Игра лорда Эшфорда [Марджори Фаррелл] (fb2) читать онлайн

Марджори Фаррелл Игра лорда Эшфорда

Эта книжка – для моих тетушек:

МЭРИ, ДЖОАН и КОННИ ФАРРЕЛ

1

– Добрый вечер, милорд!

– Здравствуйте, Джереми. – Тони Варден, лорд Эшфорд, не пожалел для человека, стоявшего у входной двери дома под номером семьдесят пять на улице Сент-Джеймс, одну из самых обаятельных своих улыбок.

– Прошу вас, милорд. И удачи вам.

Тони с ходу преодолел лестничный пролет, но задержался на верхней ступеньке, чтобы его можно было рассмотреть через глазок в двери напротив. Сторож за дверью всегда оставался безгласным, однако немота его не вызывала в воображении образ одноглазого великана. Скорее на ум приходила мысль о коротышке, который становится на цыпочки, чтобы дотянуться до глазка. На зрение он явно не жаловался, и шансов просочиться сюда у постороннего совсем не было.

Еще одна дверь и Тони оказался в помещении, убранство которого походило на что угодно, только не на прихожую. С потолка свисали сверкающие люстры. Стены были увиты побегами диковинных растений, которые источали странные ароматы. Сновала вышколенная прислуга: манеры, одежды, движения – все безупречно. Гостям предлагались коктейли и бренди лучших марок.

Лорд Эшфорд поспешил к алтарю храма сего – просторному продолговатому столу, обтянутому зеленой тканью. Немногие из стоявших вокруг стола сочли нужным поприветствовать вновь прибывшего. Большинство внимательно следило за движениями рук банкометов, которые тасовали колоды карт.

Начинали, как всегда, с черного. Десятка, валет, пятерка… восьмерка.

– Три, – объявил банкомет. Потом, без паузы, пошла красная масть: шестерка, туз, двойка, король, тройка… десятка.

– Два, – объявил второй крупье.

На черной стороне стола все дружно приуныли, зато на красной наблюдалось нетерпеливое оживление – крупье сгребали стоявшие на кону деньги и делили выигрыши между счастливчиками.

Лорд Эшфорд осторожно протиснулся на черную сторону и, вынув из кармана несколько гиней, положил деньги на стол.

– Четыре, – объявил банкомет черной масти.

– И еще два на красное.

Лицо лорда Эшфорда ничего не выражало. Он только рассеянно улыбнулся разносчику виски с содовой. Взяв у него бокал, лорд Эшфорд пристроил его на краешке стола, выудил из кармана еще две гинеи, проговорил: “Sur le noir”^[1] и положил деньги внутрь овала, обозначенного на зеленой обивке стола черной краской.

– Два.

– Deux sur le noir,^[2] – на миг вздохнув с облегчением, вновь пробормотал лорд Эшфорд.

– Один.

– Un sur le rouge,^[3] – тем же ровным тоном выдохнул он, и никто не заметил бы на его лице ни малейшего огорчения. Еще две гинеи отправились на черное.

– Один.

– Один apres.^[4]

– Nerde! – Лорду Эшфорду оставалось только выругаться про себя по-французски.

Однако счастье улыбнулось ему. Решающая сдача принесла черной масти тридцать три очка. Против тридцати пяти на красном. И потерянные было две гинеи вернулись к хозяину. К лорду Эшфорду.

Но тут ему пришлось отойти от стола, потому что к нему рвался еще один молодой человек. Это был Джеймс Коултер, виконт Линдсей. Молодой виконт крепко выпил и был весьма возбужден. Следующие две сдачи пошли черными, так что Тони тихо спрятал свои гинеи, краешком глаза следя за юным Линдсеем. Виконт не скрывал свои чувства и выигрыши отмечал ликующими похлопываниями по столу. Потом удача переметнулась на красную сторону. Пролетело два часа. Лорд Эшфорд и выигрывал и проигрывал, но суммы оставались незначительными. Юный Линдсей поставил на кон сразу семьсот гиней и потерял все эти деньги. Когда крупье сгребал последние его шиллинги, виконт не спешил отойти от стола и продолжал упрямо исследовать содержимое своих карманов, надеясь отыскать хоть какую-то мелочь, которую можно было бы бросить на карточный стол. Вид у него был потерянный. Но лорд Эшфорд подумал, что Линдсея огорчил не столько сам проигрыш, сколько невозможность отыграться или хотя бы продолжить игру.

Юноше в конце концов пришлось отойти от стола, но он продолжал искать ценности, которые можно было бы поставить на кон. С сожалением оглядев запястье, не украшенное – увы! – дорогими наручными часами, он перевел взгляд на ладони: на пальцах не было ни кольца, ни перстня с камнем. Тони побился бы об заклад, что, будь в этих изящных руках ценная вещица или дело, виконт все бы спустил, лишь бы продолжить игру. Вдруг юноша резко хохотнул, повернулся и, расталкивая завсегдатаев и слуг, ринулся к лестнице.

– Он новичок, Бонифейс? – спросил Эшфорд у стоявшего рядом мужчины.

– Не-а. Он пациент у нас постоянный, – ответил картежник, подмигивая. – Эх, и гор-р-ряч же этот малый временами. Кровушка молодая кипит, мы стараемся ради его же здоровья, спускать ему дурную кровь. А что сами, милорд? Как вечерок?

– Недурно, Бонифейс. Пока на плаву.

– Советую вам попробовать на красном, милорд.

– Да уж пристал к черному, – ответил Тони, выкладывая очередную гинею. На следующих пяти сдачах он кое-что выиграл. Пряча шестьдесят гиней в карман, он услышал, что кто-то шумно поднимается по лестнице. Все примолкли и посмотрели на входную дверь: неужели констебль сумел каким-то образом обойти сторожевых псов? Но это была не полиция, а всего лишь юный Линдсей. Он улыбался, из-под пуговицы сюртука торчал галстук. Ворвавшись в толпу на противоположной стороне стола, он выложил восемь шиллингов.

– Вот. На красное. – И красная масть выиграла. Не на всех сдачах, но красному раз за разом везло, даже если выходил перебор. Сумев отыграть сотню фунтов, юноша наконец поднял глаза и расстегнул сюртук, обнажая ничем не прикрытую грудь.

– К старьевщику сбегал, на улицу Джермин, – хрипло признался виконт Линдсей. – А что мне оставалось делать? – Он выложил двадцать фунтов. – Эй, там, шампанского всем!

Эшфорд покачал головой. Пусть этот Линдсей и не новичок, но что творит! Ему, графу Эшфордскому, было приятно сознавать, что сам он никогда не только не опускался до чего-либо подобного, но и не предоставлял возможности кому бы то ни было видеть его поражение. Конечно же, все и так всё знают. И картежники и крупье. Но никто не догадывался, что творится в его душе, когда не везет. Ни единым мускулом на лице, ни тяжким вздохом не выдавал он себя. Чего-чего, а такого подарка от него не дождутся.

Было уже пять часов утра, когда Тони рассовал деньги по карманам и отправился домой. Пришел он сюда с двадцатью гинеями, а возвращается с сорока двумя. Хороший вечер, чего уж там. Кроме того, его радовала мысль о кожаной сумке с плетеными ручками, в которой покоятся сто неприкосновенных гиней. Этим можно было гордиться. Ни в коем случае ни одна из этих гиней не окажется в его кармане. Да и последнюю рубашку вряд ли придется продавать. К тому же он – граф, и у него есть эшфордское поместье.

У лорда было одно-единственное оправдание своего еженощного посещения игорных притонов. Дело в том, что надо было спасать наследство и позаботиться о матери. С этой мыслью он каждый вечер покидал дом.

Эшфордам принадлежали сравнительно обширные угодья в графстве Кент. Род Варденов владел ими, как и графским титулом, со времен Генриха Восьмого. Хотя Вардены никогда не славились баснословным богатством, но многие поколения рода существовали вполне безбедно. Так продолжалось до тех пор, пока отец нынешнего графа Эшфорда не попытался умножить состояние. Затея эта ввергла семейство в состояние почти нищеты. Доверившись правительству и вложив немало денег в казенные ценные бумаги, он разом потерял и веру во власть, и деньги, когда до острова, преодолев Ла-Манш, дошли слухи о поражении Веллингтона под Ватерлоо. Облигации проданы были им в тот самый день, когда курс упал до самого низкого уровня, а на следующее утро он обнаружил, что если бы он не поспешил, то фамильное состояние утроилось бы. Но что случилось, то случилось. И теперь мало что отличало молодого лорда Эшфорда от юного виконта Линдсея. Только виконт лишился сорочки с буквальном смысле, а лорд пока лишь в переносном.

Два дня спустя после злосчастной сделки старого графа хватил удар, и, не приходя в себя, он умер. Леди Эшфорд твердила всем знакомым и тем, кто просто соглашался ее выслушать: “Это сущее благословение Божие. Он бы не вынес своей беспомощности”, и слезы текли по ее лицу. Ее младший сын Энтони служил капитаном в армии Веллингтона и на похоронах не был. Да и узнал он о смерти отца лишь тогда, когда вернулся на родину.

Старший сын Эдуард, который по праву унаследовал титул, став графом, дал понять, что не пощадит сил своих, но восстановит благополучие рода. Он закрыл городской дом в Лондоне и заперся вместе со своим управляющим и стряпчим, а затем представил своей жене и матери очень подробный план строгой экономии.

Обе дамы ничего не имели против. Их впечатляла серьезность Неда, они восхищались его обязательностью. Но рвение мужа и сына их тревожило: он истощал себя работой, допоздна сидел за счетами, стараясь придумать еще какие-нибудь способы укрепления семейного бюджета.

После войны капитан Тони Варден был переведен в Лондон, в штаб Военного министерства. Должность столоначальника при генералах не слишком обременяла молодого офицера. На праздники он навещал Кент, но дома не сидел: его охотно приглашали на всякие общественные церемонии. Выпивал и, бывало, играл, но тут он следовал обычаям и привычкам сверстников.

Брата он уважал за присущее тому чувство долга и был благодарен судьбе, что Нед был старше. И никогда не завидовал ему. Тут он отличался от очень многих младших братьев. Он понимал, что его нрав несовместим с ответственными обязанностями. И все же, когда ему приходилось бывать в отчем доме и видеть лицо Неда, он задумывался: а не мог бы и он как-то помочь брату? Уж слишком тяжело бремя Неда.

– Почему бы тебе не продать Эшфорд, Нед? – спросил он однажды брата.

– Как?! Продать Эшфорд?! После трех столетий? Ведь наша семья уже три века владеет этим имением. Нет, я на это никогда не пойду. Эшфорд достанется наследнику: или сыну, если у нас с Шарлоттой будет сын, или тебе.

– Ты так себя изводишь, что у тебя есть шанс остаться без наследника, – горько пошутил Тони. Если бы это была только шутка!

– Нет, нет, все будет как полагается. Подожди годик-другой. Все выправится. Мы потихоньку выберемся из трясины.

Однако Неду не суждено было дожить даже до конца года. В марте он сильно простудился, но все же захотел лично проследить за работой в поле. Погода в ту весну стояла сырая, и простуда скоро перешла в воспаление легких. Он угас за две недели. И капитан Энтони Варден стал новым графом Эшфордским.

Слишком многое на них обрушилось. Графиня свалилась без чувств еще на церковном дворе и потом много месяцев не выходила из своей комнаты. Ее невестка, очень хорошо относившаяся к матери мужа, вынуждена была оставаться в доме свекрови, пока не появилась надежда на выздоровление. А Тони через неделю после смерти брата уселся за письменный стол Неда и стал разбирать его бумаги. Дойдя до последнего счета, нацарапанного явно нетвердой уже рукой, Тони ощутил, что у него нет сил совладать со своим горем. Остаток ночи он провел в притоне с картежниками, а потом, уже в постели, рыдал, взывая: “Нед! Нед! ” – как в детстве, когда падал с пони или запутывался в леске своей удочки.

Назавтра он уехал, намереваясь потолковать со стряпчим, который оказывал юридические услуги их роду, и вообще собираясь получше разобраться в делах дома Эшфордов. Но утренний визит в контору старика Фарли убедил молодого графа, что на этот титул он явно не тянет. Не из того он теста, что Нед, это точно. Дела выглядели безнадежными. Ему было непонятно, как Нед хотел поправить положение за пару лет. У Тони было впечатление, что если и удастся как-то вывернуться, то на это уйдет лет двадцать. Удачный сбыт собранного урожая или выгодные вложения небольших денежных сумм – все это не стихия Тони. Он мог похвалиться одним талантом: умением вести солдат в атаку. Он был создан для поля боя, а на поприще бизнеса от него мало проку.

Вот он и зачастил в игорные притоны. Сначала лишь для того, чтобы развеяться и не думать о тяжком бремени. Но незаметно игра затягивала его, ставки росли, проигрыши, к сожалению, тоже.

Он решил сдать внаем принадлежавший семье городской дом в Лондоне, чтобы иметь хоть какой-то постоянный доход. Но, сделав этот разумный шаг, Тони, вместо того чтобы беречь деньги для имения, тратил их на игру.

Он наделал долгов по всему городу. Выглядел он прилично, и ему верили. Его камердинер очень быстро освоил искусство отваживания кредиторов. Но когда-нибудь все они дружно накинутся на несостоятельного должника.

До чего он пока не дошел, так это до продажи графского имения. С негодованием он оборвал бы всякого, кто стал бы советовать ему нечто подобное. Не затем ли пустился он во все тяжкие, чтобы спасти поместье? Никогда он не пойдет на что-то такое, что будет грозить благополучию его матери. Но имение казалось молодому графу тяжким ярмом на шее – он ощущал себя рабом-гребцом, прикованным к античной галере. Немыслимо и невозможно продать имение – ведь Нед умер, и нельзя обессмысливать его смерть. Однако если бы удалось как-то облегчить этот тяжкий груз…

2

– Тревожусь я за Тони Вардена, – заговорил лорд Томас Барранд, выглядывая из-за газеты и обращаясь к жене и дочери.

– А что такое, папа? – заинтересовалась леди Джоанна.

– Мне поначалу казалось, что в притоны он зачастил в этом году из-за переживаний. Понятно, брат умер. Но вот уже сколько месяцев прошло, а он все играет в карты. В клубах судачат. Говорят, что затянуло его это пристрастие.

Джоанна часто виделась со своим старинным приятелем и соседом и знала, что дело обстоит более чем скверно. Она, стараясь не выдать своих чувств, спросила:

– Думаешь, ему в самом деле что-то грозит?

– Если под угрозой ты имеешь в виду утрату Эшфорда, то несомненно. У него, кроме имения, похоже, ничего уже нет.

– Я рада, что твоя tendre^[5] к нему, дорогая, не стала нечто большим, – сказала леди Барранд дочери. – Подумать даже страшно о расторжении помолвки или о чем-то таком. А как раз этим и пришлось бы нам теперь заниматься.

– Ну, мама, все равно никаких шансов на помолвку не было, – непринужденно отвечала Джоанна. – Тони лишь проявлял любезность, оказывая мне внимание как старому товарищу по детским играм.

– Тони всегда был славным малым, – сказал лорд Барранд. – Но графство ему не по плечу, не для титула он скроен. Такого сраму Нед не пережил бы. При нем Тони не стал бы связываться со всякими сомнительными компаниями. Тут у меня нет ни малейшего сомнения. Да, рядом с Недом он всегда казался каким-то неосновательным, легкомысленным даже, но сердце у него доброе.

– Я всегда считала, что Нед куда лучше подошел бы тебе, Джоанна, не повстречайся ему эта Шарлотта, – сказала мать. – Но теперь, подумать только, умер и вдову оставил. И эта вдова – не ты.

– Ах, мама! – Джоанна поглядела на леди Барранд с подчеркнутым неудовольствием. – Было о чем думать: Нед на меня и внимания не обращал. Да и я на него не заглядывалась.

– Знаю, знаю. Но это-то и дурно. Твое бракосочетание с одним из Варденов имело бы смысл.

– Ладно, Лидия, хватит об этом, – сказал ей супруг. – Джоанне есть из кого выбирать – весь Лондон к ее услугам. А Тони, похоже, решил поискать для себя где-то еще.

– Ты про леди Фэрхейвен, Томас? – заинтересовалась его жена. – Да, пожалуй, для Тони это единственный путь выкрутиться. Ведь Фэрхейвен, говорят, все состояние ей оставил?

– Так оно и есть. Имение с титулом отошли троюродному брату, а деньги достались вдове.

– Хотела бы я знать, – задумчиво произнесла леди Барранд, – покойный, составляя завещание, подумал о наследниках? Ну, что им со временем захочется найти супруга или супругу?

– Я об этом не думал, но ты рассуждаешь логично, – ответил лорд Барранд. – Дела идут так, что последний граф, кого бы мы таковым ни считали, был бы огорчен. Да! А леди Фэрхейвен в этом сезоне ни к кому так не благоволила, как к Тони Вардену.

– Но она, Томас, не только вдова, но и старше его.

– Всего на несколько лет, дорогая. И она все еще очень хороша. Едва ли не краше, чем тогда, когда выходила за своего Фэрхейвена.

– Нет, не понять мне таких родителей! Девушке семнадцать лет, а ее выдают за сорокашестилетнего! Невеста и в свет не успела ни разу выйти! Мыслимо ли двигать детьми как какими-то пешками, будто жизнь – это финансовая шахматная доска!

– Но, Лидия, супружество это вроде бы удалось. Она была ему верной женой. И горевала, когда он умер. Ну а если теперь она надеется на счастье с Тони, то что ж, по крайней мере самой выбирать.

Во время беседы Джоанна изо всех сил старалась, чтобы ее лицо ничего не выражало. Ей совсем не хотелось, чтобы кто-то из родителей догадался, насколько глубоки ее чувства к Тони.

Она возлагала большие надежды на свой первый сезон, когда наконец и она станет выходить в свет. Как и ее родители, Джоанна полагала, что партия с одним из Варденов имела бы смысл. Но лорд и леди заботились прежде всего об удобстве распоряжения общими владениями, она же думала только о Тони.

Они выросли вместе – она и Нед с Тони. Вместе ездили верхом на пони, вместе ходили на речку рыбачить и купаться, вместе играли. Особенно их увлекала одна игра, по ходу которой они воспроизводили сцены из сказаний о короле Артуре. Уже тогда Нед был и самым серьезным, и самым осмотрительным. Он мешал забираться на такую высоту, падение с которой было опасно; когда они рыбачили, не пускал Джоанну с удочкой на самые глубокие места. Тони, тот, наоборот, охотно увлекал ее за собою и не возражал, когда она пыталась перещеголять его – прыгнуть повыше или забраться подальше его. Джоанна думала, что если она превзойдет его в чем-то, то он будет с нею больше считаться и, вообще, замечать ее.

Одна из этих детских игр должна была закончиться неминуемым несчастьем, из числа тех незабываемых бедствий, о которых потом, много позже, рассказывают за рождественским пуншем. Нед изображал сэра Мелиагранта, похитившего Джиневру и привязавшего ее к дереву. Тони был сэром Ланселотом и, стало быть, должен был ее вызволить. К сожалению, Тони увидел оленя, выскочившего из зарослей, и, естественно, стал преследовать животное, забыв и про игру, и про свою роль. Нед целый час дожидался противника на “перекрестке”, где была назначена дуэль. Убедившись, что Тони уклоняется от единоборства, Нед решил, что товарищи по игре его забыли, и отправился домой. Пока мальчики, порознь добравшись до дому, обнаружили, что Джоанна осталась в лесу, прошло несколько часов.

К тому времени, когда они наконец добежали до дерева, Джоанна успела пережить перепад от скуки и тоскливого ожидания к раздражению и гневу, которые сменились настоящим страхом. Надежда уже почти оставила ее, но, услышав крики мальчиков, звавших ее по имени, она сумела собраться с силами и велела себе прекратить рев – не глупое же она дитя, в самом деле. Еще ей хватило духу сделать вызывающую гримасу. Руки онемели, плечи затекли, потому что все суставы тянуло к спине, но обута она была хорошо и стояла устойчиво, да еще могла переминаться с ноги на ногу. А глядя на мальчиков, скачущих вокруг дерева и пытающихся что-то объяснить, и особенно посмотрев на пылающее от стыда лицо Тони, Джоанна не знала, смеяться ей или плакать. Ей уже было ясно, что она его просто обожает. Но победило, разумеется, чувство юмора. Вслед за нею расхохотались и они и очень долго не могли остановиться. Смеясь, она сказала:

– Счастье еще, что на костер вы меня загнать не догадались. Представляете: вы возвращаетесь, а от меня осталась только кучка пепла. А?

Потом, сдерживая хихиканье, она умоляюще попросила обоих немедленно удалиться. Они сначала опешили, а потом, когда до них наконец дошло, торопливо скрылись из виду. И она смогла безмятежно поднять свои юбки.

На обратном пути мальчишки только и делали, что радостно хлопали ее по плечу, говорили, что она “парень что надо”, и снова и снова оправдывались и извинялись.

– Ну, не хватает только любовных признаний. Думаю, мне не придется долго ждать излияний от тебя, Энтони Варден… Или от тебя, Нед, – поспешила добавить она.

Но ждать пришлось. И до сих пор она ждала, когда Тони догадается увидеть в ней не только доброго приятеля и старого друга. Он до сих пор так и не догадался. И даже не особенно скучал о ней. Уехал в университет, а появляясь время от времени дома, ходил танцевать в самые разные места, куда его охотно приглашали. Если и встречался с нею, то только для того, чтобы поделиться тайнами своих похождений. Именно она была первым человеком, которому он сказал о намерении обзавестись патентом на офицерский чин. Как бы то ни было, в доверительности этой отсутствовало что-то большее, чем та истина, которую он никогда не уставал повторять, – он считает ее своим самым надежным и к тому же старым другом.

Сезон, в котором состоялся ее первый выход в свет, Тони провел за Ла-Маншем, на континенте, и потому столь важное событие в ее жизни как-то поблекло и обесценилось. Она надеялась, что, встретив ее в обществе в качестве невесты на выданье, он сразу же все поймет, то есть осознает, что он в нее влюблен и всегда любил только ее. Второй ее сезон был удачнее: Тони сопровождал ее повсюду, сплетничал с нею, задирался, выспрашивая у нее подробности ее сердечных побед. Однако, вальсируя с нею, он ни разу не попытался хотя бы покрепче обнять ее, не говоря уже о поцелуе.

Когда у него умер отец, она очень сочувствовала горю Тони и помогала чем могла. А во время похорон Неда, когда гроб опускали в могилу, она повисла у Тони на руках, не в силах удержаться от рыданий. Через несколько дней после похорон она сочинила ему письмо, в котором не только выразила соболезнования, но и предложила Тони свое плечико в качестве подушки, в которую он всегда волен выплакаться, если такая нужда у него возникнет. Но Тони так ни разу и не заговорил с нею о Неде, а нынешний сезон, для нее третий, проводил возле Клодии Хейлзуорт, леди Фэрхейвен.

Леди Барранд судила верно: родители нынешней леди Фэрхейвен в свое время видели в щедро одаренной Венерою дочери этакий абонемент на посещение дорогого ресторана. А вот лорд Фэрхейвен, изображаемый досужими языками чуть ли не вампиром-сердцеедом вроде Синей Бороды, на самом деле, на второй день по возвращении из Индии, где он провел много лет, без памяти влюбился в жившую по соседству миниатюрную блондинку. За те двадцать лет, которые он прожил на чужбине, лорду Фэрхейвену удалось сколотить внушительное состояние. Родители Клодии поверили, что никаких затруднений с деньгами у них уже не будет. Лорд Фэрхейвен не только принял из их рук подросшую дочь, но и избавил от расходов на сезон, которых нельзя было бы избежать, выводя дочь в свет.

В свете же пророчили, что через год Джастин Хейлзуорт охладеет к молодой супруге, а та постарается утешиться с мужчиной помоложе. Но высшее общество не угадало.

* * *

Клодия пережила и ухаживания, и венчание в состоянии какого-то ошеломления. Родители столько лет твердили ей, какова должна быть ее судьба, что она не противилась их стараниям руководить ее жизнью. Она без малейшего колебания и вполне искренно давала утвердительные ответы и на предложение лорда Фэрхейвена, и на вопросы венчавшего их с лордом священника.

Но когда они, уже только вдвоем, прибыли в свой новый дом, произошедшее наконец дошло до ее сознания. Она, совсем юная и невинная, соединена отныне супружескими узами с человеком, который на тридцать лет ее старше и которого она почти не знает. В карете она украдкой разглядывала его. Высокий, сухощавый, седой, кожа потемнела от долгого пребывания на свежем воздухе в тропическом климате. Мать коротко поведала ей, что ее ждет сегодняшним вечером. Но вид его ладоней с длинными пальцами приводил Клодию в содрогание: подумать было страшно, что ее будут касаться эти руки. Руки супруга.

Лорд Фэрхейвен почувствовал ее дрожь и укрыл ее своим пальто. Когда же озноб унять не удалось, он взял ее за руку и спросил:

– Ты, милая, похоже, не меньше меня боишься.

У Клодии перехватило дыхание. Она заглянула ему в лицо.

– Ну да, – улыбаясь, продолжал он, – не одной тебе страшно, Клодия. Мне тоже. Я, дряхлый граф, собираюсь ублажить свою юную нареченную. Да еще рассчитываю на это в первую же брачную ночь. А сама молодая боится, что не сумеет скрыть свое неудовольствие.

К Клодии вернулся дар речи:

– Незачем умалять свои достоинства, милорд.

– Джастин. Зови меня Джастин, милая. Прошу тебя.

– Как-то мне не по себе… Джастин. Но страшно мне не потому, что вы старше, а потому, что я молода и неопытна.

– Ты не только красива, Клодия, ты еще и добра, – ответил лорд Фэрхейвен, и какой-то огонек зажегся в его глазах. – Но, заверяю тебя, если в почтенном возрасте и есть что-то хорошее, так это опыт. Невинностью своей, Клодия, ты меня и прельстила. Вот что: сегодня мы просто поужинаем вместе, а отдыхать будем порознь. И уйдем спать пораньше. Мы свое все равно возьмем, но торопиться незачем.

Благодарный взгляд Клодии был наградой ему за воздержанность. Так, во всяком случае, счел сам Фэрхейвен. И за ужином они посидели очень хорошо. Он увлекательно рассказывал разные истории. А раз уж он столько времени провел на Востоке, то воспоминаний о всяких занятных происшествиях было много. Когда он поднялся, чтобы проводить Клодию в ее спальню, она чувствовала себя так легко, как никогда прежде.

Проснувшись утром, она долго рассматривала дверь своей комнаты. Она вольна подождать. Он ясно дал понять, что торопить ее не будет, что подождет, когда она сама позовет. Но чего ждать? К чему трястись, словно кролик, страшась неминуемого? И, накинув шелковый халат, она отворила дверь.

Ее супруг уже проснулся и читал в постели. Он удивленно поглядел на нее, нерешительно стоявшую у порога, и подвинулся, приглашая ее прилечь рядом. Она нырнула к нему под покрывала. Он снял очки и положил вместе с книгой на столик у кровати.

– Значит, тебе хватило духу явиться к старому льву в его логово? – Лорд Фэрхейвен легонько погладил ее по щеке. Клодия слегка поежилась. – Все еще боишься, милая?

– Нет, нет. Мне… приятно, – прошептала она.

Лорд Фэрхейвен провел пальцем вдоль ее щеки, задержав палец у ее губ.

– А так хочешь? – спросил он, наклоняясь, чтобы поцеловать.

– Да, – отозвалась Клодия после его нежного поцелуя.

Он снял с нее халат, и глаза его, увидев ее небольшое, но хорошо развитое тело, заметно оживились. Клодия залилась краской и, прежде чем он коснулся ее сорочки, поспешила избавиться от нее самостоятельно. Потом легла рядом, вытянувшись по стойке “смирно”, и застыла в неподвижности.

– И ты теперь ждешь, что я рухну на тебя сверху? – спросил муж, и глаза его горели тем самым огоньком, который она понемногу училась распознавать.

– А разве нет? Мать мне объясняла, что это бывает очень быстро… и немножечко больно, но что долго болеть не будет.

– Ох, милая моя, – хохотнув, произнес Фэрхейвен, – удивительно мне, что этот остров хоть как-то заселяется. Как они вообще тут размножаются, эти островитяне?! Нет, Клодия, если уж и есть что-то хорошее в старом муже, так это его солидарность. Не станет он мчаться стремглав. Он, этот старый муж, позаботится, чтобы тебе было приятно. – И он принялся ласкать ее, и она сама не заметила, как ее руки обвились вокруг его шеи, а ноги оказались на его бедрах. А после вспышки легкой боли стало очень-очень хорошо и приятно.

Их супружество оказалось очень счастливым, несмотря на все дурные пророчества. Клодия очень скоро полюбила мужа, хотя и без той пылкой страсти, которую он явно питал к ней. Его смерть после непродолжительной болезни, случившаяся на шестнадцатом году после свадьбы, просто подкосила ее. Пока он болел, она все время была рядом, признаваясь ему в том, как счастлива была все эти годы.

– Ты, значит, не жалеешь, что вышла за старика? – спросил он однажды.

– Жалею, – отвечала она, – но только потому, что так мало прожила вместе с тобою.

– А мне если чего и жаль, то лишь того, что не могу подарить тебе этих недостающих лет. И еще печалит то, что детей у нас нет.

– Ты мне все дал, Джастин. Все, о чем я могла только мечтать, – прошептала она сквозь слезы. Всю правду она ему не говорила.

Не могла она не страдать от бездетности, но держала это свое великое разочарование при себе.

– Нет, милая, всего я тебе дать не смог. И не мог. Но я изо всех сил старался. Вот умру, и ты, я бы очень этого хотел, найдешь мужа-сверстника и узнаешь, что бывает даже лучше, чем было у нас с тобой.

Клодия тихонько заплакала.

– Ах, Джастин, прошу тебя. Слушать даже не хочу. Я и подумать даже не могу о ком-то, кроме тебя. И собираюсь остаток дней своих доживать твоей вдовою.

Джастин потрепал ее по руке.

– Хорошо, оставим это. Но я хочу тебе счастья. Помни об этом. И не хотелось бы мне, чтобы ты заживо похоронила себя в Девоне.

– Но тут же Марк. Думаю, что мне не стоит его стеснять, Джастин, – ответила на это Клодия.

Болезненная гримаса исказила лицо ее мужа, но от ее заботы, с которой она поспешила, он только отмахнулся и сказал:

– Марк унаследует титул и поместье Фэрхейвен, но и ты не будешь обижена. Тебе остается все мое состояние. Будь спокойна: тебе не придется ни от кого зависеть. На этот счет я распорядился.

Еще он дал понять, что не имеет ничего против, если его троюродный брат, часто гостивший у них в последние годы, решит ухаживать за ней не без надежды на успех. В самом деле, можно ли вообразить что-то лучше такого продолжения дела его жизни?

3

Похоронив мужа, Клодия сразу же вернулась в родительский дом. Только две тайны было у нее, и она скрывала их от покойного на протяжении всей их совместной жизни: свои страдания из-за того, что у них не было детей, и свою неприязнь к родственнику и наследнику своего супруга.

Марк Хейлзуорт был старше молодой жены кузена всего на год. Когда родственник женился, Марк летом приехал к чете Фэрхейвен в гости. Выглядел этот молодой человек очень пристойно, и, хотя знакомство его с графом состоялось лишь незадолго до свадьбы, кузены очень поладили. Первое время Марк был подчеркнуто любезен с женой кузена, и Клодия решила, что она Марку не по душе и, наверно, он подозревает, что за графа она вышла замуж из-за денег. Годы шли, детей все не было, а Марк понемногу стал дружелюбнее. Она тогда была юна и простодушна, и ей в голову не приходило, что прохладное отношение кузена к браку связано с озабоченностью родственника семейным счастьем Джастина. И уж совсем она не думала о том, что граф может отнять у своего молодого кузена все его наследственные права.

Лорд Фэрхейвен посоветовал Марку изучать юриспруденцию, обещая любую поддержку, в том числе и материальную. Но тот выпросил местечко в компании кузена. Марку пришлось самому пробиваться наверх. К тому времени, когда кузен скончался, он успел дослужиться до должности управляющего “Хей-лзуорт лимитед”.

Хотя ходили сплетни о любовных связях Марка, но его страстью были не женщины, а финансы. Клодия всегда ощущала в нем холод и считала его бесчувственным. Печаль Марка о скончавшемся кузене казалась ей притворной, а облегчение, которое он не стал скрывать, узнав, что она уезжает из поместья, ее насторожило.

– О более преданной супруге, Клодия, и мечтать не приходится. Стало быть, вы вправе рассчитывать на вознаграждение, – сказал он, когда была оглашена воля покойного.

Клодия, еще не пришедшая в себя от горя, не обратила внимания на эти его слова. Это потом, перечитывая дарственные, она, вспомнив замечание Марка, издала недоверчивый смешок. Имение было неотчуждаемым: кому титул, тому и Фэрхейвен. Плюс солидная доля в процветающем бизнесе, что само по себе дорогого стоит. Но богатства Джастина были неисчислимы, и они достаются ей, а после нее переходят к ее кровным потомкам. Кем бы ни были ее наследники, они должны быть в кровном родстве именно с нею. Клодия почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Да, Джастин был искренен, когда говорил; что хочет, чтобы она снова вышла замуж. Когда-нибудь. У нее таких планов не было. Но Марк, должно быть, пришел в бешенство, заметив в завещании подобную оговорку.

Через два года после смерти любящего супруга Клодия вновь почувствовала вкус к жизни. Все время проводить вместе с родителями стало скучно. Уход за домом взяла на себя мать, так что Клодии просто нечего было делать. Поначалу почти полное отсутствие обязанностей ее обрадовало, но со временем слишком затянувшийся отдых стал надоедать. Ее потянуло к развлечениям. Можно было, конечно, съездить в Фэрхейвен, чтобы развеяться. Марк много раз приглашал в гости, но подобное времяпрепровождение ее не прельщало. Да и насчет соблюдения приличий возникали сомнения. Они с Марком не только родственники, но еще и ровесники.

В конечном счете Клодия решилась приобрести дом в городе, чтобы проводить в Лондоне осень и весенний сезон. Родители были против, но она оставалась непреклонна: как-никак, в тридцать четыре года надлежало и ей наконец “выйти” в свет. Не в том дело, уговаривала она себя, что они с Джастином бывали в Лондоне редко. И не ради поисков второго мужа идет она на это. Просто впервые в жизни у нее есть все, чтобы жить и поступать так, как ей хочется: она – свободна, ничем не связана, привлекательна. Пусть не молода, зато очень богата.

И леди Фэрхейвен сразу же имела успех. Людям она нравилась всегда, и уважали ее за то почтение, которое оказывала она своему пожилому супругу. Однако Клодия всегда оставалась как бы в тени своего мужа. А теперь она сама себе хозяйка, уверенная в себе и все еще способная очаровать и увлечь.

Прелести миниатюрной блондинки, пленившие когда-то покойного графа, время почти не тронуло. Блондинка лишь повзрослела и выглядела более зрелой. Морщинки на лице были едва заметны, а фигура почти не изменилась – она могла бы носить те же наряды, которые носила в семнадцать лет.

– Да откуда у нее морщины возьмутся? – завидовала какая-нибудь светская матрона, ровесница Клодии. – Джастин Хейлзуорт на руках ее носил. Она ему балованной дочкой, а не женою была.

– И детей не было. Что ж с талией сделается? – в тон добавляла другая.

– Но отдайте ей должное: она не такая падкая на веселое житье, как леди Монтегю, и не так о себе воображает. А могла бы. При таких-то деньгах, – заступалась за Клодию третья.

Вся троица сходилась на том, что вдовы – они, конечно, вдовы и есть, но леди Фэрхейвен предпочтительнее многих иных вдов.

И почтенных господ она сразу же заинтересовала. И мало кто, кроме полковника Бланта или виконта Маргейта, тянулся к ней только из-за ее денег. Был и юный Литтлфилд, только что появившийся в свете в качестве выпускника Оксфордского университета. Он страстно влюбился в леди Фэрхейвен. Но в начале сезона чаще всего ее сопровождал деверь, то есть Марк Хейлзуорт.

Первое время Клодию не удивляли его ухаживания. В конце концов, может он позволить себе быть с нею любезным. Но вскоре, недели через две, она заметила, что в вальсе он прижимает ее к себе чуть крепче, чем должно. А наклоняя ее в танце, удерживает за талию так, как будто очень беспокоится о ее удобстве и безопасности. Он как будто бы искренне проявлял к ней теплые чувства, но Клодия ни капельки не верила Марку. И ничто в нем ее не привлекало. Слава Богу, он уродился в мать, а не в кого-то из родни по отцовской линии и не походил на Джастина. Ей никогда не нравилось ни его тщедушное телосложение, ни его тонкогубое и какое-то угловатое лицо. Хотела бы она знать, что у него на уме. Правда, об этом не так трудно догадаться. Что может быть лучше, с точки зрения Марка, чем объединить графский титул с огромным богатством? Ради этого можно и на вдове троюродного брата жениться. Но, как это ни печально для Марка, за него она не пойдет. Даже если других мужчин не останется. А коль захочется ей обзавестись мужем, то она предпочтет, чтобы у избранника были полные и чувственные губы. Как у Энтони Вардена.

С Тони Варденом она была знакома уже несколько недель. Впервые они встретились в самый разгар сезона. Она сразу же почувствовала симпатию к этому молодому человеку. Ему тоже были ведомы утраты: сначала у него умер отец, потом старший брат. Она устроила так, что их как бы невзначай представили друг другу. Все прошло гладко и не породило никаких кривотолков за спиной. А когда он пригласил ее поужинать вместе, она непринужденно согласилась. За столом она сразу же выразила ему свои соболезнования. Ее слова, хотя и не отличались от общепринятых вежливых фраз, прозвучали искренне, что его сильно тронуло. Впервые кто-то посочувствовал ему. Все остальные, даже Джоанна, соболезнуя, давали понять, что сами тоже опечалены утратой и, утешая его, рассчитывают, что и он станет утешать их. А эта женщина будто в сердце его заглянула. Понять, что за муки он перенес, – это уже само по себе мучительно. Он промямлил какие-то слова в знак благодарности, однако обычная для него беспечность оставила его.

Второй встречи он искал сам. И в этот раз он увидел ее по-настоящему. Да, она на пару лет старше его, но это не очень-то заметно. В самом деле, кто из присутствующих здесь дам привлекает его?

Первое время, давая волю своему новому увлечению, он надеялся забыться, отвлечься от своих невзгод. Но постепенно Тони все сильнее привязывался к новой знакомой, с радостью отмечая, что нет в ней ни коварства, ни лукавства, да и ничего из того, чем славятся вдовы. И он никогда бы не поверил, что она могла обманывать лорда Фэрхейвена.

Возле Клодии увивалось еще несколько ухажеров, но Тони решил, что все они ему не соперники. Да и Марка Хейлзуорта можно было в расчет не брать. Он знал, что этот Марк существо, конечно, деятельное, но холоднее любой рыбы. Тони учился с ним в одной школе. Марк тогда был старшеклассником. И одноклассники Тони боялись Марка, который обижал всех, кто младше. Тони везло, и он ни разу не попался Марку под руку, но был наслышан о его выходках. Этого оказалось достаточно для неприязни, пусть мимолетной. Поэтому Тони не верилось в благосклонность леди Фэрхейвен к своему сопернику. Более того, заставая ее в обществе Марка, Тони старался увести ее, что ему всегда удавалось даже без нарушения приличий. Естественно, когда сезон перевалил свой пик, в свете уже вовсю судачили о лорде Эшфорде и леди Фэрхейвен.

Как-то в начале мая, пополудни Марк вдруг объявился в доме своей кузины. Когда дворецкий подал ей карточку Марка, брови Клодии слегка приподнялись, но она изобразила на лице любезную улыбку и распорядилась просить гостя войти.

– Здравствуйте, Клодия. Сегодня вы просто обворожительны.

– Спасибо, Марк.

Много лет назад она потратила немало сил, чтобы он перестал называть ее “кузиной Клодией”. Определенная дистанция между ними сохранилась, и это ее устраивало: чего-чего, а сближения с этим родственником она не желала. Чем внимательнее становился Марк, тем неуютнее было ей подле него.

– Я зашел не приличия ради, Клодия.

– А что произошло?

– Видите ли, я пришел поговорить с вами как родственник. Полагаю, что, будучи вам не чужим человеком, я вправе выразить вам свое беспокойство.

Клодия взялась за чашку и сделала точно отмеренный глоток чаю, указывая дворецкому на гостя, которого тоже следовало обслужить.

– Ну и что вас тревожит, Марк? – Голос ее был ровным, хотя в душе все кипело. Подумать только! Он вправе высказывать свою озабоченность! Да как он смеет?! Она его насквозь видела: если этот Марк и способен чего-то опасаться, то пронять его может лишь страх за ее состояние. В смысле богатства, разумеется.

– Видите ли, я обратил внимание, и далеко не я один, что вы охотнее проводите время с Тони Варденом, чем с другими джентльменами. И меня это тревожит. Мой кузен очень берег вас, вы это, конечно, помните, поэтому вы не слишком искушены в делах мира сего. Эшфорд хорошо выглядит и обаятелен. Это так. Я понимаю, что он может нравиться. Особенно даме, которая уже была замужем, но за человеком много старше ее. Однако в его заинтересованности вами, Клодия, может преобладать финансовый аспект. Простите за столь бесцеремонное вторжение в вашу личную жизнь, Клодия, но я никак не мог иначе. Вы очень обеспеченная женщина, а в свете, знаете ли, хватает охотников за богатым приданым.

– Вы намекаете на Бланта и Маргейта?

– Если угодно. Эта парочка – худшие из хищников, это да.

– И вы хотите сказать, что я настолько дряхла и до того изборождена морщинами, что лорд Эшфорд ищет со мною встреч ради моих денег?

Марк отставил чашку и взял Клодию за руку.

– Ну, зачем так? Вы – одна из самых обворожительных дам Лондона.

Клодия высвободила свою ладонь, в которую он вцепился было обеими руками.

– Но я же старше его.

– Верно. Но учтите, что недавно он унаследовал титул и имение вместе с бедностью.

– Мне это известно, Марк.

– А известно ли вам, что он пытается поправить свои дела? И знаете как? Он азартный игрок и завсегдатай притонов, в которых играют в карты. Клодия, я располагаю надежными сведениями от проверенных людей. Такое впечатление, что он здорово влип.

Клодия постаралась, чтобы ни один мускул на ее лице не дрогнул. Как обстоят дела с наследством Тони, она уже знала. Тони успел ей исповедаться и на этот счет. Слушая его сетования на неприспособленность к свалившимся на его плечи тяжким обязанностям, Клодия мгновенно прониклась к нему состраданием и постаралась, как могла, утешить и ободрить незадачливого наследника.

Толки о его пристрастии к азартным играм тоже до нее доходили. Она сочла их злонамеренной сплетней. Самой ей за карточным столом видеть его не доводилось, хотя не раз Тони в ее обществе представлялся удобный случай для этого. Иногда он казался усталым, но она думала, что это из-за тяжких забот: человека мучает тревога за родных. Правда и то, что Тони в обществе не задерживался и редко оставался на светских забавах до утра. Но Клодия находила эту сдержанность похвальной. Просто Тони очень совестлив и старается, как только может, привести свои дела в порядок.

– В самом ли деле так надежны эти “проверенные люди”? Знаете, Марк, я тоже кое-что слышала, однако мне не приходилось замечать за лордом Эшфордом признаков столь пагубного пристрастия.

– О том мне говорили сами картежники. Один шулер, например. Его зовут Бонифейс. Работает этот Бонифейс на улице Сент-Джеймс, дом семьдесят пять. По его словам, Тони пропадает в этом притоне чуть ли не еженощно, выигрывает и проигрывает… Играет он в “красное и черное”… Проигрывает больше. Я не хотел огорчать вас, Клодия. Мне… Я беспокоюсь о вас, понимаете?

– А я о вас, – в тонотвечала Клодия. – Хорошо, что у меня есть с кем посоветоваться. И этот человек близкий родственник и друг моего покойного мужа.

– Хотел бы я сделать для вас что-то посущественнее, Клодия, а не ограничиваться советами. – Лицо Марка изменилось. Клодия догадалась, что гримаса, растянувшая тонкие губы и приподнявшая брови, должна означать, что он испытывает к ней в это мгновение какое-то теплое чувство. Но глаза оставались бесстрастными, и никакой теплоты в них она не заметила.

Клодия поднялась и отошла к окну, увернувшись от его руки, которая устремилась… Да какое ей дело, куда стремится эта рука? Он, чего доброго, опять задумал похлопать ее по ладони. На миг она повернулась к нему спиной, лишив себя возможности увидеть, как еще раз меняется его лицо. Он успел поджать губы, и, повернувшись к нему, она отметила в его глазах холод, который и ожидала увидеть. Но выражение на лице Марка тут же смягчилось.

– Марк, я очень признательна вам. Вы так печетесь обо мне. Я обещаю хорошенько подумать над тем, что узнала от вас. Если уж я решу опять выйти замуж, мне придется самой добывать нужные сведения. Но только не сейчас. Как знать, года через два я, может быть, буду настроена иначе. Но пока память о Джастине слишком жива, и я представить себе не могу, что кто-то займет его место в моей жизни.

– Разумеется, Клодия. Очень прошу меня простить, если я нечаянно причинил вам неудобства.

– Что вы, Марк! Не смущайтесь. – Клодия легонько сдавила протянутую ей ладонь, пытаясь изобразить благодарность. – Мне понятна ваша обеспокоенность.

Минуту спустя, после того как Марк откланялся, она подняла глаза к портрету покойного мужа, который висел над камином.

– Мне никогда не хватало духу заявить об этом, Джастин, но теперь я скажу: твой троюродный брат это самовлюбленная, бесчувственная, бессердечная… жаба! И коль уж ты постарался так составить завещание, чтобы наследники поняли друг друга, то это, пожалуй, единственная глупость с твоей стороны. Он заботится обо мне! Слыхали?! Если Марка Хейлзуорта что и заботит, то это деньги! И не гляди на меня так, Джастин! Понимаю, что быть богатой вдовой не всегда безопасно. Но все же лорд Эшфорд… есть в нем что-то притягивающее. А тебя нет, милый, и мне очень одиноко.

4

Марк вышел из дома своей родственницы слегка приободренный. Он помнил, как Клодия любила его кузена, поэтому уверения ее о невозможности второго замужества могли быть и правдивыми. Хотя уже два года прошло, как она похоронила супруга. Пусть теперь она не хочет замуж, но из этого не следует, что она потом не передумает. Время идет. И когда она переменит свои планы, Марк не будет против, если она решит выйти за него замуж. А почему бы и нет?

Пока Марк пребывал в нежном возрасте, он не отдавал себе отчета в том, как близко, рукой подать, от него графское достоинство. Мать с ним об этом почти не заговаривала, хотя она всегда очень тщательно исследовала письма Джастина на предмет упоминаний о какой-нибудь даме, которая могла бы оказаться парой любимому родственнику. Убедившись, что Джастин ни о каких увлечениях и опасных женщинах не пишет, мать откладывала очередное письмо и вздыхала с явным облегчением. Но время шло, Марк подрастал, а Джастин оставался холостым, и мать все охотнее внушала сыну мысль о том, что именно ему уготовано быть счастливым наследником всего: титула, имения, бизнеса. И Марк поверил в это. В школе он вел себя так, словно его графство дело решенное. Если с кем и водился, то лишь со старшими отпрысками герцогов и графов. Такое положение представлялось для него настолько естественным, что, когда до школы дошла весть о женитьбе кузена-графа, он поначалу даже не понял, что это значит. Но когда на летние каникулы Марк приехал домой, мать сразу же вернула его к реальности: лорд Фэрхейвен женился на даме, которая была намного моложе его самого, и похоже, что чета произведет на свет Божий наследника.

После визита вежливости, который он нанес молодоженам, Марк стал воспринимать сетования матери еще серьезнее. Он воочию убедился в нежных чувствах своего кузена к юной жене. Счастливый муж буквально баловал свою избранницу. Зависть, семена которой посеяла в его душе родная мать, укрепилась и стала расти.

Минуло лето, за ним другое, потом еще одно, а Марк, как ни старался, не мог заметить каких бы то ни было тревожных изменений в фигуре леди Фэрхейвен – она ни капельки не раздалась вширь. И вот уже семь лет прошло, а наследник у четы все никак не желал рождаться. И Марк начал понемногу успокаиваться. Еще через несколько лет, дождавшись явного признания кузена (Джастин соизволил посвятить его в дела имения), Марк вновь обрел уверенность в будущем и стал считать само собой разумеющимся, что получит должное после кончины графа. Во всяком случае, он вполне заслужил положенное ему, столько лет – черт побери! – тяготясь зыбкостью надежд и туманными видами на будущее.

Его холодная враждебность, которую он изо всех сил старался не показывать Клодии, постепенно смягчилась. Все же она принесла счастье его троюродному брату. Скорее всего, он отпишет ей внушительную сумму и она предпочтет убраться в Лондон, чтобы найти там второго мужа.

Ни для кого воля покойного не явилась столь неожиданной, как для Марка, но, когда прочли завещание, он лучше всех остальных скрыл свои чувства. Он поспешил обратиться к вдове со словами сочувствия, а заодно и поздравил ее. И вообще вел себя так, словно в самом деле рассчитывал лишь на титул и имение. Как бы то ни было, деньги у него были. У кузена он дослужился до поста управляющего и сумел по ходу карьеры сколотить некоторую сумму, благодаря тому, что, как и покойный граф, разбирался в инвестициях и знал, куда лучше вкладывать капиталы.

Зато его мать не особенно скрывала свои чувства.

– Мне до сих пор не верится, что Джастин оказался способен на такое! – разрыдалась она, едва они, добравшись до ее дома, оказались наедине. – Как он обошелся с тобою! Столько лет внушать надежды, а потом все отписать этой хитрой плутовке!

– Пожалуй, мама, ты несправедлива. – Сын попытался умерить ее гнев. – Ты сама признавала за Клодией немалые достоинства. Она была Джастину верной женой. И скорбела она вполне искренне.

Миссис Хейлзуорт, нрав которой был столь же неукротим, сколь и непостоянен, залилась слезами и сквозь плач стала винить себя: какая же она дурная невестка! В такую печальную минуту думать о каких-то деньгах!

Марк, сумевший воспитать в себе завидное умение сдерживаться, автоматически похлопал мать по плечу и немножко подождал, хорошо зная, что слезы вот-вот должны кончиться.

– Хотя, Марк… да-да, как я об этом сразу не подумала… – заговорила она, поднимая голову. Выражение ее лица было уже другим. – Ведь Фэрхейвен так заботился о тебе. Ты только погляди: и расходы на твое образование взял на себя, и в дело принял, и продвинуться помог. Наверное, он тем самым намекал – а как иначе он мог дать знать о своем решении, правда? – на то, что и титул и состояние достанутся вам обоим, тебе и Клодии.

Марк с трудом научился отстраненности от собственной родительницы, но это совсем не значило, что она имела над ним какую-то власть. Скорее наоборот. Не столько она внушала ему веру в светлое будущее, сколько сам он позволил себе роскошь отбросить все сомнения и самонадеянно полагал себя полноправным наследником всего, что оставит граф на этом свете. А что теперь? Может, есть какой-то смысл в словах матери: кому же жениться теперь на Клодии, как не новому графу?

По мере того как враждебность его к Клодии шла на убыль, он вынужден был признать, что она очень привлекательная женщина. Нет, о влюбленности говорить не приходилось. Ему и в голову не могло прийти, что чувства могут заставить его привязаться к какой-нибудь женщине. Но в постель он с нею лег бы, чтобы произвести на свет наследника. Такая картина была под силу его воображению.

Спешить было незачем. Да и вряд ли она посмеет вернуться в свет раньше, чем через год.

Его слегка удивило, что она просидела у своих родителей целых два года, но вряд ли стоило огорчаться. Напротив: это значило, что горевала она сильнее, чем он думал, и не станет торопиться со вторым браком.

Поэтому, когда она обзавелась собственным домом в городе и переехала в Лондон, чтобы начать свой первый светский сезон, он поначалу не усмотрел в этом ничего, кроме удобной для себя возможности ухаживать, претендуя на ее руку. Она – свободная, ни от кого не зависящая женщина. Правда, он должен был отметить, что ее не очень-то к нему тянет. Но ее тогда мало привлекали и другие мужчины. Пока не явился этот Тони Варден.

Варден возник, как муха на запах меда. И докучал, как заноза. Он был хорош собою, тут Марк, пожалуй, спорить не стал бы, если, конечно, находить красивым сочетание бодрого взгляда карих глаз, которые если и мрачнели, то на какой-то миг, с полными чувственными губами. Судя по женщинам, такое сочетание им нравится.

Клодия определенно млела от счастья при одной мысли об объятиях Вардена, рассуждал Марк уже за воротами городской усадьбы своей родственницы. Танцуя с ним, она выглядела спокойной и счастливой, а когда они обедали вместе или посещали театр, то, беседуя, похоже, ничего вокруг себя не замечала. Насколько знал Марк, Варден пока не посягал на более близкие отношения с богатой вдовой. Но это ничего не значило. Клодия – женщина свободная, а не охраняемая родней напуганная девственница, которая вкушает радости первого сезона в жизни. Варден мог бы встречаться с Клодией ежевечерне. Если он этого не делает, то только из-за притона на улице Сент-Джеймс, дом семьдесят пять. Эти сведения о молодом человеке были более чем достоверны, и пусть Клодия не подала виду, Марк решил, что ему удалось подорвать ее благорасположение к Тони.

За этой добродетельной родственницей глаз да глаз нужен. Заиметь бы кого-то у нее на хозяйстве, чтобы этот кто-то не только за домом глядел, но и доносил Марку о том, как она ладит с этим Варденом… Стоило бы перекупить кого-нибудь из ее лакеев. И, когда тот оставит место и ей понадобится слуга, сунуть ей своего человека. Был один такой у него на примете. Звали его Джим Рук, помощник приказчика на складе. Родители его всю жизнь прослужили, и то, что их сын так хорошо пристроился, казалось им прологом многообещающей карьеры. Молодой человек, как заметил Марк, был честолюбив, поэтому, посулив ему хорошую протекцию, можно надеяться получить у него согласие на оказание определенных услуг благодетелю. Если пристроить его в дом Клодии, информацию лакею добывать очень просто: гляди во все глаза да не затыкай уши. И будешь знать все сплетни про леди Фэрхейвен и лорда Эшфорда. Да, соглядатай в доме Клодии – это то, что ему нужно.

Когда сезон уже перевалил за половину и быстро покатился к финалу, только у слепых могли оставаться сомнения насчет ухаживания лорда Эшфорда за леди Фэрхейвен. Занятию этому он предавался едва ли не охотнее, чем игре в “красное и черное”. Говаривали даже о “преследовании”, но, пожалуй, зря – леди и не думала скрываться от преследователя. И пара, в чем сходились почти все, получалась будто бы удачная. Леди Фэрхейвен настолько богата, что ей ничего не стоит вызволить лорда Эшфорда и его родню из затруднений. Она и не заметит расходов. А он – приличный юноша, недурен собой и моложе ее. Что ж, после первого замужества ей, верно, хочется как-то вознаградить себя.

Тони эти сплетни знал. И понимал, что со стороны так оно и выглядит: молодой мужчина в отчаянном положении очаровывает богатую вдову, чтобы заполучить ее состояние. Да, как это ни печально, слухи не слишком расходились с правдой, с истинным положением вещей. После первой же беседы с Клодией Тони ощутил какую-то крепнущую связь между собой и ею. А ее богатство заставляло его еще сильнее расточать свои чары, чтобы узы их дружбы становились крепче и прочнее. Но дружба-то была подлинной. Про себя он мог сказать это честно и уверенно. Клодия ему нравилась, он ее уважал и восхищался ею. Она не последовала примеру молодых женщин, которые, выскакивая за старичков, чуть ли не на второй день после свадьбы заводят ради утешения любовников помоложе. А Клодия сумела открыть свое сердце супругу и добиться обоюдного семейного счастья.

