Существо [Александр Иванович Машков Baboon] (doc) читать постранично, страница - 2

полом.
Потому что, если не вывести яички из брюшной полости, то я буду бесплоден.
Это, если я мальчик. К тому же лет в тринадцать начнёт расти грудь. На кого я буду похож?!
Когда папа нарисовал мне такие ужасы, я решил стать мальчиком, но воспротивилась мама, и заплакала сестра. Она сказала, что умрёт, если я решусь на такую операцию. Лучше отрезать мой писюн.
Но я привык уже к нему! Как я буду писать?! Как девочка, объяснили мне.
Я ведь думал, что только внешние органы определяют пол, а когда узнал, сколько желёз мне хотят удалить, надолго задумался. Пришло стойкое сознание, что я, как мальчик, растворюсь в сознании сестры, то есть, как она говорит, умру.
Теперь я боялся сказать родителям, и, тем более, врачам, о своём двойственном сознании, меня могут с радостью отправить в психушку, или, уже без моего согласия, определить пол, просто бросив жребий. Был уже такой вариант.
Тем более, сестра у меня решительная, уже собиралась дать согласие, несмотря на мои мольбы.
Это, когда мама решилась на запрещённый приём и показала мне, когда я был девчонкой, фотографии красивых голеньких девочек.
Хотя я и был за сознанием, но тоже видел! Красиво! Слюна закапала…
Почти согласились, но умирать мне тогда не хотелось, и мы пообещали подумать.
Папа показал нам фотографии красивых мальчиков, которые выглядели, почти как я.
Сестра внутри меня долго плакала, считая, что папа победил, потому что папа рассказал, что будет, если я откажусь удалить женскую сущность.
Страшные вещи рассказал мне папа. Он сказал, что, как только это произойдёт, я сам кинусь к нему в ноги, умоляя прекратить эти муки.
Пожалев сестру, я обещал подумать. Ничего не происходило, я уже было успокоился, в школе было всё хорошо, до пятого класса, когда ребята начали интересоваться своей половой принадлежностью.
Друзья у меня начали растворяться, меня стали дразнить гермиком.
Остался у меня один друг. Когда он родился, оказалось, что лежал он у мамы как-то неправильно, и грудная клетка оказалась поперёк… То есть рёбра с боков сжаты, а спереди и сзади оказались выпуклыми. Сзади горб, спереди клюв…
Смотреть на него было неприятно, хотя был он необычайно добр, в себя не замыкался, и дразнить его не решались. Вообще класс у нас был дружным, ребята и девчата миролюбивы. Подумаешь, обзывают! Что делать, если это правда.
Интересно, а если я сейчас сделаю себе операцию, я что, должен, или должна буду штаны снимать, чтобы доказать, что я уже нормальный человек?!
Подумав, я решил, что ничего не изменится. Разве что переехать. Сейчас! Разбежался! Кто я такой, чтобы родители всё бросили и поехали в неизвестном направлении?!
Тем более что родители не успокоились и подарили мне сестрёнку. Взяли бы, да мальчишку ещё сотворили, а меня бы сдали в приют для уродов! Вздыхаю, подёргав за ошейник.
Но ничего подобного, к сожалению, не произошло. Сестрёнку мою назвали Лена, она подросла и стала кошмаром моей бывшей спокойной жизни.
Что Лена хотела, то мне и надо было делать. Лена захотела, чтобы я был её сестрой. Мама с радостью купила мне девчачьи платья, шорты, блузки. Я наряжалась в них без протестов, всё же я была девочкой. Иногда. Но Лена не хотела ждать, когда я буду девочкой. Когда я объяснил, как это происходит, чтобы договориться, она быстро всё уяснила, и начала требовать, чтобы я одевался девочкой, когда я мальчик, и наоборот.
Я не сопротивлялся, негодуя в душе: неужели нельзя пойти мне навстречу? Я же не против! Сказать это я боялся, потому что Ленка обещала пожаловаться родителям. Я боялся собственных родителей. Папа уже брезговал мною, называл меня существом, или «оно». Вот ремня дать не брезговал, причём, не стесняясь снять с меня штаны. Ленке показывал. Думал, так меня пронять. Но я не из стеснительных, хотя детский сад и остался в кошмарном далеке, я ещё помнил, как меня рассматривали такие девочки. Пусть смотрят, мне не жалко.
Только Ленка оказалась не промах. Она повторяла издевательские прозвища, которыми меня награждал папа. Мама не защищала меня. Говорила, что сам виноват.
Я покорно сносил всё это, привык, что ли? Бьют, значит, любят. Моя покорность, по-моему, ещё более злила моих родителей. Они надеялись вывести меня из равновесия, и, наконец, определиться, кем мне быть. Но я уже не поддерживал разговоров на эти темы.
Мы очень сдружились со своей сестрёнкой, что внутри меня и, если в детстве ещё ругались, то теперь полюбили друг друга.
Как я уже говорил, учился я хорошо, почти на отлично, как ни старалась Ленка мне помешать. Тут родители были на моей стороне, укрощали злую девочку.
Ко всему можно привыкнуть, если бы к нам в класс не пришёл второгодник Тютюнов, по прозвищу Тютя. Сначала он привязался к Захарке, тому самому уроду, моему последнему другу. Я вступился, и тогда мои бывшие друзья сказали Тюте, что я наполовину девочка.
- Да ты что! – восхитился Тютя, с интересом рассматривая меня.
С этого дня Тютя никого не задевал, встречаясь со мной, ласково улыбался.
Недолго я был в недоумении.