Ангел [Барбара Тейлор Брэдфорд] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Барбара Брэдфорд Ангел

МОЕМУ ЛЮБИМОМУ МУЖУ БОБУ, С КОТОРЫМ Я ВСЕГДА ДЕЛЮ ВСЕ МНОГОЦВЕТЬЕ ЖИЗНИ.

Все ангелы в прежней своей обители;

Сброшена тяжесть, трепещет крыло!

Вы, это вы, отрешенные зрители,

Лишь многоцветье жизни ушло.

Фрэнсис Томпсон

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ СИЯЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ

1

Затаив дыхание, она следила за поединком, стоя в тени огромной колонны.

Нервы ее были напряжены до предела, кулаки крепко сжаты, рот полуоткрыт, в глазах – тревога.

Звенели скрещивающиеся рапиры. Воины сражались насмерть.

Розалинда Мадиган, так звали эту женщину, знала, что только один может выйти живым из этой схватки. Лучи света, проникающие через узкие окна замка, яркими бликами отражались на смертоносных клинках.

Один из воинов, Гэвин, был чуть ниже ростом, гибок и строен. Он делал молниеносные выпады, заставляя противника отступать все дальше и дальше вглубь вымощенного каменными плитами Большого зала. Преимущество было на его стороне.

Второй рыцарь, Джеймс, был выше, шире в плечах, но не обладал подвижностью и ловкостью своего противника. Сейчас он, бледный от бешенства и страха, был зажат в угол, буквально вдавлен в стену.

Женщине показалось, что поединок закончится быстрее, чем она думала, настолько очевидным было преимущество Гэвина. Но вдруг, к ее изумлению, Джеймсу каким-то образом удалось слегка изменить положение своего тела. Лишь самую малость, но этого было достаточно, чтобы сделать неожиданный выпад и завладеть ситуацией. У нее перехватило дыхание.

Гэвину, застигнутому врасплох, пришлось защищаться. «Такой вариант не предусматривался»,– подумала она, не сводя глаз со сражающихся рыцарей.

С легкостью танцора Гэвин мгновенно отступил, ловкими и сильными ударами парируя атаки Джеймса.

Джеймс, тяжело дыша, делал выпад за выпадом. Он так же отлично действовал рапирой, как и Гэвин, однако явно уступал ему в ловкости и быстроте.

Ожесточенно сражаясь, они перемещались к центру зала. Атака. Отбита. Еще атака – снова отбита. Джеймс задыхался, движения его замедлились. Гэвин вновь перехватил инициативу, он продолжал наступать, стараясь нанести смертельный удар.

Вдруг Джеймс споткнулся и упал, выронив рапиру. Та со звоном отлетела в сторону.

Молниеносно Гэвин оказался подле него и приставил острие к его горлу. Их горящие ненавистью взгляды встретились. Ни один не мог отвести глаза.

– Убей же меня! – выкрикнул наконец Джеймс.

– Я не хочу пачкать свой клинок твоей кровью, – холодно ответил Гэвин, но голос его при этом прозвучал почти мягко.– Достаточно того, что я выиграл эту последнюю, решающую битву. Теперь мы действительно квиты. Убирайся из этих мест и не возвращайся под страхом смерти.

Отступив на несколько шагов, он вложил рапиру в ножны и не оборачиваясь стал подниматься по широкой лестнице. Только на самом верху он бросил быстрый взгляд на Джеймса, прежде чем исчезнуть в темноте.

Воцарилась полная тишина.

Затем раздался резкий голос режиссера:

– Стоп! – и торжественное добавление: – Все, ребята, съемка закончена!

Джеймс поднялся на ноги, режиссер поспешил к главному оператору, все вдруг разом заговорили, закружились по съемочной площадке, смеясь, шутя, похлопывая друг друга по плечу.

Не обращая внимания на весь этот гам, Розалинда подхватила свою сумку и быстро прошла через зал к лестнице в поисках Гэвина. Тот все еще стоял в тени на платформе, которой оканчивались ступени. Она сразу заметила его неестественно застывшую позу, напряженный взгляд и бледность, проступающую даже сквозь грим.

– Тебе больно,– пожалела она его.

– Немного. Такое ощущение, как будто тисками сжимают череп. Дай-ка мне воротник, Рози.

Она быстро достала из сумки медицинский фиксирующий воротник и помогла надеть его. Неделю назад на натурных съемках в Йоркшире Гэвина сбросила лошадь. Были повреждены мышцы и нервы спины и левого плеча. С тех пор боль не прекращалась.

Когда Рози застегнула воротник, Гэвин почувствовал явное облегчение. Он с благодарностью взглянул на нее и улыбнулся. Воротник, как оказалось, помогал гораздо лучше, чем болеутоляющее.

– Я ужасно волновалась за тебя во время последней сцены, – сказала Рози, покачав головой. – Не представляю, как ты выдержал.

– Волшебство театра. Как только входишь в роль, адреналин начинает вырабатываться в бешеных количествах. И ты уже не чувствуешь боли. По крайней мере не замечаешь ее. Образ Варвика захлестнул меня. Погрузившись в него, я жил его жизнью. Такая роль всегда захватывает, заставляет забыть обо всем.

– Знаю. И все же я волновалась за тебя,– сказала она, улыбнувшись.– Мы столько лет проработали вместе, казалось бы, я не должна беспокоиться. Твои перевоплощения – секрет успеха, я всегда это говорила. Но пойдем, нас ждут Чарли, Джеймс, Аида и все остальные.

Когда Рози и Гэвин появились на лестнице, общее оживление усилилось, и участники съемочной группы приветственно зааплодировали. Они отлично знали, что Гэвин Амброз, исполнитель главной роли, вот уже несколько дней страдает от нестерпимой боли, и они отдавали должное не только его актерским талантам, но и стоическому терпению. Он был настоящим профессионалом, готовым закончить съемки во что бы то ни стало, и это было достойно восхищения.

– Гэвин, ты был великолепен, просто великолепен! – сказал Чарли Блейк, режиссер фильма, пожимая ему руку.– Должен сказать, я не ожидал, что ты уложишься в три дубля.

– Жаль, что не в один,– сдержанно ответил Гэвин.– Но спасибо тебе, Чарли, что ты дал закончить поединок, как он пошел. Последний раз получилось неплохо, да?

– Еще бы! Я не вырежу ни секунды из отснятого материала.

–Ты настоящий боец, Гэвин,– сказала режиссер-постановщик Аида Янг, по-матерински бережно обнимая его.– Невозможно сыграть лучше.

– Спасибо, Аида. От тебя не часто услышишь такое.– Гэвин поискал взглядом Джеймса Лэйна, своего партнера в сцене поединка, и улыбнулся ему.– Мои поздравления, Джимбо!

– Взаимно, приятель! – ответил Джеймс.

– С тобой легко работать,– продолжал Гэвин.– Схватки всегда трудно ставить. Но ты отлично чувствуешь ритм, просто превосходно!

– Скажем так, мы с тобой, как два Эрола Флинна,– ответил Джеймс, подмигнув Гэвину.– Жаль, что Кевин Костнер уже снял свою версию «Робин Гуда», а то мы бы с тобой показали класс.

Гэвин рассмеялся, но, заметив тревогу на лице Аиды, воскликнул:

– Эй, не надо волноваться, со мной все в порядке, честное слово! Я даже собираюсь сегодня отметить окончание съемок.

– Ну, дай бог,– ответила Аида.– Вечеринка – это замечательно, если ты только в состоянии ее выдержать.

Гэвин обвел глазами съемочную группу.

– Спасибо за все,– сказал он искренне.– Вы все отлично поработали, и мы должны это как следует отпраздновать сегодня вечером.

– Ну конечно, Гэвин,– ответил главный осветитель, и все окружили Гэвина, говоря, какой он отличный парень, и пожимая ему руку.

Немного погодя Рози и Гэвин вышли из огромной студии, где были выстроены декорации Большого зала Мидлхемского замка, в коридор за съемочной площадкой.

Они осторожно пробирались среди путаницы кабелей, нагромождения оборудования, лабиринта подмостков, на которых были установлены огромные «солнечные» прожекторы, имитировавшие восход солнца за стенами замка. Они оба, хотя и по разным причинам, с облегчением думали о том, что сняты последние кадры и фильм в коробке. Молча, погруженные каждый в свои мысли, они направились в гримерную Гэвина.

– Ты действительно едешь в Нью-Йорк в конце недели? – спросил Гэвин, появляясь в дверях ванной, примыкающей к его костюмерной. Затягивая пояс белого махрового халата, он пристально взглянул на нее.

Рози, оторвавшись от записной книжки, выдержала его взгляд.

– Да,– сказала она и убрала книжку в сумочку.– У меня там встреча с несколькими постановщиками с Бродвея. По поводу нового мюзикла. Кроме того, мне нужно встретиться с Джоан Саттон. Она собирается возобновить «Мою прекрасную леди».

– Это рискованно для тебя, а? – рассмеялся Гэвин.– Еще никто не забыл спектакли и костюмы Сесила Витока.

– Пожалуй,– согласилась Рози.– Эта работа – своего рода вызов. И я не против выложиться на ней как следует. Посмотрим, что получится.– И как бы между прочим добавила: – Из Нью-Йорка я лечу в Лос-Анджелес встретиться с Гарри Маршаллом. Он хочет, чтобы я делала костюмы для его нового фильма.

– Вместо бродвейских шоу – или вместе с ними?

– Вместе.

– Рози, ты с ума сошла! Это уже слишком! Ты просто убиваешься на работе. Только за один год ты сделала костюмы для двух спектаклей и моего фильма, что, прямо скажем, дело не из простых: тебе сильно пришлось покрутиться. В следующем году ты собираешься устроить то же самое? Три или четыре большие работы? Умерь свой пыл, ради бога!

– Мне нужны деньги.

– Я дам тебе, сколько ты захочешь. Разве я не говорил, что все мое принадлежит тебе?

– Да, конечно. И спасибо тебе, Гэвин, ты знаешь, как я это ценю. Но это не одно и тоже. Я хочу сказать, что твои деньги– это не то же, что деньги, заработанные мною самой. Кроме того, это не совсем для меня. Мне нужны деньги для моей семьи.

– Они – не твоя семья! – возразил он с неожиданной горячностью, при этом лицо его исказилось гневом. В растерянности Рози взглянула на него и заставила себя удержаться от слов, готовых слететь с губ. Она промолчала, удрученная этой внезапной вспышкой.

Гэвин резко повернулся, сел перед гримерным столиком и принялся снимать грим.

– Но они действительно моя семья,– наконец сказала она.

– Нет. Твоя семья – это мы: я, Нелл и Кевин! – воскликнул он, резким движением оттолкнув от себя салфетки и крем.


Не понимая его раздражения, Рози подумала: «И Мики – он тоже моя семья, где бы он сейчас ни был. И еще Санни». При мысли о них сердце ее сжалось. Она вздохнула.

Секунду спустя Рози подошла к Гэвину и встала сзади, положив руки на спинку его стула. Ее блестящая каштановая шевелюра возвышалась над его темноволосой головой, ее зеленые глаза, в которых застыл вопрос, встретились в зеркале с его серо-голубыми.

Как бы отвечая на невысказанное, он тихо сказал:

– Помнишь, мы говорили, что мы одна семья? – и посмотрел на фотографию, стоящую на столике.

Рози вслед за ним посмотрела на изображение в серебряной рамке. Все они были на этой фотографии: она сама, Нелл, Гэвин, Кевин, Мики и Санни; улыбающиеся, они стояли обнявшись, и глаза их сияли надеждой и радостным ожиданием. Так давно был сделан снимок, так молоды они были... Но каждый уже тогда познал сиротство...

– Мы обещали друг другу, что всегда будем вместе, что бы ни случилось. Мы говорили, что мы одна семья, ты помнишь, Рози? – продолжал Гэвин.– Так оно и было. Это и сейчас так.

– Да, Гэвин, семья,– прошептала она, стараясь отбросить неожиданно нахлынувшую грусть, грозившую захлестнуть ее. Самое печальное заключалось в том, что все они нарушили свои обещания друг другу.

Гэвин поднял голову, опять перехватил в зеркале ее взгляд, и лицо его осветилось знакомой, и теперь такой знаменитой, загадочной улыбкой.

– Если уж тебе так хочется расшибиться в лепешку, делай это лучше в моих фильмах, тогда я хотя бы смогу подобрать останки. Ну так как? Будешь работать в моей следующей картине?

Серьезное выражение тут же сменилось веселым, и она рассмеялась:

– Согласна, мистер Амброз! Неплохую сделку мы заключили.

Раздался неожиданный стук в дверь, и вошел Вилл Брент.

– Я пришел помочь вам снять костюм, но, вижу, вы и без меня справились. Простите, что опоздал.

– Пустяки, Вилл. Я успел снять только камзол. Не поможешь ли мне с остальным снаряжением, особенно с сапогами? – Гэвин подмигнул Виллу и вытянул ногу.

– Сейчас, сейчас,– ответил Вилл, подходя к нему.

– Увидимся вечером,– шепнула Рози, чмокнула Гэвина в макушку и направилась к двери, прихватив с дивана свою сумку.

– Не забудь, что я тебе сказал, Прекрасный Ангел. Ты работаешь в моей новой картине! – крикнул ей вслед Гэвин, затем с исказившимся от боли лицом стал осторожно поправлять свой медицинский воротник.

2

Порывы холодного ветра ударили Рози в лицо, как только она вышла из дома. Поежившись, она поплотнее закуталась и взглянула вверх.

Небо было мрачным и тревожным, свинцовые тучи низко висели над головой. Было сумрачно, как вечером, и с каждой минутой становилось все темнее. Словом, обычный английский зимний день, к которым она уже успела привыкнуть за последнее время.

Ветер принес с собой какую-то мелкую морось, и Рози вдруг подумала, что же будут делать английские дети, если в конце концов пойдет настоящий дождь. Ведь сегодня Пятое ноября, Ночь костров, как здесь ее называют. Аида рассказала об этом Рози на прошлой неделе и даже прочла столетней давности стихотворение, которое выучила еще ребенком:


Помни, помни Пятое ноября, порох, измена, заговор...


Аида объяснила, что в 1605 году при короле Якове некий Гай Фокс вознамерился взорвать здание Парламента. Однако по доносу он был схвачен еще до того, как успел что-либо сделать, обвинен в измене, признан виновным и казнен. С тех пор в Британии Пятое ноября отмечается как день Гая Фокса.

В эту ночь повсюду зажигают костры, бросают в пламя чучело Гая Фокса, устраивают фейерверки и пекут на кострах каштаны и картошку. Конечно, если не идет дождь.

– Если все пойдет хорошо, мы будем праздновать конец съемок пятого числа,– сказала Аида, когда они завтракали в ресторане студии в прошлый вторник.– Боюсь только, что пожарники не разрешат нам устроить костер. Но, может быть, мы придумаем что-нибудь еще, чтобы как следует отпраздновать Ночь костров и завершение картины.

Рози не могла точно определить, что имела в виду Аида под словами «как следует», но вскоре все станет ясно: вечер начнется через несколько часов.

Бросив быстрый взгляд на опустевшую съемочную площадку Шеппертонской студии, она поспешила в свою мастерскую в здании производственного цеха.

Последние девять месяцев она все время работала там и настолько привыкла, что чувствовала себя здесь как дома. Ей также нравилось работать с Аидой и со всей съемочной группой. Все они были англичанами, и с самого начала Рози ощутила себя с ними легко и свободно.

Вдруг ее поразила мысль, что ей будет не хватать Шеппертона и всего, что связано со здешними съемками.

Так бывало не всегда. Иногда она испытывала облегчение, заканчивая работу над фильмом. Хотелось скорей уехать и не оглядываться. Но при работе над «Делателем королей» между актерами, съемочной группой, режиссерами возникло удивительное чувство товарищества, которое еще больше окрепло за эти долгие месяцы. Может быть, так случилось потому, что с самого начала им пришлось столкнуться с разными трудностями. Все вместе они боролись за свой фильм, за то, чтобы он получился. И Рози была уверена, что фильм будет иметь успех. По какому-то неписанному киношному правилу, трудный фильм после завершения неизменно оказывался лучшим.

Все работали с невероятным напряжением. Работали даже тогда, когда казалось, что последние силы на исходе. А Гэвин, вложивший всю душу в роль Ричарда Невилла, графа Варвика, сыграл ее блистательно. Рози считала, что работа достойна «Оскара». Хотя, конечно, она не была вполне беспристрастна.

Распахнув двойные стеклянные двери производственного цеха, Рози прошла по длинному коридору в свою мастерскую. Войдя, она на мгновение замерла в дверях, обвела взглядом комнату, висящие на стенах эскизы, вешалки для костюмов, огромный стол с нагромождением книг, журналов, рисунков, деталей созданных ею костюмов и аксессуаров.

За девять месяцев работы здесь накопилось невероятное количество вещей, и ей пришло в голову, что несколько дней придется порядком потрудиться, чтобы упаковать все это хозяйство. Хорошо еще, что у нее были две ассистентки, Вэл Хонер и Фанни Лейланд. Они помогут ей составить каталог эскизов, упаковать их вместе с костюмами, которые она решила оставить для своего архива, уложить в ящики книги и фотографии, использовавшиеся при выдумывании костюмов.

Основные эскизы костюмов Гэвина были приколоты на длинной стене мастерской, и сейчас она подошла к ним и остановилась, склонив голову и внимательно вглядываясь в каждый из них. Затем она кивнула, как бы соглашаясь со своими мыслями: «Гэвин прав, «Делатель королей» был очень сложным фильмом». И не только из-за своего размера и огромного количества персонажей, но из-за необходимости соблюдать историческую достоверность. Да, эта работа стала настоящим испытанием для Рози. Однако она умела справляться с трудностями, казалось, они пробуждали в ней какие-то дремлющие силы. Какой бы изматывающей ни была эта работа, Рози приятно было сознавать, что она поучаствовала в фильме такого размаха.

С самого начала, еще на подготовительном этапе, она испытывала какой-то удивительный подъем и прилив энергии, переполнявший ее.

В центре внимания был, конечно, Гэвин, утвержденный на роль графа Варвика. Граф Варвик два десятилетия XV века был самым могущественным человеком Англии. Представитель йоркширской династии, потомок короля Эдуарда III, он был первым графом Англии того времени и величайшим воином и рыцарем всех времен, словом, фигурой легендарной.

Именно Варвик посадил на английский трон своего кузена Эдуарда Плантагенета. Это произошло в результате гражданской войны между королевскими династиями Йорков и Ланкастеров, обычно называемой войной Алой и Белой розы, поскольку белая роза была эмблемой Йорков, а красная Ланкастеров. Варвик был главным действующим лицом этой войны. Именно благодаря ему после многих кровопролитных боев войска Ланкастеров были разбиты, и он вручил королевство Эдуарду Йорку.

Поскольку Варвик всегда оставался в тени, будучи главным советником своего девятнадцатилетнего ставленника, короля Эдуарда IV, современники прозвали его "Делатель королей». Четыре века спустя это прозвище стало названием их картины. В сценарии обладательницы «Оскара» Вивьен Ситрин описывалась жизнь Варвика с 1461 года, когда он, тридцатидвухлетний, достиг вершины своего могущества и смог удержаться на ней еще два года, про которые и рассказывалось в фильме.

Главной заботой Рози было сделать такие костюмы для Гэвина, которые бы, не выбиваясь из средневекового стиля, нравились самому актеру, хорошо смотрелись и не стесняли движений.

Как обычно, она придавала большое значение исторической достоверности костюмов и аксессуаров, без которой не добиться правдоподобности и убедительности. Кроме таланта Рози отличалась невероятной трудоспособностью, что сильно способствовало ее успеху как театрального художника.

Костюмы Розалинды Мадиган отличались удивительным чувством стиля, будь то фильм из прошлых или настоящих времен. Она всегда стремилась подчеркнуть статус, социальное положение, национальность персонажей фильма или пьесы.

При работе над «Делателем королей» Рози изучила такое количество материала, что, как она сама поняла, объем намного превысил необходимый. И все ради Гэвина. Фильм был его идеей, его личным проектом. Он был одним из продюсеров, сам добывал деньги для финансирования. Голливуд отказался от какого-либо участия в фильме, хотя Гэвин был кинозвездой не меньшего масштаба, чем Костнер, Сталлоне или Шварценеггер, и в рейтинговом списке киноактеров занимал одно из первых мест.

Со своим фильмом Гэвин оказался в такой же ситуации, что и Костнер, когда попытался заинтересовать Голливуд «Танцами с волками». Никто не захотел этим заниматься, и Костнеру пришлось все делать самому. Только прибегнув к помощи независимого продюсера из Европы, он сумел раздобыть деньги.

Концепция фильма полностью принадлежала Гэвину, и он верил в нее с такой горячностью, что зажигал энтузиазмом всех окружающих.

Любитель истории, он давно заинтересовался образом Варвика. Прочитав, не одну его биографию, Гэвин был захвачен страстями, успехами, славой и финальной трагедией жизни Варвика. Вдохновленный пылким воображением, он выбрал для своего фильма несколько самых ярких лет из его жизни, когда звезда Варвика была в зените. Затем заказал сценарий Вивьен Ситрин. Вместе они проработали почти год, прежде чем Гэвин удовлетворился сценарием.

Рози тоже с самого начала была увлечена идеей фильма. Впервые Гэвин упомянул о своих планах в Беверли-Хиллз в конце 1988 года; и когда наконец в прошлом году ему удалось приступить к работе, волнение ее было безгранично.

Задолго до подготовительного этапа съемок в Англии Рози принялась изучать материалы по костюмам той эпохи, читать биографии Варвика и Эдуарда IV, а также книги по истории средневековой Англии и Франции. Чтобы лучше представить себе жизнь этих людей, она изучала искусство и архитектуру того периода, а будучи в Лондоне, проводила долгие часы в музеях, рассматривая коллекции исторических костюмов.

Когда помощник режиссера, художник, директор и еще несколько человек из съемочной группы под предводительством Гэвина отправились на поиски натуры, Рози поехала с ними.

Прежде всего они направились в Мидлхемский замок на йоркширских болотах, бывший когда-то главным оплотом Варвика на Севере. Давно превратившись в руины, он стоял продуваемый ветрами, с разрушенными башнями и залами. Но Гэвин чувствовал, что для него очень важно увидеть собственными глазами место, где Варвик вырос и провел большую часть жизни.

Рози и Гэвин вместе прошли по когда-то Большому залу замка. Крыши не было, стены, разъеденные плесенью, почти разрушены. Под пронзительно-голубым небом они ступили на вымощенный каменными плитами пол, местами заросший травой. Кое-где из расщелин виднелись первые крошечные полевые цветы. Несмотря на плачевное состояние, замок выглядел внушительно и покорил ее воображение. Гэвин чувствовал то же самое. Потом они проехали по мрачным болотам, где когда-то разыгрывались решающие сражения Варвика. В конце поездки, несколько отклонившись от маршрута, они свернули к восточному побережью. Гэвину хотелось побывать в Йоркминстере, великолепном готическом соборе за старинными городскими стенами Йорка. Именно здесь когда-то прошли триумфальным маршем обласканные славой Варвик и Эдуард IV. Они двигались по йоркширской равнине во главе своего многочисленного войска, на покрытых попонами лошадях, под развевающимися шелками геральдических знамен, оба признанные всей Англией герои – молодой доблестный король и тот, кто возвел его на трон. Рози считала этот эпизод одним из самых эффектных и живописных в сценарии, и она с волнением предвкушала работу над ним.

После многочисленных поездок в Йоркшир и долгих часов в музеях и библиотеках она наконец сочла, что накопила достаточно знаний по английскому средневековью, чтобы приступить к разработке костюмов.

В сценарии была одна большая батальная сцена, которую Гэвин решил сохранить несмотря на трудность съемки и дороговизну, поэтому Рози пришлось взяться за латы. Эти рыцарские доспехи оказались единственной серьезной проблемой для Рози. Вспомнив пережитые волнения, она оглядела доспехи, стоящие в углу комнаты, и невольно поморщилась. Ей никогда не забыть, сколько пришлось вынести, прежде чем сделать первый образец.

В конце концов она справилась, но только благодаря главному художнику фильма Брайану Экланду-Сноу. Брайан был невероятно талантлив, на его счету уже был один «Оскар» за картину «Комната с видом на». Теперь он был поглощен Англией XV века на сценарной площадке Шеппертона.

По мнению Рози, Брайан был просто гениален, и она считала себя его вечной должницей. Он познакомил ее с изготовителем костюмов для подводного плавания, который сделал копию ее модели доспехов из необыкновенно прочного и жесткого материала – изопрена с металлическим покрытием. Получилась точная имитация железа. Эта синтетическая резина была легкой и удобной для актеров, а в фильме доспехи выглядели совершенно как настоящие.

Рози приблизилась к длинному столу в дальнем углу комнаты. Нужно разобрать все эти кипы книг, журналов, эскизов. Для упаковки потребуется не меньше шести больших ящиков.

А еще образцы специально окрашенных шерстяных тканей – твида, сукна; кусочки замши и кожи для сапог, брюк, камзолов и курток; обрезки меха и множество лоскутков шелка и бархата. В корзинах и на подносах лежала сверкающая театральная бижутерия: брошки, кольца, ожерелья, серьги, браслеты, богато украшенные пуговицы, ремни, ножны и позолоченные короны – полный набор атрибутов пышности и величия прошлого.

«Ну и работка!» – подумала она почти с изумлением. Фильм потребовал столько денег, труда и сил, сколько они не могли и представить себе в начале. Временами напряжение достигало предела. По самым незначительным поводам– плохая погода или болезнь – разыгрывались бурные сцены, вонзались друг в друга колкие словечки. Причем все это, не имея отношения к действительно серьезным проблемам, задерживало съемку и накручивало расходы. Но, с другой стороны, съемки фильма настолько захватывают, что обо всем забываешь. А такой великолепной работы, как эта, у нее никогда не было и, вероятно, не будет.

Рози не упускала случая сходить с Гэвином на просмотр отснятого накануне. От каждой сцены у нее перехватывало дыхание. Фильм, несомненно, «смотрелся», в нем было все: и яркие, захватывающие образы, и увлекательный сюжет, и превосходная игра актеров.

Заботы о фильме ни на минуту не оставляли Гэвина. Да и все они волновались. Только теперь, когда снят последний эпизод, она вдруг уверовала, что фильм удался. Фильм Гэвина не уступит знаменитому «Льву зимой». Да, он должен завоевать целый выводок «Оскаров». С этими мыслями она присела к столу и, подвинув к себе телефон, набрала номер. Прозвучало несколько гудков, прежде чем ей ответили. Знакомый девичий голос произнес:

– Розалинда. Извини, что не сразу подошла к телефону: я укладывала коробки с твоими бумагами на верхнюю полку, и мне пришлось слезать со стремянки.

– А как ты догадалась, что это я? – спросила Рози, в ее голосе послышались смешливые нотки.

– Не глупи, Розалинда, по этому телефону мне больше никто не звонит, ты это прекрасно знаешь.

– Ты совершенно права, я упустила это из виду. Ну ладно, Ивонн, как поживаешь?

– Прекрасно, и все остальные тоже. Но только Колли и Лизетт нет дома. Ты хотела поговорить с Колли?

– Да, хотела. Но ничего срочного. Я просто решила звякнуть вам, сказать, что вчера отправила два чека, для тебя и для Колли.

– Спасибо, Розалинда.

– Послушай, дорогая, в субботу я вылетаю в Нью-Йорк и...

– Прошлый раз ты мне сказала, что летишь в пятницу! – воскликнула Ивонн чуть дрогнувшим голосом.

– Да, я так планировала, но тут столько дел с упаковкой вещей, что я решила лететь в субботу утром. Между прочим, я вышлю тебе несколько ящиков, ты их сложи там, в углу моей студии, когда они придут. Я займусь ими, как приеду.

– И когда же это случится?

Почувствовав грусть в голосе девушки, Рози сказала успокаивающим тоном:

– В декабре. Я приеду в декабре. Это скоро.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Здесь все по-другому, когда тебя нет. И я скучаю по тебе.

– Я знаю. И я тоже скучаю. Но мы скоро увидимся.– Немного помолчав, как бы в нерешительности Рози спросила: – Кстати, Ги вернулся?

– Да, но сейчас его нет. Он ушел с Колли и Лизетт. И своим отцом.

Это было так неожиданно, что Рози воскликнула:

– Куда же они пошли?

– К Кире на день рождения.

– А-а.– Рози, кашлянув, продолжила:– Передай им привет от меня. И всего тебе наилучшего, Ивонн! Спасибо, что ты присматриваешь за моими вещами, не знаю, что бы я без тебя делала.

– Ну что ты, Розалинда, мне это только приятно.

Они попрощались, и Рози замерла, уставившись в пространство, размышляя о Ги. Очень странно, что он пошел к Кире вместе с остальными. Это было совсем не в его характере. Впрочем, разве она когда-нибудь понимала причины его поступков. Он всегда для нее был загадкой – и раньше, и сейчас. В одном, однако, Рози была убеждена: его подчеркнуто вежливое отношение к Кире было всего лишь маской, за которой он скрывал свою лютую ненависть к ней. Несомненно, его мучила ревность. Она заметила это болезненное чувство еще давно. Он не мог простить этой русской дружбы с его отцом и отцовской любви к ней.

Рози откинулась на спинку стула, разглядывая фотографию Ги, Лизетт и Колли, стоявшую на столе. Этот снимок сделала она сама прошлым летом. Лица людей на фотографии излучали такое беззаботное счастье, что ей захотелось ее увеличить и вставить в рамку. Но за беспечными улыбками прятались растерянность и боль.

По крайней мере эти чувства таились в Ги и Колли, в этом она была убеждена. Лизетт, конечно, еще слишком мала, всего пять лет, чтобы разбираться в таких вещах. Ги был проблемой, сейчас это стало ей вполне очевидно. Проблемой не только для своего отца, но и для всех остальных. А больше всего для нее самой и для Колли, которую он без всякой причины обвинял в большинстве своих неудач. «Выпадение из времени», как говорил Гэвин. Ги ему никогда не нравился, он всегда не без удовольствия подчеркивал, что тому следовало жить в 1960 году в Хайт Эшбери.

– Этот бездельник – просто хиппи-переросток, оказавшийся не на своем месте и не в своем времени, – сказал он ей на днях неприятно резким тоном.

Доля правды в этом была. И пожалуй, значительная. Но Ги уже не переделаешь. Иногда ей казалось, что он недалек от самоубийства.

Но что бы ни говорил Гэвин о Ги и остальных, они все же были ее семьей, и она любила их и заботилась о них. Она заботилась даже о Ги, хоть он этого и не заслуживал.

Растревоженная своими мыслями, она тяжело вздохнула. Ги не умел понимать людей, был не в состоянии постичь чужую душу, иначе ему было бы много легче ладить со своим отцом, с Колли и с ней самой. С годами его безответственность, казалось, только возрастала. Рози всегда была убеждена, что Ги слабый человек, но в последнее время она поняла, что он еще и самое эгоистичное существо из всех, кого она знала.

Взгляд ее переместился на другую фотографию на столе. Это был такой же снимок, что и на гримерном столике Гэвина, даже рамка от Тиффани была точно такой же. Несколько лет назад Нелл подарила на Рождество каждому из них по такой рамке, одну оставив себе.

Склонившись, она вглядывалась в лицо Нелл: тонкие правильные черты, мечтательные глаза цвета летнего неба, переливающиеся светло-золотистые волосы. Маленькая и изящная, она казалась очень хрупкой. На самом же деле она была едва ли не самой сильной из всех. "Стальной характер и железная воля»,– вот что она бы сказала о своей Крошке Нелл сейчас.

Улыбаясь, смотрела с фотографии красавица Санни, их Златовласка. Тоже золотистая блондинка, но чуть потемнее Нелл, она была выше и крупнее ее и поражала необыкновенной славянской красотой: немного раскосые миндалевидные глаза, высокие скулы, тяжеловатый подбородок. Все в Санни – и ее поразительные янтарные с золотыми искрами глаза, и свежая бело-розовая кожа – производили впечатление очень удивительного здоровья и жизненной силы. Ее внешность выдавала ее крестьянское происхождение: ее родители были польские эмигранты в первом поколении. Бедная Санни! Она оказалась такой хрупкой и уязвимой! Как будто сделанная из тонкого стекла. Бедная, бедная Санни! Она доживает свои дни в этом ужасном месте, и затуманенный разум ее блуждает вдали. Вдали от них всех, вдали от реальной жизни!

Кевин на фотографии стоял рядом с Гэвином – смуглый красавец с черными ирландскими глазами, искрящимися смехом и озорством. В определенном смысле он тоже потерян для них, живя как бы в чреве чудовища, балансируя на волоске от смерти, уходя от одной опасности к другой в темном царстве преступного мира, где любая оплошность может стоить ему жизни.

А вот и Мики, втиснувшийся между Кевином и Санни, еще одна жертва времени, в которое им довелось взрослеть, еще один, кого они потеряли. На фотографии светлые волосы обрамляли сияющим ореолом его лицо. Рози всегда считала, что у Мики очень хорошее лицо, открытое и доброжелательное. Он был красив спокойной, неброской красотой. Рядом с этим широкоплечим гигантом они все казались меньше ростом.

Они не знали, где сейчас Мики. Он исчез, пропал в буквальном смысле слова. И несмотря на все попытки Гэвину не удалось добиться достоверной информации о нем. Не помог и частный детектив, нанятый Гэвином.

И только они трое – Нелл, Гэвин и она сама – смогли преуспеть в жизни, исполнить его юношеские мечты. Хотя брат Рози, Кевин, мог бы и не согласиться с таким утверждением. Им троим удалось реализовать свои планы, но и Кевин добился своего. Во всяком случае он занимался тем, чем хотел, и делал это неплохо.

Взяв фотографию, Розалинда долго вглядывалась в знакомые лица. Когда-то они были самыми близкими друзьями, любящими и заботливыми, живущими одной жизнью.

Немного погодя она перевела взгляд на Гэвина. Каким знаменитым стало сейчас его лицо – резкое, угловатое, с высокими скулами и глубокой ямкой на подбородке. Его широко поставленные серо-голубые глаза с длинными ресницами спокойно смотрели из-под темных бровей. Невозмутимо, сказала бы она. Человек с нечистой совестью почувствовал бы себя не в своей тарелке под этим испытующим взглядом. Загадочная усмешка кривила его чувственные губы. Усмешка, ставшая чем-то вроде его фирменного знака. Женщины всего мира влюблялись в это лицо, возможно, потому, что оно казалось им исполненным поэзии и романтики, скрывающим страдания и душевные драмы. Лицо средневекового рыцаря. Она размышляла над этим, спрашивая себя, не отождествляет ли она актера с его последней ролью, и решила, что нет. У Гэвина действительно было лицо с портретов XV века. И не удивительно. Судя по имени, он был шотландцем по материнской линии и итальянцем по отцовской. Фамилию Амброзини он, лишь чуть-чуть изменив, оставил в качестве актерского псевдонима. Несмотря на свою славу, успех и богатство в душе Гэвин почти не изменился, Рози это хорошо знала. Он оставался таким же, как тогда, в 1977 году, когда они познакомились.

Ей было семнадцать, ее подруге Нелл столько же, Гэвину девятнадцать, Кевину и Мики – по двадцать. Самой младшей была шестнадцатилетняя Санни. Впервые они собрались благоуханным сентябрьским вечером, во время Праздника святого Януария, итальянского фестиваля, проходившего на Малбери-стрит в квартале Манхэттена под названием Маленькая Италия.

Как давно это было, подумала она. Четырнадцать лет назад, если быть точным. Теперь ей и Нелл тридцать один, Гэвину тридцать три, ее брату Кевину тридцать четыре. За эти годы столько всего случилось с каждым из них...

Громкий стук в дверь заставил Рози вздрогнуть и выпрямиться. Прежде чем она успела что-нибудь сказать, дверь открылась, впуская одну из ее ассистенток, Фанни Лейланд.

– Извини, что не успела к окончанию съемок,– беззаботно прощебетала она и подлетела к столу, прошелестев развевающейся юбкой.

Маленькая, изящная, одетая с иголочки, она была к тому же умна, талантлива, энергична и чудовищно работоспособна – настоящий «трудоголик».

Фанни была предана Розалинде. Виновато улыбаясь, она продолжала с некоторым беспокойством в голосе:

– К сожалению, мне пришлось задержаться из-за одной очень трудной актрисы. Я ведь не была нужна тебе, да?

– Нет, не была. А вот завтра будешь,– ответила Рози.– Нам придется засучить рукава, будем упаковывать мои материалы.

– Не волнуйся, мы с Вэл не остановимся, пока не уложим все к концу дня.

– Что-то я не очень в это верю,– ответила Рози, смеясь.– Но в чем я уверена полностью, это в том, что мне будет не хватать твоей улыбающейся физиономии, твоей энергии и жизнерадостности, Фанни. Не говоря уж о твоей помощи. Я к ней очень привыкла, ты меня совершенно избаловала.

– Нет, не избаловала. Мне тоже будет не хватать тебя, Розалинда. Пожалуйста, не забудь обо мне, когда начнешь работать над новой пьесой или фильмом. Я прилечу к тебе хоть на край света, лишь бы только снова работать вместе!

Рози улыбнулась ее словам.

– Ну конечно, Фанни, ты сможешь работать со мной над следующим фильмом. И Вэл тоже. Это будет замечательно. Таких ассистенток, как вы, у меня никогда не было.

– О, спасибо, дорогая, так приятно это слышать! Между прочим, знаешь, почему я не могла подождать тебя здесь? Все из-за этой Маргарет Элсворт,– Фанни состроила гримаску и продолжила: – Она решила непременно заполучить платье, в котором она была в сцене коронации в Вестминстерском аббатстве. Пристала, как с ножом к горлу.

Рози удивленно подняла брови.

– Не представляю, зачем ей средневековое платье, к тому же не из лучших, хоть я и сама его моделировала.

– Ну что ты хочешь: актриса, особая порода! По крайней мере некоторые из них,– сердито сказала Фанни, но потом лицо ее осветилось улыбкой.– Но есть, конечно, среди них люди просто замечательные, и их намного больше, чем таких зануд, как эта Мэгги Элсворт.

– Конечно,– согласилась Рози.– Но в любом случае тебе лучше обговорить это с Аидой. Если они решат продать или отдать это платье Мэгги, я возражать не буду. Ты ведь знаешь, оно мне не принадлежит, и я не намерена забирать его для своего архива. Почему бы тебе не поговорить с Аидой прямо сейчас? Уладь быстренько это дело и поскорее возвращайся. Мне бы хотелось начать составлять каталог эскизов уже сегодня.

– О'кей, я мигом. А Вэл идет сюда из костюмерной, так что не волнуйся, втроем мы управимся в два счета.– Сказав это, она повернулась и умчалась, так хлопнув дверью, что задребезжали светильники.

Улыбаясь, Рози покачала головой и подошла к телефону. Фанни– это человек, ее и Вэл действительно будет не хватать. Полистав записную книжку, она нашла телефон продюсеров с Бродвея, которые звонили ей по поводу своего нового мюзикла, потом взглянула на часы. В Англии было пятнадцать тридцать. Разница с Нью-Йорком в пять часов, то есть там сейчас десять тридцать утра, самое удобное время для звонка.

3

Почти триста человек были приглашены на заключительный вечер, и Рози, стоявшей в дверях, казалось, что явились все без исключения.

Здесь присутствовала вся съемочная группа в полном составе, а также актеры, кое-кто из студийного начальства и довольно много чужих людей – имевших, весьма отдаленное отношение к фильму: супруги и друзья-приятели, которых постановщики включили в список приглашенных из вежливости.

Все они, с бокалами в руках, оживленно разговаривая, толпились на самой большой съемочной площадке Шеппертонской киностудии с декорациями Большого зала Мидлхемского замка.

Пробираясь к своим, Рози заметила, что за эти несколько часов после окончания съемок кое-что здесь изменилось. Часть массивной средневековой мебели была убрана, и в углу небольшой эстрадный оркестрик наигрывал популярные мелодии. Служащие из нанятой для организации банкета фирмы установили вдоль стен длинные столы. Покрытые накрахмаленными белыми скатертями, они буквально ломились от яств: копченый и отварной лосось из Шотландии, жареные цыплята и индейки, заливная свинина, бараньи ноги, запеченая говядина, всевозможные салаты и овощи, различные сыры и бесконечное множество десерта: от французских пирожных и шоколадного мусса со взбитыми сливками до фруктового салата и английского бисквита в винном сиропе.

Два таких же стола были превращены в стойку бара, за которой суетилась целая шеренга барменов. Десятки официантов сновали с подносами, разнося напитки и закуски.

Рози взяла бокал шампанского с подноса проходившего мимо официанта и, поблагодарив, отправилась разыскивать в толпе режиссера-постановщика Аиду и своих ассистенток Фанни и Вэл. Секунду спустя она обнаружила Аиду беседующей с кем-то из студийного начальства. Увидев Рози, она извинилась и поспешила ей навстречу.

После взаимных приветствий Рози воскликнула:

– Вот это настоящий праздник! Поздравляю!

– Но мне не пришлось ничего делать,– быстро возразила ей Аида.– Я просто сняла трубку и позвонила в фирму.– Рози улыбнулась.

– Ну как же не пришлось? Ведь это ты все придумала, так что не скромничай. А кстати, что ты там приберегла напоследок?

Аида бросила на нее изумленный взгляд.

– Что ты имеешь в виду?

– На прошлой неделе ты мне сказала, что собираешься устроить что-то особенное, соответствующее Ночи костров и окончанию съемок.

– Может, бросим в костер портрет Маргарет Элсворт? – тихонько предложила пробивавшаяся к ним Фанни, ведя на буксире Вэл.

– Ах ты несносная! – весело выговорила ей Рози, лукаво блеснув глазами. Взглянув на Аиду, она продолжила: – Так что с этим средневековым платьем? Ты его продала Мэгги?

– Нет.– Аида покачала головой.– Я просто отдала его. Но, убейте меня, я никак не могу понять, зачем оно ей понадобилось.

– Возможно, чтобы сыграть леди Макбет,– высказала предположение Фанни.– Эта роль как раз для нее.

– Или женщину-вампира,– добавила Вэл, закатив глаза к потолку в притворном ужасе.– С этим она бы тоже отлично справилась.

– Благодарю всех троих! – сказала Рози.– Я так понимаю, это комплимент моим костюмам.

– Твои костюмы великолепны, это лучшие костюмы в мире!– произнес подошедший сзади Гэвин, положив руку ей на плечо и пожав его.– Угадай, кого я тебе привел? – продолжил он, посмеиваясь.

– Я так и знала, что ты где-то здесь, потягиваешь шампанское и наслаждаешься жизнью,– прозвучал знакомый голос с легким английским акцентом.

Резко обернувшись с широко раскрытыми глазами, Рози лицом к лицу столкнулась с Нелл. С восхитительной прической и макияжем, в нарядном черном костюме с жемчугом, та выглядела, как с обложки модного журнала.

– Ты все-таки приехала, Нелл! Это замечательно! – с восторгом воскликнула Рози.

Подруги горячо обнялись.

– Как же я могла пропустить этот вечер? Ведь это и моя картина, правда?

– Ну конечно,– сказала Аида, пожимая руку Нелл.– Рады снова видеть тебя.

– Спасибо, Аида. Мне ужасно приятно встретить нас всех,– ответила Нелл, дружески улыбнувшись Фанни и Вэл, как бы показывая, что сказанное относится и к ним. Ассистентки Рози улыбнулись в ответ, искренне поблагодарили и упорхнули. Аида тоже собралась отойти.

– Мне нужно все проконтролировать. И еще посоветовать этому оркестру играть что-нибудь поживее. Да, а что касается Ночи костров, Рози, у меня действительно кое-что припасено. Но это – сюрприз. Еще увидимся,– с этими словами она поспешно удалилась.

Гэвин взял с подноса проходившей официантки два бокала белого вина, передал один Нелл, и все трое направились в угол, где было немного спокойнее.

Рози нежно взяла Нелл за руку.

– Я так рада тебя видеть. Когда ты прилетела в Лондон?

– Несколько часов назад. Из Парижа.

– Да? Что жеты там делала?

– Сегодня утром у меня была деловая встреча. Я прилетела туда вчера вечером из Нью-Йорка французским «Конкордом». С Джонни Фортьюном. У него там запланирован концерт этой весной. Французы обожают его, как ты знаешь. В общем нам необходимо было встретиться с местным импресарио, но как только мы все утрясли, я бросилась в аэропорт и махнула сюда первым же рейсом.

– Сколько ты здесь пробудешь? – спросил Гэвин.

– Несколько дней. Джонни прилетает во вторник утром. В субботу вечером у него концерт в «Альберт-холле», так что дел по горло. После этого я возвращаюсь в Нью-Йорк. Но сначала надо еще навестить тетю Филлис. Скорее всего вылечу в понедельник утром... Или во вторник.

– Я рада этому,– тихо произнесла Рози.– Было бы очень обидно, если бы ты оказалась в отъезде, когда я буду в Нью-Йорке. Последнее время мы так редко видимся, и я с нетерпением ждала, что мы наконец сможем побыть вместе.

– Я тоже, дорогая, ты это знаешь. И не волнуйся, что мы не увидимся, Рози, голубушка! Да, пока не забыла, вот ключ от моей квартиры,– с этими словами она порылась в сумочке, извлекла ключ и отдала его Рози.– Ты знаешь порядки – устраивайся, как дома, и ни о чем не беспокойся, положись во всем на Марию, она прекрасно о тебе позаботится.

– Спасибо, Нелл,– ответила Рози, кладя ключ к себе в сумочку.

Обе начали строить планы относительно поездки Рози в Нью-Йорк, и Гэвин отошел немного в сторону, чтобы не мешать им.

Прислонившись к стене, он отпивал понемногу в надежде, что его самочувствие скоро улучшится. Гэвину не хотелось облачаться для вечера в медицинский воротник– он помешал бы ему надеть галстук. Но в последний момент все же пришлось из-за сильной боли. О галстуке не могло быть и речи. Он выбрал синюю шелковую рубашку, не застегнутую на несколько пуговиц сверху, серые слаксы и темно-синий пиджак. Он порадовался выбору, поскольку в этом он чувствовал себя удобно несмотря на медицинский воротник.

Продолжая отхлебывать, он незаметно наблюдал за Розалиндой Мадиган, своим лучшим другом, единственным, кому он доверял во всем.

Сегодня днем она показалась ему слишком бледной и переутомленной. Именно из-за этого он поднял шум по поводу ее планов. Но сейчас она выглядела на удивление свежо и молодо. Темные круги под глазами исчезли, а на щеках расцвел обворожительный румянец. Он был рад, что Рози выглядит превосходно. Однако вскоре он сообразил почему.

«Она наведалась в гримерную,– подумал он,– вот откуда этот персиковый румянец». Кэти Трандж, главный гример картины, была известна своими уникальными способностями придавать свежий и привлекательный вид даже самым усталым актерским лицам. Несомненно, Кэти искусно замаскировала предательские следы долгого перенапряжения и постоянной тревоги, изматывавшие Рози последнее время.

«К парикмахерам она тоже заглянула»,– отметил он, еще внимательнее разглядывая Рози. У нее были восхитительные светло-каштановые волосы, блестящими шелковистыми волнами ниспадавшие на плечи.

Гэвин не преминул отметить, что над ними профессионально потрудилась Джил Воттс.

Ну что ж, Рози пошла на пользу профессиональная помощь, и это его бесконечно радовало. Она выглядела лучше, чем когда-либо за последние месяцы. Хотя ему не очень нравилось ее шерстяное платье темно-серого цвета. Несмотря на безупречный покрой, оно было слишком скучным для нее. Обычная история: Рози так занята костюмами других, что у нее просто не хватало времени на собственный гардероб. Больше всего они ему нравилась в яркой одежде; так она одевалась, когда они были детьми – красное, желтое, голубое и все оттенки зеленого, подчеркивающие цвет ее больших выразительных глаз.

Размышляя о жизненных трудностях, выпавших на долю Рози в последние годы, Гэвин с трудом подавил вздох. Это слишком много для одного человека. Он не раз говорил ей об этом, но она никогда не прислушивалась к его словам, приводя убедительные доводы, и так неизбежно заканчивались все разговоры на эту тему.

В дальнем уголке его сознания таилась не дававшая покоя мысль, что он должен разделить с ней тяжесть проблем, просто обязан это сделать из любви к ней. Но она этого не допускала, не принимая ни его помощь, пи деньги. За последние годы его фильмы принесли ему немалый доход, но что толку в деньгах, если ты не можешь их потратить так, чтобы облегчить жизнь любимого человека? Жаль, что Рози не соглашалась принять хотя бы часть из них, это бы освободило ее во многих отношениях.

Из-за ее вечных отказов его преследовало чувство глубокой и постоянной неудовлетворенности. И где-то в глубине терзало душу раздражение этими несносными людьми, которых она настойчиво называет своей семьей. «Бездельники, все до одного!» – подумал он, мгновенно охваченный яростью.

Рози была слишком хороша для них, это совершенно очевидно.

Розалинда Мадиган была самым лучшим, самым достойным человеком из всех, кого он когда-либо знал. Добрая, великодушная, снисходительная к чужим слабостям, она была абсолютно лишена каких-либо дурных черт. Никогда не сказала ни о ком плохого слова и всегда старалась помочь тем, кому меньше, чем ей, повезло в жизни.

В этом-то и состоит главная проблема, внезапно подумал Гэвин. Она слишком добра, чтобы быть доброй к себе самой. Но она была такой и в юности, всегда замечала только лучшее в людях и не ждала от них ничего другого. Она уже вряд ли изменится. Разве может леопард изменить свои пятна?

Про себя Гэвин называл Рози «истинно американской девушкой». Прекрасной американской розой на длинном стебле. Она действительно была прекрасна. И кроме того, умна, честна, доброжелательна, открыта и жизнерадостна. Ему особенно нравились в Рози ее интеллект, благодаря которому с ней можно было говорить о чем угодно, и ее энтузиазм, этот бесценный дар природы. В ней совершенно не было пресыщенности. Будучи достаточно искушенной во многих вопросах, часто бывая на публике и много путешествуя, она отнюдь не испытывала утомления от жизни. Гэвин считал это чрезвычайно редким достоинством для человека их среды, живущего в сверкающем, завораживающем, но одновременно сволочном мире жестокой конкуренции, в мире шоу-бизнеса.

Неожиданно осознав, что он слишком долго и пристально рассматривает Рози, Гэвин перевел взгляд на Нелл Джеффри.

Рози была среднего роста, что-то около метра шестидесяти пяти, но рядом с Нелл она выглядела намного выше и крупнее, настолько изящной и миниатюрной была ее подруга. Своей бело-розовой, свойственной англичанкам кожей и светло-золотистыми волосами она напоминала Гэвину маленькую фарфоровую куклу. Но он отлично знал, что за этой хрупкой внешностью скрывается огромная сила воли, необычайно проницательный ум и невероятное упорство, иногда граничащее с упрямством.

«Да, вот такая наша Крошка Нелл»,– заключил он, задумчиво рассматривая ее поверх бокала.

За четырнадцать лет их знакомства, со дня ее переезда из Лондона в Нью-Йорк, Нелл сделала сногсшибательную карьеру, став одним из самых удачливых и авторитетных специалистов по рекламе. Среди ее клиентов был не только популярнейший Джонни Фортьюн – «бельканто-менестрель», как она его называла, но и Рози, и он сам со всеми своими фильмами. Нелл также руководила рекламными кампаниями одной из крупнейших голливудских студий, была рекламным агентом нескольких ведущих кинозвезд, сценаристов, режиссеров, постановщиков и пригоршни модных писателей.

Поработав в Нью-Йорке в нескольких престижных рекламных фирмах и с блеском освоив профессию, Нелл в возрасте двадцати семи лет основала свою собственную компанию. После четырех лет процветания она уже имела большой штат и отделения в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе и Лондоне.

Хотя в бизнесе Нелл достигла полного успеха, ее личная жизнь была такой же несостоявшейся и безрадостной, как и у Рози. Как бы ему хотелось, чтобы каждая из них наконец нашла свое счастье с каким-нибудь славным парнем.

Гэвин сделал большой глоток, искренне изумляясь своим собственным мыслям. Удивительно, что он мог думать о таких вещах.

Что касается Нелл, Гэвин знал, что причиной всему был Мики. Он был убежден, что Нелл так и не оправилась от своего первого неудачного романа с Мики в ранней молодости. И когда он два года назад исчез, она просто отключилась, по крайней мере от всего, что касалось, мужчин.

А вот с Рози дела обстояли совсем по-другому. Проблемы ее личной жизни были намного серьезнее, чем у Нелл или у него самого. Но сейчас ему не хотелось размышлять над этим.

Будучи сама по натуре человеком очень сложным, Рози к тому же сталкивалась с бесчисленными сложностями выбранного образа жизни. Это его утверждение, как и мысль о сложности ее натуры, она последовательно отвергала. Но он-то в этом был совершенно убежден.

Нелл прервала его размышления:

– О чем загрустил, друг мой? Конечно, невесело, когда заканчиваешь фильм. Но в данных обстоятельствах, я полагала, ты воспримешь это с облегчением. Я хочу сказать, что как продюсер ты должен думать: «Слава богу, фильм в коробке, не надо больше бояться очередной катастрофы!» Разве нет? – Она вопросительно подняла брови.

Гэвин кивнул, соглашаясь.

– Я действительно чувствую облегчение, Нелл. Поверь мне, это так. И я не печалюсь, по крайней мере о картине. Если честно, я думал о вас с Рози. Как было бы здорово, если бы вы встретили хороших парней, устроили бы свою жизнь...

– Черт побери! Выкинь это из головы! – бросив колючий взгляд, резко оборвала его Нелл.– Я вполне счастлива тем, что у меня есть! Премного благодарна!

– И я тоже, Гэвин,– присоединилась Рози,– так что не действуй нам на нервы.

– Ну хорошо, хорошо,– сказал он, отступая.– Я просто играл роль старшего брата, и незачем так кипятиться.

Усмехнувшись, Нелл добавила:

– Мы знаем, Гэвин, что ты говоришь из лучших побуждений, поскольку к нам хорошо относишься. Но мы сами в состоянии позаботиться о себе, мы ведь уже взрослые. Давайте-ка перехватим еще по бокалу и присоединимся ко всей компании.– Театрально подмигнув и состроив таинственную гримасу, она продолжила: – Кто знает, кого мы еще встретим в этой обезумевшей толпе, а?

Гэвин, а вслед за ним и Рози рассмеялись.

– Действительно нам лучше немного повращаться среди своих. Съемочная группа, да и все остальные работали превосходно. Мне бы хотелось выпить с ними бокал вина и поболтать немного. Я хочу поблагодарить каждого.

Сюрприз Аиды к Ночи костров оказался каскадом фейерверков.

Он начался ровно в девять, после того как с угощением было покончено. Все стояли на открытой площадке студии, любуясь огнями, восхищенно переговариваясь, хлопая в ладоши, а ночное небо расцветало невероятными россыпями: огненные колеса, водопады, ракеты, звездные радуги и снегопады следовали один за другим, взрываясь сиянием цвета, образуя замысловатые фигуры в темном ночном небе и освещая отблесками студийные здания. Это было волшебное, захватывающее зрелище, игра света и цвета, продолжавшаяся более двадцати минут.

Но самым великолепным был финал, когда в небе засияло название картины

ДЕЛАТЕЛЬ КОРОЛЕЙ

а за ним слова:

Спасибо, Гэвин

Как только приутих последовавший за этим очередной взрыв восторженных возгласов и аплодисментов, звучный баритон запел: «Потому что он отличный парень, потому что он отличный парень...», и все с энтузиазмом присоединились к нему. Рози, поющая вместе со всеми, знала, что для них всех, как и для нее, это не пустые слова.

– Тебе, не кажется, что брак Гэвина трещит по швам? – спросила Нелл, испытующе глядя на Рози.

Пораженная неожиданным вопросом и чуть не выронив чашку с чаем, Рози молча уставилась на Нелл. Когда наконец к ней вернулся дар речи, она произнесла:

– А с чего это ты взяла?

Теперь Нелл не сразу нашла, что ответить; в задумчивости она присела на диван.

Рози не сводила с нее глаз в ожидании ответа.

Было уже далеко за полночь, и обе женщины отдыхали в номере Рози в отеле «Атенеум» на Пикадилли. Она, как Гэвин и большая часть приехавших для работы над фильмом американцев, вот уже три месяца жила здесь. А Нелл поселилась накануне, как она всегда это делала, приезжая в Лондон.

Они вернулись с вечера в Шеппертонской студии в лимузине Гэвина. Он даже зашел в номер Рози поболтать напоследок. Но час назад, сославшись на крайнюю усталость, ушел к себе. Гэвин действительно выглядел усталым, почти изможденным. К тому же медицинский воротник причинял ему явное беспокойство.

– Придется снять эту чертову штуковину и выпить болеутоляющее,– пробормотал он, прощаясь.

Рози и Нелл продолжили болтать, перебирая все свои новости, потом Рози пошла в маленькую кухоньку, устроенную в нише гостиной, и приготовила чай.

Сейчас она сидела, сжимая обеими руками чашку и пристально глядя на Нелл.

– Так что же тебя навело на эти мысли, Нелл? – спросила она опять.– Что?

Нелл посмотрела ей прямо в глаза и сказала медленно и четко произнося слова:

– Луиза не была на вечере. Раньше такого никогда не случалось. Я хочу сказать, что она всегда присутствовала на всех его заключительных вечерах, неважно где – в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе или за границей.

– Но ей пришлось вернуться в Калифорнию,– возразила Рози,– готовиться к Рождеству.

– К Рождеству! Не смеши, еще только начало ноября.

– Ну, может быть, ко Дню благодарения, я не помню. Во всяком случае она здесь частенько появлялась, мотаясь между Лондоном и Лос-Анджелесом. Так что, я уверена, у них все в порядке. Кроме того, у нее ведь есть и собственная работа.

– Работа? Какая еще работа? Участвовать в заседаниях благотворительных обществ – это ты называешь работой?

Заметив явную язвительность в голосе Нелл, Рози внимательно посмотрела на подругу.

– Мне, кажется, послышались стервозные нотки? – спросила она.

– Возможно. Мне не нравится Луиза Амброз. И никогда не нравилась. С первого же дня, когда она появилась, увиваясь вокруг Гэвина. Не знаю, что он в ней тогда нашел. И что он в ней сейчас находит, если находит. Она такой человек, который с годами не исправляется, а становится только хуже. По-моему, она просто смешна. И я никогда не смогу понять их отношения, никогда! И уж если на то пошло, на тебе – вот на ком нужно было жениться Гэвину.

– Ох, послушай, Нелл, не начинай опять этот разговор, ради бога! Ты прекрасно знаешь, что когда у нас с Гэвином что-то было, мы были совсем детьми.

– Он все еще влюблен в тебя.

Взгляд Рози сделался неподвижным, потом она быстро заговорила:

– Ну, это уж совсем ерунда! Он влюблен в меня не больше, чем я в него.

– Хочешь, посмотрим?

– Нет, не хочу.

– Боишься услышать правду, голубушка?

– Ничего подобного. В этом ты не права, Нелл. Совершенно не права. Последние месяцы я сутками работала с ним рядом. Ты думаешь, я бы не заметила, если бы он был влюблен в меня? А тогда, в Нью-Йорке, мы были еще так молоды. То, что было между нами, можно было бы скорее назвать страстью, а не любовью.

– Послушай, Прекрасный Ангел, он ведь так тебя называл, да? Вот я, ваша Крошка Нелл, сижу здесь и смотрю тебе прямо в глаза, и уж меня ты не проведешь. Ты любила его, Рози Мадиган. И когда-то сама мне об этом говорила, может, теперь забыла? Я прекрасно помню, что ты была влюблена до потери головы. И с Гэвином происходило то же самое. Он по-настоящему любил тебя. Он и сейчас тебя любит.

– Не говори глупостей, я бы заметила.

– Нет, ты не могла заметить. Ты слишком занята всеми этими дурацкими платьями.

– Нелл, пожалуйста, давай не будем об этом сегодня. Я устала,– просительно сказала Рози.

–Я тоже. Но давай вернемся к исходной точке. Я уверена, что Гэвин несчастлив с Луизой.

– А я совершенно убеждена, что нет. Я часто бывала с ними во время съемок, много чаще, чем ты, Нелл. Он обожает Луизу, и его отношение к ней ни капельки не переменилось, оно точно такое же, как всегда.

– Ну и что из этого? Он актер.

Рози нахмурилась, но ничего не ответила. Затем произнесла очень твердо:

– Ты все же так и не объяснила мне, почему ты считаешь, что их брак разваливается.—И, помолчав, добавила: – Может быть, тебе известно что-то такое, чего не знаю я?

– Нет, неизвестно. Давай забудем об этом, ладно? – слишком поспешно ответила Нелл и, пожав плечами, несколько виновато улыбнулась.

Обе замолчали. Наконец Нелл произнесла:

– Понимаешь, Рози, это просто мои впечатления. Я же говорю, мне показалось ужасно странным, что сегодня ее не было. Одному богу и мне известно, какую бурю в стакане воды она, бывало, устраивала, лишь бы попасть на вечер, лишь бы только поприсутствовать!

Махнув рукой, Нелл продолжала:

– Она бывала прямо-таки несносной. Я вспомнила о ней сегодня, потому что ее отсутствие просто невозможно не заметить. И я подумала: как это необычно, что ее приветственные возгласы не доносятся из всех углов зала. Ты ведь знаешь ее эгоцентризм: ей всегда нужно быть в центре внимания. Она для этого постоянно я наедине, и на публике похлопывает Гэвина по плечу. А «Делатель королей» будет, несомненно, иметь большой успех.

Отчасти соглашаясь, Рози кивнула и медленно произнесла:

– Тем не менее этого совсем недостаточно, чтобы предполагать, что у них проблемы. С браком Гэвина все в порядке. Уж я бы знала.

«Нет,– подумала Нелл,– ты за деревьями не видишь леса. А сам он никогда не скажет тебе о своих чувствах. Как он может?»

Нелл поцеловала Рози в щеку.

– Спокойной ночи. Завтра увидимся. Я собираюсь в Шеппертон просмотреть рекламные кадры, которые снял наш оператор на прошлой неделе. Мне придется пробыть там весь день, нужно еще обсудить с рекламным агентом несколько объявлений для журналов.

– Тогда давай встретимся за ленчем на студии.

– С удовольствием. Пока.

– Спокойной ночи, Нелл.

Рози закрыла дверь и медленно вернулась в спальню, размышляя над словами Нелл, которые показались ей очень странными.

4

День был великолепный.

На пронзительно-голубом небе ни облачка. Нежаркое ноябрьское солнце сияющим золотым шаром висело над Парк-авеню, необычайно оживляя это субботнее утро.

Радуясь своему возвращению в Нью-Йорк, Рози быстрой походкой шла по знакомой улице. Многочисленные воспоминания, в большинстве своем приятные, переполняли ее, вытесняя хотя бы на время сегодняшние проблемы. Все напряжение последних дней чудесным образом исчезло, как только она ступила на американскую землю. Рози была решительно настроена на приятный двухнедельный отдых, и ничто не должно было испортить ее первый за два года приезд в родной город.

Она прилетела «Конкордом» из Лондона только три часа назад, проделав этот невероятный перелет через Атлантику всего за три часа сорок минут. Билет на сверхзвуковой лайнер она получила в подарок от Гэвина, который почти насильно заставил принять его. Рози, как обычно, пыталась отказаться, но в конце концов уступила его просьбам, чему сейчас была рада. Он тогда сказал, что в их бизнесе при постоянной нехватке времени «Конкорд» не роскошь, а необходимость. Сейчас-то она была с этим полностью согласна.

Самолет приземлился в половине десятого, ей удалось мигом получить свой багаж и пройти таможенный контроль. А к половине двенадцатого она уже удобно разместилась в квартире Нелл на Парк-авеню в районе 80-й улицы. Успела даже распаковать чемоданы, подправить макияж и с удовольствием выпить чашку чая, приготовленного для нее экономкой Нелл, Марией, считавшей, что без этого просто нельзя выходить на холод.

На улице действительно было свежо, и Рози решила сменить черный костюм и пальто на комплект из шерстяных болотно-зеленого цвета брюк, темно-вишневого с высоким воротом свитера и совершенно разбойничьего вида накидки из австрийского сукна того же зеленого оттенка. Она купила эту накидку несколько лет назад в Мюнхене и утеплила ее кашемировой подкладкой цвета красного вина. На ногах у Рози были ее любимые ковбойские сапожки от Луккезе, сделанные из отличной рыжевато-коричневой кордовской кожи. Больше всего в этом наряде Рози нравилась накидка, придававшая облику романтичность и стремительность.

Тепло одевшись, Рози вышла из дома с намерением поймать такси, но свежий воздух после душного салона самолета был настолько бодрящ, что она решила пройтись пешком.

Приостановившись на секунду, она окинула взглядом Парк-авеню.

Воздух был так прозрачен, что она могла рассмотреть всю улицу до самого здания «Пан Америкэн», где та упиралась в Гранд-Сентрал. Несмотря на то, что Рози постоянно жила в Париже и обожала этот прекрасный, исполненный изящества и элегантности город света, домом все же она считала Нью-Йорк. Он был для нее своим, единственным; другого такого города нет нигде в мире.

Несколькими часами раньше, когда она добиралась из аэропорта Кеннеди на Манхэттен, шофер такси выбрал дорогу через мост 59-й улицы. И когда машина, вырвавшись за пределы Лонг-Айленд-сити, вылетела на эстакаду, от открывшейся панорамы у нее перехватило дыхание.

Прямо перед ней, выстроившись в ряд на противоположном берегу Ист-Ривер, гигантскими сверкающими утесами высились башни многоквартирных домов Ист-Сайда. А за ними как бы парили в небе еще более внушительные административные здания среднего Манхэттена; несколько в стороне возвышались небоскребы Эмпайр Стейт Билдинг и компании «Крайслер». Его башня Арт-Деко поражала совершенством и изяществом шпиля. Громады небоскребов, уходящие вершинами в лазурное небо, образовывали величественные ущелья из стали, стекла и бетона. Рози подумала, что сейчас они выглядят особенно грандиозно и впечатляюще. В сиянии утреннего солнца силуэты зданий казались высеченными из хрусталя рукой неведомого божества. Зрелище ошеломляло своим космическим величием.

Рози всегда полагала, что этот город не только изумительно красив, но и обладает какой-то внутренней энергией, пробуждает способности и заставляет волноваться. Словом, нет лучше места, если ты талантлив, честолюбив и удачлив. А вот Кевин был о нем совсем иного мнения. Еще в юности он узнал его темные, грязные стороны, его отвратительное подбрюшье. Коррупция и несправедливость, жестокость и нищета процветали в Нью-Йорке рядом с блеском роскоши и сказочным богатством.

Подумав о брате, она вдруг испытала необъяснимую тревогу и озабоченно сжала губы. Кевин не отвечал на ее звонки, и это было единственным, что омрачало ее радость возвращения в Нью-Йорк. В течение всей недели она каждый день звонила ему, оставляя на автоответчике сначала свой лондонский номер, а вчера перед вылетом номер телефона нью-йоркской квартиры Нелл.

Кевин до сих пор не позвонил ей, и тревога ее все возрастала. Сегодня, прежде чем выйти, она позвонила еще раз, записав на автоответчик: «Кевин, пожалуйста, позвони мне, чтобы я знала, что с тобой все в порядке. Я уже начинаю волноваться». Затем она повторила номер телефона Нелл, хотя и была уверена, что Кевин знает его на память.

«Он позвонит мне сегодня»,– уговаривала она себя и, начиная в это верить, ускорила шаги, при этом ее накидка развевалась, как гордо реющее знамя. В своем эффектном наряде, с копной медно-каштановых волос, пронизанных солнцем, она выглядела экстравагантно и привлекательно.

Встречные мужчины бросали на нее алчущие взгляды, женщины оглядывали с восхищением. Но она проходила мимо, глядя прямо перед собой, устремленная к своей цели. Рози никогда не задумывалась о своей яркой, необычной красоте, о неотразимом впечатлении, которое она производила. Тщеславие ей было чуждо. Кроме того, последнее время она настолько была поглощена работой, измотана заботами и переживаниями, что у нее просто не хватало времени на то, чтобы наряжаться и прихорашиваться.

Даже идея привести себя в порядок перед вечером – «почистить перышки», как называла это Фанни,– пришла в голову не самой Рози, а ее ассистенткам, которым буквально насильно пришлось тащить ее в гримерную и парикмахерскую Шеппертонской студии. Она уступила уговорам только после того, как Вэл ярко изобразила, какой у нее изможденный вид. Рози меньше всего хотелось, чтобы это обстоятельство послужило Гэвину поводом поворчать на нее и отпустить пару колкостей в адрес Колли и Ги. Именно их он считал виновниками ее тревог и забот и вообще всех неприятностей, когда-либо случавшихся с ней.

Дойдя до 65-й улицы, Рози свернула направо, прошла еще квартал, миновав «Мейфеар Риджент-отель», куда она частенько заглядывала выпить чашку чая, и «Ле-Сирк», один из любимейших ресторанов, и направилась к Мэдисон-авеню.

В каждом городе были особенно привлекательные для нее улицы: Фобур Сент-Оноре в Париже, Бонд-стрит в Лондоне, Родео Драйв в Беверли-Хиллз и Мэдисон-авеню в Нью-Йорке. Здесь располагалось множество элегантных магазинов и дорогих модных лавок – бутиков, в которых продавалась одежда от известных модельеров и разные другие атрибуты «высокой моды», отвечавшие ее эстетическим представлениям профессионала. Но в этот раз Рози намеревалась только полюбоваться витринами Мэдисон, а рождественские подарки купить в магазине «Бергдорф Гудман».

Было только девятое ноября, и до Дня благодарения оставалось еще две недели, но и украшенные витрины магазинов, и обрамленные гирляндами электрических огней улицы – все уже говорило о приближении Рождества.

Свернув с 65-й улицы на Пятую авеню и отметив, как она роскошно украшена, Рози поспешила к универсальному магазину. Однажды в детстве мама привезла ее сюда из Куинса полюбоваться рождественским убранством. Какой восторг вызвало это тогда! Воспоминания заставили ее улыбнуться.

Витрины магазинов всегда очень интересовали ее, особенно покоряющими воображение они были в магазине «Лорд энд Тейлор». Каждая витрина представляла собой сцену на сказочный или религиозный сюжет. Ни дети, ни сохранившие молодость в сердце взрослые не могли отвести от них глаз. Рози отлично помнила, как она стояла, уткнувшись носом в стекло, не в силах оторваться от невиданного зрелища.

Каждый год там была новая изумительная композиция: то сцена Рождества Христова с Девой Марией, младенцем Иисусом и Иосифом; то Санта-Клаус, пролетающий над крышей на санях, нагруженных игрушками. При этом запряженный в сани олень и в самом деле перебирал ногами. Было и «Лебединое озеро» с танцующими балеринами, которые выполняли настоящие пируэты – шедевр инженерной изобретательности. Или не менее прекрасные и захватывающие сцены из любимых детских сказок: Золушка, сидящая в своей стеклянной карете; Спящая красавица в хрустальном гробу, разбуженная поцелуем Принца; Ганс и Гретхен в своем пряничном домике.

Рози с легкостью переносилась мыслями в далекие рождественские праздники ее детства. Как завораживали ее эти волшебные витрины! Ее мама делила с ней этот восторг. Однажды, вдоволь налюбовавшись на украшенные витрины, они отправились позавтракать в один из расположенных в здании магазина ресторанов. Они выбрали ресторан «Птичья клетка», и мама разрешила ей самой заказать все, что она захочет. На десерт Рози, не задумываясь попросила банановое мороженое с орехами. И даже мама, забыв о диете, тоже заказала себе порцию.

Мама умерла, когда Рози было четырнадцать лет. А на следующий день после похорон – это была суббота – Рози одна поехала в «Птичью клетку». Теперь она понимала, что этой поездкой в Манхэттен она старалась как бы возвратить маму к жизни, вернуть назад прошлое. Но тогда, потрясенная горем, она не могла есть, даже десерт остался нетронутым. Она сидела, глядя невидящими глазами на банановое мороженое, и слезы катились по ее щекам, горечь утраты переполняла ее.

Вот уже семнадцать лет нет мамы, но Рози по-прежнему почти каждый день вспоминает ее. Мама была частью ее существа, заполняя каждый уголок ее сердца. И пока жива она сама, мама будет жить вместе с ней, и слова «смерть» для нее не существует. Рози бережно хранила прекрасные воспоминания о своем счастливейшем в мире детстве, воспоминания, служившие ей утешением и поддержкой в минуты одиночества и печали. Какое счастье, что она и Кевин были так согреты любовью в детстве.

Да, Кевин. «Что же купить ему на Рождество?» – подумала она. И еще нужно выбрать подарок для Гэвина, Ги, Генри и Киры. И, конечно, для ее любимой подруги Нелл. Эти имена роились в голове Рози, когда она, перейдя Пятую авеню на 59-й улице, обогнула отель «Плаза», пересекла расположенную перед ним маленькую площадь и вошла в знаменитый универсальный магазин.

Еще в самолете она сделала кое-какие наметки, особо обдумывая подарки для Лизетт, Колли и Ивонн. Они безвыходно жили в своем загородном доме и никогда не бывали в шикарных магазинах. Потратив целый час, она наконец выбрала для Колли кремовую шелковую шаль, украшенную золотой каймой и вышивкой в виде павлина. Его огромный, распадающийся веером хвост радужно переливался голубым, зеленым и золотым сиянием. В другом отделе она нашла для Ивонн совершенно необыкновенные серьги в форме цветов из дымчатого горного хрусталя.

Сделав покупки, Рози вышла из магазина Бергдорфа и направилась по Пятой авеню к Саксу. Она двигалась своим обычным быстрым шагом, лишь мельком оглядывая витрины, но не останавливаясь перед ними. Войдя в магазин Сакса, она сразу направилась в детский отдел и уже через пятнадцать минут вышла оттуда с прелестным бальным платьицем для Лизетт. Сшитое из зеленого бархата и украшенное кружевными воротничком и манжетами цвета неотбеленного льна, оно напоминало наряды викторианской эпохи. Рози подумала, что пятилетняя Лизетт будет выглядеть в нем очаровательно. И хотя платье было далеко не дешевое, она не смогла удержаться от покупки.

Когда Рози вышла из огромного магазина и зашагала обратно по Пятой авеню, ей показалось, что на улице стало еще холоднее. Укрываясь от ледяного ветра, она поплотнее закуталась в свою накидку, довольная, что надела ее.

Проходя мимо собора Святого Патрика, она почувствовала внезапное желание зайти внутрь прекрасного старого храма. На минуту остановилась, рассматривая его готический фасад, но затем поспешила дальше. Нужно было закончить с покупками и поскорее вернуться домой, на случай если Кевин звонил ей.

Последними в ее списке на сегодня стояли магазины «Гэп» и «Банановая республика», находившиеся недалеко друг от друга на Лексингтон-авеню. Здесь она собиралась выбрать футболки и джинсы для Колли и Ивонн. Сама Рози по выходным дням частенько надевала эту типично американскую одежду с непременными белыми шерстяными носками и начищенными до блеска дешевыми коричневыми мокасинами. Это стало чем-то вроде ее воскресной униформы. Колли и Ивонн, всегда стремившиеся подражать ей, хотели выглядеть точно так же.

Поскольку в Париже Рози будет не до покупок, она решила привезти кое-какие вещи отсюда. Кроме того, если футболки и джинсы нарядно упаковать, их вполне можно положить под елку, которую они поставят в мраморном зале в Монфлери.

5

В ожидании звонка Кевина Рози бесцельно слонялась по квартире, отмечая про себя, что за два года, прошедшие со времени ее последнего приезда, здесь ничего не изменилось. Все было так, как всегда.

Впервые Рози побывала здесь в 1977 году. Весной того года она познакомилась с Нелл, и они сразу подружились, почувствовав друг в друге родственную душу. А вскоре после их первой встречи новая подруга пригласила ее на воскресный ленч.

Едва переступив порог этой большой, необычно спланированной квартиры, Рози почувствовала себя, как дома. Ее цепкий взгляд профессионала сразу определил, что оформлявший интерьеры художник был бесспорным знатокам своего дела, прекрасно разбирался в антиквариате и обладал безупречным вкусом.

Выяснилось, что этим знатоком была тетя Филлис, сестра отца Нелл, переехавшая к ним после того, как мать Нелл, Хелен Тредлз Джеффри, умерла от опухоли мозга. Нелл тогда было десять лет. В августе 1976 года отец Нелл, Адам Джеффри, работавший в газете «Лондон морнинг ньюс», был назначен главным корреспондентом в США, и его сестра, не задумываясь отправилась в Нью-Йорк вместе с ними. Она довольно быстро нашла квартиру и не теряя времени принялась за ее обустройство. Когда к Рождеству наконец переехала и Нелл, навсегда оставив свою английскую школу-интернат, квартира уже превратилась в точную копию любимого ими лондонского дома.

В то первое посещение Нелл объяснила Рози, что большинство прелестных французских и английских антикварных вещиц, вызвавших ее восхищение, были привезены из их дома в Челси. Тетя Филлис, считавшаяся в Лондоне известным художником по интерьерам, не поскупилась на самые дорогие обои и облицовочные материалы, выбирала только самые красивые ткани – лучший французский шелк, английский мебельный ситец и парчу.

Внезапно в 1979 году Адам Джеффри умер от сердечного приступа; ему было всего пятьдесят два года. Нелл и ее тетя Филлис, приобретшая профессиональный вес и богатую клиентуру, остались в Нью-Йорке. И только когда Нелл исполнилось двадцать три года, тетя Филлис решилась оставить ее и насовсем вернуться в Лондон.

К этому времени у Нелл уже была хорошая работа, много друзей, и не удивительно, что ей не захотелось покидать Манхэттен, где она прожила шесть счастливых лет. Отец Нелл завещал ей квартиру на Парк-авеню, и она продолжала в ней жить, годами почти ничего не меняя в убранстве и любя ее такой, какая она есть.

По мнению Рози, одной из самых приятных и уютных комнат в квартире была маленькая библиотека, много лет назад восхитительно декорированная тетей Филлис. Там были полосатые абрикосового цвета стены, светло-зеленый с черным вышитый гарусом по канве ковер, на окнах – присборенные занавески из цветастого мебельного ситца, такая же накидка на диване и целая коллекция прекрасного английского антиквариата. На одной из стен с длинными, выкрашенными белым полками стояли книги, перемежаясь с английскими стэффордширскими фигурками животных. На нескольких маленьких столиках были разложены свежие журналы и газеты.

Именно в эту комнату около пяти часов пришла Рози выпить чашку чая. Она включила радио и уселась на диван немного отдохнуть и просмотреть «Нью-Йорк таймс».

Покончив с чаем и чтением, она откинулась на спинку, закрыла глаза и погрузилась в мысли, умоляя судьбу сделать так, чтобы Кевин позвонил сегодня. Вернувшись из своего похода по магазинам, она первым делом бросилась к автоответчику, но, к ее большому разочарованию, никаких сообщений там не было.

Через какое-то время убаюканная тихой музыкой из радиоприемника, Рози задремала. Но минут через двадцать она вдруг проснулась со странным чувством потери ориентации. Она резко выпрямилась, в полной растерянности пытаясь сообразить, где она находится; прошло несколько секунд, прежде чем до ее сознания дошло, что она в квартире Нелл в Нью-Йорке.

Стряхнув сон, Рози встала, отнесла чашку и блюдце на кухню, помыла, вытерла их и поставила обратно в шкафчик.

Затем, в нерешительности постояв посреди бело-голубой кухни, она подошла к холодильнику и заглянула внутрь посмотреть, что припасла для нее Мария. Там на стеклянном блюде под крышкой оказалось весьма аппетитного вида жаркое из телятины с овощами, холодный жареный цыпленок, несколько мисок с салатами, на другой полке– различные холодные закуски, сыры и торт. Очевидно, Мария, у которой сегодня был выходной, решила сделать все возможное, чтобы гостья не голодала в ее отсутствие. Рози подумала, что это несколько скрасит ее существование, даже если брат сегодня и не позвонит; можно будет вкусно поесть и посмотреть телевизор.

К половине седьмого, не получив никаких сообщений от Кевина, Рози еще больше разволновалась и уже собиралась снова звонить ему, когда раздался телефонный звонок. Она схватила трубку, надеясь услышать его голос. И надежды ее сбылись.

– Извини, Рози, но я не мог связаться с тобой раньше. Всю неделю я был в недосягаемости – работа,– объяснил Кевин после радостного обмена приветствиями.– Только сейчас, дорогая, я услышал все твои сообщения по автоответчику.

– Я понимаю, Кевин,– быстро проговорила она, безмерно радуясь его звонку и мгновенно позабыв о своем недавнем мучительном беспокойстве и отчаянии.– Надеюсь, мы сможем увидеться? Эта твоя работа, она закончена?

Промедлив с ответом лишь какую-то долю секунды, Кевин произнес:

– Пожалуй... Да, я думаю, закончена. И я тоже ужасно хочу тебя видеть. Просто не могу дождаться.

– Когда же мы можем встретиться, Кев?

– Может быть, сегодня? Ты свободна?

– Разумеется, свободна! Где мы встречаемся? Или, может, ты зайдешь сюда?

– Нет, давай лучше куда-нибудь сходим. Как насчет того, чтобы встретиться у «Джимми»? Годится?

– Конечно, годится. Как всегда! – смеясь, ответила она. Он тоже рассмеялся в трубку.

– Семь тридцать – это не слишком рано для тебя?

– Нет, конечно, нет! Через час я буду у «Джимми Нири».– Положив трубку, она метнулась в спальню, чтобы причесаться и подновить макияж. Иначе ее брат, как и Гэвин, начнет ворчать по поводу ее усталого вида, а этого бы ей не хотелось.

6

Кевин Мадиган стоял, прислонившись спиной к стойке ирландского бара «Джимми Нири» на 57-й улице. Глаза его были устремлены на дверь.

Таким и увидела его Рози, когда вошла. Она приветственно помахала ему рукой, и широкая улыбка появилась на его красивом ирландском лице.

Она бросилась к нему, и они крепко обнялись. С детства они были очень дружны: Кевин – ее всегдашний защитник, она – его мудрый советчик. Даже маленькой девочкой Рози всегда учила его, что и почему надо делать. После безвременной смерти матери они стали еще ближе, находя утешение и поддержку друг в друге, чувствуя себя увереннее и безопаснее, когда были вместе.

Когда начались съемки «Делателя королей», Кевин по приглашению Гэвина прилетал на неделю в Лондон. Тогда Рози удавалось много времени проводить с братом. Но с тех пор прошло уже полгода, и сейчас они вдруг поняли, как сильно им не хватало друг друга.

Наконец они разомкнули объятия, и Кевин, глядя на ее похорошевшее лицо, сказал:

– Твой вид ласкает взор, mavourneen[1].

– Твой тоже, Кевин.

– Что будешь пить?

