Урал улыбается [Евгений Львович Мальгинов] (fb2) читать постранично, страница - 5
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
СЛУЧАЙ В РЕДАКЦИИ
Дверь отдела литературы редакции газеты «Время и пламя» отворилась, и вошел очередной посетитель. Это был человек юношеского склада, стремительный в движениях, с длинноватым носом и в современных бакенбардах. Волосы у него тоже были на нынешний манер — давно не стриженные и кудрявые. «Завивается, нет?» — подумал, гася папиросу, заведующий отделом Матвей Матвеевич. Впрочем, улыбка вошедшего заведующему понравилась. Она была проницательная и в то же время как бы немного извиняющаяся. По сути дела, улыбка гения. — Заходите, дорогой мой, садитесь, — сказал Матвей Матвеевич, — и доложите нам честно, что с вами стряслось? Надо сказать, что в редакции «Время и пламя» с некоторых пор утвердился игривый тон в разговоре с посетителями. Очевидно, это была реакция на царившее здесь еще совсем недавно казенно-бюрократическое: «А вы по какому вопросу?» — Да вот, стихи — улыбнулся вошедший. — Это очень кстати, дорогой! — продолжал разыгрывать петрушку заведующий. — Очень и очень! О чем стихи? — О любви. — Отлично! Вытаскивайте свои стихи из широких штанин, как сказал Владимир Владимирович, и читайте. Вас выслушают внимательно и с интересом. Поэт развернул рукопись и стал читать.
Заведующий отделом выслушал стихотворение до конца и не скрыл приятного удивления. — Слушай, сказал он, — здесь что-то есть. Что-то несомненно есть. Кстати, как тебя, ну имя-отчество? — Пушкин, — ответил посетитель. — Александр Сергеевич. — Отлично, Саша, молодец. Не обижаешься, что я тебя так без обиняков? Я ведь старый уже газетный волк. А тебе сколько трахнуло? — Двадцать шесть. — О! Не участвовал в семинаре молодых? — Нет, — сказал Пушкин. — Жаль, покачал головой заведующий. — Такие семинары дают пользу, дают… Ну ладно, давай-ка сюда свою рукопись-ногопись. Александр Сергеевич подал исписанный гусиным пером листок. — У тебя и почерк! — сказал Матвей Матвеевич. — Перепечатать не мог? — Не мог, — ответил поэт и стал теребить бакенбарду. — Ну-с, так значит: «Я помню чудное мгновенье…» Помнишь чудное мгновенье. Мгновенье чудное… Ты убежден, Александр Сергеевич, что «чудное» — это то самое, единственное, заповедное, как сказал однажды в «Литературной газете» Евгений Шатько, слово? Чуд-но-е? Чуд? Но? Е?.. Не кажется ли тебе, что тут есть какой-то налет сентиментальности, слащавости? Что-то от «Бедной Лизы», так сказать? Не говоря уже о полной сдаче материалистических позиций нашим заклятым противникам: чудное, чудо, волшебство, мистика и всякое прочее гадание на кофейной гуще… Так, а если не чудное, то какое? Дивное? Еще хуже. Прекрасное? Совершенное? Лучшее? Эффективное? Качественное мгновение? Гм… Слушай, а вот «мгновенье» — это уж точно ни к чему. Вторичность явная! Газетный волк закрыл глаза и запел: «Свистят они как пули у виска, мгновения, мгновения, мгновения!..» Получалось у него совсем неплохо. Композитор Микаэл Таривердиев вполне мог быть удовлетворен таким пением. Пушкин снова улыбнулся. — Ну вот, — сказал заведующий, — сам чувствуешь. Подумай, брат, подумай над первой строчкой. Надо что-нибудь попроще: «Я помню этот день
Последние комментарии