Элла и звёзды [Виктор Цененко] (fb2) читать постранично, страница - 4

бабушка, покачивающаяся в тряске автобуса, держащаяся сморщенной рукой за поручень… Она держалась. Автобус качало, вокруг нее были чужие люди, над ней светила автобусная лампа, и она держалась за поручень, держалась буквально за саму жизнь, старой рукой, слабой рукой, но уверенно. Тут одна мерзкая, по версии Эллы, девчонка, наконец-то оторвавшаяся от мобилы, подняла задницу с кресла и предложила бабушке сесть. Та сказала: «Спасибо, внучка», расцепила руку и немного грузно уселась на освободившееся место. У Эллы на глаза навернулись слезы, она опустила голову и прикрыла веки, чтобы никто ничего не увидел. Никто и не посмотрит, наверное, но все равно не хотелось показываться.

Как и было предсказано, автобус выплюнул почти половину содержимого на Горизонте. Элла посмотрела на сияющего гиганта, на ТЦ, подумала, что можно было бы прогуляться по нему, как-то отвлечься. Туда шли толпы, оттуда. Ныряли в поддельный свет и выныривали из него с красивыми пакетами, коробками, упаковками еды. Элла поняла, что так сегодня не получится. «Ты звонила бы нам Эличка» – звучало у нее в голове, и она снова вернулась к более поздним воспоминаниям.

Почему она так редко их навещала? Ведь всё было здесь – они, чай, эти комнатки. С ними вдруг стало не о чем говорить, и они чувствовали, что да, Эличка растет, меняется. Что-то разрасталось между ними. Между ней и стариками. Темная завеса. И общения становилось меньше, меньше, меньше. А потом неожиданно, хотя какой идиот мог ждать другого развития событий, эта дверь закрылась, темнота забрала дедушку с бабушкой. Вначале бабушку. Элла, идя домой и на ходу закуривая, буквально оказалась в комнате, где дедушка смотрел телевизор. Он молчал, он смотрел в экран. Что он чувствовал, оставшись один, прожив с супругой лет пятьдесят? Он реже выходил на балкон, зрение сбоило, реже он открывал окна, почти не курил только если пару раз в день. Тогда у Эллы были свои заморочки. Она редко навещала деда, беседы с ним как-то не шли. Но он все равно был приветлив и, казалось, в нем еще много жизни. Она думала, что найдет с ним общий язык, по-новому. И он умер. Совсем недавно.

«Ты заходи почаще, позванивай, Эличка», «Заходи, Эличка, когда захочешь», «Ждем, Эличка». «Как у тебя дела, Эличка? Всё в порядке?». Но не с ними же обсуждать это и то, ссоры в универе, любовь, тусы, потом работу, всё, что на работе. Но кто еще так спросит, в порядке ли у тебя всё? Так, чтобы это было важно. Мама с папой – да, но ощущения другие. Родители стояли ближе, а это действовало двояко. Именно мир дедушки и бабушки был далеким миром ее детства, именно он.

Элла зашла в квартиру, постягивала с себя вещи, забросила в микроволновку котлету из морозилки и пошла купаться. Взялась за металлический поручень душевой, посмотрела на свою руку. Поручень был холодным, в нем отражалась Элла – голая, грустная, замученная и буквально вся, как душа, отправляющаяся на суд. Око судьи ничего не говорило ей, ни в чем не обвиняло, оно просто показывало ей ее саму. Просто ее саму… Элла смотрела на свою руку, неловко обхватившую запотевающий металл. С трудом держится. Свет в ванной заморгал. Проводка. Квартирка в старом фонде, ничего такого. Это темнота. Она шепчет Элле. Она забирает ее маленькими частицами, каждый вечер и каждый день. Забирает неизвестно куда, за что, и к чему всё идет. Но забирает не потому что тьма такая жестокая, она просто хищник. Забирает потому что Элла дает это сделать, потому что Элла просто стоит посреди дремучих джунглей, кровоточит и не знает, что делать. Звезды теряются в темноте.

Элла передернулась всем телом, зашла под капельки. Они стучат по ней, а она стоит, скрестив руки на груди и смотрит влажными глазами вниз. Пар закрыл всё. Он темнел и обволакивал ее. Он, кажется, шептал что-то. Он приглашал ее слиться с ним и исчезнуть. Навсегда потеряться в своих пустотах. Она уже была потеряна. Давно уже потерялась… Где-то здесь всё начинается, где-то здесь и заканчивается. В бесплотном тумане. И ей вспомнился разговор с бабушкой, Элла обещала позвонить им с дедушкой, как только доберется до дома. Был вечер, они волновались. Да они вечно за нее волновались. А чего за нее волноваться, ведь она на такси, и ей уже двадцать семь лет? Дальше получилось так, что она поехала не домой, а к Мише, так и не попала домой. Так и не добралась… И не позвонила старикам. Тогда было туманно. Может быть ей сейчас это чудилось, она не могла вспомнить – неужели буквально после этого, через пару дней, умерла бабушка? И Элла так и не позвонила. Так и не поговорили больше. С человеком, который как никто мог утешить Эличку, поддержать. И гораздо позднее, когда она уже и не подумала бы плакаться старикам, само их присутствие успокаивало ее. Даже когда они ее немножко злили, когда она была недовольна их старческими, отсталыми рассуждениями. Она до сих пор не добралась домой… Потерялась в обманчивых зарослях тумана. И что же ты будешь делать? Тьма подкрадывается, она спускается за тобой…

В душевой кто-то плакал. В клубах пара был кто-то и