Постоялый двор [Иван Федорович Горбунов] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

плесни еще щец-то. Щи-то ноне у тебя жирные, облопаешься.

(Кухарка поспешно наливает щей и садится).


Никита.

Ехали мы, ехали, – слышу: с правой стороны ровно бы окрикнул кто. Так у меня под сердце и подкатило! Я к купцу: ваше степенство, говорю, мы пропали! – Что ты, говорит, милый человек! – Верно, говорю… Подобрал вожжи, да и думаю: всю тройку зарежу, а в руки не дамся. Только хотел кнутом-то… Стой!.. Двое повисли на пристяжных, да так всю тройку и осадили, а один подошел к тарантасу: аль больно скоро нужно? говорит. – Скоро, говорю. С ярманки, что ли? – Какие вы такие люди есть, говорю, коли вам требуется? А далеча ли вам ехать-то? – Далеча. Мы, говорит, к вам на устрет вышли… место здесь больно глухое… А купец мой и языком владеть перестал.


Бубен.

Оробел!


Роман.

Как, батюшка, не оробеть – оробеешь. Ну!


Никита.

Только, братец мой, смотрю: левую пристяжную уж отпрягли. Выскочил я из тарантаса-то, да хотел за лошадь-то уцепиться, как он меня млясь!..


(Кухарка взвизгивает, как будто ее самое ударили).


Никита.

Так я и покатился!.. В глазах огни пошли… Слышу: и купец мой застонал, и так этот купец застонал – нутренная моя вся поворотилась… а опосля уж ничего и не помню.


Пашка.

Чем же он тебя съездил-то – струментом каким, аль так?


Никита.

Надо полагать, закладкой.


Бубен.

Закладкой – беда! Меня раз в Москве на стенке

закладкой тоже приложил, так я год в больнице

вылежал, кажинный день помирать изготовлялся,

насилу отд\ыхал.


(Все встали из-за стола. Странник ложится на лавку).


Кухарка.

Как же ты, батюшка, очнулся-то?


Никита.

Очнулся-то я в лесу, с дороги-то они нас в лес сволокли. Утренничком меня прохватило, ровно бы маленько я и очувствовался. Хочу головушку поднять – моченьки моей нету. Стал купца обзывать: господин купец, господин купец! А купец мой ничуть. Дополз я к нему, а уж он Богу душу отдал и лица на нем распознать нельзя. (Кухарка утирает слезы). Ну, думаю, и мне, должно, в дремучем лесу помирать надо: в останный раз хошь Богу помолюсь за родителев. Уцепился за дерево, встал, да опять, ровно сноп, ударился. В полдни кое-как выполз на дорогу-то; гляжу: тарантас мой в канаву спихнули и кожу с его всю ободрали…


Роман.

А домой как ты попал, батюшка?


Никита.

Проезжий один барин доставил.


Бубен (взглянув в окно).

Уж и туча же, братцы, какая лютая заходит! Беспременно гроза будет.


Пашка (расстилая по полу армяк).

А и, братцы, эта гроза! Нас однова в лесу застала, дрова мы рубили… страсть! Как ударила молонья в сосну, вот надо быть зубом дерево-то перекусила.


Бубен.

Потому стрела у ей оченно тонкая… у молоньи-то!… И никуда ты от ей не уйдешь. И ежели тебе от грозы помереть нужно, так ты от грозы и помрешь.


Роман.

Помереть, голубчик, от всего можно.


Бубен.

Это точно, что… как не помереть.


Странница.

Завсегда к этому готовиться надо.


Странник (сквозь сон).

В помышлении держать.


Бубен (значительно).

Верно!


Странник.

Ходим мы по разным местам, а не знаем, где наша смерть будет.


Пашка (зевая).

Где ни на есть, тетушка, а уж помрешь, помяни ты мое слово. (Раздается удар грома; все крестятся). Лешему-то теперича смерть! (Молчание).


Бубен.

А что?


Пашка.

Оченно он грозы боится. Уж теперь он под деревом жмется.


Бубен (ложится на пол).

Не любит!


Пашка.

Она его теперича по лесу-то гоняет. Ты, тетушка, леших-то видала ли?


Странница.

Где их, батюшка, видеть.


Пашка.

Мы раз видели: одна ноздря у него, а спины нету.


Роман.

Полно врать-то, дурацкой твой разум!


Пашка.

Сейчас умереть, Роман Игнатьич, кого хошь спроси. Он только показывается не всякому, а кого ежели оченно любит.


Никита.

Что ж, ребята, я запрягать пойду.


Бубен.

С Богом!


Никита.

А вы утром?


Пашка.

Мы чем свет.


Никита.

За хлеб за соль…


Роман.

Ступай, справляйся.


Странница.

С меня, хозяин, с неимущей, что положите?


Роман.

Что с тебя класть? Класть с тебя нечего. Богу за нас помолись.


Странник.

Спаси тебя, Господи, раб Божий.


Роман.

Ну, ребята, спать чтобы у меня крепче…


Пашка.

На счет этого, Роман Игнатьич, не сумлевайся, вплоть до петухов проспим. Спать нашему брату оченно в пользу.