2medicus: Лучше вспомни, как почти вся Европа с 1939 по 1945 была товарищем по оружию для германского вермахта: шла в Ваффен СС, устраивала холокост, пекла снаряды для Третьего рейха. А с 1933 по 39 и позже англосаксонские корпорации вкладывали в индустрию Третьего рейха, "Форд" и "Дженерал Моторс" ставили там свои заводы. А 17 сентября 1939, когда советские войска вошли в Зап.Белоруссию и Зап.Украину (которые, между прочим, были ранее захвачены Польшей
подробнее ...
в 1920), польское правительство уже сбежало из страны. И что, по мнению комментатора, эти земли надо было вручить Третьему Рейху? Товарищи по оружию были вермахт и польские войска в 1938, когда вместе делили Чехословакию
cit anno:
"Но чтобы смертельные враги — бойцы Рабоче — Крестьянской Красной Армии и солдаты германского вермахта стали товарищами по оружию, должно случиться что — то из ряда вон выходящее"
Как в 39-м, когда они уже были товарищами по оружию?
Дочитал до строчки:"...а Пиррова победа комбату совсем не требовалась, это плохо отразится в резюме." Афтырь очередной щегол-недоносок с антисоветским говнищем в башке. ДЭбил, в СА у офицеров было личное дело, а резюме у недоносков вроде тебя.
Первый признак псевдонаучного бреда на физмат темы - отсутствие формул (или наличие тривиальных, на уровне школьной арифметики) - имеется :)
Отсутствие ссылок на чужие работы - тоже.
Да эти все формальные критерии и ни к чему, и так видно, что автор в физике остановился на уровне учебника 6-7 класса. Даже на советскую "Детскую энциклопедию" не тянет.
Чего их всех так тянет именно в физику? писали б что-то юридически-экономическое
подробнее ...
:)
Впрочем, глядя на то, что творят власть имущие, там слишком жесткая конкуренция бредологов...
боевик-динамитчик, и жизнь его опять покатилась по привычным рельсам. Директор гимназии сломил его своей «добротой», обезоруживающей «национальной» логикой. «Мы ведь свои люди, словаки», — убеждал он Томаша. Так разве нельзя по-хорошему между собой договориться? И хотя Томаш Менкина прекрасно сознавал, что он не может, не имеет права во имя сохранения того лучшего, что в нем осталось, идти на компромисс, он все-таки снова пошел на него. «Мы ведь свои люди»… «В те годы к этому прибегали как к последнему аргументу, особенно в щекотливых делах человеческой совести», — комментирует эту вспышку слабости своего героя Доминик Татарка.
В липкой паутине, сотканной из гулких демагогических фраз, бьются и остальные герои романа. Одни запутываются в ней из страха, другие — по неведению, третьи — по доверчивости. И всякий раз внутреннее примирение с этим духовным пленом означает трагическое падение личности. Приятель Томаша Лашут, запуганный в фашистской охранке, становится доносчиком. Еще примечательнее в этом смысле история, случившаяся с дядей Томаша Яном Менкиной. Двадцать шесть лет проработал он на чикагских скотобойнях в Америке. По зову сердца вернулся наконец на родину. С недоумением наблюдает он за изменениями, происшедшими в родных местах, за новыми горластыми людьми, неожиданно всплывшими на поверхность. В его доме, который он выстроил на свои сбережения в один из предшествующих приездов, поселился некий Минар, предводитель местных чернорубашечников-гардистов. Из милости выделили Менкине комнату в его собственной вилле, и он покорно смирился с ролью дворника на собственном дворе. За чудаковатой внешностью и поступками американца скрывается подлинная доброта, отзывчивость и человечность. Таким остается Ян Менкина до тех пор, пока не соблазняется возможностью по дешевке купить доходный трактир с гостиницей у еврея Клаповца, имущество которого и без того подлежало «аризации». Менкина снова сделал «доброе дело»: ведь он купил у Клаповца, а не просто реквизировал его заведение. Но: коготок увяз — всей птичке пропасть. Теперь уже интересы «дела» стали для американца превыше всего. Деньги не пахнут, и Менкину тревожат не кутежи местных фашистских главарей в его гостинице (от каждого такого кутежа ему-то прямой барыш), а подозрительная, с точки зрения Минара и ему подобных, репутация племянника. Как бы неблагонадежность Томаша не повредила торговле! Эволюция этого образа весьма характерна и логична, автор вложил в нее глубокий политический смысл: бескорыстный «чудак» Менкина был человеком неудобным и даже опасным для режима, его поистине апостольская кротость могла навеять мысль о невыгодных параллелях с хищническими наклонностями юродствующих во Христе новоявленных пастырей народа; делец Менкина сразу же оказывается социально родственным этому режиму, переходит в разряд «верных» словаков.
Жертвой гнусной системы улавливания душ, повсеместно принятой на вооружение в клеро-фашистском государстве, становится и мать Томаша — добрая и богобоязненная Маргита Менкинова. Церковники застращали ее атеизмом Томаша. Духовные отцы надругались над сердцем матери, заставив ее свидетельствовать против сына. Во имя любви к богу она отреклась от самого светлого и дорогого, что было у нее в жизни, — от собственного сына.
Фашизм и гуманизм — две вещи несовместные. Все человеческое опошляется, распадается в отравленной атмосфере диктата и мракобесия. Эта общая мысль красной нитью проходит через книгу Татарки, придавая законченную стройность и философскую глубину ее концепции. Ибо только показав неизбежность крушения личности, вставшей на путь компромиссов с господствующей идеологией, Татарка и мог убедительно обосновать идею необходимости решительной борьбы против фашистского засилья. Человек д о л ж е н, о б я з а н бороться, если хочет остаться человеком. Именно к этому выводу приходит в романе Томаш Менкина.
Случай помог ему покончить с колебаниями и бесповоротно определить свой путь. Но если случай свел его в поезде с коммунистом Паволом Лычко, то совсем не случайно на допросах в тюрьме он не назвал имени этого подпольщика. Уже к моменту встречи с ним Томаш внутренне созрел для борьбы. Ему не хватало лишь одного — чувства локтя с соратниками-единомышленниками. Знакомство с Паволом, с его матерью, в образе которой есть что-то от Ниловны Горького, окрылило Томаша. И хотя о подпольной работе коммунистов у него еще остается самое смутное и романтическое представление, хотя сам он еще не знает, чем ему придется заниматься, читателю ясно, что выбор им сделан твердо и окончательно. Дальнейший путь Менкины, в конце романа по мобилизации отправляемого на советско-германский фронт, можно безошибочно предугадать — это путь убежденного борца с фашизмом, будущего участника Национального словацкого восстания 1944 года.
«Республика попов» была одной из тех новаторских книг, которые оказали глубокое влияние на все
Последние комментарии
21 часов 5 минут назад
21 часов 24 минут назад
21 часов 32 минут назад
21 часов 34 минут назад
21 часов 37 минут назад
21 часов 54 минут назад