Ваше Сиятельство 6 [Александр Валерьевич Маслов] (fb2) читать онлайн

Ваше Сиятельство 6 (+иллюстрации)

Глава 1 Божественная бойня

Артемида пронзительно и в то же время настороженно смотрела на меня. К моему удивлению богиня оказалась вооружена — ее великолепный лук был в левой руке. Голубой свет открывшегося рядом с ней портала отразился в глазах Небесной Охотницы, и они стали серебряными, как ее длинные волосы. Из второго портала появилась Воительница-Афина с копьем, а третьим неожиданным гостем оказался Асклепий.

— Успели! — сказала Афина, сжимая сверкающее оружие и настороженно оглядываясь.

И тут я почувствовал, что явлением троих Небесных поток ночных гостей не ограничится. Снова пошло волнение на тонком плане. Пространство словно всколыхнулось с разных сторон и разорвалось, дырами, чтобы впустить посланниц Геры — я научился чувствовать их задолго до появления. Сейчас я боялся только за Ольгу, не понимавшую происходящего и, конечно, напуганную.

Без сомнений, Ковалевская очень смелая девушка. В этом я убеждался много раз. Она себя проявила прекрасно на базе «Сириуса», когда на нас напал робот: без паники четко исполнила все, что я сказал, держалась строго за мной и моим щитом. И сейчас ее испуг от непонимания происходящего в палате, нарастающего страха за меня, был самой нормальной реакцией действительно смелого человека — Ольга полностью сохраняла самообладание.

Артемида вскинула лук и ровно в этот момент на тонком плане появились эринии: три, пять, восемь, двенадцать. И еще Арахна! Боги! Это так Гера бесится от отчаянья⁈ Арахну-то зачем⁈ Ах, понятно, она должна сковать меня на физическом плане или хотя бы забрать мое внимание. Величайшая действует наверняка. Она совсем свихнулась в своем стремлении свести счеты.

Почти сразу как божественная паучиха воплотилась в земном теле, сверкающее копье Афины пронзило ее сверху вниз. Вошло точно сверкающая молния, пригвоздив паучиху к полу. От удара я почувствовал, как вздрогнула кровать подо мной, услышал короткий, испуганный вскрик княгини — это случилось трех шагах от нее. Когтистые лапы Арахны отчаянно вспороли воздух и повисли плетями.

— Все неймется тебе, коварная ткачиха! — воскликнула Афина, гневно глядя на свою давнюю противницу.

Артемида с невероятной ловкостью отбивала атаку на тонком плане. Тетива пела, а сама Охотница чудесной ловкостью и грацией поворачивалась то в одну, то в другую сторону к налетающим косматым тварям. Стрелы богини, точно тонкие, серебряные молнии, разили без промаха. Я и раньше видел, как владеет своим луком Охотница, но никогда не наблюдал ее бою, когда важна точность и быстрота каждого движения. Двенадцать стрел — двенадцать косматых голов, пронзенных насквозь. При чем каждая в правый глаз. А затем миг тишины, в котором я особо ясно почувствовал восторг и одновременно сожаление. Большое сожаление, что в этой ситуации лежал в полной бесполезности, в бессилии даже защитить Ольгу.

— Радости тебе, Астерий! — первой заговорила Афина. — Сколько времени утекло, а ты не слишком вспоминал обо мне. Верно, ты друг забывчивого Одиссея, — съязвила она, напоминая об обидном для нее расставании в Итаке. Затем добавила: — Ты и в этот раз чудом выкрутился. И здесь не вина твоей Артемиды — раньше мы не могли прийти. Гера ловко обманула нас. Сказала, что Перун ждет во Дворце Славы.

— Он действительно ждал, но какому-то пустяку, смысл его вопроса я уже не помню. Я даже подумала, что Громовержец подыграл супруге или она как-то перехитрила его, — продолжила Артемида, убрав лук и подходя ко мне. А затем, глядя мне в глаза, своими сияющими как северное небо, неожиданно, произнесла: — Прости, Астерий. Я была неправа, — ее голос стал тихий, мигом утратив боевой пыл. — Ты не виноват передо мной. Совсем не виноват. В тот день что-то затуманило мой ум и заставило без оснований злиться на тебя. Я никогда еще так не злилась. Это какое-то сумасшествие!

— Имя ему — Гера! — звонко воскликнула Воительница.

Артемида молча наклонилась и поцеловала меня в губы. Я обнял ее и сразу по телу разлилась такая сладость и сила, что от этой божественной волны закружилась голова. От нее, как всегда, исходило благоухание цветами акации.

— Арти! Скромнее! Здесь вообще-то его невеста! — раздался звонкий смех Афины. — Или тебе уже настолько все равно?

Асклепий, до сих пор стоявший безучастно по другую сторону от Ольги, обозначил свое присутствие многозначительным вздохом и шорохом золотых одежд.

— Саш, я выйду. Буду в коридоре, — Ольга направилась к двери, старательно обходя Афину и пронзенную копьем Архану. Паучиха была мертва, но мертва условно, ведь боги даже самые низшие бессмертны: ее тело скоро начнет оживать или исчезнет здесь и возникнет в другом месте, чтобы возродиться и снова плести паутину коварства.

Я не стал останавливать княгиню, понимая, что сейчас в палате ей совсем не по себе. Лишь поймал ее взгляд и с благодарностью кивнул ей.

— Асклепий быстро тебя вылечит. И через несколько дней я буду ждать нашей встречи во дворце, — сказала Охотница, садясь на стул рядом с кроватью. — Просто обратись ко мне, как будешь готов.

— К тебе во дворец с Ольгой? — наверное сейчас я задал очень глупый вопрос. Возможно, вопрос обидный для Артемиды, но у меня кружилась голова и эмоции раздирали так, что я больше не чувствовал ни боли, ни ядовитого холода.

— Зачем соединять земное и Небесное? — богиня вскинула бровь и улыбнулась, как бы намекая что наш прежний спор окончен в мою пользу, при этом остается неземная часть наших отношений, которые для нее важны.

Я поманил ее пальцем — сам бы не смог приподняться, к тому же Асклепий, зайдя с другой стороны кровати, уже колдовал над моим телом. Охотница потянулась ко мне, и я снова смог обнять ее, затем сказал:

— Я очень люблю тебя. И сегодня, с твоим приходом, этот день для меня стал счастливым. Наверное, самым счастливым за последнее время.

— Счастье и огорчения почти всегда рядом, как день и ночь. Я очень страдала, Астерий. Думала, что ты все-таки придешь в храм или хотя бы призовешь меня, чтобы мы могли объясниться. Для нас с тобой не замечать друг друга — это противоестественно и очень больно. Ты нужен мне, я это всецело осознала в последние дни. Поняла, когда мне стало не хватать тебя. Когда мысли, что время с каждым днем все больше разделяет нас, стали невыносимы. Я тебя тоже люблю, — она поцеловала меня в губы, даря трепетную волну блаженства.

— Но ты бы не пришла, если бы я не оказался на краю смерти? — спросил я, лаская ее серебряные волосы.

— Пришла бы. Я больше не могла выносить мысли, что ты отвернулся от меня, — она прижалась своей бархатистой щекой к моей. — Я вспоминала… — ее взгляд на миг метнулся к Афине, — вспомнила в эти дни то, что случилось, когда Одиссей вернулся домой. И лишь теперь поняла, как тогда было тяжело на сердце Ареты.

Охотница назвала Афину микенским именем, которое ей тоже нравилось и означало доблесть, но сейчас это звучало так неуместно, что Ясноглазая возмутилась:

— Ну, знаешь, не так уж я переживала. Было много других дел, кроме как ждать как к кому-то вернется совесть и память. Вообще, хватит говорить обо мне! — Афина уперлась ногой в грудь Арахны и выдернула копье. — Иначе я вспомню кое-что об Орионе! — Воительница рассмеялась.

— Вспоминай, пожалуйста. Мне нечего стыдиться, моя подруга, — ответила Охотница. — Я не скрываю, что у меня на сердце, — она встала, отодвинув стул. — Астерий, мы не можем быть здесь долго. Время уйти. Но будем приглядывать, чтобы ты не пострадал от прислужниц Геры. И я, и Афина не дадим этому больше случиться. Пожалуйста, выздоравливай скорее. Асклепий будет навещать тебя еще два дня.

— Дорогая моя, мне нужно найти путь во владения Геры. Помоги с этим, — я попытался приподняться и у меня получилось. Асклепий в самом творил чудеса. И разве может быть иначе, когда прошлый раз он воскресил меня, когда после удара Перуна, мое тело обгорело почти до костей.

— Нет, Астерий! — Артемида покачала головой. — Не думай об этом. Ты ничего не сможешь сделать ей, только причинишь боль и добавишь злости.

— Будь разумен. Разве тебе мало, что мы на твоей стороне и защищаем тебя? — Афина нахмурила брови. — Мы попытаемся образумить ее. Гермес нам поможет. Но если ты, Астерий, решишь сводить с ней счеты, то ничего хорошего не жди: все боги обратиться против тебя. Особенно Перун.

— Все и так против меня — так сказала Лето, — заметил я.

— Она соврала тебе. Надеюсь, сам догадаешься почему, — Воительнице переглянулась с Артемидой. — Окончим этот нехороший разговор. Быстрого тебе выздоровления!

Афина начала бледнеть, становиться прозрачной. Моя возлюбленная Охотница исчезла во вспышке света. Последним покинул палату врачующий бог.

Вот так… Меня такой поворот не устраивал. Советы богов, тем более Афины бывают мудры, но далеко не всегда. Я не собираюсь быть зависимым от их милости. Как бы не пытались остановить меня боги, Гера будет наказана. Наказана так, что ей больше не придет в голову пытаться свести со мной счеты. Боюсь ли я последующего гнева Перуна? И да, и нет. Да — потому, что в мои планы не входит окончательно и бесповоротно угробить тело Александра Петровича Елецкого. А такой расклад очень возможен, если в самом деле Перун объявит мне войну. Я очень не хочу, чтобы Ольга, мама, другие близкие люди лишились того, кого они считают мной. А нет — потому, что Перун должен понимать, что тогда ставки повышаются в разы, и убив меня в этом теле он может убить весь их Небесный покой и благополучие. Ведь тогда я буду мстить не только Гере. И еще кое-что: если верить Лето, то Громовержец запретил Гере трогать других людей, в усердии наказать меня. А она тронула: сегодня из-за ее вмешательства погибло четверо — это только те, о которых я знал.

Ольга… Чего она до сих пор стоит в коридоре?

— Оля! — призвал я громко. После стараний Асклепия голос снова стал моим, и сил уже столько, что я могу встать, хотя с трудом.

Наверное, моя княгиня находилась где-то дальше от двери и не слышала. Тогда я решил использовать другой метод, благо, магические силы частично восстановились. Я вышел на тонкий план и начал расширять сферу внимания, пока не нашел Ольгу, стоявшую между витражным окном и алтарем Асклепия. Княгиня была не одна. Рядом с ней стояла… Кто бы мог подумать, Ленская! Как она оказалась здесь почти в полночь⁈ Кто ей сообщил о моих неприятностях⁈

— Оля, я тебя жду вместе с актрисой, — сказал я в этот раз ментально.

Она встрепенулась, оглядываясь, что-то сказала Ленской, и они вместе почти бегом направились к моей палате.

* * *

Это был чудесный вечер. Один из лучших вечеров в ее жизни, полный радости, внимания и триумфа. Конечно, она скоро станет княгиней. И даже больше, чем княгиней, ведь когда Талия сказала Гене, что она почти княгиня, он ответил ей: «Прелесть моя, княгиня — это всего лишь высокий титул. А ты на самом деле — принцесса. Принцесса в душе!». Конечно, князь прав. И его за это понимание, за любовь, которая их соединила тоже можно считать принцем. Они стоят друг друга. Они созданы друг для друга.

Так рассуждала Талия Евклидовна, выходя из-за стола и направляясь к своему Родерику — мысленно она называла его так по привычке и еще потому, что ей нравилось это имя. Когда Талия вышла на террасу, то увидела то, чему поначалу глаза отказывались верить: эта старая шалава, которую некоторые называли Светланой Ионовной стояла, прижавшись к Мышкину и вздрагивая. Сначала Талии показалось, что мачеха смеется, но потом прояснилось — плачет, сука!

— Блядь! Это что такое здесь происходит⁈ — вскрикнула Талия и решительно направилась к ним. Сейчас она очень сожалела, что в горящей квартире на Маросейке лишилась астрального кольца. О, если бы оно было, то Принцесса Ночи незамедлительно вызвала Гарольда! Еще как вызвала и приказала бы ему сорвать зубами одежду со старой шлюхи!

— Моя принцесса, — Мышкин встрепенулся, старательно отстраняясь от Светланы Ионовны. — Я просто обещал ей кое-что. Обещал портрет с нее написать, но забыл. Ты же знаешь, у меня с памятью после отравления совсем плохо. А матушка ваша из-за этого очень расстроилась. Вот, видишь ли, плачет из-за моего невнимания.

— Мам, не плачь, — с ехидством проговорила, впервые в жизни называя мачеху «мамой». — Нарисует он твой портрет. Я обещаю посодействовать. Даже сама возьму в руки кисти. Такой хороший портрет нарисуем, что его возьмут сразу на выставку. Мы подпишем его крупными буквами «Светлана Ионовна, увы, Евстафьева»!

— Спасибо, доченька, но это не твоего ума дело, — мачеха повернулась и порывистым шагом направилась в сторону сада, освещенного туэрлиновыми светильниками.

— А теперь мне расскажи всю правду и очень подробно, — сказала Талия, проводив взглядом женщину, отношения с которой никогда не ладились.

— Прелесть моя, но я вообще не виноват. Не знаю, что на нее нашло. Вернее, знаю, но я все равно не виноват, — начал было объяснять Геннадий Дорофеевич.

Он тоже глядел в след Светлане Ионовне. Она была года на четыре или пять старше князя Мышкина, и по мнению искушенных мужчин только вошла в тот самый возраст, когда женщина раскрывается сполна, и ее истинная женская красота дополняется искушенностью и зрелой статью. Князь смотрел, как она грациозно покачивает бедрами, и ощущения ее теплого, сочного тела, минуту назад прижимавшемуся к нему, отозвались в его теле крепчайшим членостоянием.

— Ты чего туда смотришь⁈ — возмутилась Талия Евклидовна.

— Я не смотрю. Вернее, смотрю, но не туда, — сбивчиво объяснил Родерик, мысленно ругая нелепый случай и себя, за излишнее внимание к мачехе Талии.

— Нет, ты смотришь! Ты смотришь именно на нее, — Принцесса Ночи схватила его за штуковину, явно топырившую брюки. — Мерзавец, Родерик! Ты ее уже мысленно трахаешь! Ведь права была твоя Софка! — и тут она вспомнила ведьмино пожелание: «Родерик пусть тебе изменяет каждый день! По пять раз!».

Рот Талии Евклидовны приоткрылся и из него вырвался возмущенный возглас.

— Прости, дорогая! Прости! Так вышло. Я здесь не виноват, это все из-за этого тела, — попытался объяснить серый маг. — Вот послушай меня, — он взял ее за руку, сжимавшую член. — Виноват тот, прежний князь Мышкин. Эта женщина, в смысле твоя мачеха, она нравится ему. Понимаешь? У них что-то раньше было. Скажу тебе более… — он замер, опасаясь, что эти откровения могут оказаться вредны.

— Говори более! — баронесса сдавила его твердыню в штанах.

И князь Мышкин сказал:

— Я, то есть он был ее любовником и обещал забрать ее у твоего отца. Забрать и потом жениться. Но я здесь не виноват! Я даже не знал, что мы с ней знакомы.

Принцессе Ночи сейчас захотелось наброситься на него с кулаками. Или лучше оторвать член. Но это были эмоции, очень горячие эмоции. Все же Талия понимала, что Родерик, именно ее возлюбленный Родерик, здесь не виноват. Все дело еб*ном Мышкине. За этой идиотской фамилией наверняка скрывается очень неприятное прошлое. Он князь, хорош собой, наверное, богатый, а раз так у него было очень много красивых женщин. Неизвестно какие сюрпризы еще преподнесет история этого Мышкина. Устоит ли Родерик после таких соблазнов, которые начнут открываться ему по мере того, как новоявленный князь будет знакомиться с пикантными подробностями прежней жизни?

Талия даже застонала от этих мыслей.

— Родерик… — она прижалась к нему и подняла голову, заглядывая в растерянные и печальные глаза князя. — Не изменяй мне, пожалуйста! Я этого не перенесу. Давай, обратимся к Елецкому, пусть он еще посмотрит тебя, найдет если что-то в твоем уме оставила эта ведьма? Тем более нам нужно завтра навестить его.

— Я не буду изменять! Мне никто не нужен кроме тебя, — сказал Геннадий Дорофеевич, но при этом в его голосе не было уверенности. Все-таки в нем осталась часть прежней личности, часть привычек и пристрастий, которые тоже имели значение.

Прислушиваясь к себе Родерик, подумал, что несмотря на очень удачное вселение в тело Мышкина, почти исчезнувшая личность князя могла где-то затаиться. Иначе откуда это неожиданное влечение к Светлане Ионовне? Сейчас он даже вспомнил, как называл ее прежде.

— Светик… — сказал он вслух.

— Что? — не поняла Талия.

— Свет… — он икнул. — Светло здесь. Гости могут видеть, что мы обнимаемся. Это же непристойно до свадьбы, — пояснил серый маг и подумал, что ему лучше вернуться за стол и еще немного выпить. — Ты не будешь говорить папе, о том, что твоя мачеха изменяла ему со мной? Вернее, с ним. Ну с тем, который не я, — мысли Родерика путались.

В этот момент на террасу вышел сам барон Евстафьев в сопровождении виконтессы Струбецкой. Хотя ей было почти сорок лет, она казалась намного моложе и вполне могла очаровать. Ходили слухи, что именно госпожа Струбецкая начала увлекать Евклида Ивановича, после того как графиня Елецкая потеряла к нему интерес.

Глава 2 Стучаться надо

Знаете, как приятно видеть их вместе, Ольгу и мою актрису! Такое ощущение, что эта сцена — вид ворвавшихся в палату девушек, взволнованных, обеспокоенных моим здоровьем — подействовали на меня сильнее магии Асклепия.

Ленская тут же присела на стул, с которого недавно встала Артемида, без слов покачала головой и расплакалась. Я чувствовал, как она хочет дотронуться до меня и боится. Ее пугали окровавленные бинты на моей ноге и животе, моя бледность и потускневшие глаза — уж я видел недавно себя в зеркало. Лишь когда Ольга сказала: «Ему намного лучше. Видела бы какой он был, когда сюда везли!» — тогда Ленская осмелела и взяла мою руку. Она прижала ее к своей щеке и сказала, что от меня сегодня не уйдет. Тоже интересный поворот, получается, ей придется провести ночь в этой палате вместе с Ольгой Борисовной.

— А как же дома? — спросил я. — Рискуешь. Тебя снова лишат «Электры».

— Я предупредила папу. Сказала, что друг попал в беду и буду дежурить в палате, — при этом глаза актрисы внимательно оглядывали ту часть палаты, что ближе к окну.

— Вот здесь она стояла, почти рядом со мной. А это след от копья, — Ольга указала на пятно почти черной крови и дырку в полу, оставшуюся после удара Афины.

Теперь я понял, что искала глазами Ленская и добавил:

— Именно там находилась Арахна. Представь себе, Ольга Борисовна не испугалась ее жутких когтей. И явление богов для нее становится вполне обыденным.

— Я не успела испугаться, — поправила меня Ковалевская. — Копье Воительницы пронзило это чудовище раньше, чем до меня добрался страх.

— Как же весело у вас, с ума сойти! — Светлана вздрогнула, представляя недавние события.

Дальше Ольга делилась событиями, которые она пережила в Шалашах. Рассказывала о своем беспокойном ожидании и ужасе, пережитом тогда, когда Торопов сообщил о произошедшем. Я почти молчал все это время, а потом, минут через двадцать меня начало клонить в сон. При этом я чувствовал, как начинают чесаться заживающие раны — явный признак быстрой регенерации мягких тканей. Это процесс запустил я сам, но Асклепий его намного ускорил, своей огромной целительной силой. И теперь моему телу требовался просто отдых для восстановления сил. Перед сном я просканировал тонкий план на возможные угрозы — было все тихо. Я вполне доверял обещанию Афины и Артемиды, что они будут оберегать мой покой, пока я в таком состоянии, и сканировал планы бытия скорее по привычке. В моем положении очень полезной привычке — мне нельзя от нее отказываться, хотя она создает много неудобство и забирает часть силы.

И уже перед самым сном я пошел на хитрость, сказал Ковалевской:

— Оль, приляг, пожалуйста со мной, что-то меня слегка морозит, — вот в последнем, извините, я соврал. Или лучше сказать, пошутил.

Княгиня устроилась на кровати слева от меня. Легла очень осторожно, опасаясь причинить мне боль. Я сам притянул Ольгу к себе, желая больше ее тепла и не слишком обращая внимание на резь в ранах. Затем я пожаловался Ленской, что у меня мерзнет правый бок, и актрисе ничего не оставалось, чтобы устроиться там.

— Елецкий, ты уже вообще обнаглел! — возмутилась княгиня, при этом мне показалось, что она не слишком сердится.

— Спокойно, девушки, это просто лечебный сон, — объяснил я.

Ленская просто хохотнула мне в плечо и поцеловала меня. Она была вовсе не против такого «лечебного сна». Да и Ольга Борисовна смирилась, что ей придется провести ночь на одной кровати не только со мной, но и моей любовницей. Кровать не была широкой, но если прижаться друг к другу, то места вполне хватало троим даже с небольшим запасом.

В эту ночь я не видел снов. Так редко бывает, когда после вечера, перегруженного происшествиями, запредельными эмоциями тебе ничего не снится, но мне не снилось ничего. Я лишь провалился в небытие и очнулся, когда на часах было далеко за полдень.

Ленской в палате не было, Ольга сидела напротив меня на диване, читая какой-то научный журнал с изображением на обложке мозга, подключенного к реутово-марсимовой схеме. Увидев, что я проснулся, она поспешила ко мне:

— Как ты? Лучше?

— В порядке. Почти в полном порядке. Наверное, врачи не поверят, что такое возможно и еще подержат здесь день-другой, — я приподнялся, отмечая, что кто-то мне успел сделать перевязку. Не знаю, как это возможно сотворить со спящим человеком, при этом его не разбудив.

— Был Асклепий, — сообщила княгиня. — Что-то такое делал с тобой. Трогал там, где раны, долго держал ладонь на твоей голове. Я даже поговорила с ним немного, но он такой неразговорчивый: все молчит, хмурится, не всегда отвечает. Сказал, что ты должен лежать еще хотя бы день, лучше два.

— То есть завтра можно убираться отсюда. Послушай, а ведь завтра суббота, и получается, наши планы вовсе не рухнули, — я сел на кровати, свесив ноги и, думая о забронированном номере в гостинице «На Облаках», сказал: — Послушай, дорогая моя, знаешь, что завтра произойдет? Завтра я тебя трахну там же, на нашем любимом месте, где и собирался. И даже цветы не забуду.

— Елецкий, у тебя вообще совести нет? — она замерла, пытаясь разыграть возмущение.

— Кажется, ты задавала этот вопрос ночью. Да? Спрашивала что-то насчет совести, когда мы дружно ложились спать? — сейчас я любовался ей. Как же она прекрасна: и когда возмущается, и когда радуется, и когда сердится! Я хочу ее видеть рядом всегда.

— Нет, перед сном я просто говорила, что ты обнаглел, — она положила журнал на столик. — Если интересно, твоя актриса ушла. У нее, видите ли, сегодня два спектакля. Передала тебе пожелание, поскорее выздороветь. Сказала, может прийти вечером.

— Помоги мне встать, — попросил я, протянув к ней руку, и когда Ольга подошла и подала свою ладонь, я схватил ее и повалил Ковалевскую на кровать. Ее возмущение пришлось прервать решительным поцелуем.

— Елецкий!.. Ну, Елецкий!.. — ей все-таки не удалось вывернуться.

А я одержал очередную победу: доказал, что тяжело раненый маг может быть сильнее самой прекрасной княгини. Тем более если этот маг — Астерий.

Ольга быстро сдалась: ответила на мой поцелуй и лишь прошептала с утихающим возмущением:

— Тебе нельзя так! У тебя там жуткие раны! Я видела…

— Поверь, именно так они лечатся. Можешь спросить у Асклепия, — я прижал ее к себе с вожделением ощущая, как вздымается ее грудь и чувствуя частый стук ее сердца.

— Я лучше спрошу об этом у Артемиды, — она рассмеялась, видя, округлились мои глаза. — Сюда может кто-нибудь войти. Слышишь! Елецкий! Мы пока не «На Облаках»!

Хотя Ольга совсем не ведьма, но так и случилось: через несколько минут в палату вошел ее отец.

Борис Егорович, наверное, не совсем понял происходящего на больничной кровати. Стал у распахнутой двери, слегка вытянув голову вперед и широко распахнув глаза.

— Папа! Стучаться надо! — Ольга тут же приподнялась, поправляя юбку.

— Да вот не догадался. Думал, что Александру Петровичу ввиду тяжести ран будет сложно ответить на мой стук, — князь закрыл дверь и вошел в палату. — Как самочувствие, ваше сиятельство? Как протекает процесс лечения? — с явной издевкой полюбопытствовал он.

— … — я открыл рот, чтобы что-то ответить.

— Вообще, его сам Асклепий лечил, — опередила меня Ольга.

— Ага. Боги стараются, еще и ты, вместе с ними. Очень хорошо! Наверное, настолько хорошо, что и выздоравливать не хочется, — хотя Ковалевский все это говорил с явным сарказмом, улыбка на его губах была доброй, и я совершенно расслабился. Все-таки Борис Егорович золотой человек, он всегда без лишней чопорности, но с пониманием наших юных порывов. Другой бы на его месте вспылил. Например, Елена Викторовна могла взорваться возмущениями, а князь все спокойно перевел в шутку. Возможно, позже он поговорит об этом с дочерью, но мне кажется вряд ли.

— Вообще, папа, сам Асклепий сказал, что Саше нужно полежать еще один день, — Ольга снова не дала мне ответить князю. — Потом, ему нужно будет пару дней отдохнуть. Поэтому, я заберу его отсюда, и мы вместе проведем выходные.

— Так распорядился сам бог? — уточнил Борис Егорович, улыбка на его лице стала светлее.

— Папа, это неуместная ирония — речь о здоровье человека, — ответила Ольга.

И здесь мы рассмеялись все втроем.

— Хорошо, Олечка, лечи его, а то сам царевич волнуется. Тоже справлялся о здоровье и возмущался, что Александр Петрович слишком рискует там, где этого делать не следовало. Еще есть новости с базы… — князь не стал говорить с какой, но мы и так догадались, о чем речь. — Версия, о том, что на когнитивные функции робота имелось какое-то внешнее влияние, похоже получает подтверждение.

— Это наша с Сашей версия, — не без удовольствия заметила Ольга. — У «Кребб-20–14» очень грамотно выстроена защита от ошибочных решений.

— Ну если тебе нужен лучик славы, то да — это ваша с Сашей версия, — признал князь, устроившись в кресле. — Об этом знает профессор Белкин, он уже похвалил тебя и очень рад, что ты будешь работать в его команде.

— Пап, ты знаешь, я не тщеславная, — Ольга слезла с кровати и перебралась на диван. — Но лучик славы мне будет полезен, чтобы сразу меня начали уважать как будущего специалиста умных систем. Согласись, это просто здоровый прагматизм.

— Да, ты очень дальновидная и хитрая, — усмехнулся князь и достал из внутреннего кармана сигару. — Насколько я знаю, здесь все курят, так что возражений, если я немного подымлю, не будет. Оль, открой шире окно.

— Вообще-то я не курю, — Ковалевская нехотя встала и подошла к окну, отдернула штору, впуская в комнату больше солнечного света. — Разве что в самых крайних случаях.

— Есть хорошие новости, — Борис Егорович откусил кончик карибской сигары и прикурил. С минуту сидел, прищурившись от табачного дыма и словно размышляя, стоит ли доверять нам эту «хорошую новость». — Хотят слухи… — наконец, решился он, — будто Филофей Алексеевич осознал, что далее тянуть с выбором приемника нельзя. И на днях он официально провозгласит Дениса цесаревичем.

— Ха-ха-ха! — Ольга захлопала в ладоши. — Как же хорошо, что я избежала это суетной участи стать императрицей! — она рассмеялась. — Папа, я в самом деле очень рада за Дениса. Я знаю, он смог бы править достойно и принести России много пользы. Передай ему это от меня при случае, — подойдя к моей кровати, княгиня наклонилась и демонстративно поцеловала меня, как бы еще раз подтверждая всю верность своего выбора.

На эту вольность дочери Борис Егорович будто не обратил внимания и сказал:

— Думаю, теперь, поскольку вопрос о будущем наследнике почти снят, можно приоткрыть кое-что… Из-за того, что Филофей Алексеевич тянет с назначением наследника, все считали его крайне безответственным в столь важном для государства вопросе. Сколько недобрых разговоров ходило на этот счет особенно вокруг Глории, которая давила на него. Однако со стороны императора имелась одна хитрость: он давно написал несколько указов, которые должны были вступить в силу в случае его смерти. Один из этих указов прямо передавал престол Денису Филофеевичу. Наш император вполне понимал, кто из его сыновей чего стоит. Вот только сильная любовь к Глории несколько ослепляла императора и не давала возможности принимать некоторые важные решения. Ну это так, вам по секрету. Не стоит об этом распространяться даже после того, как о наследнике объявят официально.

— Прекрасные новости! — меня сказанное князем весьма взбодрило. Взбодрило так, что захотелось вскочить с кровати и закурить возле распахнутого окна.

— Есть у этой новости негативная сторона, — Ковалевский выпустил длинную струйку дыма. — После того, как Денис Филофеевич вступит в права цесаревича, могут возникнуть серьезные волнения в самых верхах. При этом наверняка с британцами резко обострятся противоречия. Не значит, что будет именно так, но нужно иметь в виду: всех нас могут ждать беспокойные дни. Вчера я говорил с Чистяковым, — назвав фельдмаршала, главу Всеимперского Военного Ведомства князь с беспокойством затянулся табачным дымом, — он считает, будто со стороны императора преждевременно объявлять о наследнике — нужно сначала дать его ведомству время, чтобы привести некоторые армейские части в состояние повышенной готовности. Хорошо, это вас, молодые люди, мало касается, но вот что важно, — он поднес сигару ко рту, — убедительная просьба с понедельника столицу не покидать и отслеживать все сообщения на эйхосе. Особенно это касается тебя, Сань.

— Есть, Борис Егорович, — почти по-военному ответил я, хотя в моем положении, лежа в кровати, это казалось комичным.

— И последний вопрос, а то мне уже пора, — князь глянул на часы потом на меня. — Как там у нас с переводом Свидетельств? Нет, я понимаю, у тебя на это нет особо времени, а главное, возможностей из-за пропавших пластин, но все же… Есть хоть какие-то идеи как их вернуть? Вообще какая-то надежда решить этот вопрос?

— Кое-какие идеи есть. Я же говорил на этот счет Денису Филофеевичу. Во-первых, Ключ Кайрен Туам — это такая штуковина, которая связана с историей, рассказанной в Свидетельствах Бархума. Я надеюсь, сведения о Ключе мне хоть как-то помогут. Но вся полезная информация о нем, находится в Лондоне и других городах Британии. Этим занимается тот самый барон Милтон — о нем я просил прошлый раз. Помните? Что бы вы помогли с получением подданства, — напомнил я.

— Примерно к среде или четвергу этот вопрос будет решен положительно, — заверил Ковалевский.

— Есть большой прогресс в создании рабочей схемы для синхронизации эрминговых преобразователей. Я зазвал его устройство сквозного согласования «Одиссей». Уже кое-что проработали с инженерами в Директории Перспективных Исследований, — сообщил я, зная что это должно обрадовать и князя и царевича.

— Это я знаю — Голицын мне докладывал. И за такую расторопность огромная благодарность от меня. Пока об этом не стал сообщать Денису Филофеевичу. Пусть это станет для него приятным сюрпризом, когда схема будет полностью готова, — Ковалевский снова глянул на часы и встал. — Рад был бы еще с вами пообщаться, но мне пора.

Мы попрощались, и когда он еще шел к двери, я подумал: «Надо же, Голицын ему не сказал, а доложил! Какую же роль во всем этом: интригах вокруг престола, внутренней и внешней политике играет князь Ковалевский? Ведь никакой должности официально за ним как бы не числится или я ее просто не знаю. Он словно этакий серый кардинал. Только для нас он вовсе не серый, а очень светлый».

Когда отец вышел, Ольга бросилась ко мне, уткнулась в мою грудь и рассмеялась:

— Как же смешно вышло! — она подняла голову, на щеках ее был румянец: — Говорю же, кто-нибудь может зайти. И мне, между прочим, было стыдно!

— Тебя папа за это по попе не отшлепает? — мне тоже было смешно.

— Нет. В целом я хорошая девочка, — она тряхнула золотистыми волосами, и они укрыли меня.

Ближе к вечеру я вовсе встал на ноги и позволял себе прогуливаться по коридору, вызывая дикое недоумение целителей — тех, которые видели в каком печальном состоянии меня сюда доставили.

— Ваше сиятельство, позвольте заметить вы в очень печальном состоянии! — остановив меня, сказал заместитель главного целителя нашего корпуса. — В таком состоянии, что я очень настоятельно рекомендую вам не вставать с постели хотя бы до понедельника! А вы ходите! И где ходите? По коридору!

— Благодарю вас за заботу, — держа Ольгу под руку, я мягко улыбнулся ему. — Смею вас заверить, благодаря мастерству ваших опытных специалистов, я уже чувствую себя очень хорошо. Настолько хорошо, что уже завтра собираюсь покинуть это благословенное место.

— Не беспокойтесь, граф Елецкий очень хороший маг и благодаря его внутренней силе и помощи ваших коллег, он очень быстро идет на поправку, — поддержала меня Ковалевская. — С вашего позволения, мы выйдем в сад и прогуляемся по свежему воздуху.

— Но, ваше сиятельство!.. — седой врач с возмущением развел руками и больше сказать ничего не успел — мы направились к выходу.

Уже под портиком, когда я оглядывал сад, рассеченный множеством дорожек, запищал мой эйхос — пришло сообщение от Талии:

«Елецкий, блядь, мы вылетаем! Приготовься! Со мной сам князь Мышкин! Родерик, разумеется, прилагается! Подумай, может тебе надо чего привезти: сигареты, пиво, полугар? Может музыкальную группу, чтобы поднять настроение? В общем, говори. Для больного исполним любой каприз».

«Отлично!» — поднеся эйхос ко рту, ответил я. — «Коробочка „Никольских“ не повредит, а так все есть. С нетерпением жду, дорогая!».

И вот теперь мне предстояло очень важное… Как следует прощупать возможности Родерика и если они будут достаточны, то согласовать весьма непростой план, в котором основным пунктом будет моя встреча с милейшей супругой Громовержца — Аид ее дери! Эта сука скоро получит свое, как бы не пытались отговорить меня богини!

Глава 3 Дела магические

Коробочку «Никольских» для Елецкого баронесса, конечно, взяла. Талия помнит добро, и за все хорошее всегда готова отплатить сторицей. Нет, Елецкий, очень даже козел — это бесспорно, но он нее друг, и госпоже Евстафьевой хотелось быть ему полезной всей душой. Даже когда она полностью станет княгиней, она не зазнается перед своими друзьями.

— Егор! Курс на Багряный спуск! — распорядилась Принцесса Ночи, едва поднявшись в виману.

Князь Мышкин вошел за ней, и вышло так, что в тамбуре им двоим стало тесно. Он прижал баронессу к стенке, отделанной индийским сандалом и кусочками яшмы. От ощущения ее волшебных форм и цветочных духов его сразу обуяло бессовестное возбуждение.

— Трахнуть меня хочешь? — полушепотом спросила Талия, потираясь о своего жениха.

— Да! — едва ли не задыхаясь, произнес князь.

— Как вчера? — Талия закрыла глаза, с блаженством вспоминая ушедшую ночь.

— Да! — едва ли не простонал Геннадий Дорофеевич, сжав руками ее пышные ягодицы.

— Смотри мне, чтобы всегда хотел только меня! И забудь про эту старую шлюху! — сказала Принцесса Ночи.

Вчера ее так и раздирало желание сказать отцу, что Светлана Ионовна изменяла ему с князем Мышкиным — бывшем князем Мышкиным! И это было бы великолепно: отец, наверное, даже развелся бы с ней. Но Талия никогда не ябедничала, если не считать начальных классов школы первого круга. Баронесса презирала всяких кляузников, и не хотела уподобляться им. Тем более Принцесса Ночи очень не хотела, чтобы после этого Евклид Иванович стал плохо относится к ее жениху. Ведь она же не сможет объяснить, что происходящее между мачехой и князем Мышкиным, происходило с совсем другим Мышкиным. Евклид Иванович попросту не поймет ее. Да и не нужно ему этого понимать. Так что пусть живет спокойно старая шлюха. Пока спокойно. Лишь бы не лезла она к ее Родерику, вернее Геннадию Дорофеевичу. И вот об этом Талия обязательно поговорит с мачехой, но позже.

— Хочешь сейчас? — спросила баронесса, приподнявшись на цыпочках и дотянувшись до его губ.

И князь снова выдохнул:

— Да! — словно забыл другие слова.

— Идем наверх! — она взяла его за руку и потянула на вторую палубу, а пилоту-Егору наказала: — Лети очень медленно и нас не беспокой! У меня с князем очень важное дело.

— Есть! — Егор расплылся в кривозубой улыбке, догадываясь, какие там будут «важные дела».

* * *

Я представлял, что святое явление Талии Евклидовны может наделать много шума в лечебнице и усугубить недуги многих больных, поэтому решил встретить баронессу где-нибудь подальше, в саду. Хотя уже опустились сумерки, на дорожках сада, освещенных туэрлиновыми кристаллами, было светло. Мы и Ольгой прогуливались от фонтана к алтарю трех богов и чуть позже срока, назначенного Талией, услышали голоса — они доносились от ворот.

— Кажется, идут, — подтвердила мои подозрения Ольга Борисовна.

Принцесса Ночи и князь появились в конце аллеи, и Талия еще издали громко сказала:

— Елецкий! По тебе не скажешь, что ты при смерти! Вообще не понимаю, что ты здесь делаешь.

— Так вышло, спасатели на улице подобрали, руки скрутили и сюда приволокли, — пошутил я.

— Знакомьтесь, это мой муж — князь Мышкин Геннадий Дорофеевич, — гордо сообщила Талия Евклидовна, ведя за руку своего жениха.

— Мы с князем уже знакомы. Верно, ваше сиятельство? — я оглядел новоявленного князя, отмечая, что в нем уже не было задора, который наполнял прежнего Мышкина в его день рождения и нежданной кончины. Хотя, причиной того предсмертного задора могли быть лишние бокалы фоленского розового. — Позволь полюбопытствовать, дорогая, — я повернулся к Талии, пока Ольга Борисовна с Геннадием Дорофеевичем обменивались любезностями, — когда ты успела выйти замуж? Менее часа назад ты говорила, что его сиятельство тебе лишь жених.

— Знаешь, что, Елецкий, не придирайся! Он мне почти муж, а значит муж. И я, если что, я уже княгиня. Так что повежливее. Ваше сиятельство, — баронесса изобразила шутливый книксен перед Ковалевской, — безумно рада вас видеть. Поговаривают, что вы все-таки решились выйти замуж за Елецкого и стать графиней? Если слухи верны, то… это хороший выбор — не такой уж он и плохой человек.

— Ваше благородие, верно поговаривают. Я не гонюсь за высокими титулами и умею разбираться в людях. Граф Елецкий — прекрасный человек, — ответила Ольга, и я заметил на ее губах улыбку. Слава богам, как и прошлый раз госпожа Евстафьева не раздражала, а забавляла княгиню.

— Ваше сиятельство, смею заверить, Александр Павлович, прекрасный человек. Более того, он превосходный маг, равных которому нет в столице. В свое время он очень мне помог, и я ему весьма благодарен и многом обязан, — высказался князь Мышкин. Стало ясно, что в нем сейчас говорит Родерик.

— А чего мы здесь стоим? Пойдемте в нашу виману. Это гораздо лучше, чем общаться под стенами нездорового заведения, — предложила баронесса, обернувшись к воротам — за ними несколько правее виднелась верхушка ее «Гермеса».

Я переглянулся с Ольгой, и мы не стали спорить. В вимане в самом деле было бы удобнее, чем на лавочке в саду. Покинув огороженную территории лечебницы, мы направились к посадочной площадке и поднялись на борт виманы. Уже там, на второй палубе, расположившись на широченном диване, я попросил разрешения у Родерика, оценить потенциал его внимания и возможности его разделения. Для этого мне пришлось выйти на тонкий план и как следует просканировать тонкие тела князя. Попутно я исполнил просьбу Талии, осмотрел ее жениха на предмет внедренных ведьмой ментальных конструкций. Вопреки опасениям баронессы, ничего особо заметного я не нашел. Скорее всего Родерик сам избавился от всех «подарков» ведьмы. Закончив эту процедуру, я очередной раз убедился: Родерик — хороший маг с высоким потенциалом, но только лень мешает ему развиваться.

— Геннадий Дорофеевич, — обратился я нему, привыкая к новому имени, — со способностью разделенного внимания у тебя все неплохо. Думаю, моя затея вполне может сработать. Сам замысел таков: я полностью выйду из тела на тонкий план. Придется даже оборвать нить жизни. А ты в этот момент будешь ждать на тонком плане в разделенном внимании. Как только тело Елецкого освободится, твоя задача взять его под контроль. Под очень надежный контроль, так чтобы ты мог вести сразу два тела. Для удобства их можно расположить сидя на одном диване. Справишься?

— Не знаю. Надо пробовать. Если поэкспериментировать пару раз, то должно получиться. Все-таки слишком велики последствия ошибки, если что-то пойдет не так, — резонно заметил князь Мышкин.

— Да, здесь нужна полная уверенность, — согласился я. Лично для меня такая задача была бы вовсе не сложной. Это примерно, как читать сразу две книги, положив их рядом и удерживая в голове одновременно информацию из первой и второй, при этом не смешивая ее. Кстати, именно так в свое время я тренировал разделенное внимание в одном из своих первых воплощений с той лишь разницей, что тогда перед глазами были не книги, а свитки с довольно мудреным текстом. И я кратко рассказал Родерику об этой технике, отлично развивающей разделенное внимание. Предложил попробовать делить его даже на три части, а позже на четыре и пять — если какое-то время делать эту очень полезную практику, то тогда разделение внимания на две части станет вовсе детской задачей.

— Саш, но это же опасно, как я понимаю, — вмешалась в разговор Ольга. — Вдруг что-то пойдет не так, и Родерик потеряет связь с одним из тел. Тогда твое тело или князя Мышкина погибнет, верно?

— Да, но лишь в том случае, если связь с телом не будет восстановленная достаточно быстро. Хотя бы в пределах минуты. Лучше раньше, иначе придется отрабатывать назад негативные процессы в теле. И вам не стоит волноваться — мы этого не допустим, — понимая ее опасения, я потянулся за коробочкой «Никольских».

— Ой, а не хотите выпить? — вдруг спохватилась Талия, и вскочив с дивана направилась к бару: — Вишняк, ликер «Сладкая Куба», виски и полугар, игристое вино «Поцелуй Афродиты»… — начала перечислять она.

— Ну-ка, девочка, быстро мне рюмку вишняка, — я щелкнул пальцем в сторону баронессы.

— Обнаглел! — одновременно сказали Ольга и Талия.

И вышло это так синхронно, что все рассмеялись.

— Тебе нельзя! Елецкий, ты лежишь на лечении, — возмутилась княгиня. — К полуночипоявится Асклепий, ты перед ним предстать нетрезвым?

— И я тебе не официантка. Давай, по-нормальному проси, — Принцесса Ночи уперла руки в бока и нахмурилась.

— Ваше высочество, умоляю одну рюмочку божественного вишняка! И князю Мышкину тоже. Мужчинам надо расслабиться, — рассмеялся я и добавил: — И себя с Ольгой Борисовной не обижайте. Мужчины любят раскованных дам.

— Елецкий, разговор вполне серьезный. Еще раз: если в твоей затее что-то пойдет не так, то погибнет или твое тело, или князя Мышкина? Ты меня не убедил заверениями, что вы этого просто не допустите. Я в ужасе от твоей затеи и по князю Мышкину вижу, он не слишком уверен в успехе. Думаю, такие фокусы не одобрит даже Талия, — с полной серьезностью произнесла княгиня Ковалевская.

— Оль, риск такой есть, но он минимален. Понимаешь, это примерно, как риск, что ты не сдашь экзамен по механо-биологии. Ведь сдашь же? Есть, конечно, вероятность, что ты будешь не в духе и не сможешь ответить на все пять вопросов билета, но эта вероятность одна на миллион. Вот и здесь вероятность, что Родерик после тренировок не справится с таким несложным заданием мизерна, — попытался я ее успокоить, но при этом несколько соврал. Вероятность, что у Родерика пойдет что-то не так была существенно выше. И серый маг, в облике князя Мышкина, прекрасно понимая это, молчал, настороженно поглядывая на меня.

— Мне тоже как бы не сильно надо лишаться моего мужа и заодно титула, — вмешалась Талия Евклидовна, поднеся нам поднос с рюмочками в которых рубиновыми отблесками играла довольно крепкая выпивка.

— Дорогая, я сделаю хорошую подстраховку. Успокойтесь, на этот счет, — взяв рюмку я поймал на себе недовольный взгляд княгини.

— Ты меня сердишь, — сказала она.

— Оль, расслабься. Все будет хорошо, — я улыбнулся ей.

— Все будет хорошо! Именно это ты сказал в Шалашах, перед тем как тебя едва не убили эти чудовища, — напомнила она.

— Верно. И я оказался прав: гарпии мертвы, а я жив, здоров и в отличном настроении пью вишняк в летающем доме Принцессы Ночи, — подняв рюмку, я опрокинул в себя ее содержимое. Во рту слегка запекло, по языку разошелся приятный вишневый вкус, а желудок обволокло теплом.

Кому-то со стороны может показаться глупостью мое желание выпить, находясь на излечении во врачебных палатах, но я прекрасно знаю себя: в каком бы теле я ни был, небольшая доза алкоголя — одна-две рюмки — помогает раскрыть чакры, улучшить прохождение энергетических потоков и скорее восстановить магические резервы.

— Я это не буду, — Ольга Борисовна отказалась от вишняка и попросила у Талии бокал критского вина.

— А какая будет подстраховка, — тихо спросил князь Мышкин, видно все это время размышлявший над задачей, которая ему казалось сложной.

— Есть разные варианты. Самый простой подсадить мелкую сущность, которая будет поддерживать в теле жизнь. Примерно такое я проделывал, когда выпроваживал мертвого рыжего барона, — пояснил я, все еще чувствуя во рту терпкий, кисло-сладкий вкус. — Разумеется установки там придется задавать другие.

— Если будет подстраховка, я согласен, — решился Мышкин и тоже опрокинул в себя рюмку. — Мне очень интересно, как это можно осуществить. Особенно если еще привлечь сущность. А вообще, зачем это нужно? Я имею в виду, выходить вам из тела.

Сообщать ему, что я собираюсь слетать на разборки с Герой, не хотелось — это породило бы множество вопросов и ненужных беспокойств. Поэтому я сказал:

— Нужно выследить кое-кого при этом оставаясь невидимым. Сам понимаешь, лучший способ — это действовать из тонкого плана.

Ольга знала о моем замысле несколько больше. Я объяснил ей, что просто хочу выяснить отношения с Герой и добиться того, чтобы Величайшая оставила меня в покое. Но как именно я этого добьюсь от упрямой богини, я пояснять не стал. Иначе госпожа Ковалевская стала бы первой противницей моей затеи и ни за что не отпустила бы меня. Скорее всего, она бы немедленно направилась в храм Артемиды и взывала бы к Охотнице, чтобы та вмешалась.

Если смотреть на эту ситуацию с некоторой отрешенностью, то ни Ольга, ни Борис Егорович, ни царевич, ни даже Артемида с Афиной многое не понимают. Они видят жизнь, события и следствия лишь так, как они привыкли видеть. Я не хочу сказать, что Астерий умнее их всех — нет. Я могу делать глупости, очень много глупостей, наверняка больше, чем их делает, например Ольга. Но в отличие от их всех, я могу видеть все происходящее со стороны и оценивать происходящее так, как они бы сами оценили это через тысячу лет.

— Сколько у меня времени подготовку? — спросил князь Мышкин, весьма проникшийся моей затеей. — Мне бы нужно время, чтобы потренировать разделенное внимание. Нечто подобное мы делали в академии, но лишь несколько незначительных опытов и техника была чуть другой.

— Тянуть с этим очень нежелательно, — сказал я, думая над тем, что, учитывая наставления Бориса Егоровича «с понедельника не покидать столицу», времени у меня остается всего два дня. В субботу я еще не восстановлюсь в достаточной мере, и я пообещал Ольге провести с ней время, посетить наш номер «На Облаках». Воскресный вечер я хотел провести с Ленской, хотя она этого уже не ждет от меня после случившегося в Шалашах. И я решил так: — Давай в воскресенье вечером. Если Талия Евклидовна позволит воспользоваться ее апартаментами в «Божественной Высоте», то лучше это сделать там.

На этом мы и порешили. В гостях у Принцессы Ночи задерживаться не стали, тем более в десять вечера я должен был лежать в палате и ждать вечернего обхода дежурного целителя. Мы с Ольгой поспешили назад, по пути княгиня меня поругала за две выпитых рюмки вишняка, что-то там говорила о моем здоровье, я слушал ее и еле сдерживал смех. Похоже Ольга Борисовна уже начинала вести себя словно наш брак состоялся и теперь она жена мне, со всеми вытекающими. Это было так мило, что я не выдержал, остановился на ступенях перед входом в наш лечебный корпус и расцеловал ее, что вызвало еще большее недоумение княгини. Вот опять же: она не понимает, да и не может она этого понять, что подобное я проходил сотни раз. Правда каждый раз эта милейшая забота женщины обо мне, проявление любви и внимания, имело свои особенности, свои очень дорогие мне чувственные нотки. Я не могу объяснить Ольге это, так что пусть остается в недоумении, считая мою реакцию лишь очередной странностью графа Елецкого.

На обход мы успели. Седой старичок-целитель, зашедший в палату, явно имел магические наклонности, отмеченные на его халате голубыми перунами. С огромной важностью, он справился о моем самочувствии, и когда принялся осматривать мои раны под повязками, то несколько раз восклицал:

— Невероятно! Смею заверить вас, ваше сиятельство, это первый случай в моей практике! Как же такое может быть, что вчерашние раны исчезли⁈ Я-то читал в вашей карточке осмотра — они имели значительную серьезность. И в совокупности с действием яда, при очень ослабленном организме!.. Такого не может быть!

— Видите ли, Георгий Разимович, — назвал я его по имени отчеству, вышитом на кармане халата, — для меня столь быстрая регенерация тканей — процесс почти естественный. Я сам маг, и так устроен мой организм.

— Чрезвычайно, чрезвычайно за вас рад! Повязки больше не нужны! Выздоравливайте! пожелал он и удалился вместе с медсестрой.

До полуночи — назначенного времени появления Асклепия — я успел принять душ и даже хитростью затянуть в него Ольгу. Конечно, княгиня по-княжески сопротивлялась:

— Саша, тебе еще нельзя! И дверь не закрыта!

— Ты уверенна, что мне нельзя? — спросил я, стоя перед ней голый, и очень раззадоренный ее близостью и предвкушением, того, что сейчас я с ней сделаю.

— Может папа прийти! — выдала она последний аргумент.

— Ага, и еще Асклепий, — я недолго мучился с ее одеждой, и скоро нас двоих омывали хлестание теплые струи.

А потом Оле пришлось наклониться, опираясь на стену, и немножко поголосить.

— Извини, обошлось без цветов, — сказал я, прижимая ее к себе, когда она еще подрагивала от безумного вулкана ощущений.

— Дурак… — ответила она, повернулась ко мне лицом и начала целовать.

— Между прочим, нам предстоит провести две ночи подряд в одной постели, — заметил я. — Сегодня в этой палате, завтра «На Облаках», и может даже третью, если моя задумка с Мышкиным пройдет успешно.

— Она может пройти не успешно? — Ольга Борисовна снова напряглась.

— Я в том смысле, что добьюсь нужных результатов и сделаю это достаточно быстро. Ладно, не будем забегать вперед, еще два дня и надо многое обдумать, — одевшись, я вышел из душевой.

Глава 4 Эйхос мой — враг мой

Проснулись мы с Олей в обнимку около восьми утра. Разбудили звуки в коридоре: суета, скрип колес каталки, чей-то стон. Видимо, привезли тяжелобольного. В нашей части лечебного корпуса палаты только для высоких дворян, так что привезли какого-то графа, князя или богатого виконта с хорошими связями.

— Не боишься, что сейчас Борис Егорович зайдет? — спросил я Ковалевскую, когда она, сладко потянувшись, приоткрыла глаза.

— Разве я когда-нибудь боялась собственных родителей? Умею с ними ладить. Хотя бывают неловкие моменты, как, например, вчера, — она сильнее прижалась ко мне голой грудью и поцеловала меня в плечо.

А я подумал в этот волшебный миг, какое счастье, что мне досталась госпожа Ковалевская: она хороша совершенно всем. И даже ее редкие капризы — тоже в числе ее приятных черт.

— Но вообще-то надо одеться, — спохватилась княгиня, встала и поспешила к дивану, где лежало ее платье.

— Теперь надо бы повернуть вопрос так, чтобы меня выписали сегодня и по возможности пораньше, — сказал я, шаря под подушкой в поисках трусов. — Нам нужно сегодня переселиться из этого расчудесного номера, — я окинул взглядом палату, — в наш номер в «На Облаках». И есть еще одно дельце: мне бы хотелось успеть на Седьмую Имперскую к отправлению «Западного Экспресса». На нем улетает в Лондон мой товарищ. Неожиданно у него возникли кое-какие вопросы по предстоящей поездке, — пояснил я, видя ее чуть удивленный взгляд. Ольга знала, что еще вчера я никуда не собирался. Но после ночного пришествия Асклепия мне действительно пришло сообщение от Майкла, который хотел поговорить со мной по некоторому срочному и важному вопросу. — Кстати, товарищ — тот самый барон Милтон, — продолжил я, — о российском подданстве которого взялся похлопотать твой отец. Для тебя эта встреча может оказаться скучной, ты можешь остаться в гостинице, пока я решу вопросы с Милтоном.

Я не хотел, чтобы Ольга присутствовала на моей встрече с Элизабет. Чеширская кошка непредсказуема и может повести себя не так, как бы того хотелось. Например, начнет вешаться мне на шею или говорить о любви. Хотя баронесса не должна выкинуть такой номер при Майкле, но лучше не рисковать.

— Елецкий, ты хочешь избавиться от меня на время встречи со своим британцем? Так и скажи, зачем за меня решаешь, будет ли мне это скучно, — княгиня нахмурилась. — Если мое присутствие нежелательно, то я могу подождать тебя внизу, походить по торговым рядам башни.

