Крысолов [Виктор Новиков] (fb2) читать постранично, страница - 3

поднести ему дудку к губам, видение старого летнего Парка быстро растаяло. В «проекторе» как будто оборвалась плёнка. «Экран» пропал. Гревшие об него дети чуть не полетели лицами в снег. Девочка В Сарафане осела в сугроб.

— Ыыы-хыыы… — заплакала она на весь Парк. — Ааа-хааа!..

Большая Девочка присела к ней, подняла непослушными руками как куклу. Серьёзный Мальчик тоже попытался ей неловко помочь.

Большая Девочка увидела Володю и зашевелила губами:

— В-в…

Володя узнал её. Она часто, гуляя с друзьями в их дворе, смеялась над ним. И от этого стало совсем тошно.

Володя принялся быстро расстёгивать ворот новой тёплой куртки, но между ним и детьми встал желтоглазый «Миша Поляков».

С ухмылкой, никак не шедшей справедливому лицу Миши. Ухмылкой, в которой виделся длинный ряд зубов — одинаковых, мелких, без клыков… «Чужой».

«Миша» заиграл свою потустороннюю мелодию. Розы на его дудке распускались, опадали и превращались в облачка светящихся блёсток. Бабочки тоже шевелили крылышками на розах и рассыпались.

А Парк преобразился, став чёрно-белым — вовсе старым «кином»… Тут раньше, оказывается, росли не сосны, а берёзы с ольхой. Вместо сетки асфальтовых дорожек протянулась одна-единственная, мощённая булыжником. По ней в белое небо шёл силуэт в цилиндре, в плаще и с тростью. Сбоку дорожки пышно цвела сирень — и по её веткам прыгала серая белка.

Из-за сирени на Володю смотрел белокурый мальчик в матроске.

— Идите! — приказал Дудочник детям.

Те неохотно подчинились.

«Миша Поляков» цыкнул на мальчика в матроске и с силой ударил кулаком по его изображению — отчего по «экрану», как по воде, кругами пошли волны. Мальчик в матроске исчез.

Рука «Миши», вытянувшаяся к барьеру на добрых десять шагов, заползала обратно в рукав куртки. Неспешно, подрагивая, словно наевшийся питон… В воздухе повис резкий влажный запах. Как ацетон или ещё-то неприятно-спёртое. Так иногда пахнет из-под канализационных решёток в морозы.

«Фу!»

Нервы Володи уже не выдерживали напряжения. Он бросился бежать по тропинке.

Прочь. Со всех ног. На выходе из Парка есть охрана, они помогут. Они не так уж и…

— Où courez-vous? — спросили его откуда-то сверху.

Володя затормозил, придерживая рукой горящую изнутри грудь, и поднял голову на зов.

В вечернем морозном воздухе под сосновыми ветвями плавала девушка в старинном платье и с чёрными как смоль волосами.

— Куда вы? — повторила она, оказываясь над тропинкой перед Володей.

Это была девушка с портрета, который Володя видел в здешнем музее, когда их водили туда на экскурсию.

Вживую она стала ещё красивее. Более хрупкая и изящная, как бабочка махаон, но всё портили жёлтые глаза. Художник нарисовал добрые, тёплые глаза-черешни, а эти светились по-кошачьи.

В руке у неё сверкала розами и бабочками дудка.

Девушка как кукла-перчатка была надета на огромное бесформенное щупальце, вытянувшееся из речки. Вонь оно исторгало немыслимую.

Лоснящееся, непонятных лиловых оттенков, исходящее паром, дразнящее какими-то жвалами и колючками… Ссадив девушку на тропинку, оно убиралось в бело-палевое сияние из полыньи.

Полынья зияла напротив Володи. «Миши Полякова» ни у детей, ни у чёрно-белой сирени не наблюдалось. Речка там не светилась.

— Сыграйте! — пропел Дудочник в образе девушки.

Деваться было некуда. Володя кивнул. Он принялся играть свою самую любимую мелодию. Самую первую, которую разучил. И самую сложную.

Одну из частей третьей симфонии Чайковского.

Лёгкая, сказочная, словно метель новогодней ночью, мелодия летала, играла. Тревожилась, обволакивала… А в конце, подчинив слушающего, смеялась, издевалась и торжествовала.

— Merveilleux! — захлопала девушка. — Et moi?

Она, видимо от восторга, потеряла очертания, совсем превратившись в туман. Подняла к месту, где прежде был рот, засверкавшую дудку и призадумалась.

— Ах, опять выйдет пустое! — расстроилась она.

Две жёлтые точки в дымке поверх ажурного ворота сфокусировались на Володиной трубке.

— Ужель оказия в вашей дудке?

Володя чутка поднял кулак с трубкой. И протянул раскрытую ладонь другой руки.

Девушка, помедлив, положила на неё свою дудку и цапнула трубку Володи.

Володя залюбовался даденным. Дудка была как будто из иного мира. Её вес никак не ощущался, словно Володя и не держал ничего. Блёстки, бегающие внутри цветов, бабочек и ствола отражались столь же ярко на его ладонях и пальцах.

Дудочник вернул себе самое первое, самое злое обличье. При этом остался почему-то в платье девушки с портрета.

Он краснел и с силой надувал щёки. Из Володиной трубки у него вылетал только воздух.

Володя тоже поднёс к губам волшебную дудку. Пальцы тряслись. Слишком большие, слишком крупные для нежной красоты, они неловко дёрнулись…

Дудка с хрустом преломилась.

Крупица за крупицей, её маленькие осколки обращались в сияющую пыль и гасли, не долетая до снега.

Дудочник в платье