Очень! очень приличная "боярка"! Прочёл все семь книг "запоем". Не уступает качеством сюжета ни Демченко Антону, ни Плотников Сергею, ни Ильину Владимиру. Lena Stol - респект за "открытие" талантливого автора!!!
Написано на уровне детсада. Великий перерожденец и врун. По мановению руки сотня людей поднимается в воздух, а может и тысячи. В кучу собран казачий уклад вольных и реестровых казаков, княжества и рабы. 16 летний князь командует атаманами казачьего войска. Отпускает за откуп врагов, убивших его родителей. ГГ у меня вызывает чувство гадливости. Автор с ГГ развлекает нас текстами казачьих песен. Одновременно обвиняя казаков
подробнее ...
обворовывание своего князя. Читать о всемогущем колдуне и его глупых выходках и рассуждениях просто не интересно.
висевший провод. Обмотка на проводе была матерчатая, обтерханная, а тут еще незадолго до того дождичек покапал. Скрючило Андрюшку, затрясло смертной лихорадкой, а руки оторвать от провода не может. Феликс обхватил приятеля поперек живота, дернул изо всей мочи, оторвал от окаянного провода. Самого-то его в тот момент тоже здорово тряхануло. После этого Феликс и стал первым приятелем Андрюшки, выделился сразу изо всей ребячьей оравы. Но вообще-то он, Феликс, и до того выделялся среди других ровесников в переулке. Глаза у него были необыкновенные — большие, блестящие, похожие на спелый каштан. Наверное, потому и выделил его Маяковский из босоногой оравы, посадил на плечо и прошел с ним, счастливцем, по переулку до самой «Москварики».
Случалось, что ссорились Андрюшка с Феликсом и не «водились» дня по три, но дольше не выдерживали: тянуло их друг к другу. И дружба их с каждым годом становилась все крепче, хотя, как прочие мальчишки, они даже стыдились произносить вслух само это недворовое, книжное слово — «дружба».
В школе с первого класса, как договорились наперед, сели с Феликсом за одну парту. Но вместе сидели недолго, всего около месяца. Классный руководитель, исходя из каких-то высших педагогических соображений, рассадил приятелей, навязав Андрюшке хитроватого Гошку Позднякова.
Феликс учился лучше всех в школе. За все годы не было у него, кажется, никаких других отметок в дневнике, кроме «очхор». С третьего класса он начал писать стихи, которые знала вся школа. Андрюшка гордился таким другом и втайне был уверен, что талант у Феликса появился оттого, что он посидел на плече Маяковского. Если б великому поэту подвернулся Андрюшка, то, наверное, теперь и он читал бы свои стихи на школьных вечерах.
Гошка Поздняков тоже учился хорошо, но больше за счет ловкости: умел, хитрец, точно рассчитать, когда учитель вызовет его к доске. А Бугров Андрюшка учился по-всякому — и хорошо и плохо; подводили его внезапные увлеченья — не мог он устоять против маленьких соблазнов, которыми переполнен был родной переулок и остальная, все разраставшаяся в его познании Москва. То, заигравшись в футбол с мальчишками на соседнем дворе, приходил он в школу только к третьему уроку, то открывал запущенный Андроньев монастырь, то, вообразив себя путешественником, уезжал за гривенник на краснобоком трамвае так далеко от своей Таганки, что возвращался домой только к ночи и, конечно, не успевал выучить уроки.
Однажды ой заехал на «букашке»[1] к Воробьевым горам и очутился на каком-то безлюдном диком «бреге» с могучим дубом — только кота ученого недоставало на золотой цепи. Лежал, как зачарованный, на душистой весенней травке, смотрел на нескончаемо текущую воду, на легкие причудливые облака, отраженные в ней, пока не заметил вдруг, что вода в Москве-реке стала сиреневой. Поплыл по ней молоденький месяц и, как веснушки, неожиданно высыпали звезды… Счастливый был денек!
В переулке никто без прозвища не ходил. Это был стародавний обычай, не очень добрый подчас, но вполне выявлявший способность русского человека влепить походя хлесткое и меткое словечко. Прилипало иное прозвище на всю жизнь, причем своей исчерпывающей характеристикой вполне могло заменить самую длинную анкету.
Андрюшкиного отца прозвали необидно — Козак Крючков: по образу известного героя русско-германской войны, который поднимал на пику враз четырех вильгельмовских супостатов. Этого чубатого удалого молодца видел Андрей на уцелевшей обертке от мыла: она была приклеена на крышке сундука у Феньки-самогонщицы, их соседки по квартире.
Давно отгремела гражданская война, давно уж Иван Бугров работал слесарем на заводе «АМО», а все никак не хотелось ему сменить свои подшитые «чертовой кожей» буденновские галифе на «штафирские» брюки. И кавалерийскую примятую фуражечку долго носил. Без звездочки» разумеется, но зато с тем самым ремешком, который затягивал когда-то комэск Бугров под щетинистым подбородком перед лихой сабельной атакой.
Кудреватый пшеничный чуб золотился у Ивана Силыча из-под багряного околыша совсем как у легендарного казака, и усы закручивались так же лихо, но главное — имел он характер, вполне оправдывающий прозвище: был горяч и бесстрашен, первым кидался в любую драку, чтобы поддержать правого и покарать виноватого, никогда не прикидывал наперед, чем это может кончиться для самого вершителя правосудия.
А драки тогда, в первые годы после революции, случались в переулке частенько. Раскаленные идеями пролетарии завершали нередко политические дискуссии со всякого рода «недобитками» по старинке — врукопашную. «Недобитки» после этого не всегда перековывались и вставали на новые рельсы. Залечив синяки и шишки, они пытались взять реванш — излупить в позднее время в темном углу пролетария, одиноко возвращавшегося с вечерней смены, или активного комсомольца, потрудившегося аврально на пристани при разгрузке дров.
Последние комментарии
7 часов 54 минут назад
7 часов 55 минут назад
9 часов 56 минут назад
9 часов 58 минут назад
2 дней 7 часов назад
2 дней 8 часов назад