Вот моя деревня [Владимир Константинович Арро] (fb2) читать постранично, страница - 2

только амбулатория? И в школу нам с Колей Семихиным придётся в Кильково ходить. Свою-то мы через год закончим.

Я ныне похвальную грамоту за успехи в учёбе получил. Я способный к учёбе. Отец говорит: «Раз ты, Антошка, способный к учёбе, то будем тебя учить. Учись, сынок. Паша вот неспособный к учёбе, так мы его маленько недоучили, а тебя — стало быть, меня — будем учить».

Коля до похвальной грамоты не дотянул, у него почерк какой-то корявый, и он не понимает, что такое икс. Но благодарность ему всё-таки вынесли.

Уж как мы будем ходить в Кильково, не знаю: там не то что грамоты, а и спасиба не получишь.

Вот пришли мы к мосту

Вот пришли мы к мосту, а мост у нас на две половины поделен: одна половина кильковская, другая наша, равенская. Там даже зарубка на бревне имеется, а как же иначе, — без зарубки, того и гляди, будет раздор.

Стоит Шурка Шаров на своей половине, рыбу ловит, а Тришка на нашу уже перешёл.

Взошли мы на мост, я и говорю:

— Поди с нашей-то половины!

Тришка подчинился, ушёл с нашей половины, видно, не захотел обостренья, да и так уж у нас с ними востро, дальше некуда. Ушёл Тришка, а мы свои удочки закинули с нашей половины, вот это порядок.

Вдруг смотрю — с той-то стороны целая ватага кильковских идёт. А во главе Сенька Морозов, он в пятые классы третий год ходит, до того ему надоело, что он папиросы курить хочет и на танцах с большими парнями рядом сидит.

Идёт Сенька, а в руках у него намётка. Сеньке что наша половина, что своя — всё одинаково, он прёт напролом.

— Хыть! — говорит. — Амба итальяна!

Плюхнул он намётку возле наших поплавков, еле я успел удочку вытащить, а Коля-то Семихин не успел. Зацепился он крючком за намётку.

Коля говорит:

— Кончай, ты-ы, кончай…

— Амба американа! — говорит Сенька Морозов и как рванёт у Коли удочку. — Моя твоя не понимай. Катись отсюдова. Хыть!..

Вот что ты ему на это скажешь, ведь он таблицы умножения не знает, а за иностранца уже вторую неделю себя выдаёт.

А кильковские все: «Ха-ха-ха!» Вот дохлые кильки!

Я говорю:

— Сенька, ведь и на тебя иностранец найдётся.

— Ай, нехорошо. Твоя — равка, его — килька, моя — американа. Секим башка будем делать. — Это Сенька Морозов-то говорит. Совсем как полоумный.

А кильковские пуще прежнего: «Ха-ха-ха!»

Сенька носилки наши с моста поднял.

— Это что есть? — спрашивает. — Это есть намётка, хороший намётка. Будем щука ловить.

— Не тронь, — говорю, — не тронь носилок, не тобою сделаны!

Но где уж!.. Пошёл Сенька куролесить. То на голову их кому-нибудь наденет, то в воду макнёт. А то вдруг сел. «Несите меня, — говорит, — как персидского царя». Подняли его кильковские, понесли по мосту, а Сенька направо-налево фуражку снимает, раскланивается, представляется полудурком; полудурок и есть. Вдруг один шесток под ним — хрясь! Не выдержал шесток, я ещё раньше знал, что он сучковатый. Сенька ногами в верёвках запутался, лежит на мосту, барахтается. Тут я не вытерпел, схватил мокрую его намётку да сверху Сеньку и накрыл. Все кильковские хохочут, животики надрывают, а нам не до смеху. Подхватили мы Вовку и давай чесать к себе в Равенку.

Митя у нас уехал

Митя у нас уехал, вот что нехорошо. Без Мити мы будто бы обедняли. Он куда хочешь с нами ходил, хоть ему восемнадцать. Его в армию не взяли по причине плоскостопия, это такая болезнь.

А уж как Митя на баяне играл! Как заиграет он на баяне, так вся деревня на берег собирается. А на тот берег, бывает, кильковские сойдутся, заказы дают Мите. Мужики кричат: «Давай военную!» А бабы: «Песню!» А Митя что-то своё, непонятное играет. Вот и сидят кильковские, на наших, равенских, глядят.

А сейчас Митя уехал. «Хочу, — говорит, — постичь я настоящую музыкальную гармонию, да и репертуар у меня бедноватый; ведь я самоучка, нотной грамоты не понимаю, вот потому я и собрался в районный центр. Да и жизнь надо понять, ребята, для общего развития мысли, как она там проистекает, вот что главное. Прощайте, — говорит, — как поумнею, так вернусь».

С Митей у нас авторитету больше было. А теперь что? Коля по рукам по ногам Вовкой связан, какая в нём сила? Федяра ростом мал, и если уж может чем взять, так это только шкодой, а я этого не уважаю. Санька с Ванькой и вовсе ещё мелкота.

Вот сидит на завалинке Гошка Куварин

Вот сидит на завалинке Гошка Куварин, на кур смотрит и травину жуёт. В руках у него длинный прут, наподобие удилища.

Я спрашиваю:

— Куварин, а Куварин, чего сидишь?

— Возле свово двора сижу, — он отвечает, — не возле твово. Вот потому и сижу.

Я говорю:

— Давай с нами ходить, Куварин, всё-таки у нас силы больше будет, хватит тебе кур пасти.

— А я, — говорит, — кур и не пасу.

— А на кой же прут в руке держишь?

— Это удочка у меня, а не прут.

Присмотрелся я, и правда, в руках у