Школа ненависти [Алексей Константинович Крутецкий] (fb2) читать постранично, страница - 3

шел к тебе, Россия, Европу всю держа в руках. Теперь с поникшей головою стою на крепостных стенах…» Поют о японской войне, о геройстве, бессмертии «Варяга»…

Но вот замолкают и песни. Закрываются чайные и трактиры. Ночь наступает. На улицу выходит Исаак Хромой.

По силе Исаак не знал себе равных. Многие силачи двухпудовой гирей крестились, а он поглядывал на них и улыбался. Высокого роста, широкий в плечах, он был худощав. На лице с большим тонким носом, скулы выступали острыми кромками. И страшно было смотреть на его большие костистые руки.

Во время гуляний многие силачи приходили в Румянцев лес помериться силами. Одни садились на землю и брались за палку — кто кого перетянет, другие боролись — кто кого на землю бросит; но народ больше всего интересовался, кто кого одним ударом сшибет с ног.

Какой-то дюжий грузчик из-за Невской заставы наслушался рассказов об Исааке и однажды пришел посмотреть на него. Недолго разговаривали — бросили кверху медный пятак. Жребий пал бить грузчику первому.

Широко расставив ноги, опустив руки, немного наклонившись вперед, Исаак принял удар и… устоял. Сотни людей, следивших за поединком, замерли.

Велик, широк в плечах и груди был грузчик. Он так же чуть наклонился и подставил свою маленькую голову. Не снимая пиджака и не приноравливаясь, ударил Исаак: грузчик тоже не покачнулся, но из ушей и рта у него хлынула кровь. Он шагнул, рухнул на землю и умер.

Дело разбиралось в окружном суде. Присяжные заседатели во всем происшедшем злого умысла не усмотрели и приговорили Исаака к церковному покаянию.

После этого происшествия уже никто в открытую борьбу с Исааком не вступал, но скрытых завистников его великой силы было много.

И решили враги усмирить Исаака, поубавить ему силы. Как-то ночью подобрались они к нему спящему и перерезали жилы на ногах, под коленками. С тех пор Исаак и стал ходить по заставе так, будто танцевал вприсядку. Стоять же во весь рост он мог только прислонясь к чему-нибудь спиной.

С тех пор Исаак стал еще более известным в округе и получил кличку — Исаак Хромой.

В костюме из добротного материала, в лакированных сапогах, фуражке, надетой чуть набок, чисто выбритый, всегда серьезный, Исаак, передвигаясь по улице, казался безобидным. Народ расступался перед ним, многие низко кланялись. Он же отвечал чуть приметным кивком головы.

Много было в народе рассказов об Исааке. Будто видели, как он, поспорив на крупную сумму, в воскресный день утром сел за стол и до обеда выпил четверть, то есть пять бутылок водки, закусывая только хлебом и солью. А после обеда пошел прогуляться по улицам. Но никто никогда его пьяным не видел.

В то время парни с Невской заставы враждовали с московскими, и сходились они для сражения на Волковом поле за заводом «Электросила». Вставали две партии друг против друга и по сигналу — свистку — шли в кулачный бой стена на стену.

Враждовали между собой и мелкие группы. Электросиловцы нападали на скороходовцев, кузнецы вагоностроительного завода наступали на литейщиков Озолинга.

Насколько безобиден и даже беспомощен казался Исаак, мирно передвигающийся по панели, настолько же страшен был он во гневе. Увидя своих врагов, он прислонялся к стене или фонарю и доставал из-за голенища длинный нож.

В страхе бежали враги только от одного его вида, а если не бежали, Исаак засовывал пальцы в рот, и оглушительный разбойничий свист разносился по всей заставе.

Друзья Исаака, где бы они ни были — дома, в трактире или на улице, услышав его, бросали все, бежали к нему, и горе было его обидчикам.

За заставой на фабриках и заводах вспыхивали забастовки, начинались волнения, но Исаак был далек от всех политических дел. Полиция знала это и не трогала его. Однажды сам пристав, гроза всей округи, полковник Зарецкий, в сопровождении двух околоточных, встретил Исаака на улице, остановился и, глядя сверху вниз, произнес:

— Бушуешь, Исаак?

Исаак придвинулся к фонарю, выпрямился и стал выше пристава.

— Бушую! — ответил он, так же глядя сверху вниз.

Эту неслыханную дерзость Исаака многие видели, слышали и с восхищением говорили о ней.

Ночью в полицейском участке дежурный околоточный прислушивался к свисту Исаака, ухмылялся и покачивал головой. Городовые, дворники, сидя на скамеечках, покуривали и смеялись: «Слышишь, Исаак балует!» Старухи, засыпая, крестились: «Спаси, сохрани и помилуй…» Измученные матери, укладывая детей, тихонько шептали:

— Спи! Чу, Исаак Хромой свистит!

* * *

Такой в те далекие годы была Московская застава, где жили мы с Колькой, неразлучные, настоящие друзья. Волосы у Кольки похожи на мочало, а маленькие серые глаза как будто говорят: «Только попробуй, тронь!» Он морщит рыжеватое веснушчатое лицо и босой загорелой ногой чешет другую. Уши у Кольки, надорванные у мочек, давно зажили, но каждый, увидевший их, подумает: «Ишь как тебе уши-то оборвали, наверное, поделом».

Я в общем тоже похож на Кольку, но почернее