Японские пятистишия [Автор неизвестен] (fb2) читать постранично, страница - 3

образцом той поэтической живописи, о которой всегда упоминают, отмечая особенности японской национальной поэзии: несколькими характерными, яркими мазками поэт-художник рисует выразительную картину природы. Отличительная черта этих поэтических пейзажей - присутствие в них звучащих образов. Поэт не только видит, но и явственно ощущает "звучание природы": пение птиц, шелест листвы, крики диких гусей, стоны оленей и тому подобное. Он чувствует "живое дыхание природы": ароматы цветов, благоухание трав.

Впрочем, не всякая танка имеет подтекст: часто в наиболее ранних пятистишиях встречается простое реалистическое выражение чувств и переживаний, а также одноплановая реалистическая картина природы:

В тихой бухте Вака,

Лишь нахлынет прилив,

Вмиг скрывается отмель,

И тогда в камыши

Журавли улетают, крича...

Поэтическое восприятие порой дополняет и уточняет сама обстановка, в которой создается танка. В письменной поэзии на нее иногда указывает заглавие, как, например, в пятистишии "У водопада":

Для кого расстелено на солнце

Это полотно, что блещет белизною?

Красотой его любуются веками,

А вот взять его себе

Никто не может!

Указание места сразу разрешает поэтическую загадку; в самом деле, сверкающим белизной полотном мог бы быть и выпавший в горах снег. Но образ полотна, унаследованный от народной поэзии, благодаря заглавию, рисует воображению читателя картину мчащегося с крутизны по тока, сверкающего белой пеной.

Итак, краткость формы, удобная для экспромта, толкала создателей танка на поиски различных приемов, расширяющих поэтические рамки стиха. Помимо ассоциативной связи образов, традиционности их восприятия, игры слов, в качестве весьма распространенного приема в танка можно указать также на сравнение, затем метафору, эпитет. Редко, но встречается гипербола, для более ранних пятистиший характерен параллелизм образов.

В устном творчестве все эти приемы - ассоциации, связи и прочее - имели под собой вполне реальную, конкретную жизненную почву: приметы времен года, прилет и пение птиц указывали на определенные сроки земледельческих работ, помогали определять эти сроки, а также изменения погоды, важные для роста злаков и трав. Здесь же, в книжной поэзии, эти связи посте пенно распались, приняли с течением времени отвлеченный характер: явления природы стали предметом любования и воспринимались чисто эстетически. Более того, такие приемы, как игра слов, в частности, двойное их значение (например, мацу сосна и мацу - ждать), имевшее особый смысл в обрядах и заговорах, становились в книжной поэзии образцом поэтического мастерства, а впоследствии - лишь формальным экспериментом, чуждым художественности.

Краткость формы требовала в то же время лаконичности поэтической мысли и выразительности образов. Этой лаконичности и внутренней наполненности танка способствовала, по-видимому, и древняя вера японского народа в магическую силу слова, породившая различные словесные табу в древней Японии, которые воспитали сдержанность чувств и мыслей, приучили к непрямым высказываниям, к намекам, к стремлению проникнуть в подтекст.

С этим скорее всего связано появление впоследствии в японской литературе и искусстве особой эстетической системы, в основу которой легло представление о "внутренней" ("моно-но аварэ"), а затем о "скрытой красоте вещей" ("югэн"). Многое в эту систему привнес буддизм, но истоки ее, как и специфические приемы в танка, ведут, видимо, в недра родной почвы. При всей своей краткости эта малая форма стиха обладает разнообразием стилей: она может прозвучать народной лирической песней, частушкой, чувствительным романсом, изящным любовным посланием, средневековой альбой, а то и шуточным мадригалом, едкой эпиграммой. Важное значение при этом приобретает традиционный поэтический образ, синтаксическое членение и внутренняя интонация стиха, от которых во многом зависит стиль и звучание стихотворения.

Излюбленными темами средневековых танка были темы любви и природы. Только вместо европейского "культа прекрасной дамы" в Японии был создан "культ родной природы", которая предстает как постоянный, неиссякаемый источник вдохновения. Любовная лирика переплетается с пейзажной, человеческие чувства передаются обычно через образы природы или в связи с ними. Эта тематика, как и приемы, унаследована также от народной поэзии. Древние магические обряды, сопровождавшие труд японского земледельца и связанные с надеждами на хороший урожай риса, заканчивались народными гуляньями, сопровождавшимися хороводами, любовными песнями, брачными игрищами. Распространенные в народном творчестве песни о любви и природе повлияли на характер и содержание литературной поэзии, но возродились в ней уже на ином уровне и в плане иной эстетической системы.

Жизненно значимые темы, конкретные образы народной поэзии приобрели в произведениях средневековых придворных поэтов отвлеченный эстетический характер, стали чисто