Валери: быль [Харлан Эллисон] (fb2) читать постранично

Харлан Эллисон Валери: быль

В этой истории я выгляжу форменным кретином, поэтому она обязательно вам понравится. Кто же не охоч до рассказок, где непобедимых героев, корифеев науки и прочих баловней судьбы поделом сажают в лужу?

А началось все году примерно в 1968-м. Был у меня знакомый бродяга, фотограф по имени Фил. Я бы не рискнул причислить его к самым кошмарным человеческим существам на свете (Фил весьма смахивал на так называемую садовую разновидность плюща), но каким-то образом он все-таки заполз (думаю, это самое подходящее слово) в мою резиденцию и время от времени использовал ее как фон при съемке юных дам в наряде Евы. Фил имел привычку являться посреди моего рабочего дня, весь увешанный лампами-вспышками, юпитерами, фотоаппаратами и в компании какой-нибудь симпатюли, которую тут же волок в одну из ванных комнат и там правдами и неправдами добивался, чтобы она разделась.

Я, конечно, понимаю: для тех из вас, кто на досуге не на жизнь, а на смерть воюет с половыми железами, эти слова звучат нежной музыкой. Но у бывшего издателя чикагского журнала для мужчин при виде дамочки в дезабилье ладошки не вспотеют. Уж поверьте, любой, кому придется за два года износить объектив увеличителя, расширяя прелести самых сенсационных в мире телок, причем совершенно голых, обязательно разовьет в себе чувство меры. По крайней мере в этом отношении. И начнет искать дам с более экзотическими достоинствами — например, с умением заставить мужчину плакать, смеяться или вообразить, будто он узнал что-то новое. (В порядке отступления: лучшее средство от застарелой сексуальности — мощная доза обнаженного тела в живых красках; очень скоро замечаешь разницу между изображениями на пленке и теплыми, дышащими человеческими существами.

Рекомендую это тем из вас, от кого только и слышишь: «крошка», «цыпа» и т. п.)

Иными словами, у меня не было привычки хорониться в темных закутках, когда Фил щелкал своих дам. Иногда они делали перерывы, пили со мной кофе и болтали о том о сем, но вообще-то я почти безвылазно сидел в кабинете и лупил пишмашинку. Скажете, пишмашинка не очень годится для таких упражнений? Виноват, но это мое личное дело. (Удивленный таким затворничеством, Фил пришел к совершенно ошибочному заключению, что я голубой, и потом говорил это кому ни попадя, даже тем юным дамам, с которыми у меня налаживались более тесные отношения. Поражаюсь, как можно сочинять мерзости о человеке, который всего-навсего соблазняет на паперти шестилетних младенцев, растлевает их, убивает и ест, причем не всегда соблюдает именно такой порядок? Ну разве это не грязные сплетни?)

Примерно год Демон-Фотограф пользовался моим домом и мной лично, и, признаюсь как на исповеди, за этот год я претерпел не только лишения и муки. Ибо кое с кем из юных моделей Фила мне довелось познакомиться поближе. Одну из них звали Валери. (Конечно, дурашка, я знаю ее настоящее имя. Просто не разглашаю из уважения к ее семье и по другой причине, о которой ты узнаешь чуть позже.)

Однажды Демон-Фотограф — коренастый зануда с шевелюрой имбирного цвета — приволок ко мне новую курочку, и я, признаться, обалдел, едва ее увидел. Прекрасная как богиня! Вообразите этакого сорванца, излучающего веселье и дружелюбие, вообразите улыбку, от которой растает плод ююбы, вообразите очаровательную смышленую головку и тело, которое в мои шовинистические годы я бы назвал динамитом… Мы немедленно обмыли знакомство, а после вечеринки, когда Фил уполз, Валери поддалась на мои уговоры и не ушла.

Сказать по правде, наш роман не затянулся. Не возьмусь припомнить, когда и почему начал угасать костер любви, да разве это важно? Наверное, с каждым случалось что-нибудь похожее, так что вы понимаете, к чему я клоню. Мы очень скоро расстались. Друзьями.

Потом она примерно раз в полгода наведывалась ко мне и гостила по нескольку дней, когда я бывал свободен. В нашей дружбе всегда ощущалась сладковатая горечь, запах мимозы (и мимикрии — эх, если б я сразу унюхал!), мимолетные грезы, необыкновенно ласковые прикосновения… Между нами всегда было что-то недосказанное, и в моих ушах рефреном звучала сартровская фраза: «Как будто огромный камень упал на мою т-onv». Наверное, я все-таки любил Валери…

Шли годы. В середине мая 1972-го меня попросили выступить на «Неделе писателей» в Пасадене, и в день отъезда позвонила Валери. Перед этим она почти год о себе не напоминала.

После «алло-алло» и бури моего восторга я спросил:

— На сегодняшний вечер какие планы?

— К тебе приехать, — ответила она.

— Послушай, мне тут надо смотаться в Пасадену, выпендриться перед литературной шоблой. Хочешь за компанию? Полюбуешься, как я превращу доброжелательную аудиторию в толпу линчевателей.

— Так ведь я как раз тут, — сказала она, — в Пасадене.

У мамы. Можешь утащить меня денька на два.

— Я покупаю эту мечту! — заявил я, и мы решили, где и когда встретимся.

Вечером, прихватив