Люди страны чудес [Андрей Дмитриевич Черкасов] (fb2) читать постранично, страница - 85

соленая пыль.

В дальнем конце камеры, где светился огонь, я познакомился с бурильщиком Попцовым. Работает он под ощерившимся сводом нависших пластов. Трудно представить, что здесь когда-то было дно древнего Пермского моря, на которое тысячелетиями оседали соли, похороненные на глубину до трехсот метров. Пласты нависают волнами, кажется, над головой то невообразимо далекое море.

Начальник смены Могильников

Могильников берет меня за локоть и, оглядывая свод, отводит в сторону.

— Опасно, заколы еще не убраны, — показывает он на щель в каменной волне.

Пришел немолодой шахтер, мне показалось, с багром, ткнул в щель, и тяжелый пласт, угрожавший нам, отвалился. Затем подковырнул еще в двух-трех местах и сказал:

— Порядок, можете работать.

— Наш технадзор, ширмовщик Антон Семенович Жабинец, — говорит Анатолий. — От него зависит безопасность бурильщика и нас с вами. Глаз у Антона Семеновича наметан, заколы распознает с первого взгляда.

— Еще бы, скоро двадцать лет как работаю здесь, хозяйство знакомо, что родной двор.

Попцов нацелился бурить новый шпур, почти над головой, и так уперся, будто готов был продырявить землю насквозь.

— Даешь урожай! — сказал он, включая электробур.

Соленая пыль оседает на губы; оближешь — они соленые, пить хочется. Кто-нибудь протянет фляжку, угостит газировкой.

В штреке, пройденном комбайном, не ручное, а веерное бурение с каретки. А вот как работает комбайн в своей норе, посмотреть трудно, агрегат почти вплотную притирается к стенкам и в густой пыли точит фрезой соленые пласты.

На участке появились взрывники. Я иду за ними по затемненному штреку, пройденному комбайном. Они несут тяжелые брезентовые ранцы с взрывчаткой. По круглым стенкам штрека мечутся тени от их ламп. Мне кажется, идут не двое, а четверо. Тени перебегают слева направо, путаются в ногах, а потом отстают, когда взрывники выходят в освещенную камеру.

Ловко вставляют они пачки взрывчатки в красной пропарафиненной бумаге в шпуры и проталкивают их деревянной палкой. Работа у взрывников спорится.

Взрывник Саша Малышев небольшой, щупленький, словно парнишка, но он уже отслужил в армии и учится заочно в институте, на горном факультете.

Мы собрались в небольшой конторке с красивым ковром из орнаментов калийных солей. Начальник смены заполняет наряды, машинист подъема слепой шахты Николай Лукин сидит, задумался, словно решает шахматный ход. Слесарь Карпов позирует мне, на условиях, что я отдам ему рисунок.

— А много вам заплатят за все рисунки? — спрашивает он.

— Эх ты, Карпуша, мешок с деньгами, — сказал кто-то. — Тебе бы все — заплатить.

— Зачем тогда рисовать?

— Не все же делается ради денег. Это искусство, а искусство это не просто, — перестал мечтать и разговорился Лукин. Но зазвенел сигнал, и Николай убежал к машине.

Смена кончилась. Теперь, чтобы выехать из шахты, надо спуститься по слепой шахте до откаточного горизонта. Клеть рассчитана на шесть человек, в ней нас трое, а Могильников не садится и не дает сигнала «спуск», ждем двоих взрывников.

— Ну, поехали, они долго, — торопятся шахтеры.

— Надо подождать. Вон, уже бегут!

И вместе с последними словами Могильникова подземелье сотрясается. Мирный взрыв прозвучал. Запыхавшиеся ребята заскакивают в клеть, за ними — Могильников.

Незаметно, быстро прошла для меня смена. Высоко в полуночном весеннем небе бледнели звезды, словно мальчишечьи веснушки. Похрустывала под ногами заледеневшая тропинка. Воздух пропитавшийся запахом тающего снега, казался ненасытным.

Я с какой-то окрыленностью шагал в общежитие, прижимая рукой альбом, и долго видел в ночи красную звезду на копре шахты.

Снег у насыпи грязный, сквозь масляные разводья блестят весенние лужи. От завода стелется едуче-ржавый дым. Обхожу цистерны с припекшимися кислотой боками у сливных люков. Шагаю вдоль завода. И, наконец, поворачиваю к Каме. У берега лед словно разъело дымом, в свинцовой широкой полынье работает переправа. Катер причаливал к кромке льда, куда сходятся, будто завязываясь в узел, тропы из Усолья.

Кама широкая, просторное ледяное поле за полыньей белое в редких темных подтеках. Через них с опаской, как осторожные птицы, шагают пешеходы.

Усолье разделилось на старое и новое. Старое Усолье, напротив, с церквами, с каменными домами, над которыми сцепили голые ветки тополя. Новый город раскинулся правее, на высоком берегу, куда его выжило Камское море. А старина чудом осталась на клочке земли, окруженная водой.

Я переправился и пошел следом за шумной молодежью по утоптанной тропе. Ребята и девчата возвращались из ночной смены. Я поделился с ними, что хочу посмотреть на Березники из Усолья. Наверное, красиво. Они тоже стали оглядываться, недоумевая: «Что он здесь нашел! Столько лет торчит завод перед глазами и никогда не казался красивым».