Catrina [Теодор Картер] (fb2) читать онлайн

Теодор Картер Catrina

Я искал ее всю свою жизнь. На задворках разума и в преддверии сна. В самых грязных кварталах города и самых изысканных ресторанах мира.

Кто она? Откуда я взял ее облик?

Эта история началась в далеком прошлом, когда мне было каких-то пятнадцать лет. Испытывая гормонные метаморфозы, я мечтал насладиться женщиной, познать все прелести обнаженного тела, провожать взглядом изгибы, огибать ладонями округлости.

Еще тогда я задался вопросом:

Что такое любовь?

И не находил на него ответа.

Я видел разных женщин – с разным цветом волос, разного телосложения, роста, веса, национальности. Но все они были не те. Никто из них не смог заткнуть внутри меня дыру, оставленную тем самым вопросом.

Что такое любовь?

Засыпая в постели с одной девушкой, я просыпался уже с другой. Порою сам не понимал, как это происходит. Однако никто из них не лишил меня чувства незаконченности. Все эти годы, до сегодняшнего дня, на самом кончике языка вертелось слово, которого я не знал. Оно совсем близко, настолько знакомое, что объяснять его смысл нет никакой необходимости. И все же настолько глубокое, что я никак не мог его выразить.

Я пользовался женщинами, заманивал их в свою квартиру и пытался понять, что такое любовь. Почему это чувство настолько велико, что не только произведения искусства, но и войны посвящают ей?

И все же мне приходилось с ними спать.

Изображая роль вежливого партнера, я предавал их нежности, но при этом не наслаждался сам. Мне нравилось их трогать, нравилось касаться недоступных мест, но, как только мы заканчивали, мне хотелось уйти. И я уходил, оставляя их в одиночестве.

Кто-то скажет: бабник.

Нет. Я просто искал любовь. Ту самую, настоящую. Существует она или нет? Не знаю, но тогда мне хотелось верить.

К двадцати годам я закончил отношения с сорока девушками. Разорвал их, как разрывают неудачный фрагмент рукописи. Они заботились обо мне, ублажали меня, любили. Они клялись мне в любви. Мне приходилось клясться в ответ.

Я был намерен перепробовать каждую, словно это были не люди, а блюда из меню забегаловки. Однако мне не нужны были плотские ласки. Мне нужна была именно любовь. То теплое искреннее чувство – то самое, которое научит меня летать.

Ведь это возможно. Летать, я имею в виду.

Ведь среди людей тоже есть ангелы. Просто мы не замечаем крылья.

Путешествуя в разных странах, я искал ту единственную, что подарит мне эти крылья. Я знакомился с девушками, узнавал их, проводил с ними время. Я ложился с ними в одну постель, хотя, по большей части, они были не достойны находиться со мной в одной квартире.

Где же она? Та самая?

Может, она мне снилась. Может, я упустил ее из виду, когда проводил время с одной из тех, кто были такими же, как и прочие.

Все они одинаковые – думал я. Поэтому даже имени не запоминал.

Для меня они все одни и те же. На вкус, на цвет, на запах, на лицо. Из моего длиннющего списка не выделялась ни одна. Я окончательно утратил надежды. Я готов был поклясться, что настоящей любви не существует. Но перед тем, как окончательно в ней разочароваться, я решил попробовать выплюнуть то слово, что вертелось на кончике языка все эти годы.

Странствия мои были закончены, и тогда я начал писать.

Перебирая в голове сотни опробованных женщин, пальцы мои настукивали совершенно иной образ. Образ, не походящий ни на один из увиденных мной. Она была прекрасна, была непохожа на всех других. Пальцы ее, пересекаясь с моими в этом рассказе, вызывали легкие покалывания в самом низу моего живота. Я смотрел на нее сквозь листы с напечатанным текстом и любил. Но любил не человека, а только лишь образ, придуманный мной.

Все глубже погружались мои мысли в этот рассказ, все сильней овладевали эти строки моим сознанием. Я не ел и не спал. Писал, сколько хватало сил. Писал о любви, которой не встречал нигде. О том самом чувстве, отсутствие которого столь сильно меня губило, что иные разы мне хотелось покончить с собой.

Все это нереально – говорил я самому себе, но продолжал писать. Как о том человеке, которому многим обязан. Как о том человеке, без которого невозможно жить.

По ночам я обретал крылья, и если бы не клавиши моей печатной машинки, я бы несомненно взлетел. Но мои пальцы прикованы к ней. Душа моя – ее пленница.

