Гром среди ясного неба [Генри Саттон] (fb2) читать постранично, страница - 3

Это было черт знает что, вспоминал он, вернуться в Соединенные Штаты после убийства Вилья [Вилья Франсиско — руководитель крестьянского движения в период Мексиканской революции 1910—1917 гг.] и обнаружить, что вся эта проклятая страна помешалась на Акте Вольстеда и «сухом законе». Он провел два дня в сумасшедшей Америке и большую часть времени искал, что бы ему выпить. Затем решил сесть в Гальвестоне на пароход, отплывающий в любую цивилизованную страну, где все еще употребляют виски. И не возвращался в Соединенные Штаты до тех пор, пока там не отменили «сухой закон».

О, да, это были времена! Так он подумал, но вслух эту фразу не произнес. Ведь только дряхлые старики способны брюзжать, брызгая слюной, и разговаривать сами с собой. Да, он стар, но не настолько. Правда, он выглядит так, будто его кожа велика ему на несколько размеров. Она свисает складками на подбородке, шее и руках. И шея у него уже не поворачивается, и зубы плохие, а о мужских достоинствах и говорить не приходится. Но он еще на высоте и не бормочет разного вздора. Ничего подобного, сэр! Его волосы поседели и поредели, но это все еще его волосы! Да, сэр. За это можно выпить! И он глотнул с жадностью, почувствовал, как тепло медленно растекается по его внутренностям. Да, в это он верил. Все остальное ненадежно. Почти все в жизни пошло прахом. Но тепло, которое он получал из этой маленькой кружки,— на него можно было рассчитывать.

Он внимательно осмотрел пятна от укусов насекомых на запястье, рассеянно почесал их, сунул палец в кружку и смочил укусы. Это охлаждало. Охлаждало руку, согревало горло. Первый сорт. Никогда не подведет.

Он посмотрел на бутылку, стоявшую возле него на полу, и улыбнулся ей. Нет, разговаривать он с ней не будет, потому что так поступают только старые ворчуны, совсем потерявшие разум. Но мужчина имеет право улыбаться, не так ли? Ни один чертов закон не запрещает улыбаться, правда? Этого они еще не запретили! Нет, сэр! Еще разрешается чувствовать себя хорошо и улыбаться, А он чувствовал себя… хорошо! Да, он действительно чувствовал себя неплохо, даже голодный. Наверное, мог бы…

Мысли о пище заставили его вспомнить о снохе, и он крикнул:

— Мэри! Куда ты подевалась, черт побери?

Его сноха, шаркая ногами, вышла из кухни. Господи Иисусе, подумал он, наверное, молодой Том был пьян, когда на ней женился. Вдребезги пьян… Или, может, она его невинностью привлекла? Ха! Однажды он сам с такой связался, из любопытства. В Маниле? Да, возможно, в Маниле. Или в Сингапуре? Ну, это не важно. Она запросила больше денег, но зато было забавно. A еще забавнее вспоминать об этом. Можно сказать, открыв новую гавань… Да бог с ней, приятель. Но эта? Господи Иисусе! У нее еще только началась беременность, а оная уже переваливается, как утка, а в этих шлепанцах и г давно. Ну, просто вылитая утка. Если так пойдет дальше, она, наверное, разродится слоном. Может ли утка родить слона? Он глядел на нее критически, стараясь увидеть в этой девушке то, что увидел его сын. Кожа да кости! Костлявые руки, костлявые ноги. Плоский зад.| И все время ноет. И никогда не смотрит вам в глаза, когда разговаривает.

— Как насчет обеда? — спросил он.

— Он на плите,— ответила она.

Видите? Лицо опущено, глаза опущены, и ноет. Людям, которые всегда извиняются, обычно есть за что извиняться. Правда? Да, сэр! И тут до него дошло, что она сказала.

— На плите или в духовке? Мне казалось, что у нас : сегодня курица. Я тебе утром сказал, что не отказался бы от хорошего куска курицы.

— А будет фасоль и бекон,— решительно сказала она.— Перед уходом вы забыли зарезать курицу.

— Нет,— сказал он,— не забыл. Я кур не режу. Это женское дело.

— Что? — спросила она вызывающе,— никаких кур я резать не намерена.

— Тут и сила не нужна,— заметил он.— Я хочу сказать, если бы речь шла о теленке, корове, или о лошади, или даже об осле, я пошел бы и забил для тебя животное. Но чтобы зарезать курицу, силы не требуется. Любой дурак может свернуть курице шею. Черт побери,— продолжал он. —Карменсита, случалось, и свиней резала. Я тебе рассказывал о Карменсите, а?

— Да,— сказала она,— много раз.

Эдисон опять отпил из бутылки. Да, он рассказывал ей о Карменсите, но будь он проклят, если это ее хоть чему-нибудь научило. Чему вообще могут научиться городские женщины? Города, думал он, это проклятье. Они делают мужчин нервными, а женщин слабыми. Он давно уже понял, как ему повезло, что армия обошла его стороной. Когда шел призыв, ему было только пятнадцать лет, и его не взяли. Он отправился в Мексику, чтобы бороться вместе с Вильей, и там сошелся с Карменситой, прожил с ней несколько лет, а потом вернулся в Соединенные Штаты лишь для того, чтобы сразу же сесть на пароход в Гальвестоне. Четыре раза он проплыл вокруг света, в 1927 году сумел подзаработать, торгуя нефритом во время гражданской войны в Китае. А в 1929 году позволил всем этим горожанам превратить накопленное в прах. Зато он познал жизнь. У него могла быть и другая жизнь, если бы его призвали в армию.