Она была прехорошенькая, и никто бы не стал биться об заклад, что она на целых пять лет старше Тони.

Что до чувств, которые Клодия могла к нему питать, то на сей счет твердого мнения у него не было. Вроде бы симпатия была взаимной: не только она ему нравилась, но и он ей тоже. Однако, поймав несколько мимолетных взглядов, брошенных ею украдкой в его сторону, он заподозрил ее в романтических наклонностях, которые ему были не слишком свойственны. А она, наверное, в грезах видела себя героиней красивого романа. Ему было что предложить за право обладать всем тем, что ей уже принадлежало: она получила бы его восхищение, его дружбу, его молодость, его общество… но вряд ли его пылкость. Он догадывался, что в первом замужестве со всем его бесспорным изобилием ей недоставало разве лишь страстной любви. Но весь жар, на который нынче был способен Тони, уходил в азарт. И не карты, а цель, ради которой он пустился во все тяжкие, требовала страсти. А достичь ее он решил через картежные притоны. Восстановить Эшфорд необходимо, иначе непонятно, зачем умер Нед. Кажется, пришло время убедиться в его чувствах к леди Фэрхейвен.

5

В тот вечер на балу у Фарадэев Тони условился с Клодией о том, что она оставит за ним два вальса и потом они вместе поужинают. Когда первый танец кончился, Варден, провожая Клодию к следующему партнеру, не стал сразу же предлагать руку, на которую она могла бы опереться, а задержал ладонь на ее талии. И Клодия даже не попыталась освободиться от этого прикосновения. Передав Клодию кавалеру для следующего танца, Тони, отходя, увидел Джоанну. Она пришла с родителями, которые стояли неподалеку.

– Не танцуешь сегодня, Джоанна? – шутливым задиристым тоном обратился к ней Тони.

– В моей карточке на объявленный танец партнер не записан, Тони, – сообщила она бесстрастным голосом. Она хотела, чтобы сказанное ею не прозвучало заигрывающе или заискивающе. Но Тони и не пытался разобраться в оттенках ее настроения. Не до того ему было. Он во все глаза следил за леди Фэрхейвен.

– Господи, ну какой же он дубовый, этот Фэрхейвен, – пробормотал Тони, следя за Клодией, которая танцевала сейчас с Марком.

– Да, партнер леди Фэрхейвен попался не очень впечатляющий, – согласилась Джоанна, отмечая, как изящны движения Клодии. Она была маленькая и хорошенькая, а фигурка прямо-таки бросалась в глаза. Вот чего недоставало Джоанне, хотя она была высока, стройна и хорошо сложена. Что ж удивляться, что Тони так заинтересовала эта Клодия.

– Нет, это не тот партнер, которого бы я порекомендовал собравшимся в этом зале, – продолжал свои сетования Тони.

– Должна чистосердечно признаться: мне не приходилось об этом задумываться, – отозвалась Джоанна. – А ты считаешь, что людей друг с другом сводят только танцы? Возможно, они еще и поженятся. Союз и ему и ей сулит немалые выгоды. Она принесет ему богатство и сына, если, конечно, сможет. Я о сыне. Титул у него есть, нужен наследник для титула. Хотя он и без ее денег перебился бы, – добавила Джоанна. – Управляя делами покойного графа, он имел все возможности прилично устроиться. И своего не упустил.

Тони помрачнел. Все так. Хейлзуорт богат, хотя его состоянию и далеко до сокровищ, унаследованных Клодией. Но если этот Хейлзуорт так же жаден, как и холоден, то ему очень даже может прийти в голову мысль поволочиться за Клодией. В таком случае ухаживания Тони покажутся едва ли не рыцарством. Ей нужен супруг получше этого Марка Хейлзуорта. Чем она перед Богом провинилась?

– Не верю я, что он ей может понравиться, – усмехнулся Тони словам Джоанны и обернулся к ней. – Полагаю, что если она и ищет себе второго мужа, то не станет выходить за человека, который может похвастать только мозгами, хорошо соображающими насчет денежных дел.

Сердце у Джоанны тоскливо сжалось. Она хорошо знала Тони и поняла, что зажегшийся в его глазах огонек означает появление еще одного повода для ухаживания за леди Фэрхейвен. Если бы эта женщина была ему безразлична, он не стал бы рассуждать о ее затруднениях, да еще намекая на обстоятельства, самого Тони не касающиеся.

– Есть слух, Тони, что у тебя новое сердечное увлечение. Тебя хвалят: ты, говорят, очень внимателен к своей даме. Неужто хоть кому-то удалось завоевать твое сердце? – спросила она как можно более безразлично. Правда может оказаться очень горькой, но она хотела эту правду знать.

– О чем бы ни судачили люди, уверен, никто еще не сказал, что мое сердце уже в руках этой дамы.

– Нет, молва об этом пока умалчивает, – согласилась она. – Говорят только, что ты так проигрываешь в карты, что тебе ничего другого не остается, как только жениться на леди Фэрхейвен. Или расстаться с Эшфордом. Это правда, Тони? – спокойно спросила она, страшась ответа. Не одной только боли она боялась. Джоанна думала, что лучше потерять Тони, чем усомниться в его честности и чистоте. Ей казалось, что, если Тони полюбит другую, она это переживет. Тем более что сама она уже почти распростилась с надеждой покорить его сердце. Но совсем уж невыносима была мысль о разочаровании в нем, о потере к нему всякого уважения. Она знала о его слабостях больше и лучше, чем кто бы то ни был, но не считала, что он из тех, кто поддается первому порыву, и не верила, что Тони способен цинично жениться не столько на женщине, сколько на ее деньгах. Кто знает, чего ему стоили эти смерти: сначала отца, а потом, очень скоро, брата. Да и слабость в одном часто оборачивается силой в другом. Она была убеждена, что в армии Тони был среди самых лучших. Но граф Эшфорд из него никакой.

– Да вранье все это. Удивляюсь, зачем ты вообще слушаешь эти россказни, Джоанна. – Тони даже покраснел, яростно опровергая вздорные, по его мнению, слухи. – Что касается игры, то я и в самом деле кое-что просадил, однако удача вроде бы перестала от меня отворачиваться. А леди Фэрхейвен мне нравится – это главное. И если я попрошу у нее руки, то только по этой единственной причине, а не ради чего-то еще.

Джоанна поверила его словам. Да, он сказал ей то, что думал. Правду. Но не всю. В искренности его симпатии к леди Фэрхейвен она не сомневалась. Но и сплетники не обманывали. Краска на лице выдала его. В долгах как в шелках. Как еще можно спастись, если не отыскать невесту с богатым приданным? На миг Джоанне захотелось хорошенько встряхнуть его, сказать прямо в лицо: “Тони, коль уж ты задумал жениться, чтобы спасти Эшфорд, так женись на мне”. Хотя ее доля в фамильном состоянии была вполне приличной и от бабушки должно было кое-что перепасть, если она выйдет замуж, но что это по сравнению с богатствами леди Фэрхейвен? Тем более что этих денег все равно не хватит на Эшфорд. Тони дурашливо вздохнул, и этот вздох-смешок отвлек Джоанну от тягостных раздумий.

– Я стою тут, плету что-то про свои невзгоды, вместо того чтобы даму на танец пригласить. Неудивительно, что ты заскучала. Не предоставишь ли шанс исправиться, Джо?

– Сожалею, но этот танец – единственный, оставшийся у меня свободным, лорд Варден, – отозвалась она, радуясь тому, что они опять, как прежде, болтают, подтрунивая друг над другом. С тех пор как между ними завязалась дружба, они чаще всего обходились без напускной серьезности.

– Достойный отпор. Ну, сам виноват. Ладно, завтра мы повстречаемся у леди Пембрук, так оставь за мной вальс, а?

– Я обещаю вам это, милорд.

– С кем теперь танцуешь? Не юный ли Дрейкат поведет тебя в контрдансе?

– Он самый.

– Вот он идет. Придется вручить тебя ему, дорогая. До чего ж он резв! Глянешь на такого молодца – и сразу чувствуешь свои годы!

Джоанна обернулась к приближающемуся кавалеру, лишь бы не видеть, куда двинется Тони, хотя знала, что он направится к леди Фэрхейвен. Джоанна изобразила на лице ослепительную улыбку и приготовилась к встрече с партнером.

Тони не без умысла выбрал для танца с Клодией контрданс. В зале было очень тепло, и он надеялся, что, разгорячившись в энергичных па, Клодия легко примет его предложение освежиться где-нибудь на балконе.

И в самом деле, как только музыка стихла, Клодия замахала веером. Лицо ее раскраснелось.

– Сегодня тут необыкновенно жарко, – заботливо сказал Тони. – Может быть, выйти на минуту-другую на свежий воздух?

Клодия быстро взглянула на него и сразу же прикрыла глаза, выразив согласие утвердительным кивком. Да, здесь было жарко, но пары обыкновенно ищут на балконах не избавления от жары. До последнего времени Тони скупился на чувственные знаки внимания. Руку чуть дольше, чем положено, задержит на талии, легонько пожмет ее пальцы – и все. Надо признать, что вел он себя разумно и осмотрительно. Но, кажется, можно надеяться на какие-то перемены.

Когда они вышли на балкон, Тони оставил дверь в бальный зал открытой и, облокотившись на перила, стал отпускать шуточки по адресу кружащихся на паркете пар. Клодия огорчилась. Неужели его и вправду интересовал только свежий воздух?

Но вот Тони отошел от перил и наполовину прикрыл дверь, к которой она стояла спиной.

– Может быть, позволите мне обращаться к вам по имени, дорогая? – сказал он, приближаясь.

– Не думаю, что это будет удобно, милорд. Мы еще недостаточно хорошо знакомы.

– Пожалуй. Но мне не хотелось бы покидать этот балкон, не познакомившись с вами поближе.

Тони потянулся к ней и, взяв за руки, привлек к себе. Ее голова оказалась на его груди, и, хотя она ни на минуту не забывала о разнице в возрасте, у нее появилось чувство, что она словно обрела покровителя. Он хотел повернуть ее лицо к своему, но Клодия вдруг отпрянула, издав странный, похожий на стон звук.

– Что произошло? – встревоженно спросил Тони. Неужели он напугал ее?

– Моя подвеска. Она запуталась.

Тони склонился над нею, и ее попытки закрепить сережку в мочке уха вызвали у него улыбку.

– Постойте-ка. Не шевелитесь. – Сказав это, Тони еще больше нагнулся. Чтобы видеть, что делают его руки, ему пришлось чуть ли не утопить лицо в ее волосах. Тепло, исходившее от ее шеи, было очень приятным. Когда он справился с серьгой, то не спешил отстраниться. Вместо этого Тони все глубже погружал ладонь в ее волосы.

– Теперь я запутался, – сказал он, гладя ее локоны. Клодия вздрогнула. – Замерзли, миледи? Вы не простудитесь?

– Нет, милорд… Нет, Тони, мне не холодно.

– А дрожите потому, что ждете вот этого, да? – спросил он, приближая ее лицо к своему, чтобы нежно поцеловать в губы. Ее губы сразу же раскрылись в ответ, и поцелуй стал более пылким. Через мгновение Тони слегка отстранился и спросил: – Хотите вернуться в зал, Клодия?

– Пока еще нет, Тони.

Она положила руки ему на плечи и притянула к себе. Этот поцелуй был долгим и глубоким, а ощутив у себя на груди его большой палец, осторожно гладивший ее тело, она подумала, что все у нее внутри вот-вот расплавится.

Когда наконец они ослабили объятия, Клодия, взглянув на Тони, фыркнула и потянулась к нему, чтобы поправить галстук.

– Благодарю. Но и вы выглядите несколько взъерошенной, миледи.

Клодия вновь подняла руки, чтобы поправить собственную прическу.

– И платье тоже, – показал Тони, и лукавство мелькнуло в его глазах. – Здесь. Позвольте мне. – И он вернул корсаж ее вечернего платья на подобающее ему место. – Клодия, мне хочется, чтобы вы знали, что у меня нет обыкновения нападать на молодых дам на балконах.

– А на женщин постарше, милорд? – язвительно отозвалась Клодия.

Тони смутился:

– Но мне и в голову никогда не приходило думать об этом. Хотя я знаю, что между нами, Клодия, разница. В год или два.

– Пять лет.

– Ну, пусть так. Какое это имеет значение? Да и выглядите вы… не скажешь, что вы хотя бы днем старше меня…

– Тридцать четыре. Мне тридцать четыре года. А вам, Тони, двадцать девять.

– Что из этого, Клодия? Возраст что-нибудь значит? О годах не думают, когда человек нравится, когда им восхищаются. Или вас заботит молва?

– Дело не только в том, сколько кому из нас лет. Ходят другие слухи, – нерешительно произнесла Клодия.

– Наверное, о том, что я – молодой человек в отчаянном положении: и имение и состояние у меня на краю гибели. Потому, мол, я и охочусь за вами, что без богатого приданого мне не вывернуться, – сказал Тони, помрачнев.

– Да, я об этом.

– Так вот как вы обо мне думаете, Клодия!

– Знаете, я ведь и в самом деле очень богатая вдова.

– А я не собираюсь делать вид, что это для меня ничего не значит. Вы же понимаете, в каком положении оказались мои родные. В этом сезоне в свете можно встретить еще парочку-другую вдов на выданье. Интересуй меня только деньги, разумно было бы с моей стороны расточать свои чары перед более доступной добычей. Если уж говорить правду, то мы и понимаем друг друга, и сочувствуем друг другу. По крайней мере, мне так это все представляется, миледи.

Тони произнес это светское обращение – “миледи” – не совсем так, как это принято в приличном обществе, а словно вкладывая в него почтение к повелительнице: “О моя леди! Моя госпожа!”

– И я тоже ощущаю эту взаимную симпатию, Тони. Полагаю, это потому, что и вам и мне ведомо, что это такое – потерять любимого и дорогого человека. И еще, вы, возможно, и в самом деле не намного меня моложе, но, глядя на вас, я вспоминаю время, когда была совсем молодой. Слишком молодой для обрушившейся на меня ответственности.

– Двадцать девять лет – это не семнадцать, Клодия. И я не мальчик, – ответил Тони, и в голосе его чувствовалась обида.

– Я совсем не хотела оскорбить вас, Тони. Не знаю, как вам даже объяснить это. – Клодия замялась, хотя понимала, что именно она хочет ему сказать. Но вряд ли ему будет приятно слышать от женщины, что та чувствует в нем только юношу, который забот никаких ведать не хочет, предпочитая грезить о свободе и о славе, добытой в бою.

– Вы мне очень небезразличны, Клодия. Я бы хотел…

– И я о вас тоже беспокоюсь, – прервала его Клодия. – И нахожу вас очень привлекательным. Но, может быть, пока оставим этот разговор?

– Я соглашусь, если вы скажете, что я сумел убедить вас в том, что в моих намерениях нет ничего бесчестного.

– О, я знаю, что ваши помыслы чисты, милорд, – мягко ответила Клодия. Она предпочла прекратить объяснение, которое грозило превратиться в предложение, потому что боялась за себя. Боялась, что согласится сразу, даже не дождавшись, когда он откровенно предложит ей руку и сердце. Однако, хотя она уже успела отчаянно влюбиться в него, все же отдавать свою жизнь в его руки… к этому она еще не была готова. Сначала следовало выяснить, как безнадежно его затянул азарт.

6

Заметив, что они вышли на балкон, Марк Хейлзуорт почти забыл о партнерше, глядя через ее плечо в сторону ушедшей пары. Когда же Тони прикрыл дверь балкона, Марк непроизвольно сдавил ладонь партнерши, и та едва не взвизгнула от боли.

– Простите великодушно, мисс Холл. Я задумался.

А когда Клодия и Тони вернулись в зал, Марк понял: пора что-то предпринимать.

На следующий день Марк покинул свой рабочий кабинет сразу же по окончании рабочего дня – событие и для него самого, и для его подчиненных небывалое. Стоило бы, наверное, подыскать кого-нибудь на место управляющего, до которого Марк дослужился при покойном графе. Но с властью расставаться не хотелось, и должность осталась за ним. Он ходил на работу дважды, а то и трижды в неделю, засиживаясь до восьми-девяти вечера. Тут у него даже маленькая гардеробная была, где он переодевался и, не заходя домой, прямо из конторы отправлялся в театр или на бал.

Еще необычнее было то, что Марк в этот день отправился не домой, а пошел в пивную “Под короной”. До нее надо было пройти несколько кварталов. Войдя в пивную, Марк выбрал себе место за столиком в самом темном углу и, усевшись, стал разглядывать стойку. У разносчицы, которая подошла, чтобы принять заказ, он попросил для себя эля и заказал выпивку для одного из молодых людей у стойки.

Молодой человек обернулся посмотреть, кого следует поблагодарить за щедрость. Марк помахал ему рукой, не вставая из-за стола.

– Это вы, ваша светлость?! Большое спасибо! Очень хороший напиток, милорд.

– Сядьте-ка со мной, Джим.

– О, милорд, – Джим явно растерялся, – как можно?

– Я настаиваю, – повторил приглашение Марк тоном, который, как хорошо знали его служащие, не сулил никакой особой снисходительности.

– Благодарю вас, сэр, – смирился Джим и присел рядом.

– Как долго вы у нас работаете, Джим? Сердце у молодого клерка ушло в пятки.

Приказчиком он стал недавно и чувствовал себя не очень уверенно. Не промахнулся ли он невзначай? Не потому ли лорд Фэрхейвен расщедрился на выпивку, что решил прогнать его и хочет лишь как-то скрасить это малоприятное дело?

– В должности я всего только семь месяцев, милорд.

– Вы довольны?

– О, да, так точно, ваша светлость.

– А ведь на должности младшего приказчика не очень-то разбогатеешь, правда?

– Конечно нет, милорд. О, ваша светлость, я не то сказал. Я имею в виду, что работа меня устраивает. И потом, не весь же век я буду ходить в помощниках приказчика, – добавил Джим, вдруг осмелев.

– А ваши родители? Где они трудились? В услужении, кажется? Так?

Джим был ошарашен. Он не думал, что лорду Фэрхейвену небезразлично происхождение его младших служащих.

– Да, милорд, это так. Они работали у лорда и леди Саммерс.

– Знаю. Замечательный дом. И хозяйство ведется образцово. И они решили дать вам образование?

– Они не хотели, чтобы и я зарабатывал себе на жизнь услужением, милорд. Поэтому отдали в школу. Мои родители хотят, чтобы я более преуспел в жизни, чем они.

– И вот вы вместе с нами. В компании “Хейлзуорт лимитед”.

– Так точно, милорд. И надеюсь задержаться здесь подольше. – А почему бы и не признаться в этом, решил Джим. Если и уволят, то искренность не повредит. А вдруг поможет.

– И я тоже хотел бы на это надеяться. Говоря откровенно, у меня к вам предложение. И ваше согласие может ускорить ваш служебный рост.

Джим от растерянности сделал слишком большой глоток оплаченного хозяином напитка. Что он слышит? Его не уволят, а, наоборот, обещают помощь в карьере.

– Буду рад сделать все, что прикажете, милорд.

– Хороший парень, – сказал Марк, в душе посмеиваясь над Джимом.

Эль вместе с ощущением облегчения привел Джима в состояние умиротворенности. До сего времени лорд Фэрхейвен представлялся человеком жестким и деловым. Пожалуй, судят о нем неверно. За его замкнутой внешностью кроется…

– Мне бы хотелось, чтобы вы покинули пакгауз.

Сердце у Джима вновь дрогнуло. Лорд Фэрхейвен затеял жестокую игру. Внушил бедному малому несбыточные надежды, чтобы потом окончательно сокрушить его дух.

– Разумеется, не навсегда. На какое-то время. А когда вы вернетесь на свой склад, вы станете старшим приказчиком.

– Как-то непонятно мне все это, милорд.

– Понимаете, расставаться с вами мне не хотелось бы. Более того, уйдя на время со склада, вы могли бы продолжать работать на меня. Есть один дом. Там нужен помощник ливрейного лакея. Это дом леди Фэрхейвен.

– Дом вашей богатой вдовой кузины? – Джим запнулся, сообразив, что ляпнул что-то не то, и стал было извиняться.

– Вы все верно сказали, Джим. Не смущайтесь. Леди Фэрхейвен – в самом деле богатая вдова. Поэтому мне и нужен человек, который присматривал бы за нею. Мой покойный троюродный брат очень о ней заботился. И я хочу того же. Тем более что у меня других родных нет, только она и моя мать. А леди Фэрхейвен, говорят, проводит много времени с не очень подходящим – я бы сказал, опасным – молодым человеком. И мне очень нужен человек в ее доме, на которого я мог бы положиться. Я хотел бы знать из первых рук, что там у нее за дела с этим графом Эшфордом.

– С графом Эшфордом? У него же карманы совсем пусты!

– И вам это известно?

– Знаете, ваша светлость, мои родители на покое, но до них доходят все слухи – старые друзья не забывают. Поэтому я знаю, что этот граф недавно только унаследовал титул.

– И обанкротившееся имение в придачу. А за леди Фэрхейвен огромное приданое. Кроме того, он таскается по притонам и играет в азартные игры. Он надеется так поправить свое финансовое положение? Подозреваю, что долгов он уже понаделал. Понимаете теперь, почему у меня есть повод тревожиться за леди Фэрхейвен?

– О, конечно, милорд, – ответил Джим, в душе проникшись сочувствием к леди Фэрхейвен.

– Так вот, если вы будете служить в доме моей кузины, то сможете дать мне знать, насколько преуспевает этот Эшфорд в своей затее. Понятно вам?

– Так точно, милорд. Вам требуется такой… соглядатай.

– Именно. – Джим насупился.

– Не по мне лезть в чужую личную жизнь, – проговорил он с сомнением в голосе.

– Думаете, мне этого хочется, Джим? Но ведь это ради ее же блага. Я хочу уберечь ее от неразумной помолвки. Иначе все богатства у нее будут отняты, а сердце будет навеки разбито.

– Я понимаю вас, милорд, – согласился Джим.

– А я уважаю вас и думаю, что лучше вас никто с этим делом не справится. Кандидат вы идеальный: молодой человек, родители были в услужении, остается лишь подучиться немного. Кроме того, вы, как способный клерк, будете вознаграждены повышением по службе и помощью в дальнейшей карьере. Не понимаю, почему вы не хотите согласиться?

Джим уступил такому напору и согласился устроиться на службу к леди Фэрхейвен. Уходя домой, Джим удивлялся своему везению: надо же, место в доме у леди Фэрхейвен освободилось как раз тогда, когда у его хозяина возникла большая нужда пристроить в ее дом своего человечка. А Марк был занят обдумыванием следующего маневра: надо уговорить младшего лакея кузины уволиться завтра утром. Интересно, какие отступные заставят его пожертвовать таким хорошим местом?

7

Тони отодвинул груду сорочек и взглянул на кожаную сумку, которую держал в платяном шкафу. Сотня гиней, неприкосновенный запас. Он дал себе слово, что не тронет эти деньги как доказательство того, что хозяин – он, а не карты. Потом Тони посмотрел на рубашки и улыбнулся, хотя было не до смеха. Не продать ли одну сорочку? Как тот молодой Линдсей. Не последняя же – голым он без одной сорочки не останется.

Взять в банке ссуду? Это невозможно. Деньги от арендных платежей за городской дом уже потрачены. И сумма была смешная, если учесть, что предназначалась она графу. Но Нед так распорядился, чтобы все то, что еще уцелело от состояния Эшфордов, шло на восстановление фамильного имения. Коль скоро Тони вступил во владение титулом и имением по праву наследника, то, как новый граф, был волен вторгнуться в порядок, установленный покойным графом, но вряд ли это прошло бы гладко и незаметно. Совершенно немыслимо, чтобы это ускользнуло от внимания бдительного Фарли, и мать была бы напугана. Он опять достал сумку и вынул из нее двадцать пять гиней. Карта в последние ночи шла ему такая плохая, что в этот вечер счастье не могло не улыбнуться ему. Он взял только двадцать пять гиней. А семьдесят пять останутся нетронутыми. И сегодня его ждет удача, иначе и быть не может. Он настроен на выигрыш. Во всяком случае, если уж за карточными столами теряют целые состояния, то должен же кто-то эти самые состояния выигрывать. И непонятно, почему этим кем-то не может быть он.

Ночь оказалась для него удачной. Он вернулся со ста тридцатью фунтами. Двадцать пять гиней вернулись в сумку, а остальное можно будет поставить на кон завтра вечером. Но на следующую ночь везение его оставило, и он спустил все. Ему пришлось расплатиться векселем на пятьдесят три фунта. Сто минус пятьдесят три равно сорока семи. Сорок семь, следовательно, остается. Все хорошо, но без двадцати пяти не начать новую игру…

К концу недели в кожаной сумке осталось только семь гиней. Понемногу его охватывало отчаяние Он уже надоел всем своим приятелям, занимая то у одного, то у другого по двадцать фунтов, не говоря уже о долгах лавочникам по всему городу.

Можно занять у Клодии, но сама мысль об этом была ему ненавистна. Дружба между ними только-только стала переходить во что-то более серьезное. Он уже привык с нею целоваться. Занятие это было приятным, и он уже начал думать о том, что брак с нею сделает его счастливым. И, судя по всему, она тоже влюбилась в него.

Если бы она ему так не нравилась, то, наверное, в чувствах своих он ничем не отличался бы от заурядного охотника за наследством. Но она ему нравилась, и он верил, что будет для нее хорошим мужем. Быть может, он подарит ей ребенка, чего не сумел Фэрхейвен. Нет, мысль о женитьбе на леди Фэрхейвен ради спасения Эшфорда вовсе не казалась Тони постыдной. Но если бы он стал просить у нее деньги на покрытие своих карточных долгов, то чувство вины непременно появилось бы. Ведь ей неведомо истинное состояние его карманов.

Однако если он сделает ей предложение и она примет его и если это случится скоро, через пару-другую недель, то не будет нужды возвращаться на улицу Сент-Джеймс, дом номер семьдесят пять. Как бы то ни было, он влип в это дело задолго до знакомства с нею, когда ему в голову не приходило другого способа выправить дела с имением. Вот он и ухватился за карты. Но, может быть, он сумеет объяснить ей все это, получить у нее разовый, только разовый заем, а потом… Потом он назовет ее своей нареченной.

Сейчас только час дня. Рановато, конечно, для утреннего визита, однако Тони решил немедленно взяться за дело. Он постарался безукоризненно одеться и привести свои волосы хоть в какой-то порядок. Через некоторое время он был уже у ворот дома леди Фэрхейвен.

Его впустил новый помощник ливрейного лакея, вертлявый тощий малый, еще не успевший приобрести вышколенность и лоск, которыми славятся городские слуги.

– Будьте добры, вручите мою карточку леди Фэрхейвен и спросите, пожелает ли она меня принять, Джим.

– Слушаюсь, милорд.

“Еще одно посещение, о котором надо будет донести”, – подумал Джим, который служил на новом месте уже вторую неделю. Совсем недавно он уже докладывал о том, что лорд Эшфорд заходит едва ли не ежедневно. Не раз случалось, что лорд Эшфорд провожал леди Фэрхейвен до дому и оставался с нею несколько дольше, чем нужно, чтобы выпить чашку чая. А когда он уходил, щеки леди Фэрхейвен пылали, а глаза блестели, и похоже было, что разгорячило ее вовсе не бренди.

Джим объявил о приходе лорда Эшфорда и следил за тем, как светлеет лицо его хозяйки.

– Благодарю, Джим, – тепло сказала Клодия. “Хорошая она женщина”, – подумал Джим, распахивая перед нею дверь. Первые несколько дней Джиму было неудобно ощущать себя соглядатаем. Потом, правда, чувство вины стало отступать, и чем лучше он узнавал ее и чем больше она ему нравилась, тем больше он чувствовал себя не шпионом, а ее защитником. Как бы то ни было, единственной причиной этой затеи было желание не допустить, чтобы она попала под дурное влияние всяких охотников за чужим богатством, вроде этого лорда Эшфорда. Если сплетники не врут, на неделе он совсем опростоволосился, даже хуже, чем всегда. По всему городу у каждого черного хода только про это и толкуют.

Джим проводил леди Фэрхейвен до гостиной, отворяя перед нею двери. Увидав, как лорд Эшфорд поднимается, подходит к леди Фэрхейвен и берет ее руки в свои, Джим понял, что ему остается только удалиться, затворив дверь, и встать на своем посту у парадного входа.

– Тони, что за приятный сюрприз. Я и не думала, что увижу вас еще до вечера.

Тони ткнулся губами в ее лоб и, вслед за этим мгновенным поцелуем, повел к дивану, но, усадив ее, остался стоять.

Потом он нервно откашлялся и начал:

– Клодия, я не из тех, кто норовит кружить вокруг да около. Мне бы хотелось серьезно поговорить с вами. У меня к вам большая просьба.

Клодия почувствовала, как сильно забилось ее сердце. Неужели он решил сегодня сделать ей предложение? Она видела, что последнее время их отношения движутся именно в этом направлении. Она знала, каков будет ее ответ. Несмотря на слухи и на разницу в возрасте. Он с нею нежен, а она – влюблена в него. Бесспорно: браки по большей части заключаются на куда менее веских основаниях.

– Вы знаете, Клодия, каково мое положение. Я рассказывал, какое бремя ответственности легло на мои плечи со смертью Неда.

Она кивнула.

– Когда я только приехал в Лондон, я подумал… ну… теперь я, разумеется, понимаю, как это глупо, но тогда я был настолько подавлен, что… мне пришлось играть. Слухи об этом – правда. Однако прежде я никогда не был завзятым игроком и не очень понимаю, почему азарт взял надо мной такую силу. Наверное, из-за имения. Но мне совсем не хочется оправдываться. Я хочу покончить с этим пристрастием. И мое решение окончательно. Клодия улыбнулась его словам.

– Рада слышать, Тони. До меня, конечно, доходили разные слухи, но я отказывалась им верить.

– Да, только вот… – Тони отвернулся. Это признание, стоившее ему стольких усилий, понадобилось для того, чтобы расчистить путь к решающему предложению. – Но, чтобы выйти из игры, – продолжал он, – я должен расплатиться со всеми долгами. Мне очень неприятно просить вас об этом, Клодия, но мне бы хотелось взять у вас в долг шестьсот фунтов стерлингов… э-э, гм, гиней.^[6]

Сердце у Клодии сжалось в тоске. Ей так хотелось, чтобы он объявил свои намерения и желания. Ей так хотелось обвить руками его шею и забыть себя в его объятиях. И успокоиться, зная, что у нее вновь есть защитник и покровитель.

Но Тони – не Джастин, напомнила она себе. Да и ей не семнадцать лет. А перед нею – мальчик. Она так чувствовала. Столько мальчишества еще в Тони. И этот мальчик старается повзрослеть наконец. А не лучше ли услышать предложение – оно непременно последует, в этом она не сомневалась – не от мальчика, но мужа?

– Вам, в самом деле, этого будет достаточно, Тони? – спокойно спросила она.

– Шестьсот гиней покроют все.

– Очень хорошо. Я сегодня же пошлю человека в банк и попрошу его доставить вам нужную сумму.

– Клодия, вы даже не представляете, как мне стыдно обращаться к вам с такой просьбой.

– Чепуха. Ведь мы же добрые друзья, правда? А если так, то нам полагается заботиться друг о друге. – Клодии вовсе не хотелось, чтобы их отношения были омрачены какой-то постыдной, вымученной благодарностью. – Оставим это. А у лорда Рота вы сегодня вечером будете?

– Забегу, наверное. Но очень ненадолго. Надо будет сходить на улицу Сент-Джеймс, рассчитаться со всеми.

– Разумеется, – промурлыкала Клодия.

– Но завтра мы сможем станцевать вальс и поужинать вместе в доме Девонширов.

– Так я надеюсь на завтра.

– Вынужден вас покинуть, Клодия. Но я, миледи, очень признателен вам и благодарю вас, моя госпожа, от всего сердца за вашу царственно щедрую дружбу. –Взгляд карих глаз Тони более чем вознаградил ее за те мгновения разочарования, которые испытала она на этом диване.

8

Джим нетерпеливо дожидался на углу улицы, когда появится двухколесный экипаж. В любую минуту тут мог появиться кто-то из прислуги и узнать его. Лишь увидев, что кеб наконец появился и дверца его распахивается, чтобы впустить его, Джим вздохнул с облегчением и немного успокоился.

– Добрый день, ваша светлость, – сказал он, устроившись в экипаже.

– Здравствуйте, Джим. Есть для меня новости?

Джим сразу же почувствовал себя очень важным, мотнул головой и торжественно произнес:

– Разумеется, милорд.

Глаза Фэрхейвена превратились в щелочки, и, заглянув в лицо своему благодетелю и хозяину, Джим внутренне содрогнулся – слишком уж хищное выражение было на лице лорда. На мгновение он замешкался, но сразу же сообразил, что незачем дергать кота за хвост, не подпуская его к мышке. Он по своей воле согласился извещать родственника леди Фэрхейвен обо всех событиях в доме, чтобы уберечь эту замечательную леди от непоправимой ошибки.

– Выкладывайте, – резко и требовательно приказал Фэрхейвен.

– Лорд Эшфорд был у леди Фэрхейвен вчера, сразу же пополудни. Конечно, я не слышал всего разговора, но Уильям, старший лакей, рассказал мне, что хозяйка посылала его в банк за наличными. Она выписала требование на шестьсот гиней и велела доставить деньги лорду Эшфорду. Я уверен, что лорд Эшфорд приходил по срочной надобности – ему нужны были деньги.

– Ах, так он все-таки показал свое истинное лицо, – весьма удовлетворенно проговорил Фэрхейвен. – Я догадывался, что моя кузина в опасности, Джим. Должен признаться, сама мысль о шпионстве мне ненавистна, однако как иначе убедиться в справедливости своих подозрений? Теперь я вижу, что был прав.

– Знаете, я уже как-то прижился в доме ее светлости и… Ну, я ради нее все сделаю, – взволнованно запинаясь, разоткровенничался Джим.

Фэрхейвен полез в карман и извлек оттуда гинею.

– Вот. Это маленькая премия за ваши труды, Джим. А я постараюсь как следует воспользоваться вашей ценной информацией.

Он велел кучеру остановиться на углу, чтобы высадить Джима, и вернулся домой в бодром расположении духа.

В тот вечер ему предстояло посещение дома Девонширов, поэтому он ушел с работы пораньше, собираясь по пути заглянуть в свой клуб. День и в самом деле выдался счастливый. Кроме весточки от Джима, повсюду, где он появлялся, только и было разговору о том, что Тони Варден прошлой ночью проигрался в пух и прах, спустив в “красное и черное” почти шесть сотен гиней.

– Вы же знаете, каков Тони, – рассказывал один из приятелей Эшфорда. – Ведь его ничем не пробьешь. И по нему ничего не видно: безупречно любезен и все время ставит на черное. Поначалу ему вроде бы везло. Но даже когда он стал проигрывать, ни один мускул на его лице не дрогнул. Спустил пятьсот семьдесят гиней – и ничего. А на оставшиеся деньги поставил всем шампанского. Будто выиграл, а не проиграл. Одному Богу известно, откуда у него берутся деньги на такие выходки.

– Есть верный слух, что ссужает его молодая вдова. Правда, не такая уж она и молодая, – отвечал ему в тон собеседник, не обративший внимания, что рядом появился еще один господин.

– Уж не имеете ли вы в виду леди Фэрхейвен? – холодно спросил Марк.

– Э… – поперхнулся опешивший сплетник. – Гм… совсем необязательно… о, конечно нет.

– Ладно. Знаете, мне очень не хочется, чтобы трепали имя моей кузины.

– Боже правый, Генри, – только и смог произнести его приятель, когда Марк отошел. – Думай, что говоришь.

– Как будто никто не знает, что Эшфорд около нее увивается, а она и не думает уворачиваться. Бьюсь об заклад, что еще в этом месяце дело дойдет до помолвки.

– Отстаешь, Генри. Такой заклад в моей записной книжке недели две как записан. Но если спорить, то я поостерегся бы с пари: азарт – дело такое, что она не раз и не два подумает, прежде чем выходить за Эшфорда. Она и оглянуться не успеет, как он промотает все ее богатство.

Добравшись до дома Девонширов, Марк сразу же отыскал свою родственницу и условился с ней о вальсе, который был обещан ему, но несколько позже. Танцуя с молодыми дамами и ведя с ними любезные беседы, он, однако, внимательно следил за залом, чтобы не упустить момент, когда появится граф Эшфорд.

Когда Марк пригласил Клодию на вальс, Тони еще не было. “Он побоялся прийти”, – думал Марк, шествуя рука об руку со своей дамой по танцевальному залу.

После вальса он попросил Клодию выйти с ним на минуту в сад для небольшого разговора.

– Вы выглядите слегка усталой, дорогая, – сказал он заботливо.

Клодия долгим пристальным взглядом обвела танцевальный зал, потом поблагодарила Марка и взяла его под руку.

Из сада Марк продолжал следить за парами. Но при этом он старался не выдать своего интереса к происходящему на бальном паркете. Он не хотел, чтобы Клодия стала о чем-то догадываться. Когда она присела на скамейке, обращенной к одному из углов заросшего сада, Марк дал ей понять, что до него доходят разные слухи.

– Клодия, мне очень неудобно вновь возвращаться к этой теме, но меня беспокоят ваши отношения с Эшфордом.

– Марк, сколько можно? Мы же договаривались не трогать эту тему.

– Я помню. Но с тех пор до меня дошли слухи о его пристрастии к азартным играм. Я вижу, что вы все больше увлекаетесь им, и это, разумеется, мне небезразлично. Желая вам только счастья, я вовсе не собирался разговаривать с вами по этому поводу, однако я вынужден. Уже и до моего клуба дошли новости о картежничестве Эшфорда. Судачат о том, что он вчера ночью оставил за карточным столом шестьсот гиней. Точнее – пятьсот восемьдесят. А на остаток поил шулеров, – сухо добавил Марк.

Он видел, как у Клодии перехватило дыхание и она жадно вдохнула воздух. Марк улыбнулся про себя.

– Говорят, что букмекеры уже принимают ставки и заключаются пари о том, сумеет ли лорд Эшфорд покорить леди Ф. Мне невыносимо, что с вами обходятся столь пошлым образом, Клодия, но, если вы будете продолжать свои свидания с Эшфордом, все это так и будет продолжаться. Вряд ли можно рассчитывать на что-то другое. – Марк умолк. У него появились сомнения. – И еще. Мне непонятно, откуда у него такие деньги. Никогда прежде он не ставил на кон такую сумму. Уж не вы ли его снабжаете, дорогая?

Клодия подумала, что никогда еще ее ненависть к Марку Хейлзуорту не была так сильна, как в это самое мгновение. Она не верила в его заботу о ее репутации, но знала, что ему было не все равно, как она относится к Тони Вардену. И под всей его деланной заботой, так старательно изображаемой, она угадывала злорадство. Мол, ты видишь, что я все угадал? Деньги, вот почему он около тебя крутится. Хорошо еще, что Марку не хватает духу сказать ей об этом прямо в глаза.

Но за ее сильной неприязнью к Марку скрывалась еще и невыносимая боль. Как же Тони мог так подвести ее? Он же обещал. И сразу – за карточный стол? А что, если Марк и все сплетники лучше понимают создавшееся положение, а она – глупа? Разве не может быть правдой то, что Тони – охотник за наследством да вдобавок заядлый картежник? Дыма без огня не бывает. Неужели и в самом деле она потеряла голову и видит страсть там, где нет ничего, кроме расчета? Но Марку-то, какое дело? Помогать ему, выяснять правду она не намерена.

– Деньги дала я. Но это никого не касается. – Клодия отвечала очень холодно. – Деньги эти – мои, и я вольна тратить их, как мне вздумается.

– Однако, я полагаю, вы надеялись, что он рассчитается со своими кредиторами, а не спустит их за карточным столом.

– Когда я делаю подарки, то не ставлю никаких условий. Понятия не имею, зачем Тони понадобились деньги, – солгала она.

– Но теперь, когда вы все знаете? Верно, вы…

– Что я? Выйду ли я за него замуж? Если он меня об этом попросит, то да. А если он не сделает мне предложения, то, пожалуй, я сама попрошу его об этом, – дерзко добавила она. – Видите ли, мы с Тони – добрые друзья.

– Дружбы для брака недостаточно, Клодия.

– Между нами нечто большее, чем просто дружба, Марк. Я взрослая женщина и могу выйти замуж за кого мне хочется. А хочу я замуж за Тони Вардена.

– Мне казалось, что вы были очень счастливы с кузеном Джастином.

– Кто спорит? Конечно, мы были очень счастливы. Но этого могло и не быть у семнадцатилетней девушки с сорокасемилетним пожилым человеком. На этот раз буду выбирать я сама.

– Вы хотите сказать – покупать? – Клодии очень захотелось ударить по его самодовольной физиономии, и она бы не пожалела сил, но сдержалась. Поднимаясь, она сказала:

– Я собираюсь выйти замуж за Тони. И, будьте уверены, Марк, я буду очень счастлива с молодым мужем. Коль вам это не нравится, что ж, дело ваше. Но в советах ваших я не нуждаюсь. Хотя – добавила она с сарказмом, – они мне хорошо понятны. Разумеется, если мое решение представляется вам неприемлемым и вы пожелаете выразить свое неудовольствие, вы вправе отказаться от визитов ко мне. А теперь, прошу вас, вернемся, если вы не возражаете.

До конца бала Клодия смеялась, болтала, танцевала, чтобы никто не мог заметить ее тревогу по поводу отсутствия Тони. Пищу для новых сплетен она давать не хотела. И без того молва преследовала ее. Когда вечер кончился, она была почти счастлива – никогда еще время, предназначавшееся для веселья, не тянулось для нее с такой тоской. Вернувшись домой, она отпустила горничную, сама разделась, нырнула под одеяло и разревелась в подушки. Она плакала до тех пор, пока ее не сморил сон. Она не раскаивалась в сказанном Марку: ей действительно хотелось выйти замуж за Тони. И в то же время Клодия хотела, чтобы ее мужем стал мужчина, каким Тони мог быть, но пока не был. Остается лишь надежда.

Марк вернулся домой опустошенный и озлобленный. Стоило ли с таким трудом устраивать своего человека к этой Клодии, язвительно спрашивал он себя, если Клодия сама выложила все как на духу. Все рассказала, все объяснила. А он еще пытался вызвать ее на откровенность. Если бы он не спровоцировал ее, то вряд ли дело дошло бы до таких решительных заявлений. Новости от Джима помогли ему разобраться, что творится в ее сердце. Итак, она настроилась на бракосочетание с Эшфордом, и больше ее ничего не волнует. Следовательно, он должен принять меры, чтобы предотвратить развитие событий.

9

Тони собирался махнуть рукой на все сплетни и появиться в доме Девонширов. Он понимал, что Клодия будет его ждать, и знал, что ему следовало встретиться с нею, чтобы показать ей свою привязанность и смягчить ее страдания из-за толков в свете. Но, когда настало время отправляться к Девонширам, он не в силах был заставить себя выйти из дому. Ну не мог он показать ей свое лицо, когда его карманы были опять пусты. Он стал в отчаянии разглядывать свою комнату. В конце концов, Тони вытащил свою выходную обувь – у него, правда, осталась лучшая пара – и, присовокупив к ней оставшиеся от отца золотые часы, вручил их камердинеру. Он хотел, было добавить кольцо с монограммой Эшфордов. Но, когда он уже стаскивал кольцо с пальца, в памяти вдруг возник день накануне смерти Неда. Его брат был уже настолько слаб, что едва мог пошевелить рукой. Он протянул ее к Тони и прошептал:

– Бери кольцо сейчас, Тони. Скоро оно все равно твоим будет.

Тони пробовал спорить, но Нед усмехнулся и погладил младшего брата по вьющимся волосам. А Тони уткнулся в эту ладонь лицом, изо всех сил пытаясь удержать подступившие слезы. Нет! Кольцо Эшфордов у старьевщика не окажется.

Пара обуви и наручные часы потянули на сумму, с которой можно было вернуться на улицу Сент-Джеймс, дом семьдесят пять. Поставил он на черное. Он всегда начинал с черного, бывал удачлив и не собирался менять масть. Должен он хоть чему-то быть верен в своей жизни, так пусть это будет хотя бы картежная масть.

Он начал с очень небольшой ставки, стараясь беречь деньги. Хотя первые три сдачи кончились проигрышем, у него оставались деньги, чтобы сыграть еще раз. Четвертая ставка принесла выигрыш. И он продолжал выигрывать. На исходе вечера у него было уже почти триста гиней, то есть он отыграл часть денег Клодии. Поэтому возвращался он в свои апартаменты с более легким сердцем, чем тогда, когда покидал их. В изнеможении он рухнул в постель и проснулся лишь на следующий день.

У Клодии он появляться не стал, но отправил ей букетик цветов с обещанием встретиться у Феррарсов и просьбой оставить за ним вальс. Ему очень хотелось отдать хотя бы часть долгов. Однако Тони решил немного подождать. Он подумал, что, может быть, стоит показать Клодии деньги, которые удалось ему отыграть, и попросить еще три сотни. В последний раз. И тогда он рассчитается со всеми долгами, до последнего пенса. А потом он сделает предложение Клодии.

В бальном зале он появился рано, вызвав небольшую бурю толков и пересудов. Сегодня всем уже было известно о его везении накануне, поэтому никто не удивился его появлению.

– Когда он проигрывает, по нему и тогда ничего не видно, – наклонился лорд Берли к хозяину. – Не знаю более невозмутимого нахала, чем этот Эшфорд.

Как только в зале появилась Клодия, Тони сразу же оказался возле нее. Он решил вести себя так, будто ничего не произошло, но постарается ей все объяснить. Потом. Когда они окажутся наедине, скажем, в ее гардеробной. Не здесь же, среди этого столпотворения.

Вальс разочаровал его. Хотя Тони изо всех сил расточал свои чары, чувствовалось, что партнерша не очень поддается его обаянию. А Клодия, пока они танцевали, удивлялась его самообладанию и думала: как же он все-таки выкрутится? Признается ли он в своем провале? Будет ли оправдываться?

О совместном ужине они не условились, и она уже сидела за столом, когда увидела Тони, сопровождавшего, леди Джоанну Барранд. Они дружили с детских лет. Клодия про это знала. И еще она знала, что разница в возрасте была у них куда меньше того разрыва в летах, который отделял ее от Тони. И вдруг настроение у Клодии резко переменилось к худшему. Она поняла, что дружбы, пусть преданной и нежной, ей мало. Тони обходился с Джоанной почти так же, как с самой Клодией.

Тони не было так удобно и уютно во время ужина, как это могло показаться со стороны. Он попытался переключиться мыслями с Клодии на Джоанну, но это оказалось нелегко, а Джоанна помогать ему в этом деле не стала. Она кокетливо болтала с ним, однако он чувствовал какой-то холодок в воздухе. И до нее, верно, дошли сплетни, а раз так, то она, как и все, считает, что он охотится за богатым наследством. Ему было совсем не безразлично, что и как думает о нем Джоанна, хотя бы потому, что с ней связаны воспоминания о детстве и о покойном Неде. И еще потому, что в прошлый раз он переубеждал Джоанну, внушая ей, что в леди Фэрхейвен его привлекают не деньги. Во всяком случае, не только деньги.

А Джоанна вспоминала, какая она была несчастная в начале этого сезона, когда впервые появились свидетельства об интересе Тони к леди Фэрхейвен. Она старалась лучше разглядеть эту новую пару, дивясь самой себе – чего ради она себя так мучит? Но делала она это затем, чтобы заметить хоть какие-то признаки того, что Тони волнует эта дама, а не только ее богатство.

Она, увидев, как они танцевали вместе, а потом отправились на “свежий воздух”, решила, что, к чести Тони, он и в самом деле воспылал какими-то чувствами. Хотя Джоанна и почувствовала облегчение оттого, что ее старинный друг сохранил свою честность и чистоту, но счастливее она не стала.

“Наверное, другой такой дуры не найти на всем свете”, – решила она. Тони Вардена она любит с юных лет. А когда умер Нед, Джоанна поразилась тому, как причудливо в ее душе соединилось самое настоящее горе с надеждой на то, что теперь они с Тони станут ближе друг к другу. Но Тони и не пытался найти утешение в общении с нею. Вместо этого он отправился на улицу Сент-Джеймс, дом семьдесят пять. А потом решил утешиться в объятиях леди Фэрхейвен. За одно лишь благодарила судьбу Джоанна: никто не догадывался о ее тайне.

То, как вел себя Тони в последнее время, не укладывалось в ее голове. Если сплетники не клевещут, он выудил кругленькую сумму у Клодии и поспешил спустить ее, играя в “красное и черное”. После этого он является сюда, как ни в чем не бывало. Да как она может уважать, не то, что любить, такого мужчину?

В конце вечера Тони решился попросить у Клодии разрешения проводить ее до дому. Ей было ясно, что рано или поздно без разговора не обойтись, поэтому она возражать не стала. Весь путь к ее дому прошел в тягостном молчании.

Дворецкий распахнул перед ними дверь, и Джим принял у них верхнюю одежду.

– Будьте добры, распорядитесь доставить графин бренди в библиотеку.

– Слушаюсь, миледи.

– Составите мне компанию, Тони? – спросила Клодия и, не дожидаясь ответа, прошла через холл в библиотеку. Тони последовал за ней, отметив, что для решительного объяснения она выбрала подходящее место.

Клодия была разгневана и расстроена. Угораздило же ее влюбиться в мужчину, который оказался – да и был еще до нее – на краю гибели. Ей удавалось прежде извинять поведение Тони – мол, страсть к азартным играм привязалась к нему из-за горя и отчаяния. Но ведь он дал ей слово. И не сдержал его. А Клодия знала, что есть мужчины, вся жизнь которых состоит из нарушения обетов избавления от дурных привычек – карт, вина и тому подобное. Ей хотелось избавить Тони от подобной жалкой участи, но жертвовать собой ради такой благой цели она была не готова.

– Прикройте, пожалуйста, дверь, Тони, – сказала она, поворачиваясь к нему.

Сейчас он был похож на провинившегося мальчишку, и она внезапно сменила свой гнев на милость. Да, этот мальчик до сих пор не повзрослел. А ведь давно пора.

– До меня дошли слухи, Тони. И более чем слухи. Мне пришлось выслушать от лорда Фэрхейвена предостережение, суть которого сводится к тому, что все только и говорят о том, как вы занимаете у меня деньги, а потом проигрываете их в карты. Что бы вы могли сказать по этому поводу?

Тони откинулся в кресле. Гнев Клодии застал его врасплох. Он и не подозревал, что она может так рассердиться. Его пресловутое самообладание, все savoir faire^[7] исчезло, а растерянные попытки дать какие-то объяснения делали его еще больше похожим на мальчишку. Он полез в карман, достал три стофунтовые банкноты и показал их Клодии.

– Вот, Клодия, я проигрался вначале, но на следующий вечер отыграл половину.

– Значит, с долгами вы не расплатились? Вы же обещали.

– Ну, еще… пока что нет… но… видите ли, я думал, что удвою сумму, которую у вас взял. И тогда не только с кредиторами рассчитаюсь, но и вам долг верну.

– А теперь что?

– Вы, наверное, рассердитесь, я понимаю… Но… если бы вы мне еще раз дали взаймы. На этот раз хватит трех сотен, – поторопился добавить он, видя, что она уже собралась с ответом.

Они и не услышали, как за ними тихонько открылась дверь, и Досон, который принес бренди, остался незамеченным.

– Нет, вы, кажется, и в самом деле глупы, если рассчитываете получить от меня хотя бы пенни, лорд Эшфорд. – Клодия вышла из себя от такого бесстыдства. Досон кашлянул:

– Бренди, миледи.

Клодия смутилась, а Тони повернулся спиной и поспешил отойти к окну.

– Поставьте на столик, Досон. И можете идти отдыхать.

– Благодарю, миледи.

Тони обернулся и поглядел Клодии в глаза.

– Я все понял, леди Фэрхейвен. Полагаю, что вы готовы отправить меня подальше, куда-нибудь за Иерихон. И немедленно. Я не намерен докучать вам, даю слово. Я не смог помешать сплетням, но они умолкнут, заверяю вас.

В глазах Тони теперь не было и следа от мальчишеской растерянности. Взгляд был мужской, пусть мрачный и безнадежный, но это были глаза мужчины, способного взглянуть правде в лицо.

– Не уходите, Тони, – мягко попросила Клодия, когда он поднялся, чтобы уйти.

– Я причиняю вам боль, Клодия, но я не могу остаться. Вы производите на меня очень сильное впечатление. Хочу, чтобы вы об этом знали. И вы, и я чувствовали, что нас влечет друг к другу. Но мне еще нужны ваши деньги. Боже милостивый, – тяжело вздохнул он, – думал ли я, что буду охотиться за богатым приданым? Но теперь я избавляю вас от всего этого.

– Чтобы меня мог заполучить какой-нибудь другой алчный охотник до богатства, которому сама я безразлична? – спросила Клодия, криво усмехнувшись. – Чтобы мною завладел какой-нибудь Марк Хейлзуорт? Этого вы хотите?

– Марк Хейлзуорт! Боже избави!

– Знаете, – сказала Клодия, указывая на портрет мужа, – я уверена, что Джастин составил завещание так, чтобы титул и состояние могли соединиться. Может быть, он хотел добра, но я никогда не выйду замуж за Марка.

– Надеюсь, что так оно и будет, Клодия. Даже я больше способен быть мужем, чем Фэрхейвен.

– И намного, – согласилась Клодия.

– Что вы сказали?

– Похоже, что я попросила вас жениться на мне, Тони.

– Вы с ума сошли!

– Нет. Я в своем уме и вполне серьезно говорю с вами. Но есть условие.

– То есть?

– Вам придется расстаться с картами. Я не выйду замуж за человека, которому не смогу доверять.

– А поверите, если я дам вам сейчас еще раз слово?

– Думаю, что да. Ведь, если мы поженимся, вам незачем будет слоняться по притонам. А коль вы станете мне мужем, то все мои деньги будут вашими и вы сможете и Эшфорд восстановить, и о матери своей позаботиться. Но, если вы нарушите ваше новое обещание, Тони, я буду считать наш договор несуществующим. И это обещание столь же верно, как и слова любви к вам.

Тони не мог пошевельнуться. Надо было что-то сделать. Но что? Схватить ее в свои объятия и покрыть лицо поцелуями в благодарность за ее щедрость и великодушие? Нет, если уж затевать помолвку, то честно. Или вообще не начинать это дело.

Он взял ее за плечи и посмотрел ей в глаза.

– Клодия, я дам вам такое обещание. И не только ради Эшфорда, хотя имение много для меня значит. Но я не могу начинать такую перемену в моей жизни с неправды. Да и благодарить теперь вас как-то неловко. Но мне ничто не мешает сказать, что вы мне очень дороги. И мне трудно в это мгновение удержаться от желания поцеловать вас. Но сначала я собираюсь доказать вам, что умею держать слово.

– Это означает, что вы согласны?

– Это значит, что мой ответ – да. Клодия позволила себе долгий глубокий вдох.

– Не по-женски самой навязываться с предложением, я понимаю…

– Я рад, что вы решились на это. Не уверен, что мне хватило бы смелости. А сейчас я должен покинуть вас, иначе нарушу первое свое обещание и поцелую вас.

– Я бы не возражала против такого коварства, – прошептала Клодия.

– Знаю, миледи, но сначала мне следует искупить прежнюю вину. – Тони пожал ее ладони и повернулся, чтобы идти.

– Подожди, милый. Ты кое-что забыл. – Клодия отворила дверцу письменного стола, который принадлежал ее покойному мужу, и, выдвинув один ящичек, достала оттуда триста фунтов.

Тони покраснел.

– Мне очень неловко.

– Но так надо.