– Водку с тоником, пожалуйста,– ответила она, беря его за руку и с любовью глядя в его улыбающееся лицо. Знать, что он жив и здоров, было для нее безмерным счастьем. Тревога за брата не оставляла ее ни на минуту. И так, вероятно, будет всегда, ведь он – родная кровь.

Они стояли у стойки бара, потягивая из бокалов, и настолько были поглощены друг другом, что не замечали, как летит время. Неожиданно сам хозяин заведения Джимми Нири подошел к ним, чтобы поздороваться с Рози, которую он не видел несколько лет. После недолгой приятной беседы он провел их к любимому столику Кевина в глубине зала.

Они уселись и заказали обед. Пристально глядя на Кевина, Рози тихо сказала:

– Если бы ты смог оставить это.

– Оставить что? – переспросил он, намазывая маслом булочку.

– Свою работу копа.

Кевин уставился на нее широко раскрытыми от удивления глазами, с выражением недоверия на лице.

– Никогда не думал, что от тебя услышу такое, Розалинда Мэри Франс Мадиган. Все мужчины в роду Мадиганов служили в нью-йоркском полицейском управлении.

– И некоторые из них по этой причине погибли,– спокойно ответила она.– В том числе наш отец.

– Знаю, знаю. Но я американец ирландского происхождения в четвертом поколении и четвертого поколения коп, и я никак не могу это бросить, Рози. Я бы просто не сумел найти себе другого занятия. Я думаю, это у меня в крови.

– О, Кевин! Думаю, я просто неправильно выразилась. Я не имела в виду, что тебе нужно совсем оставить полицию. Мне только хочется, чтобы ты перестал быть тайным агентом. Это так опасно.

– Жить вообще опасно, причем независимо от ситуации. Можно погибнуть при переходе улицы, в самолете, в автомобиле. Можно подавиться, подхватить неизлечимую болезнь или умереть от сердечного приступа...– Не закончив фразу, он посмотрел на сестру долгим внимательным взглядом и с почти беззаботным видом пожал широкими плечами.– Каждый день умирают люди, Рози, и среди них не только тайные агенты. Особенно последнее время: мальчишки забавляются с оружием, повсюду летят шальные пули. Я знаю, ты любишь этот город. Я тоже его по-своему люблю, но он летит ко всем чертям от крэка и смэка[2], от уличного хулиганства и насилия, и это еще далеко не все его болезни. Однако, это уже другая тема.

– Но я не хочу, чтобы тебя убили так же, как отца,– настаивала Рози.

– Я понимаю... С отцом, если вдуматься, произошла странная история. Он был обыкновенным старым сыщиком, я бы сказал, заурядным, выполнял обычное задание на 17-й улице, словом, занимался своим делом, и вдруг этот несчастный случай...

– Ты хочешь сказать – мафия,– прервала она его.

– Тс-с, говори потише,– быстро произнес Кевин и осторожно оглянулся, хотя отлично знал, что в этом не было необходимости. Ведь они находились в хорошо знакомом, вполне приличном заведении центрального Манхэттена, в нескольких шагах от Первой авеню и шикарного Саттон-Плейс. Но он ничего не мог с собой поделать. Быть осторожным стало его привычкой, доведенной до автоматизма за тринадцать с лишним лет службы в полиции. Именно поэтому в любом общественном месте он всегда садился спиной к стене, лицом к двери. На работе или нет, он не мог допустить, чтобы его захватили врасплох. Кевин подался вперед, склонившись над свечой в красном стеклянном подсвечнике и, приблизив лицо к Рози, продолжал:

– Предположительно, отец погиб от рук мафии, но никаких доказательств не было. Я и сам не был в этом абсолютно уверен. И его напарник Джерри Шоу тоже. А у мафиози, скажем прямо, нет привычки стрелять в копов, боже упаси! Это не на пользу их бизнесу, если ты меня понимаешь. Они предпочитают нейтрализовать полицейского, дать ему «на лапу». Эти парни соображают, что раздавать наличные удобнее, чем гробы.

– Думаю, ты прав,– с неохотой согласилась она.– Бесчестный сыщик представляет для них большую ценность, чем мертвый... Мертвый опаснее.

– Вот именно!

– Но даже если и так, Кевин, ты не должен больше работать на улице. Не мог бы ты найти себе кабинетную работу?

Ее предложение показалось Кевину настолько смешным и абсурдным, что он, закинув голову, расхохотался.

– Ах, Рози, Рози,– выдохнул он сквозь смех.– Я мог бы, но не буду. Потому что не хочу. Понимаешь, то, чем я сейчас занимаюсь, составляет смысл моей жизни. Да, Рози, в этом – моя жизнь.

– Каждый день ты ходишь по лезвию бритвы, Кев, вылавливая убийц, мошенников, торговцев наркотиками. Эти, на мой взгляд, хуже всех. И определенно – самые опасные и жестокие.

Кевин промолчал.

– Ведь так, ты согласен? – настаивала она.

– Конечно, так, будь они прокляты! Тебе ведь известно, как я отношусь к этой сволочи! – резко заговорил он, однако осмотрительнопонизив голос, чтобы не привлекать внимания. Минуту помолчав, он продолжил: – Послушай меня, Рози. В наше время почти все преступления концентрируются вокруг наркотиков. И я ненавижу торговцев наркотиками, впрочем, как и все копы. Эти торгаши – подонки, последние негодяи, торгующие смертью круглые сутки. Ради выгоды они уже убивают детей, продавая крэк и кокаин у дверей школы, сажают семилетних на иглу. Подумай только, Рози: се-ми-лет-них! По-моему, это сверхподло, черт побери! И моя работа – уничтожить этих мерзавцев, этих... этих... скотов. Я должен пригвоздить этих сукиных детей к столбу, отдать в руки правосудия, упечь за решетку. И лучше, если по делу о нарушении федеральных законов. Тогда они просидят пять лет минимум, а обычно– много дольше, в зависимости от преступления. И не забудь, в федеральном законодательстве, слава богу, не предусмотрено досрочное освобождение. Лично я бы с радостью запер их всех в одну камеру и выкинул ключи навсегда.

Жесткое выражение лица и сурово сжатые губы резко изменили его внешность, он вдруг стал выглядеть много старше своих тридцати четырех лет.

– То, чем я занимаюсь, очень важно для меня, Рози. Я думаю, точнее, я надеюсь, что борясь с преступностью своими методами, я кое-чего добился в этом мире. Во всяком случае я для себя не знаю другого способа оставаться в здравом уме.

Он сжал ее тонкую руку, лежащую на красной скатерти.

Отлично его понимая, Рози кивнула. В самом деле, с ее стороны глупо было полагать, что он согласится сменить работу. В этом он был совсем как отец. Нью-йоркское управление полиции было смыслом его жизни. И кроме того, последние шесть лет Кевин вел священную войну с наркобизнесом – из-за Санни. Их прекрасная Златовласка стала жертвой наркотиков, которые помутили ее разум. Вот почему она без движения лежала на больничной койке психиатрической клиники – потерянная душа. Потерянная для себя, для них и для Кевина, который так любил ее.

Санни никогда уже не выздоровеет, никогда снова не станет самой собой. Она обречена на растительное существование в этой клинике в Нью-Хейвен, куда ее были вынуждены поместить отчаявшиеся родственники. Содержание ее в частной клинике стоило им целого состояния, но, как они сказали Рози, мысль о том, что Санни окажется под замком в государственной лечебнице, была для них непереносима, как и для самой Рози.

Она всегда полагала, что Кевин и Санни поженятся. Так бы и случилось, если бы не наркотики, превратившие Санни в подобие зомби. Никто из них не знал, когда и как она впервые «села на иглу», как докатилась до употребления наркотиков в чудовищных дозах, и от кого она их получала. Это прошло как-то незамеченно. Семидесятые и восьмидесятые годы были расцветом наркомании. Марихуана и гашиш, в таблетках и ампулах, возбуждающие и успокаивающие, кокаин и героин, или смэк, как называл его Кевин. Некоторым хватало глупости ускорять смерть, подмешивая к наркотикам алкоголь.

«Возможно, было бы лучше, если бы Санни Полански умерла, чем жить такой жизнью»,– подумала Рози и холодок пробежал у нее по спине.

Рози никогда не интересовалась наркотиками. Только однажды, много лет назад, она пару раз затянулась «косячком», немедленно почувствовала тошноту, ее чуть не вырвало. Это случилось на вечеринке, куда она пришла вместе с Гэвином. Он, узнав, что она согласилась попробовать «травку», рассвирепел. А потом целую неделю неустанно читал ей лекции о вреде наркотиков. Хотя в его суровых предупреждениях не было нужды; Рози и сама знала, к чему приводит наркомания. А вот бедная Санни не знала, и в этом заключалась ее трагедия.

– Ты думаешь о Санни,– мягко сказал Кевин, прервав молчание и словно читая ее мысли.

– Да,– согласилась Рози, затем, поколебавшись, спросила: – Ты давно навещал ее, Кев?

– Три месяца назад.

– Как она?

– Все так же, без изменений.

– Мне, наверное, нужно съездить в Нью-Хейвен до моего возвращения в Европу, чтобы...

– Нет! – несколько раздраженно оборвал ее Кевин. Потом, огорченно покачав головой, произнес: – Извини, я был резок. Но тебе в самом деле не следует навещать Санни. Она даже не узнает тебя, а ты только расстроишься. Правда, не стоит.

Рози кивнула, ничего не ответив. Она знала, что с ним лучше не спорить. И в конечном счете, может быть, он и прав. Возможно, действительно будет лучше не ездить к Санни, как она это планировала раньше. Что это даст бедняжке? Она даже не узнаёт, кто находится рядом с ней в комнате. Так или иначе, Рози ничем не сможет помочь своей давней подруге, хоть как-то облегчить ее существование. Правда и то, что увидев Санни в ее теперешнем ужасном состоянии, она только создаст себе еще один повод для переживаний. Еще одну проблему, которую сама не в силах решить. А у нее и без того их хватает.

Отпив немного воды, Рози подняла голову и слабо улыбнулась Кевину.

Он улыбнулся ей в ответ. Но улыбка получилась грустной, а в глазах его застыла боль. Рози знала, что эта боль – отражение глубокого, почти непереносимого горя, переполнявшего все его существо. Она подавила вздох, испытывая жгучее чувство жалости к брату.

Но она также была уверена в жизнестойкости и силе воли Кевина, благодаря которым он будет жить несмотря ни на что. Глядя на Кевина, Рози отметила про себя, что страдания из-за Санни не слишком отразились на его внешности; не повредила и та жизнь, которую ему приходилось вести как тайному агенту. Брат ее и сейчас красивейший из мужчин: крепкий, рослый, сильный, с мужественным и обаятельным лицом киногероя.

В этот вечер сходство Кевина с матерью было особенно заметно. Мойра Мадиган, приехавшая из Дублина в Нью-Йорк молодой девушкой, была уроженкой Костелло. «Я – черная ирландка»,– частенько говорила она детям, гордясь своим происхождением. По словам матери, род Костелло вел свое начало от одного испанского моряка, заброшенного судьбой в Ирландию еще во времена королевы Елизаветы I. Король Испании Филипп II послал к берегам Британии многочисленную армаду военных кораблей, многие из которых затонули во время страшного шторма, разбившись о прибрежные скалы Изумрудного Острова[3]. Команду подобрали ирландские рыбаки. Многие из спасшихся так и остались жить в Ирландии, среди них испанский моряк по имени Хосе Костелло, ставший основателем рода Костелло. По крайней мере так рассказывала им мама, и они выросли с уверенностью, что все это – чистая правда.

И конечно, никто бы не стал отрицать, что Кевин Мадиган со своими смоляными волосами и черными, сверкающими, как обсидиан, глазами действительно был «черным ирландцем».

– Ты что-то приумолкла, Рози. О чем задумалась?

– Я думала о том, как ты сегодня похож на маму, Кевин. Вот и все.

– Мама бы очень гордилась тобой, твоими успехами. И отец тоже. Я помню, как мама поддерживала твое увлечение шитьем и придумыванием одежды, когда ты была еще совсем маленькой.

– Да, я тоже помню. Думаю, они бы гордились нами обоими. У нас все впереди – мы здоровые, разумные люди, занимаемся любимым делом и добиваемся в этом успехов. Такими они и хотели нас видеть. Отец особенно бы гордился тобой. Ты – продолжатель традиции Мадиганов, полицейский в четвертом поколении. Интересно, появится ли Мадиган пятого поколения, чтобы пойти по стопам отца и деда?

– Что ты имеешь в виду?

Рози задумчиво посмотрела на него, потом произнесла:

– Может быть, уже пора начать думать о женитьбе, о детях?

– Кому я нужен? – смеясь, возразил он.– Что я могу дать женщине при такой работе и образе жизни?

– Неужели у тебя нет девушки, Кевин?

– Пожалуй, что так.

– Очень жаль.

– Кто бы говорил! А ты сама? Столько лет в таком нелепом положении. Гэвин прав, тебе пора заканчивать со всей этой канителью во Франции.

– Гэвин действительно так сказал? – спросила Рози, пристально глядя на Кевина. Тот кивнул.

–Ну конечно. Гэвин считает, ты понапрасну растрачиваешь жизнь. Я тоже так думаю. Лучше бы тебе уехать оттуда, вернуться в Штаты. И, может быть, здесь, дома, ты бы нашла порядочного парня...

– Кстати, о Франции,– властно прервала она его,– ты приедешь на Рождество? Ты обещал.

– Да, обещал, я помню. Но я не уверен, что смогу...– пробормотал он в нерешительности. Но тут у стола появилась официантка с подносом в руках, что и спасло Кевина от необходимости подыскивать оправдания. Девушка принесла тарелки с заказанным ими ирландским рагу и собиралась поставить их на стол.

– А вот и очаровательная mavourneen с нашим обедом,– сказал он, одарив ее улыбкой, лицо его при этом излучало особое ирландское обаяние, которое большинство женщин нашли бы неотразимым.

Наблюдая за ним, Рози подумала: «Какой красавец пропадает!»

7

Бар назывался «Узо-узо» и находился на Бауэри, недалеко от Хьюстон-стрит. Район не очень-то благоприятный для здоровья, но за свою четырехлетнюю работу тайным агентом полиции Кевин Мадиган привык к сомнительным местам. Иногда ему казалось, что он полжизни проводит в подобных мрачных заведениях в надежде получить от какого-нибудь бродяги самое для себя необходимое – информацию.

Он размышлял над этим, потягивая пиво в темном углу маленькой греческой забегаловки на задворках Сохо и Гринич-Виллидж. Надо признать, подобные заведения ему до смерти надоели, но, с другой стороны, они были ему просто необходимы. Где еще он бы смог встречаться с этими грязными типами, с которыми ему приходилось иметь дело по долгу службы.

Сегодня ровно неделя, как Рози попросила его бросить улицу и подыскать какую-нибудь непыльную работку в Управлении. Тогда он расхохотался, но сейчас подумал, что, может, она и права, однако тут же прогнал эту мысль. Кабинетная работа не для него, она скучна, хуже того, она убивает душу.

Когда он работает на улице, бешено выделяющийся адреналин придает ему энергию, силы. Ему все по плечу, он готов преодолеть любые трудности, справиться с любой опасностью. Никакая другая работа кроме этой не принесет ему удовлетворения. И даже родная сестра не сможет переубедить его.

Но, возможно, некоторые изменения все же следует произвести. Это было одной из причин, почему он, опаздывая на свидание со своей «девушкой из приличного квартала», находился здесь, поджидая Нила О'Коннора.

Его старый приятель Нил был отличным парнем и в прошлом тоже тайным агентом. Он продолжал служить в Управлении, но теперь в Отделе уголовных расследований, занимающемся организованной преступностью.

Несколько дней назад Нил неожиданно позвонил Кевину и спросил, не хотел бы он перейти в Отдел уголовных расследований.

К своему собственному удивлению, Кевин ответил, что это возможно, и согласился встретиться с Нилом, чтобы обсудить предложение. Последние несколько лет тот был членом ударного отряда Управления, работающего в тесном контакте с ФБР, выслеживая колумбийских и азиатских торговцев наркотиками. В работе ему сопутствовал успех, он сумел надолго засадить за решетку нескольких главарей наркобизнеса; им уже до старости не выйти оттуда.

Кевин взглянул на часы, краем глаза заметил входящего Нила и приветственно помахал ему рукой. Кивнув в ответ, Нил поспешил к нему.

Старый друг Кевина был рослым широкоплечим парнем с рыжеватыми волосами и ярко-голубыми глазами, светившимися на веснушчатом по-ирландски широком лице.

Кевин поднялся ему навстречу. Они обменялись рукопожатием, похлопали друг друга по плечу – старые приятели, много пережившие вместе.

Когда приветствия окончились, Нил взглянул на недопитую кружку Кевина.

– Еще по одной? Или чего-нибудь покрепче?

– Пива, пожалуй, «Бад Лайт»,– ответил Кевин, садясь.

Нил отошел к бару и через секунду вернулся, неся по кружке в каждой руке. Поставив их на стол, он снял плащ, бросил его на соседний стул и подсел к Кевину. Потом зажег сигарету, глубоко затянулся и, переходя прямо к делу, сказал:

– Мне нужно, чтобы ты работал в моем отделе. Необходимо. Очень. И немедленно. Если ты соглашаешься, я устрою тебе перевод сегодня же вечером.

Подавшись вперед и глядя Кевину прямо в глаза, он продолжал, едва сдерживая ярость:

– Разгромить мафию – разве это не стоящее дело?! Это вызов, это риск, действие – все, к чему ты так стремишься! Что скажешь?

Кевин не сразу ответил. Он сидел, внимательно глядя на Нила, взвешивая его слова. Пододвинувшись ближе к другу, он сказал, понизив голос:

– Ты мне не очень подробно объяснил тогда по телефону, Нил.

– А что тут объяснять? – Нил, подняв брови, удивленно посмотрел и бросил коротко: – Само название отдела говорит за себя. Мы боремся с мафией и хотим это делать как можно лучше.

– С этим ясно. Я хочу знать, буду ли я работать тайным агентом и за кем конкретно вы охотитесь. Или за мафией вообще?

– Что касается первого вопроса, ты не обязан работать тайно, если не хочешь. Хотя я бы предпочел, чтобы ты согласился, ты ведь лучший в своем деле. Теперь второй вопрос. Хотя мы занимаемся всеми нью-йоркскими преступными кланами, сейчас наша конкретная цель – разгромить банду Рудольфо.

Услышав это имя, Кевин тихонько присвистнул. В Нью-Йорке действовали шесть преступных кланов: Гамбино, Коломбо, Дженовезе, Луккезе, Бонанно и Рудольфо. Последний представлял собой самую мощную и изощренную организацию в американской мафии. Ее главарь, Сальваторе Рудольфо, как среди полицейских, так и среди бандитов считался величайшим Доном – главой клана – за всю историю организованной преступности. Он был capo di tutti capi – босс всех боссов, самый уважаемый и почитаемый, перед которым лебезили все остальные доны Восточного побережья.

Кевин воскликнул:

– Бог мой, Нил! У тебя уж слишком далеко идущие планы! Вот уже столько лет банда Рудольфо остается практически неуязвимой, их, черт побери, невозможно ни в чем уличить; вот чем они, проклятые, и сильны! Это будет нелегкая работенка.

– Но, может, и не такая тяжелая, как ты думаешь,– прервал его Нил.– Нам уже кое-что удалось, мы проникли в банду. Рудольфо, внедрили в нее своего агента. И вот тут-то появляешься ты, Кев. Ты подключаешься к их торговле наркотиками. Наш человек тебя представляет, дает поручительство, работает с тобой рука об руку. Конечно, если ты согласишься работать тайным агентом.

– Люди Рудольфо всегда отрицали и продолжают отрицать, что они занимаются наркотиками.

– Брехня для дураков! Кевин, все мафиози связаны с наркотиками, к какому бы клану они ни относились, ты это знаешь не хуже меня. И те, кто работает у Рудольфо, ничуть не лучше других своих... своих... собратьев! – страстно заключил он вдруг погрубевшим голосом.

Он бросил на Кевина жесткий, испытующий взгляд.

– Ты отлично разбираешься в наркотиках и наркобизнесе, ты уже многих раскрыл. Мне необходимы твои знания, твои связи, твое особое умение проникать в их поганый мир, уверенно и легко действовать в нем. Так что я жду твоего ответа, парень.

Кевин молчал.

– Я всегда думал, что цель твоей жизни– переловить всех этих грязных сволочей наркобизнеса. Вот тебе шанс нанести удар по мощнейшему торговцу смертью, мой друг. У них все идет в ход – крэк, смэк – ты сам знаешь. Они достают его, и они же продают. Они наводняют город наркотиками на миллионы долларов. На миллиарды, если посчитать все банды и их годовой оборот,– убеждал Нил.

– Я согласен,– сказал Кевин, внезапно приняв решение. Потом помедлил, взял свою кружку, сделал глоток и добавил, как будто вспомнив: – И я буду работать тайным агентом, раз ты этого хочешь.

– Я знал, что могу на тебя рассчитывать,– с огромным облегчением произнес Нил.– В понедельник я переговорю с Эдди Ла Салле и немедленно начну оформление. Как я уже сказал тебе в прошлый раз, Эдди дал мне добро, сказал, я могу действовать, так что он не удивится, когда узнает, что ты согласен на перевод.

– Конечно, не удивится. Я сам упомянул в разговоре с ним, что мы с тобой встречаемся сегодня вечером.

Нил осушил свою кружку и, раскачиваясь на стуле, предложил:

– А не выпить ли нам чего-нибудь покрепче, чтобы скрепить сделку?

– Спасибо, Нил, но это будет посошок на дорожку. Я уже и так опаздываю к девушке на свидание. И давай договоримся: плачу я,– сказал он, привставая с места.

Нил покачал головой.

– Нет уж, это за мной.– Широкая улыбка появилась на его лице.– Не сомневаюсь, это свидание с твоей «девушкой из приличного квартала», и ты, конечно, выпьешь виски со льдом.

– Угадал оба раза.

Секундой позже они уже чокались и произносили тосты, желая друг другу больших успехов в их общем деле. Наступило короткое молчание. Нил прикурил сигарету и задумчиво затянулся. Кевин, потягивая виски, внимательно наблюдал за другом, стараясь угадать, что последует дальше. От Нила всегда можно было ожидать сюрпризов. Кевин рассчитывал, что это действительно последняя рюмка, ему не терпелось уйти из этого грязного бара, поймать такси и поехать в верхнюю часть города. Сбросить эту кожу копа и наконец хоть раз отдохнуть в выходные, как нормальный человек. Жизнь – тяжелая, работа – изматывающая. И только она – его единственный луч солнца, его радость и счастье. Он ненавидел заставлять ее ждать, опаздывая, как сейчас, поэтому всегда старался приходить вовремя. Она очень волновалась, когда он опаздывал, у нее душа в пятки уходила при мысли, что он попал в руки преступников, которых выслеживал.

С месяц назад она даже заговорила о разрыве с ним, потому что жить, испытывая постоянный страх за него, было для нее невыносимо. Тогда он сдержанно отреагировал на это, но в душе, к собственному удивлению, испытал неожиданную панику. Он просто не мог представить, что будет делать, если она его оставит, как будет жить без нее...

Нарушив молчание, Нил сказал:

– Может, для твоего окружения лучше объявить, что ты берешь отпуск, уезжаешь куда-нибудь из города. А потом и в самом деле сбежать из твоих «родных мест». Я думаю, это будет разумно, Кев.

– Ты прав. Я сейчас не занимаюсь чем-то конкретным, мы недавно с Джо Харви хорошо почистили округу. Знаешь, я, пожалуй, скажу Эдди, что беру неделю отпуска до перехода в твой отдел. Честно говоря, Нил, мне есть на что его потратить.

– Тогда иди в отпуск сейчас, у меня ты будешь занят по горло. Я уже говорил тебе, что нас время поджимает и ты нам крайне необходим. Тебе придется засучить рукава, черт возьми! Если надо – работать по двадцать четыре часа в сутки.

Кевин понимающе кивнул.

– Будем надеяться, нам удастся разгромить Рудольфо, сломать его раз и навсегда. Сейчас действительно самый удобный момент: мафия оказалась наименее защищенной, семья Коломбо распадается, у Гамбино тоже большие проблемы. Похоже, что этот парень Дон Дэппера, второе лицо в его банде, скоро «запоет» по делу Готти об убийстве и рэкете.

Нил усмехнулся.

– Именно так, дружище. Джон Готти со своими костюмами по две тысячи долларов сидит по уши в дерьме. Сэмми Гравано, по кличке «Бык», выступает главным свидетелем на процессе, такого еще никогда не было. Подумать только, Кевин! Священное братство, скрепленное кровью и отмеченное возлияниями, рассыпалось из-за обрывка магнитофонной ленты – записи компрометирующих разговоров членов банды.– Улыбка его расползлась до ушей.– Готти упекут за решетку на долгие годы. На очень долгие, именно так.

– Весь преступный мир потрясен этим провалом, обвинители тоже такого не ожидали,– заметил Кевин.

– Кому ты рассказываешь! Мой отдел этим постоянно занимался. Только представь, предательство Гравано – это провал мафии на самом высоком уровне. Особенно если учесть, что Гамбино – крупнейший из кланов, а Гравано был в нем правой рукой Готти.– Нил покачал головой, как бы сам с трудом веря сказанному.– И что меня особенно удивляет, он ведь нарушил omerta – клятву хранить молчание, все мафиози обычно очень серьезно относятся к этому. А Гравано послал их к чертовой матери, донес на своего кореша, лучшего дружка. Разве не странно?

Не дожидаясь, комментариев Кевина, Нил быстро продолжил:

– Ведь они когда-то вместе начинали – Гравано и Готти. Из пары сообразительных ребят с «пушками», солдат улицы, доросли до «капо», главарей.– Нил пожал плечами.– Но Гравано решил спасать свою шкуру, поэтому он послал ко всем чертям святое братство, omerta, старого кореша Джонни и запел, как канарейка.

Кевин кивнул.

– На этом бруклинском процессе над Готти будет что посмотреть, запомни мои слова.– Кевин взглянул на часы.– Проклятье, Нил, уже позже, чем я думал. Мне пора.

– Мне тоже. Моя старушка заждалась меня. Первый раз за весь месяц решили куда-нибудь выбраться в субботу, а я опаздываю. Она убьет меня.

Они подхватили свои плащи и поспешно вышли из грязного бара.

8

Друзья, выйдя на улицу, остановились, продолжая беседу. Потом Нил взял Кевина за руку.

– Слушай, друг! Я провожу тебя квартальчик до Хьюстон-стрит. Там ты можешь схватить такси. Твоя «девушка из приличного квартала» не рассердится на тебя?

Кевин, стараясь идти в ногу с Нилом, покачал головой.

– Нет, она уже привыкла к моим опозданиям на час и больше. Ей это, конечно, не нравится, но она не выплескивает свое недовольство на меня. Во всяком случае, она будет довольна, нет, просто счастлива, когда узнает, что я перехожу в Отдел уголовных расследований.

Нил бросил на него странный взгляд.

– Но это все же опасная работа.

– Это мы с тобой знаем, Нил, но не она. Как и моя сестра Рози. На днях они обе насели на меня, чтобы я перевелся в другой отдел. Так что я уверен на сто процентов, они будут в восторге от этой новости. Отдел уголовных расследований – это выглядит почти как кабинетная работа, не так ли?

Поежившись, Кевин поплотнее застегнул плащ и засунул руки в карманы.

– Проклятье, сегодня подмораживает! И, конечно, когда надо– ни одного такси кругом.

– Обычно так говорят про копов,– заметил Нил и глухо рассмеялся.

– Какого дьявола тебе нужно всегда выбирать эти забегаловки у черта на куличках? В Бауэри, придумал тоже!

– Чтобы быть подальше от твоей Маленькой Колумбии, но все-таки не в Нью-Джерси,– объяснил Нил, имея в виду часть Куинса, прилегающую к Элмхесту, где обычно работал Кевин.

– Не могу сказать, что мне очень жаль расставаться с этим кварталом,– признался Кевин.– Слава богу, мне больше никогда не придется переступать порог «Мезон Астуриас». Я его уже возненавидел. Подумать только, всего тридцать лет назад этот ресторанчик был типичным ирландским баром, заполненным жизнерадостными Миками[4], любителями посидеть за стаканчиком «ерша» из виски с пивом, порассказывать небылицы. Но ирландцы давно разъехались из этого квартала, перебрались на Вудсайд, как и мы за несколько лет до смерти мамы. А Рузвельт-авеню стала Маленькой Колумбией, если не похлеще. Пестрый водоворот разряженной толпы, где процветают фешенебельные клубы, стодолларовые купюры обычные карманные деньги.

– И где перестрелки также обычны, как в Кали, Медельине или Боготе,– заметил Нил.– Уж тебе-то это хорошо известно. Уму непостижимо, Кев, Нью-Йорк просто помешался на оружии и наркотиках.

– Мы с тобой, Нил, живем в чреве чудовища. Мы все это видим каждый день: бездомные, голодные, отчаявшиеся люди, а еще умалишенные, наркоманы, преступники. И мы знаем им счет. Большинство людей не видят этого, или не хотят видеть, или смотрят на это сквозь пальцы. Ужасно, но, боюсь, дело обстоит именно так.

Нил остановился, повернулся и схватил Кевина за руку. В свете фонарей было видно, что лицо его вдруг стало решительным и непреклонным.

– Пятнадцать минут на машине от Манхэттена через мост Куинсборо, и ты – в Южной Америке, висишь на волосок от смерти, вращаясь среди наркобаронов, уличных торговцев наркотиками, наркоманов и прочего отребья. Я голову даю на отсечение, ты будешь рад, что перешел к нам в отдел, вот увидишь.

– Я тоже так думаю. Скажем прямо, возможно, этим я прибавлю себе несколько дополнительных лет жизни.– Кивнув, Нил продолжал: – А Бушвик, притон прокаженных, какого я еще не видел: скопище лачуг, кишащее наркоманами: одни обходятся кокаином, другие – крэком, а третьи колются героином, накачивают себе в вены это дерьмо. Человеческие отбросы, они нападут на тебя, ограбят и убьют ради очередной дозы. Это омерзительно.

– Ты совершенно прав, compadre[5], совершенно прав,– спокойно проговорил Кевин, беря Нила за локоть и направляя его шаги к Хьюстон-стрит.

– И это Америка,– сказал Нил бесцветным голосом,– самая богатая и могущественная страна в мире. Это не просто омерзительно, в этом есть что-то сатанинское, внушающее ужас! Что случилось с прекрасной Америкой? С нашей американской мечтой?

Кевин не ответил. Что можно было добавить к словам Нила?


Кевин вошел к ней в квартиру, открыв дверь своим ключом. Он остановился в холле, ожидая ее появления, как это обычно бывало, когда он приходил. Но на этот раз этого не случилось.

Он повесил плащ в стенной шкаф, снял с плеча кобуру с пистолетом и аккуратно повесил на ту же вешалку в шкафу. Она и так знала, что он живет в мире насилия, зачем ей видеть еще и эти красноречивые доказательства. Во всяком случае он предпочитал не смешивать два разных мира. Затем, недоумевая, насторожился, прислушался, все ли в порядке.

В квартире было тихо, никакого шороха. Но, пройдя небольшую прихожую, он услышал слабый звук радиоприемника, доносившийся из кухни, и сразу понял, что она дома.

Он сунул голову в гостиную: свет горел, но огонь в камине почти погас, на какое-то время оставленный без присмотра.

Повернувшись на каблуках, Кевин прошел по коридору к спальне. Дверь была приоткрыта, он толкнул ее и вошел в комнату. Лампы у кровати были притенены, и в мягком приглушенном свете он различил на кровати ее свернувшуюся фигурку. «Дремлет, а может, и крепко спит»,– подумал он.

Подойдя к кровати, Кевин заметил веером разложенные на одеяле картонные папки; из некоторых высыпалось содержимое. Вероятно, она работала перед его приходом, захотела спать и уснула, не дождавшись.

Склонившись над ней, он шепотом, чтобы не испугать, произнес ее имя. Потом легонько прикоснулся рукой к ее лицу.

Глаза ее мгновенно открылись. При виде его лицо ее просветлело от нахлынувшего счастья.

– Кевин!– облегченно выдохнула она.– О боже, и извини, я задремала.

– Все в порядке, дорогая,– ответил он, опускаясь на колени рядом с кроватью, чтобы видеть ее лицо.– Это мне следует извиниться за опоздание. Я задержался с Нилом О'Коннором дольше, чем планировал. Ты ведь помнишь Нила, вы встречались в прошлом году. В общем ему необходимо было поговорить со мной, и сделать это можно было только сегодня. Очень срочное дело.

– Ничего, Кевин, не беспокойся.

Он посмотрел ей прямо в глаза и пояснил:

– Нил попросил меня перейти в его отдел. Я согласился.

Пораженная известием, она поморгала и сдвинула брови.

– Какой это отдел?

– Отдел уголовных расследований.

– Это кабинетная работа?

– Часть времени – да,– солгал он, желая ободрить ее, избавить от беспокойства.

– А в остальное время? – продолжала выяснять она, не сводя с него пристального взгляда умных живых глаз.

– Мне, конечно, придется бывать на улице. Но эта новая работа совсем не такая опасная, как прежняя. Честное слово.

Кевин помолчал, затем, победно улыбнувшись, быстро сымпровизировал:

– И знаешь, у меня будет больше свободного времени. Гораздо больше.

– Я очень рада, что эта работа не такая опасная,– сказала она, улыбнулась и, протянув руку, погладила по щеке.

Он любил ее улыбку, нежную и невинную, как у маленького ребенка. Она озаряла все лицо, наполняла его светом. Положив руки девушке на плечи, он приблизил ее к себе, коснулся губами ее губ и нежно поцеловал.

Ее руки мгновенно обвили его шею, и она с такой пылкостью ответила на его нежный поцелуй, что мгновенно воспламенила его. Он обнял ее, еще теснее прижал к себе, целуя со все большей страстью, ища языком ее язык. Они замерла в поцелуе, жадно впиваясь друг в друга, пока у них не перехватило дыхание.

Потом Кевин ослабил ленты ее атласного пеньюара персикового цвета и приник к груди. Под пеньюаром была атласная ночная сорочка того же цвета, на тонких бретельках, и рука его легко проскользнула за украшенный кружевом вырез. Припав к ее пурпурному соску, он целовал его до тех пор, пока она не начала тихонько постанывать.

Кевин приостановился, чтобы развязать пеньюар, руки его заскользили вниз по ее телу. Он вновь склонился над ней, целуя и лаская то одну, то другую грудь. Он взглянул на нее: закрытые глаза, слегка раздвинувшиеся губы, учащенное дыхание – все говорило о нарастающем возбуждении.

Выражение отрешенности и исступленного восторга на ее лице разожгло его еще больше. Рука его, скользнув под гладкий атлас сорочки, спускалась все ниже, пока не легла на шелковистый холмик. Когда его ищущие пальцы коснулись потаенной плоти, ноги ее раздвинулись, и он ощутил истекающую из нее жаркую влагу.

– О Кевин,– прошептала она и открыла глаза.

– Что? – удивленно поднял он темные брови.

– Не останавливайся...

– Да,– выдохнул он, опять склоняясь к ней. Расточая поцелуи, он искал губами ее нежную плоть, ласкал ее пальцами. За год их встреч он хорошо узнал ее тело. И сейчас он понимал, что она на грани, что кульминация близка, и желал этого. Но в самый последний момент она вдруг выпрямилась и села.

Крепко охватив рукой его плечи, она прошептала:

– Кевин, пожалуйста, разденься и приходи. Мне хочется почувствовать тебя там, внутри.

– Но я хочу, чтобы сначала тебе было хорошо.

– Я знаю, и я тоже хочу этого, и хочу сделать для тебя то же самое, но, прошу тебя, пожалуйста, разденься скорей.

Вскочив на ноги, Кевин быстро скинул с себя всю одежду, опять лег рядом с ней и стал шарить рукой в тумбочке, ищя презервативы. Проклятье. Он их ненавидел, но после Санни у него время от времени бывали другие женщины, лишь мимолетные связи, ничего серьезного. Хотя он был уверен, что абсолютно здоров, следовало быть осторожным хотя бы ради ее безопасности. Кевин подавил вздох – в опасный век им довелось жить: секс и смерть ходят рядом.

Пока он боролся с пакетиком, она гладила рукой его спину, целовала между лопаток, нежно произнося его имя, нашептывая, как она возбуждена, как сгорает от желания. Ее слова еще больше воспламеняли и дразнили его, возбуждение возрастало.

Повернувшись к ней, он поцеловал ее в губы. После еще нескольких страстных поцелуев он вновь коснулся губами ее обнаженных грудей с отвердевшими напряженными сосками – это вызвало в нем нервную дрожь. Он пробежал руками по ее податливому, закутанному в тонкий шелк телу: ткань была такой же чувственной, как и она сама. Он стал целовать через тонкую материю ее живот, бедра – и тело ее запылало еще сильнее.

В нетерпении он потянул сорочку, и она привстала, помогая ему снять ее. При этом бросила на него отрешенный, полный откровенного желания взгляд. Она опять легла, и какое-то время он не мог отвести глаз, наслаждаясь видом ее прекрасного тела, восхищаясь упругостью светлой, цвета слоновой кости кожи, гладкой и шелковистой, как атлас только что снятой сорочки.

Зная, что она жаждет прикосновения его рук, он позволил своим пальцам проникнуть в самый сокровенный участок ее нежного лона, сначала чуть касаясь, потом все усиливая давление, пока она не задрожала. Припав к бедрам, он стал целовать ее, продолжая ласкать. Через секунду она замерла, сильный спазм потряс ее тело и, достигнув вершины, она сдавленно застонала. Все ее тело трепетало от наслаждения.

– Кевин,– наконец произнесла она едва слышно.– О Кевин, милый!

Кевин лег, положив голову на подушку рядом с ней, и прошептал:

– Тебе хорошо?

– Да. Мне всегда хорошо с тобой, с самого первого раза. Так не было ни с кем.

Она встала перед ним на колени, пристально глядя в его темные глаза, провела пальцем по бровям, по губам, с улыбкой удовлетворения склонилась над ним и нежно поцеловала.

Его желание было так велико, что он едва сдерживался. Он рывком, почти грубо, притянул ее к себе, не переставая целовать и ласкать ее груди. Как всегда, она ответила на его поцелуи с таким же жаром, потом присела на корточки, покрывая поцелуями его грудь и живот, проводя кончиком языка вдоль его тела, от чего он готов был взорваться.

Поспешно он подтянул ее к себе, положил на спину и, опираясь на руки, мощно вошел в нее, двигаясь сильными энергичными толчками. Обхватив его спину ногами, она прильнула к нему, двигаясь в том же ритме. Но он понял, что она старается сдерживаться.

– Ну давай же! – выдохнул он.

– Нет,– прошептала она,– я жду тебя.

Но она еще не успела договорить, когда сильная дрожь пробежала по ее телу, от нее хлынул обволакивающий жар, и она воскликнула:

– Кевин!

То, как она отзывалась на его ласки, неизменно приводило его в крайнее возбуждение, он уже не мог управлять собой.

– О боже, Нелл! Я кончаю! – задыхаясь, проговорил он.– О Нелл! О Нелл!

Она лежала в кольце его рук, склонив светловолосую голову к нему на грудь – глаза закрыты, дыхание легкое и ровное.

Кевин взглянул на нее и про себя улыбнулся. С Нелл он испытывал после их близости такое же наслаждение, как и во время самого акта. Они оба чувствовали приятную расслабленность, им было легко и спокойно друг с другом. Возможно, потому, что они познакомились очень давно, когда ей было еще семнадцать. Теперь Нелл, как и Рози, ее лучшей подруге и его сестре – тридцать один год. Но сейчас она выглядела намного моложе, на двадцать с небольшим: девичья фигура, молодая, без единой морщинки кожа.

Нелл Джеффри стала занимать в его жизни особое место; каждый раз после их встречи он испытывал удивительное обновление. Каждый день город забирал у него частицу его самого, но когда он бывал с Нелл, ей каким-то чудом удавалось восстановить эту частичку, по крайней мере так ему казалось. Сама того не ведая, она возвращала его ему самому.

Нелл помогала ему забыться, избавляя от постоянной невыносимой боли из-за Санни. Ведь та в своем ужасном состоянии была фактически мертва, а живым надо жить, ведь так? Он осознал это за последний год, когда Нелл вошла в его жизнь.

Кевин стал замечать, что последнее время все меньше и меньше думает о Санни – шесть лет, это, конечно, большой срок, что ни говори. Месяцев девять назад он начал сокращать свои посещения Санни, хотя это была не его идея, а ее сестры Элен. «Санни будет легче,– сказала ему однажды Элен в психиатрической клинике,– если ты не будешь так часто навещать ее. Каждый раз после твоего прихода она выглядит слишком возбужденной, как будто из глубины ее помутившегося разума всплывают смутные воспоминания, что вас раньше что-то связывало, и это тревожит ее». Так ему сказала в тот день Элен.

В конце концов он совсем перестал ездить в Нью-Хейвен. Ее семья, по-видимому, с облегчением восприняла его решение; сам он обнаружил, что испытывает то же чувство.

Но все же он не мог отделаться от мысли, не поступает ли он, как трус, уклоняющийся от своего морального долга. Когда же он высказал эту мысль Нелл, она со всей горячностью заявила, что он принял не только правильное, но и единственно возможное решение.

«Ты ведь не можешь помочь ей,– сказала тогда Нелл,– а только сыплешь соль на раны. Более того, она как камень у тебя на шее тянет тебя вниз. Ты должен забыть ее ради своего спасения. Жизнь дана, чтобы жить, пойми это, ради бога!» Убежденность, звучавшая в ее словах, помогла ему: понемногу он начал ощущать, что бремя спало. Нелл права; Санни была частью его прошлого, но он должен забыть, отказаться от нее, чтобы жить дальше.

Теперь он вспоминал Санни в ранние годы, когда оба они были детьми. Это было легче, чем вспоминать ее наркоманкой, рвущейся к дозе наркотика и готовой ради нее на все. И постепенно он сам начал осознавать, что впервые за долгие годы почувствовал себя лучше. И опять за это нужно благодарить его друга – Нелл.

Кевин зарылся лицом в ее волосы. Они были мягкими и шелковистыми, с ароматом лимонной вербены, как и ее свежее, благоуханное тело. Он глубоко вдохнул только ей присущий аромат, чтобы заглушить в своей памяти отвратительные запахи города, казалось, навсегда въевшиеся в ноздри.

Нелл стала занимать такое важное место в его жизни, что он даже не мог себе представить, как бы он жил без нее. Но стали любовниками они всего год назад, довольно странным образом – это случилось как-то внезапно после четырнадцати лет знакомства.

В прошлом октябре Гэвин приезжал в Нью-Йорк, чтобы повидаться с Нелл по работе. Он тогда собирался в Лондон на переговоры по «Делателю королей», подготовку к которому наконец удалось начать. Он позвонил своему старому другу Кевину и пригласил присоединиться к ним и пообедать втроем. У Кевина как раз нашлось несколько отгулов, и он смог принять приглашение. Он не виделся с ними больше года. Они великолепно провели время – легкий юмор, смех, общие воспоминания и море искренней теплоты.

Они обедали в номере Гэвина в «Кэрлайл-отеле», и когда, далеко за полночь Нелл и Кевин вышли оттуда, он вызвался проводить ее до дома. Хотя ночь была холодной, всю дорогу до Парк-авеню они шли пешком, а когда подошли к подъезду, она пригласила его зайти выпить рюмочку.

Пока она наливала «Реми Мартен», он сунул спичку в камин, где уже лежали дрова и бумага. Потом они сидели на диване, с наслаждением потягивая старый выдержанный коньяк, болтая о жизни, прошлой и настоящей.

Никогда он не сможет понять, как это все случилось. Совершенно неожиданно она оказалась в его объятиях, он целовал ее, а она пылко отвечала на его поцелуи. Все закончилось страстной близостью на ковре перед полыхающим камином.

Это произошло в ночь на субботу, и, поскольку в этот день он был свободен от службы, они смогли провести выходные вместе. Разнеженные теплом и удобством ее чудесной квартиры и совершенно покоренные друг другом, они на двое суток забыли обо всем, о своих горестях и тревогах.

Один раз за эти выходные они разговаривали о Мики, исчезнувшем год назад. Его таинственное исчезновение волновало всех, а особенно Нелл. Хотя роман их ранней юности давно закончился, у них сохранились хорошие отношения, а с годами они сблизились еще больше, делясь секретами друг с другом, как это обычно делают старые друзья. В ту ночь, когда Нелл и Кевин впервые занимались любовью, она объяснила, почему ее так беспокоит пропажа Мики: невероятно, просто непостижимо, что он мог уехать из Нью-Йорка, ничего не сказав ей, не оставив адреса.

Тогда Кевин подумал, но не высказал предположения, что у Мики не было возможности предупредить ее. Никто ничего не знал о нем, даже его товарищ по комнате. Он просто исчез.

Кевину часто приходило в голову, что Мики мог легко стать жертвой какой-то грязной игры. Будучи полицейским, Кевин слишком хорошо был знаком с ужасающей статистикой: каждый год бесследно пропадают сотни тысяч американцев. Очень немногие находятся и возвращаются к жизни. Список пропавших лиц только по его участку был километровой длины.

Нелл вздрогнула в его объятиях. Кевин взглянул на нее. Она открыла глаза и посмотрела на него таким же долгим взглядом.

– Что-то у тебя слишком серьезная физиономия, друг мой. Неприятности?

Хотя между ними было не принято изворачиваться – только честность и открытость, сейчас он решил не упоминать о Мики: это было бы неуместно. Поэтому он сказал:

– Я думал о нас с тобой, Нелл. Вот уже год, как мы встречаемся. И никто об этом не знает.

– Нил О'Коннор уж обязательно знает,– засмеялась она.

– Я имел в виду наших ближайших друзей.

– Ты хочешь сказать, что не обмолвился об этом Гэвину?

– В этом году я его почти не видел, кроме тех нескольких дней, когда прилетал в Лондон к началу съемок. Кроме того, тебе следует знать, что я не из тех, кто любит трепаться об этих делах. Ты, между прочим, тоже ничего не сказала Рози, иначе она бы проговорилась.

– Я не знаю, Кев, почему я ей ничего не сказала. Зачем мы делаем из этого секрет, ведь получается именно так.

Нелл теснее прижалась к нему, обвила его руками. Помолчав, добавила:

– Думаю, надо ей сказать. Ведь она моя лучшая подруга.

– Она будет рада... тому, что мы встречаемся.

– О да, она это одобрит! – воскликнула Нелл, закинув голову, глядя на него с некоторым кокетством.– Уж в этом, мой родной, ты можешь быть абсолютно уверен. Да, она с радостью благословит нас.

– Когда она возвращается из Лос-Анджелеса?

– Бог мой, Кевин, она только вчера уехала. Но, думаю, мы с ней вернемся вместе.

– То есть?

– Я тоже еду на Западное побережье...

– Когда? – резко прервал он ее, пораженный этим известием.

– В четверг или в пятницу.

– А я как раз собирался взять неделю отпуска, прежде чем перейти в Отдел уголовных расследований. Надеялся побыть с тобой, дорогая!

Нелл с досадой закусила губу.

– Жаль, что я не знала, Кевин. Это было бы чудесно. Но я уже все подготовила и вряд ли смогу изменить свои планы. У меня назначена встреча с Гэвином: он в понедельник прилетает из Лондона в Лос-Анджелес на неделю. И кроме того, у меня встречи с другими клиентами.

– Понятно.

– Мне, правда, очень жаль. Слушай, у меня блестящая идея! Почему бы и тебе не поехать с нами на побережье? Фантастика, как в старые добрые времена – я, ты, Рози и Гэвин.

При мысли об этом лицо просияло и она взволнованно воскликнула:

– Ну давай же, Кевин, соглашайся! Пожалуйста!

– Я просто не знаю...– Заколебавшись, он оставил незаконченной фразу, не зная, что делать, размышляя над ее предложением.

Нелл села, шутливо поцеловала его в нос и, соскользнув с кровати, направилась в ванную. Обернувшись с порога, бросила:

– Ладно, хотя бы подумай над этим.

– Я уже подумал. Будет лучше, если я не поеду.

– Но почему?

– Вы будете заняты целыми днями, а я буду болтаться без дела. Мне много чего нужно сделать здесь, Нелл. Знаешь, всякие мелкие проблемы, которые всегда остаются нерешенными из-за этой моей работы.

Она кивнула и ушла в ванную. Когда через несколько минут вернулась, на ней был махровый халат, еще один она держала в руках.

– Ну-ка, надень, и пойдем поедим чего-нибудь. Обед на плите.

– Я планировал пригласить вас куда-нибудь, леди.

Она улыбнулась.

– Дай мне сыграть роль домашней хозяйки, пожалуйста. У меня уже готов цыпленок в горшочке, и, заметь, он в духовке уже целую вечность, остается только надеяться, что не превратился в кашу. Иначе тебе придется пригласить меня на гамбургер в ближайшую забегаловку или довольствоваться яичницей здесь.

Следом за ней он вышел из спальни, на ходу надевая халат и посмеиваясь над ее словами.

– Я совсем не так уж голоден, Нелли. Но я бы не отказался от стакана вина.

Цыпленок был изумительным. Они ели его за кухонным столом, запивая прекрасным «Божоле».

– Кто бы мог подумать, что наша Крошка Нелл так преуспеет в бизнесе, сделает блестящую карьеру, будет разъезжать по свету и откроет свою собственную международную компанию,сказал он, чокаясь.

– Я,– ответила она, подмигнув ему с озорным блеском в глазах.

Он подарил ей восхищенную улыбку.

– Ты знаешь, я горжусь тобой. И тобой, и Рози, вами обеими.

– Ты вправе гордиться своей сестрой,– негромко сказала Нелл уже серьезным тоном.– Ее костюмы для «Делателя королей» – это нечто выдающееся, сногсшибательное. Вот подожди, выйдет фильм, ты увидишь, она довольно скоро получит еще одного «Оскара».

– Ты не шутишь? Это замечательно! Да, еще Рози мне что-то говорила насчет следующей картины Гэвина. Она что, собирается в ней участвовать?

– Я не знаю,– слегка пожала плечами Нелл и покачала головой.– Он пока не говорил ни ей, ни мне, что это будет за картина. Возможно, он и сам еще не знает. Но, заметь, что бы он не делал, это обязательно – высший класс.

– Должно быть, я неправильно ее понял. Я думал, что из-за этого она полетела в Лос-Анджелес.

– Не совсем. Она должна встретиться с Гарри Маршаллом, обсудить его следующую картину. Это современная романтическая комедия. Он большой почитатель таланта Рози.

– Его можно понять,– заметил Кевин.– Слушай, если этот парень поставил такие отличные фильмы, как «Пляжи» и «Хорошенькая женщина», с ним, конечно, стоит работать. Я надеюсь, Рози согласится. Было бы просто глупостью отказываться. Это мое мнение.– Он сделал глоток и спросил:– А сколько времени вы пробудете там?

– Несколько дней, самое большее – неделю. Это зависит от Джонни Фортьюна.

– Да? – Кевин бросил на нее испытующий взгляд.

– Мы должны встретиться с ним, чтобы обсудить его будущий концерт весной или летом следующего года. Это опять будет в Мэдисон-Сквер-Гарден. Впереди масса дел.

– Ты его сделала крупной звездой, Нелли.

– Нет, это не так,– покачала она головой.– Он всего добился сам. Своим голосом. И внешностью, и обаянием, и умением сводить женщин с ума.

Кевин с интересом слушал, потом заметил:

– Вы с Рози очень похожи. Никогда не хотите поверить, что у вас что-то здорово получилось. Конечно же, ты помогла ему стать звездой.

– Ты просто необъективен, мой милый.

– В нем есть что-то загадочное, правда?

– В ком? В Джонни? Вовсе нет.– Она нахмурилась.– Что ты имеешь в виду?

– Он появляется из ниоткуда, записывает пару дисков, сходу покоряет женщин, и раз – все готово. Появляешься ты, становишься руководителем его рекламных кампаний, и наутро он просыпается суперзвездой. Нет – мегазвездой.

– Если бы это было так просто. На самом деле все сложнее. Джонни несколько лет работал в маленьких ресторанчиках в Лас-Вегасе и Атлантик-Сити, не говоря уже о ночных клубах. Работал до посинения. Он объездил все – Лос-Анджелес, Чикаго, Бостон, Нью-Джерси, Филадельфию, Нью-Йорк. И так год за годом. Назови любой ночной клуб, хоть самый захудалый, и я могу поспорить, Джонни там пел.

–Что бы ты ни говорила, но именно ты сделала из него нашего американского Хулио.

Нелл расхохоталась и опять покачала головой.

–Ничего подобного. Хулио Иглесиас только один. Он, конечно, настоящая мегазвезда. Кроме того отличный парень. Что же касается Джонни Фортьюна – я думаю, в нем есть от всех понемногу. От Перри Комо, Вика Дамоне, Малыша Оле-Голубые глаза и от Хулио. Вот почему всем так нравится Джонни – он им напоминает их любимых эстрадных кумиров.

–Нет, Нелл, ты неповторима! – фыркнул Кевин.– Всегда все разложишь по полочкам. Боюсь только, самому Джонни не очень понравились бы твои слова. По-твоему выходит, он подражатель?

– В общем да. Но он тоже по-своему неповторим. И, несомненно, он настоящий «бельканто-менестрель» нашего времени.

– Если можно так сказать.

– Я уже это сделала,– парировала она, потянулась к нему и чмокнула в щеку.– По крайней мере я буду его так называть.

9

Дом стоял на высоком склоне лесистого холма в Бенедикт-Кэньон, обращенный фасадом на залив.

Это был старый дом, построенный еще в тридцатые годы во времена расцвета Голливуда. Хотя снаружи он был выдержан в испанском колониальном стиле, интерьеры были в значительной степени перестроены в пятидесятые годы его тогдашними владельцами – прославленными режиссером и его женой, кинозвездой. Они привнесли в это просторное удобное жилище свой уникальный вкус, добавили обшивку из прекрасных деревянных панелей, нарядные камины и огромные от пола до потолка окна, благодаря которым изумительные окрестные пейзажи как бы вошли в комнаты, став частью убранства.

Тенистые террасы, благоухающие сады с фонтанами и статуями и необыкновенный крытый бассейн – все придавало пасторальную прелесть.

Для Джонни Фортьюна «Дом на холме», как он обычно его называл, был волшебным местом. Он любил его так, как ни одну другую рукотворную вещь, за исключением гитары, полученной в подарок от дяди, когда он был еще мальчиком.

Дом обладал своим собственным лицом и элегантностью, но без претенциозности. Просторные, полные воздуха и света комнаты были удобны и соразмерны, и почти в каждой из них, даже в крытом бассейне, имелся камин.

После перестройки в пятидесятые годы дом больше не переделывался, сохранив в чистоте замысел режиссера и его жены.

Все, что они сделали, отличалось безупречным вкусом, и последующие владельцы были достаточно разумны, чтобы не нарушать великолепие интерьеров и окружающего ландшафта.

Каждый раз, бывая здесь, Джонни испытывал чувство полного благополучия, почти счастья. Все помогало этому: и красота места, и его комфорт и роскошь, и его история, слава и положение его прежних владельцев, среди которых была однажды и Грета Гарбо. Не последнюю роль играла престижность владения таким домом.

Джонни никогда не мечтал о таком. Все это было так далеко от его первых шагов, что ничего более невозможного нельзя было и представить.

Джонни Фортьюн, родившийся в 1953 году и носивший тогда имя Джанни Фортунато, вырос на многолюдных улицах южного Манхэттена. Его домом была тесная и унылая квартирка на Малберри-стрит, где он жил со своим дядей Вито Кармелло и его женой Анжелиной.

Он никогда не знал своего отца, Роберто Фортунато, и хранил лишь смутные воспоминания о матери, Джине. Когда ему было пять, умерла его тетя, и дядя Вито, брат его матери, заменил ему обоих родителей. В пятнадцать лет, понимая, что ему все равно не поступить в колледж, Джонни бросил школу. Улицы Нью-Йорка стали его университетом, как когда-то они были его детским садом. С ранних лет он научился самостоятельности, стал проворным и ловким, готовым постоять за себя, всегда начеку, внимательно следя за всем происходящим вокруг.

Но Джонни никогда не был уличным подростком, наглым и дерзким. Не был он и жестким агрессивным панком, постоянно устраивающим беспорядки и нарывающимся на неприятности с блюстителями закона. Дядя Вито строго следил за этим.

Кроме того, Джонни, к своему счастью, имел то, что выделяло его из толпы других ребят, поднимало над ними и даже определенным образом защищало. Это был его голос. Нежный, мелодичный и поразительно чистый, он буквально зачаровывал. Друзья и коллеги дяди слушали его с восхищением, почти с благоговейным трепетом, громко аплодируя и щедро одаряя долларовыми купюрами.

Все без исключения говорили ему, что он поет, как ангел. Дядя Вито утверждал, что его голос – дар божий, с которым нужно обращаться уважительно, и что следует вечно благодарить Бога за такой подарок. Джанни так и делал.

Какое-то время Джанни баловался мыслью назвать себя Джонни Ангел, по названию популярной в то время песни. Но позднее решил, лишь слегка изменив на английский манер свое собственное имя, взять псевдоним Джонни Фортьюн[6], надеясь, что он станет предвестником счастливых событий. В конце концов так и произошло, хотя для этого потребовалось много-много лет.

Сейчас, прохладным ноябрьским вечером Джонни меньше всего думал о своем прошлом. Его мысли были устремлены в будущее, если быть точнее, в следующий год. Ему казалось, что этот, 1992 год, закончился, так и не начавшись, мгновенно промелькнув вереницей плановых зарубежных турне, долгих часов студийных записей для нового диска, о котором его менеджер уже договорился со студией звукозаписи в Нью-Йорке. Сразу после прошлогоднего Рождества Джонни понял, что его время уже не принадлежит ему: все двенадцать следующих месяцев расписаны по минутам.

Неожиданно ему пришло в голову, что чем больших успехов он добивается, тем меньше времени у него остается для себя. Тем не менее он предпочитал, не имея практически времени на личную жизнь, быть усталым и перегруженным работой, но богатым и знаменитым. Он достиг того, к чему стремился, и сейчас у него было все, чего он хотел.

Слегка вздохнув и усмехнувшись, он опустил руки с длинными элегантными пальцами на клавиши своего кабинетного рояля «Стейнвей» и заиграл свою любимую песню, которая давно вошла в его репертуар и стала чем-то вроде его музыкальной эмблемы – «Ты и я» («Нам хотелось всего...»), на слова и музыку Кэрол Байер Сэджер и Питера Аллена.

Внезапно прервав игру, он медленно повернулся на вращающемся стуле и замер, переводя взгляд с предмета на предмет, оглядывая гостиную. Ею невозможно было не восхищаться. Даже прожив в этом доме четыре года, он не перестал получать огромное удовольствие от одного только созерцания своих владений.

К некоторым из своих приобретений он относился прямо-таки с благоговением. Особенно к коллекции живописи, которую он начал собирать со времени своего переезда сюда в 1987 году.

Комната, которую так внимательно рассматривал Джонни, была в самом деле прекрасна. Оттенки кремового интересно сочетались с темным деревом мебели и пола, с яркими цветными пятнами живописных полотен, книжных переплетов и пышных букетов только что срезанных цветов в хрустальных вазах.

В центре, на темном блестящем полу перед камином лежал бледно-кремовый ковер, два роскошных глубоких дивана кремового цвета стояли один напротив другого, а между ними располагался антикварный китайский столик из резного красного дерева. Французские мягкие кресла времен Людовика XV с обивкой из кремового шелка в полоску размещались по обе стороны камина. Дальше располагались старинные журнальные столики и длинный диванный стол с небольшими статуэтками Бранкузи и черным базальтовым кубком с цветами. Все это утопало в мягком свете многочисленных фарфоровых светильников с шелковыми абажурами.

Но прежде всего приковывали к себе взгляд картины – пейзаж Сислея над камином, Руо и Сезанн на противоположной стене и два ранних Ван Гога на стене за роялем.

Гостиная была оформлена с восхитительным вкусом, впрочем, как и все остальное в доме. Это не было плодом его груда. Все создавалось стараниями Нелл с помощью художника по интерьерам. Нелл нашла дом, выбрала дизайнера и создала образ, настроение и какую-то особую атмосферу, наполнявшую каждый уголок.

На что бы ни взглянул Джонни, все несло на себе отпечаток Нелл: она выбирала с ним все эти вещи. Дом отражал вкусы Нелл, но Джонни ничего не имел против, они ему нравились, став как бы его собственными.

Ему было приятно сознавать, что теперь он может отличить превосходное от посредственного. Он научился ценить качество и стиль не только предметов искусства и мебели, но и многого другого, и он гордился своими недавно приобретенными знаниями.

Даже его гардероб подвергся пересмотру, с тех пор как Нелл стала частью его делового окружения. Он стал одеваться более консервативно и более тщательно, и ему нравился его новый облик, созданный Нелл.

Поднявшись, Джонни пересек комнату и встал спиной к камину, мысленно соглашаясь с тем, что единственное, в чем у него был хороший вкус до встречи с Нелл Джеффри,– это музыка... И все признавали, что его музыкальные вкусы безупречны, здесь он никогда не допускал промахов.

Не было ничего удивительного, что он не блистал познаниями в искусстве и антиквариате. В сущности, он не имел возможности даже видеть это. Его тетя Анжелина заполнила крошечную квартирку на Малберри-стрит безвкусными картинками с изображением Христа и разных святых, распятиями и раскрашенными в дикие цвета гипсовыми статуэтками на религиозные темы. После ее смерти дяди Вито оставил все, как было при ней, возможно, из любви и уважения к своей покойной супруге.

А после того как Джонни удалось выбраться из мрачной конуры, в которой он жил со своим стариком-дядей, потекли годы бесконечных переездов, когда он останавливался или в дешевых мотелях, или в кичащихся показной роскошью отелях Голливуда, Лас-Вегаса, Чикаго, Атлантик-Сити и Манхэттена. А они, конечно, не самое лучшее место для пополнения своих знаний об искусстве и антиквариате.

Усмехнувшись, Джонни прошел в просторное фойе при входе и направился в столовую. Он представил себе, как его дядя Вито, только взглянув краем глаза на этот элегантный дом, немедленно от смущения сбежал бы в ближайший отель.

Четыре года назад, когда Джонни только что переехал сюда, он приглашал дядю погостить на побережье, но тот отказался. И Джонни не настаивал и не делал повторных приглашений. Он понимал, что старику здесь не понравится просто потому, что он будет чувствовать себя в этом доме не в своей тарелке, а Джонни не хотелось причинять ему неудобства. Может быть, дядя Вито и не был идеальным отцом для него, но он делал все что мог и любил Джонни как собственного сына, которого у него никогда не было.

Столовая, в дверях которой остановился Джонни, была выдержана в абрикосово-кремовых тонах, с небольшими вкраплениями малинового. Она была воплощением простоты: старый тисовый обеденный стол с юга Франции, окруженный стульями с высокими резными спинками из вишневого дерева. У одной из стен располагался большой элегантный шкаф, тоже из вишни, у стены напротив сервант, над ним висели акварели английского художника сэра Уильяма Рассела Флинта.

Сегодня широкий деревянный стол сверкал старинным английским серебром, тончайшим фарфором и хрусталем.

В центре стояла низкая серебряная ваза с бледными, цвета шампанского, полностью распустившимися розами, наполнявшими комнату нежным дурманящим ароматом. С четырех углов ее окружали серебряные подсвечники с кремовыми свечами, а завершали композицию две симметрично поставленные с противоположных сторон вазы для десерта.

Стол был накрыт на троих, и при взгляде на него Джонни почувствовал раздражение. Он бы предпочел, чтобы Нелл пришла сегодня одна, как они первоначально договорились. А она вместо этого тащит с собой подругу. Нужно было о стольком переговорить, пройтись еще раз по составленному на будущий год расписанию его гастролей, но при посторонней ему непременно придется сократить их беседу.

От перспективы знакомства с подругой Нелл у него неожиданно испортилось настроение. Но он сам вчера за ленчем согласился на просьбу Нелл, так что винить некого, ничего не остается, как мужественно перенести вторжение.

Повернувшись, Джонни пересек просторный холл и, прыгая через две ступеньки, легко взбежал по лестнице, ведущей в спальню. Как и комнаты на первом этаже, спальня была большой, полной света, с огромным во всю стену окном из толстого стекла, через которое природа как бы наполняла комнату.

Спальня была обставлена старинной французской мебелью из вишни и других фруктовых деревьев, гамма цветов напоминала ту, что внизу: оттенки кремового, кофейного, мягко-желтого перемежались с розовым и блекло-зеленым. Все они соответствовали цветам расстеленного на полу восхитительного обюссонского ковра, подсказавшего дизайнеру цветовое решение спальни.

Сняв джинсы, футболку и коричневые замшевые мокасины, Джонни отправился в ванную принять душ. Через несколько минут он появился из клубящихся паров, схватил полотенце, накинул его на себя и потянулся за меньшим полотенцем, чтобы вытереть волосы.

Джонни Фортьюну было тридцать восемь лет. Стройный и гибкий, он был в отличной форме. Он много плавал, при каждой возможности занимался в спортивном зале, был умерен в еде и питье. У него было тонкое подвижное лицо, на котором очень быстро проявлялась усталость, и тогда он выглядел старше своих лет. Сейчас, разглядывая себя в зеркало, он решил, что, несмотря на загар, выглядит отвратительно.

Тщательно высушив феном свои каштановые со светлыми прядями волосы, он зачесал их назад, приблизил лицо к зеркалу и скорчил гримасу. Явно сказывалось губительное действие предыдущей ночи. Под глазами легли голубоватые тени, напоминающие синяки, одним словом, лицо невыспавшегося человека. Так оно и было. Впервые за несколько лет он имел глупость основательно перебрать красного сухого вина за обедом в «Ла дольче вита» на Литл Санта-Моника, куда он пришел со своим другом Гарри Палома.

И что было еще большей глупостью – он повел одну из поклонниц, вечно таскающихся за ним хвостом, в местный отель, где у него был постоянный номер, и переспал с ней. Он никогда не приводил девушек к себе в дом. Его дом был неприкосновенным. Вот почему он снимал постоянно закрепленный за ним номер в отеле: так было удобнее для его любовных встреч, которые в последнее время случались не часто, чтобы не сказать, редко. Да, все-таки один разумный поступок вчера он все же совершил – в последний момент вспомнил о необходимых мерах предосторожности. Его аранжировщик Горди Ланахэн недавно умер от СПИДа, и призрак этой смертельной болезни непрестанно преследовал Джонни.

Уронив полотенце, он прошел через спальню в смежную с ней гардеробную. Такого же размера, что и спальня, она была вся заполнена вешалками с дорогими, прекрасно сшитыми костюмами от лучших портных Лондона, Парижа и Рима. В выдвижных ящиках с передними стенками из прозрачной пластмассы хранились великолепные рубашки и шерстяные, шелковые и кашемировые свитеры и пуловеры на все случаи жизни. Начищенные до блеска туфли из лучшей кожи, а также из замши стояли рядами на полках под костюмами и спортивными куртками, шелковые галстуки висели на другой, прикрепленной к стене вешалке меньшего размера.

Пересмотрев одежду для отдыха, Джонни наконец остановил свой выбор на паре темно-серых слаксов и черном кашемировом блейзере, бледно-голубой рубашке из швейцарской вуали и голубом шелковом галстуке. Он быстро оделся, сунул ноги в черные кожаные мокасины и пошел выбирать шелковый платок для нагрудного кармана.

Вскоре Джонни уже сбегал вниз по лестнице, ожидая, что Нелл Джеффри появится здесь с минуты на минуту.

10

Подруга Нелл не понравилась Джонни Фортьюну. И как он ни пытался преодолеть свою антипатию к ней, ничего не получалось. В ней было что-то вызывающее беспокойство и раздражение, и каждый раз, когда она начинала что-либо говорить, он испытывал непроизвольное желание противоречить. Более того, ему стоило больших усилий быть с ней просто вежливым.

По правде говоря, Розалинда Мадиган разбудила в Джонни не самые лучшие чувства. Вероятно, действительным источником этой враждебности была его постоянная, хотя и не осознанная неуверенность в себе. Сам он, конечно, не был расположен анализировать причины своего отношения к Рози. В гораздо большей степени его мысли были заняты выискиванием ее недостатков: невыразительна, высокомерна, чванлива.

Конечно, к Рози все это не имело отношения. Но с первой же минуты, увидев ее, Джонни инстинктивно почувствовал, что она отличается от тех девушек, с которыми ему обычно приходилось иметь дело. И естественно, он не знал, как следует вести себя с женщиной такого уровня. Поэтому он пытался мысленно принизить ее, наделить ее всяческими недостатками, словом, видеть в ней то, что бы ему хотелось, а не то, что было в действительности. На самом же деле Рози нельзя было счесть невыразительной, но лишь немного консервативной в манере одеваться, она не была высокомерна, но только обладала хорошими манерами, и, разумеется, она не была чванлива, а просто застенчива с ним.

Поглядывая на Рози краешком глаза, Джонни думал, какая у нее скучная внешность. Он терпеть не мог "сереньких» женщин, они вызывали у него отвращение. Пламенные взгляды, сверкающее оперение, много шика и блеска – вот что его привлекало. Он питал слабость к ярким, эффектным женщинам, вероятно, по этой причине ему так нравилась Нелл Джеффри. И хотя их отношения были чисто деловыми, он получал огромное наслаждение от ее необычности. Нелл, по его мнению, была воплощением блистательной женской красоты. И он был горд тем, что она является частью его окружения.

Потягивая вино, он слушал разговоры двух женщин об их общем друге Гэвине Амброзе, мегазвезде кинематографа, и вдруг ему пришла в голову неожиданная и странная мысль. Он понял, что именно так раздражало его в этой Мадиган. Ее интеллект.

Умные женщины отпугивали Джонни Фортьюна, при них он чувствовал себя полным тупицей, не окончившим средней школы.

Бесспорно, Нелл тоже была умна, но природа столь щедро наделила ее чисто женскими достоинствами, что в ее присутствии Джонни просто не замечал ее деловых качеств. И только потом ему приходило в голову, как умно она поступила, действуя от его имени и в его интересах. Нелл Джеффри была не просто его представителем и постоянным советником в деловых вопросах, она значила для него много больше. Он высоко оценивал ее выдающиеся, по его мнению, способности. Став его представителем, она во многом кардинально изменила его жизнь.

Поняв причину дискомфорта в присутствии Рози, разобравшись в природе этой антипатии, зародившейся в нем с момента появления этой женщины в доме, Джонни почувствовал себя намного лучше. Он взял вилку и накрутил на нее спагетти.

Джованни, повар Джонни, приготовил на первое «паста примавера», и сейчас Нелл, Рози, Джонни сидели за обеденным столом перед тарелками, только что поданными женой повара Софией, в то время как Артур, по-английски вышколенный дворецкий, наполнял тонкие хрустальные бокалы охлажденным белым вином.

Все трое с наслаждением приступили к ароматному блюду, и в комнате на какое-то время воцарилось молчание. Первой прервала его Нелл, воскликнув:

– Это просто великолепно, Джонни! Вкуснее спагетти я не едала. Правда же, Рози?

– Восхитительно,– согласилась Рози и взглянула на Джонни.– Даже в ресторане «Альфредо» – у Альфредо в Риме – я не пробовала ничего подобного.

– Джованни – просто гений на кухне,– ответил Джонни с плохо скрываемым раздражением и, обернувшись к Нелл, как бы исключая из разговора Рози, негромко спросил: – Так что там у нас с концертами на следующий год? Похоже, в конце турне мне понадобятся носилки.

В упор взглянув на него, Нелл решила сказать все, что вертелось у нее на языке со вчерашнего дня по поводу предстоящих международных гастролей.

– Я думаю, тебе не следует принимать план гастролей целиком, Джонни,– осторожно начала она.– Это выше всяких возможностей. Слишком много городов и стран в разных концах света. Это было бы самоубийством. По-моему, ты должен ограничиться Лос-Анджелесом, Нью-Йорком, Лондоном, Парижем и Мадридом. Остальное– отбросить.

Джонни был поражен ее заявлением и озадаченно посмотрел на нее.

– Черт, пожалуй, это блестящая мысль. Но я не уверен, согласится ли с этим мой агент. Он ведь уже запустил машину на полный ход по всему свету.

– Но он пока еще не заключил все контракты и договоры с театрами и концертными залами. Я это точно знаю и...

– Откуда ты это знаешь? – прервал ее Джонни и сдвинул брови.

– Я спросила его вчера перед уходом. Ты в это время разговаривал по телефону в другом офисе. Понимаешь, во время нашей мозговой атаки мне пришло в голову, что турне слишком напряженное и, может быть, даже несколько непродуманное. Тебе придется преодолевать огромные расстояния, перелетая с континента на континент, находясь вне дома почти целый год, практически жить в самолете. А ты лучше меня знаешь, что это такое, Джонни, такие турне изматывают артиста до крайности. И я твердо убеждена, что тебе на следующий год нужно оставить только Штаты и Европу. А Японию, Дальний Восток и Австралию отложи еще на год, на 1993-ий.

– Звучит не так уж плохо,– просиял Джонни.– Надеюсь, Джефф согласится.

– Я совершенно уверена, что согласится, если к этому правильно подойти. Я подниму этот вопрос на завтрашнем совещании. Я выскажу эти соображения. Не забудь про запись нового диска – это займет несколько месяцев и потребует от тебя большого напряжения: ты сам знаешь, какой ты придира. Может быть, и об этом стоит упомянуть, как ты думаешь?

Восхищение промелькнуло в глазах Джонни.

– Ты умнейшая женщина в мире, Нелл. Я люблю, когда ты додумываешь за меня мои мысли. О'кей, решено. Ты бросаешь бомбу в Джеффа. Я уклоняюсь, ты принимаешь огонь на себя. И когда пыль рассеивается, я приглашаю вас обоих на обед.– Джонни рассмеялся.– Отлично, мне это нравится! А Джефф восхищен тобой, дорогая, ты, конечно, поладишь с ним. С тобой он не будет спорить.

– Спасибо за то, что ты мне так доверяешь, Джонни, и за добрые слова. Но...– она остановилась, не закончив начатую фразу.

– Что «но»? – поинтересовался он, подавшись к ней.

– Да нет, ничего,– уклонилась она от ответа, не желая высказывать мысль, что последнее время Джонни начинает побаиваться своего агента Джеффа Смайла.

Вместо этого она сказала:

– Я думаю, что сейчас, на этом этапе твоей карьеры, для тебя очень важно не перебрать с концертами.

– Но выступления на публике увеличивают продажу пластинок!

– Разумеется. Но, мне кажется, тебе уже можно немного поберечь себя, не отдавать так много публике. При этом без всякого ущерба для твоего положения. В конечном счете будет только лучше.

– Гм-м.– Он замолчал, задумчиво разглядывая бокал с вином. Через секунду, подняв голову, заметил: – Хулио только что завершил международное концертное турне. За последние годы их у него было несколько, и они ему нисколько не повредили. Абсолютно.

– Совершенно верно. Но, с другой стороны, Стрейзанд шесть лет не выступала с концертами, а продажа ее пластинок не падает.

– Барбара снимается в фильмах,– быстро отреагировал Джонни.

– Но не всегда поет в них,– со смехом парировала Нелл.– Мы еще обсудим это завтра. Мы даже можем собрать еще одно совещание в субботу, если хочешь. Я пробуду в Лос-Анджелесе до воскресенья.

– Замечательно.

Желая сменить тему и отвлечь Джонни от его вечных беспокойств и тревог по поводу своей карьеры, Нелл продолжила уже в другом духе:

– Ты знаешь, Джонни, костюмы Рози к новой картине Гэвина «Делатель королей» неподражаемы. Жаль, что ты их не видел. Но еще увидишь, ты ведь, я надеюсь, будешь на премьере в будущем году. Я предсказываю, что моя дорогая подруга Рози получит еще одного «Оскара».

Краска смущения разлилась по лицу Рози, и она воскликнула:

– Честное слово, Нелл, это уж слишком! Я уверена, что не получу Оскара...– голос ее прервался от волнения.

В первый раз Джонни прямо посмотрел на Рози и несколько холодновато заметил:

– Можете мне поверить, предсказания Нелл всегда сбываются. Спорить с ней не имеет смысла.

Рози ничего не ответила. Она взяла стакан с водой и сделала небольшой глоток, размышляя про себя, чем она так неприятна этому человеку. Это стало очевидным с первых минут их встречи: он явно злился, и его холодность граничила с невежливостью. Лучше бы она не приходила сюда, поддавшись на уговоры Нелл. Было бы гораздо приятнее остаться в отеле, заказать обед в номер и смотреть телевизор.

Нелл тоже молчала. Она не могла не заметить холодного тона Джонни, поэтому, как и Рози, пребывала в недоумении. Его поведение было странным, и его явная антипатия не поддавалась никакому объяснению.

Желая сгладить неловкость и прервать воцарившееся за столом тягостное молчание, Нелл сделала глубокий вдох, чтобы поговорить о новом компакт-диске Джонни. Он только что вышел и уже лидировал в списке «хитов». Но в этот момент подоспела неожиданная помощь: дверь открылась, и в комнату вошла София. Экономка принялась убирать со стола тарелки, а Артур, следуя за ней по пятам, ставил на их место новые. Через минуту они уже подавали запеченного с пряностями и зеленью морского окуня с гарниром из сваренных на пару овощей.

Джонни сделал глоток вина и сказал, обращаясь к Нелл:

– Что ты будешь делать в следующий четверг, в День Благодарения?

– Буду готовить праздничный обед для Кевина,– к своему удивлению, выпалила Нелл и быстро добавила: – И для Рози, конечно.

– Кевин? Кто такой Кевин? – спросил Джонни, поднимая брови.

– Мой друг, с которым я встречаюсь,– ответила она, считая, что лучше сказать правду,– и брат Рози.

Нелл, чуть прищурившись, предупреждающе взглянула на изумленную Рози.

– К этому времени мы вернемся в Нью-Йорк,– продолжила она,– и я намерена приготовить для двоих своих самых близких друзей настоящий старомодный обед ко Дню Благодарения – индейку, клюквенный соус, сладкий картофель с зефиром, хлеб из кукурузной муки – в общем, все в лучших традициях. Я люблю отмечать День Благодарения, как положено, Джонни, хотя я и англичанка.

– В тебе больше американского, чем в яблочном пироге,—со смехом ответил тот, добавив с некоторой грустью: – Отличная идея.

– А почему бы и тебе не присоединиться? – спросила Нелл.– Ты тоже будешь в Нью-Йорке и мне было бы приятно накормить и тебя.

– Не могу, я уже обещал дяде, что проведу этот праздник с ним и его... э-э... друзьями. Но все равно, спасибо, что пригласила.

Вонзая вилку в рыбу, Джонни пробормотал:

– Друг, а? Вот еще новости. От меня, конечно, скрывала.

«И от меня»,– подумала Рози, глазами телеграфируя это послание Нелл.

Та закусила губу, прекрасно понимая удивление и растерянность Рози, и отвернулась. Потом тихонько рассмеялась в ответ на реплику Джонни и уткнулась в тарелку, как бы поглощенная едой.

Через некоторое время Джонни опять завел разговор о турне, беспокоясь о своих обязательствах на следующий год. Нелл уже знала, что его не остановить, он будет твердить об этом, пока все не утрясется. Поэтому она отнеслась к его словам с полным вниманием и как могла постаралась помочь ему дельными советами.

Рози, со своей стороны, углубилась в мысли о Нелл и Кевине. Естественно, она сгорала от любопытства, но понимала, что придется подождать удобного момента, когда они вернутся в отель, чтобы расспросить Нелл об этом новом повороте в их жизни. Если он действительно новый. Возможно, они встречаются уже давно. Но тогда почему ни один из них не сказал ей об этом? Она была в полном недоумении, что, однако, перекрывалось чувством глубокой радости. Это замечательно, что у них роман, и, конечно, они счастливы вместе. Особенно она радовалась за Кевина. Жизнь ее брата была настолько наполнена опасностями, что ему просто необходима поддержка близкого человека.

Рози еще глубже ушла в себя, строя планы относительно Рождества в Монфлери, обдумывая праздничное убранство, меню, перебирая в уме купленные подарки и те, что еще предстояло выбрать.

Наконец мысли ее вернулись к настоящему, к тем нескольким дням, которые еще оставалось пробыть в Лос-Анджелесе, и, самое важное, к ее встрече с Гэвином. Завтра за ленчем они собирались обсудить его следующий фильм. Он еще почти ничего не рассказал ей, но в любом случае она знала, что будет делать костюмы к этой картине.

На этой неделе у нее состоялась успешная деловая встреча с Гарри Маршаллом, во время которой он четко выразил свое желание об ее участии в его новом проекте. Если бы предложение Гэвина не маячило на горизонте, она бы с восторгом взялась за эту работу. Но, поскольку дело обстояло по-другому, она не стала связывать себя какими-либо обязательствами с Гарри, честно сказав ему о предварительной договоренности с Гэвином, и обещала еще вернуться к этому вопросу.

Рози знала, что фильмы Гэвина всегда будут стоять для нее на первом месте. И не только благодаря его выдающемуся таланту актера и необычным сюжетам, но прежде всего потому, что Гэвин так много значил для нее.

Нелл что-то сказала. Рози очнулась от своих мыслей о Гэвине и посмотрела на нее, чуть нахмурившись.

– Так что, если вы оба меня извините, я пойду и позвоню прямо сейчас, чтобы покончить с этим,– проговорила Нелл, поднимаясь со стула.

– Ладно,– ответил Джонни,– можешь воспользоваться телефоном в моем кабинете.

– Благодарю,– сказала Нелл и выпорхнула из столовой.

Джонни откинулся на спинку стула, взял бокал с вином и сделал несколько глотков, старательно игнорируя Рози.

Рози какое-то время смотрела на него, потом отвела взгляд, не зная, что сказать. От столь очевидно проявленной к ней антипатии она растерялась и никак не могла найти общую тему для разговора.

В комнате воцарилась мертвая тишина.

11

Рози чувствовала себя крайне неловко.

Она сидела не двигаясь, глядя прямо перед собой. Даже ресницы не вздрагивали, а дыхание было едва заметно. Она не знала, как поступить. Вне всяких сомнений Джонни вел себя очень странно, и как Рози ни пыталась, она не могла найти этому объяснения.

Ей пришло в голову, что единственно правильным сейчас было бы извиниться, выйти из-за стола, найти Нелл и сказать ей о своем возвращении в «Риджент Беверли Уилшир». Нелл ее поймет. Они уже обменялись за столом многозначительными взглядами, и по обеспокоенному лицу Нелл можно было заключить, что она тоже в полной растерянности от непонятного и подчеркнутого поведения Джонни.

