Сад [Алексей Николаевич Кулаковский] (fb2) читать постранично, страница - 2

затылок, повернулся лицом к собранию. "Чудно!" - подумал Нестор, заметив, что все с какой-то надеждой посмотрели на Черныша. Нестору это было непонятно. До войны Черныш никогда и нигде не выступал.

- Вот же про то, кто и как при фашистах, и я скажу, - заявил Черныш. Хоть меня тогда и не было тут, но как уже с самой осени живу дома, то не без того - слышу, что говорят люди, да и сам вижу.

- Вынюхиваешь? - насмешливо спросил Севрук, с явным расчетом смутить тихого человека, не привыкшего выступать.

Но Черныш не сбился, а продолжал говорить так же ровно и рассудительно:

- Тут и вынюхивать нечего, тут и так все как на ладони. Федосиха отправила на фронт трех сыновей, трех сынов отдала, так вряд ли пойдет брать что из колхоза. На мой взгляд, не лазила она по гумнам. А вот правление перед Федосихой виновато: как же это у нее, у матери трех погибших сыновей, и нечем кормить корову? А что за Севруком грешки водятся, то факт - водятся. Нечистая у человека душа, сырая. Возьмем до войны: всюду, бывало, человек глотку дерет, нигде без него не обойдется, такой уж активный, что дальше и некуда. А пришли немцы - Севрук опять активный: сразу сажень в руки и пошел по полевым участкам. Кому-кому, а себе хорошо вымерил!

- А твоих, должно быть, обмерил? - сердито бросил Игнат.

- Моих ты не мог обмерить, - ответил Черныш, - потому что мои, как и большинство местных людей, не хотели делить колхоз, а старались сохранить его целым.

- Старались, Иванко, ей-богу, старались! - послышался все еще дрожащий голос Федосихи. - Жалко было колхоза, как своей родной хаты.

Федосиха уже сидела в темном углу и слушала, а сторож, сообразив, что он больше тут не нужен, отправился восвояси.

Черныш стоял и думал. Казалось, он подыскивает нужные слова и каждое взвешивает, чтобы оно было тяжелое и крепкое, как кусок железа.

- Теперь возьмем после войны, - заговорил он опять. - Только вернулись наши - у Севрука чуб мокрый: бегает человек, орет, командует - он уже восстанавливает колхоз. Хорошо, если бы делалось это с чистой душой. Так нет же... Молотилку как утащил к себе на гумно еще при фашистах, так только вчера ее разыскали: прикрыл машину соломой и молчит себе. Разве проверишь сразу, что в колхозе пропало за годы войны?

- Ну, это ты, Иван Денисович, немного пересолил, насчет молотилки. На что она мне? Что мне ею молотить? - с неожиданной простотой сказал Севрук.

Председатель колхоза Хавуста сидел все время молча. По его покрасневшему лицу и по глазам видно было, что слова Ивана Черныша произвели на него сильное впечатление. Он чувствовал себя куда более виноватым, чем Севрук, стыдился поднять глаза на людей и притворился, что все пишет и пишет. Он был неплохим человеком, этот Хавуста, и между исписанных им строк виделись ему и заплаканные глаза Федосихи, и погибшие ее сыновья. Ему казалось, что не только присутствующие, но и все колхозники изо всех хат укоризненно смотрят на него.

А тут еще встал и начал говорить Нестор. Председатель ниже наклонился над столом. Но слова фронтовика не обижали Хавусту, а западали глубоко в душу.

Нестор говорил:

- Я сегодня прошел по колхозу, посмотрел, как тут у вас, потолковал с людьми. Вот и с Игнатом встретился. Он меня ревизором назвал... Ну какой я ревизор! Здесь я родился, здесь мое место на земле, и душа за эту землю болит у меня, как у хозяина, а не как у ревизора. Ох, не думал я, что, придя с фронта, застану в своем колхозе такие беспорядки... что и теперь тут верховодят такие люди, как Севрук!

- Что ж, может, хочешь занять наш трон? - ядовито спросил Севрук. Пожалуйста, уступлю! Только справишься ли? Это тебе не кашу варить в армии. Тут скоро сломаешь ногу, хоть она уж и так у тебя...

- Договаривай, - спокойно сказал Нестор. - Кашеваром я не был, а нога у меня кривая, это правда. Только захромал я не потому, что от врага бегал, а от ранения. Вот у тебя, Севрук, не только нога, но и душа кривая.

"Кривая нога и кривая душа", - подумал председатель, и в это время услышал, как кто-то вздохнул и сказал:

- Слабоватый у нас председатель, правильный человек, но слабоватый.

Счетовод же встал и, многозначительно подчеркивая каждое слово, проговорил:

- Раны, браток, разные бывают. Надо бы раньше разузнать - может, ты с походной кухни под колеса свалился?

Это было настолько нагло и несправедливо, что все собрание возмутилось, каждый почувствовал обиду за Нестора. А Иван Черныш встал, глянул из-под шапки на Севрука, будто плюнул ему в глаза, махнул рукой и вышел.

Поздно ночью, когда уже и петухи прокричали, пришел Нестор домой. В хате все спали. Тишина, давнишнее родное тепло охватило его. Хоть и тяжко было на душе после заседания правления, но именно сейчас он впервые по-настоящему почувствовал радость от того, что он дома. Не в блиндаже, наконец, а дома, в своей хате.

Услышав, что вернулся хозяин, с печи соскочил кот. Он подбежал к Нестору, потерся боком о солдатские сапоги, но, поняв, должно быть, что хозяин не собирается ужинать, сел у его ног. Нестор нагнулся и погладил мурлыку по