Это было прекрасно, и в то же время невыносимо.

Любить ту, которой нет – это сводило меня с ума.

Отлепляя ее лик от сердца, я приказал себе закончить рукопись, и больше никогда к ней не приближался.

Годы прошли с тех пор, и все эти годы я думал только о ней. О девушке, у которой нет материи. О девушке, которой нет.

Она витала по следам навязчивыми мыслями и просила вернуться к ней. Она вызывала желчь и зуд, мучила бессонницей, грозила смертью. Я закрывал на нее глаза, и каждый раз пытался не заплакать. Отрывать ее из жизни было по-настоящему больно. Именно тогда я понял, что настоящая боль – душевная.

Она бродила за мной и просила вернуться к ней. Как психотроп, как самый дурманящий наркотик. Но я был уверен, что не смогу расстаться с ней дважды. Если хоть единожды мои пальцы вернуться к тому рассказу, я буду возвращаться к нему постоянно, и каждый раз убеждать самого себя, что этот раз – последний.

И как же я был глуп, что все же позволил себе это. Я вернулся к ней. У меня снова появились крылья. Но эти крылья искусственные. Я знал это, однако спротивляться им не мог.

Уж лучше иметь искусственные крылья, чем не иметь их вовсе.

Как бы не так…

После минуты с ней я часами лежал без сна и доводил себя до психоза. Тело мое изнемогало, руки немели, а рассудок медленно исчезал. Мне все чаще начинало казаться, что я не имею материи, что она пытается забрать меня из этого мира и разделить со мной другой, не похожий на этот, мир.

О, Боги! Как я хотел этого!

Но остатки здравого ума твердили мне, что это невозможно.

Страданиям моим суждено было кончится в день, которого я совсем не ждал (с тех пор, как я начал рукопись, все дни слились воедино). Была ли это злая шутка судьбы или каким-то чудесным образом я оказался там, где мне следовало быть?

Я помню этот день так, словно он только закончился.

Был вторник, шел дождь, я волочил промокшее тело за своими ногами и предавался забвению. Мне не было счастья и покоя. Весь я – жужжащая муха в совершенной тишине. Бесконечное тиканье стрелки глубокой ночью.

Она явилась из ниоткуда, да и я на нее не смотрел. Смутило меня одно – она была без зонта. Без каких-либо раздумий я предложил ей свой и, поскольку мне совсем нечем было себя занять, проводил ее до дома. Мы шли в тишине. Иногда я настолько сильно погружался внутрь себя, что переставал замечать ее. Когда мы пришли, она отблагодарила меня, но благодарность эта была не словесная – она отблагодарила меня взглядом.

Готов поклясться чем угодно – если хоть день после этого я не представлял себе эти глаза, можете сравнять меня с песчинкой и забыть. Их изумрудный цвет поглотил меня полностью, как поглощает черная дыра целые вселенные. Это были первые глаза, которые я запомнил. Она представилась:

Катрина, и я забыл другие имена…

Я позабыл обо всех женщинах, с которыми когда-то был, и даже написанный мной образ оставил меня в покое. Спустя какое-то время я и думать забыл о том, что когда-то писал, и это было самой главной моей ошибкой…

Моя жизнь претерпела катастрофические изменения с тех пор. Из эгоцентричного интроверта я превратился во влюбленного романтика. Мы проводили вечера в музеях, любовались закатами, делили завтраки на террасах заведений. Мы становились одним все более, я копировал ее манеры, она – мои. Засыпая с мыслями о ней, я мечтал просыпаться рядом и касаться ее губ своими. Они манили меня так, как не манило ни что другое. Я стал зависим, стал больным, и болезнь моя именуется Катрина.

Сколько бы времени не прошло, я никогда не забуду наш первый поцелуй.

Мы шли бок о бок, говорили о неважном, я читал ей свои стихи (удивительно, но мне так и хотелось петь). В секунду, когда мы случайно касались мизинцами, что-то вздрагивало внутри меня, будто электрический импульс бежал от подушечки пальца к самому сердцу.

Я все придумывал ухищрения, как бы еще раз случайно коснуться ее мизинца, но этого не понадобилось. Она взяла мою ладонь в свою, и я стал по-настоящему счастлив. Впервые за всю свою долгую жизнь…

Вот, что такое любовь! – думал я, и оказывался по-истинному прав.

Мы остановились и я снову утонул в ее изумрудном море.

Катрина… – обратился к ней и замер.

