Сколько нужно нарожать [Алексей Дмитриев] (fb2) читать постранично, страница - 2

деревне. Меня удивило, что никто ничего не спрашивал, никому никаких указаний не давал. Все сами быстро находили себе дело и брались за работу. А заняться было чем. На заднем дворе хозяева держали кур, уток, коров, свиней и ещё какую-то живность. Даже нутрий разводили. Всё у них получалось так легко, дело шло так слаженно, что стало понятно, откуда в таком большом хозяйстве идеальный порядок.

Время пролетело настолько незаметно, что недостаток света я обнаружил только по удлинившейся выдержке своего фотоаппарата. На деревеньку спустились сумерки. Во дворе и на улице постепенно всё затихло. Даже воздух стал неподвижным. Словно сгустившись, он набрал влаги, и, кажется, уснул. С наступлением темноты жизнь переместилась под крышу. Из каждого угла, из каждой комнаты доносились детские голоса, смех. Дом наполнился ребячьим визгом, гомоном и топаньем маленьких ножек. В самой большой комнате за огромным столом вся семья не поместилась. Поэтому сначала покормили детей, а когда они разошлись по своим комнатам, ужинать сели взрослые. На столе появилась наливочка по случаю прибытия гостя, то есть меня, и трапеза затянулась.

Сначала я рассказывал о себе, своей работе, о жизни в городе. Показал на ноутбуке фотографии детей, которые удалось сделать днём. Всем понравилось. Я был доволен, что тоже не даром ем хлеб в этом доме. Потом хозяева делились сельскими новостями и проблемами. Когда всё было съедено и выпито, дети улеглись спать, а дом затих, сами собой закончились разговоры за столом. В наступившей тишине слышно было только тиканье, неизвестно как сохранившихся, висевших на стене ходиков с кукушкой.

В доме было тепло и уютно. Самодельный, плетённый из ивовой лозы, абажур отбрасывал на стены причудливые узоры теней и погружал углы большой комнаты в интимный полумрак. Расходиться совсем не хотелось.

– Хорошо у вас ― вполголоса сказал я ― детей много. Это такое счастье. Трудно, наверное?

– Трудно ― задумчиво ответила и снова замолчала Елизавета Петровна. Потом посмотрела на сидевшую рядом дочь и кивнула в сторону висевших за её спиной портретов ― ну-ка.

Девушка быстро, очевидно, не в первый раз, сняла портреты со стены и положила их на стол перед матерью.

– Это родители мои ― произнесла пожилая женщина и стала нежно гладить рамки портретов.

– Вот вы сказали давеча ― традиция. Да, традиция.

Женщина снова замолчала. Все сидевшие за столом смотрели на неё, почти не дыша. Я тоже замер и не стал торопить никого вопросами. Чувствовалось, что сейчас будет рассказана давняя история, скорее всего ― семейное предание. Так и произошло.

***

Случилось это во время войны, в самом её начале. Мама моя жила тогда в Белоруссии. В обычной небольшой деревне. Немцев у них не было, только несколько полицаев и староста. Причём старостой был хороший человек, из местных. Лет ему было уже много, все уважали его за справедливость. А полицаями были пришлые, из соседних деревень, очень злые. Издевались они над людьми – старались выслужиться перед начальством.

Родителей с мамой тогда не было, жила она одна. Её мама, то есть моя бабушка, умерла ещё перед войной. А отец, ну… то есть мой дед, работал в городе. То ли его призвали, то ли эвакуировали вместе с предприятием ― неизвестно. После войны она пыталась его найти, но ничего не вышло. Тогда все искали своих родственников. Путаницы было много. В общем, пропал он.

Ну так вот. Когда наши отступали, недалеко от деревни был бой. Ночью, когда всё затихло, сельчане пошли туда ― раненых искать. Нашли несколько человек, ну и забрали их к себе. А через два дня пришли немцы. Те раненые, которые ходить могли, ушли в лес. Кто к партизанам подался, кто дальше на восток пошёл. А один, самый тяжёлый, у мамы как раз остался. Она его хорошо спрятала. Немцы искали, но не нашли и уехали.

Стало быть, начала она его выхаживать. Парень крепким оказался, выжил. Через некоторое время на поправку пошёл. Ну, оба молодые, да всегда вместе, рядышком… В общем, полюбили они друг друга. Только… война ведь была. Она, проклятая, совсем для любви неподходящая. Разлучила она их. Парень-то, солдат всё-таки. Не мог он за бабьей юбкой в такое время прятаться. Как ходить начал, так в лес, к партизанам и ушёл.

Но вот так забыть всё он тоже не мог. Стал наведываться время от времени к своей спасительнице. Любовь ведь. Его уж и командование отрядное ругало, а он всё одно бегал. Сначала уговаривал всё подругу в отряд перебраться. Но не могла она. Кто-то из сельчан сказал, что отца её вроде как видел в городе. Мол, завод-то разбомбило, могли не все эвакуироваться, а может, сам не захотел. В общем, ждала она ― вдруг отец объявится.

Ну а потом, раз такое дело, стали партизаны через неё провиант забирать. Деревенские, значит, кто проверенный, к ней в хату понемногу сносили, а из отряда кто-нибудь приходил ― забирал. Теперь-то папа… Ну ведь вы уже, наверное, поняли, что это папа мой был… теперь он на законных основаниях стал к ней, то есть к маме моей будущей, приходить. Чему ж