– К несчастью, без этого нельзя, – признал он. – Вечером надо расплатиться по распискам.

– Ты можешь сообщить всем своим кредиторам, что они получат все, что ты им должен, в течение ближайших недель.

– Спасибо, Клодия.

– Доброй ночи, Тони, – сказала она, улыбаясь ему.

– Я зайду завтра. Спокойной ночи, моя госпожа, – добавил он ласковым голосом.

10

Проводив Тони, Клодия пристроилась на подлокотнике дивана и поглядела на изображение своего супруга.

– Мне очень не хочется огорчать тебя, Джастин. Но я знаю, что мы с Тони хорошо подходим друг другу. – Она улыбнулась портрету, словно ожидая, что Джастин ей ответит. – Да, да, есть разница в летах, да и деньги мои ему нужны. Но при всем том я надеюсь на большую любовь. Наверное, я такая же азартная, как Тони: я тоже ловлю свой шанс. А за Марка, дорогой, я все равно не пойду.

– Мне печально слышать это, Клодия, – произнес голос откуда-то сзади.

Клодия едва не свалилась с диванчика.

– Что вы делаете здесь в этот час, Марк? Кто вас впустил? – Она была так разгневана вторжением в ее уединение, что даже не обеспокоилась тем, что он мог все слышать.

– Я пошел за вами сразу же, как только услышал, что лорд Эшфорд будет сопровождать вас домой. Я опасался, что вы не сможете сопротивляться его чарам. Теперь я точно знаю, что он сумел-таки околдовать вас. Сам слышал. А дверь открыл мне Джим.

– С Джимом я поговорю утром, – отозвалась Клодия, поднимаясь, чтобы уйти.

Марк встал у нее на пути:

– О нет, вы так просто не уйдете.

– Прочь с дороги! Убирайтесь, Марк, не то я позову Джима, и нам обоим будет неловко.

Марк не двинулся с места.

– Прочь с моей дороги! – повторила Клодия.

– С вашей дороги! А то, что вы стоите у меня на пути уже семнадцать лет, это как?! Нет, миледи, вы сначала меня выслушаете, – сказал Марк, хватая ее за плечи и подталкивая к дивану. Он так сильно ее толкнул, что Клодия, со сдавленным криком, вынуждена была сесть.

– Да как вы смеете прикасаться ко мне! Джастин огрел бы вас бичом!

– Да что вы говорите?! Джастин… Джастина больше нет. Хотя, конечно, монолог ваш, который я подслушал, его бы, наверное, тронул. А что? Ведь он дурак был, этот Джастин.

– Да вы мизинца его не стоите, сэр!

Марк продолжал свою речь, словно не слыша ее. “Как будто меня и нет здесь”, – подумала Клодия.

– Во-первых, ему взбрело в голову жениться на семнадцатилетней. Каждое лето, наведываясь к вам, я трясся от страха: не раздобрела ли ваша талия. А уезжая, с облегчением переводил дух. Но и потом, целый год, опять боялся. Когда прошел год, потом другой, третий, стало похоже, что ваша фигура уже не изменится. Как знать, кто тут из вас больше повинен, но обыкновенно винят женщину, – добавил он презрительно. – А потом Джастин умер… Это был замечательный день.

Клодия издала какой-то негромкий звук, не то смешок, не то всхлип, но Марк продолжал, по-прежнему не обращая на нее внимания:

– Все было прекрасно, пока не огласили завещание. Мне достались титул и имение. То и другое было связано. А коль они считались неотчуждаемыми, то тут у покойника не было выбора. Но вы… вы получили все остальное, все, что я добыл своими трудами и чего так ждал все эти годы.

– Джастин добыл это своими трудами. И Джастин дал вам более чем достаточно. Вам хватит на содержание имения и себя самого.

Марк посмотрел на нее, и ненависть в его взгляде так напугала ее, что она вжалась в обивку дивана.

– Думаю, кое в чем вы правы, Клодия. По-моему, Джастин так распорядился, чтобы мы соединили все снова. И соединились друг с другом сами. Так у нас будут и титул и состояние.

– Но, если верить вашим словам, не будет наследника.

– Кто знает, Клодия? Кому это может быть известно? Но теперь уже поздно. Или нет? А, моя дорогая? Неужели вы, в самом деле, собираетесь выйти замуж за этого безрассудного малого, кузина Клодия? За этого юнца?

– Лорд Эшфорд – не мальчик, Марк. Это – молодой мужчина, оказавшийся в очень тягостном положении. Он убедил меня в том, что ему можно верить, и, что еще важнее, я ему небезразлична. А он мне. А вас никто не интересует, вы заботитесь только о себе. Я всегда так о вас думала. Но не хотела расстраивать Джастина.

– Очень любезно с вашей стороны. – Марк стал пристраиваться на диване рядом с нею. Клодии с немалым трудом удалось отодвинуться от него.

– Я надеялся, что Эшфорд не сможет оправдаться… или выкупить свои расписки, – добавил Марк, хохотнув над собственной шуткой. В его смехе не чувствовалось ни капли юмора. – Но, похоже, он выкрутится.

– Да. И сегодня вечером мы договорились о помолвке.

– Но если у вас будет муж и родится ребенок, то я навеки потеряю всякую надежду заполучить эти деньги. Я этого не допущу.

– Вы не сможете ничего сделать, Марк. Вам не помешать мне. – Клодия решила подняться с дивана. – А теперь пустите меня.

Марк толкнул ее опять и придавил к дивану. Потом он взял ее голову в свои ладони и приблизил свое лицо, будто собираясь поцеловать ее. Однако в его холодном, бесчувственном, непроницаемом взгляде не было ни теплоты, ни вообще хоть чего-то человеческого. Внезапно Клодию вновь охватил жуткий страх.

– Есть один способ помешать вашему бракосочетанию с Эшфордом, моя дорогая.

Клодия оцепенела, когда его руки осторожно задвигались по ее шее. Большие пальцы сомкнулись на ее горле. Он словно бы нащупывал ее пульс, который, несомненно, участился. Но ей не хотелось дарить ему удовольствие, выказывая свой страх.

– Пустите же меня, Марк, – сказала она так спокойно, как только могла.

– Еще чего. Я вовсе не собираюсь позволять вам такие глупости, как свадьба с Эшфордом. А не со мной, – прошептал он.

Клодия еще глубже вдавила свое тело в диван, думая о том, что он будет делать дальше. Неужели он решится взять ее силой? Все слуги давно в постелях. Они ничего не услышат, даже если она завопит изо всех сил. И только ощутив его большие пальцы ниже затылка, давящие сначала осторожно, потом все сильнее, она поняла, что опасность грозит не ее телу, а ее жизни. Но вряд ли, думала она, ощущая, что пальцы на ее горле сжимаются все сильнее, так, что единственным доходящим до ее слуха звуком остался гул ее пульса, все усиливающийся в ушах, вряд ли все же Марк и в самом деле убьет ее…

– Тони… Джастин…

Но никто не пришел на помощь. Гул в ушах стал громче, а потом все оборвалось.

Марк посмотрел на ее безвольно распростертое тело и перевел взгляд на свои руки. Он никогда не считал себя необузданным и решительным. На самом деле он долгие годы образцово владел собой, но, подслушав речь Клодии, обращенную к портрету Джастина, пришел в ярость. Это был холодный, контролируемый гнев. Странным образом он сумел сохранить чувство полной своей невиновности: он был уверен в своем праве на то, что только что сделал. Наследство должно было достаться ему, оно было его наследством, и он не собирался с ним расставаться. А последним человеком, которого видели вместе с Клодией, был Эшфорд. Поэтому Марк должен все сделать так, чтобы в убийстве заподозрили Тони Вардена.

Он поднялся и подошел к письменному столу своего троюродного брата. Выдвинув из стола все ящики, он разбросал их содержимое по полу. Потом измял турецкий коврик у дивана и опрокинул столик с изящной резьбой, который его кузен привез из Индии.

Клодия казалась мирно спящей на диване.

– Слишком уж ты умиротворенна, моя милая, – пробормотал он. – Нет, я полагаю, что тебя найдут на полу, платье твое будет порвано, а волосы распущены.

Он поднял тело и бросил его на ковер. Теперь она лежала как мешок, с неестественно скрюченными руками и ногами.

– Так-то лучше. Значит, приходит Эшфорд, требует денег. Она ему ничего не дает и пытается его прогнать. А он – опытный вояка. Прикончил ее ловко и бесшумно.

Марк стоял спиной к двери и был так занят, что даже не заметил, как все это время дверь оставалась открытой.

Джим, проводив на улицу Тони и впустив Марка, маялся в полудреме в передней, нетерпеливо дожидаясь, когда же, наконец, можно будет уйти спать. Досон велел ему сходить поглядеть, не поднялась ли хозяйка к себе в спальню. Он подумал, что она может бодрствовать всю ночь, тогда и ему не придется спать. Но она добрая женщина, эта леди Фэрхейвен. Джим был уверен, что стоит ему заглянуть к ней и спросить, не нужно ли чего, она сжалится и отправит его отдыхать.

Однако леди Фэрхейвен ничего уже не было нужно. И никогда ни о чем она его уже не попросит. В библиотеке хозяйничал Марк Хейлзуорт. Он рылся в письменном столе, сбивал ковры с их привычных мест и мычал что-то про лорда Эшфорда. Джим сразу понял, что тут делает Фэрхейвен. Леди Фэрхейвен оставалась одна, когда Эшфорд ушел от нее. Это Джим знал наверняка, потому что Тони попросил его, уходя, заглянуть к ней. Разве стал бы он говорить это Джиму, будь он ее убийцей? Нет, это лорд Фэрхейвен убил его хозяйку, а он, Джим, – свидетель. Но не только свидетель. Он еще и слуга, которого на это хозяйство пристроил сам Фэрхейвен. А если, не приведи Господи, этот Фэрхейвен увидит его сейчас, то, чего доброго, прикончит и своего соглядатая.

Джим осторожно взялся за ручку двери и тихонько затворил ее, а потом на цыпочках спустился в переднюю. Вещи он брать не будет. При нем, слава Богу, остались чаевые от Фэрхейвена да еще целая гинея, которую сунул, уходя, Эшфорд. Какой он тогда был радостный и щедрый! Джиму этих денег на какое-то время хватит. А теперь, не мешкая, надо уходить из этого дома. Лондон большой, можно затеряться.

11

Когда горничная леди Фэрхейвен постучала утром в дверь и не услышала ответа, она решила бесшумно войти в спальню, чтобы поднять шторы. Ее хозяйка обыкновенно поднималась рано. Если и случалось ей поспать подольше, она предпочитала, чтобы ее будило солнце. Увидев, что хозяйки в спальне нет и, похоже, постель оставалась нетронутой всю ночь, горничная очень удивилась.

Она не знала, где ее хозяйка. Лорд Эшфорд. Но это было просто смешно. Леди Фэрхейвен ни за что не поехала бы к нему одна, тем более на ночь. Спустившись по лестнице, она услышала дворецкого, который разыскивал Джима.

– Еще час назад ему следовало быть на кухне и помогать готовить завтрак. – В голосе Досона ощущалось недовольство.

– Я его сегодня еще не видела, – ответила экономка.

– Мистер Досон!

– Да, Мэри? – Тон был раздраженным.

– Леди Фэрхейвен нет в ее спальне, и, похоже, что ее там не было всю ночь.

Дворецкий нахмурился.

– Значит, спальня пуста? Да, сегодняшней ночью она беседовала в библиотеке с лордом Эшфордом. И они оставались там, когда я уходил отдыхать. Разумеется, леди Фэрхейвен сама меня отослала. Может, она на диване задремала?

– Мистер Досон!

– Ладно вам, Мэри. Мы же видим, что происходит. Он мог задержаться… гм… допоздна. Правда, когда я покинул библиотеку, не очень было похоже, что дело до этого дойдет. Хорошо. Я сам спущусь туда и погляжу.

Досон легонько постучал в дверь библиотеки и, не дождавшись ответа, открыл ее. Поначалу до него никак не доходило увиденное. Ну да, так оно и есть, леди Фэрхейвен лежит в этой комнате. Но вовсе не умиротворенно дремлет на диване. “Как можно, чтобы дама провела всю ночь на полу, да еще в такой неудобной позе? ” – думал старый слуга. Его сознание отказывалось принять действительность.

Он склонился над телом и попытался нащупать пульс. Его не было. Дворецкий мягко провел ладонью по ее лицу. Он закрыл ей глаза и пригладил волосы. Поправив платье и укрыв ее ноги, он выпрямился и потрясенно оглядел комнату, отмечая про себя, что столик опрокинут, а все ящики письменного стола выдвинуты. Наконец взгляд его остановился на портрете покойного хозяина. Дворецкий был почти уверен, что глаза лорда Фзрхейвена будут глядеть на него с обвиняющей укоризной. Однако взор лорда был прям и открыт, хотя Досон поклялся бы, что выражение лица на портрете немножечко изменилось. Во взоре чувствовалась какая-то мягкость. Лорд Фэрхейвен как будто хотел сказать: “Не надо печалиться, она вернулась ко мне”.

Дворецкий тряхнул головой, силясь сбросить это наваждение, и, затворив за собой дверь, обратился к собравшимся слугам:

– До прихода констебля никому в библиотеку не входить!

– Так сюда явится полиция?! – выдохнула экономка.

– Да, миссис Питт. Кажется… – Досон откашлялся. – Такое впечатление, что леди Фэрхейвен убита.

Пока ждали прихода полиции, Досон расспросил остальных слуг. Нет, ничего они не слышали, все были на третьем этаже. Уильям, деливший комнату с Джимом, сказал, что уснул сразу, как только лег в постель, и, лишь проснувшись, заметил, что на соседней кровати никого нет.

Дворецкий поднялся с ним наверх, чтобы осмотреть комнату.

– Поглядите, ничего не пропало, а, Уильям?

– Нет, мистер Досон. По-моему, все на месте, – ответил Уильям, быстро окинув взглядом комнату.

Прибывший констебль повторил многие из вопросов, уже заданных Досоном, а потом заперся с последним.

– Расскажите мне все, что вы запомнили о минувшем вечере, мистер Досон.

– Леди Фэрхейвен вернулась примерно в два часа утра. Ее сопровождал лорд Эшфорд.

– А что вам известно об этом человеке? Давно ли лорд Эшфорд дружит с хозяйкой?

– Ну, он… его можно назвать не столько старым другом леди Фэрхейвен, сколько ее юным воздыхателем.

Констебль вопросительно поднял брови, и дворецкий продолжил:

– Леди Фэрхейвен часто встречалась с этим молодым человеком и проводила с ним очень много времени, поэтому мы предполагали, что она, может быть, собирается выйти за него замуж. По крайней мере, создавалось такое впечатление. До вчерашней ночи.

– Что вы хотите этим сказать?

– Приехав домой, они направились в библиотеку, а не в гостиную, где много уютнее, словно у них было серьезное дело. А когда я вошел в библиотеку с подносом, на котором был графин бренди, они, похоже, ссорились.

– Из-за чего?

– Леди Фэрхейвен отказалась дать взаймы графу. В этот раз.

– Так она ссужала его раньше?

– Говорят, что Эшфорд увяз в долгах. Он задолжал и шулерам, и своему портному, и бакалейщику. И много кому еще.

– А не казался ли лорд Эшфорд рассерженным?

– Он выглядел смущенным, очень расстроенным, я бы сказал. И, заметив меня, сразу же отвернулся.

– А ваша хозяйка?

– Моя госпожа была очень хорошей женщиной. Ни разу я не слышал от нее резкого слова. Ни с кем она не ссорилась. Но этой ночью она разговаривала очень суровым тоном.

– И больше ничего вам не известно? Может быть, она отказалась дать ему денег, в которых он нуждался? А не прогнала ли она его? Не сказала ли, что не желает больше его видеть?

– Этого я не знаю. Мне кажется, что до этого могло дойти, но своими ушами я ничего такого не слышал. Как только я поставил бренди на столик, она сразу же отправила меня спать.

– Так что, значит, никого не было, кроме нее и лорда Эшфорда?

– Еще Джим был. В передней.

– Джим? Никакого Джима я здесь не видел.

– Ну, Джим у нас новичок. Этого человека взяли помощником ливрейного лакея. Я попросил его остаться в передней, а чуть позже выпустить лорда Эшфорда и проводить леди Фэрхейвен наверх. Но к утру он исчез. Куда-то пропал, хотя все его вещи на месте.

– Скажите, а вы больше нигде не заметили следов борьбы?

– Вы о чем?

– Ну, если люди борются друг с другом, остаются следы. Кровь, другие признаки.

– Нет, ничего не заметил. Думаете, что кто-то убил еще и Джима?

– Такая вероятность должна приниматься во внимание. Но, насколько я могу судить, вряд ли. Скорее всего, у Джима был очень веский повод, чтобы скрыться.

Досон озадаченно поглядел на полицейского.

– Или он сам убил леди Фэрхейвен, или видел, кто ее убил.

12

Уже к полудню все светское общество жужжало и гудело, взбудораженное слухами о гибели леди Фэрхейвен. Одни рассказывали, что последним, кто видел ее в живых, был лорд Эшфорд. Другие слыхали, что пропал новый лакей леди Фэрхейвен. Спорили, на кого скорее всего падут подозрения. Больше всего шансов, определенно, было у Тони Вардена.

Сам Тони еще ничего не знал о случившемся. Его так и тянуло отправиться на улицу Сент-Джеймс, чтобы рассчитаться с карточными долгами, но он решил сначала хорошенько все обдумать. У него не было уверенности, что он сдержит себя, так что лучше побывать ему первым делом дома. Камердинер уже спал, поэтому Тони сам разделся и сразу же заснул, впервые за долгие недели не мучаясь заботами и не страдая от чувства вины и стыда. Ему незачем предаваться азарту, нужда в этом отпала, и он постарается, чтобы у Кло-дии был любящий муж, которого она вполне заслуживает. То обстоятельство, что сам он в нее не влюблен, Клодию как будто не слишком беспокоило. А Тони оставалось надеяться, что чувства его со временем станут глубже и сильнее.

Утром Тони разбудил камердинер, толкавший его в плечо. При этом он обеспокоенно говорил ему:

– Вставайте же, милорд. К вам пришел человек из полиции.

Выбираясь из объятий глубокого сна, Тони видел картину: будто бы юноша, похожий на античного олимпийца, ищет с ним встречи. Потом он пробудился, и до него стала доходить грубая действительность.

– О Господи, это, должно быть, портной. Пожаловался, и вот теперь заберут меня в полицию. Но, слава Богу, мне есть чем расплатиться.

Тони выбрался из ночного халата и, покопавшись в одежде, извлек деньги, которые вручила ему Клодия.

Инспектор стоял у двери, исследуя гравюру Стаббса на стене комнаты. Тони он показался безликим. И не подумаешь, что такой может ловить злодеев.

– Вы от Грантов, я полагаю? – обратился к полицейскому чиновнику Тони, обворожительно улыбаясь.

Инспектор обернулся и поглядел на Тони пустыми глазами.

– Или вы от Мак-Лина? Ну, это неважно, – заторопился Тони. – Кто бы вам на меня ни нажаловался, вы можете сказать, что все долги будут оплачены, все, до последнего пенса. – И он торжествующе помахал пачкой банкнот.

– Лорд Эшфорд? – произнес инспектор.

– Он самый, – не без раздражения откликнулся Тони. Боже, до чего же это лицо невыразительно – ничего по нему не поймешь. Да и само лицо ни за что не запомнишь.

– Мое имя – Гидеон Нейлор. Вы заблуждаетесь относительно причин, заставивших меня побеспокоить вас.

– Так я ошибаюсь?

– Да. Я не собираюсь арестовывать вас за долги.

– Ну, и, слава Богу. И на том спасибо, – Тони улыбнулся. – И чем могу вам помочь в таком случае?

– Вы показали пачку банкнот. Нельзя ли поинтересоваться, откуда у вас эти деньги?

Тони нахмурился.

– В чем дело? Кого-нибудь по соседству ограбили? Вы что, арестуете меня по подозрению в воровстве? – язвительно добавил он.

– Похоже на то, что воровство действительно имело место, милорд. Но я пришел к вам по более серьезному поводу. Я расследую убийство леди Клодии Фэрхейвен.

Тони безжизненным взглядом поглядел на Нейлора.

– Клодия? Да вы о чем? Клодия жива. Я виделся с нею вчера вечером. Ну, если точнее, то даже сегодня, рано утром. Это какая-то дурацкая шутка, правда? – продолжал Тони, и его голос дрожал от потрясения и гнева.

– Думаю, что дело нешуточное, милорд. Дворецкий в это утро обнаружил леди Фэрхейвен на полу библиотеки без признаков жизни. И, как утверждает господин Досон, вы были последним человеком, который видел ее и разговаривал с нею.

Тони так и сел, благо, что вокруг стола были стулья.

– Нет, – прошептал он, поднял глаза на Нейлора и поглядел на него умоляюще. – Скажите мне, что это неправда.

Нейлор только отвел глаза, его лицо по-прежнему ничего не выражало.

– Как… каким образом она была убита?

– Следователь по тяжким преступлениям еще не пришел к какому-либо выводу, милорд.

– Боже милостивый, надеюсь, что это произошло хотя бы быстро, – пробормотал Тони.

– Ящики письменного стола, принадлежавшего покойному супругу жертвы, были выдвинуты и, похоже, обысканы, милорд. Не могли бы вы сообщить мне, откуда у вас деньги?

– Что? Вы хотите сказать, что произошло покушение на ограбление?

– Не покушение, лордЭшфорд. Так откуда у вас деньги?

Да, он упрямый человек. Тони пришлось отдать ему должное. Может быть, ему хочется, чтобы Тони не столько испугался, сколько рассеял его подозрения?

– Кое-что я выиграл позавчерашней ночью, а остальное мне дала Клодия, леди Фэрхейвен, вчера ночью.

Инспектор вынул записную книжку и карандаш.

– Где вы выигрывали, милорд, и какова была сумма выигрыша?

Тони заколебался, а потом буркнул:

– Этого я вам не скажу.

– Милорд, поймите, идет расследование убийства. Я ведь все равно узнаю, в каких притонах вы бываете. Но, если вы сами это скажете, дело пойдет быстрее.

– Улица Сент-Джеймс, дом номер семьдесят пять. Можете поинтересоваться у картежников. Есть там такой Бонифейс. Он за меня поручится.

– А кто поручится за остальные деньги?

– Как кто? Клодия, – ответил он, не задумываясь. Но, вспомнив, что Клодия никогда больше никому ничего не скажет, уронил лицо в ладони и заплакал.

Нейлор молча ждал, пока Тони успокоится. Когда плечи допрашиваемого перестали дрожать, Нейлор сказал:

– Дворецкий леди Фэрхейвен пожелал засвидетельствовать услышанный им резкий отказ: вам было сообщено, что вы и пенни более не получите.

Тони оторвал лицо от ладоней и бросился было в яростную атаку:

– Как?! Это неправда! – Но сразу же резко оборвал себя. Потом он очень глубоко вздохнул и, проведя рукой по лицу, заговорил снова: – Досон, верно, услышал именно это. Но только это. Я припоминаю, что, когда он принес в библиотеку бренди, мы как раз спорили с леди Фэрхейвен. Однако он вскоре ушел, а мы продолжили беседу.

– Беседу или ссору?

– Спор, ссора – какая разница? Мы распрощались, пожелав друг другу доброй ночи. В сущности, мы заключили помолвку, правда, пока неофициально, – мрачно сказал Тони.

– И все, что мы имеем в подтверждение этого, – только ваши слова.

Тони выпрямился и надменно произнес:

– Слово Вардена чего-то да стоит, смею вас заверить, господин Нейлор.

– Пусть так. Но, как бы то ни было, боюсь, что мне придется задержать вас по подозрению в убийстве леди Клодии Фэрхейвен.

– Что?! Да в своем ли вы уме?

– Со мной все в порядке, милорд. Но смотрите: вы виделись с леди Фэрхейвен накануне ее смерти, и похоже, что после вас живой ее никто уже не видел. Свидетель подслушал вашу ссору с убитой из-за денег. А сейчас у вас есть какие-то деньги. Скажите, вы воевали на Полуострове? Я имею в виду операции за Пиренеями. Бои с партизанами и прочее.

– Да, я воевал в Испании. Но какая тут может быть связь?

– Видите ли, хотя следователь по тяжким преступлениям не закончил пока свой отчет, определенные подозрения у него уже есть. На теле убитой не обнаружено других признаков насилия, кроме следов, оставленных большими пальцами убийцы на горле жертвы. Надавив на сонные артерии, он перекрыл доступ крови в мозг. Это очень быстрый и бесшумный способ умерщвления, который может быть известен опытному воину. Вроде вас, милорд.

Тони побледнел.

– Его может знать и взломщик, например. Вам это в голову не приходило? В дом, бывает, залезают обыкновенные воры.

– Обыкновенный вор не прибегает к столь утонченным приемам убийства. Взломщик обычно предпочитает орудовать кистенем.

Тони безучастно опустил глаза, словно для того, чтобы разглядеть свои ладони, а потом вновь поднял их на Нейлора.

– Я клянусь, что не убивал леди Фэрхейвен, но я хочу думать, что все произошло быстро и она не мучилась. Можно мне ее увидеть?

– Через полчаса вы должны быть в Ньюгейте, милорд.

– Вы совершаете чудовищную ошибку, Нейлор. И позволяете скрыться истинному виновнику. Но если я сейчас собью вас с ног, на что я готов решиться, то подозрения в моей виновности покажутся еще более убедительными, хотя, полагаю, у меня вообще нет выбора, – с горькой иронией сказал Тони.

– Не уверен, что вам удалось бы легко справиться со мною, милорд, – сказал Нейлор с мимолетной усмешкой.

– Неужели? Не сказал бы, что вы выглядите очень устрашающе.

– До полиции я служил в армии, милорд. В сорок седьмом пехотном. Я убедился, что невзрачная наружность зачастую оказывается обманчивой. А теперь должен просить вас одеться, милорд, и пройти со мной.

Тони кивнул и отодвинул кресло, поставив его на место.

– Но, – продолжал Нейлор, – прежде чем вы займетесь этим, лорд Эшфорд, вы отдадите мне деньги.

Тони посмотрел на пачку банкнот. Это все, что у него было, и единственное, что находилось между ним и камерой в ньюгейтской тюрьме.

– Половина этих денег – моя, Нейлор. Точнее, все эти деньги мои, коль скоро Клодия сама дала их мне. Одно утешение – ничего из этой суммы моим кредиторам не достанется, – добавил он, пытаясь сострить.

– Как бы то ни было, это доказательство. После того как мы проверим ваш рассказ, я подумаю, что можно будет сделать, чтобы вы получили назад часть этих денег.

Тони протянул руку к стопке бумажек, его ладонь на мгновение задержалась на банкнотах, потом, вызвав камердинера, он отправился одеваться.

– Джон, придется опять сходить к старьевщику. Уж не знаю, что можно ему сбыть. Одному Богу это известно.

– Ваш перстень, милорд?

– Нет, фамильное кольцо я не продам, лучше с голоду умру. Пожалуй, снеси лучшую пару обуви и несколько сорочек. Этого хватит, чтобы продержаться день-другой. А я уверен, что дольше меня держать не станут. Все обвинение – смехотворно, и скоро это будет понятно всем.

13

По дороге в тюрьму оба молчали. Гидеон Нейлор сидел напротив своего узника в кабинке двухколесного экипажа и внимательно разглядывал его. Эшфорд был хорош собою, тут не поспоришь: темно-русые вьющиеся кудри и карие глаза. Инспектор был уверен, что их взгляд легко становился задиристым или сентиментально-романтическим, искренне задушевным – в зависимости от настроения его светлости и преследуемых целей. Теперь же эти карие глаза сосредоточенно разглядывали на руке фамильный перстень с монограммой. Молодой человек поправлял его на пальце, словно старался уверить самого себя в том, что он по-прежнему – граф Энтони Варден, лорд Эшфорд.

Родители леди Фэрхейвен выдали ее замуж за пожилого человека. Ее прислуга в один голос заверяла Нейлора, что супружество было очень счастливым. Тем не менее Гидеон был убежден, что такой молодой, красивый человек, как Эшфорд, без особого труда способен был взять в плен сердце вдовы. И завоевать ее состояние. Эшфорд находился в безнадежном положении, а отчаяние побуждает к действиям, на которые человек так никогда бы и не решился.

С другой стороны, есть такое обстоятельство, как пропавший лакей, который на хозяйстве был новичком. Дворецкий показал, что этот самый Джим явно проникся преданностью к своей новой хозяйке. Но несколько недель – слишком уж краткий срок, чтобы успела появиться верность.

Следовало принять в расчет и кузена покойной леди по браку. На первый взгляд он казался не менее пораженным ужасной новостью, чем Варден, однако Гидеон не торопился с выводами. Несомненно, Эшфорд представляется самым подозрительным: у него были мотивы, именно он последним видел леди Фэрхейвен еще в живых, и у него были ее деньги. Он как будто бы вполне искренне переживает горе, но преступники нередко испытывают сожаление, особенно если преступление было совершено под воздействием мгновенного побуждения. Такое случается очень часто.

Когда они доехали до тюрьмы, Нейлор, проникшись на мгновение чувством сострадания, чему сам он удивился, поинтересовался у лорда Эшфорда, есть ли у того деньги.

Тони обратил к нему безразличные глаза.

Случившееся в это утро настолько ошеломило его, что он даже не заметил, как они доехали.

– Шиллинг, ну, может, два, Нейлор. Вы же заботливо избавили меня от остальных денег. Но я послал камердинера продать кое-что из вещей, так что к вечеру какие-то деньги у меня будут.

– А пока, милорд, вы побудете на уголовном дворе. Вам будет предоставлена постель и еда. Это непременно. А если ваш камердинер сумеет выручить достаточно большую сумму, то вам могут дать отдельную комнату. Туда могли бы приходить ваши друзья и приносить еду и все, что вам может понадобиться.

– Друзья? Знаете, все мои друзья остались в армии, Нейлор. А здесь… ну, кто со мной дружил? Леди Фэрхейвен была мне другом. И еще Джоанна, – добавил он. – Все прочие – это товарищи по азартным играм. Вряд ли их обеспокоит моя участь.

Нейлор отворил дверцу экипажа и повел Тони вниз. Тюрьма, длинное кирпичное здание, поразила Тони новизной своего вида, хотя существовала вот уже пять сотен лет. Потом он вспомнил, что старинное здание сгорело, а это построили недавно, на том же месте.

Впустил их приземистый коротышка, который показался Тони похожим на лягушку. Он повел их к тюремщику. Чем ближе они подходили к уголовному двору, где держали преступников до суда, тем сильнее становилась вонь, которая ощущалась еще у ворот. Тони чувствовал, как комок все сильнее подступает к горлу. Лишь собрав всю свою волю, ему удалось сдержать тошноту.

– Мы пришли, милорд, – сказал тюремщик, пропуская Тони внутрь прямоугольной загородки.

Тони сделал пару шагов и в отчаянии сказал, обернувшись к Нейлору:

– Я тут долго не выдержу. Я не убивал леди Фэрхейвен. Вы должны мне верить.

– Верить вам или нет, милорд, это мы узнаем. Будут слушания, судьи разберутся, примут решение, достаточно ли свидетельств, чтобы задержать вас до суда. Пока их вполне достаточно, чтобы держать вас под арестом. Но я прослежу, чтобы ваш человек прошел к вам без помех.

Нейлор ушел вместе с тюремщиком, а Тони ощутил себя зажатым со всех сторон другими заключенными, которые если и замечали его, то лишь для того, чтобы толкнуть или отпихнуть со своего пути, остальные же просто не обращали на него внимания. Они были бледные, грязные, и от всех воняло. Тони пробрался к самому дальнему углу, уповая на то, что найдется местечко, где можно отдышаться. Наконец он дотянулся до стены и прижался к ней, словно надеясь, что под его напором стенка обрушится и он окажется на воле.

Человек рядом с ним, длинный, худощавый детина, двинул его между ребер.

– Э, первый раз, что ли? Ты как будто собрался выдать на-гора свои накопления? Только не на меня, – произнес он, довольный своим остроумием. – За чё сюда?

Тони поднял на него пустые глаза.

– Слышь, за чё тебя старый Нейлор приволок? На чем поймался, дядя? Такие шишки, вроде тя, за долги подзалетают. А ты за чё?

– Убийство. Меня обвиняют в убийстве.

– Вот так и я, дядя, так и я.

Тони попробовал ускользнуть от похожего на мертвеца типа, двигаясь вдоль стены.

– Ты чё, дядя? Не бойсь, не убийца я.

– И я тоже, – прошептал Тони.

– Я на мокруху как пошел? Самооборона. Не грохни я того Матта Фарнли, он бы меня убрал. Я денег у него взял, много. А он, вишь ты, ко мне: деньги, мол, давай. Ну куда тут деваться? Бедняку-то? А ты как, дядя? Пронес деньги-то?

– Есть несколько шиллингов.

– Слышь ты, тут вот что, – тянул слова детина, сопровождая свою речь тычками в ребра Тони, – тут таких, как ты, ой не любят. Так что, – продолжал он, – будешь меж тех, кто тебя обижать не будет, потому как и они тебе по вкусу. – Детина сощурился и подмигнул. – Чуешь, я как-никак за тебя заступился бы.

Тони была ненавистна сама мысль о том, чтобы расстаться хоть с какими-то деньгами, но что ему оставалось делать? Одна надежда: Бог даст, и Джон поспешит сюда. Тогда он, может быть, хотя бы отдельное помещение для себя заимеет, и дрожать за свою жизнь нужды не будет. Он выудил из кармана пять шиллингов.

– Спасибочки, дядя. Хоть сегодня цел будешь. – И покровитель Тони отошел от своего подопечного, оставив его у стены в ожидании, когда же зрелище, открывающееся его взору, приобретет какой-то смысл, когда эта толпа распадется на отдельных и отличимых друг от друга людей. До него вдруг дошло, что он, Энтони Варден, лорд Эшфорд, считается отныне заурядным уголовником. “Или, может быть, незаурядным уголовником”, – подумал он с иронией. Он позволил себе глубокий вздох, и это была ошибка, ибо его стошнило на стену, что сделало еще невыносимее гнусный запах спертого воздуха.

14

Джоанна уже несколько недель спала допоздна, что было на нее не очень похоже. Обыкновенно она поднималась пораньше и утреннюю прогулку совершала верхом, стараясь успеть до часу, когда в парке уже появляется слишком много народу. Она не хотела признаться себе в том, что ее состояние вызвано отчаянием из-за Тони и леди Фэрхейвен. Она оправдывала привязавшуюся к ней лень излишней и необычной для нее суетливостью в эти недавние вечера, которые часто затягивались за полночь. Хотя, несомненно, в свете она проводила не больше времени и тратила ничуть не больше сил, чем обычно.

Родители ее еще сидели за столом после завтрака, когда наконец явилась и Джоанна. Они казались какими-то подавленными. Джоанна взяла блюдце у лакея и налила чаю в свою чашку.

– Спасибо, Мэтью. Доброе утро, mes parents,^[8] – произнесла она с улыбкой.

– Доброе утро, милая, – ответила ей мать. – Надеюсь, ты хорошо спала.

– Да, мама. И опять дольше обычного, как видишь.

Отец отложил газету и, многозначительно поглядев на жену, сказал:

– По-моему, мы договорились, что об этом скажешь ей ты.

– О чем вы хотите мне сказать, папа? Леди Барранд глубоко вздохнула.

– Знаешь, случилось нечто ужасное, Джоанна. Тони Варден…

Джоанна побледнела.

– Говори же, мама, говори, не тяни. Что с Тони? Ранен? Мертв? Уж не убили ли его из-за этих его карт в каком-нибудь притоне?

Боль и мука во взгляде дочери напугали леди Барранд. Она всегда подозревала, что дочь ее влюблена в красивого молодого соседа, но надеялась, что это не слишком серьезно. Тем более что Тони, унаследовав такое тяжкое бремя и пытаясь разрешить свои затруднения, обратился к картам и стал ухаживать за богатой вдовой. Да, Джоанна умела скрывать свои чувства. С одной стороны, это очень хорошо – не хватало еще, чтобы злые языки, треплющие имя Тони, не пощадили бы и Джоанну. С другой стороны, дочь и перед собственными родителями не спешила открывать душу. А леди Барранд всегда старалась с уважением относиться к личной жизни дочери. Хотелось бы уюта и покоя, хотя бы на пару недель, да теперь где уж там…

– Нет, нет, Джоанна. Но произошло едва ли не худшее из всего того, что ты назвала.

Джоанна вздохнула с облегчением. Да разве может быть что-то хуже? Пусть он даже собрался жениться на леди Фэрхейвен – что это по сравнению с потерей его навсегда?

– То, что пыталась сообщить тебе твоя мать, Джоанна, сводится к следующему: леди Фэрхейвен сегодня рано утром была убита, а Тони арестовали, подозревая его в преступлении.

Джоанна уронила вилку, и та громко звякнула о тарелку. Звук был такой громкий и долгий, что казалось, он будет длиться вечно. Потом к Джоанне вернулся дар речи.

– Тони – убийца? Смешно. Да как им вздумалось арестовать его? Почему?

– Он последним виделся с нею. И на то есть доказательства. Дворецкий подслушал, как они ссорились из-за денег, а потом его отослали отдыхать. А утром, когда прислуга спустилась вниз, слуги увидели хозяйку на полу библиотеки, а вокруг повсюду были разбросаны вещи.

– Ну, тогда, очевидно, надо говорить о краже со взломом, – заспорила Джоанна.

– Уверена, что есть другие подробности, о которых нам неизвестно, дорогая, – сказала мать.

– Но, мама! Ты же этому не веришь! Ведь вы же оба знаете Тони!

– Раньше не поверила бы. Конечно. Но Тони – в отчаянии, как тебе известно. И долгов наделал, да еще Эшфорд на нем висит.

– А азарт – это как горячка, Джоанна, – сказал отец. – Человек себе уже не хозяин. А если леди Фэрхейвен отказала ему в деньгах…

– Мне неважно, в каком положении оказался Тони, в отчаянии или нет. Я точно знаю, что он не убивал. Тем более не стал бы он убивать женщину, которая ему небезразлична.

– Джоанна, но ему приходилось убивать. И не раз. Он же был в армии.

– Это другое дело, папа.

– Дело-то, может быть, и другое, но переживания ожесточают. Особенно мужчину.

– Но не настолько, чтобы убивать женщину… которую любишь.

– А ты уверена, что он и в самом деле любил леди Фэрхейвен, дорогая? – спросила леди Барранд.

– На мой взгляд, это все не очень-то походило на влюбленность. Кроме того, она была старше его.

– Только на пять лет, мама. И она была очень привлекательна. И, судя по тому, что я о ней знаю, добра. По-моему, Тони был к ней неравнодушен.

– Ну, как бы там ни было, ты теперь все знаешь и будь готова ко всяким сплетням, – сказал отец, отодвигаясь от стола и показывая, что беседа завершена. – Что ты намерена сегодня делать, Джоанна?

– Я обещала Амелии Грант, что пройдусь с нею по магазинам, а потом зайдем к Гантерам.

– Хорошо, – одобрила ее планы мать. – Думаю, что тебе лучше сегодня чем-то занять себя. И потом, кто знает, может быть, Тони выпустят после разбора дела.

Джоанна кивнула и осталась сидеть за столом, уставившись в тарелку. Есть не хотелось, но очень захотелось пить, хотя она уже выпила две чашки чаю. Хорошо, что она уже вышла из того возраста, когда родители докучают своей заботой: где была? куда пошла? На сегодня она занята – уговор с подругой. Но завтра она точно будет в Ньюгейте и добьется свидания с Тони. Она должна знать, что он сам думает, должна поговорить с Тони с глазу на глаз.

15

Когда заключенным стали разносить убогий ужин, Джона все еще не было, и Тони понял, что ему придется ночевать в общей загородке. Пришлось потратить еще несколько шиллингов, чтобы ему принесли добавку – миску супа, и еще он попросил кружку эля. Хотя запахи вокруг были ужасными, он с удивлением обнаружил, что так и не насытился, и пожалел было, что одарил несколькими шиллингами самозваного своего покровителя. Но тут он почувствовал, как с обеих сторон его берут под локти и чья-то рука беспрепятственно исследует его сюртук. Взвыв и попытавшись вырваться, Тони увидал, что его “друг” ухватил двух воришек за воротники и столкнул их лбами.

– Мой это, – сказал он коротко. – Так что валите-ка отсюдова.

Когда те улизнули, Тони стал было нетвердым голосом благодарить его, но детина улыбнулся:

– За всё уплочено, дядя.

Позже, когда Тони пристраивался на тощеньком разбитом тюфяке, кутаясь в изъеденное молью одеяло (эта постель стоила ему дальнейших расходов), он вдруг почувствовал какое-то прикосновение к своим волосам. Чья-то рука провела по его голове, а затем нащупала ушную раковину. Тони попытался сделать вид, что спит, но не удержался и вздрогнул, когда пришелец зашептал в его ухо:

– До чего же хороши твои волосы, блестят, что новая гинея. Подвинься-ка, парень, и ты поймешь, как здорово бывает с напарником, коль на пару у тебя Джем.

Слова сами по себе могли показаться слащавыми, но тон, которым они были произнесены, звучал жестко. Тони уже приготовился вонзить свой локоть в живот наглеца, когда ощутил, что тяжесть, нависавшая над ним, куда-то пропала.

– Я тебе чего говорил, Джем? Эту ночь вот этого не трожь, слыхал? Поищи-ка другого, понял?

– Лад, Билл, лла-а-дды.

Тони вздохнул было с облегчением, но теперь уже Билл норовил подлезть к нему.

– Я очень благодарен тебе за помощь, Билл, но чего тебе понадобилось в моей кровати?

– Ну, служба моя такая. Заступаться за тя, дядя, надо? Увидят, что это – мое, кто к тебе полезет?

– А во сколько мне обойдется твое согласие поискать себе другую постель?

– Да не стану искать даже. Не надо мне постели. Но я тут лягу. Еще бы пару-другую шиллингов, и я тогда только спать стану. И больше ни-ни.

Тони полез в карман.

– Держи.

– Спасибочки.

Тони лег на самом краю матраца, рискуя свалиться, потеряв равновесие, пока Билл пристраивался рядом. Он накинул руку на Тони.

Но Тони лежал не засыпая, следя за каждым движением своего товарища. Однако тот вскоре уснул, дыхание его сделалось спокойным и ровным, а рука, лежавшая поверх тела Тони, расслабилась. Со стороны, наверное, они были похожи на детей, которые, замерзнув, прижимаются друг к другу, чтобы согреться. “По крайней мере до утра мне ничего не грозит, – думал Тони. – Боже милостивый, хоть бы Джон пришел поскорее”. И с этой мыслью он провалился в сон.

Проснувшись утром, Тони обнаружил, что Билла уже нет и что сильно болит голова: виски прямо-таки разламывались. Выспаться толком не удалось. Будили шум и шорохи тюремной ночи: то где-то дрались, то узники пытались получить удовольствие друг от друга, то какой-нибудь заключенный произносил целую речь во сне.

Нет, страшно даже подумать еще об одном таком дне. Он уселся на краю койки, закрыл лицо руками и подумал, что даже в Испании было лучше. Неужели кто-то может всерьез считать его убийцей? Будь Нед жив, он бы такого не допустил. Нед его за час вызволил бы отсюда. Да нет, если бы Нед был жив, Тони сюда и не забрали бы. Он бы лучше вернулся в палатку в Испании, чем гнить тут, в Ньюгейте. Нед был бы при титуле, и не было бы нужды строить из себя графа Эшфорда. За имение он бы не отвечал. Да и ухаживать за леди Фэрхейвен не было бы нужды.

Но стоило ему вспомнить Клодию, как в памяти сразу же всплыла первая их встреча, когда они мгновенно почувствовали симпатию друг к другу. Да нет, его тянули к ней не только ее деньги. Она очень занимала его. Вот только не любил он ее. И в этом его вина, единственное его преступление. Он знал, что она в него влюблена, и пользовался ее увлечением. Но и это не вся правда. Он был честен с собой. А кто мог поручиться, что он потом не полюбил бы ее? Со временем? Ведь Клодия, такая милая, красивая, добрая, заслуживала любви. Вместо этого ее убили.

Кто-то вдруг произнес его имя. А, это тюремщик. Говорит, что Джон пришел. Слава Богу, следующая ночь пройдет не в общей камере.

Лицо у Джона, увидевшего хозяина, было таким, что Тони едва не расхохотался. Тони оглядел свою измятую одежду, а потом провел ладонью по небритой щеке.

– Понимаю, вы – в ужасе, Джон. Но что делать? Сумели сбыть что-нибудь?

– Да, милорд. Мне дали пять гиней за обувь. И еще две я выручил за две сорочки и за ваше белье. Которое каштанового цвета.

– Добрый человек, – сказал Тони, широко улыбаясь. Он испытал такое облегчение, будто Джон добыл столько, что можно спасти все имение. – Этого хватит, чтобы заплатить за отдельную камеру на какое-то время, – произнес Тони, обращаясь к тюремщику. – И, знаете, у меня просьба: можно мне уединиться на пару минут с моим камердинером? Обещаю вам, что он не станет помогать мне сбежать, – добавил он шутливо.

– Хорошо, милорд. Не извольте беспокоиться. Я провожу вас в комнату для посетителей.

Когда тюремщик закрыл за собой дверь крошечной камеры, Тони подтолкнул своего камердинера к стулу.

– Джон, я не убивал леди Фэрхейвен. Камердинер даже вскочил.

– Разумеется, милорд. Да как вы подумать могли, что я заподозрю вас в чем-то таком?

– Садитесь, да садитесь же. Не в том дело, что я пытаюсь заставить вас думать, что не убивал ее. Дело в том, что кто-то же сделал это. И этот кто-то все еще на воле.

– Я не подумал об этом, милорд.

– Так вот, считается, что я был последним человеком, который видел ее в живых. Но почему этим последним человеком не мог быть Джим, ее новый лакей? Он меня выпустил, а сейчас он исчез. Он мог решиться на такое ради денег.

– Или же это мог быть кто-то чужой, милорд.

– Тогда куда делся Джим?

– Сбежал, милорд. А то, может, и в живых его уже нет, – нерешительно предположил Джон.

– Хм. По-моему, взломщик – это менее всего вероятно. Нет, думаю, что подозревать Джима оснований больше. Но, пока я здесь сижу, что я сделаю? – добавил Тони с безнадежностью в голосе.

– Я слыхал, что разбирательство назначено на послезавтра.

– Значит, еще два дня здесь. По-моему, я этого не вынесу. Придется вам продать еще один жакет, тот, который не парадный. И две рубашки. Мне нужен каждый шиллинг, который удастся раздобыть.

– Я принесу деньги завтра, милорд.

– И еще. – Джон ожидающе поглядел на своего хозяина. – Я очень благодарен вам за то, что вы мне верите.

После того как Джон ушел, утро стало тянуться мучительно медленно. Время от времени заключенные сбивались в кучки: где бросали кости, а где тасовали взлохмаченные колоды карт. Можно было бы присоединиться, но у Тони не было ни малейшей тяги к игре. Пламя страсти погасло. Похоже, его погасило то невероятное унижение, которое испытал Тони, когда пришлось просить взаймы у Клодии, особенно во второй раз. До него вдруг дошло: а ведь его азарт мог довести ее до смерти, его карты и ее гибель – связаны. Возможно, кто-то еще знал, что она давала ему в долг… Он не сумел полюбить Клодию так, как она того заслуживала, он втянул ее в свои финансовые затруднения, он ее расстроил, и вот она мертва. Не пропадай он на улице Сент-Джеймс, может быть, ничего такого и не стряслось бы.

Он заплатил тюремщику за отдельную комнату, и вскоре после полудня его отвели в крошечный отсек поодаль от общей загородки. Не Бог весть что, однако это в сто раз лучше, чем ютиться в самой гуще злодеев. Матрац в этой комнате был явно чище и удобнее, чем тот, в общей загородке. В камере стояли еще столик, похожий на конторку, и стул. И даже ночной горшок. Посудину эту хоть никогда и не драили, зато внутри было пусто, и само созерцание этого сосуда напоминало о какой-то интимной, личной жизни.

– Свечи и блюдо обойдутся в полгинеи, милорд, – сообщил тюремщик, перехватив изучающий взгляд Тони, устремленный на три подсвечника, в которых было лишь три куцых огарка. – Лампа встанет подороже.

Тони с невеселым смешком протянул ему деньги.

– Да, вы не прогадаете. А чем еще может порадовать тюрьма, кроме хлеба да жидкой каши?

– Немногим, милорд, немногим, – отвечал тот. И ушел, предоставив Тони самому себе.

Столько месяцев прошло со дня смерти Неда, а будто считанные часы пролетели. Что он сделал не так? Не так, как покойный брат? Он – не Нед, кто спорит? Его и не растили для титула, и характер у него не годится для такой ответственности. Только теперь он понял, какая смешная и глупая мысль пришла ему в голову: пара удачных ночей за карточным столом – и все затруднения разрешатся сами собой. Но тогда медлительный, кропотливый, болезненный путь, на который встал Нед, казался Тони нелепым. Он стал крутить кольцо с фамильной эмблемой на пальце, а потом и вовсе снял его. Глядя на графский перстень, он прошептал:

– Недостоин я носить это кольцо, Нед. Пусть бы меня убили в Испании, а ты остался жив. Боже, ну почему все не так? Все не так, как надо. Но клянусь, – добавил Тони, вновь надевая кольцо на палец, – я стану лучше. Господи! До чего же мне хочется, Нед, чтобы ты оказался рядом.

И в это мгновение Тони почувствовал, что брат где-то неподалеку, что Нед видит и слышит его. И это чувство осязаемого присутствия брата вместе с воспоминаниями, которые калейдоскопом пронеслись в его голове, прорвали наконец ту плотину, которой Тони пытался отгородиться от своего горя. Он отвернулся к стене, уткнулся лицом в подушку и зарыдал. Он оплакивал Неда, ушедшего так рано, плакал о своей матери, о вдове брата, Шарлотте, и, наконец, о Клодии, добром своем друге. А потом Тони заснул. Как давно уже не засыпал.

16

Проснулся он через несколько часов, потому что тюремщик тряс его за плечо:

– Пробудитесь, милорд! К вам опять пришли.

– В чем дело? – промычал Тони, садясь в постели и протирая глаза.

– Ну да вы нынче не годитесь для такой встречи. Хотите, я принесу воды и полотенце. Это стоит десять шиллингов.

– Что, мой камердинер вернулся?

– О нет. На этот раз пришла молодая женщина. Или лучше сказать – леди. Она говорит, что ее зовут леди Джоанна Барранд.

– Джоанна! Нечего ей тут делать! Немедленно отошлите ее обратно.

– Да я говорил ей, что тут не место для благородных дам. Но она с собой и горничную привела. И очень меня просила, чтобы я вам сказал, что она пришла.

– О Боже, – зарычал Тони. – Только здесь мне с нею и встречаться.

Тюремщик протянул руку.

– Хорошо. Несите свой кувшин и полотенце. И через минуту-другую я буду готов.

Вода не показалась ему достаточно чистой, как и полотенце, но чего прикажете ждать в таком жутком месте? Тони постарался хоть как-то привести себя в порядок: пригладил волосы, почистил брюки и рубашку. Потом он пошел за тюремщиком в комнату для гостей.

Джоанна мерила шагами эту комнатенку, пока ее горничная, рухнув на стул, держала у носа платочек. Хотя тюремные запахи сюда почти не проникали, все же стены были настолько пропитаны вонью, что дамам, естественно, было не очень хорошо.

Услышав шаги за дверью, Джоанна повернулась и увидела Тони и его стража, которые шествовали по коридору. Никогда ей не доводилось видеть Тони в столь жалком состоянии. Даже на похоронах брата он выглядел лучше. Одежда измята и выпачкана, а глаза такие, словно он трое суток не спал. Обычная для него легкая походка стала тяжелой.

Тони встал на пороге как вкопанный, и тюремщику пришлось слегка подтолкнуть его в спину.

– Кое-какое уединение я вам, милорд, обеспечу. Но имейте в виду: я все время буду за дверью, – сказал страж и закрыл за собой дверь.

– Джоанна, тебе здесь не место! – простуженным голосом закричал на нее Тони.

Джоанна даже обрадовалась такому приему, что ж, сразу разговор по делу. Так, пожалуй, проще, чем допустить неизбежную при встрече неловкость.

– Знаешь, Тони, я просто не могла не прийти. Ты один из моих самых близких друзей.

– Раз так, присаживайся. Прошу, Джоанна.

Джоанна уселась на стул, дав знак горничной. Салли встала и отошла к зарешеченному окошку. Можно было тешить себя иллюзией беседы наедине.

Тони еще немного постоял, а потом сел напротив.

– Что ты тут делаешь, Джо? Как тебя твои родители сюда отпустили?

– Они не знают, куда я пошла, – призналась она. – Они думают, что я по лавкам и по магазинам гуляю. Но слухи эти – я просто слышать их не могла. Вот и решила, что мне надо поговорить с тобой. И подумать, что можно сделать.

– А что за слухи? Ладно, можешь не рассказывать. – Тони не стал дожидаться ответа. – Нетрудно представить. Все ясно и так: молодой человек, бессовестный и отчаявшийся, ухаживает за женщиной, которая старше его. Когда она отказывает ему в деньгах, которые нужны ему, чтобы рассчитаться с долгами, он убивает ее.

– Что-то вроде этого, – сказала Джоанна. – Но кто же этому поверит?

– Ох, Джо, не знаю, не знаю. На правду очень уж похоже. Как не поверить? – уныло отозвался Тони.

– Но ты же не убивал, Тони.

– Нет. – Отвечая, он глядел ей прямо в глаза. – Нет, не я убил ее. Но, знаешь, я так себя чувствую, будто тоже душил ее. Понимаешь, какая-то вина есть и на мне, Джо. Я был в отчаянном положении. Я занимал у нее деньги, и она мне давала взаймы. В тот день она тоже меня ссудила, хотя поначалу отказала. Дворецкий только начало разговора слышал, а не всю нашу беседу. Я сумел убедить ее в том, что смогу покончить с азартными играми и что она мне далеко не безразлична. Перед уходом мы, можно сказать, договорились о помолвке. Неофициально, конечно. И на прощание она вручила мне те самые деньги, которые теперь считаются вещественным доказательством.

– Ты любил ее, Тони? – спросила Джоанна. Ей необходимо было знать это.

– Мы были добрыми друзьями. Как с тобой. И взаимная симпатия появилась сразу. Но Клодии были известны мои чувства к ней. А я знал, что она меня любила, Джо. Но могу поклясться: я не вводил ее в заблуждение, я был честен с нею. И была уверенность, что если мы поженимся, то наш брак вполне может сложиться счастливо. Несмотря на мои побуждения.

– Сохранить Эшфорд?

– Да. А что еще я мог предпринять ради имения? Я думал, что ничего дурного не делаю. Немало людей женится даже безо всякой дружбы. И еще, наверное, Клодия думала, что со временем я ее полюблю.

– И ты бы потом ее полюбил?

– Откуда я знаю? Может быть.

– Надо помочь тебе отсюда выбраться, – решительно объявила Джоанна.

Тони только уныло усмехнулся:

– Судебное разбирательство состоится на днях. До него я дотерплю. И, знаешь, у меня такое ощущение, что поделом мне.

– Да ты что? За что ж тебе такое?

– А разве не за что? Неда не стало, а я… не помешал этому… деньги, сколько их там было-то, промотал… Клодию не любил. Тяжко все это. И понимаешь, виноват я, причастен как-то к ее гибели. Правда. Ведь, не повстречай она меня, до сих пор жива была бы.

– Какая чепуха, Тони. Ее чужой, наверно, убил. Гость незваный.

– Я понимаю, что логики в моих ощущениях нет. Но, Джо, я так чувствую, и тут ничего не поделаешь. – Тони поднялся. – Тебе надо идти, а то родители дознаются, чего доброго, где ты пропадаешь. Есть надежда, что после слушания, после этого разбирательства, меня выпустят. Ведь против меня нет настоящих, веских доказательств.