На какое-то время Рози отвела взгляд от больших серебряных ваз для десерта, стоявших на столе по обе стороны от подсвечников, но вскоре вновь обратилась к ним. За этот вечер она изучила их досконально и должна была признать, что ничего более изысканного ей не встречалось. На возвышающемся основании каждой из них помещался леопард в окружении двух амуров, их пухлые детские ручки поддерживали серебряную оправу хрустальной чаши. Серебро было покрыто необычайно красивой патиной и поражало тонкостью работы. Она сразу угадала руку искусного серебряных дел мастера. Это были редкостные и, несомненно, очень дорогие вещи.

Оторвав взгляд от ваз, Рози посмотрела на Джонни, решительно намереваясь поблагодарить его и удалиться. Но вместо этого почему-то сказала:

– Вазы для десерта совершенно восхитительны. Они, вероятно, периода английского Регентства и, если не ошибаюсь, работы Пола Сторра. Верно?

В изумлении Джонни долго смотрел на нее. Потом наконец кивнул и сказал:

– Я недавно купил их. В Лондоне.

То, что она смогла назвать имя мастера, оказалось для него полной неожиданностью, но ее восхищение было, несомненно, приятно. Они были его радостью и гордостью. Это английское серебро он особо выделял из всех своих вещей. Когда в начале месяца он отправился за этими сокровищами в свой любимый магазин на Бонд-стрит, Нелл даже не была с ним. Владельцы магазина Френсис и Тони Реймейкерс оставили вазы для него, будучи уверены, что это его заинтересует.

– Как вы узнали, что эта работа Пола Сторра? – спросил Джонни, слегка передвинувшись на стуле так, чтобы смотреть прямо на Рози.

– У меня есть подруга, которая очень хорошо разбирается в серебре, особенно георгианском и периода Регенства. Она была дилером.

– А что, сейчас она этим не занимается?

– Нет, не занимается.

– Очень жаль. Я интересуюсь редкостями и хотел бы иметь дело со знающим человеком.– Джонни кашлянул.– Знаете, иногда дилеры, даже оставив бизнес, продолжают интересоваться этим, для себя. Так что если нашей подруге когда-нибудь попадется что-то действительно необыкновенное, я бы...

– Не попадется,– прервала его Рози,– она больше не работает, совсем.

– Полностью ушла от дел?

– Ну, что-то вроде...– Рози замолчала, глядя в пространство и думая о своей дорогой Колли, желая всей душой, чтобы та смогла работать. Если бы только ей удалось вернуться к делам, это бы непременно помогло ей, Рози была уверена. Она отогнала от себя внезапно нахлынувшую грусть, взглянула на Джонни и, удивляясь собственной откровенности, продолжила:

– Колли, моей любимой подруге, пришлось много пережить за последние годы. Ее муж погиб в ужасной автомобильной аварии, а вскоре после этого она сама заболела и долгое время вообще не могла ничего делать. Когда же она наконец вернулась к работе, обнаружилось, что она ей уже не по силам из-за слишком большого напряжения, и ей пришлось ее бросить. По крайней мере на время.

Рози попыталась улыбнуться.

– Кто знает, может быть, она окрепнет и начнет снова. Она обожает старинное серебро, и редкие находки всегда доставляли ей огромное удовольствие. Колли считала, что это очень увлекательное занятие – покупка и продажа.

– Я сожалею... что ваша подруга больна,– тихо сказал Джонни, заметив грусть в ее глазах.– Она живет в Нью-Йорке?

– Нет,– покачала головой Рози,– во Франции, она француженка.

– И это от нее вы столько узнали о серебре, не так ли?

– О да. Она обычно брала меня с собой на лондонские аукционы...

Голос Рози дрогнул от нахлынувших воспоминаний. Это были по-настоящему счастливые годы, пока все не начало стремительно рушиться и для нее, и для Нелл. Вспоминая безмятежное время в Монфлери, Рози подавила невольный вздох и быстро заморгала, стараясь справиться со вновь подступившей грустью.

Быстро овладев собой, Рози сказала неестественно бодрым тоном:

– Пол Сторр был великолепным мастером, не правда ли? Колли всегда отдавала предпочтение его работам. Я тоже. Она была бы потрясена, увидев эти вазы. Они невероятно красивы, просто восхитительны, настоящий шедевр!

Джонни кивнул.

– Это Нелл пристрастила меня к английскому серебру. Она помогла мне купить мои первые подсвечники и кофейный сервиз. Но большинство из моих приобретений за последние два года я сумел сделать сам.– Он слегка улыбнулся.– Нужно сказать, это произошло не без помощи моих друзей Тони и Френсиса Реймейкерс, владельцев антикварного магазина в Лондоне. У них отличный вкус, и я многое узнал от них о старинном серебре.

Он замолчал, уже не чувствуя прежней скованности и испытывая удовольствие от похвалы Рози. Он почувствовал, что его неприязнь уходит, и внезапно его охватило неожиданное чувство стыда за свою холодность и резкость с ней. Отпив вина, он произнес:

– Нелл говорит, у меня верный глаз.

– Верный – на что? – осведомилась появившаяся в дверях Нелл.

– На серебро,– ответил Джонни и рассмеялся.– Рози тут расхваливала эти вазы для десерта работы Пола Сторра, она просто без ума от них.

– Да, они прекрасны,– сказала Нелл, садясь.

– Все в порядке? – спросила, глядя на нее через стол, Рози.– Тебя не было целую вечность.

– Да, о чем весьма сожалею. Я прошу прощения, Рози. И ты, Джонни.

– Пустяки, дорогая,– ответил Джонни.

– Я считаю, все идет пока хорошо. Боюсь только, мне придется сделать несколько звонков, когда закончим обед. Разные досадные мелочи, но что поделаешь,– смиренно заключила Нелл, пожав плечами и покачав головой.

– Такая работа: пресс-секретарь всегда в боевой готовности и при исполнении... Так что, если не возражаешь, Джонни, я бы хотела проконтролировать события.

– Нет проблем, можешь пойти в мой кабинет и названивать сколько душе угодно,– ответил Джонни,– ты должна чувствовать себя здесь как дома, без всяких церемоний. Но, может быть, перейдем к десерту? Джованни приготовил «кростата ди мелле алла крема».

– Бог мой! – воскликнула Нелл.– Звучит до неприличия соблазнительно. И, могу спорить, слишком много калорий.

– Перестань, Нелл! – сказал Джонни.– Уж тебе-то можно не волноваться о своем весе. Что случится, если ты изредка позволишь себе крошечный кусочек?

– Лишние двадцать пять фунтов на бедрах,– вздохнула Нелл, смеясь и притворно закатывая глаза.

– Но все же, что это такое? – настаивала Рози.

– Песочный яблочный пирог с кремом. Вам понравится,– ответил Джонни и, мельком оглядев ее, добавил: – И вам тоже не следует беспокоиться о весе.

После обеда Нелл поспешила в кабинет, чтобы покончить с деловыми звонками, а Джонни пригласил Рози посмотреть библиотеку, находившуюся в глубине дома.

Распахнув дверь, он сказал:

– Я думаю, мы выпьем по чашечке кофе здесь. Мне бы хотелось показать вам и другие мои находки – серебро, что я купил в Лондоне.

– С удовольствием взгляну,– ответила она, действительно заинтересовавшись.

Приятно удивленная изменением в его поведении, Рози с облегчением отметила, что он разговаривает вполне любезно. Она не могла понять причины такой резкой перемены. Может быть, проявленный интерес к его серебру? Возможно ли? Неужели такая мелочь могла настолько все изменить?

– Вот это подсвечники времен Георга III, тоже работы Пола Сторра, 1815 год,– объяснил Джонни, подводя ее к длинному столу за стоящим перед камином диваном.– Я их купил в том же магазине на Бонд-стрит. Благодаря Тони и Френсису мне удалось сделать там несколько очень удачных приобретений.

Рози стояла, восхищенно глядя на подсвечники и одобрительно кивая головой. Потом она обратила внимание на широкую серебряную вазу в центре стола.

– Тоже восхитительно, но это уже не Сторр, да?

Он покачал головой.

– Она была сделана намного раньше, за целое столетие до Сторра, это чаша для пунша времен королевы Анны, 1702 год, работы другого выдающегося ювелира Уильяма Денни.

– У вас есть совершенно потрясающие вещи. Да и весь дом великолепен,– сказала Рози и, пройдя по комнате легкими шагами, присела на диван.

– Благодарю,– ответил Джонни, последовав за ней. Он устроился на стуле возле огромного камина.

– Не хотите ли чего-нибудь выпить? Ликер, коньяк? – спросил он, взглянув на нее.

– Спасибо, просто кофе, если можно.

В этот момент в комнату быстро вошел Артур с кофейником на подносе. За ним следовала София с чашками и блюдцами. Подав кофе, они тихонько вышли.

Рози и Джонни пили маленькими глоточками свой «экспрессо».

Оба молчали, но на этот раз не враждебно. Антипатия Джонни совершенно исчезла, сменившись благожелательным интересом. Теперь он считал свое прежнее поведение безобразным и злился на себя за него. Он недоумевал, почему вдруг ему отказало известное всему миру обаяние, как только Рози переступила порог его дома.

– Чья это картина? – спросила Рози, взглянув на пейзаж над камином. Крестьяне на фоне волнующегося под ветром пшеничного поля Рози показались очень милыми, и неожиданно она почувствовала тоску по Монфлери.

Джонни выпрямился и проследил за ее взглядом.

– Это Паскаль, местная художница, и я – поклонник ее живописи. У меня есть еще несколько ее картин наверху.

– Мне нравятся современные импрессионисты... Такой пейзаж можно встретить где-нибудь во Франции,– тихо сказала Рози, продолжая разглядывать картину и вспоминая ландшафты в окрестностях замка Монфлери.

– Там это и было написано. Паскаль много работает во Франции,– ответил Джонни, со все возрастающим интересом глядя на Рози.

Та удивленно подняла брови иответила ему вопросительным взглядом.

Первым отвел глаза Джонни. Поставив на стол чашку с кофе, он пересел на диван рядом с Рози.

Джонни Фортьюн принципиально никогда и ни перед кем не извинялся. Но сейчас произошло именно это, он приносил свои извинения Розалинде Мадиган. Он говорил быстро и немного сбивчиво:

– Послушайте, я хочу извиниться. Я, Наверное, был невежлив с вами, я не хотел...– он замолчал и покачал головой.– Да, простите меня, я не должен был отыгрываться на вас. Понимаете, неудачный день, масса дел, разные проблемы...– ловко сымпровизировал он, пытаясь оправдать свое непростительное поведение и показать себя в лучшем свете.

– Я вас понимаю,– ответила Рози.– У меня тоже иногда бывают такие дни.

– Так я прощен?

– Конечно,– улыбнулась ему Рози.

Эта улыбка осветила ее лицо, подчеркнув неожиданную нежность губ и блеск глаз. Она опять улыбнулась, и он почувствовал, что улыбка затронула что-то в глубине его души. Ощущение было настолько необычным, что он просто сидел и в растерянности смотрел на нее.

Рози тоже взглянула на него и встретилась взглядом с самыми яркими, самыми синими глазами, какие ей когда-либо доводилось видеть. Склонив голову на бок, она посмотрела на него с еще большим недоумением, решив, что более странного человека она не встречала за всю свою жизнь.

Рози передвинулась, и свет неожиданно упал на ее лицо.

Неотразимая зелень ее глаз и медно-коричневый оттенок волос внезапно поразили Джонни своей ошеломляющей красотой. Он спрашивал себя, как он мог счесть ее серенькой и неинтересной. Если уж говорить правду, Розалинда Мадиган была потрясающе красива.

Все еще в растерянности от этого странного человека, смущенная необычным выражением его лица, Рози сказала, дотронувшись до его руки:

– Все в порядке, в самом деле. Я вас понимаю. И не сержусь...

Улыбка опять промелькнула на губах Рози. Джонни начинал ей нравиться. Она уже забыла его прежнюю грубость и по своему обыкновению видела в нем только хорошее.

Джонни кивнул. Сам еще того не зная, что был сражен.

12

Еще долго после ухода обеих женщин Джонни чувствовал полную растерянность из-за своей необычной реакции на появление Рози. Она абсолютно лишила его душевного равновесия. Возненавидев ее с первого взгляда, сейчас он был более чем поражен этим неожиданным поворотом на 180 градусов. Растревоженный, не понимая себя, он лежал в пижаме поверх одеяла на кровати, пытаясь разобраться, что же такое с ним происходит.

Размышления прервал резкий звонок телефона. Сняв трубку, он взглянул на часы, стоявшие на тумбочке у кровати, недоумевая, кто бы это мог быть. Стрелки показывали начало двенадцатого. Звонивший должен принадлежать к людям его ближайшего окружения, так как только немногим известен этот номер.

Тем не менее в его голосе слышалась неуверенность, когда он произнес:

– Алло?

– Как живешь, Джонни? – грубовато спросил его кто-то сиплым голосом.

– Дядя Вито! Бог мой, почему ты не спишь так поздно? В Нью-Йорке уже начало третьего.

– Ага. Я что, позвонил в неудачное время, малыш? Ты там чем-то занят?

– Нет, я один,– фыркнул Джонни.

– Жаль.– Старик вздохнул.– Я тебе чего всегда говорю? Найди себе приличную девушку, итальянку, женись на ней, нарожайте кучу симпатичных бамбино и заживете лучше некуда. Ты почему не делаешь, как я тебе говорю, Джонни?

– Скоро сделаю, дядя Вито, скоро!

– Обещаешь?

– Да, обещаю.

– Я тут был на острове. На семейном обеде. Ты знаешь, как всегда, в четверг. В общем Главный, он передает тебе привет. Ты его любимчик, не забывай об этом. Он нас ждет на День Благодарения. Ты не забыл наш уговор, Джонни?

– Конечно, нет. Разве я когда-нибудь пропускал семейные встречи? Я бы никогда не подвел тебя. Или Главного. Слушай, а откуда ты звонишь?

– Не волнуйся, я оплачу разговор.

– Пожалуйста, иди домой и ложись спать. Тебе ничего не нужно? С тобой все в порядке?

– Все отлично, малыш. Лучше не бывает.

Далеко в Нью-Йорке, стоя на обочине дороги и слегка поеживаясь от холодного ночного ветра, Вито Кармелло рассмеялся:

– У других тут вокруг так здорово не получается, Джонни. У них слишком длинные языки – много трепятся. Плохо дело... Плохо для бизнеса, capisce[7]?

– Да,– ответил Джонни и тоже рассмеялся.– А теперь сделай одолжение, иди домой и ложись. Увидимся на следующей неделе. Я приеду поздно вечером в среду.

– И где же ты остановишься?

– В «Уолдорфе».

Издалека донесся хохот Вито.

– Спокойной ночи, Джонни.

– Спокойной ночи, дядя Вито.

Джонни углубился в размышления. Вито было под восемьдесят, точнее, семьдесят девять, и он был уже слишком стар для прежних занятий. Пришло время уйти от дел. Но старик был упрям и никогда бы его не послушал. И не взял бы у него денег. «Мне денег не нужно, малыш. У меня их полно. Больше, чем я могу потратить. Прибереги их себе на черный день»,– ворчал он всякий раз, когда Джонни предлагал ему свою помощь.

Его дядя был гордым сицилийцем, глубоко преданным своему старому гамба – корешу Сальваторе Рудольфо – Главному, как многие его называли, и поэтому он не хотел оставить дело. «Не раньше, чем Дон передаст другому свою власть,– всегда твердил Вито.– Когда он бросит дела, тогда и я. Мы вместе начинали, вместе и закончим».

Так и получилось, что Вито Кармелло до сих пор, впрочем, как и всю свою сознательную жизнь, был капореджиме – капитаном в организации Рудольфо.

Вито и Сальваторе дружили с детства. Оба были из Палермо. И когда их семьи вместе приплыли на пароходе со «старой родины», мальчикам было по восемь лет. Шел 1920 год. Обе семьи обосновались в одном и том же квартале нижнего Манхэттена, по возможности ближе друг к другу, как на Сицилии.

Джонни много раз слышал от своего дяди рассказы о том давнем времени, когда семьи Кармелло и Рудольфо приехали в огромный город под названием Нью-Йорк.

Новым иммигрантам приходилось нелегко, и очень скоро родители мальчиков обнаружили, что здесь они не стали ни богаче, ни счастливее, чем были в Палермо, и часто им хотелось вернуться обратно на родину.

Нередко бывало, особенно на вечеринках, что Гвидо Кармелло и Анжело Рудольфо обменивались сочувственными замечаниями и недоумевали, почему им пришла в голову дурацкая мысль переехать в Америку, эту «страну изобилия, где улицы вымощены золотом». Золотых тротуаров здесь вообще не было, а «изобилие», о котором они столько наслышались, если и было, то не для них. Они оба, Гвидо и Анжело, выросли вместе и были лучшими друзьями. Оба усердно работали в столярной мастерской, но жизнь не становилась легче. Большей частью это была борьба за то, чтобы уплатить за жилье и прокормить свои семьи.

Но их детям нравился город. Освоившись с английским языком, они сделали улицы Манхэттена своим домом, полюбили их шумную, возбуждающую суету, так не похожую на сонное спокойствие Палермо. Школа им была скучна. Однако улицы сулили бесчисленные захватывающие приключения, а иногда и случайные легкие деньги.

К тому времени когда мальчикам исполнилось по тринадцать лет, они образовали свою уличную банду, боргата, как ее называли по-итальянски. Основать банду было идеей Сальваторе. Из них двоих он был сильнее, жестче, смышленнее и был прирожденным лидером. Их бизнесом стали мелкие преступления. Они процветали, грабя киоски уличных торговцев, чердаки фабричных складов, совершая разнообразные кражи, даже обчищая карманы пьяниц. И кроме того, подрабатывая на побегушках у местных мафиози. Частенько им удавалось принести домой гораздо больше денег, чем их честным и трудолюбивым отцам.

Со временем благодаря своей сообразительности и напористости Сальваторе дорос от главаря подростковой банды до младшего члена мафиозного клана. Ему оказывал покровительство один из капо, сумевший оценить по достоинству природные «таланты» молодого сицилийца – его проницательность, стальные нервы и грубую силу. Сальваторе потянул за собой Вито, всячески восхваляя его перед капо и тем самым обеспечивая своему дружку местечко в «семье». Прошло совсем немного времени, и Сальваторе несмотря на свою молодость получил более высокое место в организации, став официально признанным членом мафии. Того же удостоился и Вито.

Постепенно Сальваторе Рудольфо приобрел репутацию хитрого и расчетливого молодого гангстера, с которым следовало считаться. Он высоко метил. Сальваторе был не только прекрасным уличным стратегом, он также обладал блестящей деловой хваткой, пугающей жестокостью и инстинктивной готовностью к предательству. Плюс к тому у него было редкое свойство внушать другим непоколебимую преданность себе. Кроме Вито он собрал вокруг себя группу надежных, верных ему людей – гамбату. Они готовы были выполнить любое его приказание, даже убить. Что и случалось не так уж редко.

Подошло время, когда Сальваторе, движимый алчностью, честолюбием и жаждой власти, попытался выйти из прежнего клана и вместе со своим ближайшим помощником Вито создать собственную Организацию.

Успех их попытки объяснялся не чем иным, как правильно выбранным моментом и удачей. Раскол произошел в 1930 году, когда им было по восемнадцать лет. В среде нью-йоркской мафии в это время создалась необычная и очень благоприятная для их планов ситуация.

Целая группа чувствующих свою нарастающую силу молодых бунтовщиков, недовольных правлением прежних донов, которых они насмешливо прозвали «усачами», подняла мятеж против отсталых и старомодных главарей.

В 1931 году, когда переворот успешно завершился, большинство престарелых донов были убиты или оказались отброшенными в сторону. Стиль управления Организацией, привезенный из Старого Света, был забыт, зародилась новая американская Мафия, какой она и остается по сей день. Тогда же возник и клан Рудольфо. Поскольку Сальваторе и Вито много сделали для успеха путча молодых, бунтовщики, теперь бывшие у власти, благосклонно позволили им осуществить и их собственные планы, или точнее, планы Сальваторе.

Семья Рудольфо быстро росла и набирала силу и через несколько лет стала самой влиятельной в «достопочтенном» Содружестве Мафии, известном под названием «Ла коза ностра», что означает «Наше дело». Сальваторе стал главарем, боссом, его брат Чарли – заместителем босса, двоюродный брат Энтони – консильере, или советником, а Вито – капитаном и ближайшим доверенным лицом Сальваторе.

В детстве Джонни Фортьюн точно не знал, чем занимается его дядя Вито. Ему только было известно, что тот занят в семейном бизнесе вместе с братьями Сальваторе, Чарли и Тони. И только повзрослев, он стал понимать, что эти его «дяди» – гангстеры и члены банды. Но, поскольку он вырос в чисто итальянской среде, где быть мафиози считалось обычным делом, подобное открытие его не слишком удивило. Он очень мало знал о том, что происходит в этом замкнутом мире, где об амичи, людях из «почтенного общества», говорили с благоговейным уважением. Или со страхом.

По неписанным законам мафии дома дела не обсуждались, поэтому он ничего не знал о повседневной работе дяди Вито, да и не очень этим интересовался. Единственно важным было для него то, что эти четверо любят его, защищают и следят, чтобы он не испытывал нужды в самом необходимом.

Каждый раз, когда Вито были нужны деньги на новую одежду или туфли для Джонни, на врача, дантиста, уроки музыки или развлечения, он неизменно получал их от Сальваторе. И хотя квартирка на Малберри-стрит была тесной и мрачной, Джонни был там окружен заботой, его хорошо кормили и одевали.

Именно дядя Сальваторе первым заметил талант Джонни, сказал, что тот поет, как ангел, и подарил ему пятидолларовую бумажку. Когда Джонни начал карьеру профессионального певца, Сальваторе купил ему его первый смокинг и в дальнейшем следил, чтобы у него были регулярные контракты с ближайшими ночными клубами, принадлежавшими его друзьям.

С этих пор Сальваторе Рудольфо, считая красивого и талантливого племянника Вито своим протеже, окружил его ненавязчивым вниманием.

Хотя Джонни вырос под сенью сицилийской мафии Нью-Йорка, он никогда не принадлежал к ней и не имел такого желания. Музыка была его жизнью. Это очень радовало дядю Вито и дядю Сальваторе, они подбадривали его и помогали в карьере, одновременно стараясь держать его на достаточном расстоянии от себя, чтобы не бросить на него тень.

Насколько им было известно, никто не знал о тесной родственной связи Джонни с ними, а именно к этому они и стремились. Ничто не должно было запятнать его имя – пока что им это удавалось.

Сальваторе ничего не просил у Джонни за свое многолетнее покровительство. Но раз в год на День Благодарения тот должен был присутствовать на праздничном обеде. В этот день его ожидали в доме дяди Сальваторе на острове Стейтен. Вечером в разгар празднования он должен был пропеть несколько его любимых песен. Это происходило очень естественно, как бы случайно, и все веселились от души.

Размышляя об обеде, Джонни подумал, что захочет послушать в этот раз дядя Сальваторе. Разумеется, старые любимые «О соле мио» и «Вернись в Сорренто». Но Джонни понимал, что нужно выбрать еще что-нибудь из современных популярных песен, пользующихся успехом у младших членов семьи. Он должен понравиться не только Главному, но и его окружению, на полчаса завладев их вниманием.

С теплотой вспомнив о Сальваторе, Джонни про себя улыбнулся. Их связывали особые отношения. Никогда не проявляясь в словах, они, возможно, существовали с тех пор, когда Джонни был малышом в коротких штанишках. Он относился к Сальваторе с любовью и почтением, и иногда испытывал к нему большую привязанность, чем к своему родному дяде Вито. И хотя определение «крестный отец» крайне редко употреблялось в среде мафиози, Джонни именно так думал о Сальваторе, который в самом деле был его крестным отцом. Джонни считал его по-своему великим человеком, а та мысль, что Сальваторе был властелином огромной преступной империи, не говоря уж о титуле «капо ди тутти капи» всех мафиозных кланов Восточного побережья, никогда не приходила ему в голову. Сальваторе Рудольфо был просто его дядя, которому он был многим обязан.

Немного погодя Джонни взглянул на часы и слегка вздохнул. Затем взял пульт дистанционного управления, выключил телевизор, который вот уже около получаса работал с отключенным звуком, и скользнул под простыню, намереваясь поскорее заснуть.

Но в эту ночь сон не шел к нему.

Джонни Фортьюн долго лежал в темноте. Мысли его, оставив Сальваторе и Вито, устремились к Розалинде Мадиган. Оказалось, что он не может выбросить ее из головы.

Сейчас, мысленно представив ее лицо, он вдруг почувствовал необыкновенную внутреннюю легкость, освобождение от всех своих нескончаемых забот. Внезапно его захлестнула какая-то теплая волна, и он испытал чувство такого всеобъемлющего счастья, что у него перехватило дыхание.

Это было поразительно. Он, едва ли хоть раз испытавший это чувство за всю свою жизнь, был по-настоящему счастлив, и все благодаря ей. Джонни казалось это чудом.

Он ничего не знал о ней: замужем она или нет, а может, разведена. Это не имело значения. Розалинда Мадиган была первой женщиной, единственной женщиной, пробудившей в нем это чувство – чувство, с которым не хотелось расставаться. Эта мысль долго витала в его сознании, пока наконец он не задремал.

Я надеюсь, что увижу ее снова.

Я хочу увидеть ее снова.

Я должен увидеть ее снова.

Я увижу ее снова.

13

– Ну-ка признавайся, голубушка, что же такое ты с ним сделала, чтобы превратить его в кроткую овечку?

– Что ты имеешь в виду? – ответила Рози, несколько повысив голос, глядя на Нелл в тускло освещенной прихожей.

Нелл засмеялась, взяла Рози за руку и. повела ее в гостиную номера, который они снимали в отеле «Риджент Беверли Уилшир».

– Ты прекрасно знаешь, моя дорогая, что я имею в виду, так что не притворяйся. Когда я в первый раз пошла позвонить, Джонни вел себя так, как будто тебя в комнате вовсе не было. Или, еще того хуже, будто ты была его злейшим врагом,– выбирай, что тебе больше нравится. Потом я возвращаюсь и вижу, что он стал приветливей. По крайней мере исчезло кислое выражение лица. А когда я вернулась во второй раз, то обнаружила вас мило беседующими на диване в библиотеке. Мало того, он, можно сказать, ел у тебя с руки. Разве что хвостом не вилял. Так что давай-ка рассказывай. Что-то тут не так: с нашим «бельканто-менестрелем» произошла прямо-таки умопомрачительная перемена.

Рози натянуто улыбнулась, высвободила руку и быстро проговорила:

– Ничего особенного не произошло. Мы просто побеседовали о его старинном серебре. А ты пристаешь ко мне с вопросами, потому что сама оказалась в щекотливом положении. Я говорю о ваших отношениях с Кевином, ты ведь не сказала мне об этом. Теперь твоя очередь, Нелл. Ну-ка, признавайся, когда у тебя все началось с моим братом?

Нелл бросила на спинку стула свою шерстяную накидку и, не отвечая, прошла к телефону. Обернувшись к Рози, она спросила:

– А не попить ли нам чайку перед сном?

– Прекрасная мысль, с удовольствием,– кивнула Рози.

Нелл набрала номер и, заказав чай, устроилась на диване. Потом глубоко вздохнула.

– Мы не собирались скрывать это от тебя, честное слово! Как раз это мы с Кевином обсуждали вечером накануне моего отъезда.– Она пожала плечами и покачала головой.– Вообще-то мы никому об этом не говорили. И я даже сама не знаю почему... Хотя нет, не совсем так. Этот коп, друг Кевина, Нил О'Коннор знает про нас, но он единственный.

Рози тоже сбросила пальто и, подсев на диван к Нелл, негромко сказала:

– Нелл, дорогая, я вовсе не сержусь на тебя. И совсем не расстроена этой новостью, ни капельки. Наоборот, я безумна рада, что ты встречаешься с Кевином.– Она улыбнулась и нежно погладила руку Нелл.– У вас это серьезно?

Нелл посмотрела на Рози долгим взглядом. Наконец мягкая улыбка появилась на ее губах.

– Я не знаю... Может быть, поэтому мы и не говорили тебе, Гэвину или кому-нибудь еще. Возможно, нам просто не хотелось копаться в наших чувствах, анализировать их. И, пожалуй, самое главное, мы опасались давления на нас.

Рози изумленно взглянула на нее.

– О Боже, Нелл! Я бы никогда не стала давить на тебя или Кевина! Выбрось это из головы раз и навсегда. Я, наверное, сую нос не в свое дело, но я люблю тебя и люблю своего брата. И, конечно, это было бы просто замечательно, если бы между вами возникло что-то прочное. Но, разумеется, это не мое дело.

– Я тебя ни в чем не упрекаю, просто хочу объяснить. Мы ведь последнее время редко виделись с тобой и с Гэвином...

Не закончив фразы, Нелл отвернулась и посмотрела в окно. Потом опять перевела взгляд на Рози и добавила:

– Нет, это, конечно, глупости, что мы редко виделись. Разумеется, мы встречались с вами, хотя бы на съемках. Кевин, правда, приезжал только однажды, но я постоянно ездила туда и обратно все это время. И я должна была тебе сказать. Но я не сказала, потому что... Ну, потому что я не хотела чувствовать себя связанной, наверное, так. И, я уверена, Кевин ощущал то же самое. Мы хотели, чтобы это было только нашим личным делом, а не темой для публичного обсуждения.

– Понимаю,– сказала Рози, сжимая ей руку.

– О, я надеюсь, что ты понимаешь, моя милая. Я не скрывала это от тебя. Мы не скрывали. Как я тебе уже сказала, мы даже не касались этой темы до недавнего вечера.– Нелл кашлянула и уже спокойно продолжала: – Я обожаю Кевина. Он для меня – лучший в мире. Мы с ним большие друзья и прекрасно понимаем друг друга. В сексуальном плане тоже все великолепно. Вот такие дела.

– Не нужно ничего объяснять. Я просто очень рада, что вы можете дать друг другу немного тепла и счастья.

– Я тоже рада. Я по-настоящему люблю его, хотя и не собираюсь за него замуж.

Рози помолчала, переваривая последнее замечание, затем спросила:

– А Кевин хочет на тебе жениться?

– Не думаю,– пожала плечами Нелл и недовольно поморщилась.– Вообще-то я не знаю. Он никогда не заговаривал о женитьбе. И я тоже. Думаю, эта мысль нам просто не приходила в голову. Он весь в своей работе, у меня тоже хватает дел с фирмой.

– Когда же это случилось? Я хочу сказать, когда вы начали встречаться?

– Примерно год назад. Когда Гэвин был в Нью-Йорке, перед тем как лететь в Лондон на начало переговоров по «Делателю королей». Помнишь, я тебе рассказывала по телефону, что мы втроем обедали в «Кэрлайл-отеле»? Кевин проводил меня домой. Я пригласила его зайти выпить рюмочку напоследок. И вдруг – бах! Мы оказались в жарких объятиях друг друга.

– Как замечательно! – сказала Рози.– Я хочу дать тебе маленький совет. Живи пока живется, и не думай о последствиях. Теперь это мой девиз.

– Неужели?– удивленно вскинула брови Нелл.– Так-так. Это для меня самая большая неожиданность за сегодняшний вечер, если не считать сверхъестественного превращения Джонни. Кстати, все-таки объясни мне, как же это тебе удалось попасть в точку с его серебром?

Рози улыбнулась.

– Я была совершенно убита его поведением и уже собиралась идти тебя разыскивать, чтобы сказать, что возвращаюсь в отель. Но почему-то вместо того, чтобы вежливо откланяться, я вдруг начала делать ему комплименты по поводу ваз для десерта. Работы Пола Сторра, ты знаешь.

– Ах вот оно что! Ну, теперь все понятно. Лучшей темы для разговора ты не могла выбрать. Эти вазы – предмет его наибольшей гордости и восхищения. Ему подыскали их его лондонские друзья, братья Реймейкерсы, и когда он их увидел, то буквально взлетел в небо баллистической ракетой.

– Меня удивило, что он так много знает о старинном серебре. Разве не странно?

– Да. Отчасти странно. Он мальчиком из бедной семьи жил где-то в Бруклине или Бронксе. Конечно, и речи не могло быть о каком-то глубоком образовании, кроме музыкального, он очень мало соприкасался с миром искусства и антиквариата. Всю жизнь ему приходилось карабкаться по ступенькам лестницы шоу-бизнеса, и он просто не мог себе позволить заниматься чем-то еще. Все время нужно было вертеться. Но постепенно у него выработался неплохой вкус и, по-видимому, серьезный интерес к антикварному серебру. Похоже, последнее время он много об этом читал, и в нем появилась подлинная любовь к старине, свойственная настоящим коллекционерам.

Рози кивнула, потом подошла к окну и остановилась. Перед ней открывался вид на Родео Драйв, уже сверкающую рождественскими огнями и украшениями, хотя был еще только ноябрь. Мысли ее были устремлены к Джонни.

– У него кто-нибудь есть? – неожиданно для себя самой спросила она.

– Насколько мне известно, нет,– ответила Нелл, с интересом поглядывая на Рози.– Я просто уверена, что нет.

В этот момент раздался стук в дверь, и Нелл пошла впустить официанта с подносом в руках.

Когда они опять остались вдвоем, Нелл, разливая по чашкам чай, продолжила:

– В его жизни никогда не было серьезного увлечения, насколько я могу судить об этом. По крайней мере в последние годы, при мне, точно не было. Конечно, бывали всякие там танцовщицы, сумасшедшие поклонницы или просто девки. Но это все так – на одну ночь.

– А как ты думаешь, почему он... почему он никогда не был женат?

Нелл пожала плечами.

– Это одному богу известно. Садись-ка, попьем чаю. Не берусь даже гадать, почему он не женат и почему у него не было длительных связей. Я сейчас припоминаю некоторые слухи о нескольких его романах. Но это все было несерьезно.– Сделав несколько глотков, Нелл продолжала слегка удивленно: – Мне сейчас пришло в голову, может, он просто никогда не любил? Возможно, в этом все дело.

– Может быть.– Немного помолчав, Рози спросила: – Что же он на самом деле за человек?

Брови Нелл взлетели вверх, и она испытующе посмотрела на Рози.

– Если честно, я сама не очень его понимаю. Он никого не подпускает к себе слишком близко, держит на расстоянии, по крайней мере в том, что касается личной жизни.

– Но, мне кажется, тебе он полностью доверяет.

– Да, на деловом уровне. Как ты, наверное, заметила, он постоянно печется о своей карьере, а я, очевидно, вселяю в него уверенность. Надо сказать, он вообще очень беспокойный человек, у него это как хроническая болезнь – переживает по любому поводу, терзается сомнениями. Но вообще-то он славный парень, всегда был добр и внимателен ко мне. Конечно, немного самовлюблен и эгоистичен, но на то он и поп-звезда. Ты лучше меня знаешь, какими чокнутыми могут быть артисты.

– Но только не Гэвин! – воскликнула Рози.

– Разумеется, не Гэвин, но он лишь исключение из правил. Однако вернемся к Джонни. Он очень порядочный человек и добрый, как я тебе уже сказала. Но все же...

– Все же что? Нелл вздохнула.

– Я и сама толком не знаю. В нем есть что-то... в чем и не могу до конца разобраться, какая-то отчужденность, даже таинственность. Представь, он избегает говорить о своей семье.

– А у него есть семья?

– Есть где-то дядя, совсем старик. Кажется, во Флориде. А тетя умерла. Вот эти дядя и тетя его и воспитывали. А мама его, он как-то рассказывал, умерла, когда он был совсем ребенком. Братьев и сестер у него нет. Фактически и семьи-то нет – один дядя. У него, вероятно, было одинокое безрадостное детство, проведенное в нищете. Хотя, я полагаю, дела его дяди потом пошли неплохо. Подробности он мне не рассказывал: Джонни не любитель пооткровенничать с кем бы то ни было. Ну а я никогда не задавала лишних вопросов. Наверное, потому что он всегда такой скрытный в отношении своей личной жизни и своего прошлого. Друзей у него немного – живет сам по себе.

– Он мне нравится, Нелл.

– А я знаю.

– Неужели?

– Точно.

– Почему?

Нелл рассмеялась.

– Потому что ни к одному из мужчин, с которыми я тебя знакомила раньше, ты не проявляла такого интереса. И этот допрос, который ты мне учинила, определенно говорит о твоих чувствах. Я думаю, он тебя заинтриговал,– Нелл улыбнулась подруге,– и должна признаться, я просто в восторге, что ты кем-то увлечена.

– Я не увлечена им,– вспыхнула Рози.

Нелл расхохоталась.

– Конечно же, да, Рози, не пытайся этого отрицать. И я тебе скажу больше: Джонни Фортьюн увлечен тобой.

– Не смеши!

– Ты всегда так говоришь, когда я попадаю в точку. И это вовсе не смешно. Знаешь что? – Нелл внимательно посмотрела на Рози вдруг повеселевшими озорными глазами.

– Нет, не знаю,– пробормотала Рози.

– Я вам устрою свидание.

– Нет, нет, Нелл, пожалуйста, не надо! – выкрикнула Рози, испуганно глядя на подругу.

– Нет, я эта сделаю! – решительно настаивала Нелл.– И я устрою это свидание сразу после Дня Благодарения. Ты помнишь, он нам говорил, что в это время будет в Нью-Йорке: приедет по делам и чтобы побывать на праздничном обеде у своего дяди. По-моему, отличная идея, просто блестящая, хоть это и похвала в собственный адрес. Встретимся вчетвером: я и Кевин, ты и Джонни. Будет чудесно.

– В этот день я улетаю в Париж,– объявила Рози.

– Так поменяй рейс, лети в субботу. Не отказывайся, Рози! – умоляла Нелл.

– Я не могу лететь другим рейсом. Я и так слишком долго отсутствовала. Сегодня я разговаривала с Ивонн – Колли опять плохо себя чувствует. Мне нужно вернуться. И не только из-за Колли. В Монфлери еще столько нужно сделать к Рождеству.

– Опять ты со своим Монфлери! – в отчаянии воскликнула Нелл и, хотя ей не хотелось огорчать подругу, не удержавшись, добавила: – Черт возьми! И как это я сдуру поверила, что тебе может понравиться мужчина. Ты же влюблена в этот проклятый дом!

Рози в изумлении взглянула на нее.

– Не глупи, Нелл. Ты несешь абсолютную чушь. Я не влюблена в свой дом. Это настолько абсурдно, что мне нечего сказать. Но я действительно люблю Колли, Лизетт и Ивонн. И они меня любят и ждут. Я им уже обещала и не могу их подвести.

Нелл с помрачневшим лицом молча пила чай. Внутри у нее все кипело. Бывали моменты, когда Рози просто выводила ее из себя. Особенно когда она ставила обитателей Монфлери на первое место, часто пренебрегая своими интересами ради их блага. Во многих отношениях Рози была слишком добра, и Нелл казалось, что ее семья, эти французы, частенько злоупотребляют ее добротой.

Рози сказала:

– Давай не будем ссориться, пожалуйста. В последние дни мы так мало бываем вместе, и мне так не хватает тебя. Меньше всего мне бы хотелось ругаться с тобой сейчас, Нелл. Ты же моя лучшая подруга, я люблю тебя.

Нелл молча посмотрела на нее, кивнула и слабо улыбнулась в знак примирения. Затем, ни слова не говоря, встала и прошла в спальню.

Рози проводила ее взглядом, сожалея, что упомянула имя Джонни Фортьюна. Она уже собиралась последовать за Нелл в спальню, чтобы окончательно помириться, как вдруг Нелл сама появилась в дверях с магнитофонной кассетой в руках. Все так же молча она подошла к дивану и отдала ее Рози.

Это оказалась запись последней, только что вышедшей, но успевшей стать популярной пластинки Джонни под названием «Любимые мелодии Фортьюна». На передней крышке кассеты красовалась его цветная фотография. Несомненно, он был очень привлекателен. Задержав на мгновение взгляд на его выразительном лице, Рози подняла голову и вопросительно посмотрела на Нелл.

Та сказала:

– Джонни красивый, талантливый, богатый и в сущности очень порядочный человек. Можно сказать, находка. Так что послушай меня внимательно. Я убеждена, что он заинтересовался тобой, Рози, потому что я видела, как он себя вел, когда мы пили кофе. Он никогда таким не был.

– Каким «таким»?

– Во-первых, он ловил каждое твое слово и чуть ли не мурлыкал. Во-вторых, он с тебя глаз не сводил. И не хотел нас отпускать, когда мы собрались уходить. Могу спорить, если бы не мое присутствие, он бы проявил свои намерения откровеннее. Да он бы просто попытался соблазнить тебя.

– О боже, ну и воображение у тебя!

– Я знаю, что говорю! – с жаром ответила Нелл.– Ну почему не попробовать? Разреши мне устроить обед, или хотя бы ленч, до твоего отъезда. Для нас четверых, сразу после Дня Благодарения.

– Я не могу, Нелл. В самом деле не могу. Для Колли это было бы таким разочарованием. Она не может дождаться, когда я приеду. Я и без того слишком долго отсутствовала из-за фильма. И этот приезд в Штаты еще задержал мое возвращение.

«Она боится,– подумала Нелл.– Боится увлечься из-за той прошлой своей неудачи. В этом все дело. Она прячется в этом нелепом доме в Монфлери, потому что там чувствует себя в безопасности. Но это совсем не так. Там как раз самое опасное для нее место в мире. Пока еще не поздно, я должна убедить ее оставить этот дом раз и навсегда. Пока не случилось чего-нибудь ужасного».

14

– Я здесь уже больше двадцати минут, а ты так и не рассказал мне ничего о своем фильме, даже не упомянул о нем,– упрекнула Гэвина Рози.

Они сидели вдвоем на террасе его дома в Бель-Эйр, потягивая белое вино из бокалов и наслаждаясь видом простиравшихся перед ними садов. Утро было прохладное, но солнечное.

– Ну вы посмотрите на эту девушку! – усмехнулся Гэвин.– Ты же как пришла, так и болтаешь без умолку, рта мне не даешь раскрыть. Целый доклад о твоей встрече с Гарри Маршаллом, а теперь еще и эта пикантная новость о Нелл и Кевине. Последнее, конечно, самое интересное из всего, что ты сказала.

Соглашаясь с ним, Рози кивнула.

– Да, такое я меньше всего ожидала услышать.

– Я тоже. Честно говоря, меня это очень удивило. Я привык думать, что Нелл все еще не может забыть Мики, но, похоже, это уже не так.

– А я считала, что Кевин зациклился на Санни. Это лишь доказывает, насколько мы оба ошибались, – смеясь, заметила Рози.

– У них это серьезно? – спросил Гэвин, усаживаясь поудобнее в кресле и кладя ногу на ногу.

– Не знаю. Я сама задавала этот вопрос Нелл, и она ответила несколько, как бы это сказать... уклончиво, Да, я думаю, именно так.

– И как бы то ни было, им удавалось скрывать от нас свои отношения.

– Но я тебе уже объясняла, Гэвин. Они не хотели, чтобы мы вмешивались, оказывали на них давление.

– Не думаю. Кому это нужно?

– Ну ладно, Гэвин, и все же твой фильм, я...

– Он тебе понравится. И ты обязательно захочешь работать над костюмами к нему,– заявил Гэвин, не дав ей договорить.

– Как будто это нечто само собой разумеющееся.

– Надеюсь, что да, дорогая,– ответил он, улыбаясь. Потом он поднялся с кресла, отошел к краю террасы и встал, прислонясь спиной к перилам и глядя на Рози.

– Это фильм о великом человеке...– начал он и остановился.

– О ком же еще!– воскликнула Рози.– У тебя просто страсть к великим людям– историческим личностям. Он, конечно, тоже фигура историческая, я правильно догадалась?

– Ну разумеется. В наше время великих людей не найдешь. Разве что Горбачев, но тут нужно еще подождать, пока пыль осядет, тогда посмотрим. Во всяком случае я считаю, что Уинстон Черчилль был истинно великим человеком своего времени. Его можно поставить в один ряд с такими гигантами истории, как...

– Ты хочешь сказать, что твой новый фильм будет о Черчилле? – прервала она его рассуждения.

Гэвин покачал головой.

– Нет, о человеке, который жил немного раньше Черчилля. О нем написано более двухсот пятидесяти тысяч книг. И он был в то время самой влиятельной фигурой в мире.

– Кто же это?

– Наполеон.

Рози была поражена. Она никак не ожидала услышать это имя. Выражение недоверия и крайнего изумления появилось на ее лице.

– Гэвин, это безумие– пытаться отобразить на экране жизнь Наполеона,– горячо запротестовала она.– Это даже тебе не по зубам. Подумай сам, совершенно немыслимая задача, куда более сложная, чем «Делатель королей».

– Да, ты абсолютно права. Но я не собираюсь ставить фильм о всей его жизни, я не настолько глуп. Это будет картина об определенном этапе его жизни. Понятно, что, попытайся я перенести на экран всю его биографию, это выльется в космические суммы и, кроме того, фильм окажется непомерно длинным. Моя цель – изобразить лишь отрезок его жизни.

– Какой период? Его продвижение к власти?

– Нет, период, когда он уже был у власти, уже прошел путь от генерала до первого консула и императора. То есть, по моему мнению, счастливейшее время его жизни. И это будет скорее любовная история, семейная драма, а не рассказ о его колоссальных достижениях и потрясающих военных успехах. Одним словом, я хочу рассказать историю о... мужчине и женщине... О Наполеоне и Жозефине. Действие начнется незадолго до того момента, как он возложил на себя корону императора и сделал Жозефину императрицей. Я хочу показать их единение, духовную близость и их великую любовь друг к другу. Естественно, мне придется кое-что выпустить, чтобы захватить момент, когда Наполеон решает, что должен развестись с Жозефиной. Ради своей страны, ради Франции. Мне хочется отобразить происходившую в нем страшную внутреннюю борьбу, когда он решил, что должен оставить любимую женщину для того, чтобы защитить свою страну. Это было политическим шагом. Ему нужно было укрепить свой союз с Россией, а в таком случае, что может быть лучше, чем женитьба. Он стал добиваться руки Анны, сестры царя Александра I. Он рассчитывал, что этот брак обеспечит длительный мир, станет его гарантией. Царь приветствовал такую возможность, но царица-мать была против, и в конечном счете предложение Наполеона было отвергнуто. Но ему был необходим мир, а также верный союзник среди великих европейских государств. И еще одно обстоятельство, Рози: часто, задумываясь о наследнике, он всей душой жаждал иметь сына, которому мог бы передать свою власть, славу и трон. В конце концов, как ты, конечно, знаешь, он женился на австрийской принцессе.

– Да, на Марии-Луизе Австрийской, дочери императора Франца, которая и родила ему долгожданного сына. Она была очень молода, не правда ли? А Жозефина была на шесть лет старше его.

Гэвин кивнул и подошел к ней.

– Пойдем в дом. Я хочу показать кое-что и посоветоваться с тобой.

Взяв Рози за руку, он провел ее через столовую в длинный коридор, а оттуда в свою самую любимую в доме комнату – в кабинет, где обычно работал. Это был огромный, полный воздуха и света зал с высоким, как в соборе, потолком, стеллажами книг по стенам и множеством окон. Из них открывался чудесный вид на ухоженную лужайку, спускающуюся к небольшому заросшему водяными лилиями пруду. Громадных размеров старинный стол красного дерева наподобие тех, что использовались в залах заседаний, служил Гэвину его рабочим местом. Вблизи него располагались удобные стулья и диваны, обитые мягкой кожей кофейного цвета.

Гэвин пододвинул Рози стул, и они уселись рядышком за столом. Затем он отыскал свою записную книжку и, полистав, открыл ее в нужном месте.

– У меня есть одна теория,– объяснил он.– Я считаю, что разрыв Наполеона с Жозефиной стал началом его падения. Именно с этого момента удача изменила ему. Он оставил Жозефину, свою истинную любовь, и это стало единственной величайшей ошибкой в его жизни. Без нее все для него пошло иначе.

– В этой их истории есть что-то очень грустное, Гэвин. Мне всегда так казалось,– тихо проговорила Рози.

– Согласен.

Гэвин заглянул в записную книжку.

– А теперь, Рози, представь, какую грандиозную сцену можно сделать: холодный день 30 ноября 1809 года. Действие происходит в Тюильри между Наполеоном и Жозефиной. Он сообщает ей о своем решении расторгнуть их брак. Он ей говорит: «Я по-прежнему люблю тебя, но в политике властвует разум, сердце бессильно». Жозефина падает в обморок, потом придя в себя, умоляет, потом, полностью теряя самообладание, раздражается рыданиями. Горе переполняет ее. Но он неумолим. Он должен быть непреклонным и совершить этот шаг.

– О, Гэвин, как это ужасно! И что же дальше?

– Она уехала в Мальмезон, в дом, который когда-то он купил для нее и где они прожили столько счастливых лет. Это произошло 15 декабря. В этот день Жозефина после четырнадцати лет супружества навсегда ушла из его жизни. Но он продолжал любить ее, и этому есть множество документальных подтверждений. Представь, уже через месяц он пишет Жозефине письмо, где сообщает о своем желании встретиться с ней. Их разрыв разбил не только ее сердце, но и его тоже. По крайней мере я так это себе представляю, и этому среди прочего посвящается фильм: мужчина и его отношения с женщиной.

Гэвин замолчал, опять заглянул в записную книжку и перевернул страницу.

– Ты только послушай. Это письмо, которое он написал ей после их первой близости. Ему было двадцать шесть лет, ей уже тридцать два года, и она тогда не была так страстно влюблена в него, как он в нее. Она полюбила его позднее, но послушай.

– Я слушаю.

Гэвин заговорил, даже не заглядывая в свои записи, и Рози поняла, что он помнит эти слова наизусть:

«Я проснулся переполненный тобой. Твой портрет и воспоминания о вчерашнем опьяняющем вечере не дают моим чувствам покоя. Милая, несравненная Жозефина! Какую странную власть ты имеешь над моим сердцем. Ты огорчена? Я вижу в твоих глазах грусть. Ты в тревоге? Тогда моя душа разрывается от горя, и друг твой лишается покоя. Но я теряю покой и тогда, когда движимый страстью, извлекаю из твоего сердца пламя, сжигающее меня. Ах, прошлой ночью я ясно понял, что твой портрет, хранящийся у меня, совсем не похож на тебя настоящую! Ты выезжаешь в полдень, и через три часа я увижу тебя. А до тех пор, mio dolce amor, целую тебя тысячу раз; но не целуй ты меня, ибо твои поцелуи испепеляют мое сердце».

Рози слушала, не сводя глаз с Гэвина, не в силах произнести ни слова. Его проникновенное чтение заворожило ее. Никто другой в мире не смог бы прочитать так. Ей даже показалось, что на эти несколько мгновений он превратился в Наполеона. Теперь Рози не терпелось увидеть его в этой роли.

Слегка сдвинув брови, Гэвин спросил:

– Ну что скажешь? Ты все молчишь... А я думаю, это прекрасное любовное послание человека, которого принято считать лишь честолюбивым генералом, стремившимся завоевать мир. Но он вовсе не был таким. Или во всяком случае не только таким.

– Я очень растрогана. Поэтому и молчу.– Она в упор посмотрела на Гэвина.– У тебя уже готов сценарий, верно?

– Ох, какая ты догадливая, Прекрасный Ангел! От тебя ничего не скроешь. Да, у меня есть сценарий, и он уже более или менее закончен. Нужно только еще немножко подшлифовать.

– Его написала Вивьен Ситрин?

– И тут в точку.

– Я рада, что она автор сценария. Никто так хорошо не пишет. И вы с ней отлично сработались.

– Ты получишь наслаждение от работы над этим фильмом. Во-первых, я собираюсь снимать его во Франции, твоей любимой стране. В основном" на парижской студии «Бийанкур», но будет много и натурных съемок в самом Париже и его окрестностях, и в Мальмезоне. Разумеется, если французские власти дадут мне разрешение на съемки.

– Да, этот дом в Мальмезоне такой красивый, Гэвин. Я уверена, они разрешат тебе снимать его не только снаружи, но, может быть, и внутри. Французское правительство обычно идет навстречу, когда дело касается исторических фильмов.

– Я знаю. И мои люди уже этим занимаются. Я надеюсь, после рождественских праздников ты сможешь начать подготовительную работу. Согласна?

– Еще бы!

– Я знал, что могу рассчитывать на тебя,– засмеялся Гэвин.– Кстати, тебе, конечно, захочется придумывать изысканные туалеты для Жозефины и других женщин. Я хочу тебе напомнить, что Наполеон их отнюдь не одобрял.

– Ты уверен?

– Вполне. Однажды он приказал так жарко натопить дом в Мальмезоне, что пот градом катился с его обитателей. Все здание раскалилось, как огромная печь. А он при этом язвил, что только хотел согреть слишком обнаженных женщин.

– Вероятно, он был остроумен,– рассмеялась Рози.– А в общем это волнующий проект. Мне не терпится засесть за костюмы.

– Я ждал, что ты это скажешь.

– Когда ты мне сможешь дать сценарий?

– В начале января. Я сам привезу его. В конце года я собираюсь лететь в Париж: к этому времени послесъемочные работы над «Делателем королей» будут закончены.

– Хорошо. Мне хочется поскорее прочитать его.

В этот момент зазвонил телефон на дальнем углу стола, и Гэвин поднялся, чтобы взять трубку. Взгляд Рози скользнул по столу. На нем громоздились стопки книг, папок и карт. Среди них она заметила много томов, посвященных Жозефине, Наполеону и его военным кампаниям, французской политике того периода. Были также книги о современниках императора от Барраса до Талейрана. Оба, как она знала, стали потом его врагами. Было ясно, что Гэвин, как обычно, основательно поработал готовясь к съемкам.

Повесив трубку, Гэвин сказал:

– Пойдем перекусим, Прекрасный Ангел. Мэри подаст нам ленч на террасу.

Проводив Рози, Гэвин еще долго работал в кабинете над будущим сценарием. Вдруг дверь распахнулась. Досадуя, что ему помешали, он поднял голову и увидел стоящую в дверях свою жену Луизу.

Какое-то время Гэвин смотрел на нее, с трудом сдерживая раздражение.

Луиза была миниатюрной привлекательной брюнеткой,неизменно блистающей элегантными туалетами от лучших модельеров. Научившись тонко распознавать настроения мужа, Луиза мгновенно ощутила его недовольство и ответила ему таким же ненавидящим взглядом.

– Я уезжаю,– объявила она бесцветным голосом. Убедившись, что никакого ответа не последовало, добавила:

– В Вашингтон.

– Естественно,– проговорил Гэвин язвительным тоном,– куда еще ты ездишь все последнее время.

Луиза, не желая, чтобы их разговор слушала прислуга, пинком элегантно обутой ножки захлопнула за собой дверь и прошла в комнату, все так же свирепо глядя на Гэвина. Краска гнева разлилась по ее лицу.

– По крайней мере мне там рады. Чего я никак не могу сказать об этом доме! – воскликнула она.

– «Этот дом», как ты его называешь,– твой дом, в котором ты живешь. И перестань разыгрывать трагедии. Они меня уже давно не впечатляют. Не забывай, что я сам актер. Ну и когда же ты собираешься вернуться?

– Наконец-то, хоть какой-то интерес к моей персоне. Я не знаю, когда вернусь.

– А как же День Благодарения? – нахмурился Гэвин.

– Что День Благодарения?

– Ты не будешь здесь в этот день? – А почему я должна быть здесь?

– Ради Дэвида.

– Ты прекрасно знаешь, что Дэвиду нужен только его отец. Ты ведь сам настроил его против меня.

– Ты говоришь глупости, Луиза! – гневно воскликнул Гэвин, повысив голос почти до крика.– Черт знает что! Зачем мне настраивать своего сына против его собственной матери, ответь мне, ради бога!

Гэвин недоуменно покачал головой. Неужели она в самом деле считает, что он хочет поссорить ее с сыном? В это просто невозможно поверить!

Понимая, что сдает позиции, Луиза сменила тему.

– А как долго ты здесь пробудешь? Сколько еще мы сможем наслаждаться твоим обществом в Лос-Анджелесе?

– Мне нужно вернуться в Лондон в конце ноября. Тебе отлично известно, что я сейчас занят послесъемочными работами над «Делателем королей».

– А ты вернешься на Рождество?

– Да, почему бы мне не вернуться?

– Я подумала, что ты, возможно, сразу примешься за свою новую картину. В последнее время ты только тем и занимаешься, что беспрерывно снимаешь свои фильмы. И, следует заметить, все за границей. За эти годы ты отлично продемонстрировал, что твои картины для тебя важнее, чем я и Дэвид.

– Это неправда, Луиза, и ты сама это знаешь. И хотя ты кричишь на каждом углу, что якобы ненавидишь мои фильмы, к деньгам, которые они приносят, ты относишься куда более доброжелательно.

Луиза холодно посмотрела на него, но от комментария воздержалась.

– Я начну подготовительные работы к новой картине в феврале или марте.

– С чем тебя и поздравляю.

– Ох, Луиза, я тебя умоляю! Прекрати это! Подойдя к столу, она оглядела разложенные на нем стопки книг.

– О боже, Наполеон! Ну, конечно, следовало предполагать, что когда-нибудь ты до него доберешься. Еще один коротышка с грандиозными идеями,– саркастически заметила она, при этом ее серо-голубые глаза блеснули стальными кинжалами.

Решив не реагировать на колкость, Гэвин сказал:

– Ближайшие полгода я собираюсь жить и работать во Франции, так что не буду докучать тебе своим присутствием.

– Прекрасно! Я должна была догадаться, что этим все кончится.

– И что ты хочешь этим сказать?

– Твоя ненаглядная Розалинда живет и работает во Франции, а ты ведь без нее и минуты не выдержишь, не так ли?

– Ну хватит! Прекрати немедленно! – воскликнул Гэвин.– Твоя враждебная подозрительность все время туманит тебе мозги. Это и разрушило наш брак.

– Ха! Чушь собачья! Я не сделала ничего такого, что бы разрушило наш брак. Это все ты, Гэвин Амброз! Ты и все твои женщины!

Гэвин по опыту знал, что если немедленно не сменить тему разговора, дело закончится ужасным скандалом. Поэтому он сказал уже мягче и спокойнее:

– Пожалуйста, Луиза, давай прекратим это. Немедленно. Я очень занят, у меня запарка со сценарием. А тебе надо готовиться к поездке. Желаю тебе хорошо провести время в Вашингтоне. Передавай привет Аллану.

Луиза чуть отступила назад.

– Я еду в Вашингтон не к Аллану. Меня пригласили Мерсье на день рождения Алисии. Я остановлюсь у них.

«Как же, черта с два ты не будешь встречаться с Алланом Тернером»,– подумал Гэвин, но вслух произнес:

– Тогда передай привет Мерсье. Желаю тебе хорошо провести время. Надеюсь, до моего отъезда в Лондон еще увидимся.

– Надеюсь,– бросила она, повернулась на каблуках и с надменным видом вышла из комнаты, хлопнув дверью.

Несколько секунд Гэвин еще продолжал смотреть на дверь, потом перевел взгляд на сценарий. Это был еще только сюжет, но настолько детально разработанный, что вполне мог служить постановочным сценарием.

«Еще несколько небольших поправок,– подумал он, беря карандаш.– Надо уточнить кое-какие детали».

Но вскоре Гэвин понял, что не в состоянии сосредоточиться. Слова Луизы эхом отдавались в его голове. Она намекнула – нет, она совершенно ясно заявила, что он хочет работать во Франции, потому что Рози живет там. Но это неправда!

Или все-таки правда?

Он сидел, погруженный в свои мысли, совершенно забыв о сценарии.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ СВЯТЫЕ УЗЫ ДРУЖБЫ

15

Парижские улицы были переполнены транспортом, но машины двигались довольно быстро, и, к своей большой радости, уже через полчаса Рози удалось, оставив позади центральную часть города, выехать на шоссе, ведущее к Орлеану.

Только сейчас, сидя за рулем своего «пежо», она начала понемногу расслабляться. Было уже шестое декабря. Целую неделю ей пришлось провести в Париже, разбирая почту, улаживая свои дела и выполняя кое-какие поручения Гэвина. И вот наконец она на пути в свой любимый Монфлери. Подумав об этом, Рози облегченно вздохнула.

Поскольку была пятница, и многие направлялись в свои загородные дома, движение на шоссе было особенно оживленным. Но до пробок дело еще не дошло, и Рози с хорошей скоростью продвигалась вперед, углубившись в мысли о Джонни Фортьюне.

Она машинально достала кассету, переданную ей Нелл в Беверли-Хиллз. Час назад, выходя из своей квартиры на Рю-дель-Университе, Рози не забыла бросить ее в полотняную дорожную сумку. Дома ей удалось прослушать только начало. Поэтому когда голос Джонни заполнил небольшое пространство автомобиля, Рози была внезапно потрясена неожиданной горечью его песни «Ты и я, нам хотелось всего...»

К собственному удивлению, она обнаружила, что песня тронула ее глубже, чем можно было ожидать от эстрадной мелодии.

Вслушиваясь в знакомый голос, она почувствовала, как непонятная печаль переполняет ее сердце, и беспричинные слезы брызнули из глаз. Подумав о несложившейся жизни, о всех своих несбывшихся мечтах и надеждах, Рози ощутила острое чувство утраты. Слова песни были полны глубокой проникающей в душу грусти. И как пророчески они звучали для нее... В самом деле, так легко разбить чье-то сердце и потом страдать самому. Слишком хорошо она это знала.

Джонни запел другую песню, обволакивая Рози своим мелодичным голосом, и мысли ее естественным образом остановились на нем самом и на недавно проведенном вечере в его доме. Сейчас ей казалось, что прошло уже много времени. На самом же деле всего немногим более недели назад она с Нелл и Гэвином были в Беверли-Хиллз. Там она познакомилась со знаменитым Джонни Фортьюном и обнаружила в себе неожиданный интерес к нему. А сейчас она ехала в своем автомобиле, приближаясь к центру Франции и одновременно к совсем другой жизни. Как разительно отличались эти два мира, разделенные тысячами миль. В Европе все было неизмеримо более упорядоченным, чем в Калифорнии. И, конечно, прыжок от суматошной, свободной и чуждой каких-либо условностей жизни голливудских знаменитостей к педантичному размеренному быту французской аристократии был далеко не легким делом. Нелл постоянно твердила ей об этом, подшучивая над двумя совершенно различными гранями ее существования. Правда, первая же и признавала, что эти головокружительные прыжки из одного мира в другой Рози проделывала с удивительной ловкостью и мастерством.

Вчера Нелл звонила ей из Нью-Йорка сказать, что на этой неделе выслала ей с посыльным рождественские подарки. Затем, рассмеявшись, язвительно добавила: «Джонни совершенно замучил меня вопросами о номере твоего телефона, так что я дала ему лондонскую студию. А потом отправила факс Аиде предупредить, чтобы она никому не давала твой телефон. Ни-ко-му.– Нелл опять озорно засмеялась и продолжила заговорщицким тоном: – Я, разумеется, сказала, что делаю это по твоей просьбе, что ты хочешь несколько недель спокойно отдохнуть в Монфлери без всяких телефонных звонков. Но послушай, моя милая, что я тебе скажу. Я была абсолютно права насчет Джонни, ты понимаешь. Он от тебя без ума. Да, да, дорогая, совершенно без ума!»

Рози улыбнулась, вспомнив, как она высмеяла это предположение Нелл. Однако, нужно признать, вчера она почувствовала себя польщенной, узнав об интересе к ней со стороны Джонни. Она подумала, что в Джонни есть что-то необыкновенное, особенное. И он нравится ей. Если честно, очень нравится. Он совсем не похож на мужчин, окружавших ее до сих пор. В нем так много привлекательного. И, без сомнения, ей бы хотелось вновь встретиться с ним, но это невозможно. И ей не следует больше думать о нем. По крайней мере так думать. В силу определенных «препятствующих обстоятельств»...

«Я не позволю себе даже просто помечтать»,– подумала Рози и нажала кнопку, чтобы выключить магнитофон. Мгновенно голос Джонни умолк, и в машине стало тихо.

Какое-то время слова «препятствующие обстоятельства» еще продолжали вертеться у нее в голове. Это были слова не из ее лексикона. Сразу всплыли воспоминания о виденном в юности старом телевизионном фильме «Джейн Эйр» по Шарлотте Бронте. Рози очень любила и книгу, и фильм.

Ей навсегда запомнилась одна сцена: Джейн и мистер Рочестер в деревенской церкви, викарий спрашивает, есть ли какие-нибудь препятствующие обстоятельства их браку, и вдруг– растерянность, смятение: вперед выходит кто-то из присутствующих и готовит, что препятствующие обстоятельства имеются – жена мистера Рочестера, женщина, на которой он женился в молодости и которая теперь заперта в глухой звуконепроницаемой комнате наверху его дома. Несчастная лишенная рассудка женщина.

«Да, разные бывают «препятствующие обстоятельства»,– подумала Рози,– одно хуже другого».

Ее воспоминания были неожиданно прерваны раскатами грома и вспышками молний – разразилась гроза. Включив стеклоочистители, Рози пристально смотрела вперед, сконцентрировав все свое внимание на дороге. Забыв обо всем остальном, окруженная стеной дождя, она искусно вела машину по скользкой и опасной автостраде.

Беря начало в Севеннах, Луара, самая длинная река Франции, простирается на шестьсот миль до места впадения в Атлантический океан немного западнее Нанта. И хотя большая ее часть протекает по местности, обезображенной гидростанциями и опорами электропередач, за что французы нередко называют ее «ядерной рекой», сохранился еще нетронутым отрезок поразительной, ошеломляющей красоты.

Это благословенное место расположено в среднем течении реки между Орлеаном и Туром на зеленой равнине, известной под названием Королевской Долины. Именно здесь разместились около трехсот самых великолепных загородных дворцов французской аристократии: Ланже, Амбуаз, Азей-ле-Ридо, Клоз-Люсе, Шомон, Шамбор, Шаверни, Шинон, Шенонсо – вот лишь немногие из них.

Даже зимой это местечко на берегах Луары не похоже на любое другое во Франции: природа здесь мягче, нежнее, она пленяет сердца своей зеленой умиротворенностью. Во всяком случае так воспринимала Рози свое любимое, лучшее в мире место. Всего лишь полтора часа назад покинув Париж, сейчас она приближалась к заветной цели.

Рози посмотрела в окно машины, и лицо ее вспыхнуло радостью. Дождь давно прошел, и воздух был кристально прозрачен и чист. Нежно-голубое небо, пронизанное сиянием зимнего солнца, отражалось в почти синих водах Луары, безмятежно текущей меж песчаных, отливающих серебром берегов.

«Скоро я буду дома,– подумала она, испытывая от этой мысли не просто счастье, но безграничный восторг.– Скоро буду там, где меня ждут, где я по-настоящему нужна».

Монфлери, куда направлялась Рози, был, по ее мнению, самым прекрасным замком на Луаре. Располагаясь в средней части протяженной долины между Орлеаном и Туром, он соседствовал с легендарным Шенонсо, служившим когда-то домом королю Генриху II, его любовнице Диане де Пуатье, его жене Екатерине Медичи, их сыну Франциску II и наконец жене Франциска Марии Стюарт, petite reinette d'Ecosse — «маленькой шотландской королеве», как ее всегда называли.

Замок Монфлери был сооружен в XI веке и представлял собой тогда неприступную крепость. Его возвели по приказу грозного средневекового воителя Фулка Нерра, графа Анжуйского, известного под прозвищем Черный Ястреб. Тогдашний правитель этих земель, он основал род Анжу и династию Плантагенетов, ставшую впоследствии в Англии королевской.

Дважды сгоревшей при пожарах и дважды восстановленный замок за триста лет сменил бесчисленное множество хозяев. Наконец в XVI веке его приобрел могущественный граф де Монфлери, стремившийся расширить свои владения на Луаре. Важную роль сыграло расположение замка в непосредственной близости от Шенонсо.

Филипп де Монфлери, grand seigneur, знатный вельможа и землевладелец, занимал различные министерские посты и имел большой вес при дворе во времена краткого правления Франциска II и его супруги Марии Стюарт. Будучи тесно связанным с дядей молодой королевы герцогом Гизом, он считался влиятельной фигурой, активно занимался политикой и никогда не упускал случая использовать себе во благо политические или королевские связи.

В 1575 году граф заложил фундамент замка, на котором по прошествии нескольких десятков лет было возведено огромное каменное здание. Оно и сейчас возвышается на холме, глядя вниз на долину. Граф не жалел средств на постройку своего роскошного дворца в возрожденческом стиле. Именно он создал замок таким, каким он стоит и по сей день, великолепный внутри и снаружи, с редкостной мебелью в изумительных по красоте комнатах.

Не доезжая до Тура, Рози свернула с автострады и, проехав поворот на Амбуаз, притормозила. Какое-то время она неподвижно сидела в машине, наслаждаясь открывшимся видом. Так Рози всегда делала, возвращаясь после долгого отсутствия. Она не могла оторвать глаз, любуясь величественной элегантностью старинного здания, его непреходящей красотой, впитавшей в себя дыхание истории.

Расположенный у живописной излучины реки Шер, притока Луары, Монфлери был построен из мягкого луарского камня, имеющего необычное свойство с годами менять свой цвет, становясь в конце концов почти белым. Замок вздымался вверх, увенчивая собой вершину холма, и его белые стены ярко блестели в лучах послеполуденного солнца, а скопления конических крыш и шпили цилиндрических башен темнели на фоне лазурного неба.

Когда несколькими минутами позже Рози въезжала по подъемному мосту во внутренний двор замка, сердце ее учащенно билось и волнение дошло до предела. Еще до того как она успела затормозить, огромная дубовая дверь рывком распахнулась, и их слуга сбежал по ступеням главного входа. Пока Рози выходила из машины, он, широко улыбаясь, бросился поприветствовать ее.

– Мадам де Монфлери! Здравствуйте! Здравствуйте! Как прекрасно, что вы здесь! – взволнованно восклицал он, крепко пожимая ее протянутую руку.

– Я тоже рада вас видеть,– с улыбкой ответила Рози,– и рада, что наконец вернулась. Вы хорошо выглядите, Гастон. А как поживает Анни?

– Очень хорошо, мадам. А сейчас, когда вы приехали, все пойдет еще лучше, bien sur[8].– Неожиданно он нахмурился и покачал головой.– Но вы приехали так рано. Господин граф не ждал вас раньше пяти. Мне очень жаль, мадам, но его нет дома. Он все еще в гостях, на ленче.

– Ничего страшного,– бросила Роза.

Уголком глаза она заметила сбегающую по ступенькам и направляющуюся к ней маленькую фигурку в красном. Извинившись, Рози поспешила навстречу и подхватила Лизетт на руки, а девочка крепко прижалась к ней.

– Тетя Рози! Тетя Рози! Я уже думала, ты никогда не приедешь!

Рози пылко обняла Лизетт, которую она так искренне и горячо любила. Она погладила головку девочки, потом, приподняв за подбородок, посмотрела в обращенное к ней ясное детское личико.

– Я скучала о тебе, ma petite[9],– прошептала она нежно и поцеловала Лизетт в щеку.– Но теперь я здесь, и мы вместе замечательно отпразднуем Рождество.

– Я знаю, знаю! – взволнованно выкрикивала Лизетт.

А на горизонте уже маячила улыбающаяся Ивонн. «Как выросла она за эти три месяца, пока меня не было,– подумала Рози,– выросла как-то вдруг?» Она быстрым взглядом окинула подходившую к ней восемнадцатилетнюю девушку, оценивая ее новый облик. Блестящие рыжие волосы собраны в локоны на затылке, чуть тронутые розовой помадой нежные девичьи губы, слегка припудренное веснушчатое лицо.

– Ивонн, дорогая, здравствуй! – сказала Рози, с восхищением глядя на девушку и все еще держа за руку Лизетт.– Какая ты нарядная! Сама шила платье?

Ивонн сжала руку Рози, потом крепко обняла и звонко расцеловала в обе щеки.

– Просто не верится, что наконец ты вернулась домой, Рози. Здесь без тебя было так грустно. Мы все скучаем по тебе, когда ты уезжаешь. А платье я в самом деле сшила сама, но, конечно, скопировала его с одного из твоих.

– Я так и поняла,– засмеялась Рози,– и ты прекрасно справилась с работой. Я когда-нибудь сделаю из тебя модельера.

– Да, ты думаешь? Вот было бы замечательно, я ведь только об этом и мечтаю! Но пойдем в дом. Колли ждет, ей не терпится тебя увидеть. Правда, Рози, она просто считала дни!

– Я тоже. Подожди минутку, я только достану сумку.

Рози поспешила к машине и, достав с переднего сиденья дорожную сумку, обернулась к Гастону, выгружавшему в это время из багажника ее чемоданы и свертки.

– Все можно отнести наверх в мою комнату. Спасибо, Гастон.

– De Hen, Madame de Montfleurie, de rien[10].

Рози подхватила за руки Ивонн и Лизетт, и они вместе вошли в замок. Когда дошли до середины просторного, облицованного мрамором холла, Рози бросила быстрый взгляд наверх.

На лестнице в костюме для верховой езды стоял Ги де Монфлери. Он пристально смотрел на них.

У Рози упало сердце. Какое-то время она стояла, как вкопанная, не в силах двинуться с места. Вот уж кого ей меньше всего хотелось встретить в Монфлери. Но как раз он-то и попался ей на глаза одним из первых.

Прежде чем Рози успела прийти в себя, Ги уже спустился вниз и стоял перед ней лицом к лицу, молча глядя ей в глаза.

Она тоже взглянула на него, стараясь побороть волнение и придать лицу естественное выражение.

– Мы не ждали тебя раньше сегодняшнего вечера или завтрашнего утра, Розалинда.

– Да, Гастон сказал мне.

Подойдя еще на шаг ближе и напряженно всматриваясь в ее лицо, Ги спросил:

– Ну и как поживаешь, моя дорогая?

– Хорошо, спасибо. А ты?

– Тоже.

Оба замолчали. После короткой паузы Ги поднял бровь и, саркастически улыбаясь, спросил:

– А как же супружеский поцелуй? Рози продолжала молчать.

– Ах, какая жалость! – засмеялся он.– Ну ничего, как-нибудь переживу твою холодность. Мне не привыкать.

Опять рассмеявшись, он обошел ее и зашагал через холл, похлопывая хлыстиком по голенищам кожаных сапог. Остановившись в дверях, Ги обернулся и произнес:

– Увидимся позже, дорогая. Надеюсь, обедать мы будем вместе.

Рози перевела дыхание.

– Где же еще я могла бы обедать, как не здесь, с твоим отцом и девочками! – воскликнула она с оттенком непривычного для нее раздражения и, положив руки на плечи Лизетт, поспешила с ней наверх, за ними последовала Ивонн.

Когда они втроем поднялись на среднюю площадку лестницы, Рози обвела взглядом давно знакомые вещи: свисающую с потолка огромных размеров старинную хрустальную люстру, гобелены XVII века на стенах, ряды портретов предков Монфлери на другой стене. С грустью и сожалением она подумала о Ги. Как обидно, что он совсем не такой, каким его отец хотел видеть своего единственного сына – человеком, который мог бы взять на себя груз забот о Монфлери. Но Ги был слабым, никчемным, эгоистичным и расточительным. Как жестоко он разочаровал своего отца. И ее тоже.

Восемь лет назад она приехала в этот величественный замок юной невестой, его невестой. Она была полна восхищения и любви к Ги де Монфлери, будущему графу. Но очень скоро их отношения испортились. Уже через несколько лет после их свадьбы они стали чужими друг другу. Сейчас она не испытывала к нему никаких чувств, кроме, может быть, легкой жалости.

16

Рози взглянула на Колли и спокойно заметила:

– Для меня было неожиданностью встретить Ги. Я думала, он в отъезде.

– Его действительно не было,– ответила Колли.– Он неожиданно появился, без всякого предупреждения, сегодня утром. Как та фальшивая монета, которая, хочешь не хочешь, всегда возвращается к своему владельцу.– Немного помолчав, она вздохнула.– Возможно, мне не следовало так говорить. Это, наверное, не великодушно. Ги все-таки мой брат, и я люблю его. Однако временами он бывает прямо-таки несносным.

– Ты права, но это получается помимо его воли, он просто ничего не может с собой поделать,– тихо проговорила Рози, ласково улыбаясь и нежно пожимая ее руку.

Женщины сидели рядом в кабинете Колли на втором этаже. Девочки оставили их вдвоем, и теперь ничто не мешало им наслаждаться откровенной беседой.

Колли тоже улыбнулась в ответ и сокрушенно покачала головой.

– Ты всегда видишь только хорошее в людях, находишь всему оправдание. Боюсь, что я так не могу. Нет, я не могу простить Ги. Он невыносим. Все дело в том, что мы все его постоянно баловали, чем и испортили. Отец, я, даже Клод, пока был жив, и мама до своего последнего часа. Да и ты тоже, Рози. С того самого момента, когда мы встретились с тобой в Париже много лет назад. Ему слишком потакали. Все и всегда.

– Все, что ты говоришь, правильно, Колли. Но в душе он ведь не плохой человек, правда? – Не дожидаясь ответа, Рози сбивчиво проговорила:– Он как ребенок, который так и не повзрослел. Он хочет, чтобы все его капризы мгновенно исполнялись. И он не признает никакой ответственности, никаких обязательств по отношению к чему-либо...

– Или к кому-либо,– вставила Колли, понимающе глядя на Рози.

– Может быть, в том, что наш брак развалился, есть и моя вина,– проговорила Рози, искренне полагая, что так оно и есть.– Как говорила моя мама, в каждом споре есть две стороны.

– А моя в подобных случаях говорила, что есть ее сторона, его сторона и истина,– заметила в ответ Колли.

Воздержавшись от замечаний, Рози просто рассмеялась. Ей не хотелось углубляться в тему ее неудачною замужества и вытекающие отсюда проблем. Во всяком случае не сейчас.

Но Колли продолжала:

– Я не имела в виду только тебя, говоря, что Ги безответственно относится к своим обязательствам. Я думала и об отце. Ему нужна помощь, чтобы управляться с замком. А Ги – что ему Монфлери? Он и пальцем не пошевелит, это же очевидно! Содержание замка обходится в чудовищные суммы, а работа отцу уже не по силам. Он, правда, получает субсидию от правительства, и еще стали поступать кое-какие деньги от публичных посещений, которые он, по твоему совету, разрешил. Если бы Ги хоть немного забот взял на себя, отцу бы стало намного легче. Да и всем нам здесь. Нет, я не понимаю брата.

– Я знаю, дорогая. У меня его поведение тоже вызывает недоумение,– согласилась Рози, спокойно добавив:– Я не претендую на то, чтобы понять его. Мне кажется особенно странным его равнодушие к Монфлери. Учитывая, что когда-нибудь по наследству замок перейдет к нему.

Рози умолкла и, повернувшись к камину, долго смотрела на огонь. Лицо ее стало задумчивым и немного грустным.

Колли не отвечала. Она сидела, откинувшись на выцветшую темно-зеленую парчу дивана времен Людовика XVI, закрыв глаза и чувствуя внезапную слабость. Мысленно она упрекала брата за его поведение. В последние годы он стал еще хуже: еще более эгоистичным и неумеренным в желаниях, своенравным и непредсказуемым. Колли размышляла над его жизнью, над тем, чем он в действительности занимался в своих поездках. Кое-что об этом ей было известно. Неделями он пропадал у этих псевдорелигиозных деятелей Индии и Дальнего Востока– гуру, как он их называл; мчался галопом, лишь бы только помедитировать с ними в каком-нибудь жалком приюте отшельника на вершине горы. Колли считала их всех проходимцами, похитившими у него деньги и продолжающими вымогать то немногое, что еще осталось. А когда он опускался со своего заоблачного насеста, то месяцами болтался в Гонконге или еще где-нибудь на Дальнем Востоке. Очень странной казалась эта его тяга к Востоку, но еще более странным было его нелепое поведение по отношению к Рози – непростительное поведение. Во всяком случае Колли никогда бы не смогла такое стерпеть.

– Почему ты вышла замуж за Ги? – неожиданно для самой себя вдруг выпалила она и, резко выпрямившись, посмотрела Рози в глаза.

Рози тоже взглянула на нее и заморгала в растерянности от неожиданного вопроса, не сразу находя слова. Потом медленно проговорила:

– Я была влюблена в него, восхищалась им... просто потеряла голову.– Поколебавшись, она продолжила очень тихим голосом: – Ты сама знаешь, каким обворожительным твой брат может быть при желании; обаятельный, веселый, страстный... Он увлек меня, нет, точнее сказать, подавил меня.

Существовали и другие причины, почему Рози вышла замуж за Ги, но у нее не было никакого желания обсуждать их.

– Да, он умеет казаться,– согласилась Колли.– Женщины всегда находили его неотразимым, даже когда он был еще совсем юным – в лет шестнадцать-семнадцать. Бог мой, сколько у него было побед до тебя! Но, конечно, когда ты выходила за него замуж, он не был настолько странным и эгоистичным.– Колли испытующе посмотрела Рози в глаза и воскликнула: – Почему ты не разведешься с ним?

– Не знаю,– смущенно засмеялась Рози. Потом, чуть сдвинув брови, спросила: – Ты хочешь избавиться от меня, выбросить меня из семьи?

– Нет, Рози! Никогда! – вскричала Колли с глазами, округлившимися от ужаса при одной мысли об этом.

Она придвинулась ближе к Рози, прижалась к ней и крепко обняла.

– Как ты можешь говорить такие жуткие вещи! И даже думать! Я люблю тебя. Мы все тебя любим. И я полностью на твоей стороне. Ги– идиот!

Чуть отстранившись, Колли внимательно посмотрела на Рози, и в ее светло-голубых глазах на тонком, с мелкими чертами лице отразилась искренняя преданность и беспредельная любовь.

– Когда тебя здесь нет, дорогая, Монфлери становится похожим на морг. Отец очень переживает, когда ты в отъезде. Да и все мы. Как будто солнце перестает светить нам. Ты стала неотъемлемой частью нашей жизни, Рози, совершенно особым членом семьи, для меня сестрой, которой у меня никогда не было, для отца – еще одной дочерью. Ты должна об этом знать.

– Да, конечно, я знаю. И я чувствую то же самое к тебе, Колли. Я люблю всех вас, вы – моя семья, а Монфлери – мой дом. Моя жизнь без вас была бы совсем другой, я бы просто не смогла жить, если бы не приезжала сюда время от времени.– Рози покачала головой и слабо улыбнулась.– Знаешь, давай больше не будем говорить о Ги. Он живет, как хочет, сам по себе, и кроме того, он сейчас редко бывает дома, так что мы не будем с ним часто видеться, не так ли?

Колли кивнула в знак согласия, откинулась опять на спинку дивана и долго смотрела на горящие в камине поленья. Как жаль, что брат приехал именно сейчас! Последнее время непостижимым образом он обвинял ее и Рози во всех своих неприятностях. И Колли оставалось только надеяться, что своей вспыльчивостью, раздражительностью и вздорными требованиями он не испортит им Рождества. Ивонн и Лизетт с таким нетерпением ждали этого праздника.

