару дней.

— Завтра в десять утра вас устроит, сэр?

— Да.

Полицейские встали.

— Тогда завтра кто-нибудь приедет из полицейского департамента, сэр.

Розен смотрел им вслед. Как ни странно, впервые ему пришлось принять участие в расследовании уголовного преступления. Его работа большей частью касалась транспортных происшествий и несчастных случаев на промышленных предприятиях. Он не мог поверить, что Келли может быть как-то связан с преступным миром, и все-таки именно на это, казалось, намекали полицейские своими вопросами. Дверь открылась, и вошла доктор Претлоу.

— Мы закончили анализ крови у Келли. — Она передала профессору результаты. — Гонорея. Ему следовало быть более осторожным. Я рекомендую лечение пенициллином. Нам ничего не известно, если ли у него аллергия?

— Нет. — Розен закрыл глаза и молча выругался. Какие еще неприятности могут случиться сегодня?

— Лечение не будет трудным, сэр. Похоже, мы захватили болезнь в очень ранней стадии. Когда ему станет лучше, я попрошу кого-нибудь из отдела общественных служб поговорить с ним относительно...

— Нет, я запрещаю это, — произнес Розен хриплым голосом.

— Но...

— Но девушка, заразившая его, скорее всего мертва, и мы не заставим Келли вспоминать ее таким образом. — Впервые Сэм признал эту вероятность и потому почувствовал, что ситуация стала хуже из-за того, что он объявил девушку мертвой. У него не было надежных доказательств, но инстинкт подсказывал ему, что она мертва.

— Доктор, закон требует...

Это было уже слишком. Розен почувствовал, что едва сдерживается.

— Мы спасли хорошего человека, доктор. Я видел, как он полюбил девушку, которую, скорее всего, убили, и его последнее воспоминание о ней не будет воспоминанием о человеке, заразившем его венерическим заболеванием. Это понятно, доктор? Что касается пациента, то прописанное ему лечение будет направлено на лечение послеоперационной инфекции. Внесите это в его карту.

— Нет, доктор, я не сделаю этого.

Профессор Розен сам внес необходимые записи.

— Вот и все. — Он поднял голову. — Доктор Претлоу, у вас есть задатки блестящего хирурга. Постарайтесь запомнить, что пациенты, подвергающиеся нашим операциям, тоже человеческие существа и у них есть чувства. Понятно? Если вам удастся это, мне кажется, в конце концов вы обнаружите, что ваша работа стала намного легче. А это сделает вас намного лучшим врачом.

И чего это он так разошелся? — спросила себя Претлоу, выходя из кабинета.

Глава 8 Сокрытие

Это явилось следствием нескольких моментов. Двадцатое июня было жарким пасмурным днем. Фотограф из газеты «Балтимор сан» получил новый фотоаппарат «Никон», который заменил его почтенную камеру «Ханиуэлл пенакс», и хотя он грустил по своему старому другу, новая камера, подобно новой любви, обладала целым рядом достоинств, которые можно было с наслаждением опробовать. Одним из достоинств «Никона» был набор объективов с разными фокусными расстояниями, в том числе и телеобъективом, подаренных агентом-распространителем. Это была новая модель «Никона», и фирма, выпускающая камеры, хотела, чтобы их быстро приняло на вооружение сообщество фоторепортеров, занимающихся новостями. В результате двадцать фотографов из разных американских газет бесплатно получили от фирмы новенькие камеры и наборы объективов, включая и длиннофокусные. Боб Прайс попал в их число благодаря Пулитцеровской премии, врученной ему три года назад. Сейчас он сидел в своем автомобиле на подъездной аллее к Друид-лейк, прислушиваясь к разговорам, доносящимся из радиоприемника, настроенного на полицейскую частоту, в надежде, что что-нибудь случится. Ничего, однако, не происходило. Поэтому он занимался своей новой камерой, практикуясь в смене объективов. «Никон» был изготовлен просто блестяще, и как пехотинец учится разбирать и собирать свою винтовку в полной темноте, так Прайс тренировался в замене объективов на ощупь, заставляя себя осматривать окрестности просто как средство отводить глаза от процедуры, ставшей для него такой же естественной и привычной, как застегивание молнии на брюках.

Первыми его внимание привлекли вороны. На озере, имевшем не правильную форму, в стороне от центра находился фонтан. Он не являл собой пример архитектурного совершенства: это был всего лишь гладкий бетонный цилиндр, выступающий на шесть или восемь футов над поверхностью воды. Из нескольких наконечников на его срезе били — более или менее вертикально — струи воды, хотя сегодня из-за меняющегося ветра они беспорядочно разбрасывались в разных направлениях. Вороны кружили над водой, время от времени пытаясь влететь внутрь этого хоровода струй, но кружащиеся водоворотом полосы чистых белых брызг отпугивали их. Что так привлекало ворон? Боб нащупал кожаный футляр с объективом длиной в 200 миллиметров, автоматически присоединил его к камере и поднес к глазам.

— Боже милосердный! — Прайс тут же заснял десять кадров. Лишь после этого он связался по радио со своей газетой и попросил оператора немедленно вызвать сюда полицию. После этого он снова сменил объектив, присоединив на этот раз самый длиннофокусный — с расстоянием в 300 миллиметров. Отсняв одну кассету, он тут же вставил другую, на этот раз цветную, с чувствительностью в 100 единиц. Прайс положил камеру для устойчивости на край окна старого потрепанного «шевроле» и отснял еще одну кассету. Одна ворона, заметил он, сумела пролететь между струями воды и опустилась на...

— О Господи, только не это... — В конце концов, там было человеческое тело, молодая женщина, белая как алебастр, и сквозь мощную оптику объектива он видел ворону прямо на теле, ее когтистые лапы расхаживали по нему, безжалостные черные глаза птицы разглядывали то, что для нее было всего лишь большим и разнообразным куском пищи. Прайс положил камеру на сиденье и включил сцепление. Дважды нарушив правила уличного движения, он подъехал как можно ближе к фонтану и в редком для него порыве человечности, пересилившем профессионализм, нажал на кнопку гудка, надеясь спугнуть птицу. Ворона подняла голову, увидела, что источник шума не представляет для нее непосредственной опасности, и продолжила поиски первого лакомого куска для своего железного клюва. И тогда Прайсу пришла в голову случайная, но удачная мысль. Он мигнул фарами дальнего света, и для птицы это оказалось достаточно неожиданным, чтобы она испугалась и улетела от трупа. В конце концов, светящиеся глаза могли принадлежать сове, да и добыча никуда не денется. Ворона решила просто подождать, пока минует опасность, и уж затем вернуться к пище.

— Что случилось? — спросил коп, подъезжая к машине Прайса.

— Там, на фонтане, человеческое тело. На, посмотри. — Он протянул полицейскому свой «Никон» с телеобъективом.

— Боже мой! — выдохнул полицейский и, пристально посмотрев на фонтан, вернул камеру фоторепортеру. Затем он связался по радио с полицейским участком, а Прайс тем временем отснял еще одну кассету. Начали прибывать полицейские автомобили — совсем как вороны, один за другим, — пока на берегу озера, поблизости от фонтана, не собралось восемь машин. Через десять минут прибыла пожарная машина одновременно с сотрудником управления парками и зонами отдыха, за пикапом которого на трейлере была лодка. Ее быстро спустили на воду. Затем в своем фургоне подъехали сотрудники лаборатории судебной медицины. Теперь пришло время отправляться к фонтану. Прайс предложил поехать в лодке вместе с полицейскими — он был куда лучшим фотографом, чем тот, которого привезли с собой копы, — но ему отказали, и потому он продолжал снимать развитие событий с берега. Прайс знал, что за эти снимки он не получит еще одного Пулитцера. Он мог бы получить этот заветный приз, подумал репортер, однако тогда ему пришлось бы заплатить за него слишком большую цену — запечатлеть инстинктивные действия отвратительной птицы, оскверняющей тело девушки в центре огромного города. Это была слишком высокая цена за последующие кошмары. У Прайса и так их было слишком много.

Вокруг собралась толпа. Полицейские стояли маленькими группами, обмениваясь негромкими замечаниями и мрачными шутками. Прибыл телевизионный грузовик из студии на Телевижэн-хилл, к северу от городского зоопарка. Боб Прайс часто бывал там со своими детьми. Им особенно нравился лев, которого звали без особого воображения просто Лео, белые медведи и все остальные хищники, отделенные в целях безопасности от зрителей стальными решетками и каменными стенами. В отличие от некоторых людей, подумал он, глядя, как поднимают тело девушки и кладут его в резиновый мешок. По крайней мере ее мучениям пришел конец.

Прайс зарядил в «Никон» новую кассету и заснял, как тело переносят из лодки в машину судебного врача. Репортер из «Балтимор сан» уже прибыл на место происшествия. Он расспросит о подробностях, пока Прайс в своей лаборатории на Калвер-стрит будет выяснять, насколько хороша его новая камера.

* * *

— Джон, они нашли ее, — сказал Розен.

— Мертвой? — Келли не мог поднять голову. Тон Сэма уже не оставлял сомнений. Это не удивило Джона, однако конец надежде никогда не приходит просто.

— Да, — кивнул Сэм.

— Как?

— Я еще не знаю этого. Из полиции позвонили несколько минут назад, и я пришел сказать тебе об этом, не теряя времени.

— Спасибо, друг. — Если человеческий голос мог звучать мертвым, сказал себе Сэм, то голос Келли звучал именно так.

— Извини меня, Джон. Я.., ты знаешь мое отношение к ней.

— Да, сэр, знаю. Ты ни в чем не виноват, Сэм.

— Ты ничего не ешь. — Розен показал на поднос с едой.

— Я не голоден.

— Если хочешь выздороветь, должен есть, чтобы вернуть силы.

— Зачем? — спросил Келли, глядя в пол.

Розен подошел к нему и взял за правую руку. Что он мог ему сказать? Хирург не осмелился посмотреть в лицо Келли. Он узнал достаточно, чтобы понять, что его друг винит себя в смерти девушки, но еще не понял всего, чтобы поговорить с ним об этом. Для Сэма Розена, доктора медицины, члена Американской ассоциации хирургов, смерть была постоянным спутником. Нейрохирурги занимались серьезными травмами, затрагивающими самые чувствительные участки человеческого тела, и часто были не в состоянии чем-нибудь помочь. Однако неожиданная смерть знакомого человека может перечеркнуть все человеческие привычки.

— Я могу тебе чем-нибудь помочь? — спросил он через пару минут.

— Пока ничем, Сэм. Спасибо.

— Может быть, пригласить священника?

— Нет, не надо.

— Это ведь не твоя вина, Джон.

— Тогда чья? Она поверила мне, Сэм, и я не оправдал ее доверия.

— Полиция хочет поговорить с тобой еще. Я сказал им — завтра утром.

Сегодня утром детективы беседовали с ним во второй раз. Келли уже рассказал им почти все, что ему было известно. Ее имя и фамилию, как они встретились. Да, они были в близких отношениях. Да, она убежала из дома и стала проституткой. Да, на ее теле были следы насилия. Но он не рассказал им всего. Каким-то образом он не мог заставить себя сообщить им все — тем самым он посвятил бы посторонних людей во всю глубину своего несчастья. Поэтому он избежал некоторых вопросов, сославшись на боль, которая была достаточно сильной, но не настолько, чтобы отказаться говорить. Он уже чувствовал, что не нравится полицейским, но это его не пугало. В данный момент он сам себе не слишком нравился.

— О'кей.

— Я могу — я должен заменить некоторые лекарства, которые прописал тебе. Сначала я хотел вывести тебя на минимальных дозах, потому что не люблю слишком уж увлекаться. Однако теперь решил, что нужны большие, они помогут тебе расслабиться, Джон.

— Хочешь накачать меня наркотиками? — Келли поднял голову. На лице его было выражение, которое у Розена потом долго стояло перед глазами. — Ты думаешь, это чем-нибудь поможет, Сэм?

Розен отвернулся, не в силах встретить его взгляд теперь, когда это стало возможно.

— Тебя уже можно переложить на обычную кровать. Через несколько минут тебя переложат.

— О'кей.

Хирургу хотелось сказать что-нибудь еще, но он не мог найти подходящих слов. Он молча вышел.

Понадобились усилия Сэнди О'Тул и двух санитаров, чтобы переложить его как можно осторожнее на обычную больничную кровать. Сестра подняла подголовник, чтобы ослабить нагрузку на его раненое плечо.

— Я уже слышала, — сказала она ему. Ее беспокоило, что горе Келли не находило нормального выхода. Он был крепким мужчиной, крутым парнем, отнюдь не дураком. Может быть, он принадлежал к числу тех, кто плачет один на один с собой, но Сэнди была уверена, что он еще не делал этого. А она знала, что это необходимо. Слезы помогали яду покинуть организм — яду, который, если останется внутри, будет не менее смертельным, чем настоящий яд. Медсестра села рядом с его кроватью.

— Я — вдова, — сказала она ему.

— Вьетнам?

— Да, Тим был капитаном в Первой дивизии легкой пехоты.

— Мне очень жаль, — произнес Келли, не поворачивая головы. — Они спасли меня однажды.

— Это нелегко. Я знаю.

— В прошлом ноябре я потерял Тиш, и вот теперь...

— Сара рассказала мне. Мистер Келли...

— Джон, — тихо произнес Келли. Он не мог заставить себя резко разговаривать с ней.

— Спасибо, Джон. Меня зовут Сэнди. Неудача еще не значит, что вы плохой человек, — сказала он голосом, выражающим то, что он произнес, хотя и звучал не совсем так.

— Дело вовсе не в неудаче. Она предупредила меня, что это опасное место, а я все равно взял ее туда, потому что мне хотелось посмотреть самому.

— Вы едва не погибли, пытаясь спасти ее.

— Я не пытался спасти ее, Сэнди. Я просто ее убил. — Глаза Келли были сейчас широко открыты и глядели в потолок. — Я вел себя глупо и невнимательно и этим убил ее.

— Другие убили ее, а еще кто-то пытался убить вас. Вы просто жертва.

— Не жертва, а дурак.

Об этом поговорим позже, сказала себе медсестра О'Тул.

— А что она была за девушка, Джон, — спросила она вслух.

— Несчастная. — Келли повернулся, чтобы взглянуть ей в лицо, но от этого стало только хуже. Он в нескольких словах рассказал ей, что представляла собой Памела Старр Мадден, ныне покойная.

— Значит, после того как все мужчины причиняли ей боль или пользовались ею, ты дал этой девушке что-то, чего не давал ей никто. — О'Тул сделала паузу, ожидая ответа, но ответа не последовало. — Ты дал ей любовь, правда?

— Да. — Тело Келли проняла дрожь. — Да, я любил ее.

— Не сдерживай горе в себе, — сказала ему медсестра. — Дай ему выход.

Он закрыл глаза, а затем покачал головой:

— Не могу.

Это будет трудный пациент, сказала она себе. Культ мужественности был для нее тайной, странной и непонятной. Она видела его в своем муже, который во Вьетнаме прослужил свой срок лейтенантом, а затем снова вернулся туда уже командиром роты. Ему не нравилась война, он не стремился к ней, но в то же время не избегал ее. Это — часть его работы, сказал он ей в их брачную ночь за два месяца до отъезда. Глупая опустошительная работа, отнявшая у нее мужа и, боялась она, ее жизнь. Кому интересно, что происходит в такой дали? И все-таки это было важно для Тима. Какой бы ни была эта сила, в наследство она оставила ей пустоту, и она ощущала ее так же реально, как и жестокую боль на лице своего пациента. О'Тул узнала бы больше об этой боли, если бы заставила себя подумать на шаг дальше.

* * *

— Это было просто глупо.

— Может, это и так, — согласился Таккер. — Но я не могу допустить, чтобы мои девушки уезжали, не спросив моего разрешения, верно?

— А тебе не приходило в голову, что их можно хоронить?

— Это мог бы сделать кто угодно. — Он улыбнулся в темноте, не отводя взгляд от экрана. Они сидели в заднем ряду кинотеатра, построенного в центре города, кинодворца тридцатых годов, который постепенно ветшал, так что наконец решено было показывать фильмы в девять утра, чтобы собрать средства хотя бы на окраску. Но кинотеатр по-прежнему оставался хорошим местом для тайных встреч с секретным осведомителем — именно так будет записана эта встреча в отчете о действиях за день этого полицейского офицера.

— Да и то, что не сумели убить этого парня, — тоже небрежность.

— Он может доставить нам неприятности? — спросил Таккер.

— Нет. Ведь он ничего не видел, правда?

— Вы знаете об этом лучше меня, приятель.

— Я не могу затребовать конкретные материалы по этому делу, помните? — Мужчина сунул в рот пригоршню попкорна и принялся раздраженно жевать. — Он известен в департаменте. Бывший ныряльщик, служил на военно-морском флоте, поселился где-то на восточном берегу. Насколько я понимаю, имеет средства и живет, не работая и ни в чем не нуждаясь. В результате первой беседы ничего не прояснилось. Сейчас этим делом занимаются Райан и Дуглас, но непохоже, чтобы у них была информация, которую можно использовать.

— Это она и сказала, когда мы... «говорили» с ней. Он подобрал ее, и похоже, что они классно провели время, но ее запас таблеток кончился, и она попросила его отвезти ее в город, чтобы пополнить его. Так что ничего страшного не случилось, верно?

— Нет, пожалуй, но давай не оставлять незаконченных дел.

— Хотите, я прикончу его прямо в больнице? — небрежно бросил Таккер. — Думаю, я сумею устроить это.

— Нет, ни в коем случае! Ты с ума сошел — ведь это расследуется как попытка ограбления. Если с ним что-нибудь случится, к делу будет привлечено внимание. Нам это не нужно. Оставь его в покое. Он ничего не знает.

— Значит, он не станет источником неприятностей? — Таккеру хотелось выяснить все до конца.

— Нет, не станет. Вот только постарайся запомнить, что нельзя начать расследование убийства, если нет трупа.

— Мне нужно поддерживать дисциплину у моих людей.

— Из того, что мне известно, ты сделал с ней такое...

— Необходимо поддерживать дисциплину, — настаивал на своем Таккер. — Она послужит хорошим примером. Если поступить круто и беспощадно, на некоторое время у тебя не будет никаких проблем. Вы не имеете к этому никакого отношения. Почему это вас так беспокоит?

Еще одна пригоршня попкорна помогла мужчине согласиться с логикой вопроса.

— У тебя есть что-нибудь для меня? Таккер улыбнулся в темноте:

— Мистер Пиаджи вошел во вкус. Бизнес со мной ему нравится.

— Я не доверяю ему, — фыркнул мужчина.

— Это что, на самом деле становится запутанным? — Таккер помолчал. — Но мне нужны его связи. Мы вот-вот начнем крупные дела.

— Когда?

— Скоро, — рассудительно ответил Таккер. — Думаю, следующий этап — начнем посылать продукт на север. Между прочим. Тони сейчас там, ведет переговоры.

— А что у тебя есть сейчас? Мне нужно что-нибудь горячее.

— Трое парней с тонной травки годится? — спросил Таккер.

— Они знают о тебе?

— Нет, зато я знаю о них. — В конце концов, в этом и заключалось дело — его организация была компактной. Только горстка людей знала, кто он, и эти люди не сомневались, что их ждет, если они проболтаются. Нужно всего лишь иметь под рукой достаточно камней, чтобы обеспечить строгую дисциплину.

* * *

— Будьте с ним помягче. — Розен остановился у двери в частную палату. — Он приходит в себя после тяжелой операции и по-прежнему принимает лекарства. Вообще-то он не готов к беседе с вами, так как не совсем отдает себе отчет в том, что говорит.

— У меня приказ, доктор. — Это был новый полицейский, принимающий участие в расследовании, — сержант детективов Том Дуглас. Ему было около сорока, и он выглядел таким же усталым, как Келли, и таким же мрачным, подумал Розен.

— Я это понимаю. Но он перенес тяжелое ранение, не говоря уже о шоке, когда узнал, что случилось с его подругой.

— Чем быстрее мы получим нужную информацию, тем больше шансов арестовать этих мерзавцев. Ваше дело — заботиться о живых, доктор. Мне приходится думать о мертвых.

— Если вас интересует мое мнение как врача, он неспособен оказать сейчас вам помощь. Он пережил слишком много, и потому у него клиническая депрессия. Это может помешать его физическому выздоровлению.

— Иными словами, вы хотите присутствовать при моем разговоре с ним? — спросил Дуглас. Только этого мне не хватало, подумал он, — дилетанта Шерлока, наблюдающего за нами. Однако он знал, что не сможет победить в этой борьбе, и не хотел даже пробовать.

— Я буду чувствовать себя лучше, если смогу следить за его состоянием. Прошу вас, будьте с ним помягче, — повторил Розен, открывая дверь.

— Надеюсь, вы нас извините, мистер Келли, — произнес детектив, представившись пациенту, затем открыл свою записную книжку. Расследование поручили его отделу ввиду огромного интереса общественности. Цветная фотография, занимавшая всю первую страницу газеты «Ивнинг сан», была на грани порнографии, дозволенной средствам массовой информации, и мэр лично потребовал принятия решительных мер. Ввиду этого расследование было поручено Дугласу. Он взялся за дело, недоумевая, сколько времени продлится интерес мэра к расследованию. Недолго, решил детектив. Единственное, что интересует политика больше недели, — это как привлечь и удержать наибольшее количество голосов избирателей. Расследование только началось, но уже пошло по такой извилистой траектории, что в нем можно насчитать больше вращений и поворотов, чем у самой крученой подачи Майка Куеллара, прославившегося на бейсбольном поле. И все-таки дело поручили ему, Дугласу, а сейчас предстояло сделать худшую его часть.

— Итак, две ночи назад вы были вместе с молодой женщиной по имени Памела Мадден?

— Да. — Глаза Келли были закрыты, когда медсестра О'Тул вошла в палату с блюдцем, где лежала таблетка. Она с удивлением увидела здесь еще двух мужчин и остановилась на пороге, не зная, нужно ли ей прерывать разговор.

— Мистер Келли, вчера во второй половине дня мы обнаружили тело молодой женщины, похожей по описанию на мисс Мадден. — Дуглас сунул руку в карман пиджака.

— Нет! — воскликнул Розен, рывком поднявшись с кресла.

— Это она? — спросил Дуглас, держа фотографию перед лицом Келли, надеясь, что краткость вопроса сумеет смягчить неожиданность.

— Черт вас побери! — Хирург развернул детектива кругом и прижал к стене. Толчок был настолько резким, что фотография упала на грудь пациента.

Глаза Келли расширились от ужаса. Его тело рванулось вперед, сдерживаемое ремнями, которыми оно было пристегнуто к кровати. Затем он рухнул назад, бледный как смерть. Все, кто присутствовал в комнате, отвернулись, только глаза медсестры устремились на пациента.

— Послушайте, док, я... — попытался проговорить Дуглас.

— Вон из моей больницы! — крикнул Розен. — Вы можете убить человека таким потрясением! Почему вы не сказали мне...

— Он должен опознать...

— Я мог сделать это!

О'Тул услышала шум борьбы — двое взрослых мужчин толкались, как дети на игровой площадке, — но ее заботило прежде всего состояние раненого. Она по-прежнему держала в руке блюдце с таблеткой. Другой рукой Сэнди попыталась взять фотографию у Келли, но ее собственные глаза были прикованы к изображению. Ее потрясло увиденное. Келли схватил снимок и поднял его перед собой в каких-то двенадцати дюймах от широко открытых глаз. Теперь все ее внимание было обращено на выражение лица Келли. Сэнди даже отступила на шаг, глядя, как оно исказилось, но через мгновение Келли взял себя в руки и произнес, обращаясь к Розену:

— Все в порядке, Сэм. Ничего не поделаешь, у него такая работа. — Келли последний раз взглянул на снимок, закрыл глаза и протянул фотографию медсестре.

Все пришло в порядок для находящихся в комнате, кроме медсестры О'Тул. Она проследила за тем, как Келли проглотил большую таблетку, и вышла из палаты в тишину коридора. Там она направилась к столику дежурной медсестры, вспоминая то, что увидела лишь она одна.

Когда лицо Келли побледнело, ее первой реакцией был испуг, что эта бледность вызвана шоком, потом она услышала шум позади себя — но что потом? Это совсем не походило на случившееся в первый раз. Лицо Келли изменилось, всего на мгновение, словно она открыла дверь в какое-то другое пространство и увидела что-то, никогда прежде не приходившее ей в голову, что-то древнее, хищное и безобразное. Его глаза не расширились, но устремились на что-то, чего она не видела. Бледность на его лице была вызвана не шоком, а яростью. На мгновение кисти рук сжались в дрожащие камни. И тут его лицо снова изменилось. Понимание заменило слепую, убийственную ярость, и то, что она увидела потом, было самым опасным зрелищем, которое ей доводилось когда-нибудь видеть, хотя она не знала почему. Затем дверь закрылась. Келли сомкнул веки, и, когда он снова открыл глаза, его лицо было неестественно безмятежным. На все это потребовались считанные секунды, и она поняла, что все это время Розен и Дуглас боролись у стены. По его лицу пробежала целая гамма чувств — от ужаса до ярости и до понимания — и скрытности, но то, что было между пониманием и скрытностью, оказалось самым пугающим из всего.

Что она видела на лице этого человека? Ей понадобилось мгновение, чтобы ответить на этот вопрос. Она увидела там смертный приговор. Контролируемый. Планируемый. Дисциплинированный.

Но все-таки это была Смерть, жившая в уме человека.

* * *

— Мне самому не нравится заниматься такими вещами, мистер Келли, — виновато сказал Дуглас, приведя в порядок свой костюм. Детектив и хирург смущенно посмотрели друг на друга.

— Джон, с тобой все в порядке? — Розен осмотрел его и, взяв руку, удивился, что пульс оказался почти нормальным.

— Да, — кивнул Келли. Он посмотрел на детектива. — Это она. Пэм.

— Я прошу извинить меня. Честное слово, прошу прощения, — произнес Дуглас с подлинной искренностью, — но не существует деликатного способа опознания тела. Как бы то ни было, теперь все кончено и наша задача найти и арестовать людей, сделавших это. Нам понадобится ваша помощь.

— О'кей, — бесстрастно ответил Келли. — А где Фрэнк? Почему он не пришел?

— Лейтенант Аллен не может принимать участие в расследовании, — ответил сержант Дуглас, взглянув на хирурга. — Он знаком с вами. Личное знакомство с жертвой уголовного расследования считается профессионально недопустимым. — Это не совсем соответствовало правде — более того, даже близко не походило на правду, — но сослужило свою службу. — Вы не видели людей, которые...

Келли покачал головой, глядя на постель, и произнес тихим голосом, почти шепотом:

— Нет, я смотрел в другую сторону. Пэм сказала что-то, но я не успел повернуться. Пэм увидела их, я повернулся вправо, потом начал поворачиваться влево — и не успел.

— Чем вы занимались в это время?

— Наблюдал за тем, что происходит вокруг. Послушайте, вы ведь говорили с лейтенантом Алленом?

— Совершенно верно, — кивнул Дуглас.

— Пэм была свидетельницей убийства. Я должен был привезти ее к Фрэнку, чтобы она рассказала о том, что видела.

— Продолжайте.

— Она была связана с людьми, торгующими наркотиками. Она видела, как они убили кого-то, другую девушку. Я сказал ей, что она должна сделать что-то, чтобы покарать убийцу. Мне было интересно, как ведется продажа наркотиков. — Келли говорил бесстрастно, все еще погруженный в чувство вины. Перед ним проносились картины случившегося.

— Имена?

— Я не помню.

— Бросьте, — произнес Дуглас, наклоняясь вперед. — Она должна была что-то рассказать вам.

— Я не спрашивал ее. Решил, что это ваша работа, — я хочу сказать, работа Фрэнка. Поздно вечером мы должны были встретиться с ним. Я знаю только, что это группа людей, торгующих наркотиками и использующих женщин для чего-то.

— И это все, что вы знаете? Келли посмотрел детективу в глаза.

— Да. Боюсь, это мало вам поможет.

Дуглас подождал несколько секунд, прежде чем продолжить. То, что могло стать счастливым случаем в этом важном расследовании, не получилось, и потому наступила его очередь снова лгать, начиная с правды, чтобы ложь больше походила на правду.

— В западной части города орудуют двое грабителей. Двое чернокожих, среднего роста, и это все, что нам о них известно. Они вооружены обрезами. Они нападают на людей, приезжающих купить наркотики, и особенно на тех, кто приезжает из пригородов. Не исключено, что большинство ограблений даже проходит мимо нас, потому что ограбленные не хотят сообщать о цели своего приезда в эту часть города. Нам известно, что грабители совершили уже два убийства. Это может стать третьим.

— Это все? — спросил Розен.

— Ограбление и убийство — серьезные преступления, доктор.

— Но тут всего лишь несчастный случай!

— Это смотря как посмотреть, — возразил Дуглас, снова поворачиваясь к свидетелю. — Мистер Келли, вы, должно быть, видели что-то. Чем вы там занимались, черт побери? Может быть, мисс Мадден хотела купить что-нибудь...

— Нет!

— Послушайте, все кончено. Она мертва. Вы можете теперь рассказать мне обо всем. Мне нужно знать об этом.

— Я ведь уже сказал вам, она была связана с этой бандой торговцев наркотиками, а я — вам это может показаться глупым, — но я ничего не знаю о наркотиках. — Правда, скоро узнаю, и очень многое, подумал Келли.

Оставшись один, наедине с собой, Келли спокойно рассматривал потолок, глядя на белую поверхность, как на экран в кинотеатре.

Начать с того, что полиция ошибается, сказал себе Келли. Он не знал, каким образом это стало ему известно, но он знал, и этого было достаточно. Это были не грабители, это были люди, которых так боялась Пэм.

Все происшедшее совпадало с тем, что говорила ему Пэм. Они проделывали такое и раньше. Он допустил, что его заметили — дважды. Собственная вина по-прежнему мучила Келли, но теперь все осталось в прошлом и он не мог ничего изменить. Все совершенные им ошибки были уже совершены, и исправить их было нельзя. Те, кто убили Пэм, все еще были живы, и если они совершили это дважды, то не остановятся на этом и сделают снова. Но не это занимало его ум, скрытое бесстрастной маской и холодным взглядом, уставившимся в потолок.

О'кей, думал он. О'кей. Им никогда не встречался кто-то вроде меня.

Мне нужно быстрее выздороветь и войти в форму, сказал себе старший боцман Джон Терренс Келли.

Раны были тяжелыми, но он выжил. Он знал каждый шаг предстоящего ему процесса. Выздоровление будет болезненным, но он выполнит все, что ему скажут, даже постарается сделать это лучше, чем от него ожидают, чтобы им гордились. Затем начнется по-настоящему трудная часть подготовки. Бег, плавание, упражнения с тяжестями. Потом стрелковая подготовка. Наконец, психологическая тренировка — но она уже началась, понял он...

О нет. Даже в своих самых страшных кошмарах они не встречали никого подобного мне.

Кличка, полученная им во Вьетнаме, всплыла из глубины памяти.

Змея.

Келли нажал кнопку, прикрепленную к его подушке. Не прошло и двух минут, как в палату вошла медсестра О'Тул.

— Я проголодался, — сказал он ей.

* * *

— Надеюсь, мне больше никогда не придется делать подобного, — уже не в первый раз сказал Дуглас своему лейтенанту.

— Как все прошло?

— Начать с того, что этот профессор может обратиться в департамент с официальной жалобой. Мне кажется, я сумел его успокоить, но с такими людьми трудно быть уверенным.

— Келли что-нибудь известно?

— Ничего, что могло бы нам пригодиться, — ответил Дуглас. — Он все еще не пришел в себя от шока после ранения, операции и тому подобного, так что говорит не очень связно. Но он не видел лиц нападавших на него — черт побери, если бы он видел, то принял бы какие-то меры. Я даже показал ему фотографию, надеялся, что мне удастся немного встряхнуть его. Беднягу чуть не хватил удар. Доктор прямо-таки обезумел. Я совсем не горжусь своим поведением, Эм. Никому нельзя показывать такой снимок.

