Генка Пыжов — первый житель Братска [Николай Павлович Печерский] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

понимать. Однажды она даже сказала:

— Никакой ты не уважаемый! Пишешь абсурд и абракадабру, вот тебя и не печатают.

— Что это еще за «абракадабра»? В словаре вычитала?

— Абракадабра — это бессмыслица, а где вычитала — не твое дело.

Нет, вы только подумайте! Люська даже пригрозила, что расскажет отцу, будто я ничего не слушаю на уроках и пишу в тетрадке всякие гадости.

И словарь в платье подложил-таки мне свинью. В том, что это сделала Люська, я не сомневаюсь ни капельки. Раньше я всегда брал у почтальона письма и газеты, теперь же, только зазвенит звонок, отец идет к двери и получает всю почту сам.

Тот случай, о котором я хочу рассказать, произошел в воскресенье.

Только мы сели завтракать — звонок.

— Здесь живет Лучезарный? — спрашивает почтальон.

«Ну, — думаю, — пропал!»

Отец берет заказное письмо и смотрит на меня, как будто бы я убил кого или соседскую кошку чернилами раскрасил. (Такой случаи действительно был, но я тут ни при чем. Я только держал, а красили другие мальчишки.)

— Так это ты Лучезарный? —спросил отец и распечатал конверт.

Бабушка услышала непонятный разговор и подошла к нам.

— Из милиции? — спросила она.

— Пока нет. Бери читай.

О том, что было в письме, не стоит и рассказывать. Какой-то литературный консультант предлагал мне бросить писать стихи и заняться «каким-нибудь другим полезным делом».

Подумаешь, птица! Возьму и назло ему не брошу!

Но обиднее всего, что отец поверил консультанту.

— Если не прекратишь эту чепуху, — сказал он, — я с тебя три шкуры спущу! Заруби это себе на носу!

Порки я не испугался, но сочинять все-таки перестал. Очень это дело нудное. Сидишь целый вечер и выдумываешь рифмы: любовь — кровь, речь — печь. Даже голова закружится.

Но вы не торопитесь, не думайте, что я совсем забросил свою тетрадку. Сделать это я не мог. Представляете: увижу чистый листок бумаги, а рука дерг-дерг, дрожит, дрожит.

Долго я думал, что же мне делать, и в конце концов решил: буду писать прозой, без рифмы. Куплю себе толстую тетрадку и в ней опишу Москву, нашу сто сорок пятую школу, отца, бабушку, Люську Джурыкину и вообще всю свою жизнь.

Но я не сдержал своего слова, не написал о Москве ни одной строчки. Почему это произошло, я расскажу дальше.

Глава вторая ТАИНСТВЕННЫЕ РАЗГОВОРЫ. КУДА ВЕДЕТ КРАСНАЯ НИТОЧКА. МЫ ЕДЕМ В БРАТСК

Подумайте сами, разве я могу писать дневник, если у нас дома происходят какие-то непонятные и, я бы даже сказал, таинственные разговоры! По вечерам, когда во всех окнах нашего четырехэтажного дома зажигаются огни, приходят Джурыкины — отец и мать Люськи. Словарь в платье, то есть Люська, тоже тут как тут. Трещит на своем непонятном языке, и при этом учтите — только на одну-единственную букву «а»: амбиция, аналогия, аудиенция. От такой «аналогии» у кого хочешь голова распухнет. Мой отец достает со шкафа большую потертую карту. Все склоняются над ней и водят пальцами взад и вперед, как будто хотят куда-нибудь удрать или открыть новые земли. Меня, конечно, не подпускают на пушечный выстрел. Пока взрослые секретничают, я должен сидеть на кухне и слушать Люськины аффекты, афоризмы и атрибуты.

Что ни говорите, занятие невеселое.

Но что же они все-таки замышляют? Почему все это делается в такой тайне?

Ладно, пусть хитрят. Все равно узнаю.

Как-то после школы я взял карту и начал исследовать ее, как сыщик или следопыт. Первое, что я увидел, — это тоненькая, проведенная красным карандашом линия. Я внимательно проследил, куда ведет красная ниточка.

Ого, далеко, оказывается? А я-то думал, они собираются куда-нибудь в Перово или самое дальнее — в Томилино!

Красная линия начиналась от Москвы, потом бежала вниз — к Казани, Свердловску, Омску, поворачивала к Новосибирску, Красноярску и упиралась в голубое, изогнувшееся серпом озеро Байкал.

Неужели к самому Байкалу задумали поехать?

Я стал прислушиваться, о чем говорят взрослые. Так и есть, наши решили ехать в Сибирь. Своими собственными ушами я слышал, как Джурыкин сказал:

— Если уж ехать, так всем сразу.

Но почему они говорят о поездке шепотом?

Я снова навострил уши. Ночью, когда все думали, что я уже сплю, я услышал такой разговор:

— Ты как хочешь, Паша, а я бросать квартиру не могу. Тут я родилась, тут и умирать буду. А потом, куда я пальму дену, ты только подумай!

Пальма была бабушкина слабость. Двадцать лет назад бабушка посадила пальмовое зерно. Из зерна выросло огромное дерево. Каждое утро бабушка поливала пальму теплой водой и вообще возилась с ней, как с ребенком. В прошлом году Джурыкин бросил в кадушку с пальмой окурок. Бабушка до сих пор не могла простить этого Джурыкину и при встрече говорила:

«Не ожидала я этого от вас! Настоящие соседи так не делают!»

Я лежал и прислушивался, что же будет дальше.

Папа долго молчал, а потом сказал:

— Если не хочешь, мы поедем с Генкой вдвоем.

Я чуть не подпрыгнул от радости. Вдвоем даже