Как будто прочтя ее мысли, Рози сказала:

– Давай постараемся устроить настоящий праздник для девочек на Рождество.

– Я как раз об этом думала! – воскликнула Колли.– Конечно, мы должны это сделать.

Желая окончательно уйти от неприятного разговора, Рози сказала доверительным тоном:

– Когда я приехала сегодня, мне сразу бросилось в глаза, как повзрослела Ивонн. Причем внезапно.

– Да, в самом деле она очень изменилась со времени твоего отъезда отсюда в августе. Что называется, расцвела за одну ночь.

Взгляд светло-голубых глаз Колли скользнул по столику сбоку от камина и остановился на фотографии в серебряной рамке. На ней был изображен ее покойный муж Клод Дювалье со своей единственной сестрой Ивонн, которую он воспитывал с детства.

– Она стала очень похожа на Клода, как ты считаешь?

– Да, сейчас, когда ты об этом сказала,– определенно,– ответила Рози.– И у нее тот же характер, она общительная, веселая. И так же, как он, полна энергии.

– Да.– Колли печально помолчала, потом сказала: – Это так мило с твоей стороны, что ты каждый месяц присылаешь ей чек за ту небольшую работу, которую она для тебя делает. Но в этом нет необходимости, Рози, в самом деле. Она просто счастлива тебе помочь. И учиться у тебя моделированию. Да и мне тоже ты вовсе не должна присылать деньги. Ты очень добра, но я вполне могу прожить на то, что мне оставил Клод, правда.

– Но я хочу поступать так, Колли. Я хочу, насколько это в моих силах, облегчить твою жизнь. Ведь содержание замка съедает все доходы твоего отца, и в результате на жизнь почти ничего не остается. Так что разреши мне помогать вам, пока у меня есть такая возможность. Бог мой, разве это много – то, что я даю вам с Ивонн? Так, на булавки.

– Ты так добра к нам, просто ангел, прошептала Колли и отвернулась, чтобы скрыть вдруг навернувшиеся слезы.

17

– Мадемуазель Колетт выглядит гораздо лучше, n'est се pas[11]? – сказала экономка, не поднимая головы и продолжая распаковывать последний из чемоданов Рози.

– Да, в самом деле, Анни. У нее хороший цвет лица и ясные глаза. Я бы даже сказала, сияющие,– ответила Рози, кладя стопку свитеров в ящик комода и задвигая его.– Но она ужасно похудела.

Анни оторвалась от работы и, посмотрев на Рози, энергично закивала головой.

– Mais oui, с'est vrai[12].

Потом с задумчивым выражением лица достала из чемодана пеньюар Рози и положила его на кровать.

Анни, как и ее муж Гастон, была родом из ближайшей деревни и всю свою жизнь проработала в замке. Начав в пятнадцать лет посудомойкой на кухне, она к пятидесяти пяти доросла до экономки и за сорок лет безупречной службы стала почти членом семьи. Она прекрасно знала, чем живет каждый из них, умела, не моргнув глазом, воспринимать их причуды и преданно хранить секреты.

Она бы скорее умерла, чем выдала какие-нибудь их тайны, так полагали они, имея все к тому основания.

Закрыв пустой чемодан, Анни опять взглянула на Рози и, подумав, сказала:

– Колли всегда была худенькой. Помню, еще девочкой мы называли ее branch seche, как это вы говорите по-английски – «хворостилка»?

– Хворостинка,– засмеялась Рози.

С первой их встречи Анни понравилась ей. Замком она управляла, как капитан на палубе боевого корабля, уверенный в себе и своих решениях и полностью контролирующий судно. Анни четко выполняла свои нелегкие «капитанские» обязанности. При этом она была не только трудолюбива и беспредельно предана графу и его семье, но была отзывчива, наблюдательна и умела хорошо разбираться в людях. Рози считала ее просто подарком судьбы и нередко задавала себе вопрос, что бы они без нее делали.

– Да-да, именно так,– воскликнула Анни,– она была ну прямо как хворостиночка, такая тоненькая, одни ручки да ножки торчат. И тело, как у мальчишки. Она и сейчас не очень-то переменилась, не так ли? Но это ничего, она от природы такая тощая. Госпожа графиня, ее покойная мать,– Анни перекрестилась – царство ей небесное, бедняжка, тоже всю жизнь была стройной, как юноша. Вся женская линия их рода еще от Кэрон-Бугиваль такая.

Энергично покачав головой, Анни с жаром добавила:

– Се n'est pas important[13], ее вес. Вы знаете Колетт уже многие годы и помните, что она всегда была, как стебелек спаржи.

– Да, верно,– согласилась Рози, зная, что Анни права.

И тем не менее тревога ее не рассеялась. Несколько часов назад, впервые увидев Колли наверху, в ее кабинете, Рози была просто поражена. Как легко угадывались под свитером кости ее хрупкого маленького тела. Казалось, в нем почти не осталось плоти.

Подхватив пустой чемодан, Анни направилась к двери, ведущей в смежную гостиную, куда уже были вынесены остальные. Затем она обернулась к Рози и спросила:

– Могу ли я еще чем-нибудь помочь вам, мадам де Монфлери?

– Non, merci beaucoup[14],– покачала головой Рози.

Анни тепло улыбнулась в ответ.

– Я рада, что вы вернулись домой. И Гастон, Доминик, Марсель и Фанни– тоже. Все в замке счастливы. И раз вы здесь, все теперь пойдет хорошо.

Размышляя над фразой, повторявшей сказанное Га-стоном, Рози спросила, нахмурившись:

– А что, Анни, были неприятности?

– Non, non, madame. То есть не то, чтобы... Господин граф...– она покачала головой,– последнее время он такой мрачный, серьезный, никому не улыбнется. Как будто его постоянно что-то тревожит. А мадемуазель Колетт все еще оплакивает своего мужа, я в этом уверена. Но когда вы приезжаете, все сразу меняется. La famille est joyeuse, tres gate. С est vrai, madame[15]. Да, это чистая правда.

– Мне приятно это слышать, Анни. Но я еще кое о чем хочу спросить. Когда несколько недель назад я была в Калифорнии, Ивонн мне сказала, что Колли плохо себя чувствует. Это правда?

– Да, но я не думаю, что из-за болезни. Она, как бы это сказать, не может пережить свое ужасное горе. Временами на нее находит отчаяние. Это случается неожиданно, но потом проходит. Ах, она так любила мсье Дювалье! И она так страдает без него! Эта авария!.. Ужасно, ужасно! Oh, топ Dieu! – Анни перекрестилась.

– Я понимаю,– тихо проговорила Рози.– Так вы считаете, это из-за своего горя она плохо чувствовала себя несколько недель назад?

– Oui. И, пожалуйста, мадам, не волнуйтесь так из-за нее. С ней все будет хорошо. Я знала ее еще до того, как она родилась. Она сильная. А сейчас я, пожалуй, должна пойти на кухню. Мне нужно помочь Доминику приготовить все к обеду. Я пришлю Марселя убрать пустые чемоданы.

– Хорошо, Анни. И спасибо большое, что помогли мне распаковать вещи.

– Не за что, мадам де Монфлери. Мне всегда приятно что-либо для вас делать.

Оставшись одна, Рози еще минут десять наводила порядок в спальне, раскладывая свои вещи, потом перешла в гостиную.

Это была элегантная, полная воздуха просторная комната с высоким потолком и множеством больших окон, выходящих на сад и блестящую за ним реку Шер. От открывающейся панорамы невозможно было отвести глаз.

Выдержанная в мягких небесно-голубых и кремовых тонах с вкраплениями серовато-розового и бледно-горчичного, комната своей поблекшей изысканностью напоминала о старинном происхождении обедневшей аристократии. В то же время это была удивительно удобная комната, одна из самых любимых Рози.

Шелк, тафта и парча были старыми, давно потерявшими первоначальный цвет, а обюссонский ковер XVIII века местами сильно изношен. Но тем не менее это было настоящее сокровище. Деревянная мебель была необыкновенно красива, особенно тисовое бюро времен Людовика XVI с украшениями из позолоченной бронзы. Обладавшее поистине музейной ценностью, оно стояло в простенке между двумя окнами в дальнем конце комнаты. Не менее ценным был и пристенный столик с мраморной крышкой и украшенным тонкой резьбой основанием. Удобные диваны, кресла и несколько журнальных столиков из древесины фруктовых пород с инкрустацией придавали ей необыкновенный уют.

За прошедшие годы граф был вынужден распродать многое, наименее ценное, чтобы должным образом содержать замок. Ценные бумаги, остающиеся от отца, не покрывали всех расходов. Сумма, получаемая графом, была чисто символической.

Однако в последние три года финансовое положение графа начало несколько поправляться, и, к его большому облегчению, он не имел нужды участвовать в парижских аукционах и обращаться к торговцам антиквариатом с набережной Вольтера.

Он открыл замок для публичных посещений и начал торговать сувенирами, самыми популярными из которых были средневековые игрушки и куклы, сделанные Рози по образцам старинной коллекции, обнаруженной ею в мансарде.

И хотя это новое предприятие не сделало его богатым, деньги были довольно значительными. Во всяком случае дохода за прошлую весну и лето хватило, чтобы поддерживать дом последующие шесть месяцев. Кроме того, маленькое семейное производство, изобретенное Рози, позволяло графу жить без долгов.

Часто он ей говорил: «Благодаря твоему таланту и умению убеждать, я могу наконец свести дебет с кредитом и удерживать банкиров на расстоянии».

Сейчас Рози вспомнила о деньгах, заметив несколько уродливых подтеков на потолке как раз над окном. В августе этого не было. Едва ли у них мог найтись хоть один свободный франк на ремонт и покраску. Во всяком случае не в этом месяце, учитывая приближающееся Рождество и множество дел, свалившихся в связи с этим на Анри де Монфлери.

«Ничего,– думала она,– я сама этим займусь, когда слесарь исправит протечку. Гастон с братом помогут мне. Всего-то и нужно – штукатурка и белила. Ничего сложного, я уверена». Роза всегда гордилась умением украшать дом своими руками, научившись у мастеров, изготовлявших декорации для фильмов: Она решила во что бы то ни стало привести все в порядок.

Достав дорожную сумку, она вынула из нее картонные папки с начатыми для фильма Гэвина разработками, достала и серую «конкордовскую» папку, в которой она хранила свои личные бумаги кое-какие вещички.

Среди них была и фотография в серебряной рамке их компании, снятой много лет назад в Нью-Йорке. Куда бы Рози ни отправлялась, она всегда брала ее с собой. Сейчас она поставила ее рядом с другими, и лица Нелл, Гэвина, Кевина, Санни и Мики, улыбаясь, посмотрели на нее с крыши старинного комода.

Какими молодыми и прекрасными были эти лица, еще не тронутые жизнью! Какими наивными...

«Но мы давно потеряли свою наивность,– проговорила она про себя.– Жизнь изменила нас, сделала жестче, принесла разочарования, разрушила иллюзии, надежды и мечты. Возможно, бесповоротно. И все мы пошли не теми дорогами».

– «Дороги, которые мы не выбрали, куда бы нас завели?» – она вслух вспомнила слова песни из прекрасного мюзикла Сондхейма «Причуды», популярного в начале семидесятых. В нем играли Алекс Смит, Джон Мак-Мартин, Ивонн де Карло и Джин Нельсон. Каждый раз, слушая «Бродвейский альбом», она испытывала невероятный восторг.

Потом она подумала: «А может, мы вовсе и не ошиблись в выборе дорог? Может быть, каждый из нас выбрал именно ту дорогу? Возможно, то, как мы живем,– это наша судьба... Что должно случиться, то и случается».

Несомненно, она, Гэвин, Нелл и Кевин достигли немалых высот в карьере. Но не в личной жизни. Если верить Нелл, у Гэвина дела были не лучше, чем у остальных.

Подавив вздох, она поправила стоящую фотографию и задержала взгляд на снимке Колетт и Клода. Они были сняты на террасе Монфлери несколько лет назад.

На этом цветном снимке они были как живые.

Как прекрасна была Колли: загорелое лицо, развевающиеся на легком ветерке темные локоны, полные смеющиеся губы и сияющие голубые, как небо над ней, глаза. И Клод, молодой и красивый, с обожанием смотрит на свою юную жену. Какой худенькой выглядит Колли на этой фотографии. Конечно, Анни права, всю жизнь она была, как тростиночка.

И тем не менее чрезмерная худоба Колетт волновала Рози, в этом было что-то пугающее. «Она такая хрупкая,– подумала Рози.– Да, вот именно, в этом и состоит перемена в ней. За эти три месяца, пока меня не было, она стала ужасно, просто ужасно хрупкой». Отвернувшись от фотографий, Рози принялась раскладывать по местам свои многочисленные вещи, но тревога за Колли не оставляла ее.

В какой-то момент она наклонилась, чтобы положить в ящики письменного стола свои бумаги и случайно взглянула в окно. От восторга у нее захватило дух.

По ярко-голубому небу плыли кисейные облачка, река блестела, как глазурь старинного фарфора. В изумительном свете предвечернего солнца простирающиеся внизу сады сверкали расплавленным золотом. Казалось, что все наполнено необыкновенным пульсирующим светом.

Для Розалинды не было в мире лучшего места, чем Монфлери. Не в состоянии больше сопротивляться зову своих любимых садов, она схватила с дивана шерстяную накидку и выбежала из комнаты. Набросив накидку на плечи, Рози поспешила по длинному коридору к заднему выходу, не имея никакого желания с кем-нибудь встречаться на парадной лестнице.

18

Спустя несколько секунд Рози, захлопнув за собой дверь, уже неслась по вымощенной каменными плитами дорожке к реке. Раздуваемая ветром накидка парусила на ходу.

Рози направлялась в один из своих любимейших уголков в огромном, почти бесконечном саду. Это были руины полуразрушенного каменного сооружения, известного под названием башни «Черного Ястреба». Она построена была Фулком Нерра, графом Анжуйским, по прозвищу Черный ястреб.

Удачно расположенная на возвышенности у излучины реки Шер, эта башня в средние века была отличным местом наблюдения за окрестностями Монфлери во избежание неожиданных нападений.

В XVIII веке вокруг руин были посажены деревья, камни покрылись мхом и лишайником, а летом в щелях и трещинах расцветали прелестные цветы. Этот неповторимый уголок, полный странного захватывающего очарования, хранил в себе воспоминания о прошлом, об истории Франции.

Старые растрескавшиеся зубчатые стены были порядком разрушены, но в сочетании с обилием зелени они образовывали уютную закрытую площадку, на которой нынешние обитатели замка любили устраивать пикники в жаркие летние месяцы. Рози имела обыкновение работать здесь над эскизами, отдыхать с книгой или просто мечтать.

Тяжело дыша, она добралась до полуразвалившейся арки, служившей когда-то основным входом в башню, и не замедляя шага прошла в дальний конец площадки, невидимый из замка.

Здесь она уселась на каменную скамью, поставленную кем-то из предков рода де Монфлери сотни лет назад, и посмотрела на изгибы текущей внизу Шер. Вокруг царили абсолютная тишина и спокойствие. Слышно было только биение ее сердца. Постепенно его удары стали спокойнее, дыхание замедлилось – она отдыхала.

Поплотнее закутавшись в накидку, Рози прислонилась спиной кдереву и отдалась созерцанию мирного пейзажа, наслаждаясь красотой природы.

Какой умиротворенностью дышало место, где много лет назад, когда воинственный и жестокий Фулк Нерра захватил долину, велись смертельные бои. Давным-давно осела пыль сражений, и сейчас для Рози это был тихий уголок уединенных раздумий.

Мысли Рози обратились к Ги, который вот уже восемь лет был ее мужем. Она размышляла об их дальнейшей жизни. Последнее время они редко виделись, а при встречах чувствовали невысказанное раздражение друг другом. Конечно, после шестилетнего разрыва и очевидной враждебности с его стороны их супружескую жизнь уже невозможно восстановить.

Понимая, что Ги затаил неприязнь к ней, Рози не раз обсуждала это с Колетт. И та неизменно подчеркивала, что Ги враждебно настроен ко всем, не только к ней. В конце концов Рози пришлось согласиться. С годами ситуация, в которой оказалась Рози, становилась все более нелепой и ненормальной. Но она ничего не могла сделать, чтобы изменить ее.

Неожиданный хруст ветки и шорох чьих-то шагов по опавшей листве заставил Рози выпрямиться и насторожиться. Она поняла, что кто-то приближается к ней.

Рози внимательно осмотрелась, надеясь, что это не разыскивающий ее Ги. Она не была расположена беседовать с ним наедине. Во всяком случае, пока. Прежде чем встретиться с ним лицом к лицу, ей необходимо было привыкнуть к его присутствию, вооружиться против него, быть начеку, готовой к отражению его словесных атак.

С огромным облегчением Рози обнаружила, что это не Ги. Унылое выражение ее лица мгновенно сменилось улыбкой, когда она увидела приближающегося к ней Анри, графа де Монфлери. Он шел с приветственно поднятой рукой, глядя на нее теплым любящим взглядом.

Рози побежала ему навстречу, и они горячо обнялись. Потом, немного отстранив ее от себя, Анри испытующе посмотрел ей в лицо умными карими глазами. Расцеловав ее в обе щеки, он спросил:

– У тебя все в порядке? Ты ничем не расстроена? Может быть, Ги огорчил тебя, Рози?

– Нет-нет, Анри. Я и видела-то его всего несколько минут, когда вошла в дом. Мы столкнулись внизу в холле, когда он направлялся в конюшни. Ги, конечно, был несколько язвителен, но последнее время он всегда разговаривает со мной в таком тоне.

– Я отлично понимаю, о чем ты говоришь. Он и со мной ведет себя так же. К сожалению, и с Колетт тоже. Я не знаю, почему он не может быть добрее к своей сестре. Ведь, боже мой, сколько ей пришлось пережить за последние годы! Ах да что там!– вздохнул он.– В этом – весь Ги. Вечно занят только собой, ему нет дела до чужих страданий.

Анри взял Рози за руку, и вместе они направились к каменной скамье.

Граф был худощавым подтянутым мужчиной среднего роста – около метра семидесяти – с седеющими черными волосами и привлекательным энергичным лицом, по легкой обветренности которого можно было заключить, что он много времени проводит на свежем воздухе. Ему было шестьдесят три года. И большую часть своей жизни, за исключением лет учебы в Сорбонне, он провел в замке.

Сразу после окончания университета он вернулся в горячо любимую им долину Луары, где его отец продолжил начатые еще в детстве уроки управления имением. В возрасте двадцати четыре лет он, будучи единственным сыном, унаследовал Монфлери после смерти отца. Через год он женился на Лауре Кэрон-Бугиваль, в которую был влюблен с юношеских лет. Его сын Ги родился, когда Анри исполнилось двадцать семь, а еще через четыре года на свет появилась Колли. Последние двенадцать лет граф был вдовцом, но, по-видимому, вступать в повторный брак несмотря на уговоры Колетт не собирался.

Садясь на скамью рядом с Рози, Анри зябко поежился и запахнул полы своего слегка потертого твидового пальто. Потом нежно сжал ее руку и произнес:

– Я так счастлив, что ты дома, Рози. У меня сердце радуется, когда ты приезжаешь, дорогая.

– Это и для меня большая радость, и я чувствую то же самое. Этот год был из-за съемок очень трудным для меня. Мне самой ужасно не нравится так надолго уезжать из Монфлери, но я ничего не могла поделать.

Он кивнул, потом еще раз заглянул ей в глаза и спросил:

– Но все же как на самом деле ты живешь? Я хочу знать только правду, и ничего, кроме правды, ты понимаешь.

– В общем неплохо,– вполне искренне ответила Рози. Потом рассмеялась коротким сухим смешком.– Во всяком случае, пока я работаю, я счастлива. Возможно, я слишком занята, чтобы испытывать неудовлетворенность, не знаю...– Не договорив фразы, она замолчала, задумчиво покачав головой. Уголки ее губ вдруг скорбно опустились.

Это не укрылось от внимательного взгляда Анри.

– Что с тобой? – спросил он, нахмурившись.

– От безделья я, кажется, становлюсь плаксивой,– призналась Рози.– Любая мелочь выводит меня из равновесия, как будто я переполнена слезами, готовыми вот-вот пролиться. Хотя мне это вовсе несвойственно. Вы спрашиваете, что со мной происходит, но я не могу ответить. И я сама толком не знаю.

– Я знаю,– прошептал он, сильнее сжимая ее руку.– Ты очень несчастлива, Розалинда. И, позволь тебе заметить, жизнь, которую ты ведешь, совершенно противоестественна для молодой тридцатилетней женщины. Ты не замужем и не в разводе. Мне кажется, ты сейчас находишься в каком-то... э-э... подвешенном состоянии. Я совершенно убежден, что тебе в этой ситуации следует принять какое-то решение касательно тебя и Ги.

– О, но примирение уже невозможно! – воскликнула Рози.– Мы слишком отдалились друг от друга.

– Ну разумеется. Я и не имел в виду, что вам следует помириться. Наоборот, я считаю, что вам нужно окончательно разойтись. Я говорю о вашем разводе.

Онемев, Рози изумленно смотрела на него.

– Не смотри на меня так ошеломленно, Рози. Бывает, что люди разводятся. И, хотя вы оба католики, я считаю, что пришло время предпринять тебе какие-то формальные действия, чтобы расторгнуть брак с моим сыном.

Рози все еще молчала, и тогда он спросил:

– Фактически это и не было браком последние пять лет, не так ли?

– Да... Может быть, даже немного больше.

– Тогда в чем дело?

После длительного молчания Рози шепотом призналась:

– Я боюсь.

Граф откинулся назад и посмотрел на Рози удивленными глазами.

– Боишься! Ты боишься! Я просто не могу в это поверить. Чего же ты боишься?

Закусив губу, Рози смотрела вниз на их соединенные руки, не зная, как объяснить, что она чувствует. Когда же она наконец подняла голову, то увидела в его добрых глазах такое участие, что решилась без колебаний сказать правду: он поймет.

Проглотив подступивший к горлу комок, она проговорила тихим, почти неслышным голосом:

– Я боюсь потерять вас, Колли и девочек: Вы – моя единственная настоящая семья, которой у меня не было столько лет. Я вас всех так люблю! И я не перенесу, если мне придется уехать, если я уже не смогу называть Монфлери своим домом и не смогу вернуться к вам.

– Такого никогда не случится, моя дорогая,– быстро сказал граф.

– Но если я разведусь с Ги, то уже не буду принадлежать к вашей семье.

Досадуя на себя, но не в силах сдержаться, Рози расплакалась. Непрошенные слезы брызнули из ее глаз и потекли по щекам.

Анри поискал в кармане пиджака платок, молча протянул его Рози и подождал, пока она вытрет глаза. Когда она успокоилась, он сказал:

– Рози, мы все тебя искренне любим. Ты мне сразу понравилась, с самого начала, когда ты впервые приехала с Колли, еще задолго до вашей свадьбы с Ги. И ты всегда будешь для меня второй дочерью, независимо от твоих с ним отношений. Даже если ты выйдешь замуж еще за кого-нибудь, мои чувства к тебе останутся неизменными, И почему бы им измениться? Я ведь люблю тебя не потому, что ты жена моего сына. Я люблю тебя просто потому, что ты – это ты, необыкновенный, замечательный человек. И запомни навсегда: Монфлери – это твой дом, что бы ни произошло. И останется таковым до конца твоей жизни. По-другому я этого просто не представляю.– Он положил руки ей на плечи и прижал к себе.– Я не понимаю, что происходит с Ги, не буду даже пытаться анализировать его поведение.

Анри де Монфлери умолк и покачал головой. Потом с грустью продолжил:

– Единственно неоспоримым является то, что я породил болвана. Да, я не могу этого отрицать: мой сын – дурак. Как он мог так вести себя с тобой? Это просто не укладывается в моем сознании. Я никогда не смогу это понять. Мне также совершенно непонятно его полное равнодушие к Монфлери, который когда-нибудь, избави бог, будет принадлежать ему. Я надеюсь, что проживу достаточно долго, чтобы сберечь замок для следующего поколения, потому что одному богу известно, что с ним произойдет при таком хозяине, как Ги. Вне всякого сомнения, он превратится в прах, в развалины, если не подстраховаться заранее, не принять какие-то меры предосторожности. Последнее время это постоянно меня тревожит, особенно учитывая его теперешнее поведение.

– Но почему вы не можете оставить Монфлери Колли?

– Я мог бы это сделать, согласно Гражданскому кодексу – Наполеоновскому кодексу, если бы она была моим единственным ребенком. По французским законам девушка имеет право наследования. Однако я не могу лишить наследства своего сына в пользу дочери. Это противозаконно. Если бы Ги умер, не оставив наследника, имение и титул перешли бы к Колли или к ее дочери Лизетт. Но извини меня, дорогая, что я утомляю тебя обсуждением своих проблем. Разреши только повторить сказанное: ты мне, как дочь, и ничто не заставит меня относиться к тебе по-другому.– Он заглянул в ее лицо.– А ты можешь выполнить одну мою просьбу?

Рози кивнула.

– Будь добра, когда вернешься в Париж, зайди к мэтру Эрве Бертьеру. Ты знакома с ним, несколько лет назад он приезжал к нам на обед. Он отличный юрист, один из лучших во Франции и мой добрый друг. Мы знакомы уже много лет. Пожалуйста, Рози, сходи и поговори с ним. Сделай наконец что-нибудь, чтобы освободиться от Ги. Он приносит тебе одни страдания. Я же со своей стороны обещаю тебе свою полную поддержку и любовь.

– Хорошо, я сделаю это, я схожу к юристу. Вероятно, в самом деле мне ничего другого не остается. И спасибо вам, Анри, за все ваши добрые слова. Вы мне, как отец, и я не смогла бы перенести, если бы... если бы вы и Колли ушли из моей жизни.

– Мы всегда будем частью твоей семьи, моя дорогая. Кстати говоря, я вспомнил сейчас о Кевине. Как он поживает? Приедет ли он к нам на Рождество, как обещал?

– Не думаю. Я еще раз просила его об этом, но он перешел на новую работу в нью-йоркском полицейском управлении, если не ошибаюсь, в Отдел уголовных расследований, занимающийся мафией. Насколько я поняла, они нацелились на клан Рудольфо, одну из мощнейших преступных организаций Нью-Йорка, и Кевин всецело поглощен этой работой.

– Опасное дело,– пробормотал Анри.– Хотя, кажется, опасности его не пугают. Жаль только, что тебе приходится постоянно из-за него волноваться.

– Мне бы очень хотелось, чтобы он перешел на кабинетную работу. Или чтобы он вообще сменил профессию, но он не хочет. Когда-то он мечтал стать юристом...– Рози не закончила фразу и слегка поморщилась.

– Кевин такой же упрямый, как и ты,– улыбнулся Анри.– Мы все прекрасно знаем, что леопард не может менять свои пятна. Ну, а как Нелл Джеффри? Ты мне сказала по телефону, что у них с Кевином роман. Она не могла бы повлиять на него?

Рози засмеялась и отрицательно покачала головой.

– Сомневаюсь. Я надеялась, что она хотя бы сможет убедить Кевина приехать на праздники, то есть чтобы они вдвоем приехали к нам сюда встречать Рождество. Но из ее слов я поняла, что ему придется работать.

– Какая жалость! Ну да что поделаешь! Может быть, тебе удастся соблазнить их приехать на Пасху. В это время года долина Луары так прекрасна!

– Да, конечно. Я постараюсь еще поговорить с Нелл. Может, она сумеет уговорить Кевина. Я на это надеюсь.

Оба умолкли, наслаждаясь приятными мгновениями.

Неподалеку взлетела стая птиц. Плавно изгибающейся полосой кружили они на фоне белых облаков, напоминая черную бархатную ленту, заброшенную в вышину бледного неба. Птицы поднимались все выше и выше над синевато-серыми башнями Монфлери. Потом они вдруг образовали огромную дугу над крышами замка и полетели на юг, в теплые края.

Гонимые ветром облака скользили по высокому предвечернему небу, которое вдруг превратилось в палитру беспрестанно меняющихся цветов: голубой, плавно переходящий в серый с аметистовым отливом, сиреневый, перетекающий в шафраново-желтый. А вдоль линии горизонта ярко-красные и оранжевые струящиеся потоки полыхали заревом далекого пожара. Освещение опять изменилось, и заросли деревьев на другом берегу реки вдруг потемнели. Их размытые очертания неясными синевато-зелеными тенями проступали сквозь вечерний туман. Опустились сумерки.

– Как здесь прекрасно, Рози! Такое спокойствие и тишина,– произнес Анри.

– Моя мама обычно называла это время «исходом дня».

Он улыбнулся и, похлопав ее по руке, помог подняться.

– Я рад, что мы так хорошо поговорили. Когда я увидел тебя спускающуюся по тропинке, то сразу подумал, что это удобная возможность поговорить наедине. Но сейчас, пожалуй, нам надо возвращаться: стало прохладно, почти морозно.

Вместе, рука об руку, Рози и Анри возвращались в прекрасный замок, парящий над вершиной холма.

Они ощущали полное согласие и понимание. Так было и так будет всегда. И даже их молчание было легким, приятным и успокаивающим.

Почти у самого замка Анри остановился и, повернувшись к Рози, спросил:

– Неужели тебе до сих пор не встретился хороший человек?

– Нет, конечно, не встретился!

– Очень жаль! Мне неприятно видеть тебя одинокой. И такой несчастной. Моя дорогая, ты думаешь, я не знаю, что это такое – жить так, как ты живешь?

– Я не сомневаюсь, что вы это знаете, Анри,– ответила Рози. Поколебавшись, в нерешительности, спросила: – Как поживает Кира?

Рози вдруг почувствовала, как напряглась рука Анри, и различила в слабом гаснущем свете сумерек, что он невольно стиснул зубы.

– Хорошо,– наконец проговорил он.– Во всяком случае, я надеюсь, что хорошо. Она в отъезде.

– О! – удивилась Рози.– Но она, наверное, вернется к Рождеству, правда?

– Не знаю,– мрачно ответил он сдавленным голосом и стал быстро подниматься к замку.

Рози поняла, что лучше не касаться этой темы, и поспешила за Анри, не задавая новых вопросов:

Неожиданно тот остановился и, посмеиваясь, задиристо произнес:

– Я думаю, тебе пора поискать себе приличного друга-джентльмена. Иначе мне придется сделать это за тебя.

– Вы неисправимы! – засмеялась Рози.

– Нет, я просто француз, не забывай об этом. И хотя я уже стар, все-таки остаюсь вечным романтиком, как большинство моих соотечественников.

– Вы совсем не стары! И вы просто необыкновенный человек. Ни у одной другой женщины никогда не было такого свекра.

– Надеюсь, эти слова следует воспринимать как комплимент, Розалинда Мадиган?

– Конечно!– воскликнула она, с облегчением отметив, что он опять в хорошем настроении.

Но пока они шли к замку, Рози не могла избавиться от мыслей о его отношениях с Кирой. Неужели их отношения порваны? Может быть, Колли расскажет об этом, ей, наверное, все известно. Кира и Колли были близкими подругами и всегда делились секретами.

Несколькими минутами позже Рози и граф вошли в замок, держась за руки. У Рози было легко на душе – так, как давно не было. И будущее уже не казалось таким мрачным.

19

Вернувшись в замок, Рози приняла ванну, освежила макияж и, одев свое любимое красное шерстяное платье, приготовилась спуститься к обеду. Но прежде она достала из гардероба маленькую шляпную коробку.

Пройдя в дальний конец длинного, устланного ковром коридора, она остановилась перед спальней Лизетт, постучала в дверь и со словами: «Это тетя Рози» вошла в комнату.

Ивонн, которая в этот момент стояла на коленях возле Лизетт, застегивая пуговицы на спине ее коричневого бархатного платья, подняла глаза.

– Привет, Рози. А мы как раз собирались идти тебя искать.

– А я вас опередила! – засмеялась Рози и подошла к ним, пряча за спиной шляпную коробку.– Я думаю, мы все вместе спустимся к обеду.

– Но мы должны подождать maman,– сказала Лизетт, озабоченно глядя на Рози.– Мы не можем идти вниз без нее. Она скоро будет, тетя Рози. Только переоденется и причешется.

– Конечно, мы подождем ее, дорогая,– ответила Рози.– Я и не думала спускаться без нее,– улыбнулась она, склоняясь к племяннице.– У меня для тебя подарок, малышка.

Ясная детская улыбка осветила круглое ангельское личико Лизетт, зажгла искры в темно-карих, так напоминающих дедушкины, глазах. От волнения и радостного ожидания они стали еще больше.

– Что это? – вскрикнула она.– Какой подарок? О, тетя Рози, скажи мне скорей, пожалуйста!

– Угадай. Для этого можешь задать мне три вопроса.

– Ты привезла это из Америки?

Рози кивнула.

– Un chapeau? Это, конечно, шляпка!

– О боже, как это ты так быстро догадалась! Ты очень умная девочка,– воскликнула Рози. Потом, поддразнивая ее, добавила: – Тебе, наверное, кто-нибудь рассказал об этом. Какая-нибудь маленькая птичка, а?

– О нет, тетя Рози, мне никто не рассказывал. Правда, никто,– очень серьезно сказала Лизетт.– Но ты обещала, что привезешь мне из Америки шляпку. Ты разве не помнишь? Тогда, в августе?

– Совершенно верно, я действительно обещала. И вот она перед тобой,– с этими словами Рози из-за спины протянула девочке шляпную коробку.

Лизетт шагнула к ней и взяла подарок.

– Merci beaucoup! Merci beaucoup![16] Повозившись, она открыла коробку и достала из нее небольшую кокетливую шляпку из темно-зеленого фетра, с клетчатой красно-зеленой лентой и прикрепленным с одной стороны украшением в виде грозди ярко-красных вишен.

– Tres joli![17] – воскликнула она и горячо обняла тетю. Потом бросилась к гардеробу и поспешно распахнула дверцу. Надев шляпку и отступив на шаг от дверцы, она замерла, восхищенно глядя на себя в зеркало.

– Она такая красивая, что я буду в ней обедать,– заявила Лизетт, одарив Рози и Ивонн лучезарной улыбкой.

– Она восхитительна! – воскликнула Ивонн.– Но тебе нельзя в ней обедать!

– Почему это? – возразила пятилетняя упрямица, требовательно глядя на Ивонн.

– Ты же прекрасно знаешь, мы никогда не носим шляпы в доме.

– А я ношу,– настаивала Лизетт.

– Ничего подобного! – воскликнула Ивонн голосом на октаву выше.

– Нет, ношу! В кафе я была в шляпке.

– Столовая в Монфлери – это тебе не кафе,– заметила Ивонн, покачав головой.– И ты сама это отлично понимаешь, Лизетт. Не будь такой глупой девочкой.

– Но мы же там едим,– продолжала упорствовать Лизетт.

Едва сдерживая смех, Рози вмешалась в спор:

– Ивонн права, дорогая. В помещении не носят шляпы.

– Но в больнице я ведь была в шляпке, правда? Мама мне тогда разрешила.

Обменявшись с Ивонн понимающими взглядами, Рози сказала:

– Конечно, Лизетт, ты выглядишь очаровательно в этой шляпке, она тебе очень идет. И все же я думаю, что сейчас тебе нужно ее снять. Знаешь, ты сможешь обновить ее завтра. Я возьму тебя с собой, когда поеду в деревню и мы зайдем в кафе съесть мороженого. Тебе ведь хочется поехать, правда?

Лизетт кивнула и улыбнулась. Однако шляпка по-прежнему оставалась на ее темноволосой головке, и по решительному выражению лица девочки следовало понять, что она не собирается ее снимать.

Тогда Рози сказала:

– Послушай, Лизетт, давай положим эту шляпку вместе с остальными из твоей коллекции. В ней появились какие-нибудь новые шляпки? Если ты хочешь показать их мне, я с удовольствием посмотрю.

– Да, у меня есть две новые, пойдем!

Лизетт, все еще не сняв с головы зеленую шляпку, помчалась в смежную со спальней детскую, где хранились ее игрушки и книжки. Именно здесь на длинных полках вдоль стены размещалась ее большая, и довольно необычная коллекция шляп.

Лизетт обожала шляпки и неизменно одевала одну из них, даже выходя поиграть на площадку рядом с замком.

Колли и Рози пришли к выводу, что ее любовь к шляпкам началась с первых дней жизни. Лизетт родилась преждевременно, и восемь недель ей пришлось пробыть в парижской клинике. Недоношенные младенцы лежали там в специальных кюветах с одетыми для тепла шерстяными чепчиками.

Когда Клод и Колли привезли малышку в свою парижскую квартиру, они сняли шапочку, немедленно раздался пронзительный крик, продолжавшийся больше часа. Наконец Колли осенило, что ребенок, возможно, страдает из-за отсутствия своего чепчика. Как только он был одет, Лизетт сразу успокоилась.

Будучи совсем маленькой, еще не умея ходить, она требовала шапочку или чепчик. С возрастом эта ее страсть не исчезла. С прикрытой головой она, очевидно, чувствовала себя более защищенной. Зная об этом, все члены семьи старались доставить ей удовольствие, даря какую-нибудь шапочку или шляпку. Так появилась коллекция, выставленная на обозрение в детской.

– Вот эту подарил мне дедушка,– объяснила Лизетт, доставая с книжной полки маленькую расшитую бисером «шапочку Джульетты».– Он нашел ее в сундуке на верхнем этаже. Он сказал, что когда-то ее носила моя бабушка Лаура. Пока что шапочка мне велика, но дедушка говорит, я до нее дорасту.

– Она великолепная,– сказала Рози,– и, видимо, очень-преочень старая, так что обращайся с ней осторожно.

– Конечно,– согласилась Лизетт, бережно кладя шапочку на место и наконец снимая шляпку, полученную в подарок от Рози. Разместив ее рядом с «шапочкой Джульетты», девочка взяла круглую бежевую шапку из шерстяной ткани, отороченную блестящим коричневым мехом. Повертев в руках, она водрузила ее себе на голову.

– А вот и еще одна, тетя Рози. Догадайся, кто мне ее подарил?

Склонив голову на бок, Рози сделала озадаченное лицо, демонстрируя напряженную работу мысли.

– Так, дай подумать... Это напоминает мне... казаков. Нет, пожалуй, русских бояр. Вот в этом, наверное, отгадка, да? Ее тебе подарила Кира?

– Да, Кира. Какая ты умная, тетечка Рози.

– Ну хорошо, дорогая. А теперь давай это снимем,– вкрадчивым голосом уговаривала девочку Рози,– а Ивонн может еще раз причесать тебе волосы, перед тем как мы спустимся вниз.

Лизетт кивнула, потом, по звуку определив, что ее мама вошла в соседнюю спальню, схватила с полки свою новую шляпку и побежала показывать подарок.

– Очаровательная шляпка,– говорила Колли в тот момент, когда Рози и Ивонн входили вслед за девочкой в спальню.– А теперь, пожалуйста, пойди и причешись.

Колли с любовью посмотрела на Рози.

– Это так мило с твоей стороны. Ты никогда не забываешь привезти ей шляпку.

– Мне самой это приятно. Жаль только, что она привыкла получать в подарок шляпки, и это перестало быть для нее сюрпризом,– негромко проговорила Рози.

Колетт кивнула.

– Ты права, мы все ее балуем этими шляпками, но она такая славная малышка, такая послушная и милая. С ней нет никаких проблем.

– Она очень повзрослела, как и Ивонн,– заметила Рози.– Она выглядит гораздо старше пяти лет, ей можно дать лет семь или восемь.

– И не только из-за роста и взрослой манеры держаться, но прежде всего благодаря ее уму,– объяснила Колли.– Она очень сообразительная, прекрасно учится в школе, намного обогнала всех в своем классе, и, знаешь, она к тому же совершенно бесстрашная, ничего не боится.

– Совсем как ее мама,– сказала Рози.

– Нет, вот в этом я не уверена. Последнее время у меня что-то не совсем получается, правда?

Улыбка исчезла с лица Рози.

– Ты чувствуешь, что нездорова, Колли? – спросила она, подходя к ней ближе, обнимая и участливо глядя ей в глаза.

– Нет, все нормально, правда. В каком-то смысле я чувствую себя значительно лучше. Вот только быстро устаю. И у меня нет сил вернуться к работе.

– Об этом пока даже не думай. Галерею ты вполне можешь открыть будущей весной. Все равно туристический сезон уже окончился, и замок закрыт для посещений до следующего апреля.

– Да, конечно. Все, что ты говоришь, правильно. Но просто, понимаешь, мне не хватает моей работы. Ты же знаешь, как я люблю старинное серебро, с каким удовольствием занималась серебряным антиквариатом.

– Конечно, знаю. Представь, когда я была с Нелл в Голливуде, познакомилась там с известным певцом Джонни Фортьюном. Мы были на обеде в его доме – у него замечательная коллекция. Там были две такие вазы для десерта работы Пола Сторра, ты бы от них просто с ума сошла!

– Я готова, татап,– объявила Лизетт, выбегая из ванной комнаты, где Ивонн приводила в порядок ее волосы.

– Пойдем скорей, дедушка наверняка уже ждет нас,– сказала Колетт, поторапливая девочку.

По дороге, обернувшись к Рози, она продолжила прерванный разговор:

– Да, Пол Сторр – мой любимый английский серебряных дел мастер. И как же они выглядели, эти вазы?

Пока они спускались по парадной лестнице, Рози рассказала ей о вазах и об остальных вещах из необыкновенной коллекции Джонни Фортьюна.

– Что произошло между твоим отцом и Кирой? Неужели они поссорились? – спросила Рози, уводя Колли от Ивонн и Лизетт.

– Нет, «ссора» было бы слишком сильно сказано,– ответила Колли, направляясь с Рози к камину в маленькой семейной гостиной.

Кроме них и девочек, усевшихся в дальнем углу смотреть телевизор, в комнате никого не было.

После недолгого раздумья Колли продолжила спокойным тоном:

– Я думаю, правильнее было бы сказать «размолвка». А почему ты спрашиваешь? Папа тебе уже что-нибудь сказал?

– Я спросила его, как поживает Кира, и он довольно резко ответил, что она в отъезде. И, честно говоря, Колли, он не знает, вернется ли она к Рождеству.

– Я надеюсь, вернется. Папа всегда чувствует себя гораздо счастливее, когда она рядом...

– Но что же все-таки между ними произошло? – настаивала Рози.

– Я точно не знаю. Если только это не из-за... Александра.– Резко понизив голос, Колли произнесла последнее слово почти шепотом.

Женщины обменялись понимающими взглядами. Какое-то время обе молчали. Потом Колли придвинулась поближе к Рози и проговорила вполголоса:

– С Александром всегда проблемы. Но ни отец, ни Кира ничего мне не говорили, так что я вряд ли смогу тебе что-нибудь объяснить, Рози. Я бы искренне хотела, чтобы они поженились. Кира любит отца, любит его по-настоящему, ты это знаешь не хуже меня. Я месяцами старалась привести отца к мысли о женитьбе, и мне уже казалось, что он готов сделать ей предложение.

– Как говорится, можно подвести лошадь к воде, но нельзя заставить ее пить,– сказала Рози.– Я бы тоже хотела, чтобы они поженились.

– Чтобы кто поженился? – спросил появившийся в дверях Ги.

Зная, как он ревниво относится к Кире, и не желая еще больше разжигать в нем это чувство, Рози сочла за благо не говорить правду.

– Кевин и Нелл,– сказала она, взглянув на Ги через плечо.– У них роман, который длится уже почти год. Я сейчас как раз говорила Колли, что хотела бы, чтобы они поженились.

– В самом деле? Это был бы поистине странный союз: богатая наследница и коп,– сказал Ги с холодной усмешкой и подошел к пристенному столику, где обычно стоял поднос с напитками. Достав из ведерка со льдом бутылку белого вина, он налил себе бокал.

Рози незаметно наблюдала за ним, отмечая про себя новые морщинки у него под глазами, глубокие складки, идущие от крыльев носа ко рту, и седые пряди в черных волосах. Ему было только тридцать шесть лет, но выглядел он намного старше. И тем не менее несмотря ни на что он был все еще красив и строен, ни фунта лишнего веса на высокой атлетической фигуре.

Рози было ясно, что он, как и раньше, очень следит за собой. Но в душе его – растерянность и смятение. Он безвольно плывет по течению. Для Рози он был вечным подростком, Питером Пэном, который так никогда и не повзрослел, избалованный снисходительностью близких. У него как бы произошла задержка развития. Потому что ему никогда не приходилось заботиться о себе, укреплять свой характер. В результате, встречаясь с трудностями, он не находил в себе сил, чтобы противостоять им.

Да, Ги оставался избалованным ребенком. Кроме того, он был ленив. Рози давно полагала, что ценные бумаги, оставленные матерью Ги на его имя и приносящие ему собственный небольшой доход, только вредят ему, так как позволяют жить, следуя собственным капризам. Он опустился, поставив себя вне общества. Его увлекли какие-то непонятные течения восточной религии – приманка для слабых и потерянных.

Гэвин всегда говорил, что у Ги утрачена связь с реальным временем, и это правда. Он – как осколок шестидесятых годов, а непростые девяностые годы – время резких перемен и потрясений в мире.

Приблизившись к камину, Ги кивнул женщинам и поднял бокал:

– За ваше здоровье!

– Благодарю,– ответила Рози.

Колли промолчала. Она опустилась в кресло у камина, поставила свой бокал на стоящий рядом маленький столик и протянула руки к огню.

– Тебе холодно?– спросила Рози.– Я сбегаю наверх и принесу тебе шаль.

– Нет, нет, спасибо, Рози. Все хорошо.

– А, вы уже все здесь,– сказал Анри, быстрыми шагами входя в гостиную и направляясь к пристенному столику. Там он налил себе неразбавленного виски, сделал небольшой глоток, смакуя напиток, и присоединился к собравшимся у камина.

Искоса взглянув на отца, который стоял, облокотясь на каминную доску, Ги проговорил:

– Это не совсем так, отец. Мы не все здесь. Не хватает Киры. На этот раз.

Воцарилось тяжелое молчание.

Колли, и Рози не осмеливались что-либо сказать и даже избегали смотреть друг на друга. Рози вся внутренне сжалась, ожидая взрыва.

Но его не последовало. Анри, подчеркнуто игнорируя сына, не удостоил его ответом, он просто спокойно отпил еще немного виски.

– Так где же все-таки наша прекрасная Кира? – продолжил Ги тем же язвительным тоном.– Я уже начал думать, что она стала неотъемлемой частью нашего дома.

После некоторого молчания Анри сказал:

– Кире пришлось поехать в Страсбург проведать сестру – Анастасия нездорова.

– И как ты собираешься с ней поступить? – спросил Ги, впиваясь в отца своими черными глазами.

– Я не понимаю... что ты имеешь в виду? – В голосе Анри послышались жесткие нотки, и он бросил на сына предупреждающий взгляд.

Возможно, не обратив на это внимания или умышленно предпочитая не замечать, Ги сказал:

– Ты прекрасно знаешь, отец, что я имею в виду. Ты собираешься на ней жениться?

– Я думаю, что тебя это ни в коей мере не касается! – воскликнул Анри, гневно сверкнув глазами.

– Нет, касается! – резко возразил Ги, многозначительно улыбаясь.

– Послушай, Ги. Я не позволю...

– Отец, ты можешь послушать хотя бы минутку? – прервал его Ги.

Это была явная грубость. Сделав глубокий вдох, Рози замерла в напряжении.

20

Колли сидела, откинувшись в кресле, растерянно глядя на брата, в ужасе от его поведения. Она понимала, что отец, всегда очень требовательный к этикету, глубоко оскорблен. «Неужели Ги этого не замечает?» – спрашивала она себя, поражаясь его тупому упрямству.

Тем временем Ги продолжал глупо настаивать:

– Мадам Кира Арно еще молода, ей только тридцать пять, и, следовательно, она еще может родить ребенка. Предположительно. Что же касается меня, мало вероятно, что у меня будут когда-нибудь дети,– при этом он с усмешкой взглянул на Рози,– принимая во внимание, что моя жена и я много лет фактически живем врозь. Ах нет, позвольте мне выразиться точнее: мало вероятно, что в создавшейся ситуации у меня будут когда-либо законные дети. В таком случае я вправе предположить, что ты захочешь обеспечить продолжение рода де Монфлери, произведя на свет сына от второго брака. Надо надеяться, что это будет сын.

Анри был в ярости, однако быстро овладел собой и произнес спокойным ровным голосом:

– Ги, это выходит за всякие рамки. Это просто нелепо! Сейчас не время и не место для подобных обсуждений. Кроме того, как я только что сказал, это совершенно тебя не касается,– холодно закончил он.

Не сознавая всей неуместности своих слов, Ги напролом бросился вперед.

– Нет, касается, отец! Ведь если я умру, не оставив наследника, род де Монфлери прекратится.

– Не совсем так! – рассерженно выкрикнула Колли и резко выпрямилась в кресле, гневно сверкая глазами.– Ты, возможно, забыл, что у тебя еще есть сестра. По французским законам я имею право наследования. Как, разумеется, и мой ребенок.

– Но я еще не умер! – резко прервал их Анри и залпом осушил свой бокал. Потрясенный услышанным, он круто повернулся на каблуках и, прошагав через комнату к столику, налил себе еще, на этот раз побольше, внутри у него все кипело.

Пытаясь как можно скорее разрядить обстановку и сменить тему разговора, Рози сказала, ни к кому конкретно не обращаясь:

– В будущем году я буду работать во Франции. Мгновенно поняв ее намерение, Колли воскликнула:

– О, дорогая, это прекрасно! Над каким фильмом ты собираешься работать? Или, может быть, пьесой?

– Нет, над фильмом. Это будет новый фильм Гэвина.

– Естественно,– заметил Ги, усаживаясь в кресло напротив Колли.

Не обращая никакого внимания на брата, Колли продолжала распрашивать Рози:

– О чем же этот фильм? Расскажи нам.

– О Наполеоне,– ответила Рози.– Гэвин собирается...

– Моп Dieu! Какое нахальство! Какой-то америкашка собирается ставить фильм о Наполеоне. Это абсолютная нелепость, абсурд! Да как он смеет! И, разумеется, играть императора будет он сам.

– Конечно,– спокойно согласилась Рози. Ей и раньше было крайне неприятно, что Ги позволял себе так разговаривать с отцом. Сейчас его язвительность и презрительный тон вызвали у нее еще большее раздражение. Но, довольная тем, что удалось отвлечь его от разговоров о Кире, Рози решила быть сдержанной.

Ехидно посмеиваясь, Ги произнес:

– По крайней мере одна общая черта с Наполеоном у Гэвина Амброза есть.– Не дождавшись дополнительных вопросов, Ги счел нужным пояснить сам: – Маленький рост. Наполеон был коротышкой, как и эта великая звезда экрана,– он опять рассмеялся, явно довольный собой.

Все остальные промолчали. Колли сухо заметила:

– Рост Наполеона был один метр шестьдесят восемь сантиметров, это совсем не мало. По тем временам нормальный мужской рост. Великаны у нас появились только в XX веке.

– А рост Гэвина, между прочим, метр семьдесят пять,– не смогла удержаться от замечания Рози.

– Ну, тебе, конечно, это лучше знать,– съязвил Ги, потом резким движением поднес ко рту бокал и сделал большой глоток.

Успокоившийся к этому времени Анри вернулся к камину. Как бы не замечая сына, он сел на диван рядом с Рози.

– Приятно слышать, что в будущем году тебе не придется так много бывать в разъездах, моя дорогая. Когда начинаются съемки?

– Не раньше чем через полгода. Надо сначала закончить предсъемочный этап, все спланировать. Но я начну подготовительную работу над костюмами сразу после Нового года. Практически я ее уже начала.

– Где будут проходить съемки? – спросила Колли, радуясь, как и Рози, что им удалось увести Ги от темы исчезновения рода де Монфлери.

Последнее время эта проблема часто его занимала. Она стала если не навязчивой идеей, то во всяком случае предметом его постоянного беспокойства.

– Мы начнем съемки в Париже,– ответила Рози,– в студии и, на что я надеюсь, в Мальмезоне. Разумеется, если будет разрешение властей. И кроме того, будем снимать и в других местах Франций. У меня пока еще нет сценария. Когда прочитаю, смогу рассказать подробнее.

– Слишком серьезное предприятие, даже для великого Гэвина Амброза, не так ли?– спросил Ги своим обычным саркастическим тоном.

– Я так не считаю.– В голосе Рози прозвучала твердая уверенность.– Гэвин – блестящий режиссер, не говоря уже о том, что он один из немногих величайших актеров современности. Он может взяться за любую тему и добиться успеха, я в этом убеждена. Но, если уж на то пошло, Гэвин не собирается снимать фильм о всей жизни Наполеона, а только об отдельных ее эпизодах.

– Да, в самом деле? И о каких же эпизодах? – спросил Ги с искренним интересом.

– Время непосредственно перед провозглашением его императором и сразу после этого.

– Ты хочешь сказать, Рози, перед тем как он провозгласил себя императором?

– Такова была воля французского народа,– заявила Колли, бросив на Ги уничтожающий взгляд. Ей начинало казаться, что брат сегодня непременно хочет вывести из себя отца, но она не могла понять почему. В конечном счете, умышленно или нет, ему удалось расстроить их всех.

– Не говори глупости, Колли,– бросил в ответ Ги. Он прошел по комнате и, наполнив очередной стакан, сказал: – Наполеон был тираном. Он ничуть не лучше Сталина или Гитлера.

Повернувшись к Рози, Анри начал объяснять ей задумчивым и немного назидательным тоном:

– Относительно личности Наполеона Бонапарта существуют две теории, Рози. Одни из нас любят, уважают его, восхищаются им и его деяниями, считая его великим спасителем Франции, избавившим ее от падения. Другие ненавидят его, на мой взгляд, не имея на то оснований, считают, что он был деспотом и разжигателем войн. Но, если внимательно изучить историю того времени, приходишь к выводу, что большей частью деятельность Наполеона была на благо Франции и французов.

– Все эти войны ты называешь благом?! – прервал его Ги с прежней запальчивостью в голосе.

– В основном это были оборонительные войны,– ровным тоном возразил ему Анри, стараясь не поддаваться нараставшему в нем раздражению против сына.– Войны, которые Наполеону приходилось вести ради спасения Франции.

– Это не так,– начал было Ги.– Наполеон...

– Нет, это именно так,– спокойно прервал его Анри, отметая в сторону возможные аргументы.– И, если ты мне не веришь, пойди в библиотеку и покопайся хотя бы в одной из многочисленных книг по истории. Видимо, школьные уроки ты уже забыл.

Переведя взгляд вновь на Рози, граф продолжил свои разъяснения:

– В этот исторический период Англия почти хватала Францию за горло, к тому же стремились и другие европейские страны на континенте. Наполеону не оставалось ничего другого, как начать войну, чтобы защитить Францию от вторжения. А, может быть, и от разгрома.

– В том, что касается Наполеона, папа настоящий знаток,– поспешно вклинилась в разговор Колли, прежде чем Ги успел произнести хоть слово.– Один из наших великих предков, Жан Мануэль де Монфлери участвовал вместе с Наполеоном в его египетской кампании. За проявленную отвагу Наполеон произвел его в бригадные генералы. Позднее Жан Мануэль, один из младших сыновей в семье, был удостоен императором звания полного генерала. Это произошло после Аустерлицкого сражения.

– Как интересно, – сказала Рози.– Я этого не знала.

– Откуда тебе было знать, дорогая? – улыбнулся граф.– Мы ведь не кричим повсюду о наших предках. Да и уроков по семейной истории мы тебе не давали.– Анри рассмеялся, к нему присоединилась Рози, и напряжение в комнате несколько спало.

Продолжая беседовать с Рози, граф заметил:

– Где-то в нашей необъятной библиотеке должна быть целая серия книг о Наполеоне и о периоде Империи в истории Франции. Завтра я попрошу Марселя принести из сарая стремянку и спустить тебе вниз нужные книги. Я уверен, они тебя заинтересуют. А может быть, и окажутся полезными для твоих костюмов.

– Спасибо, Анри. Это очень любезно с вашей стороны. Эти книги, конечно, мне очень помогут.

– Отец,– сказал Ги,– я хочу задать тебе один вопрос.

– Да? – Анри искоса взглянул на сына, сидевшего в кресле у огня.

– Кирин ребенок от тебя? Александр Арно в самом деле твой сын?

Рози окаменела. Она почувствовала, как напрягся рядом с ней граф. Затаив дыхание, она сидела, не отваживаясь даже поднять на него глаза.

Колли тоже была в полной растерянности. Она сидела тихо, чуть дыша, пристально глядя на огонь в камине. От напряженного ожидания и самых ужасных предчувствий у нее пересохло в горле. Сегодня брат зашел слишком далеко.

Как бы желая что-то сказать, Анри приоткрыл рот, но тут же закрыл его, в полной тишине напряженно глядя на Ги. Обескураженное лицо графа говорило само за себя. Он с тревогой оглядел комнату, убедился, что Лизетт и Ивонн всецело поглощены телевизионным шоу, и впервые испытал радость от их увлечения телевизором. Поставив на стол стакан, Анри де Монфлери резко поднялся с дивана и подошел к Ги, который, казалось, вдавился в кресло при виде приближающегося отца.

На мертвенно-бледном лице Анри гневом сверкали темные глаза.

– Встань! – приказал он, остановившись перед креслом Ги.

Ги нервно повиновался.

Анри сделал шаг вперед и пристально посмотрел в лицо сына. Взгляд его выражал непреклонность, а голос звучал твердо и очень тихо:

– Слушай меня, слушай очень внимательно. Никогда больше ты не посмеешь задевать честь и репутацию женщины в стенах этого дома, будь то Кира Арно, о которой ты говорил, или любая другая женщина. Никогда больше ты не будешь обсуждать проблемы взрослых в присутствии детей. И никогда больше ты не будешь пытаться нарушить мир этой семьи. Если ты не можешь подчиняться этим правилам, которые являются нечем иным, как общепринятыми правилами вежливости и хорошего тона, тебе придется покинуть этот дом раз и навсегда. И немедленно. Я больше не намерен терпеть такое твое поведение. Ты был рожден аристократом, джентльменом. Будь любезен и вести себя соответствующим образом. Или уходи.

– Но, отец, пожалуйста... Я не хотел огорчить тебя или кого бы то ни было, я не стараюсь разрушить мир в семье. Я просто обсуждаю с тобой некоторые вопросы. Пойми, мне просто хочется быть уверенным в будущем рода де Монфлери, если со мной что-нибудь случится. Что не исключено, принимая во внимание мои многочисленные дальние поездки. Я просто пытался тебе помочь...

Ги остановился, прерванный резким стуком в дверь. Все взгляды устремились на нее. Дверь медленно отворилась, и в гостиную вошел Гастон. Чуть наклонив голову он произнес:

– Monsieur le Comte... l'diner est servi.[18]

– Merci, Гастон,– ответил Анри,– мы уже идем.

21

Кира Арно вернулась в долину Луары неделю назад.

Обнаружила ее присутствие Рози, причем совершенно случайно. Рано утром в пятницу она поехала в деревню, чтобы выполнить кое-какие поручения Колли, и, возвращаясь обратно в Монфлери, неожиданно заметила Киру на террасе ее дома.

Этот небольшой особняк из серого камня стоял в стороне от дороги. Однако, располагаясь на некотором возвышении, он был хорошо виден даже сквозь густые кроны растущих вокруг деревьев. На террасе дома виднелась молодая женщина с великолепными рыжими волосами. Кому еще, кроме Киры, мог принадлежать этот блестящий золотисто-медный каскад! Сомнений не оставалось: это была Кира, волосы невольно выдали ее.

Рози проехала мимо, не останавливаясь, не желая смущать Киру неожиданным посещением, а когда несколькими минутами позже она вернулась в замок, тонемедленно помчалась наверх искать Колли.

Тепло одетая в черный свитер, серые брюки и черный жакет, та сидела за письменным столом у камина, готовя карточки для рождественских подарков. Когда дверь открылась, Колли подняла от работы глаза, и лицо ее при виде Рози просветлело.

– Как ты быстро! Удалось найти клей и ленты? – спросила она.

Рози кивнула.

– Я нашла и еще кое-что, точнее, кое-кого.

– Кого? – озадаченно спросила Колли.

– Киру Арно! Она вернулась. – Ты встретила ее в деревне?

– Нет, проезжая мимо, я увидела ее, она стояла на террасе своего дома.

– А ты не ошибаешься? Ты уверена, что это была она? У нее ведь есть новая экономка, которая вместе со своей дочерью живет в доме.

– Нет, нет, совершенно точно, это была Кира,– поспешно проговорила Рози, снимая шерстяную накидку и поворачиваясь спиной к камину.– Ошибиться невозможно – эти пламенеющие волосы.– Рози бросила на Колли быстрый взгляд и усмехнулась.– Если только, конечно, у экономки или ее дочки нет таких же рыжих шевелюр.

– Насколько мне известно, нет,– ответила Колли.– Значит, это была Кира. Интересно, отцу известно, что она вернулась?

Рози пожала плечами и с сомнением покачала головой.

– Не думаю. Если они были в размолвке, когда она уезжала, почему бы им вдруг помириться сейчас?

– Они могли все уладить по телефону,– заметила Колли.—Откуда нам знать! Ведь он не станет обсуждать это с нами. А сама я с прошлой пятницы просто не отваживаюсь упоминать ее имя.

– Я тоже, это было бы все равно, что махать красной тряпкой перед быком. Неудивительно, что Ги улизнул на следующий же день. На этот раз он на самом деле основательно влип.

– Причем обеими ногами,– тяжело вздохнула Колли.– Я все еще никак не могу прийти в себя и, по-моему, ты тоже. Остается только удивляться самообладанию отца...– Взглянув на Рози и неожиданно улыбнувшись, она добавила: – С другой стороны, когда ты здесь, у него всегда хорошее настроение. А что касается моего брата, то более идиотского существа не найдешь во всем мире. У меня до сих пор дрожь по спине от его слов.

– Понимаю. Послушай, Колли, а что если мы с тобой поедем проведать Киру, поговорим с ней? Может быть, нам удастся как-то помирить ее с твоим отцом. Попробуем, так сказать, провести переговоры о примирении.

– Не знаю, я что-то сомневаюсь,– колебалась Колли.– Наше вмешательство может задеть ее. Ты знаешь, она иногда бывает очень обидчива и вспыльчива. К тому же и отцу может не понравиться, что мы вмешиваемся в его личные дела.

– В прошлый мой приезд, в августе, ты сказала мне, что не можешь избавиться от мысли о том, насколько маленький Александр напоминает Лизетт,– заметила Рози.– Я и сама обратила на это внимание. И, знаешь, я почти уверена, что он Монфлери.

– Нужно быть слепым, чтобы этого не заметить! И к чему ты клонишь?

– Очевидно, что твой отец искренне любит Киру. Мы обе считаем, что Александр его сын. И сейчас, когда Жак Арно дал Кире официальный развод, скажи мне, что в мире может помешать их браку? Я права?

– Да, и я сама всегда была за этот брак, я тебе говорила.

– Прекрасно, тогда в чем же дело? Что препятствует ему?

– Понятия не имею,– покачала головой Колли.

– Может ли быть такое, что твой отец сам не хочет на ней жениться?

– Не убеждена. В самом деле, Рози, не знаю.

– Очень странно. А может быть, дело в самой Кире, как ты думаешь? Возможно, это она не хочет выходить замуж за Анри?

Какое-то время Колли молчала, думала, поджав губы и глядя в пространство.

– Я просто не знаю,– наконец сказала она со вздохом.– Отец, конечно, намного старше ее.

– Не так уж намного. Ему шестьдесят три, а ей тридцать пять – ничего страшного. Анри молодо выглядит и ощущает себя молодым, он здоров и полон энергии.

– Все правильно, Рози. И тем не менее я не могу понять, куда ты клонишь.

– Послушай, Колли. Ты и я, мы должны попытаться выяснить, что мешает их женитьбе. Мы вот уже несколько дней ломаем голову над причиной их размолвки, но так и не можем найти ответа. И это естественно. Мы же не участвовали в их разговорах и не имеем отношения к их роману.

– Разумеется. Мы же не мухи на стене их спальни.

– Вот именно. И, значит, единственный возможный для нас способ разобраться в этой истории – попытаться поговорить с одним из участников.

Колли тяжело вздохнула. Рози продолжила:

– Мы не можем поговорить с твоим отцом. По крайней мере я не осмелюсь. А ты?

– О нет, только не я! Ни за что в жизни!

– Я так и думала. Таким образом, остается только одно – поговорить со вторым участником этого дела, то есть с Кирой.– Рози немного помолчала, потом, поймав на себе взгляд Колли, спросила: – Почему ты на меня так странно смотришь? Я всегда считала, что с Кирой легко иметь дело, она такая открытая, дружелюбная. И к тому же вы с ней давние подруги, не так ли?

– Да.

– Тогда почему ты так странно смотришь?

– Я думаю, мне не совсем удобно говорить с ней об отце. Я просто стесняюсь касаться их взаимоотношений. Избави Бог!

– Я тебя понимаю. Но ведь Кира единственный человек, который может нам все объяснить, за исключением Анри, конечно, но этот вариант мы уже отвергли.

Колли молча кивнула.

Рози остановилась у окна и несколько мгновений задумчиво смотрела на реку Шер. Потом быстро вернулась к камину. Опираясь на старинный письменный стол, за которым сидела Колли, решительно сказала:

– Я поговорю с ней. А ты просто поедешь со мной, за компанию, хорошо?

– Конечно! – воскликнула Колли.– Но сначала нужно позвонить ей, договориться о встрече.

– Разумеется. Я и не собиралась свалиться ей на голову без предупреждения,– ответила Рози с легкой улыбкой.– Ты можешь сначала позвонить ей, а потом мы поедем. Я думаю, чем скорее, тем лучше. Может быть, сегодня же после обеда?

– Почему бы и нет, в самом деле! – Не теряя времени, Колли сняла трубку телефона и набрала номер.

22

Рози подумала, что в Кире Арно есть что-то величественное. Да, именно это слова, по ее мнению, наиболее точно отражало внешность и манеру держаться этой русской женщины.

Гордый наклон головы, прямая осанка, каждое движение были исполнены царственного спокойствия. Кира была довольно высокой – около метра семидесяти пяти – и обладала стройной фигурой. И хотя лицо ее не отличалось классической правильностью черт, взглянув на него, люди не могли отвести глаз, пораженные необычайной элегантностью и красотой.

Лицо ее было узким, с высокими, чуть скошенными скулами и гладким широким лбом. Тонко очерченные брови выгибались над большими, лучистыми, широко поставленными глазами.

Самым удивительным в ее внешности были, конечно, волосы – вьющиеся от природы, густые, блестящие, естественного темно-рыжего цвета. Сейчас они были распущены и пылающим ореолом обрамляли ее лицо. Одетая в просторный свитер-тунику из разноцветной шерсти осенних тонов, коричневые лосины и того же цвета короткие замшевые ботинки, она грациозно передвигалась по своей гостиной, являя собой воплощение изящной, утонченной и уверенной в себе женщины.

Была суббота, вторая половина для, и Кира угощала только что приехавших к ней Рози и Колли горячим чаем с лимоном. Наливая чай в высокие стаканы в серебряных филигранных подстаканниках, она рассказывала гостям о своей сестре Анастасии и о ее болезни.

– У нее был аппендицит,– объяснила Кира,– но, слава богу, сейчас уже все хорошо. Первое время после того как она выписалась из госпиталя, она еще неважно себя чувствовала, поэтому мне и пришлось съездить навестить ее.

– Да, отец говорил,– тихо произнесла Колли, сочувственно глядя на подругу.– Я так рада, что ей уже лучше.

– Я тоже,– сказала Кира.

В течение еще нескольких минут Кира и Колли продолжали оживленно беседовать об Анастасии и ее семье, а также об Ольге, третьей сестре, переехавшей недавно в Нью-Йорк.

Рози сидела, откинувшись на спинку стула. Одним ухом прислушиваясь к разговору, она ломала голову над тем, как бы перейти к теме Анри, ради чего они, собственно, и приехали. Вчера, договорившись с Кирой о встрече, Колли, конечно, не объяснила, почему они хотели бы ее видеть, а Кира не спрашивала.

Вчера вечером в разговоре с Колли Рози подчеркнула, что даже если они попытаются спросить Киру о причинах ее размолвки с Анри, она может и не сказать им всей правды. Колли с этим не согласилась, уверяя, что Кира всегда скрупулезно честна – иногда ее прямота доходит до резкости – и, конечно, она скажет им правду.

Звучала негромкая музыка. Это был один из редко исполняемых концертов Рахманинова, который, однако, был знаком Рози. Его звуки действовали успокаивающе. Наполненная солнцем гостиная была не слишком большой комнатой с высокими французскими окнами и выходящей в сад террасой. Беспорядочно украшенная французским и английским антиквариатом, находками с «блошиного рынка» и подобранными где-то Кирой непонятными обрывками и осколками, комната имела своеобразный богемный шарм и была весьма удобна несмотря на свой необычный вид.

Рози всегда нравилась Кира Арно. Сейчас, слушая, с какой любовью эта женщина рассказывает о своих сестрах, Рози прониклась к ней еще большей симпатией. Все три сестры были дочерьми русского дипломата, решившего остаться на Западе в 1971 году, когда Кире было пятнадцать лет. Ее отец тогда занимал пост атташе в советском посольстве в Вашингтоне. Он попросил политического убежища для себя, жены и трех дочерей, которое власти Соединенных Штатов ему незамедлительно предоставили. Затем под вымышленным именем он со своей семьей переехал жить на Средний Запад.

Когда в 1976 году отец умер, Кира с матерью и двумя сестрами перебрались жить во Францию, где у них были родственники по материнской линии. В двадцать семь лет Кира вышла замуж за Жака Арно, известного художника-импрессиониста. Но через два года их брак расстроился, и вскоре после этого, в 1980 году, Кира переехала из Парижа в долину Луары, где и поселилась в купленном ею старом особняке.

Кое-что из кириной истории Рози узнала от Колли, остальное рассказала сама Кира. И хотя Рози не очень часто общалась с этой русской, она всегда испытывала к ней теплое чувство.

– В общем я вернулась сюда в четверг днем,– говорила Кира в тот момент, когда Рози, оторвавшись от своих мыслей, выпрямилась на стуле и внимательно прислушалась.

– Не знаю, сколько я здесь еще пробуду. Но скорее всего, что недолго,– с сомнением в голосе сказала Кира.

– Но почему? – воскликнула Колли, вопросительно глядя на Киру.

Та промолчала. Рози спросила:

– Ты хочешь сказать, что не будешь здесь на Рождество?

– По-видимому, нет. Мне здесь, пожалуй, нечего делать. Да и Александру тоже. Лучше уж поехать обратно в Страсбург и провести праздники в семье сестры. Мама тоже будет там. И Ольга обещала прилететь из Нью-Йорка.

– Ты говоришь, что тебе здесь нечего делать на Рождество, но это неправда,– сказала Колли, нежно сжимая Кирину руку.– Ты можешь прийти к нам, как приходила все последние годы.

– Нет, я так не считаю,– покачала головой Кира. На секунду разговор прервался.

– Возникли какие-то проблемы, Кира? Я имею в виду, между тобой и Анри? – решила спросить напрямик Рози.

Опять возникла неловкая пауза.

– Именно поэтому ты хочешь вернуться в Страсбург? – настаивала Рози.

– Примерно так,– наконец согласилась Кира, слабо улыбаясь.

– Можем ли мы как-то помочь это уладить? – снова спросила Рози.

Кира отрицательно покачала головой. Тогда Колли сказала:

– Мы ведь из-за этого приехали сюда. Рози и я, мы подумали, что у тебя с отцом что-то не так, и решили стать, так сказать, посредниками ООН для улаживания конфликта. Мы хотим, чтобы между тобой и отцом наступил мир. Мы обе чувствуем, что между вами какой-то разлад. Но вы же так глубоко любите друг друга.

– Да, это так. И все же я не думаю, что здесь можно что-то исправить.

– Почему? – Рози впилась в нее глазами.– Когда ты кого-то любишь, а он любит тебя, всегда есть возможность помириться.

– Рози права,– поддержала подругу Колли.– Отец очень привязан к тебе, он любит тебя, Кира, я это знаю. Я даже думала, что мне удалось убедить его сделать тебе предложение. Теперь я вижу, что ошиблась, и все мои усилия пропали напрасно.

– Не совсем,– тихо сказала Кира с выражением чистосердечной прямоты на лице.– Твой отец, он... В некотором роде он сделал мне предложение...

Колли изумленно взглянула на Киру.

– Что это значит? Объясни как следует.

– Он сказал, что, по его мнению, мы должны подумать о том, чтобы узаконить наши отношения. Но он при этом не становился передо мной на одно колено и не делал предложения в классическом стиле. Он также не употреблял и самого слова «женитьба».

– Но ты же поняла, что он имеет в виду, правда? – тихо проговорила Колли.

– Конечно. Я не собираюсь утомлять вас подробностями, но в общем, не услышав от меня немедленного восторженного «да», он начал отступать. Бормотал что-то о своем преклонном возрасте, о том, что разница в двадцать восемь лет – это слишком много, и что было большой глупостью с его стороны надеяться, что я захочу связать свою жизнь со стариком. Он выбежал из комнаты, все еще бормоча про себя, что он старый дурак.

– Тебе нужно было догнать его, Кира,– мягко упрекнула ее Рози.– Сказать ему, что ты согласна выйти за нею замуж, что возраст не имеет значения. Разве не это ему хотелось услышать?

– Думаю, что да. Но я начала это понимать только сейчас.– Лицо Киры вдруг помрачнело; она сидела, закусив губу.

– Когда это произошло? – спросила Колли.

– Незадолго до того, как я поехала в Страсбург.

– Поэтому ты и поехала, да? – предположила Рози.

– Отчасти. Анастасия, конечно, в самом деле хотела, чтобы я была возле нее, но с ней была мама. Это стало просто хорошим оправданием для моей поездки. Я чувствовала, что мне нужно побыть одной, собраться с мыслями. И я решила, что расстояние поможет мне в этом.

– Но почему ты не позвонила отцу из Страсбурга, почему не сказала, что согласна выйти за него замуж?

Кира взглянула на Колли и покачала головой. Лицо ее стало замкнутым, лишенным эмоций. Глубоко вздохнув, она откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Потом встала и подошла к окну. Какое-то время она стояла, глядя в сад затуманившимися от слез глазами. Сквозь слезы она различала неясные очертания деревьев. Они стояли голые и окоченевшие, трава пожухла, а бордюрные цветы по краям клумб засохли. Ее сад всегда зимой выглядел сиротливым, так ей казалось. Сиротливым, грустным и покинутым. Она подумала об Анри де Монфлери и почувствовала, что к горлу подступил комок. Последнее время ей все труднее управлять своими эмоциями. Кира знала, что Анри сейчас страдает так же, как и она сама, потому что они действительно любили друг друга. Но что оставалось делать? Она ничем не могла помочь ему. Как не могла помочь и себе.

Прерывисто и глубоко вздохнув, она кончиками пальцев смахнула слезы и вернулась к камину, возле которого сидели Колли и Рози.

– Я не позвонила Анри, потому что не хочу выходить за него замуж,– солгала она.

От растерянности Колли на какое-то время лишилась дара речи. Потом, обретя его вновь, она воскликнула:

– Но я не могу в это поверить, Кира! Это невозможно! Ты любишь отца, ты сама в этом призналась!

– Да,– сказала Кира,– я люблю его. Но иногда одной любви мало, чтобы преодолеть серьезные преграды.

– Ты имеешь в виду разницу в возрасте?

– Нет.

– Ну хорошо. Может быть, есть какое-то «обстоятельство, препятствующее браку»? Та причина, по которой ты не можешь выйти замуж за Анри де Монфлери? – спросила Рози, пристально глядя на Киру.

– Если ты говоришь об официальных препятствиях – их нет. Я разведена с Жаком.

– Но какое-то препятствие все-таки есть,– воскликнула Рози, глядя Кире в глаза.– Во всяком случае такой вывод напрашивается.

Кира покачала головой, как бы в ответ своим мыслям, потом резко встала и снова отошла к окну. Но там она не остановилась, чтобы, как раньше, посмотреть на сад, а, повернувшись, опять приблизилась к камину, потом снова вернулась к окну. Так она мерила шагами комнату – к окну и обратно – довольно долго. При этом лицо ее оставалось совершенно спокойным, почти неподвижным, но ее серые глаза выдавали огромное душевное волнение.

Наконец она остановилась и посмотрела на Колли и Рози. Потом сделала глубокий вдох и быстро, отрывисто заговорила:

– Хорошо, я скажу вам правду. Да, я хотела бы выйти замуж за Анри. Но не могу. Я боюсь Ги. Он знает обо мне одну... тайну. Если я выйду замуж за Анри, Ги ему все расскажет. Чтобы ранить его. Я этого не вынесу. Поэтому я должна уехать.

Колли и Рози не сводили с нее глаз. Они даже привстали со своих мест, слушая Киру.

– Какая тайна, Кира? – поспешно проговорила Колли.– Что может знать о тебе Ги?

Кире хотелось полностью довериться им, но она не могла этого сделать. Нервы ее уже не выдерживали.

23

Внимательно следящие за ней две пары глаз, голубые и зеленые, еще более усиливали ее растерянность и замешательство, заставляя съеживаться под их испытующими взглядами. Какое-то время Кира тоже молча смотрела на Колли и Рози, потом подошла к огню и встала, опираясь о каминную доску, глядя на яркие языки пламени.

Мысли ее путались. Сейчас она сама не могла понять, почему совершила такую глупость – упомянула о своей тайне. Лучше бы она вообще не говорила им ни слова или напридумывала гору лжи. В любом случае это было бы менее ужасно, чем согласиться, что «обстоятельство, препятствующее браку», как называет это Рози, действительно существовало.

– Твоя тайна не может быть настолько ужасной,– сказала Рози.

От растерянности Кира не могла сразу подобрать нужных слов, затем попыталась собраться и взять себя в руки. Через секунду она медленно, очень медленно повернулась и прямо взглянула в лицо сидевшей на диване Рози.

Женщины обменялись долгими проницательными взглядами, и Кира тихо произнесла:

– Она ужасна.

– Кира, пожалуйста, скажи нам, что такое знает про тебя Ги,– умоляла ее Колли.– Что бы ты ни сказала, это не изменит нашего к тебе отношения. Рози и я, мы так любим тебя. И отец, я знаю, тебя любит.

Кира молчала, лихорадочно соображая, что же делать, что им ответить. Лгать – это единственный выход. Она должна солгать, потому что не может сказать им правду.

Рози подалась вперед, опираясь локтями на колени.

– Вся семья знает, что Ги – любитель устраивать скандалы, никто не обращает внимания на его слова, ты же понимаешь.

– Я думаю, что на эти слова Анри обратит внимание,– быстро сказала Кира.

– Ну ладно, а почему Ги стала известна твоя тайна? – продолжала расспрашивать ее Колли.– Другими словами, как он сумел докопаться до нее?

– Он имел к ней непосредственное отношение,– ответила Кира и тут же упрекнула себя за это, с ужасом понимая, что сказала уже слишком много. Она снова повернулась лицом к камину и стояла так, опершись на каминную доску, стараясь унять появившуюся в ногах дрожь.

Полностью сознавая, насколько подавлена и удручена Кира, Рози сказала самым мягким тоном, на какой только была способна:

– Знаешь, я бы на твоем месте постаралась опередить Ги и первой рассказала обо всем Анри. Почему бы тебе так не сделать?

– Нет, это невозможно! – почти выкрикнула Кира, сверкая серыми глазами.

– Ну тогда почему бы тебе не прибегнуть к нашей помощи? Колли и я приехали к тебе не для того, чтобы судить, но выслушать и помочь, если это в наших силах. Ты можешь полностью доверять нам. Открой нам свою тайну, Кира, испытай ее на нас. А потом мы все вместе решим, как тебе лучше поступить. Три головы лучше одной.

– Правильно, это отличная мысль,– согласилась Колли, добавив: – Ги не в ладах с отцом, и уже давно, вы, конечно, сами это хорошо знаете. Отец уже много лет назад потерял к нему всякое уважение, и мнение Ги для него ничего не значит.

Кира стояла у камина, молча взвешивая их слова.

– Послушай, мы знаем, что ты никого не убивала. Ну что еще такое ужасное могло произойти? – воскликнула Рози.– Ну давай же, Кира, доверься нам. И, возможно, мы сумеем тебе помочь.

Кира перевела взгляд с Рози на Колли, потом опять взглянула на Рози и неожиданно для самой себя проговорила:

– Должно быть, тебе, Рози, будет неприятно это узнать. Дело в том, что...– Тут она внезапно остановилась.

Рози в упор взглянула на Киру.

– Что ты имеешь в виду?

«Я пропала,– подумала Кира.– Мне вообще не нужно было начинать этот разговор. А теперь придется продолжать, отступление невозможно. Но, может это и к лучшему – вот так сказать все открыто».

Кира заговорила медленно, тщательно подбирая слова:

– Когда в 1986 году я переехала жить сюда, на Луару, одной из моих первых знакомых, Колли, стала твоя тетя Софи Ролан. Она как бы взяла меня под свое крыло. В сентябре того же года, то есть после четырех месяцев нашего знакомства, она представила меня Ги. Мы тогда вместе были на обеде в Монте-Карло.

Чувствуя, что у нее пересохло в горле от смущения и страха, она с трудом глотнула и, прокашлявшись, взглянула Рози в глаза.

– В тот вечер он сказал мне, что вы с ним не живете. Точнее, что вы разведены, что ты оставила его и вернулась в Штаты.

– Я тогда работала над фильмом в Канаде,– прервала ее Рози.

– Только позднее я узнала об этом.– Испытывая крайнюю неловкость, Кира быстро проговорила: – Честное слово, Рози, это именно так... И я надеюсь, то, что я сейчас расскажу, не расстроит тебя.

– Нет, Кира, не волнуйся. В самом деле нет. А в сентябре 1986 года Ги и я действительно не были вместе. Так что отчасти он был прав.

Кира кивнула.

– Дальше Ги попросил у меня номер моего телефона на Луаре, и я дала его. Неделю спустя, когда мы оба вернулись с юга Франции, он позвонил мне. Мы стали встречаться. Начало было довольно безобидным, по крайней мере с моей стороны. Я жила одна, готовилась к разводу с Жаком и мне было одиноко. Я радовалась новым друзьям, таким, как Ги и Софи. В свою очередь Ги дал мне понять, что живет, как он выразился, «сам по себе». Разумеется, я ему верила. У меня не было причин сомневаться в его словах. А потом неизбежно начались отношения другого рода.

– Он никогда не приглашал тебя в Монфлери,– заметила Колли.– Ну, конечно, он просто не осмеливался.

Кира кивнула.

– Теперь, когда я увидела, как вы все любите Рози, мне стало это понятно. А в то время я считала это странным, тем более что он назвал себя одиноким, покинутым женой человеком. В ответ на мой вопрос он объяснил, что его отец довольно старомоден в своих взглядах и не согласится принять меня в замке, прежде чем не будет улажено дело с разводом.

