Архив [Виорель Михайлович Ломов] (fb2) читать постранично, страница - 86

пани.

Девушка стала прибирать разбросанные вещи, а пани быстренько собрала на стол. Вечерний стол не предполагал шпикачек и кнедликов. Они сели на жесткие венские стулья, сверху свисал старинный абажур. В конусе золотого света поднимались три струйки ароматного чая и неторопливо лилась беседа на берегу пруда, имя которому Воспоминания.

– Скажите, пани… вы Инесса?

– Так ты счастлив был со своим «надо», Георгий?

* * *

– Вам же сказали – дальше нельзя!

– Это опять вы. Я же только начал читать вашу первую главу «Прибытие».

* * *

Вечерело, но свет не зажигали. В широком окне розовело закатное небо. Улица убегала прямо в солнце. Было тихо и тепло.

Георгий и Инесса сидели перед окном на двух венских стульях. Он, размахивая руками, рассказывал ей что-то, она, глядя на несвойственную ему манеру жестикулировать, улыбалась. Произносимые слова тут же забывались, словно и не нужны были им совсем. Глядели друг на друга они почти холодно, разве что с легкой, ироничной заинтересованностью.

Совершенно случайно, жестикулируя, он коснулся своей рукой ее руки и не убрал ее, и она вроде и не заметила. Только как-то напряглась. Георгий потерял нить разговора и смолк.

Он вдруг провалился на мгновение в чудовищную даль прошлого, в тот свой первый проклятый приезд в Тифлис, и там сидел рядом с Софьей и касался локтем ее локтя!

Наклонившись к Инессе, чтобы придать своим мыслям, а значит и словам, некий разбег, он невольно прикоснулся своей ногой к ее ноге. Тут мысли его и вовсе смешались, а в глазах Инессы появился страх, как бы он не отстранился от нее. Ее страх пронзил Суворова, и он задрожал. То же самое он ощущал и в Инессе.

Георгий не чувствовал ее тела, он знал, что они касаются друг друга. Этот факт удивительным образом перечеркнул всё, что было вокруг, и оставил только одну мысль – об их близости. О тех волшебных мгновениях, когда они еще не растаяли в воздухе, не ушли в землю, а бегут, бегут сказочными, угасающими искорками по тонюсеньким нитям плоти, изливаясь в голос ночи.

L

Суворов проснулся. Он радостно открыл глаза и тут же зажмурился от тяжести света. Снова приснился этот сон, в одном и том же неизменном виде. Будто именно он являл собой то важное, что сохранилось в Суворове. От всего прочего остались одни лишь осколки, фрагменты, пятна. «Куда дену их я? Как соберу их, чтобы предстать цельным пред Богом? И что тревожно так? Будто не сделал чего-то самого главного? Не понять. Как хорошо полям под белым снегом, уютно и тепло… Что это – черные волосы, припорошенные снежком?.. И маленькой рукой, едва скрывавшей дрожь, водя по розовой щеке, чей бархат схож…»

Он лежал с закрытыми глазами и уже точно знал, что не откроет их больше никогда.

Да и стоит ли открывать глаза в мир, если обрел мир внутри самого себя? Вот только бы еще перекусить у тетушки Адалии. Да перечитать… «Старосветских помещиков».

«Но нельзя же так, нельзя! – встрепенулся Георгий Николаевич. – Кому оставить архив? Наде? Не женское это дело – охранять архив. И вообще, кому он нужен? Всем подавай лишь хлеба и зрелищ. Даже Глотову и капитану был нужен не архив, а жертва. Каждый из них поймал свою антилопу. Прости, Алексей Демьяныч, уж так получилось».

* * *

– Прости…

– Господи, прости ему!

* * *

Глотов, будто вынырнув из тумана, как и тогда, шагал впереди, то по шпалам, то, неуклюже балансируя, по рельсу. Оглядывался, о чем-то с резким смехом говорил Суворову. Он, видите ли, решил составить Суворову компанию: «вместе веселей идти». «Весельчак, – ожесточенно подумал Георгий. – Премии ему мало. “Поистратился”.Откуда узнал про архив? Откуда сволочи всё узнают? Нет, с вымогателем мне не по пути».

– Однако идешь, – ехидненько произнес чей-то голос.

Перед мостом Глотов почти театрально прислонил ухо к рельсу.

– Тихо.

– Не скачет Мамай?

– Мамай? – недоуменно выпятил нижнюю губу Глотов. – Какой Мамай? А, это аллегория?

Взошли на мост.

– Мамай и аллегория? – усмехнулся Суворов. – Знаете судьбу его?

– А чего ж не знать? Так и вы, ваше сиятельство, знаете. Но вы-то не Дмитрий Донской? Куда вам. Небось, хотите от меня малой данью откупиться? Вот вам! – и он, торжествующе улыбаясь, ткнул Георгию кукиш.

– Я Суворов, – сказал Георгий и, схватив Глотова за протянутую руку, изо всех сил рванул на себя. Глотов пролетел к ограждению, нелепо взмахнул руками и перевалился за перила. Крик длился две или три секунды. Не оглядываясь и не взглянув под мост, Суворов пошел дальше. «Еще один твой», – послал он мысль архиву.

«А вот и мой черед, – подумал Георгий Николаевич. Он чувствовал на себе взгляд и дыхание архива. – Загнал ты меня, дружок, загнал в угол. Со мной ладно, а что делать с тобой? Ты часть России, а где она, Россия? Никому ты не нужен здесь. Ты как человек, интересен лишь своей тайной. Нет ее – нет и тебя. И какая нынче тайна?! Ни сжечь, ни порвать тебя нет уже времени, да и сил. Разве что забрать с собой? Теперь, брат, я не твой.