— Включая нас. Том, включая нас. — Лейтенант Эммет Райан поднял голову от толстой пачки фотографий, половина которых была сделана на месте, половина — в лаборатории судебно-медицинского эксперта. То, что он увидел, вызвало у него отвращение, несмотря на многие годы работы в полиции, особенно потому, что это преступление было совершено не в приступе безумия или порыве страсти. Нет, это было сделано людьми с холодным рассудком. — Я говорил с Фрэнком. Этот Келли — хороший парень. Он помог Фрэнку в расследовании дела Гудинга. Келли не связан ни с кем. Врачи говорят, что он чист, не принимает наркотиков.

— Что-нибудь о девушке? — Дуглас промолчал о том, что это мог быть тот счастливый случай, в котором они так нуждались. Если бы только Келли обратился к ним вместо Аллена, которому ничего не было известно о ведущемся ими расследовании. Но Келли позвонил Аллену, и теперь их лучший потенциальный источник информации мертв.

— Мы получили распечатку. Памела Мадден. Арестовывалась в Чикаго, Атланте и Новом Орлеане за проституцию, но ни разу дело не передавалось в суд, ни разу не отбывала срок. Судьи всякий раз просто отпускали ее. Преступление без жертвы, верно?

Сержант молча выругался, проклиная идиотов в судейских париках.

— Конечно, Эд, никаких жертв, вот потому-то мы сейчас не ближе к этим людям, чем шесть лет назад, ведь так? Нам нужно больше полицейских, — произнес Дуглас, повторяя очевидную истину.

— Для поисков убийц уличной проститутки? — спросил лейтенант. — Мэр пришел в ужас от фотографии, но ему уже сказали, кем она была, и примерно через неделю все будет как раньше. Ты думаешь, нам удастся что-то сделать за неделю. Том?

— Ты мог бы рассказать ему...

— Нет. — Райан покачал головой. — Он проболтается. Ты когда-нибудь знал политика, умеющего молчать? У них есть свой человек в полицейском департаменте. Том. Тебе нужны люди? Скажи мне, где их взять, этих людей, на которых мы можем положиться?

— Я знаю, Эм, — согласился Дуглас. — Но мы топчемся на месте.

— Может быть, к нам поступит какая-нибудь информация из отдела наркотиков.

— Да уж, — презрительно фыркнул Дуглас.

— Значит, Келли ничем не может нам помочь?

— Ничем. Этот кретин смотрел в другую сторону.

— Тогда закончи расследование как обычно, чтобы все выглядело как надо, и оставь его. Судебно-медицинские данные еще не поступили. Может быть, в них будет что-нибудь интересное.

— Слушаюсь, сэр, — ответил Дуглас. Как это часто происходит в полицейской работе, ты ждешь удачного случая, везения, ошибок, которые совершит противная сторона. Они не делают много ошибок, но рано или поздно ошибки будут, надеялись оба детектива. Вот только обычно приходилось ждать их слишком долго.

Лейтенант Райан посмотрел на фотографии.

— Они здорово позабавились с ней. Как и с предыдущей девушкой.

* * *

— Я рад, что у тебя появился аппетит.

Келли поднял голову от почти пустой тарелки.

— Коп был прав, Сэм. Все кончено. Мне нужно выздороветь, нужно сконцентрировать на чем-то свой интерес, правда?

— Что ты собираешься предпринять?

— Не знаю. Черт возьми, я всегда могу вернуться обратно на флот или куда-нибудь еще.

— Тебе необходимо разобраться со своим горем, Джон, — сказал Сэм, садясь на стул рядом с кроватью.

— Я знаю, как это сделать. Не забудь, мне уже пришлось этим заниматься. — Он посмотрел на Сэма. — Да, между прочим, — что ты рассказал обо мне полиции?

— Как мы с тобой встретились и все такое. Почему ты спрашиваешь?

— То, чем я там занимался, — это секрет, Сэм. — Келли удалось смущенно улыбнуться. — Части, в которой я служил, официально не существовало. Того, чем мы занимались, — как тебе сказать — не происходило в действительности. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду.

— Они не спрашивали об этом. К тому же ты и сам мало что рассказал мне, — ответил хирург озадаченно, и его изумило облегчение на лице пациента.

— Полиции меня рекомендовал один знакомый морской офицер, главным образом чтобы помочь им подготовить легких водолазов. Полиции известно лишь то, что мне позволили сказать им. Вообще-то это не то, чем я занимался на самом деле, но звучит здорово.

— Вот и хорошо.

— Я не успел поблагодарить тебя за такую прекрасную заботу. Розен встал и подошел к двери, но остановился в трех футах от нее и повернулся к Келли:

— Ты думаешь, что сумел обмануть меня?

— Вряд ли, Сэм, — осторожно отозвался Келли.

— Джон, я провел всю свою проклятую жизнь, возвращая вот этими руками здоровье людям. Ты вынужден держаться в стороне от людей, не можешь проявлять истинные человеческие чувства, потому что, изменившись, потеряешь чувство цели, утратишь концентрацию. Я никому в жизни не причинил боли. Ты понимаешь меня?

— Да, сэр, понимаю.

— Итак, что ты собираешься предпринять?

— Ты не должен знать этого, Сэм.

— Я хочу помочь тебе, Джон. Честное слово, хочу, — произнес Розен, искренне изумляясь собственным словам. — Она нравилась и мне.

. — Да, я знаю.

— Так чем я могу помочь? — спросил хирург. Он боялся, что Келли попросит о такой помощи, для которой он не годен, но еще больше боялся того, что даст согласие на это.

— Сделай так, чтобы я выздоровел поскорее.

Глава 9 Работа

Было почти жестоко следить за происходящим, подумала Сэнди. Самым странным было то, что он оказался таким хорошим пациентом. Он не ныл, не ворчал и не жаловался. Он делал то, что ему говорили. Во всех физиотерапевтах скрывается жилка садиста. Без нее им не обойтись, потому что их работа состоит в том, чтобы заставлять людей делать чуть больше того, на что они способны, — подобно спортивным тренерам, — а их конечная цель заключается в том, чтобы помочь им. Однако при этом хороший физиотерапевт вынужден принуждать своих пациентов, ободрять слабых и подстегивать сильных, убеждать и стыдить, и все во имя здоровья. Это означало, что хороший физиотерапевт получал удовольствие от страданий и боли других, и О'Тул не смогла бы сделать это. Но она увидела, что Келли ведет себя не так, как другие пациенты. Он делал все, что от него ожидали, и, когда физиотерапевт требовал прибавить, Келли прибавлял, и так продолжалось уже довольно долго. Наконец терапевт понял, что ему не удастся сломить этого пациента, он утратил веру в результат своих усилий и забеспокоился.

— Начинайте сбавлять обороты, — посоветовал он.

— Почему? — спросил Келли, тяжело дыша.

— Ваш пульс сто девяносто пять. — Физиотерапевт не добавил, что на этом уровне он оставался в течение пяти минут.

— А каков рекорд?

— Ноль, — ответил физиотерапевт без тени улыбки. Келли засмеялся, посмотрел на него и сбавил скорость вращения педалей на велотренажере, постепенно замедляя ее в течение двух минут, пока не остановился с очевидной неохотой.

— Я пришла, чтобы забрать его в палату, — заявила О'Тул.

— Отлично, забирайте, пока он что-нибудь не сломал.

Келли сошел с седла велосипеда и вытер лицо полотенцем, довольный тем, что Сэнди не привезла с собой кресло-каталку или что-нибудь иное, не менее унизительное.

— Чем обязан такой чести, мадам?

— Мне поручили присматривать за вами, — ответила Сэнди. — Вы что, пытаетесь продемонстрировать свою силу?

Келли чувствовал себя немного возбужденным, но тут же посерьезнел.

— Миссис О'Тул, мне предписано выбросить из головы все свои неприятности, верно? Для этого я пользуюсь упражнениями. Я не могу бегать с рукой, прибинтованной к груди, не могу отжиматься одной рукой и не могу поднимать тяжести. Зато могу ездить на велосипеде. Вы не возражаете?

— С вами не поспоришь. Нет, не возражаю. — Она указала на дверь. В хлопотливой анонимности коридора она сказала:

— Мне очень жаль вашу подругу.

— Спасибо, мадам. — Он повернул голову, испытывая легкое головокружение после нагрузки. Они шли среди множества людей, спешащих в обоих направлениях. — В вооруженных силах для этого существуют ритуалы. Горн, флаг, солдаты с винтовками. Мужчины к этому привыкают. Такая процедура помогает вам верить, что все это имело какое-то значение. Ты все еще испытываешь боль, но это все-таки способ попрощаться. Мы научились иметь с этим дело. Но то, что случилось с вами, — это нечто другое, и то, что только что произошло со мной, тоже другое. Так как вы поступили? Еще больше ушли в работу?

— Получила звание магистра. Стала медсестрой. Преподаю. Беспокоюсь о пациентах. — В этом состоит теперь моя жизнь, подумала она.

— По крайней мере вам не нужно беспокоиться обо мне. Я знаю, на что способен.

— И на что же вы способны?

— На многое, — произнес Келли с тенью улыбки, которая тут же погасла. — Как у меня дела?

— Очень хорошо.

Все прошло далеко не так гладко, и оба знали об этом. Доналд Мадден прилетел в Балтимор за телом своей дочери, которое ему передали в отделе судебно-медицинского эксперта. Он оставил жену дома и отказался встречаться с кем бы то ни было, несмотря на просьбы Сары Розен. Он не проявил никакого желания говорить с любовником и сообщил об этом по телефону. Сэнди знала об этом заявлении отца Пэм, но ни один из медиков не передал этого Келли. Это просто стало всего лишь последней печальной главой в короткой и безрадостной жизни Пэм, и пациенту знать об этом было не обязательно. Келли спросил об организации похорон, и оба сказали ему, что он все равно не сможет выйти из больницы. Келли выслушал их и промолчал, удивив этим медсестру.

Его левое плечо все еще находилось в тугой повязке, и он наверняка испытывал боль, медсестра знала это. И она и другие замечали, как у него болезненно подергивалось лицо, особенно когда подходило время принять новую дозу обезболивающего, но Келли не относился к тем, кто жалуются на что-то. Даже сейчас, все еще тяжело дыша после убийственных тридцати минут на велотренажере, он старался идти побыстрее, охлаждая себя, подобно тренированному атлету.

— Зачем эта демонстрация? — спросила она.

— Не знаю. Неужели на все должна быть причина? Простоя так сделан, Сэнди.

— Видите ли, ваши ноги длиннее моих. Нельзя ли идти помедленнее?

— Конечно. — Келли сбавил шаг, и они подошли к лифту. — Сколько таких девушек — как Пэм, я имею в виду?

— Слишком много. — Она не знала сколько именно, хотя их было достаточно много, чтобы выделить из общего числа пациентов, чтобы заметить их существование.

— Кто им помогает?

Медсестра нажала на кнопку лифта.

— Никто. Сейчас формируют программу борьбы с наркоманией, однако главные проблемы, насилие над детьми и его последствия — для этого создан новый термин — «бихевиористское расстройство», — не привлекают внимания. Если ты вор, существуют программы. Если грубо обращаешься с детьми, тоже есть программы, однако девушки — парии общества. Никто не делает для них чего-то заметного. Только церковные группы проявляют к ним какой-то интерес. Вот если бы кто-то сказал, что это — болезнь, тогда, может быть, на них обратили бы внимание.

— А это болезнь?

— Джон, я не врач, а всего лишь медсестра, да и к тому же это выходит за пределы моей компетенции. Я ухаживаю за пациентами, перенесшими операции. Ну хорошо, мы разговаривали за ленчем, и мне кое-что стало известно. Просто поразительно, сколько их погибает. Излишние дозы наркотиков, случайно это или намеренно, кто знает? Или они встречают жестокого мужчину, или их сутенеры обращаются с ними слишком круто, и тогда они оказываются здесь, а их физическое состояние бывает недостаточно удовлетворительным, и многие умирают. Гепатит от инфицированных игл, пневмония, прибавь к ним тяжелую травму — и это становится смертельным. Но разве кто-то собирается что-то предпринять для них? — О'Тул посмотрела в пол, когда лифт остановился. — Молодые люди не должны умирать такой смертью.

— Да. — Келли посторонился, уступая ей путь к выходу из лифта.

— Но вы — пациент, — возразила она.

— Зато вы — леди, — ответил он. — Извините, но так уж я воспитан.

Кто этот парень? — спросила себя Сэнди. Она ухаживала, разумеется, не только за этим пациентом, но профессор приказал ей — ну, если не приказал, то «предложил», а «предложение» профессора Розена всегда звучит весьма убедительно, особенно с тех пор, как она начала испытывать уважение к нему как к другу и советчику, — обеспечить за этим Келли специальный уход. Это не было сводничеством, как она заподозрила сначала. Он все еще был слишком слаб, слишком страдал — но страдала и она, хотя отказывалась признать это. Какой странный мужчина. Во многом похож на Тима, но гораздо сдержанней. Необычная комбинация мягкости и жесткости. Она не забыла того, что видела на прошлой неделе, но теперь это прошло, и он даже не намекнул на происшедшее. Он относился к ней с уважением, ни разу не отзывался с одобрением о ее фигуре, как это делали многие пациенты (и на что она делала вид, что возражает). Он был так несчастен и одновременно так целеустремлен. Его отчаянные усилия поскорее восстановить силы. Его внешняя жесткость. Как примирить это с его несовместимо хорошими манерами?

— Когда меня выпишут? — спросил Келли шутливым тоном — хотя недостаточно шутливым.

— Через неделю, — сказала О'Тул, ведя его от лифта. — Завтра снимем повязку.

— Вот как? Сэм ничего не говорил об этом. Значит, я снова смогу пользоваться левой рукой?

— Будет очень больно, — предупредила его медсестра.

— Черт возьми, Сэнди, мне уже сейчас больно, — ухмыльнулся Келли. — Надо начинать привыкать к боли.

— Ложитесь, — распорядилась сестра. Прежде чем он успел возразить, она сунула ему в рот термометр и принялась считать пульс. Затем измерила кровяное давление. Цифры, записанные в его карточке, гласили: температура — 36, 9, пульс — 64, кровяное давление — 105/60. Две последние цифры казались особенно странными. Что бы она ни говорила о пациенте, он быстро обретал форму. Интересно, почему он так торопится?

Еще одна неделя, подумал Келли, когда медсестра ушла. Надо успеть разработать эту чертову руку.

* * *

— Итак, что вы узнали для нас? — спросил Максуэлл.

— Хорошие новости и плохие, — ответил Грир. — Хорошие заключаются в том, что у противника очень мало регулярных наземных войск на расстоянии реагирования от цели. Среди них три батальона войск безопасности. Два готовятся к переброске на юг. Один только что вернулся из Первого корпуса. Он понес большие потери и сейчас переформируется. Обычное пополнение и перевооружение. У них мало тяжелого оружия. Механизированные части находятся далеко оттуда.

— А плохие? — произнес адмирал Подулски.

— Неужели еще нужно говорить? Вдоль побережья размещено столько зенитных батарей, что своим огнем они в состоянии закрыть все небо. Батареи зенитных ракет СА-2 вот здесь, здесь и, наверно, здесь. Для самолетов этот район слишком опасен, Каз, . Для вертолетов? Одна или две спасательных птички — да, конечно, они могут попытаться, но переброска значительных сил будет рискованной, весьма рискованной. Мы ведь обсуждали все это, когда готовили операцию «Кингпин», помнишь?

— Но сейчас цель всего в тридцати милях от берега.

— Пятнадцать или двадцать минут на вертолете, летящем по прямой, чего только на таком отрезке вьетнамцы не смогут сделать, Каз. Я сам просмотрел оборонительные карты. Лучший маршрут, который мне удалось проложить, — это твой район, Каз, но я тоже кое-что знаю, верно? — займет двадцать пять минут, и мне не хотелось бы лететь по нему днем.

— Мы можем использовать тяжелые бомбардировщики Б-52, чтобы пробить коридор, — предложил Подулски. Он никогда не отличался особой тонкостью при разработке операций.

— Я думал, ты хочешь, чтобы мы не привлекали внимания к этой операции, — заметил Грир. — Послушай, по-настоящему плохие новости заключаются в том, что никто не проявляет особого энтузиазма к этой операции. «Кингпин» потерпел неудачу...

— Это не наша вина! — возразил Подулски.

— Я знаю это, Каз, — терпеливо заметил Грир. Подулски всегда был страстным защитником.

— Она должна быть осуществима, — проворчал Каз. Все трое склонились над разведывательными фотоснимками. Это была отличная подборка — два снимка со спутников, два с SR-71 «Блэкбердз» и три совсем недавних перспективных фотографии, сделанные с низколетящих беспилотных «Охотников за буйволами». По форме лагерь был квадратным, ну просто идеальный квадрат, со стороной в двести метров, несомненно в точном соответствии с каким-то руководством, полученным от Восточного блока, с рекомендациями о том, как строить надежно защищенные лагеря для военнопленных. В каждом углу возвышалась сторожевая вышка — итого четыре вышки десятиметровой высоты. Над каждой вышкой была крыша из кровельного железа, чтобы дождь не заливал легкие пулеметы РП устаревшего советского образца, что состояли на вооружении армии Северного Вьетнама. Внутри изгороди из колючей проволоки находились три больших здания и два поменьше. По мнению адмиралов, в одном из больших зданий и были заключены двадцать американских офицеров званием от подполковника и выше, потому что это был специальный лагерь.

Впервые внимание Грира привлекли фотоснимки, сделанные «Охотником за буйволами». На одном, особенно четком, было видно лицо полковника Робина Закариаса, летчика ВВС США. Его истребитель-бомбардировщик F-105G «Дикая ласка» был сбит восемь месяцев назад. Из Вьетнама поступило сообщение, что он и второй пилот, специалист по вооружению и электронным системам, оба погибли. Была опубликована даже фотография его тела.

Этот лагерь с кодовым названием «Сендер грин», известным не более чем пятидесяти мужчинам и женщинам, был расположен отдельно от знаменитого «Ханойского Хилтона», в котором бывали американские граждане. Там теперь находились почти все американские военнопленные после эффектного, но неудачного рейда операции «Кингпин» на лагерь в Сонг-Тай. Укрытый от посторонних глаз, расположенный в месте, где никто не стал бы его искать, лагерь «Сендер грин» казался зловещим. Он ни разу не упоминался ни в печати, ни в секретных донесениях. Каким бы ни был исход войны, Америка хотела получить обратно своих летчиков. Здесь же находился лагерь, само существование которого означало, что некоторые из них никогда не вернутся домой. Статистика американских потерь демонстрировала странную и зловещую особенность: летчики с высоким воинским званием гибли, судя по сообщениям вьетнамцев, гораздо чаще, чем младшие офицеры. Было известно, что противник обладает отличными источниками разведывательной информации, многие из которых находились в рядах американских «сторонников мира», что вьетнамцы вели досье на старших американских офицеров, в которых указывалось, кто они, что они знают, какие другие задания исполняли. Можно было допустить, что таких офицеров удерживают в особом месте и знания, которыми они владеют, используются вьетнамцами как средство давления на русских. Знания пленных офицеров в сфере специальных стратегических интересов обменивались — по-видимому — на продолжающуюся поддержку русских в этой затянувшейся войне, особенно теперь, когда в новой атмосфере разрядки многие требовали ее окончания. Так много интриг развивалось вокруг американских военнопленных.

— Смелый, — выдохнул Максуэлл. На трех увеличенных отпечатках было видно лицо американца, каждый раз смотревшего в объектив камеры. На последнем снимке запечатлелось движение одного из охранников, замахнувшегося прикладом автомата в спину американца. Лицо американца не вызывало сомнений — это был полковник Закариас.

— А вот этот парень — русский, — сказал Казимир Подулски, постукивая пальцем по фотографиям, сделанным с беспилотного самолета. Действительно, мундир офицера не вызывал сомнений.

Они знали, о чем думает Каз. Сын бывшего польского посла в США, унаследовавший титул графа, потомок древнего рода, когда-то воевавшего на стороне короля Яна Собеского, его семья вместе с остальным польским дворянством была уничтожена по одну сторону демаркационной линии нацистами, а по другую сторону — русскими в Катыньском лесу, где два его брата погибли после короткой и безнадежной войны на два фронта. В 1941 году, в тот самый день, когда он закончил Принстонский университет, Подулски вступил в американский военно-морской флот в качестве летчика, приняв новую страну и новую профессию. Каждой из них он служил к гордостью и бесстрашием. И яростью. А теперь все это обострилось еще больше, потому что в скором времени ему грозила отставка. Грир видел причину. Поразительно изящные руки адмирала были изуродованы артритом. Как он ни пытался скрыть это, после очередного физического осмотра его навсегда уволят из флота, и Каз станет делить годы отставки с мыслями о мертвом сыне и с женой, живущей на депрессантах, после карьеры, которую он будет, по-видимому, считать неудавшейся, несмотря на все награды и адмиральское звание.

— Мы должны найти способ, — сказал Подулски. — Если мы не найдем его, то никогда больше не увидим этих людей. Ты знаешь, кто может оказаться среди них, Голландец? Пит Фрэнсис, Хэвдс Осборн.

— Пит был у меня летчиком, когда я командовал авианосцем «Энтерпрайз», — кивнул Максуэлл. Оба посмотрели на Грира.

— Я согласен с вашей оценкой назначения лагеря. Не скрою, у меня были сомнения. Закариас, Фрэнсис и Осборн — все это офицеры, к которым у них большой интерес. — Полковник ВВС провел несколько лет в Омахе и служил там в группе выбора целей для стратегического оружия. Его знания самых секретных планов Америки были энциклопедическими. Два морских офицера владели не менее важной информацией, и, хотя каждый из них был смелым, преданным и готовым отрицать, скрывать и обманывать, они были всего лишь людьми, а воля людей небеспредельна, тогда как у противника было время. — Послушайте, если хотите, я могу попытаться поднять этот вопрос в некоторых кругах, но не питаю особых надежд.

— Если мы не сделаем этого, мы нарушим доверие остальных! — Подулски ударил кулаком по столу. Но у Каза время было тоже ограничено. Обнаружение этого лагеря, спасение военнопленных — все это сделает абсолютно ясным, что Северный Вьетнам публично лгал. Это может подорвать переговоры о мирном урегулировании в такой степени, что Никсону не останется ничего другого, как принять еще один оперативный план, подготовленный большой группой специалистов Пентагона: вторжение на территорию Северного Вьетнама. Это будет самая американская из всех военных операций: комбинированная атака всех родов войск, не имеющая прецедента по размаху, дерзости и потенциальному риску: воздушно-десантная дивизия высаживается прямо в центре Ханоя, дивизия морской пехоты захватывает приморские плацдармы по обеим сторонам Хайфона, удары с воздуха в центре, поддержанные всем, что имелось в распоряжении Америки, с целью нанесения одного мощного сокрушительного удара, попытки одержать победу над Северным Вьетнамом путем захвата всего политического руководства этой страны. Этот план, кодовое название которого менялось ежемесячно — сейчас оно было «Сертэн коронет», — стал святым Граалем^[5] мести для всех военных, на протяжении шести лет наблюдавших за тем, как их страна совершала ошибку за ошибкой, за ее колебааниями и нерешительностью, отчего расточительно тратились жизни ее детей.

— Ты думаешь, я этого не знаю? Осборн работал со мной в Сьютленде. Я сопровождал священника, когда он доставил эту проклятую телеграмму, понимаешь? Я на твоей стороне, не забывай этого. — В отличие от Каза и Голландца Грир знал, что операция «Сертэн коронет» никогда не выйдет за пределы штабного учения. Ее просто нельзя было провести без одобрения Конгресса, а из Конгресса такая информация расходится слишком быстро. Эта операция была возможна в 1966 или 67-м, может быть, даже в 1968 году, но сейчас она была просто немыслима. В отличие от операции с «Сендер грин», которая была достаточно реальна.

— Сбавь обороты, Каз, — посоветовал Максуэлл.

— Слушаюсь, сэр.

Грир перевел взгляд на рельефную карту.

— Ты знаешь, вы, морские летуны, мыслите несколько ограниченно.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Максуэлл. Грир указал на красную линию, подходящую от прибрежного города почти к самым воротам лагеря. На снимках, сделанных прямо сверху, это выглядело хорошей дорогой, даже с асфальтовым покрытием.

— Силы реагирования расположены вот здесь, здесь и здесь. А вот это дорога, она почти все время идет вдоль реки. Повсюду здесь размещены зенитные батареи, их поддерживает дорога, но, вы знаете, при соответствующем снаряжении зенитные орудия не представляют опасности.

— Но ведь это вторжение, — заметил Подулски.

— А высадка двух воздушно-десантных рот — не вторжение?

— Я всегда говорил, что ты умница, Джеймс, — сказал Максуэлл. — Ты знаешь, это место находится как раз там, где сбили моего сына. Этот парень из группы морских коммандос отправился за ним и спас его прямо вот здесь, — постучал по карте пальцем адмирал.

— У нас есть кто-то, знакомый с районом и бывавший здесь? — спросил Грир. — Это поможет проведению операции. Где он сейчас?

* * *

— Привет, Сара, — Келли указал на кресло. Ему показалось, что за время, пока он ее не видел, она постарела.

— Я захожу к тебе уже третий раз, Джон. Во время двух первых визитов ты спал.

— Да, последнее время я много сплю. Все в порядке, — заверил ее Келли. — Сэм навещает меня два раза в день. — Он уже чувствовал себя неловко. Труднее всего говорить с друзьями, сказал себе Келли.

— Видишь ли, у нас было так много работы в лаборатории, — быстро начала Сара. — Джон, я хотела сказать тебе, как мне жаль, что я попросила тебя приехать в город. Я могла бы послать тебя куда-нибудь в другое место. Ей было совсем необязательно встречаться с Мадж. В Аннаполисе есть прекрасный практикующий врач... — Она неловко замолчала.

Она чувствует себя виноватой, подумал Келли.

— Ты ни в чем не провинилась, Сара, — сказал он. — Ты так хорошо к ней относилась. Если бы ее мать относилась к ней так же, может быть...

Но Сара словно не слышала его.

— Я должна была назначить ей более поздний срок. Если бы день встречи был другим...

В этом она права, подумал Келли. Все это переменные величины. Что если? Что, если бы он выбрал другой квартал для стоянки машины? Что, если бы Билл не заметил их? Что, если бы я не поехал совсем и позволил ублюдку просто заниматься своим делом? Другой день, другая неделя? Что, если бы произошло много других вещей? Прошлое случилось, потому что сотня маленьких случайных событий совпали таким образом, что оно произошло точно так, в именно такой последовательности, и, хотя так просто воспринимать удачные результаты, остается лишь неистовствовать по поводу неудач. Что, если бы он выбрал другой маршрут от продуктового склада? Что, если бы он не заметил Пэм на обочине дороги и не подобрал ее? Что, если бы он не заметил таблеток? Что, если бы он остался к этому равнодушен или был бы настолько возмущен, что бросил бы ее? Была бы она жива теперь? Если бы ее отец проявил больше участия и она не убежала из дома, они никогда бы не встретились. Хорошо это или плохо?

И если бы все это случилось в действительности, что тогда имеет значение для людей? Неужели вся их жизнь состоит из одних случайностей? Суть заключалась в том, что никто не мог ответить на этот вопрос. Если бы он был Богом, взирающим с небес на все, что происходит внизу, может быть, тогда события сложились бы в стройную систему, но, если смотреть на все изнутри, это просто происходило, подумал Келли, и ты делаешь все, что в твоих силах, пытаясь научиться на собственных ошибках, подготовиться к следующему случайному событию, происходящему с тобой. Но есть ли в этом смысл? Черт побери, есть ли вообще смысл в чем-нибудь? Этот вопрос был слишком сложен для бывшего боцмана военно-морского флота, лежащего на больничной койке.

— Сара, ты ни в чем не виновата. Ты помогла ей, и никто не помог бы Пэм лучше тебя. Разве можно это изменить?

— Черт возьми, Келли, мы ведь спасли ее!

— Я знаю. Это я привез ее сюда, и это я проявил неосторожность, а не вы. Сара, все говорят мне, будто я ни в чем не виноват, а тут еще появляешься ты и утверждаешь, что это твоя вина. — Гримаса на его лице почти походила на улыбку. — Все это могло бы стать очень запутанным, если бы не один момент.

— Это не было случайностью? — поспешно проговорила Сара.

— Да, не было.

* * *

— Вот он, — тихо произнес Ореза, направив свой бинокль на отдаленную точку. — Точно, как вы сказали.

— Ну давай, иди к папочке, — прошептал в темноте рулевой рубки полицейский.

Это было просто удачное совпадение, сказал себе лейтенант. Те, о ком шла речь, владели кукурузной фермой в графстве Дорчестер, но между рядами кукурузы там росла марихуана. Как говорится, простенько, но с толком. На ферме находились амбары и другие строения, но самое главное — им было обеспечено уединение. Будучи неглупыми людьми, они не захотели везти полученный продукт по мосту через залив в своем грузовичке, потому что летом там порой происходили непредвиденные случайности и к тому же контролер, взимающий плату за проезд по мосту, уже однажды, месяц назад, проявил бдительность и помог полиции штата арестовать груз марихуаны. Они были слишком осторожны, чтобы стать потенциальной угрозой для своего друга. Риску нужно положить конец.

Поэтому они воспользовались судном. Это совпадение, ниспосланное свыше, позволило береговой охране принять участие в операции по захвату контрабандистов и таким образом поднять значение своей службы в собственных глазах. Это ничуть не повредит, особенно после того, как он использовал их в качестве ширмы, чтобы помочь с убийством Анджело Ворано, подумал улыбаясь лейтенант Шарон.

— Арестовываем их сейчас? — спросил Ореза.

— Да. Те, кому они везут товар, у нас под контролем. Только не говорите об этом никому, — добавил полицейский. — Мы не хотим скомпрометировать их.

— Можете на нас положиться. — Главный старшина передвинул вперед рукоятки газа и повернул штурвал вправо. — Хватит спать, ребята, принимаемся за дело, — сообщил он команде.

Сторожевой катер длиной в сорок один фут присел на корму от резко возросшей скорости. В ушах командира катера ворчание дизелей звучало пьянящей музыкой. Маленький стальной штурвал вибрировал у него в руках. Ореза направил катер по новому курсу. Самое забавное заключалось в том, что предстоящее для везущих груз станет сюрпризом. Несмотря на то что береговая охрана являлась основным органом, осуществляющим соблюдение закона в прибрежных водах, они всегда занимались главным образом поиском и спасением, и мало кому было известно об их подлинном назначении. И очень жаль, подумал Ореза. За последние пару лет он застал нескольких служащих береговой охраны за курением марихуаны, его ярость была такова, что о ней до сих пор вспоминали те, кто были тому свидетелями.

Цель была теперь ясно различима — тридцатифутовый рыбачий баркас, построенный на одной из маленьких верфей на берегу залива. Множество таких баркасов ловило рыбу в прибрежных водах. Судя по всему, на нем стоял старый двигатель от «шевроле», а это означало, что баркас вряд ли способен скрыться от преследователей. Перевозка наркотиков на рыбачьем баркасе — отличная маскировка, подумал с улыбкой Ореза, но все-таки не настолько хороша, чтобы ставить на одну карту, какой бы превосходной она ни была, свою жизнь и свободу.

— Примите меры, чтобы все выглядело как обычно, — негромко произнес полицейский.

— А вы посмотрите по сторонам, — предложил Ореза. Команда катера была настороже, но этого не было заметно со стороны, а оружие находилось в застегнутых кобурах. Курс сторожевого катера был проложен почти точно к станции береговой охраны на Томас-Пойнт, и если кто-то на рыбацком баркасе заметил их — сейчас никто не смотрел в их сторону, — то просто заключил бы, что катер направляется на свою стоянку. До баркаса оставалось пятьсот ярдов. Ореза до предела выжал рычаги газа, чтобы увеличить скорость еще на один-два узла.

