Первый признак псевдонаучного бреда на физмат темы - отсутствие формул (или наличие тривиальных, на уровне школьной арифметики) - имеется :)
Отсутствие ссылок на чужие работы - тоже.
Да эти все формальные критерии и ни к чему, и так видно, что автор в физике остановился на уровне учебника 6-7 класса. Даже на советскую "Детскую энциклопедию" не тянет.
Чего их всех так тянет именно в физику? писали б что-то юридически-экономическое
подробнее ...
:)
Впрочем, глядя на то, что творят власть имущие, там слишком жесткая конкуренция бредологов...
От его ГГ и писанины блевать хочется. Сам ГГ себя считает себя ниже плинтуса. ГГ - инвалид со скверным характером, стонущим и обвиняющий всех по любому поводу, труслив, любит подхалимничать и бить в спину. Его подобрали, привели в стаб и практически был на содержании. При нападений тварей на стаб, стал убивать охранников и знахаря. Оправдывает свои действия запущенным видом других, при этом точно так же не следит за собой и спит на
подробнее ...
тряпках. Все кругом люди примитивные и недалёкие с быдлячами замашками по мнению автора и ГГ, хотя в зеркале можно увидеть ещё худшего типа, оправдывающего свои убийства. При этом идёт трёп, обливающих всех грязью, хотя сам ГГ по уши в говне и просто таким образом оправдывает своё ещё более гнусное поведение. ГГ уже не инвалид в тихушку тренируется и всё равно претворяет инвалидом, пресмыкается и делает подношение, что бы не выходить из стаба. Читать дальше просто противно.
Митьке и Семион.
– Среди бела дня обобрал, и взять с тебя нечего, а от поблажки и воры родятся, – укоризненно ворчал Семион на Митьку, который, засовестившись, поспешил скрыться в свой двор.
Поговаривали люди, что у Семиона водятся «золотые», а некоторые не верили, потому что если бы у него были золотые деньги, он сумел бы перестроить свою покосившуюся избёнку, которая давно отслужила свой век и двумя передними окошками давненько посматривает в лес, желая отремонтироваться. Иные мужики, советуя, предлагая, говаривали Семиону:
– Уж больно у твоего домишки вид-то келейный, чай бы перестроился!
– Я бы перестроился, да средствов нету, пока не на что. Вот немножко разбогатею, тогда… а пока кишка тонка, не хватает шеста до берега. В кармане денег-то у меня всего пятиалтынный, – уклончиво отговаривался Семион перед мужиками.
А избёнка действительно была стара, мала и тесновата. Вошедшего в Семионову избу чуть не сшибает с ног овчинно–кислая затхлость и спертость воздуха. На печи, как листва на дереве, шелестят тараканы. Зимний холод, злым кобелем ворвавшись в открытую дверь, обгоняя пришельца, белесым клубом бросается вперед и медленно растаивает под передней лавкой.
Одеяние и обувь у Семиона тоже не ахти какие. На этот счет у него тоже свои соображения и поговорки: «Вот изношу эти худые портки, другие приобрету, а запас ни к чему! Сундуки нам не нужны!», «Вот доношу эти лапти – другие сплету. Были бы лыки, а руки и кочедык имеются. Сколько я за свою жизнь лаптей-то износил, исшаркал, если бы их собрать все в кучу, гора целая получилась бы».
От своей бедности Семион вместо рубахи носил почти один ворот. Самой-то рубахи-хозяйки уж и в помине нет, а остались одни постояльцы: заплата на заплате. Подносившийся рваный его пиджачишко из портняжного материала, не сохраняя тепла, скудно прикрывал его тощее, костлявое тело.
– Хлеб съеден, денег нет, придётся обратиться к людям, взаймы попросить, больше выходу нету. Марф! Так я баю, что ли!? – с досадой на свою жизнь обратился он к своей старухе.
– Так, так! – добродушно отозвалась та.
– Знать, вся отрада у нас с тобой, все наше утешенье – Жукавенька, и больно кстати отелилась она. Теленка-то в избу внесем или пущай с матерью денька два побудет?
– Нет, надо внести сразу, а то на дворе-то вон какой холодище стоит, и корова-то его раздавить может.
– Теперь хоть молочка поедим, а то заголодовались. Какой день мы с тобой на пище святого Антония живем?
– Ты хоть бы, Марф, в сусеках все выскребла!
– Да я уж думала об этом, да там нет ни мучинки.
– Не сходить ли к Савельевым, попросить мучки с полпудика. Василий-то милостивый, он выручает, кто попросит.
– Пойду, будто бы за подквасьем, закваски выпрошу и на счет муки закину словечко. Если не откажут, то за одно и квашни попрошу, – с такими наговорами Марфа отправилась к Савельевым, а Семион, оставшись наедине, еще глубже погрузился в размышление о том, как же все же в своем хозяйстве научиться сводить концы с концами, ведь хлеб да вода – плохая еда, а теперь и хлеб-то кончился. Как же быть? – оглядывая прочерневшее от печной копоти и от табачного дыма нутро маленькой избёнки, которое едва освещала лампа-коптилка без стекла. От движения по избе Семиона пламя коптилки судорожно прыгало, металось, едва не погаснув.
– Так жить – только небо коптить! – заключил свои размышления Семион и, взяв в руки недоплетённый лапоть, принялся за дело. Вскоре вернулась Марфа, принесла закваски, муки на хлебы и печеного хлеба на ужин.
– Сколько хлеба-то навешали? – поинтересовался Семион у жены.
– Безмена не оказалось у них дома-то, на ухвате вешали, там зарубку ножом сделали, по этой зарубке и долг отдавать.
Марфа, замесив хлебы, поставив квашню на печь, стала готовить ужин. Едя хлеб с молоком из третьего удоя, Семион не удержался вспомянуть об рыбной ухе и рыбе, которую он целыми летами полавливал в озере и в Серёже.
– Хоть была рыбка мелка, да уха сладка.
Поужинав на скорую руку, Марфа поспешила на печь за квашней присмотреть, да так там и осталась, пригревшись, растянулась возле трубы. Хотя и мала Семионова изба и занимает печь с чуланом добрую половину всей избы, но ведь какая русская изба без русской печи. Это все равно, что житель тульской губернии без самовара. Семион, несколько повременив, стал тоже подговариваться, как бы познакомиться с печным теплом. Не обращаясь к Марфе, он заметил:
– На улице холодище, из дома язык нельзя высунуть. За ночь изба выстынет, к утру вода замёрзнет.
Он с вечера весь иззябся. Поев холодного молока с хлебом, его стала одолевать дрожь, он стал судорожно вздрагивать всем телом, его кожа покрылась мелкими пупырышками, как у общипанной курицы.
– Хлипкий я стал к холоду, кровь стала плохо греть, видно, вместо крови-то один квас во мне бултышется, зябок стал, даже в избе зябну, на печь залезать надо, – с такими словами Семион полез на печь.
– Слазил бы на чердак, починил бы боров, а то печь стала дымить, промазал бы трубу
Последние комментарии
1 день 43 минут назад
1 день 8 часов назад
1 день 23 часов назад
2 дней 3 часов назад
2 дней 3 часов назад
2 дней 3 часов назад