Какая она все-таки проницательная, и мне очень не хочется ей врать, но бывают такие случаи, когда правда может обидеть. Я сказал:

— Оль, не вопрос, проводим Майкла вместе. Ты можешь сейчас похлопотать перед их главным, чтобы меня выписали сегодня пораньше? — поспешил я перейти к другой теме.

— Вместе подождем обход. Пусть врач убедится, что ты достаточно здоров для выписки. Если все хорошо, тогда я схожу к Георгию Матвеевичу и попрошу, — сказала она, поправляя прическу возле зеркала. — Вообще, мне бы нужно переодеться. Я имею в виду, нужно новое платье и все остальное, чтобы не заезжать домой. Так что, мы можем прибыть к Имперской башне заранее и вместе походить по магазинам. Ты же мне купишь новое платье? — она с улыбкой повернулась.

— Сколько угодно платьев, — я рассмеялся, застегивая сорочку, и думая, что денежки в кошельке быстро тают, и неплохо бы сегодня заглянуть попутно в банк, взять еще налички хотябы пару тысяч.

— Твоя забота мне всегда приятна, граф Елецкий, — она тоже рассмеялась. — Я люблю, когда ты меня одеваешь. И раздеваешь тоже.

В том, что я достаточно восстановился и местные эскулапы не найдут причин задерживать меня здесь, сомнений не было. Даже Асклепий, посетивший меня чуть позже полуночи, отметил, что я иду на поправку очень быстро, и теперь мое здоровье больше не нуждается в божественном вмешательстве. Что в общем-то неудивительно: раны от когтей гарпии, хотя были достаточно серьезными, но заживали практически на глазах — с регенерацией тканей при поддержке бога у меня все очень хорошо. Главной угрозой жизни был сильнейший яд, однако за сутки мое тело полностью очистилось от него.

После полудня с позволения некого Георгия Матвеевича я к собственному удовольствию покинул пределы лечебницы, что на Багряном спуске. К посадочной площадке подошла вимана, вызванная мной в службе воздушного извоза «Пегас», и мы с Ольгой перелетели к площадке на второй Демидовской башне — она была недалеко от Багряного спуска, но слишком хотелось скорее оказаться там, куда мы стремились не первый день. Около двух часов мы заселились в наш номер — тот самый, который я снимал в гостинице «На Облаках» прошлый раз. Там я тайком от госпожи Ковалевской отдал прислуге некоторые распоряжения. Распоряжения такие, чтобы этот вечер для мой возлюбленной стал особо приятным и запоминающимся. В частности, попросил украсить спальню живыми цветами — вот теперь княгиня никак не упрекнет в невнимательности.

Когда паренек, обслуживающий наши апартаменты, вышел, случилась неприятность. Дело в том, что я решил перестраховаться и отправить сообщение Элизабет, пока Ольга была в ванной. Закрыл дверь за прислугой и сказал в эйхос так:

«Чеширская сучка», — начал я, зная, что такое обращение для англичанки не будет оскорблением, она даже найдет в нем для себя что-то милое, — «имей в виду, я приду к отправке „Экспресса“ не один. Со мной будет моя невеста. Не вздумай при ней хоть как-то проявить, что между нами что-то прежде было. Ольга Борисовна очень порядочная девушка и любые намеки на этот счет ее могут обидеть. Веди себя почтительно, помни, ты все-таки баронесса. Если забыла, как должна вести себя уважающая себя баронесса, спроси у брата. У Майкла с этим все очень хорошо».

Сказав это, я ощутил, что стою в прихожей не один. Ольга подошла сзади, неслышно ступая по толстому, мягкому паласу.

— Елеций, а мне понравилось, — она остановилась в нескольких шагах от меня, прислонившись плечом к дверному проему. — Понравилось, что ты так заботишься обо мне, чтобы эта… баронесса не обидела меня. Как ты ее назвал «чеширская сучка»? Интересно, а ты не обидел ее таким обращением? Или между вами это в порядке вещей?

Вот что ей сейчас сказать? Объяснять кто для меня Элизабет во всех подробностях? И зачем я решился отправлять миссис Барнс голосовое сообщение, в то время как Ольга была рядом! Ничего себе — перестраховался! Я не думал, что княгиня так быстро выйдет из ванной, но надо было думать. Астерий, Аид тебя дери, ну, давай, попробуй еще немного вкуса этой жизни! В том, что Ольга сейчас не сорвется на скандал, как это могли бы сделать большинство дам на ее месте, я не сомневался. Но иногда лучше скандал, в котором все разногласия превращается в жаркое пламя, а затем в нем сгорают.

— Оль, прости, если честно, Элизабет — это главная причина, по которой я хотел подойти к отправке «Экспресса» сам, — признал я.

— И сейчас ты очень озабочен, чтобы это не омрачило наши отношения? — она завязала ремешок на халате.

— Я бы очень не хотел, чтобы это даже испортило твое настроение, не говоря уже об отношениях. Собственно, поэтому я и не хотел, чтобы ты была свидетелем моей встречи с Майклом Милтоном и его сестрой. Ее имя Элизабет, она — дама с некоторыми странностями, и я опасаюсь, что она их может проявить при тебе. Оль, давай не будем на этом заострять внимание? — я подошел, взял ее ладони в свои.

— Надеюсь, ты не собираешься меня уговаривать, чтобы я приняла ее так, как приняла Свету Ленскую? — Ольга Борисовна не пыталась освободить свои ладони из моих, и это было хорошим знаком. А еще мне понравилось то, что она не сказала сейчас «твою актрису», а назвала Ленскую по имени.

— Нет, обещаю. Элизабет на самом деле сучка. И у меня к ней соответствующее отношение. При этом мне ее жалко, из-за ее проблем, из-за ее отношений с мужем, с которым она пытается развестись. Как ты знаешь, я помогаю ее брату, но при этом не могу оставить в стороне ее. Она пропадет, если ее хоть немного не поддерживать. Хочешь неприятную правду? — я сомневался, что Ольге это нужно говорить. Но, с другой стороны, я знаю, что она очень ценит честность и лучше, если я скажу ей это сам, чем когда-то тот случай в подвале моего дома станет известен Ольге от кого-то другого.

— Разумеется, да, — княгиня повернулась, направляясь в зал. — Давай, рассказывай все как есть.

— Как ты знаешь, в моих отношениях с Артемидой был неприятный период, когда богиня отвернулась от меня. В эти дни мне всячески досаждала Гера. Тогда ты пыталась выяснить причину, почему так резко все поменялось в моих отношениях с Небесными, но я уклонялся от вопросов. Так вот, Артемида отвернулась от меня из-за Элизабет, — не вдаваясь в подробности я пересказал Ковалевской, что случилось в тот вечер, когда миссис Барнс впервые побывала у нас в гостях.

Когда я замолчал, Ковалевская молчала тоже, глядя на дым моей сигареты, уплывавший к открытому окну. Потом сказала:

— Елецкий, какой же ты дурак! Ты редкий дурак, ведомый своим членом. Иногда мне кажется, ты после того, как ты стал магом, в некоторых вопросах ты стал еще дурнее. Этот точно! Раньше, еще два-три месяца назад, ты не был так падок на девочек. Для тебя была только Айлин, и то большей частью как подруга и мое внимание ты пытался захватить, при чем так неумело. А сейчас тебя просто несет! Некоторые твои поступки просто невозможно объяснить рациональным умом!

Теперь уже молчал я. Наверное она права. Конечно, я — далеко не тот прежний Саша Елецкий. С ее точки зрения мои поступки глупы. И верно сказано: их невозможно объяснить рациональным умом. Но дело в том, что рациональный ум — это не более, чем свод правил и воззрений, иногда далеких от истины. Я не стал с этим спорить. Ольга Борисовна, видя мою отрешенную, грустную улыбку продолжила:

— Ну почему я должна тебя понимать⁈ Почему я должна всегда идти тебе навстречу⁈ Ты прямо весь царевич из себя, царевич с бесконечной эрекцией, а я должна под тебя подстраиваться⁈

Мне кажется, она уже когда-то задавалась этими вопросами. И я ответил ей так же, как тот раз:

— Оль, потому что ты мудрая и добрая. Еще потому, что я по-настоящему люблю тебя, а ты меня.

— В общем так, при всей своей доброте, никакой Элизабет я не потерплю, — решительно сказала княгиня. — Хватит того, что я смирилась с Ленской. Я не буду запрещать тебе всякие неожиданные приключения для твоего основного органа мышления, потому что ты знаешь мое отношение к запретам. Как правило, из-за подобных запретов желания не стихают, а становятся еще сильнее. И потом… — она возвела глаза потолку и продолжила тоном будто читала мне лекцию: — Потом тот, на кого наложили запреты живет в нарастающем дискомфорте и в своем положении сначала подсознательно начитает винить всех вокруг. Но я хочу, чтобы ты сам научился отказываться от тех желаний, которые не слишком важны и могут навредить. Ты очень постарайся, чтобы эти твои дурацкие желания были лишь какими-то редкими случаями и главное не создавали проблем ни тебе, ни мне. Вот то что ты мне сейчас рассказал, создало проблему нам двоим. При чем огромную, едва не стоившую тебе жизни. Я не хочу, чтобы когда-нибудь такое повторилось.

— Оль, я тебя люблю. Я все больше убеждаюсь: ты — золотой человек. Как и твой отец. Мне кажется, что никто в этом мире не понимает меня лучше, чем ты, — я привлек ее к себе и поцеловал в нежно-розовую щеку. В щеку потому, что она как-то не вовремя повернула голову.

— Вообще-то, я тебя тоже не понимаю, — улыбка вернулась на ее губы. — И отнесись серьезно к моим словам. Я не просто так это сказала. Я могу многое прощать, но если ты будешь делать мне неприятно часто, то вряд ли это будет способствовать отношениям, к которым мы стремимся.

Что меня все больше удивляло в Ольге, так то, что в ней непостижимым образом сочетается капризность и терпимость. Я с легкостью принял ее условия, потому как они оставляли мне достаточно свободы, но и наглеть в этой свободе я не собирался. Оглядываясь назад на многие жизни, мне сложно вспомнить хоть одну девушку, которая подходила так же мудро к столь остро-эмоциональному вопросу. Ковалевская в этом отношении просто великолепна. Она не пыталась надеть на меня хомут, не пыталась загнать в те условия, в которых мне бы пришлось отказываться от своих мужских позывов. Оля лишь тонко воззвала к моей совести, повернула вопрос так, что мне придется ограничить себя в прежних вольностях. Да, еще в моей жизни Элизабет, возможно, будет ни раз или какая-то другая вместо нее, но я постараюсь, чтобы это случалось реже и не оставляло Ольге неприятных переживаний.

Примерно половину пятого мы с Ковалевской подъехали к Седьмой Имперской башне. Отправились туда специально на эрмимобиле — там был удобный подъезд сразу к торговым рядам, что занимали нижние ярусы башни. Хотя магазины здесь считались одними из самых роскошных, княгиня не любила их из-за наплыва людей, особенно иностранцев. К причалам Седьмой Имперской подходили не только трансконтинентальные дирижабли, но и большие пассажирские виманы из Европы и Азии. Часто бывало так, что торговые залы и коридоры наполнялись суетой, в которой сложно сосредоточиться на покупках нужных тебе вещей.

Однако сегодня нам повезло: широкие проходы и торговые залы не кипели от многоголосой толпы. Мы прогулялись по третьему ярусу, купили Ольге Борисовне туфли в каком-то новооткрывшемся индийском магазине, там же ее привлекла небольшая лавка с необычными духами и я с радостью купил ей изящный флакончик «Сады Шри-Ланки».

Тогда я еще не мог знать, как много для нас будет значит этот остров в Индийском океане. Напротив, в уютном кафе мы выпили по чашечке кофе с пирожными и направились на четвертый ярус, где были длинные ряды с магазинами женской одежды. Витрины с платьями нашей имперской моды, соседствовали с яркими платьями из Америки, произведенными на мануфактурах ацтеков, был здесь большой выбор одежд из Азиатского союза и даже от наших заклятый друзей из Коварного Альбиона, славившихся очень качественным пошивом.

До посадки на «Западный Экспресс» оставалось менее часа, поэтому Ольге Борисовне пришлось поспешить с покупками. Я княгиню не торопил, но она сама, поглядывая на часы, довольно быстро выбрала скромное бежевое платье и бирюзовое, расшитое жемчугом. Облегчила мой кошелек на шестьсот пятьдесят рублей и наградила поцелуем. Я обожаю ее, когда она, словно маленькая девочка радуется такой ерунде как новая одежда. Княгиня была счастлива и уже не вспоминала неприятного события, связанного с моими шалостями с Элизабет.

Закончив с покупками, мы передали коробки и пакеты в курьерскую службу с поручением доставить их в наш гостиничный номер, а сами поспешили к колонне подъемника.

Майкл дожидался меня на террасе под причальными фермами. Правее почти пол неба уже заслонял огромный дирижабль с темно-синей надписью на серебристом, раздутом гелием теле: «Западный Экспресс — 4», мельче то же самое было написано по-английски. К другому причалу на несколько уровней ниже подплывало еще одно воздушное судно региональных пассажирских перевозок.

Я было обрадовался, что рядом с Майклом нет Элизабет, но она тут же выпорхнула из арки-прохода к ресторану. Румяная, отчего-то радостная. Быстрым шагом подошла ко мне с Ольгой и изобразила несколько небрежный книксен, адресованный, конечно, Ковалевской.

— Ваше сиятельство, Алекс много рассказывал о вас! Несомненно, вы — образец красоты и, верно, сама добродетель. Буду очень рада, если вы с Александром Петровичем станете парой, — проговорила баронесса, забавляя мой слух сильным акцентом, который она будто намеренно не желала исправлять.

— Спасибо, ваше благородие. Надеюсь, никакие обстоятельства не помешают мне и Александру Петровичу обрести семейное счастье, — почти без эмоций отозвалась Ольга и приняла приветствия от Майкла Милтона.

— Александр Петрович, можно в сторонку, — британец отвел меня к самому краю террасы, здесь почти никого не было, потому как вид на город скрывало переплетение стальных конструкций. — Вопрос такой… — продолжил Майкл, когда мы остановились, — я нашел еще кое-какую информацию. У некого виконта Джозефа Уоллеса есть свиток неизвестного происхождения, который скорее всего относится к Ключу Кайрен Туам. Вывод такой, потому что я видел фотографию того свитка. В верхней его части рисунок очень похожий на этот ключ. Причем в разных положениях. Свиток, насколько мне известно, никто не смог перевести, но вы же, очень сильны в вопросе перевода древних текстов, так что могли бы попробовать.

— Майкл, ты молодец. Очень интересная новость! Можешь добыть эту фотографию? — меня это известие в самом деле весьма взбодрило — не зря мы приехали проводить британца на родину.

— Фотографию добыть просто, но дело в том, что на ней сам текст свитка почти не различим. Слишком мелко и смазано. А как подступиться к этому виконту, я пока не знаю. У нас с ним нет общих знакомых, но… — Милтон замялся, явно не решаясь мне что-то сказать.

— Ты думаешь, что этот вопрос могут решить деньги? Если вопрос в деньгах, напиши мне номер лондонского счета — переведу необходимую сумму, — я повернулся к Ольге, стоявшей у решетки ограждения и слушавшей нас.

— Да, мне нескромно, говорить о деньгах, ваше сиятельство, — Майкл стыдливо улыбнулся, — вы и так слишком много делаете для меня. — Дело в том, что он — коллекционер, как и граф Чарльз Бекер, у которого сам Ключ. Такие вещи в Лондоне стоят очень дорого и чаще всего не продаются. Может удастся получить разрешение у виконта сделать фотографию хорошего качества за крупное вознаграждение. Попробую как-то это решить.

— И есть еще способ, который может потребовать гораздо меньше денег или не потребовать вовсе, — вмешалась Элизабет.

Мы все втроем с интересом повернулись к чеширской баронессе, которая загадочно улыбалась в лучах заходящего солнца.

Глава 5 Гармония света

Миссис Барнс отошла к самому краю террасы, опираясь на фигурную решетку посмотрела вниз, затем на подлетавший к северному причалу дирижабль. Это летающее судно было намного меньше «Западного Экспресса», дожидавшегося ее, но в лучах заходящего солнца оно казалось золотым и радовало глаз. А еще чеширскую баронессу радовала возможность принять участие в делах Алекса и Майкла.

— Ну, говори, Элиз! — первым не выдержал господин Милтон. — У нас мало времени!

— А что здесь говорить. Я хочу быть полезна Алексу, — баронесса повернулась ко мне. — С Джозефом я немного знакома, — она тут же отвела взгляд. — Хотя прошло несколько лет, думаю, он меня хорошо помнит, и я могла бы договориться с ним. Надеюсь, он пойдет мне навстречу. Неужели, ему будет сложным оказать такую мелкую услугу, как позволить сфотографировать этот чертов свиток? Ради этого я куплю самый хороший фотоаппарат, может даже «Harmony of Light». И мне будет легко объяснить Джозефу, зачем мне этот снимок. Скажу для моего любимого брата, который занимается научной работой, пишет статьи. Ведь в одной из статей Майкл Милтон может прославить малоизвестного виконта Уоллеса и его коллекцию. Кстати, он очень тщеславен.

— Да, я могу написать статью. Даже специальную статью в «A World Of Magnificent Antiquities» о коллекции древних свитков господина Уоллеса, — с готовностью подтвердил Майкл. И, едва выдавая волнение, спросил меня: — Что скажите, ваше сиятельство?

— Если миссис Барнс будет так любезна, почему бы не воспользоваться ее доброй помощью? — сказал я, видя на губах Ковалевской скептическую улыбку. — Предложение вашей сестры, господин Милтон, выглядит очень разумно. Условия прежние: я выделю необходимую, но разумную сумму, чтобы получить фотографию этого свитка в хорошем качестве.

— Алекс, я не потрачу ни пенса лишнего. Только то, что действительно потребуется, чтобы добраться до этого чертова свитка, — заверила баронесса, кокетливо поправляя прическу. — Как мы прилетим, постараюсь связаться с тобой через эйхос. Но сам знаешь, сейчас между Лондоном и Москвой связь такая же нехорошая, как и отношения. Если не выйдет, то пришлю телеграмму. Кстати, сразу напиши мне свой адрес, я его забываю.

Мы поговорили еще минут десять-пятнадцать, наслаждаясь прекрасными майским закатом, видом на исторический центр столицы и золотисто-розовые облака. Я успел скурить сигарету, послушать рассуждения Элизабет и Майкла о произошедшем на дне рождения Мышкина. Затем узнал о шокирующей для многих новости, будто Геннадий Дорофеевич решил жениться на какой-то безызвестной баронессе. Это стряслось с ним после тяжелого отравления, вызвавшего в князе разительные изменения. Ольга, слушая эти новости, преподнесенные Элизабет с явным возмущением, переглядывалась со мной и посмеивалась. Мы-то знали причины таких перемен в князе Мышкине.

Когда пришла пора господину Милтону и миссис Барнс пройти на посадку, я решил последовать за ними — хотелось посмотреть каюты на борту «Западного Экспресса», заодно помочь ей с чемоданом.

— Я здесь подожду, — сказала Ковалевская, решив остаться на террасе.

— Тебе не любопытно, как там на борту «Экспресса»? — удивился я. — Это должно быть интересно. Тем более «четверка» — новая модель. С удовольствием заглянул бы в кабину управления. Возможно, среди обслуживающего персонала есть роботы.

— Нет, граф Елецкий. Ты же хотел побыть с английской баронессой наедине. Вот я тебе даю такую возможность. Побудь — не смею мешать. И надеюсь, ты вспомнишь наш недавний разговор и скажешь ей правильные слова, — сказала Ольга, когда Элизабет с Майклом отошли достаточно далеко. — Я думала твоя чеширская сучка моложе. На вид ей лет тридцати или даже больше. Тебе не стыдно? Алекс… — передразнивая баронессу, произнесла Ковалевская.

Я улыбнулся и порозовел. Но лишь от улыбки.

— Алекс! — окликнула меня Ковалевская, когда я отходил. — Поглядывай на часы, чтобы тебя не унесло в Варшаву!

Варшава была следующей остановкой этого гиганта, но остаться на борту «Экспресса» без билета не так просто, а если кто-то спрячется в бесконечных лабиринтах проходов, то его будет ждать штраф равный удвоенной стоимости проезда.

Мы пошли по трапу, соединявшему пассажирские палубы и верхний причал Седьмой Имперской башни. Я, как джентльмен, вызвался помочь Элизабет с ее тяжелым чемоданом. Впереди меня шла пожилая семейная пара, и старушка все время останавливалась, что-то негромко говорила на английском. Она явно боялась высоты, хотя трап с двух сторон был огорожен надежной металлической решеткой, все равно ощущения для многих было таким, что впору схватиться за сердце. Ведь мы шли по длинному узкому — чуть шире двух метров — переходу, который слегка покачивало, а внизу в двухстах метрах виднелись московские улицы и крыши старых домов исторического центра столицы.

Наконец мы поднялись на борт «Экспресса», пол пандусу вышли на вторую, самую обширную палубу и двинулись по коридору, просторному отдельному полированным деревом и декоративной пластмассой, освещенному туэрлиновыми светильниками. Дирижабли этой серии, сделанные на томском заводе летающих машин, имели длину до 330 метров, 3 или 4 пассажирские палубы и брали на борт более пяти тысяч пассажиров. Разумеется, такую громаду не могли поднять в воздух гелиевые баллоны, занимавшие большую часть дирижабля. Основную подъемную силу создавали генераторы вихревых полей, подобные тем, какие использовались на виманах. Однако такое комбинированное решение с использованием гелия, давало ощутимые экономические преимущества. Особенно при крупнотоннажных перевозках на большие расстояния при невысокой скорости.

Майкл догадался взять места в двух разных каютах: одно место в мужской четырехместной для себя и отдельную одноместную каюту для Элиз. При чем эти каюты располагались в разных концах второй палубы. Наверное, чеширский барон всерьез опасался оставаться на ночь с сестрой наедине, ведь из этого могло выйти нечто нежелательное для него. Уже за третьим отсеком мы с Милтоном расстались: он направился к каюте Б-21–14, я же понес тяжелый чемодан дальше до двери с номерком Е-13–15.

— Алекс, я так благодарна тебе, ты даже тащишь мой тяжелый чемодан. Я бы заплатила за носильщика, но это было бы не так приятно, как то, что делаешь ты для своей Элиз, — баронесса шла за мной сзади беззвучно ступая по толстой ковровой дорожке.

— Но ты же сделаешь для меня кое-что приятное тоже, — сказав это, я имел в виду, ее помощь со снимком свитка некого виконта Уоллеса. Ясно, что сказанную мной двусмысленность, чеширская сучка принялся по-своему. И мне хотелось подразнить ее воображение.

— Да, Алекс! Твоей невесты здесь нет. Я все твоя, — с готовностью известила она, снова делая свой английский акцент еще более явным.

Я молча повернул в ответвление коридора и скоро остановился перед дверью Е-13–15. Миссис Барнс торопливо открыла ее своим ключом.

Едва мы вошли, и я поставил чемодан, она сказала:

— У нас еще минут двадцать. Я быстро разденусь. Или ты хочешь меня в рот? — сказав это, баронесса ротик приоткрыла и соблазнительно облизнулась.

— Нет, дорогая. Мы это делать не будем. Ты знаешь, что у меня есть невеста. Я очень люблю Ольгу Борисовну. Хотя она позволяет мне некоторые вольности и даже в курсе того, что было между нами, давай обойдемся без этих приятностей, — нажав пальцем на подбородок баронессы я ее рот закрыл.

— Но что здесь такого? Она же об этом не узнает, — баронесса удивленно смотрела на меня.

— Элиз, извини, но нет, — твердо сказал я.

— Какой же ты!.. — наверное, она хотела выругаться, но проглотив последнее слово сжала губы. — Ведь я люблю тебя, и хочу быть тебе полезна.

Между нами повисло неловкое молчание. Я повернулся к иллюминатору, большому, на треть простенка. Отсюда открывался вид на верхнюю часть Седьмой Имперской башни и на террасу, примыкавшую к причалу. Где-то там стояла княгиня Ковалевская — ждавшая меня возлюбленная, с которой у меня сегодня будет очень жаркая ночь.

— Алекс, поцелуй меня хотя бы. На дорогу, — она прижалась ко мне, запрокинув голову. — Скажи, я же для тебя не просто шлюха?

— Ты теперь не просто шлюха, ты полезная шлюха, — я рассмеялся и обнял ее. Поцеловал в губы, тут же поймав дикое возбуждение. Все-таки у миссис Барнс была особенность: она умела дразнить. Дразнить так, что хотелось немедленно проявить свой мужской нрав и сделать с ней что-нибудь самое нескромное. — Очень надеюсь, что у тебя получится со свитком. Вернешься с Лондона, я помогу тебе с подданством.

— Ты же понимаешь, для этого мне придется переспать с виконтом Уоллесом, — она потерлась о меня.

— Для тебя это слишком аморальный поступок? — я тихонько разжал ее руки, обнимавшие меня.

— Алекс, мне обидно, что ты меня так воспринимаешь. Да, я люблю секс. Очень люблю. Я иногда из-за этого теряю голову, но я не сплю со всеми подряд. Многие важные мужчины в Манчестере, Ливерпуле и Лондоне хотели меня, но я им отказала. Ты представить не можешь, как я была популярна до замужества. Но почти для всех воздыхателей я была лишь плодом мечтаний. Честное слово мне обидно, что ты так думаешь обо мне, и что с такой легкостью хочешь отдать меня Джозефу, — взгляд ее серых глаз на самом деле выражал обиду.

— Элиз, я тебя к этому вовсе не подталкиваю. Предложи ему деньги, пусти в ход свои женские чары — они у тебя очень сильны, — ответил я, при этом сам находясь под воздействием ее чар, так что едва не трещала ткань моих джан. — Обмани его: пообещай себя и исчезни, получив фото свитка. Разве мне рассказывать тебе, как это делается?

— Хорошо, я сделаю все, что смогу. И это ради тебя. Я люблю тебя, и часто думаю о тебе. А ты меня очень хочешь, но при этом боишься своей невесты. Как жаль, — она сжала ладонью бугорок между моих ног. — Теперь мне придется мастурбировать всю дорогу до Лондона.

По говорителям прозвучало сообщение с просьбой покинуть дирижабль провожающим.

— Да, сделай это, дорогая. Сделай, расскажи о своих ощущениях по эйхосу или в телеграмме. Все, мне пора, а то улечу еще вместе с вами, — освободился от нее и повернулся к двери.

— Чертов Алекс! Мерзавец! Ты очень плохой мальчик! Иногда мне так хочется тебя задушить. Как жалко, что ты не мой брат. Я бы тебя мучила каждый день! — пылко проговорила она.

Открыв дверь, я повернулся. В этот миг я не мог понять: серые глаза баронессы сердито блестят или смеются.

— Элиз, мы же не в том возрасте, когда старшая сестра может иметь власть. Не обижай больше Майкла. Ни на миг не забывай, что он принадлежит не тебе, а Елене Викторовне, — шутливо сказал я. — Буду ждать тебя с победой над виконтом Уоллесом.

— Но фотографию я тебе просто так не отдам! — ее губки округлились в улыбке.

Не ответив, я пошел по длинному коридору к выходу. Думая, какая же все-таки интересная сучка эта миссис Барнс. Ее несчастному мужу явно было не скучно с ней все эти годы. А ведь при верном подходе кому-то она могла стать очень хорошей женой. Я не говорю, что верной, но точно способной сделать семейную жизнь насыщенной приключениями и пикантными радостями.

Уже наступило позднее утро. Я не знал сколько точно времени, но видел солнечные блики на столике. Они играли среди следов вчерашнего пира: на гранях хрустальных бокалов, в крюшоннице с ананасами, залитыми игристым вином, на серебряном сердечке с конфетами. Эти конфеты с императорской фабрики Карибской губернии назывались «Ее каприз». Они были невероятно вкусны, но есть их следовало с осторожностью, ведь в некоторых начинкой был не миндальный орех, а нежно-голубой ларимар, кроваво-красный сердолик или оникс разных оттенков, реже маленький слиток серебра. Говорят, попадались даже золотые слитки, но это скорее слухи. Нам с Ольгой не повезло, из семи съеденных конфет лишь в одном оказался кусочек сердолика. За то он был похож формой на сердце и очень порадовал княгиню. Ольга сказала, что обязательно закажет для этого камешка красивую оправу и будет иногда носить на цепочке. Будем считать, что это мое сердце, которое Ольга похитила уже давно.

— Саш… — она открыла глаза, — ты хочешь ребенка?

— Конечно. Нам нужен мальчик, — я привлек ее к себе.

— Я просто думаю, когда это сделать лучше, — она положила голову мне на грудь. — С одной стороны мне хочется поскорее, а с другой, пока мы будем на обучении в «Сириусе» — не лучшее время. Я хочу, его сама воспитывать, не слишком полагаясь на няней. Меня мама и отец воспитывали сами. И я хочу сама — это важно.

— Но ребенок у нас может вполне выйти случайно. Не всегда же получается, как планируешь, — я погладил ее волосы.

— Нет, граф Елецкий, я отношусь к этому серьезно, и со мной такой случайности не должно быть. Поэтому с ребенком придется подождать. Сказала об этом лишь потому, что мне грустно от этой мысли. Не всегда получается все так, как хочется. А еще мне тревожно, — она приподняла голову, поглядывая на меня. — Так же тревожно, как тогда, перед нашим визитом в Шалаши.

Я прекрасно понимал, что уже прошла наша волшебная ночь и сегодня с каждым часом приближения вечера, ее беспокойство будет нарастать. Я и сам не был спокоен, потому как не мог точно знать, что выйдет из моей затеи с выяснением отношений с Герой. Хотя настрой Родерика в вечернем общении мне понравился: серый маг научился достаточно легко делить внимание и чувствовалась его уверенность — все равно могли возникнуть кое-какие подводные камни. При чем не со стороны безопасности наших физических тел, так в той части, где мне придется столкнуться с Величайшей и пойти с ней на выяснение отношений. Ведь Гера в своих владениях будет не одна. И даже если все пройдет гладко в сражении с ней, неизвестно как это аукнется на Небесах. Однако, отказаться от своего плана я не мог. Я могу быть вежливым с богами, почитать их и соблюдать законы, которые не противоречат моим убеждениям. Но я не собираюсь прогибаться под их личные желания, тем более в том случае, когда Гера посмеялась над моими предостережениями и всеми силами стремиться принизить стоимость моей жизни.

— Саш, ты слышишь меня? — Ольга требовала ответа.

— Как я могу тебя не слышать, — я поцеловал ее, и моя рука скользнула мимо ее ножек.

— Ну, Елецкий, — она зажмурилась от мой ласки там… — Ответь мне… — ее голос уже не был требовательным.

— Я отвечаю… — прошептал я, медленно водя пальцем по ее щелочке.

Она быстро увлажнилась, и скольжения моего пальца стали чаще так же, как и ритм ее дыхания.

— Хочешь… я возьму в ротик? — прошептала княгиня, разводя ноги шире.

— Нет, — я проник в ее узкую пещерку двумя пальцами и слегка расширил их, вызывая сладкий стон Ковалевской. — Нет, пока ты сама не захочешь этого сильно.

Я хотел почувствовать ее губы на своем бойце вечера в лечебной палате, но Оля немного засопротивлялась. Будто в шутку сказала, что княгини этого не делают. Она действительно этого ни разу не делала. Но мне кажется, княгини это очень даже делают: лишь вопрос времени и страсти, когда их сладкие губки потянутся туда.

— Саш, возьми меня… — дыхание моей невесты стало порывистым, она свела ноги, останавливая мою руку.

— Я решаю, когда это нужно сделать, — строго произнес я. Наверное, я жестокий самец, который требует подчинения. Но при всей моей любви к Ольге, при всем стремлении сделать ей приятно, мне нравилась такая игра и ее божественное томление.

Мой палец добрался до набухшей вишенки между ее губок, и от моих касаний, там стало совсем мокро. Тогда я повернул Ольгу Борисовну ничком и заставил поднятьпопу повыше. Княгиня замерла, ее ягодицы напряглись и вздрогнули, едва мой воин, твердый, горячий коснулся ее мокрого входа.

Я провел кончиками пальцев по ее спине, вызывая в прекрасном, юном и женском теле трепет. Погладил ее плечи и прошелся вдоль позвоночника. Поиграл длинными, золотистыми волосами. Затем надавил там… Вошел головкой в ее лоно, под восторженный вскрик своей невесты.

Она выдохнула мое имя и подалась навстречу. Мы соединились. Слились воедино, так что я чувствовал ее нежное и тесное лоно, ее вздрагивающие ягодицы, прижавшиеся к моему животу. Она ощущала моего огненного воина глубоко в себе и мои ладони, жадно сжимавшие ее груди.

Я двинулся в ней, как всегда, неторопливо, входя на всю глубину, с нарастающим блаженством ощущая всю прелесть ее гибкого и страстного тела. Скоро встречные движения Ольги стали чаще, она приподнялась, запрокинув голову, и водя бедрами из стороны в сторону. Затем вскрикнула, вся дрожа, и отправляясь в своих ощущениях на небеса.

Я сжал ее и в последние мгновения стал беспощаден.

Как хорошо, когда можно кончать в нее, не делить свою страсть на порции, а выплеснуть в нее со всей мужской силы.

Мы лежали еще долго, прижавшись друг к другу. Она чувствовала в себе мой остывающий член, а я негу и блаженство ее тела.

Тем временем мысли о предстоящем сегодня вечером снова начали беспокоить мой ум и, конечно, не оставили Ковалевскую. Она снова повернулась ко мне с беспокойными вопросами.

Глава 6 Елецкий, ты мне должен

К «Божественной Высоте» мы добрались на вимане. Хотя гостиница, в которой снимала апартаменты Талия, находилась от нас недалеко, так было удобнее, чем спускаться с нашей башни, пробираться на эрмике через пробки по центральным улицам, и снова подниматься наверх.

Ольга на всякий случай скинула сообщение отцу, что у нас все хорошо, но домой она сегодня не вернется и попросила доставить к школе ее сумку с учебниками. И я, следуя ее примеру, отправил маме похожее сообщение с той лишь разницей, что не стал нагружать графиню дополнительной заботой насчет школьной сумки.

Талия с князем Мышкиным уже дожидались нас. При чем не просто так дожидались: баронесса, любящая во всем шик и блеск, успела накрыть шикарный стол, заказав в ресторане едва ли не все самые деликатесные холодные закуски. И чтобы все это разместить, пришлось поставить рядом два стола, один из которых перенесли из спальни. Было такое ощущение, что ужин здесь не на четверых, а на десять крайне голодных персон.

— Дорогая, зачем такие хлопоты? Зачем все это? — удивился я, пройдя по залу. — Мы же к вам не на званый ужин, а всего лишь чтобы исполнить мой маленький каприз с помощью твоего жениха, Геннадия Дорофеевича.

— Александр Петрович, я вообще-то принимаю у себя не только вас, но и княгиню Ковалевскую. Я сама скоро буду княгиней, и хочу, чтобы у меня все было по-княжески, — госпожа Евстафьева сегодня даже пыталась говорить с подчеркнутой вежливостью, и не пуская в ход острые выражения. — Столовые приборы, кстати, серебряные, — важно заметила она. — Посуда астраханской мануфактуры — коллекционная серия «Вишневое море». Если ты не в курсе, то это сейчас модно в самых высоких домах — вон в журнале почитай.

— Ах, какая роскошь! Как нам у вас нравится! — Ольга вынуждена была отвернуться, чтобы не было видно, как она сдерживает смех. Вот и хорошо. Талия умеет развеселить и хоть немного сняла напряжение с Ковалевской перед предстоящим.

И я подыграл:

— Нравится настолько, что может остаться здесь жить на пару дней.

— Правда, что ли? — Талия не поверила моим словам, и когда поняла, что я шучу, вспыхнула: — Елецкий, блядь! Ты издеваешься! У тебя талант, все обсирать!

На помощь пришел князь Мышкин, отвлекая внимание насущным вопросом:

— Вы как желаете, Александр Петрович, сначала ужин, а потом наше с вами дело или наоборот?

— Думаю, разумнее сначала заняться делом. Потом отметим наш успех, — сказал я желая этими словами передать больше оптимизма Ковалевской и Родерику, хотя серый маг сегодня был уверен в себе гораздо больше, чем в нашу прошлую встречу.

— Тогда Талия сейчас отсрочит подачу горячего из ресторана, — сказал князь, оглядывая и без того полный великолепия стол. — Как вы предлагаете это сделать?

— Чем проще, тем лучше. Думаю, это место вполне подойдет, — я направился к дивану расположенного рядом с сервантом. — Сделаем так: присядем, я выйду на тонкий план и поймаю две самые мелкие сущности. Нам, господин Мышкин, от астральных сущностей нужна лишь живая основа. Я задам каждой из них новые ментальные установки.

— Позвольте чуть подробнее, какие именно установки? — Геннадий Дорофеевич наморщил лоб. Видно было, что он снова напряжен.

— Родерик, давай будем проще, — я намеренно назвал нынешнего Мышкина так, чтобы убрать этот ненужный официоз. — Просто расслабься. Излишнее напряжение и сосредоточенность — это разные вещи, чаще всего противоположные. Установки для сущностей будут самые примитивные. В обе сущности я встрою по одной ментальной конструкции. После этого смыслом существования этих сущностей станет поддержание жизнедеятельности человеческого тела. Разумеется, только того тела, к которому они привязаны и лишь в момент отсутствия истинного хозяина. Можешь, не переживать — они не будут тебе мешать. Это как бы батарея резервного питания, если говорить техническим языком. Вот именно это и станет нашей подстраховкой, — я не стал говорить, что, в случае если что-то пойдет не так, то сил этой сущности надолго не хватит. Такая истина могла бы слишком напугать Ольгу и Талию. Но тот энергетический запас, которым сущности будут располагать, по моим расчетам будет более, чем достаточен: у Родерика хватит времени, чтобы взять ситуацию под контроль.

— И насколько этих «батарей» хватит? — словно услышав мои мысли, спросил князь.

Хороший вопрос с его стороны. Родерик в понимании астрала вовсе не глуп, и чтобы не разочаровывать его я сказал так:

— Хватило бы минут на пять. Но я накачаю их своей энергией, поэтому резерв будет в разы больше. И ты сам можешь их подпитывать — оставлю канал открытым, — мои заверения вроде успокоили серого мага.

— Если так, тогда все замечательно, — согласился он, устраиваясь на диване и сказал, обращаясь к Талии. — Моя прелесть, как понимаешь, у нас с Астерием очень ответственное дело. Я прошу нам не мешать, не задавать никаких вопросов. Просто пообщайтесь с Ольгой Борисовной в сторонке или полистайте журналы, — он кивнул на толстую пачку свежих журналов на письменном столе.

— Аид дери, какие мы серьезные! — фыркнула баронесса, но послушалась и отошла к Ковалевской.

Устроившись на диване, я закрыл глаза. Сразу перешел на тонкий план и расширил сферу внимания, сначала сканируя пространство на возможные опасности. С того момента, как Артемида появилась в лечебной палате и вернула наши отношения поцелуем, здесь больше особых волнений и не наблюдалось — только фоновое, в пределах обычной нормы. И интуиция моя на данный момент не посылала тревожный зуммер. Теперь сущности…

С ними все просто: вот совсем рядом два керега — мелкие, верткие — с ними слишком хлопотно. А нурсы вполне подойдут — легкая добыча для такого бессовестного хищника как я. Родерик, тоже был большей частью на тонком плане. Я чувствовал его внимание и его горячий интерес. Верно, пусть учится, у него есть все данные, чтобы стать хорошим магом. Тем более я ему открыл дорогу к практически вечному существованию без потери памяти и драгоценного опыта.

Я удлинил проекцию руки, сделав ее тонкой и гибкой словно щупальце осьминога. Осторожно приблизился к первой нурсе — безобидной жемчужно-розовой сущности с темно-красной бахромой. На самом деле на тонком плане нет такого понятия, как цвет в нашем обычном восприятии. Все что здесь есть наше ментальное восприятие само обозначает цветом, подбирая подходящие образы и цветовые гаммы.

Я на миг замер. И тут же пронзил острием своей конечности несчастную нурсу. Впрочем, не такую уж несчастную: побыть частью человеческого существа, приобщиться к несоизмеримо более высокому, будет для нее честью. Притянув нурсу ближе, я вскрыл ее энергетическую оболочку и начал встраивать ментальную конструкцию, превращая нурсу из астральной сущности в полезное астральное устройство, этакого биоробота, выполняющее мои установки. Родерик пристально следил за мной, я чувствовал его внимание словно луч прожектора, излучающего не только свет, но и тепло. Конечно, серый маг пока не мог понять, какие именно установки я вношу в ментальное тело нурсы, но главное, он вполне мог схватить основанной принцип работы.

Закончив с первой нурсой, я легко поймал вторую и сделал с ней то же самое.

— Все готово, — сказал я беззвучно, но так, что это слышал серый маг. — Эту я прикреплю к своему телу, — я подцепил первую нурсу плавающую рядом, — другую к твоему телу.

Когда я это сделал, то спросил Родерика, чтобы еще выше поднять его уверенность:

— Почувствуй есть ли от нее энергопоток?

— Да, — через несколько мгновений ответил он.

— Этот поток двунаправленный. Ты сам можешь влиять на него. На этом все — распрощаемся на некоторое время. Не могу сказать, как долго меня не будет. В любом случае ждите. Давай, друг мой, дели внимание и бери под контроль мое тело, — с этими словами я собрался и резко выкатился вправо. Сделал это так, как если бы я лежал на узкой кровати и мне бы взбрело вмиг оказаться на полу.

— Есть! Держусь за твое тело! — радостно сообщил Родерик.

Энергоинформационный канал, который чаще называют нить жизни, оборвался. Сейчас я был полностью Астерием. От графа Елецкого во мне остались лишь воспоминания. Я был по сути мертвым, хотя это крайне неверное название того состояния, когда ты полностью свободен от тела. Глупо называть смертью то, что на самом деле является иной жизнью — жизнью полной невероятных возможностей. Я по-своему люблю это состояние. Хотя оно не дает той прелести ощущений и переживаний, как нахождение в физическом теле, здесь много своих преимуществ и не уверен, что жизнь в физическом теле лучше.

Не теряя времени, я понесся в сторону храма Геры на Дмитровской площади. Поскольку от моих небесных подруг — Артемиды и Афины — подсказки ждать не стоило, то у меня имелся свой план, как узнать о расположении пределов Величайшей и ее дворца. Дело в том, что личные владения богов находятся в дополнительном измерении, соседствующем с привычным нам миром и без сторонней подсказки вход в него найти крайне сложно. Но я знаю способ — пользовался им в давних жизнях и несколько раз. Способ не слишком надежен, потому как зависит от внешних условий, но в случае с Герой он должен сработать.

Легче тени, прозрачней воздуха мое бесплотное существо влетело в зал, величественный, освещенный множеством огней в чашах, стоявших на бронзовых треногах. Я пролетел между огромных мраморных колонн, завис на минуту над языками пламени, танцующего в круглой жаровне. Огонь физического мира не может причинить вреда призрачному телу, но астральная проекция огня способна весьма повлиять на энергетические оболочки. Но не мои, ведь я маг и знаю как с этим обходиться.

Рядом в просторном зале собралось довольно много людей. Несмотря на то, что уже вечернее время и сегодня воскресенье, хватало желающих вознести молитву Величайшей. К трем алтарям стояла очередь. Я выбрал средний алтарный камень — он был самый древний, а значит, что зазывается, намоленный. От него тянулась тоненькая, едва различимая связь — энергоинформационный канал с тем местом, где находилась богиня. Когда-то кто-то взывал к Небесной с большим душевным жаром, этот канал становился более явным, и я мог проследить его направление.

Ждать пришлось минут десять: к алтарю подошла сгорбленная старушка и начала что-то беззвучно, но очень эмоциональной просить у богини. При этом невидимая связь между алтарем и величайшей для меня стала достаточно явной. Не теряя ни секунды, я направился в обозначившемся направлении. Увы, молитва старушки оказалась недолгой, и мне пришлось остановиться, неподвижно зависнуть во пустоте, чтобы не сбиться с пути. Я знал, что обычно дорога от алтарного камня вдоль этой нити не бывает долгой. Кратчайшим путем она достигает того самого божественного измерения, за которым открывается владение нужного бога. Оставалось набраться терпения и подождать, пока кто-то вновь не обратиться к Величайшей с воззванием, таким, которое выведет меня к входу во владения Геры.

Я несколько заскучал. Обращаясь к интуиции, попытался угадать направление, которое вело к супруге Громовержца. Интуиция мне подсказывала путь, но сейчас лучше было не спешить и не рисковать. Я дождался, когда нить, тянущаяся от алтаря, снова стала различимой и двинулся по ней, теперь уже стремительно и быстро. Скоро темное пространство закончилось горловиной, за которой открывались божественные пределы. В наплывающих сумерках темными зубьями вставали горы на горизонте. Далеко справа виднелся вулкан, по склонам которого стекали тускло-светящиеся потоки лавы. Подо мной звенела река, перекатывающаяся по камням, по ее берегам шелестел лес.

Дворец Величайшей был где-то рядом. Чувствуя это, я направился над мощеной камнем дорожке. И почти сразу впереди показались стражи — три гарпии с блестящими точно медь крыльями и красными глазами. Сейчас самым важным было, чтобы в противостоянии с Герой мне хватило магической энергии, иначе здесь придется застрять надолго, собирая ее по крупицам.

* * *

— Блядь, я вообще, волнуюсь! — произнесла Принцесса Ночи, прохаживаясь по залу и поглядывая на своего жениха и графа Елецкого. — Сидят неподвижно. Непонятно дышат они или не дышат. Если кто-то из них преставится, мы даже вовремя не заметим!

Она глянула на княгиню, ожидая ее поддержки, но та молчала, листая модный журнал. Хотя со стороны казалось, что Ольге Борисовне он вовсе не интересен и делает она это лишь чтобы отвлечь себя от беспокойных мыслей и госпожи Евстафьевой.

— Ковалевская, у тебя, что сердца нет? — возмутилась баронесса. — Лично я за Гену очень переживаю! И за твоего Елецкого, кстати, тоже — какой-никакой, друг все-таки!

— Ты им мешаешь. Лучше сядь, посмотри журналы, — княгиня оторвала взгляд от страницы с яркими платьями, украшенными перьями. Они были похожи на те, что она видела вчера лавке с модными веяниями ацтеков.

— Я не могу и не собираюсь сидеть спокойно как ты. Елецкий сам же сказал, что кто-нибудь их них может помереть! — Талия подошла к князю Мышкину, взяла его руку, слушая пульс. Услышав биение, руку бросила и направилась к бару. — Предлагаю выпить по рюмочке, — она повернулась к Ольге Борисовне.

— Я не буду, — Ольга покачала головой, пытаясь снова обратиться к журналу.

— Как знаешь, — Принцесса Ночи налила себе немного кубинского ликера, разбавила его вишняком и выпила в несколько глоточков. Затем открыла коробочку «Никольских» и закурила.

— Слушай… — вдруг сказала баронесса, снова обращаясь к Ковалевской, — У меня есть великолепная идея! Точно… отличная идея! Я знаю, как им помочь. Твой Елецкий жаловался, что там проблемы какие-то с энергией. Я решу этот вопрос. Сейчас.

Талия Евклидовна направилась в спальню. Открыла сейф, достала из него резную шкатулку из слоновой кости и серебра, где лежали ее драгоценности. Из шкатулки она извлекла медальон Каукет — ту самую драгоценную вещь, ради которой баронесса ходила с Родериком в квартиру Софки. Талия не знала, в чем именно сила этой вещи, хотя Родерик рассказывал ей. Рассказывал что-то такое, будто эта реликвия взята в одном из древнейших египетских захоронений и в ней сила той самой богини Каукет. Раз так, то в этом красивом медальоне из золота, обрамлявшего черный и красный камень, должно находиться предостаточно магической энергии.

Сжав в кулаке древнюю реликвию, Принцесса Ночи вернулась в зал и стала напротив дивана, глядя на Мышкина и Елецкого. После недолгих размышлений она решила, что энергия больше нужна Елецкому, потому как из-за него все это началось. Расправив цепочку, она очень аккуратно надела ее на шею Александру Петровичу и поправила свисавший на его грудь медальон. Надо признать, Елецкий с этой штукой смотрелся забавно. И она… кажется, начала работать. Да, да, что-то там происходило: в черном камне будто вспыхнула рубиновая искорка, плавно перешла в мерцающее свечение.

— Вот так, граф Елецкий! Ты теперь мне должен, — сказала Талия Евклидовна, довольная своей работой.

Словно услышав ее, Александр Петрович приоткрыл один глаз и подмигнул ей.

— То-то же! Чтобы вы без меня делали! — баронесса отошла к бару и смешала на донышке бокала еще немного ликера и вишняка.

В тот момент, когда она хотела это выпить, раздался взволнованный голос Ковалевской:

— Саша! С тобой все в порядке?

Талия Евклидовна обернулась и увидела Елецкого, стоявшего посреди зала и диким взглядом смотревшего на нее. Не обращая внимания на княгиню граф Елецкий сказал что-то на неизвестном языке и шагнул к баронессе. В этот момент Талия поняла, что в теле Саши находится какое-то другое существо и, наверное, виной всему древнеегипетский медальон.

— Родерик! — вскрикнула Принцесса Ночи. — Слышишь меня, Родерик! Немедленно очнись!

Глава 7 Витру Борем

Гарпии, это плохо. Сколько бед они доставили в те давние времена, когда я плавал и сражался бок о бок вместе с Одиссеем! Да и после него, крылатые твари всегда были напастью в скалистых проливах между островами, которые они облюбовали. Было несчастное время, когда гарпии появлялись по всему Средиземноморью, иногда исполняя волю кого-то из богов — чаще всего Геры; иногда просто улетая на охоту и сея разрушение и смерть.

Но сейчас для меня встреча с гарпиями — это хорошо. Хорошо, что они здесь, а не возле дворца Величайшей. Я разберусь с ними сразу, и там, при встрече с Небесной будет проще. Крылатые твари не видели меня, но явно почувствовали чужого на тонком плане. Всполошились, заметались, летая зигзагами над дорогой, идущей через лес. К трем первым присоединилось еще четыре. Тем лучше. Для них тонкий план практический недоступен, и я здесь могу повеселиться так, как мне хочется, не слишком растрачивая магические силы.

Я не кровожадный и редко бываю жестоким к врагам, но сейчас тот случай, когда я могу проявить не самую приятную сторону Астерия. Прежде темная часть моей души была сильна и значительно влияла на мои поступки, пока множество жизней, их уроков, осмыслений не привнесли в мою душу больше света и доброты. Сейчас же, как и в тот вечер мести за Айлин, я позволил проявиться темной стороне своего существа.

На всякий случай активировав в левую руку «Лепестки Виолы». Конечно, «Сфера Дьянко» была бы намного эффективнее и защитила бы от круговых атак, но я их не ожидал и не хотел тратить лишнюю энергию. Затем я направился к гарпиям, и в правую руку вложил «Хаурх Дарос» — что в переводе с лемурийского означает «Хватка Смерти». Проекция моей руки потянулась к ближайшей твари, бившей крыльями метрах в десяти от меня. В нужный момент магия сделала мои несуществующие пальцы большими, твердыми как сталь и очень сильными, в то время как они по-прежнему оставались невидимыми. Быстрое движение проекцией руки и эти пальцы сдавили горло ближайшей гарпии.

Она заорала, дико, истерически, как гигантская курица. Крепко сжимая горло, я притянул гарпию ближе. И теперь позволил себе проявиться. Стал видимым, чтобы в миг смерти она увидела лик Астерия. Насколько секунд я наблюдал страх в ее налитых кровью глазах, ее морда с почти человеческими чертами дрожала от страха. В это время остальные, увидев меня, заметались быстрее, закричали, оглашая округу беспокойным и пронзительным клекотом. Две пошли в атаку, резко и шумно хлопая крыльями, готовясь вцепиться в меня когтями.

Я сдавил горло пойманной твари сильнее. Еще сильнее, не обращая внимания на летящих ко мне гарпий. Те налетели с криками, пытаясь разорвать меня, но вспарывали когтями лишь воздух и вырвали куски плоти с перьями из своей подруги. Я отпустил ее, чтобы не лететь за непосильной мне тяжестью вниз. Все равно первая прислужница Геры была обречена и удар о каменистый берег реки оборвет ее жизнь.

Отлично! Теперь они видели меня, и мы все могли порезвиться. Эти глупые полуптицы пока не понимали, что мое призрачное тело неуязвимо для них то тех пор, пока я сам не пожелаю сделать его плотным. С криками, хлопая крыльями, они носились вокруг, изо всех сил стараясь достать когтями. Я же смеялся, кувыркаясь в вечернем воздухе, еще светлом, не остывшем от солнечных лучей. Внизу под нами звенела река, изгибами разрезая лес и скалы, вдали виднелись горы и вулкан с тусклыми потеками лавы. Интересно, зачем Гере здесь вулкан? Говорят, владение бога отражают его душу. Наверное, в этом много истины.

Немного измотав гарпий своей игрой, я решил превратиться в охотника. Снова в правой «Хаурх Дарос» — да, эта магия может быть очень жестокой. Особенно для тех, кто смотрит на происходящее с жертвой со стороны. Я выбрал удобный миг, и мои невидимые пальцы вошли в грудь гарпии, налетавшей с правого бока. Я не промахнулся: эти пальцы сжали ее сердце. Рывок и оно с мерзким шлепком вылетело из разорванной груди. Если бы я не был бесплотным, то умылся бы брызгами ее крови. И как-то так удачно получилось, что как раз под правую руку, еще сжимавшую вздрагивающее сердце, попала другая бестия — «Хаурх Дарос» тут же лишил ее внутренностей. Куски плоти и перья разлетелись в стороны, словно в этой твари разорвалась боевая граната.

Оставшийся четыре полуптицы заметались теперь уже не в ярости, но в страхе. Они не могли понять, почему так происходит с их подругами, и кто этот неуязвимый противник, похожий на прозрачного человека. Я больше не ждал неожиданной атаки на тонком плане — в ближайшие минуты эриний или иных опасных сущностей здесь не предвиделось. Убрав с левой руки магический щит, теперь я мог задействовать обе ладони «Веил Литуам Лакши» — дословно на русском «Волна Холодного Покоя» или «Ледяная Волна». С двух рук эта магия намного эффективнее и отнимает у мага, потому что легче соблюдать симметрию воздействия. Я развел в стороны руки, формируя между ними сгусток лютого холода. Воздух вокруг засиял синеватыми всполохами, влага в нем тут же обратилась в ледяные искры. Почуяв близкую смерть, гарпии бросились врассыпную. Но трех из них это не спасло — ледяная волна мигом настигла их. Сверкая в воздухе кристалликами льда, налетела, сковала их тела, превратила сердца в хрупкие ледышки. Все три гарпии полетели вниз, чтобы встретиться с землей и разбиться на куски.

Последняя из оставшихся в живых… Да, еще была одна. Я повернулся, она отлетела уже далеко. Спешила ко дворцу Величайшей, надеясь там найти защиту. Зря она на это рассчитывала. Через пару минут стремительного полета над вершинами сосен я нагнал ее. Мудрить не стал, просто снес ей голову акцентированной кинетикой.