— Вон там мистер Инглиш, — произнес один из матросов. Второй сторожевой катер направлялся к ним встречным курсом от станции, двигаясь строго по прямой примерно в направлении маяка, который тоже обслуживался станцией.

— Не слишком умно с их стороны, верно? — спросил Ореза.

— Ну, будь они умными, стоит ли нарушать закон?

— Совершенно с вами согласен, сэр. — Оставалось триста ярдов. На баркасе в сторону сверкающего белого катера береговой охраны повернулась голова. На борту были трое, и тот, что посмотрел на них, наклонился вперед, чтобы сказать что-то парню за штурвалом. Было почти комично наблюдать за ними. Ореза догадывался о каждом слове, которым они обменивались. Позади нас катер береговой охраны. Ну и что, не дергайся, может быть, они просто меняют дежурный катер, посмотри вон туда... Нет, мне это совсем не нравится. Успокойся, черт побери. Нет, это мне не нравится. Да замолчи ты, посмотри, прожектора выключены, а вон там находится их станция. Так что не переживай.

Пожалуй, пора, улыбнулся Ореза, пора включать... Ну вот: проклятье!

Он усмехнулся, увидев, как парень за штурвалом повернулся, его рот открылся и закрылся, произнеся именно это слово. Один из молодых матросов на катере прочитал тоже его по губам и засмеялся:

— Думаю, они только сейчас догадались, шкипер!

— Включить огни! — скомандовал главный старшина, и на крыше рулевой рубки, к неудовольствию Орезы, замигал полицейский фонарь.

— Слушаюсь, сэр!

Рыбачий баркас быстро повернул на юг, но идущий встречным курсом катер тоже повернул, чтобы отрезать его, и тут всем стало ясно, что баркасу не удастся уйти от сорокафутовых сторожевых катеров с двумя винтами.

— Пустили бы деньги на что-нибудь спортивное, с более мощным мотором, — пробормотал себе под нос Ореза, зная, что и преступники учатся на своих ошибках и что купить что-то, способное уйти от патрульных судов, не составляет такой уж сложной проблемы. Задержать этот баркас оказалось нетрудно. Не составило бы труда задержать и ту маленькую парусную яхту, если бы этот полицейский кретин позволил им действовать как полагается, но простые задачи не будут попадаться им вечно.

Рыбацкий баркас, зажатый между двумя патрульными судами, выключил двигатель. Уоррент-офицер Инглиш остановил свой катер в нескольких сотнях ярдов, тогда как Ореза подошел вплотную.

— Привет, — послышался голос главного старшины, усиленный громкоговорителем. — Это судно береговой охраны США, и мы пользуемся своим правом высадиться к вам на борт и произвести досмотр. Прошу всех оставаться там, где мы можем видеть вас.

Зрелище удивительно походило на наблюдение за людьми, которые только что проиграли матч в профессиональной футбольной лиге. Они знали, что не смогут изменить ситуацию, как бы ни поступили. Они понимали, что сопротивление бесполезно, поэтому просто стояли, унылые и примирившиеся со своей судьбой. Интересно, подумал Ореза, сколько времени это продлится? Сколько времени, прежде чем кто-то окажется настолько глупым, что примет решение сопротивляться до конца?

Двое матросов из его команды перепрыгнули на борт баркаса, и еще двое на корме прикрывали их. Мистер Инглиш подвел катер чуть ближе. Ореза увидел, как умело он проделал это. Впрочем, ничего удивительного — хороший уоррент-офицер умеет обращаться со своим судном, и он тоже расставил своих людей на случай, если преступникам придет в голову безумная мысль сопротивляться. Пока все трое на баркасе стояли в поле видимости, глядя вниз и надеясь, что это всего лишь осмотр средств безопасности, два матроса Орезы прошли в носовую каюту. Они вышли оттуда меньше чем через минуту. Один приложил руку к козырьку фуражки, показывая, что все в порядке, затем похлопал себя по животу. Да, на борту баркаса наркотики. Пять хлопков — наркотиков много.

— Мы вынуждены произвести арест, сэр, — спокойно заметил Ореза.

Лейтенант Марк Шарон из отдела по борьбе с наркотиками полицейского департамента Балтимора оперся плечом на дверную раму — или люк, или как там еще это называют моряки — и улыбнулся. Он был в штатском, и его легко могли принять за сотрудника береговой охраны, особенно с надетым оранжевым спасательным жилетом.

— Вот и принимайтесь за дело. Как это будет записано в бортовом журнале?

— Производилась обычная проверка средств безопасности. Смотрим, а на борту наркотики, — произнес Ореза с насмешливым удивлением.

— Совершенно верно, мистер Ореза.

— Благодарю вас, сэр.

— Рад оказать содействие, капитан.

Он уже объяснил процедуру Орезе и Инглишу. Чтобы защитить своих осведомителей и не скомпрометировать их, заслуга ареста контрабандистов с крупной партией наркотиков будет принадлежать береговой охране, что не вызвало неудовольствия ни у главного старшины, ни у уоррент-офицера. Ореза сможет нарисовать символ победы на своей мачте — или как там называется эта штука, на которую опирается радиолокатор, — изображение пятилистника марихуаны, а члены команды получат возможность похвастать случившимся в барах. Они смогут — не исключено — даже продолжить приключение, выступив свидетелями в федеральном окружном суде. Впрочем, это маловероятно, потому что такие мелкие контрабандисты, как правило, признаются в совершении преступления, за которое полагается самое малое наказание — этим займутся их адвокаты, которые будут договариваться с федеральным прокурором. Из тюрьмы они сообщат, что их, по-видимому, предали те, кому они везли марихуану. Если повезет, эти люди даже совсем исчезнут, что и вовсе упростит задачу. Возникнет ниша в экоструктуре наркотиков — еще одно модное слово, услышанное лейтенантом Шароном. В самом крайнем случае потенциальный соперник в этой экоструктуре навсегда покинет ее. Лейтенант Шарон получит благодарность от своего капитана, возможно, и цветистое благодарственное письмо от Корпуса береговой охраны США и окружного прокурора, не говоря уже о поздравлениях с проведением такой тихой и эффективной операции, при которой не пострадали его осведомители. Один из наших лучших детективов — снова торжественно заявит о нем капитан. Как вам удается завербовать таких осведомителей? Капитан, вы же знаете, как это делается, я должен обеспечить безопасность своих людей. Ну конечно, Марк, я понимаю. Продолжай действовать так же успешно.

Сделаю все, что в моих силах, сэр, подумал про себя Шарон, глядя на заходящее солнце. Он даже не повернулся, чтобы посмотреть на матросов патрульного судна, надевающих наручники на подозреваемых, зачитывающих им их конституционные права по покрытой пластиком карточке. Они улыбались — для них это было увлекательной игрой. Но ведь это была игра и для Шарона.

* * *

Где эти проклятые вертолеты? — спросил себя Келли. Эта паршивая операция с самого начала пошла наперекосяк. Пикетт, его обычный партнер, слег с сильнейшей дизентерией и не смог отправиться в джунгли, и Келли пришлось идти одному. Не слишком хорошо, но операция была очень важной. Так что он отправился один, осторожно, очень осторожно ступая по вонючей воде этой.., на карте это было обозначено как река, но она не заслуживала того, чтобы Келли думал о ней как о реке.

И разумеется, они пришли именно в эту деревушку, поганые ублюдки.

«Нежный цветок», думал он, глядя и слушая. Какому идиоту пришло в голову так назвать операцию?

«Нежный цветок» было кодовым наименованием группы политического реагирования — или как там они называют такие группы — армии Северного Вьетнама. У группы были и другие названия, гораздо менее привлекательные. И уж несомненно, у этих северо-вьетнамских мясников, подготовленных в Ханое, были свои методы «завоевывать сердца и умы».

Мэр деревушки, глава, староста или кто там еще, оказался слишком смелым, и потому его нельзя было назвать иначе, как дураком. И вот теперь он расплачивался за собственную глупость на глазах у боцмана первого класса Дж.Т.Келли, наблюдавшего за происходящим с приличного расстояния.

Группа прибыла в деревушку в половине второго ночи, и ее члены принялись весьма организовано и почти вежливо заходить в каждую хижину, будить ее обитателей, главным образом крестьян, и собирать их на центральной площади. Там уже находились заблудший герой, его жена и три дочери, со страхом ждущие начала представления. Они сидели прямо в грязи, а руки их были жестоко связаны за спиной. Майор северовьетнамской армии, возглавляющий «Нежный цветок», пригласил всех жителей деревушки присесть. Келли, который находился на своем наблюдательном пункте меньше чем в двухстах метрах от площади, слышал его вежливый голос. Майор объяснил, что жители деревни нуждаются в уроке, чтобы понять, как глупо сопротивляться народному движению освобождения. Нельзя сказать, что они какие-то там неисправимо плохие люди, просто они сбились с правильного пути, и он надеется, что этот простой урок сделает для них очевидными прошлые ошибки.

Солдаты начали с жены деревенского старосты. На это потребовалось двадцать минут.

Я должен что-то предпринять! — сказал себе Келли.

Но там одиннадцать человек, идиот, возразил он сам себе. И хотя майор и отъявленный садист, десять солдат, прибывших с ним, отобраны для участия в операции не только за правильность своих политических взглядов. Это преданные, опытные и надежные солдаты. Как может человек быть преданным, когда от него требуют подобное, выходило за пределы воображения Келли. Но то, что они были преданными, оставалось фактом, который он не мог не принимать во внимание.

Однако где эта проклятая группа поддержки? Он вызвал ее сорок минут назад, а база всего в двадцати минутах на вертолете. Им был нужен этот майор. Члены его группы тоже могут пригодиться, но майор нужен живым. Он знал местопребывание политических руководителей этого района, оставшихся в живых, после того как морские пехотинцы уничтожили остальных в блестящем рейде, проведенном шесть недель назад. Операция северовьетнамской армии была, по-видимому, ответом на этот рейд и намеренно проводилась так близко к американской базе, чтобы продемонстрировать, что нет, вы не сумели уничтожить всех нас и никогда не сумеете.

И в последнем, пожалуй, они правы, подумал Келли, но это выходило далеко за рамки его сегодняшней задачи.

Старшей дочери старосты было, наверно, лет пятнадцать. Трудно определить возраст невысоких, обманчиво хрупких вьетнамских женщин. Девушка продержалась целых двадцать пять минут и все еще была жива. Ее крики доносились до Келли через открытое поле, и его руки сжимали пластиковый приклад автомата CAR-15 с такой силой, что, заметь он это, явно забеспокоился бы, как бы чего ни сломать.

Десять солдат, сопровождавших майора, были расставлены именно так, как положено. Двое из них находились рядом с майором, время от времени меняясь местами с охраной, стоящей по периметру площади, чтобы все могли принять участие в развлечении, пока один из солдат не добил девушку ножом. Следующей дочери было лет двенадцать.

Келли старался среди звуков, исходящих из облачного неба, уловить характерный свист двухлопастного ротора вертолета «Хьюи». Но до него доносился лишь грохот 155-миллиметровых гаубиц с огневых позиций морской пехоты, расположенных к востоку, и рев проносящихся над головой реактивных истребителей, однако они не могли заглушить пронзительные крики ребенка. И все-таки их было одиннадцать против него одного, и даже если бы с ним был сейчас Пикетт, шансы оставались самоубийственными. У Келли был его автомат CAR-15 с тридцатью патронами в магазине и другой такой же магазин, только перевернутый и прикрепленный к первому изоляционной лентой, а также еще два таких же комплекта. Кроме того, у него было четыре осколочных гранаты, две динамитных шашки и две дымовых гранаты. Самым смертоносным вооружением Келли было его радио, но он уже дважды вызывал группу поддержки и оба раза получил ответ, что его вызов принят, и приказ сидеть и ждать.

Как легко говорить это, сидя на базе, верно?

Девочке двенадцать лет, не больше. Слишком молодая для этого. Хотя для этого не существует возраста, сказал себе Келли. И тут не изменишь положение вещей в одиночку, какой смысл прибавить свою смерть к смертям членов этой семьи?

Но как они могут делать это? Разве они не мужчины, солдаты, профессиональные воины вроде него? Неужели есть на свете что-то, ради чего они забывают о всякой человечности? То, что он видел, было невозможным. Такого не могло произойти. Но оно происходило. Слышалась отдаленная канонада — артиллерия била по возможным путям снабжения партизан. Над головой проносились самолеты, похоже, бомбардировщики морской пехоты, их удары обрушивались на те или иные цели, скорее всего на пустые леса, потому что ими и являлось большинство целей. Не там, где находится враг, так что это ничему не поможет, верни? Эти деревенские жители поставили свои жизни и жизни своих семей на карту ради чего-то, что не осуществилось, и, может быть, майор считает, что он проявляет благородство и милосердие, уничтожая в назидание всего одну семью, вместо того чтобы покончить со всеми жителями деревушки. К тому же мертвые не говорят, а майору хотелось, чтобы эту историю повторяли как можно чаще. Ужас был оружием, которое они могли использовать и использовать успешно.

Время продолжало двигаться то медленно, то быстро, и наконец двенадцатилетняя девочка замолчала, и ее отшвырнули в сторону. Третьей и последней была восьмилетняя дочь, увидел в бинокль Келли. Но что за ублюдки — они разводят большой костер! Они не хотят, чтобы кто-нибудь пропустил хоть что-то, правда?

Восьмилетняя девочка, совсем малышка, у нее еще нет даже сил для хорошего крика. Келли следил за тем, как происходит смена караула. Еще двое солдат оставили периметр площади и направились к лежащей девочке. Насилие служило развлечением для этих подонков, которые в отличие от американских солдат не могли посещать публичные дома на Тайване. Караульный, который стоял ближе других к Келли, еще не успел поразвлечься и, наверно, не успеет. То ли у старосты недостало дочерей, то ли майор недолюбливал солдата. Как бы то ни было, он оставался не у дел, и, должно быть, это расстраивало его. Он внимательно следил за тем, что сегодня не выпадет на его долю. Может быть, в следующий раз.., но сейчас он по крайней мере мог смотреть.., как он и поступил, забыв о своих обязанностях.

Келли прополз уже половину расстояния, прежде чем осознал это, он полз быстро, как только мог, бесшумно скользя по влажной траве. Он полз, прижимаясь к земле, стараясь слиться с ней, приближаясь и приближаясь, подгоняемый плачем, доносящимся от костра.

Тебе следовало сделать это раньше, Джонни-мальчик.

Но тогда это было невозможно.

Да и теперь, черт возьми, это неосуществимо!

И в этот момент в происходящее вмешалась судьба — с юго-востока послышался звук вертолета «Хьюи», возможно, и не одного. Первым услышал его Келли, с ножом в руке беззвучно поднимаясь с земли позади солдата. Они все еще не слышали подлетающих вертолетов, когда он нанес удар, вонзив солдату нож в основание черепа, в то место, где позвоночник соединяется с основанием мозга, — в продолговатый мозг, как называл это кто-то на лекции. Вонзив нож, Келли повернул его, словно отвертку, второй рукой зажав солдату рот. Все получилось идеально. Тело солдата мгновенно обмякло, и он бережно опустил его на землю, не из соображений человечности, а просто чтобы избежать шума.

Но шум теперь был слышен. Шум вертолетов. Майор поднял голову и повернулся к юго-востоку, почувствовав опасность. Он выкрикнул приказ, собирая своих людей, затем поднял руку с пистолетом и застрелил девочку выстрелом в голову, как только один из его солдат слез с нее и откатился в сторону.

На сбор группы потребовалось всего несколько секунд. Майор мигом автоматически сосчитал солдат, заметил, что одного не хватает, и посмотрел в сторону Келли, однако яркий свет костра ослепил его, и он увидел лишь смутное движение.

Один, два, три.., шептал про себя Келли, выдернув чеку из осколочной гранаты. Парни третьего взвода коммандос всегда готовили собственные запальные трубки для гранат — никогда не знаешь, как поступят с ними пожилые дамы на фабрике. Их запальные трубки горели ровно пять секунд, и на счет «три» граната вылетела из руки Келли. Ее металлическая рубашка сверкнула в оранжевом свете костра. Почти идеальный бросок. Келли уже лежал в траве, когда граната приземлилась; он услышал чей-то тревожный крик, раздавшийся секундой позже и уже бесполезный.

Граната убила или ранила семерых солдат из десяти. Келли вскочил на ноги и убил одного из оставшихся в живых короткой — три выстрела — очередью в голову. Его глаза даже не остановились на взметнувшемся красном облачке — он был профессионалом, а не любителем. Майор все еще оставался жив. Он лежал на земле, пытаясь направить на Келли свой пистолет, когда пять пуль из американского автомата разорвали его грудь. Теперь Келли оставалось одно — выжить. Он совершил глупый шаг, пути назад не было, и теперь надо было только это.

Келли побежал направо, высоко держа автомат. Он видел, что по крайней мере двое солдат остались в живых. Разъяренные, с оружием в руках, они были так растеряны, что не кинулись в джунгли, как он ожидал. Первый вертолет начал бросать над деревней осветительные ракеты. Келли выругался — темнота сейчас была его лучшим союзником. Но зато он заметил и убил длинной очередью, опустошившей его магазин, еще одного солдата. Все еще двигаясь вправо, Келли заменил пустой магазин на новый, надеясь увидеть второго солдата, но тут его внимание привлекли фигуры разбегавшихся крестьян, некоторые из них были ранены, очевидно, осколками его гранаты, но сейчас не время было беспокоиться об этом. Его взгляд замер на жертвах — и, что еще хуже, слишком долго он смотрел на костер, так что, когда отвернулся, ночное зрение Келли больше не существовало. Перед глазами мелькали призрачные голубые и оранжевые пятна. Он слышал рев турбины «Хьюи», совершавшего посадку рядом с деревней, и этот рев был настолько громким, что заглушал крики крестьян. Келли спрятался за стену хижины и, глядя в темноту и мигая, пытался восстановить зрение. По крайней мере один северо-вьетнамский солдат находился где-то поблизости, и уж он точно не побежит в сторону вертолета. Келли продолжал двигаться вправо, но теперь гораздо медленнее. Между той хижиной, за которой он скрывался, и соседней было метров десять, освещенных костром. Он выглянул из-за угла хижины и побежал, на этот раз низко опустив голову. Краем глаза Келли заметил движущуюся тень и, когда повернулся, чтобы взглянуть на нее, споткнулся обо что-то и упал.

Фонтанчики пыли метнулись вокруг, но Келли не смог сразу найти источник выстрелов. Он перекатился влево, чтобы укрыться от пуль, но при этом попал на освещенное место. Привстав, он оттолкнулся назад и уперся спиной в стену хижины, разыскивая отчаянным взглядом вспышки автоматных очередей. Вот они! Он поднял свой CAR-15 и открыл огонь в тот момент, когда две пули калибром 7, 62 миллиметра попали ему в грудь. Его развернуло силой ударов, и еще два попадания разбили автомат у него в руках. Когда в следующее мгновение он взглянул вверх, в деревушке было тихо. При первой же попытке встать он ничего не добился, кроме вспышки боли. Затем ему в грудь уперлось дуло автомата.

— Сюда, лейтенант! — услышал Келли, затем тот же голос приказал:

— Санитара!

Келли подтащили поближе к костру. Его голова безвольно свесилась к левому плечу.

Американские солдаты обыскивали деревню, осматривали северо-вьетнамских солдат.

— Этот подонок еще жив, — сказал один из американцев.

— Вот как? — второй солдат перешагнул через тело восьмилетней девочки, приставил дуло своего автомата ко лбу вьетнамца и выстрелил.

— Черт тебя побери, Гарри!

— Немедленно прекратите! — раздался крик лейтенанта.

— Посмотрите, что они сделали, сэр! — крикнул в ответ Гарри, падая на колени в приступе рвоты.

— Что с тобой? — спросил санитар, подходя к Келли, который не мог вымолвить ни слова. — Проклятье! — выругался санитар. — Лейтенант, это, наверно, и есть тот парень, что вызвал нашу группу!

В поле зрения Келли появилось еще одно лицо — по-видимому, это был лейтенант, командовавший штурмовой группой, большая нашивка у него на плече свидетельствовала о его принадлежности к дивизии легкой пехоты.

— Лейтенант, похоже, все в порядке, еще раз осматриваем периметр! — послышался голос постарше.

— Живых нет?

— Так точно, сэр!

— А вы кто такой, черт побери? — спросил лейтенант, посмотрев вниз. — Сумасшедшие морские пехотинцы!

— Флот! — выдохнул Келли вместе с кровью.

— Что? — спросила медсестра О'Тул.

Келли широко открыл глаза. Его правая рука быстро двинулась поперек груди, а голова повернулась, осматривая комнату. Сэнди О'Тул сидела в углу под лампочкой, читая книгу.

— Что вы здесь делаете?

— Слушаю ваши кошмары, — ответила она. — Уже второй раз. Знаете, вам действительно было бы неплохо...

— Да, я знаю.

Глава 10 Патология

— Ваш пистолет на заднем сиденье, — сказал ему сержант Дуглас. — Разряженный. Отныне пусть он в таком виде и остается.

— Как относительно Пэм? — спросил Келли, устраиваясь в кресле-каталке.

— Мы расследуем некоторые полученные нами сведения, — ответил Дуглас, даже не пытаясь скрыть очевидную ложь.

Этим сказано все, подумал Келли. Кто-то сообщил прессе, что Пэм арестовывалась за проституцию, и из-за этого разоблачения дело утратило свою безотлагательность.

Розен сам привел «скаут» ко входу с Уолф-стрит. Корпус машины был отремонтирован, в дверцу со стороны водителя вставлено новое стекло. Келли поднялся из кресла-каталки и внимательно осмотрел свою машину. Рама двери и соседняя стойка стали препятствием на пути потока свинца и спасли ему жизнь. Кто-то просто плохо прицелился, после того как тщательно и с успехом выследил их — чему изрядно помогло то обстоятельство, что он не счел нужным следить в зеркала за происходящим вокруг, сказал себе Келли с бесстрастным выражением лица. Как он сумел забыть об этом? — спросил он себя в тысячный раз. Это так просто, подчеркивал он при разговоре с каждым новичком, прибывавшим в 3-ю группу коммандос: всегда следите за своим тылом, потому что там может оказаться кто-то, охотящийся за вами. Разве трудно запомнить, а?

Но все это история. И историю изменить нельзя.

— Возвращаешься на свой остров, Джон? — спросил Розен. Келли кивнул.

— Да. У меня там много работы, и мне нужно вернуть себе хорошую форму.

— Я хочу, чтобы ты приехал сюда на осмотр, ну, скажем, через две недели.

— Хорошо, сэр. Приеду, — пообещал Келли. Он поблагодарил Сэнди О'Тул за заботу и получил в награду теплую улыбку. За эти восемнадцать дней она стала почти другом. Почти? Может быть, уже без почти, если только он позволит себе думать таким образом. Келли сел в машину и пристегнул ремень безопасности. Он никогда не любил — и не умел — прощаться. Он кивнул, улыбнулся и тронулся с места, поворачивая направо к Малберри-стрит, впервые в одиночестве с момента своего прибытия в больницу.

Наконец. Рядом с ним, на пассажирском сиденье, где он в последний раз видел Пэм, лежал большой конверт из плотной бумаги с надписью «МАТЕРИАЛЫ ПАЦИЕНТА/СЧЕТА», сделанной неуклюжим почерком Сэма Розена.

— Боже мой, — выдохнул Келли, направляясь на запад. Теперь он не просто следил за потоком транспорта. Городской ландшафт навсегда изменился для Джона Келли. Улицы представляли собой странную комбинацию активности и пустоты, и его глаза осматривали все вокруг в привычке, которую он позволил себе забыть, останавливаясь на людях, чье бездействие казалось ему намеренным. Понадобится время, сказал он себе, научиться отличать овец от баранов — обычных людей от людей с преступными намерениями. Городской транспорт был редким, и к тому же люди не задерживаются на этих улицах. Келли посмотрел налево и направо, чтобы убедиться, что глаза остальных водителей устремлены только вперед, отключенные от окружающего мира, подобно тому как он поступал когда-то сам, нервно останавливаясь на красный свет светофора, если не мог безопасно проскочить его, и резко нажимая на педаль газа, когда загорался зеленый свет. Они надеются, что могут оставить все это позади, что проблемы, свойственные городу, останутся здесь и никогда не захватят пригороды, где живут хорошие люди. В этом смысле такое положение было обратно тому, что существовало во Вьетнаме, правда? Там опасности таились в джунглях и вы хотели, чтобы они не выходили из зарослей. Келли понял, что он вернулся домой, чтобы увидеть такое же безумие и такое же ощущение неудачи, только в совершенно другом месте. И он был виноват и глуп подобно всем остальным.

«Скаут» свернул налево, направляясь к югу мимо еще одной больницы — большого белого здания. Деловой район, банки и конторы, здание суда, ратуша, цивилизованная часть города, куда приезжают на работу цивилизованные люди в дневное время, быстро покидая его с наступлением темноты, все вместе, — ведь, когда все поспешно уезжают единой массой, это безопаснее. Этот район города хорошо охраняется полицией, потому что без этих людей и их деловой деятельности город несомненно умрет. Или что-то вроде этого. А может быть, это вовсе не вопрос жизни или смерти, а просто времени.

Только полторы мили, удивился Келли. Так мало? Нужно проверить по карте. Опасно короткое расстояние между этими людьми и тем, чего они боялись. Остановившись на перекрестке, он видел очень далеко, потому что городские улицы, подобно противопожарным просекам в лесу, открывают длинные и узкие перспективы. Свет на светофоре переменился, и он поехал дальше.

Через двадцать минут он остановился у «Спрингера», стоящего на своем привычном месте. Келли собрал вещи и поднялся на борт. Спустя еще десять минут заворчали дизели, заработали кондиционеры, и он снова ощутил себя в своем маленьком белом коконе цивилизации, готовый отойти от причала. Оставить позади обезболивающие средства и снова ощутить вкус пива и расслабиться — просто символическое возвращение к нормальной жизни, — и тем не менее он решил не прикасаться к алкоголю. Его левое плечо все еще было мучительно оцепеневшим, несмотря на то что он пользовался им, в некотором роде, почти неделю. Он прошел по салону, широко размахивая руками и морщась от боли в левом боку, и наконец поднялся наверх, чтобы снять швартовы. Мердок вышел из, своего офиса, наблюдая за ним, но ничего не сказал. Случившееся с Келли попало в газеты, хотя репортеры каким-то образом не догадались связать смерть Пэм с его ранением. Топливные баки были полны, и все бортовые системы функционировали нормально, хотя верфь не представила обычного счета.

Со швартовами Келли обращался неловко, потому что его левая рука отказывалась исполнять то, что приказывал ум, в обычной отработанной последовательности. Наконец он убрал швартовы, и «Спрингер» направился к выходу из лагуны. Оказавшись за пределами портового бассейна, Келли разместился в салоне, заняв кресло у штурвала, и направил судно в залив, наслаждаясь комфортом кондиционированного воздуха и безопасностью окружающих его стен. Только покинув час спустя пределы судоходного канала, он отвел взгляд от водного пространства перед собой. Он проглотил две таблетки тайленола и запил их газированным напитком — это было единственное лекарство, которое Келли позволял себе принимать последние три дня. Он откинулся на спинку капитанского кресла, включил автопилот, который вел теперь яхту на юг, и открыл конверт, оставленный ему Сэмом.

Одни только фотографии были вынуты из конверта. Он видел одну из них, и этого было достаточно. Сопроводительная записка, написанная от руки, — каждая страница в конверте была фотокопией, а не оригиналом — гласила, что профессор патологии получил эти копии от своего знакомого, судебно-медицинского эксперта штата, и в ней излагалась просьба, чтобы Сэм обращался с материалами осторожнее. Келли не смог разобрать подпись.

Квадраты «преступная смерть» и «убийство» на обложке оба были перечеркнуты. Причиной смерти, говорилось в отчете, было удушение руками с узким рядом глубоких следов, вонзающихся в шею жертвы. Судя по жестокости и глубине следов удушения, можно было предположить, что мозг прекратил функционировать из-за кислородного голодания еще до того, как переломленная гортань преградила доступ воздуха в легкие. Характерные бороздки на коже говорили о том, что удушение было произведено, по-видимому, шнурками от ботинок, а синяки, оставленные костяшками пальцев мужчины с большими кистями вокруг горла, указывали на то, что убийца душил жертву, находящуюся в лежачем положении. Далее в отчете на пяти страницах, напечатанных через один интервал, говорилось, что жертва перед смертью была подвергнута жестокому насилию, оставившему значительные травмы, причем все они были подробно перечислены бесстрастным медицинским языком. Отдельный бланк свидетельствовал о том, что она была изнасилована и ее гениталии носили несомненные признаки жестоких мучений, разрывов и травм. Необычно большое количество семенной жидкости, все еще содержащееся у нее во влагалище после обнаружения и вскрытия тела, говорило о том, что жертву изнасиловал не один убийца (группы крови О положительная, О отрицательная и АВ отрицательная — смотри серологическую справку, приложенную к отчету). Глубокие порезы и синяки на руках и ладонях были классическим свидетельством того, что жертва оборонялась. Да, Пэм не сдалась, она защищала свою жизнь. У нее была сломана челюсть и имелись еще три перелома, в том числе сложный перелом локтевой кости левой руки. Келли пришлось отложить отчет. Некоторое время он смотрел на горизонт и лишь затем снова принялся за чтение. Его руки не дрожали, и он не произнес ни единого слова, но ему пришлось отвести взгляд от холодной медицинской терминологии.

«Как ты видишь на фотографиях, Сэм, — гласила надпись от руки на странице, заключающей отчет, — это было сделано парой явно ненормальных людей. Девушку подвергли жестоким пыткам. Должно быть, потребовалось несколько часов, чтобы проделать все это. Обрати внимание на фотографию №6 — об этом ничего не сказано в отчете. Ее волосы были причесаны, почти наверняка до вскрытия. Патолог, занимавшийся ею, каким-то образом упустил это — он молод. (Элана не было в городе, когда ее привезли, в противном случае я не сомневаюсь, что ею занимался бы он сам.) Это кажется несколько странным, но на фотографии ясно видно. Странно, как можно упустить такую очевидную вещь. По-видимому, это был его первый случай такого рода, и он обратил слишком много внимания на основные травмы и потому не заметил чего-то столь незначительного. Насколько я понимаю, ты был знаком с девушкой. Мне очень жаль, дружище. Брент», — гласила подпись на этот раз более разборчивая, чем сопроводительная записка. Келли уложил отчет обратно в конверт.

Он выдвинул ящик из контрольной панели, достал коробку патронов для «кольта» 45-го калибра и зарядил два магазина, затем уложил все это обратно в ящик. Мало вещей так бесполезны, как незаряженный пистолет. После этого он прошел в камбуз и взял с полки самую большую консервную банку. Вернувшись в кресло перед панелью управления, он взял банку в левую руку и продолжил то, чем занимался почти неделю, поднимая банку и поворачивая ее вместо гантели вверх и вниз, к себе и от себя, с радостью приветствуя боль, наслаждаясь ею, в то время как его глаза непрерывно осматривали водную гладь.

— Никогда больше, Джонни-мальчик, — произнес он вслух. — Никогда больше мы не сделаем ошибок. Никогда.

Транспортный самолет С-141 совершил посадку на воздушной базе Поуп неподалеку от Форт-Брэгга, закончив свой обычный полет, который начался более чем в восьми тысячах миль отсюда. Четырехмоторный реактивный транспортный самолет коснулся бетонной дорожки аэродрома несколько жестко. Команда устала, несмотря на остановки для отдыха по пути, а их пассажирам забота уже не требовалась. На таких рейсах редко бывали живые пассажиры. Войска, возвращающиеся с фронта военных действий, летели на «Фридом бердс» — «Птицах свободы», которыми почти всегда являлись чартерные самолеты коммерческих авиалиний, стюардессы которых расточали улыбки и разносили бесплатное спиртное на протяжении всего продолжительного обратного полета в реальный мир. На рейсах, направляющихся в Поуп, таких удобств не требовалось. Команда самолета ела обычные летные пайки, и полеты обходились без шуток и разговоров, присущих молодым летчикам.