– Ну выпустят тебя, Тони, но покоя все равно не будет, пока кто-нибудь не отыщет подлинного убийцу.

Тони посмотрел на нее. Никаких чувств в его глазах не было.

– Да, могу догадываться. Но меня это не тревожит. Все, о чем я тревожился, потеряно… Нед, Клодия… Эшфорд. Буду дома сидеть и бороться за Эшфорд по способу Неда. Может, и получится что из этого.

Джоанна почувствовала обиду.

– А друзья, Тони? Или дружба уже не считается?

– Джо, миленькая, это столько для меня значит, что как бы само собой разумеется.

– Тони, никто не любит, когда его считают “само собой разумеющимся”.

– Ты права. Но, Джо, я боюсь и руку тебе протянуть. Я – грязный, одежда моя – воняет. И подходить к тебе не стану – неудобно. Уж прости. Но я тебе очень благодарен за то, что ты пришла. Теперь-то я точно несколько дней продержусь.

Тони открыл дверь и обратился к тюремщику:

– Я подожду здесь. Прошу вас, проводите леди Джоанну и найдите для нее экипаж. Пусть он довезет ее до дому. Вот, пожалуйста. – Тони полез в карман и вынул столько, что хватило и на извозчика, и на тюремщика. Джоанна пыталась отказаться, но Тони настаивал: – А чем я еще отплачу тебе за доброту твою, Джо?

Когда кучер спросил у Джоанны, куда ее везти, она, вместо своего адреса, велела ехать на улицу Боу. А когда горничная протестующе задышала, хозяйка только сказала:

– Тихо, Салли, получите с месячным жалованьем еще кое-что.

17

Добравшись до здания суда на улице Боу, Джоанна сразу же направилась к судейскому писарю. Клерк был очень удивлен, увидев даму в этом здании.

– Насколько я понимаю, частное лицо вправе нанять детектива?

– Да, миледи.

– Хорошо. Мне бы хотелось чего-то в этом роде. А сколько обычно приходится ему платить?

– Гинею в неделю, да еще издержки, миледи.

– А не могли бы вы мне кого-нибудь посоветовать?

Чиновник на мгновение пришел в замешательство.

– Э-э, а какого рода расследование может интересовать вас, сударыня?

– Дело об убийстве, – резко ответила Джоанна.

Глаза писаря стали круглыми от удивления. Вот уж не думал он, что такую даму может беспокоить что-то посерьезнее, чем погуливающий на стороне муженек. Хотя да, обручального кольца у этой дамы нет.

– Убийство, говорите? В таком случае вам подошел бы Мак-Мейнус. Или Нейлор. Только вот Мак-Мейнус пока в Кенте, значит…

– Значит, Нейлор. Верно? – сказала она сухо. – А где можно найти господина Нейлора?

– В это время он обыкновенно бывает в пивной. Дежурная кружечка, знаете ли. Паб называется “Голова Гаррика”.

Лицо у Джоанны вытянулось. Одно дело – пожаловать на улицу Боу, но совсем другое – зайти в пивную, где только мужчины. Да и Салли туда не пошлешь. Неужели придется просить лакея?

Клерк заметил ее смятение.

– Не беспокойтесь, миледи. Я попытаюсь послать кого-нибудь в паб. Вам не надо туда ходить. Позвольте, я провожу вас в комнату потише. А за Нейлором я сейчас пошлю.

Джоанна одарила писаря благодарной улыбкой и, кивнув многострадальной Салли, пошла за ним.

– Тут будет получше, чем в приемной для посетителей в Ньюгейте, – засмеявшись, сказала она.

– Неужто вы и там побывали, миледи? – испуганно спросил клерк.

– Только что оттуда. И дело у меня спешное.

– Да, конечно, миледи. Я сию минуту пошлю Джейка. Подождите немного здесь.

– Ваши родители умерли бы, миледи, знай они, где вы, – проговорила рассерженная Салли.

– Но они же не узнают, Салли, – смиренно ответила Джоанна. – Разве что вы им расскажете.

– Да вы что, миледи? Ничего я не скажу. И даже того, что вы меня с собою целый день таскаете. Я только хотела сказать, что тут не такое место, где подобает быть леди, – ответила Салли, оскорбленная сомнениями своей госпожи насчет ее верности.

Прошло всего несколько минут, и в дверь легонько постучали.

– Войдите, – сказала Джоанна.

Вошел невысокий, ничем не привлекательный человек.

– Леди Джоанна Барранд?

– А вы, должно быть, Джейк. Так вы не нашли инспектора Нейлора? Можно, я ему записку оставлю? Пусть он со мной увидится.

– Гидеон Нейлор – это я, миледи, – ухмыльнулся мужчина.

– Да быть того не может, – вырвалось у Джоанны.

– Тем не менее это я. Насколько могу догадываться, миледи, вы заинтересованы в расследовании какого-то дела.

– Именно. Я бы хотела нанять детектива для расследования одного убийства. Но, может быть, мне лучше подождать господина Мак-Мейнуса. Мне сказали, что он теперь за городом. – Джоанна наконец поняла, что говорит что-то не то. – Простите. Я совсем не хотела обидеть вас. Но мне нужен…

– Кто-то великий и ужасный? – спросил он весело.

– Я всегда представляла себе инспектора по особым поручениям человеком… внушительным, что ли, – призналась Джоанна. – Когда я просила рекомендации, мне назвали и ваше имя тоже.

– Ну да, разумеется. Про меня и Мак-Мейнуса говорят: среди волков – как волк, а среди овечек – ягненок. Однако, леди Джоанна, если у вас есть возможность подождать пару деньков, то воля ваша…

– Помилуйте, но… Я понимаю, что была невежлива, но ждать совершенно не могу. Надеюсь, вы согласитесь взяться за это дело. – Джоанна улыбнулась. – Да, неловко получилось, нехорошо. Вы уж простите меня, господин Нейлор. Я совсем голову потеряла и ничего не соображаю – уж в очень трудное положение попал мой старинный приятель. Присядьте, прошу вас.

Нейлор сел. В дверь громко постучали, и Нейлор сказал:

– Я попросил Джейка принести нам чаю. Вы не против, надеюсь?

– Что вы, спасибо. – Джоанна и в самом деле была благодарна за его предусмотрительность и заботу.

Дверь распахнулась, и нескладный, здоровенный детина внес в комнату поднос. Этот крепыш мог поднять Нейлора одной рукой с той же непринужденностью, с которой он манипулировал сейчас подносом. Манеры его были безупречно почтительны.

После того как Джейк вышел, Нейлор посмотрел на Джоанну, вопросительно подняв брови.

Она рассмеялась.

– Да, да. Вы угадали. Я представляла себе, что инспектор по особым поручениям должен выглядеть примерно так.

– Джейк – человек очень полезный, и в суде очень хорошо иметь под рукой кого-то в этом роде, – рассуждал Нейлор, разливая чай по чашкам. – Он оказывается очень кстати в случае некоторых наших затруднений. Но что касается расследования преступлений, тут у него ничего не получается. А вас, насколько могу судить, интересует именно это, не так ли, миледи?

Джоанна отпила из чашки. Чай был горяч, крепок и настолько хорош, что она сразу же почувствовала себя лучше и расслабилась. День выдался особенный. Раньше она даже не знала, где находится эта тюрьма, не говоря уже о посещении Ньюгейта. Ей и в голову не приходило, что она может пить чай в суде на улице Боу, да еще в компании с детективом.

“Хорошо еще, что чай вкусный”, – успокоила она себя и улыбнулась.

Этот господин Нейлор, должно быть, знает свое дело. Не зря же его присутствие создает атмосферу уверенности и спокойствия. Можно было подумать, что он готов сидеть тут, прихлебывая чай, столько времени, сколько понадобится ей, чтобы изложить суть того дела, ради которого она пришла.

– Мне требуется человек для расследования одного убийства, в котором несправедливо обвиняют одного моего давнего друга, – произнесла она наконец.

– А что это за убийство, миледи? – Нейлор уже догадался, о чем пойдет речь. Вряд ли леди Джоанна Барранд пожаловала в такое место, обеспокоенная участью какого-нибудь уголовника из низших слоев общества. Нет, из всех убийств, что произошли в последнее время, ее могло волновать только то, по которому он арестовал лорда Эшфорда.

– Жертву звали леди Фэрхейвен, господин Нейлор.

– А вашего друга зовут лорд Эшфорд?

– Так вам известно это дело? – холодно спросила Джоанна.

– Можно сказать и так. Это я арестовал лорда Эшфорда.

Джоанна совсем растерялась.

– А как же вы соглашаетесь на эту работу, если уверены в виновности Тони?

– Должность у меня такая, леди Джоанна. Я работаю инспектором. Это значит, что я должен расследовать порученное мне дело и, если будет достаточно оснований, арестовать кого-то. Собранных доказательств оказалось достаточно для задержания лорда Эшфорда. Это не значит, что я полностью уверен в его виновности. Я лишь исполнял то, что положено по службе.

– Так вы не верите, что он виноват?

– Я этого не говорил. Но я могу согласиться с тем, что дело может потребовать дальнейшего расследования. Даже – и, возможно, особенно – при таком исходе, когда после слушаний его дело будет прекращено.

– А чем, собственно, вы располагаете?

– Насколько нам известно, лорд Эшфорд был последним, кто видел леди Фэрхейвен в живых. После него с нею никто не встречался, по нашим данным. Кроме того, известно, что она отказалась ссудить ему деньги, в которых он отчаянно нуждался. И, будучи солдатом, он обладал навыками, которые требовались для того, чтобы убить жертву тем способом, которым она была умерщвлена.

– Я думала, что ее задушили. Задушить, по-моему, способен кто угодно.

Нейлор потянулся к Джоанне и схватил руками ее за шею. Джоанна чувствовала, как убыстряется ее пульс, когда он слегка надавил большими пальцами на кровеносные сосуды.

– У вас тут проходят артерии, по обеим сторонам шеи, миледи. Если я на них чуть сильнее нажму, вы потеряете сознание. А надавлю еще сильнее – вы уже никогда в сознание не придете. Если человек служил в армии, то больше вероятность того, что ему известны такие тонкости.

Нейлор очень бережно обходился с нею во время этого эксперимента, но она почувствовала силу его рук. И еще поняла, что этот низенький, тихий мужчина способен превратиться в волка, если только окажется среди волков.

Джоанна нервно сглотнула, и он убрал руки с ее шеи.

– А вы, видимо, большой специалист в этом, господин Нейлор? – произнесла она нарочито спокойно, чтобы не показать, как глубоко она потрясена. Что испытала Клодия? Что должна была пережить она в последние секунды своей жизни?

– Я служил в сорок седьмом пехотном, миледи. И, разумеется, накопил опыт. Как и лорд Эшфорд.

– Звучит как проклятье. Но я знаю Тони Вардена. Я знаю, как он заботился о леди Фэрхейвен. Он никогда и ни за что не убил бы ее, в какое быотчаянное положение ни загнали его обстоятельства.

– Азартные игроки нередко доходят до уголовщины. Это как у пьяниц, леди Джоанна. Уж я насмотрелся. Представьте себе, что заядлого игрока вдруг охватывает ужас. Кто знает, что он может натворить в такой миг? Да хоть бы ваш лорд Эшфорд…

– Но если это не он, тогда подлинный убийца гуляет на воле! Тони говорит, что он с Клодией потом помирился. Что она сама дала ему деньги, он уже не просил об этом. Что… – Тут Джоанна замялась, слишком больно ей было говорить об этом. – Что, перед тем как он ушел, они обручились.

– Ага.

– Что? Вы этому не верите?

– Звучит убедительно, леди Джоанна. Однако свидетелей примирения нет, зато есть свидетель ссоры. Конечно, – продолжал Нейлор, словно размышляя вслух, – все это уже само по себе любопытно.

– Что вас так заинтересовало?

– Был же лакей, который, вероятно, мог поведать нам о том, насколько уходящий из дому леди Фэрхейвен лорд Эшфорд был похож на заключившего помолвку жениха. Может быть, рассказал бы и о хозяйке: казалась ли леди Фэрхейвен радостной или, напротив, рассерженной и разочарованной. Но слуга этот пропал.

– Что вы имеете в виду? – потребовала разъяснений Джоанна.

– Леди Фэрхейвен всего несколько недель назад взяла на работу нового слугу, определив его помощником ливрейного лакея. Дворецкий распорядился, чтобы он сторожил в ту ночь у дверей, а позже поднялся бы к леди Фэрхейвен, чтобы узнать, ушла ли она к себе. Но когда я пришел в этот дом, то обнаружил, что Джим исчез и ничего из своих пожитков не взял. Похоже, что он вообще не был в своей комнате в ту ночь.

– Так это он, наверно? – спросила Джоанна с надеждой в голосе.

– А зачем ему это?

– Ради денег, конечно.

– Возможно. Хотя нам неизвестно, какую сумму хранила леди Фэрхейвен в ящике письменного стола. А сам Джим, может быть, лежит в это самое время где-нибудь в сточной канаве. Как бы то ни было, но его побуждения не очень ясны.

– А кто еще мог это сделать?

– Какой-нибудь случайный злодей. За последние несколько месяцев число краж со взломом резко увеличилось. Эти взломщики словно с цепи сорвались. Но те, которые орудуют неподалеку от дома леди Фэрхейвен, не склонны к насилию. – Нейлор засомневался. – Есть еще новый лорд Фэрхейвен… Джоанну передернуло.

– Вам не нравится граф? Я правильно понял? – оживился Нейлор и усмехнулся.

– Нет, не нравится. В нем есть что-то омерзительное. Я в нем чувствую холод. Очень просто представить его в роли убийцы, – ответила Джоанна.

– К сожалению, леди Джоанна, ваша неприязнь к лорду Фэрхейвену не может рассматриваться в качестве вещественного доказательства. Тем не менее какое-то расследование относительно обстоятельств, связанных с покойным и нынешним из лордов Фэрхейвенов, может иметь место. И смысл. Наряду с розыском пропавшего лакея. Итак, если вы по-прежнему желаете нанять меня, я бы взялся за это дело.

Лицо Джоанны просветлело.

– Благодарю вас, господин Нейлор. Вы даже не представляете, как это важно для меня. Даже если Тони освободят, то все равно его репутация будет запятнана подозрениями, и каждый будет сплетничать на его счет, пока наконец не найдется настоящий убийца. Он мне старый и дорогой друг, – сказала она мягко. – Тони и так уже настрадался: отец, а потом брат умерли. Надеюсь, вы приступите незамедлительно, – добавила она, поднимаясь и подзывая Салли.

– Разумеется. Лорду Эшфорду очень повезло, что у него такие преданные друзья, леди Джоанна, – сказал Нейлор, провожая дам к выходу. “А если бы я был игрок, – подумал он про себя, усаживая Джоанну в экипаж, – то побился бы об заклад, что у лорда Эшфорда есть нечто большее, чем просто ваша дружба, милостивая государыня”.

К счастью, когда Джоанна с Салли вернулись домой, отец был еще в своем клубе, а мать решила вздремнуть после обеда. Наверное, решила Джоанна, потом придется кое-что им рассказать про сегодняшние странствия, но не сейчас. Когда они вошли в комнату, Джоанна с помощью Салли освободилась от своего платья.

– Спалите его, Салли, – приказала Джоанна. – Может быть, я выдумываю, но мне кажется, что оно пахнет Ньюгейтом.

– Слушаюсь, миледи.

– И еще, Салли. – Голос Джоанны стал мягче.

– Да, миледи?

– Благодарю вас, что вы поехали со мной. Понимаю, что для вас это не было большой радостью, но я не могла решиться на все это в одиночку. Я очень ценю вашу верность.

Салли покраснела от удовольствия.

– А я радуюсь только тому, что мы обе добрались до дома целыми и здоровыми, – только и сказала она в ответ.

Джоанна отпустила служанку и, накинув шелковый халат, села в кресло у окна, которое выходило в маленький сад за домом. Она любила читать у окна или просто сидеть и глядеть на сад, любуясь красотой и совершенством аккуратных клумб с розами. Но сегодня она не замечала всей этой многоцветности и пестроты, и единственным ароматом, который она чувствовала, несмотря на открытое в благоухающий сад окно, было зловоние тюрьмы. Кажется, она никогда его не забудет.

Джоанна устала. И сердце заболело. Столько лет она ждала, что Тони в один прекрасный день увидит в ней женщину. Ту женщину, которая влюблена в него с детства. Она улыбнулась, вспомнив, как много лет назад пинала его ногами и стучала по нему кулачками. Это был, пожалуй, единственный раз, когда она посмела не только откровенно, но и со страстью выказать к нему свое отношение. Мечтая о Тони как о своем верном Ланселоте, она пыталась вообразить, что чувствует дама, когда рыцарь поднимает ее на руках и сажает перед собою на коня, а потом они уносятся вдаль. В действительности с его стороны была только бережная заботливость, с которой он подсаживал ее на свою лошадку, чтобы потом повести пони с пассажиркой под уздцы по направлению к дому. А если вспомнить тот раз, когда он у дерева оправдывался и извинялся сквозь смех – как же он хохотал! – то какой уж там “благородный рыцарь без страха и упрека”. Ох, да кто спорит, может, лучше ей было влюбиться в Неда – даже в тот раз он оправдывался всерьез и извинялся по-настоящему. Но Нед был весь какой-то правильный, чересчур положительный: и надежный, и добрый, и постоянный. А Тони был переменчив, забавен и притягателен.

С самого начала бесполезно было на что-то надеяться, и Джоанна утешала себя тем, что с нее довольно и того крошечного местечка в сердце Тони, на которое он расщедрился. Даже когда на ее глазах он ухаживал за леди Фэрхейвен, она почти убедила себя в том, что он делал это только из-за денег. Но сегодня Джоанна поняла, что обманывалась. Тони, оказывается, заботился о Клодии. Она была ему небезразлична. Может, он и не любил ее, но, как он сам сказал, дорожил ею так же, как он дорожит Джоанной. А жениться собрался на Клодии. И женился бы. Не случись того, что произошло в ту ночь, когда в дом его невесты забрался незваный гость. Тони женился бы на Клодии, потому что у той хватало денег для спасения Эшфорда, а у Джоанны таких денег нет.

Джоанна чувствовала себя так, словно до сих пор привязана к тому проклятому дереву и ждет, ждет, ждет, когда же Тони вспомнит о ней, поймет, что та, которую он оставил у себя за спиной, очень много значит для самого Тони. Но он упорствовал в своей беззаботности и беспечности. Джоанна хотела, чтобы он сию минуту оказался перед нею. Как бы она на него накинулась и закричала бы во весь голос: “Вот она я, и я люблю тебя! Слышишь?”

Однако сейчас он узник. Теперь ему уже приходится ждать.

Любовь обернулась для нее тяжким грузом. На глаза навернулись слезы, а злость стала куда-то отступать и вскоре совсем пропала. Сначала тихонько, потом все сильнее слезы потекли по лицу, а она, как будто глядя со стороны, видела, как они текут и падают на зеленый шелк, оставляя мокрые пятна на халате.

Как тяжело прятать от всех свои чувства и делать вид, что они квиты.

Джоанна надеялась, что расследование Нейлора окупится. Но даже когда Тони освободят, от него отвернется почти все светское общество. Ей ни к чему поступать как все. Но отдалиться от него, пожалуй, следовало бы. Она давно уже обещает крестной навестить ее в Кембрии^[9] и погостить подольше. Так она и сделает: дождется, когда Тони выпустят, а там, глядишь, и сезон кончится. И уедет она от него подальше, на все лето. А домой вернется уже без этих глупых детских чувств.

18

Марк Хейлзуорт был сильно раздосадован. На следующий день после убийства Клодии он поспешил к Рересби, стряпчему Джастина, рассчитывая выведать подробности ее последней воли. Марк надеялся, что скончавшаяся родственница легкомысленно замешкалась с упорядочением наследственных формальностей. Если она и в самом деле поленилась переписать завещание, то все, что ей принадлежало, автоматически переходит к нему. Но этот Рересби разве потерпит, чтобы его подопечная беззаботно радовалась жизни? Такой уж он прекрасный юрист – старательный, предусмотрительный, заботливый, дьявол его побери!

– Леди Фэрхейвен распорядилась касательно своего завещания сразу же после смерти покойного графа, милорд, – соизволил сообщить Марку этот опытный поверенный.

– Понимаю. – Марк вздохнул с облегчением. Скорее всего, придется подождать какое-то время, но Клодия, судя по всему, оставила все деньги одному ему.

– Разумеется, она внесла небольшие изменения в завещание. За несколько недель до своей гибели, – добавил Рересби. Старик недолюбливал нынешнего лорда Фэрхейвена и в душе радовался, сообщая графу дурные новости.

– Изменения? Какого рода изменения?

– О, боюсь, что я не могу посвятить вас в подробности, сэр. Прежде чем тайна ее смерти не будет раскрыта, ее завещание не может быть оглашено официально и на людях.

– Тайна? Какая там тайна? Ее убили, слышите, вы, глупец? За это преступление уже арестовали Тони Вардена.

– Только по подозрению, милорд. Еще неизвестно, предстанет ли он перед судом.

– Его будут судить. Я в этом не сомневаюсь.

– Вполне возможно, но в подобных случаях оглашение воли покойного откладывается.

– Так вы не покажете мне завещание?

– Нет, милорд.

Марк повернулся на каблуках и хлопнул за собой дверью. Старик Рересби сухо улыбнулся, выдвинул ящик письменного стола и погладил пальцем по пергаменту хранящегося там документа. Да, лорд Фэрхейвен сейчас явно не в духе, но как же он разозлится, узнав о тех изменениях, которые внесла в завещание леди Фэрхейвен. Нетрудно догадаться, каковы будут переживания Тони Вардена по тому же поводу. Даже если его выпустят, завещание может послужить основанием для незамедлительного возвращения Вардена за тюремную решетку.

– Мне нужен господин Гидеон Нейлор. Судейский писарь удивленно поднял глаза.

Надо же, двух суток не прошло, а встречи с Нейлором домогается уже второй посетитель. “Вот что бывает, когда убивают знатную особу”, – подумал клерк.

– Господин Нейлор на задании, господин?..

– Марк Хейлзуорт, лорд Фэрхейвен. Я оставлю для него записку. Надеюсь, вы позаботитесь, чтобы он ее прочел?

– Можете не сомневаться, милорд. Клерк протянул Марку лист бумаги и ручку с разлохмаченным пером, которая царапала бумагу и брызгала чернилами, пока Марк писал послание.

– Держите. – Он подал бумагу клерку, хмуро разглядывая испачканные чернилами пальцы. – Проследите, чтобы записка дошла до него как можно скорее.

– Будет сделано, милорд.

Писарь подождал пять минут после ухода Фэрхейвена и после этого развернул записку.

Нейлор!

Советую заглянуть к Рересби, в адвокатскую контору, которая вела юридические дела моей кузины. Леди Фэрхейвен внесла ряд изменений в свое завещание, так что, возможно, у лорда Эшфорда было даже больше причин для совершения убийства.

Фэрхейвен.

“Ага, – подумал клерк, – за Гидеона берутся с обеих сторон. Интересно будет поглядеть, как он выкрутится”.

На следующий день о том же пришлось задуматься и самому Гидеону. Он вновь побывал в доме леди Фэрхейвен, чтобы узнать все о Джиме, который, к сожалению, оставил о себе очень мало воспоминаний. Помощник лакея, который был до Джима, уволился как-то вдруг, ни с того ни с сего, а на свое место посоветовал взять Джима.

– Этот Джим был добрым малым и очень старался всем угодить, – сообщил Досон. – И он очень скоро стал таким же преданным слугой леди Фэрхейвен, как все мы, – добавил дворецкий и слегка кашлянул, видимо стесняясь своего волнения, из-за которого голос его слегка дрожал.

– Он хоть из Лондона, не знаете? А про свою родню он ничего не говорил?

– Мне известно, что по тем дням, которые бывали у него выходными, он навещал своих родных, – отвечал Досон. – Но он не говорил, где они живут, в каком районе города их дом. Обмолвился только однажды, будто бы отец его тоже в услужении.

– Благодарю вас, Досон. Хоть что-то есть, чтобы можно было двигаться дальше. Да, а деньги у него были, не знаете?

– Если он и взял что с собой, так только то, что еще не израсходовал из своего жалованья.

– Но эти деньги мы нашли с вами в его комнате, – напомнил Нейлор дворецкому.

Досон нахмурился.

– Что, если Джим увидел, как лорд Эшфорд убивает хозяйку, а лорд Эшфорд дал ему денег, чтобы тот исчез и сидел тихо? Вы о такой возможности не подумали, господин Нейлор? – спросил после некоторого размышления дворецкий.

– Так выходит, что не такой уж этот Джим был верный, как вы думали?

– Знаете, он был у нас человек новый. И потом, подкупить можно почти каждого.

– Эта возможность непременно должна приниматься во внимание, господин Досон, – проговорил Нейлор, благодарно улыбаясь дворецкому. Инспектору всегда доставляло немалое удовольствие наблюдать за тем, как опрашиваемые незаметно втягиваются в расследование, и вот уже человек высказывает мысль, которая может помочь разгадке тайны. – Я бы попросил вас, – добавил Нейлор, – если вы еще что-то узнаете или что-то такое надумаете, сообщите мне, пожалуйста.

– Разумеется, господин Нейлор. Нейлор помедлил на ступеньках крыльца.

Можно расспросить лакеев постарше. Если повезет, то отец Джима, скорее всего, работает где-нибудь в Мэйфэйре, а не у каких-то богачей Цитадели. Эта часть работы, связанная с розысками и сбором информации, самая нудная. “Зато, – подумал Нейлор, – она заставляет быть в форме – все время собран, все время начеку”.

После двух дней тщетных расспросов во многих домах он все же решил последовать совету лорда Фэрхейвена.

Конечно, старый крючкотвор не стал показывать Гидеону завещание, но он подтвердил то обстоятельство, что леди Фэрхейвен сравнительно недавно внесла в него изменения. Это было немаловажно.

– Не могли бы вы сказать мне, сколько выиграет лорд Эшфорд благодаря этому новому завещанию, господин Рересби?

– Я не вправе сообщать вам, сколько выиграет лорд Эшфорд, – отвечал стряпчий.

– Что ж, придется подождать оглашения воли покойной. Я очень благодарен вам, господин Рересби. Вы мне очень помогли.

– Надеюсь, что это так, господин Нейлор. “Так, значит, она изменила свое завещание в пользу Эшфорда, – подумал Гидеон. – Боюсь, леди Джоанна, что дела складываются не в пользу вашего старинного приятеля. Если он знал про завещание…”

Гидеон остановил экипаж и попросил кучера отвезти его в Ньюгейт.

19

Тони изо всех сил старался не слышать воплей нового заключенного, визжавшего и ревевшего так, словно он попал в дом для умалишенных, а не в тюрьму, и пытался понять умозаключения Марка Аврелия. Джоанна прислала несколько книжек, но Тони до сих пор не решил, то ли она этой посылкой захотела выказать свое чувство юмора, то ли она всерьез считала, что такое чтение для него будет полезным. Во всяком случае, древнеримского императора он предпочел “Мученикам” Фокса и сочинению Уильяма Ло под названием “Призвание к благочестивому и святому житию”. Тони мог согласиться с мнением, гласящим, что in extremis^[10] человеку свойственно обращаться к Богу или к философии. Но сейчас, если бы его что-то развеселило, то помогло бы гораздо больше, чем душеспасительные проповеди. Положение у него и без того достаточно серьезное. Тони хотел отшвырнуть книгу в сторону, чтобы поискать картежников, которых он побожился избегать, как чумы. В этот момент его пригласили в комнату для посетителей.

Тони был неприятно удивлен, когда обнаружил, что к нему пришла не Джоанна, а тот самый детектив с улицы Боу, который арестовал его.

– Что вам угодно, Нейлор? – с порога накинулся он на инспектора, почти не стараясь скрыть враждебность тона.

– Мне бы хотелось задать вам ряд дополнительных вопросов, милорд, – ответил Гидеон. – Леди Джоанна Барранд наняла меня, желая благополучного для вас исхода дела.

Тони почувствовал себя еще более униженным, чем тогда, когда его арестовывали. Здесь он беспомощен, беззащитен, бессилен, а Джоанна тратит на этого Нейлора, наверно, все деньги, которые выдают ей родители на карманные расходы. Вот уж никогда не думал, что придется и такое презрение с ее стороны терпеть. Благодарности за заботу он не испытывал. Только разозлился.

– Я не приму этого благодеяния, – заявил он. – Можете считать себя уволенным.

Нейлор поднял на Тони безмятежно голубые глаза.

– Присядьте, милорд, прошу вас. Опасаюсь, – добавил он, – что не в вашей власти уволить меня, коль скоро не вы меня нанимали.

– Чего это Джоанна вздумала? – спросил Тони, усаживаясь.

– Полагаю, что она пожелала помочь вам, – отвечал Нейлор с легкой издевкой. – Почему вы противитесь моим розыскам, милорд? Или вы что-то имеете против меня? – спросил он настолько смиренно, что это заставило Тони приглядеться к нему попристальней.

– Вы обманчиво мягкий человек, правда, Нейлор?

– Мы уже обсуждали с вами эту тему, – отметил Гидеон. – Итак, милорд, если вы невинны, то всякое дальнейшее расследование способно лишь пойти вам на пользу.

– Мне одно невыносимо – опека Джоанны, – простонал Тони.

– А брать деньги у леди Фэрхейвен? Вы полагаете, что это не так стеснительно?

– Черт бы вас побрал, Нейлор. Та меня любила. И я про это знал. И знал, чем именно сумею отблагодарить ее. Ей принадлежали моя дружба и восхищение ею.

– А леди Джоанной вы, стало быть, не восхищаетесь? Я-то думал, что вы дружите с детства.

– Конечно, она мне дорога, но это совсем другое. Джоанна – незамужняя молодая девушка, репутация которой пострадает, если узнают, что она затеяла. И она меня не любит так, как любила меня Клодия.

Гидеону очень хотелось задать хорошую трепку этому лорду Эшфорду. До чего же самодовольный глупец! Гидеону достаточно было посидеть несколько минут в обществе юной леди, чтобы понять: девушка влюблена в этого безмозглого недоросля. Он столько лет дружит с нею – и ничего не видит!

– Мне понятно, Нейлор, – продолжал тем временем свою речь Тони, – то, что я скажу, прозвучит не в мою пользу. Ведь получается, что я как будто охотник за богатым приданым. Но тут уж ничего не поделаешь. Хотя не совсем так это было. Леди Фэрхейвен и я – мы были добрыми друзьями. С ее стороны была любовь, с моей – восхищение, и мы могли надеяться, что мое восхищение перерастет в более сильное чувство, когда мы поженимся. Она знала, что мне нужны ее деньги, чтобы спасти Эшфорд. Но знала она и то, что я о ней забочусь. Ведь все могло получиться у нее гораздо хуже, всякое же бывает.

– Как с лордом Фэрхейвеном, скажем?

– Она его не выбирала. Родители сбыли ее с рук, когда ей было только семнадцать, хотя все это обернулось очень счастливым супружеством, судя по тому, что она мне рассказывала.

– Нет, я имел в виду нынешнего лорда Фэрхейвена.

– Вы про Марка Хейлзуорта?!

– Вам он не под душе?

– Это очень мягко сказано, – ответил То-ни с усмешкой. – Видите ли, Нейлор, я знал его еще в школе. Такая холодная рыба. И, кроме денег, его ничто не волнует.

– А теперь расскажите мне еще раз, что произошло в ту ночь, – попросил Гидеон, на времл оставив разговор об интригующей фигуре лорда Фэрхейвена.

– Я все уже вам рассказал.

– Еще раз расскажите.

Тони вздохнул. Вспоминать об этом снова, да еще вслух, было мучительно.

– На той неделе я уже занимал деньги у Клодии. Обещал раздать долги. Я этого не сделал. Наоборот, отправился в картежный притон и все спустил. Потом, правда, часть этих денег отыграл. И вот, после всего, я решил предстать перед ней. Тяжело мне было. – Тони замялся.

– Продолжайте.

– Знаете, как подумаю, что, если бы я не нарушил свой обет, она до сих пор была бы жива и здорова… И потом, откуда этот взломщик узнал про деньги?

– Логично.

– Не понимаю, чего мы толчем воду в ступе, Нейлор, если вы уверны в моей виновности. Джоанна только деньги зря переводит.

– Продолжайте, милорд, – сказал Гидеон. Голос прозвучал спокойно, но твердо.

– Я зашел к Клодии на следующий вечер, чтобы попросить еще взаймы. Мы пошли в библиотеку. Досон принес туда бренди как раз тогда, когда-мы спорили. И он мог слышать, как она отказала мне в деньгах. Так на самом деле было. Но она отправила его спать. Мы еще какое-то время разговаривали, и я сумел убедить ее, что на этот раз я и в самом деле покончу с азартными играми. Мы заключили помолвку. – Тони умолк.

– И…

– Я никак не могу в это поверить, понимаете? – сказал Тони со слезами на глазах. – Что она мертва. Мне все время кажется, что все это – очень затянувшийся и страшный кошмар, а когда я проснусь, Клодия будет жива.

– Что произошло потом? – настойчиво произнес Нейлор.

Тони провел ладонью по глазам.

– Я пожелал ей доброй ночи и ушел. Джим меня выпустил.

– Новый лакей?

– Ну да.

– Вы ему деньги давали?

– Я сунул ему в руку гинею. Я так радовался, что мы обручились.

– А затем вы ушли, милорд?

– А затем я ушел.

– Предположим, что все это правда…

– Да, да, да, проклятье! Так оно и есть!

– Тогда кто, по-вашему, мог убить ее?

– Не знаю. По соседству в последнее время произошло несколько краж со взломом. Может, вор забрался, но не ожидал застать кого-то бодрствующим?

– А как насчет Джима? Он же как в воду канул.

Тони помрачнел.

– Не знаю, у меня даже мысли насчет него не возникало. Такие люди не похожи на убийц. Кроме того, он заботился о Клодии, как, впрочем, и вся прислуга.

– А лорд Фэрхейвен? – спросил Гидеон ровным голосом.

– Я с готовностью сказал бы, что это Марк. Раз он мне не нравится. Но чего ради он пошел бы на такое?

– А деньги? Самый обычный и самый распространенный из всех мотивов. И боюсь, что я тут не ошибаюсь. – Гидеон печально улыбнулся, словно извиняясь за все человечество. – Леди Фэрхейвен после смерти супруга унаследовала огромное состояние.

– Это так, и все это знают. Но ведь и сам Марк далеко не бедствует. Он унаследовал поместье, титул, да много денег сколотил, ведя дела покойного родственника. Чего ему еще?

– Бывают люди, которым никогда не бывает довольно, если дело касается богатства, – отозвался на его слова Гидеон. – А как насчет воли покойной леди Фэрхейвен? Я о завещании.

Увидев поднятые в ответ ничего не понимающие глаза Тони, Нейлор подумал, что или лорд Эшфорд замечательный актер, или говорит правду. Обе возможности в данный момент представлялись инспектору вполне вероятными.

– Стала бы она об этом думать. Вдова-то она была совсем молодая.

– Зато очень богатая. И стряпчий Фэрхейвенов не мог без должного внимания пройти мимо этого обстоятельства. Марк Хейлзуорт – вот кому досталось бы все, при условии, что вдова не выходит вновь замуж и не обзаводится детьми.

– Так, значит, и будет, верно? А нельзя ли предположить, что у Марка появляется достаточно сильный мотив? – спросил Тони.

– Можно было бы подумать и так, но леди Фэрхейвен в последние две недели внесла ряд изменений в свое завещание. Об этом известно доподлинно. Подробностей я не знаю, но, насколько могу судить, милорд, завещание изменено в вашу пользу.

Глаза у Тони полезли на лоб.

– Но мы тогда и обручены не были.

– Судя по вашим словам, милорд, леди Фэрхейвен вас действительно любила. Моя версия такова: она решила оставить вам сумму, достаточную для сохранения имения за вами, вне зависимости от того, что может произойти в дальнейшем между вами. Увы, к несчастью, она не предусмотрела того, что ее могут убить…

– Выходит, что я приговорен, – сказал Тони, вставая из-за стола.

– Пока еще нет. Завещание только предстоит огласить официально. Если воля покойной не будет обнародована до слушаний, то вас вполне могут освободить.

– Чтобы сразу же арестовать опять!

– Этого не получится, если я сумею отыскать доказательства виновности кого-то другого, милорд.

– Безнадежная затея, Нейлор.

– Неужели у вас так мало веры в мои способности, милорд? – вздохнул Нейлор.

Тони невольно рассмеялся: слишком забавно было смирение в тоне детектива.

– Могу согласиться с тем, что ваше положение оставляет желать лучшего. Но оно не безнадежно.

– Сделайте мне одолжение, Нейлор.

– С удовольствием, милорд.

– Вы ведь будете докладывать о своих поисках леди Джоанне, правда?

– Конечно, милорд.

– Попросите ее прислать мне последнюю из книжек мисс Остин, хорошо? Не думаю, что после всего я пожелаю вернуться к Марку Аврелию.

20

Джоанна улыбнулась, услышав от Нейлора просьбу Тони.

– Тони не тянет на римлянина-стоика? Я совсем не удивлена. Это Нед очень любил Марка Аврелия. А Тони по вкусу был больше Цезарь с его битвами. Что еще вы в нем заметили, господин Нейлор? – спросила Джоанна, усаживая инспектора.

– Он не особенно доверяет моим способностям, миледи. Или считает, что искать кого-то еще незачем. Потому что бесполезно.

– А какая из определенных вами версий представляется вам наиболее вероятной?

– Когда я расследую уголовное дело, миледи, то всегда стараюсь сохранять разум и душу открытыми. Нельзя отвергать сразу то, что не нравится. Что же до нашего дела, то, несомненно, имелось достаточно показаний против лорда Эшфорда, чтобы его можно было арестовать. Достаточно ли доказательств для того, чтобы держать его за решеткой, решат судьи.

– Но, побеседовав с Тони еще раз, не можете же вы всерьез поверить, что он убийца, – запротестовала Джоанна.

Выражение лица инспектора стало жестким, взгляд резким.

– Я доказывал виновность в чудовищнейших преступлениях многих мужчин и женщин, которые выглядели невинными овечками, миледи.

Джоанна вздрогнула. Похоже было, что сейчас перед мысленным взором Нейлора предстали хорошо знакомые ему картины кровавых и жестоких злодеяния. Потом его лицо смягчилось.

– Однако я вынужден согласиться с тем, что лорд Эшфорд более чем убедителен в своих попытках отстоять собственную невиновность.

Джоанна глубоко и с облегчением вздохнула.

– А об исчезнувшем лакее вы что-нибудь узнали?

– Нет еще. По сути дела, именно на этой задаче я намереваюсь сосредоточиться завтра.

– Благодарю вас, господи Нейлор, за ваши труды, – сказала на прощание Джоанна, подзывая дворецкого, чтобы проводить инспектора.

Джоанна осталась в библиотеке. Слушания состоятся на днях. Возможно ли, чтобы Нейлор отыскал хоть что-то до разбирательства или после него? А если этот Джим мертв или уехал из Лондона? Вдруг он вообще ничего не видел? Тогда Тони предстанет перед судом и – о ужас! – будет повешен. А ей придется доживать остаток дней своих без него.

На следующий день Гидеон с утра взялся за дело. Перекусив на скорую руку кружкой пива с пирожком с говядиной и почками, он решил еще раз зайти в один из домов на улице Керзон. Поначалу все было так же, как и в других домах, которые Нейлор уже посетил: никто не помнил о слуге по фамилии Толин, который мог когда-то работать неподалеку. Но вдруг кухарка, стряпавшая в этом доме много лет, призадумалась.

– Минуточку, господин Нейлор, вы уверены, что это был лакей?

– Что вы хотите этим сказать? – заинтересовался Гидеон.

– Много лет назад я знала одну девушку, она прислуживала в комнатах горничной. Так вот, ее, кажется, так звали. Сейчас ей столько лет, что она очень даже может быть матерью того парня, которого вы ищете. Этого самого Джима.

Лицо Гидеона просветлело.

– Так что, он назвался девичей фамилией матери? Это уже любопытно. А не помните, что случилось с этой девушкой потом?

– Она вышла за лакея из хозяйства Пентлоу. Но что было с нею после свадьбы, как-то не помню.

– А фамилию лакея?

В это мгновение вся прислуга дружно затаила дыхание. Подумать только, старая миссис Конклин помогает распутать дело об убийстве.

– Крук? Нет. Но что-то вроде этого. Дайте мне подумать…

Гидеон терпеливо наблюдал, как миссис Конклин корчит гримасы и закатывает глаза.

– Рук. Вот как. Очень порядочный молодой лакей. И собою хорош. Я не могла осуждать ее за то, что она решила сбежать с ним.

Дворецкий потрепал миссис Конклин по плечу.

– Какая вы молодец, миссис Конклин! Теперь-то уж вы распутаете эту головоломку, а, мистер Нейлор?

Гидеон хмыкнул:

– Не так быстро. Но это может помочь делу.

Так и случилось. Довольно было пройти еще раз по старым адресам и упомянуть в нескольких домах верную фамилию, чтобы найти старого слугу, который хорошо помнил чету Руков.

– Он много лет работал у сэра Хораса Пентлоу. Но несколько лет назад Рук ушел на покой.

Гидеон откланялся. Сэр Хорас обитал где-то неподалеку, в нескольких кварталах отсюда. Желание отыскать родителей Джима настолько овладело инспектором, что он не обращал внимание на все возрастающее чувство голода.

Сэра Хораса удалось застать дома. Однако только после многократных заверений, что предоставляемые им сведения ни в коем случае не будут использованы в ущерб его старым слугам, он сообщил адрес.

Руки жили в домике, который стоял за пивной, рядом с Кингз-роуд. Почувствовав аромат эля и решив, что время все равно уже близится к ужину, Гидеон позволил себе передышку. Тем более что чета Руков наверняка сидит дома: пьют чай, а может быть, и ужинают.

Он сел у окна и стал глядеть на улицу, по которой прогуливались местные обыватели.

Народ здешний был явно не богат, но люди здесь уважали достоинство в себе и в других. Нейлор почувствовал себя в этом пабе уютнее, чем в библиотеке леди Джоанны. “Таково уж полицейское ремесло”, – подумал Гидеон. Возишься сутками со всяким отребьем, что ж удивительного, что улочка за окном пивной вдруг покажется краше ухоженного уголка в роскошном Мэйфэйре. Да и сам он – кто таков? Так, потрепанный жизнью провинциал. Его отец тоже, можно сказать, был в услужении: главный конюший местного помещика. И Гидеон мог остаться в родных местах и пробивать себе путь наверх тяжелым трудом или в конюшне, или в барской усадьбе. Однако мысль, что ты себе не хозяин, была непереносимой. Поэтому, как только в один прекрасный день появились вербовщики, юный Гидеон сразу же распрощался с родными местами. Он тогда как-то и не подумал, что служба в армии не очень совместима со стремлением быть хозяином своей судьбы, увы! Не считаясь с глубокими познаниями Нейлора в области коневодства, судьба, словно в насмешку, определила его в пехоту, так что в отставку он ушел из сорок седьмого пехотного. Довелось немало постранствовать по свету, а когда Гидеон вернулся в Сомерсет, матери уже не было. Ее похоронили без него. Отец уже ушел на пенсию. Дома ничего подходящего не нашлось, и, достаточно долго погостив на родине, где он жил у сестры (она вышла замуж за соседа-фермера), Нейлор уехал в Лондон. Ему доводилось слышать про следователей и полицейских инспекторов по особым поручениям. Служба в армии повышала его шансы устроиться на подобную работу. Можно было пойти в конную полицию, но инспекторы колесили по всей Англии, и это привлекало.

Вот и сиди теперь в этой пивной с больными ногами, безуспешно пытаясь снять судорогу монотонным шевелением пальцев в неудобных башмаках.

Он подумал о Джиме – не укрывается ли тот в отчем доме? “Впрочем, это очень скоро станет мне известно”, – подумал Нейлор, поднимаясь из-за стола и выкладывая деньги за ужин на тарелку.

Несколькими минутами позже он уже стучался в двери дома Руков. Чета старых слуг занимала второй этаж над лавкой мясника. Открыл господин Рук, еще очень даже годящийся в лакеи – прямая спина, ничего не выражающее лицо. Тем не менее удивления он скрыть не смог, когда вместо птички-невелички, малиновки или снегиря, нарушающих его покой постукиванием по двери, хозяин обнаружил Гидеона Нейлора.

– Господин Генри Рук? Мое имя Гидеон Нейлор. Я с улицы Боу. Мне необходимо задать вам несколько вопросов. Может быть, вы меня впустите?

Господин Рук отворил дверь пошире, и Гидеон прошел за ним в скромную гостиную.

– Чем могу быть полезен, господин Нейлор? – Голос пожилого человека звучал озадаченно.

– У вас есть сын. Джим, насколько мне известно.

Выражение лица хозяина дома изменилось, и перед Гидеоном оказался не хорошо вышколенный слуга, а встревоженный отец.

– Что? С нашим Джимом ведь ничего не случилось, правда? – упавшим голосом спросил старик.

– Особых оснований для уверенности в этом у меня нет. Однако, – добавил Гидеон, – дело в том, что он исчез с места своей последней работы как-то непонятно и очень уж неожиданно. А мне хотелось бы кое о чем расспросить его.

– Он ушел от Хейлзуортов?

– Да. Вот уже трое суток минуло. Дворецкий оставил его за себя в ту ночь, а сам ушел отдыхать. Но утром Джима в доме не оказалось. Другой лакей говорит, что Джим и не поднимался в свою комнату. Если так, то он, должно быть, до сих пор ливреи не снимал.

Гидеон медленно рассказывал, не очень вдумываясь в произносимые им слова. “Хотя, – вдруг сказал он себе, – коль ливрея до сих пор на Джиме, то, возможно, его уже нет в живых”.

– О чем вы? Какой еще лакей? Какая ливрея? Вы, верно, не того Джима ищете, господин Нейлор. Мой сын – не в услужении.

– Но вы же сами упомянули Хейлзуортов.

– Да. Я говорил о компании “Хейлзуорт лимитед”. Там Джим работает приказчиком. – В голосе чувствовалась гордость за сына. – Мы решили, что нашему сыну незачем повторять нашу жизнь, и определили его в школу. Ему не было нужды идти в слуги.

– Ваш сын, Джим Рук, работал клерком в фирме Марка Хейлзуорта, лорда Фэрхейвена? Так ли я вас понял?

– Да, сэр. Вот уже несколько месяцев.

– Когда вы в последний раз виделись с ним?

Старик нахмурился.

– Обычно он появлялся у нас по воскресеньям, но в последние недели он приходил пополудни по средам.

– И он вам ни разу не говорил, что работает в доме леди Фэрхейвен в качестве помощника лакея?

– Нет.

– Так знайте, что так оно и было. А в ту ночь, когда случилось убийство, он был последним человеком, которому довелось видеть жертву живой, не считая убийцы и лорда Эшфорда. Если, конечно, лорд Эшфорд не был ее убийцей, – добавил Нейлор совсем тихо. – Благодарю вас, господин Рук, вы мне очень помогли.

– Постойте, постойте, господин Нейлор. Вы хотите сказать, что наш Джим замешан в убийстве, которое случилось в Мэйфэйре, и что вы не знаете, где наш сын сейчас находится?

– Еще не знаю, но собираюсь узнать.

21

Когда Джим сбежал из хозяйского дома в ночь убийства, он и правда подумал о том, чтобы пересидеть какое-то время у родителей. Однако он очень скоро сообразил, что там не спрячешься, потому что если и будут его искать, то в первую очередь у родителей. Укройся он там – его сразу же нашли бы или следователи по особо важным делам, или сам лорд Фэрхейвен. “Лучше бы, конечно, полиция”, – подумал он, вспомнив, что он видел в библиотеке.

Ему крупно повезло, что лорд Эшфорд проявил такую щедрость, иначе совсем бы скверно ему пришлось: от правосудия надо скрываться, а вся надежда его – только ливрея. Всякий, кто его увидит, не скоро о таком зрелище забудет.

Он свернул в пустынную аллею где-то на полпути между городским домом Фэрхейвенов и его отчим домом и решил, что это самое подходящее место для того, чтобы провести остаток ночи. Он устроил себе что-то наподобие логова возле какого-то здания и свернулся калачиком, пытаясь не обращать внимание на шуршание пробегающих неподалеку крыс и вонь из сточной канавы. Утром он снял куртку и решил быстро бросить ее тут же, но сообразил, что может получить за нее хорошие деньги на Петтикон-лейн. Поэтому, не долго думая, он перекинул ее через плечо и направился к блошиному рынку.

При одной мысли о Фэрхейвенах у Джима замирало сердце: он почти физически ощущал, как оно останавливается, а потом снова начинает биться. Леди Клодия Фэрхейвен мертва, а какая она была хорошая, и как она была добра к нему, хотя он был всего лишь новый лакей. Да как же угораздило его согласиться шпионить за нею? Ну почему он на это пошел?

Да, конечно, это все лорд Фэрхейвен. Он уговорил его, сумев убедить, что все это ради ее же блага, что надо спасать ее от посягательств корыстного лорда Эшфорда. Но, насколько мог видеть Джим, лорд Эшфорд был очень добр к хозяйке, а она влюблена в него. Лорд Эшфорд в ту ночь был очень счастлив, когда уходил, и одарил Джима щедрыми чаевыми, сказав: “Наконец-то и на моей улице есть что праздновать, так пусть и вам радостно будет”. Потом лорд Эшфорд склонился к нему и прошептал: “Я предложил, и она согласилась, и вы, Джим, можете стать первым человеком, желающим мне счастья. – Но – никому ни слова! ” Он широко улыбнулся и подмигнул, а Джим ответил ему смущенной ухмылкой. Лорду Фэрхейвену такая новость счастья не прибавила бы, но Джиму представлялось, что для леди Фэрхейвен было бы очень хорошо заиметь такого красивого и обаятельного мужчину в своем доме. И в своей постели.

Джим не успел сообщить о том лорду Фэрхейвену, который вскоре вдруг появился и сразу же ринулся в библиотеку, бросив Джиму, что нет нужды объявлять леди Фэрхейвен о приходе нового гостя. А потом это жуткое зрелище хозяйки на полу. Слава Богу, лорд Фэрхейвен был слишком занят тем, что он творил в библиотеке, чтобы обратить внимание на тихонько отворившуюся, а потом неслышно закрывшуюся дверь.

Наверное, глупо было убегать. Но как он мог вернуться на свой пост и подать лорду Фэрхейвену пальто, сделав при этом вид, что ничего не произошло? А что, если бы этот лорд Фэрхейвен его увидел? Раз этот человек способен убить женщину, то убрать с дороги юного, простоватого и глупого клерка ему ничего не стоит.

То, что он глуп, было несомненно. Настолько глуп, что поверил хозяину.

Но теперь это все неважно. Что сделано, то сделано. Теперь надо найти какое-то убежище, чтобы там отсидеться.

Джим кое-что слышал про Сент-Гилз. Наверняка, пристройся он там, то одним уголовником станет больше, вот и все. Найти же его будет непросто. Но он никакой не уголовник, если честно, мысль о том, что он будет слоняться по самым подозрительным улочкам города, совсем его не радовала. Хотя не обязательно лезть в Сент-Гилз. Может быть, получится подыскать что-то рядом, в этой части города. Хорошо бы найти дешевые меблированные комнаты и осесть там.

Он выдохся, пройдя всю площадь Рассел-сквер. Свернув в улочку, он набрел на паб и решил зайти, чтобы выпить кружку эля. Он ничего не ел после вчерашнего ужина, поэтому пиво ударило ему в голову. Хотя он собирался экономить на еде, но не бывает правил без исключений, и Джим заказал тарелку бутербродов с сыром. Когда разносчица принесла заказ, Джим улыбнулся ей и поинтересовался, нет ли в округе места, где можно было бы остановиться. Не знает ли она дома, в котором можно было бы снять комнату?

– Это у миссис Джарвисон. Или у миссис Спенсер, – ответила официантка, и шаловливый огонек зажегся у нее в глазах. – У миссис Спенсер всегда есть комнаты. Только вот не всегда на одного. – Тут она еще и подмигнула.

– О, да разве я против соседей? – откликнулся Джим, думая про себя, какая замечательная и добрая девушка попалась ему на пути. – Вы сказали, улица Бакнолл?

– Да, сэр.

Еда и выпивка возродили его душу и тело, но Джиму не терпелось оказаться в надежном месте, чтобы больше не шататься по улицам. Он решил направиться прямо к миссис Спенсер, потому что она жила чуть поближе.

Дом под номером семнадцать на улице Бакнолл-стрит выделялся среди других домов на той же улице выскобленными до белизны кирпичами кладки и необычно чистыми стеклами окон. Джим постучал в дверь. Открыла молодая женщина, которая показалась ему слишком разодетой для горничной. “Разодетая, да почти раздетая”, – подумал Джим, стараясь не особенно глазеть на то, что увидел.

– Чем могу помочь? – спросила девушка.

– Мне хотелось бы видеть миссис Спенсер, – ответил Джим. – Насколько я понимаю, у нее можно снять комнату.

Девушка засмеялась.

– Так вы на верном пути. Входите, сэр, и я вам сейчас представлю миссис Спенсер.

Джим оглядел гостиную. Это была уютная, с хорошим вкусом обставленная комната. Все казалось чистым и респектабельным. “Да тут еще такая красивая гравюра”, – думал Джим, разглядывая наполненный светом пейзаж, висевший на стене.

– Это – Констебль, – произнес чистый, сильный голос за его спиной.

Само слово “констебль” повергло Джима в такой ужас, что он едва не выскочил из своего нового, но скверно сидящего на нем костюма.

– Констебль? Где? – спросил он не задумываясь, обернулся и оказался лицом к лицу с миссис Спенсер. Должно быть, именно ей принадлежал этот голос. Как же его так скоро отыскали? Он воровато окинул взглядом комнату. Спрятаться было негде. Он уже готов был оттолкнуть эту даму в сторону, когда она вновь заговорила, но на этот раз не таким строгим голосом:

– Джон Констебль, художник. Похоже, вам очень понравилась его картина, господин…

– О да, конечно. – Джим замялся. – Джим… Джоунз, сударыня.

Миссис Спенсер улыбнулась.

– Господин… Джоунз, значит. Насколько я понимаю, вы заинтересованы… в комнате.

– Да. Сколько вы хотите за сутки?

– Это зависит от того, каковы ваши пожелания, господин Джоунз.

– Ничего особенного. А как насчет завтрака по утрам?

– Вас, судя по вашим словам, несложно удовлетворить, господин Джоунз. Наверное, вы впервые оказались в таком доме, как мой? – поинтересовалась миссис Спенсер.

– Да. Мне еще не приходилось останавливаться в меблированных комнатах.

– Хорошо. Как раз теперь у меня есть то… такая комната, которая вам должна подойти. Номер три, направо от лестницы, наверху. Десять шиллингов ночь.

Джим позволил себе облегченно вздохнуть. Он опасался, что здесь будет не по карману: уж слишком тут чисто.

– Хорошо, сударыня, я согласен.

– Кэрри покажет вашу комнату. Надеюсь, что вам у нас понравится, господин Джоунз.

Миссис Спенсер открыла дверь гостиной и позвала ту миловидную молоденькую толстушку, которая встречала Джима у входа.

– Это здесь, значит, – объявила девушка, когда они миновали несколько ступенек на лестничной площадке. – На целую ночь, а? Немного таких, что остаются дольше чем на пару-другую часов. Ну, что ж, вы молоды, и, наверное, город вам внове.

– Да, – согласился Джим, благодарныйуже за то, что она ушла, захлопнув за собой дверь.

