Чистые руки [Жан-Луи Байи] (fb2) читать постранично, страница - 2

используется неопределенное местоимение tis, которое мы бы передали тяжеловесным словом «некоторый» — намеренная неопределенность, этакий способ избежать конкретики там, где она могла бы прозвучать. Антельм пишет: «как насекомому удается открыть себе дверь достойного размера»; «червяку сложно проделать дыру средних габаритов». Конечно, он использует слова «некий» и «некоторый» там, где грек прибегнул бы к tis, и мог бы написать: «некая труба закупорена прекрасной пробкой», — но вы пролистнете множество страниц, прежде чем снова наткнетесь на эти увесистые слова, что так не нравятся Антельму. Ведь он ведет рьяную борьбу против неопределенности: его научный стиль выбрал себе в главные враги неуверенность и неточность — их нужно уничтожить без колебаний. Появление неопределенного артикля — первый сигнал, сообщающий наблюдателю, будто можно расслабиться. Это момент сомнений: вслед за ним могут потянуться цепочки догадок и ошибок, поскольку незначительное отклонение от курса всего на несколько миллиметров в начале может увести вас далеко от желаемой цели в конце.

Еще больше Антельм пишет на латыни. Если греческий ему подарил непревзойденные тонкости грамматики, то латынь предоставила весь свой словарный запас с широким выбором приставок и суффиксов. Например, насекомое еще не выросло во взрослую особь: то есть мы любуемся преднимфой. Но если оно вдруг достигло своего полного развития, то перед нами уже полноценная нимфа, без всяких префиксов. Допустим, речь заходит о судьбе кокона, когда осадки угрожают хрупкому укрытию и просачиваются сквозь тонкую обертку, отчего намокает содержимое: происходит транссудация, в то время как для обратного феномена, когда жидкость, словно пот, испаряется изнутри, достаточно одного лишь термина — экссудация.

Если коротко, Антельм пишет на своем собственном языке, при этом понятном всем остальным. Здесь можно лишь позаимствовать его же фразу, которая точно описывает «эту прованскую землю, где грек посадил оливковое дерево, а римлянин — закон»^[1]. Точно так же Антельм изобрел идиолект, где латынь укоренила слова, а греческий язык — искусство их сочетать.

Писатель

Антельм пишет детективы, правда, сам об этом не подозревает. Когда он был маленьким, в родительском доме книга казалась непозволительной роскошью, исключение составляла лишь пара голубых брошюр, которую разносчик сумел продать молодой мечтательнице — будущей бабушке Антельма. Однако подобное чтиво не имело ничего общего с «Убийством на улице Морг» Эдгара По и еще меньше — с «Тайной желтой комнаты» Гастона Леру. Едва появившись, детективный жанр превратился для амбициозного молодого человека, трудоголика, в недостойное и фривольное развлечение — западню на пути в университет, к наукам и почестям.

Тем не менее чаще всего Антельм пишет именно детективы, слава о которых давно разошлась за пределы энтомологических кругов. Все персонажи его романов — насекомые, однако их тайны не менее загадочны, чем человеческие. Там ровно такие же жертвы и убийцы, некоторые совершенно ужасны: наемники, серийники, каннибалы. В герметичных комнатах происходят таинственные вещи: например, как в абсолютно непроницаемом пространстве может быть отложено яйцо? Однако недели, месяцы спустя казалось бы мертвое насекомое умудряется выбраться, прогрызть, пробуравить стенку или пробку, наглухо закупорившую существо внутри. Где оно нашло пропитание, чтобы вырасти? Там нет и малейшего намека на еду. Что ж, разве эта тайна не стоит загадки с трупом в желтой комнате? Великие умы предпочли наблюдать за расчлененными, посаженными на булавку насекомыми, однако никогда не задавались подобными вопросами. Одни даже и не подозревают, какие тайны могут там скрываться. Другие сделали вид, что ответ найдется в гипотезе о спонтанном зарождении: не свидетельствует ли это об их собственной лени и недальновидности?

И вот Антельм надевает шляпу с двойным козырьком, достает лупу, наблюдает, делает выводы, применяет научные методы, находит ответ и рассказывает миру о своих расследованиях — гарантированный успех.

От крохотных деревень до далекой Америки все в восторге от мастерски написанных рассказов, которые поначалу кажутся научными трактатами, но довольно быстро выводят на сцену озадаченного детектива: он стоит перед комнатой без окон и дверей, чешет подбородок, а после напрягается изо всех сил и разгадывает тайну. Часто он следует чистой логике, но каждый раз предположение должно подтвердиться опытным путем. Антельм знает методику как свои пять пальцев, однако скрывает догадки, бросает читателю вызов: как же так? Вы еще не додумались? Затем он приступает к совершенно неожиданным действиям и сопровождает их жестокими шуточками: перемещает яйца с места на место, производит противоречащие природе подмены одного вида на другой. Иногда он вынимает пробку оттуда, куда насекомое ее только что вставило,