К чему слова, когда один поступок скажет больше?

Я поцеловал ее. Прильнул к ней своими губами и наслаждался их сладковатым вкусом. Держа свои руки на ее талии, я прижимал юное тело к себе, а ее ладони лежали на моих плечах.

Ничто не сравнится с тем временем. Ничто и никогда не сможет сделать то же, что сделала она. Моя очаровательная Катрина…

С каждым новым днем я влюбляся в нее по новой. Невозможно было представить и дня, когда мы не были с ней вдвоем, а если такие дни и были, то проходили они в скуке и тоске.

Словно только она красила этот мир, и только она делала меня счастливым.

Мы дарили друг другу поцелуи под светом луны, мы сжимали тикающие запястья и дышали глубже. Впервые мне хотелось познать женскую нежность по-настоящему. Впервые мне хотелось овладеть ей так, как хочется овладеть лишь самым прекрасным в мире цветком. Мы теряли ход времени, путали день и ночь (так долго могли длиться поцелуи!). Словно только лишь одни на весь бесконечный мир. Будто нет ничего важнее, чем человек напротив.

Наши поцелуи становились слаще. Меня волновал вопрос: А не стану ли я диабетиком? Мне, как и ей, хотелось большего – хотелось познать ее полностью.

В день, когда мы остались наедине в моей квартире, я чувствовал как пьянею, при этом не взяв ни капли в рот. Пьянела и она. Моя Катрина. Я коснулся ее руки и оба мы знали – сегодня мы почувствуем любовь. Поцелуи плавно опускались ниже, мир постепенно переставал существовать. Только я и только она. Подарившие друг другу этот вечер.

И мне совсем не хотелось от нее уйти. Наоборот – хотелось стать намного ближе.

Той ночью она осталась у меня, и я попросил ее остаться навсегда.

Сколь невероятна могла быть жизнь все это время, пока я без толку тратил ее на других… Ничего более мне не было так жаль, чем время, проведенное без нее. Отныне каждую секунду отведенного нам времени мы тратили только друг на друга. Мы упивались этой любовью, как упиваются, наверное, только вином!

Я люблю тебя! – признался я Катрине.

Она призналась мне в ответ.

Никаких клятв, никаких обещаний, одно-единственное люблю, но даже этого было достаточно, чтобы мы научились летать. Ее прекрасный аромат преследовал меня всюду, и мне хотелось раствориться в этом облаке. Она всгда пахла по-разному, и при этом всегда прекрасно…

Летом, окунаясь носом в ее волосы, я чувствовал запах скошенной травы и холодного пломбира. Зимой, под Новый год, – запах корицы и мандаринов.

Мы предавали друг друга нежности, и нежность эта была бесценна. Никакие Боги, никакие правители не сравнятся со мной могуществом. Все это только потому, что у меня есть она – моя Катрина!

С ней я чувствовал, что я дома. Где бы мы ни были – на улицах провинциальных городов или за столиком прокуренного кабака – мой дом был там, где была она. И стоило ей хоть на секунду меня оставить, мне тут же становилось тошно и хотелось броситься вслед за ней.

Она – моя Шекспировская трагедия. Мой дом, моя чашка кофе поутру, глоток свежего воздуха душной ночью, уютный и теплый плед в лихой мороз.

Мне не было бы счастья, если бы мы были порознь.

Она – это я, а я – она. Мы оба чувствовали это, и оба жили этим. Мгновениями объятий перед сном, поцелуями в сонные губы ранним утром, словами поддержки в трудный час и нашими бездонными глазами, в которые мы оба влюблены.

Укрываясь одеялом, мы распархивали перья и покоряли просторы неба. Мы путешествовали в миры, доступные немногим, и в каждом из них мы были только вдвоем. Мы трогали вспотевшие тела и таяли, таяли, таяли…

Мне было достаточно лишь посмотреть в ее сторону, и я тут же понимал, чего ей хочется. Без слов и каких-либо намеков. И я ни разу не ошибся, всегда попадал в десятку. Точно также, как и она. Будто мы чувствовали друг друга чем-то иным, не телом. Будто глаза наши умели говорить. Будто мы ушами ловили колебания сердца и умели расшифровывать их, как алгоритмы.