До дворца Геры оставалось не больше двух-трех километров. Он уже виднелся на пологой возвышенности, роскошный, окруженный двумя рядами золотистых колонн, с длинными анфиладами по обе стороны. К нему вела широкая лестница, которую обрамляли мраморные скульптуры. Приблизившись к началу лестницы, я остановился, сканируя тонкий план на угрозы. Физический мир меня сейчас не слишком беспокоил, а вот эринии или иные опасные сущности, могли доставить неприятности. Конечно, не такие серьезные как тогда, когда я находился в теле Елецкого. Я бы мог стать совсем неуязвимым для всех, превратившись в чистый дух, но тогда бы и моя магия не имела влияния на этот мир.

А эринии здесь были. Хотя я пока не наблюдал их в доступной сфере внимания, интуиция подсказала направление в сторону от дворца, туда, где в опускающихся сумерках виднелись скалы. Раз так, то Гера подождет.

Я устремился к скалам и скоро обнаружил глубокую пещеру с ноздреватыми стенами и множеством трещин, из которых струились теплые, влажные газы, насыщенные серой. Место вполне подходящее для гнездования этих тварей. Еще более подходящее для моей атаки. Оно великолепно тем, что узкий пещерный проход защищал меня почти со всех сторон. Да, на тонком плане эринии могли пролететь через скальный массив, но это значительно замедляет движение и отнимает силы.

Не дав им опомниться, я ударил «Гневом Небес» сразу с двух рук. Лиловые и синие разряды сорвались с кончиков пальцев, освещая пещеру электрическими вспышками. С шипением молнии входили в тела эриний, сжигая их. Я не стал считать этих тварей, трясущихся, падающих вниз, разбрасывающих во все стороны электрические искры, но верно их было не меньше двух десятков. Чтобы уничтожить гнезда я вырастил два огромных «Огненных Лотоса» — пламя тут же объяло стены пещеры, взметнулось к своду. За несколько минут с эриниями было покончено. Конечно, они есть где-то еще и гнездились не только во владениях Геры, но с большой долей вероятности я снял для себя угрозы атаки на тонком плане. Покинув пещеру и взлетев повыше, раскрыл чакры, прогоняя сквозь себя энергетические потоки и восстанавливая магические силы, которых потратилось не слишком много. Божественные пределы имеют одно приятное свойство — здесь всегда много энергии, пространство пронизано ей, просто звенит от ее чудесного напряжения, и маг, понимающий суть энергетических процессов, восстанавливается очень быстро.

Тем временем возле дворца что-то происходило. Перед главным входом, к которому вела лестница, зажглись огни в чашах, стоявших на площади на треногах. Под портиком замерцали факела. Видимо, кто-то прознал о незваном госте, проникнувшем во владения Величайшей. Возможно, она сама. И я уже не пытался скрыть свое присутствие. В левую руку снова активировал «Лепестки Виолы», в правую пока кинетику. И направился ко дворцу. Когда дворец был близко, я активировал «Туам латс флум», что означает «Застывшая в воздухе капля». Один их знатных лемурийских магов считал ее величайшей магией. Она значительно замедляла время в зависимости от вложенных сил, и маг получал возможность двигаться и гораздо быстрее, чем все остальные. Я не стал вкладывать в «Туам латс флум» много силы. Мне бы вполне хватило замедлить время в три-четыре раза, чтобы в начале объяснений с прислужниками Геры иметь кое-какую фору и больше возможностей. Сложив ладони лодочкой, собрал силу воздействия в точке перед собой, изменяя в ход времени сначала в крошечном пространстве, затем начал разводить руки в стороны, превращая эту точку в сферу, которая накрыла площадь перед дворцом богини.

Меня уже почувствовали, заметили. И я заметил тех, кто способен воспринимать меня на тонком плане и нанести мне урон. Их было семеро — семеро прислужников Геры с человеческими в прошлом корнями, возведенными Величайшей в ранг полубогов. Все они обладали магией. Но вот беда: под воздействием «Туам латс флум» оказались крайне нерасторопны. Я легко уклонился от пущенных ими плазменных потоков, лишь от последнего мне пришлось прикрыться магическим щитом. В действиях чувствовался неуклюжих почерк Аполлона — он большой любитель пригреть меня «Пламенем Эсхила».

Опустившись на землю, я ответил им широкой волной кинетики. Бить пришлось дважды: направо и налево. Снося всех подряд и обычных людей — их стояло там чуть больше десятка, которые были в прислуге — и приближенных Геры. Кинетика вряд ли убила кого-то из них, но, возможно, многих покалечила — летели они, кувыркаясь под золоченые колонны портика, отбросив факела, издавая крики страха и боли. С двумя магами, атаковавшими слева, я разобрался жестче — пробил их акцентированным кинетическим ударом. Атаковать других не успел — почувствовал приближение Феба. Я не удивлен, что он оказался здесь, видимо Гера вовсе похитила его сердце. И куда же смотрит Перун⁈

Прикрываясь «Лепестками Виолы», я активировал в правую руку «Сфера Дьянко». Время на это было с лихвой: купол «Туам латс флум» накрывал дворец, и мои противники двигались до смешного медленно. Аполлон, медленно переставляя ноги, появился из портала дворца в сопровождении четырех минотавров, вооруженных огромными секирами. Эти существа бесспорно сильны в бою и силой почти равны их прародителю — сыну Пасифаи, кстати, моему тезке. Их жуткие секиры способны с одного взмаха валить вековые дубы и сносить десяток гоплитов, но что они могут сделать Астерию, который сейчас бесплотен?

Я перебросил «Сфера Дьянко» в левую руку — она развернулась со змеиным шипением. Сделал это на несколько мгновений раньше, чем по мне устремились ревущие потоки плазмы. Самый мощный удар нанес, конечно, Феб. Защитная сфера вокруг меня стала багровой, трясущейся от обрушившейся на нее силы. Даже на тонком плане я чувствовал испепеляющий жар и ярость брата Артемиды. Без защитной сферы, он бы не сжег меня, но доставил бы очень неприятные ощущения и нанес серьезный урон, такой, что я вряд ли смог бы ему ответить достаточно быстро. Но сейчас все их атаки были тщетны, и пока враги упражнялись в попытках меня достать, я активировал в свободную руку «Ликосу». Да, вот такой неожиданный выбор в пылу боя. Их пылу, поскольку я был спокоен и лишь наблюдал как они безуспешно сжигают свой энергетический потенциал.

Как только удары по мне прервались, я свернул защитную сферу и быстрым пасом правой ладони, метнул «Ликосу» в Аполлона. Серебристо-серый комок развернулся в прочную паучью сеть. Она тут же оплела Феба и начала разрастаться, прорастая новыми и новыми нитями, порвать которые пока не удавалось никому. Я вывел Аполлона из этой игры, вызвав удивление и даже шок приспешников Геры, что были перед ступенями дворца. Двое минотавров бросились к богу, пытаясь ему помочь с паутиной, не понимая, насколько это глупо — она начала оплетать их тоже. Двое других, вскинув секиры бросились ко мне.

Не переходя в состояние невидимости, я воспарил над землей. Секиры полубыков не пугали меня, но они бы помешали разбираться с теми, кто атаковал меня магией. В воздухе засвистели стрелы, мне они не могли причинить вреда, хотя и отвлекали. Я чувствовал, как они проходили через мое призрачное тело, это несколько неприятно и раздражает. Внизу прислужники Геры, снесенные несколько минут назад кинетической волной, приходили в себя: кто-то вставал на ноги, хватая выроненный факел, кто-то со стонами отползал в сторону, подальше от дворцового портика. Между тем действие «Туам латс флум» сходило на нет, время возвращалось к привычному ходу.

С опасными магами я не стал церемониться: пока они готовились к новой атаке, разведя руки и собирая энергию в сгустки, я просто накрыл их «Ледяной Волной». Возможно, многих она убила, кого-то просто основательно проморозила. Та же участь постигла всех четверых минотавров. И Аполлон пострадал. Когда я опустился перед ним, обретая больше плотности, брат Артемиды находился в весьма жалком виде: густо оплетенный паутиной, обездвиженный, покрытый инеем. Он подрагивал то ли от злости, то ли от холода, явно пробравшего его до костей.

Я хотел было спросить его, где прячется Гера, но тут случилась неожиданность, она сама появилась на пороге дворца со свитой из семи нимф и смертных женщин.

— Астерий, ты не представляешь, что тебя ждет теперь! — вскричала она, оглядывая следы побоища перед ступенями своего величественного жилища.

— Наверное слава убийцы богов! — рассмеялся я, активируя в правую руку «Ликосу».

— Все это сейчас же станет известно Громовержцу! — ее глаза сверкали точно топазы, руки подрагивали.

— И то, что Феб пропадает в твоей спальне, тоже донесешь до мужа? — я не стал ждать, посмеет она атаковать меня или нет — просто метнул серебристо-серый сгусток.

Паутина оплела ее густой, разрастающейся сетью, оставив лишь большую часть лица.

— Я тебя предупреждал, вечная шлюха, что не надо затевать со мной войну⁈ Ты втянула в нее всяких тварей: эриний, гарпий — они мертвы. Из-за них, вернее из-за тебя погибли невинные люди! А ведь Громовержец предупреждал тебя, что никто не должен пострадать из посторонних в этой войне! Самонадеянная дрянь, ты думала, что легко расправишься с Астерием и все тебе сойдет с рук⁈ — я почувствовал движение сзади.

Не знаю даже, кто представлял для меня угрозу, но среагировал мгновенно, с разворота, ударил кинетикой — пробил набегавшего на меня насквозь.

— Астерий, ты сошел с ума! Ты не понимаешь кто я! Только идиот может решиться на войну с богами! — прохрипела Гера, видно паутина слишком сильно сдавливала ее грудь.

— Я знаю, кто ты. Ты просто много возомнившая о себе дрянь. Дрянь, которая играет в коварные игры, чтобы удержаться возле Перуна, которому ты давно безразлична. И я пришел наказать тебя, как обещал. Сейчас я сделаю то, что будет тебе уроком. Уроком всем, кто посмеет со мной не считаться, а тем более помыслит со мной расправиться, — согнув пальцы и сблизив ладони, я начал собирать энергию для «Витру Борем».

В божественных владениях много энергии, она потекла через меня мощным потоком.

— Что ты задумал, Астерий! — вот теперь Величайшая испугалась, страх заметался в ее глазах.

— Уничтожить тебя. Разнести на куски! — я не спешил, выбирая оптимальную точку приложения силы в ее божественном теле. Не было большой разницы, я выбрал ее сердце.

— Астерий! Как ты это сделаешь⁈ Ты не посмеешь! — богиня запаниковала.

Вряд ли эта магия была ей знакома, но она чувствовала какая огромная сила протекает через меня.

— Астерий, не тронь ее! — прохрипел Аполлон, чувствовалось, ему трудно говорить. — Вымести свое зло на мне.

— На тебе? — я на миг повернулся к Фебу. — Ты пешка в ее играх. Пешка очень глупая и очень спесивая. Пусть тебе станет уроком судьба твоей госпожи.

Я отошел на несколько шагов, левой рукой раскрыл магический щит и отпустил силу «Витру Борем». Тело жены Громовержца разлетелось на тысячи мелких кусочков вместе с ошметками паутины. От взрыва рухнули ближайшие колонны жилища Геры, обрушился портик и часть стены. Многих, находившихся поблизости, разбросало по площади перед дворцом. Аполлон в коконе паутины покатился к ступеням. Я устоял благодаря развернутому щиту.

Хотя на кусочки разлетелось не только земное тело Геры, но и множество ее энергетических оболочек, смерть ее — явление временное. Боги бессмертны. Знаю, что через какое-то время Величайшая, пройдя через страдания, снова соберется в то самое небесное существо, которым была прежде. Пройдет, наверное, дней пять, десять или пятнадцать, и она может снова дать знать о себе. Но не думаю, что Гера настолько дурна, чтобы еще раз пережить этот мучительный опыт.

Я подошел к Аполлону, лежавшему на земле, и поставив ногу на его грудь, сказал:

— Передайте Громовержцу и другим богам, что Гера наказана по заслугам. И так будет с каждым, кто вздумает сводить счеты с Астерием. И еще передайте, что Астерий намного опаснее, когда он вне земного тела. Я уже предупреждал об этом. Предупреждал дважды. Так что, молитесь, чтобы с телом графа Елецкого ничего не случилось! Заботьтесь о нем! Сдувайте пылинки, небесные мудозвоны!

Я знал, что меня слушает не только Феб и мои слова, и весть о случившемся здесь разнесется по божественным хорам.

Уже собираясь покинуть это место, я добавил:

— А то всякое может быть с вашей Вечной Книгой.

Глава 8 Операция «Гром»

*Извиняюсь, по причине болезни, глава без картинок. Следующая, вероятно, через день, если смогу

Конечно, Родерик баронессу слышал. Он уже знал о произошедшем: какая-то неведомая сила вмиг прервала его контакт с телом Елецкого. Как серый маг не пытался вернуть контроль над телом графа, у него ничего не получалось, его просто отбрасывало. Было такое ощущение, словно в Елецком уже кто-то был. Родерик попытался еще раз изо всех сил, и снова ничего не вышло, тогда он открыл глаза и с изумлением обнаружил Елецкого, стоявшего посреди комнаты.

Принцесса Ночи попятилась в открытому бару, ее лицо выражало изумление и испуг. Княгиня Ковалевская, отбросив журналы, вскочила с дивана.

— Госпожи, прошу, спокойно! Просто не вмешивайтесь, ничего не делайте! — негромко, но очень внятно сказал князь Мышкин. А затем с огромным неудовольствием обнаружил на груди псевдо-Елецкого медальон Каукет.

Сам Мышкин старался сохранить спокойствие, хотя бы видимое. Удавалось это с трудом. Сердце колотилось часто, мысли неслись вихрем. Ругать Талию на такую самодеятельность сейчас бессмысленно. Попытаться снять медальон? Вряд ли это поможет освободить тело от вселенца — может лишь привести к его агрессии.

— Кто ты? — мягко спросил Мышкин, надеясь, что существо в теле Елецкого его понимает.

Глаза графа, вернее, того, кем он теперь стал, больше не метались по сторонам в них появилось что-то осмысленное.

— Это не Елецкий! Ты что, не видишь, Елецкий не такой идиот⁈ — Талия схватила бокал с остатком ликера, выпила его в два глотка и произнесла свою версию произошедшего: — Что не ясного? Какой-то пидорас влез в тело Саши! Надо его оттуда выгнать!

— Кто ты? — громче спросил Геннадий Дорофеевич и осторожно коснулся его плеча, готовясь развернуть магический щит.

Мышкин чувствовал, вселившееся существо обладает магическими способностями и это могло привести к очень нежелательным последствиям. А если учесть, что на нем медальон древней богини, то ситуация складывалась крайне тревожной. Даже когда Родерика утягивал вселенский поток, серый маг не желал так сильно скорее видеть Астерия и получить от него помощь. Если в обычной жизни Родерик был человеком достаточно мягким, то в тех случаях, когда требовалось проявить магию, он был достаточно решителен и смел.

Ненастоящий граф повернулся, окинул князя удивленным взглядом и ответил что-то на неизвестном языке. Затем добавил слово, всего лишь одно, однако оно было знакомо и Родерику и Талии:

— Каукет!

— Каукет! — почему-то обрадовалась баронесса. — Это сама богиня Каукет! Она будет служить нам!

— Каукет! Каукет! — повторил лже-граф, радостно кивнув и подмигнув баронессе.

— Нет, это не Каукет. К счастью, — Мышкин оставался настороженным и радости баронессы не разделял. У него не было сомнений, что в тело Елецкого вселилась не богиня. Даже у самого низшего из богов энергетические тела гораздо более развиты, а здесь они казались ослабленными, менее выраженными, чем у среднего человека. Возможно, это существо никогда и не было человеком или лишилось физического тела, когда пребывало в подростковом возрасте.

— Не можешь говорить по-русски? — спросил Мышкин. Спросил скорее механически, потому как ответ и так был ясен. Затем он спросил то же самое на английском, латыни и древнегреческом.

Псевдо-Елецкий глянул на него с улыбкой и повернулся к Талии.

— Чего уставился? Влюбился что ли? — Принцесса Ночи подумала, что если сейчас неожиданно схватить одну из бутылок в баре и со всей силы врезать ей по голове этого пидора, то он, скорее всего, потеряет сознание. Тогда она легко снимет с него медальон, а там, глядишь, явится настоящий Елецкий и разберется с остальной частью проблемы. Да, план казался рискованным, но он был великолепен.

Рука госпожи Евстафьевой потянулась к бутылке, но тут очень невовремя вмешалась Ковалевская. Она будто разгадала ее великолепный план и сказала:

— Талия! Я тебя прошу, ничего не говори и ничего не предпринимай. Отойди лучше сюда, ко мне. Геннадию Дорофеевичу виднее, что нужно делать.

— Было бы виднее, он бы хоть что-то делал, а не языком чесал на всяких языках, — взяв бутылку с игристым вином, Принцесса Ночи решила пока не пускать ее в ход — подождать более удобного случая, когда этот мудак повернется к ней спиной. По крайней мере реально полезный план из них троих был только у нее одной.

Родерику стало ясно, что существо в теле Елецкого не понимает ни одного из известных ему языков. И самое скверное, что ненастоящий граф не отзывался на ментальные посылы, в которых имеют значение не слова, а их смыслы. Изначально, в голове вертелась мысль, что вселенец должен иметь отношение к древнему Египту, до того периода, когда медальон оказался запечатанным в захоронении. Возможно, это существо и есть душа погребенного или какой-то жрец, древний маг или еще кто-то, имевший отношение к медальону. Проблема в том, что Родерик не знал звучания древнеегипетского языка — его вообще никто не знал. А вот письменность серый маг знал. Не в совершенстве, но кое-какие основные понятия были ему доступны, потому как читал он в прошлом свитки из Та-Кем — исчезнувшей страны пирамид.

Князь рассудил, что лучшее, что он может сейчас сделать, это как-то потянуть время до возвращения Астерия. Для этого лучший способ — это вступить в мирный диалог с вселенцем. Поэтому Мышкин снова коснулся плеча лже-Елецкого и поманив его пальцем к письменному столу сказал:

— Сейчас пообщаемся, мил человек. Иди-ка сюда. Сейчас мы найдем добрый общий язык, — с этими словами он взял лист бумаги, карандаш и начал на нем рисовать египетские пиктограммы. В переводе на русский смысл его начертаний был такой: «Не бойся. Мир. Любовь. Хорошо. Как твое имя?».

Лже-граф, провел пальцем по пиктограммам, заулыбался, закивал, выхватил карандаш из рук князя и то же начал рисовать. Рисовал он быстро, явно обладая этим навыком на высоком уровне, однако рисовал он вовсе не пиктограммы, а девушку. К тому моменту, когда содержание его рисунка более прояснилось к столу уже подошла Принцесса Ночи и княгиня Ковалевская.

— Блядь! — только и выговорила Талия, глядя на рисунок.

Лже-граф, постучал пальцем сделанному наспех наброску, затем указал на госпожу Евстафьеву. Конечно, это была она.

К тому времени Мышкин уже догадался, что ожидаемый диалог с вселенцем пойдет не по его плану, но даже предположить не мог, что он получит такое развитие. Раньше, чем князь опомнился, псевдо-Елецкий обхватил его невесту и страстно поцеловал в губы.

— Эй! Эй! Уважаемый! — Геннадий Дорофеевич крепко ухватил его за рукав, пытаясь оттянуть от невесты.

И это наполовину удалось. Ровно настолько, что Принцесса Ночи получила возможность высказаться:

— Урод еще! Козел ебанутый! Я вообще-то замужем! — при этом баронесса умудрилась практически одновременноотпустить ему пощечину и ударить со всей ярости коленом в пах.

Псевдо-Елецкий, замычал от боли, согнулся и тут же недобрый блеск отразился в его глазах.

— Талия! Отходи! В спальню! — крикнул Родерик снова готовый развернуть магический щит. — Ваше сиятельство! Вас особо прошу, в спальню! И Талию уводите!

— Немедленно сюда, Талия! — княгиня предпочла довериться Мышкину и схватила баронессу за руку, пытаясь потащить ее за собой.

Однако госпожа Евстафьева вывернулась, и поняла, что именно сейчас боги дали ей шанс осуществить план по освобождению тела Елецкого от неведомого мудака и заодно драгоценного медальона. В три шага она добралась до бара, схватила уже проверенное в бою оружие и со всей силы ударила бутылкой игристого по голове графа.

Он заорал. В сторону брызнули осколки стекла. Кровь, выступившую из порезов, тут же смыло шипучим вином.

— Ты идиотка что ли⁈ — вскрикнула Ковалевская с ужасом глядя, на алые струйки крови на лице Елецкого.

— Сама идиотка! Его должно было вырубить! — огрызнулась Талия. — Я не виновата, что у твоего жениха такая крепкая и тупая голова!

Чуть раньше, чем лже-граф выпрямился и заорал что-то на неведомом языке, баронесса успела схватить медальон Каукет и сорвать его, разрывая цепочку.

Князь Мышкин успел за это время раскрыть магический щит левой рукой, а правой дернуть Талию в сторону. И как раз вовремя: в ту же секунду из ладоней ненастоящего Елецкого потекли струи пламени в то место, где миг назад стояла баронесса.

* * *

*Здесь и в доп.материалах выложил схему связей в самых верхах империи, только основные, задействованные пока связи. Наверное, это стоило сделать давно, но только сейчас понял, что некоторым читателям это может быть важно.

Князь Козельский приоткрыл окно, сдвинул в сторону тяжелую штору и бросил взгляд на Белогилинную, освещенную теплым желтым светом фонарей. С окна его кабинета хорошо виделось две Имперских башни и часть Багряного дворца. Постояв с минуту, глава Ведомства Имперского Порядка — пожалуй, самого влиятельного ведомства империи, вернулся за свой рабочий стол. После недавних жутких новостей о том, что этот старый маразматик Филофей во вторник объявит цесаревичем Дениса, появился хоть какой-то позитив. Позитив от последних документов, пополнивших его папку.

— Сука! — сказал он, резким движением руки ослабив узел галстука, отодвинул в сторону два верхних листа с показаниями и вернулся к третьему.

Затем разложил на столе пронумерованные фотографии, на которых был царевич, князья Трубецкой, Лапин и Ковалевский — все те мерзавцы — их он люто ненавидел. Эти люди были запечатлены в те пикантные моменты, когда они передавали или принимали какие-то документы другим людям, менее значимым, которых уже нет в живых. Нет в живых всех четверых кроме его глупого племянника князя Мышкина. Он выжил каким-то чудом. Пожалуй, это первый известный случай, когда человек остается в живых после бокала вина с пятью каплями «Венка Аида».

Все-таки жаль, что этот фат выжил. Дело не в его приличном капитале и плантациях на Карибах, которые через год, должны были отойти Григорию Юрьевичу — нет, по большому счету это не столь важно. Дело в показаниях Мышкина, который тот дал по просьбе Козельского. И в этих показаниях значилось, что Мышкина Геннадия Дорофеевича люди, представляющие царевича Дениса Филофеевича, склоняли оказать материальную и иную поддержку некой группе «Сириус». Конечно, это вранье, и стоило больших трудов уговорить Гену. Ради этого Козельский даже пообещал устроить ему встречу с Глорией, и якобы императрица позволит писать с себя картину. Разумеется, это тоже было вранье.

Расчет был прост: Мышкин дает ложные показания, как и остальные, так сказать, свидетели, задействованные в операции «Гром». А потом их убирают за «болтливость» якобы люди из «Сириуса» — на самом деле убирают его люди, и все шито-крыто. Ах, да, остается в живых лишь один «свидетель», которого не успели убрать силы, стоящие за царевичем — сыном Анны Станиславовны. Но этот «свидетель» его проверенный человек и он выйдет на сцену в самом конце, когда Филофей поймет, что царевичем, отчаявшимся ждать престолонаследия, готовился государственный переворот. Да, все это не слишком убедительно, как бы нет у Дениса слишком внятного мотива, если престол достанется ему с высокой долей вероятности. Но Глория умеет подавать крайне неубедительные факты так, что для Филофея они становятся вполне убедительными. По любому все то, что творится за спиной императора в «Сириусе» его просто взбесит.

И главное сегодня в этот чудесный воскресный вечер Козельский получил еще кое-какой материал, который имел очень значительный вес. Пока расположение базы «Сириус» не было найдено, но это уже лишь не слишком важные детали. Сделав кое-какие пометки на чистом листе, Григорий Юрьевич сложил все это в папку с жирной надписью «Гром» — она сегодня стала заметно толще, и убрал ее в сейф. Теперь все зависело от Глории, сможет ли она отсрочить объявление сына Анны Станиславовны престолонаследником хотя бы еще на неделю. Здесь в ход молодая императрица должна была пустить в ход женское обаяние и хитрость — этим оружием она владела в совершенстве. Просто ударится в каприз и увезет Филофея на неделю на южные моря. За эту неделю Козельскому предстояло получить недостающие сведения и проработать операцию «Гром» в деталях на предмет кому, когда и как подать информацию из секретной папки в ближайшем окружении Филофея. Сделать так, чтобы гром был не просто громким звуком, но молнией, разящей врагов — а их последнее время все больше. Даже такие мелкие сошки как граф Елецкий — мальчишка, по сути, а как много о себе возомнил! И выкручивается как будто на его стороне сами боги!

Глория пока запретила убирать Елецкого. Она думает, что он может быть полезен, и его потуги в исследовании тайны древних виман действительно могут вывести к огромному техническому прорыву. И достанутся они, не «Сириусу», а ей. Когда императрица смотрела фотографии с Елецким, для внимательных глаз Козельского не ускользнуло выражение ее лица: так смотрят только женщины, которым нравится данный мужчина. А если учесть, что вокруг Глории нет-нет, да появляются слишком молодые для ее лет фавориты, то интерес англичанки вполне понятен.

У Козельского же имелся совсем иной интерес к этому графу-выскочке. Как он вообще смог выжить после всего этого, что обрушилось на него? Откуда у мальчишки, до недавнего времени ничем не примечательного, такая магия и сила? И в общем-то, Глория по-своему права — не надо его пока убирать. Живой он пока полезнее. Например, даже такая мелочь: теперь князь может выступить этаким благодетелем для семьи Елецких, на радость Елены Викторовны взять ее сына под свою защиту. На эту сучку у Григория Юрьевича имелись свои планы. Спору нет — она хороша. Даже очень хороша. Может он сделает ее одной из своих любовниц, а может, дрыгнет раз-другой для коллекции. Невзирая на свои 56 лет князь Козельский был еще весьма крепким мужчиной с вполне естественными мужскими интересами. Хотя эти интересы уже несколько раз приводили его к конфликту с женой, а она ни много ни мало — двоюродная сестра императора, хотя не особо любимая Филофеем. Но что поделаешь, такие игры делают жизнь интереснее.

Козельский взял эйхос, нашел ее номер и сказал в прибор весьма приятным голосом:

«Елена Викторовна, я все думаю о вас после того вечера у Мышкина. Жаль, что его омрачили такие прискорбные события с покушением на моего племянника. Я так и не успел сказать вам, все что хотел. Может, заедите в ближайшие дни ко мне в Ведомство? Есть о чем поговорить, тем более это касается вашего сына».

И уже после этого он передвинул бронзовый рычажок на говорителе и сказал:

— Мергауруса впустить.

Любят эти маги выдумывать себе иные имена, особенно узбекские. Наверное, думают, чем заковыристее их имя, тем больше им почтения. На самом Мергаурус был ни кем иным как бароном Иргашевым Давроном Жасуловичем, получившим титул только благодаря Козельскому.

Иргашев вошел в кабинет с восточным низким поклоном и расплылся в заискивающей улыбке, истинную цену которой князь знал.

— Ваше сиятельство! Да хранят боги вас и ваши праведные дела! Всегда рад служить вам!

— Присядь, Даврон, — Козельский кивнул на кресло, достал из ящика стола две фотографии Елецкого и выложил перед магом. — Мне нужно понять кто этот маг на самом деле.

— Этот мальчишка? — смоляные брови узбека взлетели вверх.

— Да, мальчишка. Поговаривают, нет никого равных ему в магии, если говорить о Москве. Возможно, люди слишком преувеличивают, но пусть тебя не обманет его возраст. С ним явно что-то очень не так. Эту возьми, — князь придвинул одно из фото узбеку. — Тебе нужно как-то сблизиться с ним. Поковыряться в нем, как вы это умеете там делать. Выяснить все — здесь мелочей не может быть. Скажу так для начала… — Григорий Юрьевич на миг задумался: — Не было у него никаких явных зачатков магии еще месяца два назад. Ну так, со слов опрошенных. А теперь подишь ты, первый маг столицы. Не бывает так.

— Позвольте, ваше сиятельство, позвольте, — Мельгаурус притянул к себе переданное ему фото, возложил на него руку и закрыл глаза. — Фото давно сделано? — он приоткрыл один глаз. — По моим ощущениям с неделю назад.

— Около того, — князь кивнул.

— Невероятно, Григорий Юрьевич! Никогда не сталкивался ни с чем подобным! — узбек все продолжал водить рукой над фотографией Елецкого, сделанной тайком в один из его визитов в сыскное агентство. — Я бы сказал, что в этом человеке живет два человека. При чем один маленький, почти непроявленный, но другой, без сомнений, большой маг. При чем его способности мне непонятны. Совсем непонятны. Все в непроглядном тумане. Но это не все…

— Что еще? — хмуро спросил Козельский. Ему очень не нравилось, что говорил этот узбек. Если он прав, то сводить Елецкого с Глорией опасно. Мало ли как оно повернется.

— Сейчас… Вы не поверите, там нет того, кто был раньше. В этом теле будто какая-то древняя душа. Я не знаю, как это объяснить! — Даврон Жасулович глаза раскрыл, его грудь часто вздымалась. Чувствовалось, что он очень взволнован.

Глава 9 Прочность крыши «Халуф-ПМ»

Я пролетел почти половину пути, до пространственной воронки, и лишь тогда вспомнил, что упустил кое-что важное: я собирался прижать Геру, постараться вытряхнуть из нее, где находятся украденные пластины Свидетельств Бархума! В ближайшие дни с нее теперь ничего уже не вытряхнешь. Можно было задать вопрос насчет пластин Аполлону, наверняка до сих пор изнывающего в тугих путах «Ликосы». Но шансов, что Феб ответит очень мало — он вряд ли знает.

Я замедлил полет, почти завис над лесом, собираясь вернуться, однако меня все сильнее начала пробирать тревога, и тогда я понял, что там, в гостинице «Божественная высота» случилось что-то серьезное, требующее моего вмешательства. Немедля ни секунды, я полетел к воронке, максимально раскрыв чакры и вбирая в себя всю магическую силу, которую мог собрать в божественных пределах. Все-таки с магией я весьма подрастратился: замедление времени и «Витру Борем» — штуки недешевые даже для мага самого высокого уровня. И если честно, в этой жизни у меня еще есть куда расти. К примеру, были у меня воплощения, когда я делал «Витру Борем» более шести раз подряд, и не какие-то шуточные взрывы, а очень серьезно вкладываясь в каждый. В тот показательный случай я в одиночку разнес на куски значительную часть вражеской крепости с крепчайшими стенами, высокими башнями. Потом еще оставались силы, чтобы прикрыть магическим щитом товарищей, а недругов согреть испепеляющим огнем. Но то был иной мир, с иными условиями и к магии там сложилось совершенно иное отношение, гораздо более серьезное, чем здесь по причине ее основательного влияния на основы того мира.

Я уже несся над вечерними московскими улицами, полными светящихся потоков эрмимобилей и рекламных огней. С приближением «Божественной Высоты» я все яснее понимал, что Родерик не контролирует мое тело. Если бы он просто потерял на время контакт с ним, то не произошло бы ничего страшного: с одной-двух неторопливых попыток серый маг снова мог бы вернуть контроль. Именно для этого я делал подстраховку с астральными сущностями. Но если Родерик до сих пор не вернул контроль над телом, то значит что-то произошло с самим Родериком или какие-то особые обстоятельства прервали старания серого мага. Возможно, произошло то редкое явление, называемое «вселенец». Так называют случаи, когда в тело, в котором едва зиждется душа по причине тяжелой болезни, психическим или еще каким-то проблемам вселяется существо высокого уровня: в прошлом человек или еще уровнем повыше. Такие происшествия достаточно редки, а если учесть, что Родерик пребывал в разделенном внимании, но он не мог пропустить приближения потенциального вселенца к одному из тел и соответствующе отреагировать. Значит что-то пошло не так. Хорошей новостью было то, что тело живо — это главное и это я чувствовал ясно.

Гадать, что именно случилось, не было смысла: освещенные прожекторами, стеклянно-синие стены «Божественной Высоты» были передо мной. Я поднялся еще метров на пятьдесят, отсчитывая окна от бронзового пилона — восьмым было окно апартаментов Талии. Как-то не сразу я заметил, что из него тянется жидкая струйка дыма. Пожар?

Я метнулся внутрь, в спешке немного не рассчитал: попал на оконную раму и занавес, из-за чего испытал неприятные ощущения. Особенно неприятные, когда пролетал сквозь шелковую ткань — терпеть не могу, если сквозь меня проходит шелк. Наверное, это что-то вроде аллергии на тонком плане. Но черт с ним — не до мелочей. Внимание сразу переключилось на происходящее: в зале суетились бородатый мужик и трое парней в форме техперсонала башни. Один поливал пеной из оранжевого огнетушителя то место, где у баронессы когда-то находился бар. Сам бар наполовину выгорел, его содержимое: бутылки, несколько глиняных кувшинов, бокалы и рюмки со всякой всячиной валялись на полу в луже из жутко пахнущего алкоголем коктейля — разумеется, я запахи не чувствовал, это было ментальное восприятие, давно ставшее для меня нормой. Двое других служащих под ободряющие распоряжения бородатого мужика орудовали пожарными ведрами, хлюпая из них на письменный стол, который еще тлел; на палас и обгоревший диван — именно тот, где должно было дожидаться меня мое тело.

Стол с роскошным ужином, которым нас пыталась очаровать баронесса, был перевернут. На полу разбитая посуда, вперемешку салаты, закуски. Я выматерился, примерно так, как это в сердцах делает госпожа Евстафьева. Конечно, ситуация была архинеприятная. Метнулся в спальню. В спальне никого не было, хотя угол кровати, тумбочка и коврик имели явные следы свежего воздействия пламени. Не оставалось сомнений: били высокотемпературной магией. Кто бил? Родерик? Нахрена? В тело Елецкого вселился маг? Если бы у меня было сердце, оно бы дико заколотилось. Что с Ольгой⁈ Где она⁈

Я пронесся через комнаты, вылетел в коридор через обугленный дверной проем — входная дверь сгорела полностью. Видно ее жгли целенаправленно в несколько неумелых огненных атак. Вряд ли это сделал Родерик. С чего бы ему жечь дверь? Хотя выводы делать рано.

Сразу в коридоре, возле площадки перед подъемниками, я увидел Принцессу Ночи. Она стояла в окружении странной публики: девушки с фотоаппаратом с выпуклой линзой кварцево-туэрлиновой оптики; второй девицы с ярко-синими волосами, повизгивающей от восторга от ответов баронессы и что-то торопливо записывающей в блокнот; еще каких-то парней, наверное, входивших в группу корреспондентов газеты или страницы во Всеимперской Информационной сети. Как они здесь оказались? Корреспонденты — не пожарная команда: они не могут появиться столь стремительно даже при самых неординарных событиях.

Сейчас был не тот случай, когда следовало беречь нервы окружающих, и я без всяких деликатностей перешел в видимое состояние в двух шагах от баронессы.

— Где Ольга⁈ — ментально вопросил я. При чем проорал вопрос так, что мой голос выбил из сознания Талии все иные мысли.

Послышались визги со всех сторон, представители прессы мгновенно отхлынули в стороны.

— Елецкий, блядь! Испугал меня! Они туда побежали! — отталкивая паренька в кепке, который шарахнулся от меня не в ту сторону, баронесса указала в дальний конец коридора. И, упреждая мой вопрос, добавила: — Тут пиздец что было! Просто жесть! В тебя какой-то пидор вселился! Князь пытается его выдернуть, а он, то есть ты… Ну в общем все вокруг поджигает. Ебанутый какой-то. Кстати, он в меня влюбился. Ну в смысле…

Дальше я не слушал ее, поспешил в указанном направлении. Чувствуя, как девица с фототехникой пытается меня фотографировать, снова стал совершенно прозрачным, пролетел до конца коридора — там была стеклянная дверь со стальной окантовкой. Призраки открывать двери не умеют — они просто пролетают сквозь них. Через мгновенье я оказался на лестнице — одной из двух запасных коммуникаций с посадочными площадками для виман. На стене мерцало две указателя: «К площадке Б-02» и «К площадке А-04». Мне это очень не нравилось: для удобства пилотов виман площадки на этой башне не имели ограждений. На них была лишь обозначена красными полосами зона по краю, куда запрещалось заходить, во избежание риска падения. Но откуда об этих запретах может знать вселенец? Может для него красный цвет как раз нечто привлекательное. Я несся изо всех сил, в очень скверном предчувствии.

Когда осталось преодолеть последние четыре этажа, решил активировать «Туам латс флум», что означает «Застывшая в воздухе капля». Увы, после визита в гости к Величайшей, мой ресурс не восстановился даже на четверть, но замедлить время хотя бы на полминуты этак раз в пять, я бы смог. При активации «Туам латс флум» замедление не вступает в силу сразу — именно в этом причина, почему эту магию я использую в бою только в самых крайних случаях. Однако моя интуиция подсказывала, что такой крайний случай настал. Не прекращая движения вперед, я свел проекции рук вместе, сложил ладони лодочкой, выращивая между них точку, которая должна изменить течение времени.

Когда меня вынесло на площадку, освещенную голубоватым лучами туэрлиновых ламп, «Туам латс флум» еще не успела вступить в силу — хронопроцессы пока не могли развернуться в сферу с нужными мне временными законами. Пожалуй, «Туам латс флум» следовало активировать раньше. Хотя бы на минуту раньше! В такой спешке, круговерти самых разных мыслей сложно просчитать совершенно все.

Первое, что я увидел: Ольгу, бледную, державшую князя Мышкина за рукав и, кажется, подрагивающую. Сам лже-Елецкий разгуливал до опасного близко к краю площадки и пытался сотворить огненную магию, что-то выкрикивая и вскидывая руки. Видно, потенциал его иссяк — получился лишь слабый всполох пламени, как из горелки, в которой закончилось топливо. Лицо ненастоящего Александра Петровича украшал крупный синяк под глазом и потеки крови, сам он был взъерошен, испачкан и решительно зол. Между двумя виманами, красным «Стрижем» и «Орланом-13» стояла немногочисленная группа зевак из наиболее отважных и любопытных, другие прятались за решеткой фермы эрмингового конденсатора, поближе к импозантному «Гермесу 03 Респект».

Чтобы скорее успокоить Ольгу, я крикнул ей и Родерику ментально:

— Я здесь! Спокойно! Просто отойдите подальше!

В этот момент с правой стороны башни появилась заходящая на посадку вимана. При чем «Тульчанка» самой старой модели — громоздкая, неуклюжая, с очень опасным выбросом вихревых полей. Я понял, что дело дрянь — будет она садиться примерно в то место, где сходил с ума вселенец, пытаясь родить огонь. Тревожно замигали красные огни, голос робота воздушного надзора выдал стандартное сообщение безопасности с требованием всем покинуть «красную зону».

«Туам латс флум» в моих несуществующих ладонях превратился в быстро растущий шарик. Одновременно я двинулся ко псевдо-Елецкому, старясь никак не выдать себя. Однако даже неопытный маг должен был почувствовать настораживающие изменения: то, как на него наползает нечто неведомое, жутковатое — именно так чувствуют другие границу сферы «Туам латс флум». Вселенец запаниковал. Закричал проклятия на древнеегипетском. Потрясая кулаками над головой, призвал Сета и шарахнулся от садящейся виманы — для него не машины, а гигантского жуткого чудовища. Нога лже-Елецкого сорвалась с края площадки. Медленно, как при замедленном кинопоказе он наклонился и стал падать. Падать с башни. До земли здесь больше двухсот метров!

Я нагнал его почти сразу — влетел в тело Елецкого изо всех сил. Сил, разумеется, не физических, а ментальных. Грубо, жестко, бескомпромиссно заявляя: Это Мое! Вселенца вышвырнуло на удивление легко. Обычно заменить в теле душу своей — вопрос очень непростой, и дается это не сразу и с большими трудами. Причины моей мгновенной победы были очевидны: вселенец и так находился за гранью нервного срыва; падение с огромной высоты не добавило ему уверенности, а мое намерение вынести его было совершенным.

Падение с высоты — с такой высоты! — длится секунд пять-семь, и я замедлил время раз в пять. Итого, у меня оставалось около полуминуты, чтобы что-то предпринять. За такое крошечный отрезок времени мне никогда не удавалось взять под контроль основные функции тела и хотя бы условно обосноваться в нем. Хотя у меня никогда не было повода делать это в подобной спешке.

Мимо проплыли окна апартаментов Талии. Именно проплыли. Но эта плавность была обманчивой, ведь встреча с землей будет самой настоящей, ломающей в крошево кости, превращающей мышцы в кровавую лепешку.

Мой замысел был прост, и, скажем честно, не слишком хорош: успеть развернуть «Сферу Дьянко» до касания с землей. Если повезет, отделаюсь незначительными переломами. Разумеется, развернуть магический щит я мог еще пару секунд назад, но проблема в том, что щит будет эффективен для физического тела, только если я буду в этом теле. Вот я и прикипал сейчас к нему со всей возможной скоростью. Перевел все внимание на точки привязки, что называется, вжился, поймал сердечный ритм.

Земля приближалась плавно, но с угрожающей быстротой. Да, вот такие немыслимые противоречия! Когда я почувствовал руки — они сейчас были для меня особо важны — до дороги, запруженной эрмимобилями, оставалось метров сорок. В какой-то миг я даже почувствовал присутствие Артемиды, увидел ее бледное, едва проявленное лицо. Вряд ли она была способна помочь мне. Я перевернулся так, чтобы падать ногами вниз, и успел развернуть «Сферу Дьянко». Более того, почти перед касанием земли, вернее крыши эрмимобиля, правой рукой я успел развернуть «Лепестки Виолы», вынося их дальше защитной сферы. Почти в то же время остановилось действие «Туам латс флум» — на поддержание этой мощнейшей магии у меня просто не хватило ресурса. Мир вокруг понесся в будущее с обычной скоростью.

Первыми всю прелесть гравитации испытали не мои ноги, а правая рука. Ее едва не выбило из плечевого сустава — не очень удачно я воспользовался «Лепестками Виолы». За то ноги коснулись крыши эрмимобиля вполне бережно — не жестче чем при прыжке со трехметровой высоты.

Ну, здрасьте! Вот он я! Не менее сотни глаз обалдело смотрели на меня. В основном прохожие, видевшие мой волшебный полет. При чем видели они его вовсе не в замедленном темпе, а так, как он происходил бы без использования «Туам латс флум».

Чувствуя все прелести телесных ощущений: ломоту в плече, возможно, вывихнутом, боль синяка под глазом и в затылке и еще множество иных ощущений, я убрал оба магических щита. Ближний ряд эрмимобилей остановился, параллельный замедлился. Некоторые пассажиры и извозчики повыскакивали из машин, второпях объясняя друг другу суть произошедшего.

Как же я не люблю быть в центре внимания, а здесь его никак не избежать! Как не избежать кучи вопросов. Но это такие мелочи, по сравнению с той радостью, которая трепетала в груди. Радости, отозвавшейся в моем живом сердце, к которому я очень привык и не собирался расставаться в обозримом будущем.

Я спрыгнул с крыши на капот, затем бетонное покрытие дороги.

— Эй, ну-ка стоять, негодяй! — зарычал толстопузый мужик, открыв дверь эрмимобиля, крыша которого стала мне посадочной площадкой. — Ты мне крышу прогнул!

Прежде, чем ответить ему, я вспомнил о Ковалевской. Ведь Ольга могла подумать, что я разбился насмерть. Да, она очень верит в меня, в мою силу, в Артемиду, помогающую мне, однако в подобных случаях страх за любимого человека становится еще сильнее и отодвигает все эти доводы в сторону. Вот и сейчас испугался я. Очень испугался! Так что сердце, недавно трепетавшее от радости, застыло. Я поднял голову, глядя на край площадки, с которой минуту назад падало мое тело. Уж не подбежала ли княгиня в отчаянье туда⁈ Разумеется, если бы Ольга Борисовна была там, я не мог бы разглядеть ее с такого расстояния. К тому же край площадки был плохо освещен. На всякий случай помахал рукой, и отправил ей и Родерику ментальный посыл: «Я жив! Все хорошо!». Ольга не маг, и она вряд ли его услышит. Хотя любящая девушка в этих вопросах бывает чувствительнее, чем маг-менталист.

Возле меня что-то орал толстопузый, раскрасневшись, едва ли не брызжа слюной и указывая на свой эрмик старой модели «Халуф-ПМ». Наверное, пытался мне сказать, что я нанес ему огромный ущерб. Заплывшие жиром мозги не позволяли ему понять: у «Халуф-ПМ» столь прочный корпус, что ему ничего не будет, даже если бы на крышу этой машины свалился сам толстопуз. Кто-то со стороны попытался ему объяснить, что люди просто так не падают сверху на дорогу даже в центре города с высокими башнями, но боров лишь больше верещал.

Я подошел к нему вплотную и резким ударом в пузо превратил его визги в хрип. Затем, стараясь не чувствовать боль в плече, взял его за волосы, приподнял башку и сунул ему под нос дворянский жетон:

— Граф Елецкий. Если ко мне какие-то материальные претензии, подашь в письменном виде моему дворецкому, — сказал я, подумав, что мой растрепанный вид, синяк под глазом и потеки крови могли натолкнуть толстяка на неверные выводы, мол, на крышу его эрмика свалился какой-то забулдыга.

— Граф Елецкий! — раздалось со стороны.

— Это сам граф Елецкий! Тот самый! — народ собирался полукругом на тротуаре и по краю дороги.

— Ваше сиятельство! А правда, что вы выпрыгнули из окна? — раздался резкий женский голосок.

— Нет, я прыгнул с посадочной площадки для виман, — я оттолкнул толстяка хрипевшего извинения и стал пробираться через толпу.

— Зачем вы это сделали, ваше сиятельство⁈ — передо мной возникла худенькая девица с остреньким носом и веселыми глазками.

— Я учусь летать, — объяснил я, подмигнув ей и тронув пальцем кончик ее носа.

— Он же маг! — подсказал кто-то. — Великий маг!

Вот тут я даже на миг остановился и рассмеялся.

— Вытритесь, пожалуйста, на вас кровь, — она спешно протянула мне платок. — Где вы планируете делать это следующий раз? Я про полет.

— Я очень спешу, — платок я с благодарностью принял, обтирая кровь от крови и чего-то липкого, похожего на подсохшее вино. — Все вопросы к моему пресс-секретарю — баронессе Евстафьевой Талии Евклидовне. Она, кстати, проживает здесь, — я махнул платочком в сторону «Божественной высоты» и решительно направился к центральному входу в гостиницу.

Ольга — прежде всего, все остальное потом!

Глава 10 Вопросы к пресс-секретарю

Вообще-то я сглупил. Мне и в голову не пришло, что Ольга с Мышкиным спешат вниз ничуть не меньше, чем я наверх. Мы не разминулись лишь потому, что платформа ушла прямо перед моим носом — следующую пришлось ждать долго. И вот когда очередная платформа спустилась, а я готовился занять на ней место, отбиваясь от вопросов особо любопытных свидетелей моего падения, мы с княгиней едва не столкнулись нос к носу. Она вскрикнула, с неожиданной силой обняла меня и заплакала. Прямо так задрожала вся от бури эмоций.

— Ну, все-все! — успокаивал я ее, отводя в сторону от прохода. — А вдруг бы это не я?

— Разве я могла бы не почувствовать, если бы не ты⁈ — она потерлась щекой о мою весьма нечистую рубашку. — Я слышала тебя. Будто твой голос где-то здесь, — княгиня положила мою ладонь себе на грудь, — и знала, что с тобой все хорошо. — Артемида помогла?

Я пожал плечами. Возможно. Небесная Охотница явно пыталась помочь, может и помогла, как-то замедлив мое падение. Мне это тоже очень интересно было бы знать. Но еще интереснее, что творится там, в Небесных хорах после того, что я сделал с Герой? Что происходит во Дворце Славы и какие разговоры сейчас сотрясают вечный дом Громовержца? Перун в гневе или в разумных опасениях? И как сама Артемида относится к произошедшему, после того как какой-то смертный, то есть я, нарушил наставления двух богинь? Все эти мысли, появляющиеся не первый раз, промелькнули в один миг, и я снова вернулся к Ольге Борисовне, обнял ее, успокаивающе поцеловал.

— Как смогли, ваше сиятельство? — наконец разразился вопросом князь Мышкин, до сих пор переминавшийся от нетерпения с ноги на ногу.

— Просто. Магический щит. Вернее, два щита, — о замедлении времени я ему не стал говорить, чтобы не погружаться в длительные объяснения. — Только не вздумай такое повторять! Там есть особые нюансы.

Убраться поскорее и подальше от любопытных глаз у нас не получилось, потому как внезапно по соседней колонне подъемника опустилась Принцесса Ночи с группой все тех же восторженных журналистов. Как выяснилось позже, они случайно оказались в это время в гостинице, собирая материал для статьи в «Ночная жизнь». Конечно, пожар, случившийся в апартаментах баронессы, стал для них истинным подарком, как и шарм самой госпожи Евстафьевой.

Едва завидев нас с Ольгой и своего жениха, Талия Евклидовна тут же указала на меня:

— Вот! Я же говорила вам, ничего с ним не будет! Ему все равно с какой высоты падать!

Теперь от объектива фотоаппарата мне скрыться не удалось, воинство журналистов ринулось ко мне:

— Ваше сиятельство! Ваше сиятельство! Пожалуйста, несколько вопросов от «Ночной жизни»! — самой расторопной оказалась яркокрашенная девица. — Скажите, зачем вы все подожгли в номере невесты князя Мышкина⁈

— Да, скажите! — подхватила вторая в шляпке с бронзовой кокардой «Новости на Басманном» — Вы огонь пускаете с одной руки или сразу с двух? И что вас так разгневало?

— Разгневало? С чего вы взяли? — я рассмеялся, при чем совершенно искреннее. И решил уделить несколько минут журналистам. — Я просто экспериментировал с магией. В частности, с магией огня, — мой ответ был нарочито глупым. Умные люди распознают в нем шутку или издевку над прессой, столь жадной до дешевеньких сенсаций. А что увидят в нем остальные меня мало заботило.

— Да, но… — яркокрашенная девица оказалась на миг сбитой с толка.

— Но вы же сожгли мебель в таких дорогих апартаментах невесты князя Мышкина! — пришла на помощь журналистка в шляпке с кокардой. — И еще что-то кричали на неизвестном языке.

— Мебель? Уверяю вас, для госпожи Евстафьевой это сущая мелочь. Что касается криков, на неизвестном языке, то язык вполне известный — древнеегипетский, — для убедительности я сказал на древнеегипетском: «Не люблю глупых, навязчивых людей», сделав при этом крайне сердитое лицо. — Я поступил так, давая урок магии его сиятельству князю Мышкину, — продолжил я, переглянувшись с Геннадием Дорофеевичем. — При этом я намеренно играл роль рассерженного мага Мерпхоттепа. Надеюсь, вышло убедительно. Как известно, именно злость порождает в маге самые сильные проявления его огненных талантов.

— За мебель не стоит беспокоиться, весь ущерб будет оплачен в полной мере, — заверил князь Мышкин. — Мы лишь сожалеем что наша игра с его сиятельством графом Елецким привлекла так много внимания и наделала столько шума.

— Ваше падение с башни было несчастным случаем или вы все это подстроили? — спросил до сих пор молчавший рыжеватый паренек. — Как вам удалось выжить?

— Я всего лишь продемонстрировал, что истинный маг должен уметь справляться даже с самой сложной ситуацией, — ответил я. — А выжил… Что может проще? Превратился в летучую мышь, замедлил полет и ближе к земле снова стал собой.

— Правда ли, что баронесса Евстафьева была вашей девушкой, а потом ее отбил у вас князь Мышкин? — напала с новым вопросом крашеная девица, при этом ехидно улыбаясь.

— Нет, не правда! — ответила раньше меня Ольга. — Я — княгиня Ковалевская Ольга Борисовна, и если угодно, то именно я завладела вниманием Александра Петровича достаточно давно — несколько лет назад. Если у графа Елецкого есть какие-то интересы к другим девушкам, то они не слишком серьезны. На этом все! Наше общение с прессой закончено! — княгиня взяла меня под руку, и мы решительно направились к платформе подъемника.

— Но ваше сиятельство! Только один вопрос! — выкрикнул кто-то из банды журналистов.

— На него вам с радостью ответит моя пресс-секретарь — баронесса Евстафьева, — я с милейшей улыбкой указал на Талию и ступил на платформу.

— Елецкий, блядь! Вообще обнаглел что ли⁈ — конечно Талия Евклидовна была недовольна не слишком важной ролью, которую я в шутку выделил ей. Но ей нравится быть в центре внимания — пусть будет. Журналисты снова окружили ее.

С нами на платформе поднималось много постояльцев гостиницы и служащие в синей форме с шелковыми нашивками. При них я не стал расспрашивать, что же такое произошло на самом деле с моим телом, пока я летал в гости к Гере. За то Ковалевская, не удержалась и начала меня пытать полушепотом о результатах моих «переговоров» с Герой.

— Оль, я добился всего, чего хотел. Будем считать, что сегодня очередной очень удачный день, — сказал я, прижимая ее к фигурному ограждению и глядя на ночную столицу, над которой мы поднимались.

— Едва не такой же удачный, как в четверг в Шалашах, — заметила она. — Если учесть, что ты едва не разбился в падении с башни, а мое сердце едва выдержало весь этот ужас. Голова болит? — она осторожно потрогала кончиком пальца область вокруг шишки на моей голове, поморщилась словно ощущая что-то вместо меня.

— Есть что-то такое там. Вот синяк — это проблема, — я видел свое тусклое отражение в панорамном стекле: — До завтра все равно останутся следы — с мамой придется объясняться.

— И мне перед Еленой Викторовной будет очень неловко, что я возвращаю тебя в таком виде. Идиотка, эта баронесса Евстафьева. Редчайшая идиотка! — Ольга повернулась к Мышкину, стоявшему рядом. — Вы меня, извините, князь, она — ваше невеста, но знаете, просто накипело!

Геннадий Дорофеевич кивнул:

— Увы, Талия иногда проявляет слишком много инициативы. С ней бывает очень трудно. Но я ее люблю именно такой.

Наконец, мы поднялись до 73 этажа, и уже в коридоре без посторонних ушей Родерик начал рассказывать обо всех значимых событиях, произошедших после моего выхода из тела. В апартаменты, пострадавшие от пожара, мы пока не заходили — стояли минут десять в коридоре и ждали пока служащие вынесут обгоревшую мебель и приберут там следы недавнего буйства.

— Конечно, у Талии Евклидовны талант радовать мир гениальными идеями, — высказался я, выслушав рассказ Родерика, который иногда дополняла Ольга. — Кстати, вот она и сама.

Я повернулся, завидев как со стороны подъемника идет баронесса в сопровождении какого-то важного лица из администрации гостиницы с шелково-синей нашивкой на рукаве.

