Фантастическое путешествие II [Айзек Азимов] (fb2) читать постранично, страница - 3

или же, наконец, мне удастся его интерпретировать. С учетом всего этого, каковы наши шансы? И неужели нам следует подвергать свою жизнь опасности, будучи заранее обреченными на неудачу?

— Если подойти ко всему, сказанному вами, объективно, — ответила Баранова, — то, действительно, шансы очень незначительны. Но если же мы не предпримем вообще ничего, не подвергая себя риску, то шансы наши будут равняться нулю. Голому нулю. Если же рискнем и пойдем на эксперимент, то шансов на успех тоже немного... Но это все же не ноль. При сложившихся обстоятельствах надо рисковать. Даже при единственном утешении — мизерной надежде на успех.

— Что касается меня, — не сдавался Моррисон, - то я считаю: риск слишком велик, а шансы на успех слишком малы.

Баранова положила руку на плечо Моррисона:

— Уверена, это не окончательное ваше решение.

— А я уверен в обратном.

— Подумайте хорошенько. Подумайте, что это значит для Советского Союза. Подумайте о пользе для вашей собственной страны, которая будет вам потом признательна. Подумайте о глобальной науке и о вашей собственной славе и репутации. Все говорит «за». «Против» — только ваши страхи. Они, конечно, понятны, но все великие достижения в этой жизни происходили через преодоление страха.

— Ваши размышления не изменят моего решения.

— В любом случае, вы еще можете подумать до утра. А это — целых пятнадцать часов. Но большего мы вам предоставить не можем. Балансировать между страхами и надеждами и не решаться на риск можно всю жизнь, а нам, к сожалению, дорога каждая минута.

Бедняга Шапиров в коме может протянуть еще лет десять, но где уверенность, что нужные нам идеи продержатся в уцелевшей части его мозга?

— Я не могу и не хочу брать на себя решение ваших проблем.

Баранова будто не слышала его. Она продолжала увещевать своим неизменно ласковым голосом:

— Мы сейчас не будем вас больше уговаривать. Вы расслабитесь, пообедаете. Если хотите, можете посмотреть наши головизионные программы, полистать наши книги, подумать, поспать... Аркадий проводит вас до отеля. И если у вас возникнут еще какие-нибудь вопросы, он на них тут же ответит.

Моррисон кивнул.

— Но, помните, Альберт, завтра утром мы ждем вашего решения.

— Можете получить его и сейчас. Оно не изменится.

— Так не пойдет. Вы должны будете сказать, что последуете с нами и поможете нам. Подумайте, как вам прийти к такому решению — а вы должны к нему прийти... И всем нам будет легче, если вы сделаете это добровольно и с радостью...

25.

Обед прошел в покое и размышлениях, но Моррисон обнаружил, что не наелся, да и аппетит у него пропал. Дежнев, казалось, наоборот, никогда не страдал отсутствием аппетита. Его компаньон энергично поглощал пищу, непрестанно при этом балагуря.

Героем всех баек был его отец. Дежнев наслаждался тем, что может пересказывать их перед новым слушателем.

Моррисон рассеянно улыбнулся одной или двум его шуткам, но не от того, что оценил их, а просто в «ударных» моментах Дежнев срывался на крик.

Их обслуживала Валерия Палерон, накрывавшая на стол и во время завтрака. Выходило, что она здесь работала целый день: или за дополнительную плату, или таков был ее график. Каждый раз, подходя к столику, она бросала на Дежнева сердитые взгляды (равнодушно отметил про себя Моррисон), возможно, потому, что не одобряла его историй, которые отдавали неуважением к советскому режиму.

Не особенно вдохновляли Моррисона и собственные мысли. Теперь, когда он, казалось, решился и нашел возможность выбраться из Грота, из Малграда и вообще из Союза, он испытывал даже некоторое разочарование, что не увидит и не узнает продолжения событий. Он вдруг непроизвольно поймал себя на мыслях о минимизации, ее использовании для доказательства его собственных теорий, о победе над этими ограниченными дураками, которые наконец-то отстали от него.

Он вдруг понял, что из всех аргументов Барановой его тронул только личностный. Все ссылки на великие цели науки, на пользу для человечества или только для русских, все это пустая риторика. Для него имело значение только его собственное место в науке. Все его помыслы были только об этом.

Когда официантка вновь проходила мимо их столика, он решился спросить:

— Сколько же времени вы проводите на работе, девушка?

Официантка окинула его недобрым взглядом:

— Да вот, приходится торчать здесь до тех пор, пока такие великие графья, как вы, не позволят покинуть заведение.

— Не спешите, — проговорил Дежнев, опустошая стакан. Его речь стала слащавой, а лицо раскраснелось. — Мне так нравится товарищ официантка, что, кажется, мог бы сидеть здесь столько, сколько Волга будет течь, только бы ее лицезреть.

— Глаза б мои вас не видели, — пробормотала Палерон.

Моррисон, наполнив стакан Дежнева, поинтересовался:

— Что вы думаете о мадам Барановой?

Дежнев, посмотрев осоловело на стакан, решил пока до него не дотрагиваться. Пытаясь придать