Тайна старинного рояля [Поль-Жак Бонзон] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

милостыню на площади Толован, а через два часа в троллейбусе преспокойно читал газету, даже без очков!

Но друзьям не удалось меня переубедить. Старик с моста Сен-Венсан был самым настоящим слепым. Нужно было быть слишком большим актером, чтобы разыграть такой спектакль. Напротив, я предполагал, что падение плохо подействовало на него, но он пытался не подавать виду — может быть, стыдился. Он ведь справился со слезами, когда гладил Кафи, напомнившего ему пропавшую собаку.

Весь следующий день я продолжал думать о старике, волновался, не случилось ли с ним чего. А в воскресенье даже собрался побродить по набережной Соны — вдруг удастся его встретить? Но не успел я выйти, как Кафи залаял, услышав шаги на лестнице. Вот так сюрприз! Это была Мади. По выходным мы редко виделись: эти дни она обычно проводила с родителями. Сейчас у нее был взволнованный вид, это меня насторожило.

— Тиду! — сказала она. — Знаешь, почему я пришла? Помнишь того слепого с моста Сен-Венсан?

Так вот… это, наверно, глупо, но я все время о нем думаю. А сегодня мне приснился визг тормозов грузовика. Я совершенно уверена, что со стариком случилось несчастье. Не хотел бы ты…

Я не дал ей договорить.

Мы думали об одном и том же. Когда я сказал об этом Мади, ей стало легче. Но как нам найти старика с седыми волосами?

— Наверное, его знают в округе, — предположила Мади. — Давай поспрашиваем.

Я натянул пальто и надел на Кафи ошейник. С четверга погода переменилась: сырость сменилась морозцем, ночью лужи покрылись льдом. Легкий ветерок с востока, довольно редкий в Лионе, пощипывал уши. Мы с Мади засунули руки в карманы, а Кафи, спасаясь от холода, распушил свою густую шубу.

Набережные Соны были пустынны: в первый холодный день лионцы не спешили выходить из дому. У редких прохожих мы ничего не смогли узнать, однако хозяин маленького кафе на углу площади Сен-Поль сразу вспомнил нашего знакомого.

— Слепой с седыми волосами?.. Он ходит с таким белым чемоданчиком? Да, я знаю, о ком вы. Мне приходилось его встречать на улице Сен-Бартелеми. Поищите в тех краях.

Мы знали улицу Сен-Бартелеми, которая круто взбиралась на холм Фурвьер. К сожалению, из-за проклятого холода здесь тоже почти никого не было. Трое прохожих, поднимавшихся к церкви, были не из этого квартала, нашего слепого они не знали.

В конце концов я обратился к человеку, который копался в моторе своей легковушки.

— А, старый слепой! «Слепой с чемоданчиком», — так его здесь зовут. Он живет почти напротив, вот в той развалюхе. Войдите во двор, там вам подскажут.

Он указал на старый, довольно обшарпанный пятиэтажный дом. Даже странно было, что здесь кто-то еще может жить. Ставни, раскачиваясь на ржавых петлях, опасно нависали над улицей, в одном из окон стекла заменял кусок фанеры, а перила балкона на третьем этаже были так изъедены ржавчиной, что я бы не отважился за них ухватиться. Однако наличники окон были сделаны из искусно обработанного камня— видно, раньше в доме жили богатые люди… Мои размышления прервала Мади:

— Тиду, этого не может быть! Тот слепой был такой ухоженный, опрятный… Разве он будет жить в таком доме?

Во двор вела длинная, как тоннель, подворотня, и Мади, поежившись, пропустила меня вперед. Сумрачный двор был завален мешками, тачками, велосипедными колесами, старыми ящиками… Какая-то женщина стирала под краном белье в детской ванночке. Заметив, что мы вторглись в ее владения, она сердито нахмурила брови.

— Что вы тут потеряли, сорванцы? Идите играйте со своей собакой где-нибудь в другом месте.

Однако, узнав, кого мы ищем, она смягчилась.

— А, слепой? На верхнем этаже направо… Но вряд ли он дома. Его уже дня два-три как не видно.

Мы с Мади обменялись встревоженными взглядами. Дня два-три? Значит, с четверга! Не пришлось бы взламывать дверь…

Схватив Мади за руку, я бросился в темный подъезд и потащил ее вверх по выщербленным ступенькам.

— Это невероятно, — повторяла Мади, — этот человек не может жить в таком доме!

Может, ему это безразлично, он ведь ничего не видит.

Но эта вонь, эта грязь, которая чавкает под ногами, эти железные перила, которые вот-вот обломятся под рукой!..

Вскоре мы добрались до верхнего этажа. Он был таким же разрушенным, но хотя бы чистым. Двери, выходящие на площадку, когда-то были роскошными, но с тех пор немало воды утекло. Я уже хотел постучать в правую дверь, но Мади меня остановила.

— Нет, Тиду, давай не будем заходить. Я, кажется догадалась, почему он тогда не позволил нам проводить его. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал, что он живет в такой развалюхе. Наш визит его расстроит.

Но я все же постучал. Ответа не было. Я постучал снова, погромче.

— Ты же видишь, — сказала Мади, — его нет дома. Пошли отсюда!

Я чуть было не последовал ее совету, когда в квартире послышался какой-то шум.

— Кто там? — спросили из-за двери.

Я узнал голос слепого. Он показался мне испуганным.

Кто там? Это вы, мадам Лазерг? Я не узнаю