Картина [Олег Геннадьевич Азарьев] (fb2) читать постранично, страница - 11


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

окна и пристально разглядывал картину, бережно придерживая за подрамник.

– Я понимаю, – продолжал Сириск. – Рембрандт, Рубенс, да Винчи, Босх, Гоген, Пикассо, Веласкес, Модильяни и прочие… О них спорят. Они восхищают одних, раздражают других… Но полотна их в первую очередь – произведения искусства. В них заложено нечто, не оставляющее нас равнодушными. А вот эта картина – "Избавление…" – лжива. Ну, разве можно такое вот создание, хоть и семнадцатого века, считать произведением искусства?.. Я не знаю, кто впервые додумался восхититься ею, но он выбрал неподходящий объект… Я хорошо знаю людей и допускаю, что из подхалимства и лести, отдавая дань моде, они стали восхищаться этой мазней. Каждый полагал, что возразив, зарекомендует себя ничего не смыслящим в искусстве. Помните эту сказку… о голом короле?.. Какой-то швед или датчанин ее написал… Очень напоминает… И "восхищенных" становилось все больше. И, наконец, они оказались в таком количестве, что составили общепринятое мнение. А оно, сами знаете, огромная сила… И хоть я давно уж не дитя, но я утверждаю: король ваш – голый. Потому что на самом деле эта картина – пустая мазня посредственного средневекового живописца. Я бы ее и даром не взял. Но как умудрились ошибиться вы? Вы, директор музея, ученый искусствовед!

Господин Асандр в продолжение всей речи Сириска молча осматривал, чуть ли не обнюхивал, картину. В том, что она – не подделка, сомневаться не приходилось: господин Асандр, определил это по некоторым приметам, известным только ему. Однако в чем-то она изменилась…

– Нет, я не ошибся, – тихо произнес он. – Это гениальная вещь.

Сириск с сомнением взглянул на картину: она больше смахивала на трактирную вывеску, – и неодобрительно покачал головой.

– Но я не пойму, что с ней случилось… – озадаченно промолвил господин Асандр так, словно беседовал сам с собой.

– Больше вы ничего не желаете возразить мне? – осведомился Сириск едко.

– Извините, но я… – господин Асандр виновато пожал плечами, – я, кажется, прослушал.

– Я так и понял, – проворчал Сириск.

– Ну, – мягко начал господин Асандр, – если вы вкратце повторите…

– Нет, – возразил Сириск вставая. – Повторять – не в моих правилах.

Господин Асандр принялся заботливо пристраивать картину на диване.

– Впрочем, – добавил Сириск с сожалением, – я вижу, повторять было бы тоже бесполезно. – И с издевкой произнес: – Господин директор, оставляю вас наедине с вашим "шедевром".

Господин директор никак на это не отреагировал.

Сириск вздохнул, пробормотал: "Фанатик". Безнадежно махнул рукой и направился к выходу. Внезапно вспомнил о Цирцее: захотелось женского участия, близости, тепла и покоя. И утомленно подумал: "Приеду, возьму ее – и в свой загородный дом дня на три… И больше никогда никаких дел с подпольным бизнесом. Хватит!"

Когда он взялся за ручку двери, тишину кабинета разорвал восторженный вопль господина Асандра. Сириск обернулся. Господин Асандр, отступив на шаг от картины, с благоговейным восхищением созерцал ее.

Сириск перевел взгляд на картину и с изумлением увидел, как сначала медленно, а потом все быстрей побежал, журча, прозрачный ручей и зашевелили плавниками серебристые медлительные форели. Возле замшелого, сырого валуна, громадного, блестящего слизью, нависающего, напряглось гибкое тело, затрепетали ноздри настороженной лани, а детеныш ее нетерпеливо ударил копытцем. Сумрачная растительность вокруг зашумела, закачалась от налетевшего ветерка, свежего и прохладного. И дымка вдали заколебалась над горами, полями и едва различимыми башенками средневекового городка. Зазвенели птичьи голоса в густых кронах. И последний раз смрадно вздохнуло чудовище, поверженное мечом воина, багровые глаза потускнели, с клыков потекли на траву струйки яда – трава, политая им, свертывалась и чернела. Звякнули половинки разрубленной цепи на поднятых руках обнаженной красавицы. Она и воин потянулись друг к другу. Воин влюбленно и нежно глядел на Октавию. Ее глаза блестели радостью, благодарностью, а может, и ответной любовью. И руки их соединились, и губы коснулись губ.


1979-1980, 1990

Москва-Симферополь