Сын балтийца [Михаил Иванович Демиденко] (fb2) читать постранично, страница - 4

каждый класс. Убедившись, что здание пустое, по черной лестнице сбежали во двор. Полина замкнула черный ход на ключ, ключ положила под камень у стены.

- Кажется, все ушли, - сказала она. - Наша совесть чиста. Мы сделали все, что могли.

Они прошли через железную калитку, висевшую на единственной скрипучей петле, и оказались в саду. Это был не фруктовый сад, яблони здесь не росли. Под могучими каштанами тянулись дорожки, посыпанные мелким речным песком, стояли скамейки, в беседке на столике лежали кем-то забытые темные очки.

- Принеси, - попросила мать. - Не оставлять же Шкуро. Тарас Бульба из-за люльки погиб, но в его поступке был смысл.

Ванечка набрал полные карманы темно-коричневых каштанов. Плоды уже попадали с деревьев, зеленые колючки отпали, они побурели, полопались. Каштаны были гладкими и холодными, и почему-то их тоже жалко было оставлять.

Из сада они вышли на узкую улочку, пошли глухими улицами к Курскому вокзалу, но к нему выходить было опасно, слышалась стрельба, они свернули на окраину Чижовки, пригорода Воронежа, где жили беспокойные потомки московских стрельцов, выселенных сюда Петром I после стрелецкого бунта. Воронеж при Петре считался окраиной России.

Неистово лаяли собаки за заборами. И не поймешь, кто там, за забором: то ли друг, то ли враг. Дома деревянные, по деревенским понятиям даже богатые. Удивительное дело: воронежская земля жирная, самая плодородная в мире, ткни палку - дерево вырастет, а в деревнях жили с земляными полами, без труб. Полина никак не могла понять: колесо изобрели, а трубу нет, топили по-черному, как бани. И тараканов… Тьма-тьмущая! Зимой их выводили следующим способом: на время перебирались в летнюю избу, в хату открывали настежь дверь в самый лютый мороз. Холод постепенно заполнял дом, выветривал кислые запахи, холод снизу поднимался кверху, тараканы тоже ползли, спасались от мороза, на потолке образовывался клубок, как пчелиный рой, его сметали в ведро веником, ведро ставили в раскаленную печь - сжечь паразитов. Но тараканьи яйца холода не боялись, через некоторое время появлялся новый выводок, за лето он овладевал утраченными позициями предков, и так до зимы, до морозов.

Собаки за заборами сходили с ума от злости. К Сидорихиным пристроились три красноармейца из молодых, по новым гимнастеркам видно было, что недавно мобилизованные. У одного на поясе висела граната в виде белой бутылки.

С другого конца улицы тоже послышался лай.

Ванюша и не сообразил, что произошло, только мать почему-то обхватила его руками, прижала к калитке, закрыла собой: по немощеной улице, поднимая клубы пыли, скакала СМЕРТЬ! Один из казаков держал что-то в руке, это что-то прыгало по выбоинам улицы, хлопало на ветру, как длинное зеленое узкое знамя. Бойцы тоже сообразили, что надо сопротивляться. Они вскинули винтовки, защелкали затворами… Господи, у них даже патроны оказались не в патронниках! Стрельнули раз, два; третий красноармеец рвал с пояса гранату, и, черт ее знает, почему-то она не срывалась, да и как она могла сорваться, если в запарке он дергал не гранату, а ремень.

Вдруг открылась калитка и сильные руки втащили Полину и сына во двор. Дубовая калитка захлопнулась, звякнул крюк.

- Куда вас несет нелегкая!

Спасительницей оказалась женщина непомерного роста. На ней была цветастая кофта и черная юбка. На ногах тапочки со смятыми задниками.

- Если будут барабанить в ворота, - сказала она шепотом, - бегите за дом, у сарая доска оторвана, выскочите на пустырь, а там внизу ложком, кустами, орешником. Никто не словит.

- Спасибо!

- Бог в помощь!

С улицы в ворота ударили пули, полетели щепки, женщина и мать присели на корточки от неожиданности.

- Ой! Чур меня! - закрестилась женщина. - А мужика моего дома нет. Понесло его в Рамонь за поросенком, а тут страсти таки!

Рванула граната. Ворота упали.

- Чтоб вам пусто было, ироды! Чтоб вам… - завопила хозяйка от такого разора, но осеклась на полуслове.

В канаве вдоль забора лежали два убитых красноармейца. Рядом била копытами умирающая лошадь, она лежала на боку, придавив мертвого казака, сжимающего в руке конец штуки зеленого ситца. Вот оно что прыгало по дороге и трепетало на ветру - ситец. Он скакал, штука разворачивалась, как длинный и узкий вымпел.

Казаки пьяно ругались, но не громко, а как-то чуть ли не по-домашнему, вроде бы даже и беззлобно, так, для порядка.

- Что, кончился Тимоха?

- Говорил ему: «Брось материю! Класть некуда!» Вот и преставился, - ответил один из казаков. Он слез с коня, собрал оружие красноармейцев, повесил винтовки на седло, затем попытался вытащить мертвого станичника из-под лошади, но ничего у него не получилось. Лошадь опять ударила копытами в забор, вздрогнула и замерла.

- Ляксей! Подсоби!

Ляксей спешился, помог, они перевалили убитого животом через седло с винтовками и пошли по улице, ведя двух коней в поводу, остальные казаки ехали следом.

Где-то в проулке вновь залились собаки, и казаки в седлах помчались