Приземлившись на аэродроме, самолет прокатился почти до конца посадочной площадки и повернул на рулежную дорожку. Команда самолета начала потягиваться в своих креслах. Командир самолета, капитан, знал предстоящую процедуру наизусть, но перед ними катился ярко раскрашенный джип на случай, если он что-нибудь забудет. Самолет послушно последовал за джипом к приемному центру. Капитан и его команда уже давно перестали размышлять относительно природы их полетов. Это была работа, необходимая работа, вот и все, думали они, выходя по трапу для предписанного правилами отдыха. Этот отдых состоял, после короткой информации о поведении самолета во время последних тридцати часов полета и выявленных за этот период недостатках, в посещении офицерского клуба, нескольких коктейлей, душа и сна в общежитии. Ни один из членов экипажа не оглянулся на самолет. Скоро они снова увидят его.

Стандартная процедура полета таила в себе противоречие. В большинстве случаев в предыдущих войнах американцев хоронили в тех местах, где они погибали. Это доказывают американские кладбища во Франции и других странах. Во Вьетнаме дело обстояло по-иному. Казалось, люди понимали, что ни один американец не хочет оставаться там ни живым, ни мертвым, и потому каждое найденное тело отправляли домой. Каждое тело, пройдя через центр обработки неподалеку от Сайгона, теперь должно было пройти еще один аналогичный пункт, после чего его отправят в тот город, откуда эти в основном молодые люди были отправлены умирать на войне, которая велась далеко за океаном. К этому времени семьи погибших уже имели достаточно времени, чтобы решить, где состоятся похороны, и инструкции относительно похорон ожидали каждое тело, упомянутое по имени и фамилии в бортовом манифесте.

В приемном центре тела американских военнослужащих ожидали гражданские гробовщики, потому что этой специальности среди множества других вооруженные силы не имели. Одетый в мундир своего рода войск офицер всегда находился здесь, чтобы провести опознание тела, поскольку род войск нес ответственность за то, что соответствующее тело поступало по правильному адресу, указанному его семьей, несмотря на то что большинство гробов, покидающих приемный центр, было запечатано. Тяжелые раны, нанесенные на поле боя, плюс разрушительное действие тропического климата на тела, которые во многих случаях обнаруживали не сразу, были не тем, что хотели видеть семьи погибших сыновей, мужей или отцов. В результате правильное опознание останков было нелегким делом, и именно по этой причине военные относились к нему с максимальной серьезностью.

Приемный центр представлял собой большой зал, где множество тел обрабатывалось одновременно, хотя сейчас здесь не было той лихорадочной активности, какая была в недавнем прошлом. Работавшие здесь не упускали случая мрачно пошутить, а некоторые даже слушали прогнозы погоды в той части света, чтобы предсказать, в каком состоянии прибудет следующая партия погибших. Одного только запаха здесь было достаточно, чтобы прогнать любопытных, и потому старшие офицеры редко заходили в приемный центр, не говоря уже о штатских сотрудниках министерства обороны, которым зрелище множества трупов нарушало душевное равновесие. Но к запаху можно привыкнуть, особенно к запаху противогнилостных составов, который был все-таки лучше, чем остальные запахи, связанные со смертью. Одно такое тело, принадлежащее специалисту четвертого класса Дуэйну Кендаллу, носило следы многочисленных ран на туловище. Гробовщик заметил, что Кенделла сумели привезти живым в полевой госпиталь. Некоторые разрезы явно принадлежали военному хирургу, приложившему все усилия, чтобы спасти раненого. Впрочем, эти разрезы, которые привели бы в ярость главного хирурга гражданской больницы, были куда менее ужасны, чем раны, оставленные на теле осколками мины-ловушки. Хирург потратил, наверно, минут двадцать, пытаясь спасти раненого, подумал гробовщик, размышляя о том, почему хирург потерпел неудачу, — скорее всего, это печень, решил он, судя по расположению и размерам разрезов. Нельзя жить без печени, каким бы искусным ни был хирург. Гораздо больший интерес для гробовщика представляла белая бирка, расположенная между правой рукой и грудью, которая подтверждала кажущуюся случайной пометку на карточке, приложенной к контейнеру, в котором прибыло тело, снаружи.

— Вот этого легко опознать, — сказал гробовщик капитану, с блокнотом в руке проходившему по залу в сопровождении сержанта. Офицер проверил необходимые данные, сравнил со своей информацией, кивнул и отправился дальше, оставив гробовщика заниматься своим делом.

Как всегда, требовалось выполнить ряд определенных операций, и гробовщик принялся за них без излишней спешки, но и не затягивая время. Подняв голову, он убедился, что капитан находится в другом конце зала, и потянул за нитку, стежки которой, стягивающие разрез, были сделаны другим гробовщиком на противоположном конце маршрута. Стежки мгновенно разошлись, гробовщик сунул руку внутрь человеческого тела и достал оттуда четыре пластмассовых прозрачных пакета с белым порошком, которые он быстро сунул в стоящую рядом сумку, прежде чем снова зашить зияющую пустоту в теле Дуэйна Кендалла. Это была третья и последняя партия сегодня. Потратив еще полчаса на еще одно тело, он закончил свой рабочий день и направился к своему «меркури кугуар». По пути он остановился у супермаркета «Уинн-Дикси» и купил там батон хлеба. Выходя из супермаркета, он подошел к телефону-автомату, опустил несколько монет и снял трубку.

* * *

— Да? — произнес Генри Таккер, подняв трубку при первом же звонке.

— Восемь. — На противоположном конце повесили трубку.

— Отлично, — ответил Таккер, вообще-то себе самому, опуская телефонную трубку. Этот гробовщик доставит ему восемь килограммов. Еще семь — второй. Они не знали друг о друге, и передача наркотиков осуществлялась в разные дни недели. Теперь, когда Таккер решил проблему сбыта, можно увеличить объем поставок.

Арифметика этого бизнеса была достаточно простой. Каждый килограмм, то есть тысяча граммов, смешивался с определенным количеством нетоксичного вещества — например, порошка молочного сахара, который его компаньоны получали со склада, снабжавшего продовольственные магазины. После тщательного размешивания, чтобы обеспечить однородность всей партии, уже другие люди разделят крупную партию на маленькие дозы, которые и поступят в продажу. Высокое качество и растущая репутация поставляемого продукта гарантировали ему цену, несколько превышающую обычную оптовую, получаемую им от его белых компаньонов.

Но скоро возникнет другая проблема — с объемами поставки. Таккер начал эту операцию в небольшом масштабе, поскольку был человеком осторожным, а крупные поставки вызывают жадность. Скоро это станет невозможным. Объем поступающего к нему чистого рафинированного героина был намного больше, чем предполагали его компаньоны. Пока они были довольны высоким качеством продукта, и он постепенно сообщит им о подлинном масштабе поставок, сохраняя в секрете свой метод доставки наркотиков, с изобретением которого он постоянно поздравлял себя. Элегантность метода была поразительна, даже для него самого. По самым завышенным правительственным оценкам — он внимательно следил за этим — импорт героина из Европы по «французскому», или «сицилийскому», каналу — официальные источники никак не могли освоиться с терминологией — составлял примерно около одной тонны в чистом виде в год. Это, по мнению Таккера, должно измениться, потому что именно наркотикам принадлежало будущее среди всех американских пороков. Если он сможет поставлять сюда всего двадцать килограммов героина в неделю — а возможности его канала намного превышали эту цифру, — он превзойдет это количество, тем более что ему не надо беспокоиться о таможенных инспекторах. Таккер создал свою организацию, обратив особое внимание на проблему безопасности. Начать с того, что ни один из тех, кто занимал ключевое положение и с кем он был связан, сам не употреблял наркотики. Нарушение этого правила наказывалось смертью, и он дал это понять самым простым и наглядным способом. На противоположном конце канала поставок работало всего шесть человек. Двое добывали героин из местных источников, чья безопасность гарантировалась обычными средствами — крупными денежными суммами, выплачиваемыми соответствующим людям. Четверо гробовщиков, работавших при отправке грузов в Америку, также высоко оплачивались и были выбраны за разумный, деловой подход и надежность. Военно-воздушные силы США занимались транспортировкой, ликвидировав таким образом затраты и риск, составлявшие обычно самую сложную и опасную часть импорта наркотиков. Двое, получавших партии героина в Соединенных Штатах, тоже были осторожными и надежными людьми. Не один раз, докладывали они, обстоятельства вынуждали их оставлять партии героина внутри тел, которые затем были должным образом похоронены вместе с наркотиками. Разумеется, жалко нести потери, но надежный бизнес — это осторожный бизнес, и небольшое повышение цен при продаже маленьких доз на улице запросто компенсировало их. К тому же эти двое хорошо знали, что с ними случится при попытке похитить несколько килограммов и самостоятельно пустить их в дело.

Далее оставалось всего лишь доставить партию героина в удобное место на автомобиле, и это осуществлялось надежным и высокооплачиваемым человеком, никогда не превышавшим разрешенную скорость. То, что часть дальнейшей операции проводилась в заливе, думал Таккер, прихлебывая пиво и наблюдая за бейсбольным матчем по телевизору, было одним из его самых ловких ходов. К числу всех преимуществ, которые давал выбор этого места, следовало отнести и то, что он позволял дать понять новым партнерам, что наркотики сбрасывают с кораблей, направляющихся по Чесапикскому заливу в Балтимор. Партнеры сочли такой метод доставки на редкость удачным, в то время как Таккер сам доставлял героин из тайного места хранения. То, что ему верят, доказал случай с Анджело Ворано, купившим свою идиотскую маленькую парусную яхту и предложившим подобрать партию наркотиков, сброшенных с корабля. Таккеру без труда удалось убедить Эдди и Тони, что Анджело заложил их полиции.

Если повезет, он сможет захватить весь рынок торговли героином на Восточном побережье и удерживать его до тех пор, пока американцы продолжают умирать во Вьетнаме. Кроме того, подумал Таккер, у него еще оставалось время составить планы будущей деятельности на случай, когда, по-видимому, грянет мир. А пока следовало подумать о том, как расширить сеть распространения наркотиков. Та сеть, которой он сейчас располагал и которая действовала совсем неплохо, позволив привлечь к себе внимание новых партнеров, быстро устаревала. Она была слишком мала для его честолюбивых планов, так что скоро ее придется перестроить. Но всему свое время.

* * *

— О'кей, теперь это стало официальным. — Дуглас бросил папку с документами расследования на стол и посмотрел на своего босса.

— Что ты имеешь в виду? — спросил лейтенант Райан.

— Во-первых, никто ничего не видел. Во-вторых, никто не знает, на какого сутенера она работала. Третье, никто даже не знает, кто она такая. Ее отец повесил трубку, сказав, что не разговаривал со своей дочерью четыре года. А ее друг не видел ни хрена ни до того, как в него выстрелили, ни после. — Детектив сел.

— А мэр больше не проявляет к расследованию никакого интереса, — закончил это резюме лейтенант Райан.

— Ты знаешь, Эм, я не возражаю против тайного расследования, но оно снижает мой процент раскрываемости преступлений. Что, если я не получу более высокое назначение на следующем заседании инспектората?

— Это будет забавно. Том.

Дуглас покачал головой и посмотрел в окно.

— А вдруг все-таки это был действительно известный нам «дуэт»? — спросил сержант с чувством безысходности. «Дуэтом» они называли пару грабителей, вооруженных обрезами, которая двое суток назад совершила новое убийство. На этот раз их жертвой пал адвокат из Эссекса. Преступление видел свидетель, находившийся в автомобиле ярдов за пятьдесят от происшедшего. Он и подтвердил, что преступников было двое, что вообще-то не составляло особого открытия. Кроме того, в полицейской работе придерживались широко распространенной точки зрения, что убийство адвоката вообще не следует рассматривать как преступление, но ни один из детективов не решился бы произнести этого вслух.

— Сообщи мне, когда ты все-таки в это поверишь, — негромко произнес Райан. Оба детектива, однако, не верили в это. Те двое были всего лишь грабителями. На их счету уже было несколько жертв, и дважды они отъехали за несколько кварталов от места преступления, однако в обоих случаях это были спортивные автомобили и им, по-видимому, просто хотелось на несколько секунд почувствовать, что значит владеть настоящими колесами. Полиции был известен цвет преступников, размеры и — ничего больше. Однако «дуэт» составили деловые преступники, тогда как убийца Памелы Мадден хотел произвести в высшей степени личное впечатление; а может быть, в округе появился новый убийца-извращенец, и вероятность этого просто прибавила сложности их и без того тяжелой работе полицейских.

— Мы были так близко, правда? — спросил Дуглас. — У этой девушки были имена, она знала их в лицо и была свидетелем.

— Но мы даже не подозревали, что она присутствовала при этом, до тех пор пока этот кретин не допустил, чтобы мы ее навсегда потеряли, — заметил Райан.

— Ну что ж, он вернулся туда, куда, черт побери, и собирался вернуться, а мы тоже находимся там, где и находились. — Дуглас забрал папку и возвратился к своему столу.

* * *

Уже стемнело, когда Келли пришвартовал свой «Спрингер». Взглянув вверх, он заметил пролетавший высоко над головой вертолет, вероятно, он принадлежал находящейся поблизости базе ВВС Военно-морского флота. Как бы то ни было, он не кружил над островом и не задержался в этом районе. Воздух снаружи был тяжелым, душным и влажным. Внутри бункера атмосфера была еще хуже, и понадобился час, прежде чем кондиционер набрал обороты и принялся за работу. Его «дом» казался еще более пустым чем раньше, уже во второй раз в этом году, а комнаты в отсутствие второго человека, разделявшего это пространство, ощущались особенно большими. Келли бродил по ним минут пятнадцать. Его движения казались бесцельными, пока он не понял, что стоит, уставившись на одежду Пэм. Тут у него в голове что-то щелкнуло и он осознал, что ищет человека, которого здесь больше нет. Он собрал ее одежду и аккуратно сложил на сервант, который когда-то принадлежал Тиш и мог стать собственностью Пэм. Самым печальным было то, что вещей оказалось совсем немного: джинсы, отрезанные чуть выше колен, лифчик, несколько более интимных вещей, фланелевая рубашка, которую она надевала на ночь. Сверху на стопке стояли ее поношенные туфли. Так мало вещей, напоминающих о ней.

Келли сел на край кровати, глядя на них. Сколько все это продолжалось? Три недели? Неужели так недолго? Это не было уточнением числа проведенных вместе календарных дней — время так не измеряется. Время — это что-то, заполняющее пустые пространства в вашей жизни, и три недели, проведенные с Пэм, были более длинными и наполненными, чем все то время, которое он прожил после смерти Тиш. Но все это ощущалось теперь как нечто, случившееся так давно. Пребывание в больнице казалось всего лишь мгновением, но оно словно воздвигло стену между самой драгоценной частью его жизни и тем, где он находился сейчас. Он мог подойти к этой стене и взглянуть через нее на то, что было в прошлом, но был лишен возможности протянуть руку и коснуться его. Жизнь была такой жестокой, а память могла превратиться в проклятие, насмешливое напоминание о том, что было и что могло развиться из этого, если бы только он вел себя по-другому. Хуже всего было то, что стену между тем, где он сейчас находился и где мог оказаться, построил он сам, своими руками, подобно тому как несколько минут назад собрал стопку одежды Пэм, потому что она больше была не нужна. Он мог закрыть глаза и увидеть ее. Мог слышать ее в тишине, однако запах Пэм исчез и исчезло ее прикосновение.

Келли протянул руку через кровать и коснулся фланелевой рубашки, вспоминая, что она скрывала, вспоминая, как его большие сильные руки неловко расстегивали пуговицы, находя под рубашкой свою любовь. Но теперь это был всего лишь кусок ткани, форма, содержавшая лишь воздух, да и его было так мало. И только тут Келли в первый раз зарыдал — в первый раз после того, как Узнал о ее смерти. Его тело сотрясалось от понимания реальности происшедшего, и в уединении замкнутой бетонной коробки он произносил ее имя, надеясь, что где-то она услышит его и простит за то, что он погубил ее своей глупостью. Может быть, сейчас она покоилась в мире. Келли молился о том, чтобы Бог понял, что у нее вообще-то не было других шансов выжить, чтобы он распознал доброту ее характера и был милостив к ней, но это уже было за пределами человеческих возможностей. Его взгляд блуждал по комнате и постоянно возвращался к стопке одежды.

Эти ублюдки даже лишили ее тело последнего достоинства, не скрыв его от природных стихий и любопытных людских взглядов. Они хотели, чтобы все знали, что они наказали ее, насладились ею и вышвырнули, словно мусор на помойку, годный лишь птицам. Пэм Мадден не имела для них никакого значения, разве что была удобной вещью, доставлявшей им наслаждение не только при жизни, но и даже после смерти — демонстрируя их могущество. Насколько важную роль играла Пэм в его жизни, настолько незначительную — для них. Как и семья того старейшины во Вьетнаме, вспомнил Келли. Наглядная демонстрация: только брось нам вызов и мы заставим тебя страдать. А если то, что осталось, будет обнаружено другими, тем лучше. Такой была их гордость.

Келли лег на кровать, измученный неделями пребывания в больничной постели, которое заключил длинный и напряженный день на ногах. Он уставился в потолок, не выключая света, надеясь заснуть, еще больше надеясь увидеть во сне Пэм, но его последней сознательной мыслью было нечто совершенно иное.

Если его самоуверенность способна привести к смерти, то же самое относится и к самоуверенности этих ублюдков.

* * *

Голландец Максуэлл прибыл в свой кабинет в шесть пятнадцать, как обычно. Хотя, занимая пост заместителя командующего военно-морскими операциями (морская авиация), он больше не входил в оперативную иерархию командования, но продолжал оставаться вице-адмиралом, а его теперешняя должность заставляла думать о каждом самолете в Военно-морском флоте США как о своем собственном. Вот почему первым вопросом в его дневной работе с документами был краткий отчет о воздушных операциях во Вьетнаме, происходивших накануне, — вообще-то сегодня, но получалось вчера из-за капризов международной демаркационной линии суточного времени, что всегда казалось адмиралу возмутительным, хотя ему довелось участвовать в одном сражении, практически сидя на этой невидимой линии в Тихом океане.

Он хорошо помнил это сражение: чуть меньше тридцати лет назад Максуэлл был младшим лейтенантом с шапкой коротко подстриженных волос, пилотировавшим истребитель F4F-4 «Дикая кошка», базировавшийся на авианосце «Энтерпрайз». У него была молодая жена, на которой он только что женился, сам он был полон энергии и жажды жизни и успел налетать триста часов. 4 июня 1942 года в середине дня он заметил три японских пикирующих бомбардировщика «Вэл». Они должны были следовать вместе с воздушной группой, взлетевшей с авианосца «Хюри» и нацеленной на тяжелый американский авианосец «Йорктаун», но заблудились и направились по ошибке к американскому авианосцу. Неожиданно вынырнув из-за облака, Максуэлл при первой же атаке сбил два из них. Третий бомбардировщик продержался дольше, но Максуэлл помнил каждый солнечный блик, отражавшийся от него, и очереди трассирующих пуль, летящие ему навстречу в бесплодных попытках отогнать. Приземлившись сорок минут спустя на летной палубе авианосца, Максуэлл заявил командиру своей эскадрильи, не верящему собственным ушам, что сбил три японских бомбардировщика. После проявления пленок, сделанных камерами, закрепленными за прицелами авиационных пушек на истребителе, его слова нашли подтверждение. Уже на следующее утро его «официальная» кружка для кофе, носившая раньше кличку «Уинни», присвоенную Максуэллу — он ненавидел ее, — изменила название. Теперь на ней красовалась надпись «Голландец», выведенная на фарфоре кроваво-красными буквами. Она послужила позывными, которые сопровождали Максуэлла до конца его летной карьеры.

Еще за четыре боевых похода на борту своего истребителя он прибавил к первым трем двенадцать флагов с эмблемой Страны восходящего солнца — двенадцать сбитых им самолетов. Через некоторое время он стал командиром эскадрильи истребителей, затем авиакрыла, авианосца, группы авианосцев и наконец командующим морской авиацией Тихоокеанского флота. Последнее — перед назначением на теперешнюю должность заместителя командующего морской авиацией Военно-морских сил США. Если повезет, он получит должность командующего флотом, но дальше уже не продвинется. Максуэлл занимал должности, соответствующие его знаниям и опыту. На стене его кабинета слева от письменного стола из красного дерева висел кусок алюминиевого борта его истребителя F4F-4 «Дикая кошка», на котором он летал в Филиппинском море и позднее у берегов Японии. Пятнадцать флагов с эмблемой Страны восходящего солнца красовались на темно-синем фоне, чтобы никто не забывал, что старейшина военно-морских летчиков в свое время на самом деле лучшим, чем большинство пилотов, образом проявил себя в боях. Его прежняя кружка с авианосца «Энтерпрайз» тоже стояла у него на столе, хотя он больше не пользовался ею для столь тривиальных целей, как питье кофе, и, уж разумеется, держал ее не для карандашей.

Такое почти завершение карьеры должно было быть предметом крайнего удовлетворения для Максуэлла, но его снедали служебные заботы. Взгляд вице-адмирала остановился на данных по суточным потерям самолетов, вылетевших со станции «Янки». Два легких ударных бомбардировщика типа «Корсар» не вернулись на авианосец, и сопутствующая надпись гласила, что оба были с одного корабля и из одной эскадрильи.

— Есть подробности об этом? — спросил Максуэлл у контр-адмирала Подулски.

— Я проверил, — ответил Казимир. — Скорее всего столкновение в воздухе. Андерс был пилотом на ведущем бомбардировщике, а на ведомом пилотом был Робертсон, совсем неопытный летчик. Что-то произошло, но никто не видел что именно. Сообщений о запуске ракет «земля — воздух» не поступало, и они находились на слишком большой высоте для огня зенитной артиллерии.

— Парашюты?

— Нет. — Подулски покачал головой. — Командир дивизиона видел огненный шар в небе. Оттуда упали только обломки.

— На что они были нацелены?

— Подозревали, что там скрытая стоянка грузовиков. — Уже по лицу Каза можно было судить о результатах. — Остальная часть группы продолжала полет, сбросила бомбы, с хорошей кучностью, но вторичных взрывов на земле не последовало.

— Значит, все это было напрасно. — Максуэлл прикрыл глаза, пытаясь понять, что случилось с двумя самолетами, с намеченной операцией, с его военно-морским флотом, со всей страной.

— Отнюдь, Голландец. Кто-то считал это важной целью.

— Каз, тебе не кажется, что сейчас утро и для этого еще слишком рано, а?

— Так точно, сэр. Командир авианосной группы расследует случившееся и, наверно, примет — для вида — какие-нибудь меры. Если тебе требуется объяснение, вот оно: вероятно, Робертсон, будучи новичком, слишком нервничал — ведь это был его второй боевой вылет, — и скорее всего ему показалось, что он что-то увидел, он слишком резко отвернул, а эти два самолета летели в хвосте группы, и никто не заметил случившегося. Черт побери. Голландец, мы видели, как это происходит.

Максуэлл кивнул.

— Что еще?

— А-6 попал под огонь ракет «земля — воздух» к северу от Хайфона. Осколки изрешетили его, но пилот и штурман-бомбардир сумели вернуться к себе на авианосец. Они получат за это кресты «За летные заслуги», — доложил Подулски. — В остальном сутки в Южно-Китайском море прошли спокойно. В Атлантике тоже ничего особенного. На востоке Средиземноморья отмечена возросшая активность сирийцев с их новыми МиГами, но пока это еще не наша забота. Завтра мы встречаемся с представителями компании «Грумман», а затем отправляемся в Капитолий, чтобы обсудить с почтенными слугами народа программу создания истребителя-бомбардировщика F-14.

— Как тебе нравится эта программа?

— Отчасти мне жаль, что мы недостаточно молоды, чтобы попробовать его в полете. Голландец. — Каз попытался улыбнуться. — Но, Боже милосердный, раньше мы строили целый авианосец за те деньги, которые теперь уходят на создание одного такого истребителя.

— Ничего не поделаешь, Каз, — это прогресс.

— Да, у нас его слишком много, — проворчал Подулски. — И вот что еще. Мне позвонили с реки Пакс. Наш друг, возможно, уже вернулся домой. По крайней мере его яхта стоит у причала.

— И ты заставил меня так долго этого ждать?

— Нет смысла спешить. Он ведь штатский, правда? Наверно, спит до девяти или десяти.

— Как это, должно быть, приятно, — пробормотал Максуэлл. — Надо когда-нибудь попробовать,

Глава 11 Изготовление

Пять миль могут показаться продолжительной прогулкой. Это всегда длинный заплыв. И особенно длинный, когда плывешь один. Это обстоятельство стало очевидным для Келли еще до того, как он достиг середины дистанции, однако, несмотря на то что вода к востоку от его острова была неглубокой и во многих местах он мог встать на дно, Келли не остановился, как не позволил себе и сбавить скорость. Он изменил длину гребков, чтобы на левый бок приходилась большая нагрузка, радуясь боли как посланнику выздоровления. Вода была именно такой, как ему хотелось, подумал он: достаточно прохладная, чтобы не допустить перегрева, и достаточно теплая, чтобы энергия слишком быстро не покидала тело. В полумиле от острова его скорость замедлилась, но Келли мобилизовал все свои внутренние силы, заставив себя снова плыть быстрее, пока не коснулся дна на восточной стороне Бэттери-Айленда. Когда он встал, то едва мог заставить себя двигаться, и тут же его мышцы начали неметь, но Келли принудил себя идти к берегу. И в этот момент он заметил вертолет. Он дважды во время заплыва слышал шум его роторов, но не обратил на это внимания. Келли давно привык к вертолетам, и их шум казался ему таким же естественным, как жужжание насекомого. Однако видеть вертолет, стоящий на песчаном берегу, было весьма необычно, и он направился к нему, но его окликнул голос из бункера:

— Я здесь, чиф!

Келли повернулся. Голос был знакомым. Он протер глаза и увидел повседневный белый мундир очень высокопоставленного морского офицера — это было очевидно по золоту погон, сверкающих на утреннем солнце.

— Адмирал Максуэлл! — Келли был искренне рад встрече с этим человеком, но его смущало, что ноги до колен в грязи, которая налипла на них, пока он шел от берега. — Жаль, что вы не позвонили заранее, сэр.

— Я пытался, Келли. — Максуэлл подошел к нему и пожал руку. — Мы звонили сюда уже пару дней. Где ты был, черт возьми? На работе? — Адмирал был изумлен тем, как мгновенно изменилось лицо молодого человека.

— Не совсем.

— Почему бы тебе не принять душ? А я пока поищу себе газированную воду. — И только теперь Максуэлл увидел едва зажившие шрамы на спине и шее Келли. — Господи Боже мой!

Впервые они встретились на борту авианосца «Китти Хоук» три года тому назад. Максуэлл был тогда командующим авиацией Тихоокеанского флота, а Келли — едва живым боцманом первого класса. Человек в положении Максуэлла не мог забыть об этом. Келли отправился спасать летный экипаж бомбардировщика, который пилотировал младший лейтенант Уинслоу Холлэнд Максуэлл-третий, американский морской летчик. После двух суток, которые Келли провел в районе, слишком опасном для спасательного вертолета, не сумевшего прочесать его, он вернулся обратно с Голландцем-третьим, раненым, но живым. Сам же Келли подхватил серьезнейшую инфекцию от гнилой воды, в которой ему приходилось скрываться. Как, до сих пор спрашивал себя Максуэлл, как можно отблагодарить человека, спасшего твоего единственного сына? Келли выглядел таким молодым на больничной койке, таким похожим на его сына — вызывающе гордый взгляд и скрытый за ним застенчивый, но проницательный ум. Если бы в мире господствовала справедливость, Келли получил бы медаль Конгресса за мужество, проявленное во время одиночной спасательной экспедиции, предпринятой им вверх по течению коричневой реки, но Максуэлл даже не стал тратить бумагу на представление к награде. Извини, Голландец, скажет ему командующий Тихоокеанским флотом, я готов сделать для тебя что угодно, но это будет напрасной тратой сил, будет выглядеть, понимаешь, слишком подозрительно. Поэтому адмирал Максуэлл сделал все, что мог.

— Расскажи мне о себе.

— Моя фамилия Келли, сэр. Я — боцман первого...

— Нет, — прервал его Максуэлл, покачав головой. — Нет, ты гораздо больше похож на главного боцмана, каким и являешься с этой минуты.

Максуэлл провел на борту «Китти Хоук» еще трое суток, якобы проводя личную проверку летных операций, однако на самом деле присматривая за своим раненым сыном и молодым коммандос, который спас его. Он был рядом с Келли, когда прибыла телеграмма, извещающая о смерти его отца, служившего пожарным и скончавшегося от сердечного приступа прямо во время тушения пожара. И вот теперь, понял адмирал, он прибыл сюда сразу после еще какого-то несчастья.

Келли вернулся после душа в майке и шортах, слегка приволакивая ноги от усталости, но с чем-то строгим и сильным во взгляде.

— Сколько ты проплыл, Джон?

— Почти пять миль, сэр.

— Хорошая тренировка, — заметил Максуэлл, передавая ему банку кока-колы. — Отдохни немного.

— Спасибо, сэр.

— Что с тобой случилось? Эт№ раны на плече выглядят свежими. Келли коротко рассказал о случившемся, как солдат солдату, потому что, несмотря на разницу в возрасте и занимаемом положении, они оба были солдатами, и во второй раз Голландец Максуэлл сидел и слушал как приемный отец, которым он стал.

— Тяжело, Джон, — тихо произнес адмирал.

— Да, сэр. — Келли не знал, что еще ему сказать, и на мгновение замолчал, глядя вниз. — Я так и не поблагодарил вас за открытку.., когда умерла Тиш. Это было так хорошо с вашей стороны, сэр. Как дела у сына?

— Летает пилотом на «Боинге-727» в компании «Дельта». Я вот-вот должен стать дедушкой, — с удовлетворением заметил адмирал и лишь потом понял, какой жестокой могла показаться сказанная им фраза этому молодому одинокому парню.

— Отлично! — Келли заставил себя улыбнуться, благодарный Максуэллу за то, что хоть что-то сделанное им оказалось успешным. — И что привело вас сюда, сэр?

— Мне хотелось бы обсудить с тобой кое-что. — Максуэлл открыл свой портфель и развернул на кофейном столике первую из нескольких привезенных с собой карт.

— О да, я хорошо помню это место, — хрипло заметил Келли. Его взгляд остановился на пометках, сделанных от руки на полях карты. — Это секретная карта, сэр.

— То, о чем мы будем говорить, чиф, касается крайне секретных вопросов.

Келли оглянулся. Адмиралы всегда ездят в сопровождении адъютантов, обычно это молодой лейтенант в сверкающем мундире, который носит портфель с документами, показывает своему боссу, где находится гальюн, беспокоится, где поставить автомобиль, и вообще занимается вещами ниже достоинства постоянно занятого боцмана или старшины. И тут он понял, что, хотя у вертолета есть команда, гуляющая сейчас по острову, вице-адмирал Максуэлл прилетел сюда один, а это было крайне необычно.

— Но почему вы выбрали именно меня, сэр?

— Ты — единственный человек во всей стране, Джон, который знаком с местностью непосредственно, а не с воздуха.

— И если у нас есть здравый смысл, так и должно остаться. — Воспоминания Келли об этом месте нельзя было назвать приятными. Первый же взгляд на двухмерную карту пробудил у Келли худшие из трехмерных воспоминаний.

— Насколько далеко ты продвинулся по этой реке, Джон?

— Примерно до этой точки. — Рука Келли скользнула по карте. — Я упустил вашего сына, когда прочесывал местность в первый раз, но затем вернулся назад и нашел его приблизительно вот здесь.

