Путь воина [Роланд Джеймс Грин] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

бронзовой жаровни, со слабой улыбкой на тонких губах. Рядом с ним на коленях замер безъязыкий, глухой раб, тащивший поклажу князя.

Акимос покраснел, поняв, что Скирон знал о беспокойстве своего нанимателя. Чтобы больше не выдавать себя, купец попытался придать голосу намеренную грубость:

— Ну, любезный, приступай к делу! Или у тебя есть чары от ревматизма и воспаления легких, которые я, наверно, здесь точно подхвачу, если буду ждать еще?

— Будь осмотрительней. Обращаясь ко мне, называй меня Скироном. А если ты сможешь еще приспособить свои уста и для произнесения слова "князь", то так будет намного лучше.

Он сделал над жаровней несколько странных жестов. От углей, извиваясь, заструился прозрачный красный дым. Струи дыма сгустились и неожиданно обрели странную форму. Акимос с ужасом увидел некое подобие собственного лица. Сначала его венчала корона, выполненная в совершенно неузнаваемом стиле, густо унизанная ограненными в вендийской манере рубинами и изумрудами.

Вслед за тем он увидел себя с непокрытой головой. Затем его лицо приобрело выражение охваченного самой страшной мукой человека. Рот открыт, безмолвные вопли, казалось, отзывались эхом в черепе живого человека.

И наконец, Акимос узрел свою отрубленную голову, с выклеванными птицами глазами и гниющую на колу, проткнувшем ее насквозь от шеи до макушки. Он с трудом подавил приступ тошноты.

— Думаю…

— Ты думал, что можешь позволить себе проявить нетерпение, уважаемый Акимос. И я решил показать тебе, куда может привести нетерпение.

— Благодарю за урок, князь Скирон!

Акимос решил, что с удовольствием назовет этого типа Царем Солнца и Луны, если это ускорит сегодняшнюю работу.

Но Скирон уже переходил к другим делам. Повелительный жест, и раб вручил ему два пузырька с порошком цвета засохшей крови. Еще один жест — в жаровне пылают новые угли.

Скирон начертил в воздухе загадочный знак. Почти сразу же поднялись волны жара. С Акимоса и раба закапал пот, но на Скирона жар, казалось, не подействовал, при всем том что он находился к жаровне ближе всех.

Последний жест колдуна, и раб принес простую бронзовую шкатулку, в какой женщина не слишком высокого положения могла хранить губную мазь и пудру. При виде столь обыкновенного предмета Акимосу невольно захотелось рассмеяться. Желание это тут же прошло, когда взор Скирона обратился в его сторону.

Не умел ли этот человек читать чужие мысли? Акимос знал множество легенд о колдунах других стран, способных на телепатию. Но всех обладавших такими силами выкинули из Аргоса три поколения назад, во времена правителя Гиппароса Великого. А Скирон родился в Аргосе.

Руки колдуна задвигались с быстротой жалящих гадюк. Два пузырька с малиновым порошком, казалось, так и прыгнули в жаровню. Акимос задержал дыхание, ожидая следующих по пятам за жаром огромных, ревущих облаков дыма.

Вместо этого, исчез даже жидкий серый дым от углей, будто его всосал чей-то огромный рот. У Акимоса от удивления отвисла челюсть. Даже запах гари пропал. Вместо него возник едкий аромат: словно десяток трав и приправ смешали, хорошенько погноили, а потом подожгли. Акимос поспешно закрыл рот и поборол порыв прижать к лицу ладонь.

Руки Скирона снова метнулись под жаровней. На сей раз они бросили на угли бронзовую шкатулку. Но вместо того чтобы упасть на них, она плавно опустилась, словно мыльный пузырь. На ширину ладони от углей шкатулка остановилась.

— Для уличного представления — это вполне прилично, князь Скирон.

Акимос говорил подобную глупость ради того, чтобы унять волну животного ужаса. Колдун, расставив ноги в стороны и сцепив за спиной длиннопалые руки, зловещей фигурой возвышался над жаровней. На худощавом лице чародея возникло нечто среднее между улыбкой и презрительной гримасой. Он поднял обе руки над головой, резко опустил их вниз, а затем выкрикнул единственное слово на языке, которого Акимос не знал, да и не желал узнать.

Шкатулка вдруг странным образом трансформировалась. Сперва она в мгновение ока разбухла и продолжала расти, пока не стала размером с пастушью хижину. Она изменила цвет с желто-коричневого на аквамариновый, а потом на опаляющий взор изумрудный окрас, который, казалось, так и пылал, затем на полуночно-черный. Шкатулка стала такой черной, что даже сумрак пещеры мог показаться ярким полднем.

Акимос попытался заглянуть в эту черноту, но тут же почувствовал, как душу, словно клещами, вытягивает из тела, и плотно зажмурил глаза. Кошмарное ощущение, что его высасывают, исчезло.

Купец облизнул пересохшие губы и открыл глаза. Шкатулка вновь обрела свой нормальный цвет, однако размеры остались такими же нелепыми. Она еще вырисовывалась на уровне человеческого роста, и теперь по ее поверхности на змеиный манер извивались странные знаки и еще более странные фигуры. Акимос боролся со страхом, без большого успеха пытаясь подобрать названия магическим знакам и фигурам. Но вот колдун произнес