Тайны расстрельного приговора [Вячеслав Павлович Белоусов] (fb2) читать постранично, страница - 2

ловко поймал канат, брошенный сверху, подтянул шлюпку к борту, второй поднатужился и, рассчитанным рывком оторвав со дна шлюпки огромную металлическую флягу-бадью, вскинул её наверх. Пара крепких рук подхватила ёмкость, и она исчезла с глаз Мерцалова. Как тот ни перегибался через борт, пытаясь разглядеть участников получше, сделать это ему не удалось.

Следом за первой флягой последовала такая же вторая, стремительно перекочевавшая из шлюпки на судно. Сорокалитровые ёмкости с накидными крышками Викентию Арсентьевичу приходилось наблюдать у крикливых молочниц, когда ранними часами он выгуливал кучерявого Рекса, но не молоко же таким способом доставили на борт теплохода неизвестные дикари?

Викентию Арсентьевичу стало не по себе. Он отпрянул от борта, испуганно огляделся. Вокруг ни души, огней не зажигали, только на нижней палубе слышалась возня, и раздавались глухие голоса.

«Нет, во флягах что-то другое, — ужаснула Мерцалова лихорадочная догадка. — Это чёрная икра». До него, далёкого от прозаической жизни человека искусства, доходили слухи о спекулянтах, браконьерах, о сбытчиках красной рыбы и чёрной икры. Но всё это не задерживалось в сознании, пролетало. В памятные даты домработница Зинаида Никитична, накрывая стол для гостей, не забывала о каспийских деликатесах, но где она их доставала, его не интересовало.

«Конечно, во флягах это страшное и запретное! Ворованное и преступное!.. — трясся от страха художник. — И время специально выбрано, когда нет никого, все на ужине, темнота вокруг…»

Суета внизу стихла, зато отчётливо различался разговор двух мужчин:

— Как качество?

— Спрашиваешь! Гольд рашен!

— Проверим?

— Чучело! Запрещено.

— Не помешает.

— Ну, открой… попробуй.

И следом раздался резкий удар по рукам — похоже, вмешался третий.

— Ты чего, Иван! Больно же!

— Урод! Испоганишь всю партию! Рудольф башку оторвёт, если кто прикоснётся!

— Так я же свой…

— Уроет любого, кто сунется! А ты — шестёрка!

— Борис вот разрешил…

— Заткнись! И Борису несдобровать. Ишь, нашёл начальника!

— Проверить хотел. На берегу одному лоху чурбан, икрой обмазанный, втюрили. Турист и носом не повёл, а потом к ментам кинулся. Да куда там, те и палец о палец не ударили.

— То цыгане, аферюги, блефуют, а мы — фирма! Кумекай бестолковкой! Рудольф таких штучек не признаёт, он своего не пощадит! Сам накажет, ему в ментах нет нужды.

— Шикарно устроился…

— Лучше всех! За бабками к капитану он сам явится. Насмотришься.

— Нас туда не подпускают.

— И правильно.

Шлюпка отвалила, застрекотав мотором, полетела в темноту. С бурно колотящимся сердцем Викентий Арсентьевич спустился на палубу. Двигаться не мог, старался совсем не дышать. Прошло достаточно времени, прежде чем к Мерцалову вернулось самообладание, ему хотелось одного — броситься вниз, к себе в каюту, запереться и забыться, чтобы, проснувшись, ничего не помнить. Забыть напрочь виденное. Быстрей бы приплыть назад и оказаться дома…

Внезапный шум, но теперь уже не внизу, а над ним, на верхней палубе, вывел его из оцепенения и заставил напрячь слух. Голосов было несколько, выделялся визгливый, Печёнкина. Библиотекаря успокаивали мужчина и женщина, спортсмен и его подруга. Подумалось Мерцалову: «Когда же Семёныч успел возвратиться с ужина? Не замечалось раньше такого рвения. Народа, освобождающегося из ресторана, не наблюдалось, а бузотёр уже наверху и уже скандалит?» Викентий Арсентьевич не заметил, как тот проскользнул туда. Впрочем, удивляться нечему. Он сам только успел очухаться от происшедшего. До сих пор в себя не придёт. Хорошо, незамеченным остался…

А наверху неугомонный Печёнкин затевал настоящую склоку.

— Браконьеры чёртовы! — метал гром и молнии Семёныч. — Спекулянты! Знаю я вас! У трудового народа на шее сидите! Икру загрузили для московских туристов! Давить вас, гадов, надо!..

Его увещевали, успокаивали, но бесполезно.

— Я это дело так не оставлю! Милицию буду вызывать!..

Скандал разгорался.

— Надоело смотреть на это безобразие! Тюрьма по вам плачет! Остановите корабль, пока остальные на шлюпке не удрали!

Печёнкин не ошибался: люди на моторных лодках скрылись, теплоход, запустив двигатель, рвался вперёд, стремительно удаляясь от островов. Больших огней на нём по-прежнему не спешили зажигать.

— К капитану пойду! Пусть милицию вызывает! С поличным вас возьмут! — шумел наверху Печёнкин.

Ему угрожали мужские голоса, но смутьян не унимался, и по последним его решительным выкрикам можно было догадаться, что он засобирался идти к капитану.

На этом вроде затихло, начал успокаиваться и Викентий Арсентьевич — история, свидетелем которой он невольно стал, разрешилась без его вмешательства. Художник не был сторонником конфликтных ситуаций, более того, опасался их. Мирный по природе человек, он избегал лишних волнений, считая, что интеллигентная натура может себе позволить обходиться