Две встречи [Артур Жапен] (fb2) читать постранично, страница - 4

на стенах развешаны фотографии Тонино. Тонино-юноша. Тонино-старец. В зрелом возрасте и младенчестве. С Тарковским. Параджановым. Братьями Тавиани. Лора сияет, заверяя меня, что все эти люди его обожают. Фотографий самой Лоры нет нигде.

Лора и Гуэрра встретились семнадцать лет назад.

— В Тбилиси. Но я русская, понимаете, не грузинка!

Поставив уже несколько собственных фильмов, она ассистировала в тот момент Тарковскому.

— Тонино и я полюбили друг друга, но не могли общаться. Это было ужасно. Ведь он хотел поведать мне все, и тогда он стал писать письма. По одному каждый вечер. Перед сном он сминал письма в комок и бросал их в большой чемодан. Однажды он привез мне этот чемодан, полный писем. Каждый день я брала по письму, разглаживала его и отдавала на перевод. Когда чемодан опустел, мы поженились.

Мы переходим в кухню с буфетом Тонино и изобретательной кладовкой Тонино, набитой его картинами. Кухня соединена с Лориной половиной дома. Маленькие комнаты в тепло-розовых тонах, увешенные полотнами, с множеством ковров и пухлых подушек. И большой пустой чемодан. Она живет в русском кукольном доме, с закрытыми ставнями, чтобы не видеть, как идет снег.

— Сама я больше не работаю. Я пыталась что-то сделать, но идеи Тонино всегда лучше. Знаете, сегодня, спустя семнадцать лет, я все еще чувствую себя его ученицей, а не женой.

Поздно вечером — все мы слегка захмелели — он подсаживается ко мне на самой высокой террасе под ореховыми деревьями. Он хочет знать, вынес ли я что-нибудь из его лекций. Боюсь, что он имеет в виду: научился ли я лучше писать сценарии. Нет, не научился. Более неподходящего человека на роль учителя не сыскать. Он рассказывает уйму занимательных историй, но совершенно не способен анализировать свое или чужое творчество. Тем не менее он задумал открыть в Пеннабилли школу для сценаристов. Кто-то должен его отговорить. Пока я сомневаюсь, следует ли сделать это мне, он и так все понимает. И пожимает плечами, как будто затея с киноакадемией Тонино Гуэрры уже потеряла для него всякий интерес.

— Повторю еще раз, можешь пропустить это мимо ушей, но, по крайней мере, моя совесть будет чиста: любое место обладает волшебством, которое ты сам в нем узришь. Конечно, легко утверждать такое, когда путешествуешь. Я бы хотел, чтобы каждый умел разглядеть волшебство в повседневной обстановке, сидя в кресле у себя в гостиной. А если люди этого не делают, так нужно их заставить. Когда в один прекрасный день они завернут в кинотеатр, хватай их там голыми руками. В твоем распоряжении полтора часа — распахни перед ними их собственный мир, который сами они увидеть не в состоянии.

Он с трудом поднимается и отряхивает брюки.

— Вот теперь ты все знаешь, так что — упаси Боже — даже и не думай требовать обратно свои деньги за обучение.

И уходит.

У него талант — внушить человеку чувство неполноценности. Я следую за ним, но нигде не могу найти.

Уж эти прописные истины мне известны, Тонино: важно не то, что видишь, а то, что ты об этом думаешь. Суть любого объекта познаешь скорее с закрытыми глазами, нежели с открытыми.

— Эй ты, каланча! Как бишь тебя? — кричит Тонино мне на прощание. За неделю он не удосужился запомнить наши имена. Голландские сценаристы возвращаются в Голландию писать сценарии. Тонино и Лора меняют Пеннабилли на Москву. Я остаюсь еще ненадолго.

— Ну что, подписать или как?

Я протягиваю ему один из сборников его рассказов и ручку.

— Это ерунда. У тебя нет цветных карандашей?

Я вынимаю ящик с принадлежностями для рисования. Он опрокидывает содержимое на стол. Какое-то время его рука парит над карандашами и кисточками, а затем, словно управляемая свыше, принимается жадно их перебирать. Почти не глядя, он извлекает несколько цветов. Стремительными росчерками испещряет всю первую страницу, будто сомневаясь, что мои карандаши способны отобразить цвет. Между делом спрашивает, научился ли я различать запахи в его Саду забытых плодов.

— Некоторые, — говорю я. — Теперь и я буду хранить запахи, у которых есть воспоминания.

Он отрывает взгляд от размалеванной страницы и на сей раз действительно на меня смотрит. Ослабив хватку, он принимается заштриховывать плоскости в розовый, терракотовый, охровый и бирюзовый.

— Мельком, когда-то давным-давно, дитя города, ты видел рай, то зеленое растеньице меж булыжниками мостовой, ты просто забыл. Природа тебе его вернула.

На листке он рисует птицу — приторно красочную, замысловатую, сказочную утку с перьями на голове. Возвращенный рай.

Папочка смеется и в целом доволен. Не раздумывая, он подписывает книгу «Для Артуро».

Барселона

Барселона прихорашивается. Словно стыдясь своей внешности, она маскирует неровности толстым слоем макияжа. Олимпийский клиент, которого непременно следует ублажить, уже давно заманен в сети. И все же в городе ощущается нервное томление.

Моя темная комната в