Совсем неплохо, подумал Максуэлл, дразняще близко к цели.

— Этого моста через реку на шоссе больше нет. Правда, нам потребовалось на это шестнадцать боевых вылетов, но теперь мост находится в реке.

— Вы знаете, что это значит? Они построят брод или пару подводных мостов. Вам нужен мой совет, как их подорвать?

— Напрасная трата времени. Цель находится вот здесь. — Палец Максуэлла постучал по точке, обведенной красным фломастером.

— Долго придется плыть, сэр. Что это такое?

— Чиф, когда тебя уволили в запас, ты остался в резервном составе флота, — добродушно произнес адмирал.

— Одну минуту, сэр!

— Успокойся, сынок, я не призываю тебя обратно на действительную службу. — Пока не призываю, подумал Максуэлл. — У тебя был допуск к совершенно секретным документам.

— Да, у всех у нас был такой допуск, потому что...

— Но то, о чем мы говорим, еще более секретно, чем СС, Джон. — И Максуэлл, достав из своего портфеля дополнительные материалы, объяснил почему.

— Вот ублюдки... — Келли оторвал взгляд от аэрофотоснимка. — Вы собираетесь высадиться там и спасти их, как тогда в Сонг-Тэй?

— Что тебе известно об этом?

— Лишь то, что было в открытой печати, — объяснил Келли. — Мы обсуждали это в группе. Нам казалось, что это была искусно проделанная операция. Эти парни из сил специального назначения могут действовать очень хитро, когда постараются. Но...

— Вот именно. Но в лагере никого не оказалось. Вот этот человек, — Максуэлл указал на фигуру на аэрофотоснимке, — опознан как полковник ВВС. Ошибки быть не может. Келли, вы никогда и никому не повторите этого.

— Понимаю, сэр. Как вы предполагаете осуществить операцию?

— Мы еще точно этого не знаем. Ты знаком с этим районом, и нам нужно, чтобы ты помог выбрать альтернативные планы.

Келли подумал о прошлом. Он провел пятьдесят часов в этом районе, без сна и отдыха.

— Очень рискованно для высадки с вертолета. Здесь множество зенитных батарей. Относительно Сонг-Тэй по крайней мере можно было сказать, что тот лагерь был расположен далеко от всего, а ведь это место достаточно близко к Хайфону, тут много дорог, имеются мосты, а также находятся другие объекты. Операция будет очень трудной, сэр.

— Никто и не говорит, что все будет просто.

— Если вы опишете вот здесь дугу, то для скрытного подхода можно использовать этот хребет, но понадобится где-то перебраться через реку.., скажем, вот здесь, и вы наталкиваетесь на ловушку из зенитных орудий.., а вот эта еще хуже, судя по тому, что здесь написано.

— Разве ваша группа планировала воздушные операции в этом районе, чиф? — не без изумления спросил Максуэлл и был удивлен полученным ответом.

— Видите ли, сэр, в нашей группе коммандос всегда не хватало офицеров. Они все время нарывались на пулю. Я исполнял обязанности офицера группы, планирующего операции, в течение двух месяцев, и мы все знали, как проникнуть в лагеря и на объекты противника. Нам это было необходимо, ведь это самая опасная часть большинства операций. Поймите меня правильно, сэр, но не обязательно носить офицерские погоны, чтобы уметь мыслить.

— Я никогда не говорил, что думать умеют только офицеры, — едва не возмутился Максуэлл. Келли сумел улыбнуться.

— Не все офицеры считают так, как вы, сэр. — Он посмотрел на карту. — Эту операцию следует планировать с конца. Начинайте с того, что вам требуется после захвата цели, затем возвращайтесь к методу подхода и проникновения на объект.

— Об этом потом. Расскажи мне прежде о долине реки, — попросил Максуэлл.

Пятьдесят часов, вспомнил Келли. Его перебросили на вертолете из Дананга на борт подводной лодки «Скейт», которая затем доставила в поразительно глубокое устье этой проклятой вонючей реки. Далее Келли двигался вверх по течению, держась за подводный скутер, работавший на электрических аккумуляторах. Не исключено, этот скутер все еще там, если только какой-нибудь рыбак не зацепил его своей леской. Келли оставался под водой, пока не кончился воздух в баллонах, он даже теперь помнил, как страшно было потерять способность прятаться под покрытой рябью поверхностью реки. Как страшно было подняться на поверхность, если даже слишком опасно было двигаться под водой и приходилось прятаться под водорослями у берега, наблюдая за транспортом на шоссе, проходящем рядом с рекой, слушая грохот зенитных батарей на вершинах холмов и думая о том, что сделают с ним снаряды 37-миллиметрового калибра, наткнись на него какой-нибудь северо-вьетнамский бойскаут и сообщи об этом отцу. И вот теперь этот адмирал спрашивал его, как лучше рискнуть жизнью других людей в том же самом месте, положившихся на него, как это сделала Пэм, полагая, что он знает, как нужно поступить. Эта внезапная мысль заставила бывшего главного боцмана похолодеть.

— Это опасное место, сэр. Я хочу сказать, что ваш сын тоже повидал там многое.

— Но не с твоей точки зрения, — напомнил Максуэлл. В этом он прав, согласился Келли. Младший Голландец забрался в надежное густое укрытие. И, ежечасно пользуясь своим радиопередатчиком, ожидал, что Змея придет и спасет его, а пока он лежал, сжимая сломанную ногу, страдая от мучительной боли и прислушиваясь к грохоту тех же самых зенитных батарей, которые сбили его А-6 и теперь молотили небо, стараясь воспрепятствовать другим самолетам взорвать мост, мимо которого пролетели его бомбы. Пятьдесят часов, вспомнил Келли, без отдыха и сна, только страх и желание выполнить задание, порученное ему.

— Сколько у нас времени, сэр?

— Мы не знаем этого. Честно говоря, я даже не уверен, что нам дадут добро. Когда у нас появится план, мы представим его. А когда его одобрят, мы соберем силы, подготовим их и проведем операцию.

— Метеорологические условия? Насколько они повлияют на ваши планы? — спросил Келли.

— Операция должна проводиться осенью — этой осенью — или, может быть, никогда.

— Вы говорите, что эти парни никогда не вернутся домой, если мы не спасем их?

— Никакой другой причины для северо-вьетнамцев построить лагерь так, как они это сделали, нет, — ответил Максуэлл.

— Адмирал, я — хороший коммандос, но всего лишь боцман. Вы не забыли этого?

— Джон, ты — единственный человек, который побывал рядом с этим местом. — Адмирал собрал аэрофотоснимки и карты и передал Келли новый комплект. — Ты трижды отказался от обучения на офицерских курсах. Мне хотелось бы знать почему, Джои.

— Хотите знать правду? Это означало возвращение обратно во Вьетнам. Я достаточно рисковал.

Максуэлл согласно кивнул, сожалея про себя о том, что его лучший источник информации, знавший ситуацию на месте, не получил достаточно высокого звания, соответствующего его опыту и знаниям, но он помнил также, как совершал боевые вылеты со старого авианосца «Энтерпрайз» вместе с летчиками-сержантами, и по крайней мере один из них демонстрировал смекалку, достаточную для командира воздушной группы. Он также знал, что лучшими пилотами вертолетов были, наверно, сержанты, произведенные в уоррент-офицеры после краткосрочных курсов, организованных армией в Форт-Паккере. Сейчас не время для высокомерия офицерской кают-компании.

— При подготовке к операции в Сонг-Тэй была допущена одна ошибка, — заметил Келли после недолгого молчания.

— Какая именно?

— Они, вероятно, перетренировались. После определенного периода подготовки дальнейшие занятия только ухудшают их готовность к выполнению задания. Надо выбрать подходящих людей, и максимум через две недели они будут готовы к операции. Более продолжительная подготовка приводит к тому, что они начинают беспокоиться, нервничать и теряют целеустремленность.

— Ты не первый, кто сообщил мне об этом, — согласился Максуэлл.

— Этим будут заниматься «тюлени»?

— Мы еще не приняли решения. Келли, я могу дать тебе две недели, пока мы занимаемся другими сторонами операции.

— Как мне связаться с вами, сэр?

Максуэлл положил на стол пропуск в Пентагон.

— Никаких телефонных звонков, никаких писем — все только при личной встрече.

Келли встал и следом за адмиралом направился к вертолету. Как только Максуэлл вышел из бункера, летная команда начала прогревать турбины своего Н-2 «Си Спрайт». Келли взял адмирала за руку в тот момент, когда ротор уже вращался.

— Операция в Сонг-Тэй была намеренно неудачной? Максуэлл замер на месте.

— Почему ты спрашиваешь об этом?

— Вы ответили на мой вопрос, адмирал, — кивнул Келли.

— Мы не уверены в этом, чиф. — Максуэлл опустил голову, проходя под вращающимся ротором к хвостовой части вертолета. Когда винтокрылая машина взлетела, он снова пожалел, что Келли отклонил приглашение поступить в школу подготовки офицеров. Этот молодой парень был умнее, чем он предполагал, и адмирал решил встретиться с его бывшим командиром, чтобы получить более полную информацию. Он также подумал о том, как отнесется Келли к официальному призыву на военную службу. Максуэллу было жаль терять доверие молодого парня — он может именно так подумать об этом, решил адмирал, когда «Си Спрайт» развернулся и направился на северо-восток, — но его ум и сердце были с теми двадцатью офицерами, которые находились в лагере «Сендер грин», и в первую очередь он думал о них. К тому же Келли надо отвлечься от личных неприятностей, утешил себя адмирал.

* * *

Келли следил за вертолетом, пока тот не исчез в утренней дымке, затем направился в мастерскую. Он ожидал, что сегодня в это время дня у него будут болеть все мышцы, зато ум окажется спокойным и готовым четко мыслить. Как ни странно, все оказалось наоборот. Упражнения в больнице привели к более благоприятным результатам, чем он рассчитывал. У него все еще не восстановилась выносливость, зато его плечо после начальной боли приняло огромную нагрузку на удивление спокойно. И теперь, когда обычное возбуждение после тяжелой нагрузки прошло, его охватил новый приступ эйфории. Келли полагал, что хорошее самочувствие сохранится у него весь день, но спать он ляжет пораньше, чтобы как следует отдохнуть перед очередным тяжелым испытанием. Завтра он возьмет часы и начнет тренироваться по-настоящему, засекая отрезки по времени. Адмирал дал ему две недели. Это примерно соответствовало времени, отведенному им самим себе для физической подготовки. Теперь пора приступать к другому.

Объекты военно-морского флота, какими бы ни были их размеры и назначение, все похожи один на другой. На них находится оборудование, необходимое всем, и одним из достоинств Бэттери-Айленда, была хорошо оснащенная мастерская. В течение шести лет тут находилась база спасательных судов, и, чтобы они могли безостановочно функционировать здесь, имелись станки, с помощью которых можно было ремонтировать и изготавливать вышедшие из строя детали машин. Набор станков и инструментов, находящихся в распоряжении Келли, был примерно равен ремонтному оборудованию эскадренного миноносца, да и закупили его таким же образом, механическая мастерская была просто выбрана из какого-то каталога ВМФ. Может быть, даже у ВВС существовала такая же система, подумал Келли. Он включил фрезерный станок фирмы «Саут Бенд» и принялся проверять различное оборудование, чтобы убедиться, что с его помощью он сделает то, что ему требовалось.

К фрезерному станку были приложены многочисленные ручные инструменты, измерительные приборы и выдвижные ящики, полные самых разных стальных заготовок, готовых для дальнейшей обработки и получения деталей, нужных оператору. Келли сел на табурет и начал обдумывать, что именно ему требуется, но затем решил прежде сделать нечто иное. Он снял свой «кольт» 45-го калибра с его места на стене, разрядил и разобрал, прежде чем снаружи и изнутри внимательно осмотреть затвор и ствол.

Мне понадобятся два комплекта всех деталей, сказал себе Келли. Но сначала следует изготовить первый комплект. Он вложил затвор в тиски, закрепил его и с помощью станка просверлил в его верхней части два маленьких отверстия. Станок «Саут Бенд» выполнил работу удивительно хорошо. Понадобилось повернуть колесо с четырьмя ручками меньше чем на одну десятую оборота, и крошечное сверло скользнуло сквозь оружейную сталь автоматического пистолета. Затем Келли повторил операцию, просверлив второе отверстие на расстоянии 1, 25 дюйма от первого. Нарезать внутреннюю резьбу в отверстиях метчиком оказалось ничуть не труднее, и он завершил операцию с помощью отвертки. На этом закончилась легкая часть дневного труда, которая позволила приобрести подзабытые за прошедший год навыки управления станком. Окончательный осмотр модифицированного затвора убедил Келли, что он ничего не повредил. Теперь предстояла гораздо более сложная работа.

У него не было ни времени, ни оборудования, чтобы проделать эту работу идеально. Келли достаточно хорошо владел сварочным аппаратом, но ему недоставало снаряжения, чтобы изготовить специальные детали для инструмента, который хотелось бы иметь. Чтобы сделать это, понадобилось бы обратиться в небольшую литейную мастерскую, рабочие которой могли догадаться, для чего он заказывает такие детали, а рисковать этим он не мог. Он утешил себя мыслью, что просто хорошего исполнения работы уже достаточно, а стремление к идеалу приносит одни неприятности и часто не стоит затраченных сил.

Прежде всего Келли нашел прочную стальную заготовку, похожую по форме на консервную банку, но меньшего диаметра и с более толстыми стенками. Он снова проверил отверстие и нарезал к нему резьбу, на этот раз в днище заготовки, прямо по оси «консервной банки», как он уже привык ее называть. Отверстие было диаметром 0, 6 дюйма, что он и проверил с помощью штангенциркуля. Затем он принялся за семь аналогичных заготовок, но уже поменьше диаметром. Каждую из них Келли обрезал на расстоянии три четверти дюйма от торцевой части, а потом уже проверил отверстия в их донышках. Эти новые отверстия имели диаметр 0, 24 дюйма, а сами заготовки в окончательном виде напоминали по форме маленькие стаканчики с дырками в донышках, или, скорее, крошечные цветочные горшочки с прямыми стенками, с улыбкой подумал он. Каждая из них представляла собой «дефлектор». Он попытался опустить дефлекторы внутрь «банки», но они оказались слишком большого размера. Это вызвало у Келли недовольное ворчание на самого себя. Пришлось обработать каждый дефлектор на шлифовальном станке. Когда он покончил с этой работой, каждый из дефлекторов сиял поверхностью одинакового диаметра — ровно на один миллиметр меньше внутреннего диаметра «консервной банки». Продолжительная операция заняла у него пятьдесят минут, и все это время он, не переставая, бранил себя. Прежде чем опустить готовые детали внутрь «банки», он вознаградил себя холодной кока-колой. Все дефлекторы послушно встали на место — достаточно плотно, чтобы не греметь о стенки, и в то же время достаточно свободно, чтобы выскользнуть обратно после одного-двух встряхиваний. Отлично. Он выбил дефлекторы наружу и принялся за изготовление крышки для «консервной банки», на которой тоже нужно было нарезать резьбу. Закончив работу, Келли сначала завернул на место крышку, не вкладывая дефлекторы внутрь, затем отвинтил ее, вложил их снова и поставил на место крышку, поздравив себя с тем, что все детали плотно прилегают одна к другой. И лишь теперь он сообразил, что не просверлил отверстие в центре крышки. Эту работу он опять выполнил на фрезерном станке. Диаметр нового отверстия был всего лишь 0, 23 дюйма, но после сборки его взгляд легко проник через внутренние отверстия сквозь весь глушитель. По крайней мере, подумал Келли, я сумел просверлить все отверстия точно, без малейших ошибок.

Теперь наступила очередь самой важной операции. Келли не торопился, подготовил станок, проверив установку не меньше пяти раз, прежде чем проделал последнюю нарезку, один раз потянув за рычаг — причем затаив при этом дыхание. Ему доводилось несколько раз наблюдать за подобной операцией, но еще ни разу не приходилось делать ее самому, и хотя он умел обращаться с инструментами, все-таки оставался отставным боцманом, а не слесарем-механиком. Закончив работу, он вынул ствол из тисков и собрал пистолет. Затем Келли направился на берег с пистолетом и коробкой винтовочных патронов 22-го калибра.

На Келли никогда не производил особого впечатления большой и тяжелый автоматический «кольт», но патроны 45-го калибра сто-, или намного дороже, чем патроны бокового боя 22-го калибра, поэтому в прошлом году он купил комплект принадлежностей, с помощью которых превращал — после нескольких несложных операций — «кольт» 45-го калибра в пистолет 22-го, что позволяло ему пользоваться малокалиберными патронами. Он бросил пустую банку из-под кока-колы футов на пятнадцать от себя, затем зарядил пистолет. На этот раз он не пользовался защитными наушниками. Келли стоял, как всегда перед стрельбой — опустив расслабленные руки, потом быстро вытянул их вперед, сжимая пистолет и полуприсев, и тут он понял, что глушитель, навинченный на конец ствола, закрывает мушку. Это создавало немалую проблему. Он снова опустил пистолет, затем поднял его и нажал на спусковой крючок, не видя цели. Результат можно было предсказать заранее — пуля не попала в консервную банку. Это была плохая новость. А хорошей новостью было то, что глушитель функционировал превосходно. Часто ошибочно представляемый звукорежиссерами кино и телевидения как почти музыкальный «зинг!», при хорошем глушителе звук выстрела больше напоминает шуршание металлической щетки, проведенной по деревянной доске. Газы от порохового заряда внутри патрона остаются в дефлекторах, когда пуля проходит через отверстия, практически перекрывая их и заставляя газы расширяться внутри глушителя. С пятью внутренними дефлекторами — наружная крышка играла роль шестого — звук выстрела превращался в негромкий шепот.

Все это хорошо, подумал Келли, но, если ты не попал в цель, противник услышит, наверно, более громкий металлический щелчок отброшенного назад и затем возвращенного пружиной вперед затвора, а этот звук невозможно принять за что-то безобидное. То, что он не попал в банку из-под кока-колы на расстоянии пятнадцати футов, служило плохой рекомендацией его искусству стрелка. Человеческая голова больше банки, разумеется, но цель внутри головы, попадание в которую смертельно, мало отличается от банки по своим размерам. Келли расслабился и выстрелил снова, поднимая пистолет вверх по плавной и стремительной дуге. На этот раз он нажал на спусковой крючок в тот момент, когда глушитель начал закрывать цель. Теперь в некотором смысле получилось лучше. Банка упала с дыркой диаметром 0, 22 дюйма неподалеку от дна. Меткость оставляла желать лучшего. Однако следующий выстрел вызвал у Келли удовлетворенную улыбку — пуля попала в центр банки. Келли вынул обойму из пистолета, зарядил ее пятью патронами, снаряженными разрывными пулями с полостью в головной части, и через минуту банку уже больше нельзя было использовать в качестве цели — в ней зияло семь отверстий, причем шесть группировались в центре.

— Еще не разучился стрелять, мальчик Джонни, — проговорил вслух Келли, ставя пистолет на предохранитель. Но стрельба велась при дневном свете, в неподвижную ярко-красную банку, и он понимал это. Он вернулся в мастерскую и разобрал пистолет. Глушитель выдержал все восемь выстрелов, ничуть не пострадав, но тем не менее Келли почистил его, смазав внутренние части тонким слоем ружейного масла. Еще вот что, подумал он, и, обмакнув маленькую кисточку в эмалевую краску, провел прямую белую линию по верхней части затвора. Затем он посмотрел на часы. Два пополудни. Келли позволил себе немного поесть, прежде чем приступить к вечерним упражнениям.

* * *

— Ух ты, как много!

— Ты что, недоволен? — бросил Таккер. — В чем дело? Или тебе не справиться с распространением?

— Генри, я сумею распространить все, что ты достанешь, — ответил Пиаджи, крайне раздраженный высокомерием Таккера, а потом задумавшийся над тем, что может последовать дальше.

— Но ведь нам придется провести здесь три дня! — в свою очередь заныл Эдди Морелло.

— Не хочешь оставлять на такой долгий срок жену? — ухмыльнулся Таккер, глядя на Эдди. Он уже решил, что следующим будет он. К тому же у Эдди отсутствовало чувство юмора. Он побагровел от ярости.

— Послушай, Генри...

— А ну-ка успокойтесь все. — Пиаджи оторвал взгляд от восьми килограммов героина на столе и повернулся к Таккеру. — Мне хотелось бы знать, откуда ты получаешь товар.

— Не сомневаюсь. Тони, но мы уже говорили об этом. Ты справишься с распространением?

— Важно помнить. Генри, что, когда начинаешь заниматься таким делом, трудно остановиться. Люди полагаются на тебя, вроде как в том анекдоте — что ты скажешь медведю, когда у тебя кончатся пирожные, понимаешь? — Пиаджи уже начал думать. У него были контакты в Филадельфии и в Нью-Йорке — молодые парни вроде него самого, которым надоело работать на старых мафиози со старомодными правилами. Денежный потенциал здесь был потрясающим. Генри получил доступ — к чему? — подумал он. От начали работать вместе всего два месяца назад, с двумя килограммами героина, который после произведенного анализа по своему качеству оказался настолько чистым, что его можно было сравнить только с лучшим «сицилийским белым», зато его цена при доставке была вдвое ниже. И все проблемы, связанные с доставкой, брал на себя Генри, а не он, отчего сделка становилась вдвойне привлекательной. Наконец, то, как была организована безопасность, произвело на Пиаджи самое благоприятное впечатление. Генри был вовсе не тупицей, не каким-нибудь там выскочкой с массой идей и безо всяких мозгов. Он оказался, по сути дела, бизнесменом, спокойным и профессиональным, человеком, способным стать надежным союзником и партнером, считал теперь Пиаджи.

— Мой канал снабжения очень надежен. Позволь мне заботиться об этом, пайзан.

— О'кей, — кивнул Пиаджи. — Но у меня возникла проблема, Генри. Понадобится время, чтобы собрать наличные для оплаты такой большой партии. Тебе следовало бы предупредить меня заранее, приятель.

Таккер позволил себе усмехнуться.

— Мне не хотелось отпугнуть тебя, Энтони.

— Моего слова относительно денег тебе достаточно? Кивок и пристальный взгляд.

— Конечно. Я знаю, что ты серьезный парень. — Это был умный шаг. Пиаджи не откажется от возможности установить для своих партнеров надежный канал снабжения — в конечном счете деньги были слишком большие. Анджело Ворано, возможно, не понял этого, но он исполнил свое предназначение — связал Таккера с Пиаджи, и этого было достаточно. К тому же сейчас Анджело превратился в крабовое дерьмо.

— Это чистый товар, такого же качества, как и раньше? — спросил Морелло, вызвав раздражение у обоих.

— Послушай, Эдди, неужели, доверяя нам с деньгами, он станет обманывать нас на товаре? — ответил резко Пиаджи.

— Господа, позвольте мне объяснить вам, как обстоят дела, ладно? У меня отличный канал снабжения товаром самого высокого качества. Откуда я его получаю и как — это мое дело. У меня даже есть район, где мне не хотелось бы видеть вас, но до сих пор мы еще там не сталкивались лбами, и давайте оставим все, как было. — Оба итальянца кивнули. Таккер видел, что Эдди сделал это, ничего не понимая, с глупым выражением лица, а вот Тони — с пониманием и уважением.

— Тебе нужно, чтобы кто-то распространял твой товар, — также по-деловому заговорил Пиаджи. — Мы займемся этим. У тебя есть собственная территория, и мы уважаем твое право на нее.

Наступило время для следующего шага.

— Я добился этого, потому что не допускал глупостей. После сегодняшнего дня вы, ребята, больше не будете связаны с этим этапом дела.

— Что ты имеешь в виду?

— Я хочу сказать — больше не будет поездок на катере. Это значит, что вы больше не будете прикасаться к товару.

Пиаджи улыбнулся. Он занимался этим уже четыре раза, и прелесть новизны потускнела для него.

— Со своей стороны я не буду спорить. Если хочешь, мои люди будут принимать товар когда угодно.

— Мы разделяем товар и деньги. Будем вести дело, как настоящий бизнес, — сказал Таккер. — Нечто вроде кредитования.

— Но сначала мы получаем товар.

— Не возражаю. Тони. Только ты подбери надежных людей, ладно? Весь смысл в том, что вы и я будем как можно дальше от товара.

— Людей могут арестовать, а они раскалываются, — напомнил Морелло. Он чувствовал, что его не принимают во внимание, что разговор ведется без него, но оказался недостаточно сообразительным, чтобы понять значение этого.

— Только не мои, — бесстрастно произнес Таккер. — Мои люди знают, что за этим последует.

— Значит, это был ты, верно? — спросил Пиаджи, связав недавнее событие с Таккером. Тот кивнул. — Мне нравится твой стиль, Генри. Только в следующий раз постарайся быть поосторожней, ладно?

— Я потратил на эту операцию два года. Она обошлась мне в большие деньги, и я хочу, чтобы она продолжалась как можно дольше. Вот почему я рискую ничуть не больше, чем это вызывается необходимостью. Итак, когда ты заплатишь мне за эту партию?

— Я принес с собой ровно сотню косых. — Тони махнул рукой в сторону рюкзака на палубе. Эта маленькая операция стала расти с удивительной быстротой, однако первые три партии были проданы за высокую цену, и Таккер, подумал Пиаджи, — это человек, которому можно доверять, насколько можно кому-нибудь доверять в таком деле. Однако, решил он, попытка обмана уже произошла бы, если бы этого хотел Таккер, а такой огромный объем поставок слишком велик для парня, руководящего подобным каналом. — Это для тебя. Генри. Похоже, мы должны тебе еще.., пятьсот тысяч? Мне понадобится время, скажем неделя. Извини, приятель, но ты меня прямо-таки потряс. Требуется время, чтобы собрать такое количество наличных, понимаешь?

— Будем считать четыре сотни. Тони. Не имеет смысла прижимать своих друзей в первый же раз. Давай сделаем так, чтобы между нами восторжествовала добрая воля, а?

— Специальное начальное предложение? — Пиаджи засмеялся и бросил Генри банку пива. — Не иначе, у тебя в жилах итальянская кровь, дружище. О'кей, мы сделаем так, как ты хочешь. Насколько хорош твой канал поставок. Генри? — Пиаджи знал, что не должен задавать такого вопроса.

— А теперь за работу. — Таккер разрезал первый пластиковый пакет и высыпал его содержимое в чан из нержавеющей стали, где производилось смешивание, довольный тем, что больше ему не придется заниматься подобной черной работой. Седьмой этап в его плане маркетинга был завершен. Отныне он поручит другим это кухонное занятие, сначала, разумеется, под его наблюдением, но с сегодняшнего дня Генри Таккер будет действовать как администратор, которым он стал. Смешивая в чане чистый героин с инертным наполнителем, он поздравил себя с проявленным им здравым смыслом. Он начал бизнес именно так, как надлежало, рисковал, но только когда это было необходимо, создавал свою организацию с самого основания, сам занимался делами, пачкал свои руки. Может быть, предки Пиаджи начинали точно так же, подумал он. Сам Тони забыл об этом, наверно, как забыл и о связанных с этим осложнениях. Но это уже было не его, Таккера, проблемой.

* * *

— Послушайте, полковник, я был всего лишь адъютантом, понимаете? Сколько раз должен я повторять вам это? Я занимался тем же, чем занимаются адьютанты ваших генералов, всякими глупостями.

— Тогда зачем соглашаться на такую должность? — Как печально, подумал полковник Николай Евгеньевич Гришанов, что человеку приходится проходить через это, но полковник Закариас не был человеком. Он был врагом, несколько неохотно напомнил себе русский, и ему нужно было, чтобы американец снова заговорил.

— Разве не так обстоят дела в ваших ВВС? Вас замечает генерал, и вы получаете звание за званием гораздо быстрее. — Американец сделал паузу. — Кроме того, я писал речи. — Уж это признание не причинит ему никаких неприятностей, правда?

— У нас в ВВС этим занимается заместитель по политчасти, — отмахнулся от столь легкомысленного заявления Гришанов.

Это была их шестая встреча. Гришанов был единственным советским офицером, которому разрешили беседовать с этими американцами. Вьетнамцы разыгрывали свои карты очень осторожно. Этих карт было двадцать — все одинаковые и все такие разные. В досье Закариаса говорилось, что он не только летчик-истребитель, но и сотрудник военной разведки. За свою более чем двадцатилетнюю карьеру он изучал системы противовоздушной обороны, получил степень бакалавра в Беркли. В досье находилась даже недавно полученная копия его диссертации: «Аспекты распространения и рассеивания микроволн над пересеченной местностью», снятая в университетском архиве какой-то доброй душой, одним из трех неизвестных, внесших свой вклад в его знакомство с жизнью полковника Закариаса. Эту диссертацию следовало сразу после завершения немедленно засекретить, как это сделали бы в Советском Союзе, знал Гришанов. Это было очень глубокое исследование того, что происходит с энергией низкочастотного поискового радиолокатора и как, между прочим, следует самолету использовать горы и холмы, чтобы укрыться от него. Три года спустя, завершив службу в эскадрилье истребителей, Закариас был направлен на военно-воздушную базу Оффут, рядом с Омахой, штат Небраска. Там он служил в группе планирования стратегической авиации и, применяя свои теоретические знания физики к практическому миру стратегической ядерной войны, разрабатывал маршруты, которые позволят американским бомбардировщикам В-52 проникнуть сквозь линию советской противовоздушной обороны.

Гришанов не мог заставить себя ненавидеть этого человека. Он сам был летчиком-истребителем, еще недавно командовал авиационным полком в системе ПВО страны. Уже получив новое назначение, он неожиданно был послан сюда выполнять задачи, прямо противоположные тем, которыми занимался Закариас. В случае войны задачей Гришанова было не дать американским бомбардировщикам опустошить его страну, а в мирное время он участвовал в разработке методов, препятствующих их проникновению в советское воздушное пространство. Это обстоятельство делало его задание во Вьетнаме одновременно сложным и необходимым. Он не был офицером КГБ, ненавидел этих маленьких коричневых варваров, в стране которых находился, и не получал никакого удовольствия от человеческих мучений — сбивать самолеты — другое дело, — даже если это были американцы, замышлявшие уничтожение его родины. Но те люди, которые умели получать информацию, не знали, как анализировать ее, не имели даже представления о том, какие вопросы нужно задавать. Вопросы можно было бы записать, но это не приносило желаемого результата — нужно видеть глаза человека, когда тот отвечает на твои вопросы. Человек, способный составлять столь хитроумные планы, несомненно способен лгать с такой убежденностью и правдоподобием, что сумеет обмануть почти кого угодно.

Гришанову не нравилось то, что он видел перед собой. Американец оказался искусным и бесстрашным человеком, одним из специалистов по уничтожению ракетных установок «земля — воздух». Американцы называли таких летчиков «дикими ласками» — по имени свирепых маленьких хищников, способных преследовать добычу даже в глубоких норах. Этот военнопленный совершил восемьдесят девять таких боевых вылетов, если вьетнамцы сумели собрать обломки именно его самолета, — подобно русским, американцы любили делать отметки о своих боевых успехах на борту — и был именно тем человеком, с которым Гришанову нужно было поговорить. Возможно, это послужит уроком, о котором он напишет, подумал, русский офицер. Подобная гордость за свои достижения приводила к тому, что враги узнавали, кого они захватили в плен и многое из того, что было ему известно. Но так любили поступать летчики-истребители, и сам Гришанов вряд ли согласился бы скрывать свои подвиги в борьбе с врагами его страны. Русский, кроме того, старался убедить себя в том, что хочет уберечь сидящего напротив него за столом человека от пыток. Закариас, по-видимому, убил немало вьетнамцев — и не простых крестьян, а квалифицированных, подготовленных русскими специалистами ракетчиков, и потому правительство этой страны захочет наказать его за это. Но это не интересовало Гришанова, и он не хотел допустить, чтобы политические соображения мешали его профессиональным интересам. Американский офицер, с которым он разговаривал, был знаком с самыми секретными научными и, без сомнения, сложными аспектами национальной обороны. Ему было поручено составить планы нападения сотен самолетов с высококвалифицированными экипажами на борту. То, как мыслят эти специалисты, какова их тактическая доктрина, не менее важно, чем их планы. Что касается самого Гришанова, то он считал, что американцы могут убивать столько желтых ублюдков, сколько им хочется. Эти мерзкие маленькие фашисты так же мало разбираются в политической философии его страны, как каннибалы в искусном приготовлении пищи.

