«Ныне и присно» [Константин Мартынов] (fb2) читать постранично, страница - 5

вскочил. С яростным ревом. Сейчас он расквитается! За все — за кошмары идиотские, за Воробья поганого… за хорошее, плохое и за три года вперед!

— Получай!

Кованый наконечник багра вонзился в жаберную щель.

На миг все замерло в напряженном равновесии — акула давила всей тяжестью, Сергей, уперев пятку древка в бедро, отчаянно сопротивлялся. Багор дрожал, гнулся, жалобно трещал.

Один миг. Долгий, как Вечность… Акулий оскал против человеческого, мертвящий взгляд агатовых глаз-пуговиц против яростно-голубого, опасного, как застигшая в тундре пурга…

Акула не выдержала первой. Судорожный рывок бросил ее прочь от шняки и страшного человека. Оставляя за собой багровую полосу крови она нырнула в глубину, в безопасность…

Сергей постоял еще немного и, уронив под ноги багор, опустился на банку. Дикая лють сменилась опустошенностю. «Какой там кошмар — все реально… и ничего не изменилось… та же шняка, те же поморы… дом где, я вас спрашиваю?!»

По телу пробегали волны обессиливающего озноба. В растревоженную руку хлестнуло очнувшеся болью.

— Шабановская порода, весь в отца, такой же бешеный, — уркнул Суржин, и непонятно, что преобладало в голосе — уважение или осуждение.

— На берег надо! — жалобно сказал Тихон. — Все равно на ярус не сядет ничего, или акулы рыбу обожрут…

— Эт-т верно… — вздохнул хозяин.

Оставшиеся тюки развивать не стали. Через несколько минут на волнах закачался отмечавший конец яруса буй, опустевшая шняка ходко побежала к становищу.

Суржин молчал до самого берега.

— Хороший ты парень, Тимша, — сказал он, когда под килем шняки заскрипел береговой песок. — Только не обессудь, в море я тебя больше не возьму. На тоню иди, по семгу…

Вот так? Запросто? Взял и выгнал? Позорище небывалое!

За что?! За то, что акулу прочь отогнал?

«Снова проклятый Тимша. Так и рвется наружу. Сгинь!»

Не сгинул — наоборот, отпихнул Сергея в темноту, в дальний уголок мозга. Рука моляще потянулась к Суржину, но тут же бессильно упала на колено.

— Полпромысла позади! Кто мне долю даст? Чем зимой мать кормить буду?! — горько спросил Шабанов.

— За полпромысла и получишь, — отрезал Суржин, вмиг напомнив, кто здесь хозяин. — Даже с лихвой. А в шняке моей бешеным места нету. Не хочешь конца промысла ждать — лопарей проси, пусть в Колу отвезут, а там, глядишь, и оказия в Умбу сыщется.

Конец разговору. Покрученнику^[5] с хозяином не поспоришь. Как жить-то теперь? Как людям в глаза смотреть?! В горле задавлено клокотнуло рыдание. Шабанов, не помня себя, побрел к берегу, грудь легла на обнажившийся по отливу валун, в мокрое от слез лицо плеснуло волной…

«Пусть плещет — подумают, что не слезы по щекам, а вода морская… одну соль от другой не отличить…

* * *

Волны накатывали, одна за одной, сбивая дыхание, вынуждая недовольно морщиться… Тимша отступил, жалобно всхлипнув напоследок. Осталась пустота.

«Надо бы встать, сколько валяться можно…»

— Серега! Слышь, Серега? Да что с тобой сегодня? Кончай дурить, а? — писклявый голосок настырничает, комаром над ухом зудит…

Шабанов неохотно разлепил веки… небо… чистое, ни облачка… мишуковская сопка с бело-ягельной проплешиной на вершине… залив… Солнце на востоке — дело к утру идет…

Сергей медленно повернул голову. Взгляд уткнулся в сидящего на толстом оранжевом борту надувнушки Веньку. Сокурсник напоминал потерявшегося щенка. Даже поскуливал с перепугу. Зажатый в кулаке черпак мелко дрожал, тяжелые капли срывались с брезентового донышка, падали на на обтянутые старенькими штанами колени… Венька не замечал.

— Серега! — почему-то шепотом позвал он. — Ты как? Я уж и по щекам бил, и воду лил, а ты…

Венька порывисто вздохнул. Шабанов улыбнулся.

«Дома! Никаких промыслов, никаких шняк… и никаких акул!!!» Сергей потер глаза — как бы со сна — на деле избавляясь от предательски выступивших слез.

Веньке рассказать? Не-е, такое рассказывать — прямая дорога в «дурку»… мозги лечить.

— Что «как»? Выспался я, — сообщил Шабанов, нарочито зевнув. — Ты-то чего делал? Где обещанные килограммовые?

Леушин сник — вопрос явно застал врасплох.

— Нету килограммовых… — промямлил он, — зато средненьких полрюкзака… И камбалюшек полтора десятка…

— Камбала, это хорошо, — с знанием дела согласился Шабанов. — Особенно, если в растительном масле сварить. Во рту тает!

Сергей предвкушающе облизнулся. Даже хотел блаженно зажмуриться, но передумал — не дай бог, снова в кошмар попадешь. Тело пробило ознобной волной — как жить? Хоть совсем не спи!

— С тобой точно все в порядке? — Венька никак не мог успокоиться.

— Да чего ты пристал?! — в сердцах огрызнулся Шабанов. — Что не так?

Обычно непробиваемый Леушин не выдержал.

— Все хорошо, да? — спросил он севшим от обиды голосом. Наполненный водой черпак полетел под ноги. — Почему ж тебя добудиться нельзя? Почему кричал, словно убивают?