Лесная быль. Рассказы и повести [Софья Борисовна Радзиевская] (fb2) читать постранично, страница - 2

чисто по-собачьи.

Барсучиха посмотрела на неё тоже дружелюбно, ну точно собиралась сказать что-то хорошее, но передумала: повернулась и, грузно переваливаясь, исчезла в норе. Тут сук, на котором сидел Ванюшка, неожиданно скрипнул. Лису как ветром сдуло. Ванюшка даже не разобрался, кинулась она в нору или просто куда-то подевалась, как растаяла.

Ванюшка ещё посидел. Нет, больше ничего не дождёшься. Слез, отковылял подальше и там долго растирал и щипал затёкшие ноги.

— Врёт здорово! — единогласно решили колхозные мальчишки, выслушав его рассказ. Поэтому домой Ванюшка явился с большим синяком под глазом: не давать же над собой потешаться!

Зато дед Андрон, главный его друг и советчик, слушал и ласково кивал головой.

— Молодец, — сказал он, — приметливый ты, весь в меня будешь. Мне такое тоже видать приходилось. Солнышком они детей согревали, потому в норе темно да сыро. Понимают не хуже докторов, что дитёнку требуется. Только больше туда скоро не ходи, а особливо с ребятами. Нашумите, а матки всполошатся, детей на новые места потащут, замнут ещё по дороге. Мать при детях обижать — последнее дело, будь она, зверь, либо птица. Кто на то пустится, не охотник он и не человек будет.

Этим Ванюшка утешился. Дедово слово было ему важнее всего на свете.

Дед Андрон был домосед поневоле. Сидит на лавке в избе или летом на завалинке и всё что-нибудь мастерит, для дома полезное. А детям на забаву то деревянная лошадка или собака в дедовых руках получается, ну как живая, только что не скачет и не лает. Детям радость, а деду вдвое.

Ванюшка хорошо помнил деда ещё с ружьём за плечами, на поясе нож в самодельных ножнах, да такой острый, что его трогать никак не разрешалось. Дед на всю округу был знаменитый медвежатник, один на один со зверем сходился. Товарищей на берлоге не признавал. «Выручай их потом из-под медведя, — смеялся он, — хлопот не оберёшься!» Собак держал только пару — Волчка и Серка, тоже чтобы меньше суеты было.

— Одна спереди тявкает, другая сзади мишку за штаны рвёт. Мне только и заботы под лапу вцелить. Что ещё надо?

Смотришь, ушёл дед спозаранку и уже шагает домой лошадь запрягать, сына Степана на подмогу зовёт медведя из лесу везти. Лошадь у него, Воронок, была под стать охотнику, медвежьего духа не боялась: везёт медведя спокойно, как бревно на постройку.

Так и ходил дед много лет за медведями, будто к себе в стадо на выбор. На дворе у него коптильня прилажена — медвежьи окорока коптить.

И наконец случилось: пошёл дед за тридцатым медведем и… вместо него на двор примчался один Волчок. Визжит, лает, Степана за рукав к воротам тащит.

Ванюшка на дворе у ворот играл, снежную крепость строил. Он ещё ничего сообразить не успел, а Степан побелел, уронил лопату и кинулся Воронка запрягать.

— Мать! — крикнул он. — Волчок прибежал один, с отцом беда!

Прыгнул в сани и так, стоя, погнал Воронка во всю мочь. Не заметил, что Ванюшка весь в слезах на ходу сзади в розвальни забрался и под полостью затаился.

Волчок впереди вихрем летит, только нет-нет да и через плечо оглянется и тявкнет. Дескать, торопитесь!

Ну и торопились: лошадь вся в мыле, а Степан, стоя в санях, знай кнутом нахлёстывает.

Наконец Волчок свернул с дороги в чащу и лает: сюда, мол.

Степан Воронка к дереву привязал, лыжи из саней вытащил и тут Ванюшку заметил.

— Ах ты… — только и сказал и рукой махнул. — Сиди, коли так, сейчас я деда сюда… — и не договорил.

Ванюшка и тут не послушался: метнулся из саней, но сразу провалился выше пояса, еле назад на сани выбрался. Сидит, плачет, слёзы на щеках мёрзнут.

На счастье, берлога оказалась недалеко от дороги. Медведь, видно, редкого в глуши человечьего шума не боялся. Вывел Волчок Степана на полянку, а посередине медведь лежит, огромной тушей деда Андрона накрыл, только голова видна и рука правая. Кругом на снегу красное пятно расплывается, не понять, чья кровь. У медведя в боку дедов нож торчит по самую рукоятку.

Степан так и застыл на месте: живой ли? Волчок — к деду: визжит, плачет, в лицо лижет. Вдруг дедова рука поднялась тихо-тихо. Волчка отвести старается. Тут у Степана от сердца отлегло, опомнился, кинулся к отцу.

— Живой ты, батя, — кричит, — живой!

Дед Андрон чуть голову повернул.

— А кто же я буду, коль не живой? — говорит спокойно так. — Вдохнуть вот не могу, больно зверь тяжёл. Тащи ты его с меня, христа ради, надоел до смерти.

— Где? Где порвал тебя? — только и мог сказать Степан, а сам медведя за лапу тащит, слёзы по лицу льются, утирать некогда.

— Ногу маленько тронул. Серка вот жалко, вовсе кончил. Ты на тот, на тот бок его вали, ногу ослобонить. Да закурить дай, кисет под медведем остался.

Степан то медведя тащить хватался, то самокрутку крутить, а руки не слушаются. Видит — крепится дед, а у самого пот по щекам струйками. Крепко боль забирает.

Степан знал дедову храбрость, но и то не вытерпел, чуть не закричал, как свалил медведя и увидел, до чего страшно изувечена нога. Но дед