— Полковник, мне известно про вас гораздо больше, чем вы думаете, — терпеливо произнес Гришанов. Он положил недавно прибывший документ на стол. — Вчера вечером я прочитал вот это. Блестящая работа.

Глаза русского офицера не отрывались от лица американского полковника. Реакция американца была поразительной. Несмотря на то что сам он занимался чем-то вроде разведывательной работы, ему и в голову не приходило, что кто-то во Вьетнаме может передать запрос в Москву, откуда заставят американцев отыскать что-то подобное. Лицо его выражало недоумение. Каким образом они сумели узнать о нем так много? Как им удалось заглянуть так далеко в его прошлое? Кто вообще на это способен? Неужели кто-то может оказаться настолько проницательным, настолько высоким профессионалом? Ведь вьетнамцы такие дураки!

Как и многие русские офицеры, Гришанов проявлял серьезный и глубокий интерес к военной истории. Находясь на боевом дежурстве в полковом помещении, он читал множество секретных документов. Из одного он узнал, как в Люфтваффе допрашивали захваченных в плен летчиков союзников, и навсегда запомнил это. Подобный метод он попытается применить здесь. Тогда как меры физического воздействия только укрепляют дух американца, его вот так может невероятно потрясти простая пачка бумаг. У каждого есть свои сильные стороны и свои слабости. Только человек, наделенный высоким интеллектом, способен различить их.

— Как случилось, что ваша диссертация не была засекречена? — спросил Гришанов, закуривая сигарету.

— Это всего лишь теоретическая физика. — Закариас пожал худыми плечами, приходя в себя и пытаясь скрыть охватившее его отчаяние. — Наибольший интерес проявила телефонная компания.

Гришанов постучал по диссертации указательным пальцем.

— Так вот, послушайте. Я вчера вечером узнал из вашей диссертации немало нового. Предсказание ложных эхо по данным топографических карт, математическое моделирование мертвых зон! Таким образом можно спланировать путь сближения с целью, прокладывать курс от одной точки к другой. Блестяще! Скажите, а что это за место — Беркли?

— Просто университет, в калифорнийском стиле, — ответил Закариас, прежде чем успел спохватиться, что говорит с этим русским полковником. Он не должен говорить. Его подготовили таким образом, чтобы он не разговаривал с противником. Его подготовили к тому, чего ожидать и что он может делать, не выдавая себя, научили уклоняться от ответов и маневрировать. Но ничего подобного эта подготовка не предусматривала. Боже милосердный, как он устал, как напуган, как ему надоело соблюдать правила поведения, которые не имеют теперь никакого значения.

— Я плохо знаю вашу страну — за исключением профессиональных аспектов, разумеется. Скажите, там один регион значительно отличается от другого? Вы родом из Юты. Что это за место?

— Меня зовут Робин Дж. Закариас. Я — полковник... Гришанов поднял руки.

— Прошу вас, полковник. Я все это знаю. Я также знаю не только дату вашего рождения, но и место. Недалеко от Солт-Лейк-Сити нет никаких баз ваших ВВС. Все это я знаю по картам. Мне, по-видимому, никогда не удастся побывать в этом регионе — в любом регионе вашей страны. Скажите, этот район Беркли в Калифорнии, он весь зеленый, правда? Мне говорили даже, что там выращивают виноград на вино. Но мне ничего не известно о Юте. Там ведь есть большое озеро, которое называют Соленым, правда? Оно действительно соленое?

— Да, поэтому и...

— Но как оно может быть соленым? Океан находится в тысяче километров, и озеро отделено от него горами, верно? — Он не стал ждать ответа американца. — Я хорошо знаком с Каспийским морем. Одно время служил там. Оно не соленое. А ваше озеро соленое? Как странно. — Он погасил окурок.

Голова американца чуть дернулась вверх.

— Не знаю, я не геолог. Думаю, это осталось от первобытных времен.

— Пожалуй. Но ведь там есть и горы?

— Горный хребет Уосатч-Маунтинз, — подтвердил Закариас, качнув головой подобно пьяному.

Нужно отдать должное вьетнамцам, подумал Гришанов, они кормят своих пленников пищей, которую даже свинья станет есть только от голода. Интересно, мелькнула у него мысль, это намеренная и обдуманная система или чисто случайное следствие простого варварства? Даже политических заключенных в Гулаге кормят лучше. Пищевой рацион военнопленных американцев снизил их сопротивляемость болезням, довел их до такого состояния, что любая попытка побега будет обречена на неудачу — недостанет выносливости. Вроде того, что делали фашисты с советскими военнопленными. Впрочем, каким бы отвратительным это ни казалось, Гришанову это было на руку. Сопротивляемость, физическая и умственная, требует сил, и легко заметить, как быстро теряют силы американские офицеры за бесконечные часы допросов, как гаснет их мужество, по мере того как физические потребности отнимают силы от запаса психологической решимости. Он учился, как делать это. Такой процесс требовал много времени, но и доставлял удовольствие, ведь Гришанов учился копаться в мозгах людей, мало отличающихся от него самого.

— Там хорошо кататься на лыжах? У Закариаса моргнули глаза, словно вопрос выхватил его из другого места и времени.

— Да, хорошо.

— Вот этим никогда не удастся насладиться здесь. Я люблю кататься на лыжах по равнине, чтобы поддерживать форму да и отвлечься. Раньше у меня были клееные деревянные лыжи, но в последнем полку, которым я командовал, мой техник изготовил мне стальные лыжи — из листовой обшивки самолета.

— Стальной обшивки?

— Да, из листа нержавеющей стали. Это тяжелее алюминия, но сталь обладает большей гибкостью. Мне они очень нравятся. Он взял лист от панели крыла нашего нового перехватчика, проект Е-266.

— Что это за проект? — Закариас ничего не знал о новом МиГ-25.

— У вас его называют «Фоксбэт». У него исключительная скорость, он предназначен для перехвата ваших бомбардировщиков Б-70.

— Но ведь мы отказались от этого проекта, — возразил Закариас.

— Да, я знаю. Но в результате вашего проекта я получил удивительно скоростной истребитель. После возвращения домой я буду командовать первым полком, на вооружение которого поступят такие истребители.

— Истребители из стали? Почему?

— У них сопротивляемость аэродинамическому нагреву значительно лучше, чем у самолетов, сделанных из алюминия, — объяснил Гришанов. — А из списанных листов обшивки получаются хорошие лыжи. — Закариас теперь совсем запутался. — Итак, как вы думаете, справятся мои стальные истребители с вашими алюминиевыми бомбардировщиками?

— Пожалуй, это зависит от... — начал Закариас и тут же замолчал. Его глаза смотрели через стол сначала с замешательством от того, что он едва не проговорился, затем они наполнились решимостью.

Я слишком поторопился, разочарованно подумал Гришанов. Он подтолкнул американца чуть раньше, чем следовало. Да, в мужестве ему не откажешь. У него достаточно мужества, чтобы привести свою «дикую ласку» в «деловую часть» — так американцы пользовались этой фразой — больше восьмидесяти раз. Он сможет сопротивляться длительное время. Но времени у Гришанова было вдосталь.

Глава 12 Подготовительные шаги

«Фольксваген» 63-го года, небольшой пробег, радиальные шины, в отличном состоянии...

Келли опустил десятицентовую монету в телефон-автомат и набрал номер. На улице был пылающе жаркий субботний день, температура и влажность поднимались, соревнуясь друг с другом и стремясь достигнуть трехзначной величины. Келли проклял свою глупость. Некоторые вещи были настолько очевидны, что ты не видишь их, пока не разобьешь о них нос и не потечет кровь.

— Алло? Я звоню по поводу объявления насчет автомобиля... Совершенно верно, — произнес Келли. — Прямо сейчас, если вы не возражаете... О'кей, скажем, через пятнадцать минут. Отлично, спасибо, мадам. Сейчас приеду. До свиданья. — Он повесил трубку. По крайней мере что-то получилось как надо. По лицу Келли, стоящего внутри телефонной будки, пробежала тень недовольства. «Спрингер» был пришвартован к гостевому причалу одного из яхт-клубов на реке Потомак. Ему нужно было купить автомобиль, но как добраться до места, где этот автомобиль находится? Если поехать туда на своей машине и вернуться на купленной, что делать со своей, на которой он приедет? Все складывалось так забавно, что Келли начал посмеиваться над самим собой. И тут вмешалась судьба — мимо ворот яхт-клуба проезжало пустое такси, что позволило ему сдержать обещание, данное старой даме.

— Квартал 4500, Эссекс-авеню, — сказал он таксисту.

— А где это, приятель?

— В Бетесде.

— Придется заплатить дополнительно, приятель, — заметил таксист, направляясь на север.

Келли передал ему десятидолларовую банкноту.

— Получишь еще одну, если доставишь меня туда за пятнадцать минут.

— Вопросов нет, — отозвался таксист, и ускорение опрокинуло Келли на спинку сиденья. Почти весь путь проходил не по Висконсин-авеню. У красного сигнала светофора таксист нашел на карте Эссекс-авеню и за двадцать секунд до конца пятнадцатиминутного срока сумел получить вторую десятку.

Это был зажиточный жилой район, и он без особого труда нашел нужный дом. Перед ним стоял «фольксваген», выкрашенный в ужасный ярко-желтый цвет. То тут, то там под краской проглядывала ржавчина. Трудно было придумать что-то, что устраивало бы Келли больше этого «жука». Он взбежал по четырем деревянным ступенькам и постучал в дверь.

— Кто там? — В дверях появилось лицо, точно соответствующее голосу. Старушка была маленькой и хрупкой, лет восьмидесяти, но ее проницательные зеленые глаза, увеличенные толстыми линзами очков, давали представление о том, какой была в молодости их хозяйка. В ее седых волосах все еще проглядывали желтые пряди.

— Миссис Бойд? Я только что звонил вам насчет машины.

— Как вас зовут?

— Билл Мерфи, мадам, — добродушно улыбнулся Келли. — Ужасно жарко, не правда ли?

— Ужасно, — согласилась она. — Подождите минутку. — Глория Бойд скрылась за дверями и через мгновение вернулась с ключами от машины. Келли взял ее под руку, чтобы помочь спуститься по ступенькам.

— Спасибо, молодой человек.

— Только рад помочь, мадам, — галантно ответил Келли.

— Мы купили машину для моей внучки. Когда она уехала в колледж, машиной пользовался Кен, — сказала старушка, полагая, что Келли знает о Кене.

— Извините?

— Это был мой муж, — произнесла Глория не обернувшись. — Он умер месяц назад.

— Мне очень жаль, мадам.

— Он долго болел, — заметила женщина, все еще не оправившаяся от боли утраты, но уже примирившаяся с ней. Она передала ему ключи. — Вот, осмотрите машину.

Келли отпер дверцу. Внутри машина выглядела, как и полагается автомобилю, которым пользовалась студентка колледжа, а затем пожилой человек. Сиденья были изрядно потерты, а на одном виднелся длинный разрез, сделанный, наверно, ящиком с одеждой или книгами. Он повернул ключ в замке зажигания, и двигатель сразу заработал. Даже топливный бак был полон. Объявление не обманывало насчет небольшого пробега — на одометре значились всего 52 тысячи миль. Келли попросил разрешения объехать вокруг квартала. Двигатель и вся остальная механика в хорошем состоянии, решил он, возвращаясь к стоящей на тротуаре старушке.

— Откуда взялось столько ржавчины? — спросил он, отдавая ей ключи.

— Внучка училась в Чикаго, в Северо-западном университете, а там такой ужасный снег и вся эта соль.

— Это хороший университет. Разрешите, я отведу вас обратно. — Келли снова взял ее под руку и повел назад в дом. Внутри стоял запах жилища стариков — в воздухе слишком много пыли, убирать которую не хватает сил, и пахнет несвежей пищей, потому что она все еще готовила для двоих, а не для нее одной.

— Хотите чего-нибудь выпить?

— Да, мадам, спасибо. Было бы неплохо выпить стакан воды. — Келли огляделся вокруг, пока она ходила на кухню. На стене была фотография мужчины в мундире с высоким воротом и поясом военного образца, держащего под руку молодую женщину в очень узком, почти цилиндрическом, белом свадебном платье. Остальные фотографии иллюстрировали семейную жизнь Кеннета и Глории Бойд. Две дочери и сын, поездка на океанское побережье, старый автомобиль, внуки — все принадлежности, заслуженные полнокровной и полезной жизнью.

— Вот, пожалуйста. — Старушка передала ему стакан.

— Спасибо. Чем занимался ваш муж?

— Он служил в министерстве торговли на протяжении сорока двух лет. Мы собирались переехать во Флориду, но он заболел, так что теперь я уезжаю одна. Моя сестра живет в Форт-Пиерсе, она тоже вдова, ее муж был полицейским... — Голос женщины становился все тише, и в этот момент в комнату вошел кот, заинтересовавшийся новым посетителем. Это, казалось, придало миссис Бойд новые силы. — Я уезжаю туда на будущей неделе. Дом уже продан, в следующий четверг нужно оставить его. Я продала его приятному молодому врачу.

— Надеюсь, вам понравится во Флориде, мадам. Сколько вы хотите за свою машину?

— Я больше не могу управлять автомобилем из-за глаз — у меня катаракта. Если мне нужно поехать куда-нибудь, меня возят. Мой внук говорит, что машина стоит полторы тысячи долларов.

Ваш внук, должно быть, адвокат — лишь они бывают такими жадными, подумал Келли.

— Как относительно тысячи двухсот? Я заплачу наличными.

— Наличными? — У нее в глазах снова заиграли чертики.

— Да, мадам.

— Тогда забирайте автомобиль. — Она протянула ему руку, и Келли осторожно пожал ее.

— У вас есть документы на машину? — Келли почувствовал себя неловко из-за того, что ей снова пришлось вставать, на этот раз подниматься на второй этаж, медленно, держась рукой за перила, пока он доставал бумажник и отсчитывал двенадцать новеньких хрустящих банкнот.

На всю процедуру должно было уйти минут десять, но вместо этого он потратил тридцать. Келли уже проверил, как нужно осуществлять передачу автомобиля в собственность другому лицу, и к тому же он не собирался делать это в полном объеме. Страховые документы находились в том же конверте, где и технический паспорт, выписанный на имя Кеннета Бойда. Келли пообещал оформить паспорт на свое имя и заменить, разумеется, номерные знаки. Оказалось, однако, что такое количество наличных денег заставляет миссис Бойд нервничать, так что он помог ей заполнить бланк депозита и затем отвез старую леди в банк, где она опустила деньги в прорезь ночного сейфа. После этого Келли остановился у супермаркета, где, прежде чем доставить миссис Бойд домой и помочь ей подняться на крыльцо, купил молоко и консервы для кота.

— Спасибо за автомобиль, миссис Бойд, — сказал он, расставаясь со старушкой.

— Для чего он вам нужен?

— Для деловых поездок, — улыбнулся Келли и уехал.

Этим же вечером, без четверти девять, два автомобиля остановились на площадке обслуживания рядом с шоссе 95. Впереди ехал «додж-дарт», а за ним красный «плимут». На расстоянии один от другого футов пятьдесят они выбрали полупустую стоянку к северу от Мэриленд-Хауса, места для отдыха у шоссе Джона Ф. Кеннеди. Здесь предлагалось полное обслуживание — от ресторана до заправочной станции, где продавали бензин и автомобильные масла. Помимо пищи, в ресторане подавали хороший кофе, но, что вполне понятно, здесь не было ничего спиртного. «Додж» сделал несколько поворотов на площадке для стоянки автомобилей и наконец остановился на расстоянии трех интервалов от белого «олдсмобиля» с номерами Пенсильвании и коричневой виниловой крышей. «Плимут» занял место в следующем ряду. Из него вышла женщина и мимо «олдсмобиля» направилась к кирпичному зданию ресторана.

— Привет, бэби, — окликнул ее мужчина. Женщина остановилась и сделала несколько шагов к автомобилю с коричневой виниловой крышей. Мужчина был белым, с длинными, аккуратно причесанными черными волосами и в белой рубашке с расстегнутым воротом.

— Меня послал Генри, — сказала она.

— Я знаю. — Он протянул руку и коснулся ее лица. Она не сопротивлялась. Мужчина обернулся, посмотрел по сторонам, и затем его рука скользнула ниже. — Ты привезла, что мне нужно, бэби?

— Да, — улыбнулась она. Это была натянутая, неловкая улыбка, испуганная, но не смущенная. Вот уже несколько месяцев, как Дорис разучилась смущаться.

— Красивые титьки, — заметил мужчина без всяких эмоций в голосе. — Иди принеси.

Дорис вернулась к своему автомобилю, словно забыла что-то. Из машины она достала большую сумку, почти маленький рюкзак. Когда она проходила мимо «олдсмобиля», мужчина протянул руку и взял его. Затем Дорис направилась к зданию ресторана и через минуту вернулась с банкой содовой, глядя на «плимут» в надежде, что все сделала правильно. У «олдсмобиля» заработал двигатель, и мужчина послал ей воздушный поцелуй, на который она ответила вымученной улыбкой.

— Прошло достаточно просто, — заметил Генри Таккер, с пятидесяти ярдов наблюдавший эту сцену из открытого кафе по другую сторону ресторана.

— Хороший товар? — спросил у Тони Пиаджи другой мужчина. Все трое сидели за одним столом, «наслаждаясь» знойным вечером, тогда как большинство других посетителей находились внутри, где было прохладно благодаря кондиционеру.

— Высший сорт. Точно такой же, как и тот, что мы передали тебе две недели назад. Та же партия и все остальное, — заверил его Пиаджи.

— А если «мула» застукают? — спросил человек из Филадельфии.

— Она не скажет ни слова, — уверенно заявил Таккер. — Все они были свидетелями того, что случается с непослушными девушками. — На их глазах из «плимута» вылез мужчина, подошел к «доджу» и сел на место водителя.

— Молодчина, — произнес Рик, обращаясь к Дорис.

— А сейчас мы можем ехать? — спросила его женщина, дрожа от нервного напряжения, и сделала глоток из банки содовой.

— Конечно, бэби. Я знаю, что ты хочешь. — Рик улыбнулся и включил мотор. — А теперь, милая, покажи мне что-нибудь.

— Вокруг люди, — сказала девушка.

— Ну и что?

Не говоря больше ни слова, Дорис расстегнула рубашку — это была мужская рубашка, — оставив ее засунутой внутрь потрепанных шортов. Рик протянул руку и улыбнулся, поворачивая руль левой рукой. Все могло быть гораздо хуже, подумала Дорис, прикрыв глаза и представив, что это не она, а кто-то другой, в каком-то ином месте, думая, сколько еще пройдет времени, прежде чем придет конец ее жизни, и надеясь, что этот конец наступит скоро.

— Деньги? — спросил Пиаджи.

— Хочу выпить чашку кофе. — Человек из Филадельфии встал и вошел внутрь ресторана, оставив свой кейс, который Пиаджи тут же взял в руки. И они с Таккером направились к синему «кадиллаку», не ожидая возвращения ушедшего в ресторан мужчины.

— Ты не собираешься считать их? — спросил Таккер на полпути к автомобилю.

— Если он обманет нас, то знает, что с ним случится. Это бизнес, Генри.

— Совершенно верно, — согласился Таккер.

* * *

— Меня зовут Билл Мерфи, — сказал Келли. — Насколько я понимаю, вы сдаете квартиры. — Он протянул субботнюю газету.

— Какая вам нужна?

— Однокомнатная со спальней меня устроит. Вообще-то мне нужно место, где я мог бы оставить одежду, — объяснил Келли мужчине. — Мне приходится много разъезжать.

— Коммивояжер? — спросил менеджер.

— Да. Продаю станки. Я здесь впервые — то есть это для меня новый район.

Это был старый жилой комплекс, построенный в зеленом районе вскоре после окончания второй мировой войны для возвращающихся домой военнослужащих. Он состоял исключительно из трехэтажных кирпичных домов. Деревья вокруг них выглядели посаженными примерно в тот же период. Они дружно принялись и разрослись, достаточно высокие для многочисленного населения белок и настолько развесистые, что стоящие здесь автомобили находились в их тени. Келли с одобрением посмотрел на меблированную квартиру на первом этаже, куда проводил его менеджер.

— Великолепно, — отозвался он, осмотревшись по сторонам и проверив кухонную раковину и другую сантехнику. Мебелью явно пользовались, но она все еще была в приличном состоянии. Под подоконниками в каждой комнате даже виднелись кондиционеры.

— У меня есть и другие...

— Это именно то, что мне нужно. Сколько?

— Сто семьдесят пять долларов в месяц, плата за один месяц вперед.

— Коммунальные услуги?

— Можете платить за них сами или мы представим счет. Некоторые жильцы предпочитают вторую систему. В среднем это составляет сорок пять долларов в месяц.

— Легче оплачивать один счет, чем два или три. Ну-ка, посмотрим. Сто семьдесят пять плюс сорок пять...

— Двести двадцать, — пришел на помощь менеджер.

— Четыреста сорок, — поправил его Келли. — Два месяца, верно? Я могу выписать чек, но мой банк находится за пределами города. У меня еще нет местного счета. Примете наличные?

— Наличные всегда принимаю с удовольствием, — заверил его менеджер.

— Отлично. — Келли достал бумажник и отсчитал нужную сумму, затем подумал. — Нет, лучше я заплачу шестьсот шестьдесят, за три месяца, если вы не возражаете. Мне понадобится счет. — Довольный менеджер достал из кармана блокнот и тут же выписал счет за три месяца. — Как насчет телефона? — спросил Келли.

— Могу сделать это ко вторнику, если хотите. Понадобится еще один депозит.

— Пожалуйста, займитесь этим. — Келли передал еще несколько банкнот. — Мои вещи не прибудут еще некоторое время. Где можно купить простыни и все такое?

— Сегодня мало что открыто. Завтра — в любом магазине. Келли посмотрел через дверь спальни на голый матрас. Даже отсюда он видел на нем комки. Он пожал плечами. — Ничего не поделаешь, мне приходилось спать и в худших условиях.

— Служили в армии?

— В морской пехоте.

— Я тоже, — сказал менеджер, удивив Келли. — Надеюсь, вы не выкинете здесь никаких штучек, верно? — Он не ожидал неприятностей от Келли, но хозяин требовал, чтобы он задавал этот вопрос, даже бывшим морским пехотинцам. Ответом менеджеру была сконфуженная ободряющая улыбка:

— Мне говорили, что я громко храплю во сне. Двадцать минут спустя Келли сидел в такси, направляющемся к центру города. Он вышел у Пенсильванского вокзала и успел на следующий поезд, отправляющийся в Вашингтон. Там другое такси доставило его к причалу, где стоял «Спрингер». Когда стемнело, яхта направилась вниз по Потомаку. Насколько все было бы проще, если бы ему помогал еще один человек, подумал Келли. Сколько времени напрасно потрачено на бесполезные переезды. А действительно ли они бесполезные? Нет, пожалуй. Он многое обдумал, а это было не менее важно, чем остальная подготовка. Келли прибыл к себе на остров после шести часов непрерывных размышлений и составления планов.

Несмотря на то что он провел уик-энд в почти безостановочном движении, у него не было времени на то, чтобы бездельничать. Келли уложил одежду, купленную главным образом в пригородах Вашингтона. Постельное белье он купит в Балтиморе. Продукты — там же. Его автоматический пистолет 45-го калибра вместе со всем тем, что понадобится, чтобы преобразовать его в пистолет 22-го калибра, был спрятан под старой одеждой вместе с двумя коробками патронов. Больше он ему не понадобится, подумал Келли, а боеприпасы — вещь тяжелая. Делая второй глушитель, на этот раз для пистолета «Кольт Вудсмэн», он обдумывал проделанную подготовку. Его физическое состояние было великолепным, почти таким же, как в 3-й группе морских коммандос, и он тренировался в стрельбе ежедневно. Его меткость стала лучше, чем когда-либо, сказал он себе, проделывая нужные операции на станках и почти не задумываясь над ними. К трем часам утра новый глушитель был готов и опробован несколькими выстрелами. А еще через тридцать минут Келли поднялся на борт «Спрингера», отдал швартовы и направился на север, предвкушая несколько часов сна, после того как минует Аннаполис.

Ночь навевала тоску. По небу плыли рассеянные облака, и, он бездумно смотрел вперед. Через некоторое время Келли спохватился и заставил себя сосредоточиться. Теперь он больше не был расслабленным штатским, но все-таки позволил себе первую банку пива за последние недели. Может быть, он забыл что-то? И тут же успокоил себя — нет, не забыл ничего. Правда, у него тут же проскользнула мысль о том, как мало он все-таки знает о противнике. Билли с его красным «плимутом». Чернокожий парень по имени Генри. Он знает, где находится район их операций. И это все.

Но...

Но в прошлом ему приходилось воевать с вооруженными и отлично подготовленными врагами, о которых он знал еще меньше, и если он заставит себя быть таким же осторожным, каким был на войне, в глубине души он знал, что сумеет выполнить операцию. Отчасти потому, что он намного сильнее их и его мотивация несравнимо целеустремленней. А отчасти, с удивлением понял Келли, потому что его не интересовали последствия. Ему были нужны только результаты. Он вспомнил что-то из периода своего обучения в подготовительной католической школе — отрывок из эпической поэмы «Энеида» Виргилия, в ней почти две тысячи лет назад была определена цель его операции: Una salus victus nullam sperare salutem — для побежденных спасенье одно — не мечтать о спасенье.

Мрачность этой мысли заставила его улыбнуться, пока он плыл под светом звезд, отправившихся в свой путь с таких огромных расстояний, что к моменту начала его путешествия не только он, но даже Виргилий еще не родились.

* * *

Таблетки помогли отключиться от действительности, но не до конца. Дорис не столько думала об этом, сколько чувствовала — подобно тому как признаешь что-то, что не нравится тебе, но отказывается исчезнуть. Теперь она слишком зависела от барбитуратов. Сон никак не приходил, и в пустоте комнаты она была не в силах забыться. Дорис приняла бы и больше таблеток, но они не давали ей того, чего она хотела. Впрочем, ей хотелось не так много. Она мечтала о непродолжительном забытье, свободном от страха, вот и все — а им было наплевать на это. Она могла видеть больше, чем они знали или ожидали от нее, она могла заглядывать в будущее, но это было слабым утешением. В конце концов полиция арестует ее. Дорис арестовывали и раньше, но тогда ее проступки не были столь значительными, а теперь ее упрячут на длительный срок. Полиция попытается заставить ее говорить, пообещает защиту, но она понимала всю тщетность этого. Вот уже дважды она была свидетельницей того, как умирали ее подруги. Подруги? По крайней мере они были похожими на подруг, с ними можно было разговаривать, поделиться мыслями, рассказать о жизни — если это можно назвать жизнью, — и даже в такой неволе у них были маленькие шутки, маленькие победы над силами, управляющими их существованием, подобно отдаленным огням в облачном небе. С ними можно было просто поплакать. Но две из них теперь мертвы, и она наблюдала, как они умирали, сидел! рядом, приняв несколько таблеток, но не в силах уснуть и не видеть этого ужаса, такого невероятного, что от него цепенеешь, следить за их глазами, смотреть и чувствовать их боль, сознавая, что ничем не можешь помочь, зная даже, что и они понимают это. Кошмары, наполнявшие ее сны, были ужасны, но они не доставали тебя. Стоило только проснуться, и кошмар исчезал. Но не это зрелище. Она могла следить за собой, словно со стороны, будто она была роботом, не контролирующим себя, но подчиняющимся командам других. Ее тело не двигалось до тех пор, пока другие не заставляли его, и ей приходилось даже скрывать свои мысли, бояться выразить в собственном сознании, потому что они могут услышать их или прочитать на ее лице, но сейчас, как она ни старалась, мысли отказывались уходить.

Рик лежал рядом с ней, тихо дыша в темноте. Какая-то часть ее сознания любила Рика. Он был самым мягким из всех, и иногда она позволяла себе думать, что и ему она нравится, может быть, совсем немного, потому что он бил ее не так уж страшно. Разумеется, ей приходилось повиноваться — ведь его ярость ничуть не уступала ярости Билли, и потому она старалась изо всех сил вести себя хорошо в его присутствии. Часть ее знала, что это глупо, но теперь реальность определялась другими людьми. И она была свидетельницей последствий настоящего сопротивления. После одной особенно плохой ночи Пэм прижалась к ней и шепотом рассказала о своем желании убежать. Позднее Дорис молила Бога, чтобы он помог ей скрыться, думала, что все-таки есть надежда, но нет, скоро Пэм втащили сюда, а их заставили тут же, рядом, смотреть за тем, как она умирает. Она наблюдала, беспомощно глядя на Пэм, а они проделывали с ней все, что только могли вообразить. Дорис видела, как гасла ее жизнь, как от удушья содрогалось ее тело, а мужское лицо безжалостно смеялось в дюйме от лица девушки. Единственным смелым поступком Дорис, неосознанным сопротивлением, было то, что она причесала волосы своей подруги, с благодарностью вспоминая о том, что мужчины этого не заметили, причесывала, не переставая плакать, надеясь, что Пэм каким-то образом узнает, что кто-то заботится о ней, пусть даже после смерти. Однако, даже делая это, Дорис чувствовала бессмысленность своего поступка и потому плакала еще больше.

В чем она провинилась? — думала Дорис, неужели она оскорбила Бога так серьезно, что ее жизнь превратилась в ад? Разве может хоть какое-то живое существо заслужить такое?

* * *

— Я поражен, Джон, — произнес Розен, глядя на своего пациента потрясенным взглядом. Келли со снятой рубашкой сидел на столе, предназначенном для медицинских осмотров. — Как ты сумел добиться этого?

— Заплывы на пять миль, для того чтобы разработать плечи. Это лучше, чем упражнения с тяжестями, но и ими я, тоже занимался, по вечерам. Немного бега. Примерно то же самое, что я привык делать раньше.

— Мне бы такое давление, — улыбнулся хирург, снимая манжету. С утра у него была трудная операция, но он оставил время для своего друга.

— Тренируйся, Сэм, — в свою очередь улыбнулся Келли.

— Не хватает времени, Джон, — ответил хирург — не очень убежденно, подумали оба.

— Врач должен заботиться о своем здоровье.

— Это верно, — согласился Розен. — А как дела в остальном? Вместо ответа Келли только взглянул на хирурга. В его глазах не было ни улыбки, ни озабоченности — всего лишь бесстрастие, по которому Розен все понял. Он попытался снова:

— Есть старинная поговорка: прежде чем начинать мстить, выкопай две могилы.

— Только две? — улыбнулся Келли. Розен кивнул.

— Я тоже читал отчет о посмертном вскрытии. Значит, мне не удастся отговорить тебя?

— Как поживает Сара?

Розен понял, что Келли хочет изменить тему разговора.

— Ушла с головой в свой проект. Она так им захвачена, что без конца только о нем и говорит. Очень интересно.

В этот момент в комнату вошла Сэнди О'Тул. Келли поразил обоих медиков, схватив майку и стыдливо закрыв ею грудь.

Медсестра рассмеялась. Ее примеру последовал и Сэм. Он лишь теперь понял, что Келли действительно готов к той операции, которую планировал. Отличная физическая подготовка, холодный серьезный взгляд, который становился веселым, когда ему хотелось этого, Словно хирург перед ответственной операцией, подумал Розен. Как ни странно, чем лучше он узнавал Келли, тем больше удивлялся его интеллекту.

