Только б жила Россия [Эрик Георгиевич Шабаев] (fb2) читать постранично, страница - 3

переломит ровно соломинку… Лушнев отвел бугристое плечо, нацеливаясь кулаком в Савоськино переносье, но тут между ними встал великан Пашка, играючи растолкал по сторонам. Савоська отошел прочь, Ганька упирался, норовил под Пашкиной рукой проскочить следом.

— Тихо, тихо.

— Ты слышал, как он меня обозвал?

— Коростой, успокойся. Да не гоношись, не гоношись, пожалей свои ребра.

Савоська замер у окна, снова улетев мыслями домой, в родную деревеньку. Но странное дело — вспоминаются ему теперь не мягкие извивы Исконы-реки, не благостная тишь полей в ночном, а споры-перекоры брата Лехи с дядей Ермолаем. Чуть сойдутся на минуту-другую, и вот он — разговор, всегда почему-то об одном и том же.

«Каждому свое, — накаленно гудит Леха. — Кто в бега, а кого за уши не оттянешь от ездок в болота петербургские. Колготись, колготись, чай, килу наживешь раньше срока… Слышь, ижорец новоявленный, вспомнил бы что-нибудь, интересно!»

«Ой, не поймешь».

«А все ж таки. Что было-то?»

«Многое, парнище».

«Самого-то видал?»

«Как тебя».

«Разговаривал, будто бы?»

«Как с тобой».

«И ряжи на море вместе каменьями забивали? Так ведь?»

«Ага».

«Ну а дальше-то, дальше?» — не унимается брат.

Но Ермолай молчит, словно всматриваясь и вслушиваясь во что-то неведомое, за тридевять земель. Его жена, сидя сбоку, горестно всплескивает руками.

«Сам не свой вернулся. Думает ночью и днем, и глаза чудные. Я к нему с каким-нибудь спросом — как о стенку горох…»

«Скатает вдругорядь, вовсе рехнется… Ты за ним следи! — Леха воровато прищуривается. — Сам-то, говорят, сызнова под Нарву попер? Неймется, глотка-то ненасытная».

«Свят-свят-свят!» — испуганно бормочет Титов-старший, крестясь на маковки далеких можайских церквей.

«Тут иное! — с досадой бросает Ермолай. — Прадедами та землица обживалась, русской кровью испокон веку полита… Ты вот сказал: ненасытная! А если он, Петр-то Алексеич, на ногах от зари до зари, если в копоти мастеровым распоследним… тогда как?»

«Мало ль какая блажь взбредет — все принимать на веру? — знай упорствует брат, вскидывая пятерней нечесаные волосы. — Делов-то, может, и много, да не про нас. Нам от них и полушки не перепало».

«Слепые мы, вот что я тебе скажу…»

«По-твоему, терпи?» — ощеривает зубы Леха.

«Черт разберет, как по-моему…»

«Ага! Ты вот на севере побывал, отмочалил полугодье. Легче стало от виденного?»

«Слепые мы, знаю одно…»

За дверью — быстрый топот. Влетел запаленный дневальный, по дороге толкнул школяра, прикорнувшего у печи.

— Проснись… «Поперек-шире» шлепает! — Дневальный обернулся к шеренгам, скомандовал, подражая скрипучему голосу командира над артиллерной школой: — Зольдатен, ахтунг!

Порог развалисто переступил инженер-капитан или попросту «Поперек-шире», за ним вошел бравый усач в темно-зеленом кафтане, высоких ботфортах, со шпагой на боку. Из-под шляпы, стянутой в три угла, виднелся край белой повязки.

— Ваш новий сержант! — Капитан строго зыркнул рачьими глазами, пристукнул тростью. — Рьекомендую — керой Дерпта. Прошу… это… люпить и не шалофаться!

— Так и есть, «железный нос», только его в школе и недоставало, — шепнул Ганька, присматриваясь к кафтанной расцветке.

— Преображенец? — догадливо повел бровью Макарка Журавушкин.

— На них у меня око наметанное… Мастера на все руки: что воевать, что новеньких вразумлять, что головы сечь направо-налево!

— Не столь громко. Аль давно батогов не ел?

— Нам не привыкать — батоги сверху донизу. А иного мы и не заслужили… при покорстве да ротозействе!

— Ну ты и трепло-о-о!

«Поперек-шире» удалился в свою квартиру, под крылышко маленькой, но властной супруги, преображенец и школяры остались одни. Он оглядел их поочередно, потянул носом спертый воздух.

— Засиделись вы, отецкие сыны, оттого и надутые, невеселые. Проветривать бы надо… — Сержант помолчал. — Сколько вы тут, второй месяц? А на стрельбы выбрались хоть раз?

— Ливень чертов, не высунешься… Двор пушечный с чем едят — и то не знаем, — ответил кто-то.

— Скверно. — Сержант покачал головой, морщась, прикоснулся к повязке. — Завтра-послезавтра в поле.

— И… с пушкой? — недоверчиво спросил Макар Журавушкин.

— Непременно. Какие ж мы тогда канониры да бомбардиры? Пушку найдем в Преображенском.

Даже лицо Ганьки, хмурое, колюче-злое, и оно просветлело малость при тех словах.

— А как вас по имени-отчеству? — спросил Павел.

— Упустил самое главное… Иван Филатов сын Иванов! — преображенец скуповато улыбнулся. — При начальстве — господин сержант, как водится, в обиходе — просто Филатыч. Договорились?

2

Сержант как бы принес добропогодье в широченных карманах гвардейской справы. Наутро Савоська продрал очи, радостно ойкнул — в окно глядело румяное, почти вешнее солнце.

Школяры повскакали, ополоснулись водицей, съели по