Комната была очень хороша. Чересчур, быть может, разукрашена. И нелепо укрываться таким багрово-малиновым одеялом, да и подушка какая-то… игрушечная. А гравюры на стенах изображали вовсе не пейзажи, о нет! Но зато было очень чисто. Эта комната была его. Теперь он наконец справится со своей тревогой и подавит дурацкие страхи. Он ощутил себя в безопасности. Джим сбросил башмаки и прилег на кровать, которая оказалась очень удобной.

И тут в дверь тихонько постучали. Джим, не думая, ответил:

– Войдите!

Он ожидал увидеть горничную с кувшином воды для рукомойника.

Но это была не горничная. Вошла легконогая, темноволосая девушка в наряде, едва ли не легкомысленнее, чем тот, в котором красовалась провожавшая его наверх толстушка.

– Добрый вечер, господин Джоунз. Я – Нэнси.

– Добрый вечер, Нэнси, – отозвался Джим, поспешно вскакивая с постели. Никак это дочка хозяйки? Наверно, так оно и есть: волосы такие же темные, как у миссис Спенсер, только на девичьем лице поменьше косметики будет.

Девушка закрыла за собой дверь и накинула щеколду.

– Комната у вас на всю ночь? – Да.

– Если я вам нравлюсь, мы могли бы провести эту ночь вместе, – сообщила Нэнси. Она по-хозяйски расположилась на стуле и начала разбираться с подвязкой, поддерживающей чулок.

– Вместе?! – Джим подумал, что он, чего доброго, выпил хороший бочонок пива, не заметив этого. А потом, вспомнив подмигивание девицы-разносчицы в пабе и то, как она описывала постоялый двор у миссис Спенсер, где приходится делить комнату с кем-то еще, он все понял. Сдавленно взвыв, он рухнул на кровать. Так вот где он отыскал убежище! В борделе!

Нэнси подошла и села рядом.

– Насколько я понимаю, господин Джоунз, для вас это – впервые. Но вы не беспокойтесь, я вам помогу, – стала успокаивать его девушка, расстегивая на нем рубашку.

Джим шарахнулся от нее.

– Нет, я не то говорил. То есть да, я сказал, что здесь в первый раз, но я думал, что тут гостиница, а оказалось – дом свиданий. Ошибка вышла. Пусть мне деньги отдадут.

– Коль уж миссис Спенсер с вас деньги получила, их вам назад не вернут, – сказала Нэнси очень деловым тоном. – И потом, комнату вам дали. Хотите вы меня или нет, номер у вас все равно есть, – добавила она с какой-то унылой усмешкой.

– Ох, да это вовсем не потому, что вы плохая девушка, – пожалел обиженную гостью Джим. – Вы – девушка очень хорошенькая. Но вот я… Прямо сейчас… Мне пока не нужен… никто.

– Ладно, лучше я дам знать про все это миссис Спенсер. Поглядим, что с вами делать. – И Нэнси выпорхнула, прежде чем Джим собрался как-то воспротивиться этому.

Он опять застонал, а потом рассмеялся. Ну и влип. И от закона сбежал, и от убийцы спасся. А кончилось все тем, что он заперся в борделе. И это он, заботливо взлелеянный почтенными родителями, лучше и приличнее которых просто и быть не может.

Не то чтобы он вовсе ничего не знал про такие места. Но ему в голову не могла прийти мысль искать для себя что-то такое. Нет. Он думал о том, что и у него когда-нибудь будет подруга. Есть такая Полли Хеммингз, дочка мясника, хозяина того дома, в котором его родители снимали квартиру. Пара поцелуев, на которые расщедрилась Полли, – вот и все, чем одарил его до сих пор прекрасный пол Перед глазами возникла стройная нога Нэнси в белом чулке. Это видение не желало покидать его разгоряченный ум, и в паху стало нарастать чувство тяжести. Да как это может быть, чтобы ему докучали такие мечтания? Ему сейчас надо думать о том, как деньги вернуть и другую комнату найти. А он расселся тут и пытается вообразить, как будет выглядеть молоденькая смазливая шлюха, если с нее стащить всю одежду.

Дверь снова распахнулась. На этот раз явилась сама миссис Спенсер. Ее лицо сейчас выглядело старше и жестче, чем внизу в гостиной.

– Я поняла так, что вы хотите получить свои деньги назад, господин Джоунз.

– Да, видите ли, случилось недоразумение, – заговорил Джим, поспешно вскакивая.

– Может быть, и так. Присядьте, пожалуйста. – Джим вновь опустился на кровать, а миссис Спенсер подвинула стул и тоже села.

– Вопрос в том, господин Джоунз, кто должен расплачиваться за недоразумение, вы или я?

– Быть может, нам удастся как-то поделить убытки? – наугад предложил Джим. – Понимаете, на самом деле у меня не так уж много денег, а ведь мне теперь придется уходить отсюда и искать настоящие меблированные комнаты, – сказал он с улыбкой.

– Послушайте, господин Джоунз, когда вы зашли, мне показалось, что вы слегка нервничаете. И хотя в том, что у вас нет смены белья и другой одежды, ничего преступного и даже предосудительного, разумеется, нет, все же это выглядит несколько странно, вы не находите? Можно подумать, что вы откуда-то сбежали. Меня не особенно интересуют ваши отношения с законом. Но у меня свое дело, и мне хочется, чтобы здесь все было благопристойно. Я стараюсь не подпускать к моим девочкам грубых клиентов.

Джим весь побелел.

– А вы, господин Джоунз, на мой взгляд, все же не очень похожи на закоренелого злодея, – добавила миссис Спенсер с какой-то особенной улыбкой, которая преобразила ее лицо, как-то смягчив его. Чувственный рот, полные и нежные губы не очень вязались со всем ее обликом подчеркнуто деловой дамы. Было в этой женщине что-то располагающее к ней. И Джим, не особенно понимая почему, решил во всем ей признаться.

– Я не уголовник, миссис Спенсер… или, по крайней мере, преступником себя не считаю. Но законники… они, знаете, могут привязаться ко мне. Это да.

– Чего ради?

Джим коротко рассказал свою историю.

– Так вы у родителей еще не были?

– Нет, я хотел было, пойти туда, но потом решил, что если меня и будут искать, то в первую очередь там.

– А, устраиваясь к леди Фэрхейвен, вы назвались девичьей фамилией матери?

– Да.

– Тогда у них уйдет даже больше времени, чем вы думаете, чтобы найти именно вас. А вот насчет лорда Фэрхейвена… По-моему, его-то вы боитесь куда больше, чем следователей из полиции, господин?..

– Рук. Да. Должен согласиться, если я кого и боюсь, то его. Хотя я уверен, что он меня не видел, это точно.

– Это неважно. Вы исчезли в ту самую ночь, когда произошло убийство, и вам известно, что именно лорд Фэрхейвен последним явился в дом. И он обязательно задумается: а почему вы пропали?

– Ну, ладно, это вас не касается, – решительно заявил Джим. – Я ухожу прямо сейчас.

Если вы вернете мне половину заплаченных мною денег, я буду вам весьма признателен.

– А я бы хотела предложить вам нечто иное, господин Рук, – сказала миссис Спенсер после короткой паузы. Молодой человек вызывал у нее сочувствие. Не могла она его так бросить. – Теперь вы, можно сказать, имеете опыт работы в услужении, коль скоро вы были лакеем в Мэйфэйре. А лакей, встречающий гостей у входа, – это придаст моему заведению определенный… Je ne sais quoi^[11]… Как вам кажется? – спросила миссис Спенсер с иронической усмешкой.

Джим хотел было сразу отказаться, но миссис Спенсер остановила его:

– Имейте в виду, вам надо как-то запутать свой след, а поднимать хвост в вашем положении – непозволительная роскошь. Тем более что в деньгах вы тоже очень стеснены. Я предлагаю вам комнату и стол в обмен на исполнение предложенной вам должности. Мои клиенты – люди все очень почтенные, смею вас заверить. Если кто-то и позволяет себе какие-то неподобающие выходки, я зову соседа, что живет рядом. Он – кузнец и достаточно велик телом, чтобы самые неуемные тотчас забыли о всех своих домогательствах. Подумайте, ну кому придет в голову искать вас в борделе?

Джим немного поразмышлял и решил, что выбирать не приходится. Она права. Деньги быстро кончатся, и что потом? С другой стороны, кто его будет тут искать?

– Мои родители умерли бы, узнай они об этом. Если они о чем и мечтали, так это о том, чтобы я не прожил всю свою жизнь слугой. А я… за какой-то месяц скатился от приказчика в солидной фирме до лакея в борделе!

Миссис Спенсер рассмеялась, но, когда она заговорила, в ее голосе звучало сочувствие:

– Значит, вы оказались в хорошей и самой подходящей для себя компании, Джим. Можно мне так называть вас? Всем нам тут ведомы страдания из-за неожиданно изменившихся обстоятельств. И еще, Джим. Если вы будете выполнять некоторые поручения и помогать делать закупки, то раз в неделю вы сможете выбирать одну из девушек. Мне показалось, что Нэнси находит вас очень привлекательным мужчиной…

– Благодарю вас, миссис Спенсер. Думаю, не надо.

– Если вы передумаете, дайте мне знать… И, Джим…

– Да, мадам?

– Спуститесь вниз, я дам вам денег на новый костюм. Мне хочется, чтобы те, кого я нанимаю на работу, были хорошо одеты, а этот ваш костюм оставляет желать много лучшего.

22

Тони поднялся очень рано: на это утро были назначены слушания по его делу. Он сделал все, чтобы выглядеть более или менее опрятно, однако несколько дней, проведенных в Ньюгейте, пусть даже в отдельной комнате, оставили свой отпечаток. Не говоря уже о наручниках, которые стягивали запястья.

Он сумел вызвать к себе стряпчего, который вел юридические дела семейства Варденов. Поверенный пробыл у него недолго, но теперь у Тони было хоть какое-то представление о правовых процедурах, через которые он должен пройти. По ходу судебного разбирательства, называемого магистратским слушанием, свидетели, в отличие от того, как это бывает в суде, дают показания только магистратским судьям. Поэтому Тони может даже и не знать, какие доказательства его вины имеются в распоряжении суда. Тони послал Джона в Военное министерство за свидетельством о прохождении службы и характеристикой. Полковник Бейн, с которым Тони служил на Иберийском полуострове, мог бы засвидетельствовать, что капитан Варден верно служил Короне и заботился о своих подчиненных.

Его доставили в здание суда на улице Боу и поместили в отдельную комнату. Пребывание в ней показалось вечностью. Да еще руки скованы наручниками, а рядом – страж, судебный офицер.

Ему было слышно, как в здании открываются и закрываются двери, и на миг показалось даже, что где-то рядом, в коридоре, раздается голос Гидеона Нейлора. Тони удивился себе: оказывается, ему хочется, чтобы Нейлор открыл дверь и зашел к нему. Что ж, увидеть знакомое лицо, пусть и не вызывающее пылких дружеских чувств, всегда приятно. Особенно если человек в таком положении.

Пребывание здесь действовало на Тони тягостно еще и потому, что он ничего не знал о происходящем в суде. За всю свою жизнь он ни разу не ощущал себя таким бессильным и беспомощным. Даже тогда, в Испании, когда он со своим сержантом спрятался за какие-то валуны, уповая на то, что вечерний патруль противника, проходя по тропе рядом с их укрытием, все же каким-то чудом не заметит их. Наконец его вызвали, и он предстал перед магистратами. В зале Тони заметил Нейлора. Тот сидел в углу, и вид у него был более смиренный, чем обычно. Тони присягнул говорить правду, и допрос начался.

– Энтони Варден, лорд Эшфорд?

– Да, милорды.

– Вы знаете, в чем вы обвиняетесь?

– Да, милорды.

– И что вы можете ответить на выдвинутое против вас обвинение?

– Я невиновен.

Сначала Тони обращался к обоим магистратам, хотя только один из них задавал вопросы. Второй судья сидел с полузакрытыми глазами, казалось, он вот-вот заснет. Тони вдруг испугался, что допрос ведется только ради протокола. Да, они, наверно, уже решили отдать его под суд. Это значит, что ему придется провести в Ньюгейте еще не одну неделю.

– Извольте рассказать суду о ваших отношениях с леди Фэрхейвен.

– Мы были с нею добрыми друзьями.

– Дальше, дальше, лорд Эшфорд. Говорите же. Мы хотели бы услышать всю вашу историю. Когда вы познакомились с леди Фэрхейвен?

– Мы впервые встретились с нею в начале этого сезона. После двухлетнего траура по супругу она стала вновь появляться в городе и выходить в свет. Мы сразу же поняли, как много общего между нами: и ей и мне было ведомо, что это такое – потеря любимого человека.

– Я полагаю, вы имеете в виду вашего брата?

– Да, милорд.

– Леди Фэрхейвен была старше вас, не так ли?

– Всего на пять лет.

– И она была богатой вдовой? А вы получили в наследство обнищавшее имение?

Тони утвердительно кивнул.

– Ваш брат много трудился ради восстановления Эшфорда, верно? – Судья не стал дожидаться ответа Тони. – А ваши методы? Насколько я знаю, они отличались от линии поведения вашего брата?

– Они были иными, милорд.

– Да, иными, – с готовностью подхватил магистрат. – Вы вышли в отставку, перебрались в Лондон и решили, что “красное и черное” дает больше шансов, чем возня с урожаем. Верно?

– Это было глупо, я понимаю, сэр, но кончина Неда… она… это было так неожиданно. И так скоро, вслед за смертью отца… Я никогда не думал, что стану наследником. У нас с Недом были разные таланты. Нед в поисках решений всегда выказывал консерватизм. Я же предпочитал риск.

– Рисковать – талант странный, – язвительно заметил судья.

– Не в армии, милорды, – резко возразил Тони. Будь оно все проклято, но без боя он им не сдастся.

– Да, хорошо, мы уже выслушали полковника Бейна и ознакомились с письмами, свиде-тельствующими о вашей храбрости. С этим все ясно. Итак… Вы занялись азартной игрой, чтобы отыграть фамильное состояние. Вы очень много растратили. Вы обратились к леди Фэрхейвен, надеясь, что она вас выручит. Когда же она перестала ссужать вас деньгами, вы, в приступе ярости и безнадежности, убили ее. Тони высоко поднял голову.

– Это ложь, милорды. Я… заботился о леди Фэрхейвен. И никогда не причинил бы ей ни малейшей боли.

– Так вы назвали судей лжецами, лорд Эшфорд?

– Никак нет. Я только назвал обвинения лживыми.

– Вы отрицаете, что являетесь последним лицом, видевшим леди Фэрхейвен в ту ночь, когда ее убили?

– Я был тем, кто последний с нею виделся. Последним, кто ее видел в живых, был убийца.

– Расскажите нам о той последней неделе, лорд Эшфорд. – Голос судьи, который показался Тони дремлющим, прозвучал мягко, ровно и любезно. Этот магистрат продолжал сидеть в той же позе: глаза полузакрыты, пальцы рук сплетены на животе, но сказанное им было похоже на слова непредубежденного человека.

– К тому времени мы с леди Фэрхейвен очень сблизились, милорды. Хотя ничего еще не было сказано, но я понимал: стоит мне сделать предложение, и она его примет. Я попросил у нее некоторую сумму денег, чтобы рассчитаться с долгами, и пообещал ей, что за карты больше не сяду.

Наступила тишина. Ни одного резкого замечания, ни одного вопроса от этого магистрата не последовало, поэтому Тони решил продолжить рассказ:

– Я нарушил свое обещание. Потеряв все занятые деньги, я продал кое-что из носильных вещей и отыграл триста фунтов. Я решил сходить к леди Фэрхейвен еще раз. В ту ночь я сопровождал ее на пути к дому. Мы были в библиотеке. Я сознался в том, что натворил, и попросил ее еще раз дать мне взаймы.

– Взаймы?

– Я попросил ее помочь мне расплатиться с самыми неотложными из моих долгов. Она мне отказала. Думаю, что в это время и вошел в библиотеку дворецкий. Я уверен, что он слышал, как мы ссорились. Но после того, как она отправила его отдыхать, наша беседа продолжилась. – Тони на мгновение умолк, перед его глазами предстала Клодия. Он вспомнил, как это было унизительно и как тогда он был уверен, что ему удастся убедить ее в искренности своего намерения навсегда распрощаться с азартом. Он был благодарен ей за ее щедрость и за ее любовь. Но чем обернулась ее доброта? Что из всего этого вышло?..

Вновь прозвучал мягкий голос:

– Продолжайте, лорд Эшфорд.

– Это был… нелегкий разговор, милорд. Мне пришлось признать, что я стал заядлым картежником, не оправдав надежды брата. И ее обманул. Но к концу беседы она поверила в искренность моих слов и намерений. Мы заключили помолвку. Наутро объявление о нашей помолвке должно было появиться в газетах.

– А почему леди Фэрхейвен решила согласиться выйти за вас замуж, лорд Эшфорд?

Тони замялся.

– Ну, потому что она меня любила. И знала, что она мне дорога.

– Вы не сказали слово “любовь”?

– Я не любил ее так, как она меня. И она о том знала. Но мы питали надежду, что я ее еще полюблю.

– И?

– Я пожелал ей доброй ночи и ушел.

– С шестьюстами фунтами стерлингов.

– Да. Она мне дала эти деньги как раз перед прощанием.

– А кто вас выпустил из дома?

– Джим. Помощник лакея. – Лицо Тони просветлело. – В сущности, он может быть моим свидетелем, он может дать показания в мою пользу, милорды. Я дал ему гинею и сказал, что он первый человек, который может меня поздравить и пожелать мне счастья.

– Какое несчастье все-таки, что этот Джим исчез, – отозвался первый магистрат, вкладывая в свой обычно саркастический тон еще большую, чем прежде, язвительность. – Кто знает, где он сейчас, если он, конечно, все еще есть.

– А вы после этого направились прямо домой, лорд Эшфорд? – Второй судья продолжал задавать вопросы своим мягким голосом.

– Да, милорд. Мой камердинер может подтвердить это.

– То, где вы были после убийства, вряд ли интересно этому суду, не так ли, лорд Эшфорд? – прозвучал вопрошающий голос судьи, взявшего на себя роль мстительной Немезиды.

Тони стоял, не говоря ни слова. Костяшки его пальцев, сжимавших перила, побелели.

– Что, по вашему мнению, могло произойти после того, как вы ушли, лорд Эшфорд? – вмешался второй магистрат.

– Не знаю, милорды. Может быть, Джим виноват, хотя он казался человеком, очень преданным леди Фэрхейвен. Или это мог быть обычный взломщик. По соседству в последнее время участились кражи со взломом. Я знаю одно: когда я уходил, леди Фэрхейвен была жива.

– Не кажется ли вам, что обыкновенному взломщику, решись он на убийство, пришла бы в голову мысль воспользоваться каким-нибудь тяжелым предметом? – Голос второго магистрата по-прежнему оставался как будто сочувствующим.

– Могу согласиться, что это звучит убедительно, милорд.

– Она, однако, не была убита каким-то мучительным способом. Ее убили очень быстро, и это наводит на мысль об опытном человеке. Вам никогда не доводилось умерщвлять противника в бою подобным образом, милорд? Надавливая на артерии? – Глаза сонного магистрата открылись, и все тело судьи подалось вперед – он как бы прислушивался к тому, что скажет Тони.

Тони молчал.

– Так что скажете, лорд Эшфорд? – Тони глубоко вздохнул.

– Да, милорд. Мне приходилось это делать. Однажды. В Испании.

– Хорошо. Я полагаю, что этого вполне достаточно. Как вы считаете?

Первый магистрат кивнул в ответ, и Тони увели из зала. Он еле переставлял ноги. Вот так. Он пропал. Сидеть ему теперь и гнить в этом Ньюгейте до суда, а суд… На суде они прижмут его к стенке своими доказательствами. Но разве это – доказательства? И Джима искать они не собираются, что ли? Да неужели он стал бы убивать Клодию из-за шести сотен, когда он мог жениться на ней и получить в свое распоряжение многие тысячи? Боже милостивый, почему он не сказал об этом во время слушаний.

Оставалось одно – ждать. Через полчаса его опять повели к магистратам.

– Энтони Варден, лорд Эшфорд, Суд Его Величества постановил, что вы должны быть освобождены, – произнес строгий судья. Тони почувствовал, как его начинает бить дрожь, но ничего не мог с собой поделать.

Продолжил голос второго судьи, тягучий, словно мед. И, словно мед, сладкий:

– Показания против вас решено считать в большой степени совпадением обстоятельств. Гнев и отчаяние представляются убедительными мотивами, но, похоже, в большей степени вы могли желать, чтобы леди Фэрхейвен была жива. Если, однако, появятся новые показания против вас, вы будете немедленно взяты под стражу. Имеете ли вы что сказать, лорд Эшфорд?

Тони понадобилось немало времени и старания, чтобы собраться с духом. В конце концов он только и смог, что выдохнуть сквозь зубы:

– Нет, и благодарю вас, милорды.

Руки ему расковали, и он обнаружил, что свободен. Можно было отправляться домой и смывать с себя зловоние Ньюгейта. Проковыляв по коридору и выйдя через парадный вход, он все еще не мог опомниться: то, что он ощущал, было какой-то диковинной смесью необузданной радости и отчетливого, спокойного отчаяния. Можно послать Джона за оставшимися в камере вещами. Можно хорошо поесть – отведать какое-нибудь приличное блюдо. И можно приготовиться к возвращению в Эшфорд. А заодно можно было выкинуть все те приглашения, которые могли прислать ему на прошлой неделе, вместе с собственными вечерними костюмами. Да, суд решил, что он не виноват. Пока. Но убийца Клодии до сих пор гуляет на свободе. И пока его не поймают, пока не докажут его вину, на Тони Вардене будет лежать пятно подозрений.

23

В то утро, на которое были назначены слушания, Джоанна послала записку Гидеону Нейлору с просьбой зайти к ней, как только все кончится. Ее родители к этому времени уже знали, что дочь наняла детектива, и им пришлось смириться с этим обстоятельством. В восторге они не были, хотя вряд ли желали, чтобы дочь бросила в беде старого друга и соседа. Однако нехорошо то, что молодая дама тратит деньги на защиту мужчины, пусть она и знает этого человека много лет. Отец юной леди решил, что будет удобнее, если Нейлор получит содержание из семейных средств, а не из рук самой Джоанны.

По своем прибытии Гидеон был приглашен в гостиную, где вместе с Джоанной его ждали и ее родители. Познакомившись с детективом и убедившись, что он достаточно хорошо знает свое дело, лорд и леди Барранд удовлетворенно откланялись, оставив нового знакомого наедине с Джоанной.

– Рад сообщить вам, леди Джоанна, – сказал Гидеон, – что лорд Эшфорд этим утром вышел на свободу.

Джоанна, напряженно сидевшая, позволила себе расслабиться и одарила Нейлора радостной улыбкой.

– Слава Богу, они поняли, что он не виноват! Как вам удалось этого добиться?

– В этом нет моей заслуги, леди Джоанна. Свидетели дали свои показания магистратскому суду, а судьи решили, что не имеется достаточных и конкретных доказательств для того, чтобы лорд Эшфорд предстал перед уголовным судом. Пока.

– Что вы хотите сказать этим “пока”?

– Ему очень повезло в том, что до сих пор не оглашено завещание леди Фэрхейвен.

– Почему?

– Поскольку можно предположить, что лорду Эшфорду была известна воля покойной. А это доказательство того, что у него был еще один мотив. Из разговора с поверенным покойной я понял, что лорд Эшфорд должен выиграть. Но что и сколько он приобретет из ее наследства, я не знаю.

– Но он на свободе?

– О да, свободу передвижения ему вернули незамедлительно. Однако, поскольку никого другого еще не задержали, лорд Эшфорд будет вызывать подозрения. Арест всегда ложится темным пятном на человека. Общество всегда верит, если, конечно, нет полных доказательств противоположного, что дыма без огня не бывает.

Джоанна вздохнула.

– Да, я понимаю, что вы правы. Пока мы не отыщем настоящего преступника, Тони не приходится ожидать ничего доброго. Его репутация погибла. Свет безжалостен, вы же знаете.

– Ну, я не согласен распрощаться со всеми надеждами. По сути дела, я настроен даже оптимистично, – возразил ей Нейлор. – Я обнаружил, что Джим Толин – на самом деле Джим Рук и что до того, как леди Фэрхейвен взяла его к себе, он работал в компании “Хейлзуорт лимитед”.

– Так, значит, лорд Фэрхейвен знал его?

– Не исключено. И, на мой взгляд, слишком много тут совпадений. Родители молодого человека говорят, что он выучился на клерка, потому что они не хотели, чтобы он был слугой. Так как его угораздило стать лакеем у леди Фэрхейвен – вот в чем вопрос.

– Может быть, он не справлялся с обязанностями клерка?

– Возможно. Или представим такое: лорд Хейлзуорт устроил его в дом своей родственницы, чтобы Джим для него шпионил.

– Или лорд Фэрхейвен выкинул его с работы, а Джим оказался неуравновешенным молодым человеком, который решил отомстить родным обидчика и убил леди Фэрхейвен, когда она поймала его с поличным: Джим потихоньку ее обкрадывал, – предложила свою версию Джоанна, все более увлекаясь ею и все сильнее убеждаясь в том, что это ответ на загадку.

Гидеон улыбнулся.

– Да, очень даже может быть, что все так и было. Только вот отсутствуют всякие доказательства того, что этот Джим был чем-то обеспокоен.

– А как вы собираетесь его найти?

– Сначала расспрошу лорда Фэрхейвена и кое-кого из его служащих. А потом надо будет походить пешком, – сказал Гидеон и снова улыбнулся. – Сколько лет в пехоте – и вот опять. Ноги не поднимаются.

– А когда будет объявлена воля леди Фэрхейвен? – задумчиво спросила Джоанна.

– Думаю, не раньше чем на той неделе, так что время у меня еще есть. Может, я и успею найти Джима.

– А Тони могут опять арестовать?

– Если не найдется другой подозреваемый, то могут.

– Раз так, то вы уж постарайтесь. Ради Бога, прошу вас и желаю удачи. – Джоанна поднялась и, прощаясь, протянула руку. – Дадите мне знать, когда у вас появятся новости?

– Разумеется, миледи.

– А я постараюсь сделать все, чтобы спасти репутацию Тони, – пообещала Джоанна с оптимизмом.

Однако если на этот счет Джоанна и питала какие-то иллюзии днем, то вечером, слыша все эти пересуды, гудевшие, жужжавшие и настигавшие ее повсюду, она поняла, что задача, которую она взялась решить, далеко не проста. Она попыталась начинать каждую светскую беседу с радостного объявления: “Разве не замечательно, что не нашлось никаких показаний, доказывающих вину лорда Эшфорда? И все же как это унизительно и немилосердно, что пэру державы довелось подвергнуться подобному обращению с собой”. Был ли ее собеседником партнер по танцу или же она просто встречала знакомую, несогласие с ее словами прозвучало бы просто невежливо. Тем более что те, с кем она заговаривала, были свято убеждены в том, что дворянину, тем более графу, пэру короны, не место в общей тюрьме, независимо от причин.

Но все эти слова Джоанны были точно камушки, которыми силятся остановить могучий поток. Сплетни на мгновение умолкали, чтобы потом возобновиться с новой силой.

Она надеялась, что Тони заглянет к ней уже на следующий день после освобождения, а он даже весточку не прислал. Она расстроилась. Конечно, с одной стороны, нанимая Нейлора, она вовсе не рассчитывала получить в награду знаки благодарности, однако, с другой стороны, заглянуть к старому другу, чтобы сказать “спасибо” и вообще рассказать, что и как, вряд ли слишком обременительно. Она думала, что увидит его вечером, но в тех местах, которые она посещала, Тони не было, зато сплетни… Они струились, бурлили или текли широкой, вольной рекой, и не было на них никакой управы.

Тогда она решила разочароваться в нем. Тони мог, нет, должен был зайти к ней. Он оказался достаточно умен, чтобы не появляться сразу же в свете. Хотя умный-то, наоборот, поспешил бы в общество. Отсутствие Тони на великосветских забавах лишь укрепляет слухи о его виновности. А если попросить родителей послать ему приглашение поужинать с ними, а потом всем вместе отправиться в театр? Завтра вечером.

– Ты и в самом деле желаешь этого, Джоанна? – спросила ее мать.

– Да как только у тебя язык повернулся сказать такое, мама? Ты же знаешь Тони с детства. Ему теперь нужна поддержка, каждая крупица сочувствия, которую можно сейчас получить, дорогого стоит. Если его и старые друзья бросят, с кем он останется?

– Я полагаю, что ты права, милая. Однако родители всегда первым делом думают о своем ребенке. И не хотелось бы мне, чтобы ты из-за своего отношения к нему пострадала. Да, я пошлю ему приглашение, – сказала леди Барранд. – Я ведь очень хорошо отношусь к Тони, как и ты. Ты же знаешь, – добавила она с улыбкой.

Приглашение было возвращено вместе с вежливым отказом. Джоанна была дома одна. Когда его принесли, она сильно разозлилась. Ну почему этот Тони такой глупец? Она села и написала ему записку, разъясняя ему следующие истины: одно дело – отказывать лорду Ханту, совсем другое – обижать старых друзей. “Коль уж ты не желаешь явиться ради себя, то, прошу тебя, приходи ради моих родителей, потому что они будут очень обижены твоим отказом. Если я не дождусь твоего согласия, – добавила она в постскриптуме, – ты дождешься, что я заявлюсь к тебе и постараюсь уговорить тебя лично”.

Она позвала лакея и поручила отнести записку, строго-настрого наказав, чтобы слуга дождался ответа.

Первые часы на воле Тони провел дома, отмокая в горячей ванне. Он хотел расслабиться. Слуга принес спиртное, и, выйдя из ванной выбритым, переодетым и опрысканным лимонным одеколоном, он дал себе волю: задрав ноги на камин, напился до невменяемости.

На следующий день он проспал до обеда, а то, что ощущались последствия его вчерашних возлияний, его даже порадовало. Уж лучше похмелье, тогда есть на что списать сонливость и угнетенность и можно не углубляться в поиски настоящей причины своего подавленного настроения.

Когда он сидел за кофе с булочкой, Джон принес целый поднос приглашений.

– Унесите это, Джон.

– Милорд, если позволите, я осмелился бы…

– Вам как будто не хватает духу? Не понимаю, почему вы вдруг застеснялись, – сказал Тони с улыбкой.

– Если вы туда не пойдете, будут думать, что вы виноваты, и неважно, что там магистраты судили-рядили, милорд.

– Ну пойду я. Они ведь будут или отворачиваться, или лицемерно отводить глаза, отказываясь от приглашения на танец или ужин. Не хочется мне этого. И не удивлюсь, – произнес Тони, беря с подноса одну из карточек и сразу бросая ее назад, в общую кучу, – если старик Хант вообще откажет мне от дома. Камердинер замолчал, по опыту зная, что бесполезно в чем-то убеждать хозяина, когда он в таком расположении духа.

– Вы сегодня никуда не собираетесь, милорд? А то я хотел разобрать ваши вещи. И скажите, что приготовить.

– Разве у меня еще есть что на себя надеть? – пошутил Тони.

– На пару дней хватит, милорд.

– Ладно, приготовьте кожаный костюм для верховой езды. Надо будет прогуляться, пока народу еще немного.

Верховая езда очень хорошо подействовала на Тони. Сколько дней он не давал должной нагрузки телу, если, конечно, не брать в расчет вышагивание по периметру камеры в Ньюгейте. Уже собираясь выехать из парка, он заметил полковника Бейна и, решив, что интересно будет поглядеть, как тот прореагирует, направил коня к нему.

– Добрый день, полковник! Я в большом долгу перед вами.

Полковник заулыбался и, отпустив поводья, поехал рядом с Тони.

– Ерунда! Мне было очень приятно выступать свидетелем с вашей стороны. Смешно, что они вообще посмели в чем-то вас заподозрить.

– О, не знаю, Бейн. Теперь, на свободе, я понимаю обоснованность их подозрений, если принять в расчет сведения, которыми они располагали. Мне просто очень повезло.

– Каковы ваши планы?

– Пару дней побуду здесь, раздам самые неотложные долги, а потом заберусь в Эшфорд. Мне надо туда вернуться. Самое время подумать о своих обязанностях.

– А что, играть больше не будете? Рад это слышать, Тони. Столько молодежи погибло из-за азартных игр.

– Мне кажется, что я получил хороший урок, Бейн.

– Нам будет не хватать вас в Европе, капитан Варден, – сказал Бейн, протягивая на прощание руку. Тони уже заворачивал коня.

Тони пожал протянутую ему ладонь, преисполненный благодарности за дружбу и веру в него.

– Благодарю вас, сэр, – сказал он, и комок стоял у него в горле, когда он выезжал из парка.

После ужина, отпустив камердинера, Тони стал размышлять: в самом ли деле он усвоил урок? Он потянулся к книге, к одной из тех, что прислала Джоанна в Ньюгейт. К несчастью, подвернулся опять тот стоик – Марк Аврелий. Сочинение мисс Остин было им давно прочитано. Ну что ж, пусть будет философия. Однако сосредоточиться на умозрениях римлянина Тони оказалось не по силам. Вместо слов его глаза видели не буквы, а цифры.

– Тридцать. Один apres.

В ушах звучали голоса банкометов, перед глазами мелькали руки, ловко тасующие колоды карт, а все существо его трепетало от возбуждения. Деньги ему вернули. Все шестьсот фунтов стерлингов. Что, если он возьмет всего сотню и отправится на улицу Сент-Джеймс? Пара часов за карточным столом – никакого вреда от этого, конечно, не будет. И ему всегда рады.

Но он же обещал Клодии. И, давая слово, собирался сдержать обет. Правда, теперь все поменялось. Какое значение имеют все эти клятвы, когда Клодия мертва? Когда не осталось у него никакого другого пути, кроме одного: плестись черепашьим шагом по тропе, проложенной основательным братом, чтобы спасти Эшфорд так, как это виделось Неду. Ну что дурного в том, что он хочет забыться на несколько часов в своей жизни?

Долго он сидел так, с душой, раздираемой противоречивыми чувствами. Всякий раз, когда он уже готов был швырнуть трактат римского императора в огонь, а потом одеться и выбежать из этих тоскливых комнат на улицу, променяв их на уютное убранство игорного дома, где его ждет теплый прием и где он позабудет о тягостном своем положении, – тогда перед глазами вставало лицо Клодии. Она верила в него, и она любила его.

“Но она умерла, и какая ей теперь разница, что я делаю? ” – как бы уговаривала одна часть его души. Но тут перед глазами возникло лицо Джоанны. Друг его старый, и она тоже почему-то верила в него. И дурной славы не побоялась, явившись к нему тогда в ту дыру, которая словно перенесена на эту землю из преисподней и в которую его засунули. Джоанна и Нейлора наняла. Как же может он теперь обмануть этих женщин?

В конце концов он рухнул в постель в полном изнеможении. Он выдохся, растратил все силы на борьбу с собой. Утром, обнаружив на правой руке красные ссадины, он сначала удивился, но потом вспомнил, что, когда искушение становилось совершенно невыносимым, он впивался в ладонь зубами, едва не прокусывая кожу до крови.

24

Когда в то утро ему доставили приглашение от Баррандов, он поспешил отправить свой отказ. Страшно было подумать даже, как он окажется вместе с ними лицом к лицу. Особенно мучительной была мысль о встрече с Джоанной. Он питал к ней самую глубокую благодарность, но ему было стыдно, что женщине, с которой его связывала только дружба, пришлось хлопотать о его освобождении. И вообще, он уже все для себя решил: лучше ему навсегда проститься со светским обществом.

Но когда ему принесли записку от Джоанны с угрозой явиться к нему собственной персоной, если он не соизволит пожаловать к ним на ужин, это задело его за живое. “Черт ее знает, – думал он, разрывая записку надвое и швыряя клочки в камин, – возьмет и прибежит сюда, с нее станется”. Она и не то может. Она уже рисковала своей репутацией ради него. Ну чего бы ей, его подружке по детским проказам, не вырасти тихой, скромной барышней? Нет же! Ей вздумалось превратиться в настырную, упрямую, твердо стоящую на своем барыньку – сущая ведьма, прости Господи! Он поторопился отправить ответ, согласившись прийти только на ужин.

Получив ответ Тони, Джоанна обрадовалась и почувствовала большое облегчение, а то ее уже начинали мучить сомнения: не слишком ли далеко она зашла? К этому вечеру она готовилась очень тщательно: долго перебирала наряды, остановив, наконец, свой выбор на шелковом платье абрикосового цвета. Это неожиданное щегольство было так непохоже на Джоанну, что ее горничная не удержалась и пожаловалась экономке:

– Можно подумать, будто что-то необыкновенное стряслось! А всего-то лорд Эшфорд обещал прийти вечером. Словно моя госпожа не знает его чуть ли не с пеленок.

Экономка на это ничего не сказала, но про себя подумала: “И могла бы я поспорить на что угодно, что с тех пор, как она его знает, с тех пор и влюблена в него”.

Поначалу Тони никак не мог решить для себя, хорошо это или плохо, что застолье семейное. Начали, разумеется, с общих фраз. Мол, какое это счастье, сэр, что вы на свободе. Но после того, как набор быссмысленных любезностей был исчерпан, за столом воцарилось неловкое молчание, которое продолжалось до тех пор, пока Тони сам не прервал его, нарушив негласный запрет на прикосновение к той теме, которая одна только и волновала собравшихся.

– Да, леди Барранд, то, что у вас на столе, – воистину пища Богов. Особенно после тюремной пайки.

– Что, Тони, там в самом деле так ужасно? – сочувственно откликнулась на его похвалу хозяйка и потянулась к страдальцу, чтобы потрепать его по руке.

– Да нет. Ну, что там… конечно да, – согласился он. – Мне еще повезло, что я сумел за свои деньги обзавестись отдельной камерой. Только и остается надеяться, что всего этого я больше никогда не увижу.

– Да тебе это вроде бы не грозит, Тони, – включился в беседу отец Джоанны.

– Магистраты посулили, что я буду сразу арестован, как только появятся еще какие-нибудь доказательства против меня.

– Ну, это мы еще посмотрим. Я возлагаю большие надежды на господина Нейлора. Должен же он найти хоть что-нибудь, – очень по-деловому заявила Джоанна, которую в дрожь бросало от одной мысли, что Тони опять запрут в Ньюгейте.

– Мне очень стыдно, но я до сих пор не поблагодарил вас за то, что вы решились нанять этого человека, – сказал Тони, смутившись. – Однако очень тяжело принимать столь великодушные дары.

– Ерунда, – успокоил его лорд Барранд. – Мы же старые друзья, да еще соседи. Как же иначе? И потом, это все Джоанна придумала.

– Да, я знаю, – убитым голосом ответил Тони.

Джоанна посмотрела на него. Ей и в голову никогда не приходило, каково ему терпеть ее вмешательство в его дела. Она сразу взялась за дело, и все шло у нее от самого сердца. Однако она знала, что среди мужчин бытуют странные представления насчет чести и гордости. И тут до нее дошло, что все эти предрассудки – не пустое место для Тони. Что, хоть они и дружат с детских лет, Тони не хочет быть ей обязанным. Ему, чего доброго, может показаться, что теперь он с нею вовек не рассчитается. И вот тут ей стало по-настоящему скверно. Этого она точно не хотела. Она хотела только помочь ему.

– А нет ли новых вестей от господина Нейлора, милочка? – прервала тишину леди Барранд, которая почувствовала, как тягостно молчание, нависшее над столом.

– Есть. Он выяснил, кто такой на самом деле этот пропавший лакей, Джим. Настоящая его фамилия – Рук. И он еще несколько недель назад работал клерком в компании “Хейлзуорт лимитед”.

Как ни переживал Тони из-за того, что Джоанна полезла в его дела, он все же прервал раздумья и с любопытством прислушался к ее словам.

– Значит, Марк Хейлзуорт наверняка знал этого Джима? А Нейлор его еще не расспрашивал? Я про Хейлзуорта.

– Пока нет. Но по плану это следующий этап. И Нейлор не собирается прекращать поиски Джима.

Тони застонал:

– Да он наверняка в Лондоне. Но это то же самое, что нигде.

– У Марка Хейлзуорта, возможно, имеется какая-то информация, – убежденно высказалась леди Барранд.

Когда пришло время ехать в театр, Тони попытался отговориться тем, что не хочет превращать семейство Баррандов в мишень для досужих сплетников.

– Так мы затем и приглашаем тебя, чтобы злые языки приумолкли, Тони, – заспорила Джоанна с явным раздражением.

– А я, может быть, не хочу, чтобы ты за меня воевала, Джоанна, – сказал он ей так тихо, что ее родители, которые уже дошли до двери, не расслышали, о чем был спор. – И ты рискуешь своей репутацией, – добавил он, злясь на себя за то, что дал волю своей неразумной обиде на нее.

За какие-то мгновения румянец на лице Джоанны сменился чрезвычайной бледностью, которая перешла в пунцовый прилив. И за эти самые секунды она сначала вся сжалась, а потом уже поняла смысл его шепота. К глазам подступили слезы, и ей пришлось быстро отвернуться, чтобы избежать еще более невыносимого унижения.

А Тони предпочел бы сию минуту вновь оказаться в Ньюгейте, и это была бы еще мягкая кара за его неосмотрительный поступок. За все годы дружбы с Джоанной он впервые намеренно обидел ее. Он никогда не думал, что она может так на него обидеться, и уж совсем не предполагал он в себе такую власть и силу, которые способны причинить ей боль. Перед его взором мелькнул и сразу же скрылся образ уязвимой, чувствительной, ранимой Джоанны. О существовании такой Джоанны он и не догадывался.

– Джо, – несмело обратился он к ней, прикасаясь к ее плечу. – Я и сам не знаю, что говорю. Я совсем другое имел в виду, слышишь? На самом деле я очень тебе благодарен за все, что ты для меня сделала.

Джоанна поспешно смахнула слезы, глубоко вздохнула и, повернувшись к нему, произнесла низким, каким-то колючим голосом:

– Знаешь, Тони, не нуждаюсь я в твоей благодарности. Можешь оставить ее при себе. А я вот хочу… – и тут она – вовремя! – сумела себя одернуть. – Я хотела помочь тебе, потому что старые друзья всегда должны помогать друг другу. – Она одернула платье и молниеносно преобразилась: перед Тони стояла та самая Джоанна, которую он хорошо знал: неунывающая, озорная и себе на уме. – А теперь мы что? Мы отступаем? Или же мы заставим злые языки приутихнуть? Ты же показал этим французам, а их прижать не сможешь?

Тони улыбнулся, радуясь прежней Джо.

– Коль вы, миледи, так ставите вопрос, то мне выбирать не приходится.

А в это время Гидеон Нейлор сидел в давно облюбованной им пивной “Голова Гаррика”, поцеживая эль в обществе немногих из своих друзей, которые были актерами. По природе он был нрава тихого, а их общество нравилось ему, потому что все они были говоруны и острословы. Во всяком случае после тяжелого дня Нейлор всегда мог рассчитывать на особое развлечение: не тот так другой произносил какой-нибудь длиннющий монолог, заучивая роль. Нейлор изображал собой почтенную публику, а они давно уже не стеснялись своего единственного зрителя. Иногда актерам удавалось его раззадорить, и он изображал каких-нибудь персонажей или ситуации, которые встречались по ходу очередного расследования. Тогда они говорили ему, что его талант пропадает, и дружно заверяли Нейлора в том, что если он когда-нибудь решит расстаться со своей детективной конторой, то карьера на подмостках сцены ему обеспечена.

В этот вечер он был очень задумчив, его мысли витали где-то далеко-далеко. Лишь очень драматичный третий монолог Гамлета, произнесенный одним из друзей детектива, Робертом Карти, который задался целью доказать, что ему, Роберту Карти, по плечу обеспечить превосходство ученого мужа над отважным, но неотесанным воителем в душе датского принца, ради чего ему приходилось все сильнее напрягать голосовые связки, – только этот монолог смог вернуть рассеянного Гидеона к окружающей его действительности.

Прозвучавшая слишком уж громко догадка Гамлета о том, что ходит рядом с тобою человек, улыбается тебе, а на самом деле это негодяй, который тебя при случае предаст и уж точно не пожалеет, вдруг запала в душу, войдя в гармонию с его мыслями, так что Гидеон даже попробовал про себяеще раз повторить эти шекспировские стихи. Да, для него теперь как-то особенно важно держать в уме подобные истины, особенно об обманчивости внешнего облика человека. Кто он и каков на самом деле, этот лорд Эшфорд? Старался ли он только произвести впечатление, “сделать вид”, “казаться”, или же лорд Эшфорд, подобно герою Шекспира, “знал, а не казался?”

Кто-то толкнул его под ребра.

– Ты что-то совсем притих, Гидеон. Даже тише, чем всегда. Что, новое дело замучило?

Гидеон кивнул.

– На высшую меру тянет, – отвечал он. – Убийство леди Фэрхейвен.

– Дело Фэрхейвен? Так ведь Эшфорда вроде бы уже взяли.

– Это я арестовал Эшфорда, – произнес Гидеон с улыбкой величайшего скромника.

– А я слыхал, что его выпустили, – вмешался Боб.

– Из-за недостатка улик, – подтвердил Гидеон.

– Ну и что ты теперь думаешь, Гидеон?

– Да вот, пытаюсь вовсе не думать.

– Ладно тебе. Это он опять намекает на какие-то свои, только ему ведомые приемы. Давайте звать его Шагомером с улицы Боу. Шлеп, шлеп, шлеп – и вот внезапное озарение: наш Гидеон разгадал тайну!

– Пусть, но ведь ему уже доводилось распутывать подобные дела, – не согласился Боб.

– Ради того, чтоб покончить с этим делом, я прошагал уже не знаю сколько миль, парни, – произнес Гидеон, вставая из-за стола. – И я знаю, что мне еще шагать и шагать. В этом-то я нисколечко не сомневаюсь. Ладно. Я ушел. Отдохнуть надо.

– Домой, домой, где ждет постель, пусть холодна она да и пустынна. Прощай, Гидеон!

– Да, его постель такая же холодная и пустая, как и наши койки!

– Увы! Воистину!

У двери Гидеон обернулся и с теплым чувством оглядел своих приятелей. Хорошо, что у него такая славная компания – актеры. Вообще, здорово, что от Боу-стрит до Ковент-Гардена и театров так близко! А что касается его кровати, то она обыкновенно пустует, пока он в нее не заберется, и по ночам, таким, как эта, когда ему одиноко и томительно, хорошо отвлечься от дурных мыслей на сон грядущий, опрокинув пинту-другую в компании добрых приятелей.

Дом, где он жил, был чистенький, плату взимали разумную, а хозяйкой была приличная дама, которая чем дальше, тем больше буквально души не чаяла в своем нешумном постояльце. Гидеон был доволен своей служебной карьерой и своей уютной квартиркой. Но иногда, как в эту ночь, ему хотелось чего-то еще.

Когда он вернулся из Португалии и гостил дома в Сомерсете, он еще питал надежду, что Мэри Бут, с которой он в свое время прогуливался по округе и пару раз целовался, дождется его возвращения. Но четыре года – срок немалый, и, естественно, она успела выйти замуж. Не то чтобы они что-то обещали друг другу, но все же она ему нравилась и даже снилась, поэтому, когда он узнал о ее замужестве, ему стало больно, хотя, конечно, винить ее было нельзя. Он и не винил.

– Я тебя ждала столько, Гидеон, сколько могла, – сказала она, когда он случайно повстречал ее. За юбку держался карапуз, и по ней было хорошо видно, что совсем скоро на свет Божий появится еще один такой же.

– Ты у меня был самый лучший, – сказала она, потупив глаза, – но мы с Самюэлем очень счастливы.

Гидеон, как и положено, пожелал ей всяких благ и решил, что отсюда надо убираться. Если он останется, то, вероятно, они будут встречаться, что может осложнить жизнь и ей и ему. Раз матери уже нет, остальная родня как-то устроена, а старая любовь недоступна, куда проще убедить себя, что город обещает большое будущее.

Вот так все случилось. Прислуживать? Нет, благодарю покорно, такую работу он никогда не любил. Вкалывать на фабрике или пахать да сеять тоже не очень тянуло. А послужив в армии, он ощутил вкус к острым переживаниям: какое-то возбуждение нужно было постоянно, чтобы знать, что ты еще жив.

То, чем он был занят, было нужно и полезно. Однако, устраивая голову на подушке, он так хотел, чтобы кто-то был сейчас рядом, чтобы кто-то заботился о нем. Но разве согласится здравомыслящая женщина разделить с ним его долю: вечно нет дома, общается со всяким уголовным сбродом, чтобы добыть информацию. “Так, самое время пойти в бордель”, – сказал он себе, отключаясь от реальности и уплывая неведомо куда. Надо будет завтра вечерком навестить заведение миссис Дойл.

25

На следующий день, с утра, после кофе и свежих рогаликов, испеченных местным пекарем, Гидеон решил посетить дом, который принадлежал Фэрхейвену в городе.

Сначала дворецкий и слушать ничего не хотел: не станет он беспокоить хозяина вестями о каком-то незваном госте.

– Его светлость очень заняты сегодня и не принимают визитеров, явившихся без предупреждения и без предварительной договоренности.

– Но, если вы сообщите, что пришел Гидеон Нейлор с улицы Боу, я уверен, что он захочет встретиться со мною.

Человек немедленно проникся большей почтительностью и направился к хозяину, чтобы известить его о настойчивом посетителе. Вернувшись, он выглядел слегка обиженным реакцией своего хозяина, а Нейлору сказал:

– Его светлость примет вас сию минуту.

– Благодарю. – Гидеона позабавила надменность дворецкого, а еще больше то, что она была посрамлена. Слуги богачей и сильных мира сего зачастую окружают себя таким ореолом собственной значительности, что даже превосходят в этом своих хозяев. К этому он привык, как и к мгновенной перемене в лице, следовавшей за объяснением, кто и что он такое. Кому охота связываться с инспектором по важным делам?

Лорд Фэрхейвен восседал за письменным столом, просматривая свою почту. Гидеону пришлось кашлянуть, чтобы привлечь внимание хозяина кабинета: граф увлекся изучением собственной переписки. “Или делает вид, что ему это интересно”, – подумал Нейлор, вспоминая паб, актеров и монолог датского принца.

– Доброе утро, господин..?

– Нейлор, ваша светлость. Гидеон Нейлор.

– Ах да. Присаживайтесь, прошу вас. У меня есть для вас всего несколько минут, – сказал Марк, поднимая руку над загроможденным столом, чтобы совершить ею в воздухе какие-то замысловатые манипуляции. – Но, разумеется, вопрос о том, чтобы убийца леди Фэрхейвен предстал перед судом и получил по заслугам, имеет для меня первостепенное значение. – Тут Марк нахмурился. – И дело не в том, чтобы я пребывал в уверенности, что этот тип уже схвачен. Насколько я понимаю, лорда Эшфорда освободили?

– Да, милорд, – ответил Гидеон, усаживаясь за тот же письменный стол напротив его владельца. – Магистраты решили, что улик против него не хватает: нет ни свидетеля преступления, ни каких-либо следов, которые позволили бы определить преступника.

– А как насчет мотива? – злобно бросил Марк. – У него же были явные причины для этого. Положение – хуже некуда, да тут еще Клодия отказывает в деньгах.

– С другой стороны, лорд Эшфорд утверждает, что он намеревался жениться на леди Фэрхейвен. Более того, он говорит, что в ту ночь они договорились о помолвке. Поэтому скорее всего у него была причина желать ей остаться в живых.

– Он лжет. Не думаю, что она хотела выйти за него замуж. И я полагаю, что вы получили от меня записку касательно завещания Клодии. Если Эшфорд что-то получает по этому завещанию, следовательно, у него есть сильный мотив.

– Я вам признателен, милорд, за то, что вы меня об этом известили, и я уже поговорил с Рересби. Похоже на то, что лорд Эшфорд действительно выигрывает что-то по воле покойной. Однако даже если это и так, то неясно, каковы его возможные приобретения и было ли ему об этом что-либо известно.

– Я бы не удивился, если у Клодии хватило ума, а точнее глупости, сообщить ему о своем намерении, – сказал Марк.

– Да, милорд. Это возможно. – Гидеон на мгновение умолк, а потом самым мягким и самым кротким из всех голосов, на которые он был способен, начал: – Есть, знаете ли, еще одно любопытное обстоятельство, которое только что стало известно, милорд. Из-за него, собственно, я и осмелился вас побеспокоить. Похоже, что помощник лакея, который исчез из дома леди Фэрхейвен, вовсе не был лакеем. Или Джимом Толином, если угодно. Это был некий Джим Рук, и он не дольше чем месяц назад служил клерком в “Хейлзуорт лимитед”.

Лицо Гидеона в эту минуту совершенно ничего не выражало. Он постарался придать ему непроницаемый вид настолько, насколько это было в его силах. Взгляд казался сонным, но на самом деле Нейлор пристально следил за тем, как этот Фэрхейвен откликнется на его сообщение.

Марк провел ладонью по лицу и показал Нейлору овечьи зубы. Это, видимо, означало улыбку агнца.

– Мне кое в чем следует исповедаться, господин Нейлор.

– В самом деле, милорд?

– Джим был – или, лучше сказать, является – одним из моих служащих. Это сообразительный юноша, честолюбивый и рассчитывающий на продвижение по службе, поэтому он нуждался в покровительстве. Я сделал ему деловое предложение. Суть в том, что я попросил его устроиться в дом Клодии, чтобы я с его помощью мог присматривать за нею. В частности, я был обеспокоен ее отношениями с Эшфордом.

– А почему вы решили предпринять это, милорд?

– Мне всегда очень нравилась леди Фэрхейвен, господин Нейлор. – Тут голос Фэрхейвена чуть-чуть дрогнул, он отвел глаза в сторону, словно для него было мучительно глядеть в лицо Нейлору и распространяться о своих чувствах. – По сути дела, за эти последние два года я осознал, как она мне дорога. Но Клодия была весьма привязана к моему покойному кузену, поэтому я решил предоставить ей время, чтобы воспрять духом, и лишь потом, полагал я, станет для меня позволительна мысль о себе как возможном претенденте на ее руку. И разумеется, я не мог оказывать на нее какое бы то ни было давление. В то же время Тони Варден отчаянно нуждался в ее деньгах, не видя перед собою иных путей к сохранению родового имения. Я опасался за Клодию. Но я бы не посмел вмешаться в ее личную жизнь, – очень медленно продолжил свою повесть Фэрхейвен, – если бы я вдруг не обнаружил, как далеко все-таки зашли дела с этим Эшфордом. Я надеялся успеть поймать критический момент и отговорить ее от супружества с Эшфордом, если таковое наметится.

– И потому вы решили устроить в ее дом своего… э… соглядатая?

Фэрхейвен замялся.

– Могу предположить, что вам это представляется именно так. Однако, с моей точки зрения, все выглядит по-другому. Святая правда, меня заботило только будущее Клодии. Но не мог же я в открытую дать знать, что меня тревожит ее благополучие? – добавил он уныло.

– И вы, таким образом, получали регулярные отчеты от этого Джима?

– Да.

– А как насчет той ночи, когда произошло убийство леди Фэрхейвен? Что-нибудь от него слышно было?

– Нет. Сам я в тот вечер побывал во многих местах. Светское общество меня утомило, было поздно, так что я сразу же направился домой. И ничего не слышал о Клодии до следующего дня. А к тому времени Джим уже успел исчезнуть.

– Так он не прибежал к вам?

– Нет. Должен признаться, что меня удивило его исчезновение. Однако, когда я поразмыслил над этим, мне все стало ясно.

– Даже так? – с еле заметной иронией спросил Гидеон.

– Конечно, господин Нейлор. Или Эшфорд запугал его и он теперь скрывается, или Эшфорд убрал и его. Мне более вероятным кажется последнее. А как вы думаете, господин Нейлор? Ведь Джим так и не показывается.

– Разумеется, эту возможность следует принять во внимание, – согласился Гидеон. – Но пока я все-таки буду его искать, – Гидеон поднялся, – хотя у меня есть и другие дела. Мне надо идти. Если от Джима что-то появится, вы дадите мне знать, милорд?

