Киевские крокодилы [Ольга Павловна Шалацкая] (pdf) читать постранично, страница - 2

осведомлялся
у меня: умерла ли старушка и отчего она так долго болеет.
— Бога ты не боишься! Куда же они зимой денутся с
больной старухой? — вступилась лавочница. — Чего он хочет, твой поляк?
— Потому жильцы сомневаются, могут квартиры запустовать, — пробормотал дворник.
— Моя барыня такая капризная, — фамильярным тоном
обращаясь к девушке, заговорила горничная, — жаловалась
управляющему: помешала ей чем-то ваша мамаша. «Все
стонет», говорит, «противная старуха»; как будто сама не
думает умирать.
Молодая девушка повернулась, чтобы выйти из лавки,
глаза ее наполнились слезами и она боялась разрыдаться
здесь.
— Не беспокойтесь, барышня: — затворив лавочку, я зайду
к вам, не будете спать? Впрочем, какой там сон возле больного человека.

10

— Зайдите, — отвечала девушка, поспешно удаляясь и
крепко прижимая сверток к груди, где она ощущала ужасную ноющую боль.
— Вот несчастная! — со вздохом отозвалась лавочница,
обращаясь к покупателям — дворнику и горничной: — в таком возрасте лишиться матери.
— Не век же жить старухе, — возразил дворник, — пора
помирать. Барышне, чай, лет 17 будет, а я так от своей матери остался трех годов, совсем не помню ее. Жених найдется, али там содержатель какой; наш поляк не прочь
взять ее. Он все у меня расспрашивает, как барышня Осиевская поживает, и ждет не дождется старухиной смерти.
— Вон оно что! Барышня не согласится еще, — оборвала
лавочница.
— Нужда заставит, коли день, другой посидит не евши,
— отвечал Захар, принимая в руки бутылки.
— На место поступит, заработает хлеб.
— Пускай, мне нужды-то мало, — отвечал Захар, удаляясь
с покупками и хлопая дверью.
— Болван, — произнесла Агафья Гурьевна, сдвигая густые брови, причем какая-то мысль проползла по ее лицу и
заставила ее сделаться рассеянной на некоторое время.
— Ах, тебе кренделей и булок и что еще? Давай книжку,
запишу; все долг, когда же отдадут деньги, — говорила она
горничной чиновника Недригайлова.
— Как твои господа поживают, что делает барыня?—допытывалась Тихонова, концентрируя таким образом все
сплетни вокруг себя.
— Барыня все чего-то злится, ругает барина, бьет детей,
выгоняет ко мне в кухню, а сама запрется в своей комнате,
книжки читает, или наряды перебирает.
— За что же она ссорится с барином?
— Ей хочется бывать в театрах, носить дорогие платья, а
у барина не хватает средств. Он получает сто рублей в месяц. Я сама слышала — она его упрекала, недостает денег
на хозяйство, того не за что купить, другого. А он — что ж
делать, Сонечка? где взять? не идти же красть, я ведь чиновник. Она ему еще что-то говорила, указывала на других
11

господ, которые хорошо живут, имеют много прислуг, мамку, а у нас одна несчастная Луша... Это на меня-то. Взяток
я, душенька, не могу брать, возражает барин; она так зло и
ехидно засмеялась и обозвала его каким-то словом.
— Чего ей надо? кусок хлеба имеет, у других и этого нет,
— рассудила Агафья Гурьевна, все еще что-то обдумывая. —
Разве то — молода, хочется побывать в обществе, на людей
посмотреть и себя показать, а этого нельзя.
— Ну да, оттого-то она и злится, что не за что; квартира
стоит тридцать рублей в месяц, каждый день на базар
более рубля выходит, то дров купят, или еще что-нибудь и
концы с концами не сводят. Отворила она раз гардероб свой
и начала перебирать платья, вынула одно ситцевое, изорвала на клочки, лоскутья отдала детям, после чего перепорола их и выгнала ко мне в кухню. Дети плачут, я дала им
скушать по котлетке, они будто утешились. Она ж потом
меня упрекала, зачем, мол, котлеты поела; я молчу.
Молодая девушка поднялась по лестнице в пятый этаж,
тихими шагами подошла к своей квартирке и остановилась
отпереть ее.
Из дверей соседней квартиры выглянула молодая женщина в кокетливом пеньюаре, с пышно причесанными волосами, напудренным лицом и сказала:
— Вы, милая моя, не видали нашей прислуги? — вероятно, все сплетничает с лавочницей.
Девушка сделала вид, будто не слышит этих слов. Вопервых, ей не понравилось обращение: «милая моя»; разве я прислуга? — подумала она, а во-вторых, капризная чиновница преследовала ее больную мать.
— На сплетни все имеют уши и язык, — обиженно произнесла дама и затворила за собой дверь.
Молодая девушка также вошла в свою маленькую квартирку, зажгла лампочку, поставила самовар, подложила
угольев, раздула его и приготовилась чистить миндаль.
В следующей комнате перед иконой теплилась лампадка. На постели, прикрытая ватным одеялом, лежала старушка с морщинистым исхудалым лицом, заострившимся
носом и тяжело дышала.
12

— Ты, Лида? — спросила она, раскидывая по одеялу свои
руки.
— Я, мамочка. Сейчас приготовлю тебе лекарство, —
отвечала девушка.
— Дай... пить... — с трудом произнесла больная. Лидия
поднесла к запекшимся губам матери стакан с водой. Старушка жадно припала к нему, отпила два-три глотка и
опять откинулась головой на подушку.
—