— … не хуже, на семьдесят первом этаже, — долетели до меня последние слова, сказанные представителем администрации.

— Пусть они немедленно займутся переносом наших вещей. Надеюсь, за час справятся. Мы пока подождем в моей вимане, — выразила согласия Талия Евклидовна, хотя лицо ее по-прежнему выражало недовольство.

— Мы очень постараемся. Счет с вашего позволения мы предоставим вам завтра к полудню, как только все посчитаем, — сказал администратор, направляясь сразу в пострадавший номер.

— Ты теперь мне должен, Елецкий! Почти вся мебель сгорела, и ремонт будет в копеечку! — глаза Принцессы Ночи, полные озорных огоньков метнулись ко мне, и даже я не мог сейчас понять, шутит она или заявляет это всерьез.

Ольга хотела что-то сказать, но не могла подобрать слов.

— Правильнее было бы тебе, дорогая, предъявить счет Каукет. На ее же поддержку ты рассчитывала, — заметил я, вспоминая свежий рассказа князя Мышкина.

— Аид, дери, это шутка, если кто не понял! — глядя на возмущение Ковалевской, Талия расхохоталась. — Так, с журналистами я разобралась. Завтра выйдет шикарная статья в «Новости на Басманном», а в середу в «Ночной жизни». Кстати, они собираются делать серию статей обо мне и Гене. Собираются даже освещать нашу свадьбу в отдельном выпуске. Идемте в мою виману, господа, — баронесса сделала приглашающий жест. — Временные неудобства придётся переждать там. И Елецкий, не смотри на меня так! Да, вышло не очень хорошо, но главное результат.

— А результат просто шикарный: у Саши ушиб головы, возможно сотрясение, он едва остался жив после падения с башни и как незначительная деталь — сгоревший номер в гостинице! — наконец высказалась княгиня, выходя на посадочную площадку.

— Ой, ладно вам, ваше сиятельство. Эти неприятности я Елецкому компенсирую. Хочешь, подарю тебе свою виману? «Гермес 03 Респект», между прочим, — баронесса эффектно изогнула ладошку, указывая на свой летающий дом, который ее уже не слишком радовал. — Могу даже в придачу пилота Егора.

Такому щедрому предложению я, конечно, очень удивился. Пока я не мог себе позволить «Гермес» даже более простой модификации. Да, мой банковский счет рос быстро, благодаря стараниям Жоржа Павловича и усиленной работе нашего великолепного потокового прошивателя деньги текли уверенным ручейком, но и траты росли тоже очень быстро. И конечно, конечно, моя подруга детства в очередной раз неожиданна, оригинальна, но я ей сказал:

— Нет, дорогая, извини, но такой подарок я не могу принять даже от тебя.

— Елецкий, вообще-то я от чистого сердца, — баронесса схватила меня за рукав. — Я знаю, ты давно мечтал о своей вимане и расстроился, когда мама продала вашу. Мы с Геной можем сделать такой подарок, а себе купим другую попозже. Сейчас она нам пока ни к чему.

— Спасибо, дорогая, но еще раз нет. И у меня сейчас нет времени на виману, — я сжал ладошку баронессы, давая понять, что не в обиде на шалости. Да в этот раз Талия превзошла сама себя, но принимаю ее такой, как она есть, и знаю, что в душе она хороший друг.

Задерживаться в гостях у Талии и князя Мышкина не было ни интереса, ни желания. Мы с Ольгой хотели поскорее оказаться в нашем номере в гостинице «На Облаках», который я продлил еще на сутки. Однако я пообещал Родерику разобраться со вселением в мое тело и тем, какую роль сыграл в произошедшем его медальон. Поэтому, самым разумным было воспользоваться роскошной виманой Талии Евклидовны, как средством доставки нас с Ольгой к башне Хрустальная Игла. При чем средством очень неторопливым: пока «Гермес», поднявшись выше, плавно облетал ночную Москву, все мы вчетвером расположилась в каюте на второй палубе — той самой, где собирались прошлый раз.

Я, сжав в руке медальон Каукет, минут десять сидел с закрытыми глазами, пытаясь заглянуть во внутреннее содержание этой вещицы и прочитать ее начальную историю. Такая работа для меня была непростой, но достаточно привычной. Подобное я проделывал в прошлых жизнях и в этой, когда занимался переводом пластин Свидетельств Бархума. С медальоном имелась кое-какая сложность: он состоял из двух кристаллов. А любая кристаллическая структура — это всегда емкое хранилище информации, и за тысячелетия там может отложиться столько, что, если записывать на бумагу, то эти труды статут столь обширны, что заполнят солидную библиотеку. И еще медальон являлся сильным проводником магических потоков. Из-за воздействия этих потоков, разбираться с тайной прошлого этой штуковины было так же сложно, как стараться выслушиваться в тихую мелодию, когда рядом ревет могучий водопад. Однако, я люблю подобные вызовы своему мастерству, и в этот раз я справился — ухватил то важное, что могло иметь значение для Родерика в будущем.

Взяв сигарету из коробочки «Никольских», которые любезно предоставила моя «пресс-секретарь», я вынес вердикт:

— В общем-то, несчастный случай, господа и милые госпожи. В далеком прошлом медальон принадлежал некому магу средней руки: не слишком талантливому, не блистающему ярко силой. И очень похоже, что он завладел им незаконно — стащил у человека приближенному к фараону. В то время этот амулет обладал силой гораздо большей и определенные дни был проводником воли богини Каукет благодаря этому кристаллу, — я постучал подушечкой пальца по черному камню. — Тот незадачливый маг, имя которого Мерпхоттеп, не знал правил использования этой штуки, надел его в день, когда сила Каукет встречается с силой ее мужа — бога Кека, и поток первоначальной тьмы обретал особую силу и беспокойство. Сознание мага не выдержало такого испытания, и он сошел с ума. Несколько дней и ночей он ходил по городу, совершая странные, безумные поступки, пока поток богини не убил его, разрушив энергетические оболочки тонких тел. После смерти он превратился в сущность, потерявшую смысл существования и спящую в черном кристалле. Когда Талия одела эту штуку на мое тело, сущность древнего мага пробудилась и… Родерик не успел среагировать. И вины Родерика здесь нет — на его месте вряд ли бы кто успел что-либо предпринять. Вот и все. Сам медальон действительно имеет большую силу — подпитывает практикующего мага мощным потоком энергии. Что касается взаимодействия с Каукет, оно возможно в определенные дни и при некоторых особых условиях, которые я пока не знаю. При желании до этого тоже можно докопаться, но точно не сегодня.

— Заметь, Елецкий, если бы я не сорвала с тебя медальон, то он бы продолжал подпитывать энергией твое тело, пока тебя самого не было, и тот бы псих сделал бы всем нам еще больше проблем, — высказалась баронесса Евстафьева.

— Кто же спорит. Ты, дорогая, совершила героический поступок. За удар бутылкой по голове тебе положена особая благодарность, — я, наконец, вспомнил о сигарете, которая лежала на краюстолика и прикурил.

— Не ерничай. План был чудесен. Если бы тебя вырубило, то вообще не было никаких проблем. Гена бы выгнал вселенца, и мы бы мирно дождались тебя настоящего, — баронесса тоже закурила, поглядывая в иллюминатор на огни ночной Москвы — они мерцали внизу, ярко, почти до самого горизонта.

— То есть медальон в определенный день и час может стать опасен, если его надеть? — спросил князь Мышкин, озадаченный моим рассказом о прошлом реликвии.

— Теоретически да, — согласился я, выпустив длинную струйку дыма. — Но, самой силы Каукет в наше время совсем немного. Тем более здесь на землях Громовержца. Сила богов всегда зависела от людей, от нашей заинтересованности в их помощи, в поклонении им и молитвах. Иначе говоря, мы люди и даем истинную силу богам. А у Каукет в России практический нет поклонников. Я бы не боялся надевать его, экспериментировать с потоками. Смотри сам, насколько тебе это интересно и насколько ты себя чувствуешь уверенным. И не забывай обращаться к интуиции.

— Сущность полоумного мага может вернуться? — спросила Ольга.

— Да, она будет периодический появляться возле медальона. Но опасности от нее нет. Тем более Родерик намного сильнее ее, — я стряхнул пепел в чашечку. — А вот Талии я бы надевать этот медальон не рекомендовал. Особенно, после особого интереса к ней сущности Мерпхоттепа.

По пути к Хрустальной Игле мы поболтали еще немного о медальоне, о возможных неожиданностях при его использовании. Повспоминали самые яркие происшествия прошедшего вечера. Теперь события, потрясшие «Божественную высоту» у меня вызывали лишь смех. И даже Ольга Борисовна больше так откровенно не злилась на Принцессу Ночи. А когда мы покинули виману и добрались до дверей наших апартаментов «На Небесах», меня ждала большая неожиданность. Едва мы вошли в зале возле окна зачалось золотистое свечение — вот так, боги спешат пообщаться со мной, сходя со своих Небес в наши. На фоне того, что я недавно сделал с Герой, любое подобное явление должно было вызывать во мне тревогу.

— Держись позади меня, — сказал я Ольге, активируя в левую руку магический щит.

Ковалевская молодец, в таких ситуациях послушная, делает точно так, как я ей говорю, с неуместными сейчас расспросами не лезет. Ведь она пока не представляет, как я пообщался с Герой и что стряслось с Величайшей.

Глава 11 Афина дразнит

Оттенок свечения, сопутствующего появлению бога, очень часто говорит об эмоциональном состоянии небесного гостя — эта истина, в которой я убеждался ни раз. Вот и теперь золотистое свечение быстро перетекало в оранжевое, и я даже подумал, не активировать ли мне в правую руку «Ликосу». Ну так, на всякий случай если придется успокаивать буйного визитера. Лишь когда свечение уплотнилось и в нем проступили знакомые и очень милые очертания богини, я понял, в этот раз можно расслабиться — к нам в гости спешила Артемида.

— Астерий! Что же ты делаешь⁈ — серебряные глаза Охотницы ярко сверкали, возмущение в них было смешано с растерянностью, а всю ее пока охватывал оранжевый ореол.

— В данный момент? Пытаюсь добраться до нашей спальни — очень устал за сегодня, — попытался я перевести в шутку ее вопрос. — Радости тебе, Разящая в Сердце! Тебе всегда рад, даже когда нет сил стоять на ногах.

— Которой уже раз из-за тебя нет мне радости! Только тревога! Ты хоть понимаешь, что сделал⁈ — ее грудь, прикрытая золотистыми лепестками, часто вздымалась, и я даже издали ощутил аромат акации, который часто окружал богиню.

— Да, дорогая, сделал ровно то, что хотел. То, что заслужила Небесная шлюха. Если ты хочешь сказать, что это кому-то не нравится там, — я указал пальцем в потолок, подразумевая высокие хоры, — то, я не утруждая себя. Я не сомневался: найдутся те, кто не оценит мой подвиг так, как мне бы того хотелось. Но я и не старался угодить всем.

— Нет, Астерий! Ты все-таки не понимаешь! Ты поступил как недальновидный человек, ведомый только пламенем мести и минутными эмоциями! Ведь мы с Афиной пыталась образумить тебя! Мы взяли тебя под свою защиту! Ну что тебе еще было нужно? Почему ты не мог просто успокоиться, отпустить свою обиду? — она в раздражении тряхнула длинными волосами, и они разлетелись точно серебряный флер.

— Прошу прощения, а что он сделал? — не выдержала Ольга, не понимая причин такого волнения Артемиды.

— Ты даже не знаешь⁈ — Артемида вскинула бровь. — Он не сказал тебе, чтобы не пугать? Он убил Геру!

— Саша! — Ковалевская вцепилась в мою руку. — Ты же сказал, что просто выяснишь с ней отношения!

— Так, дамы, ну-ка спокойно! Не надо драматизировать и преувеличивать! — сделал два шага вперед и повернулся, чтобы видеть одновременно Ольгу и Артемиду. — И не надо делать неверные выводы. Тем более выводы, касающиеся причин моего поступка. Что касается «убил Геру»… Боги бессмертны, а следовательно, Геру нельзя убить. Через некоторое время Величайшая дрянь появится снова вполне живой и практически невредимой. К счастью, она очень хорошо запомнит все то, что пережила в момент моего наказания — это ей на пользу и в назидание. Я ее не убил, поскольку она скоро возродиться, но я наказал ее смертью. Наказал именно тем, что она желала сделать со мной. Более того, я ее предупреждал несколько раз, что не надо со мной играть в эти игры. Или там, на Небесах все думают, что мне можно больно щелкать по носу, так сказать, наказывать меня, и я все это буду терпеть⁈ — я сердито посмотрел на Небесную Охотницу. Ее позиция мне не слишком нравилась, хотя она ее еще не совсем обозначила.

— Нет, же, Астерий! Я сказала, мы бы не позволили ей нападать на тебя! Совы Афины стерегли твой покой и в случае угрозы мы бы вмешались. Теперь никто не думает, что Гера была справедлива. Никто больше не смеет говорить, что с тобой можно было так! — с волнением произнесла богиня.

— Какие правильные слова. Заметь, не я их сказал, а ты сама произнесла: «теперь никто не думает…», — отвечая Артемиде, я особо подчеркнул ее слово «теперь». — И знаешь почему? Потому, что теперь до многих там, наверху, начинает доходить: может Астерий не шутил, когда говорил, что не надо принимать его за мальчика для битья, и что он не постесняется отплатить вечным той же милостью, которая была оказана ему. Теперь, лишь теперь там задумались, что если с Астерием не обходиться по-хорошему и не учитывать его интересы, то и он может обойтись очень даже по-плохому. Потому что кое-кому стало страшно — так как, еще никто не поступал с богами. И боги только теперь с удивлением обнаружили, что не только смертные уязвимы, но и они сами очень уязвимы перед гневом Астерия, бессмертного на самом деле. Скажу тебе более, дорогая, я с самого начала не собирался слушать ни тебя, ни Афину. Здесь, не обижайся, мне ваша забота приятна, и я очень благодарен за помощь и защиту, особенно в те дни, когда я лежал на излечении и был не способен защитить себя в полной мере, — в подтверждение я приложил руку к сердцу и передал богине горячий ментальный посыл. — Еще раз спасибо за это Асклепию, Афине и особенно тебе. Но я не хочу и не буду прятаться за тебя и Ясноокую. Дорогая моя богиня, я — мужчина. И я — Астерий. Поверь, это достаточные основания, чтобы быть собой и надеяться большей частью на себя, не утруждая очень близкий и дорогих мне существ. Я обозначил свою позицию так грубо и бескомпромиссно, чтобы ее особо ясно услышали во Дворце Славы, потому что именно там было позволено Гере обходиться со мной так, как оно было. И сейчас я хочу лишь одного: чтобы ты, моя возлюбленная богиня, была на моей стороне. Не так, мол, будто ты со мной, но с оглядкой на других бессмертных, а просто со мной без всяких условий. На моей стороне, это значит всецело со мной.

— Неужели ты до сих пор сомневался? Я всегда была с тобой. Даже в те дни, когда меня сжигала большая обида, я злилась на тебя, плакала, но желала тебе только жизни, сил и победы! — Артемида шагнула ко мне и с большей уверенностью добавила: — Я полностью с тобой! Но я боюсь за тебя. Я очень боюсь за тебя и хочу все происходящее смягчить насколько это возможно. Хочу найти способ, чтобы примирить всех, кто враждебен к тебе с тобой.

— Что ему за это будет? Скажи, пожалуйста, — голос Ковалевской дрогнул от волнения, она подскочила к Охотнице с надеждой и трепетом заглядывая в глаза богини.

Между тем сама богиня была не в меньше волнении и расстройстве:

— Не знаю, что будет. Лето с самого начала возле Громовержца и пытается утихомирить его — это тоже в ее интересах. Перун, конечно, в гневе. Он сжег скалу с гнездами Небесных Вестников и обрушил второю, он выжег рощу у Чистых Прудов. Потом сжимал голову руками и так что слышалось как скрипит его череп и сожалел о содеянном. Сейчас вроде успокоился. Хотя, есть те, которые пытаются пробудить его гнев и призывают немедленно тебя убить, — отвечая Ольге, богиня смотрела на меня. — Это Деметра и Велес, Эрида, Гефест и Арес, кое-то еще из низших богов. Афина и Афродита пытаются всех образумить. И думаю, решающим был голос Сварога. Если бы не он, Перун бросился бы сюда, чтобы немедленно видеть тебя. Изначальный пристыдил Громовержца за невоздержанность, упрекал его за пустое пламя в душе. Но что будет дальше — не знаю. Я захотела скорее видеть тебя и просто сбежала оттуда! Астерий!… Ты просто не представляешь: во мне все горит, я очень боюсь за тебя! И я ничего не могу поделать!

— Знаю, и этот твой редкий страх, он почему-то особо приятен. Хочу, чтобы ты поняла, — я взял ладонь Небесной Охотницы — от прикосновения к ней по телу словно поползли мурашки, — теперь со мной не будет по-прежнему. Я хочу, чтобы ты донесла эту мысль до всех Небесных. Она очень проста: я уважительно отношусь к богам и не хочу никому из них причинять боль и ни с кем сводить счеты, но если кто-то из вечных решит не считаться со мной, тем более возомнит, что имеет право наказывать меня, то он может последовать за Герой. Это я сказал твоему брату и говорю тебе, чтобы на Небесах не было иллюзий.

— Саша, ты не можешь так говорить! — Воскликнула Ковалевская. Мне показалось, что лицо ее побледнело в страхе за мои слова.

— Оль, могу. Извини, но ты многого не понимаешь. Это тот случай, когда я должен обозначить, что если кто-то попытается сводить со мной счеты и убить меня, то расплата будет самой жестокой. Не хотел тебе говорить, но признаюсь: я взорвал Геру. Да, есть такая у меня магия, которая работает и против богов. Величайшая разлетелась на тысячу мелких кусочков на глазах у своего любовника — Аполлона. Одна из причин, почему я поступил именно так в том, что я не хочу лишиться этого тела. Я не хочу, чтобы ты плакала над мертвым графом Елецким. И только так, можно обезопасить себя от возможных нападок в будущем. Если бы я был мягче и искал компромисса, упрашивал и заискивал перед богами, то угроза моей жизни с их стороны сохранялась бы постоянна. Многие боги завистливы, трусливы и тщеславны. Во мне они видят угрозу, они не могут смириться, что я кое в чем превосхожу их. Я намеренно поднял ставки до предела, того предела, за которым вряд ли кто из них осмелится навязывать мне свою волю или пытаться наказать меня, потому что знает какая будет расплата. Теперь… — я на миг отвлекся — снова заметались в полуарке всполохи, превратившиеся в свечение, — теперь любой из вечных подумает, стоит ли играть со мной в смертельные игры, помня о судьбе Геры. Поймите главное: именно такая постановка вопроса дает мне безопасность, а вам двоим спокойствие. Все просто, правда? Если погибну я, то я уничтожу всех, кто к этому причастен. Сейчас там, на Небесах, еще не все усвоили эту истину, кто-то пока не в силах принять мысль, что какой-то там смертный смеет ставить условия. Но божественная глупость скоро пройдет и даже самые тупые и заносчивые из вечных будут вынуждены принять то, что я сказал, — говоря это, я с улыбкой смотрел на появление в комнате второй милой мне богини.

— Как ни странно, Астерий прав! Радуйся, безумный хитрец, ты выиграл и в этот раз! — из жемчужного свечения появилась Афина, вмиг обретя земное тело, одетое сияющим ореолом. — И ты, подруга, радуйся! Перун, наконец, признал, что Гера сама виновата! Разум победил в нем гнев! И главным аргументом было, что она нарушила его запрет не трогать других людей. На это очень вовремя указал Гермес. Он рассказал о посланных Герой гарпиях, убивших в Шалашах четверых лишь для того, чтобы посодействовать в убийстве Астерия. Ничто так не возмущает Громовержца, как нарушение его запретов другими богами! Конечно, старый Держатель Молний не отважился, что Астерий в этом противостоянии прав, он лишь признал, что его супруга нарушила запреты и делала все не так. Но это уже прогресс в понимании! Он вынужден слушать те доводы, которые раньше пропускал мимо ушей! — Афина подошла ко мне сияя глазами, которые сейчас казались синими. — А ты, Астерий, не подражаем! Твоя отвага и безумие, твоя неподражаемая дерзость потрясли всех! Кого-то они очень испугали, а кого-то восхитили! Например, меня. Позволь свои чувства я выражу так, — Ясноокая, неожиданно обняв, меня поцеловала.

— Ты с ума сошла! — Артемида резко дернула ее за край одежды, и кажется даже затрещала тонкая ткань.

— Успокойся Арти, я просто выразила чувства. Если угодно, дружеские чувства. Пусть Астерию будет приятно. Княгиня же не возражает, правда? — Афина с легким лукавством посмотрела на Ковалевскую.

— Нет, — очень неуверенно отозвалась Ольга.

И Афина была права — мне было очень приятно. Особенно то, что ее поцелуй пришелся в краешек моих приоткрытых губ и вызвал такое волнение, которое она несомненно почувствовала. Скорее всего это не менее ясно ощутила и моя Небесная Охотница.

— Саш, я буду ждать тебя в спальне. Не смею лезть в ваши небесные дела, — сказала Ковалевская, прошла мимо Артемиды, и на пороге, обернулась ко мне: — Вообще, я думала волнения мои кончились, но им, наверное, не будет конца! — войдя в комнату, где нас ждала огромная кровать, Ольга закрыла за собой дверь.

— Спасибо за радостные вести, подруга! Сейчас это самое главное! — с вдохновением сказала Артемида. — Надеюсь, они все там сбавили свою спесь и постепенно до них начнет доходить, что Астерий не просто один из смертных. Я опасаюсь лишь Перуна. В гневе он не всегда поступает разумно. Остальные не посмеют, если успокоится Громовержец.

— Он успокоился. Но тебе не следует задерживаться здесь, самое мудрое, что можешь сделать — поспешить к своему брату и поговорить с ним. Именно сейчас переступи через гордыню, сделай шаг в правильном направлении. Ну с какой радости Гера должна водить твоего брата за нос, отворачивая от тебя и Лето⁈ Феб сейчас одинок и несчастен, он сломлен после того, что произошло. А ты прояви сострадание, которого всегда много в тебе. Будь возле него хотя бы недолго и ты вернешь его сердце, дашь ему новое понимание произошедшего, — посоветовала подруге Афина.

— Ясноокая права, мне придется поспешить, оказать помощь Фебу и Лето сейчас нуждается во мне. Я очень спешила к тебе, Астерий, потому что сердце чуть не сгорело. Поскольку все разрешилось хорошо, вынуждена тебя покинуть. Давай поступим так: ты придешь ко мне в храм на Гончарной в четверг в примерно к восемнадцати часам. Сможешь? Обратишься к той же жрице — Атнее. Она тебя хорошо запомнила и будет ждать. Как и прошлый раз, Атнея проводит тебя ко мне, — когда Арти это говорила, я чувствовал, как ее сейчас влечет ко мне.

Хотя Афина стояла в двух шагах, я схватил Артемиду и стиснул в объятиях. Сделал это решительно и, может, несколько грубо.

— И я останусь у тебя на ночь, — сказал я, целуя ее в губы.

— Да, — ответила она, с желанием прижавшись ко мне. — Предупреди своих, что до утра.

— Арти! Ты явно сходишь с ума! Так нельзя со смертными! Нельзя их так дразнить! Ты же не Афродита! — рассмеялась Афина. — И я вижу, уже Астерий играет тобой, а не ты им. Клянусь, со мной бы такого никогда не случилось!

— Астерий — не смертный. И лучше вспомни, как было с Одиссеем, — Артемида неохотно отстранилась, поправляя свой тонкий, расшитый золотом наряд.

— Но я никогда не зазывала его к себе на ночь с очень ясным намеком! Это возмутительно, Арти! Так и быть, от меня об этом не узнает никто, — ясные, пронзительные глаза Афины смеялись. Видно по всему, ее очень забавляло происходящее между мной и Охотницей.

— Тогда до четверга. Я буду ждать, — не слушая Афину Артемида отошла, на несколько шагов и приготовилась исчезнуть в непроявленном. Но остановилась и спросила подругу: — Ты же со мной?

— Арти, ты какая-то несмелая последнее время. Неужели, чтобы поговорить с Фебом, тебе нужна моя поддержка? Или ты боишься оставить меня наедине с Астерием? — Афина рассмеялась и подмигнула мне. — Ладно, мой друг, вижу твоя возлюбленная богиня стала слишком ревнива. Так что придется мне исчезнуть вместе с ней. Еще увидимся. Помни обо мне тоже.

Две богини почти одновременно растворились в ярком свете, а я стоял под глубоким впечатлением. Впечатлением от них двоих, при этом не упуская из внимания, что в спальне меня дожидается Ольга Борисовна, которой сейчас тоже было явно очень непросто. Особенно на фоне тех страхов, которые нагнала Небесная Охотница. Не хотел я посвящать Ковалевскую в детали моего визита к Гере. По крайней мере пока все не утрясется. Оля и так все эти дни на нервах, зачем ей еще такое, которая она просто не сможет правильно понять. Нет, у Ковалевской все прекрасно с логикой. Как выражается сама Ковалевская когнитивные функции… Вот они у моей возлюбленной точно не хуже моих, но она просто не знает некоторых особенностей Небесных. Не знает, что они на самом деле из себя представляют. Люди привыкли считать богов Богами, — да, вот так, с большой буквы «Б» — идеализируя их, приписывая им всякие возвышенные свойства, но это далеко не всегда так. А с некоторыми богами вовсе не так.

На миг мои мысли перенеслись к Афине, и я даже закрыл глаза. Что на самом деле хотела от меня Ясноокая? Хотела подразнить меня или не меня, а Артемиду. Зачем она так сыграла? Конечно, ее поцелуй меня очень задел. Пробрал до самых глубин не только физического тела. Он шевельнул во мне древние мысли и желания. Ведь я, если честно, завидовал Одиссею, что у него такая подруга, богиня, с которой он, порою уединялся до утра. И мне она всегда очень нравилась. Если бы Одиссей не был моим другом, я бы проводил у ее алтаря куда больше времени, и кто знает, что было бы тогда между нами.

Ладно, не время об этом думать. Даже не так: об этом думать не нужно и опасно. Я кое-что обещал Артемиде.

Когда я глаза открыл, передо мной стояла Ольга. Даже не знаю, как вышло, что я не слышал, как княгиня открыла дверь и подошла. Наверное, слишком погрузился в себя.

— Саш… — она обняла меня, прижалась нежно, тепло: — Ты мне соврал.

Я молчал, поймав губами ее волосы и поглаживая спину под шелковым халатом.

— Я не осуждаю, — шепнула она. — Знаю, ты хотел как лучше. Хотел моего спокойствия. Тем более я многое не понимаю. Еще я знаю, что ты совсем другой, не похожий ни на кого, и с мой стороны требовать от тебя того, что привычно мне было бы неправильным. Даже что-то вроде упрямого эгоизма. Но ты все равно рассказывай мне все как есть, хотя бы потом.

— Ты очень многое понимаешь, понимаешь даже такие вещи, которые я сам еще не целиком уяснил для себя, — я легко оторвал ее от пола, подхватил на руки и понес в ванную. Вот как мне сейчас быть? Сказать ей, что в четверг меня ждет в своих владениях Разящая в Сердце? Говорить правду, это, наверное, тоже искусство, примерно такое же, как и уметь врать. И зачем ей такая правда сейчас, когда у нас впереди сладкая ночь.

Глава 12 Бархатные щечки

Елена Викторовна не знала, что ему ответить. С ней такое случалось крайне редко. Даже сложно вспомнить, когда такое было последний раз. Из открытой коробочки с золотистыми вензелями вокруг надписи «Госпожа Аллои», она взяла длинную сигарету и прикурила ее от горящей свечи. Елецкая любила свечи. Любила зажигать их просто так, без повода, но для приятной атмосферы, тем более, когда в своих покоях она находилась одна. Со свечами было уютнее и, если наблюдать за язычками пламени, не так одиноко.

Хотя была близка полночь, графине не спалось. Она еще раз прослушала сообщение от сына и решила сказать ему еще кое-что к сказанному ранее: «Саш, я, конечно, очень рада, что ты вместе с Ольгой и у вас такое милое единство, но ты слишком загулял. Хочу, чтобы ты завтра все-таки был дома. Помни, с этой недели у вас выпускные экзамены. И еще…» — вот здесь графиня усомнилась, стоит ли сыну говорить это, но все-таки решилась, не вдаваясь в подробности: — «…у меня есть к тебе очень серьезный разговор».

Держа сигарету между пальцев, Елена Викторовна с огромным удовольствием прослушала еще раз сообщение от Майкла. Кажется, она делала это четвертый или пятый раз. Графиня почти выучила наизусть сказанное ее возлюбленным и теперь угадывала каждое слово, которое доносилось из эйхоса. Хотя прибор немного искажал настоящий голос Майкла, все равно он казался таким близким, родным. Затем она все-таки вернулась к посланию Козельского. И прежде, чем ответить ему, решила послушать его еще раз. Но вовсе не потому, что это было делать приятно. Они не хотела упустить никакой мелочи и будто искала в словах князя какую-то лазейку, которая поможет ей выбраться из этой крайне неприятной ситуации.

«Елена Викторовна, я все думаю о вас после того вечера у Мышкина», — раздался голос Григория Юрьевича. — «Жаль, что его омрачили такие прискорбные события с покушением на моего племянника. Я так и не успел сказать вам, все что хотел. Может, заедите в ближайшие дни ко мне в Ведомство? Есть о чем поговорить, тем более это касается вашего сына».

И как она могла теперь не пойти к нему, если вопрос касался сына? Елецкая вполне понимала, что это могло быть лишь предлогом. Очень хорошо понимала, что Саша мог стать тем инструментом, которым Козельский способен уверенно манипулировать ей. При чем не только Саша, но и Майкл по возвращению из Лондона. Тем более Майкл — англичанин, и на него Козельский при желании мог навесить всяких несуществующих грехов. Елена Викторовна и раньше слышала, что Григорий Юрьевич — опасный человек, а вот вчера она получила этому подтверждение, пригласив в гости госпожу Янковскую. Раньше, когда был жив Петр Александрович, графиня дружила с этой красивой полячкой, вместе бывали на вечеринках у Евстафьевых. Потом дружба несколько поостыла. И вот вчера Елена Викторовна вспомнила, что госпожа Яновская некогда была знакома с князем Козельским и пригласила ее в гости на ужин, заодно желая узнать от старой подруги, чем может быть опасен глава Ведомства Имперского Порядка.

После нескольких бокалов вина давняя подруга разговорилась, поведала о том, как князь угрозами и шантажом, заставил ее стать любовницей в то время, как Яна Яновская еще была замужем и прежде никогда не изменяла мужу. «Он страшный человек! Леночка, прошу тебя, не вздумай никаким образом сближаться с ним! Он убил мою семью! Убил мою любовь! И, по сути, убил Пашу! Боги, как же угораздило тебя познакомиться с ним тогда! Если бы я только могла вернуться в тот день, я бы бежала от Козельского! Бежала без оглядки!» — сокрушалась за ужином полячка и, вспоминая прошлое, плакала.

Вот и сейчас, сидя на диване и держа в одной руке сигарету, а в другой эйхос с неотвеченным сообщением от Козельского, графиня была готова расплакаться. Ей нужно было что-то ответить. Что-то обязательно ответить! Ведь вопрос в ее сыне! Он она не знала, как быть. Она чувствовала, что визит к главе Ведомства Имперского Порядка не будет ни деловым, ни просто приятельским визитом. И любой ее шаг в сторону князя станет опутывать ее паутиной, первые витки которой она уже набросила на себя сама.

Боги! Как же прав был Саша, отговаривая ее от любого общения с этим опасным человеком! Ну почему она допустила эту глупость на вечеринке у Мышкина⁈ Зачем она флиртовала, давала повод? Да, хотела как лучше, хотела помочь сыну и развеять собственные страхи относительно него, которых не становится меньше. Но вышло то, что вышло. И еще совсем неясно, чем это дело для нее закончится.

Поднеся эйхос ко рту, Елена Викторовна все-таки решилась, произнесла:

«Извиняюсь, Григорий Юрьевич, что так поздно, да еще с такой задержкой. Я редко заглядываю в эйхос. Я зайду к вам, раз вопрос касается моего сына. Постараюсь во вторник…» — сказала и задумалась: «Ну зачем во вторник? Никто меня не торопит. Можно было отложить до конца недели».

Она жадно затянулась табачным дымом. Закашлялась. Вспомнилось лицо Козельского: неприятное, морщинистое, с крупным носом и цепкими глазками. Он же ей по возрасту в отцы годиться — старый, порочный мерзавец. Вдобавок он отвратителен.

* * *

Сдавать зачеты с Ольгой одно удовольствие. Задержавшись после уроков до трех дня, мы пропустили обед, но взамен разделась со всеми долгами по школьной программе. Буду честен, сдавая доимперскую литературу я многократно пользовался подсказками Ольги Борисовны, но разве это важно — все равно дисциплина малозначимая для моего будущего в «Сириусе».

Как итог я полностью готов к экзаменам, первый из которых в четверг. Да, да, в тот самый четверг, в который Артемида назначила мне встречу. И до этого четверга осталось всего два с половиной дня. Выпускные экзамены продлятся всего неделю. Конечно, она пролетит очень быстро и дальше меня и госпожу Ковалевскую, а также Ленскую ждет совершенно взрослая жизнь. Хотя это разделение на жизнь взрослую и не очень — лишь условности. Она у меня уже давно такая взрослая, что взрослее, пожалуй, не бывает.

С Ольгой, после нескольких дней, проведенных вместе, я распрощался у ворот школьного двора. Мы так привыкли за это время друг к другу, что в нашем расставании, поцелуе на прощание было что-то особо трогательное. За этим наблюдала виконтесса Ленская, дожидавшаяся меня в нескольких шагах и слышавшая часть разговора между мной и княгиней.

— Завидую, я Ольге, — сказала Светлана, направляясь к своей «Электре» со мной под руку. — Саш, не отодвигай меня слишком в сторону. Пожалуйста, — попросила она. — Ты все время с ней. Мне бывает так грустно.

— Свет, прости, так получается. Просто нет времени, физически нет. Может после экзаменов буду чуть свободнее, — сказал я и тут же подумал, что вру ей: не буду я после экзаменов свободнее. Ведь там начнется «Сириус», и я вообще исчезну на какое-то время из Москвы.

Говорить Ленской о «Сириусе» я не имел права. Придется позже что-то придумывать, выкручиваться. Перед вылетом в Сибирь я обязательно должен уделить моей актрисе время. Уделить столько, сколько смогу выкроить, больше даже чем Ольге. Если сложится все удачно и не накроет меня очередной волной проблем, то может перед самой отправкой на базу «Сириуса» слетаю со своей виконтессой на Кипр. Там уже море теплое, хотя мне в него нельзя — Посейдон. Но по берегу походить, насладиться солнцем и видами очень даже можно. Этим мимолетные фантазии родили другую: если так, то может вместе с Ленской можно взять Ольгу Борисовну? Ведь уживались же они вместе со мной на одной постели, правда больничной.

Когда Светлана, открыла дверь эрмика, рассказывая что-то о своем театре и призраке Вивьен Дюваль, которую стали видеть по вечерам чаще, я прервал виконтессу, положив руку ей на живот и оттопырив пальцем ремешок ее брюк.

— Что, Саш? — Ленская замерла, прервав свои околотеатральные речи.

— Слушай, а может не поедем на обед? — предложил я, обняв ее и втягивая ноздрями тонкий аромат ее египетских духов.

— Я уже успела перекусить, а ты нет. Ты же явно голодный. Почему это не поедем? — насторожилась она.

— Потому, что я голоден тобой. Хочу тебя дрыгнуть, — я прижал ее к себе, с наслаждением глядя сверху вниз, как аппетитная грудь моей актрисы больше не помещается в декольте. — Считай, ты будешь моим обедом.

— Саш!.. — она пискнула, жадно целуя меня в подбородок и в губы. — Давай тогда в эрмике? Да⁈

Какая же она заводная сучка! С пол-оборота! Даже дрожит вся. Обожаю Ленскую. Мне кажется, в ней столько секса, что я просто не смогу принять весь при всей своей юной жадности. Мы запрыгнули в салон серебряной «Электры» и Света уже была готова отдаться мне прямо на стоянке у школьного двора. Ее не слишком волновало, что мимо ходили наши одношкольники, а стекла «Электры» мало затемнены. Я все-таки настоял отъехать хотя бы к Шалашам. По пути я проявил небольшое коварство, расстегнул брюки на ней, стянул их как смог и, вопреки мольбам Ленской, начал играть пальчиками там, где ей особо нравилось. Света кончила на пересечении Верховой и Цементной, не доехав до Шалашей. Вскрикнула, остановив машину, задрожала, вжавшись в сидение, из глаз ее потекли слезы. С ней такая странность бывает — плачет от удовольствия, на то она и актриса. Она отмстила мне тут же: расстегнув мои джаны и пустив ход свое непревзойденное оружие — волшебный ротик. А я с удовольствием размазывал пальцем слезинки на ее бархатных щечках, которые набухали тугим холмиком от моего члена.

Лишь после шести вечера актриса подвезла меня к дому. В салоне «Электры», конечно, был беспорядок, вернее, полный погром, и одежда ее теперь явно требовала стирки, а волосы мытья. Оба мы возлежали на сидениях обессиленные и бесконечно счастливые. И еще… Кажется в этой жизни у меня никогда так не болел член. Но эта приятная боль — боль великих побед.

Когда я вышел из «Электры» госпожи Ленской Антон Максимович, наваренное решил по моей походке, что я пьян и поспешил открыть двери.

— Ваше сиятельство! Скучали! По вам очень скучали! — начал он с порога.

К его приветствию присоединился Денис и Жора из охранников. Хотя вопрос с братьями Гришко, «волками» и прочими «турчиновыми» был решен окончательно и бесповоротно, охрану я решил пока не снимать и на будущее вообще оставить кого-то из этих ребят для большего спокойствия за маму.

— Елена Викторовна там? — спросил я, кивнув на лестницу.

— В столовой, ваше сиятельство. Ждет-с вас уже минут пятнадцать как, — ответил дворецкий. — И ужин подан.

Я предупреждал маму по эйхосу, что еду домой, когда отвечал на два ее беспокойных сообщения, поэтому неудивительно, что меня ждал ужин и она сама.

— Отлично, я безумно голоден! — я сразу направился к столовой, чтобы скорее восстановить силы, вероломно выжатые из меня Ленской.

— Ваша комната после ремонта полностью готова! — добавил мне в след Максим Петрович. — Ключи новые у меня.

— Спасибо, Максимыч! — оглянувшись, я подмигнул старику, подумав, что надо бы его порадовать пятью червонцами, так сказать, на пиво.

Когда я зашел в столовую, Ксения так и расцвела, расплылась в улыбке и присела в старательном книксене.

— Ну наконец-то! — мама встала с места, подошла и обняла меня.

Не ожидал я проявления таких чувств от Елены Викторовны. Я бы подумал, что она меня встретит, чем-то вроде: «Сколько можно! Совесть у тебя есть⁈ Почему так долго!». Может быть мама поверила, что я совсем взрослый? Мне даже стало немного смешно, и я ответ звонко чмокнул ее в щеку, при этом отметив, что духи, которыми она пользуется немного похожи на те, что мы купили Ковалевской.

— Саш, мне было так одиноко, — сказала графиня, когда мы устроились за столом. — Не покидай меня, когда здесь нет Майкла. Я себя плохо чувствовала. Сплошные беспокойства. Две ночи не могла уснуть.

— Мам, ну что ты. Я же был здесь, в Москве. Просто уединился с Ольгой, — я придвинул стул поудобнее и потянулся к крабовому салату. Он первый подвернулся под руку, а есть хотелось так, что был готов вцепиться зубами хотя бы в кусочек хлеба.

— Она же тебе еще не жена. Я не понимаю, как это допускает Борис Егорович и Татьяна Степановна! — и тут графиня замерла: она разглядела желтоватый ореол вокруг моего правого глаза. — Саша! Опять⁈

Вопреки моим магическим стараниям синяк полностью не сошел. Вот опять что-то нужно говорить, оправдываться. Самое смешное, что я вообще никаким образом не причастен к этому синяку. Но поди такое объясни сердобольной Елене Викторовне, что это вовсе не я, а вселенец, как его там… Мерпхоттеп в войне с Принцессой Ночи.

— Мам, давай без охов и ахов. Это просто бытовая мелочь. Клянусь тебе, обошлось без всяких драк с моей стороны. Мы встречались с Талией Евклидовной и ее женихом и случайно вышла вот такая ерунда. В общем, просто повеселились, — расплывчато объяснил я и перескочил на другую тему, которая графиню могла заинтересовать или хотя бы отвлечь: — Кстати, знаешь, что Талия выходит замуж? И не за кого-то там, а за самого князя Мышкина?

— Это ты сейчас так смеешься? Как Талия может выйти за князя? — мама все еще не сводила глаз с желтого пятна на моем лице. — Тем более за Мышкина! Если бы у них что-то было, то она бы хотя бы появилась на его дне рождения. И Мышкин должно быть в тяжелом состоянии, — сыпала вполне значимыми доводами графиня. — Это же не просто легкое отравление, если человека увозит служба спасения.

— Уверяю, Мышкин себя прекрасно чувствует. Очень быстро отошел, — пояснил я, уплетая салат. — А Талия так… Почему ты думаешь, что она не может выйти за князя при ее талантах? Сама скоро в этом убедишься.

— Каких талантах, Саш⁈ Я видела эти таланты! Между прочим, ранним утром в твоей комнате, — Елена Викторовна положила в тарелку ложку маринованных груздей, затем бросила взгляд на свой эйхос и сказала. — Ладно, не будем о Талии. Не вовремя о ней сейчас. Саш, я хотела кое о чем поговорить.

— Ну так, пожалуйста, — я повернулся к Ксении, дожидавшейся распоряжений, и сказал: — Ксюш, мне пол бокала легкого красного. И горячее можно уже подавать. Что там у нас горячее?

— Карп по… — начала было служанка.

Однако ее неожиданно прервала Елена Викторовна:

— Ксения, потом с горячим. Поди на кухню и задержись там. У меня с сыном важный разговор.

Я даже вилку до рта не сразу донес, удивленно посмотрев на маму.

— Да, Саш. Это важно. Понимаешь… — Елена Викторовна дождалась, когда служанка скрылась за дверью и продолжила: — У меня возникли трудности. Не знаю, что делать.

— Что такое? — я насторожился. Не могу вспомнить, чтобы моя мама хоть раз жаловалась на свои трудности. Мои — это святое, их она придумывала на часто и густо, и сама же спешила решать.

— Наверное, ты был прав, — продолжила она, отведя взгляд к окну. — Не надо было обращаться к Козельскому. Очень все это было зря. Ну, сглупила я.

— Рассказывай все как есть, — теперь я стал совершенно серьезным.

— Он… Ну, то есть Григорий Юрьевич прислал мне сообщение, что желает видеть меня. При этом повернул вопрос так, что я не могу отказаться от визита, потому что вопрос якобы касается тебя. Сейчас я включу, сам услышишь, — графиня взяла эйхос, нажимая пластины, нашла нужное сообщение, и я услышал голос Козельского.

— Понимаешь, он приглашает меня не просто так, — продолжила графиня, когда прозвучали последние слова князя. — У Мышкина он мне намекал на кое-что. Например, что Майкл мне не пара. Восхищался мной по всякому поводу. А теперь… Я ему слишком нравлюсь, — тихо проговорила она, словно пытаясь скрыть от меня эту мысль. — В субботу говорила с Яной Амадовной, она рассказывала о нем очень нехорошие вещи. И я не знаю, что теперь делать. Если я не пойду, под угрозой можешь оказаться ты и Майкл.

— Что делать? Я знаю, мам, что делать. Во-первых, прислушиваться, если я на чем-то настаиваю. Ведь я не буду навязывать свое мнение в каких-то мелочах. Во-вторых, дай-ка эйхос. Дай, дай мне, — я протянул руку, забирая у нее прибор. — Кстати, очень правильно сделала, что обо всем этом сказала. Всегда и сразу говори, если возникают сложности, какие бы они ни были.

— Я пообещала прийти к нему во вторник. То есть уже завтра, — сказала графиня, пытаясь наколоть вилкой ускользающий гриб.

Я нашел номер Козельского, нажал боковую пластину и поднес эйхос ко рту:

«Григорий Юрьевич, теперь с вами пообщаюсь я — граф Елецкий. Очень вам советую забыть этот номер навсегда. Моя мама к вам не придет ни при каких условиях — я так решил. Из вашего хитрого сообщения я понял, что вы хотели обсудить какие-то вопросы касающиеся меня, так обсуждайте их со мной. Но если вы каким-то образом будете искать встречи не со мной, а с моей мамой, тем более отпускать намеки очень похожие на шантаж, я вам создам такие сложности, что не помогут никакие боги. Мой вам совет, отнеситесь очень серьезно к моим словам. Вы прекрасно знаете, что я могу решать самые серьезные проблемы. И постарайтесь не стать одной из проблем, которую я пожелаю решить».

— Саша! — в этот раз в голосе графини не было ни капли возмущения, лишь удивление и немного испуга. — Ты же знаешь, он опасный человек. Не надо с ним так. Он это может использовать как угрозу лицу, состоящему на императорской службе!

— Надо мам, этому опасному человеку надо именно так. Ничего он мне предъявить не сможет. А у меня, поверь, есть такие методы влияния, что у него пропадет всякое желание что-либо замышлять против нашей семьи. Этот мерзавец пока меня плохо знает и может еще попытаться строить какие-то козни, но я поставлю его на место, — сказал я.

При чем сказал это так твердо, глядя в глаза графини, что она слегка побледнела и прошептала:

— Астерий… Саш, я боюсь тебя…

— А вот это зря. Пусть боятся враги. А ты моя мама. Я очень хочу, чтобы ты жила легко и без страха. Дай руку, — я взял ее ладонь и пустил расслабляющие «Капли Дождя», чувствуя, как обмякли ее пальцы, а ладонь стала теплее.

Неожиданно, дверь в столовую приоткрылась, заглянул дворецкий и доложил:

— Ваше сиятельство, к вам магистр Мель… — он справился по записи на листке блокнота: — Мельгаурус. Да, именно так. Аж, магистр.

И в этот момент моя интуиция превратилась в беспокойный звоночек.

Глава 13 Жуткие видения Мельгауруса

Не могу сказать, что я испытал очевидную тревогу, но мое таинственное чувство, берегущее от всяких бед, ясно давало понять: этот незнакомый мне человек зашел не из добрых побуждений.

— Чего хотел этот «аж магистр»? — спросил я, передразнивая дворецкого.

— Не могу знать, — пожал плечами Антон Максимович. — Весь такой важный. Видно, большой маг. Говорит, что к вам-с.

— Пустите, пусть подождет в гостиной, развлечет охранников, — распорядился я и добавил: — Минут пятнадцать. Ужинаю я.

— Может он с чем-то важным? — предположила Елена Викторовна, снова разволновавшись.

— Мам, ну что может быть важнее горячего, когда твой сын голоден? Тем более сохраняется интрига: я даже не знаю, что там у нас вкусного. Ты же не дала Ксении огласить меню, — заметил я, решив с холодными закусками закончить — оставить место для чего-то более существенного.

— Ксения! — мама позвонила в колокольчик.

Скоро передо мной появился огромный кусок карпа, зажаренный на гриле. Как положено по-новомосковски до хрустящей корочки, с кольцами жареного лука. Рядом блестели от масла шарики молодой картошки, сдобренные пряной зеленью. Я вам скажу, это гораздо интереснее, чем какой-то «аж магистр». Я ел неторопливо и насытился до такой степени, что мне снова захотелось в салон «Электры» вместе с раздетой Светой Ленской. Боги, как жаль, что ее нет рядом! Увы, даже маги умеют не все и не всегда. Отодвинув свои желания, я все же вылез из-за стола, и вместе с графиней мы вышли из столовой.

Магистром Мельгаурусом оказался мужчина восточной наружности, чернявый с сединой на висках, лет этак сорока. Он был облачен в мантию с заковыристыми зороастрийскими знаками, вышитыми серебром по темно-синей ткани. За такой наряд ему можно было поставить пятерочку — впечатлил. Однако, под покровом несерьезной одежды скрывался человек вполне серьезный. Я почувствовал это сразу по силе его энергетических тел, по хватке, с которой он пытался меня прощупать с первых мгновений. И я не стал сопротивляться, пусть смотрит, что у меня на душе, если сможет разглядеть, конечно.

— По какому вопросу ко мне? — осведомился я после взаимного приветствия.

— Ваше сиятельство, давно хотел познакомиться с вами. Я представляю общество «Худонинг Меросхўрлари», — с наигранным вдохновением произнес он. — Это общество особо одаренных людей, и мы бы хотели заручиться вашим вниманием. Хотя бы небольшой частью вашего внимания. В добавок вы очень интересны мне, как магу. Я тоже кое-что практикую. Мои навыки происходят из некоторых восточных школ, малоизвестных в Москве, но так часто бывает, что люди, исповедующие совершенно разные взгляды на магию, могут оказаться особо полезны друг другу. Верно же?

— Худонинг Меросхўрлари… — произнес я, поглядывая с улыбкой на магистра. — Если не ошибаюсь, в переводе с тюркского означает «Наследники Бога». Видимо, ваше общество в особом контакте с высшими силами? Хорошо, магистр. Пройдемте в мою комнату, у меня к вам будут кое-какие вопросы, — я направился к лестнице. — И после них мы сможем продолжить беседу.

В свою комнату со свежим ремонтом я решил не вести странного гостя — свернул к гостевой, которую занимал до последнего времени. Открыл дверь и, запустив магистра, указал ему на диван:

— Присаживайтесь, господин Мельгаурус. Как я понимаю, Мельгаурус — это ваше магическое имя?

— Верно. Настоящее имя: Даврон. Если полнее, то Даврон Жасулович Иргашев, — он сел напротив меня.

— Курите? — я притянул к себе коробочку «Никольских», лежавшую на краю стола.

— Нет, ваше сиятельство. Есть научные подтверждения: эта забава ацтеков очень вредна. К тому же, курение — привычка, которая иногда указывает на слабость духа. Если у человека не хватает воли отказаться от того, что ему вредит, то вряд ли ему будет хватать воли для серьезного занятия магией, — сказал магистр, при чем говоря это, он успел растратить первоначальную вежливость и теперь вещал с этаким едва скрываемым чувством превосходства.

— А я вам скажу так, Даврон Жасулович: ваши рассуждения были бы верны, если бы курение действительно наносило магу вред. Однако, что же это за маг, если он не может справиться даже со слабыми ядами, находящимися в табаке? Разве маг, может считаться истинно сильным, если он не в состоянии восстанавливать свое здоровье и устранить тот незначительныйвред, который способен нанести табак? Для меня курение совершенно безвредно, — я прикурил, щелкнув нефритовой зажигалкой. — Безвредно, потому как я — истинный маг, а не просто человек, владеющий какими-то паранормальными способностями. И почему я должен отказываться от процесса, который мне приятен и не несет никакого вреда? Глупо вычеркивать из жизни то, что придает ей вкус и разнообразие. А что касается воли… Воля и глупое упрямство вместе с неумением — это не одно и то же.

— Если вы в самом деле от этого никак не страдаете, то… — он пожал плечами, при этом натужно пытаясь добраться до моего ментального тела.

— Даврон Жасулович, скажите, вы нацелены на совершенно честный разговор со мной? — я прищурился, пустив тонкую струйку дыма.

От моего вопроса магистр даже потерялся на какой-то миг. Он приоткрыл рот, затем закрыл его, едва не стукнув зубами и лишь после этого сказал:

— А как же иначе, Александр Петрович! Я очень ценю честность. Я стараюсь всегда быть прямым в разговоре. Уж тем более со столь серьезными людьми.

— Отлично, господин магистр. Тогда я вам немного помогу с этим, — чуть прикрыв глаза, я быстро вошел во второе внимание, осмотрел его энергетические оболочки и наметил самые удобные точки привязки к ментальному телу.

Было видно, что мой гость маг, на самом деле очень хороший маг с высокой ментальной защитой. На первую мою попытку проникновения вниманием глубже, он отреагировал глухой защитой и сказал:

— Что вы хотите, ваше сиятельство?

— Я же сказал, хочу помочь вам. Вижу, у вас не совсем получается с честностью, вот приходится помогать, — я встал, положив сигарету на край пепельницы и, не выпуская из внимания точек привязки к его ментальному телу, подошел к нему.

Надо признать ментальную защиту он строил грамотно.

— Я вас не совсем понимаю! — Иргашев запаниковал, чувствуя мой нажим на тонком плане.

— Успокойтесь. Сейчас все поймете… — видимо магистру было невдомек, что граф Елецкий, вернее Астерий, может не только делить внимание пополам, но дробить его на множество частей, при чем каждая остается сильна и по-прежнему функциональна. Одновременно сразу со всех сторон я пронзил его ментальное тело, добравшись до нужных мне точек. Разумеется, от такого неожиданной, всесторонней атаки он защититься не смог. Это все равно, что пытаться спрятаться за щитом, когда тебя бьют одновременно со всех сторон: с боков, в спину, сверху. Иргашев, побледнел, его черные глаза стали влажными, растерянно забегали. А я коснулся его желтоватого лба, активируя шаблон «Инквизитор».

Теперь магистр Мельгаурус заорал, вытаращив черные крупные глаза с блестевшей на них влагой, сминая в пальцах полы своей мантии.

— Спокойно, Даврон Жасулович, это всего лишь «Инквизитор» — чудесная магия, которая позволяет говорить правду и только правду. Ведь вы же сам этого хотели, — я вернулся в свое кресло и взял дымящую сигарету. — Все верно? Вы же хотели говорить мне правду?

— Нет!.. — простонал он, запрокинув голову и безумно глядя в потолок.

— Как это, нет? То говорите, что нацелены на совершенно честный разговор. А потом от своих слов отказываетесь, — я рассмеялся, пока не атакуя его вопросами, давая ему время прийти в чувства. — Ладно, раз уже начали, давайте по-честному поболтаем. Как ваше настоящее имя?

— Иргашев Даврон Жасулович, — простонал он, сжимая кулаки и часто дыша.

— Хорошо, Даврон Жасулович. А ваше, так сказать, общество Наследники Бога на самом деле существует? — продолжил я, хотя этот вопрос меня мало волновал.

— Да. В нем 23 мага и три магистра. В Ташкенте у Вавилонского двора, — он опустил голову, чуть расслабился.

— Кто вас ко мне послал? — задал я главный вопрос, приблизительно предполагая ответ.

— Князь… Князь Козельский Григорий Юрьевич. Он же глава Ведомства Имперского Порядка, — с трудом произнес магистр.

— Как хорошо. Какая забота о моей скромной персоне со стороны такого важного человека! — я выпустил струйку дыма в сторону гостя. — И какие задачи он перед вами поставил? Какова цель визита?

— Я должен узнать все о вас, — он мотнул головой, словно желая что-то вытряхнуть из нее. — Все, все что смогу. Узнать, как вы научились маги. Кто вас научил. Какова ваша сила. Понять, все что вы умеете. Понять, как это возможно для мальчишки. У вас же не было раньше способностей. Надо понять, кто вы. Кто вы на самом деле или, кто стоит за вами!

