Волга-мачеха [Сергей Адамович Колбасьев] (fb2) читать постранично, страница - 3

подставленным примусом поверхность его равномерно опаливается. Понятно?

- Понятно. - И механик из шкафа достал веревку.

- Учись, механик, учись, - ласково сказал Сейберт и ушел из крошечной буфетной в кают-компанию. Прогнал штурмана обрабатывать петуха, а сам вместо него разлегся на диване.

Штурман выругался, но против службы не пошел. Дежурному по кораблю надлежит потрошить петухов, если таковые имеются в меню,

"Любезная сестра, - писал Сейберт. - Подобно трем каравеллам Колумба, мы идем в новый мир медленно, трудно и много дней.

Ночами стоим у пристаней, у баржей или у берега и всюду встречаем примечательное местное население. Туземцы здешние, как во дни великих мореплавателей, склонны к меновой торговле. В этом занятии особо преуспевают их жены. Они неблагожелательны и лукавы; за коробку спичек - яйцо, папирос не надо - потому баловство, а за такое полотенце тебе не то что куру - воробья не дадут.

Взрослые мужи дружественны и ребячливы. Ребятишки же, напротив того, серьезны, как финны на свадьбе.

Иные жители приходят к миноносцам с мыслями другого порядка. Много рассказывают о чехах и белых, и мне, сестра моя, эти разновидности человеческой породы сильно не нравятся..."

- Х-харчи! - сказал из-за приоткрывшейся двери голос штурмана.

- Есть харч! - отозвался Сейберт и положил ручку.

6

В эту ночь стояли у баржей, высоких и длинных, с бородатыми баржевиками, с запахом смолы и сырой гнили, - "Достойный" поодаль впереди, "Дельный" и "Деятельный" сзади борт о борт.

Над черной Волгой черное небо и холодный ветер. Огни в селе на том берегу и слабо освещенные миноносцы. В носовом кубрике смех и балалайка, - чего грустить морякам? А на берегу истошный собачий лай, темень, дичь и пустота.

Это очередная ночь на походе. Это отдых.

Штурман черным силуэтом возник в освещенном квадрате кают-компанейского люка. В руках его желтым отсветом блестел пузатый супник.

Когда глаза привыкли к темноте, штурман осторожно подошел к подветренному борту и одним взмахом выплеснул супник. Петух и суп сплошной массой шлепнулись в воду.

- Чего с супом? Зачем вылил? - спросил из темноты голос комиссара.

- Готово! - ответил штурман. - Желчь!

- Какая такая желчь?

И штурман пространно и яростно объяснил, что в каждом петухе имеется желчный пузырь, что давить его никак нельзя, что механик - дурак, и сам он, конечно, ни при чем. (Штурман в кают-компании выслушал много нелестного, был виноват, а потому вдвойне раздражен.)

- Хороший суп вышел? - обрадовался неожиданный голос кока. В нем было злорадство и была язвительность, которых штурман не выдержал.

Он плевался в темноту, и брань его, заикаясь, походила на пулеметный огонь. Он остановился только когда выпустил всю ленту.

- Здорово! -И комиссар расхохотался. То, что он услышал, было настолько необычно, что он забыл рассердиться.

7

В Нижний Новгород революция пришла эшелонами, составами снарядов, матросскими фуражками и управлением военного порта. Город притих и, ничего не понимая, озирался, а внизу у Волги шла яростная, небывалая работа.

Из Сормова приходили странные суда: будто свои буксиры, но перекрашенные и с чужими именами. На них в круглых башнях из листового железа стояли полевые трехдюймовые пушки, и от этого они приобретали новую, недобрую значительность.

Сверху появились балтийские миноносцы: низкие, темные и четырехтрубные, подлинные морские змеи. Они были ненасытны и беспокойны: отбирали себе весь лучший уголь и всех лучших рабочих на вооружение. Вооружались круглые сутки, по ночам освещаясь страшной силы лампами. Слепили город, пробуя прожектора.

В Нижнем была последняя приемка материалов и боеприпасов и последний бал. С девицами в высоких ботинках, черных коротких юбках и в белых с синими воротниками матросских форменках. С чаем и леденцами в буфете, с задыхающимся в жаре духовым оркестром и танцами, горячими и головокружительными.

Из Нижнего выходили на буксирах. Пробу механизмов заканчивали на ходу. Выходили на рассвете, но весь берег чернел толпой, и вся река звенела гудками провожающих пароходов.

Выходя, коротко прощались лающими сиренами.

8

Валерьян Николаевич Сташкович ходил по мостику и старался внушить себе, что командует своим миноносцем, но из этого ничего не выходило.

Он, конечно, был командиром "Достойного" и даже старшим в группе. В этом сомневаться не приходилось, - он шел головным. Но все-таки отряд вел не он, а лоцман облезлого колесного буксира.

Хорошо идти на буксире несколько часов - это отдых. Можно идти дня два-три - это скучно, но спокойно. Но тридцать два дня... Валерьян Николаевич пожал плечами и остановился перед ящиком для карт. В нем вместо честной морской карты с привычной сеткой глубин и карандашной прокладкой лежало извилистое изображение голубой колбасы. Экая пакость!

Трудно идти на буксире. Особенно не зная, куда тянут и зачем.

Чехи, белые, Кама, Каспий? Но об этом Валерьян Николаевич думать не любил.

Солдат идет, куда ему приказывают.