Сентиментальное путешествие по Азии и Евразии [Игорь Кудрявцев] (fb2) читать постранично, страница - 3

очень, — ответил я.

— Я тоже. Следовательно, нужно выпить.

— Что, прямо с утра? — спрашиваю.

А* говорит:

— Пить нужно утром. Во-первых, успеваешь до вечера протрезветь. А во-вторых, выпив с утра, ты становишься свободным на весь день.

Мы купили коньяку и пошли делать день свободным. По пути освободили какого-то мужика в галстуке. У него была запланирована творческая встреча с читателями. Но он пошел с нами. А* сказал, что мужик тоже лауреат Астафьевской премии.

— Тоже? — переспросил я.

— И я лауреат. И ты будешь, завтра, — ответил он.

Сидим, пьем. Компания недурна: ни одного хозяина жизни, разве что — своей, не очень устроенной. Даже втроем мы не становились более хозяевами, нежели поодиночке…

Мужик оказался фантастом, из какой-то сибирской дыры. Но печатался даже в «Юном технике» и в «Cosmopolitan» (талантливый, наверное, думаю). Он мне понравился. Пил, правда, мало. Сказал, что днем уезжает в дыру. И действительно: уехал.

Нам больше досталось, больше, чем нужно. До вечера мы протрезвиться не успели. Потому что пили до самого вечера. За Петровича, и против него, и за Толстого, и за Харисыча, и за нас, и за еврейку, которая от меня ушла…

Потом мы пошли смотреть памятник Петровичу.

— На Стрелке, — сказал А*.

По дороге я вымыл правую ногу в Енисее.

— Эта нога теперь (на время) моей любимой станет, — сказал я.

Посмотрели на Петровича, задрав головы.

— Похож? — спросил я.

— Нет, — сказал А*, — нет… ты молодец, что приехал, — сказал и пошел к жене. И к дочкам, которых у него в два раза больше, чем у меня. (У меня одна.) А я — в гостиницу.

Шел сороковой час бодрствованья: такого длинного дня у меня не бывало со времен юности, несвободной. Я стоял у окна и смотрел на бегущий (на север, да) Енисей, на сопки вдалеке, на Сибирь. Сибирь прекрасна (если смотреть из окна гостиницы), думал я. А еще: это хорошо, что я приехал (не мог не приехать).

КРАСНОЯРСК

На следующее утро я еще был в постели (в гостинице, разумеется), когда А* позвонил и бодрым голосом сообщил, что встречает лауреатов из N. «Лауреатов?» — переспросил я. «Поэтесса из N едет получать премию с мужем. Он тоже лауреат», — ответил А*. (И я буду, вспоминаю. Сегодня.) «А кто из них талантливее? — спросил я. Тот ответил, честно. «Понятно», — говорю.

Позавтракал, с большим, надо заметить, аппетитом. Посмотрел в окно, на Сибирь.

Вновь позвонил А* и вялым голосом сообщил, что встретил лауреатов из N. «Мы идем гулять по Красноярску, — сказал он, без энтузиазма. — Если желаешь — можешь составить нам компанию. Познакомишься. Если желаешь». «Желаю, — говорю. — Гулять по Красноярску, знакомиться — желаю». (Помню: просыпаюсь однажды, не один. Чего хочешь? — спрашиваю. Все хочу, — отвечает она.)

Познакомились. Пошли гулять, по книжным магазинам.

— Они интеллектуалы, — объяснил А*.

— Здорово, — обрадовался я.

Говорю:

— У вас в N отличный симфонический оркестр.

— Да? — отвечают.

Я купил Катулла, Веронского. Мне ужасно захотелось почитать Катулла.

— А, воробушек, — говорит лауреат из N, снисходительно. Сам он накупил чего-то интеллектуального (о духовной любви, объяснил мне А*).

Я стал задавать вопросы: о книгах, о N, вообще…

Нехотя отвечают. Меня ни о чем не спрашивают. Только курят, тонкие, длинные сигареты. Может, думаю, устали с дороги или поссорились, да мало ли… не мое, думаю, собачье дело.

— Ну все, — говорит наконец А*, — пора премии получать.

Выглядел он, пожалуй, расстроенным.

ПРЕМИЯ

— Как вам показался Красноярск? — спросил мой собеседник, отводя меня в сторону. (Надо полагать, не за тем отправляются за тысячи километров от дома, чтобы встретить земляка, — я встретил, в Mix-Max'е, на церемонии.) Движимый желанием хотя бы отчасти реабилитировать город, я ответил:

— Сопки красивые.

— Чехов, — говорит, — в каждом городе непременно посещал бордель, — и внимательно на меня смотрит.

Я, признаться, несколько смутился; даже не знал, что ему и ответить, разве, сказать, что еще не посещал.

Выручил А*. Он подошел ко мне с прелестным юным созданием возраста Джульетты и сказал:

— Это моя дочь. Она за тобой присмотрит.

Мой собеседник был явно разочарован. Он, очевидно, тоже имел охоту за мной присматривать. Разумеется, я остался под надзором юного создания.

Не успел я сесть, как заметил, что за мной еще кто-то наблюдает.

На меня смотрела маленькая девочка, лет пяти, в упор, оценивающе. Я улыбнулся. Девочка подошла ко мне и, дотронувшись до меня, заговорила. Рассказала, что у нее умер дедушка. И о том, как она его любила. А я сказал ей, что у меня уже все дедушки умерли. И, что я их тоже очень любил.

Да. Мне дали премию. Прилюдно называли писателем. Подарили цветы, почему-то в горшке.

— Это мы с мамой цветы покупали, — сказала девочка.

— Красивые, — сказал я и подарил ей самый лучший.

— Ты придешь к нам домой сегодня? — спросила она.

— Боюсь, что у меня не получится, — отвечаю.

— Почему?

Мне не пришлось врать. Подошла женщина и, извинившись,