— Ставил ли Козельский цель убить меня, причинить какой-то вред мне или близким мне людям? — строго спросил я.

— Нет! — магистр Мельгаурус часто задышал, засопел от напряжения. — Клянусь вам, нет! Только наблюдение! Только понимание вас! Обещаю! Может быть потом он бы и пожелал бы этого.

— Хорошо, господин Иргашев. Хорошо, что пока Козельский не решился на роковой для себя шаг. А со знанием кто я на самом деле, какова моя сила и что я могу, я вам поспособствую. Сейчас вы все увидите и поймете, — закрыв глаза, я начал передавать ментальные образы собственных воспоминаний. Они были яркими, точно на какое-то время магистр сам смог увидеть происходившее моими глазами.

Сначала его ментальному взору предстала сцена в клубе «Кровь и Сталь» на Махровской, где я уничтожал банду волков: объятые пламенем залы, крики испуганных мерзавцев, мои жесткие удары кинетикой. Затем я перенесся в воспоминаниях в ритуальный зал поклонников Морены, и магистр увидел, как я добиваю остатки банды Лешего, расправляюсь с самим преступником-виконтом и Варгой; увидел, как я ударами кинетики швыряю самого Аполлона и сжигаю молниями магов Джеймса Лаберта. Тут же я перенесся в Шалаши и явил расправу над гарпиями. Продолжил показывать ему кто я, мысленно оказавшись во владениях Геры: объятая огнем пещера с гнездами эриний, беспомощные минотавры и маги у входа во дворец Величайшей и сама богиня в наказание мной разорванная на мелкие куски.

Я открыл глаза. Магистр Мельгаурус сидел передо мной, часто дыша, на лбу его выступила испарина.

— Теперь ясно, кто я? — я затушил остаток истлевшей сигареты.

— Черный бог!.. — испуганно проговорил он.

— Пусть будет так, если вам хочется дать такое определение, — я усмехнулся: в самом деле, какой забавный вывод сделал этот узбек! В общем, мне он на руку. Пусть боятся. Мои отношения с Козельским сейчас таковы, что мне выгодно его запугать, окутать себя дополнительным ореолом тайны. Самой темной тайны, чтобы у того не было соблазна сводить со мной счеты. Черный бог — это очень хорошо. Глядишь, и жутковатые легенды пойдут о графе Елецком. Враги пусть боятся, а друзья без всяких сплетен знают, какой я на самом деле.

Я встал, снова коснулся его лба, снимая действие «Инквизитора».

— На этом общение закончено. Ступайте к князю и расскажите ему все, что вы видели и пережили. Так же донесите до него мысль, что я его размажу как букашку, если он только попробует что-то замышлять против меня или близких мне людей, — сказал я и подумал, что это послание будет намного эффектнее того, которое я отправил Козельскому за ужином с эйхоса мамы.

— Позвольте иди? — голос магистра дрогнул, словно он опасался, что я подвергну его еще какому-то испытанию.

— Да, пожалуйста. Провожу вас до лестницы, — я встал, направляясь к двери.

— Позвольте откланяться, ваше сиятельство! — выйдя в коридор, он отвесил мне низкий поклон, как раз в тот момент, когда из своих покоев вышла графиня.

— Позволяю, — я едва сдержал смех. Ну что возьмешь с человека, сбитого с толка и запуганного до дрожи в коленях. Наверное, переоценил я его, ведь хороший маг должен сохранять самообладание, а этот поплыл.

— Всего вам хорошего, ваше сиятельство! — Даврон Жасулович согнулся еще раз.

— Идите с миром! И не забудьте Козельскому передать мои слова. Образумьте старого злобного дурака, — рассмеялся я.

— Саш, что это значит? — Елена Викторовна с изумлением смотрела в след магистр Мельгаурусу.

— Мам, это значит, что твой неудавшийся воздыхатель князь Козельский получит от меня еще одну весточку. В этот раз устами собственного засланца, этого самого Мельгауруса. Я ему просто объяснил, что почем, и что ему не следует совать сюда нос. А ты живи спокойно, жди своего Майкла и выбрось из головы все проблемы, — я чмокнул ее в щеку и направился к своей комнате, чтобы наконец оценить ремонт и начать ее обживать. — Да, кстати, — я обернулся к графине. — Поскольку у меня сейф теперь свой, придется твой изрядно опустошить.

— Как скажешь. Но твои визиты за деньгами и теми табличками мне были приятны, — отозвалась Елена Викторовна.

— Теперь буду заходить просто так. Но не сегодня. На вечер очень много дел, — отозвался я, направляясь к своей комнате.

А про новые ключики от комнаты я забыл. Вот вам и всемогущий «черный бог». Пришлось сбегать к дворецкому, звеня ключами, подняться. И уже потом весь вечер я обживался в обновленной комнате. Она стала намного удобнее и приятнее для глаз, ведь многое здесь было сделано под мой вкус и мебель выбирал я.

Перенеся свои сокровища в сейф, я подобрал для ключей надежное место и придумал пароль из одного простого слова «пароль», правда на лемурийском. Уж замок с эрминговой модуляцией в этом мире может взломать пока лишь один человек — из скромности не буду говорить кто. Затем я расположил как мне удобнее экран коммуникатора и сам терминал, нашел оптимальное место для управляющего обруча. Уделил время разбору книг: тех, что остались после пожара, отреставрированных в новых переплетах и нескольких новых. Сходил в гости к Елене Викторовне, забрал там свои деньги и пластины со Свидетельствами Лагура Бархума. Из прежней моей комнаты перенес кое-какие вещи и две папки с моими переводами Свидетельств и наработками по устройству «Одиссей» — той самой важной штуковине для согласования эрминговых преобразователей, которая позволит нашим боевым намного превзойти в скорости воздушные корабли наших врагов.

* * *

Сегодня день был на редкость удачный, если не считать сообщения от графини Елецкой. Вернее, ее сына, который имел наглость влезть в его милое общение с Еленой. Интересно, сама она знает о его глупейшем, хамском поступке? Угрожать главе Ведомства Имперского Порядка это уже за гранью разумного! Козельский ничего не стал ему отвечать. Да и зачем вступать в перепалку с мальчишкой? Ничего, пусть пока думает, будто он нагнал страхов на самого Григория Юрьевича, а жизнь все расставит по местам. При чем очень скоро. Пока в силе императорский указ от 6 июня Указ 4 139 года о лишении дворянских титулов, государственных наград, а также земель и поместий. Старый указ, изданный почти двести лет назад Елизаветой Строгой в ее не во всем удачное правление. Согласно ему дворяне независимо от ранга лишались титулов и, соответственно всех привилегий за прямое или косвенное участие в дворцовом перевороте или подготовке к нему. Вот и славно, скоро этот забытый, но очень важный указ проявит свою силу, и полетят чины, титулы и чьи-то головы.

Случится это вскоре после того, как материалы из папки под названием «Гром» будут представлены императору. Тем более сегодня эта папка пополнилась еще очень полезными свидетельствами. Кое-кого удалось подкупить, кое-кого запугать. И очень важные люди присягнули на верность императрицы Глории. Сама она увезла старика Филофея на неделю прогреть его дряхлые кости в Средиземноморской губернии, а значит намеченное объявление наследником Дениса Филофеевича в назначенный срок не состоится. Теперь уже, наверное, не состоится вообще никогда.

Взгляд Козельского упал на эйхос, который князь недавно вертел в руке, и он снова подумал о графе Елецком. Этот щенок теперь не просто раздражал его, а очень злил. Если раньше он хотел не включать его в список особо важных персон, задействованных в «Сириусе», то теперь включит обязательно. И глядишь, очень скоро, согласно императорскому указу, лишится этот выскочка титула. Вот тогда глупый мальчишка будет проходить уже через его ведомство как простолюдин, а значит без всяких оглядок на канцелярию Надзора Чести и Права.

— Рубин, чай подай! — сказал Григорий Юрьевич в говоритель.

Почти сразу отозвался хрипловатый голос Рубина:

— Немедленно исполню, ваше сиятельство. К вам тут еще магистр Мельгаурус. Прикажите пустить или отправить до завтра.

— Пусти, — князь глянул на часы. Уже почти исполнилось девять. Засиделся он сегодня на работе. Да и было с чего.

Иргашев вошел странно как-то озираясь. Казалось, он чем-то напуган. Это не вязалось с уважительным, даже подобострастным, но в душе всегда невозмутимым магистром.

— Ну что там, был уже у Елецкого? — Козельский начал складывать документы в папку.

— Был, ваше сиятельство. Плохие дела. Очень плохие! — магистр замер посреди кабинета, обернулся на Рубина, занесшего поднос с чайником и чашками.

— Какие еще плохие, — князь нахмурился. Узбек молчал, дожидаясь пока выйдет денщик. — Говори уже! — поторопил его Козельский. — Что ты там выяснил? Маг он или шарлатан?

— Он — сам черный бог! — произнес Иргашев, так и не дождавшись, когда удалится Рубин. — Едва живым ушел от него. И отпустил он меня лишь потому, что хотел вам все это передать!

— Ты не пьян случайно? — Григорий Юрьевич встал из-за стола, не понимая, что же такое могло произойти с его очень хорошим, проверенным во многих серьезных делах магом.

— Никак нет, ваше сиятельство! Я же вообще не пью! — напомнил магистр, неужели князь мог забыть, что он весьма порицает все скверные привычки, тем более пьянство.

— Так… Черный бог… — князь усмехнулся. — Ну что вот за глупость ты сейчас несешь? Сам хоть понимаешь, что сказал?

— Понимаю, ваше сиятельство! Он убил Геру! Богиню Геру! Вы не слышали, что в ее храмах разом погасли огни при алтарях? Вчера под вечер. Во тьму погрузились ее святилища по всей Москве. Жрецы не понимают, что происходит и в страхе молятся Перуну. Величайшая больше на молитвы не отвечает! — с жаром проговорил Мельгаурус. Эту новость он слышал сегодня утром и не придал ей значение. А вот теперь, заехав после ужаса, пережитого в доме Елецкого, в главный храм на Бронной и там узнав у первожреца о происходящем, магистр знал в чем дело. И все, что показал ему Елецкий не было сном или насланным видением.

Глава 14 Прошу руку, так сказать

Два дня, оставшихся до первого экзамена, мы не учились. Но эти дни стали наиболее важные для финальных школьных аккордов. Они были насыщены школьной беготней, посещением консультаций, для кого-то сдачей учебных задолженностей и подготовкой к самим экзаменам. Я к сдаче выпускных был готов, осталось пробежаться по некоторым ключевым вопросам четырех главных экзаменов, кое-что подучить. Про мою отличницу, Ольгу Ковалевскую, можно не говорить — она сдаст все на пять с ходу без подготовки. Но во вторник Оля пришла на геометрию, хотя это был заключительный урок, который не значил совершенно ничего. На нем всем классом говорили о чем угодно, кроме геометрии: о предстоящих выпускных, планах на лето и на взрослую жизнь, шутили, смеялись. Пожалуй, такое радостное настроение случается лишь перед новогодними каникулами.

А после урока, когда мы вышли в коридор, Ольга сказала:

— Случилось кое-что. Папа хочет тебя видеть. Сможешь сегодня к нам на обед?

— Да, Оль, конечно. А что случилось? — я насторожился.

— Не знаю. Прислал на эйхос сообщение. Если бы что-то неважное, сказал бы потом. Теперь я волнуюсь, — отходя к кадке с пальмой, княгиня отстегнула от пояса эйхос, покрутила лимб, проверяя нет ли новых посланий. — Спросила его тут же. Он мне: «потом узнаешь» — как всегда.

— Может это из-за того, что ты дома не ночевала. Все-таки три ночи подряд, — предположил я.

— Вообще-то не три, я четыре, Саш. Ты даже не знаешь, сколько ночей мы провели вдвоем, жених еще, — она с укоризной глянула на меня. — С четверга мы вместе. Начиная с поездки в Шалаши с этими гарпиями и всем вытекающим ужасом.

— Точно, прости. Плохо с арифметикой, — я обнял ее, прижимая к стене.

— Вчера у меня был разговор с мамой, и папа потом подошел. Оказывается, меня тоже могут ругать, — она грустно улыбнулась. — Я наивно полагала, что вышла из возраста, когда мне могут погрозить пальчиком.

— За ночи, проведенные со мной? — я заглянул в ее безумно красивые небесные глаза.

— Да. Мама не выдержала. Сказала, что это уже слишком. Слишком не прилично, слишком не по-княжески и много всяких прочих «слишком». Даже употребила не очень приличное слово, характеризуя мои вольности. Так никто и никогда не поступал в ее семье и в семье папы. И то, что теперь иные времена и якобы нет прежней строгости, это, по ее мнению, плохие отговорки. В общем пристыдила. Много всякого говорила. Потом папа подключился. Спрашивали, не беременна ли я. Я, конечно, стояла на своем, мол, сама взрослая, умная, знаю, что делаю, и мы все равно скоро поженимся. Объясняла им, что многие сейчас живут вместе до брака, приводила примеры с княгиней Лапиной и Шульгиными, но родителей тоже надо понять, — она вздохнула. — Они же привыкли к другому. А вообще…

— Что вообще? — я Ольгу очень сейчас понимал. И Бориса Егоровича понимал, и тем более ее маму — строгую, но терпеливую Татьяну Степановну. Уж ее я понимал особо. Лишь удивляюсь, что она этот вопрос не подняла раньше.

— Вообще-то, что у меня очень хорошие родители. Они правы, что я даю себе слишком много воли, — пояснила она.

— Оль… — я дождался, когда она поднимет глаза и тогда сказал. Сказал то, что она и без того знала много раз: — я тебе люблю.

Мы поцеловались. Нежно, не слишком впиваясь друг в друга губами.

— Получается тебя со мной не отпустят на несколько дней на Кипр? — спросил я.

— Саш, по-прежнему отпускаю я себя сама, и с этим родители не спорят. Они лишь просят меня хотя бы относительно держаться в рамках приличия. И я, конечно, я не хочу идти вопреки желанию мамы и папы. Но поездка на море это несколько иное. Думаю, они не будут возражать, — она повернулась, глядя на проходивших мимо подруг Ленской и Грушину с Никитой Подамским.

— Давай поженимся, — я едва не засмеялся. Нет, это мое предложение было более чем серьезное, и мы его обсуждали много раз. Но сейчас оно казалось лишь неожиданным и забавным решением нашего стремления просыпаться каждое утро в одной постели.

— Давай, — она в ответ тоже заулыбалась. — Женись. Начинай.

— Но я не шучу, — я прижал ее к себе.

— Я тоже, — Ковалевская оставалась серьезной. — Я же говорила, что мне не нужна свадьба. Более того, я не хочу никаких торжеств, не хочу никого удивлять блеском, роскошью, сотнями приглашенных и фейерверком возле Багряного дворца. Это ничего не даст кроме лишней суеты и нервотрепки. Мы можем сделать все это красиво сами в узком кругу. Но в любом случае нам нужно сначала решить все вопросы с «Сириусом» и началом обучения там.

Перемена пролетела как-то слишком быстро, толком не успели ни о чем поговорить. Мы пошли на консультацию по общей механике. Следующие два часа разбирали экзаменационные вопросы по математике и уже потом поехали к Ольге.

Князь дожидался нас, я это понял, увидев верхушку его виманы за яблонями в саду. И когда мы вошли в дом, дворецкий поприветствовал нас и сразу предупредил:

— Борис Егорович сказал, сразу к нему, — он указал взглядом на лестницу в сторону его кабинета. И добавил для Ольги тише: — Очень суровый. Прямо туча.

Еще в школе, после того как Ольга сообщила мне об этом неожиданном приглашении на разговор с ее отцом, я догадывался, что речь пойдет о «Сириусе» или каких-то вещах, связанных с ним. Сейчас эти догадки лишь укрепились. Мы с Ольгой подошли к двери в его кабинет, высокой, покрытой аккуратной резьбой. Оля постучала и открыла дверь.

— Здравия желаю, ваше сиятельство, — войдя, я отпустил князю легкий поклон.

— Проходите, проходите, — он махнул рукой, указывая на диван. И сказал роботу-уборщику: — Эрик, выйди, пожалуйста.

— Есть, ваше сиятельство, — отозвался «Эрнест-104», зажужжал, объезжая огромный стол, и покатил к выходу.

Затем повисла тишина, Борис Егорович подошел к окну и с минуту смотрел в сад.

— С обедом чуть повременим, — наконец произнес он, не поворачиваясь. Открыл створку окна шире, впуская шелест листвы — сегодня было ветрено. — В общем, тревожные дела, — сказал князь. — Ни сегодня, ни завтра Дениса Филофеевича наследником не объявят. Глория увезла императора в резиденцию на острова. И все бы хорошо, Филофею Алексеевичу в его возрасте такой отдых на пользу, но есть сведения, что англичанка кое-что замышляет. Левадный даже высказал мысль, что император может со Средиземноморья не вернуться.

— В смысле, пап, не вернуться? — удивление Ольги было так велико, что ее голос дрогнул: — Денис как-то говорил, что отца пытались отравить. Ты сейчас об этом?

— Такие риски имеются. Это возможно, тем более ты сама знаешь, что попытка покушения на императора была и ни одна, — Ковалевский подошел к столу, выдвинул ящик и достал красивую коробку с карибскими сигарами.

— Но смысл? Ты же сам говорил, что есть тайный указ, по которому престол переходит к Денису в случае смерти Филофея Алексеевича, — напомнила Ольга.

— Верно. Раньше Глория об этих документах не знала, теперь знает. А раз так, то возможно у нее есть какие-то решения на этот счет. Например, в случае смерти императора, она знает способ, как получить пакет с этими указами и распорядиться ими по своему усмотрению, например, просто уничтожит неугодные ей. Глория достаточно хитра, чтобы продумать все нюансы и необдуманных шагов она не сделает. Заметьте, я не утверждаю, что будет именно так с указами. Мы все теряемся в догадках, но грядет нечто очень серьезное — это уже понятно по суете вокруг Глории в эти выходные. И это еще не все. Встает очень важный вопрос о «Сириусе». Из-за этого я вас и собрал, — князь взял сигару, разворачивая ее, зашелестел тонкой фольгой. — Доложили, что Козельский собирает сведенья о «Сириусе» и всех причастных к проекту. Он в воскресенье пол дня пробыл у Глории. Вместе с Урочеевым, Самгиным, еще некоторыми нашими недругами. Что-то старательно обсуждали. Увезти из Москвы императора, конечно, их идея. Имеются подозрения, что им очень важно выиграть время. И есть догадки, что наш проект «Сириус» они могут подать императору в очень неприятном свете, тем более Филофей Алексеевич очень не любит, когда подобные вещи, касающиеся армии, большой политики, делаются без его ведома.

— Они могут подать это как заговор, — высказал предположение я.

— Именно! Тогда Филофей Алексеевич, наоборот, выгоден им живым, чтобы он сам мог это все осудить со всей императорской строгостью. Вернее, со всем гневом, — князь прикурил, выпуская густое облачко табачного дыма. — К сожалению мы пока не знаем их замысел даже в общих чертах. Есть наши люди в ведомстве Козельского, и кое-кто возле Глории, они пытаются прояснить, в чем их задумки и как они собираются все провернуть. Но уже ясно, что если они добьются успеха, то Денис Филофеевич может не взойти на престол и для «Сириуса» будут катастрофические последствия. Как и для многих из нас.

— Борис Егорович, вы сказали, что им нужно выиграть время. А до какого числа Глория увезла императора из Москвы? — спросил я и, набравшись наглости, тоже достал сигарету. — Позвольте закурю?

— Кури. Вроде как до двадцать восьмого — то есть понедельника. Но думаю, в силах англичанки сдвинуть эти сроки. При необходимости императрице будет несложно уговорить Филофея Алексеевича задержаться на день-другой, — Ковалевский тяжело опустился в кресло.

— Ваше сиятельство, полагаю, то же самое время, которое пытается выиграть Глория со своими людьми, может быть полезно и нам. Если у вас есть такая возможность, узнаете, что именно они замышляют и какими сведениями по «Сириусу» располагают, — попросил я хотя столь очевидные вещи можно было не говорить. Сказал я это, чтобы дать понять князю, что я в этой ситуации не буду сторонним наблюдателем и постараюсь найти способ помочь им. — Я так понимаю, именно «Сириус» станет их козырной картой. Мол, заговор за спиной императора, подготовка к дворцовому перевороту. Хотя как же это нелогично, даже глупо звучит, на фоне того, что Денис Филофеевич без пяти минут цесаревич, — я прикурил.

— Вот именно. Как-то это очень глупо с их стороны, пап, — согласилась Ольга.

— Бывает так, что в глупость скорее верят, чем в разумные доводы. Особенно, если эту глупость правильно преподнести. А Глория это умеет делать очень хорошо. Я вот хотел сказать вам двоим: о «Сириусе» вам следует забыть. Забыть по крайней мере на время. До тех пор, пока ситуация не разрешится в нашу пользу. Хотя теперь уверенности в последнем нет. Если кого-то из вас будут опрашивать люди из императорской канцелярии, говорите, мол ни о каком «Сириусе» толком не знаете, слышали что-то такое в разговорах, но не более того. Это серьезно, очень серьезно, понимаете? — князь строго посмотрел на Ольгу, потом на меня. — И я очень не хочу, чтобы под ударом оказался кто-то из вас. Вы слишком молоды, чтобы пострадать за такие обвинения.

— Пап, это серьезно и очень горько, если действительно у них что-то получится. Даже не знаю… Не представляю, что тогда будет. Это же ты под угрозой в первую очередь. Ты, Лапин и Трубецкой, да? — взволновано спросила Ольга. — Надеюсь, мама об этом не знает?

— Нет. Ей ничего не говори, — Борис Егорович затянулся сигарой и отвернулся к окну. — Маме ни в коем случае!

С минуту мы молчали, Оля нервно теребила в руках край платья.

— Я постараюсь, что-нибудь придумать, — сказал я, при этом Ковалевский с удивлением повернулся ко мне. — В вы, Борис Егорович, постарайтесь выяснить поскорее все что возможно по этой ситуации, — повторил я прежнюю мысль. — Важно выяснить, что именно они замышляют и как хотят это провернуть. Как только будет ясно, сразу сообщите мне: вызовите к себе или передайте Ольгой. Вы, ваши сиятельство, поймите, что у меня, как мага тоже имеются кое-какие возможности, и я могу вам быть очень полезен, но для этого мне нужна конкретика. Теперь позвольте несколько слов о хорошем. Надо же поднять настроение, Борис Егорович, — я улыбнулся, стараясь этим прикрыть тревожную для всех тему. — Во-первых, работу со схемой синхронизатора я заканчиваю. Быть может уже завтра доделаю и передам инженерам Голицына, сообщите это царевичу. Во-вторых, есть кое-какие подвижки по переводу Свидетельств Бархума. Но здесь мне нужно больше времени, — я все же надеялся вернуть украденные пластины — надавить на Геру в этом вопросе, когда она снова станет собой.

— Это хорошо, Сань. Денису Филофеевичу передам. Сегодня же буду у него. Кстати, по твоему британцу, все уже решилось, документы готовы. Можно сказать он теперь наш человек, имперский, — без особой радости сообщил Ковалевский.

— Еще вопрос не в тему, но очень важный, — я встал, чтобы стряхнуть пепел. — Борис Егорович, хочу с вами посоветоваться… Мы с Ольгой хотим пожениться и сделать это поскорее.

— Это… Нет, Сань ты как-то вообще повернул… Вопрос очень важный, но поверну его более чем интересно… — князь так и застыл, не донеся до рта сигару. — Ольга беременная что ли?

— Нет, же, папа! Просто мы хотим быть вместе, и чтобы нас никто не осуждал, не смотрел косо. И свадьба мне не нужна, — Ольга, раскрасневшись, вскочила с дивана.

— Да, Борис Егорович, мы с Олей хотим быть вместе, оформить скорее наши отношения официально. Если вы позволите это как-то без особых торжеств. Пойдите навстречу! Буду вам очень признателен! — не умею я быть в позе просителя. Уж сказал, так сказал: сумбурно, непонятно, нескладно.

— Признателен, да? За мою дочь… — князь вдохнул полной грудью, вспомнил о сигаре и поднес ее ко рту. — Нет, я понимаю, что вы уже все возможные традиции поломали. Я понимаю, что дело молодое, и видимо у вас через чур буйное, но… Сань… — на его губах вдруг появилась улыбка. — Ты мог бы хотя бы по-нормальному попросить руку моей дочери? Хотя бы в этом соблюсти порядок можно?

— Да, извиняюсь, Борис Егорович. Глупо вышло, я слишком поспешил. Разволновался, — я почувствовал тычок локтем в бок, Ольга стояла со мной рядом, румяная от эмоций, глаза ее сверкали. — Прошу, Борис Егорович, руки вашей дочери, — как можно более внятно и торжественно произнес я.

— Вообще-то для этого ты должен был приехать к нам с Еленой Викторовной, предварительно согласовав этот визит. При этом кроме меня обязательно должна присутствовать Татьяна Степановна, — заметил Ковалевский. — И еще много чего должно быть для этого. Разве ты не знаешь?

— Пап, ну не придирайся. Все мы знаем. Но мы с Сашей уже попросили мою, так сказать, руку. Не отыгрывать же назад, — вмешалась Ольга, и видя, что отец растерян, очень вовремя добавила: — Ну, пап мы вместе просим. Просим, чтобы ты нам посодействовал. С тобой же гораздо проще решать важные вопросы, чем с мамой. А Саша, между прочим, с очень правильной стороны зашел: он к тебе за советом. А ты сразу о традициях. Вот просто стань сейчас на нашу сторону, скажи как нам в этой ситуации быть? Что делать? С чего начать? Скажи, чем можешь нам посодействовать.

— Если нужно приехать к вам с Еленой Викторовной, то я могу в любое назначенное вами время, — добавил я.

— Пап, ты главное пойми: Саша может что-то и делает не так, как положено, но он слишком занят, чтобы оставаться в рамках обыденного. Он решает такие проблемы, которые не по силам никому в нашей империи. Поэтому о соблюдении традиций он просто не в состоянии думать. Пойми, что Саша — необычный человек и от него не надо требовать быть как все! — высказалась Ольга. Какая же она молодец! Я знал, что мы с ней во многих вопросах едины, но сейчас особо ясно прочувствовал ее поддержку.

— Молодые люди!.. — Ковалевский встал с кресла и снова подошел к окну. — Вы мне сейчас добавил головной боли… Ее было много. Теперь вовсе через край.

— Пап, ну прости. Так вышло все. Я же знаю, что ты у меня самый понимающий, самый добрый, — Ольга подошла к нему и прильнула щекой к плечу. — И Сашу со мной тоже пойми.

— Давайте так, решим ваш вопрос, если он такой пожарный только после того, как решится ситуация с престолонаследником. В самом деле, сейчас любые вопросы по бракосочетанию крайне несвоевременны, — он повернулся к дочери, потом посмотрел на меня: — Вообще, Сань, я собирался выдать дочь за князя.

— В смысле⁈ — Ольга сдала шаг назад.

Я энергично затянулся табачным дымом.

— В смысле, за князя Елецкого Александра Петровича. Я хотел, чтобы ты оставалась княгиней, — Борис Егорович перевел взгляд на дочь, — хотя знаю, что для тебя это не так важно. И на все это нужно время. И еще кое-что. Например, нужен Денис Филофеевич на престоле. Только он может дать высокий титул Саше за заслуги в рамках проекта «Сириус». За значительное усиление боевых возможностей нашего флота и совокупно за прежнюю значительную пользу отечеству. Эти заслуги мы не можем представить Филофею Алексеевичу, ведь для нынешнего императора не существует самого «Сириуса».

— Пап, для начала я хочу попробовать каково быть графиней Елецкой. Княгиней успеется, — Ольга Борисовна хитренько улыбнулась.

— Я это понял. Но вопрос временно закрыт. До тех пор, пока не решится куда более важный для всех нас вопрос — вы знаете какой. Если мы сможем его решить, тогда я обещаю, что посодействую вам и даже закрою глаза на некоторые принятые в приличных семьях традиции, — ответил Борис Егорович. — И даже с Татьяной Степановной поговорю, хотя мне будет очень непросто убедить ее, что вы вдвоем такие особенные и все у вас должно быть, мягко говоря, по-особенному.

Мы с Ольгой переглянулись с довольными улыбками.

— Все, идемте на обед, — решил князь. — Пока прекратили разговоры на эту тему. И на все темы, которые сегодня звучали здесь.

— Да, пап. Я только переоденусь, и мы с Сашей спускаемся.

Едва мы зашли в покои Ольги, она бросилась мне на шею. Мы смеялись и целовались одновременно. Даже на фоне близких, очень грозных событий, намечавшихся в верхах империи, нас пробрала буйная радость. Ни о чем плохом сейчас думать не хотелось.

Переодевалась Ольга с моей помощью. И происходило это почему-то очень долго. Так долго, что дворецкий по говорителю напомнил, что нас ждут к обеду.

Глава 15 Особняк с горгульями

Связаться с Елецким миссис Барнс смогла лишь в среду. Телеграмму отправлять не хотелось, хотя баронесса могла это сделать еще в понедельник, сразу по прилету написать несколько слов на почте при аэровокзале Мейденхед. Ну какой прок от телеграммы: напишешь в ней несколько слов, что добралась, все хорошо, занимаюсь ради тебя порученным делом. В телеграмме мало чувств. Другое дело эйхос: него можно говорить, много говорить. При этом даже представлять, что все эти слова ты произносишь на ухо тому человеку, которому хочешь их сказать. Еще можно представлять этого человека очень близко, его тепло, запах, ощущения от прикосновений к его телу. Элизабет нравились подобные фантазии, она часто жила ими. Раньше фантазировала много, представляя Майкла, потом Роберта и графа Кальвера, до тех пор, пока он не избил ее за измену. Теперь она чаще всего представляла Алекса.

Возможность скинуть сообщение в Россию через эйхос появилась лишь после обеда в среду. И может быть это к лучшему, потому как теперь ей было что сказать своему прекрасному русскому демону, который ее раздразнил так, что иногда мерещился по ночам. Она даже не понимала, как вышло так, что он овладел ее душой. Наверное, через тело. Через тело многие мужчины проникали в ее душу. Но Алекс как-то сделал это особо сильно и невероятно быстро. Так же быстро, как он овладел в тот день в подвале своего дома. Это была волшебная стихия, которая в один миг заставила баронессу так сладко страдать, как этого не случалось уже давно, может быть даже никогда.

И вот сейчас получив место в очереди на связь с Москвой миссис Барнс села за столик в кафе и, забыв о чашке чая и сэндвиче с тунцом, поднесла эйхос ко рту и сказала:

«Здравствуй мой демон. Я люблю тебя, хотя я для тебя всего лишь шлюха. За все это время я даже не изменяла тебе ни разу. Если не считать трех ночей с дилдо. Купила его в аптеке на второй палубе „Западного Экспресса“. И нацарапала на нем твое имя. Как ты хотел, я ублажала себя им перед сном, и представляла, что это ты. У меня были очень сильные ощущения, и постель оставалась мокрой до утра», — наверное, Элизабет говорила это слишком громко, и мужчина в черном сюртуке обернулся на ее слова. Но миссис Барнс было все равно, что о ней подумают. Она чуть не застонала от собственных слов и тех трепетных воспоминаний. Едва сдержалась, чтобы сейчас не сунуть руку себе между ножек. Мучительно выдохнула и продолжила: — «Очень прошу тебя, Алекс, пожалуйста, не бросай меня. Ответь, скажи, что после моего возвращения мы будем хоть изредка видеться с тобой и чувствовать друг друга так, как это было в тот вечер. Я, наверное, дура, я — дрянь и безвольная рабыня своих желаний, но что я могу поделать, если меня такой сделали боги? Ведь я тоже хочу жить. Хочу хоть иногда быть счастливой», — она сглотнула, чувствуя, что к горлу подкатывает горький ком. Запила его глотком чая, хотя это не слишком помогло. И продолжила так: — «Прости, я начинаю расстраиваться. А ты, наверное, вовсе не это ждешь от меня. Тогда перейду к делу: я договорилась о встрече с тем человеком, у которого свиток. Он меня ждет к вечеру. Я не знаю, что будет между нами. Возможно, мне придется переспать с ним. Скажу честно, я этого не хочу, но сделаю так, ради тебя, если не будет иного способа сделать фото той вещи. Если все пройдет удачно, то уже завтра постараюсь вылететь в Москву. Твоя Элиз».

Без пяти семь к особняку виконта Уоллеса, расположенного в Эшере, подкатил старенький «Харрисон» лондонской службы извоза. Расплатившись с водителем и взяв сумочку с фотоаппаратом, миссис Барнс вышла из эрмимобиля и с пару минут стояла, оглядывая особняк своего давнего приятеля Джозефа Уоллеса, наполовину скрытый ветвями сада. Три года назад Элизабет была здесь на вечеринке, организованной виконтом. В те дни душа миссис Барнс, утомленная серыми семейными буднями в Лондоне, просила приключений. Элизабет удалось улизнуть от мужа, сказав, что собирается на день рождения к подруге, и приехать сюда. Выбралась от виконта Уоллеса она лишь утром, потому как Джозеф умудрился ее напоить и затянуть в постель. При чем напоил так сильно, что миссис Барнс даже не все помнила, что происходило с ней той ночью.

Вот и сейчас, стоя перед этим старинным двухэтажным особняком, украшенным серыми фигурами горгулий, Элизабет думала, что вряд ли ей удастся просто так отделаться от Джозефа, да еще при этом получить снимки свитка, которые нужны Алексу. Ну что поделаешь, значит у нее такая судьба — судьба быть шлюхой. Ведь она, по сути, сама это выбрала.

Элизабет открыла калитку рядом с высокими коваными воротами и ступила на мощеную дорожку, ведущую к входу в особняк. Здесь баронессу никто не встречал, и она побаивалась собак. Хотя Джозеф обещал ей, что они не тронут ее, все равно миссис Барнс мучило беспокойство — она помнила двух огромных догов, свирепо рычавших на нее прошлый раз, когда она отважилась выйти в сад. С тех пор прошло три года, и может быть здесь многое поменялось. Быть может уже нет тех догов, а может на их стало больше и они еще более злобные к гостям.

Пройдя полпути по дорожке вдоль розария, Элизабет остановилась, прислушалась, огляделась, нет ли поблизости этих чертовых собак. При этом она думала, что Джозеф все-таки большой мерзавец. Неужели так сложно встретить ее если не у ворот, то хотя бы в саду или у входа в дом? Он никогда не был джентльменом. Впрочем, все мужчины, которых она знала, оказывались джентльменами только в начале знакомства, а потом, переспав с ней или даже еще раньше, превращались в подонков. Часто очень грязных подонков и извращенцев. Исключением был только Майкл: ее брат как был порядочным мальчиком с доброй и несколько робкой душой, так и остался таким до сих пор. И еще, пожалуй, Алекс. Этот демон, хоть и унижал ее, но все же проявлял много доброты и благородства. Алекс, волшебный Алекс, был именно тем мужчиной, которого просило ее тело и душа: он сочетал все те качества особо ценные для Элизабет. Этот великолепный демон был властен, силен и в меру груб, груб именно до той степени, которая вызывала особое удовольствие. То же касалось и унижения с его стороны, этот русский граф, не переходил ту черту, после которой общение становится неприятным. И конечно, при всей своей пренебрежительности к Элизабет, Алекс оставался добр в душе к ней. Нужно было лишь играть по его правилам, которые миссис Барнс вполне уяснила и была готова исполнять.

Убедившись, что собак поблизости нет, Элизабет щелкнула замком сумочки и достала фотоаппарат «Harmony of Light II» от Hermics-Electro Ltd. Это была дорогая вещь, купленная ей аж за 630 фунтов: новая модель с особо чистой кварцево-туэрлиновой оптикой, с двумя крупными кристаллами марсима, что практически гарантировало сохранность сделанных снимков. Элизабет повернула резной рычажок. В корпусе, украшенном причудливыми бронзовыми вензелями, что-то тихо зажужжало, вспыхнуло два огонька. Миссис Барнс навела прибор на особняк Уоллеса, покрутила ребристый лимб, так чтобы в окошко захвата объекта поместились горгульи по углам здания, и нажала верхнюю большую пластину. Элизабет не знала зачем ей эта фотография. Сделала просто так, как бы на память о сегодняшнем приключении, которое еще неизвестно во что выльется. При чем, чтобы исполнить этот каприз, она весьма рисковала, ведь в любой момент могли появиться собаки. Наверное, риск, чувство страха тоже давало ей иногда те эмоции, которые иногда хотелось получить.

Убрав свой «Harmony of Light II», Элиз снова огляделась, и поспешила к входу в особняк теперь уже почти бегом. Собаки так и не появились. Элизабет дернула массивную ручку двери. Слава богам, та была не заперта! В фойе баронессу встретил все тот же дворецкий, которого она видела здесь несколько лет назад: тот же хитроватый прищур, та же седая бородка, только морщины на сером лице стали глубже.

— Меня господин Уоллес ждет. Скажите, прибыла баронесса Элизабет Барнс, — известила его Элиз.

— Следуйте за мной, госпожа, — несколько небрежно сказал дворецкий, даже не назвав ее по имени или фамилии с титулом, и повел ее по длинному коридору в левое крыло дома.

Вел он ее вовсе не в большой зал, где прошлый раз проходила вечеринка, а дальше, к приоткрытой двери из которой доносилась негромкая музыка, похожая на размеренные ритмы ацтеков.

— Прошу, — дворецкий открыл дверь.

На полу, на разбросанных во множестве подушках сидел виконт Уоллес, раздетый по пояс. Его торс украшали какие-то знаки, выведенные красной и черной краской. Рядом с ним возлежал так же раздетый по пояс мужчина лет сорока с длинными черными волосами, орлиным носом и суровым лицом. Судя по красноватому цвету кожи и чертам лица он был выходцем из империи Теотекаиль — страны ацтеков.

— Ох, Элиз, детка. Мы ждем тебя, — произнес Джозеф, приняв из рук ацтека большую курительную трубку. — Пожалуйста, проходи. Раздели наш скромный ужин. Воздай с нами хвалу богам.

Опустив взгляд, миссис Барнс увидела на полу с десяток тарелок и мисок с разнообразной едой: жареным мясом, овощами, лепешками и крупными ломтями сыра — вся еда была, была простой без изысков, вовсе не похожая на принятую в высоких домах Европы. А в дальнем углу, слегка скрытом языками дыма, Элизабет увидела большую собаку — дога с темно-серой шерстью, лоснящейся в свете туэрлиновых светильников.

— Джозеф, мне бы нужно получить фото твоего свитка для Майкла, — напомнила Элиз о цели своего визита. — Пожалуйста, удели мне немного времени. Я могу тебе даже заплатить за это.

— Элиз, как ты можешь такое говорить? Разве я посмею взять с тебя деньги? — губами, сложенными трубочкой, виконт выпустил длинную струйку дыма, который пах не только табаком, но еще чем-то неизвестным Элиз. — Познакомься, это Махуизох — он истинный жрец небесного Тонатиуха. Он говорит с богами и проводит их волю на земле.

— Рада знакомству, — миссис Барнс кивнула, при этом ей стало не по себе в этой очень странной обстановке при виде двух полураздетых мужчин. — Может…

— Идем, Элизабет. Я тебе покажу кое-что, — прервал ее виконт Уоллес, вернув трубку Махуизоху, он нехотя встал. — Покажу такое, чего нет ни у кого в Англии и во всей Европе!

Его торс покрывали какие-то притирания, делавшие кожу блестящей и болеетемной, отчего знаки, нарисованные на его груди и животе казались рельефными и будто живыми.

— Может быть, мне лучше зайти следующий раз? — миссис Барнс уже была готова развернуться и уйти. Потом связаться с виконтом по эйхосу и оговорить встречу в другое время, когда у Джозефа не будет столь экстравагантных гостей и появится время для нее.

А гость, покуривая трубку, тем временем с хищной улыбкой изучал миссис Барнс, так и шарил взглядом по самым привлекательным участкам ее тела.

— Зачем же, Элизабет? Сегодня очень удачный день, для твоего визита! Сейчас ты убедишься! — он взял ее за руку и повел к приоткрытой двери.

Дог, до сих пор важно возлежавший на подушках возле индейца, вскочил и поспешил на ними. Крупная, мокрая морда пса ткнулась в голую лодыжку Элизабет. Баронесса от испуга вздрогнула.

— Джозеф! Пожалуйста, я боюсь твоих собак! — она замерла, напрягая руку, которую удерживал виконт.

— Лорд, вернись! Иди на место! — повелел Уоллес.

Дог подчинился, отстал от них и важно вернулся к подушкам.

— Сейчас все увидишь, Элиз! — хозяин особняка толкнул дверь, пропуская гостью в полутемный зал. Окна были зашторены, а по углам зала горели свечи, но их света не хватало, чтобы разогнать таинственный полумрак, царивший здесь.

Переступив порог, Джозеф отпустил руку гостьи, потянулся к включателю на стене и повернул рычажок. Раздался щелчок — зал осветил желтый блеск туэрлиновых кристаллов. Теперь Элизабет могла оглядеться. Наверное, это было то самое место, которым гордился виконт Уоллес: зал с экспонатами его коллекции древностей. Коллекции полной магических и редких вещей, которые так или иначе отметились в истории разных культур. Были здесь и тысячелетние египетские статуэтки, маски и даже огромный каменный саркофаг. Простенок справа занимало древнее оружие: мечи, копья, один из первых в истории индийских остробоев. Прямо под стеклом в широком шкафе золотым теснением поблескивали старые фолианты, там же лежали тубусы со свитками — это глаза Элизабет отметили особо.

Посреди зала стояла статуя какого-то бога, украшенная перьями и разрисованная знаками, подобными тем, которые были на телах виконта Уоллеса и его гостя из-за Атлантики. Да, веянья Теотекаиль — империи ацтеков, становились все более модными на землях Коварного Альбиона. Их традиции, чаще всего недобрые и вовсе не благопристойные, проникали сюда вместе с модой на одежду, музыку, некоторые привычки.

— Возрадуйтесь, Элизабет! Великий бог Тонатиух теперь с нами! — воскликнул Джозеф. — Сам Махуизох доставил его ко мне! Он будет пока жить здесь, но скоро выйдет за пределы моего скромного жилища!

— Да, я вижу, — миссис Барнс безразлично кивнула. — Джозеф, я вас очень прошу, позвольте сделать фотографию того свитка. Это очень важно для научной работы моего брата. Его статья прославит вас и вашу потрясающую коллекцию на весь мир.

Баронесса щелкнула замком сумочки с увесистым устройством для фотосъемки и шагнула к шкафу, где под стеклом хранились тубусы с древними свитками — их было четыре.

— Не так быстро, Элиз. Мы же никуда не спешим. У нас впереди много прекрасного времени. И сначала… — он повернул ее к себе и провел пальцем по ее губам, — сначала тебе нужно восславить великого бога Тонатиуха! Ты должна поклониться ему! Подойди к нему и сделай это! — взяв ее грубо за руку виконт подвел гостью к изваянию, одетому в перья. — Давай! Сделай это!

Элизабет не понимала шутка это или с господином Уоллесом происходит что-то неладное. Три года назад он не был таким странным, а сейчас его глаза стали другими, чужими и страшными.

— Слава тебе, великий Тонатиух! — на всякий случай сказала она, сложив руки на груди и поклонившись.

— Молодец, Элиз. Ты мне нравишься, — виконт повернул ее к себе, порывисто обнял и поцеловал сначала в губы, потом в шею. — Сегодня нас ждет незабываемая ночь. Ты ее запомнишь навсегда.

Вот этого миссис Барнс хотелось меньше всего. Ночь с Уоллесом, которую она почти не помнила, в ее жизни уже была. Но пережить ночь с ним, которую она запомнит навсегда — нет, это не входило в ее планы. Она понимала, что с Джозефом скорее всего придется переспать, но сейчас обстановка в его доме и его безумные глаза ее слишком пугали. Пугали настолько, что она была готова вырваться из его объятий и убежать. Черт с ним, этим фото свитка! Элиз остановила лишь мысль, что там, на ее пути встретится огромный серый пес, такой же страшный, как горгульи, украшавшие этот особняк.

— Это у тебя фотоаппарат? — Джозеф потянул за ремешок ее тяжелой сумочки. — Скорее доставай его! Нужно запечатлеть меня рядом с Великим Тонатиухом!

Баронесса послушно достала свой «Harmony of Light II» и отошла на несколько шагов, позволяя Джозефу занять место возле статуи. Повернув ребристый рычажок и, когда оба индикатора замерцали, покрутила лимб, так чтобы в окошко захвата объекта поместился Джозеф и вся статуя. На наклонной доске, приставленной к пьедесталу статуи, Элизабет заметила темные потеки, которые навеяли страшные мысли.

— Джозеф, что это там? Кровь? — спросила она, понимая, что очень не хочет, чтобы хозяин особняка признал это.

— Да, это кровь. А что же еще? Богам тоже нужна пища, за это они даруют нам свою милость, — ответил господин Уоллес. — Давай, фотографируй скорее!

Миссис Барнс нажала пластину, отошла чуть дальше, и сделала еще два снимка. Потом сфотографировала шкаф со свитками и древними книгами, другие экспонаты, думая, что Алекса может заинтересовать что-то еще в этой огромной коллекции.

— Пожалуйста, Джозеф, позволь мне сейчас снять тот свиток, — попросила она. — Пока фотоаппарат готов, давай сразу решим этот вопрос.

— Потом снимешь, — виконт взял фотоаппарат из ее рук, положил его на пьедестал статуи. — Идем, детка. Мы потом вернемся сюда. Обязательно! — он снова сжал запястье Элиз и потянул за собой.

Когда они вернулись в ту, прокуренную комнату, Джозеф усадил миссис Барнс на красные подушки, рядом с индейцем, имя которого, кажется, было Махуизох. Тот повернулся, провел рукой по плечу Элизабет и что-то сказал виконту на каком-то лающем, неведомом Элиз языке.

— Что он сказал? — Элизабет даже вздрогнула от тех неприятных слов.

— Великий жрец говорит, что тебя нужно раздеть. Иначе мы не сможем нанести знаки богов на твое тело, — пояснил Джозеф Уоллес, присев напротив гостьи на корточки. — Тебе нужно приобщиться к Тонатиуху, иначе небесный гнев тяжелее молнии упадет на тебя. И клянусь тебе, это будет страшно!

Словно в подтверждение воли богов дог, возлежавший рядом с индейцем, приподнялся и трижды гавкнул. Не сводя глаз с миссис Барнс Махуизох кивнул и потянулся к курительной трубке.

— Давай, детка, я тебе помогу, — виконт подсел ближе к гостье и начал стаскивать с нее платье, не обращая внимание на неубедительные протесты миссис Барнс.

— Джозеф, пожалуйста не надо! Джозеф! Ну, Джозеф! — Элизабет вцепилась в платье, которое уже всецело оказалось в руках виконта Уоллеса.

Жрец-индеец коснулся ее голой груди и что-то сказал, в этот раз его голос звучал успокаивающе.

— Что он говорит? — баронесса попыталась прикрыть свою грудь ладонями.

— Великий Махуизох говорит, что ты очень хороша, и тебя обязательно нужно посвятить Тонатиуху, — пояснил господин Уоллес, откровенно любуясь ее обнаженным телом.

— Как вы хотите это сделать? — голос Элизабет в страхе дрогнул.

Ацтек поднес к ее губам трубку, с приплюснутого кончика которой словно серая змея выползала струйка дыма.

— Как⁈ Говорите, как! — миссис Барнс запаниковала. Молчание мужчин разрывало ее сердце.

Вдобавок жуткий серый дог, привстал и потянулся к ней.

Глава 16 Красные знаки тела

— Не волнуйся так, Элизабет. Покури трубку — впусти в себя великий Небесный Дух, — успокаивающе сказал господин Уоллес.

— Но я не курю! Я никогда не курила! — глядя на дымящий кончик курительной трубки, Элизабет замотала головой.

— Это нужно сделать, детка. Обязательно, чтобы открыть дорогу богу в твое сердце. Пожалуйста, — виконт взял трубку из рук индейца и поднес ее к губам миссис Барнс. — Просто втягивай в себя дым. Дыши им, ибо в нем сам Небесный Дух.

Закрыв глаза, Элизабет поймала губами мундштук трубки и потянула в себя дым. Вдохнула два раза, закашлялась. Тут же закружилась голова.

— Как тебе, нравится? — господин Уоллес тронул ее подбородок большим пальцем.

— Нет, — отозвалась Элиз, чувствуя отвратительный привкус во рту.

— Ты еще просто не научилась понимать бога. Три затяжки. Еще три хороших затяжки и бог даст о себе знать, — пообещал виконт и сунул ей в рот мундштук курительной трубки.

Миссис Барнс снова вдохнула дым, и еще раз борясь с позывами кашля. Все-таки ее пробрало, закашлялась до хрипоты.

— Отпустите меня, Джозеф. Пожалуйста. Я просто уйду, — попросила она, ее глаза затуманились слезами.

— Уже темнеет, в Лондон отсюда нелегко уехать, — отозвался Джозеф. — Элиз, ты же не маленькая девочка. Если ехала ко мне вечером, то должна была понимать, что останешься до утра и будет как прошлый раз.

— А как было прошлый раз? — Элизабет стоило большого труда, чтобы задать этот вопрос: нечто подсказывало ей, что она не хочет слышать ответ. — Я была очень пьяна. Я не помню…

— Верно, детка. Ты была очень пьяна и очень чудила. Вешалась на моего друга, Эндрю, потом пыталась споить дворецкого. А потом… — он тяжко вздохнул и снова сунул в приоткрытый ротик Элиз кончик курительной трубки, — потом ты оказалась в моей спальне и отдалась там Эндрю. На моей постели! Понимаешь? Потом только мне. Я был очень сердит, что ты дала ему первому, да еще испачкали мою постель. Признаю, в ту ночь тебя многие хотели. Но я уберег тебя от слишком большого греха. Тебя хотел даже Лорд, — он с улыбкой глянул на своего паса. — Он так жадно тебя вылизывал там, а ты просила еще и еще. Но тот раз я не позволил ему это сделать. И он обиделся, даже скулил.

— Замолчи, Джозеф! — миссис Барнс прижала ладони к ушам. — Зачем вы тогда меня так напоили⁈ Я помню, как ты заставлял меня пить! Сама я никогда не напиваюсь до такого состояния!

— Перестань. Тебе же все это понравилось. Ты любишь, это, Элиз. И твой бездарный муж никогда не даст тебе таких изысканных удовольствий. Хочешь попробовать с Лордом? — он подмигнул псу.

Дог, поняв, что речь о нем, привстал и гавкнул так громко, что у миссис Барнс все внутри содрогнулось.

— Джозеф, дорогой, пожалуйста, прошу, не надо! — она прижалась к нему, целуя виконта в плечо.

— Элиз, мы просто хотим сделать приятно. Хотим открыть твое сердце богу. Но сначала, сделай приятно нам и открой нам свое сердце, — господин Уоллес оторвал ее от себя и провел пальцем по ее пухленьким губкам, вспоминая какое удовольствие они ему доставляли.

— Хочешь, чтобы я взяла в рот? — из правого глаза миссис Барнс покатилась слеза.

— Да. Ты это делаешь лучше всех на свете. Знаки Небесных мы потом нарисуем на тебе. Сначала сделай это, я не могу ждать, — виконт привстал и стянул с себя штаны, при этом жрец великого бога Тонатиуха последовал его примеру. — Давай, детка. Сначала… Сначала покажи моему другу Махуизоху как ты хороша, — решил он после некоторой заминки.

— Но, Джозеф, я хочу только с тобой. Пожалуйста! — взмолилась Элизабет.

— Нет, детка. Я обещал нашему гостю. Я не могу его обмануть, — господин Уоллес повернул ее к индейцу, и баронесса едва не зарыдала от предстоящего унижения.

Махуизох ободряюще погладил ее по голове, играя светло-льняными волосами англичанки. Став на четвереньки, она наклонилась и потянулась губами к его члену, темному, покрытому едва заметными синими наколками. Осторожно, с непонятным опасением, взяла его пальчиками и, откатив шкурку, лизнула самый кончик. Лизнула еще раз, и приподняв голову, посмотрела на ацтека. Он сказал что-то на своем грубом, лающем языке.

— Что он говорит? — испуганно спросила Элиз, на миг повернувшись к виконту.

— Говорит, что боги создали тебя для небесных удовольствий, — отозвался хозяин особняка, подползая к гостье сзади.

Лорд утробно заворчал и тоже встал с подушек.

Властная рука индейского жреца вернула голову Элизабет к члену и англичанка, открыв ротик, приняла в него голову, посасывая ее, нежно играя языком. Махуизох застонал и воздал молитву богам. Его рука потянулась к миске с красной краской, стоявшей рядом. Он макнул палец и размашисто начертал на спине баронессы первый знак имени великого бога. Вышло не очень красиво, но это было от души.

Виконт Уоллес провел пальцем по щелочке миссис Барнс, отмечая, что там уже вполне влажно. Левой рукой он раздвинул ее аккуратно подстриженные губки, и заглянул в них.

— О, какая прелесть! Элиз, как там у тебя все так красиво! Наверное, многим это хочется съесть, — с восторгом произнес он. Лаская там гостью пальцем, он погружал его на две фаланги в розовую пещерку и, вытаскивал, чтобы погладить лоснящееся пространство между губок.

Элиз застонала, и приняла член индейца глубже, впуская его даже в горлышко, проглатывая. Признаться, она много раз мечтала, чтобы ей обладали сразу два мужчины или лучше три. Первые такие мечты пришли к ней, после того как она увидела фотографии у подруги на первом курсе колледжа. Тогда на нее это произвело такое впечатление, что Элиз долго не могла уснуть и ласкала себя, снова и снова переживая в фантазиях эти возмутительные, невероятно бесстыжие сцены. Но сейчас… Сейчас все было не так, как того бы хотела Элиз. Она вспомнила об Алексе. Вытащила член изо рта и произнесла:

— Алекс, прости меня, мой демон! — на душе стало очень горько, однако тело ее жило своей жизнью и все больше распалялось желанием. Влага так и сочилась из лона миссис Барнс. Она застонала, заводила бедрами от невыносимой ласки Джозефа, и с жадностью втянула в себя тугую головку члена ацтека. Так, что жрец воскликнул что-то и заворчал.

— Лорд, здесь очень вкусно! — призвал господин Уоллес. Дог принюхивался один миг, и когда хозяин слегка толкнул его, ткнулся мордой в промежность баронессы.

Его огромный шершавый язык со смачным звуком прошелся между ножек миссис Барнс, и та застонала, повернулась и взмолилась:

— Джозеф, пожалуйста не надо! Я этого не вынесу!

— Элиз, но тебе же это нравится. Будь честна перед великим богом! — сказал виконт поглаживая своего питомца, в то время как тот увлеченно слизывал соки миссис Барнс и умудрялся засовывать язык в ее лоно.

Элизабет молчала, закусив губу и сопя носом, стараясь не прислушиваться к невероятно сильным ощущениям. Но как из можно было не чувствовать, если они захватили ее полностью. От низа живота по телу разлился жар. Нежная пещерка баронессы запульсировала от беспощадной игры языка Лорда.

— Тебе нравится⁈ — настоял господин Уоллес.

Элизабет застонала прогибаясь. Жрец великого бога Тонатиуха взял ее за волосы и приподнял голову, строго глядя в ее бесстыжие бледно-голубые глаза. И что-то сказал грозно, на своем лающем языке.