Рози и Колли обменялись понимающими взглядами, но от комментариев воздержались.

Кира посмотрела на них, потом отвела глаза и, глядя куда-то в глубину комнаты, сказала:

– Мы начали встречаться, и это вызвало некоторые осложнения...

– Ты спала с ним,– сказала Рози абсолютно ровным голосом.– Об этом ты с таким трудом пытаешься нам рассказать, да, Кира? У тебя была с ним связь.

– Да,– сказала Кира, кусая губы.– Но это были очень недолгие отношения. Я спала с ним всего несколько раз.

Рози в легком недоумении подняла брови.

– Это и есть та страшная тайна?

– Да.

– Я не думаю, что это такое ужасное преступление,– улыбаясь, сказала Колли.– Я уверена, отца это нисколько не смутит.

– Смутит,– настаивала Кира.

– Меня, например, это вовсе не взволновало, а я ведь была женой Ги. Формально я и сейчас его жена,– заметила Рози, стараясь ободрить Киру.– И как долго это продолжалось? – спросила она, не будучи очень заинтересованной в ответе.

– Недолго, всего около трех месяцев. Ги потерял ко мне интерес, после того как... мы стали близки. Вскоре, как вы знаете, он уехал в Индию.

– И за все два года приезжал только один раз, на неделю,– уточнила Колли.– А в это время ты встретила моего отца.

– Да. Если помнишь, Колли, сначала это были просто дружеские отношения. Нас связывало много общих интересов, нам было хорошо вместе. Эта дружба росла, становясь все более важной для нас, и внезапно мы осознали, что любим друг друга. Я понимала и тогда, что мне следовало сказать ему о Ги с самого начала, но я этого не сделала. Если честно, мне просто не хватило смелости, после того, как наши отношения зашли так далеко. Наверное, я боялась потерять его.

– Ты можешь сказать ему об этом сейчас. Сегодня же. И я абсолютно уверена, что ты не потеряешь его, Кира,– уверяла ее Колли.– Я знаю отца. Он умный, тонкий человек, умеющий понимать и сочувствовать. Он многое видел в своей жизни и много сделал, он мудрый и человечный. Я не сомневаюсь, он поймет тебя. В конце концов ты не была еще знакома с отцом, когда встретила Ги.

– Не знаю, что мне делать... Я боюсь...– Кира взглянула на Колли и беспомощно покачала головой.

Рози задумчиво проговорила:

– Ты полагаешь, что как только ты выйдешь замуж за Анри, Ги ему скажет о ваших прошлых отношениях? Но может ведь и не сказать.

– Ах, оставь, пожалуйста, Рози! Я ручаюсь, что скажет! – горячо возразила Колли.– Уж я-то знаю своего брата. Он любит устраивать скандалы. Так что не допускай, чтобы он первым оговорил тебя. Пожалуйста.

– Колли права,– сказала Кира.– Понимаешь, Рози, хотя Ги оставил меня, но, вернувшись из Индии и узнав о наших отношениях с Анри, он снова начал преследовать меня. Такой уж он человек, ты знаешь это не хуже меня. Ему всегда нужно то, чего он не может получить, для него соседские яблоки всегда слаще. Возможно, поэтому он так часто меняет женщин: они ему быстро надоедают, хочется постоянных перемен.

Рози кивнула в знак согласия.

– Да, я это теперь понимаю. Думаю, именно так все и произошло. Уже через год я ему надоела, и он стал искать других женщин. Я не хотела бросать работу, во-первых, потому что люблю ее, а, во-вторых, нам нужны были деньги. Во всяком случае, мое частое отсутствие в доме обеспечило ему прекрасные возможности для своих похождений.

– Боюсь, что так.– Кира покачала головой.– Ги очень странный, иногда просто непостижимый. Но я знаю одно: он любит погоню больше, чем добычу, и поэтому он никогда не будет счастлив с одной женщиной.

– Хорошо,– твердо сказала Колли.– Пойдем дальше. Мы все согласны с предположением, что Ги скажет отцу просто чтобы позлорадствовать – такова уж его натура. В таком случае, Кира, ты должна опередить его.

– То есть как это?

– Тебе нужно поехать к отцу и самой все ему рассказать. Что ты теряешь? Вы и так уже расстались с отцом из-за твоей тайны.

– Да, ты права.

– Тогда поехали! – поднялась на ноги Колли.– Ну-ка давай, Кира, собирайся. Где твое пальто?

– Как, сейчас? Ты хочешь, чтобы я сказала ему прямо сейчас?

– Ну конечно, давай покончим с этим. Рози и я будем с тобой для моральной поддержки,– сказала Колли.

– Мне бы не хотелось встречаться с Ги.

– Его нет в Монфлери. На прошлой неделе у нас произошла небольшая семейная ссора, и он уехал в Париж,– объяснила Колли.

Рози тоже встала.

– Сейчас ты поедешь в Монфлери вместе с нами, а потом мы отвезем тебя обратно. Давай сделаем это, пока ты не передумала и не испугалась.

Не обращая внимания на ее слабые протесты, они заторопили ее к выходу.

Все три женщины столкнулись лицом к лицу с Анри в холле парадного входа в замок. Увидев Киру, он остолбенел, так как полагал, что она в Страсбурге. Но выражение изумления в его глазах мгновенно сменилось радостным восторгом.

– Кира, дорогая! – выдохнул он и, поспешно приблизившись к ней, взял ее за руки и расцеловал в обе щеки.

– Здравствуй, Анри,– сказала она.

– Отец, Кира хочет тебе что-то сказать,– объявила Колли, беря инициативу в свои руки, полная решимости довести дело до конца.– Она хочет объяснить тебе действительную причину своего отъезда в Страсбург. Мы оставим вас вдвоем. А потом, может быть, мы все выпьем чего-нибудь легкого.– Она взглянула на Киру.– И, может быть, ты захочешь остаться на ужин, Кира.

Не ожидая ответа Киры, Рози схватила Колли за руку.

– Мне нужно обсудить с тобой праздничное меню. Пойдем.

– Да, конечно,– согласилась Колли, и обе они мгновенно исчезли.

Анри провел Киру через холл в свой кабинет, расположенный в глубине замка. Подведя ее к камину и указывая на кресло, он сказал:

– Садись сюда, пожалуйста. Ты выглядишь так, будто совершенно окоченела от холода и очень устала.

Она благодарно приняла предложение и молча опустилась в кресло. Как он добр, в мире для нее нет человека добрее его. Анри сел в кресло напротив, откинулся на спинку и скрестил ноги. Кира не спускала с него глаз.

– Так что ты мне хотела сказать, дорогая? – осторожно начал Анри.– Колли и Рози выглядели, как пара заговорщиков. И, совершенно очевидно, были взволнованы.

Кира понимала, что для нее в этой ситуации возможно только одно – сказать все сразу, немедленно, избавиться от этого груза, прежде чем сдадут нервы. Так она и поступила, объяснив ему все так же, как Колли и Рози, ничего не утаивая, не опуская деталей, хотя о некоторых вещах ей было трудно заставить себя говорить.

Подойдя к концу рассказа, Кира сделала глубокий вдох и заключила:

– Итак, я сбежала в Страсбург, воспользовавшись болезнью Анастасии. Потому что я знала, что, если мы поженимся, Ги расскажет тебе о нашей связи, просто чтобы причинить тебе боль. И я бы этого не вынесла, Анри. Также и мысль, что ты можешь обо мне плохо подумать, была для меня непереносимой.

– Но я знал об этом, Кира, дорогая. Мне уже давно что известно,– мягко сказал Анри и улыбнулся.– Ги сказал мне об этом еще четыре года назад, когда он ненадолго приезжал из Индии и узнал о наших отношениях. Перед тем как опять уехать на год, он все мне рассказал, причем очень подробно. Не мог отказать себе и гаком удовольствии.

Кира была ошеломлена.

– Но... но... мне ты ничего не говорил,– запинаясь, произнесла она.

– А зачем? – спросил Анри, беря ее руку в свои.– Он сказал мне, что у тебя с ним был роман. И я обнаружил, что мне это не важно, просто не имеет никакого значения. Для меня важна ты. Мужчина всегда может распознать в женщине искреннюю любовь, и у меня не оставалось ни тени сомнения в том, что ты меня по-настоящему любишь. И больше мне ничего не было нужно.

– Я не могу понять Ги. Это так... так низко,– проговорила Кира, и голос ее дрогнул.

– Он не выносит счастья других,– сказал Анри.– Ему обязательно нужно все испортить. Он стал ревнивым, завистливым, злым, не имея к тому никаких причин. Впрочем, почему я говорю «стал». Он всегда был таким. Эту последнюю неделю я много думал о нем и, оглядываясь назад, пришел к выводу, что он всегда был «паршивой овцой».– Анри вздохнул и грустно покачал головой.– Кроме всего прочего, ему всегда не хватало воли, жизнестойкости. Он вечно завидовал Колли, испытывал ревность ко мне из-за наших отношений с его матерью. Поэтому в нем постоянно жил дух соперничества, то есть он всегда видел соперника во мне... Вот что я хочу сказать.

– Я думаю, ты прав, Анри.– Она помолчала, потом тихо проговорила: – Мне жаль, Анри, что я заставила тебя страдать. Пожалуйста, прости меня.

– Мне не за что тебя прощать, и я никогда не думал о тебе плохо.

Кира посмотрела на Анри долгим взглядом.

– Что бы ты ни говорил, я знаю, что должна была сказать тебе о Ги, когда мы впервые познакомились и стали друзьями. Я поступила неправильно. И поставила тебя в ложное положение. Не сказать тебе о моих отношениях с твоим сыном было... все равно что солгать.

Анри де Монфлери ничего не ответил, он просто сидел, внимательно вглядываясь в лицо Киры. Видя ее полные любви глаза, он вспоминал о тех муках, которые перенес из-за ее ухода, и понимал, что она тоже страдала. Но теперь их мучениям пришел конец. Он любит эту женщину и хочет быть с ней рядом до конца своих дней. С этими мыслями Анри поднялся и подошел к сидящей в кресле Кире.

Склонившись над ней, он поцеловал ее горящее от волнение лицо.

– Кира, ты согласна выйти за меня замуж? Ты станешь моей женой?

– О, да, Анри. Да.

Его лицо озарилось улыбкой, и он поцеловал ее еще раз. Потом, помогая ей подняться, сказал:

– А теперь давай пойдем, поищем этих двух молодых особ – любительниц совать нос в чужие дела – и обрадуем их хорошей новостью.

Рози и Колли находились в маленькой семейной гостиной, когда туда вошли наконец Анри с Кирой. Женщины встретили их взглядами, полными напряженного ожидания. И сразу же по лицам вошедших поняли, что у них все хорошо.

– Все улажено! – воскликнула Рози.– Это просто написано на ваших физиономиях.

– И вы скоро поженитесь! – радостно улыбаясь, добавила Колли.

– Да, слава богу! – сказал Анри, смеясь, наконец освободившись от изматывающего напряжения последних недель.

– Он все знал,– сказала Кира, переводя взгляд с Колли на Рози.– Ги сказал обо всем Анри еще четыре года назад.

Рози и Колли изумленно посмотрели на нее, пораженные услышанным. Наконец Колли сердито проговорила:

– Сколько было напрасных страданий.

– Не надо, дорогая,– начал мягко уговаривать ее Анри.– Не расстраивай себя из-за Ги. Он этого не стоит. Я хочу кое-что сказать тебе и Рози. Маленький Александр – мой сын. Как только мы с Кирой поженимся, я его официально усыновлю, дам ему свое имя. В общем оформлю все как полагается.

Колли подбежала к отцу и крепко обняла его. Анри тоже заключил ее в свои объятия.

– Моя дорогая доченька,– прошептал он, пряча лицо в ее волосы.– Ты всегда заботишься обо мне, о моем счастье.

Колли взглянула на отца и улыбнулась.

– Рози и я знали, что Александр твой сын. Хотя ему еще только два года, он похож на тебя, как две капли воды. Вылитый Монфлери.

24

Непреодолимая усталость внезапно овладела Колли. Почувствовав резкую слабость, она отложила ручку и откинулась на спинку стула в надежде, что силы ее скоро вернутся.

Было утро пятницы, до Рождества оставалось только пять дней, а еще так много нужно было сделать для этого совершенно особого праздника, так много значившего для каждого обитателя Монфлери.

Как обычно, всем руководила Анни. Она всякий раз прогоняла Колли, стремившуюся внести свою лепту. Участие Колли в домашних делах отчасти было вызвано необходимостью: небольшой штат прислуги бывал всегда перегружен, и содержать огромный замок в порядке было нелегко. Но в данный момент у нее не хватало сил спуститься вниз и заняться праздничным украшением комнат. Это с детства было ее любимым занятием, своего рода ритуалом. Сейчас же, несмотря на ее огромное желание, слабеющее тело, к несчастью, отказывалось повиноваться.

Колли знала, что Гастон и его брат Марсель, также работающий в замке, вот уже несколько часов заняты установкой в холле громадной елки. В воскресенье все будут принимать участие в украшении комнат, ставить в вазы букеты из омелы и остролиста, делать композиции из хвойных веточек, чтобы разместить их потом над рамами картин.

С невероятными усилиями Колли поднялась со стула и медленно прошла к дивану перед пылающим камином. Внезапно мучительная боль пронзила ей спину, она со стоном выдохнула и, скрючившись, ухватилась за край дивана. Прислонясь к нему, она ждала, пока боль утихнет. В конце концов, прерывисто дыша, Колли смогла сесть и положить голову на мягкую подушку. Такой боли в спине она еще никогда не испытывала, и это ее испугало.

«Неужели все-таки рак? – промелькнула паническая мысль.– Нет, этого не может быть». В августе доктор в парижской клинике заверил ее, что с болезнью покончено, ее распространение прекращено и устранены малейшие ее следы. Пройдя курс лечения по поводу рака матки, она почувствовала себя намного лучше, почти как раньше, до болезни. Врачи подтвердили ее полное излечение. Но в последнее время Колли чувствовала постоянную усталость и слабость, как будто кто-то забирал у нее внутреннюю энергию. Кроме того она так сильно похудела, что это тоже стало причиной беспокойства. А теперь вот эта внезапная боль. Она встревожила Колли. В чем причина этого приступа? Одна только мысль о том, что придется еще раз пройти курс химиотерапии, заставила ее содрогнуться. «Я не буду, я не смогу!» – в отчаянии думала Колли. «Неправда, ты сможешь, и ты будешь! – шептал ей внутренний голос.– Ты пройдешь через все ради Лизетт, ты все сделаешь для своей дочери. Ты нужна ей, ведь у нее нет отца».

Ее милая Лизетт, ее дорогая малышка.

Взгляд Колли остановился на фотографии дочери, стоявшей на столике у камина. Она была прелестным и очень смышленым ребенком. В ней было столько притягательных черт, что ее невозможно было не любить. И она уже была личностью с сильным характером. «Наш мудрец», говорила про нее Анни, с чем Колли всегда соглашалась.

Что станет с Лизетт без меня, с тревогой подумала Колли, но немедленно прогнала от себя эту ужасную мысль. Она не умрет. Она будет бороться за свою жизнь ради дочери, если болезнь вернулась.

Ну а если все-таки с ней что-то случится, теперь рядом есть Кира, она скоро станет женой отца и членом их семьи. Эти мысли принесли некоторое утешение.

Колли стоило немалых усилий примирить двух близких людей, и сейчас она испытывала огромное облегчение и радость, что все так хороню закончилось. Но эти хлопоты, особенно в прошлую субботу, не прошли для нее даром: сейчас она чувствовала себя совершенно изможденной.

«Все равно игра стоила свеч,– подумала Колли.– Отец по-настоящему счастлив, Кира тоже. А маленький Александр будет усыновлен и наконец получит своего настоящего отца. А мой отец получит другого наследника, который продолжит род де Монфлери, если что-нибудь случится с Ги»,– подумала Колли, и это тоже принесло облегчение. Ей совсем не хотелось, чтобы замок и земли унаследовала Лизетт, взяв тем самым на себя тяжелое бремя забот.

Естественным образом ее мысли обратились к брату.

Каким же гадким оказался Ги. Несмотря на годами копившиеся разочарования и раздражение, Колли старалась относиться к нему без предвзятости. Ей даже удавалось сохранять к нему какие-то теплые родственные чувства. Но, как это ни грустно, даже и они в конце концов улетучились, уступив место полному безразличию. После отвратительного поведения Ги две недели назад Колли надеялась, что у него не хватит бесстыдства заявиться в Монфлери на праздник. Хотя от Ги всего можно было ожидать. Он непредсказуем. И толстокож. И очень туп. «Прекрасный и безмозглый», назвала она его про себя, считая, что первый из эпитетов может быть применим не только к женщине, но и к мужчине.

Ги действительно в молодости был очень красив, а, повзрослев, превратился даже в слишком привлекательного мужчину. И так непоправимо он был избалован женщинами, подпадающими под его неотразимое обаяние, которое он регулировал, как водопроводный кран! В семье его тоже баловали, всегда находя для него объяснения и оправдания. «Мы виноваты, мы вырастили из него монстра»,– подумала Колли. И хотя это было и немилосердно, она надеялась, что он больше никогда не переступит порог Монфлери.

Колли сожалела о том, что Рози вышла за него замуж и ей пришлось вынести столько страданий. Хотя, с другой стороны, если бы этого не случилось, Рози не стала бы членом их семьи и Колли с отцом были бы лишены радости общения с ней. «Я рассуждаю, как эгоистка,– упрекнула себя Колли,– думаю только о себе и об отце, а не о ней самой. Благослови, Господь, Розалинду Мадиган, которая дает нам столько тепла, любви и поддержки, которая всегда с такой преданностью относится к семье и так заботится о ее благосостоянии. Во всем мире нет другого такого человека, как Рози. Она – ангел. И она будет жить большей частью здесь, в Монфлери, в свободное от съемок время,– напомнила себе Колли.– И будет воспитывать Лизетт, если со мной что-то случится».

Нет, я не умру.

Я не позволю себе умирать.

Я должна поправиться.

Она опять откинулась на мягкую подушку, закрыла глаза и предалась своим мыслям. После Рождества она поедет в Париж в ту клинику, в которой лечилась прошлым летом. И они решат, что делать. Они вылечат ее, если болезнь вернулась.

Наконец Колли почувствовала, что силы возвращаются к ней, она смогла дойти до стола и взять фотографию Клода в серебряной рамке. Вернувшись с ней к дивану, она долго сидела, с любовью вглядываясь в лицо мужа. Он продолжал жить в ее сердце, став частицей ее существа.

Клод погиб в автокатастрофе два года назад, когда ему было только тридцать, столько же, сколько и ей. Нелепая трагическая случайность. Это произошло, когда он ехал в своем автомобиле из Парижа в Монфлери. Авария случилась не по его вине, однако пострадал именно он, погиб в расцвете лет. Жестокая ирония заключалась еще и в том, что, будучи военным корреспондентом «Пари-матч» и постоянно бывая в горячих точках планеты, он не получил там и царапины за все годы своей журналистской работы.

Она не отрываясь смотрела на фотографию, и сердце се сжималось все сильнее и сильнее. «Ах, Клод, Клод, как мне тебя не хватает! Я не могу жить без тебя. В тебе была вся моя жизнь. Без тебя для меня все кончено. Я могу только доживать остаток своих дней».– Слезы брызнули у нее из глаз, и она не могла справиться с их прорвавшимся потоком. Возможно, они принесли ей некоторое облегчение, выплеснув наружу часть ее горя.

Клод был ее единственной в жизни любовью, он заполнял всю ее жизнь. И как бы ни пыталась она забыть свое горе и научиться жить без него, из этого ничего не получалось. Образ Клода постоянно преследовал ее. И она сама не хотела, чтобы это прекратилось.

Все твердили, что со временем боль уляжется, но этого не происходило. И она знала, что не произойдет никогда, живи она хоть до девяносто лет. «Но так долго я не проживу. Узнать, что такое старость, мне не придется»,– подумала она.

Колли знала, что многие люди излечиваются от рака и еще долго живут полноценной жизнью. Однако в последнее время где-то в потаенном уголке души родилась и крепла убежденность, что жизнь ее близится к концу. Не понимая, почему эта ужасная мысль прокралась в ее сознание, Колли в глубине сердца приняла ее. Бывали моменты, когда она, как сейчас, гнала эту мысль прочь, боролась с ней, но та неизменно возвращалась.

К Колли вдруг пришло необъяснимое и неожиданное успокоение. Оно как бы теплыми волнами окутывало ее, помогая расслабиться и забыться. Ощущение было такое, как если бы кто-то с безграничной любовью гладил ее волосы, утешая. И ей не хотелось, чтобы это чувство уходило. В полном умиротворении она закрыла глаза.

«Говорят, хорошие люди умирают молодыми,– в какой-то момент подумала Колли.– Моя мама была молода, когда умерла от рака, Клод был молод, когда погиб в этой ужасной катастрофе. И если мне суждено покинуть этот мир раньше, чем я предполагала, пусть так и будет. Я принимаю свою судьбу, потому что знаю, что не могу ее изменить. Я в руках Божиих, ведь это он все сотворил, все Промысел Божий. Каждый из нас приходит в этот мир по своей причине, имея свою цель, и когда мы выполнили свое задание, ту миссию, которую Он возложил на нас, Он забирает наск себе. Что бы ни случилось со мной, с каждым из нас – это Воля Божия...»

– Матап, ты спустишься вниз посмотреть на елку?

Когда Лизетт впорхнула в комнату, Колли поспешно вытерла мокрые от слез щеки и постаралась изобразить на лице улыбку. Когда она увидела девочку, улыбка опять появилась на ее лице, но на этот раз улыбка, идущая от сердца.

Как восхитительно выглядела Лизетт в теплом стеганом комбинезоне, привезенном Рози из Нью-Йорка, ярко-желтом с красными бантами. Просто загляденье!

– Моя милая желтенькая птичка,– опять улыбнувшись, с любовью сказала Колли.

– Гастон уже поставил елку! Матап, она такая большая! Гастон говорит, это самая высокая елка в мире.

Заметив фотографию Клода, лежащую на диване рядом с Колли, девочка взяла ее в руки.

– Почему карточка папы здесь?

– Потому что я люблю смотреть на папу, когда разговариваю с ним.

– И он тебе отвечает, татап? – спросила Лизетт, прислоняясь к коленям Колли и заглядывая в ее лицо.

– Да, родная, отвечает.

– Но ведь папы здесь нет. Он стал ангелом и сейчас там, на небесах, у Бога.

– Да, это так, Лизетт, но он говорит со мной... в глубине моего сердца.

– Но ведь небеса далеко-далеко. Как же ты можешь услышать папу, когда он так далеко-далеко-далеко, там, вверху? – Лизетт на мгновение подняла взгляд к потолку, потом вопросительно посмотрела на маму своими огромными глазами.

– Благодаря любви. Любовь папы к тебе и ко мне доносит его голос до моего сердца. И благодаря моей и твоей любви к нему я могу слышать его, а он может слышать меня.

– О-о,– произнесла Лизетт, наклонила голову и чуть нахмурила брови, пытаясь понять сказанное мамой.

– Любовь – самая большая сила на земле, Лизетт. Всегда это помни, моя дорогая. Любовь может сдвинуть горы.

Девочка кивнула и сказала:

– Я не хотела, чтобы папа улетел от нас на небеса. Почему он нас оставил?

– На то была Воля Божия,– мягко ответила Колли.

Лизетт задумалась, стараясь вникнуть в эти слова. Через мгновение она спросила:

– А когда котенок Анни улетел на кошачьи небеса, то тоже была Воля Божия?

– Я полагаю, да.

– Мне не нравится Воля Божия,– объявила Лизетт пронзительным голосом, и глаза ее при этом рассерженно сверкнули.

– Мне тоже не нравится,– тихо сказала Колли, легко касаясь рукой лица дочери,– но, боюсь, не в нашей власти что-либо изменить, дорогая.

Несколько секунд прошло в молчании, потом, как это часто бывает у детей, Лизетт вдруг резко перешла на другую тему:

– Мы с Ивонн будем подружками невесты на свадьбе у Киры и дедушки. Тетя Рози сошьет нам бархатные платья вишневого цвета.

– Неужели?

– О да, татап. И у нас еще будут «шапочки Джульетты» из красного бархата, украшенные гроздьями вишен. Мне тетя Рози сама сказала, когда мы с ней в кухне нарезали ветки омелы. Она сделает шапочки из-за меня. А ты что наденешь на свадьбу дедушки? Тоже вишневое платье?

– Я пока не знаю.– Колли откинула волосы со лба девочки и погладила ее головку.– Давай-ка спустимся вниз и спросим об этом тетю Рози, хорошо?

– Конечно, пойдем скорей. Но ты поговори с ней сама. А я буду помогать Марселю и Гастону готовить поленья для сочельника.

– Ладно. Только сначала выполни одну мою просьбу, Лизетт. Поставь папину фотографию на место.

– Конечно, татап – ответила девочка, осторожно, двумя руками, беря фотографию.

Колли попыталась встать, но острая боль заставила ее опять упасть на диван. Лицо исказилось невыносимым страданием. В этот момент, обернувшись, Лизетт заметила болезненную гримасу на лице Колли. Ее собственное маленькое личико сжалось от страха.

– Матап, татап! Что с тобой? Тебе больно? Что с тобой?! – кричала она.

– Ничего, дорогая, ничего. Спина что-то заболела. Должно быть, ревматизм: старею.– Колли заставила себя рассмеяться.

Лизетт, вцепившись руками в Колли, уткнулась лицом в ее свитер.

– Я не хочу, чтобы тебе было больно, татап. Я не хочу! – кричала она, чуть не плача.

– Боль уже проходит, дорогая. Подожди минутку,– проговорила Колли и, закрыв глаза, крепко обняла девочку и стала покачивать ее из стороны в сторону, шепча про себя беззвучно молитву: «Прошу тебя, Господи, не забирай меня у нее прямо сейчас. Пожалуйста, дай мне побыть с ней еще немного».

Рози стояла на ступеньке стремянки перед камином в гостиной. Последние десять минут она безуспешно пыталась прикрепить две большие ветки остролиста к раме зеркала над камином.

Рози заранее переплела их и стянула тонкой проволокой. И сейчас она прилагала невероятные усилия, чтобы поэффектнее расположить самую длинную ветку, однако не могла добиться желаемого совершенства. В тот момент, когда она, слегка откинувшись назад, старалась оценить результат своих трудов, вдруг раздался телефонный звонок. Телефон все звонил и звонил, но никто не подходил. Ворча что-то себе под нос, Рози слезла со стремянки и схватила трубку.

– Chateau de Monfleurieallo,– сказала она, немного запыхавшись.

Сквозь гул помех она расслышала далекий мужской голос:

– Мисс Розалинду Мадиган, пожалуйста.

– Я слушаю,– ответила она незнакомому голосу в трубке.

– Привет, Рози! Это я, Джонни. Джонни Фортьюн.

– О боже, Джонни! Как поживаешь? – воскликнула Рози, смущенная неожиданным звонком.

– Отлично, Рози. А ты?

– У меня тоже все хорошо, готовлюсь к Рождеству. Откуда ты говоришь? Слышно так, будто ты на другой планете.

– Почти что так и есть. Я в Лас-Вегасе.

– Но у вас там сейчас ночь...

– Ну конечно, дорогая. Три часа ночи. У меня только что закончилось ночное шоу. И я решил позвонить тебе, прежде чем лечь спать. Хочу пожелать тебе счастливого Рождества и сказать, что скоро еду в Европу – в январе. Может быть, встретимся, как ты считаешь? Пообедаем вместе? Или сходим куда-нибудь?

Какое-то мгновение она колебалась. Потом упрекнула себя за это: ведь она собирается разводиться с Ги, значит, се брак уже не может служить препятствием, которым, впрочем, он уже давно не был.

– С удовольствием, Джонни,– наконец сказала она.– Я буду рада тебя видеть.

– Ух, это отлично! Просто замечательно! Я буду в Париже. Ты там будешь? Ты вообще-то где сейчас?

– Я буду в Париже.

– Ты мне можешь дать свой парижский телефон?

– Конечно. Кстати, как тебе удалось меня разыскать? Я имею в виду, как ты заполучил этот номер?

– Это было нелегким делом, можешь мне поверить,– рассмеялся он.– Вчера Нелл мне сказала, что ты в Лондоне и дала номер на студии. Я позвонил и разговаривал с какой-то приятной дамой, Аидой Янг. Она сказала, что тебя в Лондоне нет и в Париже тоже. Когда я поднажал на нее, она проговорилась, что ты, вероятно, в Монфлери, но что она не представляет, как можно туда дозвониться. Одним словом, голову морочила. Между прочим, и Нелл тоже. В общем я ухватился за это название – Монфлери, и позвонил Френсису Реймейкерсу в его магазин в Лондоне – ты знаешь, этому парню, у которого я покупаю серебро. Он и разыскал для меня номер. И вот, пожалуйста, наконец я с тобой разговариваю.

– Мне жаль, что у тебя было из-за этого столько хлопот, извини.

– А почему Нелл и Аида Янг морочили мне голову, Рози?

– Не думаю, что они это умышленно делали.

– Может, ты замужем или еще что-то в этом роде? – спросил Джонни, и его голос прозвучал неожиданно резко.

Рози сделала глубокий вдох и произнесла:

– Была замужем. Сейчас развожусь.

– Ясно. Дай мне номер твоего телефона в Париже.

Рози продиктовала, потом спросила:

– А когда точно ты собираешься быть там?

– Пока не знаю. Пожалуй, где-нибудь в середине января. Надеюсь. Я тебе сообщу. Счастливого Рождества, дорогая. Я так рад, что разыскал тебя.

– И тебе тоже счастливого Рождества, Джонни. Спасибо, что позвонил.

Рози задумчиво положила трубку и какое-то время стояла, не убирая руку с телефона, погруженная в свои мысли.

Из двери гостиной послышался голос Колли:

– Я не собиралась подслушивать, Рози, но не могла не обратить внимания на твои слова. Ты действительно собираешься разводиться с Ги?

Обернувшись к Колли, Рози посмотрела на нее долгим взглядом и медленно кивнула.

– В день моего приезда мы с Анри обсуждали это. Он сам первый заговорил и в конце концов убедил меня, что развод необходим.

– И слава богу! Вот все, что я могу сказать.– Колли вошла в гостиную и обняла Рози.– Тебе давно пора было освободиться от Ги. Я рада, что ты наконец решилась.

– Как ты думаешь, Ги не приедет на Рождество? – с тревогой спросила Рози.

– Ну уж нет! – горячо запротестовала Колли, отрицательно покачав головой.– Даже у него не хватит на это глупости. Думаю, он должен был понять раз и навсегда, что после этого скандала, который он устроил, его больше здесь не ждут.

– Я думаю, ты права. Надеюсь, что так,– сказала Рози, но в голосе ее прозвучало сомнение.

– Он не приедет,– твердо повторила Колли.

– Думаю, мне все-таки придется с ним встретиться, чтобы сказать, что я собираюсь разводиться с ним,– тихо проговорила Рози, направляясь к стремянке.

– Не вижу в этом необходимости. Я считаю, что мой брат не заслуживает такого к себе внимания. Во всяком случае таково мое мнение. Он не очень-то с тобой церемонится.

– Пожалуй, ты права, не стоит с ним разговаривать. А процедуру развода я начну,– согласилась Рози.

Колли бросила на нее проницательный взгляд и улыбнулась уголками рта.

– Этот Джонни, который только что тебе звонил, не тот знаменитый певец?

– Да. В начале следующего года он приезжает в Париж и приглашает меня на обед.

– Рози, дорогая, это же замечательно! Toujours I'amour... toujours I'amour.[19]

Рози взглянула на Колли и почувствовала, что краснеет. Она было открыла рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент в комнате появилась, как всегда спешащая Анни.

– Мадам де Монфлери, вам посылка. Ее только что доставил специальный посыльный. Из Калифорнии. Я за вас расписалась.

– Спасибо, Анни,– проговорила Рози, беря пакет у нее из рук.

Анни уже повернулась, чтобы уйти, но потом вдруг остановилась и внимательно посмотрела на Колли.

– Вы выглядите усталой и бледной. Доминик приготовил прекрасный куриный суп.

С этими словами Анни исчезла.

Вскрыв пакет, Рози обрадованно сообщила Колли:

– Это от Гэвина, из Лос-Анджелеса. Киносценарий «Наполеона и Жозефины» – замечательно! Да тут еще что-то есть.– Рози положила сценарий на ступеньку стремянки и осмотрела другой сверток, по виду подарочную коробочку, обернутую плотной голубой бумагой и перевязанную золотой лентой. К ней был прикреплен небольшой конверт. Вынув из него открытку, Рози вслух прочла ее Колли: «Рози, мне было очень приятно с тобой работать, благодарю тебя за лучшие в мире костюмы. И еще за то, что ты мой друг. Счастливого Рождества! С любовью, Гэвин».

– Как это мило с его стороны,– сказала Колли,– открывай скорее коробочку, Рози.

– Может быть, мне лучше подождать? Положить ее под елку и открыть в канун Рождества, когда мы все дарим друг другу подарки?

– Вот еще глупости! Мне не терпится посмотреть, что же такое он тебе прислал. Давай откроем сейчас.

Рози разорвала обертку, и в руках у нее оказалась синяя картонная коробочка с инициалами HW в правом нижнем углу. Внутри нее был кожаный футляр с теми же буквами, тисненными золотом.

– Это из магазина Гарри Уинстона,– сказала Рози с благоговением, глядя на футляр. Но то, что она увидела внутри, заставило ее ахнуть.

– Ты только посмотри, Колли! Это же прекраснейший жемчуг из Южно-китайского моря. В жизни не видела ничего подобного! – С этими словами Рози подняла вверх жемчужное ожерелье, показывая его Колли.

– Это натуральный жемчуг! – воскликнула Колли.– Жемчуг от Гарри Уинстона не может быть искусственным.

Рози кивнула.

– Каждый раз, когда мы заканчиваем работу над фильмом, Гэвин дарит мне что-нибудь особенное. Но таких подарков, как это жемчужное ожерелье, я раньше от него не получала. Посмотри, как оно переливается.– Она подержала ожерелье у окна, потом передала его Колли.

– Сказочное! – почти шепотом проговорила Колли.– И, очевидно, очень дорогое.

– Да, наверное. Мне следует позвонить Гэвину и поблагодарить его. В Лос-Анджелесе еще только три часа ночи. Я закажу разговор сегодня вечером, часов на шесть-семь по нашему времени. У них будет как раз девять утра.

– Вот, пожалуйста, возьми,– сказала Колли, протягивая Рози ожерелье.– А сейчас, если у тебя найдется для меня минут пять, мы сможем обсудить, что мне надеть на свадьбу отца. Из того, что мне сообщила Лизетт, я поняла, что она и Ивонн будут в вишнево-красных бархатных платьях. Но я, надеюсь, нет?

– Нет,– рассмеялась Рози.– Только две подружки невесты и никаких почтенных матрон, я вчера сказала об этом Кире. Думаю, мы с тобой можем обойтись тем, что у нас есть. Честно говоря, мне будет довольно трудно сшить к сроку даже платья для девочек.

– А Ивонн тебе не сможет помочь?

– Она и сама предлагала мне помощь. И, конечно, «шапочки Джульетты» она сможет сшить. Я уже заказала ткань в Париже у мадам Соланж. Она должна ее выслать с вечерним курьером. Завтра мы ее получим и можно будет сразу же приступить к работе.

– Да, придется повертеться,– сказала Колли, опускаясь на диван и наблюдая за взбирающейся на стремянку Рози.– До свадьбы осталось всего десять дней.

– Я знаю.– Рози наконец закрепила ветку остролиста и оценивающе прищурилась. Потом сказала Колли через плечо: – Но платья я сошью, даже если мне придется просидеть с ними всю ночь. Даже если все ночи.

– Я в этом ни секунды не сомневаюсь, Рози. Ты удивительная, таких людей больше нет.

25

Небо над Парижем своей одноцветной уныло-серой палитрой напоминало роспись в отеле «гризайль»[20]. Сплошь покрытое угрюмыми разбухшими облаками, оно, казалось, вот-вот должно было пролиться дождем.

Гэвин Амброз стоял перед окном гостиной своего номера в отеле «Риц» мрачно глядя вдаль. Это воскресное утро выдалось промозглым и безрадостным. Только в понедельник утром он собирался вылететь «Конкордом» в Нью-Йорк. Впереди маячила перспектива бесконечно пустого дня и вечера. Гэвин не знал, чем бы занять себя на это время.

К его большому сожалению, Рози в Париже не было, она уехала на Рождество в Монфлери. Кроме нее Гэвин был знаком здесь с двумя парнями из руководства Бийанкурской студии, но с ними он провел пятницу и субботу, так что сейчас остался совершенно не у дел.

Предстоящее вынужденное одиночество беспокоило и угнетало Гэвина, что само по себе было для него необычным. За ним давно и прочно укрепилась репутация нелюдима, любителя побыть одному. Раньше одиночество никогда не тяготило его. Но в последнее время Гэвин начал страшиться этого. В одиночестве его стали одолевать тяжелые мысли.

Жизнь не удалась. Брак рассыпался, и единственное, что оставалось,– это его работа, которую он по крайней мере любил. Она была смыслом его существования. Он переходил от одного фильма к другому, почти не делая перерыва, в основном для того, чтобы постоянно быть занятым. Только так ему удавалось уйти от личных проблем.

Постепенно Гэвин пришел к выводу (правда, признаваясь в этом только самому себе), что брак его оказался жалким фарсом, за которым ничего не было – только черная дыра, бездонная, всепоглощающая. Не осталось никаких чувств, даже ненависти. Одно только безразличие. Между ним и Луизой не сохранилось даже видимости отношений. Сейчас он уже сомневался, были ли они вообще когда-нибудь.

Луиза была тщеславной и самовлюбленной маленькой стервой с крошечными куриными мозгами, не способная понять мужа, его работу, его пути, его жизнь. Могла ли она вообще кого-нибудь понять? Она отличалась поразительной эмоциональной тупостью.

Для самого Гэвина его слава значила не так уж много, она была лишь побочным продуктом его актерской карьеры. Но для Луизы это было крайне важно, ведь отблеск его славы падал и на ее голову.

Уже долгое время она была равнодушна к нему как к мужчине – манили более зеленые луга на другом берегу. Нельзя сказать, что его это очень волновало. Возможно, в этом частично была и его вина, так как и сам он не испытывал к ней большого интереса.

Сотни раз Гэвин спрашивал себя, чего ради он женился на Луизе. Дурацкий вопрос, потому что ответ на него хорошо известен: женился, потому что она была беременна. Эта ее беременность закончилась неудачно, в результате тяжелое нервное потрясение. Поэтому он и остался с Луизой, чтобы помочь ей справиться с физической и душевной болью. Искренне желая помочь ей выздороветь, он в глубине души понимал, что тем самым помогает залечиванию и своих ран.

Как и следовало ожидать, она забеременела снова. Это случилось почти девять лет назад. И родился Дэвид, ставший его любимым сыном. Ради него он сохранял этот неудавшийся брак.

Дэвид еще не научился ходить, как она уже пустилась во все тяжкие, практически уничтожив их брак своими бесконечными изменами. Гэвин никогда не пытался остановить ее: его просто перестали интересовать ее поступки. К тому времени они уже давно не жили как муж и жена.

Внезапно он подумал, что бы случилось с Дэвидом, если бы они развелись. Стал бы ребенок жертвой отвратительной игры в перетягивание каната? Все в Гэвине восставало при одной мысли об этом. Он просто не мог такого допустить. Не сейчас, не сегодня. Никогда.

Надо подождать, говорил он себе. Ведь если он будет достаточно терпелив, Луиза окажется вынужденной подать на развод. Гэвин был прекрасно осведомлен о ее связи с сенатором, которого она присмотрела в Вашингтоне. Аллан Тернер, сенатор-вдовец, сенатор-богач, сенатор с отличным общественным положением вполне устраивал Луизу в качестве будущего спутника жизни.

Да, он сумеет выждать, сколько надо. Тогда по крайней мере он сможет настоять на некоторых своих условиях. У него не было намерения забрать у нее ребенка. Это было бы чересчур. Право свободного общения с ребенком и совместное родительское попечение – вот чего он хотел и намерен был добиваться.

Сдерживая ругательства, Гэвин отвернулся от окна и направился в спальню. По дороге взглянул на часы – было почти одиннадцать.

Ему захотелось выйти на воздух, подышать, размяться, прогнать мрачные мысли. Но и обычная прогулка представляла для него определенные трудности. Вот в чем неизбежная оборотная сторона актерской славы – слишком хорошо известное, легко узнаваемое лицо.

Гэвин надел шарф и шерстяное кашемировое пальто, надвинул на глаза большую мягкую шляпу, добавил к этому темные очки, потом взглянул на себя в зеркало и довольно усмехнулся. Теперь даже он сам не смог бы себя узнать. Тем более его никто не узнал в вестибюле отеля, пока он выходил из него на Вандомскую площадь.

Гэвин не очень хорошо знал Париж, но поскольку, приезжая сюда, он обычно останавливался в «Рице», прилегающие к отелю кварталы были ему достаточно знакомы. Поэтому сейчас он бодрым шагом направился к площади Согласия. На улице его уныние и неудовлетворенность понемногу рассеялись.

И вскоре мысли Гэвина обратились к его новому фильму «Наполеон и Жозефина». Он смотрел на Париж глазами кинорежиссера и одновременно глазами Наполеона, так много сделавшего, чтобы изменить архитектурный облик города, придать ему сегодняшний вид.

Из предварительно изученного материала Гэвин знал, что Наполеон хотел обеспечить субсидиями французскую архитектуру на десять лет, а французскую скульптуру – на двадцать. Для этого он планировал построить четыре триумфальные арки – в память о битвах при Маренго и Аустерлице, в честь всеобщего Мира и Религии.

В конечном счете было построено только две из них. Меньшая увековечивала память об Аустерлице, а большая – Grande Armee, «армию, которой я имею честь командовать», как сказал он своим архитекторам.

Сейчас, стоя у начала Елисейских Полей, Гэвин окинул взором длинный, изысканно утонченный проспект, задержавшись глазами на этой прекрасной Арке, построенной Наполеоном в честь столь любимой им армии. Это сооружение выглядело именно таким, каким он хотел его видеть, полностью соответствуя пожеланию, чтобы «памятник, посвященный Великой Армии, был бы большим, простым, величественным и ни в чем не уступал античным».

«С этой задачей его архитектор Шагри вполне справился»,– решил про себя Гэвин, направляясь по Елисейским Полям к Арке и бросая рассеянные взгляды на празднично украшенные рождественские улицы.

Для Гэвина работа над этим фильмом означала исполнение детской мечты. И позднее, подростком, он был увлечен жизнью великих, прославившихся своими достижениями людей. Особенно его привлекал Наполеон.

В детстве Гэвин очень интересовался историей. Ему хотелось как можно больше узнать о людях, оставивших неповторимый и неизгладимый след на земле. Тысячи вопросов волновали его воображение: что придавало этим людям силы; почему они были не такими, как другие; какие чувства и эмоции владели ими; за что они любили своих избранниц и как выбирали друзей; какая внутренняя сила двигала ими, поднимая до недосягаемых высот; какое таинственное вещество выделяло их из общей массы; одним словом, чем «великие» отличались от своих обычных современников.

К своему изумлению, он обнаружил, что люди, бывшие гигантами при жизни и оставшиеся таковыми в истории после смерти, были вполне земными существами, не лишенными пороков и слабостей.

Но именно великие исторические личности стали его кумирами. Этим он отличался от своих друзей, постоянно возводивших на пьедестал футболистов, звезд бейсбола или рок-музыкантов. Конечно, чувствуя в себе актерское призвание, он восхищался и некоторыми актерами. Среди них совершенно особое место занимали для него Пол Ньюмен и Спенсер Трейси.

Трудно достичь вершин, до которых поднялся Трейси в «Плохом дне в Блэк Роке», как и превзойти Ньюмена в картине «Бронкс – форт апачей», вышедшей на экраны в 1981 году. Тогда Гэвин, покоренный игрой Ньюмена, четыре раза подряд ходил на этот фильм про копов, наводивших порядок в одном из кварталов Бронкса. Актерское мастерство исполнителя главной роли буквально потрясло его.

Бронкс. Сколько воспоминаний вызывало в нем это слово. Его детство прошло в части Бронкса под названием Белмонт. Обстановка там, конечно, не была и наполовину такой жестокой и грубой, как в Южном Бронксе, о котором идет речь в фильме.

Но какими бесконечно далекими кажутся сейчас его детские и юношеские годы в Белмонте и как они разительно отличаются от его теперешней жизни, Парижа и необъятной славы.

Иногда он сам не понимал, как это все произошло.

Когда-то он был никому не известным, начинающим актером. Считал удачей любую подвернувшуюся работу – будь то небольшой театрик на окраине или телевидение. Потом, лет в двадцать пять, стал звездой бродвейских театров. Его провозгласили величайшим талантом сцены со времен, когда Брандо обессмертил свое имя, сыграв роль Стэнли Ковальски в спектакле «Трамвай «Желание» в 1947 году. Это сравнение всегда занимало его, так как дебютировал он именно в этой роли. Для критиков такое сравнение казалось простым и очевидным. Но был ли он в действительности достоин этого?

Шел 1983 год. Для Гэвина он был полон событий. Родился его сын. Голливуд по-прежнему манил его к себе, и Гэвин поехал туда. И потом еще несколько лет метался через всю страну между Восточным и Западным побережьями, пока наконец не обосновался в Голливуде. Но за ним сохранилась слава «Этнического» актера с Восточного побережья. Его имя ставили в один ряд с Аль-Пачино, Робертом де Ниро, Дастином Хоффманом и Арманом Ассанте. В такой компании неплохо находиться: все они великие актеры, но в последнее время наибольшее его восхищение вызывал Аль Пачино – блестящий, героический, завораживающий своим талантом виртуозный актер, звезда первой величины.

Как бы это ни казалось странным, но Гэвин Амброз никогда не ожидал, что взлет его актерской карьеры произойдет так внезапно. На какое-то время это даже повергло его в растерянность. Его как будто катапультой забросило высоко в небо, и он все летел и летел, почему-то, слава богу, не падая и не шлепаясь с глухим стуком об землю.

По крайней мере до сих пор этого не произошло. При этой мысли на губах его появилась кривая усмешка. Успех для него был в определенном смысле понятием эфемерным. В его профессии об актере судят по последнему фильму – такова суровая правда жизни.

Разумеется, Гэвин радовался своему успеху. Он любил свою работу, относился к ней со всей страстностью и с его стороны было бы противоестественным не искать признания и аплодисментов. Единственное, о чем он жалел,– что его мать и дедушка не дожили до этих времен и не могут сейчас разделить с ним плоды его успеха. Они оба умерли в 1976 году, еще до его первого взлета в «Трамвае «Желание», который вывел его на звездную орбиту. В то время ему было девятнадцать лет.

Тони Амброзини, его отец, скончался от сердечного приступа, когда Гэвину было только девять, и тогда его мать Аделия переехала с ним к родственникам отца. Поначалу потому, что жить отдельно стало слишком сложно в финансовом отношении.

Старшие Амброзини с любовью приняли их у себя, но, к сожалению, бабушка Грациелла умерла спустя семь месяцев после смерти своего сына. Дедушка и мама как могли утешали друг друга в их общем горе, а также оказывали друг другу финансовую поддержку. Гэвин стал единственным смыслом их жизни, оба они в нем души не чаяли.

Его мама работала в отделе театральной бижутерии магазина «Мейси», дедушка был искусным столяром-краснодеревщиком. И они, объединив свои финансовые возможности, сообща воспитывали его. Жили не богато, но и откровенной бедности тоже не было, концы с концами сводить удавалось. Поэтому детские годы не оставили у Гэвина горьких воспоминаний. Наоборот, он думал о них с теплым чувством.

Мама и дедушка окружили его огромной любовью и заботой. Дом, хотя и не утопал в роскоши, был вполне удобным. А частенько баловавший внука дедушка Джованни любил брать его с собой по субботам на огромный итальянский продуктовый рынок, расположенный на Артур-авеню в Бронксе.

Здесь Джованни покупал для внука и Аделии привезенные со «старой родины» любимые ими всеми лакомства.

А к кино его пристрастила мама. Она брала его с собой в кинотеатры, когда он был еще ребенком. Для нее это каждый раз превращалось в маленький праздник, который она устраивала дважды в неделю для себя и сына. Сидя в темном зале и глядя на серебристый экран, мальчик внимательно следил за игрой актеров. Впоследствии его кумиром и даже учителем вплоть до своей смерти в феврале 1982 года стал Ли Страсберг. Но желание стать актером зародилось в Гэвине гораздо раньше – в те далекие дни его раннего детства, когда он с мамой ходил в кино.

Мама тогда стала для него лучшим другом, учителем, критиком и зрителем одновременно. Она всегда поддерживала его честолюбивые планы, уверяя, что он достаточно красив, чтобы сниматься в кино. Во что он тогда не очень-то верил, страдая из-за своего невысокого роста. В ответ она просто смеялась, говорила, что важен талант, а не рост, а с годами Гэвин непременно должен подрасти. Она была, конечно, права. Однако он никогда не стал таким высоким, каким бы ему хотелось.

Вскоре после смерти мамы и дедушки Гэвин познакомился с Кевином, Рози и Нелл, а также Мики и Санни. Образовалась их маленькая группа, и они поклялись жить, как одна семья, всегда выручая друг друга, что бы ни случилось.

В то время он жил в доме родственников отца – троюродной сестры и ее мужа, за почти символическую плату снимая у них небольшую комнатку. Но и эту небольшую сумму приходилось добывать, работая по выходным дням в супермаркете. Как только у него появилась возможность, он снял комнату в пансионе на Гринвич-Виллидж. Перебивался, как мог: брался за любую случайную работу, подрабатывал официантом в ближайшем кафе. Но главным была игра на сцене. Он не пропускал никакой, даже самой крошечной предложенной ему роли, главным образом в театриках своего квартала.

Нельзя сказать, что мама и дедушка оставили его совсем без всяких средств – на его имя в банке лежала некоторая сумму,– но он предпочитал не трогать ее, забирая только проценты. Эти деньги предназначались на оплату занятий в актерской студии, где он с благоговением учился мастерству у великого Ли Страсберга – божества актерской школы системы Станиславского.

В то сложное время дружеская поддержка очень многое значило для Гэвина. Уже в первый год существования группы Гэвин придумал каждому из ее членов прозвище. Рози была «Прекрасным Ангелом», потому что была ангельски добра и прелестна, Нелл стала «Крошкой Нелл» в честь одного из любимейших персонажей Диккенса. Кевин получил кличку «Шериф», что как нельзя лучше соответствовало его будущей профессии, Мики, самый примерный ученик из всех, кого Гэвин когда-либо знал, удостоился звания «Профессор». Санни он назвал «Златовлаской», потому что именно такой она и была в золотом сиянии волос, вся из света и смеха. «Была когда-то,– подумал он с горечью,– когда-то...»

Рози решила, что и ему нужно придумать какое-нибудь прозвище. Даже не обсудив это с другими, в один прекрасный день она объявила, что он «Актер». «Ты как хамелеон, Гэвин,– сказала она.– Ты можешь перевоплотиться в кого захочешь, сыграть любую роль. Ты на самом деле актер. В этом ты весь. Это твоя сущность».

Гэвин и Рози всегда чувствовали взаимный интерес. Это началось с того первого вечера, когда Гэвин познакомился с ней и ее братом. Год спустя, когда ей было восемнадцать, а ему двадцать, начался их роман. В это время она как раз поступила в Нью-йоркский технологический институт одежды на отделение моделирования. Их тогдашняя безрассудная страсть была ничем иным, как пылким увлечением молодости. Три года спустя между ними произошел разрыв. Причем по какому-то совершенно ничтожному поводу, который он сейчас даже не мог вспомнить. Но скорее всего по его вине. Гэвин был эгоистом, полностью поглощенным собой и своей работой. «Как, пожалуй, любой артист,– подумал он.– Все они для окружающих – как зубная боль».

Вскоре после разрыва с Рози Гэвин познакомился с Луизой и очень быстро оказался с ней в постели – началась бурная, но недолгая любовная история. Не успел он и глазом моргнуть, как она забеременела. Вскоре за этим последовала поспешная жениться, так как Луиза панически боялась гнева своих высокопоставленных родителей и их возможных действий, а Гэвин полностью признавал свою вину и ответственность за ее теперешнее затруднительное положение. Он привык считать себя человеком страсти. И долга.

Год спустя Рози, закончив четырехгодичный курс обучения в технологическом институте, ринулась в Париж. Там она через свою подругу Колетт познакомилась с Ги де Монфлери. Почти сразу начался их роман, а через год они поженились.

Вот как все это было.

В конечном счете Гэвин и Рози снова стали большими друзьями, вместе работали над его фильмами. Их связывала совершенно особая дружба. Постоянно работая вместе, они получали удовольствие от общения друг с другом. Это помогало Гэвину переносить жизнь с Луизой.

Гэвин вздохнул. Много воды утекло с тех пор, когда все они жили в Нью-Йорке. Молодые, неискушенные, полные энергии и жизненной силы, отваги и оптимизма.

Это было четырнадцать лет назад. Казалось, что прошло гораздо больше времени – десятилетия.

Луиза недавно намекала, что он все еще питает нежные чувства к Рози. В определенном смысле это правда. Ведь Рози – его лучший друг, человек, которому он полностью доверяет. Она работала над каждым из его фильмов. Да, он действительно любит Розалинду Мадиган, но совсем другой, платонической любовью. Их романтическое увлечение давно умерло, исчезло без следа еще до того, как он встретил Луизу.

Подняв воротник пальто и зябко поеживаясь, Гэвин остановился перед Триумфальной Аркой.

Не стоит оглядываться назад на прожитые годы. Ничего хорошего из этого не выходит, только лишние переживания. Нет, только вперед – вот теперь его девиз. «Вперед и выше»,– думал он, глядя на огромную величественную арку и развевающийся над ней трехцветный флаг. Флаг Франции, флаг Наполеона.

«С этим фильмом будет уйма работы,– думал он.– И роль Наполеона – самое трудное из того, что мне до сих пор приходилось делать. Но у меня в съемочной группе отличные ребята. Надо только постараться, чтобы актерский состав оказался не хуже».

Когда работаешь с единомышленниками, все проще.

26

Вернувшись в свой номер в отеле «Риц», Гэвин заказал по телефону сэндвич с курятиной и чай с лимоном и, усевшись на диван, принялся изучать второй вариант сценария «Наполеона и Жозефины». Через секунду появился официант с заказанным завтраком, и, перекусив, Гэвин снял телефонную трубку и набрал номер Рози в Монфлери.

– Chateau de Montfleurie, allo,– ответил женский голос, который он сразу узнал.

– Привет, Рози, это я.

– Гэвин! Я несколько дней пыталась дозвониться к тебе в Лос-Анджелес. С пятницы, представляешь? Как только получила посылку со сценарием и подарок. Спасибо тебе большое за жемчужное ожерелье. Оно великолепное, восхитительное! Но ты слишком расточителен.

– Для тебя ничто не может быть «слишком», Прекрасный Ангел. Ты этого заслуживаешь. Тебе так много пришлось потрудиться над фильмом. И потом еще ухаживать за мной после того падения с лошади. Это я твой должник, дорогая.

– Гэвин, не валяй дурака! О чем ты говоришь! – воскликнула Рози, потом спросила: – Откуда ты говоришь?

– Я в Париже, в отеле «Риц». Несколько дней пробыл в Лондоне. Озвучивал свои тексты. Ты ведь знаешь, сколько проблем бывает с помехами, которые заглушают диалоги. Пришлось переозвучить несколько сцен сражения Варвика. Помнишь, когда он разговаривает с Эдуардом?

– Как жалко, что я не знала о твоем приезде в Европу. Ты бы мог приехать сюда на выходные, а не сидеть там один в Париже. То есть, я предполагаю, что ты один,– закончила она с вопросительной интонацией.

– Я в самом деле один.– Гэвин помолчал, потом, прокашлявшись, продолжил: – Конечно, это было глупостью с моей стороны, что я тебе не позвонил, но, честно говоря, я и сам толком не знал, когда закончится перепись. Кроме того, у меня было несколько встреч с парнями с Бийанкурской студии.

– И как они прошли?

– Прекрасно, Рози, просто прекрасно! С февраля мы уже сможем пользоваться оборудованием студии. Там будет наша основная база. Кстати, режиссером-постановщиком утверждена Аида. А режиссером, я думаю, можно взять Майкла Роддингса. Что ты скажешь об этих голубчиках, малышка?

– Эти «голубчики» мне нравятся,– засмеялась Рози.– И вообще, я вижу, все идет отлично. Особенно приятно слышать, что Аида опять будет работать с нами, а что касается Майкла, то я всегда была о нем высокого мнения, режиссера лучше, чем он, пожалуй, сейчас не найти.

–Я знал, что ты это одобришь, дорогая.– Гэвин откинулся на подушку, положил ноги на кофейный столик и спросил: – Тебе уже удалось просмотреть сценарий?

– Просмотреть! Я его уже, конечно, прочитала. Мне очень нравится. Это блестяще, ярко, волнующе! Есть весьма трогательные сцены. Отличная динамика действия. У вас с Вивьен, когда вы работаете вместе, всегда замечательно получается. По-моему, это вполне законченный сценарий.

–Да, неплохой. Еще подшлифовать самую малость, и готово. Ну, как там у вас дела в замке? Как Колли? Я знаю, ты о ней беспокоилась.

–Слава богу, Колли значительно лучше. Правда, очень похудела, но все же выглядит намного здоровее, чем я думала. Все остальное в порядке, у нас здесь все хорошо.

–А Ги, как он поживает?

Рози на другом конце провода показалось, что вопрос Гэвина прозвучал неожиданно зло, но, отбросив эту мысль, она сказала:

–Его здесь нет; пару недель назад он поссорился с Анри и на следующий же день исчез. С тех пор мы о нем ничего не знаем. И, если честно, нам бы не хотелось, чтобы он приезжал.

–Как сказала бы моя мама-шотландка, хорошо, что избавились от того, что плохо. Так?

–В самую точку! Но есть и действительно хорошая новость, Гэвин. Анри и Кира решили пожениться.

–Ты не шутишь? Как же это вышло?

Подробно рассказав ему всю историю, Рози закончила ее словами:

–Бракосочетание состоится вскоре после Рождества. Здесь, в Монфлери. Приедет деревенский священник и обвенчает их в часовне замка. А потом будет торжественное чаепитие. Может быть, приедешь?

–Мне бы очень хотелось, но не смогу. Хорошо, что все так удачно сложилось для Киры. Я всегда считал ее славной женщиной.

–Да, конечно. Так когда ты возвращаешься в Лос-Анджелес?

–Завтра. Точнее, завтра утром вылетаю «Конкордом» в Нью-Йорк, там заночую и на следующий день лечу на побережье, в Лос-Анджелес. Чтобы встретить Рождество с Дэвидом... и Луизой.

– Думаю, тебе будет полезно побыть с семьей, отдохнуть, расслабиться,– сказала Рози.

– Разумеется,– прозвучал лаконичный ответ.

– Сразу после свадьбы я еду в Париж, в первые же дни нового года,– сообщила Рози.– Хочу поскорее начать подготовительную работу. Анри раскопал для меня в библиотеке замка несколько замечательных книг о периоде Империи. Они меня просто вдохновили.

– Тебе вообще свойственно это состояние, Рози,– заметил Гэвин, вкладывая в эти слова свое искреннее восхищение ею. По его мнению, она была самым талантливым в мире художником по костюмам.

Рози рассмеялась, не придавая особого значения его комплименту, потом быстро спросила:

– Когда ты вернешься в Париж?

– Сначала придется слетать в Лондон, это примерно во второй неделе января. Нужно проверить еще раз, как там с выпуском фильма, подвести итоги, так сказать. А потом сразу в самолет и сюда, в прекрасный город Париж. И закипит работа над «Наполеоном и Жозефиной». Как тебе такая перспектива?

– Я жду не дождусь, когда мы начнем работать.

– Я тоже. А вообще-то я позвонил, чтобы пожелать тебе счастливого Рождества, Прекрасный Ангел.

– Счастливого Рождества, дорогой. И благослови тебя бог!

– Береги себя, Рози!

Он положил трубку на рычаг и, взяв в руки сценарий, углубился в чтение, не желая признаваться даже самому себе, что скучает по ней. И даже более того...

27

– Если мужчина дарит женщине очень дорогое жемчужное ожерелье, это означает, что его связывают с ней серьезные отношения,– негромко сказал Анри, многозначительно глядя на Киру.

– Ты имеешь в виду, в эмоциональном плане?

– В любом.

– То есть ты хочешь сказать, что Гэвин Амброз любит Рози?

– Я бы сказал, это более чем очевидно. Кира ответила не сразу.

Чуть повернув голову, она оглядела просторный холл, остановилась взглядом на Рози, суетившейся с фотоаппаратом перед Лизетт, Колли и Ивонн.

Все трое стояли перед огромной елкой, щедро убранной необыкновенными украшениями и сверкающей маленькими огоньками. Ивонн и Лизетт щебетали и смеялись, а Колли мягко упрашивала их постоять смирно, пока Рози возилась с аппаратом, подготавливаясь к следующим снимкам.

Охваченные предпраздничным волнением, они веселились от души, особенно Колли, что чрезвычайно порадовало Киру. Как и Рози, она очень беспокоилась о здоровье Колетт, похудевшей и изможденной. Несмотря на очевидную попытку принарядиться к празднику она выглядела ужасно. Выбранное ею темно-зеленое шелковое платье буквально убило ее, еще больше оттенив нездоровую бледность лица. Но, может быть, из-за цвета платья оно и казалось таким бледным, с надеждой подумала Кира.

Кира опять перевела взгляд на Рози, и на лице ее появилось задумчивое выражение. Рози тоже сегодня постаралась одеться понаряднее. На ней было изумительное черное бархатное платье-туника с вышитыми бисером квадратными накладными карманами. А на шее великолепное ожерелье из жемчуга с Южно-Китайского моря. Как оно сияло на фоне черного бархата! «Оно, должно быть, стоит целое состояние,– подумала Кира.– Может быть, семьдесят пять тысяч долларов, а может, и больше. Анри прав. Такие подарки не делают просто в знак признательности за хорошую работу над фильмом. Особенно если это жемчужное ожерелье от Гарри Уинстона, известного нью-йоркского ювелира».

Потом другая мысль пришла в голову Кире, и она, повернувшись к Анри, сказала вполголоса:

–Не следует забывать, дорогой, что они очень-очень давние друзья, еще со времен когда подростками перезнакомились в Нью-Йорке. И потом она работает над его фильмами уже очень давно. Возможно, ожерелье– это благодарность за все эти годы, что они были близкими друзьями и коллегами.

– Не думаю,– сказал Анри и сделал глоток шампанского.– Мне приходилось часто видеть их вместе, ты знаешь. И, должен сказать, в их отношениях есть что-то совершенно особенное. Можешь мне поверить, их связывают очень глубокие чувства. Только осознают ли они это сами?..– Он помолчал и пожал плечами.– Это уже другой вопрос.

– Но Гэвин женат,– тихо проговорила Кира, наклоняясь к Анри.

– Если это можно так назвать,– парировал он.– По-моему, у Гэвина очень холодные отношения со своей женой. Но Луиза, мне кажется, чрезвычайно странная женщина, поэтому я его отнюдь не виню. Она раздражительная, нервозная, взвинченная и, главное, не очень умная. А кроме того, худа почти до полного истощения.– Он невольно передернул плечами и состроил гримасу.– Ты разве не замечала, что у нее голова выглядит слишком большой по сравнению с этим цыплячьим тельцем. И откуда у некоторых женщин эта навязчивая идея похудения? В результате ходят, как жертвы Дахау.– Он с явным неодобрением покачал головой.– В этих костлявых женщинах, таких как Луиза, нет ничего женственного, ничего хотя бы отдаленно напоминающего о сексуальности, они больше похожи на тощих мальчишек. Я думаю, они просто смешны. Нет, это не в моем вкусе.

Кира взглянула на него с улыбкой.

– Я рада, что ты предпочитаешь женщин пополнее. Иначе что бы я делала? – Она засмеялась, подняла свой бокал и чокнулась с ним.

– Я люблю тебя, Анри де Монфлери.

– И я отвечаю тебе взаимностью, дорогая,– с нежностью в голосе ответил он.

– Луиза Амброз действительно очень странная, в этом ты совершенно прав,– проговорила Кира и, не удержавшись, опять посмотрела на Рози.– Они с Рози такие разные, как небо и земля. Ты только посмотри, как прекрасна сегодня Рози. Просто глаз не отвести. Как спелый персик.

Анри такое сравнение показалось забавным, но он воздержался от комментариев. А Кира задумчиво продолжала:

– Все-таки как жаль, что Гэвин Амброз женат.

– Какое это имеет значение? – быстро ответил Анри.– Разве когда-либо это обстоятельство кого-нибудь останавливало? Ты знаешь не хуже меня, что в сердечных делах люди стремятся к вожделенной цели несмотря ни на что. И, должен заметить, при этом не обращают никакого внимания на чувства других. А что касается Рози и Гэвина, я искренне полагаю, что они еще сами не осознали истинной природы своего чувства друг к другу. Кира внимательнопосмотрела на него.

–Мне трудно в этом разобраться.

– Если позволишь, я тебе поясню. Я думаю, что Рози сама не осознает, насколько ей дорог Гэвин. Она издергана этими вечными проблемами с Ги, их несостоявшимся браком. И слишком занята нашими делами, заметь, уже в течение многих лет. Но все это, конечно, изменится.

– Что ты имеешь в виду?

–Теперь, когда она наконец решилась на развод с Ги, ее жизнь станет совсем другой.

–Они вот уже несколько лет не живут как муж и жена, Ги здесь почти не показывается, так что она и без развода его редко видела. Ты думаешь, развод так уж изменит ее жизнь?

– Да. Рози очень честный и цельный человек. До тех пор пока она формально оставалась женой Ги, это подсознательно связывало ее с ним, не позволяя делать то, что она хочет. В результате она долгие годы была в весьма затруднительном положении. По крайней мере, проанализировав ее поведение, я пришел к такому выводу. И только решение получить развод привело к резким изменениям в ней.

– К каким изменениям?

Анри, несколько поразмыслив, сказал:

– Она наконец по-настоящему освободилась от Ги. В душе. И это дает ей чувство свободы. После того как развод произойдет, она почувствует себя еще лучше.

– О, Анри, как я на это надеюсь! Я люблю Рози и хочу, чтобы она была счастлива...– Кира замолчала, потом несколько нерешительно проговорила: – Я не хотела затрагивать эту тему... Скажи, ты что-нибудь слышал о Ги?

Анри кивнул.

– У меня не было случая тебе сказать, да и не хотелось тебя расстраивать. Он звонил мне вчера вечером. Из Парижа. И, представь себе, извинился. Я, естественно, принял его извинения. Думаю, он правильно поступил. Я также сказал ему, что мы собираемся пожениться и что я собираюсь формально признать своего сына и усыновить его.

– И как он отреагировал на эту новость?

– Он поздравил меня. Сказал, что очень рад нашей свадьбе и тому, что я признаю Александра.

– Мне очень трудно в это поверить, Анри.

– Мне тоже, хотя я все это слышал собственными ушами.– Анри сжал ее руку.– Но как ни странно, мне кажется, он говорил это вполне искренне. Мой сын – он странный человек. Всегда меня чем-нибудь озадачит.

– И всех остальных тоже. Меня удивляет, почему он не спросил, можно ли ему приехать в Монфлери на Рождество.

– У него не было необходимости спрашивать. Приняв его извинения, я сказал, что не готов принять его обратно под свой кров. По крайней мере сейчас, учитывая известные обстоятельства. Я еще добавил, что, может быть, в следующем году я посмотрю на это иначе.

– И как он это воспринял?

– Я бы сказал, разумно. Прежде чем повесить трубку, он попросил позвать к телефону Рози. Я сходил за ней. По дороге в кабинет я посоветовал ей сказать прямо и открыто о том, что она собирается после Нового года начать бракоразводный процесс.

– И она сказала?

– О да. Конечно, сказала. И была при этом весьма тверда и прямолинейна. У нее даже хватило самообладания спросить, сколько еще он пробудет в Париже, так как нужно будет выполнить некоторые формальности с документами. Ги ответил, что не уедет до марта, а потом отправится в Гонконг, после чего в Индонезию и другие страны Дальнего Востока.

– Я полагаю, это известие застало его врасплох, правда?

Анри покачал головой.

– Нет, не думаю. По словам Рози, он отнесся к этому довольно спокойно. Видимо, это его совсем не расстроило и не вывело из равновесия. Она даже сказала мне потом, что он разговаривал довольно мягко впервые за много лет.

Выражение лица Киры изменилось.

– Анри, мне это не нравится! Меня настораживает его поведение. Он приносит тебе свои извинения, поздравляет, узнав, что ты женишься на мне, и с показным смирением принимает известие о том, что Рози собирается с ним развестись. Он что-то замышляет.

Анри, прищурившись, пристально посмотрел на нее.

– Что, по-твоему, он может замышлять?

– Я не знаю. Я только знаю, что мне не нравится, что он... так легко все принимает...– Кира замолчала.

Она понимала, что не совсем вправе вмешиваться в эти дела, но тем не менее была встревожена. Глаза ее выражали явное волнение.

Немедленно заметив это, Анри взял ее за руку и успокаивающим тоном сказал:

– Мне кажется, ты слишком даешь волю воображению. Забудь о Ги. Он больше не собирается причинять нам неприятности. Знаешь, наверное, это невежливо, что мы тут уединились с тобой и беседуем. Давай-ка лучше пойдем к остальным.

Когда они подошли, Анри окинул взглядом огромную, почти до потолка рождественскую елку.

– Хоть себя и не принято хвалить, но, должен сказать, в этом году с елкой мы превзошли самих себя. Она великолепна, ничего не скажешь.

– Это из-за лампочек, дедушка. Тетя Рози их привезла из Нью-Йорка,– закричала Лизетт.– Они маленькими звездочками освещают елку, совсем как небо ночью.

– Как хорошо ты это описала, Лизетт,– радостно улыбнулся Анри, довольный внучкой.

– Анри, пожалуйста, подойдите к девочкам, тогда я смогу сделать снимок всей семьи,– сказала Рози.– И ты, Кира, тоже должна быть на этой фотографии.

– Но без тебя не получится полной семейной картины,– возразил Анри.– Не сходишь ли ты за Гастоном,– обратился он к Ивонн,– пожалуйста, дорогая. Скажи, я бы хотел, чтобы он нас сфотографировал.

– Хорошо, дядя Анри,– сказала Ивонн и вылетела стрелой.

– А ты, Лизетт, можешь сбегать наверх и попросить Элиан, чтобы она привела нам сюда маленького Александра. Я думаю, он тоже должен быть на фотографии.

– Я за ним схожу,– проговорила Кира, направляясь к лестнице,– и сама приведу Александра сюда.

– Прекрасно,– ответил Анри, наполняя бокал шампанским.

Рози положила фотоаппарат на один из пристенных столиков, взяла бокал и подошла к Анри.

– От всех этих аппетитных запахов, поднимающихся из кухни, у меня просто слюнки текут. Надо сказать, я голодна, как волк,– призналась она.

– Я тоже,– ответил Анри и, поддерживая ее под локоть, подвел к елке.– Со слов Анни я понял, что Доминик приготовил великолепного сочного гуся, фаршированного каштанами, со всевозможными приправами и гарниром. Мне просто не терпится его отведать.

– Не забывайте, еще есть pate de foie gras – паштет из гусиной печенки на закуску, и шоколадный торт buche de Noel на десерт,– сказала Колли, присаживаясь возле них на обитую гобеленом скамью.– Нас ждет внушительный ужин.

– Приступим к еде, как только Гастон сфотографирует нас для семейного портрета,– объявил Анри. Потом, обращаясь к Рози, спросил: – А как у нас дела с платьями для подружек невесты?

– Неплохо, почти закончены. Они висят у меня в студии. Если захотите, завтра утром можем подняться туда и посмотреть их.

Анри засмеялся и покачал головой.

– Нет, нет, спасибо. Я хочу, чтобы все, что имеет отношение к моей свадьбе, было абсолютным сюрпризом.

– А что касается платья Киры, я только скажу тебе, отец, что оно очаровательно, хотя и очень простое,– заметила Колли.– Знаешь, я думаю, ты должен подарить ей мамину старинную бриллиантовую брошь, я имею в виду фамильную брошь де Монфлери. Она будет великолепно смотреться на ее платье.

Анри посмотрел на дочь долгим взглядом, потом подошел к ней и сел рядом. Переполненный чувством любви к ней, он обнял ее узкие плечи и поцеловал в щеку. Не сразу справившись с нахлынувшими чувствами, он чуть прокашлялся и сказал:

– Колли, дорогая, это очень великодушно с твоей стороны. Только тебе могла прийти в голову такая благородная мысль. Это жест очень доброго и любящего человека. Возможно, я так и сделаю – подарю эту брошь Кире. Как свадебный подарок от нас двоих.

28

«Колли безнадежно больна, и Анри нуждается в моей помощи»,– ни о чем другом Рози не могла думать в это морозное утро, когда она металась по своей спальне в парижской квартире, собирая самые необходимые вещи и бросая их в небольшой чемодан.

Была середина января, и вот уже две недели она с уклонением работала над эскизами костюмов к «Наполеону и Жозефине». Все время со дня своего возвращения с Луары она была одна и ей нравилось это одиночество, дававшее возможность сконцентрироваться на работе и забыть обо всем остальном.

Гэвин находился в Лондоне, завершая монтаж и озвучивание «Делателя королей», и они перезванивались каждый день.

Иногда обсуждали только что законченный фильм, иногда новый, взволновавший их обоих. Они часами сидели с телефонными трубками в руках. Обычно это бывало вечером, когда он возвращался в отель со студии, а она наконец откладывала карандаш и закрывала альбом с эскизами.

Сейчас, защелкнув чемодан и поставив его на пол, Рози подумала о Гэвине.

Подойдя к телефону, она набрала номер его прямого телефона на Шеппертонской студии в Лондоне.

Он снял трубку после второго гудка.

– Алло!

– Гэвин, это я. Ты можешь оторваться на минутку или я не вовремя?

– Что случилось? Я по твоему голосу слышу, Рози: что-то случилось.

–Колли...– только и смогла выговорить Рози, и голос се прервался.

– Ах, Рози, как мне жаль! Неужели у нее опять эта ужасная болезнь?

Проглотив комок в горле, Рози проговорила:

–Только что звонил Анри, несколько минут назад. Всю эту неделю ей было очень плохо. Вообще-то я думаю, она себя плохо почувствовала уже после свадьбы. Он не хотел меня без крайней необходимости беспокоить, поэтому не позвонил раньше. А со вчерашнего вечера ее состояние резко ухудшилось. Он хочет, чтобы я приехала в Монфлери. Прямо сейчас, немедленно. Он сказал, чтобы я не теряла времени.

– Все настолько серьезно? Ты ведь не думаешь, что... – Зная отношение Рози к Колли, Гэвин не смог заставить себя высказать до конца свою мысль. Всем сердцем он разделял ее боль.

– Я точно не знаю...– всхлипнув, выговорила Рози. Потом, взяв себя в руки, продолжила: – Я просто хотела, чтобы ты знал, где я буду в ближайшие несколько дней. На всякий случай, если будешь меня искать.

– Ты правильно сделала. Могу я чем-нибудь помочь?

– Нет, спасибо.

– Как ты собираешься добираться в Монфлери? Поездом?

– Нет-нет, я поеду на машине. Это проще и быстрее. Я должна быть там как можно раньше.

– Послушай, Рози, будь очень осторожна, не рискуй на дороге. Обещай мне.

– Обещаю, Гэвин.

– Договорились. И держи со мной связь. Дай знать, если что-нибудь нужно, Рози.

– Обязательно. Спасибо.

– Береги себя. Ангел.

– Да,– ответила она и положила трубку.

Меньше чем через три часа Рози въезжала по подвесному мосту во внутренний двор замка Монфлери.

Она еще не успела выключить зажигание, а Гастон, по своему обыкновению, уже бежал к ней по ступеням парадной лестницы. А секундой позже помогал ей выйти из машины. По его печальному лицу сразу можно было обо всем догадаться.

– Граф ждет вас в кабинете, мадам де Монфлери,– сказал он, поздоровавшись с ней значительно сдержаннее, чем обычно.

– Спасибо, Гастон. В багажнике только один чемодан,– тихо сказала Рози и поспешила в замок.

В это холодное утро просторный холл замка, в котором звенел их смех во время недавнего праздника, сейчас был пугающе тих. Рози шла по длинному коридору в кабинет Анри, и сердце ее сжималось от страшного предчувствия.

Дверь была приоткрыта, и Рози легонько постучала в нее, прежде чем войти.

Анри де Монфлери сидел на диване перед камином. Услышав стук, он приподнял голову и встал навстречу Рози.

– Слава богу, ты здесь, Рози! – воскликнул он.– Колли все время спрашивает о тебе.

С этими словами он поспешил к ней, и они горячо обнялись. Потом молча обменялись полными любви и участия взглядами, желая облегчить боль друг друга.

Казалось, даже воздух был пропитан беспредельной печалью. И в глубине души Рози поняла, что несмотря на все ее горячие молитвы о своей дорогой подруге жизнь Колли близится к концу.

Анри смотрел на Рози покрасневшими припухшими глазами, и в них отражалась с трудом выносимая боль. По его изможденному лицу и мешкам под глазами можно было понять, что он много ночей провел без сна.

– Как... как Колли? – спросила Рози сдавленным голосом, страшась услышать ответ, но уже зная его.

– Боюсь, что плохо,– покачал головой Анри.

– Я знала, что она себя неважно чувствовала уже на Рождество,– сказала Рози, стараясь унять дрожь в голосе.– Но все равно это так неожиданно, правда?

– Не совсем. У Колли начались ужасные боли в спине перед самым Рождеством, но она молчала. Не призналась в этом никому из нас.– Он грустно наклонил голову. – В первые же дни нового года, сразу после твоего отъезда, приступы стали невыносимыми, и она поехала в Тур к доктору Жано. Он рекомендовал ей поехать в Париж к тем специалистам, у которых она лечилась прошлым летом. Он убежден, что рак распространился дальше. Колли дала согласие на поездку и уже готовилась к ней, когда ее состояние резко ухудшилось.– Голос Анри прервался, и он отвернулся, ища в кармане платок. Вытерев нос и успокоившись, он повернулся к Рози и тихо проговорил: – Но Колли хочет видеть тебя, Рози. Давай не будем понапрасну тратить время.

– Я ждала, тебя, Рози. Ждала, что ты приедешь,– произнесла слабым голосом Колли, остановив взгляд на Рози.

– Колли, дорогая, я здесь.

– Я ухожу далеко-далеко.

Рози, присевшая на табуретку рядом с кроватью, смогла только кивнуть. Она взяла маленькую холодную ладонь Колли, сжала ее в своих руках, погладила, стремясь принести ей хоть какое-то облегчение.

– Между нами будет огромное расстояние. Но я всегда буду с тобой, Рози. В твоем сердце. И пока ты жива, я буду жить тоже, потому что ты будешь хранить память обо мне до конца жизни.

– Ах, Колли, я не могу это выдержать! Ты не должна уходить! Тебе нужно бороться, чтобы выздороветь.– Слезы ручьями покатились по щекам Рози, и она вытерла их ладонью.– Пожалуйста, не покидай нас!

– Я стану свободной, Рози. Свободной от боли, свободной от горя. И буду рядом с Клодом. Он ждет меня.– Голубой цвет ее глаз вдруг стал еще насыщеннее, еще ярче. Она посмотрела на Рози в упор, и в ее глазах появилось какое-то странное сияние.

– Я верю, что загробная жизнь есть. А ты в это веришь, Рози?

– Да.

– Душа не умирает, ведь правда?

– О да, дорогая.

Улыбка появилась на нежных губах Колли.

– Однажды, много лет назад, моя мама сказала мне то, что я с тех пор всегда помню. Она сказала, что добро не умирает, оно живет вечно. Моя любовь к Лизетт, к отцу, к тебе – это ведь добро, да, Рози?

– Да-да, конечно,– с трудом смогла выговорить Рози, охваченная горем.

– Значит, моя любовь не умрет, да?

– Да.

– Ты можешь мне что-то пообещать?

– Все что хочешь, Колли.

– Ты не позволишь Лизетт забыть меня?

– Никогда.

– Я хочу, чтобы она всегда помнила меня. И Клода. Она не должна забывать своего отца. Пожалуйста, Рози. Сохрани в ней память о нас обоих.

– Я обещаю, она никогда вас не забудет,– сказала Рози, и лицо ее исказилось от плача. Она вытерла слезы, стараясь сдержаться ради Колли, так смело глядящей в лицо надвигающейся смерти.

– Отец и Кира позаботятся о моей малышке, но ты присмотри за ней вместо меня, хорошо?

– Ты знаешь, что я все сделаю. Я очень люблю ее. И всегда буду заботиться о ней.

– Спасибо, Рози, за все, что ты сделала и делаешь для нас.

– Не говори, так пожалуйста... Я ничего особенного не сделала.

– Сделала, и очень много. Я рада, что ты скоро освободишься от Ги. Ты должна начать новую жизнь, Рози. Ты когда-нибудь еще встретишь хорошего человека. И будешь с ним так же счастлива, как я была счастлива с Клодом. Это единственное, ради чего стоит жить... глубокая и сильная любовь.

Рози кивнула.

Неожиданно Колли улыбнулась ей и посмотрела немного округлившимися глазами.

– Я так рада, что мы познакомились тогда в Париже, много лет назад. Когда еще были совсем молодыми... и что ты вошла в нашу семью.– Колли закрыла глаза, и ее дыхание внезапно изменилось, участилось, стало поверхностным.

Рози наклонилась к ней, не сводя глаз с ее лица. И Колли, как бы чувствуя на себе полный сострадания взгляд Рози, открыла глаза.

– Это ничего,– прошептала она.– Пусть все войдут сюда – отец, Лизетт, Ивонн и Кира. И отец Лонгевиль. Он уже давно ждет.

И опять Рози смогла лишь кивнуть.

Колли сильнее сжала руку Рози и слабо потянула ее к себе. Рози наклонилась, приблизив к ней свое лицо.

Едва слышно Колли проговорила:

– Поцелуй меня, Рози. Поцелуй на прощанье. Слезы опять брызнули из глаз Рози и потоками потекли по щекам, не подчиняясь ее воле. Она несколько раз поцеловала Колли в щеку, потом нежно, успокаивающе обнимая ее, прошептала на ухо:

–Я всегда любила тебя, Колли, и никогда не перестану любить. И никогда тебя не забуду. Никогда. Ты всегда будешь в моем сердце, дорогая. Всегда.

–Рози, милая, не плачь. Мне там будет хорошо. Я буду рядом с Клодом. И мамой,– сказала Колли и улыбнулась самой светлой улыбкой в мире.