Солнечный свет припекал наши все еще юные лица, и все это – только наше, и больше ничье. Проходили ли месяцы или годы – мы и не знали вовсе. Может быть, мы встретились только вчера. Может быть, все это происходит в одно мгновенье – то мгновенье, которое я смотрел в ее глаза при первой встречи. А, может, мы давно уже состарились…

Мы слышали звуки выстрелов за оконными рамами, чувствовали раскаты взрывов и возгласы протестантов. Где-то там, в том мире, что находился за пределами нашей досягаемости, происходили удивительные вещи. Оглашали новые открытия, праздновали новые победы, появлялись новые люди.

Но все это там – за оконными рамами нашего дома. Там рождался какой-то новый мир, а мы все еще жили в старом. Мире, созданном лишь для нас. Для меня и для моей очаровательной Катрины…

Какие бы тайны не открывались людям, нам было на это все равно. Только одно нас действительно волновало, и это же делало нас особенными. Человек, предназначенный для тебя. Чьи линии на руках будто специально отточенны под твои. Чей кончик носа так идеально прикасается с твоим. Чье присутствие так всецело переворачивает все кругом, что рядом с ним и без – ты совершенно другой человек.

Мысли наши были целиком посвящены лишь этой любви, и не было ничего сильнее этого чувства. Только оно заставляло меня вставать по утрам. Только оно могло разбудить во мне тепло, когда предметы бытовой жизни выкачивали из меня всю радость.

Мы гуляли с ней по округам и видели сплошной абсурд. Как же могло все так случиться?

Всем холодно, а нам тепло.

Всем грустно, а нам радостно.

Знали бы люди, каково это – возвращаться домой в родные объятия. Тогда все были бы похожими на нас – влюбленными, придурковатыми…

И разве не в этом смысл? Не в том ли, чтобы любить и быть любимым? Спустя многие годы я все-таки понял это… Но знаете что? Это никак уже меня не волнует.

Ради Катрины я писал стихи. И все, до единого, посвящал одной лишь ей. Очаровательной Катрине, чей милый взгляд тронут легкой изумрудной рябью…

Она по-настоящему верила в добро. Прекраснее, чем она…

Бросьте! Сама мысль эта нелепа!

Я готов был посвящать ей не только стихи. Поэмы! Романы! Войны!

Душа моя была свободна, и каждый миг она выбирала ее, мою Катрину…

Пусть целые века идут дожди!

Пусть никогда не кончатся морозы!

Пусть города горят сплошным пожаром!

А я всегда буду желать лишь одного –

Гореть, мокреть и мерзнуть вместе с ней…

О, как бы я хотел, чтобы это никогда не заканчивалось! Как бы я хотел навеки остаться вместе с ней и продолжать наслаждаться ею! Но в нашу жизнь вмешалась бессовестная боль, и счастью суждено было с нами проститься…

Какое-то время все шло как обычно, и это было просто чудесно! Мы делели с ней завтрак утром, пели песни днем, скрашивали вечера разговорами и целыми ночами изучали тела. Мы учились летать все выше. Мы чувствовали друг друга на расстоянии.

Она – моя прелестная Катрина – смеялась так, что вызывала у меня мурашки. Смех ее был бесподобен, а улыбка до того трогательной, что чьи-то крохотные лапки тут же щекотали меня изнутри.

Все изменилось тогда, когда смех ее стал другим. Для нее это не значило ничего, для меня изменилось многое.

Я недостаточно стал ей мил или же руки мои больше ее не греют?

Я не знал, но в сердце моем поселился страх. Страх за мою Катрину.

Она, как и прежде, смеялась бесподобно, но словно пропала какая-то искорка, какая-то нотка. Словно чего-то не хватало в этом смехе. Я чувствовал:

Что-то не так.

Потому что чувствовал Катрину.

Неужели я не вызываю в ней тепло? Неужели что-то дрогнуло внутри моей возлюбленной?

Она касалась холодного пола босыми ступнями – я чувствовал этот холод. Она грустила, и грусть эта была моей. Но когда она смеялась я не чувствовал радости.

Была любовь, была та неосязаемая нить, что связывала нас. Просто что-то вдруг изменилось. Что-то вдруг стало другим.

Мы любили смотреть на звезды. Прохладной ночью. С пледом и вином. Оба молчали, и молчание говорило о многом – о вечности, которую мы созидали; о крыльях, которые я видел в ней. Казалось, эти звезды светят специально для нас. Казалось, ничего нет важнее этих мгновений. Только я и только Катрина. Под светом далеких звезд.

