Городской ужас [Роман Игоревич Сидоркин] (fb2) читать постранично, страница - 2

следов в его сознании. Да, иногда хотелось чего-то «эдакого», но желание умирало в голове, даже не выродившись в осмысленный план. Они проявлялись только в частом ощущении несуразности жизни: как в книгах Пелевина. И молодой человек не испытывал к этому чувству симпатии.

На парах и работе, когда доводилось отрешиться от надоедливого внимания преподавателей и коллег, Владислав погружается в некое подобие транса, уходя во всплывающие из подсознания образы – примерно как при медитации, но без специальных поз и ритуального пения. Может это признаки развивающейся шизофрении, которая, как сообщает медицинский справочник, может вступить в силу к тридцати годам, а может просто мечтательные черты характера матери, которые спорили в его генах с практичностью отца – молодой человек сам толком не мог определить.

С таким характером трудно построить «нормальную жизнь», а именно замкнуть круг: работа, семья, увлечения. Ведь жизнь с таким состоянием ума превращается в колыхание поплавка на воде: он то погружается в реку фантазий, то выпрыгивает вверх в поисках компании и приключений, то несётся по течению, а иногда и против – воображая себя борцом с обстоятельствами.

Владислав осознал это ещё в десятом классе, но, как водится, дойдя до финальных курсов высшего образования, не нашёл жизненных ориентиров и даже не смог прикипеть к своей профессии. Менеджер по продвижению товаров на аутсорсе – занятие интересное, но не то, чему бы он хотел себя посвятить.

Пропустив весь семестр перед финальными экзаменами, он оказался в экстремальных условиях отработок учебных долгов и тонкой вузовской дипломатии, владение которой очерчивает зыбкую грань между реальными знаниями и признаками, по которым преподаватели «интуитивно» чувствуют, что человек «знает», и потому дают допуск к сессии, даже если студент реально ничего не знает.

К этому пионерскому способу создавать себе проблемы, а потом решать их он прибегает в течение всей жизни, чтобы как-то справиться со скукой. Поэтому в среде преподавателей он приобрёл имидж «очень неровно», как, покачивая головами, с нотками сожаления в голосе произносили старые девы.

Что же до личной жизни, то Владислав от случая к случаю перебивался случайными встречами и быстрым сексом – в основном с бывшими студентками своего факультета, по тем или иным причинам, его покинувшими.

Отношение к религии у Владислава было таким же, какое у большинства современных молодых горожан: религия не была для него объектом презрения или ненависти, как у молодых горожан в начале прошлого века, но не была и близка. Он не рассуждал о жизни в религиозных категориях. Он признавал важность этого социального института, но понимал, что его ключевая роль осталась в далёком прошлом, так что теперь она является символическим рудиментом. Ни следовать религиозным канонам, ни спорить с ними, у Владислава не было ни малейшего желания.

Русская демонология довольно бедна, не понятно по причине специфики православной доктрины или из-за отсутствия мощного мифологического фундамента, подобного тому, что имел Данте в качестве наследства от древних греков и римлян. Да и кому придёт в голову заниматься демонологией, кроме экзальтированных, одиноких и замкнутых подростков и несчастных женщин?

Владислав помнил, как в детстве мать взяла его к своей однокласснице, которая с семьёй жила в старой квартире ветхого панельного дома. Находясь в этой квартире, из которой те скоро переехали, она ощущала какое-то присутствие. Мать не могла сказать точно, что она чувствовала, но это было что-то нехорошее. Собака, подаренная им на грядущее новоселье, чем-то заболела и в течение трёх дней высохла и умерла накануне переезда. Владиславу было неприятно вспоминать четвероногий скелет, обтянутый кожей с участками облезшей шерсти и проглядывающими через синеватую кожу внутренностями.

Но сам он не верил в потустороннее и в мистические энергии. Поработав в отделе маркетинга, он научился не верить ничему, что прилетает в уши в виде осмысленных кем-то фактов, а большая часть мистической информации циркулирует в виде сентенций, так называемых, «учителей». Разговоры об этом его даже раздражали. «Вместо того, чтобы делать нормальную карьеру, кормить семью они занимаются какой-то хернёй, выпадают из жизни», – рассуждал он.

Он долго не мог поверить в случившееся. В принципе, он не верил до самого конца, исподволь думая, что слетел с катушек. Это то самое странное ощущение, когда делаешь что-то «как бы». Знаешь, что причина ситуации в чём-то другом, но всё равно отталкиваешься от осознанных тобой же, как ложные, фактов. Даже в финале своей истории его одолели сомнения – до того он не был готов поверить во всё случившееся.

Сразу после события во дворе на Тверской перед его мозгом стояла задача: классифицировать произошедшее. Что это было? Продукт выхлопа уставшего мозга, в попытке защититься от скучной реальности? Что-то иное?

Все манипуляции и передвижения тела можно было бы