cit anno:
"Но чтобы смертельные враги — бойцы Рабоче — Крестьянской Красной Армии и солдаты германского вермахта стали товарищами по оружию, должно случиться что — то из ряда вон выходящее"
Как в 39-м, когда они уже были товарищами по оружию?
Дочитал до строчки:"...а Пиррова победа комбату совсем не требовалась, это плохо отразится в резюме." Афтырь очередной щегол-недоносок с антисоветским говнищем в башке. ДЭбил, в СА у офицеров было личное дело, а резюме у недоносков вроде тебя.
Первый признак псевдонаучного бреда на физмат темы - отсутствие формул (или наличие тривиальных, на уровне школьной арифметики) - имеется :)
Отсутствие ссылок на чужие работы - тоже.
Да эти все формальные критерии и ни к чему, и так видно, что автор в физике остановился на уровне учебника 6-7 класса. Даже на советскую "Детскую энциклопедию" не тянет.
Чего их всех так тянет именно в физику? писали б что-то юридически-экономическое
подробнее ...
:)
Впрочем, глядя на то, что творят власть имущие, там слишком жесткая конкуренция бредологов...
От его ГГ и писанины блевать хочется. Сам ГГ себя считает себя ниже плинтуса. ГГ - инвалид со скверным характером, стонущим и обвиняющий всех по любому поводу, труслив, любит подхалимничать и бить в спину. Его подобрали, привели в стаб и практически был на содержании. При нападений тварей на стаб, стал убивать охранников и знахаря. Оправдывает свои действия запущенным видом других, при этом точно так же не следит за собой и спит на
подробнее ...
тряпках. Все кругом люди примитивные и недалёкие с быдлячами замашками по мнению автора и ГГ, хотя в зеркале можно увидеть ещё худшего типа, оправдывающего свои убийства. При этом идёт трёп, обливающих всех грязью, хотя сам ГГ по уши в говне и просто таким образом оправдывает своё ещё более гнусное поведение. ГГ уже не инвалид в тихушку тренируется и всё равно претворяет инвалидом, пресмыкается и делает подношение, что бы не выходить из стаба. Читать дальше просто противно.
плотницкому делу. Тесал бревно бойко и умело.
Григорий тоже поплевал на ладони и тоже ударил по бревну первый раз, второй... Щепка откалывалась или мелкая — и топор вырывался из рук, то намечалась слишком крупная — и тогда топор невозможно было вытащить, его защемляло.
— Голова — два уха, — упрекнул его Петро. — Смекай, как надо: делай засечку вот так, еще так же. Скумекал зачем? Чтоб ломалась.
Намаявшись, Григорий кое-как приспособился и так увлекся, что даже не заметил, когда появились Анжеров и Самусь.
— Товарищ красноармеец, — услышал Андреев за спиной строгий голос, выпрямился и оробел. Анжеров стоял перед ним подтянутый, чужой. Самусь из-под насупленного века косился на комбата с опаской. Григорий вытянулся в струнку и вдруг испугался: поясной ремень висел через плечо — так было легче работать. Не по уставу. Придерется обязательно.
— Вы неправильно держите топор, — сказал Анжеров, будто не замечая, что Андреев не по форме одет. — Нельзя заглядывать под острие. У вас какая гражданская специальность?
— Учитель, товарищ капитан.
— Тем более! Учитель должен уметь все, на то он и учитель. Дайте ваш топор.
Анжеров хватко взялся поправлять грехи Андреева — выравнивать косо обтесанный бок бревна. Топор держал безо всякого усилия, работал играючи, словно всю жизнь только тем и занимался, что плотничал. Щепки падали к его ноге ровные, с кислым запахом смолы.
Григорий впервые наблюдал капитана так близко, на виске заметил голубую пульсирующую жилку, а на околыше фуражки, чуть левее звездочки — аккуратную штопку. Рассказывали, будто на капитана однажды, когда ездил в штаб дивизии, напали бандиты, прострелили фуражку. Брови у него белесые, обгоревшие на солнце, шея сильная, дочерна загорелая, только в глубине складок кожа чуть светлее. Голову брил почти каждую неделю.
— Поняли? — разогнулся Анжеров и вернул Андрееву топор. И Самусю: — Почему вы, лейтенант, не показали, как надо работать? Сами-то умеете?
— Так точно, товарищ капитан!
— Тем более! — капитан взглянул на Андреева, и в горячих голубоватых глазах его Григорий неожиданно уловил человеческое участие к себе, теплоту, предназначенную только ему одному, и не смог сдержать радостной улыбки.
— Спасибо, товарищ капитан! — выпалил он от души. Анжеров же нахмурился, словно боясь, что красноармеец неправильно истолкует его мягкость. Он быстро козырнул, показывая этим, что ему некогда, и крупно зашагал дальше. Сняв пилотку, лейтенант платком вытер вспотевший лоб, начинающуюся на самой макушке лысину и облегченно вздохнул:
— Слава богу!
Тот мимолетный взгляд капитана, согревший Григория, запомнился надолго. Когда про Анжерова говорили, что он беспощаден, Григорий вспоминал ту встречу, и мнение о командире у него дробилось. Он вроде бы и верил наговорам и вроде бы нет. Разве злой, бессердечный человек мог так ободряюще посмотреть, как он посмотрел тогда на него, Григория?
В тот момент, когда Андреев видел капитана в тени черешневого сада, упрямого и волевого, в сбитой на затылок фуражке, с трепетной солнечной мозаикой на спине, пересеченной крест-накрест портупеей, комбата мучили мрачные мысли, обуревала тревога за судьбу людей. Капитан впервые за многолетнюю службу очутился в таком положении: без ясного знания обстановки, без начальства, которое смогло бы определить место батальона в разыгравшихся событиях. Куда вести батальон?
Андреев издалека смотрел на своего командира и помаленьку обретал душевное равновесие. Думал: «С ним — за каменной стеной. Не пропадешь». Не одного Андреева согревала такая мысль. Игонин, тронув Григория за рукав, высказался без обычной ворчливости, показывая на Анжерова:
— Вот убери у него шпалу, а большую звезду пришпандорь — генерал будет, и точка! Я, правда, мало видел генералов, дружбы у меня с ними что-то не получилось, но наш сейчас выглядит погенералистее некоторых! Так, Гришуха?
Андреев улыбнулся и в знак согласия кивнул головой.
А на совете командиров решено было двигаться в Белосток, в штаб армии. Анжеров хоть и понимал, что это не лучший выход из положения, но иного не было, и он дал команду выступать.
На марше колонну накрыли самолеты-штурмовики, штук пятнадцать, если не больше, — никому в голову не пришло считать их. Вынырнули из-за леска вдруг и бросились в атаку на бреющем полете. Андреев, оглушенный воем моторов и пулеметной стрельбой, упал в кювет и пополз. Куда? Зачем? А не все ли равно куда и зачем, просто не мог без движения лежать, не мог, и все. Инстинкт толкал вперед — будто в непрерывном движении меньше опасности, можно спастись от пуль, от гибели. Только бы не лежать, только бы ползти, ползти. И Андреев полз, вжимаясь в землю, а над ним с воем и грохотом кружило железное воронье. Каждый целил лишь в него, Андреева.
Неужели вот так глупо оборвется жизнь? Извиваешься в кювете, как червяк, а фашист
Последние комментарии
9 часов 35 минут назад
11 часов 8 минут назад
15 часов 1 минута назад
15 часов 6 минут назад
20 часов 27 минут назад
2 дней 8 часов назад