Фалунские рудники [Эрнст Теодор Амадей Гофман] (fb2) читать постранично, страница - 3

заморских редкостей. А у нее на радостях глаза так и светятся; как посмотрит, так нет-нет и снова руками всплеснет. Уж так довольна моя старушка, так ей хорошо. А сама-то уже хлопочет, снует, словно мышка, и несет на стол лучший эль, который давно припасла, чтобы попотчевать своего Элиса. А вечером сядем мы с моей старушкой, и тут я начинаю рассказывать про удивительных людей, которых мне довелось повстречать, об их нравах и обычаях, о разных чудесах, какие перевидал за долгие странствия. Уж как она любила это послушать! А сама, бывало, расскажет о том, какие дива встречал мой отец, когда плавал на Крайнем Севере, и наскажет всяких страстей, я, хоть сто раз слышал эти матросские байки, а все, кажется, век бы слушал ее — не наслушался! — Ах, кто вернет мне эти радости! — Нет, с морем у меня покончено! — На что мне мои товарищи матросы, от них только и жди насмешек, да и откуда мне взять усердие к работе, когда не из чего стало утруждаться.

— Я с удовольствием слушаю ваши речи, юноша, — начал старик, когда Элис умолк. — Как, впрочем, уже несколько часов я все радуюсь, глядя на ваше поведение. Во всех ваших поступках, во всех словах выказывается детская кротость чистой натуры, склонной к самоуглубленному созерцанию, всевышнее небо одарило вас как нельзя лучше, но в моряки вы отродясь никогда не годились. Да и могла ли вам, тихонравному и даже склонному к унылости уроженцу Нерки — откуда вы родом, я сразу угадал по вашим чертам и по всему облику, — могла ли вам полюбиться удалецкая непоседливая жизнь моряка? Вы правильно делаете, решив от нее отказаться. Но ведь не сидеть же вам теперь сложа руки? — Послушайтесь моего совета, Элис Фрёбом! Отправляйтесь-ка вы в Фалун^[2] и будьте рудокопом. Вы молоды, полны свежих сил, из простых рудокопов перейдете в забойщики, потом в штейгеры и пойдете шагать выше и выше. У вас тугой кошелек, набитый дукатами, пустите их в дело, наживете еще больше, а там, глядишь, обзаведетесь домом, подворьем, купите пай в руднике. Послушайтесь моего совета, Элис Фрёбом, станьте рудокопом!

Внимая старику, Элис Фрёбом ощутил от его слов непонятный страх.

— Вот так совет! На что вы меня подбиваете? Покинуть широкое раздолье земли с ясным солнышком, с голубым простором небес, бросить все, что ласкает взор и тешит душу, и похоронить себя под землею, чтобы, зарывшись, как крот, в мрачной преисподней, копаться в потемках, добывая руду и металлы — и все ради презренной наживы?

— Вот оно! — воскликнул старик. — Вот оно, расхожее мнение! — Люди брезгуют тем, чего не могут осмыслить. Презренная нажива! Уж будто бы каторжная маета, которую порождает на земле торговля, лучше и почтеннее трудов рудокопа, который, следуя науке, усердной работой открывает потаенные кладовые земных недр. Ты говоришь о презренной наживе, Элис Фрёбом! — Как бы не так! По-моему, тут есть и кое-что повыше. Коли безглазый крот, повинуясь слепому инстинкту, роет землю, то может статься, что при тусклом свете горняцкой лампы человеческое око обретает ясновидение и обостренным зрением он все яснее начинает различать среди каменных чудес то, что сокрыто в заоблачных высях. Ты еще ничего не знаешь о труде рудокопа, Элис Фрёбом! Послушай же, что я тебе расскажу.

С этими словами старик сел к Элису на скамью и начал во всех подробностях описывать, что такое горное дело, стараясь в ярких красках наглядно живописать все это для непосвященного. Он остановился на Фалунских рудниках, на которых, дескать, проработал всю жизнь с ранней юности, он нарисовал огромную котловину на дневной поверхности, в которой находится устье шахты, описал её темно-бурые стены. Он изобразил невообразимое богатство горных пород, которые можно встретить в руднике. Речь его делалась все живей и живей, все ярче пламенел взор. Он бродил по шахтным стволам, словно по дорожкам волшебного сада. Горные породы оживали, древние окаменелости начинали дышать и шевелиться, вот вспыхнул дивный пиросмалит, сверкнул альмандин, со всех сторон замерцали и заискрились пучками разноцветных огней горные кристаллы.

Заслушавшись удивительного рассказчика, Элис старался не проронить ни звука, старик говорил так, словно сейчас стоял среди чудес удивительного мира, и речь его заворожила Элиса. Дыхание стеснилось в его груди, ему казалось, точно они со стариком уже спустились в глубокую шахту, что он навеки попал во власть могучих чар и никогда больше не вырвется отсюда и не увидит милого дневного света. Но в то же время ему казалось, будто старик открыл ему неведомый и заманчивый мир, в который влеклась его душа, ибо все волшебство этого мира казалось ему давно знакомым, как будто его туманный образ витал перед ним в смутных таинственных грезах и был ему знаком от незапамятной младенческой поры.

— Знайте же, Элис Фрёбом, — закончил старик свою речь, — я описал вам все великие достоинства того состояния, для которого вы созданы от рождения, которое уготовано для вас самой природой. Теперь