Селение любви [Игорь Алексеевич Гергенрёдер] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (30) »
Игорь Гергенрёдер Селение любви
«Про деянья или про дух, про страданья или про страх. Вот и вся сказка про двух…» Виктор Соснора.1. Их окно открыто в ночной двор, там ни ветерка, и воздух в комнате недвижный, жаркий. Два нагих тела на кровати время от времени пошевеливаются. Она раскинулась навзничь у стенки, левая рука замерла подле его бока. Он погладил её запястье, нежно перебрал безжизненные пальцы и, приподняв, положил руку себе на пах. Женщина обессиленно прошептала: — Не тревожь спящего… Мужчина стал поглаживать её левую ногу, затем под его ладонью оказались короткие жёсткие волосы. Она егознула. — Разве мы не устали до невозможности? Он моляще прошептал ей в ухо: — Миленькая… а?.. Она потеребила пальцами то, чего они касались, и бросила: — Будем спатеньки. Он, однако, продолжал поглаживать, где всего чувствительнее, и её ноги стали потираться одна о другую, ягодицы заелозили по постели. Комнату будто переполнил жаркий вихрь, от которого кровь густеет, и её ток дробится в заманчиво-вяжущие толчки. — Ого! Я не ожидала… Он сделал глубокий вдох, как если бы тихая обаятельная слабость дерзала не уступить действию. — Нет! В самом деле, устал… — и отвалился набок. Ветхозаветный покой — улыбка мирного отвлечения — неминуемо изживается текущим мигом: вечно новым жизнерадостно-грозным пульсом. Она пружинисто привскочила, блестя глазами в темноте: казалось, чуть — и сбросит его с кровати. Он вдруг всхохотнул как бы украдкой, принялся тискать её, подмял, но она толкнула его руками в живот: — Перестань! Превратил в балаган. — Поднялась, согнала его с постели и стала приводить её в порядок, расправляя простыню: — Мокрая — хоть выжми! Потом, встав к нему спиной, прижавшись задом, закинула назад руки, притискивая его к себе, и медленно опустилась на кровать коленом. Давление сопротивляющихся секунд вскипятило жизнь, это был её юг с его исступлённым шёпотом, вкусом огня и мятежным восторгом, когда наготе столь убедительно кивает целомудрие… Проснулись от жужжания мух. Жмурясь в слепящем утреннем свете, ходили нагишом по нищенской, с голыми стенами, комнате, умывались, чистили зубы над мятым цинковым помойным ведром и говорили о… любви. Он сказал: — Я хотел бы, чтобы он тоже обожал целовать в ложбинку над поясницей… — Не все от этого балдеют. — Ну почему? И ещё я хотел бы… — он прошептал ей что-то в самое ухо, оба прыснули. Потом она сказала: — А я не про это думаю. Лишь бы у него всё было настоящее, незамаранное. Она среднего роста, ладная, с красивой чистой кожей, стриженая. Он не выше её, сухого сложения, но мускулистый. Ей двадцать шесть, ему тридцать. Оба русоволосые, с прямодушными лицами, сейчас немного рассеянными, тягостно-сладкими. С подкупающей прелестной непринуждённостью она начала было надевать трусы — он задержал её руку, встал вплоть, обхватил её голое тело и прижал к своему. — При нём уже не сможем так вольготно… как же мы будем? — Втихую! Она ощутила бедром и шепнула: — Ну нет! Уже день… — Тем не менее глубь её зрачков поразил встречный огонёк. Смущённость ресниц перешла в улыбку стиснутого рта, и произошла сдача, прорвавшись коротеньким вздрогнувшим смешком: — Ходчей! — Двоих затопил разгул безбрежного простора, хотя они были в четырёх стенах. Они едва успели отереть пот смоченными в воде полотенцами, как со двора донеслись шаги, голоса. — Это к нам! — мужчина бегом принёс ей сарафан, поспешно натянул брюки. В дверь постучали. …Компания в комнате переговаривается приглушёнными голосами, часто переходят и вовсе на шёпот. Речь о чём-то незаконном, о крупной взятке; готовится какой-то рискованный обман государства. Молодой мужчина с чёрной короткой ухоженной бородкой, его называют Евсеем, произносит: — Идея — чтобы сохранить добро! Я за него готов горло перервать! Его энергично поддерживают. И намекающе, не договаривая: о том, что «нетронутость первостепенна», «миг первой близости должен бесконечно цениться», причём «риск есть и будет» и они, здесь собравшиеся, «не гарантированы от нежелательного…» Можно догадаться, что за уголовщина выпекается сейчас. Хотят купить живой товар, по вероятности, малолеток, и открыть подпольный притон… — Считайте деньги! — предложил пожилой коренастый еврей, возбуждённо запуская пятерню в свои беспорядочные седые кудри. Хозяйка комнаты вскочила и предусмотрительно занавесила окно. Люди деловито достают из карманов деньги, кладут на стол. — Кто будет считать? Вы, Зяма? Вы, Евсей? — торопливо сказал пожилой. — Давайте вы, Илья Абрамович, — попросил его чернобородый, затягиваясь папиросой «Казбек». Илья Абрамович тут же обеими руками придвинул к себе кучку купюр. Описывай происходящее тот, кто более прытко, чем автор этих строк,«Гамлет и Офелия»
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (30) »
Последние комментарии
5 минут 55 секунд назад
9 минут 45 секунд назад
9 минут 13 секунд назад
19 минут 2 секунд назад
21 минут 35 секунд назад
31 минут 47 секунд назад