Западня душ [Алексей Полстовалов] (fb2) читать постранично, страница - 2

фантастическими прожектами и готовностью финансировать самые дикие замыслы своих многочисленных знакомых. Он много путешествовал и к 25 годам совершил безрассудное кругосветное плавание на принадлежавшей ему яхте "Таннин". Этот человек был своего рода знаменитостью среди парижских демонологов и мистиков: его боялись, его боготворили. О нём слагали легенды, утверждали, что взглядом он мог убить человека, и несчастного, чем-либо прогневавшего Лефевра, ждала незавидная участь. Гастон будто бы принадлежал древнему магическому ордену, в тайные обряды которого его посвятили бессмертные монахи, живущие в горах Тибета и ревностно оберегающие свои богомерзкие знания. Было ещё много подобных смехотворных слухов, к коим любой здравомыслящий человек отнёсся бы в лучшем случае с сомнением. Лефевр вёл довольно распутный образ жизни; его странные выходки, с восторгом описываемые жадными до сенсаций газетчиками, нередко оказывались на первых полосах светской хроники, казалось, за его амурными похождениями следил весь Париж.

В то время образ скучающего злодея-манфреда стал чрезвычайно популярен в свете. Мне были известны несколько юношей, избравших для себя подобное амплуа – бледные мрачные паяцы, не снимающие с лица наигранную сардоническую ухмылку, вечно облачённые в чёрные одеяния. Не было, кажется, такой области искусства или такой сферы оккультного, где бы они не дерзнули назвать себя savants – среди них были художники, музыканты и поэты; они посягали на священные знания Вавилона и Египта, в крайнем случае, эти личности являлись искушёнными знатоками таинственных каббалистических ритуалов. К несчастью, этих господ неизменно отличал дурной вкус и тяга к дешёвым театральным эффектам, что, впрочем, не мешало им обретать известную популярность в кругах не в меру доверчивых аристократов. Несложно догадаться, насколько мало интересовал меня Гастон Лефевр, ибо всё, что я когда-либо о нём слышал, едва ли могло вызвать во мне расположение к этому человеку.

Тем не менее, я не был особенно удивлён, когда Лефевр собственнолично явился ко мне в мастерскую. Меня нередко навещали люди его круга – побывать у Шарля Тиссона тогда считалось модным. Вопреки ожиданиям, гость не был многословен, передав визитную карточку, он молча проследовал за мной в скудно обставленную комнату, служившую студией и спальней. Заговорил он не сразу, будто позволяя лучше рассмотреть его. В самом деле, посетитель обладал незаурядной внешностью, на вид ему было лет тридцать; среднего роста, он был настолько худ, что создавал впечатление весьма высокого господина, длинные чёрные волосы, волнами ниспадавшие на плечи были чуть посеребрены сединой. На лице Гастона не было безобразных признаков того, что он принимал активное участие в разгульных ночных развлечениях, сделавших его знаменитым: лицо было практически лишено морщин, а кожа имела вполне здоровый оттенок. Его улыбка была естественной и ничуть не напоминала вымученных гримас модных фатов, принявших за идеал подражания героя Поллидори. Лицо гостя можно было бы назвать прекрасным, если бы не неестественно высокий лоб и глубоко посаженные карие глаза, излучающие неземное сияние. Лефевр не стал осыпать меня льстивыми комплиментами, но в сдержанных выражениях пояснил, что его интересовали мои работы и он долгое время следил за развитием моего дара. Слова, произнесённые тихим мелодичным голосом, были учтивы, а тон визитёра не позволял усомниться в их истинности. В речи Лефевр избегал употребления вульгарных сленговых словечек, принятых современными молодыми людьми – более того, построение его фраз отличала некая старомодность. Должен сказать, что Гастон произвёл на меня неожиданно приятное впечатление: общаясь с этим хорошо воспитанным человеком, было невозможно вообразить, что рассказываемые о нём несуразности могли оказаться правдой.

Впрочем, посетитель не спешил говорить о цели своего визита. Он довольно легко вёл повседневную беседу, лишь время от времени позволяя себе сделать высказывания, свидетельствующие о том, что его явление не было случайно и гость имеет определённый замысел, исполнение которого во многом зависит от моих творческих способностей. Лефевр, несомненно, не мог не знать о моём отношении к заказным работам, поэтому ему пришлось проявить изрядную изобретательность и хитроумие, чтобы вызывать интерес и возбудить любопытство к его прожекту. Когда я был в известной мере заинтригован, Гастон изложил свой план. Он сделал это, будто прося совета о том, к кому из художников лучше обратиться для написания картины, но ещё прежде, чем он закончил, мне стало ясно, что для воплощения такой смелой идеи ему потребуется именно моя помощь. Впервые образ, не принадлежавший моему воображению, оказался настолько близок моим эстетическим воззрениям на потустороннее. То, что измыслил Лефевр, не могло идти ни в какое сравнение с предложениями, поступавшими в мой адрес ранее: его не интересовали трансильванские