— Ты выглядишь удивительно для парня, которого ранили всего несколько недель назад, — заметила О'Тул, дружески глядя на Келли.

— Здоровый образ жизни, мадам. За тридцать с лишним дней только одна банка пива.

— Миссис Лотт пришла в себя, доктор Розен, — сообщила медсестра, поворачиваясь к хирургу. — Ничего необычного; по-видимому, у нее все в порядке. Ее муж заходил взглянуть на супругу. По-моему, с ним тоже все в порядке. Вообще-то я начала беспокоиться.

— Спасибо, Сэнди.

— Ну что ж, Джон, ты тоже выздоровел. Надевай рубашку, а то Сэнди начинает смущаться, — усмехнулся Розен.

— Где тут можно поесть? — спросил Келли.

— Я сам показал бы тебе, но у меня консилиум через десять минут. Может быть, Сэнди? Она посмотрела на часы.

— Да, мне ленч тоже не противопоказан. Ты готов рискнуть и отведать больничной пищи или хочешь поесть в городе?

— Вы мой гид, мадам.

Сэнди провела его в кафетерий, где подавали пресную больничную пищу, но там можно было добавить к ней соль и прочие специи по желанию. Келли выбрал блюда, удовлетворяющие аппетит и даже полезные, чтобы компенсировать отсутствие вкуса.

— У тебя много работы? — спросил он, после того как они сели за стол.

— Как всегда, — отозвалась Сэнди.

— Где ты живешь?

— Неподалеку от бульвара Лох-Рейвен, у самой границы графства. — Келли видел, что она не изменилась. Сэнди О'Тул не жила, а функционировала, причем весьма успешно, однако пустота в ее жизни качественно мало отличалась от его пустоты. Разница состояла лишь в одном: он мог сделать что-то, а она — нет. Сэнди стремилась к человеческому теплу, она сохранила умение смеяться, но горе одолевало ее на каждом шагу. Какая это мощная сила — горе. У него было огромное преимущество — он мог найти врагов и устранить их. Бороться с тенью было намного труднее.

— У тебя, как и у большинства здесь, секция в общем доме?

— Нет, это старое бунгало, или как там называют такие дома, — большой двухэтажный дом на половине акра. Между прочим, ты напомнил мне, — добавила она, — что в уик-энд нужно непременно покосить траву на участке. — И тут она вспомнила, как любил этим заниматься Тим, он решил уйти из армии после второго срока во Вьетнаме, получить адвокатский диплом и вести нормальную жизнь — всего этого его лишили маленькие желтые люди в далекой стране.

Келли не знал, о чем она думает, но этого и не требовалось. Перемена в выражении ее лица, то, как стих голос, — все это было красноречивее слов. Как подбодрить ее? Такой вопрос был для него странным, принимая во внимание его планы на ближайшие недели.

— Ты так хорошо ко мне относилась, пока я лежал здесь. Спасибо тебе.

— Мы стараемся ухаживать за нашими пациентами, — улыбнулась Сэнди. Улыбка была непривычной на ее лице.

— Девушка с таким прелестным лицом должна делать это чаще, — заметил Келли.

— Что именно?

— Улыбаться.

— Но это непросто, — ответила Сэнди. Улыбка исчезла с ее лица.

— Да, я знаю. Но однажды мне все-таки удалось даже рассмешить тебя, — сказал Келли.

— Просто ты застал меня врасплох.

— Это из-за Тима? — спросил он внезапно. Вопрос его потряс Сэнди. Разве об этом говорят?

Несколько секунд она пристально смотрела в глаза Келли.

— Я не понимаю тебя.

— Кое в чем это легко, а кое в чем — трудно. Самое трудное, — Келли как бы думал вслух, — понять, почему людям это необходимо, почему они вообще так поступают. Все сводится к тому, что есть плохие люди и кто-то должен поставить преграду на их пути, заняться ими, так как, если ты не сделаешь этого, наступит день, когда они займутся тобой. Можно попытаться не обращать на них внимания, но это вряд ли кончится добром. А иногда ты видишь то, мимо чего просто не можешь пройти. — Он наклонился вперед, подбирая слова:

— Ты видишь много плохого, Сэнди. Я видел вещи похуже. Мне приходилось наблюдать за тем, как люди...

— Это причина твоего кошмара? Келли кивнул.

— Совершенно верно. В ту ночь меня чуть не убили.

— А что было...

— Тебе лучше этого не знать, честное слово. Я хочу сказать, у меня вообще не укладывается в голове, как люди способны на подобное. Может быть, они верят во что-то, верят настолько, что забыли, как важно оставаться людьми. Возможно, они так стремятся к какой-то цели, что им на все наплевать. А может, с ними что-то неладно, что-то случилось с их мышлением и действиями. Но они живут и действуют в реальном мире. Кто-то должен остановить их. — Даже если ты знаешь, что из этого ничего не выйдет, не решился добавить Келли. Как объяснить ей, что ее муж погиб в никому не нужной войне?

— Мой муж был рыцарем в сверкающих латах на белом коне? Ты это хотел сказать?

— Это ты благородный рыцарь в белом одеянии, Сэнди. Ты борешься против одного врага, но ведь есть и другие. Кто-то должен бороться с ними.

— Я никогда не пойму, почему Тим должен был умереть. Действительно, все сводится именно к этому, подумал Келли. Речь идет не о высоких политических или социальных материях. У, каждого есть жизнь, которая вроде бы должна завершиться естественным концом после того отрезка времени, который определил Бог или судьба, или еще что-то, не поддающееся человеческому контролю. Он видел, как гибнут совсем молодые люди, и сам был причиной смерти многих. Каждая жизнь имеет какую-то ценность и для ее обладателя и других людей, и как ты объяснишь другим, что является причиной смерти их близких? Да и вообще, как объяснить это самому себе? Но это, если смотреть со стороны. Когда смотришь изнутри, все выглядит иначе. Может быть, в этом и заключается ответ.

— У тебя очень трудная работа, правда?

— Да, — кивнула Сэнди.

— Тогда почему не взяться за что-то полегче? Я имею в виду работу в такой области, где она проще, — скажем, в яслях? Это ведь место счастливое, верно?

— Даже очень, — согласилась медсестра.

— И разве она тоже не важная? Пусть забота о младенцах — дело рутинное, но ведь его нужно выполнять особенно внимательно. Ведь верно?

— Разумеется.

— Но ты не захотела изменить место работы. А нейрохирургия — самое тяжкое отделение.

— Но ведь кто-то должен...

Вот! — подумал Келли, прерывая ее:

— Это нелегко, да и тебе приходится непросто: временами испытываешь боль, верно?

— Временами — да, испытываю.

— И все равно не бросаешь, — напомнил Келли.

— Да, — согласилась Сэнди. Это было не признание, а что-то более значительное.

— Вот потому Тим и делал то, что он делал. — Келли увидел понимание на лице Сэнди или начало его, это длилось мгновение, пока затянувшееся горе не отбросило его аргументы в сторону.

— И все равно это бессмысленно...

— Может быть, бессмысленна цель, но не бессмысленно с человеческой точки зрения, — заметил Келли. Ему было трудно продолжать. Разум подсказывал, что нелегко искать новые аргументы. — Извини, я ведь не священник, а всего лишь отставной больной боцман.

— Ну, не слишком больной, — возразила О'Тул.

— Отчасти благодаря тебе. Еще раз спасибо. — Его слова снова вызвали ее улыбку.

— Не все наши пациенты полностью выздоравливают, поэтому мы особенно гордимся теми, кому это удается.

— Может быть, Сэнди, мы все пытаемся спасти мир, один маленький шажок за другим. — Келли поднялся и, несмотря на возражения сестры, проводил ее обратно в отделение. Келли понадобилось целых пять минут, чтобы решиться сказать ей то, что ему хотелось.

— Знаешь, мне бы хотелось пригласить тебя поужинать, а? Не сейчас, но, может быть...

— Я подумаю, — ответила она, полуотбрасывая эту мысль, полузаинтересовавшись ею. Она знала — так же, как и Келли, — что это слишком скоро для обоих, хотя, наверно, не так скоро для нее. Что он за человек? — спросила она себя. Насколько безопасно познакомиться с ним поближе?

Глава 13 Повестка дня

Впервые в жизни Келли подъехал к Пентагону. Он чувствовал себя скованно, подумав, не стоило ли ему надеть свой боцманский мундир цвета хаки, но тут же вспомнил, что прошли те времена, когда он носил форму. На нем был легкий синий костюм с миниатюрным знаком Морского креста в петлице. Келли поднялся по пандусу, отыскал план здания и быстро изучил и запомнил его. Через пять минут он уже входил в нужную ему дверь.

— Да? — поднял голову сидящий в приемной старшина.

— Меня зовут Джон Келли. Адмирал Максуэлл назначил мне встречу.

Его пригласили сесть и подождать. На кофейном столике лежал экземпляр «Новостей ВМФ». Келли не раскрывал эту газету с тех пор, как оставил службу, однако сумел подавить ностальгию. Ссоры и разногласия за это время мало изменились.

— Мистер Келли? — послышался голос. Он встал и прошел в открытую дверь. Как только она закрылась, над ней вспыхнула красная лампа, запрещающая беспокоить адмирала.

— Как ты себя чувствуешь? — первым делом спросил Максуэлл.

— Отлично, сэр. Спасибо. — Штатский или нет, но Келли не мог не чувствовать себя стесненно в присутствии адмирала. И тут же эта скованность возросла: открылась другая дверь и в кабинет вошли еще двое — один тоже в штатском, зато другой — контр-адмирал, морской летчик, с бледно-голубой ленточкой высшего ордена страны, медали Конгресса, заметил Келли, отчего почувствовал себя совсем робко. Максуэлл представил его вошедшим.

— Я много слышал о вас, — сказал Подулски, пожимая руку молодого человека.

— Спасибо, сэр, — произнес Келли, не зная, что еще сказать.

— Мы с Казом служили вместе много лет, — заметил Максуэлл во время представления. — Я сбил пятнадцать самолетов, — он указал на панель на стене, — а Каз — восемнадцать.

— И все они были засняты на пленку, — заверил Келли адмирал Подулски.

— А вот я не сбил ни одного, — сказал Грир, — зато кислород не повредил мне мозги. — У этого адмирала в штатском был планшет. Он достал из него карту — ту же самую, что побывала в доме у Келли, только более густо испещренную пометками. Затем к ней добавилась фотография, и Келли снова посмотрел на лицо полковника Закариаса, на этот раз изображение было заметно лучше и почти не отличалось от фотографии на удостоверении, которую Грир положил рядом.

— Я побывал в трех милях от этого лагеря, — заметил Келли. — Никто не сказал мне о...

— Тогда его еще не было. Лагерь совсем новый, его построили меньше двух лет назад, — объяснил Грир.

— Еще есть фотографии, Джеймс? — спросил Максуэлл.

— Только аэрофотоснимки, сделанные эс-эр-семьдесят один под острым углом, в них нет ничего нового. У меня один специалист проверяет каждый кадр аэрофотоснимков лагеря — отличный эксперт, раньше служил в ВВС. Он докладывает результаты только мне.

— Из тебя выйдет отличный шпион, — с усмешкой заметил Подулски.

— Я им там нужен, — отшутился Грир, но его слова прозвучали почти серьезно. Келли посмотрел на трех адмиралов. Шутки походили на те, что можно услышать в столовой для старшинского состава, только язык был более интеллигентным. Грир снова взглянул на Келли. — Расскажите мне про долину.

— Лучше всего оставаться как можно дальше от этого места...

— Для начала расскажите, как вы спасли молодого Голландца. Опишите каждый свой шаг.

На рассказ Келли потребовалось пятнадцать минут — с того момента, как он покинул подводную лодку «Скейт», до того, как вертолет поднял его и лейтенанта Максуэлла в устье реки и доставил их на борт авианосца «Китти Хоук». Рассказывать было просто, но его удивили взгляды, которыми то и дело обменивались адмиралы.

Келли еще не научился читать взгляды. Он не думал об адмиралах, как о старых людях или вообще как о людях. Они были адмиралами, существами без возраста, подобными богам, принимающим важные решения, и выглядели именно так, как им следовало выглядеть, — даже тот, что был в штатском. И нельзя сказать, что Келли считал себя в их обществе молодым. Он участвовал в боях, а это навсегда меняет человека. Но через призму лет они смотрели по-разному. Для Максуэлла, Подулски и Грира этот молодой человек не так уж сильно отличался от них самих тридцать лет назад. Они сразу убедились, что Келли — настоящий солдат, и, глядя на неги, видели себя. Взгляды украдкой, которыми они обменивались, походили на взгляды дедушки, наблюдающего за тем, как его внук делает первые неуверенные шаги по ковру гостиной. Только шаги Келли были больше и серьезнее.

— Да, это была нелегкая операция, — сказал Грир, когда Келли закончил рассказ. — Значит, этот район густо населен?

— И да и нет, сэр. Я хочу сказать, что это не город или что-то похожее, всего лишь крестьянские хозяйства или вроде того. Я слышал и видел транспорт на шоссе — всего несколько грузовиков, но много велосипедов, повозок.

— Много военного транспорта? — спросил Подулски.

— Адмирал, военные перевозки идут по вот этому шоссе. — Келли постучал пальцем по карте. Он видел пометки, означающие расположение частей северовьетнамской армии. — Как вы планируете проникнуть в лагерь?

— Это будет непросто, Джон. Мы думали о высадке с вертолетов, может быть, даже использовании десантных, судов и стремительной атаке по вот этому шоссе. — Подулски постучал пальцем по карте.

Келли покачал головой.

— Слишком далеко. Это шоссе очень легко защитить. Господа, вы должны понять, Вьетнам — страна, находящаяся на военном положении. Практически все там носят военную форму, а когда у людей появляется оружие, они чувствуют себя частью армии. В этом районе достаточно вооруженных людей, чтобы преградить вам движение по этому шоссе. Десант никогда не достигнет лагеря.

— Неужели население действительно поддерживает коммунистическое правительство? — озадаченно спросил Подулски. Он просто не мог в это поверить, однако у Келли была другая точка зрения.

— Боже мой, адмирал, как вы думаете, почему мы воюем так долго? Почему никто не помогает летчикам со сбитых самолетов? Они совсем непохожи на нас. Мы никак не желаем это понять. Как бы то ни было, если вы высадите на берег морскую пехоту, никто не примет их там с распростертыми объятиями. Даже и не думайте об атаке вдоль этого шоссе. Да и вообще это не шоссе, а скорее проселочная дорога, даже хуже, чем кажется, если судить по аэрофотоснимкам. Стоит срубить несколько деревьев и уложить их поперек дороги, и она закрыта. — Келли поднял голову. — Единственный выход — высадка с вертолетов.

Он увидел, что его точка зрения пришлась не по душе адмиралам, и было нетрудно понять причину. Эта часть страны была усеяна зенитными батареями. По крайней мере двое из адмиралов являлись летчиками, и если штурм лагеря наземными силами казался для них многообещающим, значит, преодолеть огонь зенитных батарей еще труднее, чем он думал.

— Мы можем подавить батареи, — предложил Максуэлл.

— Ты не имеешь в виду Бэ-пятьдесят два? — спросил Грир.

— "Ньюпорт ньюз" снова выходит на огневой рубеж через несколько недель. Скажи, Джон, ты видел ее стрельбу?

— Да, конечно, — кивнул Келли. — Она дважды поддерживала нас, когда мы проводили операции вблизи побережья. Огонь этих восьмидюймовок производит большое впечатление. Но проблема заключается в другом, сэр. Сколько этапов операции должны пройти как надо, чтобы операция оказалась успешной? Чем сложнее операция, тем больше вероятность какого-нибудь срыва в одном из ее звеньев. — Келли откинулся на спинку дивана и напомнил себе, что сказанное им предназначалось не только для адмиралов.

— Голландец, через пять минут у нас совещание, — неохотно напомнил Подулски. Встреча оказалась не слишком успешной, подумал он. Грир и Максуэлл придерживались другого мнения. Они узнали немало полезного. Это было достаточно важно.

— Могу я спросить, почему все это держится в таком секрете? — поинтересовался Келли.

— Твоя догадка в прошлый раз была правильной. — Максуэлл посмотрел на младшего адмирала и кивнул ему.

— Сведения о подготовке операции в Сонг-Тай просочились к вьетнамцам, — сказал Грир. — Нам неизвестно, каким образом это произошло, но позднее один из наших источников сообщил нам, что они знали об этом — по крайней мере подозревали. Вьетнамцы рассчитывали, что операция будет проводиться позднее, так получилось, что мы высадились в лагере сразу после того, как они вывезли оттуда всех военнопленных, но перед тем, как была организована засада. В одном нам не повезло, в другом повезло. Они не ожидали начала операции «Кингпин» в течение еще одного месяца.

— Боже милостивый, — выдохнул Келли, — кто-то из наших, кто находится там, намеренно предал нас?

— Добро пожаловать в реальный мир разведывательных операций, чиф, — с мрачной улыбкой произнес Грир.

— Но почему?

— Если я когда-нибудь встречу этого джентльмена, то обязательно спрошу. Мы можем использовать это как отличную приманку. Что, если проверить документы операции, втихую?

— Где они находятся?

— В Эглине, на базе ВВС, где готовилась группа для проведения операции «Кингпин».

— Кого пошлем? — спросил Подулски. Келли почувствовал, как глаза присутствующих устремились на него.

— Господа, неужели вы забыли, что я был всего лишь боцманом?

— Мистер Келли, где ваш автомобиль?

— В городе, сэр. Я приехал сюда на автобусе.

— Пойдемте со мной. Позднее вы успеете вернуться в город на маршрутном автобусе.

Они молча вышли из здания. Автомобиль Грира — «меркьюри» — стоял на площадке, выделенной для приезжающих в Пентагон, у входа со стороны Потомака. Он сделал знак, приглашая Келли занять место в машине, и поехал в сторону Джордж Вашингтон-паркуэй.

— Голландец достал из архива твое досье. Я прочитал его. Ты произвел на меня доброе впечатление, сынок. — Грир промолчал о том, что при поступлении на службу Келли набрал в среднем 147 очков на каждом из трех по-разному сформулированных тестов по измерению коэффициента интеллектуальности. — Твои командиры говорили о тебе только хорошее.

— Мне повезло — у меня оказались хорошие офицеры, сэр.

— По-видимому. Трое из них пытались убедить тебя поступить в школу подготовки офицеров, но Голландец уже говорил с тобой об этом. Мне также хотелось бы знать, почему ты отказался от стипендии для учебы в колледже.

— Мне надоело учиться в школах. Да и стипендия была за успехи в плавании, адмирал.

— Да, они в Индиане любят это, я знаю, но у тебя были отличные оценки, и ты мог бы получить академическую стипендию. Ты учился в превосходной подготовительной школе...

— Там мне тоже выделили стипендию, — пожал плечами Келли. — Никто в нашей семье не заканчивал колледжа. Отец служил на флоте во время войны. Думаю, мне просто не хотелось учиться дальше, вот я и поступил на военную службу. — Он никому не говорил о том, как разочаровал этим своего отца.

Грир задумался над тем, что услышал. Он не был удовлетворен ответами Келли.

— Последний корабль, которым я командовал, была подводная лодка «Даниел Уэбстер». Мой главный старшина, командовавший постом гидролокации, имел докторскую степень по физике. Отличный специалист, знал свое дело лучше, чем я — свое, но у него не было задатков лидера, он старался оставаться в стороне. А вот ты другой, Келли. Знаю, что ты пытался, но не сумел.

— Видите ли, сэр, когда ты находишься на фронте и вокруг происходят события, кто-то должен ими заниматься.

— Не все смотрят на вещи таким образом. Знаешь, Келли, в мире существует два типа людей — те, которые ждут указаний, и те, которые разбираются во всем сами, — заметил Грир.

Знак на обочине шоссе обозначал что-то, что Келли не разобрал, но там точно ничего не говорилось про ЦРУ. Он не понял этого, пока не увидел большое здание проходной.

— Тебе не приходилось взаимодействовать с сотрудниками управления во Вьетнаме?

— Приходилось, — кивнул Келли. — Мы были — ну, вы ведь знаете об операции «Феникс»? Мы составляли часть ее, маленькую часть.

— Что ты думаешь о них?

— Двое или трое были превосходными специалистами. Остальные... Вы хотите, чтобы я говорил откровенно?

— Именно это мне и нужно, — заверил его Грир.

— Остальные скорее годятся, чтобы смешивать мартини, — бесстрастно ответил Келли.

В ответ он услышал грустный смешок.

— Это верно, многие у нас любят смотреть кино. — Грир поставил машину в отведенное для нее место и открыл дверцу. — Пошли со мной, чиф. — Одетый в штатское адмирал провел Келли через главный вход и вручил ему специальный гостевой пропуск, требовавший сопровождения сотрудником ЦРУ.

Что касается Келли, он чувствовал себя здесь, подобно туристу & странной и незнакомой стране. Даже то, что вокруг все казалось самым обыкновенным, придавало зданию что-то зловещее. Несмотря на то, что здание было самым обычным правительственным строением, штаб-квартира ЦРУ была окружена своего рода аурой. Она как-то не походила на реальный мир. Грир заметил озадаченность на лице Келли, усмехнулся, прошел с ним к лифту и поднялся в свой кабинет на шестом этаже. Только здесь, за закрытыми дверями, он заговорил.

— Что у тебя намечено на будущую неделю?

— У меня нет ничего, что связывало бы мои действия, — осторожно ответил Келли.

Джеймс Грир грустно кивнул.

— Голландец рассказал мне и об этом. Мне очень жаль, чиф, но моя задача заключается сейчас в том, чтобы помочь двадцати хорошим людям, которые не увидят своих семей, если мы что-нибудь не предпримем. — Он сунул руку в ящик стола.

— Сэр, теперь я ничего не понимаю.

— Видишь ли, мы можем сделать это добровольно или по принуждению. По принуждению означает, что Голландец снимает телефонную трубку и тебя призывают из резерва на военную службу, — сурово произнес Грир. — А добровольно — это когда ты сам приходишь работать ко мне в качестве гражданского консультанта. Мы платим тебе суточные, что чертовски лучше, чем жалованье боцмана.

— А что я должен делать?

— Ты летишь на базу ВВС в Эглине через Новый Орлеан и Эйвис, насколько я помню. Вот это, — Грир бросил на колени Келли удостоверение личности, похожее на бумажник, — позволит тебе получить доступ к их документам. Мне нужно, чтобы ты изучил оперативные планы в качестве модели для того, что мы собираемся осуществить. — Келли посмотрел на удостоверение личности с фотографией, которая была его старой фотографией из архивов военно-морского флота. На ней была только его голова, как и на паспорте.

— Одну минуту, сэр. Моя квалификация не позволяет...

— Честно говоря, по моему мнению, у тебя отличная квалификация для такого дела, но со стороны будет казаться, что твоя квалификация действительно недостаточна. Нет, ты будешь там самым младшим консультантом, собирающим сведения для малозначащего отчета, который никто не будет читать. Половина денег, которые мы тратим в этом проклятом управлении, испаряется именно таким образом — если ты этого еще не знаешь, — произнес Грир, слегка преувеличивая сложность ситуации из-за своего раздражения порядками, царящими в ЦРУ. — Мы хотим, чтобы твоя работа в Эглине выглядела рутинной и бессмысленной.

— Это вы серьезно?

— Чиф, Голландец Максуэлл готов принести в жертву свою карьеру ради этих людей. И я тоже. Если существует возможность спасти их...

— А как относительно мирных переговоров? Ну что мне сказать этому молодому парню? — спросил себя Грир.

— Полковник Закариас официально считается мертвым. Об этом сообщила другая сторона, даже опубликовала фотографию тела. Кто-то навестил его жену вместе с капелланом базы и женой другого офицера ВВС, чтобы облегчить тяжелую весть. Затем ей предоставили неделю на то, чтобы освободить служебную квартиру. Все как положено, — добавил Грир. — Полковник официально мертв. Я очень осторожно поговорил с несколькими влиятельными людьми, и мы, — произнести это оказалось ему очень трудно, — наша страна не будет срывать мирные переговоры из-за такого случая. Фотография, которая имеется у нас, несмотря на ее обработку, улучшение качества и тому подобное, не может служить достаточно убедительным доказательством для суда, а для этого применяется именно такой стандарт. Мы не можем предоставить достаточно доказательств такого уровня, и люди, от которых зависит принятие решений, знают это. Они не хотят срыва переговоров, и если для окончания этой проклятой войны понадобятся жизни еще двадцати человек, никто не будет возражать. Этих людей уже списали.

Келли с трудом верил услышанному. Сколько людей списывает Америка каждый год? И ведь не все списанные носят военную форму, верно? Некоторые из них находятся прямо здесь, в американских городах.

— Неужели все обстоит так плохо?

Трудно было не увидеть усталости на лице Грига.

— Ты знаешь, почему я согласился на эту работу? Ведь я собирался уходить в отставку. Я отслужил свое, командовал кораблями, словом, исполнил свой долг. Меня ждет хороший комфортабельный дом, игра в гольф два раза в неделю и легкая работа консультанта, понимаешь? Чиф, слишком много людей занимают такие должности, и реальность для них — это всего лишь память. Они концентрируют все свое внимание на «процессе» и забывают о человеческих жизнях, находящихся на противоположном конце бумажной цепи. Вот почему я согласился на эту должность. Кто-то должен попытаться вернуть в этот процесс реальность. Мы рассматриваем операцию как «черную». Тебе известно, что это значит?

— Нет, сэр, неизвестно.

— Это новый термин, появившийся совсем недавно. Он означает, что операции не существует. Это безумие. Такого не должно быть, но ситуация именно такова. Ты готов принять участие в нашей команде?

Новый Орлеан... Глаза Келли сузились на мгновение, растянувшееся на пятнадцать секунд и закончившееся коротким кивком. — Если вы считаете, сэр, что я могу помочь, то я готов. Сколько времени мне выделяется?

Грир с трудом выдавил улыбку и бросил на колени Келли авиабилет.

— Твое удостоверение личности оформлено на имя Джона Кларка — это легко запомнить. Ты вылетаешь завтра во второй половине дня. На обратном билете открытая дата, но я хочу видеть тебя в следующую пятницу. Надеюсь, ты справишься с работой. Моя визитная карточка и номер личного телефона находятся вместе с удостоверением личности. Упаковывай вещи, сынок.

— Так точно, сэр.

Грир встал и проводил Келли до дверей кабинета.

— И спрашивай счета за все. Когда работаешь на дядю Сэма, нужно принять меры, чтобы все было оплачено должным образом.

— Будет исполнено, сэр, — Улыбнулся Келли.

— Вернуться обратно в Пентагон ты можешь на голубом автобусе, что стоит снаружи.

Как только Келли вышел из кабинета, Грир вернулся к работе. Голубой маршрутный автобус прибыл через несколько секунд, и Келли не пришлось дожидаться под крышей конечной остановки. Это была странная поездка. Примерно половина пассажиров была в форме, остальные — в штатском. Никто не разговаривал, словно обмен ничего не значащими фразами по поводу продолжающегося пребывания «Вашингтонских сенаторов» в нижней части турнирной таблицы Американской футбольной лиги подорвет безопасность страны. Он улыбнулся и покачал головой, но тут вспомнил о собственных секретах и намерениях. И все-таки Грир предоставил ему возможность, на которую Келли не рассчитывал. Он откинулся на спинку сиденья и повернулся к окну, тогда как остальные пассажиры напряженно смотрели прямо перед собой.

* * *

— Они очень довольны, — сказал Пиаджи.

— Я ведь все время говорил тебе об этом, приятель. Очень удобно, когда у тебя на улице продается товар, качеством лучше всякого другого.

— Но не все этим довольны. Люди вынуждены задержать продажу двухсот килограммов французского товара, потому что мы сбили цену нашим специальным подготовительным предложением.

Таккер позволил себе громко рассмеяться. «Старая гвардия» в течение многих лет требовала слишком высокую цену. Вот к чему приводит монопольная система установления цен.

Со стороны их могли принять за двух бизнесменов или, может быть, адвокатов, поскольку в этом ресторане, что в двух кварталах от нового здания суда на Гарматц-стрит, было много и тех и других. Пиаджи в костюме из итальянского шелка выглядел лучше многих, и он пообещал себе познакомить Генри со своим портным. По крайней мере, подумал он, Таккер научился следить за собой. Теперь ему предстоит научиться не одеваться кричаще. Респектабельно — вот слово, лучше всего подходящее к этому. Парни, что носят кричащие костюмы, подобно сутенерам, ведут опасную игру и слишком глупы, чтобы это понимать.

— Следующая партия будет вдвое больше. Твои друзья справятся с ней?

— Запросто. Парни из Филли особенно довольны. С их основным поставщиком произошло небольшое несчастье.

— Да, я читал во вчерашней газете. Потерял бдительность. В его организации было слишком много народа.

— Генри, ты умнеешь на глазах. Только не будь слишком уж умным, ладно? Это добрый совет, — спокойно подчеркнул Пиаджи.

— Все в порядке, Тони. Я хочу сказать, что мы сами не должны допустить подобной ошибки, верно? Пиаджи кивнул и отпил пива.

— Совершенно верно, Генри. И мне очень приятно повторить: хорошо заниматься бизнесом с человеком, который умеет поставить дело. Всем очень интересно, откуда ты получаешь свой товар. Я прикрываю тебя. Позднее, однако если тебе понадобится финансирование...

Глаза Таккера, сидевшего за столом напротив Пиаджи, на мгновение вспыхнули.

— Нет, Тони. Не сейчас и никогда в будущем.

— Пока у меня нет возражений. Но ты все-таки подумай, когда будет время.

Таккер кивнул, якобы пропустив слова Пиаджи мимо ушей, но на самом деле насторожился: что задумал его партнер? Доверие — в таком деле, как это, которым они занимались, — не бывает постоянным. Он доверял Пиаджи, зная, что тот вовремя расплатится с ним. Предложил ему благоприятные условия, которые были приняты и неуклонно соблюдались, а золотые яйца, приносимые этой курицей, были реальным страхованием его жизни. Таккер уже достиг такого уровня, что несвоевременная уплата за поставленный товар не может причинить вред его операции, и пока идут регулярные поставки героина, они будут взаимодействовать — бизнес есть бизнес, ведь именно поэтому он и искал контакта с итальянцем. Но верности и доверия между ними быть не может. Доверие прекращалось вместе с его полезностью. Генри ничего другого и не ожидал, но если его партнер когда-нибудь попытается вмешаться в канал поставок...

Пиаджи в свою очередь подумал, а уж не зашел ли он слишком далеко, оказывая давление на Таккера, понимает ли его партнер, насколько велик подлинный потенциал того, чем они занимались. Контроль за продажей наркотика на всем Восточном побережье, причем опираясь на надежную и тщательно спланированную организацию, был его заветной мечтой. Не может быть, чтобы Таккеру скоро не понадобилось дополнительное финансирование, и люди, поддерживающие контакт с Пиаджи, уже спрашивали, как они могут тут помочь. Но он заметил, что Таккер не осознал истинной сути его невинных вопросов, а более настойчивые попытки продолжить разговор только ухудшили бы ситуацию. Поэтому Пиаджи занялся ленчем, решив пока не нарушать установившегося порядка. А ведь жаль. При всем своем уме Таккер был мелким организатором и в глубине души им останется. Может быть, однако, он поймет необходимость увеличить масштабы операции. Генри никогда не примут в состав их организации, но он все-таки может играть в ней важную роль.

— Следующая пятница тебе подходит? — спросил Таккер.

— Вполне. Позаботься о безопасности. Чтобы все было хорошо.

— Можешь не сомневаться, приятель.