Рози встала и пошла к двери спальни. Все остальные ждали снаружи в коридоре, чтобы проститься с Колли в последний раз.

Рози жестом пригласила их войти.

Они медленно вошли в комнату. Лизетт, вцепившаяся в руку дедушки, выглядела испуганной и встревоженной.

Последним вошел молодой священник, еще недавно венчавший Анри и Киру. Он остановился у двери в некотором отдалении от семьи. После того как Колли простится с любимыми людьми, он произведет последний ритуал – соборование.

«И Колли уйдет в лучший мир,– подумала Рози.– А мы всегда будем оплакивать ее. Но она еще слишком молода, чтобы умирать. Всего тридцать два года! Только на год старше меня».

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ОПАСНЫЕ СВЯЗИ

29

– Что ж, Кевин, ты делаешь успехи,– сказал Нил.– Продолжай в том же духе. Но, упаси тебя бог, никаких резких движений – только спокойствие.

– Не волнуйся,– кивнул Кевин.– Я просто верх осторожности. И всегда слежу, что у меня за спиной. Вот кто меня действительно беспокоит – так это Тони. Черт побери, он здорово рискует. Работать, как он, под чужим именем в самом пекле, иметь дело с верхушкой банды – это кого хочешь вымотает. Хорошо, что не мне досталось прокладывать эту дорожку. Я хотя бы смотрю на все это дерьмо как бы снаружи.

– Ты хочешь сказать, изнутри?

– Только частично изнутри, compadre,– усмехнулся Кевин.

– Все верно, Кев. Но можешь мне поверить, Тони в полном порядке. Если ты в третьем поколении американец итальянского происхождения, то ты умеешь играть в их игры, не нарушая правил. Во-первых, он говорит на их дурацком жаргоне. Потом, не забывай, в Восточном Нью-Йорке ему частенько доводилось общаться с этими деловыми ребятами. Он ведь вырос в этом проклятом месте. Черт знает, что за район, штаб-квартира фирмы «Убийцы и компания» во времена Альберто Анастасиа, опаснейшее место во всей вселенной! И Тони провел все свое детство в этом гангстерском гнезде.

Как бы в подтверждение своим мыслям Нил кивнул и добавил очень спокойным тоном:

– У этого парня огромное самообладание. Как и у тебя. Ему без этого не выжить, и тебе тоже. Стоит вам сделать одно неверное движение, даже не так пошевелить пальцем ноги, и вы окажетесь задницей на сковородке.– Нил сделал долгий глоток пива.– Знаешь, что я тебе скажу? Не может такого быть, чтобы мой старый дружок Энтони Риганте прокололся. Он работал тайным агентом с тех пор, как поступил в полицию шесть лет назад. Это для него теперь как вторая натура, приятель.

– Ну да, ты, конечно, прав. Но все равно, постоянно болтаться среди гангстеров, играть с ними в «ладушки» – это работка не для каждого.

Нил многозначительно посмотрел на Кевина, но ничего не сказал.

Детективы сидели за столиком в углу маленького бара где-то в районе тридцатых улиц, недалеко от Первой авеню. Хотя было еще только пять вечера, бар был полон, и какофония звуков – от пронзительных возгласов и скрипучего смеха до звона стаканов и ревущего музыкального автомата в глубине зала – создавала нужную обстановку для конфиденциальной беседы. Никто бы не смог уловить и слова из их разговора.

Тем не менее Кевин еще ближе придвинулся к Нилу и понизил голос:

– Хоть на это ушло почти месяц, все-таки дела сдвинулись с мертвой точки. Тони наконец сумел протолкнуть меня в младшие члены банды Рудольфо. У меня теперь приятельские отношения с парой солдат и одним капореджиме. И я тебе скажу, Нил, ты был насчет них прав. Рудольфо со своей бандой по уши увяз в наркотиках. Они каждую неделю наводняют улицы этим дерьмом на миллионы долларов, торгуют чем угодно, тут и крэк и смэк. Все, как ты говорил.

– А ростовщичество, банковские махинации, азартные игры, проституция – чем только ни занимаются, лишь бы грести деньги. Слишком долго они всем этим промышляют, сволочи! Мы должны засадить их за решетку как следует. Приговор должен быть таким, чтобы больше не вышли, Кев.

Неожиданно на лице Нила появилась довольная ухмылка, и он удовлетворенно произнес:

– Как феды[21] засадили Готти.

– Конечно, Нил, так и будет. Пока все идет нормально, не волнуйся. Но нам нужно время. Мы не можем ударить сейчас: пока еще не та стадия игры. О'кей, я дам вам время, но не тяните слишком долго. Чем дольше будете тянуть, тем больше для вас риска.

–Надеюсь, все будет в порядке и у меня, и у Тони. Я ведь тоже, как и он, работаю тайным агентом не первый год, чтобы ошибаться.

–Знаю, знаю. Только береги спину, о'кей?

Кевин кивнул. Он допил пиво, отодвинулся от стола вместе со стулом и встал.

–Может, еще по одной? На дорожку? Или чего-нибудь покрепче?

– Спасибо, дружище. Еще по одной пива будет в самый раз.

Нил погасил сигарету, но немедленно сунул в рот другую. Ему хотелось бы бросить курить, но он не мог. Если он не умрет когда-нибудь от пули, то наверняка это случится от рака легких или от сердечного приступа. Но, черт с ним, жизнь в любом случае– риск, чем бы ни заниматься. Он чиркнул спичкой и поднес ее к сигарете. Вот гак и он сам сгорит когда-нибудь синим пламенем. Нил саркастически хмыкнул про себя.

Кевин вернулся к столику с двумя кружками пива, поставил их и сел.

–Будь здоров,– сказал он и сделал большой глоток, оставив над верхней губой тонкую линию пены. Кевин вытер ее и подмигнул Нилу.

–Так, значит, Готти увяз по уши... Отлично! —Будь я проклят, если нет, Кев! – не смог удержаться от смеха Нил.– Ты видел на днях в «Дейли ньюс»? Они называют его Аль Капоне девяностых годов. Вполне подходит для его умной головушки.

–Да, я видел. Забавно, что процесс будет идти в Бруклине, в бывшей вотчине Аль Капоне.

–Не забывай, что не только его, но и Готти тоже,– заметил Нил, потянувшись к нему через стол.– Я слышал, большинство преступных воротил считают, что на этот раз ему не выкрутиться, власти наконец упекут его. Да, похоже, что Тефлоновому Дону пришел конец. А у тебя там, на улице, что слышно?

–Конечно, то же самое. Наш отдел для этого кое-что сделал, черт возьми. Мы передали на него все материалы, которые у нас были. Не думаю, что Готти будет молчать, как рыба, после того как он столько выболтал.

– По-моему, этот парень сумасшедший. Хотя, с другой стороны, откуда ему было знать, что «Рейвнайт-Клаб» нашпигован нашей аппаратурой. И он даже и предположить не мог, что его адвокат будет отстранен от дела. Ведь Брус Катлер был для него чем-то вроде счастливого талисмана. Но многие говорят, что он должен винить прежде всего себя. Слишком много говорил о таких делах, о каких босс должен помалкивать: убийства, Коза Ностра. И уж, конечно, дураку ясно, что нельзя было разговаривать в клубе. Устроил себе штаб-квартиру, черт побери! Надо было разговаривать во время прогулок. На улице.

– Я слышал, он даже признал, что сам прикончил одного парня, это есть на пленке.

Нил кивнул.

– Я совершенно уверен, что ему не выпутаться. Его упекут надолго, он получит пожизненное. И обвинения в рэкете тоже не пустят. Это значит, что Готти и Гравано сдохли. И смотри, что получается: в семье Коломбо тоже дерьмо намоталось на винт. Одного из их парней только что убрали. Теперь у них там разразится настоящая гражданская война, одна часть клана на другую.

– Одни принимают сторону Персино, а другие поддерживают временного босса, Крошку Вика Орена. До меня дошло, что Орена пытается полностью захватить власть, пока Персино за решеткой.

– Вот сволочи, подонки! Опять на улицах будут реки крови, вот увидишь.

– Да, в Маленькой Италии и еще нескольких важнейших местах города,– сказал Кевин и толкнул Нила кулаком в плечо.– Не делай такое несчастное лицо. Закон и порядок побеждают. На прошлой неделе я слышал, что братьям Гамбино будет предъявлено обвинение по еще одному делу о рэкете. Видно, этот певец Гравано решил спеть еще одну популярную песенку для окружного прокурора Манхэттена. На этот раз про Гамбино. Предполагается, что они наложили лапу на автомобильные грузовые перевозки в швейной промышленности.

– Да, я слышал,– сказал Нил и посмотрел на часы. – Надо идти, приятель. Я рад нашей встрече. В это же время на следующей неделе, идет?

– Тебе решать, Нил. Скажи только – где. Они взяли свои плащи и вместе вышли из бара. Уже на улице Кевин сказал: – Ну, мне сюда,– и кивнул головой в сторону 40-й улицы.

– Что, сегодня не идешь к своей «девушке из приличного квартала», взял выходной? – хохотнул Нил, насмешливо прищуриваясь.

– Нет, она в отъезде. Но приехал один мой старинный приятель. Посидим с ним, поговорим.

– Ладно. Будь осторожен, Кев, и помни, что я тебе сказал: следи, что за спиной. Постоянно!

– Приходится. И ты тоже, Нил. Береги себя. – Конечно, приятель.

Кевин поймал такси, поспешно сел в машину и попросил шофера довести его до перекрестка Лексингтон-авеню и 45-й улицы.

Там он расплатился, вышел и взял другое такси, в котором пересек Манхэттен в обратном направлении до угла Шестой авеню и 58-й улицы, где опять вышел, быстрым шагом прошел по улице до отеля «Уиндэм», вошел внутрь, пересек вестибюль, заглянул в ресторан "Джонатан», огляделся, вернулся опять в вестибюль и прошел в комнату для мужчин.

Через пять минут он, поймав уже третье такси, отъезжал от популярного в среде шоу-бизнеса отеля в направлении Парк-авеню и 52-й улицы. Через несколько минут он был уже на месте. На этот раз он прошел пешком по 52-й улице до Пятой авеню, а потом повернул к 56-й улице. По дороге он несколько раз обернулся, чтобы убедиться, что за ним нет «хвоста».

Добравшись до 56-й улицы, он немедленно направился ко входу в небоскреб «Трамп Тауэр», толкнул дверь и поспешил к стойке службы охраны здания.

– Мистер Гэвин Амброз, пожалуйста.

– Ваше имя, сэр.

– Кевин Мадиган.

Дежурный охранник набрал номер, сказал несколько фраз и положил трубку.

– Можете пройти, сэр. Шестидесятый этаж.

– Благодарю.– Кевин быстро повернулся и направился к лифтам.

– Черт побери, какой вид! – воскликнул Кевин, переходя от окна к окну просторной гостиной в квартире, где остановился Гэвин.– Бог мой! Нью-Йорк выглядит просто потрясающе! Весь море огней, высокое небо и громады зданий. В жизни так высоко не забирался.

– Нет, забирался. Вспомни, однажды мы вместе побывали на самом верху «Эмпайр Стейт»,– улыбнулся Гэвин, протягивая ему бокал вина.– Хватит, оторвись от этих окон. Давай лучше сядем, поговорим.

– Спасибо,– сказал Кевин, принимая от него бокал. Он прошел вслед за Гэвином в глубину комнаты к ансамблю из больших белых диванов и кресел. Они стояли вокруг огромного старинного китайского стола на низких ножках, сделанного из черного лакированного дерева с перламутровой инкрустацией в виде цветов.

Кевин опустился на один из диванов.

– И какого дьявола ты делаешь в таком месте? Оно выглядит, как обиталище дорогих шлюх.

– О боже, еще что скажешь! – воскликнул Гэвин.– И как, по-твоему, выглядит обиталище дорогих шлюх?

– Сплошная роскошь, плюш, бархат. И смердит деньгами. Большими деньгами. Слушай, Гэв, а кому принадлежит эта квартира?

– По правде говоря, не знаю. Я нашел ее через агента по сдаче в наем недвижимости. Кажется, ее владелец – какой-то европейский миллиардер, финансовый магнат, предпочитающий, очевидно, оставаться в Европе. Я снял ее на несколько месяцев.

– А-а.– Удивленно подняв брови, Кевин внимательно посмотрел ему в глаза.– Дела на старом ранчо опять идут неважно?

– Важно – не важно,– усмехнулся Гэвин.– Никак. Вот так сейчас обстоят дела между мной и Луизой. В общем на этом фронте ничего нового. Просто последнее время меня что-то потянуло на Восточное побережье. В конце концов раз уж меня называют этническим актером с Восточного побережья, я решил, почему бы мне не вернуться сюда на некоторое время.

– Отлично, Гэв. Я рад, что ты здесь. Как в старые времена. Ну а как там в Париже? Рози мне сказала, что ты начинаешь подготовительные работы к «Наполеону и Жозефине». И что она будет делать костюмы.

– Да, все верно. Как только совсем закончу с «Делателем королей». Нам еще нужно провести озвучивание небольшого куска с несколькими актерами, поэтому я вызвал сюда, в Нью-Йорк, часть своей съемочной группы. Они помогут мне разделаться с этим – там еще работы не две-три недели. Потом я их отошлю через Атлантику обратноно и безвыездно обоснуюсь в Париже, по крайней мере на полгода. А может, и больше.

– А эта квартира?

– Она твоя, Кев. Если хочешь.

– Ты шутишь?

– Нет.

– Но что мне с ней делать?

– Я полагаю, жить в ней.– Губы Гэвина задрожали от едва сдерживаемого смеха.– Вероятно, это все-таки лучше, чем твоя квартирка на 91-й улице, не так ли?

– Надо полагать,– ответил Кевин,– но я сейчас не живу у себя. Приходится ютиться в комнатушке на 10-й улице в Восточной части. Под чужим именем, конечно. Я ведь сейчас работаю тайным агентом.

– А когда ты им не работал?

Кевин уловил внезапное и почти неразличимое изменение в голосе Гэвина – какие-то едва заметные нотки неодобрения. И спокойные серые глаза Гэвина выражали сожаление. Да, это были самые честные глаза, какие Кевин когда-либо видел. Он ничего не ответил, лишь отхлебнул вина и откинулся на спинку сверхмягкого дивана, скрестив свои длинные ноги.

– Это не проходит бесследно, Кев,– сказал Гэвин, посмотрев долгим взглядом на своего самого старого и близкого друга.– Все это уже начинает сказываться, приятель.

Кевин, обычно рьяно защищавший свою работу, уже собрался было возразить, что он не понимает, о чем это говорит Гэвин, но потом передумал. Зачем ему разыгрывать дурака с этим парнем, которого он любит, как брата, который всегда был готов помочь ему, что бы ни случилось. И всегда помогал. Кевин медленно кивнул.

– В последнее время в самом деле приходилось нелегко, согласился он, слегка поморщившись.– Работа тайного агента, представь, иногда бывает немного утомительной.

– Я думаю. И немного опасной – тоже.

– В наше время все опасно, Гэв.

– Я знаю. Но ты сейчас в самом центре схватки, сражаясь с преступниками. Чуть зазеваешься и попадешь под пулю. Пока ты работаешь в Отделе уголовных расследований, ты будешь находиться в самой опасной зоне. Мишень! «Пушечное мясо», как это обычно называют.

– Зато какие льготы! – пожал плечами Кевин и засмеялся над абсурдностью собственных слов. Но иногда смеясь над опасностью легче с ней справиться.

– Какие, к дьяволу, льготы! – насмешливо возразил Гэвин, взял свой бокал, сделал глоток вина и продолжил: – Рози из-за тебя волнуется. Нелл волнуется. Я волнуюсь. Почему бы тебе не бросить все это, Кевин?

– А ты можешь не быть актером?

– Нет.

– Вот тебе и ответ.

– Но я не подвергаюсь смертельной опасности.

– Черта с два не подвергаешься! Окажешься на каком-нибудь паршивом спектакле и не знаешь, что с тобой может случиться. В зале всегда найдется какой-нибудь псих, готовый устроить свалку.

– Ты неисправим,– покачал головой Гэвин.– Но, наверное, ты должен делать то, что должен.

– Именно.

Гэвин откинулся на гору белых шерстяных подушек и тихо проговорил:

– Слушай, Кевин, увольняйся. Я найду тебе работу.

– Это какую же?

– Моим ассистентом.

– Черт, это же подачка, Гэвин! – охваченный мгновенным гневом воскликнул Кевин.– Мне не нужны твои подачки!

– Это вовсе не подачка, Кев. Правда. Мне действительно нужен человек, чтобы заниматься огромным количеством разных дел.

– Может, тебе нанять секретаршу? Обычно парни с твоим положением поступают именно так.

– У меня есть секретарша. Но мне нужен помощник, который бы взял на себя некоторые вопросы. Финансовые, например. Чтобы я мог ему доверять. Ты ведь для меня, скажем прямо, как член семьи. Мы ведь одна семья, Кевин, после стольких лет дружбы.

– Это Нелл тебя надоумила?

– Никоим образом, старина! Никоим образом! Но она была бы счастлива, если бы ты ушел с «улицы».

–Спасибо, Гэв. Я понимаю, ты хотел как лучше. Но то, что ты предложил, это не для меня. У меня, понимаешь, другая скорость.

– Предложение остается в силе. Так что в любое время...

– Спасибо,– вздохнул Кевин.– Наверное, это звучит грубо и неблагодарно. Ты сделал, конечно, стоящее предложение, на самом деле стоящее. Но я – коп, как мой отец, и мой дед, и отец моего деда, и так далее,– они все были копами. И я не думаю, что буду счастлив, занимаясь чем-то еще.

– Наверное, в глубине души я тебя понимаю... Я всегда это знал. Ну ладно, а как у вас с Нелл? Ты собираешься узаконить ваши отношения?

Темные глаза Кевина встретились со светлыми глазами друга. И они обменялись долгими понимающими взглядами.

Наконец Кевин ответил:

– Я много думал об этом последнее время. Я даже просил ее выйти за меня замуж. Она думала об этом. Но так и не сказала «да».

– Остается только пожалеть об этом: вы просто созданы друг для друга.

– Скажи об этом Нелл.

– Скажу, с твоего позволения.

– Конечно, давай. Кстати, ты что-то темнил насчет Луизы. Что между вами на самом деле происходит?

– Ничего особенного. Она живет в моем доме, тратит мои деньги и спит с сенатором из Вашингтона.– Гэвин пожал плечами.– Если бы мой дедушка был жив, он бы назвал меня болваном.

– А мой сказал бы, что я простофиля мик.

Оба рассмеялись, и Кевин спросил:

– Но, если серьезно, что ты собираешься делать? Останешься с Луизой?

–Я пока не хочу раскачивать лодку.

– А ты не думаешь, что твое возвращение на Восточное побережье как раз и будет означать раскачивание?

– Но я приехал не насовсем. Я просто снял квартиру в Нью-Йорке, своем родном городе, на время, пока заканчиваю послесъемочные работы. А потом перееду во Францию снимать фильм там. В общем, как говорится, дай дураку веревку и он повесится. Вот я и даю ей эту веревку километрами —может, в конце концов повесится. А я готов подождать, мне не к спеху.

– Значит, в твоей жизни пока никого нет?

– Да, никакой нежной и любящей леди, чтобы скрасить мои дни. Только работа. Но этого достаточно.

– Возможно. У тебя здесь свой повар, или как? – спросил Кевин.

– Нет, а что?

– Я просто подумал, где будем обедать. Ты ведь терпеть не можешь рестораны, твоя знаменитая сексуальная физиономия производит такой фурор.

– Ты тоже не любишь бывать на публике, Кев. Так что не спихивай всю вину на меня.

– Ты когда-нибудь предполагал, что станешь таким знаменитым, что не сможешь пойти поесть в ресторан из страха быть растерзанным обезумевшими поклонницами? Или что я не соглашусь пойти с тобой из опасения, что нас застукают охотящиеся за мной гангстеры?

– Нет, не предполагал,– ответил Гэвин, и неожиданная улыбка промелькнула на его лице.– Но, как я только что заметил, мы с тобой – пара простофиль.

Гэвин поднялся, прошелся по комнате, потом повернулся к Кевину.

– Но тем не менее мы сегодня сходим в одно место.

– Да? Куда это?

– В центр. В просмотровый зал Бобби Де Ниро. Я снял его на вечер. Для нас двоих: хочу показать тебе «Делателя королей». А потом поедим там же в гриль-баре.

– Звучит неплохо. И, надеюсь, мы оба будем там в безопасности.

– Несомненно. Это, Кевин, я могу тебе гарантировать.

30

Подмораживало, и капли мелкого моросящего дождя быстро превращались в мокрый снег, залеплявший стекла автомобиля.

– Плохое время, Вито,– сказал шофер, включая «дворники»,– плохое время для такой поездки в «Стейтен-Айленд».

– Нас здесь не мочит, Карло,– ответил Вито своим скрипучим голосом,– сидим в тепле – какие проблемы? Поставь-ка запись. На которой Джанни. Ну, эту, наверное, ты знаешь: «Любимые мелодии Фортьюна».

–Конечно, Вито,– пробормотал Карло, выполняя просьбу.

В то же мгновение золотой голос Джанни заполнил небольшое пространство салона. Улыбаясь про себя, Вито устроился поудобнее на заднем сиденье, с удовольствием слушая. «Ты и я, нам хотелось всего» в исполнении Джанни.

Вито очень гордился своим племянником. Большая звезда. Самый известный из всех сейчас. До него были такие же по величине, но они уже свое отпели. А теперь очередь его Джанни. В свои тридцать восемь лет Джанни уже «что-то» – первый в списках самых популярных певцов, всеобщий любимец. И не только в Америке, а во всем мире.

Вито вздохнул от избытка чувств и на мгновение закрыл глаза, успокоенный звуками бархатного голоса. Вздохнув еще раз, Вито подумал: «Он поет, как ангел, мой Джанни».

Было 23 января 1992 года, четверг, и, как обычно по четвергам, Вито направлялся на еженедельный семейный обед к Сальваторе. Вот уже шестьдесят лет каждый четверг они устраивали семейный обед: это стало традицией с тех далеких времен, когда они оба были девятнадцатилетними парнями, успевшими обзавестись женами. Он женился на Анджелике, царство ей небесное, а Сальваторе на Терезе.

Как давно это было! Вито подумал, сколько еще обедов по четвергам им осталось. Оба уже старики: обоим по семьдесят девять лет. Но он не ощущал старости. Разве что немного отяжелел, да еще беспокоил артрит в бедре. И он не выглядел на свои семьдесят девять, это точно. И Сальваторе тоже. Да, конечно, седина, морщины. Но, если все взвесить, они в хорошей форме. И ни один еще, слава богу, из ума не выжил.

Его старый приятель был еще на удивление силен, еще держал в своих руках власть над всеми кланами Восточного побережья– Capo di tutti capi. Как он гордился Сальваторе! Почти так же, как гордился своим Джонни.

Эта песня, которую пел Джонни, она ему нравилась.

«Ты и я, нам хотелось всего...»

Разве не в этом истинная правда о мире? Он и Сальваторе, им хотелось всего. И они этого добились. Когда нужно было – силой. Некоторые говорят, что он и Сальваторе – опасные и жестокие люди. Нет, это не так. Они просто люди, старавшиеся выбраться из той сточной канавы, из нищеты Нижнего Ист-Сайда, куда они попали, будучи детьми эмигрантов: постоянно полуголодные, не зная английского, не имея никаких надежд на лучшую жизнь. Им пришлось делать то, что они делали, чтобы выжить.

Вито мысленно улыбнулся. Жизнь повернулась к ним не худшей стороной. Конечно, не без проблем: время от времени случались поводы для головной боли, но ничего такого, с чем нельзя было бы справиться. Им даже большей частью удавалось избегать неприятностей с правоохранительными органами – и это в течение всех шестидесяти лет. Пожалуй, им везло. Ну и продажные копы помогали. Сальваторе платил им каждую неделю, но деньги не проблема. Что могут значить для него и Вито несколько конвертов, набитых чеками? Они в состоянии себе это позволить. Они и сейчас платят и чувствуют себя в полной безопасности.

«Чистеньких нет»,– подумал Вито и рассмеялся громким, хриплым смехом, заполнившим машину, при этом его пухлое тело мелко затряслось. Любого можно купить. Разница только в цене. Одним нужны деньги, другие добиваются власти или особых привилегий. Все они продажные шлюхи. Торгуются только о цене.

Люди смердят. Мир полон дерьма. Он был невысокого мнения о человеческой природе. Все ругают «амичи» – людей из «почтенного общества»,– обвиняют их во всех грехах. «Не понимаю, почему это так,– подумал Вито, нахмурившись.– Мы не хуже, ничуть не хуже других. Взятки, кражи, любые преступления и даже убийства встречаются на каждом шагу, они часть большого бизнеса, ступеньки к общественному положению. Ступеньки любой карьеры, даже в правительстве. Политиканы смердят, они на все готовы ради карьеры. Также и копы, и все остальные... Все, но не мой Джонни. Мы с Сальваторе шли своим путем,– бормотал он про себя.– Мы сами писали для себя законы. Мы почитали кодекс Братства, но мы все делали по-своему, да-да, по-своему». Он мысленно улыбнулся. Ему было чему радоваться.

Джонни Фортьюн.

Большая звезда.

Его радость и гордость.

Его племянник.

Скорее сын, а не племянник.

Джонни на этой неделе приехал в Нью-Йорк. Он должен быть сегодня вечером на семейном обеде, приедет из Манхэттена в своем лимузине. Сальваторе счастлив. Вито счастлив. Это будет отличный вечер.

Дом Сальваторе Рудольфо стоял в стороне от дороги, окруженный высокой кирпичной стеной с широкими железными воротами. Они были под током. Дом охранялся не хуже, чем Форт Нокс.

Вито знал, что вооруженные охранники находятся везде, но они скрыты от человеческих глаз. Кроме двух охранников, появившихся как из-под земли в тот момент, когда его машина замерла у ворот.

После того как охранники убедились, что это он, ворота медленно отворились. Карло подвел черный «кадиллак» по короткому круговому въезду к парадному входу, затормозил и вышел, чтобы помочь Вито. Пока тот поднимался по ступенькам, Карло, солдат их Организации, назначенный к нему в качестве водителя и телохранителя, вернулся в машину и отогнал ее назад.

Войдя в холл и снимая пальто, Вито заметил, что сегодня обстановка в доме была немного другой. Обычно по четвергам присутствовали только родственники и ближайшие помощники. А сейчас в глубине холла маячили еще несколько капо. Двое других располагались у дверей кабинета Сальваторе.

Дверь этой комнаты внезапно отворилась и из нее вышел Энтони Рудольфо, двоюродный брат Сальваторе и консильере. Подойдя к Вито, он поцеловал его в обе щеки и сказал:

– Главный ждет тебя, Вито, хочет поговорить, пока не начался обед.

Обеспокоенный, не случилось ли чего, Вито кивнул и немедленно прошел в святая святых Дона – в его кабинет.

Сальваторе сидел в кресле у камина. Увидев Вито, он поднялся и пошел к нему навстречу. Они обнялись и расцеловались по-сицилийски в обе щеки.

– Ты сегодня хорошо выглядишь, Сальваторе. Для такого старика,– одобрительно наклонил голову Вито.

– И ты тоже, мой старый гамба,– засмеялся Сальваторе,– сегодня холодно, Вито,– поежился он,– так холодно, что даже у ведьмы замерзли бы сиськи и превратились в сосульки,– и он опять рассмеялся низким утробным смехом.– Помнишь, как мы детьми мерзли зимой, дрожали от холода в нашей драной одежке? Помнишь, как согревали друг друга в этих крысиных норах нижнего Манхэттена, которые мы называли домом.– Он покачал головой.– Да, какое было время...

– Еще бы не помнить! Я ничего не забыл, Сальваторе!

Дон положил руку на плечо Вито и подошел с ним к камину.

– Те деньки давно ушли. Остались только воспоминания. Но мы с тобой стареем. И холод опять пробирает докостей, заставляет их скрипеть. Так что иди-ка, посидим у огня.

С этими словами Дон взял со столика между креслами бутылку красного вина и доверху наполнил два бокала.

– Огонь согреет твое тело, а вино разгонит кровь. Они чокнулись и тихо в унисон проговорили:

– За наше Братство.

Потом каждый пригубил вино, задерживая его во рту, наслаждаясь вкусом. Это было одним из немногих удовольствий, еще оставшихся для них в жизни. Затем они сидели, откинувшись в креслах и долго смотрели друг на друга, и в их стариковских глазах светилась умудренность. И вечная дружба. Наконец Вито спросил:

– Зачем сегодня лишние капо? Ты что, ждешь неприятностей?

– Просто из предосторожности,– покачав головой, сказал Рудольфо.– Не хочу неприятных сюрпризов, чтобы меня застали врасплох. Это ведь наше старое правило, Вито. Зачем нам его менять?

– Ты это о чем? – спросил Вито, и его темные глаза сузились.

– Слишком много проблем в других семьях. Братья Гамбино, похоже, увязли, Бык-Сэмми слишком много треплется.– Он посмотрел на Вито и презрительно сплюнул.– Тьфу, поганый доносчик, запел, как желтая канарейка. А семья Коломбо – совсем с ума посходили, вцепились друг другу в глотки. Не было бы войны между семьями, как тогда, раньше.

– Не думаю, что это широко разойдется.

– Кто может знать? – Сальваторе беспомощно развел руками и пожал плечами.– Одна из семей в Нью-Йорке может воспользоваться ситуацией, попробовать захватить территорию Гамбино или Коломбо. И будет война. Да, лучше быть готовыми. На всякий случай, если чего начнется.

– Ты прав, Сальваторе. Что плохого, если мы заранее себя обезопасим...

Сальваторе вдруг подался вперед, и его глаза, дотоле блеклые и слезящиеся, внезапно обрели пронзительную, как в молодости, голубизну. Он пристально посмотрел на своего старого друга и сказал:

– Может, я устрою собрание всех семей, соберу вместе всех боссов...

– Это как в Апалачине в 1957 году? – воскликнул Вито.

– Ну да, конференцию. Надо решить, что делать. За нами слишком внимательно следят, Вито. За нашим Братством. Копы, феды, пресса – они все дышат нам в затылок. Это уже опасно,– вздохнул он.– Мы вдруг оказались чересчур на виду – вот что плохо, capisce?[22]

– Ага. И я с тобой, как всегда.

– И еще этот Джо Фингерс,– объявил Сальваторе.

– А с ним что?

– Стал слишком много о себе понимать и, чуть что, сразу палит из пушек. А он связан с нами– значит, опасен для нас. Ведь за нами постоянно следят, вынюхивают. Вот что я всегда ненавидел.– Сальваторе сделал паузу. Несмотря на то, что он находился в собственном доме, где, он был уверен, нет никаких подслушивающих устройств, Дон добавил хриплым шепотом: – Это наносит вред Коза Ностра.

Вито кивнул и дотронулся ладонью до руки Сальваторе, показывая, что понял.

После недолгого молчания Вито спросил:

– Кто займется Джо Фингерсом?

– Никто. Пока. Подождем. Посмотрим, как он дальше себя поведет.

Дон глубоко вздохнул и печально покачал головой.

– Да, все уже не то, дружище, времена изменились. Вито не ответил, углубившись в свои мысли. Сальваторе был не зря capo di tutti capi. Он мудрый человек. Все, что он говорит,– так и есть. Какое-то время Вито изучающе смотрел на друга.

Сальваторе был крепкого сложения, высокий, широкоплечий, худощавый. Его изборожденное глубокими морщинами лицо с римским, чуть с горбинкой носом, и сильно поседевшими густыми бровями все же не было лицом старика. В нем слишком чувствовались сила и власть. Но самыми, удивительными были глаза. Чистого голубого цвета, как Средиземное море у берегов Сицилии. Они могли то лучиться солнцем и теплом «старой родины», то вдруг становиться ледяными, как холодная Арктика.

Сальваторе прервал размышления Вито.

– Где Джонни? – спросил он.

– Сейчас будет, Сальваторе. Еще минута-другая, и он здесь, не волнуйся.– Вито поднялся и, мелкими шагами подойдя к окну, постоял там какое-то время.

– А вот и он! – вскоре воскликнул он и посмотрел на часы.– Молодец, как раз вовремя!

Во главе стола сидела Тереза Рудольфо, жена Сальваторе. Она была высокой, сухой, величественной женщиной лет семидесяти, с совершенно седыми волосами и угольно-черными глазами. На ней было, как обычно, черное платье с тремя длинными нитками настоящего жемчуга. Она со спокойным достоинством руководила обеденной церемонией.

Покрытый накрахмаленной белой с вышивкой скатертью стол был уставлен тончайшим фарфором, дорогим хрусталем и серебром. В центре располагалась широкая серебряная ваза с цветами, по обе стороны от которой возвышались белые свечи в серебряных подсвечниках. Стол буквально ломился от яств.

Сейчас в парадной гостиной дома Рудольфо собрались за великолепным столом еще и четверо детей Терезы и Сальваторе: Мария, София, Фрэнки и Альфредо; все они уже имели семьи и пришли со своими супругами. Был здесь и брат Сальваторе Чарли, заместитель босса, и их двоюродный брат Энтони, консильере,– тоже с женами.

Вито сидел справа от Терезы.

Джонни сидел на своем обычном месте – справа от Сальваторе.

Угощение было обычным для четверговых обедов. Огромное количество салата из латука, помидоров, маслин и мелко нарезанного лука; красный сладкий перец, тушеный в оливковом масле; салат из рыбы и моллюсков, запеченая рыба, tagliatelle – домашняя лапша с томатным соусом, и жареные цыплята. Альфредо разливал красное вино, блюдо с домашним итальянским хлебом передавалось по кругу, все оживленно разговаривали, шутили, смеялись. Обед напоминал дружескую вечеринку.

Только Тереза хранила гробовое молчание. Она лишь внимательно слушала и смотрела на всех цепким подозрительным взглядом. Изредка она перебрасывалась несколькими словами с дочерьми, помогавшими ей передавать гостям блюда или приносить из кухни новые чаши с дымящейся лапшой и соусом.

Тайком наблюдавшему за ней Джонни вдруг пришла в голову внезапная догадка: «Сегодня она раздражена моим присутствием здесь. Она не любит меня». Эта мысль, поразила его, как удар молнии. Его тетя Тереза, которую он знает с самого рождения, не любит и никогда не любила его. Неожиданно он совершенно четко осознал, что она ненавидит его, просто терпеть не может. Джонни спрашивал себя почему. Ответ мог быть только один: потому что дядя Сальваторе благоволит к нему. Ревность – вот в чем все дело. Она ревнует, потому что он так близок ее мужу, потому что они оба так привязаны друг к другу.

Сидящему напротив него Вито пришли в голову почти те же мысли, но он быстро прогнал их. Тереза уже старуха. Ее яд ослабел, потерял с годами свою силу. Никто больше не обращает на нее внимание. А меньше всех Сальваторе. Он никогда ее не любил.

После обеда Сальваторе повел Джонни и Вито в свое святилище и закрыл за ними дверь.

– Вот «стрега», Джонни. Выпей рюмочку,– сказал Дон, наливая в узкие рюмки золотистый итальянский ликер.

– А ты, Вито? – спросил он, подняв брови.

Вито кивнул.

– Спасибо,– сказал Джонни, беря из его рук рюмку.

Другую Сальваторе передал Вито, и тот тоже поблагодарил его.

Все трое чокнулись и расселись в кресла перед пылающим камином.

– Поздравляю, Джанни,– сказал Сальваторе с ласковой улыбкой.– Такой концерт в Мэдисон-Сквер-Гарден в прошлую субботу – это потрясающе! Мы все наслаждались.

– Был полный аншлаг,– заметил Джонни.– Пожалуй, это мой самый удачный концерт. Пока.

– Мы гордимся тобой, Джанни. Ты большая звезда. Самая большая. И ты всего добился сам.

– Ну что вы, дядя Сальваторе! Я знаю, как много ты и дядя Вито для меня сделали.

– Мы ничего не сделали.

Джонни удивленно посмотрел на Дона, потом перевел взгляд на Вито, который наклонил голову, как бы признавая правильность слов Сальваторе.

– Мы только приоткрыли для тебя пару дверей, вот и все,– сказал Сальваторе.– Сделали так, чтобы несколько клубов в округе заключили с тобой контракты. Посоветовали парням из Вегаса, чтобы они дали тебе шанс. Мы хотели, чтобы ты пробивался сам, рассчитывая на свои силы как любой другой.

– Но почему? – спросил удивленно Джонни.

– Мы хотели, чтобы твое имя оставалось чистым. Мы не хотели, чтобы его связывали с нами,– объяснил Сальваторе нежнейшим голосом, на какой только был способен.

– Если бы мы сделали слишком много, Джонни, мы бы тебя запачкали,– добавил Вито.– Мы не хотели марать тебя. Нельзя, чтобы тебя связывали с амичи, с Братством,– улыбнулся он.– Мы только чуток работали, вроде как за сценой, как сказал Сальваторе.

– Ну, все равно спасибо,– ответил Джонни и улыбнулся старикам.– А я думал, что находился под вашим покровительством.

– Ты и находился,– тихо проговорил Сальваторе.– Всегда. Но мы дали тебе возможность идти собственным путем в твоем бизнесе. И мы правильно сделали. А ты...– он улыбнулся Джонни,– ты ни разу нас не подвел. Одно только меня огорчает...

Джонни изумленно взглянул на него.

– Что же?

– Ты до сих пор не женат, Джонни. Вот если бы у тебя была хорошая жена-итальянка.– Сальваторе глубокомысленно кивнул.– Мужчина не может без жены.

– Я согласен с тобой, Дядя Сальваторе. Но пока еще мне не встретилась подходящая девушка.

–Как жаль! – сказал Дон.– Сейчас, пока ты молод, – самое бы время.– Он сделал глоток «стрега», и все трое на несколько минут замолчали.

Сальваторе первым прервал молчание, обратившись к Джонни:

–Так, говоришь, собираешься в Европу? Расскажи мне о поездке, где ты думаешь побывать?

Джонни стал рассказывать о предстоящем коротком концертном турне, а Сальваторе внимательно слушал, время от времени задавая дельные вопросы или кивая.

Вито не был столь внимательным слушателем. Он углубился в свои мысли, перенесясь с ними на много десятилетий назад. Перед его мысленным взором предстал Сальваторе Рудольфо, каким он был в пору своего расцвета, примерно в возрасте Джонни. Красавец, такой же как Джонни сейчас. Женщины просто кидались на него, но его это не волновало. Сальваторе придерживался строгих нравов. По большей части.

Вито вздохнул. Жизнь – забавная штука. В ней полно загадок, не все гладко и ровно. А ему нравилось, когда гладко и ровно. И хотелось, чтобы и Сальваторе стремился к этому тоже. Вито прикрыл глаза и унесся далеко в своих мыслях, наслаждаясь теплом камина, приятной слабостью «стрега» во рту, ощущением полного желудка и семейным уютом. Всем довольный, он задремал.

– Я позвоню из Лондона, дядя Сальваторе,– сказал Джонни, и Вито, проснувшись, резко выпрямился.

–Что? Что ты сказал? – спросил он, моргая.

Сальваторе рассмеялся своим глубоким утробным смехом.

–Ты все проспал, старина. Вито смущенно улыбнулся и, понимая, что оправдываться глупо, ничего не сказал.

Джонни подошел к нему, помог подняться с кресла, и они обнялись и расцеловались.

Потом, подойдя к Дону, Джонни поцеловал его тоже и быстро вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

Оставшись одни, старики вновь уселись в кресла и долго смотрели друг на друга, без слов понимая один другого.

Наконец Вито сказал:

–Я не спал. Сальваторе хмыкнул.

– Я просто мечтал.

– О чем, гамба?

– О прошлом, старина.– Вито издал глубокий вздох, потом его круглое лицо медленно расплылось в улыбке.– Я вспомнил тебя, Сальваторе, когда ты был таким, как сейчас Джанни. Ты был красавец. Совсем как он сейчас. Те же волосы, глаза. То же лицо.

Сальваторе чуть выпрямился, но ничего не сказал, только отпил еще «стрега». А Вито продолжал:

– Есть одна фотография. Там, у меня дома, в альбоме Анджелины. Снята в 1946 году. Ты, я, Тереза и она. Тебе тогда было тридцать восемь. Можно подумать, что там Джонни, на этом снимке.

Сальваторе продолжал молчать.

– Не понимаю, почему никто до сих пор не заметил сходства.

Сальваторе только кашлянул.

Вито сделал глубокий вдох и произнес:

– Нет, Тереза заметила.– Выждав несколько секунд, он мягко добавил: – Она всегда это знала.

– Может, и так,– проворчал наконец Сальваторе.

– Почему ты не скажешь об этом Джонни?

– Так лучше.

– Может, и нет. Моя сестра Джина – она ведь любила тебя, Сальваторе. Ты был для нее всем после смерти Роберто. Думаю, она бы хотела, чтобы Джонни знал, что ты его отец. Его мать хотела бы, чтобы он знал правду.

– Нет,– сказал Сальваторе тихим, но властным голосом, ставя на стол свою рюмку. Подавшись к Вито, пронизывая его взглядом, он прошипел: – Он не должен знать. Никто не должен знать, что он мой сын.

– Почему?

– Глупый вопрос, Вито. Видно, стареешь,– покачал головой Сальваторе.

Вито, пропустив мимо ушей язвительное замечание, продолжал допытываться:

– Ну что плохого, если он узнает?

– Нет,– сказал Сальваторе,– лучше пусть будет так, как я решил. Я хочу, чтобы он оставался чистым.– Очень тихо, едва слышно прошептал: – Мой сын Джанни должен быть чистым,– и в упор посмотрел на Вито,– capisce?

31

После безвременной смерти Колли в середине января Рози вернулась из Монфлери в Париж и целиком отдалась работе.

Давно обнаружив, что работа помогает заглушить боль, она просиживала долгие часы в мастерской, стремясь быть полностью занятой.

Только так она могла сопротивляться обрушившемуся на нее беспредельному горю. Отчаяние Рози от потери любимой подруги было слишком велико: ведь их связывала особая дружба с первого дня их знакомства в 1982 году.

«Любовь с первого взгляда» – так Колли часто описывала их первую встречу. И Рози испытывала точно такие же чувства к своей первой парижской подруге, чей брат впоследствии стал ее мужем.

Их с Колли связывала преданная дружба, которая осталась непоколебимой, даже когда у Рози начались проблемы с Ги. Наоборот, это только еще больше сблизило их. Колли сразу приняла сторону Рози, была для нее утешением и поддержкой в эти трудные времена. Не удивительно, что Рози так глубоко переживала утрату, понимая, что она никогда с ней не сможет смириться.

Итак, все это время работа была ее единственным спасением и утешением. Вдобавок Рози испытывала удовлетворение от того, что, начав заранее работу над костюмами, она как бы на несколько недель забежала вперед, обеспечив себе тем самым определенные преимущества по времени.

Гэвин задерживался в Нью-Йорке: возникли непредвиденные осложнения с «Делателем королей». Ему пришлось вызвать себе на помощь Аиду и отодвинуть дату переезда на Бийанкурскую студию. Аида со съемочной группой из Лондона смогут перебраться в Париж не раньше марта, к моменту когда освободится и приедет сам Гэвин.

Тем не менее Рози знала, что даже в этот период между двумя фильмами у нее есть дело. Перед ней была грандиозная задача. Опять ей предстояло создавать исторические костюмы, а это гораздо сложнее, чем модели современной одежды, и требует значительно более тщательной и детальной разработки.

Сейчас, ясным солнечным утром начала февраля Рози стояла в центре своей мастерской, разглядывая несколько уже готовых эскизов. Мастерская примыкала к ее квартире на Рю-дель-Университе в Седьмом муниципальном округе и представляла собой большую, залитую светом комнату с несколькими огромными, от пола до потолка окнами и застекленным потолком.

Всего было шесть эскизов, полностью проработанных до мельчайших деталей. Рози равномерно расставила их на специальной просмотровой полке, сооруженной ею именно для таких целей несколько лет назад Полка занимала всю длину боковой стены, и расставленные на ней, как на выставке, эскизы сразу изменили облик студии.

Все эскизы были выполнены в цвете, на досках высотой около метра. На первых трех были изображены костюмы Наполеона, роль которого будет исполнять Гэвин Амброз, на оставшихся платья Жозефины в исполнении неизвестной пока актрисы.

Поскольку наряды Жозефины отличались невероятной пышностью и сложностью, Рози сначала взялась за костюм Наполеона для сцены его коронации. Он состоял из нижней белой шелковой мантии, богато изукрашенной золотым шитьем, поверх которой надевалась длинная до пола красная бархатная мантия с накидкой из белого горностая, корона представляла собой золотой лавровый венок. Рози намеревалась точно воссоздать все до малейшей детали, стремясь к исторической достоверности.

Вторым был эскиз военной формы Наполеона: черные сапоги, белые обтягивающие лосины, черный сюртук со скругленными фалдами, украшенный золотым шитьем, и треугольная шляпа. А на третьем был изображен гражданский костюм, состоявший из коротких до колен панталон и сюртука из красного сукна. На ноги к нему одевались белые чулки и черные туфли с золотыми пряжками.

Проведя несколько минут за рассматриванием этих рисунков, Рози перешла затем к эскизам одежды Жозефины. Ее платье для сцены коронации, как и костюм самого Наполеона, тоже было исключительно пышным и нарядным. Выполненное из огромного количества белого шелка, оно было сплошь расшито золотом; его великолепие довершали роскошные ювелирные украшения и бриллиантовая диадема. Но в данный момент не этот наряд интересовал Рози. Сейчас она внимательно рассматривала одетое на манекен недошитое вечернее платье Жозефины. Рози подошла к окну, где стоял манекен, и переколола на нем складки ткани. Платье было выдержано в стиле ампир, распространению которого так способствовала сама Жозефина: завышенная линия талии, глубокий вырез и короткие рукава «фонариком». Для платья был использован серебристо-белый шелк, продублированный сверху нежно-голубым шифоном. Красиво задрапированный на облегающем лифе, он воздушными потоками ниспадал к полу, образуя пышную верхнюю юбку с разрезом впереди. Понизу она была отделана тонкой серебристо-белой бейкой из материала платья. Рукава тоже были из шифона.

Рози вынула из платья несколько булавок, вколола их в специальную подушечку на запястье левой руки и ловкими уверенными движениями стала поправлять складки ткани, добиваясь, чтобы они правильно лежали. Она провозилась с ними добрых десять минут, прежде чем результат более или менее удовлетворил ее.

Искусство драпировки было особым делом, но Рози оно удавалось с той же легкостью, что и подготовка эскизов. Она научилась драпировать ткани в мастерских Трижер, известной кутюрье, американки французского происхождения. Это стало возможным благодаря помощи тети Кэтлин, сестры отца Рози, умершей два года назад. Кэтлин Мадиган была главным специалистом магазина «Бергдорф Гудман» по оптовой закупке модной одежды. Она дважды устраивала Рози практиканткой к Трижер на время летних каникул в Технологическом институте одежды.

Рози любила повторять, что она обучилась драпировке у ног мастера, так как Полин Трижер была признанным мастером этого искусства. Она обращалась с тканью примерно так, как это делает скульптор, работая с куском глины. Полин тоже как бы лепила свои модели из ткани, работая больше с портновским манекеном, чем с карандашом и бумагой.

Собрав мелкие сборки на спинке по завышенной линии талии, Рози уверенно закрепила их булавками и отступила на несколько шагов, придирчиво оглядывая свою работу. Все еще недовольная результатом, она решила еще раз заглянуть в книгу с репродукциями, на одной из которых было представлено подобное платье, чтобы освежить его в памяти. Эту книгу подарил ей Анри де Монфлери, и Рози нашла ее чрезвычайно полезной, так как в ней была представлена вся история Наполеона в портретах самого императора, Жозефины, членов его свиты, в изображениях батальных и жанровых сцен того времени. Отыскав страницу с прекрасным портретом Жозефины в этом самом платье, Рози долго смотрела на него изучающим взглядом. Как всегда, ей хотелось достичь в своей работе полной достоверности. Через несколько минут она уже возилась с тканью.

Однако через полчаса ее сосредоточенная работа была прервана звонком в дверь. Вздрогнув, она взглянула на часы, стоящие на письменном столе, и, к своему удивлению, обнаружила, что уже почти час дня. Сняв с запястья подушечку для булавок и сбросив белый рабочий халат, она вышла в прихожую. Рози знала, что это Нелл, которая была сейчас в Париже. Рози пригласила ее на ленч. Как только дверь отворилась, они бросились друг к другу, горячо обнимаясь и не уставая радостно повторять, как они счастливы этой встрече.

Потом Рози закрыла дверь и, немного отступив от Нелл, окинула ее одобрительным взглядом.

– Ты прекрасно выглядишь, Нелл. Думаю, у тебя с моим братом полное взаимопонимание.

Нелл, рассмеявшись, кивнула и сказала:

– Да, в основном.

Рози, как бы не заметив этой фразы, помогла Нелл снять ее темное норковое манто и провела в библиотеку. Это была небольшая уютная комнатка в стиле «Bell Epoque» с жарко горящим камином и сильным ароматом мимозы и других весенних цветов.

– Бог мой! – воскликнула Нелл.– Где ты нашла мимозу в разгар зимы?

– Это не я,– ответила Рози,– ее нашел Джонни Фортьюн. В «Лашом». Это лучший цветочный магазин в Париже. Там торгуют оранжерейными цветами и всякими редкими для зимы растениями.

– Ну и ну! – усмехнувшись, проговорила Нелл.– А я ему сказали, что ты любишь чайные розы и фиалки.

– О, это он тоже прислал. Они в гостиной.

– Да, он не любит останавливаться на полпути, не так ли? – сказала Нелл, наклоняясь к вазе и зарываясь носом в мимозу.– Божественный запах!

Она выпрямилась и подошла к камину, наблюдая, как Рози открывает бутылку белого вина, только что вынутую из ведерка со льдом.

–Полагаю, теперь все совершенно ясно: он добивается тебя, Рози. Полон решимости покорить тебя, можешь не сомневаться.

Рози только улыбнулась, извлекая пробку из бутылки.

–Нелл, дорогая, я как-то и сама это поняла. Еще несколько недель назад я говорила тебе, что он звонил мне в декабре, перед праздником. И еще на прошлой неделе: сказать, что прилетает в Париж после Лондона.

–Гм.– Нелл устроилась в кресле, откинувшись на спинку и скрестив ноги.– Я вовсе не осуждаю тебя, Рози, наоборот. Я думаю, это прекрасно, что в твоей жизни появится небольшое увлечение. Почему бы нет? Особенно после стольких лет «голодания» с Ги! Кстати, как обстоят дела с разводом?

–Все идет своим чередом. Ги проявил понимание и подписал все документы.

–И во сколько тебе это обошлось?

Рози изумленно взглянула на подругу.

–Откуда ты знаешь, что это мне во что-то обошлось?

–Ох, Рози, Рози,– покачала головой Нелл.– Не нужно быть очень проницательной, чтобы догадаться. Я слишком хорошо знаю Ги де Монфлери. Проститутка, что6ы не сказать хуже. Я так и знала, что он будет вымогать у тебя деньги. Сколько же ты дала ему?

–Я купила ему авиабилет на Дальний Восток и еще дала две тысячи долларов. Он пытался выклянчить больше, но я отказалась. Честно говоря, больше я просто не могла потратить. И тогда он схватил то, что было предложено.

– Не понимаю, зачем ты вообще ему что-то платила! – довольно резко воскликнула Нелл.

– Поверь, это не слишком высокая цена. Я хотела, чтобы он оставил меня в покое. И Анри тоже. Я ему не верила и подозревала, что он будет опять устраивать скандалы в Монфлери, портить всем жизнь. Поэтому как только он все подписал, я отослала его в Гонконг. По крайней мере так он не сможет раскачивать ничью лодку.

Нелл кивнула и взяла предложенный ей бокал. Подруги чокнулись, и Рози сказала:

– Если не возражаешь, Нелл, давай поедим здесь. Мне это удобнее, чем куда-то идти. У меня уйма работы.

– Ладно. Как продвигаются костюмы?

– Неплохо. Они, конечно, сложные, ты сама понимаешь. Но я все время только этим и занималась, работа помогает мне пережить смерть Колли.

– Я знаю, как тебе тяжело. Она была так молода,– покачала головой Нелл.

– Спасибо тебе, Нелл, за то, что ты так часто мне звонила. Мне это очень помогало, правда.

– Я знаю, что для тебя значила Колли.

Рози грустно улыбнулась и, меняя тему разговора, спросила:

– А как там Кевин?

– Прекрасно. Любящий, нежный, волнующий. И выводящий из себя.

– Все замечательно, кроме последнего.

Нелл посмотрела в огонь. Лицо ее вдруг стало грустным, глаза посерьезнели. Потом она перевела взгляд на Рози и очень спокойно сказала:

– Я обожаю Кева, ты знаешь. Но я не могу выносить эту его проклятую работу. Ты понимаешь не хуже меня: он постоянно в опасности. И я буквально переживаю все это вместе с ним, день и ночь дрожу от страха. У меня нервы не выдерживают.

– Это потому, что ты его очень любишь, Нелл.

– Да?

– Конечно. Во всяком случае, я в этом не сомневаюсь. Иначе ты бы не заботилась так о нем и не переживала все время.

– Возможно, ты права,– согласилась Нелл.

– Почему вы не поженитесь?

Нелл молча посмотрела на нее и ничего не ответила.

– Я знаю, он предлагал тебе выйти за него замуж,– продолжила Рози.– Он сказал мне это, когда звонил на прошлой неделе.

– Да, это правда. Но я... как бы это сказать... Я еще не готова к одомашниванию. По крайней мере – пока. Пусть все остается так, как сейчас.

– Нелл, Кевин тебя очень-очень любит. Гэвин тоже говорил мне об этом на днях.

– О боже! Эти трансатлантические переговоры! Как будто вы все сговорились наброситься на меня. А еще обещали не давить. Мне ваше давление сейчас совершенно ни к чему. У меня и без того хватает поводов для стресса. Клиенты, например. Тот же Джонни Фортьюн. Я прилетела сюда с ним, чтобы окончательно утрясти все детали его концерта в Париже этим летом. Потом возвращаюсь в Лондон: мне нужно решить несколько вопросов в лондонском офисе. Но Джонни остается в Париже. Как пить дать, он скоро бросится в твои объятия, я тебя предупреждаю.

–Откуда такой зловещий тон? – рассмеялась Рози.– Всего несколько минут назад ты была в восторге, что он мной интересуется.

–Я и сейчас в восторге. Я просто предупредила тебя, что он не летит со мной завтра в Лондон, и...

–Но я и так знаю, что Джонни остается. С тех пор как вы с ним прилетели из Нью-Йорка в Лондон, он звонит мне каждый день. Сегодня вечером мы вместе ужинаем. И тебе это известно.

–Да, он мне говорил, и ты говорила. Но я не была уверена, что ты знаешь о его планах остаться в Париже еще на несколько дней, может быть, даже на неделю.

–Я знаю.

Нелл посмотрела на Рози и усмехнулась.

–Как сказала бы моя тетя Филлис, у тебя такой довольный вид, как у кошки, проглотившей канарейку.

–Ничего подобного! – покраснев, запротестовала Рози.

–Именно так, Розалинда Мэри Фрэнсис Мадиган,– тоном, не допускающим возражений, сказала Нелл и расхохоталась при виде смущенного лица Рози.– Но это прекрасно, что ты так выглядишь, Рози, голубушка. Такой удовлетворенной. Что ни говори, а Джонни Фортьюн неплохая добыча. И у меня такое впечатление, что он совсем потерял от тебя голову. Если помнишь, я уже говорила тебе тогда, в ноябре, в Калифорнии. Он умен, красив, сексуален, богат, знаменит. Миллионы женщин сходят от него с ума. Наконец он просто хороший парень. Лично я считаю, из него мог бы получиться отличный муж.

–Ну-ну, не так быстро, Нелли! – воскликнула Рози. – У меня с ним не было еще ни одного свидания, а ты нас уже поженила!

– Неплохая идея. А я буду подружкой невесты ни свадьбе.

– Кстати, о свадьбе. Все же как ты собираешься поступить с моим братом? Давай-ка скажи мне правду, без этих глупых отговорок, что ты пока не хочешь «одомашниваться».

Нелл закусила губу и после недолгого размышления в упор взглянула на Рози и проговорила тихим ровным голосом:

– Если хочешь знать правду, я скажу тебе. Я уже все обдумала... в основном.

– Ну говори, я слушаю.

– Хорошо, я скажу. Кевин сейчас работает над особым заданием. Уверена, он говорил тебе о нем, не так ли?

Рози кивнула.

– Да, Отдел уголовных расследований занимается в данный момент мафией, особенно каким-то одним кланом. И Кевин там в самой гуще событий.

– Вот именно. Кевин надеется, что все это скоро кончится. Он сам недавно так сказал, перед моим отъездом из Нью-Йорка. Он считает, что через месяц-два все будет кончено и останется только кричать: «ура!» – он буквально так и сказал. Я заставила его пообещать, что после этого он возьмет отпуск и мы проведем его вместе. И вот тогда я делаю ему деловое предложение.

Нелл не спешила с разъяснениями, и Рози пришлось поторопить ее.

– Что это за предложение?

– Я собираюсь предложить ему то, от чего он не сможет отказаться, выгодную сделку, так сказать,– засмеялась Нелл.– Я продаю мою компанию, а он уходит из полиции, и мы начинаем какое-то общее дело.

– Ты что, действительно собираешься продать свою компанию? – удивленно воскликнула Рози.

– Да,– твердо сказала Нелл.

Рози молчала, понимая, что ее брат может не согласиться уволиться из полицейского управления. Через несколько секунд она сказала:

– Ох, не знаю, Нелл, не знаю,– и озабоченно покачала головой.– Я не уверена, что Кевин так легко сдастся. Это маловероятно. Не забывай, он коп в четвертом поколении. И по-настоящему любит свою работу.

– Надеюсь, меня он любит не меньше. И если я жертвую ради него своей фирмой «Джеффри энд компани», он должен проявить благородство и тоже чем-то пожертвовать.

– Но послушай, Нелл, не будем забывать, что у тебя есть большое наследство от мамы и бабушки. Вряд ли Кевину покажется такой уж большой жертвой продажа твоей компании: ведь у тебя нет необходимости зарабатывать себе на жизнь, если ты этого не хочешь.

– Ax, оставь, Рози! Я люблю свое дело. Я создала свою фирму сама, можно сказать, с нуля. Мне будет очень. нелегко с ней расстаться. —Я понимаю.

– И Кевин тоже.

–Он очень самолюбивый,– заметила Рози.

Нелл встала и заходила по комнате. Потом наконец проговорила:

– Я просто не знаю, что делать, Рози! Мне казалось, что это неплохой план. А ты меня сейчас как холодной водой окатила. Господи, ну почему меня угораздило влюбиться в тайного агента!

–Но он не просто какой-то там тайный агент. Он же Кевин Мадиган.

– В этом-то все и дело. Он замечательный. Таких, как он, больше нет.

–Да, тебе остается только одно утешение,– сказала Рози. – Какое же?

–Когда-нибудь ему все же придется выйти в отставку.

–Не уверена, что смогу так долго ждать,– ответила Нелл.

32

Джонни Фортьюн стоял перед зеркалом в спальне своего номера отеля «Плаза-Атеней», критически оглядывая свое отражение. Его тонкое загорелое лицо выражало задумчивость. Неожиданно он резко повернулся и вышел из комнаты.

Он уже трижды переодевался за сегодняшний вечер и делать это еще раз был не намерен, считая, что выбранные им наконец темно-серые брюки, черный кашемировый пиджак, белая вуалевая рубашка и черный в белый горошек галстук лучше всего подойдут для ужина в «Вольтере».

Этот ресторан на левом берегу Сены на набережной Вольтера выбрала Рози, объяснив ему, что это вполне приличное место, без претензий и с очень хорошей кухней. Джонни нашел ее выбор великолепным, и она предложила сама заказать для них столик.

Подхватив свое черное кашемировое пальто, оставленное им на стуле в гостиной, Джонни вышел в коридор и направился к лифтам. Через несколько минут он уже садился в машину, ожидавшую его у отеля, на авеню Монтень.

Когда водитель плавно тронул машину с места, и она помчалась в направлении Левого берега, легкая улыбка появилась на лице Джонни. Ему казалось забавным его собственное поведение. Он никогда не уделял такого внимания своей одежде, ни по какому случаю не переодевался по нескольку раз. А если и старался одеваться элегантно, то только для шоу, концертов и рекламных фотографий. Но никогда для женщины, Хотя, с другой стороны, никогда в его жизни не было такой женщины, как Рози.

И он никогда раньше не был влюблен. А вот сейчас, похоже, это произошло. Да, он влюбился в нее в тот вечер, когда Нелл привела ее на обед в его дом на Бенедикт-Кэньон. Теперь, частенько вспоминая свою неприязнь к Рози, он сам подсмеивался над собой. Не слишком долго просуществовало это чувство. С того вечера она постоянно занимала его мысли, редкие моменты он не думал о ней. Вот уже два месяца ее лицо стоит у него перед глазами и днем и ночью. И вот сейчас наконец он едет по улицам Парижа, чтобы встретиться с ней снова. Джонни ощутил сильное волнение. И нетерпение.

С трудом сдерживая желание приказать своему шоферу Алену жать на все педали, Джонни откинулся на спинку сиденья и постарался успокоиться и разобраться в своих чувствах.

Да, он влюблен в нее.

Да, он хочет – даже очень хочет обладать ею.

Да, и это решено, он хочет жениться на ней.

Розалинда Мадиган – это именно та женщина, которая ему нужна, единственная женщина. И, разумеется, только о ней он когда-либо думал как о будущей жене.

Неделю назад, когда он был на обеде в «Стейтен-Айленде» и его дядя Сальваторе завел разговор о женитьбе, ему так хотелось тогда все это выложить, рассказать им о Рози. Он до сих пор не понимает, как ему удалось сдержаться.

Рози будет сюрпризом для них, прекрасным сюрпризом. Сразу по возвращении в Нью-Йорк в начале апреля он пригласит дядю Вито и дядю Сальваторе на обед в хороший ресторан в Манхэттене. Вот тогда-то он и представит им Рози. Они непременно полюбят ее, так же, как и он, в этом нет никакого сомнения. Джонни подавил смешок, представив, как будет знакомить Рози со своими стариками. Они не смогут устоять против нее, его Розалинды. Он повторил про себя ее имя «Розалинда Мадиган». Оно ему нравилось. «Розалинда Фортьюн» тоже звучит весьма красиво. Внезапно Джонни охватил необъяснимый страх, до крайности усиливший его прежнее волнение. Неожиданно мысль о том, что он скоро увидит Рози, будет с ней рядом, показалась ему пугающей. Что если он разочаруется? Что если она не оправдает его ожиданий? Два месяца она была женщиной его мечты. Он буквально грезил ею, в порывах необузданной фантазии представляя себя с ней в разных ситуациях, в том числе и в постели. Из-за нее он избегал других женщин. И сейчас, из суеверия, он уже заранее настраивал себя на разочарование. Любовь к женщине была для Джонни совершенно новым чувством. Кроме своих дяди Вито и дяди Сальваторе, он вообще ни к кому не испытывал привязанности. Даже к тете Анджелине, жене Вито, которая всегда была так добра к нему.

Разумеется, он бы любил свою маму, это естественно, но он едва помнил ее, потому что она умерла, когда он был еще совсем маленький.

Да, пока он не встретил Рози, эти два старика были единственными людьми, к которым он испытывал хоть какие-то нежные чувства. Что же до женщин, они всегда были для него лишь объектами физического влечения.

Нахмурившись, Джонни посмотрел через окно автомобиля, с нетерпением ожидая, когда они наконец приедут на Рю-дель-Университе. Его волнение было так велико, что он готов был выскочить из собственной кожи.

И вдруг через секунду, как раз когда он собирался спросить Алена, где они находятся, машина остановилась.

–Мы приехали, monsieur,– сказал, глядя через плечо, Ален и улыбнулся. Прежде чем Джонни успел что-то ответить, шофер вышел из машины и открыл перед ним заднюю дверцу.

– Спасибо, Ален,– сказал Джонни и, глубоко вздохнув, направился к дому, где жила Рози.

Как только она открыла дверь и улыбнулась ему, Джонни почувствовал, как его панический страх рассеялся.

Он тоже улыбнулся ей широкой, счастливой улыбкой.

Она подошла к нему, взяла за руку и провела в квартиру.

Они стояли в прихожей, глядя друг на друга и все еще держась за руки. Оба молчали.

Наконец он сделал шаг к ней, притянул к себе и поцеловал сначала в одну щеку, потом в другую.

–Я так рад тебя видеть, Рози,– произнес он.

– Я тоже, Джонни,– ответила она со смехом в голосе.

Его сияющие голубые глаза неотступно следовали за ней. В них отражалась буря чувств и желаний. Ему хотелось опять и опять целовать ее лицо, сорвать с нее платье, любить ее страстно, нежно и нескончаемо долго.

Хотелось рассказать ей обо всем, что он передумал со дня их встречи, поведать о своих чувственных фантазиях, сказать не теряя ни минуты, что он любит ее, попросить I выйти за него замуж.

Он хотел сказать ей все это прямо сейчас. Он все хотел сейчас. Сразу. Немедленно. Жизнь вдали от нее была для него больше невозможна. Но так больше не будет. Отныне они всегда будут вместе. До конца своих дней.

Конечно, он понимал, что все это пока неосуществимо. Он не может так сразу ни рассказать ей о своих переживаниях, ни объяснить что-либо. «Спокойно, не торопись»,– уговаривал он себя. И ему все-таки удалось справиться со своими взбунтовавшимися чувствами и овладеть собой.

Большую часть своей сознательной жизни он ждал встречи с ней, с женщиной своей мечты, со своей будущей верной подругой. Поэтому сейчас можно подождать еще немного, прежде чем она полностью станет принадлежать ему. Но это обязательно должно случиться.

– Давай я повешу твое пальто,– сказала Рози, протягивая руку.

– Д-да,– пробормотал он, только сейчас понимая, что стоял и смотрел на нее с довольно глупым видом.

Неловко освободившись от пальто, он передал его Рози.

Повесив его в стенной шкаф в прихожей, Рози опять улыбнулась, взяла за руку и повела по коридору в гостиную.

–У меня есть шампанское на льду и еще белое сухое вино. Но ты, может быть, предпочитаешь что-нибудь другое?

– О, мне все равно,– сказал он, рассеянно улыбаясь.– Ты что будешь?

– Бокал шампанского. Но ты можешь выбрать, что угодно, Джонни. Все что захочешь.

«О дорогая моя, надеюсь, что это так»,– подумал он, опять пристально глядя на нее, почти пожирая ее глазами. Потом, смущенный нарастающим в нем желанием, отвел взгляд и, подойдя к камину, сказал:

– Ну что ж, шампанское – это прекрасно, почему бы и нет? Конечно, Рози, с удовольствием.

– Извини, я сейчас,– проговорила она и исчезла, прежде чем он успел предложить открыть бутылку.

Джонни повернулся спиной к камину, с любопытством оглядел комнату: ему не терпелось узнать как можно больше о Рози.

Джонни сразу отметил про себя, с каким тонким вкусом обставлена гостиная. Хотя это была довольно большая комната, Рози не стала загромождать ее излишней мебелью: несколько изящных старинных столов, пристенный столик, диваны и кресла, обтянутые желтым, в тон стен шелком, небольшая коллекция картин на боковой стене. Посреди комнаты на блестящем паркетном полу – ковер. Повнимательнее взглянув на него, Джонни заметил, что местами он потерт, а краски потускнели от времени, однако было очевидно, что это старинная и очень дорогая вещь.

Повсюду стояли присланные им цветы. Ниши по обе стороны камина были украшены изящными фарфоровыми статуэтками и антикварными хрустальными лампами с абажурами из кремового шелка.

Джонни почувствовал себя как дома в этой удобной и уютной комнате, и даже само это ощущение доставляло ему радость. Привлеченный стоявшим у окна кабинетным роялем, Джонни сделал шаг к нему, но задержался у расставленных на столике фотографий. Кто эти люди? Надо будет спросить, когда она вернется. Ему необходимо знать все о Розалинде Мадиган.

Подсев к роялю, Джонни открыл крышку, и пальцы сами скользнули по клавишам. Он заиграл мелодию Кола Портера, одного из самых любимых своих композиторов. Потом, как это обычно бывало, он начал тихонько мурлыкать, а через минуту уже вполголоса напевал начало песни «Ты что-то делаешь со мной».

– Замечательно, Джонни! – воскликнула появившаяся в дверях Рози.

– Так, немножко побренчал,– ответил он, оглянувшись.

Рози держала в руках поднос, на котором стояли ведерко со льдом и бутылкой шампанского и бокалы. Он быстро поднялся, чтобы помочь ей, но Рози мягко отстранила его со словами:

– С этим я прекрасно справлюсь сама, не беспокойся,– и осторожно поставила поднос на кофейный столик перед камином.

– Жаль, что ты прервал пение,– продолжила она, наливая шампанское в высокие хрустальные бокалы.– Мне очень нравится твой голос, Джонни. Я люблю тебя слушать. Пожалуйста, спой еще. Ой, мне не следовало этого говорить, да? Это же твоя работа, то, чем ты постоянно занимаешься. И ты остался в Париже не для того, чтобы опять петь, а чтобы немного отдохнуть перед гастролями в Англии.

Джонни взял предложенный ему бокал, внутренне ликуя от ее слов. Она сказала, что ей очень нравится его голос. Это было чрезвычайно важно для него. Какое счастье услышать от нее такой комплимент!

– Когда я вижу рояль, ничего не могу с собой поделать, меня к нему так и тянет,– проговорил он.– Я еще спою для тебя много раз, когда ты захочешь. Но не сегодня. Сейчас давай лучше поговорим.– Подняв бокал, он сказал:

– За тебя, Рози, за самую прекрасную женщину Парижа!

Посмотрев на него, Рози почувствовала, что краснеет под его внимательным изучающим взглядом. Она покачала головой, ей хотелось отвернуться, спрятаться от этих ярко-голубых пронизывающих глаз, но она поняла, что не в силах этого сделать. Рассмеявшись и покачав головой, она сказала:

– Я вовсе не самая прекрасная женщина Парижа, но все равно спасибо. Я рада видеть тебя здесь, Джонни... в моем городе и в моем доме,– закончила она и слегка дотронулась своим бокалом до его.

– Для меня ты самая прекрасная женщина во всем мире,– тихо проговорил он, глядя на нее взглядом, полным едва сдерживаемой страсти. Потом вдруг отвел глаза, оглядел комнату и, резко меняя тему разговора, быстро спросил:

– У тебя очень славная квартира. Ты давно здесь живешь?

– Уже лет пять. Я ее обнаружила случайно и сразу же просто влюбилась.

Джонни сделал несколько шагов к покрытому бархатной скатертью столику и наклонился над фотографиями.

– Вот это ты с Нелл, это, я узнаю, молодой Гэвин Амброз. А кто остальные? – выпрямившись, он вопросительно взглянул на нее.

Рози подошла к нему и остановилась рядом.

Джонни обратил внимание, что у нее красивые ноги. Почему-то он не заметил этого раньше. Да ведь он и видел-то ее всего один раз и сейчас просто упустил из виду это обстоятельство. Мысленно он столько раз обладал ею, переживал с ней такие эротические сцены, что ему казалось, что он знает ее всю до мельчайших подробностей. На самом же деле, конечно, он совсем не знал ее.

Сейчас Рози стояла с ним рядом, и он ощущал ее дразнящий аромат: смесь нежного запаха ландыша, хорошего шампуня, мыла и молодой кожи. Джонни понимал, что она сведет его с ума еще до окончания сегодняшнего вечера. Она действовала на него, как сексуальный динамит.

Взяв со стола фотографию в серебряной рамке и показывая ее Рози, он еще раз спросил:

– Не хотел бы показаться любопытным, но все же кто эти ребята? Например, эта роскошная блондинка?

– Это Санни. Она тоже была членом нашей группы.

– Она великолепна. Что называется, таких только в кино снимать. Она не актриса?

Рози отрицательно покачала головой, и выражение ее лица слегка изменилось.

– Она в психиатрической клинике в Нью-Хейвене. Несколько лет назад она пристрастилась к наркотикам. Однажды приняла еще что-то, и это навсегда помутило ее разум. Теперь до конца дней своих она обречена вести растительную жизнь. Бедная Санни!

–О боже, надо же было такому случиться! – воскликнул он и поежился.– Уменя было несколько знакомых, страдавших наркоманией, мне приходилось видеть....– Он замолчал, не окончив фразы.

– А это Мики,– продолжала Рози.– Он был славным парнем. Нет, я должна была бы сказать, он славный парень. Дело в том, что мы не знаем, что с ним случилось. Он просто исчез два года назад. И как Гэвин ни пытался его найти, все оказалось бесполезным. Он даже нанимал частных сыщиков.

– Когда кто-то хочет потеряться, ему обычно это удается,– заметил Джонни, все еще держа в руках фотографию.– А кто этот красавец с неотразимой улыбкой Кларка Гейбла?

– Это мой брат.

– Так это он парень Нелл?

– Да.

– Неплохо смотрится, стервец. Ему бы тоже сниматься в фильмах. Но скорее всего он не актер, иначе я бы знал. Чем он занимается?

– Он бухгалтер,– ответила Рози. Именно так должны были говорить она, Нелл и Гэвин. Никто не должен был знать, что Кевин тайный агент нью-йоркской полиции, из этого правила ни для кого не делалось исключений.

– И вы все подружились еще в детстве в Нью-Йорке?

– Мы познакомились около пятнадцати лет назад. И с тех пор очень дружны. Понимаешь, в то время мы все были сиротами, и наша компания как бы заменяла нам семью. Конечно, сейчас нас осталось только четверо. Санни и Мики – они, как бы это сказать... потеряны для нас.

Джонни кивнул и поставил фотографию на место. Его внимание привлек другой снимок, и, бросив на Рози быстрый взгляд, он сказал:

– Опять рискуя показаться любопытным, я все-таки должен спросить, кто эта хорошенькая малышка?

– Ее зовут Лизетт, она моя племянница. Рядом с ней ее мама, Колли. Если помнишь, я называла тебе это имя в тот вечер, когда мы познакомились. Эксперт по старинному серебру.

– Конечно, помню. Как ее здоровье?

– Она... она умерла,– выговорила Рози, чувствуя, что вот-вот расплачется. Потом, сумев все же овладеть собой, добавила: – У нее был рак. Мы все думали, что ей лучше, что болезнь удалось приостановить, но после Рождества вдруг наступило резкое ухудшение. Она умерла около трех недель назад.

– Боже мой, извини, я не знал. Мне не нужно было так допытываться! – воскликнул он, запинаясь на каждом слове, смущенный множеством оплошностей, допущенных им всего за несколько минут.

–Ничего, Джонни, все в порядке,– старалась успокоить его Рози, дотрагиваясь ладонью до его руки.– Колли была сестрой моего мужа, Ги. Вот он на фотографии. Я сейчас развожусь с ним.

Джонни почувствовал резкий укол ревности. Ему хотелось спросить, когда бракоразводный процесс будет завершен, но он не решился, боясь снова попасть в неловкое положение.

– А этот дом, на заднем плане,– Монфлери?

– Да.

Радуясь, что нашел безопасную тему, Джонни сказал:

– Из разговора с Френсисом Реймейкерсом я понял, что Монфлери – один из старинных замков на Луаре.

– Да, верно. И для меня, кроме того, это самое лучшее место в мире, которое я очень люблю. Ах, Джонни, у тебя же пустой бокал. Дай-ка я тебе его наполню.

Она взяла у него бокал и направилась к кофейному столику, где в ведерке со льдом оставалась бутылка шампанского.

Джонни последовал за ней, взял у нее наполненный бокал, поблагодарил.

– Ты мне сказала по телефону, что работаешь дома. Где же твоя мастерская?

– Хочешь посмотреть? Пойдем, я тебе покажу. Она в другом конце квартиры.

Вместе они вышли из гостиной, пересекли просторный холл. По дороге он успел заметить маленькую библиотеку с красными стенами, диваном и стульями, обтянутыми красно-зеленой тканью, и множеством книг. Ее тоже украшали присланные им цветы. Проходя по коридору вслед за Рози мимо ее спальни, Джонни быстро отвел глаза, не отваживаясь заглянуть внутрь. Наоборот, он смотрел вперед, прямо перед собой, следуя за ней на почтительном расстоянии.

– Вот она,– сказала Рози, открывая дверь. Обернувшись к нему, она взяла его за руку и провела в мастерскую.

– Она идеально подходит для моей работы благодаря естественному освещению.

Джонни сразу же подошел к демонстрационной полке и остановился перед выставленными на ней эскизами.

– Они замечательные! – восхищенно воскликнул он.– У тебя огромный талант. Нелл давно мне об этом твердит, но только теперь я по-настоящему понял.

– Это для нового фильма Гэвина «Наполеон и Жозефина»,– пояснила Рози.

– Интересно. Расскажи поподробнее.

– С удовольствием, но, думаю, лучше будет это сделать за обедом в «Вольтере». Уже много времени, боюсь, как бы нам не потерять наш столик.

– Тогда идем,– сказал он.– Машина ждет внизу.

33

Как ни странно, оказавшись с Рози в общественном месте, Джонни испытал определенное облегчение. Все то время, пока они находились в ее доме, ему приходилось бороться с непреодолимым желанием обнять ее, страстно поцеловать и заняться с ней любовью.

Сейчас у него не было выбора, оставалось только соблюдать правила приличия. Он сел, откинувшись на спинку стула, наслаждаясь ее обществом и с радостью отмечая брошенные на них взгляды. Хотя это и было похвалой в собственный адрес, они, безусловно, представляют собой красивую пару. В каком-то смысле сказочную. Он был звездой первой величины. В индустрии развлечений сейчас нет никого популярнее, чем он. А она была настолько прекрасна, что любой мужчина считал бы за честь вести ее под руку.

Посетители ресторана, несомненно, узнали его и сейчас незаметно наблюдали. Эти европейцы, они знают, как нужно себя вести, всегда только смотрят, но держатся на расстоянии.

Рози не была столь популярной фигурой. Во всяком случае здесь, в Париже. Вот в Голливуде – да. Там большинство людей узнали бы ее в лицо. Что ни говори, а она была художником по костюмам – лауреатом Академической премии, и очень часто появлялась на фотографиях рядом с Гэвином Амброзом.

Голливуд. Какой бы фурор они произвели там. Раньше он не особенно стремился к известности. Но теперь – другое дело. Из-за Рози. Ему невероятно хотелось, чтобы все ею любовались. Когда они поженятся, он устроит прием в своем доме. Раньше он никогда этого не делал. Джонни понял, что ему хочется показать всем и свой дом, когда в нем будет такая хозяйка.

Подошедший официант прервал его мысли, спросив, чего бы они хотели на аперитив.

Джонни посмотрел на сидящую напротив Рози.

– Шампанское?

Она кивнула и улыбнулась.

–Принесите бутылку «Дом Периньон»,– сказал он официанту и опять перевел взгляд на Рози.

Рози склонилась над меню. Джонни оглядел зал ресторана. «Вольтер» был очень милым и уютным местом: обшитые деревянными панелями стены и мягкое освещение создавали приятную атмосферу спокойствия, которая ему нравилась. По отсутствию ненужных безделушек и замысловатых украшений было видно, что здесь главное хорошие еда и вино, а также безупречное обслуживание.

Подняв голову, Рози сказала:

– Здесь никогда не знаешь, что выбрать. Все блюда обычно замечательные.

– Выбери для меня на свой вкус. Я знаток только итальянской кухни.

–С удовольствием. Но, может быть, сначала отдадим должное напиткам,– сказала Рози, увидев подходившего официанта с ведерком со льдом и бутылкой шампанского в нем.

Они опять обменялись тостами, потом Джонни, поставив бокал, просто сидел и смотрел на нее, не отводя глаз. Он не мог не смотреть на нее даже несколько минут.

На Рози было лиловое шерстяное платье с круглым вырезом и длинными рукавами. Несколько простоватое, по его мнению, однако отлично сшитое, оно удачно подчеркивало ее прекрасную фигуру. А чистый лиловый цвет еще больше оттенял огромные зеленые глаза.

–Джонни, ты весь вечер разглядываешь меня. А сейчас особенно,– тихо сказала она, потянувшись к нему через столик.– В чем дело? Может быть у меня щека в саже или еще что-нибудь неприличное?

– Нет, что ты! Я просто думал, как ты замечательно выглядишь. И любовался твоим жемчужным ожерельем – редкостная вещь.

– Да. Тебе нравится? Это подарок Гэвина на Рождество.

Второй раз за сегодняшний вечер Джонни испытал внезапную острую боль. Он знал, что это ревность, хотя такого рода чувства раньше были совершенно незнакомы ему. Никогда прежде он не испытывал ревности, ни к кому.

Некоторое время Джонни молчал, сам удивляясь своей необычной реакции: он ревновал ее к Гэвину Амброзу. Это казалось невероятным. Он был просто обескуражен.

Наконец, заставив себя улыбнуться, он сказал:

– Хороший выбор, оно тебе идет.

– Спасибо. Гэвин всегда делает мне подарки после окончания работы над фильмом.

Джонни сделал глоток шампанского, стараясь подавить в себе ревность.

– Когда начинаете новую картину? – наконец спросил он.

– Подготовительный этап начнется в марте. Поскольку это очень сложная для постановки и дорогостоящая из-за множества батальных сцен картина, нам на подготовку понадобится месяцев пять, а может быть, и больше. Но Гэвин надеется начать съемки в августе. Он планирует прежде всего сделать все натурные съемки. Пока погода позволяет. А павильонные можно завершить и потом, в течение года, это уж как получится. Иногда, понимаешь, бывает так, что актер может работать с нами только четыре недели. И нам приходится снимать весь материал с его участием только в течение этого времени.– Она подняла свой бокал и, улыбаясь ему, сделала небольшой глоток, потом добавила: – Я думаю, эта картина потребует много времени.

Для Джонни это прозвучало так, как если бы она сказала, что до конца года будет полностью занята работой.

– Когда ты закончишь костюмы? – спросил он.

– Большая часть должна быть выполнена к концу апреля, в крайнем случае к началу мая! Сейчас я иду с некоторым опережением. Кроме того, через пару недель должны приехать из Лондона две мои ассистентки. Они мне очень помогают, я смогу поручить им разработку костюмов для второстепенных персонажей.

– Я заметил платье там, у тебя в мастерской на портновском манекене. Кто же шьет все эти костюмы?

– Слава богу, не я,– ответила она, смеясь.– И не две мои ассистентки. Обычно я работаю с несколькими швеями. Как раз сейчас у меня здесь, в Париже, подбирается неплохая команда. Ну а костюмы для статистов, например, для солдат наполеоновской армии, мы берем напрокат из театральных костюмерных в Париже и Лондоне. Женские костюмы и аксессуары для массовки тоже. Нам бы не хватило и тысячи лет, если бы мы все для всех моделировали и шили сами. Я работаю только над костюмами для главных персонажей.

