Земля [Пак Кённи] (fb2) читать постранично, страница - 3

Между тем седовласый мужчина, отец мальчика Ду Мана, неторопливо бил в гонг. А Бон Ги размахивал своей шляпой, смутившись того, как женщины рассматривают танцующих молодых мужчин. Те были в расцвете сил, тридцати с небольшим крепкие, сильные, уже заработавшие все необходимое для семейной жизни. Среди них выделялся улыбчивый И Енг, бьющий в барабан, который был закреплен перекинутым через плечо полотенцем из конопляного холста. Он с достоинством нес свое стройное высокое тело, двигаясь по кругу. Что бы там ни говорили, а в деревне И Енг был самым видным: и статный, и пригожий, и характером хорош. А какие ритмы он выделывал на барабане, танцуя и лучезарно улыбаясь. Своей улыбкой он снимал тяжесть с души.

Тем временем Чиль Сон ударял по буку: донг-донг- донг! Под этот размеренный стук ладный Енг Пиль уж слишком старательно показывал свои телодвижения. Бабы шмыгали носами, испытывая при этом смешанные чувства смущения и гордости за своих разошедшихся в веселье мужей.

Празднество набирало силу.

Часть крестьян, проголодавшись, смекнула и направилась не на реку и не на холм, а прямиком к дому с большими плетеными воротами, прошла внутрь, во двор, сделала подношения духам земли, после чего принялась есть и пить.

Празднование Чхусок восьмого лунного месяца. Не сродни ли оно печали? Той печали, что вызывает хрупкая ткань рами, расцвеченная вечерней зарей? Не напоминает ли оно творца смерти с давних времен? Можно ли назвать сей праздник луною, пересекающей Реку Ночи?

В то время, когда холодная луна повисает над горным хребтом, и ветви деревьев отбрасывают кружевные тени, молодая вдова, облаченная в белые траурные одежды, бредет по ночной дороге. Не является ли Чхусок восьмого лунного месяца празднеством, отмечающим конец горестной жизни, обернутой мягкой тканью рами? Не отречение ли это ото всего сущего в окружающем мире?

Осенняя земля усеяна упавшими с деревьев перезрелыми плодами. Они кучами лежали тут и там. Холодный ветер, круживший над листьями и останками поверженных плодов, в какой-то момент проник в людские души, тронул в них струны горестных воспоминаний. Люди думали о прожитой жизни, полной невосполнимых утрат. Они вспоминали родителей, живших в лишениях, питавшихся лишь корой деревьев и кореньями растений в неурожайные годы; детей, умерших от болезней и нищеты и похороненных на холме в соломенных саванах... Вдовы вспоминали мужей, мыкавших горе, пытавшихся восстать против бесправия и забитых до смерти в уездных околотках... И некуда пойти людям, рассказать, пожаловаться... Воспоминания... Ветер воспоминаний летел над землей.

«Как им там, в мире ином?»

А живым приходится утешиться надеждой на хороший будущий урожай. Но созревающие на полях злаки тоже печалят душу. Ведь от голода и лишений ушли в мир иной близкие...

«Разве так много нужно, чтобы быть сытым...»

Шумное, изобильное, и в то же время больно бередящее душу празднество. Потом, когда День благодарения останется позади, можно окинуть взглядом опустошенные поля, пролегающие от подножья гор до самого горизонта: грустная картина под белым небосводом. Смешанный лес на бугре за деревней и трава на холмиках могил вскоре пожелтеют и завянут. Холодный ветер будет обдувать памятники, возведенные по тому или иному случаю, памятники, поставленные в честь целомудренных вдов, покрытые мхом, деревья циннии, стоящие вблизи джансынов - этих устрашающих деревянных идолов, призванных отпугивать злых духов. После чего можно услышать поступь грядущих длинных зимних ночей.

Когда солнце опустилось за холмы, из дальнего конца деревни все еще доносились звуки квенгари, похожие на женские причитания и всхлипывания. Наверное, это могло продолжаться всю ночь. Хотя, по правде говоря, только сейчас начиналось настоящее веселье для девушек и незамужних женщин, когда в ожидании восхода луны они собрались на песчаном берегу реки и слушали плеск воды.

Накрыть вам стол? - спрашивала уже во второй раз горничная Кви Нё, стоя у дверей террасы. - Ужинать будете?

Из комнаты не последовало ответа.

- Нужно зажечь лампу, - сказала тогда Кви Нё и вошла внутрь помещения. Чхампан Чхве Чи Су сидел за низким столиком, уткнувшись в раскрытую книгу. Сумеречный вечерний свет, напоминающий цвет выцветшей бумаги ханди^[4], проникал в комнату. Действительно ли господин читал в полумраке? Луч света тусклой золотой полоской заскользил по переносице Чхве Чи Су. Сбоку резкий профиль его носа как нельзя лучше передавал состояние душевной тревоги, словно человек был опечален несовершенством мира. Оттого и вся комната была наполнена флюидами тревоги и беспокойства. Казалось, что мужчина в следующую минуту вскочит с места и закричит, выпучив глаза. Но он только произнес:

- Приготовь постель.

- Хорошо, - отозвалась горничная. Хозяин даже не взглянул на нее, он выглядел утомленным событиями, связанными с сегодняшним праздником.

Расстелив постель на теплом ондоле^[5], Кви Нё