– Само собой, господин Нейлор, само собой, – ответил Марк. – Но боюсь, что с ним что-то стряслось. Иначе он постарался бы со мной повидаться. – Фэрхейвен проводил Гидеона до выхода и даже распахнул перед ним дверь. Он улыбался и вообще являл собою саму любезность.

Марк дождался, когда Гидеон выйдет на уличную мостовую, а потом вернулся к письменному столу. Пустыми глазами он поглядел на письма, конверты которых он успел вскрыть. Его мысли кружили вокруг проблемы, терзавшей его вот уже несколько дней. Зачем было исчезать Джиму? Почему он не связался со своим хозяином? А больше всего ужасал вопрос: не видал ли Джим чего-нибудь в ту ночь? А если он что-то заметил, то не это ли заставило его сбежать?

Гидеон целый день блуждал по грязным, пользующимся самой дурной славой улочками Сент-Гилз, отыскивая своих постоянных осведомителей и заставляя их пошире раскрыть глаза, чтобы не проглядеть молодого человека в лакейской ливрее. Обойдя около полдюжины своих соглядатаев и дав им подробнейшие указания, Гидеон вдруг понял, что пропавший, как бы ни был он простодушен, мог догадаться сменить свое слишком бросающееся в глаза платье. Пришлось поспешить на Петтикон-Лейн, чтобы там, в торговых рядах, отыскать старьевщика и расспросить его.

Он потолкался у пяти прилавков, прежде чем набрел на то, что искал. Да, было такое, юноша принес пару дней назад ливрею. Взамен взял поношенную одежду. Хорошая новость. Однако – нет, конечно, владелец прилавка понятия не имеет, куда направился молодой человек. Новость дурная, но это и следовало ожидать.

Гидеону не оставалось ничего другого, как вернуться на Сент-Гилз, обойти тех же информаторов и дать новые сведения и указания. Выдался же денек! В такие дни работа казалась Гидеону невыносимой. Теперь надо попробовать обойти ночлежки. Отыскать в подобном заведении нужного человека не проще, чем найти иголку в стоге сена. А к услугам скрывающегося целый Лондон, только прячься. Да и пойдет ли приличный молодой человек, воспитанный почтенными родителями, в такую дыру? Но с чего-то начинать надо – это Гидеон хорошо знал по собственному опыту. Поэтому он зашел сначала в одну ночлежку, затем в другую, а потом и со счета сбился. Он пытался не замечать грязи, убожества, вони, раздавал совсем уж оборванным сорванцам, что шныряли по улочкам, монетки, как конфетки. И до того выдохся, что даже не пошел в паб, решив дома удовлетвориться пинтой пива с паштетом. Покончив со своим холостяцким ужином, он сразу рухнул в постель, даже не вспомнив о вчерашнем намерении скоротать вечерок в дамском обществе.

26

Вечер в театре не обманул ожиданий Тони, то есть выдался достаточно скверным. Вся публика глазела на ложу Баррандов, а веера дам так и мелькали, не успевая остужать разгоряченные лица своих хозяек, торопящихся поведать как товаркам, так и просто знакомым свои соображения о завидном самообладании лорда Эшфорда и неразумности леди Джоанны, которая не постеснялась показаться рядом с недавним узником Ньюгейта.

Во время антракта только двое заглянули в их ложу: полковник Бейн, намеренно демонстрируя свою дружбу с Тони – почти весь перерыв он стоял на виду, болтая с ним, – да еще сэр Джордж Грин, сосед по Кенту, решивший выказать свою поддержку, хотя супруга пыталась его не пустить.

– В моей голове не укладывается, чтобы Эшфорд пошел на убийство, моя дорогая, – сказал он жене.

Та лишь покачала головой, потеряв всякую надежду его удержать, и все же заметила:

– Ну да, Джордж, я тоже в это не верю, но вправе ли ты и нас втягивать в пересуды?

Появление полковника Тони не удивило, однако баронет его совершенно растрогал. Ставить под удар свою репутацию – уже благодеяние, а не просто любезность. И Тони очень тепло приветствовал его, а Джоанна постаралась так улыбнуться сэру Джорджу, чтобы он почувствовал, как высоко она ценит его поступок. Позже она шепнула матери, что и не подозревала в соседе такую широту души.

К концу вечера Барранды сделали попытку окончательно выманить Тони из его жилища.

– Я надеюсь, ты будешь завтра у леди Хауард? – спросил у него лорд Барранд.

– Я не собирался идти туда.

– Ты что? Хочешь укрепить их в сегодняшнем заблуждении, что они тебя победили?

– Леди Хауард, полагаю, покажет мне от ворот поворот, – сказал Тони если и шутя, то лишь наполовину.

– Чушь, – вставила леди Барранд.

– А вы уверены, что желаете этого, друзья мои? – очень серьезно спросил Тони. – Одно дело – пригласить на семейный ужин и пойти вместе со мной в театр. Совсем другое – продолжать связь со мной. Я бы не хотел, чтобы Джоанна страдала из-за похвальной верности старой дружбе.

Джоанна подалась вперед и поглядела на Тони:

– Ну, знаешь ли, вряд ли я похожа на юное существо, осаждаемое поклонниками и обожателями. И мне хватит решительности, чтобы призвать их к порядку. Мои воздыхатели, если таковые у меня имеются, Тони, должны принимать меня такой, какая я есть.

– Благодарю вас, миледи, – ответил Тони, пытаясь скрыть за шутливой почтительностью внезапно возникшую эмоциональную признательность Джоанне за ее непоколебимую верность.

Когда они уже ехали домой, леди Барранд повернулась к супругу и спросила:

– Думаешь, он придет?

– Уверен, что да. Малый не трус и многим обязан Джоанне.

– Да ничего особенного я не сделала, папа, – вмешалась в разговор Джоанна. В ее голосе чувствовалось легкое раздражение.

– Ладно, ладно, давайте думать, что через несколько недель страсти утихнут, – постаралась сгладить все противоречия мать.

– А Гидеон Нейлор отыщет пропавшего лакея, – добавил лорд Барранд.

* * *

На бал к Хауардам Джоанна наряжалась очень тпательно. И не затем, убеждала она себя, чтобыд произвести впечатление на Тони. Ей хотелось, чтобы вечернее платье выделяло ее среди других молодых женщин. Джоанна не такая, как все. И в белом она на бал не пойдет. Вместо этого она выбрала весьма рискованный фасон, который ни разу еще не отважилась надеть на себя. Ткань была индийская – бледно-зеленый муслин с вплетенными золотыми нитями. Зеленый она всегда любила: так заметнее становились зеленые искорки в ее глазах. А золотая нить загадочно мерцала в таинственном свете свечей. Корсаж был занижен по сравнению с прочими ее нарядами, но все же фасон нельзя было назвать вызывающим.

Глядя в большое – во весь рост – зеркало, Джоанна приятно поразилась своему облику. Она выглядела не то чтобы прекрасной, потому что она не была по-настоящему красивой, но очень привлекательной. Значит, в следующий раз, когда она отправится за покупками, то поговорит с мадам Селест насчет таких тканей и купит их побольше.

Джоанна уже привыкла к успеху у мужчин, которым нравились ее прямые, недвусмысленные манеры. Они как бы освежали после общения с другими светскими дамами. Но в этот вечер она притягивала даже тех представителей сильного пола, которые обыкновенно предпочитали поддаваться волшебству обычных женских чар. Блистать ей было приятно, и она уже думала, что когда Тони появится – если появится, – то ей придется как бы запихивать его в колоду, в которой есть и так уже почти все козыри. Стало быть, если она соблаговолит включить его в свою свиту, то только ради старой дружбы. И не будет впечатления, что она ищет его общества из жалости или потому, что у нее не хватает кавалеров.

Она почти распрощалась с надеждой увидеть его на балу, когда объявили его имя. В то мгновение она ступала на паркет. По залу прокатилась словно волна. Она кожей ощутила удивление и неприязнь собравшихся – настолько осязаемо было чувство шока, которое эти светские люди и не думали скрывать. Джоанна подумала было о том, сможет ли она подойти к Тони сразу же после того, как стихнет музыка, но, разумеется, бросать партнера было совершенно немыслимо, тем более что этот танец был особенным: он предшествовал ужину. Оставалась только надежда на то, что Тони догадается найти полковника Бейна или подойдет к ее родителям.

Джоанне нелегко было сосредоточиться на своей тарелке, не говоря уже о поддержании беседы со своим кавалером. Она старалась утвердительно кивать в нужные моменты, вставлять любезные слова, но все это время мысли ее были заняты одним: каково сейчас Тони?

Следующий танец, контрданс, она тоже уже пообещала. Но, когда кавалер, с которым она условилась, подошел к ней, она извиняюще улыбнулась и предложила, если он не против, вместо танца просто посидеть рядом.

– Боюсь, что я переусердствовала за столом и ужин меня не освежил, – солгала она.

На самом деле с этого места хорошо было видно, куда пойдет Тони. Ее удивило, что он вышел на танцевальный паркет. Но очень скоро, увидев его даму, она все поняла. Он выбрал или, скорее, был избран супругой лорда Каткарта. А эта дама славилась своей любовью к жизни на грани скандала, хотя по-настоящему никогда не переходила обозначенные границы. Заигрывая с опасностью, она не только сумела выжить в супружестве с пэром, которого даже его друзья считали занудой, но и нашла удовольствие в жизни. Танец с человеком, который, быть может, убил, – это то, что нужно было леди Каткарт, повсюду искавшей вызов судьбы, чтобы дать ему достойный отпор. “Ну, слава Богу, значит, тут есть и такие дамы”, – подумала про себя Джоанна, чувствуя и облегчение, и ревность.

Когда музыка стихла, Джоанна отправила своего кавалера к даме, с которой он условился на следующий танец, предварительно заверив его, что она уже пришла в себя. Когда он ушел, Джоанна решила подойти к Тони и леди Каткарт.

Она радостно улыбнулась паре и сделала комплимент наряду леди Каткарт, тогда как Тони только и оставалось, что скрежетать зубами. Он собирался потанцевать еще с двумя-тремя дамами, которым доставляет удовольствие показаться в обществе человека, который балансирует где-то на грани между изгоем и достойным членом общества. После этого можно было уйти. Он не намеревался ни танцевать с Джоанной, ни даже найти ее в толпе, но тут она сама свалилась ему на голову, не оставляя никакого выбора. Улизнуть от нее никак нельзя, даже под тем предлогом, что это ради ее же блага. Поэтому надо было улыбаться и болтать всякую чушь, испытывая сильнейшее желание свернуть ей шею, чтобы и она тоже обзавелась скандальной репутацией. Тем более что она уже всем показала, что его скандальной репутации она не опасается.

“Да, подставить себя под скандал – вот, пожалуй, точное определение ее поведению”, – подумал Тони, а вслух похвалил ее наряд и то, как она сегодня выглядит. Вырез у платья Джоанны был не таким низким, как у леди Каткарт, но никогда прежде не доводилось ему видеть ее бюст столь открытым. И он должен был признать: ему доставляло удовольствие смотреть на ее белоснежную грудь. Он и не замечал прежде, какая у нее прозрачная кожа. Он слышал, что Джоанна ему что-то говорит, но ему не удавалось сосредоточиться. Собственная рассеянность удивляла. Ведь он знает Джо с детства. Почему же он до сих пор не замечал, как изящны очертания ее тела под зелеными волнами платья? Он любезно соглашался со всем, что она говорила, и вдруг осознал, что у него в руке ее танцевальная карточка: стало быть, она сетовала на отсутствие кавалера, и ему пришлось спасать ее от незавидного удела подпирать девичьей спиной стену танцевального зала. Да, похоже, он пригласил ее на вальс.

– Все-таки втянула ты меня в это дело, Джоанна, – шепнул он ей на ухо, когда они уже закружились по паркету.

– Подозреваю, что иначе мне никак не удалось бы заставить тебя станцевать со мной, – ответила она.

– Ты чертовски права, глупая ты женщина. Очень мне надо подставлять тебя под злые языки.

– Значит, ты собирался отплясать с парочкой шикарных дам вроде леди Каткарт, а потом смыться домой? Я угадала?

Ну что на это мог ответить Тони? Естественно, ему пришлось рассмеяться:

– Нет, Джо, ты неисправима. И такая же забияка, как тогда, когда ты испинала мне все ноги. Но я рад, что ты осталась мне другом. – И, завершив воспоминания о беззаботном детстве столь глубокомысленным выводом, Тони впервые за весь вечер позволил себе расслабиться. А потом и вовсе стряхнул с себя напряженность, целиком отдавшись вальсу.

Обычно, когда они вальсировали вместе, он лишь легонько придерживал Джоанну, и при этом они болтали, пока не стихала музыка. Но сегодня и он и она были словно очарованы музыкой, которая увлекала их и как бы приглашала к открытиям: что еще можно придумать, чтобы движение стало легче и гармоничнее. То, что Джоанна стройна и талия ее тонка, Тони как будто бы знал всегда, но эти истины как-то неожиданно открылись его сознанию, когда он обнаружил, что и держит ее чуть ближе к себе, и обнимает чуть крепче, чем обычно.

Вихрь вальса не только уносил их неведомо куда, но и соединял воедино новым, неведомым, не испытанным доселе образом. И хотелось только, чтобы этот танец никогда не кончался. Но этому желанию не суждено было сбыться: музыка вдруг оборвалась, да так скоро, что могло показаться, будто танец кончил-ся, едва начавшись. Тони проводил Джоанну к ее друзьям и, прежде чем откланяться, задержал свою руку на ее талии немного дольше, чем принято. Потому так нелегко далась Джоанне ее естественная улыбка в ответ на его поклон. Потом Тони отошел. А она ощущала тепло его ладони до конца вечера.

Тони сам удивился, как нелегко ему было настроиться на поиски леди Каткарт, с которой полагалось станцевать еще раз. Ему хотелось остаться рядом с Джоанной. Дьявол с ними, этими злыми языками! Он хотел вновь обнять ее за талию и привлечь к себе. “Всему виной ее новое платье”, – заспорил он с собой. По правде говоря, он до сего вечера как-то и не замечал, что у Джоанны имеются такие приятные округлости.

Тони поддался на доводы Баррандов исключительно по дружбе и еще потому, что чувствовал себя в неоплатном долгу перед Джоанной. Он собирался составить им компанию лишь за семейным столом и в театральной ложе, но потом его уговорили пойти еще и на бал. Он обещал себе, что этого будет довольно. Физиономию свою он обществу продемонстрировал, вел себя так, как и подобало невиновному, тем более что он и в самом деле невиновен, воздал должное и дружеским узам, и чести собственного имени, что еще? Можно со спокойной совестью возвращаться в Эшфорд. А эти законники с улицы Боу обойдутся: надо будет, и в Кент к нему заберутся, и никакая напасть их не возьмет.

Но после бала у Хауардов его настроение переменилось. Он говорил себе, что все это ему кажется. А кажется потому, что сплетники, если и не укоротили языки, все же впечатлились его дерзостью. Если он теперь оставит Лондон, то они ухватятся за его отсутствие и станут выдавать его за очевидное доказательство или его виновности, или трусости. Эти разговоры с самим собой стоили Тони нескольких бессонных ночей. Может быть, Нейлор подсуетится и отыщет этого самого Джима, не пройдет и двух-трех дней, тогда ему, как подозреваемому, не повредит присутствовать неподалеку от этих событий. Все эти убеждения были очень похожи на правду. Но он подозревал, что на самом-то деле есть более важный довод: воспоминание о вальсе с Джоанной. Почему-то он все время о ней думает. Ну да, они друзья и дружат долго. И все, ничего больше. Но странно как-то, что после стольких лет до него вдруг дошло, что он никогда не думал о ней как о привлекательной женщине, тем более как о женщине, привлекательной для него. Он всегда видел в ней даже не подругу, а друга: есть, мол, такой приятель – Джо. Самое большее, она была ему как сестра. Ага, сестра, как же! Разве придет в голову мысль о том, чтобы покрепче прижать к себе сестричку? В душе была какая-то сумятица: и желание, и стыд, оттого что хочется чего-то как бы запретного. Тони считал, что это все из-за несчастий, случившихся с ним за последние недели. Конечно, он уязвим: Клодии у него уже нет, его схватили по подозрению в убийстве, его держали в тюрьме. Столько свалилось на его голову, что защита отказала, он перестал быть таким толстокожим, и непривычные настроения не заставили себя долго ждать. Тем более что Джоанна была очень привлекательной женщиной, пусть он и не обращал раньше внимания на эту несомненную истину. Стало быть, его реакция естественна. Однако он не хотел бы, чтобы их старой дружбе хоть что-то угрожало. А если он и задержится еще ненадолго в Лондоне, то лишь потому, что умнее ничего придумать не удается.

Джоанна почувствовала перемену в Тони и не смогла удержаться от мечтаний: а вдруг ее надежды не тщетны и что-то может быть между ними? Ведь у них так много общего и они столько пережили за все эти годы. То, как Тони вел себя сегодня, должно означать только одно: он наконец увидел в ней женщину. Она вернулась домой и грезила о нем всю ночь. А следующий день прошел для нее как в тумане. Наверняка он опять будет танцевать с ней и, значит, снова обнимет ее. Однако, хотя он и в самом деле на следующий вечер пригласил ее, но танцы эти были… всего-навсего контрданс и котильон. Он хотя бы попробовал оказаться с нею наедине! Нет же. Это был прежний Тони. Почти такой же, как всегда. А едва ощутимую разницу Джоанне, видимо, следовало отнести на счет того уязвимого положения, в котором он пребывал.

На третий вечер Джоанна стала думать, что ей это все только померещилось. Не могло быть этого взаимного притяжения. Либо, быть может, она ему больше не нужна. Хотя он не принимал добрую половину присылаемых ему приглашений да еще раньше всех уходил оттуда, куда он все-таки приезжал, его регулярное появление в обществе подействовало даже на тех, у кого до сих пор были на его счет какие-то сомнения. Да неужто человек, совершивший убийство, способен с таким самообладанием снова и снова выказывать свое пренебрежение к возможному отказу? Понятно, что ни одна порядочная мать не могла и близко подпустить к нему свою дочь на выданье, однако немало почтенных вдов и моложавых матрон охотно принимали его приглашения на танец. Среди знакомых лишь весьма немногие отказывали ему в своем обществе, и то больше из-за равнодушия или просто невнимания. Во всяком случае, демонстративного и подчеркнутого нежелания глядеть в его сторону Тони мог уже не опасаться.

В общем, можно было говорить, что он добился полного успеха в обществе, несмотря на то – или, быть может, как раз потому – что его обвиняли в убийстве. А вот Джоанне приходилось, пожалуй, худо. Она понимала, что было бы нечестно предъявлять к Тони какие-то претензии. Тем более что с нею он вел себя как обычно. Что с того, что она помнила тот вечер, когда между ними как будто произошло – промелькнуло? – что-то чудесное? Наверное, это ей только пригрезилось.

27

Пока Тони боролся за свое возвращение в высшее общество, Гидеон по-прежнему блуждал по улицам. Никому из его соглядатаев до сих пор не удалось заметить хоть кого-то, кто был бы похож на Джима, и Нейлора стали посещать сомнения: не совершает ли он ошибку, сосредоточившись на одном-единственном городском районе, пусть даже именно здесь легче всего затеряться? А время уходило. Безвозвратно.

В делах, подобных нынешнему, у него обязательно случался какой-то прорыв: или возникало некое важное, но прежде неведомое обстоятельство, или же что-то его вдохновляло. Обычно свои дела он разрешал, как говаривали его друзья-актеры, сочетая до болезненности утомительное расследование с мгновениями озарений и прозрений. Разведка, расспросы, наведение справок занимали его мысли настолько, что, казалось, невозможна уже никакая вспышка интуиции. Тем не менее именно она вдруг помогала увидеть путь к решению. И дело становилось ясным.

Что же касается убийства леди Фэрхейвен, тут если и было что-то похожее на интуицию, то лишь посещение нынешнего графа. Что-то там точно было не так. Повествование о причинах, побудивших Фэрхейвена обзавестись своим человеком в доме родственницы, было слишком уж гладким, без сучка без задоринки. Да, Фэрхейвен – богач. Но есть люди, уверенные, что денег никогда не бывает слишком много и что их всегда не хватает. Даже если Эшфорд что-то получит из наследства, лорд Фэрхейвен в любом случае очень сильно выиграет от кончины леди Фэрхейвен. Гидеону нужен был неуловимый Джим.

Еще два дня он потратил на посещение притонов и ночлежек, а с наступлением ночи Гидеон валился в постель изнемогшим и еще более одиноким, чем обычно. Это навело Гидеона на мысль, что самое время поискать отдохновения в дамском обществе. На дам, промышляющих возле Ковент-Гардена, он ни разу не тратился – слишком близко и дом и работа. Вместо этого он открыл для себя маленький ухоженный бордель и обзавелся там парочкой особых “друзей”, точнее, “подружек”. Если Грейс бывала занята, ее не без успеха заменяла Анни. Как-то раз, пока Грейс весьма утонченно вела его по пути к головокружительной вершине, в комнату скользнула Анни, и всю оставшуюся ночь его утешали обе подруги. Он улыбнулся: приятно вспомнить. Но сколько лет уже прошло. Тогда он был помоложе и ноги не так болели.

Его немало удивило, что на стук в дверь отозвался какой-то малый, выряженный в лакейскую ливрею, но скоро сообразил, что это, должно быть, новая уловка ради привлечения клиентуры: окрестные дома свиданий состязались друг с другом в респектабельности. И лишь после нескольких роскошных часов, проведенных с Анни, детектив Нейлор вспомнил про парня в ливрее и решил, что стоит поинтересоваться этим обстоятельством.

– Ха, немножко смешно, да? – ответила Анни сквозь смех вопросом на вопрос. Гидеон в этот момент гладил ее по волосам и словно баюкал.

– Но зачем лакей? Что, миссис Дойл прогорает? Не идет ее бизнес из-за таких, как ты и Грейс, да?

– Нет, но она прознала, что миссис Спенсер наняла такого. Хозяйки столько лет знаются, да и поначалу в одном доме были. Мне так говорили. Подруги-соперницы, дружеская конкуренция, как-то так.

– Так что, выходит, первой додумалась взять на работу лакея эта миссис Спенсер?

– Кто он – не видала, не скажу. Но, говорят, это самый настоящий лакей. А вот миссис Дойл до сей поры места себе найти не может: нет в округе никого, кто знал бы, как прислуживать. Этот, что внизу, не соображает.

Гидеону было до того хорошо, что ее слова как-то прошли мимо ушей. Про расследование думать совсем не хотелось, поскольку он находился под большим впечатлением от созерцания роскошных грудей Анни. Как умело она с ним управляется, снова и снова вызывая у него желание.

И вдруг до него дошел смысл ее слов.

– Ты говоришь, что тот, другой, в самом деле, слуга? Настоящий лакей?

– О, он очень впечатляет, я ж тебе сказала уже, Гидеон. Видный такой, – отвечала Анни, лаская собеседника.

– А когда она его наняла? Он молодой?

– Ох, да откуда я знаю, сколько ему лет. А взяла она его на днях, совсем недавно.

– А где, говоришь, это самое заведение миссис Спенсер?

– Улица Бакнолл. Да ты что, Гидеон, уже уходишь, что ли? Ты что, Гидеон, вздумал бросить и меня и Грейс? И неужто потому, что миссис Спенсер нашла какого-то форсистого слугу? – плаксиво причитала Анни. Ей и подумать было страшно, что такой клиент пропадет. Да и Грейс, знала она, думала так же. Ведь мало кто из завсегдатаев их дома глядел на них с Грейс как на женщин. А Гидеон и задержаться может, и поговорить по-людски.

Нейлор успокаивающе потрепал ее по плечу.

– Ну, Анни, как у тебя язык повернулся сказать такое? Чего это я вас брошу? Ты же такая красивая мастерица по… подходам сзади! – И они дружно рассмеялись. – Нет, дорогая, видишь ли, дела. Ты мне сообщила информацию, ради которой я исходил полгорода, и сколько дней я бы еще ходил – кто знает…

Гидеон положил лишнюю монетку на ночной столик и удалился, оставив без ответа тоскливый взгляд Анни. Когда он у них бывал, то, не считая тех ночей, которые он проводил с Грейс, ей было очень хорошо с ним. А что у них еще было доброго? Такого, чтобы вспомнить, что и ты человек?

Было уже поздно, но Гидеон привык гулять по этим улочкам по ночам, не испытывая при этом никакого беспокойства. Временами, когда чувство обладания замечательным и страстным партнером по сексу – иллюзию эту давали ему минуты в обществе Грейс или Анни – сходило на нет, он, очнувшись от лживого самовнушения, опять тосковал по настоящей женщине, которая по-настоящему присутствовала бы в его жизни. Он желал чего-то большего, чем тех двух девиц, которые делают вид, что заботятся о нем. Или пусть не только делают вид. Он подумал, что может с чистой душой сказать, что он им нравится. Да и он испытывает к ним какую-то симпатию.

Нет, что там говорить, ему везет: у него есть Грейс с Анни, а грезить о чем-то лучшем – глупо. Да и потом, какая порядочная дама свяжется с инспектором по важным делам с улицы Боу?

На улицу Бакнолл он вышел скорее, чем предполагал. Заведение “У миссис Спенсер” занимало дом, который был больше борделя “У миссис Дойл” и казался, по крайней мере снаружи, более процветающим. Он уже готов был постучать в дверь, когда та отворилась, и Гидеон увидел молодого человека в ливрее, подававшего пальто уходящему клиенту. С улицы судить было трудно, но все же лакей по описанию внешности походил на Джима. Гидеон посторонился, давая дорогу уходящему гостю, а затем подошел к двери.

– Это заведение миссис Спенсер? Манеры лакея были столь безукоризненны, а ответ прозвучал так безупречно и четко, что можно было подумать о визите в богатый особняк в районе Мэйфэйр, а не о том, что некто пытается попасть в бордель.

– Да, сэр. Как прикажете о вас доложить?

Гидеон усмехнулся. Да, эту миссис Спенсер явно заботит привлечение клиентуры классом повыше, чем завсегдатаи заурядных притонов.

– Скажите хозяйке, что ее спрашивает Гидеон Нейлор.

Молодой человек проводил детектива в небольшую гостиную и отправился докладывать своей госпоже о посетителе. Ожидая, Гидеон осматривался с обыкновенным для себя любопытством, сочетавшим профессиональный навык и прирожденный интерес к людям.

Комната была со вкусом убрана турецкими коврами. На стенах висели очень недурные эстампы. Но только он хотел поподробнее изучить одну из гравюр, как за его спиной распахнулась дверь.

– Господин Нейлор?

Гидеон обернулся на голос и увидел входящую стройную и высокую даму. На ней было платье из красного шелка, по оттенку напоминающее бургундское вино. Вырез был достаточно низок, чтобы продемонстрировать бюст. Темные волосы, слишком черные, чтобы быть естественными, скручены в узел, на лице тщательный, свидетельствующий о хорошем вкусе, хотя и заметный макияж. Нос можно было, пожалуй, считать орлиным, взгляд карих глаз был твердым и жестким, но вот рот, эти полные мягкие губы как бы спорили с прочими прелестями хозяйки. Гидеон решил, что она наверняка ему ровесница или что-то вроде этого. А после того как она прошлась по комнате, понял, что и роста они с нею почти одинакового.

– Вы – миссис Спенсер?

– Блисс Спенсер, – отвечала она с заученной улыбкой, протягивая руку.

Гидеон задержал ее на какое-то мгновение в своей руке.

– Чем могу помочь, господин Нейлор?

– Я только что от миссис Дойл.

Глаза дамы сузились, но она по-прежнему улыбалась.

– Весьма хороший дом, господин Нейлор. Я знакома с миссис Дойл. Но я тешу себя и свою гордыню надеждой, что мое заведение еще более комфортабельно, чем заведение миссис Дойл.

– Похоже, что ваши надежды небезосновательны, миссис Спенсер. Во всяком случае, лакей у вас на входе более высокого класса, – сказал Гидеон, улыбаясь.

В благодарность за это наблюдение миссис Спенсер удостоила Нейлора искренней улыбкой.

– Да, мне случалось проходить мимо, и я видала ее нового… служащего. Мы с нею, как говорится, подруги-соперницы, и стоило мне взять на работу Джима, как она просто не могла не подыскать кого-то в этом роде и для себя. Однако чем могу вас порадовать, господин Нейлор? Бренди? Шампанское? Номер на несколько часов?

Гидеон отрицательно покачал головой.

– Знаете, в этот вечер я выпил достаточно, миссис Спенсер. А Анни – вам, возможно, она известна – вполне удовлетворила все остальные мои запросы.

– Тогда, господин Нейлор, простите, но я не понимаю цели вашего прихода. Не думаю, что только ради сравнения лакеев в наших заведениях вы явились сюда.

– Знаете, именно для этого я и пришел.

Миссис Спенсер нахмурилась и хотела было встать, но Гидеон мгновенно протянул руку и схватил ее за запястье. Хватка у него была довольно крепкой, и она осталась сидеть в кресле.

– Я – следователь по особым поручениям, миссис Спенсер. И, кроме того, постоянный клиент миссис Дойл, – добавил он, усмехнувшись. – Я ищу некого Джима Рука и уже много дней не могу найти. И вот, когда Анни описала вашего лакея, я заподозрил, что, быть может, это он. Мне бы хотелось услышать все, что вам о нем известно.

– Ничего, – холодно ответила миссис Спенсер. – Я взяла его прямо с улицы.

– Ну, миссис Спенсер. Или, вы говорили, Блисс? Почему же вы взяли на работу человека прямо с улицы, ничего про него не узнав? Вы кажетесь женщиной весьма проницательной. И мне непонятен ваш поступок.

– Для вас я – миссис Спенсер, мистер Нейлор. А понятны или непонятны для вас мои поступки – неважно: я поступаю так, как мне угодно.

Гидеон был уверен, что может добиться от нее куда большего, но решил оставить все как есть. Он пришел сюда не затем, чтобы допрашивать миссис Спенсер, а найти пропавшего Джима. И Нейлор был уверен, что беглеца он уже нашел.

– Быть может, вам интересно будет узнать, что ваш новый служащий разыскивается в связи с делом об убийстве?

Миссис Спенсер с прохладцей ответила, что ей в это не верится, но коль уж инспектор по важным делам, да еще с такой солидной внешностью, как у господина Нейлора, позволяет себе сообщать такое, то так оно, наверное, и есть.

Гидеон пропустил мимо ушей язвительное замечание дамы о его “солидной внешности” и сказал:

– Я полагаю, что мы пригласим этого Джима сюда. Нет, нет, миссис Спенсер, не извольте беспокоиться, не стоит вам вставать, сидите, прошу вас. Я сам его позову. – Гидеон заподозрил – чем черт не шутит, – что она вздумает предупредить своего лакея, а тот, струхнув, сбежит. Поэтому Нейлор взял на себя труд лично известить молодого человека о желании хозяйки повидать его. Захлопнув дверь за вошедшим Джимом, Гидеон закрыл выход своей спиной.

28

Когда Джим приблизился к миссис Спенсер, та лишь подняла руку, указав на Гидеона. Джим обернулся к Нейлору, но тут же вновь перевел растерянный взгляд на свою хозяйку. На лице его было написано полнейшее недоумение.

– Прикажете показать джентльмену комнату наверху, мадам?

– Не трудитесь, господин Рук. Так ведь вас зовут, верно? – спросил Гидеон самым невинным голосом.

Джиму с трудом удалось сдержать свое желание кинуться к двери и выскочить из гостиной. Он молчал от бессилия, не осознавая пока в полной мере, что его нашли. Неясно было, как удалось его найти и кто, собственно, его отыскал. Если этот господин работает, как и сам Джим, у лорда Фэрхейвена, то Джим ему и словечка не скажет. Однако лорд Фэрхейвен отправил бы кого-нибудь и телом покрупней, и наружностью пострашней.

– Мистер Нейлор – инспектор по особо важным делам, Джим, – объявила миссис Спенсер.

Джим не знал, пугаться ему или радоваться. Слава Богу, конечно, что это не Фэрхейвен его выследил. Но если полиция охотится за ним, что это может значить? Вдруг ему пришло в голову, что и сам Фэрхейвен мог нанять следователя. Жуткий страх овладел Джимом.

– Меня наняла леди Джоанна Барранддля расследования убийства леди Фэрхейвен. Эта молодая леди – старый друг лорда Эшфорда, который был арестован по подозрению в совершении преступления.

“Любопытно, – подумал про себя Гидеон. – Он словно и не ожидал услышать это имя”.

– Энтони Варден, лорд Эшфорд. Судя по тому, что мы знаем, он был последним человеком, который видел леди Фэрхейвен в живых. Конечно, – с едким сарказмом заметил Гидеон, – нам очень не хватало одного из самых важных свидетелей. Вас. Или же нам недоставало убийцы? – продолжил он деланно-дружелюбным голосом.

Джим изумился:

– Я? Убил леди Фэрхейвен? Ох, нет, сэр, никогда!

– Вы были новым служащим в ее доме. Это уже как-то выделяет вас, господин Рук. И вы очень впечатляете своим умением отыскивать краткосрочную работу по обслуживанию в… э-э, разного рода домах. А может, и сюда вас Марк Хейлзуорт устроил?

Плечи Джима безвольно опустились.

– Так вы знаете, – выдохнул он.

– Мне известно, что лорду Фэрхейвену понадобился свой человек в доме кузины и вы согласились на эту работу. Я знаю, что вы открыли дверь и впустили убийцу леди Фэрхейвен. Насчет личности убийцы полной уверенности у меня еще нет.

Миссис Спенсер, следя за происходящим, была просто заворожена оборотливостью Нейлора. Говорил он ровно, низким голосом, и так негромко, что, когда он умолкал, ей непроизвольно хотелось затаить дыхание, чтобы не пропустить момент, когда этот голос зазвучит вновь. Нейлор как бы отходил на задний план. Ей казалось, что он, как закинутая удочка, на свету пропадает из виду. Поэтому все расстояние между допрашивающим и допрашиваемым заполнял страх последнего. В голосе следователя не было ни высокомерия, ни злости. И пожалуй, вообще ничего, кроме любопытства. “До чего же умело”, – восхитилась она. А будь следователь понапористее, его жертва стала бы всячески отпираться. А этот и не пробует давить. Наоборот, сторонится, уступает дорогу и, значит, выманивает этого Джима на простор. “Любопытно, а со мной как бы он управился? ” – пришла ей в голову чудная мысль, и тут она поняла, что он ей интересен.

Джим поперхнулся:

– Так, значит, лорда Эшфорда арестовали за убийство? В самом деле?

– Да.

– Но его, верно, не засудят, сэр. Пэр державы, и все такое.

Нейлор решил, что пока не время говорить Джиму, что Эшфорд на воле.

– У нас есть свидетель – дворецкий. И этот свидетель слышал, как Эшфорд ссорился с леди Фэрхейвен. Имеется мотив: шестьсот фунтов стерлингов. Возможно, есть и более основательная причина для совершения преступления. Мы узнаем об этом, когда будет оглашено завещание покойной. Пэр или нет, но тот, кто это сделал, должен болтаться в петле. Джима охватило отчаяние. Ему вовсе не хотелось, чтобы Эшфорда осудили за преступление, которое тот не совершал. Но и своей безопасностью страшно было рисковать. Окажись он на виду, кто защитит его от лорда Фэрхейвена? У того рука не дрогнет, и он прикончит Джима еще до суда.

– Конечно, располагай мы свидетелем, который видел, как уходил Эшфорд, а потом видел еще и леди Фэрхейвен в живых, мы не стали бы подвергать этого свидетеля опасности, – сказал Гидеон мягко.

“Может, это выход? ” – подумал Джим. Нейлор дал бы ему убежище. Да и теперь, быть может, еще отвяжется. Ведь ему что надо? Джим должен показать, что леди Фэрхейвен, отворив дверь библиотеки, велела ему проводить лорда Эшфорда. И надо будет еще сказать, что лорд Эшфорд объявил ему о помолвке. Так будут сняты подозрения с лорда Эшфорда без каких-то осложнений для него или для лорда Фэрхейвена. Он глубоко вздохнул, а потом, после долгого выдоха, поведал Гидеону часть правды.

– Так вы уверены, что леди Фэрхейвен была жива, когда Эшфорд ушел?

– О да, сэр, – сказал Джим, чувствуя на душе облегчение.

– И Эшфорд рассказал вам, что они с леди Фэрхейвен обручились?

– Он был очень счастлив и очень щедр, сэр. Он подарил мне гинею.

– Так у вас, значит, были какие-то деньги, когда вы сбежали?

– Э… да.

– Но мне до сих пор непонятно, Джим, – вкрадчиво поинтересовался Гидеон, – почему вы убежали.

“Ох, поди ж ты! – подумала миссис Спенсер. – Вот он его и подловил!”

– Видите ли, сэр, меня все больше и больше не устраивало мое положение в этом доме. Леди Фэрхейвен была ко мне очень добра. И я уже пожалел, что согласился шпионить за нею. Ну, и раз у них все уже сладилось… зачем мне было там оставаться? Вот я и ушел.

– Но вы не вернулись в “Хейлзуорт лимитед”? И докладывать лорду Фэрхейвену не стали?

– Ну да, сэр, это так. Я побоялся, что он рассердится на меня за то, что я бросил свой пост. Да и клерком оставаться – невелико счастье. Мне это не нравилось.

– Так вы решили, что куда лучше здесь, так? И согласились работать в публичном доме?

– Лучшая работа, какую я только смог найти, сэр. Миссис Спенсер была очень великодушна ко мне, – упрямо сказал он.

Миссис Спенсер поднялась и подошла к собеседникам.

– Да, Джим оказался очень полезен. Благодаря ему мое заведение стало другим, более свежим. Клиентам это нравится, и, разумеется, благодаря молве класс моих гостей повышается. Теперь вы, господин Нейлор, наверное, пожелаете записать показания Джима на бумаге. Мне хотелось бы, чтобы он поскорее вернулся на свое рабочее место. Бумагу и перо я сейчас принесу.

– Сидите, Джим, – твердо приказал Гидеон.

– Хорошо, сэр.

– Я полагаю, вы желаете написать заявление?

– Так точно, сэр. Я бы не хотел, чтобы пострадал невиновный.

– А как насчет виновника, Джим? С ним что? Вам хочется, чтобы его осудили?

– Конечно, сэр. Если бы я знал, кто это. “А я почему-то уверен, что ты знаешь”, – подумал Гидеон. Парень страшно напуган. Рассказывая свою историю, он был честен, но застрял на полпути. А если его подстегнуть – Гидеон пытался это сделать, – правды не дождешься. Его родители, узнай они, где теперь их сын, не вынесли бы и умерли от таких новостей. Но, судя по всему, родители были Джиму очень дороги. Он, конечно, много врал. На самом деле, в бега он пустился, сильно перепугавшись той ночью. А здесь прячется. Ладно, если он боится, на то наверняка есть очень веские причины, и Гидеону не хотелось, чтобы такого замечательного свидетеля убрали еще до того, как он даст показания.

Миссис Спенсер принесла несколько листов бумаги и перо, и Джим своим четким и старательно выработанным чиновничьим почерком сочинил подробнейший отчет о событиях того вечера. После того как показания Джима были просушены песочком и сложены, Гидеон положил их в карман своего сюртука.

– Я благодарен вам за сотрудничество, Джим. И вам будут очень признательны также леди Джоанна и лорд Эшфорд. Я хочу и вас поблагодарить за вашу невольную помощь, миссис Спенсер, – добавил он с усмешкой. – Джим, у меня такое впечатление, что вы очень довольны нынешним рабочим местом. Я бы посоветовал вам оставаться здесь до тех пор, пока не будет схвачен подлинный убийца. Здесь вы в безопасности. Навряд ли Анни наведет на ваш след кого-то еще, кто, как и я, интересуется вами. Очень приятно было познакомиться с вами, миссис Спенсер. Я буду заходить время от времени и навещать Джима. Как знать, возможно, я изменю своей привычке и стану ходить не к миссис Дойл, а к вам.

– Обещаю самый теплый прием, – ответила миссис Спенсер, улыбаясь, но глаза ее совсем не смеялись.

29

Визит Гидеона Нейлора стал для Марка Хейлзуорта немалым потрясением. Он не ожидал, что кому-то придет в голову искать какие-то связи между ним и его бывшим приказчиком. В сущности, он вообще не думал, что законники станут слишком утруждать себя расследованием. У Эшфорда были веские причины для преступления. Кроме того, есть свидетель, показывающий против Эшфорда. Что еще надо? Исчезновение Джима тревожило, но, пока он не нашелся, Марк может по-прежнему направлять все подозрения на Тони Вардена.

Но раз уж эти Барранды на свои деньги наняли следователя, значит, приходится считаться с тем, что Джим найдется. Это маловероятно, конечно. Но кто бы мог подумать, что этот невзрачный Нейлор отыщет ниточку, идущую от Джима к “Хейлзуорт лимитед”? А если Гидеон Нейлор преуспеет в розысках Джима, то Марку необходимо будет узнать об этом заблаговременно.

Он решил, что за Нейлором нужно установить слежку. И человек на примете был подходящий: некий Том Драббл, он тоже у него работал.

На следующий день после прихода Нейлора Марк ушел из конторы пораньше и двинулся в сторону доков. Он еще носил траур, поэтому в тени заметить его мог только внимательный человек. Так он и стоял рядом с доками, незамечаемый своими рабочими, уходящими домой после трудового дня. Драббл покинул рабочую площадку в числе последних и, к счастью для Марка, шел один, никого рядом с ним не было. Чтобы Драббл заметил его, Марк вышел на дорогу.

– Мистер Хэлзварт! Ой, я хотел сказать, лорд Фаравен. Не думал повстречать вас тут, мэлорд, – затараторил низенький человечек с нахохленным, как у хорька, личиком. Его голос был простужен, и слова звучали невнятно. Марку и прежде доводилось поручать ему всякие неприглядные дела. Драббл обыкновенно следил за тем, чтобы другие рабочие не стащили чего-нибудь у “Хейлзуорт лимитед”.

– Есть работа, Драббл.

– Што теперь, мэлорд? Хто-то на складе озорует?

– Вам незачем теперь ходить на работу. Как бы отгул на несколько дней. Надо кое за кем приглядеть.

– Слежка, мэлорд?

– Да. Я плачу вам и ваше обычное жалованье, и ваш обычный гонорар.

Драббл шмыгнул носом. Его манеры не располагали к общению с ним. Марку так и хотелось отдать ему носовой платок. Из длинного носа Драббла вечно текло, и его прозвали Том Дряблый Нос. “Слава Богу, поиски свои этот человек ведет без помощи носа”, – думал Марк, наблюдая за тем, как его агент использует для гигиенической процедуры замусоленный рукав. Да, будь он псом, то был бы никуда не годной ищейкой. Какое уж там обоняние… Но тем не менее он удивительно хорошо умел “вынюхивать” расхитителей хозяйского добра и “чуять”, откуда дует ветер.

– И кто тот, за кем мне глядеть на этот раз, мэлорд?

– Придется вам, Драббл, следить за инспектором по особо важным делам с улицы Боу.

– А что за важняк, сэр?

– Есть там такой Гидеон Нейлор.

– Нейлар?!

– Вы о нем что-то слыхали?

– Да кто не слыхивал? Таких мастеров по части ловли преступников у них мало!

– Он не показался мне очень уж грозным.

– Он и не кажется, мэлорд, но в том-то и есть его сила. – Хлюп-хлюп-хлюп. Шмыг.

– Полагаете, что он не заметит вас, когда вы будете за ним следить? Я имею в виду малое расстояние?

– Да, мэлорд. Не заметит он меня. Нет, мэлорд. Я ж очень хорош, мэлорд. Вы ж знаете, мэлорд.

– Да, это правда. Мне хотелось бы знать, не нашел ли этот Нейлор одного молодого человека. Его имя – Джим Рук. Это для него сейчас главная забота.

– Да, сэр. Я пойду на улицу Боу и начну оттуда.

– А вы уверены, что он вас не заметит?

– Да, мэлорд. Не увидит он меня, мэлорд.

– Мне нужно, чтобы никто и не подозревал о связи между нами, Драббл. Я найду вас. Запомните: Голден-Кроун. Там и отчитаетесь через несколько дней.

Шмыг. Хлюп.

– Так точно, мэлорд.

– Тогда я с вами прощаюсь. Нельзя, чтобы кто-то увидал нас вместе.

Марку было слышно, как Драббл шмыгает носом и сопит, пока он наконец не вышел на большую улицу. Пусть этот Драббл смешон, но свои незаурядные способности он доказал. Марк был уверен: если Нейлор отыщет Джима, то Драббл будет неподалеку от места этого события, всего лишь в нескольких шагах.

Назавтра, с самого утра, Драббл уже был на посту, близ магистратского суда. И вот в поле его зрения появился Гидеон. Он зашел в паб “Голова Гаррика” и засел там за тарелкой яичницы с ветчиной и большой кружкой эля в придачу. “Он похож на отдыхающего, и не скажешь, что это агент на задании”, – думал Драббл, ожидая, пока буфетчик нацедит ему бокал вина. Драббл пил не спеша, а когда Гидеон поднялся из-за стола, и вовсе повернулся спиной к выходу. Но все же он успел покончить со своим бокалом вовремя, чтобы, выскочив из пивной, заметить, как Гидеон поворачивает за угол. Походкой гуляющего бездельника Драббл поспешил за сыщиком и почти догнал его у стоянки наемных экипажей. Проклятье! Фэрхейвен ничего не сказал насчет издержек. Похоже на то, что придется тратить жалованье. Еще повезло, что он услышал название места, куда Нейлор велел себя доставить.

Своему кучеру Драббл назвал место на два квартала подальше. Они миновали экипаж Гидеона в тот самый момент, когда сам детектив уже поднимался по ступенькам крыльца дома номер пятнадцать по улице Клэрджиз. Драббл не стал прислушиваться к ворчанию по поводу “дешевых ублюдков, только зря гоняющих водителя и транжирящих дорогое время”. Ему было нечего добавить на чаевые. Драббл не мог позволить себе это, коль издержки идут на его счет.

Он вернулся на улицу Клэрджиз и стал размышлять о том, как узнать, к кому пошел инспектор. Визит явно деловой: не то положение в обществе занимает Нейлор, чтобы ходить по гостям в этом районе города.

Пока Драббл его дожидался, Гидеон радовал Тони хорошими новостями.

– Так вы его отыскали, Нейлор? Присаживайтесь, посидите со мной, попейте чайку.

– Нет, благодарю вас, милорд. Я уже позавтракал, – поблагодарил Гидеон, усаживаясь на стул.

– Джим подтвердил мою версию? – нетерпеливо поинтересовался Тони.

– Да, милорд. Более того, у меня в кармане лежит подписанное им заявление.

– Которое вы сейчас же отнесете в магистрат, не так ли?

– Знаете, милорд, как раз поэтому я пришел. Вам пока ничто не грозит, по крайней мере пока не обнародовали волю покойной, – поправился Нейлор. – Мне не хотелось бы, чтобы узнали о том, что этот лакей нашелся.

– Но почему? – требовательно спросил Тони.

– Потому что он может оказаться в опасности. Я уговорил его написать заявление, взывая к его чувству справедливости. Он не хотел, чтобы пострадал невинный. Но у меня такое чувство, что он знает настоящего преступника, и я уверен, что он скрывается из страха перед этим убийцей.

– Вы его не допрашивали? Вы же могли вытянуть из него все. Должны же быть какие-то особые приемы понуждения к откровенности. – Тони словно забыл о недавнем своем отчаянии. Что ж, Нейлор сумел все-таки отыскать человека, который может подтвердить версию Тони. Но всей правды он еще не знает. Только имя настоящего убийцы может вполне очистить его от подозрений. Только такой исход станет возмездием за гибель Клодии и восстановит его репутацию в глазах общества.

– У всех нас есть свои излюбленные методы, милорд, – ответил Гидеон. – Я предпочитаю подстраиваться к обстоятельствам. И настраиваться на человека.

– Это я уже слыхал: “Кроткий с кротким, страшный со страшным”.

Гидеон улыбнулся.

– Джима незачем устрашать. Он и так перепуган. Нет, лучше я зайду к нему завтра, погляжу, как он себя чувствует. И, если все в порядке, задам еще пару вопросов.

– А где вы его нашли?

– Он – лакей в публичном доме, милорд. Тони поперхнулся, и кусок ватрушки застрял в его горле.

– А как вы его нашли? – наконец спросил он, откашлявшись.

– Вы же говорите, милорд, что у меня должны быть какие-то особенные источники, – усмехнулся в ответ Гидеон.

– Вижу, – сказал Тони и улыбнулся. – Мне, может, стоило бы познакомиться с этими вашими источниками, чтобы поглядеть, насколько они надежны.

– Уверен, что вы располагаете собственными, э-э, источниками. И в более респектабельных районах города.

– Да, может быть. Но должен признаться, что в последнее время я испытываю недостаток и денег и желания.

– Я знаю, как это бывает.

– Клодию я потерял, как вам известно, – продолжил свою исповедь Тони. – Она была мне добрым другом. Не то, – поторопился уточнить он, – чтобы это было что-то большее, чем дружба. Я хочу сказать, что я о ней заботился, но парой поцелуев все и ограничилось, – сказал Тони со стыдливой усмешкой. – Не знаю, зачем я это вам говорю. От одиночества, наверное.

– Но у вас же есть еще один добрый друг. Леди Джоанна.

Тони вздохнул.

– Да, это так. Но мне надо сторониться ее. Гидеон уставился на него ничего не понимающими глазами.

– Ради ее же блага. И быть может, чуть-чуть из-за себя. Я по-иному стал смотреть на нее.

– Как это, милорд?

– Ну, как будто она мне не только друг. Но уверен, что Джоанна ничего подобного в отношении меня не испытывает. Поэтому мне подобает видеть в ней всего лишь друга. И искать собственные “источники”. Чтобы отделаться от этой адской хандры.

Гидеон был уверен, что не одна только дружба, искренняя и глубокая, подвигла леди Джоанну на спасение Тони. Но кто он такой, чтобы учить жить самого лорда Эшфорда?

– Я намерен прямо сейчас отправиться к леди Джоанне. Надо и ей доложиться.

– Да будет так. Я не в силах достойно отблагодарить вас, Нейлор. По крайней мере мне не грозит виселица, пусть даже половина светского общества отвернулась от меня.

– Я выполнил все, ради чего леди Джоанна наняла меня на работу, милорд. Но мне очень не хочется останавливаться на полпути… И я бы продолжил…

– Если кто-то наймет вас?

– Да, милорд.

– А сколько вы просите, Нейлор?

– Гинея в неделю плюс издержки.

– Ладно, на какое-то время я могу себе позволить подобные расходы. Почему бы мне не нанять вас и не поглядеть, до чего вы еще доберетесь, пока я не вернулся в Эшфорд? Самое меньшее, что я могу сделать для Клодии, это попытаться найти того, кто ее убил.

– Благодарю вас, милорд. Я рад возможности продолжить свое расследование.

Тони протянул руку, и Нейлор пожал ее.

– Удачи, Нейлор.

Драббл прислонился к забору, пересекавшему улицу, и ждал, когда же Нейлор выйдет из подъезда. К его величайшему облегчению, на этот раз Нейлор не стал искать стоянку, где можно было бы нанять извозчика, а пошел пешком по направлению к площади Беркли. Когда детектив задержался у дома номер десять, Драббл отошел в проход между зданиями и стал смотреть оттуда, как Нейлор поднимается по ступенькам крыльца.

Джоанна очень обрадовалась хорошим вестям:

– Это означает, что Тони вне подозрений, правда?

– Да, миледи. Точнее, так будет, когда я отнесу заявление свидетеля магистратам.

– Вы это сделаете еще сегодня, я полагаю?

Гидеон объяснил ей свои намерения, и Джоанна сочувственно покивала.

– Да, я понимаю, что вы заботитесь о безопасности своих свидетелей. И вы, насколько я поняла, думаете, что он поможет установить личность убийцы?

– Уверен, миледи.

Джоанна на мгновение задумалась, а потом поглядела на Гидеона.

– Господин Нейлор, мне бы очень хотелось, чтобы вы продолжили свою работу для меня… для нас. Мой отец наверняка согласится, что нельзя останавливать расследование на полпути, надо же найти виновника.

– Мне бы очень хотелось услужить вам, миледи, и я привык к вам, но меня уже нанял другой человек.

– О нет, нельзя же бросать дело, когда вы так близко подошли к цели, – заспорила Джоанна.

– Ну, если быть точным, то я это дело и не бросаю, миледи, – успокоил ее Гидеон. – Это лорд Эшфорд нанял меня.

– Тони?

– Да. По-моему, он испытывает страстное желание предоставить убийцу Клодии правосудию.

– Конечно, – согласилась Джоанна, мгновение помолчав. – Так будет лучше, как-то уместнее. Я… только… удивилась. Я не думала, что у него есть деньги.

– После освобождения ему вернули те деньги, которые дала ему леди Фэрхейвен.

– Ах да. – Джоанна поблагодарила Гидеона за его труды, настояв, чтобы он принял от нее дополнительную денежную премию, а затем пожелала ему дальнейших успехов в его расследовании. После того как инспектор ушел, Джоанна задумалась. Если она была так рада, что от Тони удалось отвести подозрения, то почему у нее в душе теперь такое разочарование? Приятно было делать что-то доброе для Тони. А теперь эти особые узы, связывавшие их, порваны. Все, что было сделано ею, – это не ради его внимания и не для того, чтобы заставить его почувствовать к ней благодарность. И внимание, и благодарность появлялись сами собой. Ей придется примириться с тем, что ее место в его жизни будет теперь ограничено. А Клодия все еще как-то держится на переднем плане…

“Как недостойно, – упрекнула она себя, – завидовать мертвой женщине. И как это несвойственно для Тони – брать ответственность на себя”. Она почувствовала, что столь же удивлена, сколь и расстроена. Ей всегда было мучительно сознавать ту истину, что Тони видел в ней лишь верного друга. А что же она? Она словно отвела ему лишь какую-то определенную роль. А ведь Тони был бесстрашным воином. В армии, которую он избрал для карьеры, все у него было в порядке, со всеми обязанностями он вполне справлялся. Но взять на себя повседневные заботы – дело для него новое, и дается оно непросто. А она-то! Столько лет любить Тони Вардена, но в то же время не слишком высоко его ставить. К тому же это свое отношение Джоанна не очень-то и скрывала.

Но теперь этот Тони избавил ее от забот, приняв их на свои плечи. Радоваться надо. Но почему такое чувство, что мир, к которому она привыкла, словно качнулся под ногами?

30

Гидеон решил, что половину полученной от Джоанны премии недурно потратить на угощение для друзей. Пусть соберутся в кружок за хорошей выпивкой и сытным ужином. И еще на ночку в объятиях Анни или Грейс вполне хватит.

Драббл проводил его до дому, а через несколько часов он вновь увидел детектива, который при полном параде двинулся к пивной “Голова Гаррика”. Драббл вошел в тот же паб, занял место в плохо освещенном углу и заказал кое-что поесть и выпить, поскольку Нейлор явно собирался здесь задержаться. “Эта сторона задания не очень обременительна”, – подумал агент Фэрхейвена, сморкаясь в салфетку.

Вечер шел своим чередом, пока примерно через час возлияний один из актеров не перегнулся через стол, чтобы потянуть Гидеона за рукав.

– Гидеон, милый, посмотри вон на того, в углу. Рыло как у хорька. Роскошный типаж, как-нибудь ты мог бы изобразить его перед нами. Хлюпает всю дорогу своим дырявым длинным носом. – Боб, словно потерпевший небольшое кораблекрушение, опустил ладонь на плечо Гидеона и вцепился в него. Потом поднял на детектива мутные глаза и проблеял: – Ах, был бы ты моей любовью, а, Гидеон?