— Нравится⁈ — требуя ответа, Джозеф больно шлепнул ее ладонью по ягодице.

— Да! — закричала она и затряслась от оргазма.

Ее губы сами нашли член индейца, присосались к нему, зачмокали со страстью.

— Лорд, фу! Нельзя, Лорд! — господин Уоллес еле отогнал кобеля, пристроившегося к Элиз как к сучке, но это была его сучка, и виконт не хотел, чтобы пес побывал там раньше его.

Джозефа все происходящее очень раздразнило. Так он развлекался не первый раз, но сегодня благодаря миссис Барнс виконта накрыли особо острые чувства. Такие, что даже на данном этапе игры он не мог сдержаться и перестал быть нежным. Он направил свой узловатый, дико возбужденный орган в ее пещерку, схватил баронессу за бедра и резко притянул к себе. Элизабет закричала от боли, смешанной с удовольствием. Джозеф был целиком в ней. Она чувствовала себя покоренной, пронзенной до самых глубин. Это было невыносимо приятное страдание, и ее пещерка, еще вздрагивающая от оргазма, наполнилась жаром еще более страстного желания.

— Соси, сука! — грубо повелел ей господин Уоллес, входя в нее размашистыми толчками.

Элиз поймала ртом темный член индейца и тот взорвался к нее, брызгая ей в рот, на лицо, на грудь. Ацтек наклонил голову англичанки, не спеша ее отпускать.

Второй оргазм накрыл миссис Барнс очень быстро, сразу за тем, как Джозеф вонзил свои сильные пальцы в ее ягодицы, заорал и кончил в нее. Мысль о том, что она может забеременеть пришла лишь потом, и на фоне происходящего казалась такой неважной.

— Элиз, детка… — произнес Джозеф томным голосом. — Тебе же понравилось? Скажи, да.

Он повалил ее на подушки, перевернул на спину.

— Да… — нехотя отозвалась Элизабет. Ей не хотелось это признавать, но такова была правда. Ее тело еще дрожало от безумного удовольствия и ум словно заволокло туманом, за которыми не осталось мыслей — были лишь ощущения.

Даже когда огромная морда Лорда нависла над ней, Элиз не отреагировала. Пес лизнул ее грудь, с сопением принялся слизывать семя индейца с ее тела. Жрец Махуизох сказал что-то, и господин Уоллес кивнул в ответ. Элизабет испуганно посмотрела на Джозефа и тот пояснил:

— Мы поспешили. Нужно было тебя сначала приобщить к богу. Мы должны нарисовать священные знаки на твоем теле, чтобы Тонатиуха не было сомнений, что ты будешь принадлежать ему.

Хозяин дома отогнал пса. Индеец придвинул две миски с краской — черной и красной — и, макая палец, начал рисовать что-то на теле Элизабет при этом приговаривая какие-то слова, похожие на заклинания.

— Джозеф, вы отпустите меня? — простонала миссис Барнс, в ее сознание начали возвращаться беспокойные мысли. Особенно не давало покоя жуткое, свежее воспоминание: статуя бога ацтеков и потеки крови на доске. Возможно, эта кровь была свежей.

— Детка, разве тебе плохо с нами? — удивился господин Уоллес. — Ты же сама признала, что было очень хорошо. Если плохо, то тебе нужно прокурить трубку — божественный дух вернет тебе радость бытья.

Закончив со священными рисунками, жрец Махуизох встал в полный рост. С минуту он любовался Элизабет, его темные глаза выражали восторг, при этом член его снова налился силой. Джозеф тоже вскочил на ноги и что-то сказал индейцу на неизвестном Элиз языке. Махуизох ответил с каким-то рычанием, размахивая руками, измазанными краской. Элиз, опираясь на локти, отползла подальше от двух мужчин, поглядывая то на их стоявшие колом члены, то на Лорда, обнюхивающего ее ноги.

— Что вы хотите? — не выдержала миссис Барнс.

— Великий жрец Махуизох хочет обладать тобой, — пояснил господин Уоллес. — Небесный дух доложен войти в тебя через его член.

— Джозеф, дорогой, может быть лучше ты? Пожалуйста! — попросила Элизабет.

— И я тоже. Мы все должны совокупляться с тобой, чтобы подготовить к встрече с богом, — пояснил виконт и, положив ладонь на плечо ацтеку, сказал ему что-то.

Индеец опустился на подушки, лег на спину.

— Элиз, оседлай его, детка. Ты же любишь эту позу, — Уоллес взял гостью за руку и потянул к жрецу.

— Но Джозеф… я не хочу… — слабо засопротивлялась она.

Все-таки баронесса села на живот Махуизоха, и тот зарычал от восторга, принялся гладить ее тело, покрытое священными знаками и от этого еще более желанное. Ее груди с острыми, тверденькими сосками так и легли в ладони жреца, он сжал их, с вожделением ощущая, как соки ее лона растекаются по его животу. Возбуждение передалось миссис Барнс, понимая неизбежность своей участи, она приподнялась, позволяя индейцу войти в сочащуюся пещерку, снова жадную до удовольствий. Элиз невольно застонала, насаживаясь на его темный член.

— Молодец, детка! Ты лучше всех! — похвалил ее господин Уоллес, гладя волосы гостьи и став так, что его крепкий отросток ткнулся в ее приоткрытый ротик.

Она взяла его, поглядывая на Уоллеса и понимая, что в любом случае уже принадлежит этим мужчинам. Ей остается лишь смириться и позволить телу делать то, что оно желает. Поглаживая воинственный жезл Уоллеса ладошкой, Элиз откатила шкурку и принялась лизать головку, похожую на огромную красную сливу. При этом она плавно приподнимала бедра и со шлепком опускалась на ацтека. Эти проникновения, тем которым миссис Барнс задавала сама, раздразнили ее так, что скоро она почувствовала приближение горячей волны небесного блаженства.

— О, Джозеф!.. — простонала она, страстно целуя его член. — Джозеф! Я сойду с ума!

— Тебе хорошо⁈ — прорычал виконт Уоллес, заглядывая в ее полуприкрытые глаза.

— Да! Да! — выдохнула она, все резче насаживаясь на член индейца.

— Я тебя тоже хочу! Туда! — выкрикнул Джозеф. — Хочу в зад! — он помнил, как это произошло в ту ночь. И воспоминания раздразнили его так, что он едва не кончил от них ей в рот, но отстранился и, встав на четвереньки, подполз к баронессе сзади.

— Это больно, Джозеф! Пожалуйста, смажь его! — взмолилась миссис Барнс.

Недолго думая, Уоллес макнул пальцы в красную краску и обильно намазал ей свой член. Снова увлажнил пальцы густой темно-красной жижицей и сунул средний палец в анус баронессе — она слабо вскрикнула. Замерла, пытаясь обернуться к виконту.

Джозеф наклонил ее так, что она почти легла на Махуизоха, с трудом нашел удобную для себя позу и вошел ей в зад. Элизабет заскулила от боли, пытаясь отстраниться, отползти, но виконт крепко держал ее, притягивая к себе и неторопливо проникая все глубже. Вскоре боль, которую испытывала миссис Барнс, стала сладкой. Ее узкая пещерка расслабилась, стала шире, и член Джозефа принялся исследовать ее, поначалу несильными толчками. Жрец Махуизох тоже поспешил получить свою часть удовольствия. Он подстроился под ритм виконта Уоллеса. Оба мужчины стали вонзать в миссис Барнс своих горячих бойцов. Элизабет вскрикивала от каждой их атаки, ей казалось, что ее тело раздирают на части, но боль давно сменилась невероятной сладостью, такой что баронессу затрясло неудержимой, крупной дрожью, словно случилось землетрясение. Элиз закричала от ощущений, пробравших каждую клеточку ее тела. Она даже не поняла, что Джозеф и Махуизох кончили в нее. Лишь позже почувствовала, что их члены обмякли, а из нее самой вытекают реки теплой жижицы.

Господин Уоллес отпустил ее. Завалившись набок, миссис Барнс отползла в сторону, пока не уткнулась головой во что-то. Она открыла глаза, приподняла голову и увидела Лорда. Пес наклонился и лизнул ее в щеку.

— Лорд тоже хочет тебя, — усмехнулся хозяин особняка. — Элиз, ты прелесть. Ты нужна нам всем.

— Джозеф, пожалуйста не надо. Я этого не вынесу, — простонала она и добавила: — У меня есть мужчина, которого я люблю. Я всегда была дрянью, но я хочу стать хоть немного чище. Я хочу, чтобы этот мужчина не презирал меня.

— Какой еще мужчина? Ты принадлежишь великому Тонатиуху! — господин Уоллес нахмурился. Ему явно не понравилось упоминание какого-то мужчины. Он что-то сказал жрецу и тот, неотрывно глядя на свой член ответил что-то сердитое. Затем дотянулся до курительной трубки и занялся ей, вбивая ее содержимое в миску с объедками.

В комнате на какое-то время повисла тишина, слышалось лишь частое дыхание Лорда и шелест бумаги. Ацтек набивал трубку щепотками сухих листьев, закончив свое занятие, повернулся, повернулся к хозяину дома и прорычал что-то.

— Элиз, ты не имеешь права держать в своем сердце больше никого! Ты принадлежишь Тонатиуху! — с возмущением сказал виконт Уоллес. — Ты знаешь, кто такой Тонатиух?

Элизабет мотнула головой и заплакала.

— Тонатиух — тот, кто дает нам свет и тепло. Великий орел, начинающий день и управляющий движением солнца! Тонатиух — добрый бог, но он может стать очень злым. Те, кто не принимает его сердцем, отдают ему свое сердце! — грозно проговорил господин Уоллес.

Жрец закивал, и Элизабет, наблюдавшей за мужчинами сквозь слезы, показалось, что индеец вполне понимает английскую речь.

— Элиз, ты должна немедленно очистить свое сердце от того мужчины! Сейчас же откажись от него! Прокляни его за то, что он посмел проникнуть в тебя! — потребовал Джозеф, втянув ноздрями дым, потянувшийся от курительной трубки.

— Нет, — всхлипнула миссис Барнс. — Вы и так забрали мое тело. Еще требуете душу? Нет! — ей стало страшно от того, как суровое лицо жреца исказилось гневом, и баронесса подумала: если бы только здесь был ее демон… Он бы наказал их. Он бы просто убил их, превратил их тела в красную краску.

— Ты сошла с ума, Элиз! — вскричал виконт Уоллес. Он взял курительную трубку из рук жреца и поднес ее баронессе: — Кури! Небесный дух вернет тебе разум!

— Нет! — Элизабет решительно оттолкнула его руку.

И тут же другая рука отвесила ей звонкую пощечину.

Махуизох вскочил на ноги и что-то грозно закричал, потрясая кулаками. Он пнул ногой миску с краской, и та, подскочив, выплеснулась на миссис Барнс, потекла по ней, словно кровь. Виконт Уоллес что-то сказал жрецу. Тот ответил, сверкая глазами. Тогда Уоллес схватил Элизабет за руку, оторвал от пола и потребовал:

— Сейчас будешь вымаливать прощение у Тонатиуха! Умоешься кровавыми слезами, но он вряд ли простит тебя!

Он потянул ее за собой в зал, где стояла статуя бога ацтеков.

* * *

На Бусти выложил арты к этой сцене

Глава 17 На все воля Тонатиуха

Когда они вошли в зал, виконт Уоллес передал Элизабет индейцу, наверное, опасаясь, что она попытается бежать. Но как бы она убежала, если рядом, сердито посапывая, стоял Лорд и его мокрая морда то и дело утыкалась в голые ноги Элизабет — по ним до сих пор текло мужское семя и красная краска. Хозяин особняка, зажег свечи, расставленные на пьедестале изваяния и затем выключил свет. В полумраке, подогретом пламенем свечей, изваяние бога ацтеков и атмосфера в зале стали еще более зловещими.

— Молись Тонатиуху! — Джозеф грубо толкнул гостью к статуе бога. — Кайся! Умоляй великого бога-орла простить тебя!

— Тонатиух прости меня! — всхлипывая произнесла миссис Барнс.

За ее спиной Махуизох прорычал что-то.

— На колени! — виконт с силой нажал на плечо Элизабет, и она не устояла на ногах — просто упала на пол перед статуей, едва не ударившись головой о темную от чьей-то крови доску.

— Это должны быть не просто слова! — грозно сказал Джозеф. — Молись всей душой! Клянись, что изгонишь из своего сердца всех мужчин! Всех, кто смеет не поклонятся великому Тонатиуху! Ты признала, один из нечистых мерзавцев смеет сейчас осквернять твое сердце! Немедленно прокляни его!

Элизабет, всхлипывая, молчала.

— Ты нас очень злишь, Элиз! Ты прогневала самого Тонатиуха! — воскликнул господин Уоллес и схватил баронессу за волосы. — Немедленно прокляни его! Назови его имя!

Элизабет сцепила зубы. Боль, злость, страх, обида — все смешалось в ней в каком-то безумно злом вихре. Она проглотила горький ком и нашла в себе силы сказать:

— Его имя граф Елецкий! Он настоящий демон и убьет вас и вашего проклятого бога!

Все-таки Махуизох понимал английскую речь, потому что после ее слов он заорал первым. Виконт Уоллес опомнился лишь через несколько мгновений:

— Сука! Подлая дрянь! Ты сдохнешь! Сейчас же сдохнешь! — закричал он, со всей силы ударяя Элиз ладонью по лицу.

Вторя мужчинам, Лорд поднял громогласный лай. Махуизох схватил англичанку за руку и поволок к жертвенному алтарю, роль которого выполняла доска с прорезями-кровостоками. Виконт Уоллес поспешил помочь ему, и они вдвоем, кое-как привязали, брыкавшуюся, кусавшуюся баронессу к доске.

— Джозеф, не надо! Умоляю, не надо! Пожалуйста, отпустите меня! — всхлипывала Элизабет, пытаясь выдернуть руки и ноги из привязей.

Мужчины словно не слышали ее. Виконт Уоллес открыл дверку шкафа у простенка слева и долго возился там, гремя посудой, перекладывая какие-то предметы. Индеец стоял без движений в двух шагах от миссис Барнс, скрестив руки на груди. Мерцавшие на пьедестале статуи свечи злыми отсверками отражались в его черных глазах. В их свете, едва разбавлявшем полумрак, лицо жреца казалось злой маской, отлитой из меди. Проворчав что-то ацтек подошел к англичанке вплотную и с силой сдавил ее скулы своими длинными пальцами.

— Чтоб ты сдох! — прошипела Элиз и плюнула на его руку.

На нее снова нашла волна ярости, и баронесса вполне понимала, что она об этом скоро пожалеет. Такое с ней случалось множество раз: с Теодором, с графом Кальвером и капитаном Картером. Когда они выводили ее из себя, в душе Элизабет рождалась злость, которую она не умела контролировать. И миссис Барнс дерзила им в ответ иногда даже бросалась в драку, прекрасно понимая, чем это кончится. Кончалось тем, что она просыпалась в слезах, избитой, горько сожалея о своей несдержанности. Вот и сейчас миссис Барнс не сдержалась. Как могла она сдержаться, если от нее требовали невозможного⁈ Как она могла проклясть Алекса, который был ей дорог так же как жизнь⁈ И сейчас она понимала, что из-за своей глупости, своей несдержанности она лишится этой самой жизни.

Элиз, конечно, пострадала за свой плевок — Махуизох несколько раз ударил ее по лицу, на котором и без того не было живого места. Однако, баронесса уже не чувствовала боли. Место боли все полнее занимал страх, он наползал со всех сторон: от темных теней, пляшущих из-за трепетного пламени свечей; от металлических звуков, которые издавал Джозеф, ковыряясь в шкафу; от запаха крови и смерти — он витал здесь повсюду; от взгляда жреца-ацтека, пронзавшего ее до самого сердца. Страх сжимал ее сердце холодной костлявой рукой, и Элизабет понимала, что ее сейчас убьют. Кровь из ее рассеченного тела будет стекать в ритуальные чаши, которые виконт Уоллес уже принес. Махуизох вырежет из ее груди сердце, сделает это умело, так, чтобы оно еще билось в его руке на радость кровавому богу Тонатиуху. К сожалению, Элизабет неплохо училась в колледже, и кое-что знала о ритуалах империи по ту сторону Атлантики.

— Джозеф, пожалуйста, не убивайте меня! — тихо попросила миссис Барнс. — Мой брат знает, что я пошла к тебе. Меня будут искать.

— Тебя никто уже не найдет, — прорычал виконт Уоллес.

Из ее глаз снова потекли слезы. В этот раз так часто, что лицо стало мокрым. Баронесса затряслась в рыданиях. Это явно нравилось ее мучителям. Махуизох впервые за последнее время улыбнулся. В руке его сверкнул ритуальный обсидиановый нож, черный, как глаз ворона.

И тогда Элизабет решила молиться своему демону.

— Алекс! — прошептала она, тихо, но с огромным душевным жаром. — Пожалуйста, спаси меня! Пожалуйста! Если только сможешь! Если успеешь! Я верю, только в тебя, мой демон! Я знаю, что нет на этом свете силы сильнее чем ты! — тут же ее разум омрачило сомнение: Россия — это слишком далеко. Даже если бы он может летать как ветер, он все равно не успеет. Наверное, уже никто не в силах помочь ей. Все же, она еще раз призвала, теперь уже в голос: — Алекс! Спаси меня! Если меня убьют, покарай этих негодяев!

* * *

Хотя в среду я в школу не ходил даже на консультации, день вышел загруженным. Помимо подготовки к экзаменам, как-то так вышло, что на мой эйхос обрушилось множество сообщений.

От Торопова. Сообщил, что по его сведеньям под меня усиленно роет Козельский, что я и так понимал. Также Геннадий Степанович намеками сообщил об успехах в Лондоне: вычислили его люди этого подонка-Лаберта и дни его сочтены.

Сообщение от самого Козельского с вежливым приглашением зайти к нему в ведомство сегодня или завтра и обстоятельно поговорить. Прослушав это, я рассмеялся, но этому козлику решил пока не отвечать — пусть теряется в догадках и помучается грядущим.

Послание от Ольги. Моя невеста заботливо сообщила, что от папы пока нет существенных новостей, и попросила меня не волновался. Вообще-то я волновался гораздо меньше, чем князь Ковалевский и сама Ольга, но, если честно, волнение было.

От Принцессы Ночи. Она назвала меня мудаком за то, что я отказался принять от нее в дар виману, но при этом признала, что любит меня «по-своему» и долго рассуждала о предстоящей свадьбе с князем Мышкиным, сожалела, что ей придется носить эту несерьезную фамилию.

И длинное послание от Светы Леской со звуками ее поцелуев, а потом сладкими стонами — умеет актриса подразнить. Она решила пообщаться со мной, одновременно играя с дилдо, лежа в своей комнате на театральном чердаке. Самое обидное: она меня основательно раздразнила, и я тут же ответил ей: «Приезжай! Скорее! Не могу терпеть!». Но терпеть пришлось: виконтесса извинилась и сообщила, что у нее через час спектакль, она очень сожалеет, но приехать не может. Увы, я так и остался сидеть за рабочим столом со стоящим колом членом…

И пришлось мне вернуться к главному на сегодняшний день — финальной проработке схемы устройства сквозного согласования «Одиссей». Да, вот так — звучит заковыристо и серьезно, потому что вещь действительно серьезная. Ведь поднять на качественно иной уровень возможности воздушного флота империи — это залог успеха в войне с самым серьезным противником. Это мощь государства и его будущее благополучие.

Я долго работал с разложенными на столе финальными схемами, доводя до ума детали весьма сложной структуры. Отвлекали мысли о том, что теперь проект «Сириус» под большой угрозой, и если все пойдет по негативному для нас сценарию, то моя разработка устройства «Одиссеей» может оказаться невостребованной — не передавать же мне это важнейшее изобретение императрице Глории. Иногда я поглядывал на эйхос, надеясь, что на него придет сообщение от Ольги или ее отца с информацией, которую я ждал с особым нетерпением: что именно имеют против «Сириуса», против царевича Дениса Филофеевича и всех нас наши враги, и у кого эти сведения находится. Однако, эйхос, выдавший днем много неожиданных посланий, к вечеру будто впал в спячку.

Лишь после ужина он радостно пискнул входящим посланием. Оно оказалось от Элизабет.

Поначалу слова сестры Майкла вызывали у меня улыбку: как и Ленская чеширская сучка извещала о своих экспериментах с дилдо. Надо же, она нацарапала на нем мое имя! Но я, извините, в этом вопросе не тщеславный, как и во многих других. Просто мысли Элиз, ее эмоции — а их излилось много — были одновременно забавны и приятны. А вот дальше миссис Барнс меня расстроила. Я чувствовал, как в каждом ее слове проступает тоска, и все яснее понимал, что эта женщина в самом деле любит меня. И это может оказаться не просто увлечением на месяц-другой. Меня снова начала покусывать совесть. Ведь все это время я недостаточно хорошо относился к чеширской баронессе. Да, Элизабет порочна, она большая эгоистка и кое в чем дрянь. Она полна противоречий, огромных противоречий, которые мучают прежде всего ее саму, не дают ей жить спокойно. Но, боги, а кто из нас без греха⁈ Извините за каламбур, сами боги полны им! Я был не прав, унижая Элиз без особого повода, в то время как этот человек сейчас старается для меня даже не имея надежды, что между мной и ей будут хоть какие-то сердечные отношения.

И я ответил ей:

«Элиз, спасибо тебе за такую заботу. Ты слишком не рискуй, постарайся не вступать с тем человеком в отношения, которые тебе неприятны. Лучше не торопись с решением этого вопроса. Ты беспокоишься, что по твоему возвращению я отвернусь от тебя, как от женщины мне больше ненужной? Нет, Элизабет, обещаю, этого не случится. Ты доверилась мне и постепенно становишься моим другом, я не бросаю таких людей — это мой принцип. Как ты знаешь, у меня есть невеста, которую я люблю, и я не могу уделять тебе столько внимания, сколько ты заслуживаешь, но я постараюсь делать так, чтобы мы хоть изредка мы были вместе. Еще вопрос: ты рассказала о своем перелете, нескучном, благодаря дилдо, рассказала о своих чувствах ко мне и том, как решаешь мой вопрос, но ни слова не сказала о главной цели своего визита в Лондон. Как решается вопрос с твоим разводом? Ты нашла достаточно хорошего адвоката? Хватает ли тебе денег? Желаю удачи, Элиз. Пусть все сложится хорошо, и ты скорее вернешься в Москву. Передавай привет Майклу».

Я знал, что из-за особенностей связи с Британией, мое сообщение может надолго застрять в кристаллах памяти московских станций и долететь до миссис Барнс лишь завтра или даже через несколько дней. Но что поделаешь, здесь я изменить ничего не мог.

Повозившись над схемами еще больше часа, я все-таки довел их до того состояния, когда с моей стороны все вопросы основных принципов функционирования устройства «Одиссей» были решены. Теперь, как я и обещал, эти листы вместе с моими пояснительными записками можно было передавать главному инженеру Директории Перспективных Исследований господину Броневому или напрямую графу Голицыну. Я известил Жоржа Павловича, что моя работа завершена, сообщением на эйхос. Сказал, что передам результат «как обычно», что означало: «заберете у моего дворецкого». И теперь, когда мое сознание освободилось от мыслей по устройству синхронизации, меня тихонько начало пробирать беспокойство, истоки его я пока не мог понять. Лишь когда сел в кресло возле окна и закурил, то понял: тревога как-то связана с Элизабет. Что-то с ней происходит нехорошее.

До самого сна это чувство то нарастало во мне, то отпускало. А среди ночи я проснулся от того, что почувствовал отчаянный призыв Элиз. Она молила о помощи. Я точно знал, что миссис Барнс сейчас в огромной беде, все решают минуты, и во всем огромном мире Элиз может рассчитывать только на меня. Но что я мог сделать, находясь более чем за две с половиной тысячи километров от нее⁈ Мне никак не преодолеть такое расстояние достаточно быстро, даже на самой стремительной вимане. И на тонком плане, если бы даже как прошлый раз мне посодействовал Родерик, все равно помочь Элиз быстро я не мог.

* * *

— Ритуал! — хмуро сказал виконт Уоллес.

Жрец небесного Тонатиуха кивнул. Приложил обсидиановый клинок ко лбу и закрыл глаза, прошептал несколько слов, затем, повернувшись к хозяину особняка, сказал что-то на своем лающем языке.

Они вместе вышли из зала, чтобы взять курительную трубку и священные таблички, тексты с которых читали перед вечерней трапезой. Лорд побежал за ними.

— Алекс! Алекс! — давясь рыданиями, миссис Барнс изо всех сил пыталась освободить руки.

Будто не чувствуя боли, она дергала руками так, что казалось кисти оторвутся, застряв в тугих петлях. И случилось чудо: правая петля чуть поддалась, стала шире. После нескольких рывков Элизабет смогла вырвать руку, содрав кожу о грубую веревку.

— Мой демон! — всхлипнула баронесса, торопливо, лихорадочно пытаясь распустить узел на левом запястье.

Он не поддавался, и Элиз померещилось, что ее мучители возвращаются. Их голоса звучали ближе или так казалось из-за страха, разрывавшего сердце. Англичанка снова воззвала к Алексу. У нее возникла уверенность, что демон, хоть и не может оказаться так быстро здесь, но неведомым образом помогает ей. Так вышло и в этот раз: узел на левой руке поддался. При чем довольно легко.

Поглядывая на приоткрытую дверь, Элиз принялась освобождать ноги. Снова зазвучали мужские голоса. Нет, в этот раз они не приближались. Ее мучители будто спорили о чем-то. Освободив вторую ногу, Элиз бросилась к окну. Дернула за ручку створку, но она даже не шевельнулась. В страхе и спешке баронесса не могла понять, как открыть оконный запор. Наверное, окна здесь не открывались вообще, потому как содержимое этого зала имело для Уоллеса огромную ценность. Баронесса обернулась на дверь — голоса там звучали громче, раздался лай собаки.

Взгляд Элиз метнулся к простенку, на котором висело древнее оружие: копья, старинный остробой, лук и арбалет. Еще мечи и секира. Миссис Барнс подумала, что если она успеет, то эта секира поможет ей разнести окно, и тогда Элиз выскочит в сад. Израненная, голая, но хоть с каким-то шансом на спасение. Демон должен ей помочь! Она метнулась к простенку. По пути молнией мелькнула мысль: ее мучители сразу же прибегут на грохот от ударов секиры! Может быть правильнее не разбивать окно, а убить этих мерзавцев? Но там пес! Элиз боялась его больше, чем Махуизоха и свихнувшегося виконта Уоллеса!

Когда миссис Барнс смогла вырвать секиру из крепления, шаги и голоса мужчин уже звучали в коридоре. Дрожа от страха и волнения, Элиз стала слева от дверного проема и подняла тяжелую секиру. Последние мгновения до появления первого из мерзавцев длились вечность. Сердце баронессы стучало так громко, что она опасалась: этот частый, гулкий стук ее мучители непременно услышат и поймут, что она поджидает их у двери. Мысли в голове неслись точно табун обезумевших лошадей. В эти мгновения Элиз успела передумать все: что ей будет, когда ее схватит полиция; как жаль, что она уже не сможет помочь Алексу с фотографией снимка; сможет ли она убить сразу двух мужчин или они убьют ее. И еще пес! Он слишком быстрый, верткий — его точно не одолеть секирой, слишком тяжелой для ее рук. Лорд, наверное, загрызет ее.

Первым в зал вошел великий вождь Махуизох, и секира проломила его голову — рассекла ее пополам. Фонтан крови брызнул так далеко, что алые капли оросили статую небесного Тонатиуха. Кровожадный бог получил то, чего желал. Виконт Уоллес не сразу понял происходящее. Он замер, издав слабый стон, вытаращив глаза, уставился на Элиз. Не теряя драгоценные мгновения миссис Барнс снова занесла секиру. В последний миг хозяин особняка увернулся, и тяжелое стальное лезвие отрубило ему руку вместо головы.

Лорд! Эта опасная мысль точно молния вошла в висок баронессы. Огромный темно-серый дог стоял в коридоре в трех шагах от баронессы. Его рычание не было слышно за воплем господина Уоллеса, катавшегося по полу. Элиз успела схватиться за ручку двери и потянула ее на себя. Она почти успела захлопнуть ее. Успела бы, если бы не отрубленная рука Джозефа. Ладонь этой конечности легла так, что застряла под низом створки двери и мешала ее закрыть.

— Черт! Черт! — Элизабет несколько раз пнула окровавленный обрубок, но пес уже просунул голову между створкой двери и дверной коробкой, остервенело лая, он пытался ворваться в зал.

Миссис Барнс вскрикнула от боли — оставшаяся невредимой рука Джозефа вцепилась в ее ногу чуть выше ступни и сжала стакой яростью, что казалось его стальные пальцы сейчас переломят кость. Джозеф, вопил от боли и тянул Элизабет к себе. Кроме безумной боли виконта пробирал смертельный ужас. Ведь если его проклятой гости удастся закрыть дверь, то его верный пес не придет на помощь, и тогда… Тогда миссис Барнс легко расправится с ним!

Едва сумев устоять на ногах и изо всех сил держа дверь левой рукой, правой Элиз подняла тяжелую секиру и обрушила на морду Лорда. Лай пса прервался визгом. Он отскочил в коридор, и баронесса наконец смогла захлопнуть дверь.

Все еще держа Элиз за ногу, господин Уоллес произнес:

— Элиз, дорогая… — его взгляд был полон страдания, а пальцы, сжимавшую ногу гостьи постепенно обмякли. — Элиз, зачем ты это сделала? Мы же шутили. Никто бы не убил тебя. Я просто хотел тебя напугать.

— Шутили⁈ — Элизабет опустила секиру так, что окровавленное острие легло на лоб виконта. — Джозеф, спасибо за волшебный вечер. Очень остроумные шутки. Мне было смешно до колик! — она горько усмехнулась. — Но все хорошее рано или поздно кончается, правда?

— Элиз, детка, ты же не убьешь меня? — скрежеща зубами от боли, вымолвил Уоллес.

— Разве ты не хочешь соединиться душой с великим Тонатиухом? Твой друг уже там, и мне кажется, ни о чем не жалеет. Но я милостива, Джозеф… — Элиз наклонилась, пронзительно глядя в его глаза и провела секирой так, что ее острие рассекло лоб виконта, оставляя кровавую борозду.

— Правда? Элиз, не убьешь? — пальцы Джозефа начали ласкать ее ногу.

— Ты можешь попросить меня исполнить твое последнее желание. Если оно мне понравится, то я его исполню, — Элиз чувствовала, как ее тело еще подрагивает от злости, но страх уже прошел и на его место возвращалась боль. Болело лицо, по которому ее беспощадно бил Джозеф и индеец. Болело там, в глубине, между ягодиц, где очень грубо побывал немаленький член виконта. И душа тоже болела. При чем эта боль была самой сильной.

— Тогда я прошу, умоляю!.. Не убивай меня! — взмолился хозяин особняка. — Это мое желание, Элиз!

Он заплакал. Всхлипывая так противно, что желание убить его в миссис Барнс только выросло. Там за закрытой лишь на защелку дверью кроме собачьего визга послышался еще чей-то голос. Наверное, дворецкого или слуг виконта Уоллеса.

Глава 18 Серебряные стрелы

Элиз не знала, как запереть дверь. Внутренний запор здесь не был предусмотрен. И сюда явно кто-то шел — это баронесса поняла, когда жалобный визг пса прервался и послышались голоса, перешедшие в крики.

— Ублюдок, я сейчас твой бог! — Элизабет приподняла секиру. — Твоя жизнь зависит только от меня! Прикажи своим не заходить сюда!

Господин Уоллес попытался сказать что-то, но не успел. Дверь распахнулась, на пороге появился дворецкий с каким-то лысоватым коротышкой. Пса не было видно, его затихающий визг доносился из комнаты, где изначально проходила эта безумная вечеринка.

— Господа! — со злой усмешкой произнесла Элизабет Барнс. — Дальше не шагу! Иначе, сами понимаете: слабые женские руки — могут не удержать эту штуку, и я случайно отрублю голову вашему хозяину! Если вы хотите, чтобы он остался жив, то закройте эту дверь! Вы очень мешаете — у меня интимный разговор с господином Уоллесом!

Дворецкий не шевельнулся: с изумлением и ужасом он смотрел то на корчащегося на полу виконта Уоллеса, то на полностью голую, измазанную кровью гостью их дома. Старый слуга и раньше подозревал, что от этой госпожи стоит ждать беды. Племянник его — тот самый коротышка с проплешиной — вдруг увидел индейца с разрубленной головой и побледнел от испуга.

— Убирайтесь отсюда и не смейте здесь появляться, пока я вас не позову! — прикрикнула на них чеширская баронесса. — Подтверди, дорогой! — она пнула ногой Джозефа.

Тот заорал от боли и кое-как выговорил:

— Метс, уйдите! Умоляю, Метс, уйдите! Делайте, что она сказала!

Дворецкий, имя которого было Метс, нехотя закрыл дверь, но почти, уже не мешкая, понесся по коридору. Он не понимал, что там произошло. Как эта падшая женщина, низость которой он имел несчастье наблюдать несколько лет назад, могла справиться с двумя сильными мужчинами, вдобавок разрубить морду Лорду⁈ Разрубила так, что у пса раздвоилась верхняя челюсть. Все что пришло в голову дворецкому, это немедленно вызвать медицинскую службу, полицию и выпустить в сад собак. Они всегда охраняли периметр дома, чтобы никто не посмел посягнуть бесценную коллекцию его господина. Только сегодня господин Уоллес приказал запереть собак, чтобы эта шлюха смогла беспрепятственно зайти в дом. «Сначала отпустить собак!» — решил Метс, опасаясь, что гостья сможет сбежать раньше появления полиции. Переполненный ужасом от произошедшего, он даже не подумал, как попадут в дом полицейские и медики, если по двору будут бегать огромные сторожевые псы.

Едва дверь захлопнулась, первой мыслью Элиз было скорее бежать отсюда! Проломить секирой окно и бежать! Однако баронесса нашла в себе силы остановить боязливый порыв, и ярость с новой силой поднялась в ее душе. Закусив губу, миссис Барнс подняла окровавленное оружие.

— Элиз! Умоляю! — виконт Уоллес все понял по ее глазам. — Умоляю, Элиз! Смилуйся! Ты же обещала! Мое желание! Последнее желание! — его голос дрожал, по лицу текли слезы.

— Черт с тобой, Джозеф. Но сначала изгони Тонатиуха из своего сердца! — со злой усмешкой произнесла Элизабет. — Ну же! Прокляни своего бога!

— Да, да, Элиз! Тонатиух — вон из меня! Изыди! Проклинаю тебя, Тонатиух! Проклинаю! — заголосил Джозеф, слабея от потери крови — она все еще текла из его разрубленного плеча.

— Черт с тобой, живи! — решила миссис Барнс и с небольшим замахом опустила секиру на левую голень виконта.

Расчет ее был прост: пока она будет разбираться со свитками для Алекса, Уоллес может как-то подняться на ноги и доставить ей проблем даже одной рукой. А так на ноги он станет очень нескоро, если даже когда-то встанет вообще.

Подбежав к шкафу с книгами и свитками, баронесса разбила стекло одним движением секиры.

— Где-то свиток? — Элиз на миг повернулась к хозяину дома, снова начавшему орать от боли.

— Там! Третий справа! — простонал он, уткнувшись лицом в пол и скрежеща зубами.

Элиз решила не фотографировать свиток, а просто забрать его как есть. Однако тубус был длинноват, чтобы поместиться в ее сумку с «Harmony of Light II», и тогда взгляд баронессы зацепился за мешок, валявшийся позади статуи бога ацтеков. Она схватила мешок, в котором осталось немного крупных перьев и пучок сухой травы, и бросила в него тубус. Недолго думая, бросила все остальные тубусы: ведь Джозеф мог соврать, и «третий справа» мог оказаться вовсе не тем свитком, который нужен Алексу. Затем Элизабет сорвала со стены египетскую маску — похоже, она была золотой. Разбив стекло, закрывавшее небольшую витрину, собрала там несколько каких-то красивых вещиц, тоже вероятно сделанных из золота.

Даже через сумасшедшую боль господин Уоллес не мог без возмущения наблюдать за грабежом. Он запротестовал страдальческим мычащим голосом.

— Ах ты ублюдок! — Элизабет гневно глянула на него. — Тебе жалко этих безделушек даже после того, как ты дрыгнул меня в задницу? Я тебе сейчас вторую ногу сломаю!

Виконт тут же замолк. Даже стонать не посмел. Только громко сопел, роняя на пол слезы.

Всю добычу миссис Барнс сложила в мешок и решила, что теперь нужно как можно скорее бежать из этого проклятого места. Схватила сумочку с фотоаппаратом, лишь сейчас, когда Элизабет повесила на плечо свою сумочку, до баронессы дошло, что она совершенно голая. Измазанная кровью, изрисованная какими-то индейскими орнаментами и голая!

Выругавшись, она замерла. Возвращаться в комнату, где осталось ее платье — еще тот риск. Скорее всего там страдал от раны и злости Лорд, возможно, там же были слуги виконта.

— Здесь есть какая-то одежда? — баронесса подбежала к Уоллесу. — Ну же!

Пинок ускорил ответ:

— В шкафу! — диким голосом проорал он, скосив глаза в левую сторону зала.

Видно, виконт имел раскрытый шкаф, в котором он недавно гремел мисками. Миссис Барнс подбежала туда и начала торопливо выгребать с полок содержимое. Нашла что-то, развернула: предмет, похожий на шерстяной халат с вышивкой индейских орнаментов. Еще что-то вроде накидки, коротких штанов и шляпы. Еще один халат. Недолго думая, Элизабет обтерла со своего тела кровь, натянула на себя штаны, накинула длинный халат, тот что поуже. Обуви не было, увы…

— Сука! Блядь, какая сука! — завыл, корчась на полу, виконт Уоллес.

— Что ты сказал? — пылая яростью, Элиз повернулась к нему.

Он не ответил, завыл, зарычал царапая ногтями уцелевшей руки пол.

— Вручаю твою жизнь твоим же богам, — решила миссис Барнс.

Собрала с пола пучки сухой травы, что выпали из мешка и бросила их на горящие свечи, туда же бросила тряпье. Огонь быстро схватился за него, лизнул деревянную статую. Завоняло дымом, и Уоллес снова заорал от боли и отчаянья.

Закинув за плечо свою сумку, Элизабет схватила мешок, загремевший металлом и оказавшийся весьма тяжелым, и подошла к окну. Подняла секиру и начала наносить ей удары сверху вниз, разбивая стекла, разрубая перемычки оконной рамы. Когда получился приемлемого размера пролом, Элиз положила мешок на подоконник и вскарабкалась сама. Как она не старалась ступать аккуратнее, ногу все равно порезала об осколок стекла. Но сейчас это казалось неважной мелочью.

Зал уже основательно заволокло дымом, статуя бога ацтеков пылала, постреливая искрами. Прежде чем спрыгнуть в сад, миссис Барнс обернулась, в дыму нашла взглядом Джозефа. За это время он успел доползти до двери и пытался подняться, дотянуться до дверной ручки.

— Удачи, господин Уоллес! — рассмеялась баронесса и спрыгнула с подоконника. Взвалила на спину мешок и стала продираться через кусты.

Когда Элиз выбралась на лужайку, с которой было недалеко до ворот в поместье, она почувствовала неладное. До нее донесся лай собак, и он приближался. В следующий миг глаза баронессы разглядели в ночной темноте, разбавленной луной и светом фонарей, четверых псов. Они казались чуть меньше Лорда, и вероятно принадлежали к какой-то бойцовской породе — в этом Элизабет мало понимала. Собаки явно заметили гостью и неторопливо бежали к ней со стороны розария.

До калитки рядом с кованными воротами оставалось не менее пятидесяти метров. Сердце Элиз бешено заколотилось. Она поняла, что не успеет добежать, даже если бросит тяжелый мешок и пустится со всех ног. И секиры у миссис Барнс уже не было. Хотя она никак бы не помогла ей. Отмахиваться столь тяжелым оружием сразу от четверых быстрых, злобных псов — дело пустое. Мешок Элиз все-таки бросила, но не побежала — застыла на месте и воззвала к своему демону:

— Алекс! Пожалуйста! Сделай что-нибудь! — выдохнула она, чувствуя, как от ужаса внутри все холодеет.

Когда до миссис Барнс осталось метров тридцать, лай псов превратился в злобное рычание, и они стремительно понеслись к баронессе. Но тут произошло чудо: первый из кобелей, черный, самый крупный, вдруг перекувыркнулся через голову и растянулся на траве, в агонии дрыгая лапами. Элиз увидела, как что-то похожее на крошечную молнию сверкнуло в ночном воздухе, и вторая собака покатилась по траве. Две оставшихся не добежали до Элизабет метров десять. Оба пса упали замертво. У каждого из них торчало из глазницы оперение серебряной стрелы. Стрелы пробили собачьи черепа насквозь.

— Алекс! — Элизабет часто дышала и озиралась по сторонам. Слезы градом текли по ее щекам — слезы радости. Она не сразу поняла, что лужайка освещена золотистым светом, и источник его находился позади Элиз. Миссис Барнс резко повернулась и увидела богиню, сжимавшую в левой руке большой, изящно изогнутый лук. Волосы ее блестели серебром, а глаза так прекрасны и пронзительны, что слова благодарности застряли в горле баронессы.

Элиз почти никогда не молилась богам, если не считать раннего детства, и даже не знала кто из богов как выглядит. Поэтому она лишь смогла произнести два слова:

— Великая… Небесная… — потом с придыханием добавила: — Спасибо тебе! Спасибо!

— Благодари графа Елецкого — демона своего, — сказала Артемида, подходя к ней. Добрых чувств к этой женщине богиня не испытывала, памятуя, что именно из-за нее пришлось пролить немало слез, тогда, после ссоры с Астерием. — И убирайся отсюда! Быстро! Сейчас подъедет полиция!

— Спасибо тебе! Спасибо! — снова повторила Элизабет, кланяясь так низко, как смогла, очень сожалея, что не знает имени этой богини и не может ее поблагодарить как следует.

— Больше я тебе не помогу! Убирайся! — повторила Небесная Охотница, сожалея, что ей приходится напрямую влиять на ход естественных событий, да еще при этом помогать этой распутнице.

Подхватив с земли мешок, миссис Барнс бросила прощальный взгляд на богиню, на особняк Уоллеса, в крайних окна которого мерцало пламя пожара, и побежала к выходу из поместья. Когда она выскочила из калитки, темную улицу осветил свет фар двух полицейских эрмимобилей. И в небе появились голубые огни — опускалась какая-то вимана. Сердце, едва нашедшее покой, заколотилось с новой силой. Бросившись в противоположную сторону от эрмимобилей, Элиз пробежала шагов сто, согнувшись, громыхая содержимым мешка и держась кустов вдоль тротуара. Остановилась в темном месте под старым дубом, прижавшись к стволу, тяжело дыша и подрагивая одновременно от страха и ночного холода.

* * *

Вкус поцелуя Артемиды до сих пор чувствовался на губах. Знаю, вкус губ богини сегодня я почувствую много раз, ведь уже четверг. Снова день обещает быть насыщенным: первый экзамен; хотя бы полчаса со Светой Ленской; если успеется, визит в агентство к Торопову; а к 18 часам мне нужно обязательно быть в храме Артемиды Берегущей, что на улице Гончарной. И, возможно, Борис Егорович что-то уже выяснил насчет происков Глории, тогда придется встретиться с ним. В общем снова предстоят карусели, но их вечернее вращение обещает стать особо головокружительным и приятным.

Я глянул на часы: 6.07. Поскольку время уже такое, что не уснешь, встал и решил начать день с занятий боевыми техниками в спортзале, устроенном в подвале. Многие мои приятели из прошлых жизней удивлялись, мол, зачем мне, магу, умение махать кулаками, да еще и ногами. Ответ прост: эти занятия полезны для физического тела и укрепления духа. Не художественной же гимнастикой мне заниматься. Кроме того, такая практика усиливает мою любимую магию — кинетическую, потому как есть прямая зависимость между точностью, силой ударов кулаком или ладонью и той же точностью, силой кинетики.

Поскольку я проснулся раньше и времени у меня было достаточно, позанимался я в подвале, что называется, до седьмых потов, пока в начале восьмого не появился Денис со своими бойцами — они взяли привычку по утрам оккупировать мой спортзал для своих занятий рукопашкой. Я задержался с ребятами еще минут на пятнадцать, показал им технику выполнения «Олофт урулки», что дословно в переводе с лемурийского «Хитрость дурака». На деле за необычным названием кроется удар ногой с ложным замахом. Благодаря некоторым особенностям исполнения, удар неожиданный для противника и очень сильный. Денису нравятся мои техники, и его люди меня за эти необычные умения уважают особо. Для них я не просто какой-то там граф с причудами, но почти бог, способный на то, что не под силу другим. Я научил Дениса и его парней из охраны уже нескольким эффективным приемам. Конечно, до чистоты исполнения им еще очень далеко, но теперь в их арсенале есть то, чего нет ни у кого в этом мире.

Кстати, насчет бога… Эта мысль посетила меня, когда я умывался, поглядывая на себя в запотевшее зеркало. Ведь Небесные, после случая с Герой, притихли, видите ли, переосмысливают. До них медленно, но неотвратимо начинает доходить, что возможности Астерия во многом равны или даже превосходят их божественные. А Элиз считает меня демоном, но молится мне как богу. Того и гляди будет она не одна такая: образуется в этом мире культ Великого Астерия. Возглавит его, конечно, миссис Барнс — станет первосвященником. И в неустанных молитвах и прошения сложится этакий эгрегор, который будет подпитывать вера людей в меня. От этих мыслей я чуть не поперхнулся смехом, представляя Элиз в жреческих одеждах. Смех смехом, но такое в принципе возможно, ведь сильный эгрегор из направленных мыслей общности людей как раз и формирует начальные тела бога.

Только для меня все это крайние глупости. Мне это точно не нужно и будет только вредить моей независимости. А вот сама возможность такого поворота меня очень забавляла, поэтому я вертел ее в голове с таким интересом. Стоя перед зеркалом, я сложил руки на груди и подобострастно глядя на свое отражение произнес:

— Слава тебе, Великий Астерий! Да пребудет Имя твое и Сила твоя с верными тебе поборниками во веки веков! В общем, того, божище… Аминь! — расхохотался и плеснул на свое отражение водой, бьющей из крана.

Когда я зашел в столовую, мама уже доедала овсянку. Я приветствовал графиню поцелуем в щечку.

— Нет вестей от Майкла? — спросил я, устраиваясь напротив Елены Викторовны.

Еще до того, как она ответила, по ее грустному взгляду понял, что нет.

Мама покачала головой и сказала:

— Волнуюсь что-то. Особенно со вчерашнего вечера. Уже перед сном пришло такое беспокойство, что даже два раза курила.

— Ты же знаешь, какая теперь связь с Лондоном. Может быть он тебе уже десяток сообщений скинул, а они никак не дойдут, — успокоил я, разумеется, не посвящая графиню в свои ночные волнения, связанные с Элизабет. Я до сих пор не знал, что именно там произошло, знал лишь, что Артемида помогла моей чеширской кошке. Хотя сделала это очень неохотно и лишь после того, как я ее дважды настойчиво попросил.

Я повернулся к Надежде Дмитриевне, ожидавшей позволения огласить утреннее меню, и когда она его озвучила, выбрал:

— Бифштекс с яйцом и с пюрешкой…

— Саша! — мама укоризненно глянула на меня.

Ах, ну да, граф не должен говорить слово «пюрешка», тем более служанке. Так можно только среди своих, когда никто не слышит. Ну что за веселое утро сегодня. Это против вчерашнего вечера, когда я очень волновался за Элиз.

— Дмитриевна, к бифштексу два яйца, — добавил я. — И что-нибудь из солки. А то жрать с утра очень хочется.

— Саша! — мама стукнула ладонью по столу.

Но едва Надежда Дмитриевна направилась к двери на кухню, как на лицо графини наползла улыбка, едва не перешедшая в смех. Все-таки исправляется Елена Викторовна.

— Мам, сегодня ночевать не приду. Я помню, ты просила, не исчезать из дома, пока нет Майкла. Прости, но обстоятельства такие, что надо, — сказал я, пока служанка на кухне гремела посудой. — Дел очень много на сегодня. Может даже не заеду после экзамена. Но тебе за эйхос обязательно сообщу результат. Хотя и без сообщения можешь считать, что сдал на отлично.

— Опять эту ночь с Ольгой? — графиня снова погрустнела. — Вы не боитесь, что ее родители могут очень рассердиться?

— Нет, нее с Ольгой, — вот не хотелось мне говорить ей сейчас правду, чтобы не отвечать потом на много других вопросов.

— А с кем? С Ленской? — Елена Викторовна нахмурилась.

— С Артемидой, мам. Так нужно. Будет меня ждать. И… — я поднял палец предостерегая ее от лишних вопросов. — Ни о чем не спрашивай. Просто знай, помни на будущее, что так надо и все у меня хорошо.

Перед уходом, я передал дворецкому толстый пакет с материалами по проекту «Одиссей» — за ним должны сегодня же заехать люди от графа Голицына. Жорж Павлович немного волновался — это чувствовалось во вчерашнем вечернем общении с ним через коммуникатор. Прямо он не говорил, что знает о нехорошей ситуации, сложившейся с назначением наследника престола, но я понял, что граф проинформирован. Возможно, не хуже меня, и, скорее всего, самим Ковалевским. Голицын так же намекнул, что в Директории в свете грядущих событий может многое поменяться, и он очень опасается, что мои схемы могут попасть не в те руки. Однако я его успокоил, заверил, что ключ ко всем моим разработкам только у меня в голове. И никто не сможет воспроизвести разработанные мной устройства без моей прошивки управляющих кристаллов.

Жорж Павлович великолепный инженер и, с одной стороны, как бы понимал мои ухищрения со схемами, но в магии он мало смыслил и его терзали сомнения, что до истины могут докопаться другие маги, работающие с кристаллами и эрминговыми потоками. Я на этот счет его успокоил.

Отдав пакет с очень важными материалами Антону Максимовичу, я вышел на улицу и неторопливо направился к школе, предвкушая встречу с Ольгой и предстоящий экзамен, который мы будем сдавать вместе. Уже на полпути от дома пискнул эйхос. Интуиция подсказала, что это сообщение от Элиз. Я снова начал волноваться за чеширскую баронессу — что-то у нее было не так.

Глава 19 Как решить этот вопрос?

Вимана медицинской службы опустилась крайне неудачно. Так, что яркий свет, исходящий от нее, рассеял темноту не только на садовой лужайке, но и за оградой поместья. Теперь Элизабет могли видеть полицейские, вышедшие из эрмимобилей. А вид у миссис Барнс был такой, что не обратить на нее внимание невозможно: растрепанные волосы; лицо, пострадавшее от побоев; ноги, измазанные краской и кровью; и одежда, явно ей не по размеру, да еще весьма экзотическая. Громыхающий металлом мешок добавлял ее образу нежелательного колорита.

Понимая, что спрятаться здесь ей не удастся, Элиз решила рискнуть и начала тихо красться вдоль кустов, постепенно отдаляясь от полицейских эрмимобилей. То ли демон снова помог баронессе, то ли счастливый случай, но она дошла незамеченной до переулка, у которого заканчивалась территория поместья Уоллеса. Там Элиз свернула за угол и пошла по темной улочке, освещенной лишь краешком луны, прятавшейся в облаках. Мешок слишком давил Элизабет на плечо, и все сильнее ее мучил ночной холод. Положение осложнялось еще тем, что миссис Барнс не знала этот городок. В Эшере она была дважды проездом, и куда ей идти, где искать эрмик службы извоза Элизабет не знала. Вариант с вызовом эрмимобиля через эйхос она отбросила сразу — это опасно. Если ее начнет искать полиция, то в первую очередь они будут контролировать запросы с ее номера эйхоса.

Ситуация складывалась как нельзя хуже. К сожалению, полиция в Британии работала очень даже неплохо, в отличие от большинства других служб. При мысли, что ее, Элизабет, не сегодня, так завтра найдут и предъявят ей обвинение в попытке убить виконта, она чуть не застонала. Черт с этим ацтеком — за его убийство можно откупиться, ведь ее демон обещал помочь с деньгами, а вот с виконтом Уоллесом все намного хуже. У него такие связи, что ни за какие деньги не купишь себе свободу. И если только Элиз схватит, то этот мерзавец, виконт Уоллес, отыграется на ней сполна. Уж в его мстительности баронесса не сомневалась. И сейчас она очень сожалела, что оказалась так добра, что не убила Джозефа.

«Не все так плохо, Элиз», — мысленно сказала она себе: — «У тебя есть демон, который помогает тебе. Ты осталась жива, а это уже само по себе великое чудо, если вспомнить, что было с тобой! Ты должна выкрутиться! Должна как-то добраться до Москвы!». Теперь ее развод с Теодором был попросту невозможен. И вообще ее жизнь здесь в Британии становилась невозможной. Ей нужно скорее бежать отсюда, бежать без оглядки из этой страны. А для этого необходимы деньги и очень большая удача. Вот денег у Элиз имелось всего сто двадцать с небольшим фунтов, что катастрофически мало. И увы, она не могла запросить у Алекса перевод так, чтобы не выдать себя полиции. Но в мешке ее имелось кое-что такое, что могло представлять большую ценность.

Остановившись, чтобы немного отдохнуть, баронесса огляделась. Погони за ней пока не наблюдалось. Но в любую минуту на этой улочке мог появиться полицейский эрмимобиль. Наверняка они начнут объезжать округу, как только выяснять обстоятельства случившегося в особняке виконта Уоллеса.

Эти мысли заставили Элиз поскорее идти дальше. Добравшись до пересечения двух улочек с одноэтажными коттеджами, баронесса направилась в сторону, где виднелось больше фонарей. Скорее всего там находилась более оживленная улица, и там имелось побольше шансов остановить какой-нибудь проезжающий эрмимобиль.

Минут через пятнадцать ходьбы, уже изнемогая от тяжелой ноши, изранив босые ноги и хромая, баронесса все-таки добралась до Портсмут-роуд. Там она выбрала полутемное место, где возле тротуара росли куцые кустики сирени, положила возле них мешок и принялась ждать. Первые четыре эрмика промчались мимо, не сбавляя хода, хотя Элиз выскочила на край дороги и отчаянно махала рукой. Возможно, ее вид в свете туэрлиновых фар и слишком яростные взмахи рук отпугивали тех, кто был за рулем. Пятый эрмимобиль показался слишком похожим на полицейский, и миссис Барнс затаилась за кустами. А вот шестой эрмик старой марки «Mark Sykes 23» остановился, зашипев паром. Щелкнул замок двери.

— Умоляю! Я попала в беду! Отвезите меня в Портсмут! Пожалуйста, я вам щедро заплачу! — она жалобно смотрела на седоватого мужчину лет пятидесяти, с пышными бакенбардами, которые вышли из моды еще лет тридцать назад.

— Госпожа, до Портсмута вообще-то 80 миль. И среди ночи… — хозяин старого «Mark Sykes» внимательнее пригляделся к ее лицу, пытаясь понять грязь на нем или синяки. А так же понять, не слишком ли пьяна незнакомка — ведь от нетрезвых пассажиров больше проблем, чем заработка.