В одну из таких ночей молчание вдруг стало пресным. Я начал чего-то ждать, утратив само мгновенье. Я взглянул было на Катрину и готов развалиться на части прямо сейчас, вспоминая ее лицо – по ее щеке текла слезинка. Всего одна! Одна едва заметная слезинка! Но в этом крохотном кристаллике таился целый мир…

В ее глазах я больше не видел моря. Я все еще любил ее.

О, Боги! Как я ее любил!

Люблю и сейчас. Всем сердцем, всей своей черствою душою…

Всего одной своей слезой оны выплакала целое море. Свое изумрудное, тронутое рябью, море.

С тех пор в ее глазах поселилась печаль. Она стала ей верной спутницей. Где бы мы ни были, я чувствовал ее присутствие. Она пряталась в кубиках льда на дне стакана. Скрывала свои тени в ширине безлюдных улиц. Она ютилась в ее глазах…

Катрина говорила, что все хорошо, что все, как прежде.

А я чувствовал, что нет. Что изменилось многое…

Ее печаль передавалась мне, и, как бы я не пытался ее прогнать, она оставалась с ней. На бледном личике моей Катрины. Моей бедной, несчастной Катрины…

Никакие стихи, никакие шутки и танцы впредь не вынуждали ее смеяться. Улыбка ее померкла, перестала сиять. Она все еще улыбалась, но уже не так торжественно, как раньше. А позже и улыбка исчезла с ее лица.

Однажды я проснулся среди ночи и не обнаружил ее рядом. Она стояла на балконе, запрокинув голову вверх, и напевала себе под нос:

Один лишь шаг, один лишь шаг…

Пение ее скользило звоном колокольчиков по квартире:

Один лишь шаг, один лишь шаг.

И ты на небе…

В ту ночь я вдруг прочувствовал, что любовь наша исчезает. В ту ночь из глаз ее пропала печаль. В них поселилось горе.

Прогулки наши отныне не приносили никакого удовольствия. Мы становились все дальше друг от друга, полеты – ниже. Пока однажды мы и вовсе не разучились летать. У нас все еще были крылья, но уже искусственные…

Я чувствовал, что теряю ее. Чувствовал всем собой. Каждым атомом своего влюбленного тела. Каждой частицей той материи, что люди зовут душой.

Я уже говорил, что настоящая боль – душевная. Я врал.

Вот она – боль! Смотреть на то, как твой любимый умирает. Быть свидетелем постепенного угасания его жизненных сил. Всего меня выворачивало наизнанку. Меня тянуло к ней! К ней прежней!

А ее больше не было.

Катрина стала призраком, что не отбрасывает тень. Я чувствовал холод с ее стороны, и только тепло моих к ней чувств держало нас. Однако и этих чувств было недостаточно.

Я хочу стать звездочкой… – говорила моя Катрина, – одной из тех, что светятся нам с небес…

Одумайся! – отвечал ей. – Ведь мы же любим друг друга, моя Катрина!

Но я люблю тебя не телом, а тем, что прячется внутри…

Слова эти трогали меня до глубины души. Они ранили меня, вонзали нож. Так подло! Так предательски!

Ради этой любви мне хотелось жить, а ей – умереть!

Это больше была не моя Катрина. Это была другая женщина. Она смотрела на меня чужими глазами, трогала чужими руками, целовала чужими губами.

Как же я страдал по ней! Как же я молился, чтобы этого не случилось!

Мне были жуткие, были горестные фантазии – о том, как просыпаюсь среди ночи, а ее нет рядом. Ни в кровати, ни в квартире, ни в городе. Нигде!

Целуя ее в губы – соленые от горя, а не сладкие от любви – я доживал последние капли счастья. Мое сердце не осмеливалось отпускать. А она уходила. Медленно, словно растворялась в воздухе.

Она страдала. О Боги! Как она страдала!

Моя Катрина!

Скоро ее не стало, и я до сих пор себе этого не простил.

Я навсегда утратил чувство голода и жажды. Едой мне были воспоминания о ней, водой – следы ее поцелуев. Я снова начал скитаться по свету, но уже не в поисках любви.

Любви моей больше не было.

Мне не было ни минуты радости с тех пор. Моя радость ушла, оставив замыленный отпечаток своей ладони на моей груди. Стекляшки вместо глаз, отверстие вместо рта. Я превратился в куклу, ведомую невесть чем в неизвестные глазу места. Люди мельтешили из стороны в сторону, торопились на работу и встречи с друзьями. Для них все оставалось на своих в местах. А я любил человека, которого больше нет в живых.

