Философия и гуманитарные науки [Пабло Де Сантис] (fb2) читать постранично, страница - 3

система пометок постоянно изменялась, я очень медленно продвигался в своей работе.

Иногда приходили люди. Я ждал доктора Конде, но приходили только студенты, искавшие книги, которые они не нашли ни в одном из других хранилищ. Однажды вечером, когда я уже собрался уходить домой (намного раньше официального окончания рабочего дня, что уже вошло у меня в привычку), в библиотеку вошла высокая бледная женщина, в зеленом платье и с позолоченным медальоном в египетском стиле на шее.

— А где Селия? — громко спросила она с порога, даже не поздоровавшись.

— Она больше здесь не работает, — ответил я не без злорадства.

— Плохо.

Она с потерянным видом опустилась на стул.

— Вы новый библиотекарь? — разочарованно спросила она через какое-то время.

— Да.

— Селия вам говорила о нашей договоренности?

— Нет.

— Ладно, не важно. Открой мне Берлогу, мне надо работать. — Она обратилась ко мне на «ты». Я так и не понял, что это было: обыкновенная грубость или признак того, что меня облекли доверием. — У тебя нет ключа от кабинета Конде?

— Нет. Его не было и у Селии.

— Как жалко, потому что Конде разрешает мне заходить к нему в кабинет. Мы с ним дружим уже много лет.

Я открыл дверь Берлоги. Женщина протянула мне руку.

— Профессор Сельва Гранадос.

— Эстебан Миро.

У нее с собой был пластиковый пакет, и она начала доставать из него бумаги, пока не завалила ими весь стол.

— Чем вы занимаетесь?

— Творчеством Омеро Брокки.

Она, похоже, искренне огорчилась, когда поняла, что я не знал этого имени.

— Это великий писатель. Подлинный гений. С необычной судьбой; преданный проклятию. Нас всего трое, кто занимается его творчеством. Первый — профессор Конде, вторая — я.

— А третий?

— Один любитель. А Конде действительно ничего не рассказывал вам о Брокке?

— Нет.

— Ну да…

— Я ни разу не видел Конде. Я здесь недавно работаю.

Сельва Гранадос осталась работать в Берлоге, и все это время я слышал, как она разговаривает сама с собой. Потом она вышла и спросила, можно ли взять домой одну книгу из библиотеки. Как только я ей протянул эту книгу, она ушла, глядя прямо перед собой. Ушла, оставив после себя легкое ощущение грусти и опрокинутые стулья.

На следующий день я возобновил расшифровку наблюдений Энчо Такчи за номером 115.

«Антонио Кастелли, в настоящее время больной № 459, находится в этой палате с 12 марта 1880 г.; итальянец, возраст — 33 года. Обладает нервным темпераментом и мощным телосложением. Вся его грудь покрыта медалями и орденами, которые он сделал сам из обрывков рубашек своих компаньонов; располагает баснословными суммами денег, жених трех принцесс, включая принцессу Марию Антонию Кастелли, родственницу его друга, судьи Рекобеко, которая из всех трех наиболее удовлетворяет его запросам. Однако он отложил день свадьбы в ожидании, что по этому поводу скажут его друзья, сенаторы и депутаты достойнейшего Конгресса наций, а также его добрый родственник — король Макаброн».

На страницу упала тяжелая капля, которая размыла букву «М» в слове «Макаброн». Я поднял глаза и увидел на потолке пузырь, растущий на глазах. Я позвонил в хозяйственную часть, где мне сказали, что сейчас придет водопроводчик. Он не пришел ни сейчас, ни потом, ни на следующий день. Я пошел к коменданту, но его не было на месте. Болел. Двое служащих — очень худой мужчина в синем комбинезоне и толстая женщина, — которые увлеченно раскладывали пасьянс, переглянулись и не без тревоги сказали, что, пожалуй, остался единственный выход: вызвать ночного сторожа.

Закрыв на ключ входную дверь (из опасений, что какой-нибудь проходимец унесет ценную книгу), я поднялся на пятый этаж. В коридорах валялись выцветшие папки для бумаг, покоробившиеся от сырости и тронутые плесенью; на их корешках еще можно было прочесть имена и даты, относившиеся к сороковым и пятидесятым годам. Этот этаж был полностью заброшен несколько лет назад и с тех пор использовался как склад. Во «Внутреннем бюллетене» факультета философии и гуманитарных наук была даже статья «Почему закрыли пятый этаж». В ней говорилось, что в 1957 году было подписано распоряжение, разрешавшее сжечь эти бумаги. Но так как у факультета никогда не было средств, чтобы обеспечить вывоз на свалку нескольких тонн бумаги, то их просто оставили на заброшенном этаже, и их число с каждым годом лишь умножалось. Несколько лет назад на факультете предприняли попытку разобраться, есть ли среди этих бумаг хоть что-то полезное; была организована археологическая команда, состоявшая в основном из студентов под началом нескольких преподавателей, им поручили вывезти эти бумаги, чтобы передать их затем специальной комиссии, которая бы уже сделала окончательный вывод. Результаты этой операции так никогда не стали достоянием гласности; чуть позже я еще вернусь к трагической истории этого предприятия.

Ночной сторож жил наверху, в маленькой квартирке, куда можно было