Хотя Джонни был расстроен тем, что несколько месяцев подряд она будет занята, тема разговора все же была для него достаточно интересна, и он спросил:

– Где будут проходить съемки?

– В разных местах Франции,– ответила Рози.– В Париже и его окрестностях. Мы обоснуемся на Бийанкурской студии. Наш художник-декоратор Брайан Экланд-Сноу выстроит некоторые декорации в павильонах студии. Но будем снимать и на натуре, в настоящих домах и замках. И, конечно же, в Мальмезоне. Французские власти уже дали нам разрешение.

– Мальмезон? – сдвинул брови Джонни.– Что это такое? Где это?

– Это замок, который Наполеон купил для Жозефины, как бы их частный дом,– объяснила Рози.– Он расположен недалеко от Парижа, в Руэ, на Сене. Это километров пятнадцать отсюда. Там сейчас прекрасный музей. Ты не хочешь туда съездить?

Джонни не был большим любителем музеев, но сейчас он бы поехал куда угодно, лишь бы находиться рядом с ней. Поэтому он поспешно кивнул.

– Когда ты меня туда повезешь? Завтра?

– Если хочешь.

– Ух ты, да это просто замечательно, Рози! И мы там вместе позавтракаем. Договорились?

– Да. А пока что, я думаю, нам следует заказать обед. А то я уже слегка опьянела от этого шампанского.

– Как скажешь, дорогая.

– Может быть, начнем с паштета по-сельски, потом возьмем морской язык на вертеле?

– Звучит неплохо, я – за.

Немного позднее, когда они уже покончили с основным блюдом, Рози заметила:

– Нелл мне сказала, что ты привез с собой в Париж целую команду.

– Ну да, конечно. Мой личный ассистент Джо Энтон. Еще Кенни Кроссленд, клавишник. И мой менеджер Джефф Смейлз. А часть группы у меня осталась в Лондоне – решили немного отдохнуть от переездов.

– И что же они делают сегодня вечером – Джо, Кенни и Джефф?

– Пошли прогуляться по городу. Заглянуть в знаменитые парижские джаз-клубы.

– Могу спорить, они направились на Рю-де-ла-Уше. Там столько интересных мест. Да и вообще в том районе, поблизости от Буль-Миш.

Джонни, подняв брови, вопросительно посмотрел на нее.

– Бульвар Сан-Мишель,– пояснила она, отвечая на его немой вопрос.

Джонни кивнул и, протягивая руку за бокалом с «мон-траше», спросил:

– Кстати, о моей группе, Рози: ты когда-нибудь была на моем концерте?

Она отрицательно покачала головой.

– Должна сознаться, нет. И очень жалею об этом. Я уже говорила, Джонни, мне так нравится твой голос.

– А что если тебе приехать в Лондон на следующей неделе? Там у меня будет шоу на стадионе Уэмбли.

Не отвечая, Рози в нерешительности смотрела на него.

– Не волнуйся, не будет никаких хлопот,– быстро сказал он.– Ты можешь полететь вместе с нами на моем самолете в понедельник утром. Или я пришлю его за тобой позднее. Соглашайся, Рози. Мне бы очень этого хотелось. И я уверен, тебе понравится. Это интересно – новые впечатления. Тем более если ты никогда не бывала на таких огромных концертах.

– Да, хорошо, я поеду,– сказала она, решившись, и улыбнулась ему.

Не в силах сопротивляться ее улыбке, Джонни потянулся к ней и сжал лежащую на скатерти руку.

– Ни о чем не беспокойся. Через фирму Нелл я закажу тебе номер в моем отеле, в «Дорчестере». Обещаю, ты прекрасно проведешь время.

– Я в этом не сомневаюсь, Джонни,– ответила она и про себя подумала: «Я рада, что он пригласил меня. Я рада, что поеду в Лондон. Столько лет в моей жизни не было радости». В глубине души Рози знала, что у нее с Джонни будет любовь.

34

Рози казалось, что Джонни Фортьюн полностью завладел ее жизнью. Но она сама позволила ему это. Она была его добровольной сообщницей.

Со времени их совместного обеда в «Вольтере» во вторник он постоянно находился рядом с ней. После их поездки в Мальмезон в среду он попросил Рози показать ему интересные места Парижа, которые раньше он не имел возможности посмотреть. В прежние приезды все было подчинено его концертам, и на осмотр достопримечательностей не оставалось времени.

Приложив всю свою фантазию и воображение, Рози постаралась подобрать места, которые, на ее взгляд, должны были ему понравиться. И они прекрасно провели эти несколько дней в прогулках по ее любимому городу, который она знала как свои пять пальцев. Завтракали в дешевых бистро, обедали в пятизвездочных ресторанах, в «Тайеване» и «Тур д'Аржане», всегда находя тему для оживленных бесед и поводы для шуток и смеха.

Между ними возникли прекрасные дружеские отношения.

Но сейчас, в пятницу, сидя за ленчем напротив Джонни за столиком в «Реле Плаза», Рози не могла не заметить странной перемены в его поведении. Он казался холодным, рассеянным, отчужденным, даже немного мрачным и едва разговаривал с ней.

– Что-нибудь случилось? – наконец спросила она, с беспокойством глядя на него.

– Нет,– ответил он тихо.

Она, немного подавшись к нему, таким же тихим голосом сказала:

– Послушай, Джонни, я же вижу, с тобой что-то не так. Прошу тебя, скажи мне, в чем дело.

Он покачал головой, но ничего не сказал.

– Может быть, я тебя чем-то расстроила?

– Конечно, нет,– слабо улыбнулся он как бы в подтверждение своих слов.

– Но ты выглядишь таким печальным, Джонни.

Он молча отвел глаза.

– Ты ничего не ешь,– настаивала она, стараясь понять причину его недовольства, намереваясь во что бы то ни стало добраться до истины, так как ей было необходимо знать правду.

– Я просто не голоден, Рози.

Она посмотрела на свою тарелку с яичницей, в которую она попусту тыкала вилкой и проговорила:

– Я тоже.

Взглянув на ее тарелку, Джонни заметил, что Рози тоже не много съела. Он посмотрел долгим внимательным взглядом на ее внезапно побледневшее лицо.

Накрыв своими ладонями ее лежащие на скатерти руки, он прижал их так сильно, что у него побелели суставы пальцев. Медленно кивнув головой, как будто только сейчас к нему пришла какая-то мысль, он сказал:

– Пойдем ко мне в номер... выпьем кофе.

– Да,– проговорила она, отвечая на его взгляд и пожатие рук.

Она держала в руках пальто, и Джонни тут же забрал его у нее, как только они вошли к нему в номер.

Их руки нечаянно встретились, и они быстро взглянули друг на друга.

Джонни нетерпеливо кинул ее пальто на ближайший стул, Рози так же поступила со своими перчатками и сумкой.

Глаза Джонни неотрывно смотрели на нее.

– Я не мог есть, потому что не в силах больше выносить эту пытку.

– Я знаю, почему ты не мог есть, Джонни,– прервала его Рози, понизив голос.– По той же причине, что и я.

Они обменялись внезапными, говорящими больше всяких слов взглядами и упали в объятия друг друга.

Его ищущие губы жадно припали к ее рту в бесконечно долгом поцелуе. Его язык проскользнул между ее губ, чтобы нежно коснуться ее языка. Потом его руки взметнулись вверх под ее свитер. Найдя застежку бюстгальтера, он расстегнул ее, сдвинул вверх мешающий свитер, и груди ее освободились. Они были полными и прекрасными. Он склонился, целуя сначала одну, затем другую, сблизил обе руками и прильнул к ним лицом. Потом опустился перед ней на колени.

Расстегнув молнию юбки, она дала ей упасть на пол, переступила через нее, сбросила туфли и так на мгновение замерла перед ним. На ней были только тонкие колготки, через которые просвечивал темный треугольник ее лона. Прижавшись лицом к ее животу и закрыв глаза, он вдыхал ее аромат, прекрасный возбуждающий аромат женщины, сгорающей от желания. Он стал целовать через тонкую паутинку колготок темнеющий холмик ее волос, поглаживать ее ягодицы, прижимая к себе все сильнее и сильнее ее тело. Смутно, как бы издалека, он услышал вырвавшийся у нее долгий вздох.

Открыв глаза, Джонни поднялся с колен, опять крепко обнял ее и прижал к себе. Потом он отпустил ее, запер дверь на задвижку и повел Рози в спальню.

В дверях они остановились, замерев в поцелуе. Внезапно быстрым движением Джонни подхватил ее под бедра и вскинул на себя. Она, держась руками за его плечи, обвила его ногами, и так он донес ее до кровати. Бережно положив ее на подушки, он нашел рукой край ее колготок и сдернул их.

Она сама сбросила свитер и теперь лежала перед ним обнаженная, глядя, как он срывает с себя пиджак и галстук. Расстегивая на ходу свою белую рубашку, он метнулся к двери спальни, закрыл ее и опять вернулся к кровати.

Какое-то мгновение Джонни стоял, не в силах отвести от нее взгляд. Тело ее было настолько стройным и изящным, что гладкие полные груди казались еще больше. Это были самые соблазнительные груди, какие он когда-либо видел, с темным смугло-розовым ореолом вокруг плотных маленьких сосков. Ему хотелось зарыться в них лицом и навсегда забыться.

Сбросив с себя остальную одежду, Джонни взял Рози за руки и легонько потянул вверх, чтобы она села. Потом прижал ее к себе, обхватив руками и проводя пальцами вниз по ее спине, прижимая ее к себе так, чтобы она почувствовала его тело, поняла, как велико его желание. Вот уже несколько дней он сходил от этого с ума. Нестерпимое желание обладать ею буквально преследовало его, он уже готов был взорваться. Целуя ее губы, потом шею, он склонился к ее грудям, страстно лаская и целуя их.

Рози трепетала в его руках. Когда он приникал к ней всем телом, гладил, ласкал и целовал ее, она ощущала дрожь в ногах. Восхитительное тепло разлилось к ее лону и выше к животу. Это было необыкновенное ощущение, какого она не испытывала уже много лет, с тех пор как расстроился их брак с Ги. И она уже думала, что ей не суждено больше никогда его испытать. Но это случилось вновь, сейчас, здесь, с Джонни Фортьюном. Он был красивый, любящий, нежный. И она желала его так же сильно, как он желал ее. Это началось еще тогда, с их обеда в «Вольтере». На самом деле она, ожидая, чтобы он сделал первый шаг, жаждала его поцелуев и его близости.

Крайнее возбуждение Джонни передавалось Рози, усиливая до предела ее волнение. Ее ладони, двигаясь вниз по его спине, остановились на ягодицах, поглаживая и сжимая их. Оторвавшись от ее груди, он приподнял голову и опять стал целовать ее в губы, проникая языком в ее рот, нащупывая самые чувственные места.

Она пробежала рукой вверх по его спине, сжимая плечи, потом ее пальцы коснулись его затылка, зарылись в волосы. Их губы слились в жарком поцелуе, и казалось, не было в мире силы, способной оторвать их друг от друга.

Через секунду Джонни уже стягивал покрывало с кровати, прижимая ее к простыням. Наклонившись к ее лицу, он прошептал:

– Я сейчас,– и исчез в ванной.

Рози лежала не двигаясь, с закрытыми глазами, ожидая его возвращения. Все ее чувства были напряжены до предела, каждая частичка тела жаждала его прикосновений. Она вся пылала от нетерпения.

Послышался какой-то негромкий звук. Открыв глаза, она увидела, что он задернул гардины, и комната погрузилась в полумрак. Повернувшись, Джонни направился к ней, и она поняла, что он ходил в ванную, чтобы принять некоторые меры предосторожности.

Улыбаясь, он легко коснулся пальцами ее лица, лег рядом, обнял ее и поцеловал. Его руки блуждали по ее телу, поглаживая, лаская, исследуя и запоминая каждый миллиметр. Медленно и осторожно они скользнули меж бедер, найдя самый потаенный уголок ее плоти, доведя ее возбуждение почти до экстаза.

Внезапно Джонни прижал ее сверху своим телом и быстро, почти грубо, проник в нее. Она замерла, чуть не вскрикнув от боли.

Подложив под нее руки, он приподнял ее тело и сильно прижал к себе, проникая все глубже и глубже, казалось, почти до самого сердца. Прильнув к нему, она уловила его ритм, и они стали двигаться в унисон, слившись в едином порыве, страстно стремясь удовлетворить свое желание и желание друг друга.

Чувствуя еще большую влагу и тепло, открываясь ему, Рози приняла его всего. Двигаясь все быстрее, Джонни выкрикивал ее имя, словами и восклицаниями усиливая желание. И она подчинялась его воле. Его имя было у нее на губах, когда они одновременно достигли вершины.

Какое-то время он в изнеможении лежал на ней, уткнувшись в ее грудь.

Неожиданно приглушенный смех потряс его тело.

– Что с тобой? – растерянно спросила Рози, легонько дотрагиваясь до его плеча.

Он поднял голову и, не переставая смеяться, объяснил:

– Это просто невероятно, дорогая. Чтобы вот так хорошо с первого раза. Так не бывает,– покачал он головой,– сначала люди привыкают друг к другу, узнают...

Рози тоже засмеялась, провела рукой по его волосам, отрывая лицо, но ничего не сказала.

Джонни осторожно приподнялся и лег рядом, потом пробормотав почти про себя: «Мне нужно избавиться от этой штуковины», исчез в ванной.

Вскоре он вернулся и вытянулся на кровати рядом с Рози. Опираясь на локоть, он заглянул в ее глаза, убрал прядь волос со лба и поцеловал ее в кончик носа.

– Нам было хорошо вместе, Рози. Просто чудесно. Надеюсь, ты останешься у меня?

– Конечно. Ты же не отпустишь меня голодной?

– Я не это имел в виду. Я хотел сказать, останешься на... ну, подольше.

Ему хотелось сказать «насовсем», но он не решился. По крайней мере не сейчас. Он понимал, что с ней не следует спешить. Ну что же, он не возражал. Ведь от этого в конечном счете он ничего не терял.

– Разумеется, я побуду у тебя, почему бы и нет? – улыбнулась Рози.– А ты, может быть, все же накормишь несчастную девушку, умирающую от голода, Джонни?

– Я тоже умирающий, Рози. Я умираю от тебя.

Он приблизил к ней лицо, нежно поцеловал в губы и внимательно посмотрел в глаза.

На лице Джонни было выражение полнейшего обожания. И когда он опять погладил ее волосы, этот жест был исполнен благоговения.

– Рози, я никогда раньше не испытывал ничего подобного,– признался он.– Ты удивительная, необыкновенная. Я не мог выбросить тебя из головы со дня нашей встречи в ноябре.

Рози промолчала, лишь дотронулась рукой до его щеки, погладила ее кончиком пальца.

– Скажи что-нибудь,– прошептал он.– Я хочу знать, что ты чувствуешь.

– Покой и удовлетворение. И что я по-настоящему любима,– ответила она.

Ему были приятны эти слова, но хотелось большего, и он опять спросил:

– Ты стала думать обо мне сразу после нашей первой встречи? Или только после того, как я начал звонить тебе?

– Всегда, думала. И после первой встречи, и потом,– кивнула она.

– Что ты думала?

– Что мне хочется увидеть тебя снова. А последнее время – что я с нетерпением жду нашей встречи. И...

– И что?

– И с вечера четверга я хотела тебя. Хотела твоей близости. Я...– Опять она умолкла, но он настаивал:

– Ну не стесняйся, скажи мне. Я хочу знать.

Смущенная улыбка появилась на ее лице.

– Я хотела, чтобы мы были вместе, вот как сейчас, в постели. Но в то же время чуть-чуть боялась.

– Почему? – изумленно спросил он.– Чего ты могла бояться?

– Наверное, я не точно выразилась. Не боялась, а скорее нервничала.

Он нахмурился, но ничего не сказал.

– Моя семейная жизнь разлетелась вдребезги пять лет назад,– сказала она очень тихо.– И даже немного раньше. И с тех пор, ты понимаешь... С тех пор у меня никого не было. Вероятно, поэтому я так нервничала.

Ему было приятно узнать, что после разрыва с мужем в ее жизни не было других мужчин, и что она в конце концов выбрала его. Первым за пять лет. Это почти как если бы она была девственницей. Оба эти обстоятельства радовали и волновали его.

– Ты не разочаровалась во мне? – спросил он.

– Конечно, нет, Джонни. Что за дурацкий вопрос. Я только пыталась объяснить тебе, почему я нервничала. После такого длительного воздержания, ты понимаешь?

Озорно блеснув глазами, он с улыбкой сказал:

– Разучиться любить, как и ездить на велосипеде, невозможно.

– Да, наверное, в этом ты прав, Джонни,– засмеялась Рози.– Но, как говорила моя мама, совершенство приходит с практикой.

– Да, если ты на рыбалке. А ты само совершенство и без всякой практики.

Он придвинулся ближе, поцеловал ее в губы и сел перед ней на колени. Склонившись, он осторожно, как бы обрисовывая ее тело, провел кончиком пальца по ее груди, изгибу рук, бедер, опять вернулся к груди. И вновь лицо его светилось обожанием, а глаза излучали беспредельную нежность. Он был без ума от нее.

– Ты слишком возбуждаешь меня,– прошептала Рози.

– Я хочу этого. Я хочу, чтобы ты была совсем моей, Рози. О боже, ты не знаешь, что ты со мной делаешь, как ты меня разжигаешь!

Рози пришлось какое-то время сдерживать его, потом она села, обвила руками его стройное тело и крепко прижала к себе.

– Давай закажем сэндвичи. Я же говорила тебе, что голодна, как волк.

– Хорошо, согласен. Но учти, ты окажешься опять в этой постели, как только мы поедим.

35

Неделю спустя Джонни поджидал Рози в снятом для нее номере в отеле «Дорчестер», куда она должна была приехать из аэропорта Хитроу.

Когда она вошла в сопровождении посыльного, он вскочил с дивана, на котором сидел, читая газету, и с приветствием бросился ей навстречу.

Заключив ее в жаркие объятия, он шепнул ей на ухо:

– Боже, как я скучал по тебе!

Дав на чай посыльному и закрыв за ним дверь, Джонни помог ей снять пальто, бросил его на стул и потянул ее за собой на диван. Он проникновенно поцеловал ее, и она ответила на его поцелуй, испытывая такое же счастье от их встречи, как и он.

– Все эти дни мне было так паршиво без тебя, Рози! – воскликнул он, когда они разомкнули объятия.– Я был самым несчастным человеком на свете.

– Ну, вот я здесь. И вся твоя,– сказала она. Просияв, он поднялся с дивана, взял ее за руку и помог ей встать.

– Пойдем, я покажу тебе твой номер. По-моему, очень приличный.

Едва войдя в гостиную, Рози сразу заметила ее прекрасное убранство, она также обратила внимание на стоящие повсюду вазы с чайными розами.

– Весь номер утопает в моих любимых цветах. Спасибо тебе, Джонни,– проговорила она, идя вслед за ним по комнате,– они восхитительны.

– Ты тоже, и я очень этому рад,– ответил он, отворяя дверь в следующую комнату.– Это спальня. Неплохого размера, да? А там ванная. Направо от тебя гардеробная. Ты потом можешь все рассмотреть. Если хочешь, я пришлю к тебе горничную. Помочь распаковывать вещи.

– Нет, спасибо, в этом нет необходимости,– покачала головой Рози. Проходя мимо кровати, она заметила рядом с ней на ночном столике маленькую вазочку с фиалками. Она сжала его руку, прильнула к нему и поцеловала в щеку, прошептав: – Ты такой милый!

– Больше никаких поцелуев,– засмеялся он.– Иначе мы очутимся в постели, а у меня сегодня концерт, надо поберечь силы для выступления.

Они вернулись в гостиную. Джонни подошел к двери в дальней стене комнаты и открыл ее.

– А там мой номер. Так что, если я буду нужен, дорогая, только крикни.

Рози улыбнулась его словам и села на диван. Джонни подошел ближе и встал, опираясь спиной о каминную доску, не сводя с нее глаз.

– Ты опять, Джонни?

– Что «опять»?

– Разглядываешь меня.

– Я ничего не могу с собой поделать. Так ты прекрасна, Рози! Я просто смотрю и не могу насмотреться.

– Тогда через неделю я тебе, наверное, успею надоесть.

– Ни в коем случае,– горячо возразил он. – А ты помнишь, какой сегодня день?

Она сдвинула брови.

– Да... э-э... Конечно, сегодня твой первый концерт, начало гастролей в Англии.

– Ну да, это правильно. Но кроме того сегодня пятница, четырнадцатого февраля. День Святого Валентина.

– Ах боже мой! Я совсем забыла.

– А я не забыл.– Он пошарил рукой в нагрудном кармане пиджака и достал оттуда маленький сверточек в подарочной упаковке.– Это тебе, Рози. Вместе с моей любовью.

Рози смотрела на него, тихонько покачивая головой, с выражением досады и огорчения на лице.

– А я забыла. И у меня для тебя ничего нет. Это ужасно, Джонни. Мне так стыдно.

– Не надо. Ты же здесь, правда? Вот ты и есть тот самый подарок для меня в день Святого Валентина. А теперь открой-ка коробочку и посмотри, что там.

Она развязала белую атласную ленту, разорвала бумагу, и в ее руках оказалась маленькая красная кожаная коробочка с золотым тиснением. Подняв крышечку, она изумленно ахнула и округлила глаза. Внутри на черном бархате лежало большое бриллиантовое кольцо. Рози смотрела на стоящего перед ней Джонни, борясь со своими чувствами.

А он молча наблюдал за ней, ожидая, что она скажет. Но она не могла произнести ни слова.

Наконец он спросил:

– Тебе не нравится кольцо? Оно недостаточно красиво?

– Что ты, Джонни! Оно прекрасно! Великолепно! Но я не могу принять его,– выдохнула она, еще не придя в себя от неожиданного сюрприза.

– Почему?

– Слишком дорогой подарок.

– Но это не просто кольцо. Это обручальное кольцо.

– О, Джонни...

– Я люблю тебя, Рози.

Она смотрела на него круглыми от изумления глаза ми, нервно покусывая нижнюю губу.

– Я хочу, чтобы состоялась наша помолвка,– сказал он.– Я хочу, чтобы мы поженились. Я хочу провести всю мою оставшуюся жизнь рядом с тобой. Я говорил тебе на прошлой неделе, что не любил до тебя ни одной женщины, никогда не хотел ни на ком жениться, пока не встретил тебя.

Его удивительные голубые глаза пристально смотрели на нее. Торжественное выражение лица не оставляло места для сомнений в серьезности и искренности его слов.

– О, Джонни, я так рада и польщена. Но я пока не могу принять кольцо и обручиться с тобой. Я ведь все еще замужем, дорогой.

– Но твой развод уже наполовину завершен.

– Да, верно. Но могут потребоваться еще месяцы и месяцы, пока все закончится. Возможно, даже год.

– Мне все равно, сколько это продлится,– с жаром прервал ее Джонни, в упор глядя ей в глаза.– Я буду ждать. Все равно мы будем вместе и до нашей свадьбы.– Сделав глубокий вдох, он сказал уже более мягким тоном: – Пожалуйста, дорогая, согласись принять кольцо. Разреши мне надеть его на твой палец.

Улыбаясь, он шагнул к ней.

– Нет, Джонни, не могу! – воскликнула она, с сожалением понимая, что ответ ее прозвучал резко, почти холодно.– Ну просто никак не могу, Джонни! – произнесла она еще раз, уже более спокойно, покачав головой.

Он остановился, как вкопанный.

– Пожалуйста, Джонни, не делай такое лицо.

– Какое?

– Обиженное. Я вовсе не хотела тебя обидеть.

– Но ты не чувствуешь ко мне того же, что и я к тебе, да? – спросил он.

– Не знаю,– уклончиво ответила она.– Для меня ты действуешь слишком быстро.– Потом, заставив себя рассмеяться, сказала более мягким тоном: – Понимаешь, наверное, я медлительнее, чем ты. Мне уже пришлось однажды обжечься, и я не хочу еще раз совершить ошибку. Все это так болезненно. Неудачный брак – это земной ад, можешь мне поверить, я уже в нем побывала.

– Но я же не такой, как Ги де Монфлери. Ты говорила, он уже вскоре после свадьбы начал волочиться за другими женщинами, изменять тебе направо и налево. А мне не нужны другие женщины, Рози. Только ты!

– Я тебя понимаю, дело не в этом... Я не сомневаюсь в тебе, Джонни. Но просто пытаюсь быть... разумной. За нас обоих. Ты никогда не был женат и не представляешь, что чувствуешь, когда брак рушится и приходится расставаться. Это ужасно, правда.

– Мы не собираемся расставаться,– настаивал он.– Для этого я слишком люблю тебя.

Не придавая значения его последним словам, Рози продолжала убеждать его:

– Я слишком поспешно согласилась выйти замуж за Ги. Едва зная его. Мы тоже едва знаем друг друга, ты ведь не можешь этого отрицать. Практически мы знакомы всего неделю.

– Если точно, десять дней,– возразил он.– И я знаю тебя, и очень близко.– Он замолчал и внимательно посмотрел на нее, чуть прищурившись.– Послушай, можно прожить с человеком пятьдесят лет и ничего не знать о нем, а можно встретить кого-то и – раз, вдруг понимаешь, что встретил свою половинку и чувствуешь что-то особенное– какое-то полное узнавание. Вот так и случилось с нами, дорогая. Мы с тобой две половинки. Я люблю тебя! Я обожаю тебя!

Рози молчала.

– Неужели ты ничего не чувствуешь ко мне? – спросил он.

– Конечно, чувствую! – воскликнула она, выпрямляясь.– Я тоже обожаю тебя, Джонни. Я без ума от тебя! Ты такой любящий, нежный, добрый!

На его лице промелькнула улыбка. Ему было приятно слышать эти слова, приятно, что наконец их разговор сдвинулся с мертвой точки.

– Так почему бы тебе не взять кольцо? – спросил он.

– Пожалуйста, Джонни, давай двигаться постепенно, шаг за шагом. Не будем торопиться.

– Ты ведь можешь носить его на правой руке, а не на левой. Тогда что в этом будет плохого?

Рози упрямо покачала головой.

– Давай не будем опрометчивыми. Подождем хотя бы пока я стану свободной и получу право на этот символ наших отношений.– С этими словами она закрыла коробочку и положила ее на стол.– Но я должна признаться, что это самое восхитительное кольцо, какое я когда-либо видела.

Он подошел к ней и сел рядом, обнял ее, прижал к себе, страстно поцеловал. Потом осторожно отпустил и посмотрел в глаза.

– Я не могу выбросить тебя из головы. Я хочу, чтобы ты была со мной, дорогая. Со мной навсегда, Моей женой. Миссис Джонни Фортьюн.

– Ах, Джонни, милый Джонни,– вздохнула она, расслабленно откидываясь на спинку дивана, опять чувствуя себя с ним легко и свободно.

Он ощутил, что ее напряжение спадает, и внезапно понял, что она так же легко уязвима и беззащитна перед ним, как и он перед ней. Сознавать это было приятно.

Не в силах сопротивляться своему порыву, он, прижимая ее голову к подушкам, опять принялся целовать ее, перебирать руками волосы. Она тоже крепко обняла и прижалась к нему, пылко отвечая на его ласки.

Неожиданно, оторвавшись от нее, он сказал:

– Извини, дорогая, мне не следовало это начинать. У меня уже нет времени.– И, подавив вздох, добавил: – Видишь, что ты со мной делаешь, просто сводишь с ума.

– Ты делаешь со мной то же самое,– прошептала она.

Обхватив ладонями ее лицо, он посмотрел ей прямо в глаза.

– Только скажи мне, между нами все по-прежнему?

– Конечно, Джонни, все так же, как было неделю назад, как было в Париже. С тех пор ничего не изменилось. Иначе я не была бы сейчас здесь. Я хочу быть с тобой. Я без ума от тебя.

– Есть ли у меня какая-то надежда? – Безвольно опустив руки, он откинулся на спинку дивана.

– Да.

– Подумаешь ли ты хотя бы над моим предложением выйти за меня замуж?

– Да.

– Разве нам с тобой не хорошо вместе в постели?

– Ты сам знаешь ответ на этот вопрос,– улыбнулась она.

– Нет, скажи ты. Я хочу это услышать от тебя.

– Нам хорошо в постели.

– И не в постели тоже. Скажи это, Рози!

– И нам хорошо не в постели тоже.

Самодовольная полуулыбка появилась на его лице.

– Итак, у нас с тобой все хорошо. Что ж, тогда решено: наша помолвка произойдет в тот же день, как только все будет закончено с твоим разводом. А на следующий день мы поженимся.

Опять в растерянности от его слов, Рози быстро взглянула на него.

– Я этого не говорила!

Не обращая внимания на ее восклицание, он вскочил с дивана.

– Я должен идти, малышка. Скоро зайдет Нелл. Она отвезет тебя на концерт.

С этими словами Джонни поспешил к двери, ведущей в его номер.

Рози схватила с кофейного столика футляр с кольцом от Картье и бросилась за ним вдогонку.

– Джонни, подожди! Кольцо! – воскликнула она, протягивая ему футляр.

Он отрицательно покачал головой.

– Нет, я купил его для тебя. Оно твое. Пусть оно хранится у тебя.

– Но я не хочу. Ты должен взять его. Я буду бояться потерять его. Пожалуйста, Джонни, сохрани его для меня. В надежном месте.

– Ладно,– с неохотой согласился он и положил его в карман пиджака. Потом, подойдя ближе, чмокнул ее в кончик носа.– Ты выйдешь за меня, Рози. Это судьба, наша с тобой судьба. Que sera sera.[23]

Она опять долгим взглядом посмотрела на него, не зная, что сказать.

Открыв дверь, он объяснил:

– Тут в моем номере работают несколько парней. Они, конечно, никогда не войдут к тебе, не помешают. Но если тебе так будет спокойнее, можешь запереть дверь.

– Хорошо. Я просто закрою.

Он кивнул, потом спросил:

– Ты поедешь по городам со мной, не так ли?

– Если ты думаешь, что я позволю тебе одному затеряться в провинции, то глубоко ошибаешься. Естественно, я еду с тобой,– засмеялась она.

– Не забудь еще Шотландию, Рози. Мы поедем в Глазго, Эдинбург, потом также в Манчестер, Лидс и Бирмингем. Ну ладно, увидимся позже, малышка.– Подмигнув, он вошел в свой номер и прикрыл за собой дверь.

36

Часом позже Рози стояла посреди спальни перед взыскательным взором Нелл, спрашивая:

– Ну, как я выгляжу?

– Рози, голубушка, превосходно,– ответила Нелл.– Элегантно, изысканно и в то же время эффектно. Как раз то, что нужно для Джонни. Мы не должны забывать, что ты его женщина.

Рози быстро взглянула на нее и расхохоталась.

– «Его женщина». Странное выражение!

– Это его выражение: «Рози – моя женщина» – так всем о тебе и сообщает. Понимаешь, он очень гордится тобой, тем, что ты у него есть.– Чуть сдвинув брови, Нелл пристально посмотрела в глаза подруги.– Тебе это неприятно?

– Нет, не то чтобы неприятно,– покачала головой Рози.– Просто смешно звучит, вот и все.

– Ну, что поделаешь, таков наш Джонни, университетов не кончал.

– Нелл, ты несправедлива к нему.

– Я не собираюсь злословить на его счет. Ты знаешь, я всегда хорошо относилась к Джонни. Можно сказать, я даже по-своему люблю его. Он славный парень, очень порядочный, а в наше время и в нашем бизнесе это не так уж часто встречается.

Нелл отступила на шаг и, склонив голову на бок, опять критически осмотрела Рози.

– Ну-ка повернись,– сказала она,– я хочу посмотреть сзади.

– Да, мэм,– ответила Рози, лихо по-военному отсалютовав Нелл, потом очень медленно повернулась, демонстрируя свой черный бархатный ансамбль. Он состоял из узких облегающих бархатных брюк и свободной блузы с длинными рукавами и широким воротником из цветного шелка с рисунком из ярко-красных, оранжевых, лиловых, желтых и черных треугольников. Сверху был одет длинный, спадающий до колен бархатный жилет без застежки.

– Просто потрясающе! – восхищенно проговорила Нелл, одобрительно кивая головой.– Но где же кольцо?

– Как, ты знаешь о кольце? – обернулась к ней Рози.

– Разумеется. Ты думаешь, кого он таскал с собой к Картье во вторник? А я тогда только накануне вечером прилетела в Лондон из Нью-Йорка и была совершенно без сил.

– Он купил кольцо во вторник?

– Да, как только получил на это мое одобрение, которое я, конечно, дала. Что ни говори, а это бриллиант чистейшей воды, десять карат, великолепной огранки. Лучше не бывает. Так где же кольцо, Рози?

– Я его вернула Джонни. Ты прекрасно понимаешь, что я не могла его принять. Мы с Джонни еще так мало знаем друг друга, встречаемся всего несколько дней. Кроме того я еще не разведена. Как же я могла с ним обручиться?

– Не понимаю, почему бы и нет?

– Перестань, Нелли. Давай говорить нормально, как разумные взрослые женщины.

Нелл засмеялась и, пожав плечами, сказала:

– Ты могла бы носить его на правой руке.

– Не говори глупости.

– Это не глупости. Это шоу-бизнес, не забывай.

Рози с недоверием посмотрела на Нелл, не понимая, шутит она или говорит серьезно. Но лицо Нелл оставалось непроницаемым.

– Надеюсь, ты на самом деле не думала, что я приму кольцо, правда?

– Ну, если говорить честно, нет, не думала. Но он бы меня все равно не послушал. Ему так хотелось купить это кольцо. Мне просто пришлось уступить и позволить ему делать то, что он хочет.

Подойдя к кровати, Нелл села и откинулась назад, опираясь на локти. Несколько секунд она молча лежала в этой позе, о чем-то размышляя.

Рози взглянула на нее и пошла в гардеробную, где надела три узких золотых браслета и золотые серьги в виде колец. Подушившись «Бижаном», она вернулась в спальню и встала у кровати перед лежащей на ней Нелл.

– Я рада за тебя, Рози. Джонни это как раз то, что тебе нужно. Он ведь хорошо к тебе относится, правда? То есть, я хочу сказать, как он в постели?

– Фантастика!

– Нормально, без фокусов?

– Слава богу, без. Все абсолютно нормально. Правда, он несколько... ненасытный. Даже сегодня, когда я только приехала, мы с ним чуть не оказались на этом самом месте, где ты сейчас лежишь. Пожалуй, у нас в этом плане полная гармония.

– Я знала, что тебе нужен такой парень, как Джонни Фортьюн. Я знала это. Посмотри на себя, ты вся так и сияешь, моя милая. Кожа, как персик со сливками, глаза блестят.

– Ах, Нелл, ты – прелесть, такой, как ты, больше нет. И я люблю тебя. А теперь расскажи-ка мне, как там Кевин?

– О, Рози, прекрасно, просто великолепно! Мы потрясающе провели вместе уик-энд. Но, должна признаться, мотаться через Атлантику туда и обратно немного утомительно, даже на «Конкорде». Он, конечно, передает тебе привет. Я думала, что уже сказала об этом потелефону.

– Нет,– ответила Рози,– Вчера вечером мы говорили только о Джонни.

На лице Нелл появилось мечтательное выражение. Вздохнув, она подняла глаза на Рози.

– Похоже, моя дорогая, рано или поздно я все же стану твоей невесткой.

– Очень надеюсь. Кстати, ты говорила Кевину о Джонни?

– Нет. Ты мне не сказала, говорить ему или нет, так что я решила пока с этим повременить. Не люблю брать на себя слишком много. Это только твое дело и больше ничье.– Нелл резко приподнялась, села на кровати и посмотрела на свою любимую подругу.– А теперь ответь мне на один вопрос. Я вижу, что физически он тебя очень привлекает. Но кроме этого,– что ты чувствуешь к нему, нашему «бельканто-менестрелю»?

– Я его обожаю, Нелл.– Он такой, как ты говорила. И еще очень любящий, нежный, внимательный. Наверное, я без ума от него.

– Но ты не говоришь, что любишь его? – Нелл вопросительно подняла тонкие брови, бросив на Рози проницательный взгляд.

– Я теперь стала осторожной, Нелли. После ужасной ошибки с Ги.

– Ах, этот мерзкий Ги! Каким сукиным сыном он оказался! Знаешь, если честно, пожалуй, мне не следовало тебя ругать за твое поведение с Джонни, возможно, ты и права: не стоит торопиться с помолвкой. В конце концов у тебя умопомрачительная карьера, своя жизнь, совершенно независимая от Джонни. Он ведь бывает очень капризным и требовательным.

– Как это?

– Ну, он звезда. Звезды всегда капризны.

– Гэвин – тоже звезда, но он не капризен. Во всяком случае, я этого не замечала.

– Гэвин – актер, причем нью-йоркский актер. А Джонни совсем другое дело. Он певец, эстрадник и величайшая звезда музыкального мира. Этот мир совсем не похож на мир кино и театра. Здесь сумасшедший успех, сумасшедшие деньги, сумасшедшее все. И Джонни в этом мире – самая большая приманка. Всем хочется пробиться к нему поближе, дотронуться, схватить. Женщины от нею так и падают в обморок, поклонницы хвостом таскаются следом. Он привык, чтобы перед ним ходили на задних лапках, угождали, льстили, выполняли любые желания, что бы ни пришло на ум. Кроме того он привык все делать по-своему. Например, с этим кольцом. Его просто невозможно было переубедить, он ничего не хотел слушать, никакие мои доводы на него не действовали. Джонни втемяшилось в голову купить тебе обручальное кольцо, и он его купил. Если бы потребовалось, даже переступив через мой труп.– Нелл вздохнула.– Я ведь говорила ему, что ты никогда не согласишься на помолвку, но он не хотел в это верить, не послушал даже меня. Другими словами, Джонни привык всегда получать то, что он хочет,– если он этого хочет.

– Да, понимаю.– Рози отвернулась, чувствуя внезапную неуверенность, сомневаясь, сможет ли она ладить с Джонни. Своенравные и безрассудные люди пугали ее. С ними обычно трудно иметь дело.

Тем временем Нелл продолжала:

– Не отворачивайся от меня и не делай такое унылое и расстроенное лицо. Несмотря на то что я сейчас сказала, Джонни замечательный. Я уже сто лет тебе об этом твержу, не так ли?

– Да, конечно.

– Он щедр без всякой меры, причем со всеми. Он добр, и хотя любит настоять на своем, но на самом деле не часто пользуется этим. И потом, он живет здоровой жизнью.

– Да? Что ты имеешь в виду?

– Никакого допинга, никаких наркотиков. Не курит, почти не пьет, он живет в Голливуде как бы сам по себе. Да и не только там – везде. Он не любитель устраивать буйные кутежи и сорить деньгами. В общем, я бы сказала, он ведет относительно спокойную жизнь.

– У меня тоже сложилось такое впечатление,– улыбнулась Рози,– и я вовсе не расстроена.

– Охотно верю, голубушка.– Нелл взглянула на свои старинные часы с бриллиантами.– Ах, черт, нам надо поторапливаться, моя дорогая, уже полшестого.

– Но ведь концерт в восемь.

– Я знаю. Однако нам понадобится целый час, чтобы только добраться до Уэмбли. А может быть, и больше – в это время суток. А Джонни хотел, чтобы мы до начала зашли к нему в гримерную.

– Я только возьму сумочку.

Когда Рози вернулась из гардеробной, примыкающей к спальне, Нелл стояла перед висящим над камином зеркалом, поправляя свои золотистые волосы.

– Ты отлично выглядишь, Нелл,– сказала Рози, подходя к ней.– Тебе очень идет этот красный костюм.

– Спасибо. Я рада, что мы заранее обсудили, в чем пойдем на концерт. А то я сама собиралась одеть черный бархатный брючный костюм, а не этот красный. Мы бы выглядели, как персонажи варьете,– засмеялась она.– Пойдем, мы ведь не хотим расстраивать нашу звезду, правда?

Рози рассмеялась, и они, взявшись за руки, вместе вышли из номера.

В коридоре Нелл сказала:

– Машина ждет внизу. Джонни оставил с нами Батча, чтобы помогать нам.

– Батч – это кто?

– Один из телохранителей Джонни. Двое других, Энди и Джек, поехали с ним на Уэмбли.

– Понятно. Кстати, почему Джонни поехал так рано? – спросила Рози, подойдя к лифту.– Он выскочил из номера в полпятого.

– Я же говорила, целый час нужен на дорогу до стадиона Уэмбли. Наверное, не хотел попасть в час пик. Но в любом случае у него всегда уходит около часа на грим и прическу. И еще он любит, чтобы оставалось достаточно много времени, чтобы собраться с мыслями, настроиться.

– Мне не терпится увидеть его выступление,– сказала Рози.

– Я думала, ты уже видела,– быстро отреагировала Нелл, хитро глядя на нее.

– Нелл Джеффри! Ты зловредный провокатор!

– Именно так меня называет твой брат.

Гримерная Джонни была полна людей, и Рози не сразу смогла разглядеть его в этой толпе.

– Здесь всегда столько народу? – спросила она у Нелл, обернувшись к ней.

– Да, но очень скоро толпа поредеет. И потом, это как бы внешняя комната для переодевания. А парикмахер и гример Джонни будут работать там, за той дверью. Пойдем туда.

Но не успели они сделать и несколько шагов, как Нелл схватила Рози за руку.

– Джонни вон там, в углу. Разговаривает с Кенни, клавишником, и Джо, своим личным ассистентом.

– Он как-то говорил мне о них. Но ты уверена, что нам нужно вмешиваться в разговор?

– Ты шутишь? – засмеялась Нелл и, крепко держа ее за руку, потащила вперед.– Я уверена, что он только этого и ждет, чтобы представить тебя своим парням. Эту последнюю неделю он нам все уши прожужжал о тебе. Я же говорила, на тебе для него свет клином сошелся.

– Честное слово, Нелл, ты иногда употребляешь такие выражения...– проговорила Рози и замолчала, не закончив фразы.

Джонни так резко отвернулся от Кенни и Джо, как будто был очень рассержен. Опасения ее подтвердились, когда она увидела его лицо. Васильковые глаза сверкали, а рот был сурово сжат. Он опять повернулся к своим собеседникам, выглядевшим так, как будто их выпороли. Он прошипел им что-то и направился в другой конец комнаты – в гримерную. Даже по наклону его плеч Рози могла определить, что он выведен из равновесия.

– Кажется, он рассержен и расстроен,– тихо сказала Рози, обращаясь к Нелл.

– Возможно, это всего лишь буря в стакане воды,– вполголоса заметила Нелл.– Уверена, с ним все в порядке. Перед такими большими шоу, как это, он всегда нервничает, бывает раздражительным, даже вздорным. Пока не выйдет на сцену.

– Может быть, нам лучше уйти, дать ему возможность побыть одному?

– Побыть одному? Когда здесь такая толпа? И вообще, ты что, с ума сошла? Он же ждет нас, Рози! Пойдем. Я уверена, Элли уже заканчивает грим, а Маури, наверное, скоро начнет укладывать волосы. Тогда ему останется только вылезти из этого халата и надеть концертный костюм.

– Хорошо, Нелл, тебе решать; ты, конечно, знаешь его лучше, чем я.

– Смотря в каком смысле, моя дорогая. Если в библейском, то, разумеется, не так близко, как ты,– поддразнила ее Нелл, и прежде чем Рози успела что-то ответить, втолкнула ее в дверь.

– Привет, Джонни! – воскликнула Нелл.– Мы можем войти? Или ты хочешь сначала закончить подготовку?

Джонни сидел в специальном кресле перед большим зеркалом, обрамленным множеством ламп. Увидев их в зеркале, он приветственно поднял руку. Потом повернул голову и посмотрел на них через плечо.

– Все в порядке, Нелл,– сказал он, просияв улыбкой.– Входи, Рози, входи и познакомься с Элли и Маури, которые стараются придать мне сколько-нибудь приличный вид.

Рози улыбнулась ему и прошла в гримерную. Она сразу заметила, что он держит себя вполне нормально, и от его прежнего гнева не осталось и следа. Представив ей Элли, Маури и только что появившегося менеджера, Джеффа Смейлза, Джонни откинулся на спинку кресла и дал возможность мастерам закончить начатую ими больше часа назад работу.

Нелл сказала:

– Рози, ты садись здесь, в кресло рядом с Джонни, а я сяду там.

– Спасибо.– Рози опустилась в кресло, взяла в руки предложенный кем-то бокал шампанского и стала смотреть, как Элли работает над лицом Джонни.

Его лицо и без грима было красиво, а теперь после умелого макияжа стало еще привлекательнее. «Умопомрачительно красив»,– только так могла Рози описать его в этот момент. Поскольку лицо его было покрыто ровным калифорнийским загаром, Элли сначала наложила такого же тона основу, выделила щеки, потом все припудрила. Сейчас она тончайшими линиями накладывала на веки голубые тени, что мгновенно усилило цвет его глаз. В какой-то момент Джонни посмотрел в зеркало на Рози и подмигнул ей, потом позволил Элли поработать губной помадой. Когда она с этим закончила, он вытер губы бумажной салфеткой, несколько раз облизнул их, вытер еще раз и внимательно посмотрел на себя в зеркало. Маури сказал:

– Ну что ж, маэстро, теперь займемся прической, если не возражаете. Времени почти не осталось.– С этими словами он принялся расчесывать щеткой волосы Джонни, придавая им форму.

– Не слишком много лака, Маури,– бросил Джонни, а уже через пятнадцать минут он вскочил с кресла.– Должен идти, дорогая,– обратился он к Рози.– Мне нужно переодеться, подожди здесь.– И, взглянув на Маури, добавил: – Это моя... необыкновенная леди. Разве она не прекрасна? – и вышел.

Нелл приблизилась к Рози, подтаскивая за собой стул.

– Подождем, когда он переоденется и выйдет, потом еще минут пять с ним побудем, и, я думаю, нам надо будет идти на свои места.

– Как скажешь, тебе лучше знать.

– Понимаешь, Рози, перед выходом он как раз больше всего нервничает, и...– Она замолчала, так как в дверях появился Джонни.

– Вы сидите в середине ряда, прямо перед сценой,– сказал Джонни, входя в гримерную.

На нем были черные брюки, накрахмаленная белая рубашка, не застегнутая на последнюю пуговицу, в руках черный пиджак. Он подошел к Рози и молча сжал ее плечо. Потом взглянул на себя в зеркало, поправил волосы, вытер бумажной салфеткой рот и отпил глоток воды из стакана.

Затем Джонни оставил Рози и Нелл и зашагал по комнате из угла в угол. Остановившись на мгновение, он передал Джеффу свой пиджак и опять, опустив голову и покусывая нижнюю губу, продолжал мерить комнату шагами. Потом неожиданно остановился, посмотрел вверх и закрыл глаза, беззвучно артикулируя слова.

Внезапно из другой комнаты раздался взрыв смеха. Джонни резко открыл глаза, рассерженно бросил:

– Джефф, убери оттуда всех! Я должен сосредоточиться! – и опять зашагал по комнате. Бисеринки пота появились на его лице. Он остановился, сделал еще глоток воды и продолжил свое хождение.

Рози со всей очевидностью поняла, что сейчас Джонни совершенно забыл об их присутствии. Всегда очень чутко относясь к артистам, сознавая, какой эмоциональный стресс они переживают перед выступлением, она придвинулась к Нелл и, дотронувшись до ее руки, прошептала:

– Пойдем, ему нужно побыть одному.

Нелл кивнула.

Стараясь держаться поближе к стене, оставляя пространство в центре комнаты для Джонни, они вместо тихонько выскользнули из гримерной. А он продолжал шагать полуопустив веки, беззвучно шевеля губами, прогоняя про себя все песни своего репертуара.

Проходя через внешнюю комнату для переодевания, Рози заметила, что та удивительным образом опустела. Нелл взяла подругу за руку, увлекая за собой к выходу, где их ждал Батч, чтобы проводить на места в первом ряду.

После того как они устроились, Рози огляделась вокруг. Ей никогда не приходилось видеть такого огромного скопления людей под одной крышей. Шум стоял оглушительный.

– Тут, наверное, сейчас собралось несколько тысяч. Не удивительно, что он так ужасно волнуется. Кому захочется вот так выйти и петь перед огромной толпой?

– Джонни. Но я согласна с тобой, это требует огромного напряжения.– Глаза Нелл скользнули по залу.– Да, ну и народищу здесь сегодня!

– И все они его поклонники, Нелл. Это что-нибудь да говорит о нем, не так ли?

– Конечно. Джонни – кумир миллионов. Кстати, он сказал мне, что ты отправляешься в турне вместе с ним. По центральной Англии, потом на север и в Шотландию.

– Да, он меня очень уговаривал в прошлый уик-энд в Париже.

– Я тоже еду. Кроме всего прочего, это еще и развлечение,– сказала Нелл.

– Я рада, что ты будешь с нами. А в Австралию в конце месяца ты с ним поедешь?

– Только на неделю. В середине марта, а что?

– Джонни хотел, чтобы я поехала с ним в австралийское турне,– объяснила Рози.– но я уже сказала ему, что не смогу. У меня слишком много работы. На этой неделе мне каждый день пришлось вставать в четыре утра, чтобы закончить работу над серией костюмов и суметь выкроить вот эти несколько дней для отдыха. Нелл внимательно посмотрела на нее.

– Он всегда часть года находится на гастролях, ты знаешь?

– Да, мне это известно.

Обе замолчали, откинувшись на спинки кресел, погруженные каждая в свои мысли.

Внезапно свет на арене начал слабеть, заиграл оркестр, и сцена засияла в лучах сотен направленных на нее прожекторов. Разноцветные огни создавали неповторимые световые эффекты.

Прошло десять томительных минут, и Джонни вышел на сцену.

Рози показалось, что сама арена стадиона покачнулась и сдвинулась с места, когда тысячи людей поднялись, приветственно махая руками, топая ногами, снова и. снова выкрикивая его имя. Это было какое-то исступление.

Ничего подобного Рози раньше не видела. Невольная дрожь пробежала по ее телу. Она сидела, сцепив пальцы рук, чувствуя странное беспокойство. Для нее в этом шуме ревущей толпы, в ее слепом поклонении было что-то пугающее. Что если вдруг по какой-то причине все они обратятся против него? Они же разорвут его на части. Она опять вздрогнула и плотнее вжалась в кресло.

Заметив это, Нелл обеспокоенно спросила:

– Что с тобой, Рози? В чем дело?

– Эти люди... как они ведут себя. Они ведь нас сметут, затопчут насмерть, сделай мы какое-то случайное неверное движение.

– Да, я понимаю, что ты имеешь в виду. Поэтому-то мы и сидим здесь, впереди, как раз рядом с выходом, ведущим за сцену, так что можешь не волноваться. Кроме того, с нами Батч, который в случае чего о нас позаботится. Минут за пятнадцать до окончания шоу он нас выведет через ту дверь. Мы захватим конец концерта из-за кулис.

Рози кивнула, глядя прямо перед собой.

Джонни находился сейчас в центре сцены.

Он подошел ближе к краю, приветственно махая рукой и кивая толпе. Потом посмотрел в их направлении, послал ей воздушный поцелуй, повернулся и прошел на середину сцены.

Там он остался на какое-то время спиной к залу.

Зрители наконец сели на свои места.

Шум постепенно стих.

Оркестр перестал играть.

Кенни Кроссленд заиграл первые такты «Мое сердце принадлежит тебе».

С опущенной головой Джонни повернулся лицом к залу, потом медленно поднял голову и запел.

Рози сидела, не сводя с него глаз, загипнотизированная, как и все остальные.

Его тонкая хрупкая фигура в центре огромной сцены казалась странно беззащитной и невероятно трогательной. Его красота, подчеркнутая гримом, сейчас особенно бросалась в глаза. Она поняла, каким неотразимым обаянием он обладал на сцене, в своем простом черном костюме и белой рубашке. От него исходил какой-то невероятный магнетизм; его голос звучал превосходно. Он полностью завладел слушателями, что называется, держал их у себя на ладони. Они обожали его.

Его неподвижность привлекала всеобщее внимание.

Джонни не кружился по сцене, стоял, почти не двигаясь и лишь слегка напрягая мускулы. Он покачивался в такт музыке, но не отрывая ступни от сцены. Иногда он немного поворачивался, чуть наклоняя корпус, и только один раз поднял руку. Но большей частью стоял неподвижно, спокойно, как бы вросший в сцену. Его власть над зрителями заключалась в другом – в сладкозвучном голосе и неотразимой внешности.

Когда он закончил свою первую песню, раздались оглушительные аплодисменты.

Склонив голову, он благосклонно принимал одобрение зала. Потом вскинул руки, прося тишины, и сразу перешел к следующему номеру. Спев еще две песни со своей вокальной группой, он взял микрофон в руки и подошел к краю сцены.

– Спасибо,– сказал он публике, когда утих последний шквал аплодисментов.– Мне очень приятно быть здесь с вами в этот вечер.

За этим последовала короткая пауза. Быстрыми шагами пройдя вдоль края сцены, он остановился прямо напротив Нелл и Рози.

Обращаясь к публике, он негромко проговорил в микрофон:

– А эта песня для моей леди.– И, глядя на Рози, опять послал ей воздушный поцелуй. Рози улыбнулась ему.

Публика на несколько секунд обезумела. После того как он поднял руку и начал тихонько, без слов, напевать, в зале наконец воцарилась тишина. Покачиваясь в такт звукам и все же напевая, он опустил голову. Когда же он поднял глаза, взгляд его устремился на Рози. Он запел «Потерявшись в тебе», и голос его чисто и прозрачно звучал в притихшем зале.

Всю последующую часть баллады он пел только и исключительно для нее.

Наблюдая за ним из зала, слушая его пение, Рози не могла не восхищаться его огромным талантом певца и актера. Но она также заметила и другое: насколько серьезны намерения Джонни по отношению к ней, и как настойчиво он стремится получить ее в свое полное и безраздельное владение. Сердце Рози слегка сжалось от неуловимого страха. Она вдруг осознала, что он одержим ею. А любая форма одержимости внушала ей ужас.

37

Свет солнечного утра потоками устремлялся в комнату через огромные зеркальные стекла окон. Он многократно отражался от абсолютно белых стен, мебели из стекла и полированного металла и коллекции хрустальных, мраморных и металлических фигур, расставленных на стеклянной этажерке с никелированными стойками.

Все в громадной столовой квартиры, которую снимал Гэвин в небоскребе «Трамп Тауэр», сияло и сверкало; и его уже начинал раздражать этот назойливый ослепительный свет.

Резко встав с кресла, он подошел к необъятным оконным проемам в дальнем конце комнаты, намереваясь опустить жалюзи. Однако не сделал этого. Остановившись перед окном, он несколько мгновений с почтительным благоговением смотрел на открывшуюся перед ним панораму Манхэттена, потрясенный необычайным зрелищем, от которого просто захватывало дух. Он знал, что нигде в мире нет ничего подобного. Архитектура Манхэттена поражала, ошеломляла. Гэвин считал ее прекрасной – ведь это был его родной город.

Столовая необъятной квартиры находилась со стороны дома, обращенной к Пятой авеню, и сейчас, стоя у окон, он мог окинуть взглядом 6-ю, 7-ю, 8-ю и 9-ю улицы вплоть до самого Вест-Сайда и Гудзона. Вдали за небоскребами, сверкающими в ярко-голубом небе, река выглядела протянувшейся на многие мили серебряной полосой.

Гэвин заморгал, ослепленный ярким светом, и потянул за шнур. Мгновенно вертикальные жалюзи прикрыли стекла, создав в комнате приятный полумрак.

Вернувшись к столу, он быстро пролистал «Нью-Йорк таймс», прочитал очерк Френка Рича о новой бродвейской постановке, просмотрел раздел, посвященный кинематографу, и отложил газету. В этот момент за его спиной раздался телефонный звонок.

Встав со стула, Гэвин поспешил к белому лакированному буфету и снял трубку.

– Алло.

– Гэвин?

– Да.

– Это я, Луиза.

– Я понял.– Он посмотрел на часы и нахмурился: было девять утра.– Слышно так, как будто ты говоришь из соседнего дома.

– Так и есть.

– Где ты?

– В отеле «Пьер».

– А где же Дэвид?

– Дома. В Калифорнии...

– Луиза, ты знаешь, я против, чтобы мы оба уезжали из дома,– прервал ее Гэвин.– Я считал, что мы об этом уже договорились.

– Да, договорились. Но все в порядке: моя сестра приехала на несколько дней. И не забывай, у мальчика есть няня. Кроме того, в доме живут экономка, слуга и повар. Так что можешь не волноваться.

– Что ты делаешь в Нью-Йорке? – вздохнул Гэвин.

– Приехала, чтобы встретиться с тобой.

– Вот как?

– Да, мне нужно поговорить с тобой кое о чем.

– Разве нельзя было это сделать по телефону?

– Стало быть нельзя. Я прилетела вчера вечером и сегодня же улетаю.

– Надо полагать, в Вашингтон, не так ли?

– Нет, Гэвин. Обратно на побережье, Ты же не любишь, когда мы оба одновременно уезжаем из дома, оставляя Дэвида! – отрезала она с раздражением в голосе.

– Когда ты хочешь встретиться? – спросил он.

– Через час тебя устроит?

– Договорились. Ты придешь сюда?

– Да, прекрасно. Увидимся в десять.

Гэвин стоял, Слушая короткие гудки,– она бросила трубку, не дав ему договорить. С недовольной гримасой он положил трубку и вернулся к столу. В несколько глотков допив остатки кофе, он прошел через холл с выложенным мраморными плитами полом и направился в спальню. Как и во всех комнатах этой квартиры, здесь было обилие современной мебели, к которой он испытывал отвращение, и так много белого цвета, что Гэвин начинал его активно ненавидеть.

Оглядев спальню, он пробормотал:

– От этой квартиры можно свихнуться,– и прошел в облицованную белым Мрамором ванную комнату. Побрившись, он сбросил халат, принял душ, вымыл голову и вышел из душа, стараясь нащупать полотенце.

Пятнадцать минут спустя Гэвин, одетый в серые брюки, белую рубашку и темно-синий блейзер, направился в небольшую библиотеку.

Здесь, усевшись за письменный стол, он сделал несколько телефонных звонков, связанных с его поездкой во Францию. Потом откинулся на спинку стула и набрал номер своего адвоката Бена Стенли в Бель-Эйре.

– Думаю, нет необходимости говорить тебе: «Пора вставать, Бен»,– усмехнулся Гэвин, когда уже после второго гудка адвокат снял трубку.– Не сомневаюсь, что, как все прилежные труженики, ты уже с рассвета на ногах.

– Привет, Гэвин. Как тебе живется в моем любимом городе, на моей родине?

– Прекрасно, Бен. Послесъемочный этап «Делателя королей» наконец закончен. И, скажу тебе, фильм получился отлично. Тебе понравится. Вся команда несколько недель назад вылетела в Лондон, и через несколько дней мы переезжаем на Бийанкурскую студию.

– Когда ты летишь в Париж?

– Завтра. Я звоню тебе, потому что Луиза в Нью-Йорке. Мы с ней только что говорили по телефону. Она скоро придет сюда, хочет поговорить со мной. Я уверен, речь пойдёт о разводе.

– Думаю, ты прав. Не говори лишнего, Гэвин, и ничего не обещай. Не бери на себя никаких обязательств. Если у нее есть адвокат,– а он, конечно, должен быть, черт возьми,– скажи ей, чтобы он связался со мной. Помни, что ты сохранял этот брак только из-за ребенка. Не испорти все сейчас.

– Постараюсь. Я перезвоню тебе, как только она уйдет. На всякий случай имей в виду, что в Париже я остановлюсь, как обычно, в отеле «Риц». А днем ты знаешь, где меня найти.

– У меня есть твой телефон на студии. Твоя секретарша нам вчера передала телефаксом.

– Черт, уже звонят снизу по внутреннему телефону. Мне нужно идти, Бен. Скоро перезвоню.

– Будь осторожен, Гэвин.

– Хорошо.

Они попрощались, и Гэвин, сняв трубку внутреннего телефона, сказал службе охраны пропустить к нему миссис Амброз.

Луиза располнела – это сразу бросилось в глаза. Но в результате она стала выглядеть гораздо лучше. Тем не менее она была бледной, с темными кругами под глазами. Гэвин невольно задал себе вопрос, что происходит в ее личной жизни. Не говоря ни слова, он взял у нее пальто и положил его на скамью в холле. Она тоже молчала.

Проводив ее в гостиную, Гэвин наконец произнес:

– Тебе принести что-нибудь? На кухне есть кофе.

Отрицательно покачав головой, она опустилась на диван.

Гэвин сел в кресло напротив.

– О чем ты хотела поговорить со мной, Луиза?

В нерешительности она нервно откашлялась и поерзала на диване, поправляя юбку.

Гэвину стало ясно, что она волнуется, и он сказал:

– Ну давай, Луиза, говори. Я не укушу. Я вовсе не людоед, каким ты меня стараешься представить все эти годы.

– Я хочу развестись с тобой,– выпалила она, глядя ему в лицо, сцепив на коленях руки.

– Ради бога, я не возражаю.

– Вот так просто? И никаких возражений? – удивилась она, и выражение растерянности появилось на ее лице.

– Никаких возражений,– улыбаясь, подтвердил Гэвин и, выдержав эффектную паузу, добавил: – Но несколько условий.

– Каких условий? Подозреваю, относительно денег.

– Нет. Я не собираюсь обсуждать с тобой эти вопросы. Этим займутся наши адвокаты. Мои условия касаются нашего ребенка.

– Я так и думала, что ты постараешься втянуть Дэвида в это дело,– бросила она.

– Тогда для тебя не будет неожиданностью узнать, что я хочу, чтобы он был со мной.

– Ты не можешь забрать его! – пронзительно выкрикнула она с исказившимся от гнева лицом.

– Совместное родительское попечение, Луиза. Причем с твоего согласия. Иначе никакого развода.

– Ублюдок! Ты с самого начала был таким или стал им, только превратившись в звезду экрана?

– Послушай, Луиза, ты опять! Я прошу тебя, перестань разговаривать со мной таким стервозным тоном. Ты хочешь развода, прилетаешь в Нью-Йорк, приходишь ко мне в роли просителя и тут же начинаешь извергать всякие мерзости. Так ты ничего не добьешься.

Она со вздохом откинулась на спинку дивана, изучающе глядя на Гэвина своими бледно-голубыми, холодными, как лед, глазами. В глубине ее души клокотала ненависть.

Гэвин тоже взглянул на нее и спокойно улыбнулся.

– Я знаю, что у тебя связь с Аланом Тернером и ты хочешь выйти за него замуж. Так что постарайся действовать разумно.

Поскольку она, не отвечая, лишь продолжала злобно смотреть на него, Гэвин сказал:

– Ты, я полагаю, будешь жить в Вашингтоне. Это меня устраивает, поскольку я твердо намереваюсь опять переехать на Восточное побережье, как только уложим в коробку последний фильм. Для меня переезд не будет трудным. Или, скажем, для Дэвида. Кстати, когда ты планируешь переезжать из Калифорнии в Вашингтон?

– Я, кажется, не говорила, что переезжаю в Вашингтон! – воскликнула Луиза.

– Но ведь это так,– настаивал он.

Кусая губы, понимая, что нет смысла лгать или уклоняться от ответа, она кивнула.

– Да, я собираюсь переехать. Но не сейчас.

– Ты уже подыскивала школу для Дэвида?

– Нет.

– Можешь не беспокоиться об этом. Я сам позабочусь. Там есть несколько очень приличных частных школ, так что его без труда можно будет устроить в одну из них.

– Кроме совместного родительского попечения, какие еще условия?

– Значит, ты согласна на совместное попечительство?

Луиза ответила не сразу. Она отвела глаза в сторону, потом опять взглянула на Гэвина и после этого быстро проговорила:

– Да, я согласна.

Гэвин облегченно вздохнул.

– Другие условия таковы: как минимум два раза в год он проводит со мной большие школьные каникулы, летние и зимние. И ты не мешаешь мне брать его во время этих каникул за границу.

Она кивнула.

– Означает ли это, что ты согласна на эти два условия?

– Да, согласна.

– Хорошо.

– Общая собственность делится пополам, Гэвин, таков закон. Что ты еще мне дашь?

– Разумеется, деньги на содержание ребенка. Но я уже говорил, по поводу финансовых вопросов надо обращаться к Бену Стенли. А еще лучше, пусть этим займется твой адвокат. У тебя ведь есть адвокат, не правда ли?

– Да.

– О'кей, значит, все решено,– сказал Гэвин.

– Решено.

– Я все-таки не понимаю, зачем тебе понадобилось приезжать. Мы могли обсудить все это по телефону,– поднимаясь с места, проговорил Гэвин.

Луиза тоже встала и пожала плечами.

– Я всегда считала, что нужно решать вопросы лично, лицом к лицу. Это мой принцип.

Решив воздержаться от комментариев, он направился к выходу. Не хотелось опять скандалов. Сейчас, когда обсуждение закончено, пусть она лучше поскорее уйдет.

Луиза торопливо шла за ним. В холле она спросила:

– Когда же ты летишь в Париж работать над «Наполеоном и Жозефиной»?

– Завтра?

– Значит, я успела как раз вовремя, да?

Не отвечая, Гэвин поднял со скамьи ее соболье манто и помог ей одеться. Какое-то время он молча смотрел на нее, потом сказал с другой, теплой интонацией:

– В молодости мы пережили с тобой много тяжелых моментов. В самом деле, нам через многое пришлось вместе пройти. Мне жаль, что все так закончилось, Луиза.

Гэвин вздохнул и с сожалением в голосе повторил:

– Да, мне действительно жаль. Жаль, что мы оба понапрасну растратили лучшие годы жизни, этого не нужно было делать. Но по крайней мере Дэвид не страдал. И хочется верить, не страдает сейчас. Давай постараемся мирно закончить развод. Пожалуйста, Луиза. Ради Дэвида.

– Да,– сказала она, открывая входную дверь. Затем, сделав шаг к лифту, обернулась и, глядя в лицо Гэвину, спокойно проговорила: – Ты знаешь, я любила тебя. И, видит бог, хотела, чтобы все было хорошо. Но наш брак был обречен, потому что ты никогда не любил меня, Гэвин. Никогда. Ты женился на мне только потому, что я была беременна.

– Луиза, я...

– Пожалуйста, не отрицай! Я всегда это знала. Со времени той ужасной трагедии с нашим первым ребенком. Знала, что ты никогда не будешь моим, не будешь принадлежать мне. Ведь твоя страсть направлена на другое.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он, недоумевая.– Мою профессию, страсть к кино?

– Если ты действительно не понимаешь, о чем я говорю, я ничего не скажу тебе, Гэвин Амброз.

К своему собственному удивлению и к изумлению Гэвина, она потянулась к нему и поцеловала в щеку.

– Пока,– тихо сказала она и без раздражения в голосе добавила: – Увидимся в суде.

Двери лифта отворились, и она вошла в кабину. И опять Гэвин обратил внимание, что она выглядит необычайно пополневшей. Когда он возвращался от лифта к дверям своей квартиры, его молнией пронзила мысль: Луиза беременна. В этом нет никакого сомнения. Хотя Гэвин не любил ее, но за все эти вместе прожитые годы узнал достаточно хорошо. Луиза не стала бы рожать ребенка от другого мужчины, не будучи с ним в браке. Особенно после того, что случилось при ее первой беременности. Кроме того, она, по-видимому, любила Алана Тернера. Они подходили друг другу. Понятно, почему она была такой сговорчивой, согласилась на все его условия относительно Дэвида: торопится выйти замуж за своего сенатора.

«Ну что ж, пусть так и будет»,– подумал он. Теперь ему хотелось свободы. Не меньше, чем этого хотелось ей.

38

Анри де Монфлери никогда не обольщал себя мыслью, что понимает женщин, находя их для этого слишком сложными и непостижимыми. Однако, обладая проницательным умом и чутким сердцем, он всегда чувствовал страдания другого человека, будь то мужчина или женщина.

И сегодня он был совершенно убежден, что Рози, которую он любил, как дочь, что-то тяжело переживает. Это проявлялось в бледности ее лица, необычной молчаливости и рассеянности. По нескольку раз она переспрашивала его то, что он сказал лишь долю секунды назад. Он понимал, что она не слушала его, полностью погруженная в свои мысли.

Анри беседовал с Рози в маленькой красно-зеленой библиотеке ее парижской квартиры, потягивая аперитив, перед тем как отправиться куда-нибудь пообедать. Они с Кирой приехали на несколько дней в Париж по делам семейного бизнеса, но в данный момент та отправилась навестить свою тетю. Позднее Кира должна была подойти к бистро «Ле Виё» на Рю-де-Клуатр-Нотр-Дам, где они договорились встретиться в половине девятого.

Поговорив с Рози о ее любимом Монфлери, ответив на вопросы о Лизетт, Ивонн и прислуге, Анри сказал:

– Из разговора с Эрве я понял, что твой бракоразводный процесс завершится к сентябрю.

– Полагаю, что так.

– Я очень рад этому, Рози. Тебе пора стать свободной и начать устраивать свою жизнь. Мне больно думать о стольких понапрасну растраченных годах и...– Он остановился, прерванный телефонным звонком.

– Извините,– сказала Рози и подошла к телефону.– О, привет, Фанни, дорогая!– сказала она в трубку.– Нет, ничего. Только постарайся поскорее объяснить мне, в чем суть проблемы. Может быть, я смогу ее решить. Иначе придется ждать до завтра.– Она стояла, прижав к уху трубку, внимательно слушая свою ассистентку.

Анри налил еще немного виски, подошел к окну и посмотрел на улицу. Этот вечер конца марта выдался неспокойным. От резких порывов ветра дребезжали оконные стекла, а вдали слышались глухие раскаты грома, напоминающие орудийную канонаду. Надвигалась сильная гроза. Не успел он об этом подумать, как тяжелые капли дождя забарабанили по стеклу. Чуть поежившись, он отвернулся от окна и направился в глубь комнаты, к теплу камина.

Сев в то же кресло, он сделал глоток виски, погрузившись в мысли о Рози. Единственное, чего он хотел для нее,– это счастья, такого, как у них с Кирой. Если бы что-то зависело от него, с какой радостью он дал бы ей это счастье, протянул бы ей на ладони. Но, увы, это было не в его власти. Только один человек в мире мог бы дать ей радость и удовлетворенность жизнью, которые она заслуживает. Но, к сожалению, она сама не знает этого. Возможно, этот человек тоже. Анри вздохнул. Удивительно, как слепа была Рози к своим чувствам. Если бы она больше прислушивалась к ним, уже много лет назад она могла бы сделать шаг в нужном направлении. «Ох уж это непостижимое женское сердце!» – подумал он.

– Очень сожалею об этом,– закончила разговор Рози, кладя трубку.– С этими костюмами всегда проблемы,– сказала она, обращаясь к Анри.

– Иди, посиди здесь со мной, Рози. Я хочу поговорить с тобой. Об очень важном.

Она поспешила к нему, готовая внимательно слушать, что он с удовольствием про себя отметил.

– В чем дело, Анри? Вас что-то тревожит?

– Да.

– Что же это?

– Ты.

Она устроилась в кресле, взяв свой бокал. Но тут же опять поставила его на маленький пристенный столик. Подавшись вперед, сложив руки на коленях, она вопросительно взглянула на него.

– Почему вы тревожитесь обо мне?

– Потому что я люблю тебя, как родную дочь. Последнее время ты плохо выглядишь, сильно похудела. Лицо заострилось, осунулось. И цвет его ужасный – какой-то землистый. Но все эти внешние проявления твоих проблем отнюдь не самое важное. Весь вечер сегодня я замечаю, что ты немного нервна, озабоченна, погружена в свои мысли. У тебя подавленное настроение, а это так на тебя не похоже. Уныние просто не в твоем характере. Одним словом, ты чем-то очень расстроена, моя дорогая.

Ничего не ответив, Рози отвела глаза, задумчиво рассматривая висящую в простенке между окон картину. Потом, как бы приняв мысленно какое-то решение, она прямо посмотрела в глаза Анри и спокойным голосом произнесла:

– Я совершила ужасную ошибку.

Он молча кивнул, ожидая дальнейших объяснений. Но они не последовали, и тогда он мягко спросил:

– Осмелюсь предположить, что эта ошибка связана с мужчиной, не так ли?

– Да.

– С Джонни Фортьюном?

– Как вы догадались?

– Нетрудно прийти к такому выводу, Рози. На Рождество ты мне сказала, что Джонни звонил тебе из Лас-Вегаса. Я помню, как Колли была взволнована этим событием. А после ты говорила, что он собирался приехать в начале года в Париж, чтобы встретиться с тобой. Месяца полтора назад Кира упоминала, что он был в Париже. А через несколько дней после этого ты летала в Англию в связи с гастролями там Джонни. Нетрудно предположить, что у тебя с ним роман. Ты все время забываешь, что я – француз и неисправимый романтик.

Слабая улыбка промелькнула на лице Рози.

– Да, вы правы. У нас с ним Действительно был роман. Но это не должно больше продолжаться. Да, Анри, не должно.

– Но почему?

– Потому что ничем хорошим это не кончится.

– Ты уверена?

– О да. Джонни не такой, как другие люди. Не такой, как вы и я. Он совсем другой. В каком-то смысле он ненормальный.

– Не уверен, что я тебя понял, Рози,– сдвинул брови Анри.

– Джонни – звезда эстрады мирового масштаба, он живет в совершенно другом мире, живет иной, не похожей на наши, жизнью...– Ее голос дрогнул, и она посмотрела в огонь камина.

– Я хорошо знаю тебя, Рози. Ты должна была испытывать к нему какое-то чувство. Иначе бы ты никогда не полетела к нему в Лондон.

– Да, так и было! Джонни очень привлекательный, нежный, любящий, беспредельно добрый. И между нами было... была полная гармония в сексуальном плане.– Она прокашлялась и продолжала: – Меня тянуло к нему, хотелось быть с ним рядом. И я поехала, и все было великолепно. Несколько недель я в самом деле была на седьмом небе от счастья. Чувствовала себя обновленной, как будто заново родилась.

– Меня это не удивляет. Последние годы ты жила как бы в сексуальной пустыне. А когда ты решилась расторгнуть этот нелепый брак с моим сыном, то почувствовала себя наконец свободной. Я понимаю тебя, Рози. Правда, понимаю. Я давно тебе говорил, что ты слишком молода, чтобы жить в одиночестве, без любящего тебя мужчины.

– Но я не считаю, Анри, что Джонни это тот человек, который мне нужен. Сейчас он на гастролях в Австралии, но я уверена, что если бы он находился сейчас здесь, между нами уже начались бы размолвки.

– Что ты имеешь в виду?

Опустив голову, Рози поиграла со шнуром, окаймляющим юбку и наконец, подняв глаза, объяснила:

– Он слишком стремится к безраздельному обладанию мной.

– А тебе не приходила в голову мысль, что он влюблен в тебя?

– Да, я знаю, что он влюблен! Уже через минуту после моего приезда в Лондон он просил меня выйти за него замуж. У него даже было обручальное кольцо для помолвки. Разумеется, я не могла согласиться на помолвку с ним. Во-первых, я еще не разведена. И потом, все это для меня слишком быстро. Я постаралась мягко объяснить ему, что не готова к столь бурному развитию событий, что мне нужно лучше узнать его. И я особенно подчеркнула, что и ему тоже нужно лучше узнать меня. Он как будто согласился. Но всего лишь на пять минут. А потом тут же начал строить планы на нашу свадьбу и в тот же день, как только завершится мой бракоразводный процесс.– Рози вздохнула и покрутила свои золотые браслеты.– В Джонни излишне сильно мужское начало. Он слишком... macho.[24] Пожалуй, это самое подходящее слово. Он не хочет и слышать о том, что у меня есть собственная работа, считает, что я должна ее бросить и, по его мнению, чем скорее, тем лучше. Тогда я все время смогла бы находиться при нем, вместе ездить на гастроли, путешествовать.

– А ты этого не хочешь? Ты не хочешь выйти замуж за Джонни?

– Пожалуй, нет. И прежде всего потому, что я не могу принять его образ жизни, когда день превращается в ночь, а ночь в день, что для звезды такой величины, как Джонни, неизбежно. Когда у него гастроли, он еще только начинает обед, а мне уже хочется спать. А гастроли у него по полгода. Эти несколько дней в Англии я пыталась делать все, как он хочет, удовлетворять каждое его желание и требование, старалась на время забыть о работе... И, по правде говоря, бывали моменты, когда я себя чувствовала совершенно обессилевшей, будто меня прокрутили в стиральной машинке.

– Но разве ты не пыталась поговорить с ним, объяснить, что ты чувствуешь?

– Нет, тогда я не могла. Когда мы ездили с гастролями по Англии и Шотландии, я была, как бы это сказать... ослеплена им, его любовью, обожанием. И его... да, его сексуальностью. Он такой обольстительный.– Кусая губы, она покачала головой.– Но я помню, как однажды на его концерте в Лондоне я подумала, что он одержим мной, и это меня испугало, Анри.

– Да, одержимость всегда внушает тревогу. Это...– Он остановился, подыскивая нужное слово.

– Ненормально,– подсказала она.

– Я думаю, что единственный способ исправить твою... э-э... ужасную ошибку, как ты ее называешь,– это порвать с Джонни.

Рози бросила на него такой изумленный взгляд, что в растерянности он быстро проговорил:

– Если, конечно, ты не собираешься продолжать с ним связь. Такое возможно?

– Джонни на это не согласится. Хотя нет, не совсем так. Он согласился бы, пока я окончательно не разведена. А потом он захочет, чтобы мы немедленно поженились. Но дело не только в этом, есть еще и другая проблема.

– О! Что же это? – Анри пристально посмотрел на нее.

Рози встретила его долгий испытующий взгляд и, досадуя на себя, почувствовала, что глаза ее наполняются слезами. Она отвернулась и, прикрывая лицо, откашлялась, стараясь взять себя в руки. Проглотив комок в горле, она сумела выговорить:

– Думаю, тут дело во мне самой, Анри. Со мной происходит что-то странное.

– Что ты этим хочешь сказать, дорогая?

– Я... я... больше не отношусь к Джонни так, как раньше.

– Когда ты заметила в себе эту перемену?

– Недели две назад, а может быть, немного раньше. Когда мы были в Шотландии в конце февраля, меня смутило его поведение. Он был какой-то странный. Обращался со мной, как с собственностью, не разрешал шага без него отступить. Это пугало меня. А последнее время я стала замечать, что не скучаю по нему, уже не ощущаю физической потребности быть с ним.

– Я не нахожу в этом ничего странного, Рози. По моему мнению, это совершенно нормально для женщины. Ты понимаешь, иногда всепоглощающая чувственная страсть может очень быстро сгореть. То, что ярко горит, очень скоро превращается в холодный пепел. Во всяком случае мой личный опыт это подтверждает. Потому что за этим нет глубокого чувства, одно только влечение и ничего больше. А влечение быстро проходит.

– Да, вероятно, вы правы.

– Рискуя показаться в твоих глазах старомодным моралистом, Рози, я все-таки скажу, что для настоящих отношений одного только секса недостаточно. Должна быть еще и любовь. Из твоего рассказа я понял, что ты была увлечена Джонни, испытывала к нему физическую страсть. Но это был только секс и больше ничего. Поэтому все так быстро сгорело.

Рози молча кивнула.

– Если хочешь, мы можем потом продолжить наш разговор, дорогая. А сейчас нам нужно идти,– сказал Анри и, взглянув на свои часы, добавил: – Да, нужно идти. Дождь льет как из ведра, и нам трудно будет поймать такси, а я не хочу заставлять Киру ждать.

Рози встала с кресла.

– Да, сейчас, только возьму пальто.

Анри тоже поднялся и, подойдя к ней, крепко обнял ее. Ему хотелось сказать еще кое-что, но пока он решил промолчать.

– Спасибо Анри,– тихо проговорила Рози ему на ухо.– Спасибо за понимание и заботу.

– Но я люблю тебя, Рози. Ты – моя дочь,– сказал он, улыбаясь и с нежностью глядя в ее глаза.

Эти слова растрогали ее до глубины души и, не в силах больше справиться со своими эмоциями, онарасплакалась.

– Не надо,– мягко сказал Анри.– Не плачь. Все будет хорошо.

39

Вито Кармелло был так доволен, что не мог сдержать счастливой улыбки. Его радость проявлялась и в оживленном поведении, и в энергичной пружинящей походке. Он ощущал себя помолодевшим на целых десять лет. И все благодаря утреннему телефонному звонку Джонни.

Его Джанни позвонил сегодня утром из Перта, и то, что он сказал, добавило Вито новой жизненной энергии. Он знал, что и на Сальваторе, который последнее время чувствовал себя неважно, это произведет такое же действие. Вот почему Вито с самого утра направился к Стейтен-Айленд – хотелось скорее передать хорошую новость Дону. Его старый гамба будет так же удивлен, как и он сам. И так же счастлив.

Когда он поднимался на последние ступеньки, двое солдат их Организации, стоявшие перед входной дверью, весело приветствовали его. Но у него не было времени на разговоры с ним. «Gintaloons»,– пробормотал он себе под нос на сицилийском наречии. Но пренебрежительную реплику покрыл широкой улыбкой.

Первым, кого он увидел, был Джо Фишерс, склонившийся около кухни. Джо редко бывал в доме, и Вито подумал, к чему бы это.

– Привет, Вито! Как жизнь? – воскликнул Джо, бросившись навстречу и стараясь обнять его.

– Неплохо, Джо, неплохо,– ответил Вито, отстраняя от себя гангстера-убийцу.

«Подонок»,– подумал он, пересекая холл и направляясь в комнату Сальваторе, которую тот называл своим кабинетом.

Сальваторе сидел за письменным столом, беседуя с Энтони, консильере, расположившимся в кресле напротив. Когда Вито вошел, они оба встали, радостно приветствуя его. Он сердечно обнял их обоих.

– Садись, садись,– сказал Сальваторе, указывая на кресло у камина.– Ты не часто приезжаешь с утра, Вито. Я уже сказал Терезе, что ты останешься на ленч. Она готовит то, что ты больше всего любишь: моцарелла с помидорами и оливковым маслом собственного приготовления и спагетти болоньезе. Нет ничего лучше нашей итальянской еды, а?

– Спасибо, Сальваторе, я останусь. У меня сегодня не особо много дел. Что здесь делает Джо Фингерс?

– Энтони хотел поговорить с ним.– Сальваторе покачал головой.– Джо совсем свихнулся. Никого не хочет слушать. Может, сегодня послушает. Когда с ним будет говорить консильере. Может, Энтони вразумит его.

– Предупреждений ему больше не будет,– сказал Энтони, переводя взгляд с Сальваторе на Вито.– Безмозглый ублюдок все больше наглеет. Это опасно, босс, всерьез опасно. Он слишком много треплется. И со слишком многими людьми. Не знаю, но меня это беспокоит. Думаю, он что-то вынюхивает.

– Ты имеешь в виду белый порошок? – спросил Сальваторе, обернувшись и глядя на Энтони.

