Героические были из жизни крымских партизан [Илья Захарович Вергасов] (fb2) читать постранично, страница - 3
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (24) »
Вскоре Лели — «новоиспеченный бургомистр» — получил от бахчисарайского немецкого коменданта приказ: направить на ремонт качинской дороги пятнадцать крестьян. Приказ привезли фашисты с одним погоном на черных шинелях — эсэсовцы! Под Севастополем продолжался тяжелый бой, вокруг шастали немецкие «ягт-команды» — охотники за партизанами. Опасность надвигалась на Лаки. Собирались в клубе. Решали: как же быть, как жить дальше? Одни предлагали сжечь деревню и всем податься в лес. Но куда женщин, малышню, стариков? Другие советовали ждать, что будет дальше, жить тихо и мирно. Тут же у самих себя спрашивали: чего ждать? Пулю в спину или веревку на шею. Попросил слово бухгалтер. Многие колхозники с удивлением смотрели на человека, тихо идущего к трибуне. Старик сказал: — Нам нельзя уподобляться героям крыловской басни о лебеде, раке и щуке. Мы всем обществом должны решать, вот так, граждане колхозники. — Что конкретно предлагаете? — Во-первых, слушать нашего председателя. — Бургомистра, да? — Человека! Пусть будет для вида бургомистр, а для дела — наш председатель. Надо хитрить с оккупантами, водить их за нос, уступить на алтын, а остаться при своем рубле. Пока суд да дело, надо срочно найти партизан, Македонского, значит. — Ищи в поле ветра! Григорий Александрович решительно поднял руку: — Македонского лично знаю, да и в лесах тех бывал. Доверите — поищу!
Фельдфебель скоро снова появился в Лаках, на этот раз с отделением солдат полевой жандармерии и полицаями из Керменчика. Войдя в председательский дом, немец по-хозяйски уселся за стол. Подали закуску — холодную, залитую жиром, баранину, выставили несколько бутылок светлого вина. Лели достал даже пахучий розмарин с бисеринками на кожуре. — Гут, молодец! — потирая руки, смеясь, сказал фельдфебель, внимательно следя, однако, за лицом хозяина. Долго и аппетитно ели солдаты, сплевывали яблочную кожуру на чистый пол. Фельдфебель хвалил вино, поднял стакан: — Севастополь капут! Солдат много — кушать много. Немецкий командований частный собственность никс… брать не имеет. Колхоз Лака богатый. Большой общественный фонд? — Было много добра всякого, но эвакуировали, отдали Красной Армии. Так что, господин офицер, ничего нет. — Почему нет? — Фельдфебель стукнул кулаком по столу, поднялся. — Нам все знать… Барашка, крава, шнапс, э-э… как? Дюбек, дюбек… Есть, да? — Было, а сейчас нет. На нет и суда нет — так у нас говорят, — развел руками Лели. Фельдфебель надвигался на него: — Почему нет? Они долго смотрели друг другу в глаза, солдаты перестали чавкать, полицейские, торчавшие у входных дверей, замерли. — Ты коммунист… Партизан. Тебя — фьют! Фельдфебель гаркнул солдатам и полицаям что-то по-немецки; те бросились к оружию и выбежали из председательского домика. Один с автоматом стал у дверей. Прошло минут двадцать, может, больше. Лели спокойно уселся на табуретку, фельдфебель не спускал с него глаз. Возвращались солдаты, докладывали, что в колхозных амбарах, лабазах лишь ветер гуляет. Фельдфебель подскочил к Лели, разжал два коротких пальца: — Два суток, два день, два ночь — двадцать пять коров, двести барашка, сто декалитров шнапс… А нет… — Он начертил в воздухе петлю, вскинул глаза наверх. — Нет ничего, господин немец. — Молчать! — Фельдфебель больно ткнул Лели кулаком в скулу. Лели отшатнулся, в глазах его блеснула такая ненависть, что фельдфебель машинально положил руку на кобуру пистолета. Владимир Лели сумел сдержаться, сказал обыденно: — Я готов сделать все возможное, господин офицер, но если неоткуда взять. Попытаюсь что-то собрать. Старая лесная дорога. По обочинам черный кустарник. Оттепель. На желто-буром снегу — ни единого следа. Тихо. Журчит талая вода. Оглядываясь по сторонам, устало влачит ноги путник: маленький, сгорбленный, с кизиловой палкой в руках. Часовой, притаившись в густых зарослях кизильника, внимательно следит за ним, еще не решаясь остановить этого странного, неожиданно появившегося в партизанском лесу человека. Дорога пересечена натоптанной тропой. Путник нагнулся, стал пристально всматриваться. — Стой! Руки вверх, папаша! — Паренек в стеганке наставил автомат. — Убери-ка свою штучку. Скажи, сынок, ты партизан? — устало спросил старик, глядя пареньку в глаза. …Старика долго вели по тропке, которая то падала в русло шумной речушки, то круто взбиралась на перевал. Наконец-то она спокойно потекла по темному лесу, закрывшему небо. Привели задержанного к штабному шалашу, пошли докладывать командиру. Из
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (24) »
Последние комментарии
2 дней 14 часов назад
2 дней 14 часов назад
2 дней 14 часов назад
2 дней 14 часов назад
2 дней 17 часов назад
2 дней 17 часов назад