— Знаю. Но я вам заплачу сколько скажите! — в последний миг Элизабет подумала, что зря она это ляпнула: «сколько скажите». Незнакомец мог почувствовать вкус легкой наживы и заломить такую цену, что она останется совсем без денег.

— Ладно, леди. За пятьдесят фунтов могу согласиться. Вообще-то я думал вам в Лондон, иначе бы не остановился, — он наконец разглядел, что эта женщина скорее всего кем-то избита, а темные пятна на ее лице — синяки и ссадины. И наряд ее был высшей степени странный.

— Хорошо. За пятьдесят. Одну минуту, заберу свои вещи, — миссис Барнс поспешила к кустам, подхватила мешок и вернулась к эрмимобилю.

Открыв заднюю дверь, баронесса устроилась на диване, порванном с дальнего края, втянула в салон мешок, который предательски брякнул металлом.

— Деньги вперед, леди, — хозяин эрмимобиля повернулся к ней в пол-оборота. — Не сочтите за излишнее недоверие, но знаете, пассажиры разные ночью попадаются.

— Да, сейчас, — Элиз открыла сумочку с фотоаппаратом, где хранились ее мизерное состояние, и вытащила две купюры.

— А что такое с вами случилось? Уж очень вы необычный пассажир, — полюбопытствовал мужчина с бакенбардами, смяв деньги в руке.

— Муж избил. Пьяный дурак! Урод! Подонок! — возмущение баронессы вышло более чем искренним. — Вещи свои кое-какие успела собрать и бегу от него. Мне нужно подальше убраться отсюда! И поскорее! Он у меня просто сумасшедший.

— Да вы успокойтесь! Уже едем, — он глянул на пассажирку в зеркало, постепенно ускоряя ход «Mark Sykes». — Куда вам в Портсмуте?

Вот этот вопрос миссис Барнс не успела продумать до конца. Она точно знала, что ей ни в коем случае нельзя возвращаться в Лондон — там ее сразу найдут. А также ей нельзя выходить на связь через эйхос. Портсмут она выбрала потому, что этот город был ближайшим, откуда можно улететь на рейсовой вимане подальше с Британских островов, хотя бы в Париж или Амстердам. Лучше Амстердам, оттуда уже проще добраться до Москвы. Говорят, там можно даже без документов.

— А вы хорошо знаете Портсмут? — спросила Элизабет, понемногу успокаиваясь и согреваясь — как раз позади нее как раз находился паровой генератор, пыхтевший и периодически издававший шипение.

— Да, довелось работать там почти пять лет, — отозвался мужчина с бакенбардами.

— Дело в том, что я бежала без паспорта. А теперь иногда запрашивают в отелях документы, — посетовал миссис Барнс, хотя паспорт у нее был при себе. — Мне бы в такое место, где можно остановиться хоть на один день без документов. Уже потом, свяжусь с братом, он мне поможет.

— Думаю, решу я вашу проблему. У меня хорошая знакомая в «Sea Lights», заселит вас, если ей дадите сверху хотя бы десять фунтов, — отозвался он.

— «Sea Lights» — это отель такой? — баронесса глянула в сторону пронесшегося мимо полицейского эрмика.

— Да, старенький, но хороший отель практически в центре, — мужчина дернул рычажком, сбрасывая излишнее давление пара.

— Позволите, я попробую поспать? — Элиз понимала, что ее ждет очень тяжелый день, который неизвестно, чем кончится, и ей необходим хотя бы какой-то отдых. Сейчас, когда она согрелась и немного успокоилась, сильнее чувствовалась боль от побоев и в ступнях ног от порезов. Наверное, ноги до сих пор кровили, в ранки попала грязь и это могло обернуться заражением. По хорошему, Элиз следовало обратиться к целителю, но она не могла этого позволить: не было в достатке денег, да и опасно это в ее положении. Под мерное ворчание парового генератора и шорох шин, кое-как баронесса смогла уснуть.

Хозяин «Mark Sykes» разбудил ее, когда уже рассвело. Глянув в окно, миссис Барнс увидела трехэтажное серое здание со светящейся над входом надписью: «Sea Lights» и полицейского, стоявшего у двери. Сердце пропустило один удар. Элизабет вопросительно посмотрела на мужчину, привезшего ее сюда.

— Прошу, выходите, — открыл дверь. — Я уже договорился, Аманда ждет вас, — и чуть наклонившись добавил: — Только возьмет она сверху двадцать и тридцать в сутки за номер.

Прежде чем ответить, Элизабет перевела взгляд на полицейского. Не похоже, что он находился здесь ради нее. Но внешний вид госпожи Барнс мог пробудить очень нежелательный интерес стража порядка.

* * *

Из класса мы вышли с Ольгой вдвоем, держась за руки. Я оглянулся на графа Сухрова, и он подмигнул мне, как бы благодаря за помощь в ответе на два вопроса по его билету.

— Поздравляю! — сказала Ольга, едва мы оказались в коридоре и неожиданно поцеловала меня.

— Взаимно, дорогая! — я тоже чмокнул ее, но поцелуй вышел слишком торопливым. — И, заметь, я решил раньше тебя, — нет я не похвалялся, скорее дразнил ее и мне это было приятно. Наше и без того чудесное настроение взлетело до небес.

— Сдали? — полюбопытствовала Таня Булевская.

Ольга с улыбкой повернулась к ней, разыгрывая удивление на лице, но не отвечая.

— Ну так сдали? — переспросила Грушина.

— Глупо об этом спрашивать саму княгиню, — усмехнулся Никита Подамский, захлопнув учебник.

— А я Елецкого спрашиваю. Он последнее время прогулял половину занятий, — с раздражением отозвалась баронесса Грушина, вертя в руках эйхос.

— Сдали, Даш. У Оли и у меня оценка «отлично». До встречи на общей физики, — я взял Ольгу Борисовну под руку, и мы направились к лестнице.

Еще перед экзаменом мы договорились отобедать в ресторане на Арбате в «Свечах Эрис» или в «Ледяном Доме», а потом Ольга обещала отвезти меня к агентству Торопова. Вернее, к агентству имени Скуратова — нельзя забывать Федора Тимофеевича, он много сделал для меня и в прошлом для отца. И погиб он, если честно, то пытаясь решить мои проблемы. Я знаю, что Скуратов будет отомщен, ведь люди Торопова уже вышли на след Лаберта в Лондоне. Но это все случится несколько позже, а сейчас мы хотим отметить маленькое, но очень приятное событие — успешное начало сдачи выпускных.

Однако нашим планам на обед в ресторане не суждено было сбыться: когда мы шли через школьный двор, сегодня особо шумный — ведь экзамены были не только в выпускных классах — пискнул эйхос Ковалевской. Она поднесла его к уху и прослушала сообщение. Я тоже отчасти слышал речь Бориса Егоровича.

— Поедем на обед ко мне? — Ольга остановилась, понимая, что мне не надо ничего объяснять: мы оба ждали этого от Бориса Егоровича.

— Да, — коротко ответил я. Думая о том, как важно сейчас, чтобы информация, добытая князем, была точной и как можно более полной. Я пока не говорил, чем именно смогу помочь в столь серьезном для всех нас вопросе. Вопросе ни много ни мало наиважнейшем для отечества — вопросе о будущем престолонаследнике. Ясно же, что если у Глории есть достаточно серьезные факты по «Сириусу», то она может очень выгодно разыграть эту карту в пользу своего сына — царевича Эдуарда. У него кстати даже имя, как у наиболее почитаемого императора бритишей — Эдуарда VII (*для вероятных критиков: я знаю, что в Британской империи не было императоров, но были лишь короли и королевы, и знаю почему).

По пути к дому Ольга вела свой великолепный «Олимп» как-то необычно бодро, кое-где даже нарушая правила, и ехали мы очень быстро. Такая манера езды свойственна Светлане Ленской — она любит быть быстрой и резкой в плане вождения, хотя, когда покидает салон «Электры», становится будто другой девушкой: мягкой, сдержанной — на то она и актриса, чтобы быть разной.

— Какая ты быстрая сегодня, — сказал я, когда Ольга остановила эрмимобиль на площадке перед домом.

— Да, сама не знаю, чего меня так несет. Какой-то необъяснимый душевный подъем, энергия, — она прижалась ко мне и шепнула: — Как после ночи с тобой.

Я поцеловал ее в ответ, и при этом подумал, что эту ночь проведу с Артемидой. От таких мыслей перед Ольгой стало неловко. Княгиня знала, что Небесная Охотница ждет меня сегодня, и не возражала против этого. Мы как бы договорились разделять Земное и Небесное, и все приняли эти правила. Но принять правила, не значит обрести полный покой и согласие в самом себе. Я знаю, как иногда трудно дается последнее.

— Идем, — Ольга открыла двери.

Вместо дворецкого нас встретил Эрик — тот самый робот марки «Эрнест-104», который чаще всего выполнял функции уборщика. Ольга с ним пообщалась прямо как с живым человеком, спросила: «Как дела? Как настроение?». Она любит эти полумеханические системы и уверена, что в каждой из них есть душа. И это, наверное, правильно. Ведь интеллектуальную основу таких машин составляет мозг живых существ. Например, в «Эрнесте-104» мозг кролика.

Как и прошлый раз Борис Егорович уже дожидался нас, стоя у окна. Наверное, он слышал звук подъехавшего эрмимобиля дочери.

— Здравия желаю, ваше сиятельство! — приветствовал я, входя за Ольгой.

— И тебе, Сань, здравия вместе с удачей, — отозвался князь. Настроение его сейчас было получше чем прошлый раз, но даже без тени радости на лице. Да и чего ему радоваться, если дела в самых верхах очень скверные. Это мы с Ольгой сегодня на какой-то особой волне.

— Пожалуй я сразу к делу. Даже обедать с вами не буду — меня Чистяков ждет, — сказал Борис Егорович, не отходя от окна.

— И даже не спросишь, как мы сдали первый экзамен? — Ольга картинно надула губки.

— Извини, Оль. У меня это даже из головы вылетело. Как? — он, наверняка не сомневаясь в Ольгином успехе, слабо улыбнулся.

— На «отлично», пап. И я, и Саша, — похвалилась Ольга Борисовна, садясь на диван.

— Поздравляю. Иного не ожидал, — князь перевел взгляд на меня, и я его сейчас вполне понимал, чувствовал его беспокойный ментальный фон. Конечно, Борису Егоровичу было не до результатов школьных экзаменов, даже если это касалось его дочери. — Саш, я в общем-то по твоему настоянию поспешил с этим домой. Удалось кое-что выяснить. Не без труда. Едва наш человек в ведомстве не пострадал. Но слава богам, обошлось.

Он замолчал, подходя к своему огромному письменному столу. А я, по его словам, по их интонации понял, что Ковалевский, как и те, кто вместе с ним, вероятно даже сам царевич, возлагают на меня особые надежды. С одной стороны я для них мальчишка, даже еще не окончивший школу второго круга, а с другой, я тот человек, на которого указал сам бог — Гермес. И они верят меня почти как в бога. Верят, наверное, в душе, и лишь немного эта вера проступает в их разговорах друг с другом, потому как им пока еще кажется, что надеяться, будто мальчишка может решать важнейшие государственные дела это как-то слишком нелепо.

— У Козельского все, — сев в кресло, продолжил князь. — И вообще, как выяснилось, вся эта инициатива от начала и до конца принадлежит ему. Его план и называется он «Операция Гром». Глория лишь подхватила замысел Козельского, потому как он ей очень понравился. Разумеется, в этом деле теперь уже замешан не только Козельский, но и все окружение Глории. Но все ниточки в руках Григория Юрьевича. Еще как выяснилось многие документы, собранные им, ложные. Ведь понимаете, на этого мерзавца работает все огромное Ведомство Имперского Порядка. Под ним не только полиция, осведомители и тайные агенты, но и силы, которые за рамками закона. Путем подкупа, обмана, запугивания Козельскому удалось получить показания от весьма влиятельных людей, при чем эти показания нам очень не на пользу. На их основе они попытаются обвинить Дениса Филофеевича в создании «Сириуса» с целью дворцового переворота. Абсурдно, но очень похоже, что по этому пути они собираются пойти. У них есть письменные свидетельства и подставные фото. При чем, многих людей, которые давали ложные показания уже нет в живых. В общем, очень темная, грязная история. Подробностей я, увы, не знаю. Да и невозможно их выяснить.

— Эти свидетельства, показания, документы — все это вообще уже у Глории? — спросил я, когда князь замолчал.

— Пока у Козельского. Он еще что-то там собирает для верности, — пояснил Борис Егорович. — Знаю, что его люди пытаются склонить на свою сторону князя Вершинина и еще кое-кого из его окружения. Думаю, Козельский даст ход делу сразу, как император вернется в Москву. Точно знаю, что ему очень важно было выиграть время, хотя бы еще несколько дней. Именно поэтому Глория увезла Филофея Алексеевича подальше от столицы, а наш глава Ведомства Имперского Порядка со всей прытью взялся доделывать то, что еще не успел. И повторюсь: большинство показаний и доносов, которые собрал он, ложные. Из тех людей, которых привлекал Козельский, некоторые убиты или куда-то исчезли. Кстати… Ты, как я знаю, с недавних пор знаком с князем Мышкиным. Ведь на него тоже было покушение. Возможно, Мышкин как-то связан с этой историей. Тем более он в родстве с Козельским.

— В родстве⁈ — я переглянулся с Ольгой. Она тоже была изумлена.

— Да, это не все знают, потому что между их семьями в прошлом были натянутые отношения. Но после смерти родителей, кстати странной, Мышкин Геннадий Дорофеевич и Козельский несколько сблизились, — Ковалевский взял со стола запищавший эйхос и проверил сообщения.

— Буду иметь в виду, — после этой неожиданной новости, мне подумалось, что князь Мышкин, который ныне Родерик, снова может быть мне полезен. И я сказал? — Если все это у Козельского, а не у Глории, тогда дело несколько проще. Разрешите? — я достал из кармана коробочку «Никольских».

Борис Егорович кивнул, он явно ждал от меня подобного. Ожидал, что у меня имеется какой-то свой подход к решению этой очень опасной проблемы.

— Сань, ты всерьез думаешь, что этот вопрос как-то можно решить? — с надежной спросил князь.

С первого дня после того, как Борис Егорович посвятил меня с Ольгой в ту огромную проблему, которая надвигалась на «Сириус» и способную стать катастрофой для нашего государства, я так или иначе думал над тем, как лично я могу это предотвратить. Теперь же, когда я знал в чьих именно руках ниточки всей ситуации, можно было подумать и о конкретном плане. То, что в данной ситуации почти все зависело от Козельского было нам на руку.

— Да, Борис Егорович, думаю, что на полном серьезе я решу вопрос с Козельским, — тут я улыбнулся и, как бы возвращаясь к нашему прежнему разговору, почти в шутку добавил: — Только Ольгу замуж за меня отдайте.

Глава 20 Змейка с бериллами

Полицейский обернулся так невовремя! Как раз в тот момент, когда миссис Барнс поравнялась с ним, в надежде проскочить незамеченной. И, как назло, в мешке снова брякнуло что-то металлическое.

— Госпожа с вами все в порядке? — стаж порядка даже встрепенулся, увидев молодую женщину в таком жутком виде.

Элиз немного растерялась, сказать, что она в полном порядке было бы глупым, а пускаться в объяснения, использую ту же версию, которую она выдала владельцу «Mark Sykes» могло плохо кончится. Эта не во всем складная история могла вызвать недоверие у полицйского, и был риск, что он сопроводит ее в участок для выяснения ее личности.

— Какой там в порядке! Не видите, что ли? Муж ее избил, — сообщил привезший ее к отелю мужчина, шедших за миссис Барнс.

— Вы уже сообщили в полицию о случившемся? — полицейский подошел ближе к Элизабет.

— Нет. Я это сделаю позже, когда приедет моя сестра и адвокат. Пожалуйста, оставьте меня сейчас в покое, — произнесла опухшими губами миссис Барнс.

— Ей нужно привести себя в порядок и хоть немного отдохнуть. И обязательно вызывать врача! — снова вступился за Элиз хозяин «Mark Sykes».

— Да, конечно, — согласился страж порядка. — Я могу вам сейчас чем-то помочь? Может донести ваши вещи, — он было потянул руку к явно тяжелому мешку Элизабет.

— Нет, спасибо. Сейчас приедет моя сестра, может быть брат и адвокат. Не беспокойтесь, — сказала баронесса и поспешила войти в отель, над дверью которого сияла надпись «Sea Lights».

Элиз слышала, как полицейский начал расспрашивать о ней подвезшего ее мужчину, и расспросы могли для нее плохо кончится. Владелец старого «Mark Sykes», конечно, скажет, что подобрал ее среди ночи в Эшере и привез аж сюда. Может сообщит о гремящем металлом мешке — звуках так не похожих на те, которые могли бы издавать личные вещи женщины, спешно бежавшей от мужа. Добавит сюда много иных странностей, которые наверняка имели место за время пути от Эшера в Портсмут. Все это очень скверно и, увы, Элиз это никак не может изменить. Не бежать же ей сейчас отсюда, даже не успев найти приют. Да и не было у нее больше сил: были лишь порезанные ступни ног, избитое лицо с опухшими губами, жутко неудобная одежда и еще какая-то грязь на душе от всего случившегося. Все-таки ни много ни мало она впервые в жизни убила человека. Возможно даже двоих — неизвестно, что там с Джозефом. Сожалела ли она о содеянном? Конечно, нет. Иначе убили бы ее. Но от осознания этого на душе все равно как-то очень грязно и тяжко. При чем часть этой грязи не связана с убийством, а с тем, что эти двое мерзавцев имели ее во все дыры, а ей это даже нравилось. Ведь она так бурно кончала! О, боги! Вернее, не боги… Нет — Алекс! Он ее единственный бог! Сейчас она сновапочувствовала острое желание хоть как-то связаться с ним, прочувствовать его. И не нашла ничего лучше, чем просто обратиться к нему с молитвой. Глупой, похожей на набор слов: «Мой демон! Я люблю тебя! Прости меня! Я виновта перед тобой! Но мне сейчас так плохо! Боль, смерть, страх вокруг! Пожалуйста, прости и вытащи меня отсюда!».

От стойки с табличкой «Reception» к Элиз поспешила немолодая леди лет пятидесяти в строгом темно-синем костюме и подойдя представилась:

— Я — Маргарет Берч, хозяйка этой гостиницы. Джозеф сообщил о вас, госпожа… — она выдержала паузу, наверное, ожидая, что Элизабет тоже представится.

Но имя «Джозеф», произнесенное хозяйкой отеля, слишком сбило с толка баронессу. Она слишком нервничала и голову занимали столь горячие мысли, что не сразу догадалась, о каком Джозефе речь.

— Джозеф⁈ — испуганно переспросила миссис Барнс.

— Да, Джозеф. Разве вы не с ним приехали? — удивилась Маргарет.

— Ах, да, простите. Имя моего мужа тоже Джозеф, я даже испугалась! Извиняюсь, совсем запуталась в своих мыслях и страхах, — Элизабет опустила на пол мешок, который снова издал предательский звук металла. — Вы о том Джозефе, который меня привез. Он сказал, что меня встретит здесь Аманда.

— Да, Аманда — моя двоюродная сестра, помогает мне в приеме гостей. Она поднялась наверх, распорядиться насчет вашей комнаты. Думаю, на меня, как хозяйку «Sea Lights», вы можете положиться в не меньшей степени, чем на Аманду, миссис… — Маргарет ожидала, когда гостья назовет себя.

— Миссис Коннорс. Анна Коннорс, — представилась Элизабет, назвав имя своей школьной подруги и глядя под ноги: пройти дальше она не могла, опасаясь оставить кровавые следы на светлом ковре.

— Вам нужны тапочки, госпожа Коннорс. Сейчас мы мигом решим этот вопрос, — она позвала кого-то из служащих назвав размер тапочек, подходящих по ее мнению на ножки гостьи. — И вам обязательно нужен врач! Почему же Джозеф не догадался сразу повезти вас в лечебницу⁈

— Врач, адвокат, это все немного позже. В первую очередь мне нужно прийти в себя, после ночного сумасшествия. Огромное вам спасибо, госпожа Берч за такую заботу, — на ум Элизабет пришли кое-какие полезные мысли, и она сказала так: — Вы не могли бы зайти ко мне в номер сразу, как я заселюсь? Или лучше минут через десять. Хочу кое о чем вас спросить, — и добавила тише, покосившись на мужчину и женщину, сидевших на диване: — Спросить наедине.

— Конечно, миссис Коннор, — она тоже понизила голос до шепота: — Я люблю секреты и умею их хранить.

Прислуга принесла вельветовые тапочки бордового цвета. Надев их, Элизабет поспешила наверх за девушкой-служанкой, ей так же не доверив свой тяжелый мешок. Комнатка оказалась небольшой с единственным окном, выходившим на близкую стену соседнего здания и вряд ли могла стоить 30 фунтов за сутки. Из мебели: небольшой шифоньер эпохи «Theodore’s Greatness», стол и два стула, кровать с потертым деревянным изголовьем. Бедно, но не так уж плохо в ее положении. В номере нет ни туалета, ни душа, но зато они совсем рядом, через три двери по коридору.

Первое, что сделала миссис Барнс, это заперла дверь и, устроившись за столом, начала выкладывать вещицы из коллекции виконта Уоллеса. Тубусы со свитками она доставать не стала — с ними пусть разбирается Алекс. Самым крупным и тяжелым предметом в мешке была египетская маска, Элиз вытащила ее лишь на несколько секунд, оглядела и вернула на место. Затем вытащила диадему из серебра или какого то белого металла, небольшой кинжал в ножнах из слоновой кости — в спешке, она не заметила его сразу, потому как хватала с разбитой витрины все подряд. Еще нагрудник, скорее всего стальной с изящной гравировкой в форме мальтийского герба. Эта совсем бесполезная для миссис Барнс вещь весила почти столько же, сколько золотая египетская маска. Еще она извлекла из мешка две каменные пластины, покрытые какими-то иероглифами. Вот тоже на какой черт они ей сдались⁈ Знала, бы выкинула еще в Эшере.

Все это Элизабет вернула в мешок, оставив на столе лишь два самых маленьких, и, пожалуй, самых полезных в данный момент предмета: медальон в виде шестиконечной звезды и браслет, похожий на извитую змейку с зелеными камешками-глазами. Скорее всего и медальон, и браслет были золотыми. Медальон баронесса убрала в сумку, на самое дно под фотоаппарат. А браслет еще пару минут повертела в руке, пытаясь хотя бы примерно оценить эту вещь. Поскольку вещица была в коллекции виконта Уоллеса, то она представляла ценность не столько как ювелирное изделие, сколько как вещь мистическая, как-то связанная с важными историческими событиями. Однако миссис Барнс сейчас очень были нужны деньги, а не реликвии, какими бы ценными они не оказались. Весил этот браслет несмотря на тонкий металл никак не меньше семи унций. А значит, если его сдать в ломбард, то можно было бы получить не меньше трех тысяч фунтов, даже без учета стоимости крупных бериллов в глазах золотой змейки. Хотя камешки могли быть и не бериллами.

В дверь постучали. Миссис Барнс задвинула мешок подальше под кровать, браслет положила в сумочку поверх фотоаппарата и поспешила к двери. Щелкнула замком, впуская госпожу Маргарет Берч.

— Немного обустроились? Номер не самый удобный, но думаю, на первое время вас устроит. Если решите остаться у нас на длительное время, я подберу вам что-нибудь удобнее. У нас последние дни прямо-таки наплыв постояльцев, но скоро кое-что освободиться, — сказала хозяйка, входя, и когда дверь закрылась, спросила: — Так о чем вы хотели со мной поговорить?

— Понимаете, госпожа Берч, все случившееся со мной, произошло так неожиданно и так потрясло меня, что я была вынуждена бежать из дома практически без денег и своих вещей. У меня не было времени собраться, иначе Джозеф убил бы меня. Однако, я прихватила с собой одну очень ценную вещицу — она досталась мне от моей богатой тетушки, госпожи Элиз Элмерз. Кстати, блистательной виконтессы, дружившей даже с самой герцогиней Фостер, — вот теперь миссис Барнс врала с легкостью и даже удовольствием. — Ввиду того, что мне очень нужны деньги: на адвоката, целителя и сопутствующие нужды, мне придется продать это украшение, — Элизабет открыла сумочку, чтобы достать браслет.

Внимательный взгляд хозяйки отеля тут же зацепился за паспорт, край которого виднелся за фотоаппаратом — синий паспорт с британским гербом с двойным вензелем внизу. Такие паспорта имели только дворяне. Теперь Маргарет Берч точно знала, что ее гостья вовсе не та, за которую себя выдает и вряд ли ее история о жуткой ссоре с мужем правдива. Или остается предположить, что в ее сумочке чужой паспорт.

— Вот, посмотрите. Эта очень ценная вещь, — Элизабет положила браслет на стол перед хозяйкой отеля. — Я буду вам очень благодарна, если вы поможете мне ее продать. Меня устроит, если я выручу за этот браслет хотя бы три тысячи фунтов, при том, что он стоит намного дороже. Разницу вы можете взять себе. Я бы сходила в ломбард или к ювелирам сама, но увы, не могу в таком виде. Пожалуйста, помогите, госпожа Берч!

Прежде чем ответить, Маргарет Берч взяла браслет со стола и долго разглядывала его, понимая, что это украшение в самом деле очень дорогое и, скорее всего, древнее. Тем более, если приглядеться к таинственным знакам на внутренней стороне браслета. Гостья, назвавшаяся Анна Коннорс не переставала ее удивлять.

* * *

На лицо князя смотреть было весело: оно сначала порозовело, при чем весьма неравномерно, затем на нем проступило глубокое недоумение. После чего пронзительный взгляд Бориса Егоровича метнулся к Ольге. И уже потом князь все-таки заулыбался. При чем искреннее, от всей души.

— Саш, с Ольгой вопрос как бы решенный — забирай! Но сначала отечество спаси! — его улыбка стала еще шире.

А Ольга рассмеялась, пряча лицо у меня на груди.

— Борис Егорович, отечество — это святое! Спасать однозначно будем! Сразу вам не скажу, каким образом я это сделаю — мой план еще не готов. Но у меня есть несколько неплохих задумок. Аж три, — загибая пальцы, вычислил я. — И связаны они с магией. Не хочу здесь погружаться в подробности — они все равно вам будут непонятны и неинтересны.

— Минутку, — Ковалевский поднес эйхос ко рту, покручивая лимбы, выставил нужный номер и сказал в прибор: — Анатолий Сергеевич, я задержусь минут на пятнадцать. Прошу отметить, есть очень хорошие новости. Подробности позже сообщу, — затем вернул эйхос на стол и вернулся взглядом ко мне, явно ожидая продолжения.

— Так вот, я постараюсь решить этот вопрос завтра и или послезавтра, — сказал я, открывая коробочку «Никольских». — К сожалению стопроцентных гарантий дать не могу, но для вашего спокойствия скажу: скорее всего все у нас получится. Победим мы в этой войне. Ведь на нашей стороне правда, забота об отечестве и немного хорошей магии, — я прикурил.

— И боги! — заметила Ольга, возможно намекая на мой предстоящий визит к Артемиде.

Хотя я не собирался просить богиню о помощи — сами разберемся. А помощь богов, это уже крайняя мера, при чем она не всегда работает. Есть такая поговорка в одном из моих излюбленных миров: «На бога надейся, а сам не плошай». Я бы даже так ее повернул: «На богов особо не надейся — верь в себя». Ведь в каждом из нас скрыты огромные силы, просто не все об этом знают.

— Сань, что для этого нужно? Давай обстоятельно, с нашей стороны какая помощь? Маги, какая-то боевая сила, иные способы поддержки — все предоставим, — Ковалевский тоже соблазнился запахом табачного дыма и выдвинул ящик стола в поисках сигар. — Я не совсем понимаю, как ты собираешься решить этот вопрос, но я точно знаю, он очень-очень непрост. За Козельским стоит гораздо больше, чем просто Ведомство Имперского Порядка. Я прекрасно понимаю, ты — человек выдающийся и твои способности как мага огромны, но очень хочу, чтобы ты верно оценил силы. Особо замечу, — он постучал пальцем по столу, — у Козельского в главном корпусе Ведомства всегда находятся маги. При чем очень серьезных, перешедших к нему из верхушки коллегии и имеющие особые таланты.

— Борис Егорович, вы по этому вопросу не беспокойтесь. Я оцениваю все верно. У меня есть инструменты влияния на самого Козельского, и есть кое-какие замыслы в подходе к решению этой проблемы. «Операция Гром» — так это у Григория Юрьевича называется? — уточнил я — князь кивнул, я вдохнул табачный дым и продолжил: — Против его «Операции Гром», мы проведем свою, назовем ее «Заземление». Да, кстати, Козельский ждет меня сегодня-завтра для душевной беседы, даже сообщение на эйхос прислал. Грех не воспользоваться. А недавно он присылал ко мне своего человека, якобы какого-то серьезного мага. Оля знает, чем это кончилось для серьезного мага, — я подмигнул своей невесте.

— Хорошо, Сань. Если ты действительно сможешь как-то решить вопрос с Козельским, то честь тебе и хвала. И конечно от Дениса Филофеевича высокая награда, но это уже только потом, когда он вступит в свои права престолонаследника. Мы очень на это надеемся и верим в тебя, — Борис Егорович откусил кончик сигары, поглядывая на меня темными, внимательными глазами. — Давай тогда так договоримся: пятница и суббота в твоем распоряжении — решай это дело как сочтешь нужным. Я все время на связи, любая необходимая помощь, любое содействие — сразу мне сообщением на эйхос. Все решим, но лучше не говори о том, что тебе требуется напрямую. Если у тебя что-то за эти дни не выйдет, то боюсь, придется прибегнуть к плану Лапина, а его план не очень хороший. Я бы даже сказал, очень нехороший.

— Просветите? — я выпустил сизую струйку дыма.

Ковалевский явно не хотел об этом говорить, и уже пожалел, что упомянул князя Лапина, хотя я после первого и пока единственного посещения нашей базы в Сибири знал, что Ростислав Сократович является одним из руководителей «Сириуса», при чем скорее всего он возглавляет службу безопасности или какое-то теневое крыло, не подчиняющееся напрямую военным.

— Пап, ну скажи! — настояла Ольга, которая мало участвовала в разговоре, но была полна интереса.

— Да нечего особо говорить. Плохой план — просто силовое решение проблемы, пока не вернулась Глория с императором. Силовое по отношению к Козельскому и иже с ним. Ладно, не будем об этом, — Борис Егорович пыхнул сигарой. — Очень надеюсь, что до этого не дойдет, потому как неизвестно чем такое дело закончится. Во-первых, сам Козельский готов к силовому противостоянию, а во-вторых, Филофей Алексеевич за такое накажет строго, так что полетят чины, и царевич здесь вряд ли сможет на него повлиять. Пока думаем, как можно провернуть этот план наиболее деликатным образом, так чтобы не было слишком много шума, и чтобы перед императором хоть как-то обосновать необходимость этого.

— Я понял, Борис Егорович. Вы уж как-то не спешите с «планом Лапина». Давайте сначала попробуем мое «Заземление». В общем, времени у меня до полуночи субботы и очень постараюсь, чтобы вам не пришлось прибегать к тем крайне нежелательным решениям, — заверил я, встал и стряхнул пепел в пепельницу князя.

— Да, Саш, на этом и порешим, — Ковалевский тоже встал и пожал мне руку.

Впервые от него такой жест по отношению ко мне — жест мужской, подчеркивающий высокую значимость наших решений и доверия.

Долго я у Ковалевских не задержался. Мы пообедали с Ольгой — князь к тому времени срочно отбыл на какую-то встречу, полагаю по всем тем же беспокойным делам вокруг «Сириуса» и престолонаследия. После обеда Оля подвезла меня к Торопову, а сама поехала на Таганку, где принимала участие в заседаниях общества «Софос».

Все что хотел Геннадий Степанович это предупредить меня насчет Козельского, но не хотел делать это через эйхос или коммуникатор. Настало такое время, что конспирация имеет значение. Сыщик сразу усадил меня за стол, его помощник тут же подал кофе с печеньем и шоколадом, хотя я отказывался. Ну куда в меня еще, после обеда у Ковалевских? А затем Геннадий Степанович наговорил о Козельском много чего. Наговорил такого, что пересказывать не хочется, но если кратко: редкий мерзавец этот князь. И рука об руку с британской разведкой, и связи у него обширные в Лондоне, благодаря, конечно, Глории. И здесь, в России он из Ведомства Имперского Порядка сотворил настоящего спрута для личных нужд, оплетающего щупальцами все важные структуры нашей империи. Впрочем, многое я знал и без Торопова. Даже поделился с ним кое-какими сведениями о Григории Юрьевиче, которых сыщик не знал. И наш общий враг — Джеймс Лаберт, бежавший в Лондон, без сомнений тоже был человеком, тесно связанным с князем Козельским. С Лабертом к моменту моего визита в агентство, еще вопрос не решили, но в ближайшие дни должен он предстать перед Аидом за все зло, которое совершил.

После Торопова я все же успел ненадолго заехать домой, переоделся, похвалился перед мамой успешной сдачей первого экзамена и поспешил к Артемиде. Кстати, по пути мне пришла в голову полезная мысль, и я подъехал к лавкам на проспекте Новых Механиков, купил там роскошный букет бледно-кремовых роз. Видно, уроки госпожи Ковалевской возымели свое действие.

Войдя в храм Артемиды Берегущей, я постоял минутку, привыкая к полумраку, поглядывая на прихожан возле алтарей. В свете огня, горящего в больших бронзовых чашах, и легкого дыма курений, который плыл по залу, было стойкое ощущение присутствие самой богиня и небесного таинства. Таинство в храме действительно происходило: люди взывали к богине, и их мысли, их желания и надежды, обращенные к Артемиде, давали силу ее божественной сущности, питали ее энергией. В ответ Небесная Охотница на самом деле помогала многим из обратившихся. Конечно, очень редко она принимала участие в жизни того или иного человека напрямую, как например это случилось с Элизабет, но для молившихся обстоятельства складывались так, что наиболее пылкие просьбы исполнялись.

Я тоже подошел к алтарю, положил в жертвенник золотую монетку, и прикоснувшись в намоленному камню. Он, истертый бесчисленными касаниями человеческих рук, служил проводником между нашим миром и Артемидой. Прикрыв глаза, я обратил мысли к моей возлюбленной богине. Просто сказал: «Я здесь, моя дорогая! С любовью к тебе!». Постоял немного, зная, что сейчас мой посыл потечет к ней по невидимому энергоинформационному каналу, и он, укрепленной волей и силой мага, будет в тысячу раз сильнее многих других.

Затем я подхватил охапку роз, коловших мне руки, отступил в сторону и нашел взглядом ту самую жрицу — Атнею. Когда я подошел, она мгновенно узнала меня и проводила в известную уже комнату, где предстояло немного подождать. В этот раз дальняя стена растворилась сразу, едва жрица закрыла за мной дверь.

Что меня удивило: портал открылся не в то место, с которого я начал путь ко дворцу охотницы прошлый раз. Здесь так же звенели водопады, так же текла между камней прозрачно-голубая река, и так же зеленел южный лес по склонам гор, но готов поклясться — прежде я здесь не был.

Глава 21 Секрет Артемиды

Похоже, что Небесная Охотница решила пошутить надо мной или подвергнуть меня испытаниям. Выйдя из портала, я остановился на берегу горной речки, которую питало множество водопадов, и не знал, в каком направлении идти. Передо мной открылся на редкость живописный пейзаж — залюбуешься, но вот с указанием пути, даже хотя бы со скромным намеком на таковой здесь имелись проблемы. По эту сторону реки, где находился я и выход из портала, вставали высокие скалы, хотя между ними имелись проходы, круто уходившие куда-то вверх. Другой берег реки тоже был скалистый, но желтые каменные выступы там прервали языки густого леса, небольшие ущелья, кое-где со скал срывались водопады.

Чтобы найти дорогу, мне пришлось войти во второе внимание и дополнительно задействовать интуицию. Она, беспощадная, заставила меня промочить ноги, переходя на перекате на противоположный берег реки. Я старался прыгать с камня на камень, но все равно имелись такие участки, где пришлось брести по колени в холодной воде. Пройдя выше по течению ближе к двум самым большим водопадам, я обнаружил широкую лестницу.

Ступени вели наверх мимо останков древнего храма. Вообще во владениях Артемиды полно подобных мест, где величественная дикая природа соседствовала со столь же величественными сооружениями, похожими на останки древних святынь. Однако, у меня имелись подозрения, что все эти храмы, может не все, но почти все — не более чем божественные декорации, цели которых придать владениям Небесной Охотнице тот вид, что ей нравился. Надо сказать не только вид: в этих местах, как и во владениях Геры все пространство наполняла высокая магическая сила. Я чувствовал множество ее источников, столь могучих, что они могли бы насытить меня на полчаса, даже если бы я был полностью опустошен.

Когда я поднялся до конца первого этапа лестницы — места, где начиналась каменная терраса — то увидел огромного белого тигра. Не думаю, что зверь оказался на моем пути по воле богини. Зачем Арти создавать проблемы мне или скорее проблемы зверю. Видно, дружеских чувств ко мне тигр не проявлял — напротив повел себя как истинный страж. Настороженно опустив голову, сделал два шага вперед и зарычал так, что на этот миг перестал слышаться даже грохот водопадов.

Я уже успел активировать в левую руку «Лепестки Виолы», хотя они — неважная защита в подобных случаях: если зверь бросится в атаку, то он легко свалит меня и достанет когтями там, где я не защищен магическим щитом. Конечно, бросив букет роз, я мог бы снести ему голову кинетикой в один миг. Но зачем убивать эту безусловно красивую, грациозную кошку? Тем более Артемиде такое бы точно не понравилось.

Я решил атаковать стража лестницы его же оружием — страхом. Среди магических шаблонов, активированных мной перед визитом к Гере, имелся «Лорепалх Боррех Лидс». В переводе с лемурийского означает «Образ Разрывающий Сердце» или проще — «Маска Страха». Разумеется, я не собирался доводить зверя до разрыва сердца. Активировав «Лорепалх Боррех Лидс» и на всякий случай раскрыв щит, я зарычал в ответ. При чем мой рык на самом деле был не громким — горло я точено не драл — но на ментальном уровне этот рычание был просто сумасшедшим. И мой образ в глазах несчастного зверя изменился до неузнаваемости — я для него превратился в огромное чудовище. Издав жалобное мяуканье, тигр шарахнулся к началу осыпи, споткнулся на шатких камнях и что было сил понесся в лесную чащу.

Вот так, обошлось без жертв, и путь к моей возлюбленной был свободен. Пройдя до конца террасы, я начал подъем по очередному этапу лестницы, еще более протяженному. Светлые колоны дворца уже виднелись на возвышенности, и я пошел быстрее, несколько подустав в конце подъема. Все-таки здесь было около тысячи ступеней. С высоты открывался вид на долину, начинавшуюся за скальными выступами и на два огромных водопада.

В этот раз я подошел к дворцу Небесной Охотницы с южной стороны, хотя стороны света в божественных пространствах понятие очень условное, и я определил его для себя по направлению движения солнца. Когда до колоннады и бассейнов с чистейшей голубой водой оставалось чуть более двух сотен шагов, я увидел богиню, стоявшую возле ступеней в лучах заходящего солнца. Скрестив руки на груди, она смотрела куда-то в сторону снежных вершин. Однако это была не Артемида. И здесь у меня возникли сомнения: в то ли место меня перенес портал и на самом ли деле эти владения принадлежат Разящей в Сердце. С одной стороны интуиция указывала мне именно на этот дворец, но с другой: почему я оказался совсем в другом месте, из которого не так просто было добраться до обители Небесной Охотницы? Не каждый смог бы найти путь сюда, заблудившись в сплетении проходов между скал.

Загадка отчасти разрешилась, когда я подошел к колоннаде совсем близко: богиней, стоявшей там и любовавшейся закатом, оказалась Лето.

— Радости тебе, Плоды Дарящая, — приветствовал я по древнему обычаю.

— Астерий, сколько неприятностей у всех из-за тебя, — она повернулась ко мне, поправляя упавшую на лоб прядь волос. — Скажу прямо: я тебе не рада. Не рада именно здесь. Мне не нравятся твои отношения с Артемидой. Может быть ты что-то не понимаешь?

— Может быть. Ну-ка, будь любезна, просвети, — такой поворот разговора мне был не по душе. В прочем и прежний разговор с матерью Артемиды тоже оставил во мне неприятный осадок и после него у меня сложилось мнение о Лето как неблагодарной и неумной даме.

— Сам не понимаешь? Моя дочь — богиня! А ты просто смертный, — сияющие глаза Лето с вызовом смотрели на меня, в зрачках отражалось заходящее солнце. — Я очень не хочу, чтобы Арти уподоблялась Афродите, разменивающей себя в связях со смертными. Я не хочу, чтобы ее светлая душа была опорочена тобой. С твоей стороны будет очень благородно, если ты сейчас уйдешь той же дорогой, которой пришел. Я открою тебе портал, и найду что сказать Артемиде.

— Вижу, наш прошлый разговор тебя ничему не научил, — я коротко глянул на нее и отвернулся к водопадам, звеневшим за бассейнами. — Да, ты права, я — смертный. Смертный с бесконечной чередой жизней и бесконечной свободой. Я тот смертный, которому завидуют боги. А с недавних пор не только завидуют, но и боятся. Я тот смертный, за помощью к которому обратилась ты сама, через свою дочь. Я тот, которому ты обязана тем, что Громовержец обратил на тебя внимание. Сама кем ты была, Лето? Если бы тебя в свое время не приметил Зевс, ты бы так и осталась малозначимой, почти безызвестной богиней, которую толком никто не почитал. Ты была труслива и неумна. Ты в страхе бегала, пряталась от Геры, пока Артемида не выросла, чтобы защитить тебя. И в войне под Троей ты приняла не ту сторону, тоже не от большого ума. Тебе очень повезло, что у тебя родилась такая красивая и мудрая дочь. Но в этом больше заслуга Зевса, чем твоя.

Я повернулся к ней, глядя как свечение вокруг богини становится алым, почти пунцовым. Конечно, она злилась. А кто ей виноват, что своей неумной речью подтолкнула меня сказать ей правду. И многое теперь стало понятно: пока Артемида была чем-то занята, Лето открыла портал, намеренно в ту часть владений дочери, из которой я мог бы не добраться сюда до темноты. И тигр на моем пути тоже мог оказаться благодаря Лето. Расчет прост: я убью тигра, а это не понравится Небесной Охотнице.

— Я тебя уничтожу! Превращу в пыль! — ее глаза вспыхнули, и губы задрожали.

— Послушай, Лето. Одна богиня, которая много сильнее тебя уже грозила мне подобным, — больше не глядя на нее я отошел к краю колоннады. — Ты же знаешь, чего она добилась. Я мил с тобой лишь потому, что ты — мать Артемиды, которую я люблю. Ты считаешь, что я не пара Артемиде? Тогда ответь мне на вопрос, почему ты думаешь, что после этого я должен считать тебя парой Перуну?

— Ты зависишь от меня! Перун тебя пощадил лишь потому, что я просила! — сердито произнесла она за моей спиной.

— Мы это уже обсуждали. Все что ты делаешь полезного для меня, на самом деле ты делаешь для себя. И Перун меня не пощадил. Когда гнев сошел с него, он понял, как опасно связываться со мной. И вот еще что, — я повернулся к ней. — Теперь, после тех слов, которыми ты встретила меня, у меня возник соблазн найти примирение с Герой и даже подружиться с ней.

— Мама! Это ты все устроила! — я услышал голос Артемиды. Через миг она появилась из распахнутых дверей дворца.

— Что я устроила? — Лето побледнев в лице, повернулась к ней. — Да, я впустила Астерия через старый проход. Потому что хотела поговорить с ним без тебя.

— Я же просила не вмешиваться! — Охотница подошла к ней и повернулась ко мне, старясь улыбнуться. — Прости, Астерий. Я ждала тебя с другой стороны дворца.

— Все хорошо, Прекраснейшая из всех Небесных. Думаю, беседа с Лето тоже не была лишней, и может кто-то извлечет из нее пользу. — Это тебе! — сделав несколько шагов, разделявших нас, я протянул ей букет роз.

— Как это по-человечески и как приятно! — щеки Артемиды покрыл румянец, а серебро в глазах засверкало.

Я сделал еще один шаг, обнял ее и поцеловал. Когда наши губы разъединились, Лето уже не было здесь. Осталось лишь угасающее свечение и еще ее раздражение. Оно было столь сильным, что не растворилось после исчезновения матери Артемиды и будто горький дым повисло в вечернем воздухе. О том что произошло между мной и Лето, я не стал сообщать Охотнице, чтобы не портить ей настроение. Даже не сказал о белом тигре.

Артемида повела меня на террасу к противоположной стороне дворца, где нас дожидался ужин: блюда с изысканной едой, серебряные кубки и фиалы с вином стояли прямо на полу, рядом с разложенными вокруг них подушками. Странно, такой ужин не был в правилах олимпийцев. Почему-то Артемида сегодня вспомнила о восточных традициях, и я был вовсе не против: возлежать за столом с богиней ничуть не хуже, чем проводить то же самое время сидя.

— Как ты добрался? — Арти устроилась слева от меня. — Я доверила Лето открыть портал, пока одевалась, но в мыслях не было, что она откроет его к старому проходу. Там же давно смыло мостик и дорогу после сильных ливней. То место заброшено. Странно, что она это не помнит.

— Если я спешу к тебе, то мне нужны ни мосты, ни дороги. Я просто перешел речку, слегка промочив ноги. Это стало лишь забавным приключением, — аромат моих роз, которые Артемида положила рядом с собой на подушки, сейчас чувствовался сильнее. Они благоухали, их запах соединялся с ароматом акации, всегда исходившим от богини. — Затем немного интуиции мага и моего сердца, чтобы понять, где ты, — продолжил я пояснять. — А затем по лестнице вверх. Идти, правда, пришлось намного дольше, но разве это проблема, если я иду к тебе.

— Астерий! — Охотница схватила меня за руку. — Там же на лестнице Антей! Он почти всегда там!

— Ты о ком? О том ливийце? — я не сразу понял ее беспокойства, подумав о древнем великане, сражавшемся с Гераклом.

— Мой страж — белый тигр. Его имя Антей, — проговорила она в пол-оборота повернувшись ко мне. — Как же Лето не подумала, пуская тебя туда!

— Арти, успокойся. Твой Антей — милый белый котенок. Конечно, я виделся с ним, и он благополучно сбежал, после того как я прорычал ему приветствие. Сам не знаю, чего он так испугался меня. Вот скажи, разве я такой страшный?

— Нет, ты прекрасен, — Артемида нежно провела кончиками пальцев по моей щеке. — Но ты шутишь надо мной: Антей не мог сбежать.

— Мог или нет, ты у него сама спросишь. Иди ко мне, — моя рука обвила Охотницу, а губы потянулись к ее губам. От первого же прикосновения разлилась сладость.

Богиня слегка вздрогнула, почувствовав, как сильно мое влечение.

— Лето тебя отговаривала стать моим любовником? — тихо спросила она, постепенно расслабляясь в моих объятиях.

— Да, — моя рука скользнула по ее оголившемуся бедру.

— Не здесь, дорогой, — Артемида задержала мою ладонь. — Она настоятельно предостерегала меня от слишком близких отношений с тобой. Я понимаю ее волнения. Не суди ее слишком строго — ты кое-чего не знаешь.

— Чего я не знаю? Того важного, которое ты собираешься сказать мне давно и никак не решишься? — я помнил, Разящая в Сердце говорила о какой-то тайне или каком-то неведомом мне событии, и я до сих пор терялся в догадках. Всякий раз, когда я пытался выяснить, что столь важное, касающееся нас двоих она прячет в душе, богиня увиливала от ответа.

— Да… Я сама долго была не уверенна и не решалась сказать тебе. Скажу сегодня. Теперь уже обязательно скажу, только позже, ответила она, лаская мои волосы.

И мне снова пришлось запасаться терпением.

Несмотря на обилие блюд, ароматных и аппетитных с виду, мы почти ничего не ели. Я лишь попробовал какой-то экзотический салат, немного сыра с оливками и мед с орехами, запивая разбавленным вином. И когда я понял, что Артемида так же как и я не голодна, то подхватил ее на руки и понес в спальню — ее оказалось не так легко найти даже с божественными подсказами, которые шутливо выдавала моя возлюбленная.

Переступив порог спальни, я остановился, оглядывая великолепное убранство: стены из теплого мрамора розовых оттенков, роспись на потолке со сценами из жизни олимпийцев, изящную мебель с позолотой. А дальше огромную кровать под бордовым балдахином — с него свисали по краям золотыми кистями.

— Астерий, ты слишком спешишь. Разве мы не могли посидеть еще на террасе? — тихо спросила Артемида, нежась в моих руках.

— Разве здесь не удобнее наслаждаться друг другом? — я осторожно опустил ее на кровать.

— И тебе не интересно знать, что говорят во Дворце Славы? Что думает о тебе Перун и другие боги? — оказавшись на постели, охотница отползла дальше к подушкам.

— Сейчас мне интересно только то, что думаешь обо мне ты. К черту остальных богов! — я мои пальцы быстро справились с пуговицами рубашки и джан. Раздетый, совершенно бессовестно я забрался на ее кровать.

— Астерий! — спасаясь от меня, Охотница отползла еще дальше, почти забилась в угол, но я-то понимал, что это лишь игра богини, которая тоже женщина.

Я добрался до нее, набросился целуя в губы и скоро столкнулся с неожиданной сложностью: одежда Артемиды не имела застежек. Я мог бы порвать ее, наверное, так и сделаю следующий раз, отпустив свою страсть. Но сейчас я был рад продолжить ее игру: Артемида смеялась, и ускользала от моих рук, правда не всегда удачно. Я все же победил ее, прижал к подушкам, целуя ее волшебное тело, одновременно гибкое, сильное и нежное. От сладости ее ответных поцелуев кружилась голова. Мои губы спустились ниже, к ее груди и я попытался освободить эти прекрасные, упругие и крупные холмики.

— Я сама… — прошептала Арти.

По ее воле платье разошлось по бокам. Я мигом стянул его, отбросил на край кровати, поедая взглядом ее обнаженное тело в обрамлении длинных серебристых волос. Прикоснулся к нему, нежно проводя ладонью от груди к животу и немного ниже. Небесная Охотница прикрыла глаза. Я наклонился, поочередно целуя ее груди, сжимая губами соски, чувствуя, как они постепенно твердеют, под участившиеся вздохи Артемиды. Моя ладонь прошлась по ее животу к лобку, палец тронул начало таинственной складочки. Арти не возражала — сама развела ноги чуть в стороны, лишь вздрогнула, когда мой палец прошелся там, собирая ее влагу.

Отпустив ее сосок, превратившийся в нежный камешек, я наклонился, целуя во вздрагивающий живот, оставляя на нем влажную дорожку языком. Артемида беспокойно завозилась подо мной, разведя шире ноги, позволяя ласкать пальцами ее щелочку.

— Так хочу… — прошептала она, несильно нажимая на мою голову, опуская ее еще ниже, пока мой язык не скользнул по ее голому лобку туда, где стало очень влажно.

Я впился в ее розовые губки своими, подразнил между них языком, чувствуя, как затрепетало тело богини от волны ощущений. Артемида слабо застонала, выгибаясь, гладя мои волосы и плечи. На проникновения моего языка, она с шумным выдохом подавалась навстречу. Движения ее рук, гладивших мои плечи и спину, стали порывисты. И скоро Арти не выдержала — вцепилась в меня и пригласила:

— Иди ко мне! Скорее!

Я поспешил. Навис над ней на несколько мгновений, разглядывая божественно-прекрасное лицо, приоткрытые глаза и губы, ждущие меня — все это отозвалось трепетом в каждой клеточке моего тела.

— Арти! — произнес я, медленно опускаясь. — Люблю тебя!

Наши губы соединились, и почти одновременно мой твердый воин нашел ее вход. Охотница слегка вскрикнула от сильных ощущений, пронзивших ее лоно и разлившихся волной по телу. Прижалась ко мне, страстно отвечая на поцелуи.

Я двинулся в ней размеренно и решительно, чувствуя, что она сама хочет именно так. Ее мокрая, горячая пещерка жаждала именно такой божественной игры. Сердце все чаще стучало в груди. Сильные руки Артемиды, ласкали мою спину и судорожно прижимали меня. Охотница выгнулась, шепча мое имя, застонала, сгибая ноги в коленях, и я понял, что она уже на небесах. Я подмял ее под себя, становясь жадным и грубым, чаще и глубже входя я нее и с наслаждением слушая ее сладкие вскрики. Через несколько мгновений сам воспарил на небеса, отправляясь за ней. Взорвался в нее горячим потоком. Несколько мгновений наши тела одновременно била прекрасная дрожь, разливавшаяся по телу огнем.

Артемида еще долго не отпускала меня, прижимая к меня сильными руками, целуя в шею и плечи. Потом, когда я упал на подушки, опрокинулся на спину, она положила голову мне на грудь и сказала:

— Люблю тебя, мой Астерий. Очень люблю. И пришло время сказать кое-что важное.

— Да, дорогая, — я немного напрягся, стараясь заглянуть ей в глаза.

— Не говорила об этом так долго, потому что не была уверенна, что допущу это. Последние дни уже полностью уверенна, — она приподнялась и села мне на живот, укрывая меня своими длинными серебряными волосами. — Даже более того — уже случилось.

Я почувствовал, как мне на живот вытекают из богини наши теплые соки.

— Ну, говори же! — мои пальцы начали ласкать ее отвердевшие соски.

— У меня будет ребенок. От тебя. Знаю, это только что случилось, — произнесла Небесная Охотница, низко склонившись надо мной.

— Ты шутишь? — мое сердце часто забилось, и Арти почувствовала это ладонью, которую прижимала к груди.

— Это записано в Вечной Книге, на тайных страницах, открытых для меня. Конечно, выбор был за мной, и мне было очень сложно его сделать, — произнесла Артемида. — Чувствую, ты очень волнуешься. Это приятное волнение?

— Да. Очень необычное. Никогда прежде не испытывал подобное, — я положил ладонь ей на живот, думая, что где-то там уже зарождается жизнь нового бога. Знаю, что прежде, чем ребенок родится, пройдет много времени — точно больше года, может быть три. Богиня сама решает, когда ее дитя появится на свет, но меньше года этот срок не может быть. — И поэтому Лето была настроена так решительно против? — спросил я, теперь уже понимая гораздо больше, почему Лето вела такие неумные речи и совершала противоречивые поступки.

— Да. Она знает, что если ребенок родится от тебя, то его ждет непростая судьба. Будет мне и моей дочери много волнений. Но пусть будет так. Я очень хочу ребенка от тебя, и мы выдержим любые испытания, — Артемида дотянулась до моих губ, и мы слились в поцелуе.

Много вопросов сейчас завертелось в моей голове, но все их я отложил, наслаждаясь близостью моей возлюбленной. Я осторожно приподнял ее, придерживая под бедра. Охотница почувствовала мою твердь, стремящуюся в ее лоно, и со сладким стоном опустилась на нее.

