Дорога к Зверю (СИ) [Марина Дарман] (fb2) читать постранично, страница - 2

убить, а лишь пугали да искали. И даже волки, с коими вараны бились особо свирепо, шибко не пострадали. Неужто бабка Фрося права?!

Белоград. Настоящее время

Он родился на изломе зимы, когда истоптанный снег твердым настом выстилает дороги. В ночь, когда в окно светила полная луна, а за околицей выли волки. В то время, когда с роду не рождались медвежата. Сохатые, лютые, ящеры – но не медвежата.

Да и был ли он им?

Он рос там, где не ступали лапы кланов. Там, куда нет ходу живым. Но и мертвым не был.

Он видел, как его ищут. О, эти картины ему позволяли лицезреть каждый клок на протяжении не одной шкуры. Шаманы искали сообща. Объединившись. Примирившись ради великой цели, чего не делали раньше. Не утешительные видения. Нет.

Медоеды, соклановцы, отреклись от него еще до его рождения. Или нет, гораздо раньше.

За что? Этот вопрос он задавал себе не единожды. Он похож на них. В его жилах течет кровь медведей, хотя и не только их. И пусть выглядит не обычно, его облик – подобие любого медоеда. Они испугались и предали или предали и испугались? Не важно. Но больше двадцати шкур назад старый шаман изменил не только свою судьбу.

Он заучил роковой момент наизусть и сейчас былое, вновь, разворачивается перед взором, точно это произошло лишь вчера и с ним.

Пыхтечи. Двадцать одна шкура назад

Хутор Пыхтечи гудел с самого утра. Не буквально, нет. Но гвалт, исторгаемый тысячей глоток сразу, очень походило на гул от пчелиного роя. Говорили все и со всеми, и при этом никто никого не слушал.

Ох, давненько не созывались сходки на лобном месте, оттого и шум такой. Каждому хочется перекричать соседа и доказать: его мнение вернее. Неспроста же Судислав нарушил порядок. Не дело это в батькин клок о дочке говорить.

Шум стих стоило жителям завидеть пегую макушку шамана. Густые волосы торчали в разные стороны, а их обладатель, благодаря росту, отлично виднелся издалека. Шаман шел вразвалочку и как никогда походил на медоеда, коим и являлся. Он тяжело опирался на толстую палку, больше похожую на бревно, и бухал ею с такой силой, что во влажной черной земле оставались вмятины, которые тотчас заполнялись талой водой.

Снега нынче зимой намело столько, что едва потеплело, как под ногами зачавкало и захлюпало. Утоптанные снежные дороги превратились в серое месиво, в котором вязли и хуторяне, и скот. И если последним – приходилось рассчитывать только на себя, то первые – поголовно вооружились палками, но использовали их не только как опору.

Тот тут, то там слышался смачный хруст и довольное улюлюканье, которым зрители подбадривали спорщиков. Неповоротливые медоеды только с виду. Выносливые и задиристые они не привыкли молча копить обиды. Зачем, когда есть палка и свободное время.

Шаман остановился чуть поодаль от сходки, с силой всадил бревно в землю, поднял обе руки вверх и скрестил их над головой. Хуторяне благоговейно замолкли, подзатыльниками и шлепками призывая к тишине смутьянов. Наконец умолкли все. Пора бы и начать, но Судислав медлил. Тяжелым, не мигающим взглядом он обводил паству и молчал, как будто известие, что принес, придавило не хуже жернова.

– Медоеды, я помню устои! И клятву Зверю! – произнес он так тихо, что те, кто стояли позади, придвинулись. – Но так о себе может сказать не каждый из нас. Отступница! – взревел он и ткнул пальцем с желтым крючковатым ногтем в сторону белобрысой девчонки. Такой мелкой и неказистой, что и медведицу в ней не признать. То ли дело, первая сельская красавица: крутобока, черноволоса да румяна. Так и пышет здоровьем.

Толпа шарахнулась от отверженной, образуя кольцо, а та обхватила себя худенькими ручками посильнее и слегка наклонилась вперед, как от холода. И лишь огромные глазищи на треугольном лице с острым носом поблескивали от сдерживаемых слез.

– Не виновна! – прошептала она, раскачиваясь, и исступленно добавила, кренясь все сильнее: – Не виновна! Не виновна!

– Хватит! – гаркнул шаман, выдергивая бревно и указывая им на девчонку. – Зверь указал на тебя, Веста. Ты отступница. Тебе не место среди медведей. Убирайся!

Он кричал все громче и громче, брызжа слюной и тыкая грязным посохом. Перепуганные медоеды все плотнее сжимали кольцо и тянули к несчастной грязные пальцы. Та стояла и качалась, закрыв глаза. И вдруг резко распахнув их, явила миру мутные бельма и каркающе рассмеялась:

– Я уйду шаман. А ты… ты пожалеешь, что изгнал нас. Помни шаман. Всегда помни. Ты нарушил порядок! Ты изменил судьбу!

Девчонка упала в грязь, как будто сил не осталось, да так и осталась лежать ничком на стылой и мокрой земле. Хуторяне не пинали, но и помочь не пытались, а бежали как можно быстрее от проклятого ныне места, чтобы у дома обернуться и кинуть прощальный взгляд на отверженную.

И чудилось им, что над хрупкой, поникшей фигуркой