– Может,– пожал плечами тот.

– Меня он тоже беспокоит,– проговорил Дон и опустился в кресло напротив Вито.– Но оставим пока это дело.– Он протянул руки к огню.– Сейчас я хочу посидеть здесь с моим старым гамба, поболтать, выпить стаканчик вина. Работать будем позже. Когда Франки вернется из Нью-Джерси.

Сальваторе поежился и встал перед камином, стараясь согреть свое тело.

– Холодновато для марта, Вито. Старые кости хотят тепла, а?

Вито согласился.

Энтони кивнул Вито и, обращаясь к Сальваторе, сказал:

– Я зайду позже, босс.

– Оставайся на ленч, Энтони.

– Спасибо, останусь, – ответил консильере и вышел из комнаты.

Когда они остались одни в тускло освещенном кабинете, Сальваторе испытующе поглядел на Вито.

– Ну а тебя что беспокоит? Что тебя заставило приехать сюда утром, Вито? И почему улыбка до ушей?

– Ах, Сальваторе, у меня хорошая новость,– захихикал Вито.– Замечательная новость – сегодня утром звонил Джанни. Из Австралии. Он нашел себе девушку. Какую надо.

– В Австралии? – нахмурил брови Сальваторе.– Австралийку?

– Нет, нет, здесь. То есть она сейчас в Париже, но будет здесь. Джанни сказал мне, что он нашел себе девушку, на которой хочет жениться. И она будет здесь, когда он вернется в апреле.

– Француженка?

– Нет, Сальваторе. Она американка. Хорошая американская девушка. Но она сейчас живет в Париже.

– И поэтому ты так разулыбался, старина? Он нашел себе там хорошую итало-американскую девушку и собирается привезти ее сюда. Боже мой! Не удивительно, что так сияешь. Это и меня радует. Как ее зовут?

– Розалинда. Он ее называет Рози.

– Звучит не по-итальянски. А фамилия?

– Мадиган.

– Мадиган. Она что, ирландка?

– Может, и так, но она католичка. Хорошая девушка, католичка, говорит Джанни...

– Откуда она?

– Из Куинса. Она выросла в Куинсе.

– А что она делает в Париже?– продолжал задавать вопросы Сальваторе, садясь в кресло напротив Вито.

– Она делается одежду.

– Как это?

– То есть, я говорю, она моделирует одежду. Для кино.

– Для этого он и позвонил? Чтобы сказать тебе обо всем?

Лицо Вито расплылось в улыбке. Закивав головой, он сказал:

– Джанни хотел, чтобы ты знал, что Рози скоро приедет. В апреле. Я точно не знаю когда, но скоро приедет. Так он сказал. Он хочет, чтобы мы с ней познакомились. Хочет пойти с нами в шикарный ресторан на Манхэттене. Ага, он этого хочет.

– У него был веселый голос?

– Ага, очень даже веселый. Говорит, на седьмом небе от счастья, и с гастролями все хорошо.

– Когда они заканчиваются?

– В конце месяца. Потом он собирается лететь из Сиднея в Лос-Анджелес. В Нью-Йорке будет в середине апреля.

– Может, к Пасхе? А девушка?

– Тогда же, я тебе говорю.

Сальваторе кивнул и, поднявшись, медленно подошел к маленькому угловому буфету у противоположной стены и достал бутылку красного вина. Открыв ее, он наполнил два стакана и, вернувшись с ними к камину, передал один Вито.

– За Братство! – хором сказали они, как это делали всегда, и чокнулись.

– Джанни, мой сын, sangu de ma sangu, родная кровь,– сказал Сальваторе.– Я хочу, чтобы он был счастлив, женился, нарожал детей. Моих внуков.

– И для меня он sangu de ma sangu, единственный сын моей единственной сестры Джины, царство ей небесное. Я тоже хочу, чтобы он был счастлив.

– Так что нам известно об этой девушке, Розалинде Мадиган? Расскажи подробнее.

– Я больше ничего не знаю, Сальваторе. Джонни мне только это рассказал сегодня утром. Я уже все повторил тебе.

Сальваторе сидел, потягивая красное вино, его выцветшие голубые глаза были задумчивы, властное лицо выражало озабоченность. Наконец он поднял голову и посмотрел на своего верного друга, единственного человека, которому он доверял.

– Из какой она семьи? Кто они? Где живут? Все еще в Куинсе?

– Не знаю,– Пробормотал Вито.– Джонни мне не говорил. Но он собирается жениться на ней, это точно. Он сказал, что купил ей кольцо с большим бриллиантом.

– Тогда нам надо кое-что разузнать о ней, Вито. Пусть этим займется кто-нибудь из наших парней, один из капо. Мы должны все знать о женщине, которую мой сын собирается сделать своей женой.

40

Вдруг ощутив подкатывающуюся к горлу тошноту, Рози резко вскочила с места. Аида, Фанни и Гэвин в растерянности посмотрели на нее. Они сейчас находились на производственном совещании в офисе Бийанкурской студии, собираясь обсудить некоторые проблемы.

– Рози, тебе опять плохо? – воскликнула Фанни.

– Нет, ничего. Только немного тошнит,– проговорила она, выбираясь из комнаты, преодолевая внезапное головокружение и отвратительное ощущение подступающей рвоты. У двери Рози остановилась и добавила: – Может быть, это простуда. Извините, я сейчас вернусь.

Поспешно миновав коридор, она влетела в туалет и кинулась к умывальнику, ожидая, что дурнота пройдет. Вот уже несколько дней самочувствие было ужасное, но Рози понятия не имела, что же все-таки с ней происходит. Возможно, это действительно простуда или грипп. Неожиданно другая мысль пришла ей в голову. Встревоженная, она замерла, схватившись за край раковины. Неужели она беременна? Нет, конечно же, нет. Это просто невозможно. Она сразу же отбросила от себя эту мысль, вспомнив, что Джонни всегда принимал меры предосторожности. Кроме того, с конца февраля они не виделись, если точнее, с воскресенья двадцать третьего. А сейчас уже идет первая неделя апреля. И со дня их последней встречи уже были месячные.

«Я что-то плохо соображаю, совсем выдохлась»,– подумала Рози и посмотрела на себя в зеркало. То, что она увидела, полностью подтвердило ее мысли. Под глазами темнели круги, лицо было осунувшимся, почти изможденным. «Недосыпаю,– сказала она себе, вспоминая все долгие бессонные ночи последних недель.– И слишком много работы».

Работа. Да, ей нельзя прохлаждаться здесь, как бы мерзко она себя ни чувствовала. Надо возвращаться на совещание. Стараясь перебороть себя, она плеснула в лицо холодной водой, промокнула бумажным полотенцем и направилась к двери.

По дороге в офис Рози почувствовала, что ноги немного окрепли, а ощущение тошноты ослабело.

– Итак, на чем мы остановились? – спросила она, открыв дверь и подключаясь к работе.– Что я пропустила?

– Вообще-то ничего,– ответил Гэвин.– Мы говорили о тебе.

– Какое безобразие! – воскликнула она, делая попытку рассмеяться.

– Аида считает, что я перегружаю тебя работой. Фанни, кажется, того же мнения. Они обе полагают, что тебе нужно немного отдохнуть. Так что ты получишь пару выходных вместе с моими извинениями за то, что был таким эксплуататором-кровопийцей.

– Ты вовсе не был эксплуататором! – запротестовала Рози.– И со мной все в порядке.– Потом, обращаясь к Аиде, добавила: – Тут дело не в работе. Это из-за недостатка сна, я теперь понимаю. Последнее время у меня бессонница.– Рози перевела взгляд на Фанни.– Ты же знаешь, я не перетруждалась.

– Ну... было немного,– пробормотала Фанни.

– Рози, тебе нужно взять пару выходных,– вступила в разговор Аида.– С костюмами у нас полный порядок, идем с приличным опережением, ты сама знаешь. Последние несколько недель ты работала на износ и заслуживаешь отдыха. А Фанни и Вэл денек-другой обойдутся без тебя.

– Но...

– Никаких «но»,– прервал ее Гэвин.– Я сам отвезу тебя домой. И прямо сейчас.– Он отогнул рукав своего свитера и взглянул на часы.– Уже четыре. Давайте на сегодня закончим. Аида, закругляйся.

– Вы поезжайте,– ответила Аида.– А мне нужно остаться еще часика на два, проверить новый бюджет и произвести кое-какие расчеты. Та батальная сцена, которую ты добавил, обойдется нам недешево, предупреждаю. Ну да ладно, это уж мое дело – разберемся. Ты поезжай, Гэвин, отвези Рози домой. Я сейчас распоряжусь насчет машины и шофера,– сказала она, поднимая телефонную трубку.

Уже через пятнадцать минут Рози и Гэвин, удобно устроившись на заднем сиденье большого «мерседеса», уезжали с Бийанкурской студии, направляясь в Париж.

– Ты знаешь, Аида права, ты в самом деле плохо выглядишь,– тихо проговорил Гэвин, вглядываясь в лицо Рози.– Ты похудела, побледнела, переутомилась. Под глазами темные круги.– Он сжал губы и покачал головой.– Это я виноват. Не нужно было позволять тебе столько работать. Слушай, может быть, тебе лучше показаться доктору на студии? Я должен был подумать об этом раньше, пока мы не уехали.

– Не смеши! Я вовсе не больна. Просто немного устала. Может быть.

– Ага, значит, в конце концов ты сама это признала. Мне кажется, ты совершенно измотана и все из-за меня, Это моя вина. Ладно, как режиссер-постановщик фильма я приказываю вам, милая девушка, взять несколько дней отпуска.

– Но, Гэвин, я не могу вот так, на середине недели, брать выходные, не считаясь с планом.

– Сейчас не середина недели. Уже четверг. И ты сделаешь так, как я сказал.

– Ты всегда любил покомандовать.

– Надеюсь, длинный уик-энд пойдет тебе на пользу,– засмеялся он.– И в понедельник ты будешь в отличной форме.

– Ну хорошо,– сдалась Рози, не имея сил продолжать спор.

Плавное движение автомобиля укачивало, навевая сон. Веки ее начали смыкаться, спустя десять минут она уже крепко спала на его плече.

Рози продремала всю дорогу до Парижа.

Гэвин не будил ее до самого дома. Когда они вошли, он взял заботы о ней на себя: настоял, чтобы она приняла горячую ванну, проглотила три таблетки аспирина и выпила кружку горячего чая с лимоном, который он сам приготовил, после чего уложил в постель.

– Я хочу, чтобы ты отдохнула часа два-три,– сказал он, выключая лампу на ночном столике.– А потом мы сходим куда-нибудь поесть. Я подозреваю, что ты плохо питаешься. Съедим какой-нибудь калорийный супчик, что-нибудь рыбное. Думаю, сейчас это будет тебе полезно. Договорились?

– Как скажешь, Гэвин,– невнятно проговорила она, закрывая глаза.

Он тихонько вышел, прикрыв за собой дверь.

Но сон опять не шел к ней.

Уже через несколько секунд она лежала с открытыми глазами в затемненной комнате, думая о Джонни. Эти мысли преследовали ее. Она знала, что для нее их отношения закончились и уже никогда не смогут возобновиться. Анри был абсолютно прав во всем, что сказал ей на прошлой неделе. Он тогда подчеркнул, что после пяти одиноких безрадостных лет она не могла не ответить на страстное обожание Джонни, не заметить его неотразимую мужскую притягательность.

Это правда. Благодаря Джонни она вновь почувствовала себя женщиной, щеки запылали, а кровь быстрее потекла в жилах. Он вернул ее к жизни. Он волновал и возбуждал ее. Но их отношения были всего лишь любовной связью, к тому же очень короткой.

«Желание. Страсть. Секс. Раскалиться добела. Быстро сгореть. Только холодный пепел в конце».

Это слова Анри. И как они точны. Он мудрый и опытный человек. Он знает жизнь, ему многое довелось испытать: и страсть, и душевную боль, она знала об этом от Колли. Она также была убеждена, что Анри от всего сердца желает ей добра. Потому она была так рада, что поговорила с ним, когда он был в Париже, доверила ему свои тревоги. И, как всегда, Анри де Монфлери сумел дать ей хороший совет.

«Загляни в свое сердце, проверь свои чувства,– сказал он ей.– Спроси себя, чего ты хочешь, как ты хочешь прожить свою жизнь. Ведь это твоя жизнь и больше ничья. И будь честна сама с собой,– добавил он.– Не изменяй себе. Не иди с собой на компромиссы».

Она заглядывала в свое сердце. В течение многих дней. И пришла к некоторым очень важным выводам, дающим ответ на многие мучившие ее вопросы. Она не любит Джонни Фортьюна. Она просто была увлечена им. Она не сможет быть с ним до конца своих дней. Он неплохой человек, но просто – другой, не такой, как она. И у них очень мало общего.

Она должна как можно скорее увидеться с Джонни и сказать ему, что между ними все кончено. Для этого она полетит в Нью-Йорк и скажет ему все с глазу на глаз. Другого выхода нет. Он был честен с нею, поэтому она тоже должна поступить с ним честно.

Она знала, что приняла правильное решение. Но тем не менее ее страшила мысль, что придется сказать ему о нем. Это будет для него ударом. Он влюблен в нее и хочет на ней жениться. Если даже она огорчена, то как болезненно воспримет это Джонни. Кроме всего прочего, ему никогда в жизни не приходилось испытывать такое.

Через неделю заканчивается австралийское турне, и Джонни прямым рейсом вылетает в Лос-Анджелес. С середины апреля до конца мая, а может быть и дольше, он пробудет в Нью-Йорке. Он собирается записывать новый диск на «Фабрике Хитов» – известной манхэттенской студии.

Джонни напомнил ей об этом, позвонив на днях из Перта.

– Я чувствую себя совсем несчастным без тебя, дорогая,– жаловался он, при этом его голос звучал так близко, как будто он говорил из соседней комнаты.– Мы больше никогда не будем разлучаться, я не могу этого выносить, Рози. Мне тут без тебя не жизнь, а кошмар какой-то. Нет, я просто больше этого не допущу,– без конца говорил он.

Бормоча какие-то невнятные успокаивающие фразы, она сумела все-таки закончить разговор. Но, без сомнения, его слова встревожили ее. Было ясно, что его чувства не остыли. А может быть, разгорелись еще сильнее.

Опять подумав о своем решении, Рози невольно вздрогнула. Зарывшись в подушки и натянув на себя простыню, она закрыла глаза, стараясь заснуть. На это потребовалось немало, времени. Но в конце концов она забылась сном измученного человека.

Ей приснилась мама, их дом в Куинсе и что она опять маленькая девочка.

– Что же ты не разбудил меня? – спросила Рози, остановившись в дверях гостиной.

– Фу, ты меня напугала! – воскликнул Гэвин, вздрогнув от неожиданности и вскакивая с кресла. – Я не слышал, как ты встала.

– Извини,– сказала она, глядя на разбросанные на полу перед креслом страницы сценария.– А ты, я вижу, опять работаешь. Да ты еще хуже меня.

– Возможно. Но главное, что ты выглядишь лучше. Три часа сна пошли тебе на пользу.

– Да, я в самом деле чувствую себя вполне отдохнувшей,– согласилась она, проходя в комнату и садясь на диван.– Я бы тоже выпила стаканчик,– заметила она, кивая на открытую им бутылку белого сухого вина.

Быстрым движением он взял бутылку, наполнил заранее приготовленный для нее бокал и передал ей.

– Благодарю,– сказала она и подняла бокал в его сторону.– За тебя, Гэвин. Спасибо тебе, что ты такой внимательный. Что так заботишься обо мне.

– Мне это доставляет удовольствие. Ты также заботилась обо мне. И кроме того, все это случилось по моей вине,– поднимая свой бокал, он добавил: – А я пью за тебя.

Отпив немного, Гэвин поставил бокал и принялся собирать страницы сценария.

– Меня беспокоит Жозефина. То есть, я хочу сказать, кто ее будет играть. Я что-то пока не вижу блестящих исполнительниц на ее роль.

– Может быть, Сара Соммерфилд?

Гэвин выпрямился и бросил на нее испепеляющий взгляд.

– Сара Соммерфилд! Да у нее такое пустое бессмысленное лицо, что с ней невозможны крупные планы.

– Но она очень красива.

– Красотка с журнальной обложки, только и всего. Нам нужна актриса, способная передать характер, Рози.– Он вложил в папку со сценарием разрозненные страницы и отложил ее на кофейный столик.– Я думал о Дженнифер Онслоу. Она бы подошла. Но у нее уже все расписано. Вот как получается, всегда что-то мешает.

– Ты сумеешь найти подходящую актрису, Гэвин. Все будет нормально. Пока еще у нас есть время – до начала съемок целых четыре месяца.

– Это верно,– рассеянно проговорил он, углубившись в свои мысли. Потом опять взглянул на Рози.– А что если попробовать Миранду Инглиш на роль Жозефины?

– Нет, вряд ли,– скорчила гримасу Рози.– Она какая-то... странная. Хотя, конечно, хорошая актриса.

– Что ты подразумеваешь под этим словом «странная»? Что она наркоманка?

– Кажется, ходят такие слухи, да? Но нет, я имела в виду не это,– покачала головой Рози.– Просто мне кажется, она несколько страшновата.

– Ты когда-нибудь думала о Санни? Во что ее превратили наркотики?

Рози кивнула, и на лицо ее набежала тень.

Гэвин встал и подошел к столику, где были расставлены любимые фотографии Рози. Он взял в руки известный снимок всей их компании и несколько минут изучающе смотрел на него, прежде чем поставить на место.

– Удивительно, что мы все возим с собой эту фотографию, правда? Я, ты, Нелл и Кевин.

Сначала Рози ничего не ответила. Потом проговорила:

– Интересно, есть ли эта фотография у Санни в Нью-Хэвене? И прихватил ли свою Мики, когда исчез?

Гэвин резко повернулся и внимательно посмотрел на нее. В ее голосе ему послышались непонятные интонации, а выражение лица еще больше усилило его беспокойство.

– Я не понял, почему ты так сказала. И так странно смотришь. Что-нибудь не так?

– Нет, Гэвин, все в порядке. Просто на днях мне пришло в голову, что никто из нас не вел себя так, как должен бы.

– Ты это о чем?

– О нашем отношении друг к другу. Когда мы были детьми, сиротами, мы говорили, что наша компания для нас – семья. Мы обещали это друг другу. И не сдержали своего обещания. В этом вся трагедия. Мы все виноваты.

Гэвин молчал. Он сделал глоток вина и, прихватив с собой бокал, сел в кресло.

– Виноваты в чем?

– В невнимании друг к другу. В эгоизме. Равнодушии. Зазнайстве. Тщеславии. Все это было. Но хуже всего невнимание. Когда-то, Гэвин, мы упустили Санни. Может быть, в тот момент, когда больше всего были нужны ей. Мы оставили ее в беде. То же самое с Мики. Мы не спасли его.

– Что касается Санни – да, я согласен с тобой. Мы должны были заметить, что она попалась на крючок. Но я не понимаю, как мы должны были помочь Мики.

– Мы не помогли ему, когда он запутался после их разрыва с Нелл. Когда он был не в ладах с самим собой, потеряв веру в себя.– Она устало пожала плечами и покачала головой.– Я иногда думаю, что Мики исчез, чтобы отделаться от всех нас.

Ее слова поразили Гэвина, и он воскликнул:

– Нет, Рози! Я не могу с этим согласиться. Во всяком случае ты всегда была очень внимательна ко всем нам. Так что ты напрасно винишь себя.

– Я нарушила обещание, данное тебе.

– О, не надо об этом.

– Нет, пожалуйста, выслушай меня. Это так. Тогда в юности я обещала тебе, что постараюсь понять твое стремление стать актером, сумасшедшую жизнь, которую ты вел, подрабатывая официантом в Гринич-Виллидж, играя в заштатных театриках, хватаясь за любые роли в «мыльных операх» и одновременно обучаясь у Ли Страсберга. Но я не до конца понимала тебя. И нарушила данное тебе обещание. После той ужасной ссоры, в которой была виновата, гордость не позволила мне подойти и извиниться.

– А я встретил Луизу, и начались наши скоротечные отношения, закончившиеся свадьбой.– Гэвин замолчал, ловя глазами ее взгляд.– Я тоже нарушил свое обещание тебе, Рози. Да, я должен признать это. Ведь я говорил, что мы поженимся, и будем вместе работать в театре и кино, будем как одна команда.

– Не надо так сокрушаться,– улыбнулась она.– Мы и в самом деле работаем вместе. Как одна команда.

– Да.

– В общем я тогда поступила очень глупо. Как вздорная упрямая девчонка. Бросила все, рванулась в Париж и вышла там замуж за первого мужчину, сделавшего мне предложение.

– Моя мама обычно говорила: «Жениться второпях – всю жизнь каяться». Теперь мы знаем, как это правильно.

Рози взяла свой бокал и сделала большой глоток.

– Я нарушила свое обещание Кевину. Я всегда говорила, что остановлю его, если увижу, что он совершит глупость. Но я позволила ему пойти по стопам отца, стать копом.

– Боже мой, Рози! Ты бы никогда не смогла запретить ему работать в полиции! Он же помешан на этом!

– Да...– Она медленно вертела в руках бокал, глядя в пространство, что-то обдумывая.– Но был такой момент, когда он еще не принял решения, еще колебался. Тогда, наверное, я могла бы его отговорить. Его всегда интересовала юриспруденция, он даже однажды говорил, что хотел бы стать юристом.

– Да, я помню....

– И наконец Нелл.

– В чём же мы предали Нелл? Рози слегка улыбнулась ему.

– Она – наше спасение. Не думаю, что в чем-то ты или я предали ее. И я уверена, мы не нарушили данных ей обещаний. Но...

– Что «но»? Раз уж начала, заканчивай, Прекрасный Ангел.

– Я думаю, Кевин все-таки подвел ее.

– Как?

– Оставаясь в полиции, работая тайным агентом. Гэвин, это убивает ее. Она испытывает каждодневный, ни на минуту не прекращающийся страх. Сначала, узнав об их отношениях, я была только рада. Но сейчас я уже не так уверена, что они должны продолжаться. Если он останется тайным агентом. Думаю, Кевин должен бросить эту работу. Ради себя. И ради Нелл.

– Но ты же знаешь, он не бросит.

– Да, пожалуй. Коп в четвертом поколении, как он сам о себе говорит.

– Мы не можем вмешиваться, Рози. Люди вправе сами решать, чего они хотят в жизни.

– Я согласна с тобой. Но тогда зачем ты же...– Покраснев, она оборвала себя на полуслове и принялась поправлять стоявшие на столе фотографии.

– Ну, что же ты? Продолжай,– мягко сказал Гэвин. Рози немного помолчала. Потом наконец посмотрела ему прямо в глаза и спросила:

– Почему ты женился на Луизе?

– Потому что она была беременна. Я считал, что несу за это ответственность. Что это мой долг – остаться с ней.

– Ты никогда не говорил мне об этом.

– Ты никогда не спрашивала.

– Но ребенок умер...– Рози поняла, что не может продолжать, чувствуя внезапную неловкость.

– Ты хочешь спросить, почему я остался с Луизой, когда это случилось?

Рози молчала, и Гэвин сам начал рассказывать голосом, полным глубокой грусти:

– Я скажу тебе, Рози, что произошло на самом деле. Ребенок умер не при рождении, как мы всем говорили. Он умер внутри нее еще не родившись, за две недели до родов. Ей пришлось ходить две недели с мертвым ребенком внутри. Мы оба тогда чуть не лишились рассудка.

– О боже, Гэвин! Как это ужасно! Бедная Луиза, что ей пришлось пережить! И тебе. В самом жутком ночном кошмаре не привидится такое. Какая страшная трагедия!

– Да. И я остался с ней, чтобы помочь пережить это. И чтобы помочь себе, помогая ей.– Гэвин помолчал, отпил немного вина.– Но все это было очень давно.

– Пожалуйста, извини меня Гэвин. Я не должна была задавать таких вопросов. Нет, не должна была.

– Все в порядке. И не кори себя за это. Ну, а как насчет обеда? Пожалуй, уже поздновато, чтобы куда-нибудь идти, да?

Прежде чем она успела что-либо ответить, он выпалил:

– Я знаю, что мы сделаем. Я сейчас приготовлю прекрасный итальянский ужин. У тебя, конечно, есть макароны, не так ли?

– Макароны-то есть. Но, пожалуй, мы не будем рисковать. Ты, может быть, великий актер, но повар из тебя отвратительный.

– Раньше ты мне говорила, что я очень вкусно готовлю.

– Я тогда была молода и ничего лучшего не видела,– засмеялась Рози.– Думаю, лучше давай спустимся в бистро на углу. Ну-ка, где наши пальто? Надо поторопиться, пока оно не закрылось.

41

Гэвин Амброз сидел на диване в гостиной своего номера в отеле «Риц» среди разложенных повсюду справочников. Сделав глоток кофе, он полистал страницы Академического справочника ведущих актрис – исполнительниц главных ролей. Он искал актрису, обладающую душой и сердцем.

Рози была права, когда сказала в прошлый четверг, что у него еще есть время. Но, с другой стороны, сейчас в работе находятся многие серьезные картины, и лучшие актрисы, можно сказать, нарасхват. Снимается очередной фильм Кевина Костнера, Дастин Хоффман только что объявил о своей новой картине, Син Коннер готовится к съемкам масштабной эпической приключенческой ленты. Эта внезапная вспышка съемочной активности порождала в нем нервозность, так как он был человеком, во всем стремившимся к совершенству, особенно это касалось подбора актеров. На прошлой неделе ему пришлось по разным причинам забраковать трех актрис, которых они с Рози раньше наметили в качестве претенденток.

Допив кофе, он поставил чашечку на поднос и подошел к окну, из которого открывался вид на Вандомскую площадь. Был солнечный субботний день за неделю до Пасхи. «Что же я сижу тут взаперти, разглядывая фотографии голливудских кинозвезд? – спросил он себя и сам же ответил: – Такая уж у тебя работа, парень. Но к черту работу!» И он решил позвонить Рози, узнать, какое занятие она себе придумала на этот прекрасный апрельский день.

Она взяла трубку сразу же, после первого гудка.

– Ты что, сидишь на телефонном аппарате? – спросил Гэвин смеясь.

– Дочти что. Я на самом деле как раз собиралась позвонить тебе, Гэвин.

– А я уже опередил тебя, Прекрасный Ангел! И тебе даже не придется тратиться на звонок. Почему ты собиралась звонить мне?

– Минут десять назад меня осенила блестящая мысль. Мне вдруг пришло в голову, что ты мог бы привлечь французскую или английскую актрису. Вовсе не обязательно, чтобы эта была американка. Кассовый успех твоему фильму и так обеспечен. Я вспомнила об Аник Томпсон. Она француженка, но очень неплохо говорит по-английски, много лет прожила в Лондоне со своим мужем Филом Томпсоном, режиссером. В общем, я думаю, что она очень талантлива и вполне могла бы подойти на роль Жозефины.

– Да, ты права, Рози, она великолепна. Почему я сам о ней не вспомнил? А-а, я знаю, почему. Она очень высокая.

– Ее можно поставить в яму, а тебя на ящик,– поддразнила его Рози.

– Премного благодарен. С таким другом, как ты, и врагов не нужно.

– Ты же знаешь, я пошутила. Но она не намного выше тебя. Так, на дюйм, не больше. И в картине не будет туфель на высоких каблуках – только балетные тапочки – в стиле ампир.

– Аник – неплохая идея,– сказал Гэвин.– Я подброшу ее Аиде. Посмотрим, что она скажет.

– А почему ты позвонил мне, Гэвин?

– Хотел узнать, какие у тебя планы. Такой прекрасный день. Я подумал, может, мы куда-нибудь сходим. Мы с тобой оба работали, как лошади.

– А куда, например?

– Ну, я не знаю. Ведь это ты парижанка – предлагай.

– Мы могли бы отправиться на прогулку в Булонский лес, но я только что закончила субботнюю уборку. И потом на улице холоднее, чем ты думаешь. Ветер очень резкий, почти морозный.

– Не обязательно быть на улице. Мне просто хочется выйти из отеля. Может быть, сходим в кино?

– Весьма странное предложение. Давай так и сделаем,– засмеялась она.

– А потом я поведу тебя пообедать. Почему бы не сходить в это бистро на твоем углу?

– Отлично. Это мое любимое место.

– Когда за тобой зайти, Прекрасный Ангел?

– Не надо заходить. Лучше встретимся у Фуке, на Елисейских полях. Так мы сэкономим время. Скажем, через полчаса?

– Я буду там.

Дело кончилось тем, что они оставили бесплодные попытки попасть в кинотеатр на Елисейских Полях. Одни из них были полны, перед другими стояли длинные очереди. Казалось, половине Парижа пришла в голову та же идея.

Тогда они взяли такси и поехали в один знакомый Рози кинотеатр на Левом берегу.

– Там крутят только старые фильмы,– объяснила она Гэвину, когда они забрались в такси.– И я понятия не имею, что именно у них идет сейчас. Но всегда что-нибудь стоящее.

Потом, окинув взглядом широкополую шляпу Гэвина, она сказала:

– А тебе нельзя снять эту шляпу? Я как-то не уверена, что ты мне в ней нравишься.

– Это моя маскировка,– усмехнулся он.

– Ты шутишь! Я бы тебя все равно ни с кем не спутала. И те женщины у Фуке тоже сразу тебя узнали. Я заметила, как они на тебя глазели.

– Они не глазели на меня. Нет, послушай, Рози, я серьезно. Меня никто не узнает, когда я в этой шляпе. По-моему, она шикарно выглядит. Нет?

– Мне она кажется старой и побитой молью.

Он засмеялся и в ответ стал поддразнивать ее по поводу зеленой накидки, один вид которой, по его словам, вызывал у него аллергию. Так они всю дорогу до Левого берега весело подтрунивали друг над другом. А через двадцать минут уже пробирались в зрительный зал на фильм «Касабланка». Первые десять минут они уже пропустили, но это было неважно. Каждый отлично знал этот классический фильм. Когда они уселись на своим места, Гэвин прошептал:

– Не могу дождаться, когда Боги скажет: «Из всех забегаловок всех городов всего мира она ходит только в мою». Это мои любимые кадры.

Когда фильм закончился, они отправились в бистро недалеко от дома Рози. Там было полно народу, но для Рози как для постоянной посетительницы чудесным образом нашелся столик.

– И все же тебе придется снять свою шляпу,– сказала Рози, когда они устроились на своих местах.– Я не собираюсь сидеть здесь с тобой, если ты ее не снимешь. Это невежливо. На тебя уже смотрят.

– Они будут смотреть еще больше, если я ее сниму.

– Никто здесь не собирается к тебе приставать,– сказала Рози и любезно улыбаясь, подняла глаза на знакомого ей официанта:

– Vodka avec glacons, s'il, vous plait, Marcel.[25] Потом, обращаясь к Гэвину, спросила:

– Ты будешь то же самое? Он кивнул.

– И хорошенько перемешать, s'il vous plait.[26]

Официант с любопытством уставился на него, потом, повернувшись к Рози, пробормотал:

– Oui, Madame de Montfleurie,[27]– и поспешил выполнять заказ.

– Он меня узнал,– подмигнул ей Гэвин.– Но я сниму шляпу, просто чтобы доставить тебе удовольствие.

Сняв свой головной убор, Гэвин положил его на шляпную полочку под стулом.

– Ну вот, так гораздо лучше, Гэвин. И никто не будет тебя беспокоить. Это же «La Belle France»[28] – цивилизация и все такое.

Она едва успела произнести эти слова, как к их столику приблизился смущенный молодой человек; рассыпаясь в извинениях, он протянул Гэвину клочок бумаги и на ломаном английском проговорил:

– Monsieur Амброз, могу я получить ваш автограф, s'il vous plait?

Гэвин снисходительно наклонил голову, начертал свое имя и одарил молодого человека ослепительной улыбкой.

Француз удалился, счастливо улыбаясь во весь рот.

– Только не говори, что я в этом виновата, Амброзини. А то уйду!

Он расплылся в блаженной улыбке.

Она тоже улыбнулась ему, потом, склонив голову набок, несколько мгновений изучающе смотрела на него, и в ее зеленых глазах светилось лукавство. Рози уже собиралась о чем-то спросить, но в это время подошел официант с заказанными напитками.

Увидев Гэвина без шляпы, он воскликнул:

– Ah, oui, Monsieur Ambrose! Bien sur! – и добавил по-английски: – Я думаю, это был вы.

Гэвин кивнул, слабо улыбнулся официанту и, прищурившись, посмотрел на Рози.

– Ну вот, теперь ты сама видишь,– потом засмеялся.– За тебя, малышка! – прозвучала в его отличном исполнении известная фраза из фильма Богарта.

После обеда, когда пили кофе, Рози очень тихо спросила:

– Можно мне задать тебе один вопрос, Гэвин?

– Разумеется, спрашивай.

– Почему ты столько лет оставался с Луизой? Ведь в конце концов она оправилась от потери первого ребенка, точнее вы оба. Так почему же ты не оставил ее, если вы были так несчастны вместе?

– По многим причинам, Рози. Но первая и основная из них – мой сын. Я сам вырос без отца. Конечно, дедушка любил меня. Но это не одно и то же. Поэтому я хотел, чтобы у Дэвида был отец, то есть чтобы в трудный момент, когда это нужно, всегда с ним рядом был я. А еще из-за моей актерской карьеры. Я понимал, что если хочу добиться такого успеха, на какой рассчитываю, мне нужно полностью сосредоточиться на работе, отдавать ей всего себя. Ты знаешь мою целеустремленность. Мне совершенно не хотелось усложнять себе жизнь разводом, другими женщинами. Не отвлекаться – вот что было моим правилом.

– Ты хочешь сказать, что в твоей жизни не было других женщин? – мягко спросила Рози, с недоверием глядя на него.

– Если и были, то немного, Рози. Я всегда старался сохранять видимость благополучия в том, что касалось моего брака. Вряд ли у тебя на этот счет было другое мнение.

– Да, ты в этом очень преуспел. Я только совсем недавно поняла, как несчастлив ты был все эти годы. Даже в ноябре прошлого года, когда мы отмечали окончание съемок «Делателя Королей», я была уверена, что у тебя очень счастливый брак. Я тогда так и сказала Нелл.

– И что она на это ответила?

– Нелл со мной не согласилась. Она сказала, мне не следует забывать, что ты актер.

– Она у нас очень проницательная, наша мисс Джеффри.

– Оказывается, да.

– Рози...

– Что, Гэвин?

– Была и другая причина, почему я не оставил Луизу.– Он немного помолчал, не сводя с нее спокойных серых глаз.– Мне казалось, что это не имеет смысла, раз ты все равно замужем за другим.

Рози пристально посмотрела на него и медленно проговорила:

– И я по этой причине оставалась с Ги – потому что ты был женат.

Ночь была холодная и ясная. На чистом небе, переливающемся сине-фиолетовым цветом, сияла полная луна.

Всю дорогу до самого ее дома они не проронили ни слова, не обменялись жестами и не дотронулись друг до друга.

Войдя, Рози сбросила свою накидку и положила ее на небольшой деревянный стульчик в прихожей. Гэвин сделал то же самое со своим пальто.

Ничего не сказав, она быстро прошла в гостиную и встала посередине, вполоборота к нему.

Он остановился у двери, не сводя с нее глаз. Горела только одна лампа, и в полумраке он не мог различить выражения ее лица. Ему хотелось подойти к ней, но он вдруг ощутил, что не в силах этого сделать. По непонятной причине он не мог сдвинуться с места.

Наконец она повернулась к нему лицом.

Они стояли и молча смотрели друг на друга.

Она сделала шаг к нему.

Он сделал шаг к ней.

И в этот самый момент, медленно, но решительно сближаясь, они оба с внезапной ясностью осознали, что их жизнь должна будет измениться. Окончательно и бесповоротно. Ничто уже не останется как прежде.

Она бросилась к нему в объятия, чуть не сбив его с ног.

Он сильно и уверенно обхватил ее руками, прижимая к себе.

Ее руки обвились вокруг, пробежали к затылку, лаская и теребя шею и волосы; он крепко ее прижал.

Наконец их губы слились в долгом проникновенном поцелуе, который, казалось, будет длиться вечно. Как будто этот поцелуй должен был вытеснить из памяти годы тоски и душевного одиночества. Губы жадно впивались в губы, они с силой прижимались друг к другу, как утопающие, боясь потерять обретенную надежду на спасение. Он ощутил знакомый сладостный вкус ее губ, к которому примешивался солоноватый привкус слез. Прервав поцелуй, он провел пальцами по ее щекам – они были влажными.

Его глаза ловили ее взгляд.

Она ответила ему таким же ищущим взглядом.

– Гэвин! О Гэвин, я люблю тебя. Я так люблю тебя!

– И я люблю тебя, Рози! Я никогда не переставал любить тебя. Ни на день, ни на минуту.

Наконец это прозвучало, после стольких лет молчания.

Взгляды, которыми они обменялись, были исполнены доверия и понимания. Не говоря больше ставших ненужными слов, он взял ее за руку и повел.

Рози не помнила, как они оказались в постели в ее спальне, когда и где сбросили одежду. Потом все мысли поплыли в ее голове, когда Гэвин притянул ее к себе, целуя снова и снова.

Она без робости и смущения отвечала на его поцелуи. Так, как будто они никогда не разлучались. Врозь прожитые годы не в счет. Они вернулись в старые, хорошо знакомые места. Вернулись домой.

Хотя почти одиннадцать лет они не были близки, но Гэвин помнил до мельчайших подробностей каждый изгиб, каждую ложбинку ее тела. Как и она помнила его.

Они страстно ласкали друг друга, оживляя старые ощущения. И нахлынувшие сладкие воспоминания захлестывали их.

Она была его первой любовью, так же как он для нее. Сейчас, когда они наконец вместе, все было, как в момент их первой близости.

Но в то же время по-другому. Они стали мудрее, пройдя через страдания разлуки друг с другом, и это придавало особую нежность их встрече.

Ночь для них прошла как во сне.

Утолив первую страсть, они ненадолго заснули, но уже через несколько часов проснулись, чтобы опять слиться в жарких объятиях как бы боясь, что все предшествовавшее было нереальным. И Гэвин обнаружил, что в нем опять горит желание обладать ею. Вновь они безоглядно любили друг друга.

Рози чувствовала то же, что и он, снедаемая тем же желанием. До рассвета они спали, потом опять и опять занимались любовью, пока в конце концов не уснули таким глубоким сном, каким не спали уже многие годы.

Рози повернулась в постели и поискала рукой Гэвина, но обнаружила только пустое место.

Рывком сев в кровати, жмурясь от яркого утреннего солнца, она оглядела комнату, и в голову опять пришла мысль, что все это было только сном.

Но ее тело говорило ей, что это не так. На нем горели следы его ласк. Улыбаясь, она отбросила простыни, встала с кровати, накинула халат и отправилась в кабинет.

– Гэвин, мой сценарий! Осторожнее, там полно моих заметок.

Он поднял голову от рукописи и улыбнулся.

– Так ты приветствуешь своего возлюбленного! И это после всего, что я сделал для тебя ночью?

– Ах ты! Ты... ты несносный Амброзини!

– Между прочим, я люблю тебя.

– И я люблю тебя,– она обошла письменный стол, наклонилась к нему и поцеловала в щеку. Он чуть повернул голову и поцеловал ее в губы, потом притянул ближе, усаживая к себе на колени, и приник лицом к ее плечу.

– Боже, как я люблю тебя, Рози. Ты не представляешь, как я люблю тебя,– подержал ее еще несколько мгновений в своих объятиях, потом отпустил.– Не беспокойся о сценарии. Я вынул из него только одну страничку, чтобы немного изменить диалог. Завтра на студии я тебе ее верну.

Она спрыгнула с его колен и, сделав несколько шагов по комнате, сказала:

– Я чувствую запах свежесваренного кофе. Как ты хорошо придумал, дорогой. Выпьешь еще чашечку?

– Нет, спасибо, Ангел.

В это мгновение зазвонил телефон. Они оба посмотрели на аппарат.

– Надеюсь, это не Джонни,– тихо сказала Рози. Гэвин встал.

– Я оставлю тебя одну,– сказал он, выходя из-за письменного стола.

– Не надо. Пожалуйста, останься,– покачала она головой.– У меня нет от тебя секретов, Гэвин. И потом, все равно включен автоответчик.

Тем временем телефон продолжал звонить.

– Нет, не включен. Она сняла трубку.

– Алло? – в следующее мгновение ее лицо озарилось радостью.– Нелл, как живешь? Где ты?

Но уже через долю секунды улыбка исчезла.

– О боже, Нелл! Нет, это невозможно!

Вцепившись в трубку, Рози тяжело опустилась на стул.

– О господи! – опять вскрикнула она, и лицо ее сделалось мертвенно-бледным.– Да-да, я буду там. Как можно скорее.

Она замолчала, слушая Нелл и глядя на Гэвина, стоящего рядом, сдвинув брови. Он видел ее испуганно округлившиеся глаза, нервную дрожь, пробегающую по телу.

– Да, хорошо, так и сделаю. Я оставлю сообщение на твоем автоответчике,– с этими словами она положила трубку.

– В чем дело, Рози? Что случилось? – воскликнул Гэвин, подходя к ней.

Она растерянно смотрела на него, покачивая головой. Потом проговорила дрожащим от волнения голосом:

– Кевин. В него стреляли. Он серьезно ранен. Врачи в Бельвью сказали Нелл, что у него мало шансов.– Она заплакала.– Они считают, что Кев умрет.

42

В понедельник утром Рози и Гэвин прямо из аэропорта Кеннеди направились в больницу Бельвью, где их с нетерпением ждала Нелл.

Вконец измученная бессонной ночью, с серым от усталости лицом, она разрыдалась, как только увидела их. Рози попыталась утешить ее, но тоже не смогла сдержать слезы. Обе плачущие женщины на мгновение замерли, обнимая друг друга. Потом Гэвин обхватил руками Нелл и крепко сжал, как бы стараясь поддержать в ней надежду. Так он делал с Рози во время их перелета через океан.

– Кевин крепкий парень, у него лошадиное здоровье,– старался он успокоить Нелл, придерживая ее за плечи и отводя к креслам в другом конце комнаты для посетителей.– Если, кто может выкарабкаться – так это Кевин.

– Ты не понимаешь,– всхлипывая, проговорила Нелл.– У него ведь не одна рана от выстрела. Они буквально изрешетили его пулями. В результате несколько серьезных ранений и большая потеря крови.

Рози, хотя и сама была охвачена тревогой, нашла в себе силы добавить:

– Гэвин прав, Кев выживет, он должен выжить. Он не может умереть так, как умер отец.– Потом, садясь в кресло рядом с Нелл, спросила: – Когда мы можем его увидеть? Где врачи?

– Я сейчас пойду поговорю со старшей сестрой,– ответила Нелл.– Она вызовет доктора Морриса. Он сказал, чтобы я так сделала, когда вы приедете.

Рози кивнула, иНелл поспешно вышла. Гэвин взял Рози за руку и крепко сжал в своей.

– Если Кевину нужна еще кровь, я с радостью дам ему свою, Рози. Я уверен, что и ты тоже.

– Но ему уже делали переливание крови, и сейчас в этом больше, нет необходимости, разве не так?

– Да. Но я просто хотел, чтобы ты знала, что я готов это сделать. Кев для меня сделал бы то же самое.

– Да, конечно. Спасибо, что предложил. Посмотрим, что скажет доктор.

Через несколько минут Нелл вернулась в сопровождении человека в белом халате, который, как полагала Рози, был одним из врачей Кевина.

Нелл представила их друг другу, и Рози спросила, когда можно будет увидеть Кевина.

– Он все еще без сознания, мисс Мадиган,– сказал доктор Моррис.– И находится сейчас в блоке интенсивной терапии. Но, если хотите, можете посмотреть на него.

– Да, мы бы хотели,– проговорила Рози и опять спросила: – Какие шансы у моего брата, доктор Моррис?

– Немного лучше, чем вчера. Сегодня рано утром мы провели еще одну операцию, удалили последнюю из четырех пуль. И, кажется, положение стабилизируется. Он – молодой, сильный мужчина, мисс Мадиган, очень выносливый и в отличной форме. Все это сейчас работает на него.

Рози кивнула. Она чувствовала, что опять вот-вот расплачется. Поэтому, отвернувшись и прокашлявшись, она принялась рыться в сумочке в поисках носового платка.

– Если ему нужно перелить кровь, мисс Мадиган и я готовы стать донорами,– сказал Гэвин.

– Пока ему это не нужно и, я надеюсь, не потребуется и дальше. Но я рад узнать о вашей готовности, благодарю вас. Ну что ж, пойдемте?

Все трое последовали за доктором Моррисом из комнаты для посетителей по "длинному коридору в блок интенсивной терапии. Доктор открыл дверь и впустил Рози и Гэвина в палату, где находился Кевин. Нелл осталась ждать в коридоре. Кевин лежал на больничной койке, присоединенный трубочками к разного рода медицинским приборам. Он был бледен, как простыня, на которой лежал, глаза закрыты, дыхание поверхностное.

Подойдя к кровати, Рози потрогала его за руку, наклонилась и поцеловала в щеку.

– Это я, Кев, дорогой,– сказала она, стараясь сдержать слезы.– Это Рози. Я здесь, с тобой. И Гэвин тоже. И Нелл. Мы все любим тебя, Кев.

Кевин лежал абсолютно неподвижно. Даже ресницы не дрогнули на его лице. Рози опять сжала его руку и отвернулась. Слезы полились по щекам. Ей казалось, что силы совершенно покинули его. Сердце мучительно сжалось. Она вдруг со всей ясностью поняла, почему вчера врачи говорили, что он почти безнадежен.

Гэвин тоже подошел к кровати и взял в ладони руку Кевина.

– Кев, это я, Гэвин. Мы останемся здесь с тобой, пока тебе не станет лучше.

Как и Рози, Гэвин склонился к нему и поцеловал в щеку.

В коридоре они столкнулись с Нилом О'Коннором, который опять пришел навестить Кевина. Нелл познакомила его с Рози и Гэвином. Доктор извинился и вышел, а Нил прошел с ними в комнату для посетителей.

– Как это случилось? – спросила Рози, когда врач ушел.

– Извини, Рози. Я сам не знаю. И мы ничего не узнаем, пока не сможем поговорить с Кевином.

– Нелл мне вчера сказала, что напарник Кевина тоже был ранен. От него вы ничего не смогли узнать? Или он тоже без сознания?

Нил покачал головой, и лицо его помрачнело. Воцарилось напряженное молчание. Через несколько секунд он произнес тихим сдавленным голосом:

– К несчастью, Тони только что умер.

– О нет! – вскрикнула Нелл и тут же зажала рот рукой. Слезы опять потекли из ее глаз.

Рози сжала руку Гэвина, и лицо ее стало мертвенно-бледным.

Все трое поочередно дежурили у постели Кевина четверо суток.

Только в пятницу 17 апреля Кевин Мадиган пришел в сознание и открыл глаза. Это была Страстная пятница накануне Пасхи.

Нелл, сидевшая у его кровати, первая заметила это. Он чуть заметно улыбнулся и еле слышно произнес:

– Привет, дорогая.

– О Кев! Слава богу! – воскликнула она, хватая его за руку и сжимая ее. Встав с места, она склонилась над ним, поцеловала в щеку и тихо проговорила на ухо: – Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, Нелл,– хриплым шепотом выдохнул он.

Не отпуская руки, она опять присела у кровати, блестящими от слез глазами глядя на него.

– Прости меня, Нелли.

– Все хорошо, но тебе нельзя разговаривать. Ты еще слишком слаб. Тебе выпало ужасное испытание. Но я знаю, ты выдержишь.– Она попыталась высвободить руку, но он не отпускал.– Кев, разреши мне отойти от тебя,– сказала она.– Только на минутку. Я должна позвать Рози и Гэвина, они там, в комнате для посетителей.

43

Рози знала, что Джонни сейчас в Манхэттене. Он оставил бесчисленное множество сообщений на автоответчике в ее парижской квартире, без конца звонил в фирму «Джеффри и компания», разыскивая Нелл. Ее помощнику были даны на такой случай распоряжения объяснить всем клиентам Нелл, что она в отпуске и связаться с ней невозможно.

Но сегодня, в Страстную пятницу, зная, что жизнь Кевина вне опасности, Рози приняла решение поговорить с Джонни. Было необходимо сказать ему, что у их отношений нет будущего.

Рози позвонила в отель «Уолдорф Астория», но там ей рекомендовали оставить сообщение у администратора, из чего она поняла, что напрямую к Джонни позвонить невозможно, а оставлять номер телефона Гэвина в «Трамп Тауэр» ей не хотелось. После недолгих размышлений она решила действовать через фирму звукозаписи «Фабрика Хитов», где, по всей вероятности, он работает над своим новым диском. Однажды, рассказывая ей о своих сеансах звукозаписи, он упомянул, что любит начинать рано, около одиннадцати утра, и работать до шести-семи часов вечера. Она взглянула на часы – было около трех. Если взять такси, можно успеть.

Час назад, вернувшись из больницы в квартиру Гэвина в «Трамп Тауэр», она успела принять душ и освежить макияж. Причесавшись, она надела серый брючный костюм с подходящим по цвету укороченным пальто.

Гэвин остался в больнице Бельвью с Кевином и Нелл. Рози положила на его рабочий стол записку, что вернется через несколько часов и, полистав «желтый справочник»[29] Манхэттена, удостоверилась, что «Фабрика Хитов» находится по старому адресу на 54-й улице западной части Манхэттена.

Десять минут спустя, расплачиваясь с таксистом, Рози уголком глаза заметила Кенни Кроссленда, игравшего у входа в здание, где размещалась «Фабрика Хитов».

Когда она повернулась и сделала шаг вперед, он, заметив ее, разулыбался.

– Привет, Рози. Джонни будет без ума от радости увидеть тебя. Он нас тут всех замучил: так расстраивался, когда не мог тебя разыскать.

– Я пыталась связаться с ним,– сказала Рози.– И потом я только недавно прилетела из Парижа, этот перелет...– Она невольно вздрогнула и невесело улыбнулась.– Ну вот, теперь я здесь.

Кенни положил руку ей на плечо, и вместе они вошли в здание. В кабине лифта он объяснил:

– Сегодня мы записываем инструментальное сопровождение, но Джонни все равно здесь. Он при записи любит сам проследить за каждым шагом. Возможно, в данный момент он репетирует. Или дополняет запись вокальной партией.

Рози только кивнула, не имея желания слишком много говорить с Кенни. В конце концов у нее было дело к Джонни. Еще во время гастролей по Англии она заметила, что между Джонни и Кенни частенько вспыхивали мелкие ссоры по разным поводам, и сейчас, подсознательно чувствуя свою вину перед Джонни, Рози не хотела давать его коллегам повод для сплетен.

Кенни оставил ее в приемной, попросив подождать, пока он сходит за Джонни. Она поблагодарила его, он ухмыльнулся и исчез.

Сейчас, сидя в кресле, Рози вдруг ощутила огромную усталость и слабость. Она откинулась на спинку кресла, рассеянно оглядывая стены. Повсюду в рамках висели платиновые и золотые диски звезд – Билли Джоела, Майкла Болтона, Пола Саймона, Мадонны и Джонни Фортьюна.

Рози подумала, что могло задержать Джонни, но потом догадалась, что, возможно, в этот момент происходит запись и он не может прерваться.

Минут через пятнадцать в приемную вошел молодой человек и представился одним из звукорежиссеров Джонни. Любезно беседуя с ней, он вывел ее из приемной, и на лифте, они спустились на другой этаж. Здесь он провел ее в комнату, где располагался пульт звукорежиссера. Через огромный стеклянный экран она увидела в студии поющего в микрофон Джонни, с закрытыми глазами и с наушниками на голове.

Молодой человек сказал:

– Джонни скоро освободится. Сейчас идет наложение вокальной партии.– И как будто считая, что ей крайне необходимо знать все, что в данный момент происходит, добавил: – Джонни слушает через наушники инструментальную запись и в соответствии с ней поет в микрофон.

– Это очень интересно,– пробормотала Рози, продолжая наблюдать за Джонни.

Молодой человек улыбнулся, кивнул и оставил ее в комнате с инженером звукозаписи.

Закончив запись, Джонни открыл глаза и вопросительно посмотрел на инженера. Тот в ответ энергично закивал и поднял вверх большой палец, показывая, что все прошло успешно.

В этот момент Джонни ее увидел. Казалось, на какую-то долю секунды он растерялся. Потом лицо его просияло, и он приветственно замахал рукой. Отложив в сторону микрофон, он стащил с головы наушники и бросился к ней.

Рози вошла к нему в студию. Он в то же мгновение заключил ее в объятья и осыпал поцелуями.

Через секунду ей удалось мягко освободиться, и с нервным смешком она проговорила:

– Джонни, инженер смотрит на нас.

– Ну и что? О, дорогая, какое счастье видеть тебя? Я так скучал по тебе!

Все еще не убирая руки с ее плеча, он чуть отступил назад и окинул ее внимательным взглядом, улыбаясь во весь рот. Но его ярко-голубые глаза смотрели напряженно, и она заметила промелькнувшие в них искорки гнева. Голос его взвился на одну, а то и две октавы, когда он воскликнул:

– Слушай, Рози, я неделями пытался связаться с тобой! Без конца названивал к тебе на квартиру. Чуть с ума не сошел, разыскивая тебя. Почему ты не позвонила мне? Где ты была, черт побери?!

Не в силах произнести ни слова, Рози только молча смотрела на него. Измученная тревогами о брате, уставшая от дежурств у его постели, еще не придя в себя от смены часовых поясов при перелете и нервничая от предстоящего объяснения, Рози почувствовала, что теряет контроль над собой. Однако попыталась взять себя в руки.

Не услышав ответа, Джонни обрушился на нее снова:

– Нет, дорогая, так не пойдет! Придется что-то менять, я не могу так жить. Ты будешь со мной все время! – Вдруг, вопросительно глядя на нее, он почти выкрикнул: – Почему ты не предупредила меня о своем приезде? Сколько времени ты уже здесь, в Нью-Йорке?

Эти слова задели ее за живое. Она вспомнила, как боролся за жизнь ее брат, и слезы ручьями хлынули у нее из глаз.

Растерянный и смущенный, Джонни положил руку на ее плечо и повел из студии, уговаривая:

– Дорогая, не плачь, не надо. Я, наверное, немного сорвался. Но это все потому, что чуть с ума не сошел, так волновался о тебе.

Введя ее в офис, он закрыл дверь.

Рози все плакала, не в силах остановиться. Она опустилась на стул, поискала в сумочке платок и поднесла его к лицу. Все ее много дней сдерживаемые слезы выплеснулись наружу. Рыдания душили ее.

В полной растерянности Джонни присел напротив. Он был потрясен ее реакцией. Наконец он проговорил гораздо мягче:

– Рози, я не должен был так себя вести. Я не хотел тебя расстраивать.

Сделав глубокий вдох, она проговорила сквозь всхлипывания:

– Это не из-за тебя Джонни.– Слова помимо ее воли полились потоком:– Мой брат Кевин! В него стреляли. Он чуть не умер. Поэтому ты не мог разыскать меня все это последнее время, Джонни. Я была с ним в больнице.– Опять перед ее мысленным взором предстало мертвенно-бледное лицо Кевина, и новые слезы хлынули из глаз.

– Стреляли! Как это случилось? Его что, хотели ограбить? – спросил Джонни, сдвинув брови.

– Нет, не ограбить... В него выстрелили, когда он работал. Мафия, я уверена, это мафия. Они хотели убить его так же, как убили моего отца,– проговорила Рози, продолжая всхлипывать.

– Мафия? – переспросил Джонни.– Я не понимаю...

– Мой брат – коп, тайный агент полиции. Я не должна была об этом никому говорить, но...

– Коп,– повторил Джонни, во все глаза глядя на нее.

– Да,– ответила Рози, кивая.– Он уже много лет работает в нью-йоркском полицейском управлении. Несколько месяцев назад его перевели в Отдел уголовных расследований, который занимается мафией, семьей Рудольфо. Ты, должно быть, слышал о них, все о них слышали. Они хотели убить Кевина.– Прижимая платок к лицу, она пыталась остановить слезы.

Джонни, казалось, окаменел в кресле, лицо его побледнело. Он продолжал с недоверием смотреть на Рози, стараясь переварить услышанное. В Париже она говорила, что ее брат бухгалтер, а сейчас заявляет, что он тайный полицейский агент. Коп, которого чуть не убили люди Рудольфо.

Все в его душе перевернулось.

– Я пришла сюда не затем, чтобы рассказать тебе о Кевине,– медленно проговорила Рози.– Все это произошло само собой, потому что я очень расстроена. Я пришла поговорить с тобой, Джонни, о наших отношениях. Я должна тебе кое-что объяснить.

– Что ты имеешь в виду? – очень тихо спросил он.

Рози посмотрела ему в лицо и постаралась улыбнуться, но улыбка получилась невеселой. Самым мягким тоном, на какой только была способна, она сказала:

– Джонни, из этого ничего не выйдет.

– Из чего не выйдет?

– Из наших с тобой отношений.

Каким-то образом он уже знал, что за этим последует, какие еще слова он от нее услышит. Знал, но не мог в это поверить. Ощущая внутреннюю дрожь и внезапную слабость, будто вся кровь вдруг вытекла из его жил, Джонни откинулся на спинку кресла.

Наконец он сказал:

– Но почему ничего не выйдет, Рози? Я люблю тебя. Ты же знаешь, как я люблю тебя!

Опять глубоко вздохнув, Рози взяла его за руку.

– Но я не люблю тебя, Джонни. Во всяком случае не люблю так, как ты бы этого хотел.

– Нам было так хорошо вместе! В постели и вообще. Ты сама мне об этом сказала в Лондоне.

– Ах, Джонни, ты необыкновенный, такой любящий, добрый. Но я не могу выйти за тебя замуж. Из этого ничего не получится. Мы слишком разные люди, во многих отношениях.

– В каких отношениях? Скажи мне, в каких отношениях мы разные!

– Ну, в том, как мы живем.

– Я не понимаю тебя.

– Послушай меня, Джонни. Ты один из самых знаменитых певцов мира, мегазвезда. И ты живешь особой жизнью, тебе приходится так жить из-за твоей работы, у тебя совершенно ненормальный распорядок дня. И кроме того, тебе нужна любимая женщина, которая бы постоянно была рядом. Днем и ночью, на гастролях, всегда. Я так не могу, Джонни. У меня есть собственная работа, карьера. Я ее очень люблю и не смогу отказаться от нее. В тебе крайне развито чувство собственника, ты любишь командовать, а я очень независимый человек. Между нами то и дело проскакивали бы искры, вспыхивали ссоры.

– Искры между нами действительно проскакивают, когда мы с тобой в постели. Тогда мы не так уж различны, не правда ли?

– Да, ты прав. Ты неотразим в постели. Но секс это еще не все. Для брака необходимо нечто большее.

– Ты не оставляешь мне, то есть нам, ни малейшей надежды,– попытался убедить ее он.– Я пробы в Австралии больше месяца, семь недель мы не виделись. Нам просто опять нужно быть вместе. Несколько дней со мной в «Уолдорфе», и все будет опять как раньше. Как было в Париже и Лондоне. Я знаю, так будет.

Отрицательно покачав головой и отпустив его руку, Рози встала.

– Нет, Джонни, так уже не будет.

– Ты ошибаешься, дорогая! – воскликнул он, тоже вскакивая.– Ты не можешь утверждать, что ничего ко мне не испытываешь, что не любишь меня так, как люблю тебя я! Я помню каждую минуту, когда мы были вместе... Это не было для тебя испытанием, ты по-настоящему любила меня.

– Да, Джонни,– крикнула она.– Это было какое-то странное состояние. Я была околдована тобой, но это не стало любовью. Я не люблю тебя, Джонни. Поэтому для нас нет будущего.

От растерянности потеряв дар речи, он молча смотрел на нее.

Будучи от природы доброй и мягкой, Рози сейчас испытывала сострадание к Джонни. Она дотронулась до его руки и голосом, полным грусти и сожаления, прошептала:

– Мне жаль, Джонни. Правда, мне очень жаль.

– Оставь мне хоть какую-нибудь надежду,– умолял он.

Она смотрела на него, кусая губы. Ей было так жаль его, но она, конечно, ничего не могла сделать, чтобы умерить его боль.

В его глазах блеснули слезы.

– Но я же люблю тебя, Рози! Что я буду делать без тебя! Пожалуйста, останься со мной хоть на несколько дней! – упрашивал он.– Давай попробуем, должен быть какой-то выход.

– Нет, Джонни, дорогой. И я не могу остаться, в воскресенье утром я лечу в Париж. Мне нужно возвращаться к работе.

У двери она обернулась.

– Прощай, Джонни.

44

Джонни чувствовал себя подавленным и опустошенным.

Рози оставила его. Жизнь разлетелась вдребезги. Он не мог жить без нее. Он хотел во что бы то ни стало вернуть ее обратно. Нужно найти способ вернуть ее.

С этими мыслями он сел в свой длинный лимузин, направляясь на Стейтен-Айленд. Он просто не мог принять ее объяснений. Все это ерунда, она говорит неправду. На самом деле она бросает его потому, что ее брат сказал ей, что он, Джонни, является членом семьи Рудольфо. А она считает, что именно люди Рудольфо стреляли в Кевина.

Сегодня днем, когда она ушла из студии, Джонни под влиянием минуты звонил дяде Сальваторе. И сейчас он собирался встретиться с ним, поговорить, попросить об Особом одолжении. Раньше он никогда его ни о чем не просил, поэтому был уверен, что Дон не откажет ему. В разговоре Сальваторе упрашивал его приехать к обеду.

– Все-таки это Страстная пятница, Джонни, особый случай.

Но Джонни с извинениями отказался, сославшись на то, что запись не кончится раньше семи. Это была неправда. На самом деле он ушел из студии почти сразу после Рози, лишь только переговорил с Доном, не будучи уже в состоянии сосредоточиться на работе. В полном смятении он вернулся в отель. Прежде чем уехать на остров, необходимо было успокоиться. Ему не хотелось показывать свою слабость перед дядей Сальваторе.

Его мысли опять обратились к Рози и ее брату. Всем было совершенно очевидно: занимаясь семьей Рудольфо, Кевин каким-то образом разузнал о его связи с этим кланом через дядю Вито, капореджиме в Организации и ближайшего друга – гамба Сальваторе. Ее брат и настроил ее против него. Да, вот в чем дело. Вот на самом деле как все произошло.

Мысль о том, что Рози действительно не любит его, казалась ему абсурдной. В конце концов он же Джонни Фортьюн. Все женщины падают от него в обморок. Она сама называла его мегазвездой, говорила, что он неотразим. Она много чего ему говорила.

Джонни закрыл глаза.

Ее лицо предстало перед его мысленным взором.

Она прекрасна.

Он любит ее. Она единственная женщина, которую он когда-либо любил. И она любит его. В этом нет сомнения. Им было так хорошо вместе.

Он вернет ее обратно.

Его дядя Сальваторе поможет ему.

Они сидели в кабинете вдвоем.

Сальваторе Рудольфо потягивал «стрега», а Джонни белое сухое вино. Несколько минут они говорили об австралийском турне Джонни, о записи его нового диска и вообще о его карьере.

Потом Сальваторе откинулся на спинку кресла и с улыбкой посмотрел на Джонни. «Sangu de ma sangu,– подумал он.– Родная кровь. Мой сын. Вот только сам Джонни этого не знает». Сальваторе уже временами сомневался, не делает ли он ошибку, скрывая от Джонни правду. Может быть, Вито был прав, Джонни должен об этом знать? Какой от этого вред? Джонни сейчас большая звезда, никто с ним не сравнится. И ничто не может повредить его карьере. Только Джонни узнает об этом. И больше никто в мире. Надо будет еще раз все обдумать. И принять решение до того, как Джонни вернется к себе на побережье. Если уж он скажет ему, то только под большим секретом.

Устремив свой проницательный взгляд на Джонни, Сальваторе сказал:

– Я рад, что ты приехал навестить меня, Джонни. Теперь я могу поздравить тебя лично. Вито говорит, ты наконец нашел себе то, что искал – хорошую девушку, католичку, на которой собираешься жениться. Когда ты нас с ней познакомишь?

Джонни сделал глубокий вдох.

– Именно поэтому я и хотел повидать вас сегодня, дядя Сальваторе. Поговорить с вами о Рози. Есть проблема.

– Да? Что же это за проблема?

– Рози порвала со мной. Сальваторе застыл от изумления.

– Этого не может быть, женщины без ума от тебя, Джонни.

– Я уверен, что Рози все еще любит меня.

– Тогда в чем же дело? – Сальваторе вопросительно поднял поседевшие брови.

– Брат Рози – коп. В него кто-то стрелял, тяжело ранил...

– Что? Коп? Ее брат – коп? И ты собирался жениться на ней?

– Я не знал, что он коп. До сегодняшнего дня не знал. Рози говорит, в ее брата стреляли люди из семьи Рудольфо. Я думаю, ее брат знает о дяде Вито, моих связях с семьей. Наверное, он сказал ей об этом. Поэтому она решила порвать со мной.

– Возможно. Но только этот коп, ее брат, в него стреляли не люди Рудольфо. Люди семьи Рудольфо не занимаются отстрелом копов. Это вредит делу. Capisce?

Джонни кивнул. На лице его отразилось некоторое облегчение.

– Я так и думал, дядя Сальваторе. Поэтому я и приехал сюда к вам. Я хотел убедиться, что Рози ошибается.

– Да, Джонни, она очень ошибается. После некоторого колебания Джонни сказал:

– Я бы хотел, чтобы вы помогли мне вернуть ее.

– Как я могу это сделать?

– Вы можете провести переговоры с другими семьями, дядя Сальваторе. Выяснить, кто на самом деле хотел убить ее брата. Я хочу доказать ей, что это не были люди Рудольфо.

Чуть прищурив свои голубые глаза, Сальваторе смотрел на Джонни. После короткого размышления Дон утвердительно наклонил голову.

– Я поговорю с Энтони. Он выяснит все, что нам нужно. Оставь это мне, мы поговорим позднее – завтра, послезавтра.

Пятью минутами позже, когда Джонни, поцеловав на прощанье Дона, уехал, в кабинет вошел консильере. Без долгих предисловий он сказал:

– Послушайте, босс, Джо Фингерс собирается уезжать. Он хочет видеть вас, чтобы засвидетельствовать свое уважение. Пустить?

– Нет. Я не хочу его видеть.

– Я ему сказал, что это последнее предупреждение. Что если он опять развяжет язык и будет трепаться о нашем бизнесе с кем попало, с ним будет все кончено.

– Джо Фингерс стал для нас самой большой проблемой. Избавься от него, Энтони.

Консилъере быстро взглянул на Дона.

– Вы имеете в виду – убрать его?

– Да, убери его.

– Считайте, что это уже сделано, босс.

Джонни, расслабившись, сидел на заднем сидении лимузина, быстро пересекавшего Стейтен-Айленд в направлении моста Верразано Нерроуз. Скоро его проблемы с Рози исчезнут. Сальваторе Рудольфо – capo di tutti capi, босс всех боссов на Восточном побережье. Он – верховная власть. Другие семьи предоставят ему нужную информацию. Может быть, уже завтра, самое позднее в воскресенье, Дон точно будет знать, кто стрелял в брата Рози.

Он пойдет к ней и все скажет. Даже если для этого придется лететь вслед за ней в Париж. И семья Рудольфо будет оправдана...

В первый раз за это время Джонни почувствовал себя самим собой. Он улыбнулся. Все будет хорошо. Они с Рози поженятся, как только закончатся формальности с ее разводом.

Через полчаса лимузин Джонни, выкатив на мост Верразано, внезапно резко остановился. Выпрямившись на сиденье, Джонни спросил шофера:

– Эй, Эдди, в чем дело?

– Вот так штука, мистер Фортьюн,– ответил оглянувшись Эдди,– взял и остановился. Может, что-то с трансмиссией. Один раз так уже было.

– О боже! – воскликнул Джонни.– Этого мне только не хватало! Что же нам теперь делать?

– Я сейчас же позвоню по радиотелефону, на фирму. Они немедленно вышлют вам другую машину, мистер Фортьюн.

– О'кей, звони. Пусть хотя бы отвезут в «Уолдорф»,– бросил Джонни.

Десять минут спустя автомобиль Джо Фингерса пулей влетел на мост. Первое, что он увидел, был стоящий на обочине лимузин. Приближаясь к нему, Джо сбавил скорость. Он сразу узнал машину, в которой ездил Джонни. Она несколько часов стояла сегодня около дома Рудольфо.

Джо плавно затормозил и вышел из машины. Подойдя к лимузину, он легонько постучал в стекло водителя. Джонни, узнав Джо, сказал Эдди:

– Я его знаю. Спроси, что ему нужно.

Эдди опустил боковое стекло, и Джо, заглянув в салон лимузина, воскликнул:

– Привет, Джонни! Чего это ты тут сидишь? Что случилось?

– Машина сломалась,– ответил Джонни.– Нам должны прислать другую.

– И это называется «первоклассное обслуживание»,– хохотнул Джо, насмешливо взглянув на Эдди.

Тот ответил ему холодным взглядом и промолчал. Джо сказал:

– Ты что, Джонни, в самом деле хочешь сидеть здесь и ждать? Пересаживайся ко мне, малыш. Я тебя подброшу до Манхэттена. Ты где там остановился?

– В «Уолдорфе»,– ответил Джонни, открывая дверь лимузина.– Пока, Эдди.

Джонни вслед за Джо подошел к его «седану» и сел рядом с ним на переднее сиденье. Уже через секунду они неслись по мосту Верразано, направляясь к скоростной автостраде Бруклин – Куинс, которая ведет к Бруклинскому туннелю и южной оконечности Манхэттена.

Всю дорогу Джо болтал без умолку, в основном о женщинах. Джонни это скоро наскучило, он откинулся на сиденье, и закрыл глаза.

Включив радио и напевая что-то себе над нос, Джо вел машину на предельной скорости. Вскоре они уже стрелой летели по автостраде.

В рекордное время они достигли туннеля Бруклин – Баттери и въехали в Вест-Сайд. Вписавшись в плавный поворот дороги влево, Джо поехал на юг. Очень скоро они добрались до туннеля под парком Баттери, по которому Они выедут на автостраду Рузвельта и поедут на север, к отелю «Уолдорф».

Джо смотрел на дорогу, Джонни дремал.

Никто из них не обратил внимания на идущий поблизости черный фургон. С самого въезда в туннель Бруклин – Баттери он сидел «на хвосте» у Джо.

Сейчас фургон внезапно вырвался вперед, почти задев правым бортом окно Джо. В момент, когда, заметив фургон, Джо Фингерс повернул к нему голову, град пуль из автомата Калашникова изрешетил его тело. Оно безжизненно упало на руль. Убийцы выпустили еще несколько очередей по машине и умчались прочь.

Три пули попали в Джонни Фортьюна. Одна пробила голову, две другие прошили грудь. Смерть наступила мгновенно.

Никем не управляемая машина Джо на скорости врезалась в стену туннеля.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ИСТИННАЯ ЛЮБОВЬ

45

– Когда я отсюда выберусь, мы наконец сможем поехать с тобой куда-нибудь отдохнуть, Нелл,– сказал Кевин, улыбаясь ей с больничной койки.

Нелл в этот момент поправляла его подушку. Ничего не отвечая, она продолжала свое занятие.

– Куда бы ты хотела поехать? – спросил он, перехватив ее руку, расправляющую простыню.

Нелл села на стул рядом с кроватью и наконец проговорила:

– Я не знаю, Кевин. Сначала ты должен поправиться. Тебе придется еще несколько недель пробыть в больнице, потом какое-то время потребуется, чтобы полностью окрепнуть. Пока я думаю только о том, чтобы ты выздоровел. Тогда мы сможем что-то планировать.

– Не слышу энтузиазма в голосе,– заметил он и откашлялся. Его голос звучал все еще хрипло, но был уже не таким слабым, как вчера, когда он впервые пришел в себя.

– Может быть, мы поедем во Францию, когда Гэвин начнет съемки своего фильма,– улыбнувшись, все-таки проговорила Нелл.

– Это не медовый месяц. Слишком много людей вокруг.

– Кто здесь говорил о медовом месяце?!

– Я, только что.

Нелл удивленно воззрилась на него.

– Ты разве не согласна выйти за меня замуж? – спросил он.

Нелл все так же в упор смотрела на него. Оставаясь еще таким же бледным, он выглядел сегодня намного лучше. Просто удивительно, какое улучшение произошло всего за одни сутки.

В течение пяти дней он находился на грани смерти, и она вместе с ним переносила все страдания. Нелл понимала, что она не сможет пройти через подобные испытания еще раз. Это убьет ее.

– Это из-за моей работы, да, Нелл? Из-за этого ты не хочешь выйти за меня?

Нелл вдруг почувствовала, что не может заставить себя говорить. Она очень любила его, хотела стать его женой. Но, зная себя, понимала, что никогда не сможет справиться с постоянным страхом за его жизнь, если он останется тайным агентом.

Подавив вздох, она проговорила:

– Я не могу с этим жить, Кев. С этим страхом за тебя. Не могу.

– Но тебе не придется за меня бояться.

– Что ты этим хочешь сказать? – с замиранием сердца спросила она.

– Когда сегодня утром ко мне приходил Нил О'Коннор, я сказал ему, что увольняюсь. На следующей неделе подаю заявление.

– О Кев, какое счастье! – воскликнула она, и радостная улыбка засияла на ее лице. Правда, через секунду улыбка погасла.– Но если ты это делаешь ради меня, увольняешься из полиции, выполняя только мое желание, то когда-нибудь может получиться так, что ты меня за это возненавидишь.

– Нет, никогда. Я делаю это не только ради тебя. Ради нас обоих. В этот раз в своей работе я допустил промах. Где-то, в чем-то. Я еще и сейчас не могу понять в чем. У меня пока не было времени поразмыслить над этим. Но я поскользнулся. И, как я всегда говорил...

Прерывая его, Нелл подняла руку.

– Тебе не нужно так много разговаривать, ты переутомляешь себя. Все равно я прекрасно знаю, что ты собирался сказать. Ты дал себе обещание, что если хоть раз поскользнешься, уйдешь из полиции в тот же день.

Кевин кивнул.

– А Тони погиб...– Он не смог продолжать фразу, лицо его помрачнело.

– Да, Кевин,– сказала Нелл. Ей хотелось отвлечь его от этих горьких мыслей, и она, взяв его руку в свою, повторила: – Да, конечно, мы поженимся.– Встав со стула, она наклонилась и поцеловала его в губы. Потом, выпрямившись, продолжила: – И сделаем это как можно скорее.

Послышался легкий стук в дверь, она приоткрылась и, предварительно заглянув, в комнату вошла Рози. За ней следовал Гэвин.

– Ну-ка угадайте! – воскликнула Нелл.– Вы появились как раз вовремя, чтобы нас поздравить.

Рози перевела взгляд с Нелл на Кевина. Оба сияли от счастья, и она рассмеялась.

– Вы собираетесь пожениться.

Кевин улыбнулся и вдруг опять, чувствуя слабость, в изнеможении откинулся на подушку, у него не было сил даже говорить.

– Да, именно так.– Нелл обняла Рози, потом Гэвина.– И у нас уже есть подружка невесты и шафер, да, Кев? Ну как, вы оба согласны?

– Конечно, кому же еще может быть предоставлена такая честь,– ответил Гэвин, присаживаясь рядом с кроватью.– Поздравляю вас обоих.

– Кев уходит из полиции,– объявила Нелл.

– Слава богу! – Рози посмотрела на брата.– За один день ты принял два мудрых решения – спасти свою жизнь и жениться на прекраснейшей в мире женщине.

– Правильно,– пробормотал Кевин.– Она в самом деле...

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Рози, стоя у его кровати и внимательно вглядываясь в лицо брата.– По-моему, тебе трудно говорить, ты устал, Кев. По дороге сюда мы с Гэвином как раз обсуждали, можно ли нам уже уезжать. Или лучше остаться еще на несколько дней?

– Нет, Рози. В этом нет необходимости. Со мной теперь все будет нормально. И потом, здесь со мной останется... Крошка Нелл.

– И будет с тобой всю жизнь,– закончила фразу Нелл.

46

Рози не заметила, что они проехали мимо «Трамп Тауэр», пока машина не выехала на пересечение 72-й улицы и Мэдисон-авеню.

– Гэвин, куда мы едем? Мне еще нужно собрать чемодан.

– У нас времени в избытке. Мы выйдем из квартиры не раньше, чем в одиннадцать утра завтра. А самолет в час дня. Просто я хотел сводить тебя в одно место кое-что показать.

– Что же ты хочешь мне показать?

Он обнял ее и, прижимая к себе, поцеловал в кончик носа.

– Потерпи немного и увидишь, Ангел.

Через несколько секунд машина повернула на 83-ю улицу восточной части, направилась к Пятой авеню. Когда она затормозила у высокого жилого дома, Рози бросила на Гэвина быстрый взгляд и спросила:

– Мы собираемся кого-нибудь навестить?

– Не задавай вопросов – не услышишь лжи.

Шофер обошел машину и открыл перед Рози дверь, помогая ей выйти. За ней последовал Гэвин. Привратник кивнул и улыбнулся Гэвину, увидев его с Рози в вестибюле. Пока они стояли в ожидании лифта, Рози продолжала допытываться:

– Ну же, Амброзини, скажи, к кому мы идем.

– Это сюрприз,– отвечал он.

Они поднялись на последний этаж, и Рози с изумлением увидела, что Гэвин вынул из кармана ключ и вложил его в замочную скважину.

Широко распахнув входную дверь, он галантно провел Рози внутрь.

Рози сразу заметила, что квартира совершенно пуста. Глядя округлившимися от удивления глазами, она спросила:

– Гэвин, это твоя квартира?

– Разумеется, Прекрасный Ангел,– кивнул он.

– Давно она у тебя?

– Я нашел ее несколько месяцев назад, но оформление сделки закончилось совсем недавно. Ты знаешь, какая волокита с этими правлениями кооперативных домов. Но как бы то ни было, теперь эта квартира моя. Так что проходи. Я хочу тебе ее продемонстрировать.

Взяв Рози за руку, он провел ее через большой холл в просторную гостиную, потом в столовую и дальше через нее – на кухню.

Потом они вернулись обратно в холл.

– Большинство комнат выходит окнами на Пятую авеню, и это прекрасно,– сказал он.– Мне нравится смотреть из окна на деревья в Центральном парке. А тебе?

– Да,– ответила она.– А что там?

– Пойдем, я тебе покажу.

Они прошли по главному коридору, и он, открыв одну из дверей, сказал:

– Думаю, эта комната подойдет для Дэвида. Она достаточно большая и немного в стороне от остальных комнат квартиры. Так, а это – библиотека,– показал он другую комнату. Потом, пройдя еще немного, остановился перед большой двустворчатой дверью. Со словами: – Здесь есть камин, и окна тоже выходят на парк,– Гэвин открыл двери и ввел Рози в эту комнату. Там он отпустил ее руку и прошел на середину. Обернувшись к ней, сказал: – Отличная комната для нас, Рози, тебе не кажется?

– Для нас? – запинаясь, переспросила она.– Что ты хочешь этим сказать, Гэвин?

Он подошел к ней, поцеловал в губы и, приподняв рукой ее лицо, посмотрел ей прямо в глаза:

– Рози, я хочу, чтобы здесь была наша спальня.

– О! – только и сумела произнести она.

Он прижал ее к себе, снова поцеловал и нежно прошептал:

– Мы уже и так потеряли слишком много лет. Ты не считаешь, что нам пора пожениться? Как только мы оба станем свободны.

Она улыбнулась ему. Это была лучезарная улыбка, осветившая лицо и наполнившая сиянием ее зеленые глаза.

– О да, Гэвин, дорогой, да! – воскликнула она, ни секунды не колеблясь.

Гэвин обнял ее и нежно поцеловал. Потом, отпустив, сказал:

– Я недавно прочел одно стихотворение. Хочу, чтобы ты тоже его послушала.

Рози кивнула.

Все ангелы в прежней своей обители;
Сброшена тяжесть, трепещет крыло!
Вы, это вы, отрешенные зрители,
Лишь многоцветье жизни ушло.
Читая стихотворение, Гэвин не сводил глаз с Рози. Закончив, он опять наклонился и поцеловал ее в губы.

– Я так рад, Рози, что мы не погубили многоцветье нашей жизни.

Примечания

1

Моя милая, милая девушка (ирл.).

(обратно)

2

Т. е. от кокаина и героина.

(обратно)

3

Изумрудный Остров – Ирландия.

(обратно)

4

Мик – ирландец (жарг.).

(обратно)

5

Приятель (исп.).

(обратно)

6

От англ. fortune: удача, счастье.

(обратно)

7

Понимаешь (ит.).

(обратно)

8

Наверняка (фр.).

(обратно)

9

Малышка (фр.).

(обратно)

10

Не за что, мадам де Монфлери, не за что (фр.).

(обратно)

11

Не правда ли (фр.).

(обратно)

12

Да, это правда (фр.).

(обратно)

13

Это не имеет никакого значения (фр.).

(обратно)

14

Нет, большое спасибо (фр.).

(обратно)

15

Вся семья рада, это правда, мадам (фр.).

(обратно)

16

Большое спасибо (фр.).

(обратно)

17

Какая хорошенькая! (фр.).

(обратно)

18

Господин граф... обед подан (фр.).

(обратно)

19

Всегда любовь, всегда любовь (фр.).

(обратно)

20

Декоративная живопись в серых или коричневых тонах.

(обратно)

21

Федеральные агенты, занимающиеся борьбой с наркобизнесом.

(обратно)

22

Понял? (ит.)

(обратно)

23

Пусть будет, что будет (исп.).

(обратно)

24

Самец (исп.).

(обратно)

25

Водку со льдом, пожалуйста, Марсель (фр.).

(обратно)

26

Пожалуйста (фр.).

(обратно)

27

Слушаюсь, мадам де Монфлери (фр.).

(обратно)

28

Прекрасная Франция (фр.).

(обратно)

29

Торгово-промышленный раздел телефонного справочника. Напечатан на бумаге желтого цвета.

(обратно)

Оглавление

  • ЧАСТЬ ПЕРВАЯ СИЯЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  •   7
  •   8
  •   9
  •   10
  •   11
  •   12
  •   13
  •   14
  • ЧАСТЬ ВТОРАЯ СВЯТЫЕ УЗЫ ДРУЖБЫ
  •   15
  •   16
  •   17
  •   18
  •   19
  •   20
  •   21
  •   22
  •   23
  •   24
  •   25
  •   26
  •   27
  •   28
  • ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ОПАСНЫЕ СВЯЗИ
  •   29
  •   30
  •   31
  •   32
  •   33
  •   34
  •   35
  •   36
  •   37
  •   38
  •   39
  •   40
  •   41
  •   42
  •   43
  •   44
  • ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ИСТИННАЯ ЛЮБОВЬ
  •   45
  •   46
  • *** Примечания ***