Как же вы все не видите! – кричал я вслед их спинам, – Как же вы не видите, что я страдаю!

Никому не было дела до меня. Лишь ныне покойная Катрина смогла бы меня понять.

Я бродил по чужим мне улицам незаконченным пазлом без детали в центре. Я стал тем словом, что вертится на языке, значение которого ты знаешь, но не можешь вспомнить.

Остынь! – сказал однажды незнакомец, – Ведь есть же другие женщины!

Женщины! Да какое мне дело до них! Никто из них даже во тьме не сравнится с моей Катриной!

Я все еще слышал ее голос, видел черты ее лица во всех. В каждом проходящем мимо человеке была она. Мне чудилось, что она жива, что все это злая шутка.

Но нет! Она мертва! Потому что я ее больше не чувствовал. Нигде! Ее не было нигде! Даже холод ее глаз меня не морозил. Она ушла! Она оставила меня! Мне не было проклятий хуже этого! Я обречен страдать. Страдать и помнить о моей Катрине…

Весь я – промозглое чучело. Всего лишь подобие человека. Корявое и бесформенное.

Ночь отторгала меня. Я любил ее все сильнее.

И вдруг я увидел звезду на небе. Она светила изумрудным морем в мои глаза. Тогда я застыл. Тогда я вдруг понял все.

Это была она – Катрина!

О, моя любовь! За что ты заставила меня так страдать? За что ты отпустила меня в эту чертову жизнь одного? И почему ты так нагло смотришь в мои глаза?

Звезда не отвечала мне. Она молчала. Тяжелее этого молчания была лишь только моя любовь, предназначенная никому.

Что я должен был почувствовать в этот миг? Что мне нужно было сделать, чтобы ее вернуть? Неужели нет способов оживить ее? Мою Катрину…

И вот я снова сходил с ума. Я снова хотел себе крылья, но именно те, что когда-то дарила мне эта женщина. Что мне сделать, чтобы увидеть ее?

Чем мне пожертвовать, чтобы светить с ней рядом?

Я не спал и не ел. Думал лишь о Катрине.

И, наконец, мне пришел ответ. Каким же я был дураком…

Каким же я был глупцом! Каким же я был слепым! Как дорого мне обошлись мои ошибки!

Все эти годы, что мы были вместе с моей Катриной, я был один! Один! И больше никого…

Кто она? Откуда я взял ее образ?

Я выдумал ее. Я написал ее. Я оживил тот образ, в который когда-то был так влюблен, что никакие чувства не могли затмить ее явления. Она пришла ко мне – моя Катрина! – она пришла мне в голову и стала явью!

Все наши поцелуи, все наши с ней прогулки и наши ночи – все это строки моего романа… Какие же чувства я в них вложил, чтобы почувствовать наши встречи? Каким же нужно быть обреченным человеком, чтобы пол жизни любить слова?

А ведь слова эти значили больше, чем весь остальной мир…

А крылья? О Боги! Где мои крылья!

За что судьба сыграла эту шутку? За какие такие грехи я обречен на подобного рода муки? Любовь моя – настоящая! А Катрины нет.

Она – лишь текст, написанный моей рукой. Иллюзия моей тщеславной головы. Галлюцинация, которую я чувствую сильнее пущих. Ее касания были теплыми, ее глаза реальнее, чем у всех других. Сам я более нереален, чем вся она. Вся! От кончиков пальцев ног до ее ароматных волос!

Какого же осознать, что ты теряешь человека дважды? Какого же быть безумцем, поверившим в обман?

Душа моя болит, как никогда. Я плачу и пишу вам эти строки.

Но я уже решил… я все решил.

Мне нет счастья среди людей, и никогда не будет. Мое счастье там, на небе, светит изумрудной звездой и звонко смеется. Ее бесподобный смех… Я готов лишиться всего, лишь бы снова его услышать. Чтобы вновь коснуться ее руки. Хоть на мгновенье, на одно неуловимое мгновенье…

Что такое жизнь без Катрины по сравнению с мгновеньем с ней?

Мое тело найдут бездыханным. Эти строки – мои последние слова.

И все же любовь существует! И все же она прекрасна!

Я пожелал бы, чтобы каждый нашел такую же, как мы с Катриной! Пускай навеянную безумием, но настоящую! А мне пора, путь мой будет далеким, но честным, а лежит он к моей любви.

Мне стало легко, потому что с языка моего соскользнуло то самое слово – Катрина.

О, Катрина! Моя очаровательная Катрина…