Изыди (СИ) [Станислав Стефановский] (fb2) читать постранично, страница - 2

Учитывая то, что я - писатель-любитель, да что уж там - дилетант, наверняка у меня бы вышло намного хуже, хотя совсем обойти эту тему вряд ли бы получилось. Всё-таки мы с Глебом служили в одном танковом батальоне.

Мы познакомились, когда чрево сто пятьдесят четвёртого выплюнуло в Елизово пятьдесят восемнадцатилетних наспех остриженных (всех, кроме меня, по причине моего опоздания на сборный пункт) новобранцев. Один парень одолжил мне старую зимнюю ушанку: у него оказалось две. Он вытащил её из-за пазухи и протянул со словами:

- Возьми, а то замёрзнешь. Менингит нам не друг, а туберкулез не товарищ.

Я был без шапки, а на лётном поле было минус двадцать. Что и говорить, Камчатка встретила нас сурово. От холода меня колотило мелкой дрожью. Натянув ушанку, я почувствовал, как согрелась не только моя голова, но и сам я перестал дрожать. Как будто этот крепко сбитый, с торчащими клоками волос за ушами коротышка поделился со мной частью своего тепла. Я никогда не смогу забыть этой простой мальчишеской услуги.

- Глеб, - назвал своё имя неровно остриженный.

И хотя в отличие от него я был ещё не стриженый, шевелюра мне вряд ли бы помогла. На бетонке мы долго ждали автобус, а ветер был почти ледяной. Кабы не Глеб, моя служба закончилась бы не начавшись. Вся дурь, которую мы шмаляли, пока летели, моментально улетучилась. Когда кайф от гашиша прошёл, разговорились, и выяснилось, что мы из одного города. Гашиш он предложил мне ещё в самолете. "Почему бы и нет, - прикинул я, - раз сам не догадался запастись заранее?" А вот он догадался. В кабинке туалета мы курнули сначала по одной, затем - по второй. Так мы скоротали двухчасовой полёт. А потом он предложил мне шапку.

С того гашиша и поношенной ушанки прошло много лет, и вспоминаем мы о них исключительно как о первопричине нашей дружбы, растянувшейся на долгие годы. Я всегда помню, что именно благодаря Глебу не заработал тогда менингит. Хотя с головой у меня проблемы периодически бывают. Не в прямом смысле, конечно, а в переносном. Отдельные умники типа писателей, поэтов и художников считают, что переносный смысл можно уловить в каждом моменте жизни. Наверное, Создатель придумал его для того, чтобы не закиснуть от скуки. Когда я думаю о чём-то одном, а потом выясняется, что на самом деле это вовсе не то, что я себе воображал, чувствую себя опоздавшим на самолёт, который на глазах у всех взорвался сразу после взлёта. Мне приходится возвращаться к началу, чтобы увидеть, где же я сделал зигзаг, зачем купил билет на этот рейс. Я говорю себе: "Ведь я собирался куда-то лететь, мне надо только вспомнить, куда именно". И я вспоминаю - видимо, только поэтому я ещё не в дурдоме.

Когда я спорю с Глебом, и мне хочется ему врезать, всегда мысленно переношу себя на лётное поле.

Я думаю, что дружу с его семьей. Это я так думаю. Жена Глеба знает про меня, и у меня есть подозрения, что она вообще много чего знает про всех, с кем общается и с кем в принципе знаком Глеб. Значит, он всё-таки рассказывает ей о нас. С другом детства Борисом всё совсем по-другому - я знаком со всеми его жёнами, а его знаю, как себя. А вот про жену Глеба ничего не знаю. Он никому её не показывает. Это тайна Глеба и его больная тема, которую приятель никогда не поднимает, и распространяться о личном не собирается.

А ещё Борис и Глеб заядлые рыбаки. Кстати, именно на этой почве, когда я их познакомил, они и подошли друг другу, как ключ к своему замку. Друзья брали меня на рыбалку, но лучше б я не соглашался. На рыбалке они ведут себя так, будто я пятое колесо в телеге. "Образно, но примитивно", - говорю им я. А ещё объясняю, что пятое колесо не обязательно присобачивать между четырьмя: его функция - вовремя заменить одно из них. Мои доводы в защиту пресловутого лишнего колеса не срабатывают - профессиональные методы теряются в молчаливо-пренебрежительных взглядах, и мои попытки обосновать необходимость дополнительного "крутящего" момента разбиваются, как волны прибоя о прибрежный мол.

Глеб страшно упрям. Порой до злости. Иногда я боюсь его - особенно его пристального немигающего взгляда. Вот и сейчас приятель смотрит на меня пьяными неморгающими глазами и молчит. Я понимаю, почему он молчит: сказать-то нечего ― я ж его припёр.

― Известно ли тебе, ― говорю ему, ― выражение "своим ― все, врагам ― закон"? Помнишь, кто сказал? Это сказал соотечественник твоего горячо поддерживаемого испанца генерал Франко. Если ещё такого не забыл. Так вот сербы им враги, и они не простят им ничего из того, что простят хорватам.

Сербы сербами, но я не хотел, чтобы Глеб на меня так смотрел. Надо заканчивать допивать четвёртую поллитровку ― и домой. Уже утро, скоро придёт его жена.

Мне уже хотелось побыстрее покинуть упрямого друга, чтобы добраться до своей однушки и упасть на новенький диван. В квартире у меня красиво, но неуютно: как раз перед тем, как я её