*** Арты с Артемидой сейчас выложу на Бусти (ссылка в разделе от автора)

Глава 22 Остробой не будет лишним

Нельзя сказать, что господин Харпер слыл признанным знатоком редких и ценных вещиц, но он занимался их оценкой и скупкой давно. А главное, что заставило Маргарет Берч обратиться к нему, так это то, что он имел грех скупать краденое. Правда, намного дешевле чем вещица стоила на самом деле. Оно и понятно: плата за риски теперь как никогда высока. И еще за Робертом Харпером закрепилась репутация честного человека — пока еще не было случаев, чтобы кто-то обвинил его в слишком неверной оценке вещей, принесенных на продажу.

— Может быть, чай, Маргарет? — предложил Харпер, сняв очки и потирая переносицу. — Чего уж там, мы редко видимся. Можно просто посидеть, поговорить об этой чертовой жизни. Не все время же о делах.

— Нет, Роберт, извините, но мне следует поспешить. Увы, слишком много дел, — госпожа Берч не была настроена задерживаться. Ей требовалось забежать в налоговое ведомство, затем к сыну, и внизу дожидалась темнокожая служанка со смешным именем Болба.

— Жаль, тогда к вашему делу, — скупщик щелкнул тумблером туэрлинового светильника, настроил свет поярче и теперь начал более досконально рассматривать браслет с изящной змейкой, используя большую лупу.

Смотрел он долго, удивленно хмыкал, что-то записал на листок бумаги. Затем встал и удалился в другую комнату, по пути сказав Маргарет:

— Сейчас еще проверю золотишко и камешки.

Пока он проверял, хозяйка отеля «Sea Lights» успела немного заскучать, и подумать, что дело это не столь важное, и можно было поручить его Аманде, а налогами заняться на следующей неделе.

Роберт Харпер появился неожиданно, хитренько улыбаясь и как-то особо поглядывая на гостью.

— Я не знаю, что это за вещь, но обязательно узнаю к завтрашнему утру или раньше, — сказал он, направляясь к своему рабочему столу. — Давайте, Маргарет, поступим по-умному: я сейчас выплачу вам стоимость браслета как за золотой лом. Разумеется, с учетом стоимости камешков и за минусом 50 процентов за свои риски. А завтра вы зайдете ко мне, и я выплачу вам оставшуюся сумму. Если, конечно, эта вещь имеет большую ценность, чем просто ювелирное изделие. Мне кажется, эта вещица или очень качественная подделка под древность или на самом деле какая очень ценная вещь. Если так, то завтра вы сможете получить еще кое-какие денежки — уж поверьте моему чутью.

— Хорошо, господин Харпер. А на какую сумму я могу рассчитывать сейчас? — Маргарет Берч прищурилась.

— Шесть пятьсот. Золото здесь высокой пробы, вес чуть меньше 6 унций. Изумрудики крупные, но чистотой не отличаются, — сказал скупщик. — Так устроит? Или можете понести Джонсону, если уверены, что вещь не краденная.

Вот в последнем госпожа Берч была очень не уверена, поэтому сказала:

— Хорошо, господин Харпер. Мы с вами не первый день знаем друг друга, зачем я буду ходить еще к кому-то, — ответила хозяйка «Sea Lights». Ей на самом деле не хотелось суеты даже ради заметной денежной прибавки, и тем более не хотелось выказывать недоверие оценщику, к которому она нередко обращалась уже более десяти лет.

— Отлично, миссис Берч, иметь дела с вами даже приятнее, чем было то с мистером Берчем. Как жаль, что его больше с нами нет, — сделав скорбное лицо Роберт Харпер подошел к сейфу, гремя ключами отпер массивную дверку и положил браслет со змейкой на верхнюю полку, туда, где лежало несколько золотых колец, колье и серьги. С нижней он взял толстую пачку купюр и отсчитал из нее семь тысяч пятьсот фунтов.

Выйдя из дома скупщика, Маргарет вручила служанке записку с перечнем необходимых покупок. В основном там была заявка миссис Коннорс — той новой, очень странной постоялицы с синяками на лице. Хотя вряд ли ее истинное имя было Анна Коннорс. Иначе, зачем она сказала, что у нее нет документов? Ведь паспорт у нее был, при чем паспорт не простолюдинки. С этим вопросом Маргарет собиралась разобраться чуть позже, при чем так, чтобы мнимая госпожа Коннорс сразу бы не поняла ее догадок. Сейчас стоило поспешить в налоговое ведомство, а потом ехать на другой край Портсмута к сыну и уже потом можно осторожно заняться личностью этой дамы «без документов».

— Болба, слушай меня внимательно! — призвала хозяйка отеля, строго глядя на негритянку. — В этом списке до нижней черты все, что нужно купить госпоже Коннорс — она проживает в 28 номере. Постарайся сделать так, чтобы она осталась довольна. Все, что ниже, — Маргарет указала пальцем на черту, под которой начинался перечень продуктов. — Следует доставить Аманде — деньги на это я тебе выдала еще утром. И очень постарайся сделать все это быстрее, — миссис Берч протянула служанке пятисотфунтовую купюру. — Имей в виду, здесь разные списки и разные счета. Смотри не перепутай. Сдачу со ста фунтов отдашь Аманде, а с пятисот фунтов вместе с купленными вещами отдашь той же госпоже из номера 28. И скажи ей, что остальные деньги я сама занесу ей ближе к вечеру.

Немногим позже часа после полудня в дверь постучали. При чем стук был столь тяжелым, что Элизабет показалось, будто дверь сотрясает не женская рука. Окончательно отбросив сон, миссис Барнс вскочила с постели. Снова баронессу охватила тревога. Кто мог столь бесцеремонно ломиться в ее номер⁈ Уж точно не хозяйка отеля и не Аманда. Хотя Элиз с огромной надеждой ждала появления кого-то из них, сейчас стало ясно, что за дверью кто-то другой.

Элизабет глянула на приоткрытое окно, снова подумав, что если вдруг за ней придет полиция, то она вряд ли сможет убежать этим путем. Можно, конечно, попробоватьпройти по карнизу до водосточной трубы и попытаться спуститься по ней. Но Элиз никогда не делала подобного даже когда была девочкой. Хотя девочкой она была боевой, лазала по деревьям и иной раз дралась с мальчишками. Ее некоторые мальчишки ее побаивались и тем более Майкл.

«Неужели госпожа Бернч предала меня⁈» — пронеслось в сознании Элизабет. — «Только бы не полиция!». Чем просто так сдаться полиции, все-таки лучше попробовать бежать. Так был хотя бы мизерный шанс еще раз попытаться затеряться в городе и как-то добраться до Москвы. На случай, если придется внезапно бежать, Элиз кое-что предусмотрела: еще перед сном изъяла из тубуса нужный Алексу свиток и, аккуратно сложив его, спрятала на дно сумки под фотоаппарат. Она даже сфотографировала этот свиток — а то мало ли как могут повернуться не жалующие ее обстоятельства. Уверенность, что свиток именно тот, пришла после того, как баронесса открыла тубус с гравюрой совы — в нем помимо свитка лежала пояснительная записка, на которой было написано: «Рисунки очень похожи или единичны древнему устройству, называемому Ключ Кайрен Туам. Графу Бекеру пока не слова. Перевести текст не удается, но пробуем. Подключил Антониони и Гуверта». Вот так… Миссис Барнс точно помнила: ее демон ищет именно свиток связанный с этим самым Кайрен Туамом. И Майкл говорил о том же самом. Кстати, в других тубусах тоже были пояснительные записки, но Элиз не стала их читать.

В дверь постучали еще сильнее.

— Минутку, я раздетая! — отозвалась миссис Барнс, хотя это было неправда — на ней был темно-синий халат, выданный Амандой.

Баронесса попыталась надеть тапки, но забинтованные ступни ног не помещались в них, поэтому она подошла к двери разутая. Прикоснулась к ребристому рычажку замка, но не повернула его. В мыслях пронеслось: если это полиция, то ее могут посадить на много лет и она, наверное, больше никогда не увидит своего демона. Нет! Этого нельзя допустить! Тогда лучше рискнуть и попробовать выбраться через окно. Да, второй этаж и очень узкий карниз. Она может упасть и сломать ноги или вообще переломать все кости, но побег дает, черт возьми, хоть какой-то шанс вернуться к Алексу!

— Кто там? — севшим голосом спросила Элизабет.

— Это я, Болба. Служанка, принесла ваш заказ, — отозвался грубоватый женский голос с ужасным акцентом.

На сердце отлегло, миссис Барнс щелкнула замком. На пороге стояла толстая негритянка с плетеной корзиной и двумя бумажными пакетами.

— Вот госпожа Коннорс, все по вашему списку. Шляпку с вуалью еле нашла. Не в моде такое, почти нигде нет в продаже. Серой не оказалось, только черная. Если не подойдет можно сдать в «Clicquot Hats», — она протянула пакеты и корзину. — Вот ваша сдача, — из кармана в переднике служанка достала несколько купюр, зазвенела монетками. — Двести шестьдесят три фунта восемьдесят пенсов.

— Спасибо, Болба, — Элизабет едва смогла удержать радость. Даже нахмурилась, чтобы не выглядеть глупо перед служанкой. Только через миг до нее дошло, что 260 фунтов сдачи — это деньги совершенно ничтожные, если хозяйка отеля продала ее браслет. А она, конечно, продала — иначе не было бы этих покупок. Баронесса подняла вопрошающий взгляд к негритянке.

А та, вспомнив последние слова Маргарет, тут же сообщила:

— Хозяйка сказала остальные деньги отдаст вам сама, как вернется. Она к сыну поехала. Это, наверное, до вечера.

— Хорошо. Очень хорошо, — мрачные тучи окончательно развеялись на душе миссис Барнс. — Возьми это, — мелочь и три фунта она отдала служанке.

— О, госпожа Коннорс, — темнокожая толстушка благодарно поклонилась. — Я позже зайду за корзиной. Ее нужно вернуть хозяйке.

Элизабет снова заперла дверь на замок и едва не закричала от радости. Поспешила выложить на стол и на постель все вещи из ее заказа: недорогое темно-серое платье, нижнее белье, пластырь, бинты, целебные мази и таблетки. Дальше… Баронесса открыла второй пакет: дорожная сумка среднего размера, удобные туфли, тональный крем для лица, и кое-что из косметики, и важное — шляпка с вуалью. Черт с ней, что черная и не совсем подходит к платью. Главное, теперь Элизабет сможет выйти из отеля, прикрыв свое лицо, и не обращая на себя слишком много внимания.

Баронесса решила так и сделать. Потратила с полчаса на косметические процедуры, приведя себя кое-как в порядок перед зеркалом. Тональный крем помог не слишком, но за черной вуалькой, подшитой складками к шляпке, следы побоев были почти незаметны. Элизабет еще раз придирчиво оглядела себя в зеркало, отметив, что выглядит слишком старомодно. Так одевались пожилые дамы этак лет за 60. И тут ей пришла на ум неплохая идея: купить парик. Парик с седыми волосами. Тогда еще меньше шансов, что ее опознает полиция.

Достав из-под кровати мешок, все ценное из него баронесса переложила в дорожную сумку, оставив каменные таблички и стальной нагрудник. А также положила в мешок пустой тубус и тот жуткий наряд, к котором бежала из дома виконта Уоллеса. Мешок снова затолкала подальше под кровать. И, прихватив с собой дорожную сумку, вышла из номера. Когда миссис Барнс проходила мимо стойки приема гостей, что в нижнем холле, Аманда даже не узнала ее и окликнула.

— Это я, Анна Коннорс, — Элизабет приподняла вуальку. — Увы, приходиться прятать это безобразие на моем лице. Я уйду примерно на два часа. Нужно встретиться с сестрой и адвокатом. Решили, что в офисе это сделать удобнее. Ведь придется оформлять какие-то документы.

Выйдя из отеля, Элизабет решила направиться к воздушному порту «Red Wings of Portsmouth», там, в камерах хранения оставить дорожную сумку с вещицами из коллекции Уоллеса, в нее же положить фотоаппарат. Так как бы надежнее. Если вдруг ее схватит полиция, то она сможет добиться свидания с братом, а Майклу эти реликвии наверняка будут очень полезны. И главное фотоаппарат — в нем фото свитка. Даже если с самой Элизабет случится беда, то ее демон все равно получит то, что ему нужно, но уже от Майкла. Демон не оставит ее в беде — обязательно вытащит.

Чтобы добраться до порта, требовалось пройти квартал пешком, а затем проехать пять остановок на эрмибасе. Элизабет свернула за угол, дошла до кондитерского магазина и взгляд ее зацепился за вывеску над лавкой апотекария. Поскольку к целителям она решила не обращаться, то не лишним было бы купить какое-нибудь снадобье, чтобы избежать нагноения ран на ступнях ног. В них попала грязь, когда Элиз бежала босиком из поместья Уоллеса.

Баронесса толкнула дверь, тут же звякнувшую колокольчиком. Расспросила апотекария, что он посоветует из своих средств. Приобрела у него какие-то таблетки, мазь и маленький пузырек «Hand of Saint» — это средство давали только по красным рецептам, но Элизабет оказалась так убедительна в разговоре и подкрепила свое обаяние десятью фунтами. На вопрос, зачем ей такое средство, которое обычно применяли при легких операция, Элиз ответила просто: «Мужу будут делать операцию по вскрытию нарывов на ноге. Врач сказал это купить, а рецепт я потеряла. Поймите, этот нужно срочно!».

Зачем миссис Барнс купила «Hand of Saint», она не то, что не понимала, но представляла смутно. Имелся у нее кое-какой план… Ведь при посадке на дирижабль или рейсовую виману трансъевропейских линий у нее возникнут большие проблемы с документами. Свой паспорт она показать не может. И правила посадки в разных портах разные. Она не знала, какие здесь, в Портсмуте. Если ее прижмут с этим вопросом, то тогда у баронессы имелся еще непродуманный до конца выход — очень рискованный, даже безумный.

Выйдя от апотекария, миссис Барнс направилась к остановке рейсовых эрмимобилей, думая, что кроме пузырька с «Hand of Saint» ей стоило бы обзавестись маленьким остробоем. Таким, чтобы легко помещался в сумку на место фотоаппарата. Стрелять Элизабет умела, не очень хорошо, но доводилось из любопытства стрелять по мишеням с друзьями в колледже и потом с капитаном Картером. При чем в этой стрельбе за победу по договоренности полагались призы очень интимного содержания.

Когда пришло сообщение от Роберта Харпера, миссис Берч уже ехала от сына к своему отелю. Поднеся прибор к уху, она нажала кнопку и услышала басовитый голос скупщика:

«Миссис Берч, извиняюсь за беспокойство, но возникли особые обстоятельства. Очень вас прошу заглянуть ко мне по возможности раньше. Желательно сегодня. У меня очень важная информация по той вещице».

— Пожалуйста, сверните на Фраттон роуд, — попросила она извозчика. И назвала адрес господина Харпера.

Когда служанка проводила гостью на второй этаж в кабинет скупщика, то Маргарет застала господина Харпера очень взволнованным. Он был без очков, глаза его блестели, при этом он прохаживался по своему просторному кабинету, заложив руки за спину.

— Маргарет, вы сейчас будете очень удивлены! — сказал он, когда служанка закрыла за собой дверь. — Эта вещь называется «Глаза Деви», ей не менее пяти тысяч лет. Да, да, Маргарет! — скупщик многозначительно потряс пальцем, затем все-таки надел очки, которые держал в руке. — У браслета очень интересная древняя история. Но дело сейчас не в этом. Важно другое!.. — он остановился и понизив голос произнес: — Этот браслет до вчерашнего дня был коллекции виконта Джозефа Уоллеса.

— Как⁈ — госпожа Берч слегка побледнела и опустилась на стул.

— Вот так! Его ограбили вчера ночью! Кроме этой вещи пропало много других! Вот статья в «Pulse of London». И вот еще в «Evening Escher», — взяв со стола две газеты, он протянул их госпоже Берч. — Можете взять эти экземпляры себе. Мне скоро принесут прессу еще — все, что связанно с этой историей.

— Вы хотите, чтобы я вам сейчас отдала деньги? — бледность так и не сходила с лица хозяйки отеля.

— Нет. Я хочу, чтобы мы вместе подумали, как нам правильнее поступить. У нас два пути, уважаемая госпожа Берч, — скупщик, наверное, устав расхаживать по кабинету, присел на диван. — Первый, самый правильный, законный — это обратиться в полицию, — он внимательно посмотрел на Маргарет, пытаясь понять мысли хозяйки «Sea Lights».

Ее лицо хоть оставалось бледным, но сейчас было бесстрастным. Госпожа Берч справилась с первоначальным шоком.

— Или попытаться извлечь из этой ситуации максимальную взаимную пользу, — негромко продолжил скупщик. — Полагаю, у вашей необычной постоялицы имеются и остальные пропавшие вещи из коллекции виконта Уоллеса. Стоимость их может оказаться огромной.

— Вы сможете их продать, даже несмотря на то, что их ищет полиция? — Маргарет хорошо помнила, как появилась эта госпожа, назвавшаяся Анной Коннорс в отеле, неся тяжелый мешок, иногда издававший металлические звуки.

— Смогу. Это вообще не проблема, уважаемая госпожа Берч. На такие вещи всегда можно найти достаточно щедрого покупателя, имя которого всегда будет в тени, как и сам факт сделки. Проблема в другом… — Роберт Харпер уже понял, что Маргарет сделала выбор, и вариант с обращением в полицию ей не нравится. — Проблема в том, что если когда-нибудь полиция доберется до этой женщины, то у нас могут возникнуть большие проблемы.

— И?.. — хозяйка отеля «Sea Lights» побледнела еще больше, но при этом на ее лице не было заметно волнение.

— И нужно сделать так, чтобы полиция никогда не добралась до вашей постоялицы, — заключил скупщик. — Кстати, она убийца. В особняке виконта Уоллеса она убила его друга и покалечила самого виконта. Почитайте статью — там все подробно разложено со слов самого виконта. Ее имя… — Роберт Харпер выдержал паузу и потом произнес: — Баронесса Элизабет Барнс!

Глава 23 Когда хорошее заканчивается

Рано или поздно хорошее заканчивается. Мне ли не знать это вечное правило — оно старше богов и безупречно работает в любом из известных миров. Вот и сейчас это правило в очередной раз спустило меня с небес на землю. Хотя нет, вру… Я еще был на небесах в прямом и переносном смысле: я лежал с Артемидой в постели, гладил ее волосы и слушал утреннее пение птиц. Однако мне уже пора было уходить.

— Даже не позавтракаешь со мной? — богиня прижалась ко мне голой грудью и подняла голову, заглядывая в глаза.

— Прости, но нет. Нужно успеть в школу на консультацию, — ответил я, и дело было вовсе не в самой малополезной консультации по экзамену, а в том, что я обещал Ковалевской прийти.

Боги, как же это смешно: проснуться в постели после сумасшедшей ночи любви с одной из величайших богинь и потом спешить в школу! Нет, невзирая на некоторые очень печальные моменты, я обожаю игру в жизнь! За тысячи лет я так и не привык к прекрасным коллизиям и не привыкну к ним никогда. Окрыленный этими мыслями, я поцеловал Арти в губы: жарко, сильно, долго. Отбросил покрывало так, чтобы оно улетело в дальний угол спальни и встал.

— Астерий! — Охотница возмутилась и села на кровати, прикрывая ладонями свою великолепную грудь.

Ну точно, как земная женщина! Зачем передо мной прятать эти божественные прелести? Меня развеселило смятение в ее серебряных глазах, быстро переходящее в радость, которой я уже был полон.

— Хватит нежиться! Идем! — я подхватил ее на руки и понес к двери.

— Нет, Астерий! Нет! Там утром бывают слуги! — она пыталась вырваться.

Но слишком слабо пыталась, явно готовая покориться мне. Толчком ноги я открыл дверь и вынес богиню к мраморному бассейну, где мы вчера плескались под луной и играли в очень чувственные игры.

В воду мы упали вместе, подняв фонтаны брызг. Я нагнал Охотницу в два сильных гребка и с ней отплыл туда, где ноги легко доставали дна. Стоя уверенно, повернул ее к себе.

— С утра должен появиться Гермес! — вспомнила Артемида.

— И что с того? Если он придет, то точно не сюда, — я бесцеремонно развел ее ноги, и она застонала от моего члена входящего в нежную пещерку. Наверное, Арти еще не слишком была к такому готова.

— Подожди! Пожалуйста, подожди! — она стиснула меня ногами и потянулась губами к моему лицу.

Обожаю, когда меня просят богини. Это так трогательно.

— Правда делать это в воде приятнее чем в постели? — спросил я, исполняя ее просьбу — выжидая. Давая ей время привыкнуть к моей тверди в нежных глубинах.

— Да. Везде хорошо, — держась за мою шею, Небесная Охотница шевельнула бедрами — впустила меня глубже.

— Согласись, это лучше, чем завтрак, которым ты пыталась меня соблазнить, — я подхватил ее под ягодицы, слегка прижимая к себе. Мой воин проник еще глубже.

— Да! — едва ли не вскрикнула она.

— Мне это нравится. Нравится, когда богиня не спорит со мной, а так охотно соглашаешься, — прошептал я, целуя ее в губы.

Наверное, от моих слов она хотела засмеяться, но из груди Артемиды лишь вырвался сладостный стон.

Нас двоих охватил любовный жар, и, наверное, много воды выплеснулось из бассейна вместе с восторженными вскриками самой прекрасной женщины на Небесах.

Но все же на землю пора мне было опускаться. Артемида провожала меня к самому порталу. С каждой ступенькой вниз я все сильнее задумывался о встрече с Ольгой. Не сказать княгине о том, что у меня будет ребенок от Артемиды, я не мог. Ольга очень ценит честность в отношениях, и я не собирался в столь важном вопросе держать ее в неведенье. Хотя Ковалевская стала на редкость сдержанной и терпимой, у меня было такое ощущение, что сегодня случится буря.

Последний этап пути по тропинке между молодых кипарисов мы шли молча. Небесная Охотница разгадала мои мысли и спросила:

— Беспокоишься по объяснениям с Ольгой?

— Да, — признался я. — Чувствую, она очень расстроится. Оля может многое прощать. Она — золотой человек, но для нее важно ощущать себя в моем сердце первой.

— Мне тоже хочется быть первой. И любая женщина желает быть первой, хотя, на самом деле, желает быть вовсе не первой, а единственной. Увы, Перун ввел несправедливые правила, удобные лишь для мужчин, — Артемида погрустнела, и когда мы остановились перед самым порталом, напомнила: — Скажи Ольге, что не надо смешивать Земное и Небесное. Такое правило тоже есть. Оно может вернуть душевное спокойствие, но далеко не всегда. Знаю по себе как трудно ему следовать, но если о нем забыть, то становится еще хуже. При чем хуже всем.

Я молчал, вполне понимая ее. Понимая все те сожаления и обиды, которые придется терпеть моим женщинам, привыкая к столь сложным отношениям со мной. За тысячи лет я привык быть в вопросе отношений свободным, привык к тому, что могу наслаждаться то одной милой мне дамой, то другой. При этом я понимаю, как обидно бывает некоторым из них такая игра. Впрочем, это игра только для меня, хотя отношусь к ней очень серьезно. Для моих женщин это вовсе не игра. Даже для Артемиды это не игра, при всем том, что у богов более высокое осознание происходящего в мире. Понимая это, я мысленно благодарил каждую из моих женщин за терпение.

— Скажи ей, что ребенок у меня родится не раньше, чем через полтора года, — продолжила Артемида, глядя на солнечные блики в реке. — Более точный срок я назначу сама позже. Посмотрю записи в Вечной Книги и постараюсь выбрать самую удобную дату, чтобы жизнь нашей дочери не была так сложна, как это предвидится. Если Ольга так хочет быть первой, то вполне может меня опередить.

— Арти… Я тебя люблю, — я обнял ее, поцеловал, потом положил руку на живот богини.

Что там уже есть новая жизнь, я чувствовал очень ясно.

— Мы так и не поговорили о том, что происходит во Дворце Славы. Я не успела рассказать, что говорят о тебе боги, — Охотница накрыла мою ладонь своей.

— Мне это мало интересно, что во дворце Перуна. Куда важнее вот это, — я присел, прижавшись ухом к ее животу. Конечно, я не мог сейчас слышать новой жизни, которую породили мы вместе с богиней, но знал, что многие мужчины делают так, и это очень трогательно.

— Астерий… я тебя тоже люблю, — она прижала мою голову сильнее, играя моими волосами.

— Мне пора, — я встал.

— Должна тебя предупредить, Гера скоро возродиться, может для через два-три. Мы с Афиной постараемся позаботиться о твоем покое, но это не всегда возможно, — сказала она, открывая портал.

— Это и не нужно. До встречи, Арти. Надеюсь, очень скорой, — обнял ее, поцеловал. Отпускать не хотелось, но было пора идти.

Первое, что я сделал, выйдя из храма, проверил эйхос. Я ждал сообщений от Ольги или Бориса Егоровича, важных, с намеком на изменения по ситуации с Козельским или вокруг «Сириуса». Конечно, если бы имелись какие-то серьезные новости, то кто-то из Ковалевских не стал бы об этом извещать через эйхос, а назначил бы встречу. И сообщение от Ольги было. Но совершенно иного характера:

«Как ты там, на Небесах? Немного завидую, немного злюсь. И ревную. Ревную, наверное, не немного. Очень жду тебя на консультацию. Всего полдня и ночь, а я соскучилась…» — потом недолгое молчание и снова ее голос, всегда приятно волновавший меня: — «Саш, я все думаю о том… Ну, сам знаешь: о чем мы говорили вчера в кабинете отца. Я переживаю, как ты справишься. Ведь это же так важно и очень серьезно. Надеюсь, ты попросил Артемиду помочь?».

Конечно, Артемиду я не попросил. Если эти «важные и очень серьезные» дела будут делать за меня боги, то зачем в этом мире я? И не делают боги ничего по щелчку пальцев, даже если с этими богами у тебя самые сердечные отношения. Да, я обращался к Артемиде с просьбой насчет Элизабет, но это крайний случай. Это очень нежелательное вмешательство, которое противоречит Небесным Законам и может изменить записи в Вечной Книге, поэтому такими вещами злоупотреблять нельзя. И боги далеко не всегда могут помочь.

Кстати, Элизабет… от нее я тоже ждал сообщения. Почти с таким же нетерпением и настороженностью, как от Ковалевских. Сообщения, увы, не было. Понятно, что с Лондоном и всей Западной Европой неважная связь. Сообщение может идти не один день, и не везде есть возможность отправить его — это меня успокаивало. Но, с другой стороны, я чувствовал тревогу за миссис Барнс. Артемида мне толком ничего не пояснила, о том, что стряслось с Элиз, которую она, мягко говоря, недолюбливала.

Сообщила лишь, что в поместье виконта Уоллеса произошла какая-то крупная ссора и Элизабет бежала оттуда, а по пути на нее едва не напали сторожевые собаки. Их Охотнице пришлось убить. Мне даже показалось, что богиня намного больше сожалела об убийстве собак, чем о произошедшем с миссис Барнс. Еще Арти сказала, что у баронессы могли быть проблемы с полицией, но их Элиз должна избежать. Большего богиня будто не знает и не желает знать — ее вообще раздражала любая мысль об Элизабет. Теперь я даже не представлял, как выкрутилась из всего этого Элиз и удалось ли ей сфотографировать свиток у виконта Уоллеса. Хотя какой к черту свиток! Он важен для меня, но не настолько, чтобы подвергать миссис Барнс опасности. Не будет фото свитка — найду другой способ добыть информацию о Ключе Кайрен Туам и месте нахождения Хранилища Знаний.

Прежде чем прослушать три оставшихся сообщения: от Торопова, мамы и Ленской, я набрал номер Майкла и сказал:

«Майкл, приветствую. Как там дела у твоей сестры? Знаю, ночью у нее были какие-то серьезные неприятности. Возможно, у полиции будут к Элизабет какие-то вопросы. Пожалуйста, свяжись с ней, окажи все возможное содействие. Если нужно заплатить за нее штраф, пришли мне счет или сообщи, чем я могу помочь. Я беспокоюсь и жду ответа».

Сообщение от Торопова было для меня тоже очень важным, из него я понял, что Геннадий Степанович успешно разузнал все, что интересовало меня по Козельскому и остается лишь заехать, забрать необходимую мне информацию. Она требовалась для реализации моего плана «Заземление», должного сломать на корню весь замысел главы Ведомства Имперского Порядка — сделать так, чтобы его операция «Гром» стала пустым пшиком.

Уже потом, ответив на послание Торопова, я вызвал эрмимобиль и, пока дожидался его, прослушал сообщение от мамы и Ленской. Мама, как обычно, волновалась за меня, сообщила, что кто-то подозрительный ходил под окнами нашего дома. Послание Ленской было просто приятным, любовным. Спасибо тебе, моя актриса: ты — сама легкость, глоток свежего воздуха, который иногда так нужен.

Из-за пробки на Татарском мосте в школу я все-таки опоздал минут на пятнадцать. Может это к лучшему — не испортил Ольге настроение до консультации тем, что произошло между мной и Артемидой. Тихо войдя в класс, я поздоровался, присел рядом с Ковалевской и шепнул ей, что сообщу кое-что важное.

— Говори сейчас, — тоже шепотом попросила она.

— Нет, Оль, потерпи немного. Тем более это тебе не понравится, — сказал я, как бы подготавливая ее к предстоящему разговору.

Княгиня стойко ждала до окончания консультации, которая не была нужна ни мне, ни ей. Просто это был повод встретиться в школе. Когда мы вышли из класса и остановились в конце коридора, подальше от суеты и посторонних глаз, я сказал:

— Тебя это, наверное, огорчит. Сам не думал, что будет так… В общем, у Артемиды будет ребенок от меня.

Несколько мгновений княгиня смотрела на меня с недоверием и даже с каким-то непонятным нарастающим из глубины испугом. Потом, сжав ладонь в кулак несколько раз больно ударила меня в грудь и заплакала. Заплакала почти беззвучно, прижалась ко мне, всхлипывая.

— Может пойдем к тебе в эрмик? Там поговорим, — с теплом я обнял Ольгу, немного поворачивая так, чтобы ее меньше видели проходящие одноклассники.

— Да, — наконец, сказала она, дернув зубами пуговицу моей рубашки. — Да. Пойдем отсюда… — Достала из сумки платок и быстро пошла к лестнице.

Я едва успевал за ней. Молча мы вышли из школы, и уже подходя к «Олимпу», ожидавшему у края стоянки, Ковалевская сказала:

— У твоей Ленской тоже будет ребенок? Может быть еще у миссис Барнс⁈ Потом уже когда-нибудь я, да⁈ — она нервно достала ключи от эрмика.

— Оль, с чего ты взяла? — я наблюдал за ее подрагивающей рукой, отпирающей дверь «Олимпа».

— Садись, давай! — она утроилась за рулем и открыла мне противоположную дверь.

— С чего ты взяла такое про Ленскую? — взволновано переспросил я.

— С того. В школе об этом говорят. Я на это не обращаю внимание — считаю, что это пустые слухи. Терпеть не могу всякие сплетни! А вот теперь я засомневалась, такие ли уж пустые эти слухи, если ее подруги об этом перешептываются. Я про подруг твоей актрисы. Дай сигарету! — она захлопнула дверь и опустила стекло.

— Оль, этого не может быть! Ничего подобного про Ленскую я не знаю. И я от тебя ничего не скрываю. Ты знаешь когда я с ней встречаюсь. Все знаешь, — вот сейчас у меня самого возникло сомнения: «знаю ли все я?». Может слухи насчет Ленской, имеют какую-то почву, но я пока об этом не знаю. — Хочешь, я ее сейчас наберу? — я достал эйхос.

— Нет. Я не хочу, сейчас еще погружаться в разговоры о Ленской! Ты меня, Саша, обманул! Я тебе доверилась! Я отдалась тебе вся, без остатка, а ты обманул! — из ее глаз снова потекли слезы. — Боги, как же это больно!

— Оль, я тебя не обманывал ни в чем. Я ничего от тебя не скрываю и исполнял все, что обещал. Пожалуйста, не плачь, — я обнял ее, ожидая, что княгиня воспротивится, но она сама подалась ко мне.

— Я хотела быть для тебя первой. И ты мне это обещал! Ты обещал много раз! Даже тогда, когда еще была с нами Айлин! А теперь у тебя от Артемиды ребенок и неизвестно какие еще сюрпризы от Ленской! Дай же сигарету! — она вырвала из моих рук коробочку «Никольских».

Пожалуй, я никогда не видел княгиню такой. Капризы у нее были всегда, но при этом она сохраняла спокойствие. Раньше, когда в этом тебе был прежний Елецкий, она могла его довести до весьма нервного состояния, а сейчас… Сейчас у нее даже подрагивали пальцы.

— Оль, послушай, пожалуйста, меня… — помог ей прикурить.

Она отвернулась, будто этим давая понять, что не желает меня слушать.

— Или лучше послушай сначала, что сказала Артемида, — я взял ее свободную руку, и княгиня медленно повернула ко мне голову. — Она сказала, что ребенок родится не раньше, чем через полтора года. Богиня знает, как важно быть для тебя первой. Поэтому, если ты пожелаешь, у нас с тобой может появиться ребенок раньше.

— Я не буду ни под кого подстраиваться. И не собираюсь спешить. Мне нужно сначала решить вопрос с обучением, потом ребенок. Я уже все решила и говорила тебе, — она затянулась слишком сильно, закашлялась дымом.

— Мы решили. Мы вместе это обсуждали, — настоял я.

— Да, мы решили, — смягчилась Ольга Борисовна.

Я знал, что для нее это «мы» важно, и такое замечание не было моей уловкой. Я лишь хотел им придать Ольге уверенности, что мы вместе, и ничего между нами не поменялось и не поменяется.

— Потом, Артемида напомнила о другом важном: не надо смешивать земные и небесные отношения — это всегда должно быть отдельно, — продолжил я. — Видишь, Арти заботится о тебе. Она не хочет, чтобы ты чувствовала себя уязвленной.

— А чего де она сама смешала свое небесное, когда у тебя это случилось твоей англичанкой? — Ковалевская выпустила струйку дыма в окно и усмехнулась.

— Потому, что она тоже в душе женщина и тоже полна очень непростых чувств. Охотница как раз об этом и говорила, когда мы с ней прощались. Говорила, о том, что весь конфликт между нами и вырос из-за того, что она нарушила это важное правило, слишком поддавшись эмоциям. Ты просто пойми, определи для себя, что для меня она богиня и возлюбленная там, а на земле ты моя богиня. Оль… — я тихонько потянул ее за руку к себе.

Она выбросила сигарету и положила голову мне на грудь.

Мы молчали несколько минут. Я прижимал ее к себе и гладил волосы, она водила пальцем по моему животу. А потом сказала:

— Очень надеюсь, что с Ленской — это пустые слухи. Выясни это с ней.

— Обязательно, моя дорогая, — ответил я. — Могу сейчас или позже — как пожелаешь.

— Пожелаю позже, но обязательно сегодня и сразу мне сообщи. И я думаю… — она снова поймала зубками пуговицу моей рубашки.

— О чем? — я почувствовал, как ее ладонь легла на отвердевший холмик под моими джанами.

— О том, что ребенок все-таки не помешает моей учебе, — ее пальцы расстегнули пуговицу. — Поехали в гостиницу?

— Оля! — я приподнял ее подбородок.

— Да? — ее глаза уже не сердились.

— Вот ты это серьезно? Ты хочешь прямо сейчас сделать ребенка? — я наклонился к ней так, что межу нашими губами едва бы поместился палец.

— Я очень серьезно. Но не собираюсь сейчас делать ребенка. Тем более у меня не те дни. Саш, ребенок — это очень-очень серьезно и прежде, чем принять решение, я его хорошо обдумаю. Возможно, мы его сделаем намного раньше, чем я планировала. А сейчас я просто хочу сладенького, — пояснила княгиня, и по мере того, как она это говорила, в моем сердце собиралось все больше радости.

— То есть ты хочешь, чтобы я тебя серьезно дрыгнул? — мои губы расплылись в улыбке.

— Да, хочу, — она тоже улыбнулась.

— Очень хорошо. И я сделаю это. Только давай на пять минут заедем к Торопову. Он приготовил важную информацию для моего плана «Заземление». Империю нужно спасать, также? Спасать ее буду или сегодня ночью, или завтра с утра. Все зависит от того, какая информация у Геннадия Степановича. А пока империя подождет, ведь есть же ты, — я поцеловал ее полные, улыбающиеся губы.

Целовал, чувствуя, как в душу моей возлюбленной возвращается мир, и она осознает, что на Земле она моя богиня.

Глава 24 Рука Святого

У Маргарет имелись большие сомнения, сработает ли их план. Больше часа над ним думал Роберт Харпер не без ее участия. Замысел был таков: Маргарет Берч очень мягко скажет этой госпоже лже-Коннорс, что, возможно, ее ищет полиция. Именно «возможно» — чтобы не пугать ее слишком. И даст понять, что она, миссис Берч, не собирается предавать свою гостью и целиком на ее стороне. Но есть риск, что полиция нагрянет в отель, потому как проболтался подвозивший ее сюда владелец эрмимобиля, их общий знакомый Джозеф.

Разумеется, напуганная постоялица, которая, скорее всего, и есть та самая баронесса Элизабет Барнс запаникует. Для верности, Маргарет назовет ее настоящее имя. Так и скажет: «Госпожа Элизабет Барнс, вы не волнуйтесь. Я помогу вам, ведь мне тоже совсем не нужны проблемы с полицией, это может повредить репутации 'Sea Lights» — так скажет и посмотрит на ее реакцию. После всего этого миссис Берч предложит чертовой баронессе перевезти ее в безопасное место, где не найдет ее полиция. Для правдоподобности можно запросить у баронессы небольшую, но правдоподобную для такой услуги сумму — фунтов 300–500 из тех денег, которые ей следует отдать за проданный браслет. И когда баронесса согласится, то миссис Берч передаст двум мужчинам, присланным господином Харпером. А дальше уже не дело Маргарет, куда мужчины увезут ее опасную постоялицу и какова ее дальнейшая судьба. О ее судьбе со скупщиком она вообще не говорили. Хозяйке «Sea Lights» эта тема была крайне неприятна. Не то что знать подробности, но даже думать об этом Маргарет не хотелось. Лишь при одном приближении подобных мыслей у госпожи Берч поднималось давление и начинало ломить виски.

— Стойте здесь, сделайте вид, что вы хотите снять номер, — Маргарет указала на стойку обслуживания гостей и поправила сумочку на плече, ремешок которой постоянно сползал. — Когда я с ней спущусь, — продолжила хозяйка тише, завидев в коридоре темнокожую служанку, — не обращайте на нас внимания. Дайте нам спокойно выйти на улицу. Выйдите, как только она сядет в эрмимобиль. Вот тогда не мешкайте! И смотрите, без шума, без грубости!

Эти мужчины, которых прислал скупщик, очень не нравились миссис Берч: мягко говоря, не джентльмены. Откуда только Харпер их взял! Хотя понятно откуда: у него работа такая, что приходится общаться со всяким ворьем. Подобных знакомых у него много, впрочем, как и весьма приличных, богатых людей.

— Курить можно, мэм? — спросил тот, что в клетчатом сюртуке.

— Потерпите пять минут, — с недовольством отозвалась миссис Берч, ступая на лестницу. Она все сильнее нервничала. А вдруг что-то пойдет не так? Вдруг на самом деле нагрянет полиция? И еще это обращение «мэм» — она ненавидела его. Так говорили только в грязных подворотнях те, кто пытался создать хоть какую-то видимость приличия, на самом деле о приличии не имя никаких понятий.

Поднявшись на второй этаж, хозяйка отеля свернула направо и постучала в дверь с номером 28.

— Кто там? — настороженный голос постоялицы раздался лишь после того, как хозяйка постучала второй раз.

— Это я, Маргарет Берч, — отозвалась хозяйка, стараясь говорить как можно мягче, — принесла ваши деньги.

Послышался двойной щелчок замка, дверь открылась. На пороге стояла та, которая называла себя Анной Коннорс. На ее лице под слоем тонального крема синяки уже не были видны так явно, и опухоль на губах заметно спала.

— Прошу, входите, миссис Берч, — пригласила Элизабет, отступая от двери. — У меня тут маленький беспорядок — разбираюсь с вещами.

Баронесса повернулась к кровати со скомканным покрывалом, на котором лежал пакет с недавними покупками. Их она сделала сразу, после того как оставила дорожную сумку с вещицами виконта Уоллеса и своим фотоаппаратом в камере хранения. Там же, возле воздушного порта «Red Wings of Portsmouth» Элизабет прошлась по лавкам, потратив почти двести фунтов на вещи, которые ей могли потребоваться. Баронессе очень хотелось купить маленький остробой, но такую вещь, увы, продавали только по предъявлению паспорта и справки из полиции. И самый дешевый из надежных стоил почти как ее фотоаппарат, то есть фунтов 600.

— Деньги я вам сейчас дам… — Маргарет закрыла дверь, чувствуя нарастающее волнение, — но должна вам кое-что сказать. Важное. Кстати, браслет удалось хорошо продать, за семь… — тут миссис Берс осеклась — от волнения она сказала лишнего, а ведь хотелось просто внушить этой лже-Коннорс уверенность, что все идет хорошо. — Семь тысяч фунтов. Ваши, как договорились, три.

— Хорошо, миссис Берч. Это действительно очень важно для меня, — согласилась Элизабет, явно ощущая непонятную тревогу хозяйки. Это казалось очень странным: чего бы ей так нервничать? Из-за проданного браслета? Все равно, хозяйка вела как-то слишком нервно и странно. Здесь что-то было не так и баронесса насторожилась.

— Да, это важно, но это не все. Вас… — Маргарет решилась и выпалила: — Вас, госпожа Элизабет Барнс разыскивает полиция, — она помнила, что нужно отследить реакцию постоялицы, после того как будет названо ее настоящее имя — так говорил Роберт Харпер, но Маргарет уже не помнила зачем это нужно, и толком не могла справиться с собственной реакцией на произнесенные слова.

Элизабет молча смотрела на нее. Внешне баронесса казалась спокойной, хотя в душе все перевернулось. Начал подниматься страх. И почему-то злость. Злость непонятной пока причины. Ведь эта миссис Берч еще не сделала ничего плохого. Итак, она знает, кто на самом деле постоялица из комнаты 28. «Демон мой, помоги! Подскажи, что делать!» — мысленно воззвала Элизабет, при чем в этот раз без обжигающих эмоций — так, словно она просто обратилась за советом в информационную сеть The Royal Archivist.

— Я правильно говорю, вы же баронесса Барнс? — дрогнувшим голосом переспросила Маргарет, не понимая, почему эта женщина не нервничает и не отвечает.

— Госпожа Берч, с чего вы взяли, будто меня ищет полиция? И я не совсем вас понимаю, что вы хотите этим сказать? — негромко произнесла Элизабет, продумывая дальнейший план действий. Уже ясно было главное: в этом отеле ей задерживаться нельзя.

— Джозеф, который вас подвозил, мог проболтаться. И ваша вещь — тот браслет, что я продала, он из коллекции виконта Уоллеса. Его опознал скупщик, — растерянно произнесла Маргарет, потом взяла себя в руки и как можно милее сказала: — Я помогу вам, миссис Барнс. Я спрячу вас у своего друга. В отеле вам оставаться нельзя. Внизу ждет эрмимобиль. Он отвезет вас к моему очень хорошему знакомому. За 500 фунтов вы получите надежное укрытие от полиции, — говоря это Маргарет подумала, что она слишком спешит, вываливая сразу всю эту информацию.

— Если бы я была, допустим, как вы сказали… Элизабет, да? Так вот, если бы я на самом деле была Элизабет, которую разыскивает полиция, то с чего у вас и вашего друга желание помогать мне за 500 фунтов? — баронессе очень не нравился голос, которым все это преподнесла хозяйка отеля. В нем настолько явно сквозила фальшь и желание угодить, что Элизабет больше не сомневалась: Маргарет Берч что-то задумала и ей нельзя доверять.

— Но как же… Ваш браслет, его опознали. И тот мешок, с которым вы пришли. Наверное, в нем были вещи из коллекции виконта Уоллеса, — растерялась Маргарет. — В нем гремело что-то металлическое.

— А вы знаете… Я приму ваше предложение. В самом деле, мне лучше поскорее съехать из отеля, — вдруг решила баронесса. — Тот мешок с дорогими вещами под кроватью. Пожалуйста, достаньте его, пока я оденусь и соберусь. Нельзя терять ни минуты! — Элиз открыла свою сумочку, взяла пузырек с «Hand of Saint», купленный у апотекария.

Когда Маргарет наклонилась, заглядывая под кровать, баронесса мысленно произнесла: «Спасибо тебе демон за совет!», налила немного резко пахнущей жидкости себе на ладонь и зажала ей рот хозяйки отеля. Зажала так, чтобы та не могла закричать, но все же дышала через щели межу пальцев, вдыхая испарения «Hand of Saint». Первые секунды Маргарет громко мычала, пыталась вырваться из рук баронессы. Хотя они обе были примерно одинаковой комплекции, Элиз намного превосходила хозяйку отеля силой, а главное, решимостью. Через несколько вдохов тело миссис Берч обмякло и повалилось на пол. У Элиз самой кружилась голова и ее начало слегка клонить в сон. Сон от «Hand of Saint», столь крепкий, что под ним делают несложные хирургические операции, поэтому Элизабет не беспокоилась, что хозяйка отеля очнется в ближайшее время.

Она подошла к окну, распахнула створку шире, проветривая помещение. Затем стянула с плеча Маргарет сумочку, чтобы забрать свои деньги. В кошельке хозяйки «Sea Lights» оказалось чуть больше 8 тысяч фунтов. Лишне баронесса брать не стала — взяла лишь свои семь. Еще в сумочке Маргарет обнаружились какие-то налоговые ведомости и паспорт. Паспорт на имя Маргарет Берч. Вот от паспорта Элизабет не смогла отказаться.

Затем надела парик с седыми волосами Его она купила в лавке возле воздушного порта всего час назад и даже толком не успела померить, если не считать той торопливой примерки в лавке, которая закрывалась. Баронесса поправила прическу перед зеркалом и накрасила губы яркой помадой — той, что до сих пор в моде у старух. Госпожа Барнс сейчас отчасти стала похожа на Маргарет Берч. Конечно, ее выдавала стройная, явно молодая фигура, но если немного сутулиться, то можно было произвести впечатление пожилой дамы. Шляпку с вуалью баронесса тоже надела.

На всякий случай Элизабет смочила платок «Hand of Saint», старясь не выдыхать пары этого зелья, и положила его на лицо хозяйки отеля. Теперь Маргарет очнется очень нескоро, хотя ее могут начать искать. Например, та же Аманда.

Перекинув ремешок сумки через плечо и взяв в левую руку пакет, баронесса вышла из номера. У стойки регистрации гостей стояла Аманда и двое мужчин средних лет неприятного вида — обычно такие не останавливаются в приличных отелях. Стараясь не попадаться Аманде на глаза, Элизабет отвернулась к окну, и проходя мимо стойки услышала такую речь от мужчины в клетчатом сюртуке:

— Чего она там возится? Уже минут пятнадцать прошло!

— Эй, это не она? — второй, тот, что в кожаной куртке, с опозданием обратил внимание на прошедшую мимо Элизабет. — Эй, миссис Берч! Мэм!

И вот здесь Элиз накрыло серьезное волнение: уж не ее ли поджидали эти мужчины вовсе непохожие на джентльменов? Ведь один из них упомянул, что прошло 15 минут — примерно столько и прошло, с того момента как хозяйка отеля постучала в дверь с номером 28.

«Черт!» — едва ли не в голос выругалась Элизабет ускоряя шаг и в то же время успокаивая себя: «Спокойнее! Не делать резких движений, не проявлять волнения! Демон поможет! Он всегда помогает!»

При мысли об Алексе миссис Барнс даже почувствовала какую-то уверенность. И, не оборачиваясь на оклик Аманды, открыла дверь. Прямо у порога отеля стоял эрмимобиль марки «Fast Horse», серый, шестидверный, с тускло светящимися фарами — они почти не разгоняли опускавшиеся сумерки. Мерно пыхтел паровой привод электрогенератора, это говорило о том, что владелец «Fast Horse» кого-то дожидался и был готов сразу ехать. Окно эрмика было приоткрыто, и Элизабет решила спросить. Мало ли, вдруг хозяин «Fast Horse» не откажется ее подвезти.

— Добрый вечер, — она наклонилась, пытаясь разглядеть лицо мужчины за рулем, — не подвезете до воздушного порта? Очень спешу и готова щедро заплатить.

Лишь в последний момент миссис Барнс поняла, что зря она это сказала.

* * *

— У тебя грустный взгляд, — сказал я, поворачивая Ольгу к себе. — По-прежнему мучают мысли об Артемиде?

— Немножко. Сейчас думаю не об этом, — Ковалевская потерлась о мое голое плечо. — Давай вставать. Нужно все-таки домой, — она глянула на часы, висевшие на самом видном месте гостиничного номера.

— Поделись, о чем думаешь, — попросил я, вставая. Дошел до кресла и принес княжескую одежду: — Прошу, ваше сиятельство, — ее аккуратно сложенное платье я положил на край кровати.

— Думаю о том, что мы не можем теперь как раньше, остаться вдвоем на всю ночь. Я сама себе это запретила, чтобы не расстраивать родителей. Но, с другой стороны, это же очень неправильно: если мы хотим быть вместе, то должны быть вместе, — взгляд светло-голубых глаз Ольги был такой, что мне показалось она сейчас заплачет.

— Оль… — я присел на край кровати рядом с ее новым платьем, купленным три часа назад. — Завтра на мне важная миссия…

— Да, спасти империю, — повторила Ольга Борисовна мои слова, которые я говорил в шутку, но княгиня не считала это шуткой.

— Я намерен добиться успеха. И тогда мы вместе придем к твоему отцу и будем просить его содействия. Тем более уже разговор об этом с Борисом Егоровичем был, — я взял ее теплую руку передавая ей уверенность и активируя «Капли Дождя».

— Я помню. Ты тогда удивил и меня и отца. Папа вообще был шокирован. Но главное результат — папа на нашей стороне. Именно тебя он видит моим мужем, и кажется даже мама с этим согласилась, — Ольга встала и началаодеваться.

Я любовался ее пока еще обнаженным телом, и как-то внезапно пришло беспокойство об Элизабет.

— Дашь, мне послушать, что ответила Ленская, — спросила княгиня, застегивая пуговицы сбоку на талии. — Если не секрет, конечно.

— От тебя, нет секретов, — я взял эйхос с тумбочки, добавил громкости и включил прослушку последнего сообщения от актрисы:

«Саш! Как ты мог такое подумать? Я бы тебе сразу сказала! А в школе девочки просто дуры. Им нравится обсуждать подобные темы и дополнять их своими фантазиями. Клянусь, я ничего подобного не говорила ни Марине, ни Гусаковой. Они даже спор заключили, что ты женишься на мне, и может только потом на Ковалевской. Но я же знаю, что ты ее больше любишь. Конечно, мне обидно немного, но я уже намочила своими слезами твою рубашку и больше по этому поводу плакать не буду. Я тебя просто люблю и желаю тебе счастья. И пусть твое счастье хоть иногда будет со мной…» — и дальше звук нескольких поцелуев.

— Елецкий, вот как тебе удается так крепко привязать к себе девушек? Почему мы становимся твоими жертвами? Мы словно овечки какие-то вдруг оказывается на все согласны и покорны! — возмущалась княгиня, хотя в ее голосе не было ни капли раздражения. А содержание послания Светланы ей скорее всего понравилось.

Вот что мне ей ответить? Что во мне особые флюиды Астерия? Да, я легко влюбляю в себя женщин, которые мне нравятся. Так уж сложилось за многие жизни. Видимо мой ментал постепенно эволюционировал в такую опасную для дам форму. Но ведь это же не так плохо? Ни для меня, ни для моих женщин. И если честно, из-за этого качества я сам порою испытываю серьезные проблемы, но в основном я доволен, что дамы на меня реагируют именно так.

— Оль… — я подошел к ней, обнял и сказал: — Ну я не виноват. Само так получается.

— С Артемидой у тебя тоже «само так получилось»? — она подняла голову, убирая волосы с лица. От нее пахло египетскими духами, которые мы купили вместе в Третьей Имперской Башне.

— Богини, они тоже женщины. Так устроен мир. И повторюсь: в этом мире, здесь, на земле, ты моя богиня, — я поцеловал ее.

Когда Ольга подвезла меня к дому, было половина одиннадцатого. Мы долго прощались. Потом я вышел из ее «Олимпа», княгиня тоже выскочила следом и сказало очень взволнованно, горячо:

— Саш, желаю тебе удачи! Большой удачи! Помни, что я все время на связи. Эйхос завтра из рук не выпущу. И папа каждую минуту готов прийти на помощь со своими людьми если что-то потребуется!

— Да, Оль, я знаю и буду помнить об этом. Спасибо! — я не стал говорить ей, что удача, которую она мне так страстно желает, на самом деле мне очень потребуется. Ведь одно дело то, что сообщил мне Торопов по поместью Козельского, включая его схемы и планы, и другое дело с чем я столкнусь на самом деле. Какова сила упомянутых магов в поместье мерзавца-князя и в главном корпусе Ведомства Имперского Порядка? Какова охрана по периметру? И много-много еще вопросов, на которые я не получил ответы в полной мере. Но время, чтобы со всем этим разобраться у меня было, вот только на сон его осталось не так много.

Я еще раз глянул на часы: 22.35, то есть до начала операции «Заземление» менее шести с половиной часов. Хотя это время установил я сам, и я его волен изменить.

— Зря ты не привлек Родерика, — с сожалением сказала Ольга. — Он хотя бы как-то подстраховал.

Может и зря, но в данном случае мне удобнее работать самому, без оглядки на безопасность будущего мужа Талии Евклидовны.

— Все будет хорошо, Оль, — заверил я, поцеловал ее. — Не беспокойся и прости, я пойду. Нужно кое-что подготовить и выспаться.

— Проси Артемиду о помощи! — настояла княгиня, открывая дверь эримимобиля.

В ответ я сложил пальцы лемурийским знаком «Танг Оро Хар» и повернулся к ней.

Конечно, Ковалевская не могла знать, что этот знак означает «Все будет так, как должно быть».

Nota bene

Книга предоставлена Цокольный этаж, где можно скачать и другие книги.

Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN. Можете воспользоваться Censor Tracker или Антизапретом.

У нас есть Telegram-бот, о котором подробнее можно узнать на сайте в Ответах.

* * *

Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:

Ваше Сиятельство 6 (+иллюстрации)

Оглавление

Глава 1 Божественная бойня

Глава 2 Стучаться надо

Глава 3 Дела магические

Глава 4 Эйхос мой — враг мой

Глава 5 Гармония света

Глава 6 Елецкий, ты мне должен

Глава 7 Витру Борем

Глава 8 Операция «Гром»

Глава 9 Прочность крыши «Халуф-ПМ»

Глава 10 Вопросы к пресс-секретарю

Глава 11 Афина дразнит

Глава 12 Бархатные щечки

Глава 13 Жуткие видения Мельгауруса

Глава 14 Прошу руку, так сказать

Глава 15 Особняк с горгульями

Глава 16 Красные знаки тела

Глава 17 На все воля Тонатиуха

Глава 18 Серебряные стрелы

Глава 19 Как решить этот вопрос?

Глава 20 Змейка с бериллами

Глава 21 Секрет Артемиды

Глава 22 Остробой не будет лишним

Глава 23 Когда хорошее заканчивается

Глава 24 Рука Святого

Nota bene