Нейлор хмыкнул. Примерно раз в три месяца Боб обязательно напивался, а потом признавался в своих пылких чувствах. Гидеон отвечал ему сладчайшей улыбкой, а затем – в который раз – повторял, что не повезло Бобу в данном случае, ибо объект, избранный им для страсти, предпочитает самок того биологического вида, к которому имеет несчастье принадлежать. Боб ронял несколько скупых мужских слезинок и засыпал, пристроив голову на столе.

– Что, он опять за свое? Неймется же, – заметил один из приятелей Боба. – Добряк ты, Гидеон, такое ему спускаешь.

– А я не обращаю внимания. – Он был искренен. К тому же Гидеон сомневался, что пылкой страсти или большой дружбе суждено войти в его жизнь. Нет в ней много места для таких вещей, если говорить откровенно. Да и Боба он знал, а потому разыгрываемому актером обряду значения не придавал. Вряд ли этот человек знает, что такое разбитое сердце. Когда Гидеон служил в сорок седьмом пехотном, его лучший тамошний дружок предпочитал мужиков, но никаких осложнений это обстоятельство не порождало: и с дружбой, и с войной у них все было в порядке.

Посидев еще немного, Гидеон поднялся.

– Я ушел, парни. Удачи завтра. Уверен, все встанет с головы на ноги. Или хоть что-то.

Это уже был ритуал самого Гидеона. Он имел целью поднять настроение у друзей-актеров, которым детектив сулил хороший ангажемент в светлом будущем. Увы, компания выпивох из “Головы Гаррика” все время качалась на бурных волнах театральной конъюнктуры: один играет, другой ходит без роли, а через некоторое время они, глядишь, меняются ролями.

Принял Гидеон в этот вечер, судя по ощущению, славно, и теперь он медленно и как будто бы куда глаза глядят брел по улицам. Но неважно, сколько он выпил. В любом состоянии Нейлор не терял чутья и ловил малейшие перемены в окружающей обстановке. Вот и сейчас он несколько раз подряд обернулся: ему почудилось, что кто-то идет следом. Правда, он постарался себя успокоить тем, что это просто крысы.

Миссис Дойл радостно его приветствовала, но сказала, что сегодня ему опять достанется Анни, Грейс уже занята.

– Однако, Гидеон, прошу поспешить. Час поздний, а у Анни утром клиент.

Может быть, потому, что пришлось уходить много раньше, чем хотелось бы, или потому, что выпито было больше, чем обычно, но Гидеон этой ночью был не только участником, но и как бы сторонним наблюдателем, отмечающим те или иные стадии любовных стараний Анни. Обычно, когда он был с ней, его сильно возбуждали ее прелести, а чары растрепанных белокурых волос трогали душу. Но в эту ночь он попытался вообразить, каково было бы в постели с этой самой миссис Блисс Спенсер. О да, миссис Спенсер. Эта деловая дама со строгим взглядом должна быть намного опытнее простушки Анни. Перед глазами возникли ее губы, мягкие и полные, и Нейлор подумал, что ему просто необходимо как можно скорее убедиться в благополучии Джима. Наверное, он пойдет туда уже завтра вечером.

Однако на следующий день утром, поедая поздний завтрак, Гидеон решил еще раз посетить лорда Фэрхейвена. Чем больше он про все это думал, тем сильнее убеждался в том, что, несмотря на положение в обществе и внушительное состояние Фэрхейвена, именно он представлялся ему самым подозрительным. Допивая кофе, Гидеон расслабился и дал волю воображению, пытаясь представить себя на месте Марка Хейлзуорта. Многие годы Марк был самым близким родственником своего кузена по мужской линии. Следовательно, он мог питать обоснованные надежды на наследование и титула и состояния. Так как покойный лорд Фэрхейвен не торопился жениться, его троюродный брат рос, уверенный именно в таком будущем, оно казалось ему само собой разумеющимся. И вдруг – свадьба с леди Клодией, а значит, возможность появления на свет наследника. Еще вот что любопытно: когда стало ясно, что наследник скорее всего так и не появится, не возродились ли надежды у Марка, осознавшего это обстоятельство? Кроме того, после обнародования воли покойного кузена Марк мог рассчитывать на свою женитьбу на вдове. Но тут опять все не слава Богу: откуда-то появляется этот Тони Варден. Титул у лорда Фэрхейвена уже есть, но вот с надеждой на состояние он должен будет распрощаться навсегда, если леди Фэрхейвен выйдет замуж и нарожает детей.

“Странное дело, – думал Гидеон, понемногу выбираясь из своих грез. – И судьи, и сторонние наблюдатели решили, что больше всего причин для совершения преступления было у Тони Вардена, который так отчаянно нуждался в деньгах. Как же, они ведь ему нужны были немедленно! Очевидно, что чем в большей нужде человек, тем сильнее его тянет нарушить закон, и очень часто именно так и бывает, кто спорит? ” Но Гидеону его опыт подсказывал: деньги – материя особая, и обладание деньгами тоже по-разному действует на людей. Бывает так, что чем их больше, тем больше хочется. Да, преступления рождаются из нищеты и отчаяния. Но и из алчности тоже.

Он ждал почти час, прежде чем Марк соизволил принять его, причем с первых минут встречи Фэрхейвен дал понять, что не очень доволен его настойчивостью, но все же согласился ответить на некоторые вопросы Нейлора.

– Садитесь, Нейлор. Сегодня у меня нет для вас много времени. Тем более что мне не очень понятно, чего вы еще от меня хотите.

– Просто я подумал, что мне, быть может, стоит заглянуть к вам. Вдруг вы что-нибудь услышали о своем лакее. Или от него, милорд, – ответил Гидеон.

– Ничего. И я уверен, что вы на это рассчитывали. Как я могу что-то узнать? – раздраженно отозвался Марк.

– Вы же его хозяин.

– Бывший, Нейлор, бывший.

– А разве вы не взяли бы назад в свою фирму молодого человека? Клерком, я имею в виду, милорд.

– После его исчезновения? Нет, разумеется. Но, как мне уже приходилось говорить вам, Нейлор, я сомневаюсь, что он вообще когда-нибудь вернется. Или его нет в городе, или он мертв. Я уверен в этом.

– Хорошо, хорошо, может быть, вы и не ошибаетесь, милорд. Но тем не менее я собираюсь потратить на это дело еще немного своего личного времени.

Хейлзуорт поднялся и, пока он провожал гостя до двери, выдавил из себя далеко не искреннее извинение, мол, какая жалость, что приходится проститься с дорогим гостем. На прощание он пожелал Гидеону удачи.

Нейлор легким шагом покинул здание, весьма довольный собой. Если Фэрхейвен виновен, тогда намерение Гидеона продолжить поиски должно побудить его к каким-то действиям.

Марк очень старался поскорее управиться с текущими делами, чтобы поспешить в паб, где его должен ждать Драббл.

Драббл запоздал, но легко оправдался: ему, оказывается, никак нельзя было уходить, пока он не убедился окончательно, что Нейлор засел в “Голове Гаррика” на весь вечер.

– Нашел он еще что-нибудь?

– Нет, мэлорд, по-моему ничего. Он был в двух домах в Мэйфэйре.

– У кого?

– Мне случилось узнать, что один дом – лорда Эшфорда, другой – лорда Барранда.

– Полагаю, сведения – немаловажные, – сказал Марк, немного помолчав. – Надо думать, что он еще раз допросил лорда Эшфорда, а потом отчитался перед лордом Баррандом. А как насчет путешествий в другие районы города? Его больше никуда не носило?

– Той ночью только в бордель, мэлорд, – сказав это, Драббл сощурился, подмигнул и, разумеется, шмыгнул носом.

– И какой у него был при этом вид? Похоже ли было, что человек на работе, или же он явно искал, э-э, радостей?

– Ох, мне сдается, радости ему было надо, мэлорд. Уж больно надолго он там запропал. Разве что всех шлюх допрашивал. Понимаете, что я хотел сказать, мэлорд? – Тут Драббл вытер рукавом нос, а Марк содрогнулся от отвращения.

– А он не заметил, что вы за ним повсюду следуете?

– Да где ему меня засечь, мэлорд. Говорю, не узнает он. Я ж говорил вам, я прыткий.

– Да, до сих пор так и было. Ну, давайте-ка назад, в “Голову Гаррика”. Встретимся завтра, в это же время.

Гидеон сидел в своем привычном углу с друзьями-актерами, когда Драббл скользнул в пивную и занял место у стойки. Гидеон на этот раз поднялся из-за стола чуточку раньше, чем вчера, и уже успел дойти до двери, когда Драббл обнаружил, что объект наблюдения уходит. Оставалось только надеяться, что никто у стойки не обратит внимания на человека, залпом опустошившего огромную кружку и исчезнувшего, даже не дождавшись сдачи.

И вовремя: еще немного, и он бы не увидел, как Гидеон удаляется в том же направлении, что и в прошлые дни. Поэтому Драббл решил, что объект наблюдения намеревается провести еще одну ночку со шлюшками. Но Гидеон быстро миновал заведение миссис Дойл. Лишь десятью минутами позже он замедлил шаг, подойдя к дому, явно классом повыше, и там постоял еще немного, будто бы в раздумье – входить или не входить.

Драббл укрылся в тени. Пока Гидеон ожидал, точнее, стоял, не заходя в заведение, дверь распахнулась, и уходящий клиент принял последние услуги от очень похожего на настоящего лакея. И только когда Гидеон прошел внутрь и заговорил с молодым человеком, в мозгу Драббла как будто бы что-то щелкнуло. Лакей. Молодой. А что, если это Джим? А не нашел ли его Нейлор, а теперь прячет, мало ли какие на то могут быть причины? Агент лорда Фэрхейвена очень устал и страстно хотел домой. Но что если это и в самом деле Джим? Ведь лорд Фэрхейвен может в следующий раз и не нанять Драббла. А ведь и агент – человек, может ошибаться. Надо думать, желательны дальнейшие наблюдения. А что, думал он, мусоля в пальцах деньги, часок-другой в постели с одной из девок – чем не работа? Ведь это можно отнести за счет выполнения задания.

Он выждал четверть часа, а затем подошел к двери заведения и постучал в нее.

Гидеон собирался завести Джима в гостиную миссис Спенсер и допросить его – это, во-первых. А там можно будет подумать, чем еще занять остаток вечера. Но миссис Спенсер вошла в гостиную, как только он переступил порог. На ней в этот вечер было пурпурное шелковое платье, которое очень хорошо было пригнано к ее фигуре. Улыбаясь, она дала понять, что узнает Гидеона.

– Нужели, господин Нейлор, ваша нравственность пошатнулась? Или же это – деловой визит, а не поиски радости?

– Хотел бы надеяться, что чуточку то, чуточку другое. Нельзя ли побеседовать с вами частным образом?

Она засомневалась, но потом сказала:

– Разумеется. Джим, – кликнула она лакея, – будут клиенты, посылайте их к Кэрри. Она разберется.

– Слушаюсь, мадам.

– Чем могу помочь, господин Нейлор? Хотите что-нибудь узнать о Джиме? Или о моих юных дамах?

“Несомненно, лицо миссис Спенсер чрезвычайно интересно и загадочно”, – подумал Гидеон. Вот и теперь в глазах ее светилась улыбка, а губы – ах, эти губы! Он будет допрашивать и ее, и Джима, это было ему ясно, но губы ее ему забыть не удастся.

– Я намереваюсь расспросить и вас, и Джима, миссис Спенсер, но это может подождать.

– Ах, вы заинтересовались моими барышнями, господин Нейлор? Вам нравятся невинные или же опытные? Каков ваш вкус, господин Нейлор?

– Ох, миссис Спенсер, я предпочитаю опытность. Я не из тех, кого привлекает поддельная девственность, да и обычай дефлорации свежих юных дев, только что попавших в город из деревни, не одобряю, – добавил он, надеясь, что его заявление прозвучало не слишком жестко. Говорить мягким голосом не так-то сложно, подумал он про себя и ухмыльнулся, но вот удержать другую часть своего существа от перехода в более твердое состояние в обществе этой дамы – задача посложнее.

– У нас с вами, господин Нейлор, общие предпочтения. Да, среди моих девочек есть и совсем юные создания, но я взяла их или прямо с улицы, или у злоупотребляющих своим положением работодателей. Я не из тех, кто подает гостям на подносе сущих детей, уверяю вас. Однако, теперь, коль скоро нам удалось выяснить то обстоятельство, что вам по вкусу опытные женщины, – сказала она с заученной улыбкой, – сообщите мне еще вот что: вам по вкусу брюнетки или же блондинки?

– На мой взгляд, брюнетки много лучше. В сущности, – произнес Гидеон, уставясь на черные волосы миссис Спенсер, – более всего мне по сердцу темные тона. Хотя натуральный воронова крыла цвет волос – большая редкость, по моим наблюдениям. Природная красота такого рода встречается не часто.

Миссис Спенсер глянула на него проницательным взглядом.

– Ну, боюсь, тут у меня не найдется черноволосых женщин, господин Нейлор. Могу, правда, предложить весьма миленькую горничную, волосы у нее темно-каштановые, орехового такого оттенка.

– Нет, чем больше я задумываюсь об этом, тем яснее мне становится, что сердцу моему мил только настоящий черный цвет, – отвечал Гидеон, откровенно рассматривая прическу миссис Спенсер.

– Понимаю. Но боюсь, что кроме меня других черноволосых женщин в доме нет, а я уже недоступна для клиентуры.

Гидеон пододвинулся поближе. И в самом деле, они были почти одинакового роста, и глаза их теперь оказались почти вровень.

– Это – большое разочарование, миссис Спенсер, – сказал он, подаваясь к ней и легонько касаясь пряди, которая выбилась из тугого узла на ее затылке.

– Еще бы.

– О да, еще бы. – Гидеон дал волю своей руке, и его ладонь, пройдясь по волосам, очертила затем ее подбородок, чтобы остановиться у самого ротика, а мизинец обрисовал контур ее верхней губы. Миссис Спенсер не удержалась от легкого вздоха.

Дьявол бы побрал этого парня, подумала она, он так и берет ее в оборот, точно так же, как взял в оборот этого Джима. Он не шел напролом, этот Гидеон Нейлор, нет, он просто добивался всего своим тихим упорством. А клиента у нее не было вот уже пять лет. И она от этого не страдала. Только с одним покровителем ей когда-то повезло.

– Не надеюсь даже, что вы измените избранную вами политику и сделаете исключение из правил хотя бы на одну ночь, – прошептал Гидеон. Его палец ласкал ее губы.

– Я бы могла подумать о предоставлении вам одного часа, господин Нейлор, – прошептала она в ответ.

Гидеон нагнулся к ней и одарил ее нежным поцелуем в губы.

– Вот и хорошо.

31

Когда они покидали гостиную, миссис Спенсер сказала Джиму, что на некоторое время обязанности по предоставлению услуг клиентам переходят к Кэрри, и повела Гидеона по лестнице в ту комнату, которую она когда-то предоставила Джиму. Там она отвернулась от Нейлора и стала очень деловито раздеваться. Однако Гидеон, мягко положив руку на плечо, повернул ее к себе для следующего – на этот раз более глубокого – поцелуя.

– Нет нужды изображать такую деловитость, – прошептал он.

– Но это – бизнес, господин Нейлор.

– Хороший бизнес – это когда ублажают клиента, миссис Спенсер. А мне приятно ублажать вас.

– Совершенно новое понимание назначения публичного дома, – отметила она, хохотнув грудным, надтреснутым смешком.

Пальцы Гидеона осторожно расстегивали пуговки ее платья, а неприступная миссис Спенсер только вздрагивала, когда он прикасался к ее шее и спине.

Он позволил платью упасть до талии, а затем осторожно прикоснулся к ее груди. Когда его большой палец закружил вокруг ее соска, он опять поцеловал ее.

На этот раз она отвечала естественно и жадно, и, пока они так стояли, Гидеон освободил платье от последних сковывающих его застежек, и оно упало на пол. Миссис Спенсер никакого нижнего белья не носила, и Гидеон обрадовался мягкой плоти, прильнувшей к нему. Она протянула к нему руки, но он опередил ее и, нежно обняв, положил на постель.

Гидеон, раздеваясь, не стал отворачиваться, так что Блисс могла спокойно разглядеть его. Он был весьма недурно сложен. Однако ему не помешало бы прибавить чуток роста, да и волосы на голове могли быть погуще. Он лег, облокотясь, рядом с нею и дал волю своим рукам, которые стали гладить ее бедра, а затем забрались между ними. Его ласковые пальцы занялись причесыванием треугольного стожка из волос, который был светло-рыжим, а не черным. Гидеон заулыбался:

– Я так и думал. Ваши волосы слишком черны, чтобы это был их природный цвет, миссис Спенсер.

– Зато они пышны по-прежнему, – парировала она, теребя его шевелюру.

– Touche,^[12] миссис Спенсер.

– Меня зовут Блисс.

– А меня – Гидеон. – Нейлор был так энергичен, что она уже подняла свои бедра, готовясь принять его.

Ее рука скользнула вниз, к нему, но он сказал:

– Нет уж, хватит с тебя, ты и так много лет ублажала мужиков. – И, встав на колени, оседлал ее и стал всем своим телом скользить вверх и вниз, пока она наконец не застонала под ним. Потом он начал входить внутрь нее, поначалу осторожно и нежно, а затем все сильнее и глубже. Но лишь после того, как она добралась до вершины, которая обозначилась чередой кратких, задыхающихся содроганий, он позволил и себе пережить свой собственный миг освобождения.

Потом они лежали в объятиях друг друга, переплетаясь и не желая разрушать словами возникшую между ними близость. Наконец Гидеон нежно провел по ее волосам своей рукой, откидывая их с лица, и проговорил:

– Как удачно все-таки тебя нарекли, дорогая. В самом деле – Блисс, блеск, блаженство.

– Ну да, – отвечала она с горечью в голосе, отворачиваясь от него. – То же мне и мой первый мужчина говорил.

– А кто он был?

– Да священник наш. Представляешь, он говорил, что это – словно видеть райское сияние, переживать райское блаженство. Ну, он про свои ощущения говорил, конечно, – добавила она с издевкой.

Гидеон продолжал гладить ее по голове.

– А сколько тебе тогда было?

– Четырнадцать.

– И ты никому не сказала?

– Да кто бы мне поверил? Нет, наш священник был не из простых людей. Это был младший сын виконта. Он был счастлив в браке, трое детей, а что я? Так, дочка местного лавочника. Его жена нас застукала. Я заперлась в своей комнате и просидела там трое суток без единой крошки во рту. Когда я не стала “каяться” в своих грехах, отец выгнал меня из дому, перед этим сильно побив. Я отправилась в Лондон, а об остальном нетрудно догадаться. История не слишком оригинальная.

Гидеон наклонился к ней и поцеловал ее в шею.

– Пожалуй, ты права. Большой самобытностью твоя повесть не отличается. Что-то очень похожее, с небольшой лишь разницей, я слыхал от Анни и Грейс. А как ты сумела обзавестись собственным домом?

– Мне повезло, и меня взяли в дом высокого класса. Там прошли лучшие годы жизни – двадцать лет или чуть побольше. Там я повстречала человека – джентльмена, настоящего мужчину. Тоже младший сын благородного семейства. Он стал моим покровителем на четыре года. А когда женился, то на прощание сделал мне подарок. Вот на эти отступные и стала я устраивать свою жизнь по собственному разумению.

– Ты его любила?

– Любила. Дура была. И от любви еще сильнее поглупела.

– Не думаю я, что это было так уж глупо, – сказал Гидеон.

Блисс попыталась подняться.

– Я полагаю, что наше время истекло, господин Нейлор.

– Гидеон. Ты должна уходить?

– Я деловая женщина, господин Нейлор. И хорошо справляюсь со своим бизнесом, господин Нейлор.

– Гидеон.

– Гидеон. Я должна вернуться вниз.

– Но Кэрри кажется вполне разумной и опытной девушкой, – сказал он с усмешкой, мягко хватая ее за запястье. – А я, в конце концов, платежеспособный клиент. По-настоящему деловая женщина позаботилась бы, чтобы я… э-э… пришел еще раз. Мне здесь все больше нравится. Придется мне распрощаться с Грейс и Анни…

– У меня есть девочка, которая заставит тебя позабыть о них, Гидеон. Она юна и свежа. Когда ты вернешься, я позабочусь, чтобы тебе была предоставлена Нэнси.

– Я же говорил, что предпочитаю опытность.

– Ну, в таком случае в следующий раз ты получишь Кэрри, – сказала Блисс, собираясь сесть в постели, но Гидеон не захотел отпускать ее.

– Нет, – продолжал спорить Гидеон, переходя на самые смиренные свои интонации. – Я предпочитаю женщин постарше. – Он подался всем телом вперед, а потом оказалось, что он сидит за нею, обхватив ее с обеих сторон ногами. Теперь уже не страшно было отпускать ее запястье, освобождая заодно собственную руку, которая тут же стала вновь ласкать ее тело, доводя ее до мучительно медленной сладостной кульминации. На какое-то мгновение она расслабилась, а затем легким движением спины заставила его лечь на постель. После этого она начала действовать рукой, ритмичные движения которой заставили его подумать, что он вот-вот взорвется. И лишь перед тем, как это стало неизбежным, она легла на него, и он смог извергнуться в ее сладкую теплую темноту.

Они уснули в объятиях друг друга. Когда Гидеон проснулся, то не стал вставать, а лежал, глядя на нее. Черные волосы ниспадали на ее плечи, обрамляя их, а лицо впервые, с тех пор как они увидели друг друга, не контрастировало с ее ртом, расслабленным и нежным.

У Гидеона никогда не было женщины, которой не надо было платить, и никогда не было женщины, которую он мог бы любить. Мэри так и непозволила ему зайти дальше поцелуев. Грейс и Анни были приятны, он им нравился, но в конечном счете это был бизнес, их бизнес. Денег нет – к ним уже не пойдешь.

Миссис Спенсер тоже была вся в делах. Но почему тут, с нею, чувства у него были какими-то иными? Он глянул на свой сюртук, валявшийся на полу. Можно было выскользнуть из кровати, положить деньги на стол и отправиться восвояси и, если он что-то еще соображает, никогда не возвращаться сюда.

Но платить деньги за все это ему как-то не хотелось. Его не покидало чувство, что в объятия друг друга их толкнуло настоящее желание. И совсем не хотелось обыкновенной торговой сделки.

Блисс зашевелилась в его объятиях и открыла глаза. Всего секунду или две выражение их было таким невинным, что можно было подумать, ей лет четырнадцать. Во всяком случае тогда, наверное, взгляд ее был примерно таким. Постепенно она припоминала, где она, а взгляд становился все жестче. Но, прежде чем Блисс заговорила, Гидеон первым нарушил тишину:

– Я понимаю. Поздно. А ты женщина деловая и занятая. Но у меня есть предложение для тебя.

Она вопросительно поглядела на него.

– Мне хочется думать, что этот день был настоящим… то есть… ну, что мы были просто мужчиной и женщиной, которые хотели друг друга. Я не хочу тебе платить.

Ее глаза широко распахнулись.

– Постой, постой, успеешь еще рассердиться. Ты послушай сначала. Я сюда еще вернусь и заплачу вдвойне. За Кэрри или Нэнси, или кого ты там выберешь. Так пойдет?

– А откуда мне знать, что вы еще придете, господин Нейлор?

– Я могу дать тебе слово. И все.

– Очень хорошо, – ответила она лишенным всякого выражения голосом. – Я вам поверю.

– Благодарю вас, миссис Спенсер. А теперь мне надо идти. – Гидеон поднялся и быстро оделся, оглянувшись только раз.

Миссис Спенсер лежала в постели и глядела на него обычным своим жестким взглядом. Наверное, глупо было думать, что в этом совокуплении было что-то не совсем обыкновенное. И уж совсем дураком надо быть, чтобы еще и изливаться перед нею в своих чувствах и настроениях. Он надел сорочку, запихнул руки в рукава сюртука и, промычав слова прощания, удалился.

А Блисс Спенсер осталась лежать в постели. Выражение ее глаз стало более мягким, как только Гидеон захлопнул за собой дверь. В самом ли деле испытал он то же или хотя бы нечто подобное, что и она? Разумеется, нет. Да что это с нею? Как она вела себя? Да, она была хороша. Тем более что никогда от своего прошлого не отпиралась. А сколько раз ей удавалось убеждать самых разных мужчин в том, что все было по-настоящему! Нет, не могла она растратить всю свою сноровку, быть того не может. Она просто пустила в ход свое искусство – еще раз. А он это понял. И не вернется.

А если даже и придет, то лишь затем, чтобы попросить Кэрри или Нэнси. Нужна ему очень эта Блисс Спенсер с подкрашенными черными волосам и глупым сердцем.

Пока Гидеон был с миссис Спенсер, Драббл оплатил время, которое ему можно было провести с Лиззи, числившейся среди самых искушенных девиц. Кэрри собиралась было предоставить ему Нэнси, но Джим из-за спины Драббла так отчаянно замотал головой, что Кэрри лишь пожала плечам и вызвала вниз Лиззи. Подымаясь вслед за Лиззи по лестнице, Драббл успел услышать, как Кэрри выговаривает лакею:

– Ну, Джим, я знаю, что тебе Нэнси нравится, но ты что, так и будешь хватать ее всю дорогу за задницу? Придумал тоже.

“Эта лакей Фаравена, – подумал Драббл, сопя и шмыгая носом так, словно вынюхивал какой-то след. – Ну, нынче я мине побалую. Ночку эту проведу – и с утра доложусь лорду Фаравену”.

– Я бы не сказала, – объявила Лиззи Кэрри и Джиму так громко, что услышал и Гидеон, который проходил мимо стоявших в коридоре лакея и девицы, – что это был самый омерзительный клиент в моей жизни. Но из его здоровенного носа все время капает, и он сопит! Как не посмеяться, если он тянет своим носом, да еще так громко? Особенно в самый… э-э… ну, ключевой момент. Если вам, конечно, понятно, о чем я говорю.

Все четверо дружно рассмеялись, а Гидеон пожелав им спокойной ночи, и отправился домой. Он так и не удосужился допросить Джима, но подумал, что это может послужить оправданием для еще одного визита сюда.

Однако стоило ему пройти три-четыре квартала, как память ожила и в голове забурлили догадки. Вечно сморкающийся мужчина в “Голове Гаррика”. И этот сопливый клиент тут, у миссис Спенсер. Да, в Лондоне хватает вечно простуженных джентльменов, кто спорит? Но что, если некто следил за ним ночку-другую? Мог же этот Фэрхейвен нанять человека, чтобы, когда Гидеон добрался бы до Джима, Фэрхейвен был тут как тут. Проклятье! Если его догадки верны, то уже утром Фэрхейвен будет располагать очень интересной информацией. Похоже на то, что он, Гидеон, дал себя провести, позволив следить за собою. А это значит, что уснуть сегодня не удастся.

32

Гидеон встал на страже у усадьбы Фэрхейвенов. Бодрствовать было тяжко, поскольку он не только устал, но еще и расслабился. В таком состоянии непросто было сосредоточиться и думать об улице, а не растворяться в воспоминаниях о ночи с Блисс. Перед рассветом Гидеон задремал было, но утренняя суета с ее дребезгом и грохотом не дала заснуть. Он следил за тем, как разносчики и лавочники заполняют тротуары и мостовую, но больше пока никто не появлялся. Нейлор уже хотел было усомниться в своей проницательности, решив, что интуиция на этот раз его обманула, но в это самое мгновение на улице возник Драббл. Человек казался очень довольным жизнью и уверенным в себе. Он решительно постучал в дверь и прошел мимо дворецкого, почти не задерживаясь для беседы с ним.

Через некоторое время Драббл вышел из дома слегка притихшим, и Гидеон догадался, что Марк Хейлзуорт не пожелал усилить связь между собой и своим шпионом. Ладно, теперь-то будут следить за вами, господин Сопливис. Вас выследят и схватят.

Гидеон дал ему четверть часа, чтобы выйти из поля зрения прохожих, а затем, кинувшись к Драбблу, резко остановил его и толкнул в аллею, из которой тот только что вышел.

– Чего вам надо? Что вы делаете? – скулил Драббл. – Я ничего дурного не сделал.

– Вы лжете. Я уверен, что лорд Фэрхейвен заплатил вам немало, чтобы вы следили за офицером службы правопорядка и предоставляли ему кое-какие сведения.

Драббл попытался выкрутиться:

– Какая такая еще работа? Какие сведения? Да чтобы лорд Фаравен давал деньги таким, как я? Дудки!

Прижав Драббла к стене и держа его за глотку, Гидеон обшарил карманы и нашел там гинею.

– Гинея за неделю, а? Как у следователя по особо важным делам. Так вот, или вы рассказываете, за что вам платит лорд Фэрхейвен, или в следующий раз мы встречаемся в Ньюгейте, где вы получите срок за то, что мешаете правосудию Его Величества.

Драббл нисколько не усомнился насчет правильного выбора. Страх, похоже, как-то высушил его слишком влажный нос, потому что свой рассказ он предварил лишь одним – может, двумя – хлюпаньем.

– А что теперь намеревается предпринять Фэрхейвен? – спросил Гидеон, когда Драббл закончил свое повествование.

– Он велел мне встретиться с ним в “Голден Кроун”. Сегодня вечером. И я поведу его к миссис Спенсер. Он хочет знать, что этот Джим знает…

– А затем?

– Ох, да я знаю? Он, тот парень, что-то видал, да?.. Не думаю я, что лорд Фаравен его приголубит, так?

– Позвольте мне сказать вам, что вы должны предпринять, господин..?

– Драббл.

– Господин Драббл. Вы сделаете в точности то, о чем вас попросил Фэрхейвен. И вы не расскажете ему об этом маленьком разговоре между нами, не так ли?

– Нет, сэр. Конечно нет, сэр.

– Замечательно. Мне, кстати, неизвестно, что видел Джим. Очень может быть, что он ничего не видел. Но меня интересуют предположения Фэрхейвена на этот счет. Что, по мнению Фэрхейвена, мог увидеть Джим?

– Ох, да не ведаю я, начальник. Мине про то его светлость ничего не сказали.

Гидеон встряхнул Драббла, и приложенное усилие оказалось достаточным для того, чтобы голова шпиона ритмично постучала по стене.

– Так вы сделаете все так, как я вам сказал, Драббл? Или вы меня не послушаетесь?

– Так точно, сэр. Я ж не хочу хлопот с инспекторами, господин Нейлор.

– Прекрасно. А теперь простимся. Драббл попытался придать своему облику хоть немного достойный вид, после того как Гидеон отпустил его. Он оправил свой воротник, отряхнул сюртук, но, взглянув на лицо Гидеона, окончательно сник, весь как-то съежился и поплелся по улице под испытующим взглядом Гидеона, который следил за Драбблом с мрачным весельем.

– Ну, лорду Эшфорду будет приятно услышать о таком обороте дела, – пробормотал он про себя.

Действительно, Тони очень обрадовался, выслушав повествование об успехах Гидеона.

– Не стоит меня слишком высоко оценивать, милорд, – сказал Гидеон. – До сих пор поверить не могу: он за мной столько времени следил, а я и внимания не обращал. Не поддайся он своему искушению… – Гидеон был очень расстроен своей промашкой.

– Но вы же поняли, что дважды два – четыре, Нейлор, – заспорил Тони.

– Ну да. Шмыг носом там, шмыг носом тут, – с издевкой подхватил Гидеон.

– Джима вы отыскали. Теперь вы найдете ниточку, связующую все с Фэрхейвеном. Нам осталось только заставить Марка признаться.

Гидеон расслышал слово “нам”.

– Я позову еще одного инспектора по особым поручениям, милорд.

– О нет, это совсем ни к чему. Нам обоим понятно, что Марк Хейлзуорт убил Клодию и засадил меня за это в Ньюгейт, думая, что я там сгнию, если меня прежде не повесят, конечно. Я намерен иметь свою долю в этом деле, – сказал Тони, и в его глазах появился блеск, который так действовал на подчиненных ему офицеров.

– Мы же не знаем наверное, что именно Марк Хейлзуорт убил леди Фэрхейвен.

– Неужели у вас есть основания сомневаться в этом, Нейлор?

– Ни единого, милорд. Буду только рад, если вы ко мне присоединитесь. Я хочу попасть туда в самом начале вечера – не хотелось бы его упустить. Я зайду за вами в пять.

– Я буду готов.

Когда они прибыли в заведение миссис Спенсер, дверь открыла Кэрри, и Гидеон на мгновение испытал ужас. Неужто Джим опять сбежал? Или это Фэрхейвен опередил их? Однако Кэрри на его вопрос только рассмеялась и, подмигнув, сообщила, что у Джима перерыв, который он проводит в обществе Нэнси.

– А миссис Спенсер здесь? – спросил Гидеон.

– Она имеет обыкновение отдыхать после обеда, мистер Нейлор, поскольку большую часть ночи проводит на ногах.

– Понятно. Мы подождем в гостиной, Кэрри. Пришлите к нам Джима, как только он спустится вниз. И, Кэрри…

– Да, мистер Нейлор?

– Вы помните клиента Лиззи? Такой мистер Драббл…

– Что все время хлюпал носом?

– Он самый. Он должен сегодня опять прийти. Попозже. Не принимайте его, пока не сообщите о нем мне.

– Да, сэр. Э-э-э, а что ваш друг? Он будет ждать вместе с вами, или, быть может, у него такое настроение, что ему хочется общества? – Кэрри похлопала ресницами и потянула свое платье, якобы оправляя его, хотя на самом деле хотела, чтобы ее грудь обратила на себя еще большее внимание.

Тони усмехнулся:

– Не сегодня, дорогуша. Прости.

– Спросить все равно можно – вреда не будет, правда, сэр? – сказала она, выскальзывая за дверь.

Тони оглядел гостиную.

– Имея в виду, в каком районе города мы находимся, дом выглядит весьма пристойно, Нейлор.

– Конечно. Вот увидите: придет Джим, и атмосфера здесь станет еще более впечатляющей.

Тони улыбнулся.

– Могу себе представить. Правда, я, конечно, не могу отнести себя к завсегдатаям подобных местечек. Я проводил время в доме семьдесят пять по улице Сент-Джеймс, с тех пор как вернулся из Европы. На Полуострове таких женщин хватало. – Тони немного помолчал, а потом поинтересовался: – Вы женаты, Нейлор?

Гидеон удивленно взглянул на него.

– Нет, милорд. Участь инспектора такова, что вряд ли найдется женщина, которая пожелает разделить ее. Вечно нет дома. Общается со всяким отребьем. Ловит воришек и кого похуже. Нет, как я могу просить женщину лезть в такое?

– Должно быть, очень суровая, одинокая жизнь. Как у солдата.

– Примерно то же самое, милорд. Хотя, когда я служил в сорок седьмом пехотном, была мысль, что есть к кому возвращаться. Но она не дождалась. Устала ждать.

– Я думаю, что, когда все это кончится, я стану затворником. Наподобие монаха-отшельника. Я, Нейлор, вижу это примерно так: утром встал пораньше, объехала имение, лег спать тоже рано. Житие зрелого добродетельного мужа, – добавил Тони с какой-то странной усмешкой. – Да, не так я рисовал себе свое будущее. Что ж, полагаю, всем нам не останется ничего другого, кроме как взрослеть.

Гидеон был слишком любопытен, чтобы не спросить:

– А как насчет леди Джоанны, милорд? Она – ваш добрый друг и к тому же до сих пор не занята.

– Она меня совсем не ждет, уверяю вас. Ничего похожего. Просто она еще не нашла себе пару. А Джоанна заслуживает кого-то… такого, кто не слишком похож на меня. Ей подошел бы кто-то вроде Неда, – медленно закончил свою речь Тони.

– Она очень заботилась о вас, ее очень беспокоили ваши дела, милорд. Я это сам видел. – Гидеон почувствовал, что заходит слишком далеко. Однако ему было все равно, придется ли сказанное по вкусу этому графу или нет.

– Да, мы всегда заботились друг о друге, Нейлор, но это потому, что мы друзья.

Гидеон был на грани еще одного рискованного намека, но дверь в гостиную распахнулась, и вошел Джим.

Тони встал, а Джим уставился на него, потеряв дар речи. Потом все же заговорил:

– Лорд Эшфорд!

– Да, Джим. Он зашел поблагодарить вас за ваше заявление. Если вы его напишете, – сухо объяснил причину встречи Гидеон.

– Но, Нейлор, я уже благодарен Джиму.

– Спасибо, не стоит. Я ничего особенного не сделал, – проговорил Джим потупив глаза.

– А что особенного вы могли бы сделать, Джим? – поинтересовался Гидеон. – Не подтвердите ли вы, что лорд Фэрхейвен был последним человеком, которому довелось видеть леди Фэрхейвен в живых? Или, возможно, вы видели само убийство?

Лицо Джима посерело, потом побелело, но ни единого звука он не издал.

– Говорите же, Джим, не стесняйтесь. Я все знаю. Или почти все, – добавил Гидеон. – Для вас лучше рассказать мне все сейчас. Подозреваю, что у нас не так уж много времени. Сюда вот-вот заявится сам Фэрхейвен.

Джим дернулся, как будто хотел то ли бежать, то ли запереться.

– Как он меня нашел? Гидеон вздохнул:

– К сожалению, благодаря мне. Очень неприятно в этом сознаваться, но это – увы – так. Помните мистера Драббла? – сказал Гидеон и нарочно громко шмыгнул носом. – Так вот, Фэрхейвен нанял его для слежки за мной.

Джим понурил плечи и посмотрел на Тони виноватым взглядом.

– Вскоре после того, как вы ушли, милорд, появился лорд Фэрхейвен, и я отвел его в библиотеку. Досон просил меня подождать, пока ее светлость не уйдет отдыхать. Я очень устал и подумал, что, если я поднимусь к ней и спрошу, не нужно ли что-нибудь, она, увидев, какой я усталый, сжалится надо мной и отошлет меня спать. – Джим замолк.

– Дальше, – сдержанно приказал Гидеон.

– Руки лорда Фэрхейвена были на ее шее, и я видел ее смерть. Я страшно перепугался и убежал. Не думаю, что он меня заметил, но я не хотел ждать, чтобы убедиться в этом наверняка. Я не знал, что вас в этом обвинили, милорд, – сказал он, обращаясь к Тони.

– Нечего мучиться угрызениями совести. Я, наверное, повел бы себя так же.

– Я не мог тогда рассказать вам это, господин Нейлор. Я очень боялся. И думал, что, если меня поведут в суд как свидетеля, лорд Фэрхейвен найдет способ заставить меня замолчать.

– Я бы мог надавить на тебя посильнее, парень, если бы мне это было нужно.

– И что вам теперь делать, Нейлор?

– Думаю, отпустим Джима на его пост у входа. Да не станет он убивать вас прямо у двери, Джим, – добавил он, заметив, как ужас исказил физиономию Джима. – Вы проводите его в гостиную, а мы подождем его в холле.

– Но я же останусь с ним один на один.

– Помните, он даже не знает, видели ли вы его. Ну а если возникнет угроза вашей жизни, – Гидеон оглядел помещение, – тогда разбейте вот эту вазу. Мы услышим грохот и тут же появимся. Сможете?

Джим глубоко втянул в себя воздух:

– Думаю, да, сэр. Я в долгу перед леди Фэрхейвен. Она всегда была очень добра ко мне.

33

Всего лишь около получаса прошло с того момента, когда Джим отворил дверь и впустил Драббла и лорда Фэрхейвена, а казалось – минула вечность. Джим почти воспрял духом, увидев прежнего своего хозяина, который, неестественно улыбаясь, сообщил, как он рад, что пропавший Джим нашелся.

– Прошу вас, милорд. Я позову миссис Спенсер, и она позаботится об удовлетворении всех ваших запросов.

– Нет, нет, Джим, все, что мне требуется, – это поговорить с вами, – сказал Фэрхейвен. – Есть ли здесь комната, где можно потолковать с глазу на глаз?

– Да, милорд. Можно посидеть в гостиной.

– Драббл, посторожите у двери, ладно?

– Будет сделано, милорд.

Фэрхейвен пошел вперед и сам открыл дверь в гостиную.

– Только после вас, Джим, – сказал он, пропуская его вперед, и закрыл дверь. – Садись, малый, садись давай.

Джим сел, а Марк остался стоять возле его стула.

– Вы так неожиданно оставили усадьбу леди Фэрхейвен, Джим.

– Да, милорд, – ответил Джим, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал спокойно.

– Не потрудитесь ли объяснить, почему вы так поступили?

– Видите ли, милорд, лорд Эшфорд сказал мне, уходя, что они помолвлены, и я подумал, что, после того как я вам предоставлю эту информацию, мое задание будет исчерпано.

– Но ведь вы так и не явились ко мне, чтобы сказать об этом, не так ли, Джим?

– Э-э, нет, милорд. Я собирался сделать это на следующее утро, но потом, когда я узнал, что леди Фэрхейвен убита, мне показалось, что все это незачем. Какая теперь разница?

– Но почему вы не вернулись на свою работу в пакгаузе? – Голос Марка был холоден и рассудителен. Джим ясно ощущал, как бывший хозяин подкрадывается к нему, очень медленно и очень осторожно, словно тигр.

– Я почувствовал, даже за то короткое время, которое я проработал у леди Фэрхейвен, что мне нравится быть лакеем. Это, наверное, уже в крови, милорд, – добавил он с нервным смешком.

– И стали искать работу в борделе? А знают ли об этом ваши родные? – спросил очень язвительно Фэрхейвен.

– Это как бы для начала, милорд.

– Мне бы хотелось думать, что мои рекомендации обеспечили бы вам куда лучшее начало карьеры, Джим.

– О да, конечно. Но мне не хотелось беспокоить вас по пустякам, милорд. – У Джима было время сочинить правдоподобную историю, но чем дальше, тем смехотворнее она становилась с каждым новым его словом. Но что еще он мог сказать?

Марк наклонился и положил обе свои ладони на подлокотники кресла, в котором сидел Джим. Теперь Джим оказался в ловушке.

– Не думаю, что я могу верить вам, Джим.

– Клянусь, что это правда, милорд. Марк продолжал, словно не слыша Джима:

– Мне кажется, что вы видели кое-что той ночью и перепугались, а потому бежали, чтобы найти какое-то убежище. Думаю, что вы даже могли видеть убийцу леди Фэрхейвен.

“И черта с два тут что придумаешь”, – размышлял Джим. Не то что вазу разбить – тут со стула не встанешь. Но он этому лорду ни в чем толком не сознался. А ему надо будет что-то отвечать по ходу слушаний, что-то признавать перед каким-нибудь судом. “Так что, если со мной что-то стрясется, ему это с рук не сойдет”.

Он глубоко вздохнул, а потом спокойно выдохнул, изображая большое облегчение.

– Вы угадали, милорд. Я видел убийцу и убежал, потому что боялся, что он тоже, быть может, видел меня.

– А вы узнаете его, Джим?

Джим засомневался, стараясь выглядеть одновременно напуганным и хитрым.

– Может быть, и узнал бы, но уверенности твердой у меня в этом нет. А мои родители, вы же знаете, милорд, у них и так мало радости в жизни, – добавил он.

– А при чем тут ваши родители?

– Дело в том, что если бы я признал убийцу, он стал бы платить моим родителям пенсию за то, чтобы я сидел тихо.

– А если бы он согласился на это, что бы вы тогда сделали, Джим?

– Мне доводилось слышать, что в Америке есть большие возможности для молодых людей, которые не боятся работы, ваша светлость.

– Но как бы вы нашли, убийцу, Джим?

– Мне кажется, что я как раз сейчас с ним разговариваю, милорд.

Фэрхейвен отпустил один из подлокотников кресла и потянулся рукой к шее Джима, стараясь нащупать большим пальцем пульс.

– Чего ради я буду еще тратиться, когда, можно так просто…

– Боюсь, вы избрали не тот дом, сэр. Вы ошиблись, – произнес голос за спиной лорда. Джим и Фэрхейвен были настолько напряжены, что не заметили, как дверь в гостиную отворилась и Блисс Спенсер вошла в комнату. – Если вы предпочитаете молодых людей, то вы не туда попали.

Фэрхейвен выпрямился, а Джим еще глубже забился в свое кресло.

– Джим, мне кажется, что вам лучше вернуться на свое место, – приказала миссис Спенсер.

Джим вовсе не был в этом уверен. Как он может оставить миссис Спенсер наедине с убийцей? С другой стороны, если он отсюда выберется, можно будет позвать Гидеона.

– Идите и работайте, Джим, – сказал Фэрхейвен. – Наверное, я был не прав. Мне показалось, мы оба подумали об одном и том же.

– Думаю, что нам можно об этом подумать, милорд, только не здесь, – сказал Джим, закрывая за собой дверь и лихорадочно высматривая в коридоре Нейлора и лорда Эшфорда.

Блисс Спенсер казалась озадаченной. Неравнодушие Джима к Нэнси представлялось очевидным и трогательным. Что он имел в виду? Она обернулась к Фэрхейвену и сказала:

– Если угодно, я сообщу вам адрес соответствующего дома, сэр.

– Благодарю вас, миссис Спенсер.

– Позвольте мне проводить вас.

Они уже почти подошли к двери, когда она вдруг распахнулась. Ни секунды не колеблясь, Фэрхейвен рванул миссис Спенсер и заслонился ею от Гидеона Нейлора.

– Драббл! – закричал он.

Тони Варден толкнул Драббла в коридор.

– Боюсь, что он уже занят, поскольку у человека могут быть свои дела, лорд Фэрхейвен.

У Гидеона в руке появился пистолет, и он тщательно прицелился в Фэрхейвена.

– Я бы не стал на вашем месте, Нейлор, делать это. Иначе я убью эту женщину, – заявил Марк, руки которого сжимали шею миссис Спенсер.

Гидеон глянул в лицо Блисс и бросил холодно и твердо:

– Чего ради, Фэрхейвен, я должен беспокоиться, что станет с какой-то старой потаскухой?

Блисс не хотела показать Гидеону, как больно ранили ее эти слова. Что ж, может, он и был вправе ее так называть, но она – не дешевка, это уж точно. Она – дорогая женщина и умеет заставить на себя потратиться. Вот хотя бы сейчас – кто ее держит? Да никак сам лорд Фэрхейвен. А ведь Джим – мужик! – сбежал от него. От того самого Фэрхейвена, который убил леди Фэрхейвен. И вот теперь миссис Спенсер чувствовала, как медленно, но неумолимо движутся большие пальцы рук убийцы, как они все сильнее давят на точки, в которых бился ее пульс. Но, положим, решится он на это – и что? Какая ему выгода от того, что он прикрывается ею, как щитом?

– Я предупредил вас, Нейлор. Я могу убить ее.

– А я повторяю: делайте все, что вам вздумается, милорд. Мы возьмем вас за два убийства.

Блисс поняла, что ей остается только одно: как-то выпасть из рук Фэрхейвена. Тем более что это и так должно случиться. И вот Блисс вдруг обмякла в объятиях Фэрхейвена, а пока он соображал, что стряслось, Гидеон был уже тут как тут, и его пистолет коснулся лба убийцы.

– Опустите ее, милорд, да поосторожнее! Блисс оказалась на полу и лежала с таким видом, будто упала в обморок.

– Джим!

– Да, сэр.

– Принесите веревку.

– Слушаюсь, сэр.

Джим скоро вернулся, и Драббла с лордом Фэрхейвеном тотчас связали.

– Боже мой! – сказал Тони, наклонясь над Блисс. – Вы и в самом деле как волк среди волков, Нейлор. Я надеюсь, что она жива.

– У него не было достаточно времени, чтобы ее убить, милорд, – ответил Гидеон. – Я подскочил как раз вовремя, когда она только начала терять сознание.

– Надеюсь, что она лишь в обмороке, – повторил свои упования Тони.

Блисс решила, что пора, пожалуй, открывать глаза. Она попробовала подняться и поразилась той слабости, которая сковала все ее тело.

– Он не успел зайти слишком далеко, милорд, – сказала она, обращаясь к Тони. – Я только сделала вид, что потеряла сознание. Надо же было как-то спасаться, – добавила она. Глаза ее были суровы, а губы подрагивали.

– Нет, здорово! Вы молодец, миссис Спенсер! – воскликнул Джим.

– Да и вы, Джим, молодец, – вставил свое слово Тони. – Как вы только не испугались!

– Да я испугался. Немного, – признался Джим. – Особенно когда миссис Спенсер к нам вошла.

– Поймайте для нас экипаж, Джим, – приказал Нейлор, до сих пор ни разу не взглянувший в сторону миссис Спенсер. – Надо доставить эту парочку на улицу Боу.

Тони помог Блисс подняться и встать на ноги.

– У вас не найдется чего-нибудь выпить, миссис Спенсер? – спросил он, и она указала на графинчик с бренди на ночном столике. Он усадил даму на диван и налил два бокала: один для миссис Спенсер, второй для себя.

– Желаете, Нейлор?

– Нет, милорд. Я на работе.

Тепло от бренди уняло дрожь в теле Блисс, и она поглядела на Гидеона. Он стоял рядом с Фэрхейвеном, пистолет все еще наготове, лицо – непроницаемо. Это был совсем другой Гидеон, не такой, как тот, который чуть не выволок Джима отсюда. И не такой, как тот, которому удалось затащить ее в постель, впервые за пять лет. К этому Гидеону не подступишься. Нечего и думать об этом. И дело не только в его револьвере, который сейчас давал ему здесь власть. Неприступным его делала источаемая им энергия. Она была почти осязаема. “Есть женщины, очень падкие на такую мужскую силу”, – подумала Блисс. Но у нее иные вкусы. Ей по душе мужчины, которые многое берут на себя, как тот Гидеон, который сумел заманить ее в постель. Да ладно, все прекрасно, больше она этого Гидеона никогда не увидит, и слава Богу. А в другой раз – ей наука! – она будет знать, как отпускать своего стража.

34

Еще до полудня молва разнесла по городу невероятную новость, и за обедом все только об этом и говорили: надо же, Марк Хейлзуорт, лорд Фэрхейвен, арестован за убийство своей невестки, а Тони Варден, стало быть, полностью оправдан. Как всегда, среди сплетников хватало тех, кто хвастал своей прозорливостью: мол, все это время они сомневались в официальной версии. “Марк Хейлзуорт – человек холодный, я это всегда говорил”. Или: “Пусть он и увлекался азартными играми, все же Тони Варден не способен на такое”. Подобные речи звучали почти в каждой светской беседе, Джоанну и Тони эта развязка разочаровала. Во всяком случае, большого счастья ни он, ни она не чувствовали. Было только изумление столь резким и внезапным изменением отношения общества. Джоанна уговаривала себя, что она рада тому, что оправдалась ее вера в Тони. Но если она и вправду была рада, то почему так пусто было на душе? Наверное, потому что много недель подряд у нее была цель: она стремилась показать всем свою веру в Тони. Неужели она настолько эгоистична, что ей больше по вкусу, когда Тони в опасности, потому что тогда она вправе оказаться рядом с ним и открыто поддерживать его? А может быть, она надеялась, что кризис как-то сблизит их?

В этот вечер она надела свое самое красивое платье. Карточка ее уже почти заполнилась, когда наконец появился Тони. Единственное, что она могла ему предложить, был контрданс. Тони обступили доброжелатели. Те самые люди, которые еще совсем недавно отворачивались от него и всячески старались не замечать, теперь спешили с поздравлениями.

Лицемерие никогда не переставало удивлять Джоанну. Дамы, не подпускавшие к Тони своих дочерей еще пару дней назад, сейчас торопились представить оправданному свой товар на выданье. “Ну, эта всеобщая любовь к былому изгою долго не продержится, – цинично подумала Джоанна. – Шумиха через неделю-другую поутихнет, слава героя поблекнет, и те же мамаши, что толкают к нему дочурок сегодня, через полмесяца, при звуке его имени, если и вспомнят, так разве лишь то, что он – обнищавший граф”.

Самого же Тони удивляло другое: его ничуть не радовало, что он теперь повсюду желанный гость. Вечера проходили с деланной улыбкой на губах, с которых слетали одни и те же любезные пошлости, предназначенные для всех, кто толпился вокруг него с поздравлениями. Такое впечатление, что Клодия вообще никого не интересовала. Все жаждали подробностей скандала с лордом Фэрхейвеном. Да, Клодию он потерял. Но с каким-то удивлением он вдруг обнаружил, что она как бы вновь вошла в его жизнь, заняв каким-то чудесным образом место в его планах. Ему придется одному исполнить все то, что они задумали осуществить вместе, чтобы рассчитаться со всеми обязательствами, будь то Эшфорд или что-то другое. Но как бы он хотел посоветоваться с нею теперь. С кем еще он может поделиться своими сомнениями насчет всей этой смуты и путаницы? А Клодия поняла бы, что события последних недель глубоко затронули его душу. Хотя какая-то часть его существа и влекла его на улицу Сент-Джеймс, он знал, что никогда не сможет и не станет играть в карты или в другие азартные игры. Еще он знал, что самое время возвращаться домой, осесть там и понемногу приводить дела в должное состояние. Клодия была единственным человеком, с которым можно было поделиться самым сокровенным, кроме, пожалуй, Неда. Она, верно, что-нибудь сказала бы и насчет его тревожных чувств в отношении Джоанны.

На следующий день Тони еще сильнее захотелось, чтобы Клодия оказалась рядом: его пригласили на оглашение воли покойной. Это событие состоялось в библиотеке Фэрхейвена. Покойный лорд Фэрхейвен взирал с портрета из-за плеча стряпчего, читавшего документ. Выражение его лица словно говорило: “Да, она глупая, конечно. Но ведь я и любил эту женщину как раз за ее отзывчивое сердце, за дух щедрости и благородства. А теперь, когда она вновь со мной, что ж, Эшфорд, забирайте мои деньги и владейте ими на здоровье”.

Тони рассчитывал получить лишь небольшую сумму на помин души и на вечную память. Когда же он понял, что наследует огромное состояние, то так и сел, ошарашенный новостью.

– Благодарю тебя, мой милый друг, – только и прошептал он. И сразу же услышал, он был почти уверен, что услышал это не только в душе: “Я всегда очень верила в тебя, Тони”. – Я не подведу тебя, Клодия, – поклялся он.

Тони брел домой как в тумане, но все же до него исподволь доходило, что он наконец свободен. Эшфорд можно спасти. Он волен нанять умелого управляющего и поручить ему имение. И еще выкупить назад патент на офицерский чин, а значит, вернуться в армию, к остроте переживаний солдатской жизни. Хозяйствовать пускай остается мать.

Эти положительные перемены к лучшему не вызвали, однако, сильных чувств, которые возникли бы наверняка, освободись он от своих тягот в начале этого сезона. Какой-то неизгладимый след оставили на нем эти тяжкие испытания. Нет, Недом ему не стать. Но и прежним, отчаянным сорвиголовой, которым он всегда слыл, ему уже не быть. Он испугался ответственности, которую получил в наследство. Но за хорошо знакомым ужасом вдруг затеплилась искорка возбуждения, азарта. “Игра, та же игра”, – подумал он и улыбнулся. Он ставил на кон всего себя – наперекор всему свету и бросая вызов собственному прошлому.

Даже не заметив как, он свернул к площади Беркли и вышел к дому Баррандов. Он почти вприпрыжку одолел ступеньки крыльца – настолько сильно было желание поделиться своими новостями с Джоанной.

– Леди Джоанна одевается для утренней верховой прогулки, – сообщил ему дворецкий. – Если вы согласитесь подождать в буфетной, то, возможно, она и уделит вам несколько минут, милорд.

Тони мерил шагами маленькую комнатку, когда наконец вошла Джоанна. Она была очень хороша в своем новом наряде для верховой езды. Это была зеленая охотничья амазонка.

– Ты прекрасно выглядишь сегодня, Джоанна.

– Спасибо, Тони. Ты тоже не такой, как обычно. Есть причины для хорошего настроения? Знаешь, у меня буквально несколько минут. Вот-вот сюда заявятся лорд Оукфорд с сестрой.