* * *

Это был спокойный перелет рейсом компании «Пьемонт» на Бо-инге-737 из международного аэропорта Френдшип. Келли летел туристским классом, и стюардесса принесла ему легкий ленч. Полеты над Америкой разительно отличались от его остальных воздушных путешествий. Келли удивило обилие плавательных бассейнов в населенных пунктах. Где бы они ни пролетали, даже над холмами Теннесси, солнце, что сверкало над головой, отражалось от маленьких квадратных кусочков голубой хлорированной воды, окруженной зеленой травой. Его страна казалась такой спокойной, такой удобной для людей.., пока ты не оказывался на земле. Но по крайней мере здесь не приходилось опасаться трассирующих очередей из зенитных орудий.

В отделении фирмы «Эйвис» его ждал автомобиль, а на сиденье лежала карта. Оказалось, что он мог долететь до Панама-сити во Флориде, но Новый Орлеан вполне устраивал его, решил Келли. Он уложил свой чемодан в багажник автомобиля и поехал на восток. Езда на машине мало отличалась от управления яхтой, хотя здесь, в лихорадочном потоке автомобилей, мчащихся рядом, ему приходилось проявлять больше внимания. Келли управлял машиной автоматически, позволив себе обдумывать по пути открывающиеся возможности и методы осуществления поставленных задач. Его взгляд ни на мгновение не отрывался от потока транспорта, в то время как перед мысленным взором мелькали совершенно иные картины. И тут на лице его появилась улыбка, сдержанная и собранная, сам он этого даже, не заметил, тщательно, шаг за шагом оценивая предстоящие несколько недель.

Четыре часа спустя, миновав южные районы штатов Миссисипи и Алабама, он остановил машину перед главными воротами базы ВВС в Эглине. Действительно, это было подходящее место для подготовки коммандос к операции «Кингпин» — жара и влажность точно соответствовали жаркому и влажному климату страны, где они в конце концов оказывались.

Келли ждал снаружи у проходной, пока не подъехала синяя машина ВВС, чтобы встретить его. Из машины вышел офицер.

— Мистер Кларк?

— Да. — Он вручил офицеру бумажник со своим удостоверением личности. Офицер вытянулся и приложил руку к козырьку фуражки, что было внове для Кларка. Очевидно, кто-то на базе испытывал немалое уважение к ЦРУ. Этот молодой офицер, по-видимому, никогда не работал с его сотрудниками. Правда, Келли на этот раз надел галстук, стараясь выглядеть пореспектабельней.

— Прошу вас, следуйте за мной, сэр. — Офицер, капитан Гриффин, проводил его в комнату на первом этаже офицерского общежития, которое походило на мотель средней руки и, что особенно приятно, находилось неподалеку от берега Мексиканского залива. Он помог Келли разобрать вещи и повел его в офицерский клуб, пропуском куда, как сказал капитан, служил ключ от комнаты в общежитии.

— Весьма благодарен вам за гостеприимство, капитан. — Келли решил, что просто обязан пригласить офицера выпить с ним пива. — Вам известна цель моего приезда?

— Я работаю в разведотделе, — ответил Гриффин.

— "Кингпин"? — Словно актер в кино, капитан оглянулся вокруг, прежде чем ответить.

— Да, сэр. Мы подготовили для вас все документы, которые могут вам понадобиться. Я слышал, вы занимались там специальными операциями.

— Совершенно верно.

— У меня есть вопрос, сэр, — сказал капитан.

— Давайте, — согласился Келли между глотками пива. Он испытывал жажду после поездки из Нового Орлеана.

— Известно, кто несет ответственность за неудачу в этой операции?

— Нет, — ответил Келли, и на него нашло внезапное озарение. — Может быть, мне что-нибудь удастся узнать здесь.

— Мы думаем, что мой старший брат был в этом лагере. Сейчас он был бы дома, если бы тот, кто...

— Твою мать! — сочувственно выругался Келли. Капитан даже покраснел.

— Если вы опознаете его, что тогда?

— Это не входит в наши обязанности, — ответил Келли, жалея о том, что сказал. — Когда можно начинать?

— Вообще-то мы планировали завтра с утра, но все документы у меня в кабинете.

— Мне понадобится комната, где меня не будут беспокоить, побольше кофе и, может быть, несколько сэндвичей.

— Думаю, мы справимся с этим, сэр.

— Тогда я хотел бы начать прямо сейчас.

Через десять минут желание Келли было исполнено. Капитан Гриффин дал ему большой желтый блокнот и множество карандашей. Келли начал с первого комплекта разведывательных аэрофотоснимков, сделанных RF-101 «Вуду» и убедился, что, как и в случае с «Сендер грин», обнаружение лагеря в Сонг-Тай было чистой случайностью — он оказался в том месте, где, по данным разведки, находилась небольшая военная база, на которой велась подготовка личного состава северовьетнамской армии. Однако внутри лагеря в тайне от охранников на земле была то ли вытоптана, то ли выложена камнями, а может быть, сушащимся бельем буква "S" — что означало SOS. Список тех, кто принимал участие в операции, был подлинным — это были люди из состава войск специального назначения, имена которых он знал понаслышке.

Своей конфигурацией лагерь, отметил Келли, ничем не отличался от лагеря в Сонг-Тай. Один документ вызвал особое удивление. Это была записка некоего генерал-лейтенанта некоему генерал-майору, в которой говорилось, что, хотя операция по спасению военнопленных из лагеря в Сонг-Тай являлась важной сама по себе, в то же время она представляла собой средство достижения определенной цели. Это, говорилось в записке, открывает самые разные возможности, в том числе уничтожение одной гидроэлектростанции... А, вот в чем дело, понял Келли. Генерал-лейтенант хотел, чтобы ему предоставили свободу действий в Северном Вьетнаме. Тогда он сможет забросить туда несколько таких групп и вести игру, подобную той, которую вели группы Организации стратегических служб в тылу немецких войск во время второй мировой войны. Меморандум заканчивался напоминанием, что политические факторы делали подобные аспекты операции «Полярный круг» — одно из первых кодовых названий того, что стало впоследствии операцией «Кингпин», — исключительно уязвимыми. Есть люди, которые сочтут это попыткой расширить театр военных действий. Келли поднял голову, допивая вторую чашку кофе. Какое отношение все это имеет к политике? — удивился он. Противник мог делать все, что ему заблагорассудится, тогда как наша сторона постоянно дрожит от страха, что ее обвинят в эскалации военных действий. Даже на своем уровне Келли замечал признаки этого. Операция «Феникс», тщательно подготовленное разрушение политической инфраструктуры противника, была строго засекречена. Черт побери, они все носили военную форму, не правда ли? Человек, одетый в военную форму и находящийся в зоне военных действий, является объектом охоты по любым правилам, верно? Противник уничтожал мэров населенных пунктов и школьных учителей в Южном Вьетнаме с небывалой свирепостью. Двойной стандарт в методах ведения войны был очевиден для всех. Эта мысль беспокоила Келли, но он постарался забыть о ней и придвинул к себе вторую пачку документов.

Формирование ударной группы и планирование операции заняло удивительно много времени. Правда, в ее состав были включены только отборные специалисты. Полковник Билл Саймонс, офицер, известный Келли своей репутацией решительного и смелого командира, он мог бы быть одним из лучших в любой армии мира. Более молодой Дик Медоуз ничем не уступал Саймонсу. Оба думали только об одном — как нанести максимальный урон противнику, причем они умели делать это маленькими группами и с максимальной скрытностью. Как они, должно быть, мечтали об этой операции, подумал Келли. Но им пришлось иметь дело с таким количеством руководителей — Келли насчитал десять разных документов, посланных высшему начальству, в которых гарантировался успех, словно меморандум может гарантировать что-то в суровом мире военных действий, а затем перестал считать. Во многих использовался схожий язык и такие одинаковые выражения, что Келли заподозрил, не один ли и тот же какой-то младший клерк готовил все эти документы. Наверно, какой-то писарь, исчерпав весь свой словарный запас при написании докладных для своего полковника, решил выразить все свое сержантское презрение тем, что всякий раз пользовался одними и теми же выражениями, полагая, что никто не обратит внимание на повторяющиеся фразы, — и действительно никто не заметил этого. Келли потратил три часа на чтение толстенной папки с перепиской между Эглином и ЦРУ. Своими посланиями тыловые крысы только отвлекали от дела людей в маскировочных костюмах, чины, забывающие снимать галстуки, ложась спать, давали «полезные» советы, причем все требовали ответа от непосредственных исполнителей операции, готовящихся идти в бой с оружием в руках.., и вот «Кингпин» из относительно небольшой и решительной операции разросся в нечто, достойное эпических кинофильмов Сесиля Блаунта де Милля. И сколько раз многие документы попадали в Белый дом, где с ними знакомились сотрудники Совета национальной безопасности...

И на этом в половине третьего ночи Келли решил прекратить работу, сдавшись перед новой стопой документов. Он запер все в предоставленный в его распоряжение сейф и поспешно вернулся в свою комнату в офицерском общежитии, оставив записку с просьбой разбудить его в семь часов.

Удивительно, как мало времени требуется для сна, когда тебя ждет важная работа. Услышав в семь телефонный звонок, Келли вскочил с койки и через пятнадцать минут уже бежал вдоль берега в шортах и босиком. Здесь он оказался не один. Он не знал, сколько людей служит на базе в Эглине, но они мало отличались от него. Некоторые принадлежали, по-видимому, к подразделениям специального назначения и занимались здесь вещами, о которых он мог только гадать. Их было легко отличить по несколько более широким плечам. Утренняя пробежка составляла только часть их физической подготовки. Они оценивающе обменивались взглядами, и каждый знал, что думает другой, — насколько он силен и вынослив? — автоматическая реакция при виде человека такой же профессии, и Келли улыбнулся про себя, довольный тем, что он все еще оставался членом этого сообщества, заслуживая взгляды, полные уважения. После сытного завтрака и душа он почувствовал себя совершенно свежим, готовым приступить к своей работе в качестве клерка, и, направляясь к зданию, где размещались офисы, с удивлением спросил себя, зачем он покинул это сообщество. Оно было, в конце концов, его единственным настоящим домом, после того как он уехал из Индианаполиса.

Шли дни. Он позволил себе двое суток с шестичасовым сном, но никогда не тратил на еду больше двадцати минут и после той первой банки пива не выпил ни капли алкоголя, хотя теперь тратил на физические упражнения по несколько часов в день, главным образом для того, говорил он себе, чтобы закрепить физическую форму. Подлинная причина, в которой он никогда себе не признавался, заключалась в том, что ему хотелось стать самым крепким и выносливым в этих утренних пробежках на берегу, а не просто одним из членов этого маленького сообщества избранных бойцов. Келли снова превратился в «тюленя», больше того — в «лягушку-быка», и, что еще выше, он снова становился «змеей». На третье или четвертое утро он сумел заметить разницу. Его лицо и тело стали теперь привычной частью утренней подготовки для остальных. Анонимность только делала ситуацию более интересной, анонимность и боевые шрамы, которые заставят некоторых подумать — а в чем этот парень допустил ошибку, где проявил слабость. Затем они напомнят себе, что он все еще жив, все еще занимается своей опасной работой, несмотря на эти шрамы, не подозревая, что он покидал ее — нет, бросал, поправил себя Келли, чувствуя немалую вину.

Работа с бумагами на удивление взбадривала. Никогда раньше он не пытался вот так разобраться с происходившим, и Келли с изумлением обнаружил, что у него к этому талант. Планирование операции вызвало у него восторг, который тут же улетучился, как только он увидел, насколько отрицательно повлияли на ее подготовку затянувшееся время и беспрерывные повторения, подобно тому как увядает красота девушки, которую слишком долго не выпускает из дома ревнивый отец. Каждый день будущие участники операции воздвигали макет лагеря Сонг-Тай в натуральную величину и каждый день, иногда даже не раз на дню, его разбирали, опасаясь, что советские разведывательные спутники заметят эти приготовления. Как, надо думать, все это утомляло солдат! И сколько времени ушло на подготовку, пока начальство трепетало и сомневалось, обдумывая полученную разведывательную информацию, — так долго, что.., военнопленных успели перевести в другое место.

— Проклятье, — прошептал про себя Келли. Не то чтобы кто-то предал американцев, передал сведения о предстоящей операции. Просто готовились к ней так долго.., а это означало, что если действительно нашелся предатель, то он, по-видимому, узнал о предстоящей операции в числе последних. Келли сделал пометку карандашом.

Сама операция была тщательно разработана, все учтено, подготовлен основной план и несколько запасных вариантов. Каждое звено штурмовой группы было настолько хорошо проинструктировано и подготовлено, что любой из солдат мог бы выполнить порученную ему задачу во сне. Все, абсолютно все было предусмотрено. Аварийная посадка гигантского вертолета «Сикорский» прямо в лагере, чтобы штурмовая группа не тратила время на подход к цели. Использование крупнокалиберных шестиствольных пулеметов, установленных на вертолете, для уничтожения сторожевых вышек, которые рухнут, как молодые деревца под бензопилой. Никакой утонченности, никакой осторожности или медлительности, никаких глупостей, годных только для кинофильмов, — сокрушительная грубая сила против охраны лагеря. Опрос, проведенный после операции, показал, что охранники — все до единого — были уничтожены в несколько мгновений. Как, наверно, торжествовали солдаты первые пару минут, убедившись, что операция развивается лучше, чем на тренировках, и каким поразительным, горьким было их разочарование, когда они услышали сообщение по своей радиосети, повторяющееся снова и снова — «отрицательный параграф». «Параграф» было просто кодом, означающим американских военнопленных, ни одного из которых не было в лагере. Солдаты взяли штурмом и освободили пустой лагерь. Нетрудно представить себе, какое молчание царило в вертолетах при возвращении обратно в Таиланд, как тяжело на душе было у солдат, которые сделали все лучше, чем от них требовалось, и потерпели неудачу.

И тем не менее здесь многому можно было поучиться. Келли делал заметки усталыми пальцами, стирая один карандаш за другим. Как бы то ни было, «Кингпин» оказался исключительно ценным уроком. Здесь очень многое сделано правильно, и все это можно бесстыдно скопировать. По сути дела единственное, в чем была допущена ошибка, — это в факторе времени. Так хорошо подготовленные солдаты могли приступить к операции намного раньше. Стремление к идеалу не было требованием на оперативном уровне, оно пришло сверху, от постаревших людей, утративших контакт с энтузиазмом и интеллектом молодости. И результатом стала неудачная операция — не по вине Билла Саймонса или Дика Медоуза или «зеленых беретов», с готовностью поставивших на карту свои жизни ради спасения людей, с которыми они никогда не встречались, — а из-за других, не желающих рисковать своими карьерами и должностями, что, по их мнению, было несравненно более важно, чем кровь солдат, штурмовавших лагерь. Сонг-Тэй воплотил в себе всю историю войны во Вьетнаме, уместившейся в те несколько минут, которые потребовались, чтобы великолепно подготовленная группа потерпела неудачу. Ее предали в равной степени сама система и изменник, затаившийся внутри федеральной бюрократии.

Операция «Сендер грин» будет не такой, сказал себе Келли, хотя бы по той причине, что ее организуют как частную игру. Если реальной опасностью для операции является надзор сверху, то почему бы не избавиться от него?

* * *

— Капитан, вы очень мне помогли, — сказал Келли.

— Вам удалось найти то, что вы искали, мистер Кларк? — спросил Гриффин.

— Да, мистер Гриффин, — ответил он, бессознательно пользуясь морской терминологией в обращении к молодому офицеру. — Анализ, сделанный вами по второму лагерю, просто превосходен. Если никто вам еще не говорил этого, то скажу я: это спасло, по-видимому, жизнь не одному солдату. И вот что еще: мне бы хотелось, находясь в джунглях, работать с таким офицером разведки, как вы.

— Я не могу летать, сэр. Хочется делать что-то полезное, — произнес Гриффин, смущенный похвалой, — Вы делаете. — Келли передал капитану свои заметки. На его глазах тот положил их в конверт, который затем опечатал красным воском. — Доставьте этот конверт курьером по указанному адресу.

— Слушаюсь, сэр. У вас накопилось несколько выходных. Скажите, вы хоть спали за все это время? — спросил капитан Гриффин.

— Думаю, что немного расслаблюсь в Новом Орлеане, перед тем как лететь обратно.

— Для этого Новый Орлеан подходящее место, сэр. — Гриффин проводил Келли к его машине, куда уже был погружен багаж.

Еще один этап разведывательной работы оказался до смешного простым. В комнате в офицерском общежитии находился телефонный справочник Нового Орлеана, и Келли, к своему изумлению, обнаружил в нем имя человека, с которым решил встретиться, еще когда сидел в кабинете Джеймса Грира в ЦРУ.

* * *

Эта партия товара окончательно утвердит его репутацию, думал Таккер, наблюдая за тем, как Рик и Билли заканчивают погрузку. Часть этой партии окажется в Нью-Йорке. До сих пор он выглядел человеком, посягающим на чужую монополию, честолюбивым аутсайдером. Он доставил в Америку достаточно героина, чтобы к нему и его партнерам начали проявлять интерес. Правда, то обстоятельство, что у него были партнеры, само по себе пробудило интерес, помимо того что он имел доступ к партиям наркотика. Но теперь все изменится. Теперь он предпринял шаг, который сделает его полноправным членом организации. На него будут смотреть, как на серьезного бизнесмена, потому что эта партия сможет обеспечить все потребности Балтимора и Филадельфии на.., может быть, даже на месяц, решил он. Может быть, меньше, если сеть их дилеров такая хорошая, как они говорят. Остаток начнет удовлетворять растущие потребности Нью-Йорка. Большое Яблоко нуждалось в пополнении из-за ареста там крупной партии наркотиков. После длительного периода, когда ему приходилось передвигаться маленькими шажками, сейчас Таккер делает огромный шаг. Билли включил радио, чтобы выслушать спортивные новости, и вместо них поймал прогноз погоды.

— Хорошо, что мы отправляемся сейчас. Надвигается шторм. Таккер выглянул наружу. Небо было по-прежнему чистым и спокойным.

— Нам не о чем беспокоиться, — заключил он.

Он любил Новый Орлеан, город, выросший на европейских традициях, где обаяние Старого Света смешивается с американской энергичностью. Город с богатой историей, принадлежавший то французам, то испанцам, он никогда не терял традиций даже в области юридического кодекса, почти непостижимого для остальных сорока девяти штатов и часто ставившего в тупик федеральные власти. Таким же смешанным было и местное наречие — жители Нового Орлеана часто вставляли в свой разговор французские слова — или то, что они считали французскими словами. Предки Пьера Ламарка жили в Акадии — теперь ее называют в Канаде Новой Шотландией, — бывшей колонии Франции, и некоторые из его более отдаленных родственников по-прежнему проживают в дельте Миссисипи. Однако обычаи, кажущиеся эксцентричными и привлекательными для туристов, и комфортабельная жизнь, богатая традициями для всех остальных, не интересовали Ламарка, разве что являлись точкой отсчета, личной подписью, отличавшей его от других представителей его профессии. Это было нелегко, потому что сама профессия требовала определенного шика, собственного стиля. Он подчеркивал свою уникальность белым полотняным костюмом с жилетом под пиджаком, белой рубашкой с длинными рукавами и красным галстуком, что соответствовало его собственному представлению об образе респектабельного, пусть слишком заметного, местного бизнесмена. Этому же образу соответствовал его личный автомобиль — кадиллак цвета яичной скорлупы. Ламарк с презрением относился к кричащим украшениям, устанавливаемым на своих автомобилях некоторыми другими сутенерами, вроде декоративных выхлопных труб, на самом деле не имеющих функционального назначения. Один сутенер, выдающий себя за техасца, даже прикрепил на капот своего «линкольна» рога длиннорогого быка, но этот парень был всего лишь представителем бедной белой швали из южной Алабамы и к тому же не умел обращаться со своими девушками.

Именно это последнее качество Ламарк считал своим величайшим талантом. С чувством глубокого довольства собой, распахнул дверцу машины для своего последнего приобретения, пятнадцатилетней девушки, совсем недавно прирученной им. Невинная мордашка и застенчивость делали ее особенно привлекательной и волнующей кобылкой его «конюшни», состоящей сейчас из восьми девушек. Она заслужила неожиданную любезность сутенера тем, что доставила ему редкое наслаждение своими услугами в начале дня. Роскошный автомобиль мягко заурчал после первого же поворота ключа, и в половине восьмого Пьер Ламарк отправился на работу, потому что ночная жизнь в его городе начиналась рано и кончалась поздно. Сейчас в городе собрались какие-то коммерсанты на свою ежегодную конференцию. Новый Орлеан привлекал множество подобных мероприятий, и Ламарк замечал их начало и завершение по приливам и отливам своего денежного протока. Предстоящая ночь обещала быть теплой и прибыльной.

* * *

Ну конечно, это он, подумал Келли, сидя за рулем своего взятого напрокат автомобиля, припаркованного за полквартала. Кто еще будет с утра в пиджачной паре с жилетом и в компании юной девушки в узкой мини-юбке? Уж конечно, не страховой агент. Даже с такого расстояния Келли видел, что украшения на девушке дешевые, рассчитанные на определенный эффект. Он включил сцепление и последовал за кадиллаком. Следить было легко, так что он не приближался к Ламарку. Действительно, сколько белых «кэдди» может быть в городе? — подумал Келли, пересекая по мосту реку. Между ним и кадиллаком ехали три автомобиля. Келли не отрывал взгляда от цели и одновременно боковым зрением наблюдал за тем, что происходит вокруг. Один раз ему пришлось пойти на риск и проехать перекресток при желтом сигнале светофора, но в остальном ничто не нарушало преследования. «Кэдди» остановился у входа в первоклассный отель, и Келли увидел, как девушка вышла из машины и направилась ко входу. Ее шаги были одновременно уверенными и какими-то покорными. Келли не хотел видеть ее лица вблизи, опасаясь, что это пробудит в нем воспоминания. Сегодня ночью ему было не до эмоций. Эмоции заставили его предпринять операцию, но ее осуществление должно основываться на чем-то другом. Ему придется вести постоянную борьбу с самим собой, подумал Келли, однако он обязан успешно справиться со своими чувствами. В конце концов, поэтому он и приехал сюда этой ночью.

Кадиллак миновал еще несколько кварталов и остановился у старого бара с кричащей рекламой, достаточно близко от первоклассных отелей и деловых кварталов, чтобы можно было легко дойти до них пешком, не удаляясь от комфорта и безопасности цивилизации. Постоянный поток такси убедил Келли в том, что эта сторона местной жизни основывается на твердых началах. Он запомнил, где находится бар, и нашел место для стоянки своей машины еще через три квартала.

То, что Келли решил оставить машину так далеко от цели, имело двойной смысл. Прогулка по Декатур-стрит позволит ему познакомиться с районом, почувствовать его пульс, и в то же время он посмотрит на места, где, вероятнее всего, будут развиваться события. Келли не сомневался, что ночь окажется длинной. Несколько девушек в коротких платьях механически, как меняющийся сигнал светофора, улыбнулись ему, но он продолжал идти, глядя по сторонам, в то время как внутренний голос напомнил ему, что он когда-то реагировал на подобные знаки. Келли заставил этот голос замолчать — его сменила другая, более важная мысль о том, что ему предстоит. Келли был одет достаточно небрежно, как одевается умеренно богатый человек при такой влажной жаре и нависшей тяжелой атмосфере. Темная и не обращающая на себя внимания, его одежда давала свободу телу и в то же время свидетельствовала, что у ее хозяина есть деньги, но не слишком большие, а по его походке было ясно, что с ним лучше не связываться. Короче говоря, загадочный человек, решивший провести ночь, стараясь ничем не выделяться, но вообще-то ночь бурную и необузданную.

Он вошел в бар «Дикая кошка» в семнадцать минут девятого. Его первым впечатлением был густой табачный дым и шум. В дальнем конце зала играла небольшая рок-группа, преисполненная энтузиазма. На танцевальной площадке размером семь на семь в такт музыке двигались пары возраста Келли или моложе; а вот и Пьер Ламарк, он сидит за столом с несколькими знакомыми — или так кажется, судя по их поведению. Келли прошел в туалет, во-первых, по необходимости и, во-вторых, чтобы осмотреть помещение. Сбоку был еще один вход, но не ближе к столу, за которым сидел Ламарк, чем тот, через который вошли он и Келли. Самый прямой путь к белому кадиллаку проходил мимо стойки бара, у которой сидел Келли, и поэтому он решил остаться именно здесь. Он заказал пиво и повернулся в сторону рок-группы. Стол, за которым сидел Пьер Ламарк, оказался в поле его зрения.

В десять минут десятого к Ламарку подошли две молодые женщины. Одна села ему на колени, другая наклонилась и стала покусывать его за ухо. Двое соседей по столу без особого интереса следили за тем, как женщины передали ему что-то. Келли не заметил, что именно они передали, потому что смотрел на рок-группу, стараясь не глядеть слишком часто в направлении Ламарка. И тут же сутенер сам открыл секрет: оказалось, увидел Келли без всякого удивления, что это деньги — Ламарк демонстративно добавил банкноты к толстой, свернутой в трубку пачке, которую достал из кармана. «Шиковые деньги», понял Келли, не пожалевший времени, чтобы узнать этот термин, определяющий важную часть публичного образа сутенера. Первые две женщины удалились, и скоро к Ламарку подошла еще одна, которая оказалась составляющей непрерывного потока. Келли увидел, что и к его соседям по столу также все время подходили женщины. Все трое сутенеров пили коктейль за коктейлем, платили за них наличными, шутили с обслуживающей их официанткой, временами лапая ее и тут же щедро одаривая чаевыми в качестве компенсации.

Келли время от времени менял позу; он снял пиджак и закатал рукава, стремясь создать в глазах посетителей бара другой образ, и ограничился двумя стаканами пива, стараясь растянуть их на как можно более длительный срок. И хотя окружающее не доставляло ему удовольствия, он старался, не обращая внимания на отталкивающую атмосферу, следить за происходящим вокруг. Кто куда пошел. Кто появился и кто исчез. Кто остался. Кто засиделся на одном месте. Скоро Келли начал разбираться в развитии событий, узнавать отдельных их участников, которым присваивал вымышленные имена. Внимательнее всего он наблюдал за поведением Ламарка. Тот, не сняв пиджака, сидел спиной к стене и оживленно беседовал со своими компаньонами, но это не походило на близость друзей. Шутки, которыми они обменивались, казались натянутыми. В их манерах проглядывала излишняя экспансивность, не свойственная людям, которые собрались вместе с любой целью, кроме денег. Даже сутенеры иногда испытывают одиночество, подумал Келли, и хотя они держались своей компанией, чувствовалось, что их связывают только деловые отношения. И тут же он постарался отбросить свои философские размышления. Раз Ламарк не снимает пиджак, причина тут может быть только одна — он вооружен.

Сразу после полуночи Келли, надев пиджак, еще раз прогулялся в туалет. Закрывшись в кабине, он достал автоматический пистолет, спрятанный в кармане, и сунул его под поясной ремень. Два стакана пива за четыре часа. Должно быть, его печень уже устранила алкоголь из крови, а даже если и не устранила — два стакана пива не могут оказать какого-то воздействия на такого крупного мужчину, как он. Келли надеялся, что столь важное соображение соответствует действительности.

Он точно рассчитал время. В пятый раз намыливая руки, Келли увидел в зеркале, как открылась дверь. Он видел только затылок, но ниже темных волос был белый костюм, и потому Келли не торопился и выжидал, пока не услышал шум спускаемой воды. Этот парень следит за собственной гигиеной, подумал он. Мужчина повернулся, взгляды их встретились в зеркале.

— Прошу прощения, — произнес Пьер Ламарк. Келли сделал шаг в сторону, все еще вытирая руки бумажным полотенцем.

— Мне понравились девушки, — тихо проговорил он.

— Что? — спросил Ламарк. Он выпил не меньше шести коктейлей, и его печень плохо справлялась со своими обязанностями. Впрочем, это не помешало ему взглянуть в грязное зеркало, восхищаясь собственным отражением.

— Те, что подходили к вам. — Келли заговорил еще тише. — Они ведь, э-э, работают на вас, верно?

— Да, можно сказать, что работают, приятель. — Ламарк достал черную пластмассовую гребенку и поправил прическу. — А почему вы спрашиваете?

— Мне понадобятся несколько, — смущенно ответил Келли.

— Несколько? Вы полагаете, — что справитесь, дружище? — Ламарк лукаво ухмыльнулся.

— Со мной в город приехали приятели. У одного день рождения, вот...

— Вечеринка, — весело заметил сутенер.

— Совершенно верно. — Келли попытался выглядеть сконфуженным, но показался просто неуклюжим. Ошибка сыграла ему на руку.

— Тогда почему бы вам так и не сказать? Сколько девушек вам понадобится, сэр?

— Три, а может быть, четыре. Поговорим об этом снаружи? Мне хотелось бы подышать свежим воздухом.

— Конечно. Вот только вымою руки, идет?

— Буду ждать у входа.

Улица была тихой. Каким бы веселым городом ни был Новый Орлеан, сегодня все-таки середина недели, и тротуары, хотя и не пустые, не выглядели переполненными. Келли ждал, глядя в сторону от входа в бар, пока не почувствовал на плече дружескую руку.

— Из-за этого не стоит смущаться. Всем нам нравится немного поразвлечься, особенно когда дом далеко отсюда, не так ли?

— Я заплачу хорошие деньги, — пообещал Келли, застенчиво улыбнувшись.

Ламарк усмехнулся, как и полагается умудренному опытом человеку, стараясь, чтобы этот деревенский простофиля почувствовал себя непринужденно.

— Это уж непременно, мои девушки стоят дорого. Может быть, вам надо еще что-нибудь?

Келли кашлянул и сделал несколько шагов вперед, увлекая за собой Ламарка. Тот действительно, пошел рядом.

— Пожалуй, что-нибудь, ну, чтобы получше повеселиться, а?

— И об этом я позабочусь, — заверил его Ламарк, когда они приблизились к узкому проходу между домами.

— Мне кажется, мы уже встречались, пару лет назад. Я помню девушку, ее звали... Пэм? Да, Пэм. Стройная, рыжеватые волосы.

— О да, с ней можно было позабавиться. Ее больше нет у меня, — не задумываясь, ответил Ламарк. — Но мои нынешние девушки ничуть не хуже. Я обслуживаю и тех, кому нравятся молоденькие, только приехавшие...

— Не сомневаюсь. — Келли протянул руку за спину. — Все они принимают — я имею в виду, все они пользуются тем, что делает их...

— Счастливыми, приятель. Вот потому они и готовы повеселиться в любое время. Им полагается относиться к этому должным образом. — Ламарк остановился у прохода и посмотрел по сторонам, беспокоясь, возможно, не появятся ли полицейские. Это вполне устраивало Келли. За спиной Ламарка, куда он не удосужился посмотреть, открывался темный, едва освещенный сквозной проход между глухими кирпичными стенами, где кроме бродячих кошек никого не было. — Ну-ка прикинем. Четыре девушки на весь оставшийся вечер и, скажем, что-нибудь, чтобы подогреть вечеринку.., пятисот долларов хватит. Мои девушки стоят денег, зато вы получите...

— Обе руки — чтобы я их видел! — приказал Келли, и автоматический «кольт» замер в двенадцати дюймах от груди Ламарка. Первой реакцией сутенера было возмущение:

— Приятель, глупо с твоей стороны... Голос Келли звучал по-деловому:

— Спорить с пистолетом еще глупей, приятель. Повернись и марш вон в тот проход. Тебе, может, даже удастся вернуться в бар за стаканом виски на дорогу.

— Тебе что, очень нужны деньги, решиться на такое... — Сутенер пытался вложить в свои слова угрозу.

— Ты готов умереть за свои деньги? — рассудительно спросил Келли.

Ламарк подумал о своих шансах и повернулся, направляясь в темноту.

— Стой, — скомандовал Келли, когда они прошли ярдов пятьдесят, по-прежнему скрытые густой тенью прохода. Левой рукой он схватил сутенера за горло и прижал к кирпичной стене. Взгляд его скользнул по проходу — в одну и другую сторону. Келли прислушался к звукам, не похожим на шум транспорта, — откуда-то доносилась музыка. Пока здесь все было тихо и безопасно. — Дай мне свой пистолет — только о