Глаша [Анатолий Алексеевич Азольский] (fb2) читать постранично, страница - 43

была в магазине) раздался телефонный звонок:

— Петр Иванович, если не ошибаюсь?.. Рад слышать вас…

Голос противный и знакомый.

— С кем имею?.. — Петя уже понял, кто говорит, и прикидывал, какими словами оповестить начальство о контакте с предателем.

— Луков Виктор Степанович, если помните… Уверен почему-то, что и вы, и супруга ваша в добром здравии, и дети тоже, нижайший поклон им. Хотелось бы встретиться с вами, повиниться. Сказать доброе слово за помощь, ведь благодаря вам я вернулся в отчие края. И заслуженное мною наказание пошло мне на пользу. С вредными привычками покончил, здоровье укрепил и даже более того… Женюсь, Петр Иванович. Скоро свадьба, приглашаю, ресторан «Москва», вас и Глафиру Андреевну, разумеется…

Раз уж есть контакт, то надо извлечь из него максимум информации, то есть когда свадьба и кто невеста.

— Ее вы не знаете, а остальное уточню… Тут неопределенность, я вам позвоню. Договорились?

Глаше, конечно, ничего о Лукове сказано не было. И начальство не удосужилось принять Петю, по горло погруженное в мутные дела. Дни тянулись за днями, и однажды Петя застал Глашу за марафетом, жена в шелковом халате сидела перед трюмо, священнодействовала, корчила физиономию, кончиком языка выдавливая щеки и пальцем оттягивая веки. Петя в некотором смущении попятился, Глаша никогда не позволяла ему присутствовать на процедурах, предваряющих театр, поездку в гости или домашние приемы. Нату — допускала, та называла алхимией все косметические препараты матери, намекала на ведьмовство ее.

— Останься, — почти приказала Глаша. Сбросила халат, показывая белье, покатые плечи, туда она стала вмазывать какой-то крем. — Пополнела, да?

— Ничуть, — солгал Петя, по тону Глаши понимая уже, что она в той самой взвинченности, что позволяла отцу ее обзывать дочь шалавою. Да и сам он изредка прибегал к словечку этому, когда Глашу заносило, когда сухие глаза ее метали искры, а рука так и тянулась отвесить кому-нибудь пощечину.

— Хочу спросить тебя, дружок… Что там Наталья пишет?

Ната выскочила замуж, едва став студенткой первого курса МЭИ, и укатила в Ленинград, жила там, у родителей мужа, перевелась в Политехнический. Раз в неделю звонила. А письмо от нее пришло вчера, Глаша его читала. И тем не менее…

— Хорошо пишет, — осторожно ответил Петя, поскольку ничего не понимал.

— Мне кажется, ей рано рожать.

И об этом не только вчера говорили, но и сегодня утром. Петя молчал. Глаша окунула кисточку в какую-то склянку, потом поднесла ее к ресницам.

— Меня гложет страшное подозрение… Уж не потому ли мужем выбран ленинградец, что Александр там же, в Ленинграде? Что можно не видеть его в упор?

Сын летом поступил в училище, взрастившее Петю, и письма его были похожи на рапорты. О приезде сестры в Ленинград — ни слова.

— Какая-то странная биологическая каверза, — продолжала Глаша, глазами обегая кремы, помады и жидкости перед собою. Пальцем нажала на кончик носа, долго рассматривала этот палец. — Почему-то не любят друг друга. Мне кажется порою, что они от разных отцов, — с легким надрывом произнесла она, напрашиваясь на скандальчик. Петя, однако, не встал, не обозвал ее шалавой. Ожидал чего-то. Чего — не знал и боялся догадываться.

Спросил на всякий случай:

— Мне никто не звонил?

Глаша не ответила. Дьявольской помадой исказила губы, подсветила щеки румянами и стремительным мазком обозначила брови. Еще какое-то зелье употребила. Встала перед зеркалом во весь рост, повела плечами, согнула одну ногу в коленках, другую, отступила на шаг, любуясь собою.

— Да, я все еще хороша… Более того: возбуждающе притягательна. Тебе это надо учесть, дружок, потому что ты частенько забываешь исполнять свои так называемые супружеские обязанности, что наносит ущерб как твоему здоровью, так и моей внутренней репутации, самооценке, так сказать…

Более чем странный разговор, начинавший тревожить Петю, который будто втягивался в какую-то нехорошую игру.

— Убедила… — сказал он тоном, о каком пишут: «сквозь зубы». — Я готов. Сегодня же. Сейчас.

— О нет! — наигранно-страдающе воскликнула Глаша, театрально заламывая руки. — Мне нужна чистая, возвышенная, юношеская любовь, а не беспрекословное выполнение очередной статьи «Устава сексуальной службы».

Она села, коснулась пудры пуховкой, чтоб затем дунуть на нее, обдав Петю облаком противной пыльцы.

— Хорошо, ограничусь примечанием… Куда, кстати, собираешься? Без меня причем.

— Будто не знаешь… Двадцатилетие близится, сам посчитай, сколько лет прошло со дня окончания института… Сегодня репетиция, девичник с отфильтрованным количеством… эээ… мужчин… А насчет детей — подумай. У меня, возможно, найдется еще возможность поговорить с тобой на эту тему… Думаю, что — найдется. А теперь — проваливай! — приказала она. Надула щеки, высунула кончик языка, вытаращив на Петю глаза, чтоб окончательно додразнить его.

Петя мрачно поднялся, стараясь ни о чем не