Тони приуныл. Лорд Оукфорд был вдов и, похоже, открыл для себя Джоанну как раз в течение последних недель. С тех пор вдовец сделался очень внимательным, так что Тони всерьез обеспокоился тем, какие чувства могла питать к своему новому приятелю Джоанна.

– Я получил потрясающее известие, Джо. Клодия оставила мне приличную сумму денег. До меня это еще не совсем дошло, но, похоже, в последний момент мне бросили ту самую соломинку. Эшфорд в безопасности.

Джоанна от избытка чувств вцепилась в Тони.

– Я так рада за тебя, Тони. Да, должно быть, она очень тебя любила.

Руки Тони задрожали, и, к удивлению Джоанны, она увидела на его лице слезы. Тони вдруг вскочил со стула и отвернулся.

“И ты, похоже, любил ее куда сильнее, чем тебе казалось”, – подумала Джоанна, внезапно ощутив навалившуюся усталость.

Тони прокашлялся:

– Знаешь, меня куда сильнее трогает ее вера в меня, чем ее чувство ко мне. Я думал, что знаю, что у нее на сердце, а в самом конце мне показалось, что я потерял ее доверие к себе. – Он повернулся к Джоанне и попытался улыбнуться ей. – На то были очень веские причины. А теперь, Джо, я хотел, чтобы ты услышала эту новость первой.

– Слава Богу, Марк Хейлзуорт уже арестован.

– Боже мой, я об этом и не подумал даже! Ведь если бы завещание огласили немного раньше, меня бы опять упекли в Ньюгейт.

– Думаю, что Гидеон Нейлор мог бы многое рассказать в связи с этим делом, – сказала задумчиво Джоанна.

– Нейлор?

– Да. Он получил от Фэрхейвена какую-то информацию с намеками и пошел к стряпчим, чтобы дознаться, что значат эти намеки. И понял, что речь шла об изменении в завещании. Поэтому Нейлор попросил юристов задержаться с его оглашением на то время, пока он не продвинется в своем расследовании.

– Да разве стал бы он возиться со всем этим, Джо, если бы ты не убедила его в моей невиновности? Вот и еще одна женщина, веру которой в меня и ее надежду на меня я никак не заслуживаю, – добавил он едва слышно.

Джоанне совсем ни к чему были его благодарности.

– Ну а теперь что делать будешь, Тони? – постаралась она поменять тональность разговора. – Управляющего наймешь, а сам – в армию?

– До чего же хорошо ты меня знаешь, Джо!

Сердце Джоанны дрогнуло. Ведь она рассчитывала, что эта весна заставит его перемениться.

– Знаешь, мысль о возвращении в полк – первое, что пришло мне в голову, – признался он, водя пальцем по вазе, стоявшей на камине. Ее зеленоватая глазурь навела на мысль о зеленых искорках в глазах Джо. Ему захотелось заглянуть ей в глаза – в самом ли деле эти искорки такие зеленые? А заодно увидеть свое отражение в ее зрачках. По-прежнему ли он для нее только старый друг? А вдруг отражение как-то изменилось и в нем появилось что-то небывалое прежде, невиданное? Духу посмотреть ей в глаза ему не хватило.

– Однако все, что случилось, не могло не повлиять на меня, Джоанна, – продолжил Тони свою речь. Тут он улыбнулся самой обаятельной улыбкой и провел рукой по волосам. – О, я понимаю, что мне никогда не стать таким, как Нед или отец. Но я намерен, взяться за дело и принять на себя все обязанности. Стать настолько хорошим графом, насколько смогу. Я буду очень стараться. Здорово будет опять оказаться соседями, Джо, – сказал он ей мягко.

И тут в дверь постучали. Джоанна сразу же отреагировала:

– Это, должно быть, лорд Оукфорд. Я не хотела бы заставлять его ждать, Тони. Буду рада, если ты и в самом деле вернешься в Эшфорд и будешь там жить все время. Может, мы еще покатаемся верхом вместе. – Она пошла к двери. Уже у порога она добавила, бросив ему через плечо: – Но это только осенью. Я собираюсь на все лето в Кембрию, в гости к своей крестной.

Вот так. Слава Богу, он еще не успел опозориться, по-дурацки заглядывая в ее глаза, как какой-нибудь влюбленный юнец в полнолуние. Не раздумывая, он толкнул вазу, и та свалилась в камин. Грохот был славный, и на его звук вбежал переполошившийся лакей.

– Ваза выскользнула у меня из рук, Уильям. Будьте добры сообщить леди Барранд, что я возмещу ущерб. – Лакей кивнул и поморщился, глядя, как Тони с хрустом шествует по ковру и оставляет за собой длинный след из мелких фарфоровых крошек.

Придя домой, Тони велел своему человеку упаковать вещи.

– Мы едем домой, Джон. Мне невыносимо даже думать о том, чтобы явиться на какой-нибудь раут или показаться в театре. Особенно после нынешнего утра.

– Да, милорд.

– Меня не будет дома почти весь день, и, наверное, я приду поздно. Уезжаем утром.

– Да, милорд.

Тони потратил весь день, чтобы утрясти свои дела, которых накопилось в городе более чем достаточно. Он наведался к стряпчему Клодии после обеда и распорядился насчет оплаты своих долгов. Потом сказал поверенному:

– Мне хотелось бы оставить за собой определенную сумму. В качестве жалованья, что ли. Остальное пойдет на Эшфорд.

– Жалованье, которое вы себе назначили, весьма скромное, если мне позволено будет заметить это, милорд.

– Пока это все, что я хотел бы взять с собой. Через год, если Эшфорд удастся немножко поднять, я положу себе содержание побольше.

– Весьма похвально, милорд. Я очень рад, что вера, которую леди Фэрхейвен питала в отношении вас, оправдывается.

Тони загадочно усмехнулся:

– Я уверен, что вы почувствовали не столько радость, сколько облегчение, Рересби. Могу себе вообразить, что вы нисколько не обрадовались, когда она изменила завещание.

– Ваша правда, милорд, – согласился старик.

– Единственное, что я хотел бы, чтобы это случилось при других обстоятельствах.

– Да, конечно. Какой холодный, расчетливый, корыстный человек этот лорд Фэрхейвен. Мне он никогда не нравился. И столько лет ему пришлось дожидаться, когда все это достанется ему.

Тони поднялся было, собираясь уйти, но вдруг снова сел.

– Есть еще одно дело, Рересби. Мне бы хотелось сделать нечто вроде подарка Гидеону Нейлору с улицы Боу и назначить небольшое содержание Джиму Руку. Без них Марк Хейлзуорт не был бы схвачен. Мне кажется, что леди Фэрхейвен одобрила бы это мое намерение.

Рересби улыбнулся.

– О да, милорд, она бы не возражала.

35

Тони решил поблагодарить Нейлора перед отъездом и, когда уже начало смеркаться, отправился на улицу Боу. В здании суда ему сообщили, что найти Нейлора можно в пивной за углом. Паб этот называется “Голова Гаррика”.

Гидеон восседал на своем излюбленном месте и, увидав появившегося в дверях Тони, удивленно поднял брови.

Боб перехватил его взгляд и тоже поглядел на дверь.

– Ты этого знаешь, что ли, Гидеон?

– Можно сказать, что знаком. Это – Энтони Варден, лорд Эшфорд.

– Шикарные же у тебя друзья. Он, должно быть, тебя ищет. – Боб замахал в направлении Тони. – Здесь тот, кого вы разыскиваете, милорд.

Тони одарил актера застенчивой улыбкой, которая свидетельствовала о том, что он ничего не понял.

– Да мы все про вас знаем, милорд, – бесшабашно заявил Боб. – Идите сюда, посидите с нами.

– Гидеон, я пришел затем, чтобы поблагодарить вас.

– Не было нужды, милорд. Это моя работа.

– Чуточку больше, чем просто работа. Я только что от поверенного леди Фэрхейвен.

– Так завещание уже оглашено?

– Да. И я не знаю, чем мне отблагодарить вас за то, что его не обнародовали раньше. Случись это – и вряд ли меня выпустили бы из тюрьмы!

– Ну, у меня были определенные сомнения относительно вашего дела, милорд. И потом, если бы я сам ни в чем не сомневался, то леди Джоанна наверняка внушила бы мне нечто подобное.

– Ах да, леди Джоанна. Джо – мой самый старый и самый дорогой друг, – произнес Тони с драматичным, театральным вздохом.

– Я так понял, что вам не помешает выпить, милорд, – сказал Боб, махая изо всех сил девушке-разносчице. – Так же как и Гидеону.

– О?!

– И вы оба в этот вечер тоскуете по женщинам, томитесь, как те черти. Готов биться об заклад, что так оно и есть.

Тони поглядел на Гидеона и заулыбался.

– Я бы согласился с этим утверждением, если вы не возражаете.

– Боб всегда язык распускает, стоит ему принять лишнюю пару кружек. – Гидеон отпил из своей большой кружки. Глоток вышел долгим и большим. Обычно он следил за собой и был очень осторожен. Ночь пройдет, а детективу непозволительна роскошь утреннего похмелья. Но сегодня держать себя в руках совсем не хотелось.

– Ну, Гидеон, кто она?

Гидеон обернулся к Тони и изобразил гримасу шутливого отчаяния:

– Миссис Спенсер.

– Как?! Та самая потаскуха или как вы ее там обзывали? Вы же чуть ли не призывали Фэрхейвена прикончить эту самую миссис Спенсер?

– Ладно вам, милорд. А что мне оставалось делать? Сообщить ему, что я к ней неравнодушен?

Тони задумался.

– Верно. Иного выбора у вас не было. Но вы казались таким спокойным и хладнокровным.

– Работа такая, милорд. Иначе нельзя.

– Ну да. Но то, что вы раскрылись как раз с этой стороны, – для меня полнейшая неожиданность. Подозреваю, что вы немало удивили и миссис Спенсер.

– Пусть знает, каково оно – житье инспектора-детектива, – с какой-то обидой буркнул Гидеон.

– А когда вы намерены объяснить ей, почему вы так действовали?

– И не думаю даже, милорд.

– Ну, так нельзя. По-моему, вы просто обязаны отправиться к ней и объясняться. Как же иначе, Гидеон? Можно мне звать вас по имени? А вы должны называть меня Тони. Мы через такое вместе прошли, какие между нами церемонии.

Оба, еще не захмелев, уже успели прийти в то блаженное расположение духа, когда все люди прекрасны, за что искушенные люди и ценят начальную стадию опьянения.

– В самом деле, – продолжал свою речь Тони, – я полагаю, нам следует пойти туда вдвоем.

А еще после пары тостов оба пришли к выводу, что это весьма блестящий замысел. Поймав экипаж, они велели извозчику ехать к миссис Спенсер. У дверей их встретил Джим, чему они несколько удивились.

– А почему ты до сих пор еще здесь, парень? – спросил Гидеон. – Тебе ничто уже не грозит. Можешь опять работать приказчиком. Или каким-нибудь клерком.

– Все как-то не так, мистер Нейлор, все вверх тормашками. Я еще не понял, чего хочу. Поэтому решил побыть здесь еще недельку-другую, чтобы разобраться в своих мыслях, – ответил Джим, растерянно улыбаясь.

Тони был очень рад, что догадался отложить от наследства отдельную долю для Джима и Гидеона. Если будет маленький, но постоянный доход, то, естественно, Джиму будет легче сделать выбор в своей жизни. А пока что он придает особый шик заведению миссис Спенсер.

– А миссис Спенсер у себя, Джим? – спросил Тони, опасаясь, что Гидеон так и не задаст этого вопроса.

– Да, милорд. Если вам будет угодно пройти в гостиную, я приглашу ее туда.

Нелегко было Гидеону вновь оказаться в той же гостиной. Перед его глазами вновь возникли руки Марка Хейлзуорта на горле Блисс. Эти жуткие минуты он вряд ли когда-нибудьзабудет.

Миссис Спенсер вошла в гостиную, одетая в вечернее платье из иссиня-черного, как ночь, бархата, облегавшего каждый изгиб ее фигуры. Сначала она обратила внимание на Тони и приветствовала его особенной улыбкой, когда улыбаются не только губы, но и глаза. Потом она соизволила заметить Гидеона, однако тут же сделала вид, что не видит его в упор.

– Удивлена вашим появлением здесь, лорд Эшфорд. Не желаете ли бренди? Я сейчас позвоню, чтобы принесли.

Тони рассмеялся и ответил:

– Боюсь, что с меня хватит. Сегодня и без того уже достаточно. А мы удивились, застав у вас Джима.

– Оправданием Джиму может послужить его занятость и стремление найти для себя что-то более подходящее. У меня, правда, есть мысль, что он просто слишком привязан к Нэнси, это одна из моих девочек. А какова цель вашего появления здесь, милорд? Вы рассчитываете на нечто особенное?

– Угу… Нет, пожалуй. Знаете, я не думал ни о чем особенном. Мне хотелось просто заглянуть к вам, узнать, как вы себя чувствуете, пришли ли в себя после той ночи. Испытание вам выпало нелегкое.

– Я вполне оправилась, милорд, – со спокойной сдержанностью ответила Блисс. – Но я вам очень благодарна за вашу заботу.

– Возможно, мне еще… э-э… хотелось бы какого-то общества в эту ночь.

Гидеон уничтожающе взглянул на Тони:

– Я-то думал, что мы заглянули сюда только на минутку, лорд Эшфорд.

– Оставайтесь здесь столько, сколько захотите, Гидеон, – сказал Тони и расстроенно махнул рукой.

Блисс подошла к двери и поручила Джиму вызвать Кэрри.

– Вы уже видели ее, милорд. Это одна из самых изысканных моих девушек.

– Благодарю вас, миссис Спенсер. Увижусь с вами через пару часов, Гидеон.

Он ушел очень быстро, и Гидеон с Блисс остались с глазу на глаз. Гидеон отметил, что губы Блисс поджаты и кажутся такими же строгими, как и глаза. Он решил, что дело безнадежное, он проиграл.

– Вы тоже хотели бы общества, господин Нейлор? – спросила она как можно более деловым тоном.

– Нет. То есть да. Но не кого-то из твоих девочек, – быстро добавил он, как только она направилась было к двери. – Я рассчитывал, Блисс, что ты проведешь со мной это время.

– Я не встречаюсь с клиентами, господин Нейлор. Всякий раз, когда я изменяла этому правилу, мне сразу же приходилось раскаиваться в своем поступке.

– Да я хотел только поговорить, – заспорил Гидеон. – Можно даже тут, если тебе здесь удобнее.

– Я могу уделить вам всего несколько минут, господин Нейлор, – сказала она, присаживаясь на краешек дивана.

Гидеон слишком нервничал, чтобы сидеть. Он потянулся через стол и взял в руки китайскую вазу.

– Джим должен был грохнуть эту штуку, ты знаешь?

Блисс резко повернулась.

– Разбить мою вазу?! Это – сосуд эпохи Мин! Мне эту вазу подарили, когда я была совсем молодая.

– Если бы Джим сделал, что ему было велено, то мы ворвались бы в гостиную раньше, и у тебя не было бы этих ужасных минут.

– Ничего особенно ужасного я не испытала, и вообще, я вполне справилась с этой неприятностью, господин Нейлор.

– Тогда ты еще тверже, чем я, Блисс, – сказал Гидеон, подходя к ней ближе. – Более жутких минут в своей жизни я и не припомню.

– Вряд ли гибель старой потаскухи произвела бы на вас какое-то впечатление, господин Нейлор, – сказала Блисс с горькой язвительной усмешкой.

– Да, я должен просить у тебя прощения за эти слова. Но что я мог поделать? Дай я ему знать, что у меня на сердце, он взял бы тебя в заложницы. Надо было убедить его, что меня ничто не остановит. И он понял, что убей он тебя – между ним и мной никакой преграды больше не останется.

Поза миссис Спенсер чуточку изменилась, она как бы слегка расслабилась, хотя Гидеон ничего не заметил.

– Значит, вы поступили так, как следовало. И потом, вы сказали правду. Да, я – старая шлюха, – сказала она печально. – Я принимаю ваши извинения, господин Нейлор.

А теперь мне самое время возвратиться к своим обязанностям. – Она хотела встать, но Гидеон, уже успевший подобраться к дивану, зашел со спины и встал совсем рядом, нежно положив руки на ее плечи.

– Можешь меня не прощать, но, прошу тебя, хотя бы поверь мне. Когда я говорил Хейлзуорту, что мне все равно, что с тобою станет, я ему врал. Мне не все равно, Блисс, совсем не все равно. Можешь считать, что ты видела меня в самом неприглядном свете. Но мне хочется, чтобы ты знала, что ты для меня – самая желанная женщина. – Гидеон убрал руки с ее плеч. – Скажешь лорду Эшфорду, что я жду его в пивной. Через улицу, кажется, есть какой-то паб.

Блисс встала и подошла к двери, а Гидеону было так скверно на душе, так тяжело, словно вся его жизнь уходила из этой комнаты. Но Блисс вдруг остановилась и, глянув через плечо, сказала мягким голосом:

– Незачем тебе торчать там, Гидеон. Старая потаскуха будет только рада, если у нее будет детектив в… качестве особого… приятеля.

Гидеон в ту же минуту оказался рядом с нею.

– Это в самом деле так?

– А ты что, Гидеон, думаешь, что моя жизнь безоблачна? Но полагаю, что мы попробуем дать друг другу немножко любви. Как ты думаешь, сможем?

Гидеон обхватил ее лицо ладонями.

– Я благодарю Бога за то, что ты такая сильная женщина, да и умом он тебя не обидел. Смогла же ты сообразить, что делать, оказавшись в лапах этого Фэрхейвена. Да отпустил бы я его, дорогая, дойди до того дело. Знай это, слышишь?! – Он подался к ней всем телом и коснулся губами ее губ, гладя ее лицо и шею и радуясь тому, как ускоряется ее пульс, откликаясь на его поцелуй.

36

Женщины у Тони не было с тех пор, как он вернулся в Англию из Европы. “Красное и черное” – вот что было его страстью, и он легко избегал западни чар, хотя в силки Амура его пытались заманить и светские вдовы, и шикарные дамы полусвета, которыми изобиловали игорные притоны. Час, проведенный в обществе Кэрри, чудесным образом снял напряжение и хотя бы на некоторое время освободил его от чувства вины перед Клодией и от переживаний, связанных с Джоанной. Он проявил царскую щедрость и даже попытался заверить Кэрри, что если бы не надо было уезжать в деревню, то он непременно навестил бы ее опять. Когда же Джим сообщил ему, что Гидеон и миссис Спенсер все еще “заняты”, Тони только улыбнулся и выскользнул за дверь. Джим вышел за ним и на прощание очень робко и неуверенно протянул руку.

– Я очень рад, что смог помочь вам, лорд Эшфорд. Я решился на это и ради вас, и ради леди Фэрхейвен.

Тони взял протянутую ему руку и пожал ее.

– А я – вечный ваш должник, Джим. И мне с вами никогда не расплатиться. Я хотел, чтобы вам сказал Рересби, но, коль уж так вышло, скажу вам, что из той доли наследства леди Фэрхейвен, которая досталась мне, я выделил небольшую сумму и для вас. Я знаю, что она одобрила бы это мое решение. Если вы надумаете вернуться в свой чиновничий мир, то у вас будет постоянная прибавка к окладу. Сможете жениться, если захотите.

Джим на какое-то время потерял дар речи, а потом рассыпался в благодарностях.

– Я всегда мечтал завести свое дело, – признался он. – Клерком я стал только потому, чтобы не обижать родителей.

– Ну, тогда желаю вам всяческого везения, Джим. Очень рад, что мне представился шанс помочь вам осуществить вашу мечту.

На следующий день Тони выехал в Эшфорд около полудня и добрался туда только к ночи. Он сразу же отправился в постель. Проснувшись, он почувствовал себя совершенно разбитым и даже сначала не сразу понял, где находится. Ударившись ногой о ночной столик, он так сильно разбил большой палец ступни, что проклял Джона за самоуправство – как тот посмел передвигать мебель без спросу, – и лишь после этого до него дошло, что он в Эшфорде, а не на улице Клэрджиз. Ему вдруг захотелось назад в Лондон, чтобы вставать с постели к полудню после ночи, проведенной за азартными играми. Мысль занять место Неда его по-прежнему ужасала. Он надел ночной халат и остановился у окна. Ему было видно, как его старый садовник возится с розами, срезая засохшие побеги. За ним следовала одна из горничных с корзинкой для цветов, которые потом будут выставлены в гостиной.

Мать Тони всегда следила за тем, чтобы во всех коридорах усадьбы всегда были живые цветы. Особенно она любила розы. Мать написала ему от своей сестры, у которой пока жила, и сообщила о своем согласии вернуться домой. Тони надеялся, что все так и будет. Он рассчитывал, что она простит ему его скоропалительное бегство в Лондон, когда он все бросил на произвол судьбы. Еще была у него надежда, что мать со временем смирится с той правдой, что он – далеко не Нед.

Однако ему нужно привести Эшфорд в прежнее состояние. Тогда станут поприветливее к нему и его мать, и соседи, и арендаторы. Пройдет достаточно много времени, прежде чем они поймут, что Тони нечего и думать тягаться с покойным братом.

Следующие несколько недель были до того заполнены заботами, что у Тони не оставалось ни времени, ни сил сравнивать свои действия с начинаниями покойного старшего брата. Он очень подробно и старательно расспрашивал всех, кого только мог, надеясь найти для имения нового управляющего. Старика Бакстона Тони отправил на пенсию. Он почувствовал, с каким неодобрением отнеслись к этому решению и мать, и работники-арендаторы. Однако он пошел на этот шаг, считая, что ему надо вырабатывать свой собственный стиль управления и, стало быть, лучше начинать с новым человеком. Ропот недовольства стал еще сильнее, когда новый хозяин нанял Уилла Фарра. Фарр был ветераном, он воевал на Иберийском полуострове, а из армии его уволили по инвалидности: еще в первых боях он потерял руку. На Эшфорд он вышел по рекомендации своего командира, и Тони почти сразу же взял его на работу. Отец лейтенанта Фарра управлял огромным поместьем в Нортумберленде, и до войны Фарр был помощником у своего отца.

– Нам обоим начинать с нуля, Уилл, – произнес Тони, наполняя бокалы мадерой и готовясь произнести по этому случаю тост.

– Обещаю, что не разочарую вас, милорд. – Лейтенант не ждал ничего от этого визита. Его столько раз не брали на работу, что он уже засобирался домой, когда полковник Бейн рассказал ему об Эшфорде.

Фарр сделал несколько глотков и почувствовал себя увереннее. Переведя дух и успокоившись, инвалид заявил:

– Не думал никогда, что буду хоть за что-то благодарить французов. – Тут он улыбнулся. – Но мне есть за что сказать им спасибо. Они отняли у меня правую руку. Про то, что я левша, они не знали.

Фарр был всего на несколько лет старше Тони и прямо-таки бурлил новыми задумками, излучая энергию и восторженность. Они провели много часов в седле, вместе объезжая хозяйство и заезжая ко всем арендаторам, никого не пропуская по пути, чтобы как можно больше узнать, каков был Эшфорд тогда, когда Тони рос в этом имении, чтобы было к чему стремиться.

Тони возвращался домой обессиленным и, поужинав с матерью, падал в постель. Но он чувствовал себя счастливым, хотя никаких особенных радостей не было. Он обнаружил, что часы, проведенные в беседах с Фарром, когда они обсуждали новые агротехнические методики или решали, что лучше посадить или посеять на северном поле, стали неотъемлемой частью его жизни. А служащие и арендаторы понемногу проникались к нему доверием. Он ощутил, что его уже и приветствуют как-то теплее и искреннее и обходятся с ним почти по-свойски. Он понял, что было бы общее дело, а дух дружбы и полкового братства, к которому он прилепился душой в армии, не заставит себя долго ждать.

Лето шло, и он все больше привыкал к своей новой жизни, хотя отчетливо понимал, что чего-то в этой жизни недостает. И это потому, что он одинок. У матери, которая всегда больше общалась и лучше ладила с Недом, еще не прошла боль утраты. Наверное, она так никогда и не сможет смириться со смертью сына. Потому ее не очень интересовало, как с задачей управления имением справляется ее младший. И вообще она старалась жить больше своей жизнью. Потеря мужа, а потом и сына, да еще за такое короткое время, очень изменила и сильно состарила ее. После ужина она обычно сразу уходила, и Тони оставался один в гостиной.

Вот и выходило, что если и можно было с кем-то поделиться своими новыми замыслами, так только с Фарром. С ним же Тони советовался и насчет целесообразности вложения части дохода в железные дороги.

Но как бы ни был близок ему Фарр, с которым они все лучше понимали друг друга, все же Тони оставался графом и между ними сохранялась определенная дистанция.

А Тони нуждался в человеке, который заботился бы о нем, понимал его чувства, вникал бы во все, что Тони делал. Нужен был старый друг. Но этого было бы недостаточно. Он часто видел Джоанну во сне и нередко грезил о ней. И в этих его мечтаниях ему являлась не просто Джо, не подружка по его детским проказам, а привлекательная и чувственная женщина. Она стала так часто ему сниться, что он каждое утро просыпался в каком-то возбуждении. И единственным его желанием было снова вернуться в сновидение, где бы она его опять целовала, укладывала рядом с собой, а он старался бы, чтобы до исполнения желаний они добирались бы как можно дольше.

Ему было немножко стыдно за эти грезы: ну что это такое? Зачем эти выдумки? Если бы Джоанна испытывала к нему хоть какой-то интерес, относилась к Тони не просто как к старому другу, то разве она не дала бы это понять? И, уж конечно, разве сбежала бы она на все лето в Кембрию?!

37

Джоанна возвратилась из Кезуика в середине августа. Поездка к крестной – это было как раз то, что надо после вихря, который пронесся в ее жизни минувшей весной. Она все это время, пока гостила, очень рано вставала, весь день бродила по горам, а вечером, обессилев, валилась в постель.

Крестная, тихая и очень нестрогая женщина, сопровождала Джоанну во время непродолжительных прогулок в горы, а еще знакомила крестницу с некоторыми из своих соседей. Ко-нечно, надо было ходить к ним в гости, бывали и деревенские развлечения, но все-таки здесь можно было отдыхать от общения. А ей очень нужен был отдых после бурной деятельности, которой она занималась весь минувший сезон. И вот, когда эти шесть недель пролетели, Джоанна уже могла улыбнуться при воспоминании о былых волнениях и сказать себе, что если иногда и вспоминает Тони, то лишь раз в день. И она не намерена отступать!

Домой Джоанна приехала поздно и сразу же ушла спать, устав после очень длительного и утомительного путешествия. Но утром она поднялась рано и успела позавтракать вместе с родителями.

– Замечательно, что ты снова дома, милая! – сказала растроганно леди Барранд, получив от Джоанны поцелуй в щеку.

Лорд Барранд весь светился, глядя на дочь, и похвалил ее цветущий вид.

– Нечего меня обманывать, папа! Не льсти мне. Я-то знаю, что похожа на сгоревшую на солнце ягоду, – сказала, смеясь, Джоанна. – Мне удивительно, что на носу осталась хоть какая-то кожа – уж очень часто она слезала.

– Тони почти такой же загорелый, как ты, дорогая, – добавила мать. – В самом деле, поглядишь на него и подумаешь, что он только что вернулся из Испании.

“Проклятье, – сказала себе Джоанна, – стоило побыть тут всего одну ночь, и меня уже донимают разговорами о нем”. Но вслух она ничего не произнесла, только кивнула.

Однако было похоже на то, что ее родители просто не хотят знать ничего другого и только о Тони и думают.

– Он занимается своим имением, Джоанна, – сказал отец. – Это весьма похвально. Тони нанял нового управляющего, но они работают вместе и наравне, словно не хозяин и служащий, а партнеры.

– И все арендаторы тоже понемногу собираются. Сначала они глядели на все это искоса, ведь они знали, что с ним стряслось. Однако он сумел себя поставить и кое-что им доказать. – В голосе леди Барранд чувствовалось восхищение.

– Можно подумать, что суд Божий, который обрушился на него весною, пошел ему впрок, – вынуждена была присоединиться Джоанна. Однако она старалась говорить безразличным тоном.

– Не удивлюсь, если он осенью или следующей весной отправится в Лондон на поиски жены. Что ты по этому поводу думаешь, дорогая? – обратился лорд Барранд к супруге.

– Я уверена, что он со всей ответственностью примет на себя обязанности, связанные с графским титулом, Томас.

Джоанна с трудом сохраняла на лице выражение лишь легкого любопытства к речам родителей. Но раз уж ей Тони вспоминался не чаще, чем раз в сутки, то как знать, не возмездие ли это? Да, наверное. Она быстро покончила с завтраком и, заверив родителей, что от путешествия вполне оправилась, пошла наверх, чтобы переодеться для утренней прогулки верхом.

– Думаешь, ты ее переубедил хоть чуть-чуть? Ты уверен, Томас? – спросила леди Барранд, после того как Джоанна вышла.

– Я на это и не рассчитывал. Но кто-то должен же приводить этих молодых в чувство.

А теперь, когда Тони так переменился, что может быть лучше соединения двух наших имений в одно?

– В чувствах Джоанны я уверена. То, что она их прячет, неважно. Но как насчет Тони?

– Что насчет Тони? Тони есть Тони. Они давно дружат. Он чуть было на Клодии не женился, хотя там была только дружба. А почему бы ему по дружбе на Джоанне не жениться?

– Но Джоанна может хотеть чего-то большего, дорогой.

– Дружба – такое же хорошее основание для брачного союза, как и любое иное, – настаивал ее супруг.

Когда Джоанна была уже в седле, она попробовала сосредоточиться на окружающей ее красоте. Поля золотились пшеницей, и она видела, как среди высоких хлебов бродили крестьяне, шелуша колосья, чтобы проверить зерно на спелость.

Доехав до леса, который рос на меже, отделявшей угодья Баррандов от владений Эшфордов, она спешилась и повела свою кобылку под уздцы по узкой тропинке. Хотя осень уже приближалась, солнце еще сильно припекало, и задолго до полудня становилось жарко.

Джоанна медленно шла по тропе, как вдруг перед ней оказалось то самое дерево, которое некогда было местом ее плена и затянувшегося ожидания свободы. Она встала спиной к стволу дуба, закрыла глаза, и ей показалось, что мало что изменилось. А что нового появилось в ее жизни? Ну, лет ей сейчас побольше, и дуб, древний уже тогда, стал еще старше. Правда, теперь никто вроде бы не собирается привязывать ее к этому дубу. Но все равно у нее почему-то такое чувство, что она попала в западню и бьется, не зная, как вырваться на волю. Только на этот раз свободы ее лишили путы любви. Или влюбленности. Неужели она обречена вечно мучиться, тщетно ожидая, когда же Тони явится и выпустит ее на волю. А если бы он уже был женат на другой? Даже и тогда? Что за жалкая участь у нее была бы в таком случае! Она оттолкнулась от дерева, и ей захотелось, чтобы Тони сию минуту оказался здесь, перед нею. О, как бы она его опять испинала! Черт бы его побрал, ну почему он такой слепой? Почему он ее не видит?! И почему она не может разлюбить его?!!

Тони услышал о возвращении Джоанны и, выждав день, явился к ней с визитом. Она была в саду со своей матерью. Женщины собирали в корзины семена лаванды и ноготков. Тони взял корзинку из рук леди Барранд и пошел вслед за женщинами, болтая о том о сем, а Джоанна, идя впереди, как бы не очень даже замечала присутствие гостя. Наконец, когда они дошли до конца тропинки, Джоанна остановилась и холодно произнесла:

– Я удивлена, что ты нашел время заглянуть к нам, Тони. Полагаю, ты очень занят приготовлениями к уборке урожая?

– Все уже готово. Благодаря моему замечательному управляющему, – ответил Тони с улыбкой. – Думаем приступить завтра или второго дня, только бы погода не подкачала.

– Вот и Томас так говорит, – вступила в разговор леди Барранд. Глядя в безоблачно-голубое небо, она добавила: – И похоже, что погода еще продержится.

– И я на то уповаю, миледи. Мне надо идти, Джоанна. Очень здорово видеть тебя опять в твоем родном доме, да еще такой отдохнувшей. Ты похожа на негритянку из Вест-Индии!

Леди Барранд рассмеялась.

– Вот уж правда! Перед моими глазами будто опять моя маленькая дочурка Джо, которая бегала без присмотра, как дикарка, с тобой и Недом каждое лето.

Тони заулыбался, но Джоанна, взглянув на него наконец, заметила в его глазах муку.

– Иногда хочется, чтобы опять настало такое лето и чтобы мы снова стали маленькими. Тебе этого никогда не хочется, Джо? – спросил он.

– Иногда у меня появляется такое чувство, что вообще ничего с тех пор не переменилось, – отвечала она, и голос ее звучал ровно, без предательской дрожи. – Летним днем, вот, скажем, сегодня, такое очень даже просто приходит в голову.

Тони произнес слова прощания, а после того, как он откланялся, Джоанна глубоко вздохнула и тихо сказала:

– Мне кажется, что он ни капельки не переменился.

– Нет, ты не права, дорогая. – Мать все-таки расслышала ее слова, потом взяла под руку, и они пошли к дому. – Тони очень повзрослел за последнее время. Он, разумеется, не такой, как Нед. Таким ему никогда не стать. Но и не надо, правда ведь? Какая в том нужда?

Тони Варден становится прекрасным графом Эшфордским на свой собственный манер.

– Может, оно и так, мама. И ему остается исполнить еще один свой долг, чтобы уж вполне стать графом. Я о том, что он должен подыскать себе жену. – В голосе Джоанны слышалась горечь.

Леди Барранд остановилась.

– Ну, дорогая, мне думается, что ты не права. По-моему, все очень изменилось. Это времена года и светские сезоны идут по кругу, уходят и возвращаются. Но ты и Тони… Вы же не только дружите с детства. Вы еще и взрослые люди, которых соединяют общие переживания. Вы многое перенесли вместе: и кончину Неда, и это наказание Божие, что свалилось на вас нынешней весной. И нельзя пройти через такое без единой царапины.

– Но Тони ни разу не сказал мне о своих чувствах.

– А ты давала ему случай понять тебя иначе? Всякий раз, когда я вижу вас вдвоем, ты держишься как старый дружок Джо или, если угодно, как девчонка, очень старательно прячущая свои чувства.

– Не хочу навязываться Тони.

– Ну, милая моя, хочешь, чтобы мужчина полюбил тебя, – так рискуй! Знаешь, Джоанна, – продолжала поучения мать, – в этих делах есть что-то от азартных игр. Все ставится на кон, а там – уж как карты лягут, а тасуешь колоду не ты. Мне кажется, я понимаю, почему Тони увлекло это занятие после смерти Неда. Когда ты знаешь, что можешь потерять все сразу, ты очень остро чувствуешь, что живешь на этом свете, что ты – живое существо. А Тони не успел с войны вернуться, как Нед умер. Он был окружен смертями. Вот и ухватился за шанс почувствовать себя живым.

– Мама!

– Ну, я же не утверждаю, что в игре за карточными столами есть что-то доброе. Понятно, что хорошего в этом ничего нет. Но ты должна понимать: насовсем и навсегда обезопасить себя нельзя.

Следующий день выдался таким же погожим, что и минувший, и уборка урожая началась. Окрестное дворянство по традиции присоединилось на несколько часов к жнецам, и Тони пришелся по сердцу этот обычай. Можно было забыться в монотонной работе, совершая однообразно повторяющиеся движения, а это значило, что несколько часов удастся не думать о Джоанне. А что делать потом, после жатвы? Ладно, Лондон не за горами, можно будет навестить миссис Спенсер.

Дамы из соседних поместий вносили свою лепту в уборочную страду, объезжая верхом округу и развозя жнецам и косцам сидр и хлеб с сыром. У леди Барранд хватало слуг, и, стало быть, в помощи дочери она не очень нуждалась, поэтому Джоанна решила выбраться к Эшфордам и посмотреть, как продвигается уборочная у нового графа.

Поскольку на леди Эшфорд рассчитывать не приходилось, за дело взялась экономка. Повозка с полдником поспела на полевой стан как раз к приезду Джоанны, и она, спешиваясь, видела, как с полей к столу начинают понемногу тянуться люди. Запахи пота, сидра, пива, эля и спелых хлебных зерен, знакомые с детства, кружили голову.

Тони ушел с поля одним из последних. На нем были старые штаны и сорочка из муслина, распахнутая почти до пояса. Джоанна старательно отводила глаза от его груди. Ей было трудно снова поднять глаза и встретиться с его взглядом, отвечая ему естественной улыбкой.

– Помогать явилась, а, Джо? – поддразнивал он гостью.

– Интересно же, далеко ли ушли вперед мужи Эшфорда. Вот я и решила поглядеть на ваши дела, Тони. – Между двумя соседними поместьями издавна велась дружеская, но вполне серьезная борьба. Соперничество выражалось, кроме прочего, в стремлении собрать урожай раньше соседей. Так что мужчины у полевого стана уже вовсю болтали языками: Барранды, мол, молодую хозяйку подослали, но этот шпионаж им впрок не пойдет, Эшфорды все равно опередят конкурентов.

– Проигравшие заслуживают снисхождения, не так ли? – опять поддел Тони Джоанну, протягивая ей кружку с сидром. – Держи, Джо. Скажешь своим, что мы управимся еще до захода солнца.

Когда Джоанна принимала из его рук кружку с напитком, ладони их соприкоснулись, и она ощутила во всем теле необычную дрожь. Вот ведь как, оказывается, можно влюбиться в человека, грезить о его поцелуях и даже о чем-то большем, но не вполне сознавать его мужественность. Никогда прежде Джоанна не чувствовала так остро, что Тони – мужчина. Сидр был терпким и крепким, и после нескольких глотков она ощутила, что его тепло разливается волной сверху вниз.

Глаза Тони сияли яркой голубизной на загорелом лице. Волосы выгорели и кое-где серебрились. Он где-то оцарапал грудь, и Джоанна, не задумываясь, осторожно прикоснулась к ссадине.

– Ты бы поосторожнее, Тони. Гляди, еще волдыри пойдут.

Но потом она поняла, что делает, и сразу же отдернула руку, а лицо ее покраснело, как его сгоревшая на солнце грудь. Поставив кубок на стол, она поспешила распрощаться со всеми, заверив мужчин в том, что она непременно известит всех жнецов на полях Баррандов о том, что в спешке нужды нет, поскольку у Эшфордов уборочная запаздывает на добрых полчаса, а то и больше!

– Да не слушайте вы ее! – со смехом перебил Джоанну Тони. – Это она просто пугает вас. Счастливого пути юным разведчицам! – прокричал он ей вслед, когда она уже прощально махнула рукой.

Тони вернулся на поле, но даже боль в мышцах не могла заставить забыть о легком прикосновении пальцев Джоанны к его сожженной солнцем коже. Если это был просто бездумный жест старинной подружки по детским забавам, то почему она так покраснела после этого?

38

Барранды всегда устраивали танцы после уборки урожая. Тони и Джоанна нервно переживали часы, предшествовавшие этому мероприятию. Тони умудрился пролить шерри на свои лучшие бриджи, а надеть сюртук вообще не смог. Мускулатура за лето настолько окрепла, что попытка втиснуть мощное тело в привычную одежду окончилась плачевно: швы расползлись, и хорошо еще, что ткань осталась цела. Камердинер был в отчаянии, но все же как-то сумел одеть хозяина в другой костюм.

Выехал он поздно и подоспел как раз к ужину – все уже почти расселись за столом.

У Джоанны тоже все валилось из рук, но она сумела нарядиться, не нанеся ущерба гардеробу. Она была в том самом зеленом платье, которое надевала как-то в Лондоне, и Тони, сидевший напротив, не в силах был оказывать подобающее внимание своей соседке, супруге местного священника.

Тони попросил у Джоанны два танца: вальс и котильон. Вальс, в общем-то, не оправдал их ожиданий. Они оба были слишком взволнованы близостью друг к другу. К концу танца Джоанна убедила себя в том, что Тони по-прежнему не испытывает к ней никаких других чувств, кроме старой симпатии. Она была в отчаянии. Но, помня советы матушки, она успела договориться с ним о совместной верховой прогулке утром, пока он провожал ее к подружкам.

Однако на следующее утро она уже жалела о своем порыве. Целое лето она старалась покончить со всякой надеждой на го, что он станет ее возлюбленным. И ей это вроде бы удалось. Домой она вернулась спокойной и безмятежной. Но стоило только увидеть его, как в душе вновь родилась надежда. Ладно, что сделано – то сделано. Но на этой прогулке она рискнет последний раз. Больше – никогда, что бы там ни нашептывала матушка.

* * *

Когда Тони явился, Джоанна уже ждала его и сразу же стала торопить, боясь появления у себя того состояния, когда неясные предчувствия сменяются жутким отчаянием. А именно такое настроение овладевало ею, когда она оказывалась в его обществе.

День стоял солнечный, но в воздухе уже чувствовалась близкая осень.

Они медленно ехали вдоль межи между двумя владениями и болтали о намерениях Тони насчет будущего Эшфорда.

– Леди Фэрхейвен доказала, что она – верный и щедрый друг, – негромко сказала Джоанна.

– Да. Она изменила мою судьбу. И участь еще кое-кого, – добавил он с усмешкой. – Джим, некогда клерк, а потом лакей, намерен обзавестись собственной табачной лавкой. Будет сам себе голова.

– Но ведь это благодаря и тебе, Тони, – напомнила Джоанна.

– А Гидеон Нейлор… – Тони захохотал.

– Что такого смешного с Гидеоном?

– Вряд ли подумаешь, что этот человек – романтик, да?

Джоанна засмеялась:

– Да уж. С виду он совсем заурядный. Неприметный какой-то. И вряд ли я заподозрила бы в нем неистовые чувства и страсти.

– О, ты не знаешь, сколько в нем мощи и необузданности. Я же видел его в деле, Джоанна. Так вот, Гидеон собирается еще несколько лет прослужить детективом, а потом они с миссис Спенсер переберутся в Сомерсет.

За это время миссис Блисс Спенсер подготовит одну девушку, Кэрри ее зовут, и передаст ей свое дело. А они вдвоем будут потом отдыхать.

– А что это такое, дом миссис Спенсер, а, Тони? – не подумав, поинтересовалась Джоанна.

– Чистенький, очень ухоженный, полный порядок, могу тебя уверить, Джоанна. Но только этого и не хватало – говорить с тобою о притонах разврата!

– В кои-то веки представился случай узнать что-то интересное. Думаешь, у меня будет еще такая возможность? А, по-твоему, эта миссис Спенсер достойна Гидеона?

– Мне кажется, что она подходит Гидеону по всем статьям. Она сама уже много лет не выходит к клиентам.

Джоанне было очень любопытно узнать, насколько хорошо знаком Тони с борделями, но ей недоставало дерзости расспрашивать его о таких интересных вещах.

Тем временем они подъехали к зарослям леса, который принадлежал их семейству, и надо было решать: ехать ли в объезд или же через чащу.

– Почему бы нам не навестить тот старый дуб, а, Джоанна? – предложил Тони.

Она лишь кивнула в знак согласия, и они пустили коней по узенькой тропинке, которая еле-еле угадывалась между деревьями.

Тропа была такой узкой и извилистой, что раньше или позже им пришлось бы спешиться. Тони соскользнул с лошади и поторопился помочь своей спутнице. Джоанна хотела уже спешиться самостоятельно, и потому, когда его руки обвились вокруг ее талии и он хотел подхватить ее, все это кончилось тем, что она свалилась ему на грудь.

Тони замер, стараясь прочувствовать мягкую упругость ее груди, прикрытую легким шерстяным костюмом, и опьянел от легкого аромата лавандовой воды, которой она обыкновенно душила свои вещи. У Джоанны же было такое чувство, что время остановилось. Но потом Тони вдруг поставил ее на ноги, а сам поскорее отвернулся.

И сделал это затем, чтобы скрыть свое явное волнение. Слава Богу, приличия требуют пропускать дам вперед, если они ведут лошадей под уздцы. Нет, не продуманы были все эти правила благопристойности. Тони не мог спокойно созерцать плавные изгибы девичьей фигуры. Ее грациозные движения разоблачали то, что скрывали ее одежды. Однако к тому времени, когда в поле их зрения возник старый дуб, к нему вернулось самообладание.

Тони очень хотел знать, о чем думает Джоанна. Помнит ли она те обеты, которые давали они втроем: он, Нед, Джоанна? Клятвы эти сплачивали их троицу. Он словно наяву слышал слабые отзвуки их детских голосов. Присутствие Неда ощущалось здесь сильнее, чем где бы то ни было еще, и Тони вдруг осознал, что уже как-то примирился с утратой старшего брата. Ему всегда будет его не хватать, он всегда будет считать, что Нед был бы лучшим графом, чем он сам. Но Тони уже знал, что он всегда может вернуться сюда и опять ощутить присутствие брата где-то неподалеку, как бы вновь обрести его.

– Мне недостает Неда, – вдруг сказала Джоанна, оборачиваясь и глядя на него.

Тони взял у нее поводья и привязал лошадей к соседнему дереву. Он указал на старый пень, который некогда служил троном Джоанне, круглым столом всем троим или еще чем-нибудь в этом роде. Она села на этот трон. Тони оперся спиной на ствол дуба и с минуту молчал, а потом сказал:

– Мне его тоже очень не хватает. Знаешь, в какой-то миг мне показалось, что он рядом, подле нас. Я никогда не смогу вполне заменить его, но у меня хотя бы есть ощущение, что я его не подвожу.

– Думаю, – медленно заговорила Джоанна, – что ты справишься даже лучше. Я хочу сказать, что это будет лучше для Эшфорда.

Тони удивленно поглядел на нее.

– Нед не очень-то жаждал перемен. Он не особенно любопытствовал насчет всякой новизны, Тони. Он продолжал бы управлять имением так, как это делал ваш отец. А ты – ты ловишь шанс, ты идешь на риск, и, наверное, именно такой граф нужен был семейству и роду Варденов!

– Спасибо, Джо. Для меня такое мнение дорогого стоит. Хотя я не думал, что тебе так уж нравится моя склонность к риску.

– А что хорошего было в том, что ты губил себя за карточными столами? Кому такая смелость нужна? Не мне, благодарю покорно.

– Или когда я служил в армии.

– Должна признаться, что ваша готовность сломя голову бросаться навстречу приключениям, забывая обо всем, что остается позади, внушает мне некоторую озабоченность, милорд!

Тони рассмеялся.

– Ты, верно, никогда не забудешь, каким я был Ланселотом? Ты так и не простила мне это, правда, Джо? Но я же все-таки прибежал тогда тебя вызволять.

– К тому времени я уже и сама почти освободилась.

– Ну да, и у меня до сих пор есть шрамы в доказательство этого, – сказал Тони, потирая голень.

Джоанна даже не улыбнулась шутке Тони. В этот момент она вновь переживала свои чувства к Тони, которые испытала за всю историю их отношений. Вот была она, юная Джоанна, которая ждала сначала терпеливо, потом раздраженно, когда же ее герой соблаговолит обратить внимание на нее. Такой эта самая Джоанна была целых два сезона, первых в ее жизни. Потом она стала Джоанной, ожидающей, что он вот-вот поведет к венцу другую. И вот сегодня жизнь совершила полный оборот, и круг замкнулся. В ее сердце было столько обиды и гнева, что нельзя было больше терпеть. Все эти годы она была “доброй старой Джо” и пыталась сохранить хотя бы дружбу с Тони, если уж на большее рассчитывать не приходилось. Но сейчас, в это самое мгновение, ей все равно, потеряет ли она дружбу с Тони или же он по-прежнему останется ее приятелем. Она подняла на него глаза и медленно произнесла, сдерживая страстность:

– Будь у меня столько духу, как тогда, когда я была маленькой, я бы тебя опять испинала! – Вдруг ее голос дрогнул, и она с удивлением и ужасом почувствовала, что ее глаза наполняются слезами.

– Да ты что, Джо? Что с тобой? – Тони заботливо склонился к ней.

– Не зови меня так!

– Тебе не нравится, когда я называю тебя Джо? Но почему? Ведь Джо – мой самый старый и самый дорогой друг, – нежно произнес Тони, опускаясь перед ней на колени.

– Да, и это все, что есть. Она – славный старина Джо. Она всегда окажется на месте, если я надумаю заглянуть домой. И она будет ждать всегда: рискую ли я своей жизнью в Испании, или своим имением на улице Сент-Джеймс, или своим сердцем, крутя роман с леди Фэрхейвен. Так вот, я тебе больше не старая добрая Джо, ни единой минутой больше, ты слышишь меня, Тони Варден?! – крикнула Джоанна и вдруг толкнула его так, что он упал на землю. Тони посмотрел на нее, и в его глазах было такое же изумление, как тогда, когда она напала на него впервые.

Джоанна не в силах была сдержать смех, а потом он в одно мгновение превратился в плач.

– Джоанна, миленькая, да не реви ты так. – Тони пристроился на корточках возле нее и притянул к себе. Она попробовала вырваться, но он не захотел ее отпускать. – Да успеешь ты, послушай меня сначала. Хотя бы минуту.

Он нежно погладил ее волосы.

– Джоанна, ты же знаешь, да и сама говоришь, что я люблю риск и азарт. Все, чем дорожу, ставлю на кон: выиграю – не выиграю. Свою жизнь в войне с французами. Свое состояние за карточным столом. И наверное, я рисковал всей своей жизнью, своей судьбой, поставив ее на кон, и не столько против Клодии, сколько вместе с Клодией против превратностей и неприятностей. Мое сердце было втянуто в эту игру, Джоанна. Но мне хочется рискнуть в последний раз. Поставить то, что мне дорого, на кон. Все или ничего. Мое сердце принадлежит тебе, Джо, если ты только пожелаешь им владеть. Я бы хотел побиться об заклад, что ты любишь меня, что я тебе желанен. И еще: что мы сумеем жить вместе, да не просто как все, а совсем особенно. И я буду звать тебя Джо, потому что так звали девчонку, в которую я впервые в жизни влюбился. Я сам не знал, как много она для меня значит. Я рыцарь той, которую зовут Джо. Рыцарь странствующий, а тот, кто странствует, может и заблудиться. Но я надеюсь, что она согласится сыграть в эту последнюю азартную игру со мной.

Джоанна сидела притихшая, и только душа ее трепетала, откликаясь на слова Тони, произносимые тихим голосом. Она слишком долго мечтала услышать то, что наконец услышала, чтобы в это поверить, поэтому она ничего не могла сказать в ответ.

Тони подождал, потом нежно отпустил ее и поднялся.

– Все в порядке, Джоанна. Я понимаю, что опоздал. Или ты мне не веришь, считая, что я не стою того, чтобы из-за меня рисковать? Ты можешь всегда рассчитывать на мою дружбу, хочешь ты со мной дружить или нет.

Джоанна наконец поняла, что он ей сказал.

– Я люблю тебя, Тони Варден. Я любила тебя, когда мне было десять лет, и буду любить тебя, пока не умру!

Тони тут же кинулся к ней, а она обняла его, смеясь и плача одновременно.

Потом, немного отстранившись, Джоанна произнесла:

– Вот, я поставила свое сердце на кон, а ты до сих пор еще ни разу не сказал, что любишь меня.

Он попытался было спорить:

– Ну зачем тебе столько слов?

Потом взял ее за руку и повел к старому дубу. Там они сели рядом, прислонившись к широкому стволу старого дерева. Тони поглядел ей прямо в глаза.

– Я люблю тебя, Джо. Леди Джоанна Барранд. Или – леди Эшфорд?

Джоанна кивнула, а он склонился, чтобы осторожно поцеловать ее в губы. Почувствовав его мягкие губы, она с готовностью ответила на его более долгий и более глубокий поцелуй.

Они скользнули вниз и легли на землю, обняв друг друга. Рука Тони оказалась за ее спиной, чтобы расстегнуть верхнюю часть ее амазонки. Потом она двинулась дальше под легкой тканью и, коснувшись нежной груди, стала ласкать ее. У Джоанны дыхание замерло от наслаждения, и она потянулась рукой к сорочке Тони. Ее пальцы стали гладить завитки волос на его груди – ей очень хотелось этого еще там, на полевом стане Эшфордов, когда собирали урожай. Она почувствовала, как он напрягся и содрогнулся всем телом, когда ее ладонь оказалась у него на животе.

Тони взял ее руки и положил себе на грудь.

– Я не хотел бы тебя взять здесь, на земле, в лесу, Джо. Если ты не перестанешь меня ласкать, я забуду об этом своем решении.

Джоанна уткнулась лицом в его плечо и покраснела от неловкости.

– Прости, Тони.

– За что прости?! Нет, Джо, ты ни в чем не виновата. Я очень хочу тебя. Но надо подождать, пока ты не станешь моей женой.

Они нехотя поднялись. Стряхнув прилипшие листья, они кое-как привели одежду в порядок, но когда Джоанна потянулась к волосам Тони, чтобы извлечь из локонов запутавшийся между ними листок, он опять притянул ее к себе для еще одного долгого поцелуя.

– Пойдем, милая, – сказал он, наконец отпуская ее. – Это старое дерево держит нас.

– Если нечто подобное Джиневра чувствовала к Ланселоту, то мне понятно, почему она изменила своему мужу, – призналась Джоанна с грустной усмешкой.

– А я рад, что мы только играли в эту историю. Наша история обойдется без трагического конца, правда, Джо?

– Но это вряд ли будет просто, Тони.

– Все сложности из-за моей глупости. Но я поумнел, Джо. И теперь знаю, ради какого выигрыша можно поставить на кон свое сердце.

ОТ АВТОРА

Я очень многим обязана безымянному автору книги, которая под заглавием “Убийство господина Уира и осуждение судом Джона Тертелла – роковые следствия увлеченности азартными играми” была опубликована Томасом Келли с улицы Патерностер-роу в Лондоне в 1824 году. Без подробных описаний в тексте этой книги мне вряд ли удалось бы подлинно воспроизвести обстановку в игорных притонах той эпохи.

Карточная игра, которая называлась “красное и черное” (или, по-французски, “Руж-э-нуар”), своими правилами напоминает распространенную теперь игру “очко” (или “блэк-джек”). Фигурные карты в колоде имели численные значения до десяти, тузы имели значение “один”, а остальные соответствовали цифре, обозначенной на лицевой стороне. Банкомет обыкновенно начинал с черной масти. Как только счет превышал тридцать, он объявлял последнюю цифру числа (то есть “один”, если в сдаче выпало тридцать одно очко, “три” – для тридцати трех очков и т. д.), а потом перетасовывал колоду и начинал игру на красную масть. Побеждал тот цвет, который был ближе к тридцати. Если в обеих сдачах выходило по тридцати одному очку, банкомет объявлял: один “апре”, что означало – “один лишний” или “перебор”. В таком случае карты раздавались еще раз.

Судьба, как и всегда, не благоволила к поклонникам азарта. В вышеназванной книге сообщается, что человек, игравший ежедневно и ставивший на кон за одну сдачу только один фунт стерлингов, был обречен на проигрыш 5616 фунтов стерлингов в год. Притоны зарабатывали около полумиллиона фунтов в год, несмотря на то что азарт считался незаконным промыслом.

Примечания

1

На черное (фр.). – (Здесь и далее прим, перев.).

(обратно)

2

Два на черное (фр.).

(обратно)

3

Один на красное (фр.).

(обратно)

4

Лишний, или перебор (фр.).

(обратно)

5

Симпатия, привязанность, нежная дружба (фр.).

(обратно)

6

Гинея в то время (в 1810-х гг.) равнялась 21 шиллингу, а фунт стерлингов равнялся 20 шиллингам.

(обратно)

7

Умение не теряться, находчивость (фр.).

(обратно)

8

Мои родители (фр.).

(обратно)

9

Кембрия – поэтическое наименование Уэльса.

(обратно)

10

В крайности; в экстремальной ситуации (лат.).

(обратно)

11

Не знаю, что (фр.).

(href=#r11>обратно)

12

Здесь: высшей пробы; драгоценность (фр.).

(обратно)

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

ОТ АВТОРА

*** Примечания ***